Из всех членов моей семьи был только один человек, которого я терпела и которого действительно любила - Эмма. Она была единственной, кто так или иначе поддерживал меня в самое трудное время моей жизни.
В очередной наш пятничный обед с отцом, сестра спросила, могу ли я сыграть две пьесы на ее выбор, на вечеринке по случаю помолвки?!
- Мне не нравится Бах, - сказал я ей, как мне показалось, в сотый раз, - И, серьезно? Канон Пахельбеля ре мажор-это лучшее, что вы могли придумать? Это так банально.
- Настя, - сказал отец предостерегающе, искоса взглянув на меня. Ему не нравилось, когда я “неуважительно” разговаривала с моей старшей и гораздо более успешной сестрой. Чего он, очевидно, не понимал, так это того, что ему вообще не нравилось, когда мое мнение замечали. Для него иметь свое мнение было непослушанием или какой-то другой ерундой вроде этого.
Эмма вздохнула.
- Это кошмар, папа, - раздраженно сказала она. - Настя должна помочь мне с этим.
Я скорчила гримасу.
- Нет, я никому ничего не должна. Но судя по тому взгляду, который папа снова послал мне, я закрыла рот на замок.
Мы были в любимом ресторане моего отца, каком-то шикарном месте в самом центре города. И папа, и Эмма, казалось, отлично подходили друг другу; папа, одетый в свой обычный костюм-тройку, выглядел так же аккуратно, как и всегда, с его платиновыми волосами и младенчески-голубыми глазами. Моя сестра, супермодель, выглядела точной его копией, только моложе, и более потрясающая, с белокурыми волосами, шелковисто скользящими по спине и такими же голубыми глазами, только чуть светлее. У всех нас был один и тот же светлый оттенок кожи, хотя у моего отца и сестры он был чуть темнее. Кроме того, моя сестра была высокой и идеально подтянутой, а отец-еще выше и все еще атлетически сложенный, несмотря на свои пятьдесят лет.
А потом появилась я. Дело не в том, что я была менее красива, нет... но у меня не было той ауры, которую они излучали. Папа обладал огромной харизмой, которая притягивала людей к нему, как мотылек к огню, и моя сестра была такой же, только еще больше из-за ее специфического занятия. У меня не было такой харизмы, и всякий раз, когда я отдавала какую-то ауру, она обычно была темной и задумчивой. Не очень привлекательно, честно говоря.
Эмма посмотрела на меня, слегка сдвинув брови.
- И какую же музыку ты предлагаешь мне сыграть?- спросила она так серьезно, словно говорила о чем-то гораздо более серьезном. Моя сестра всегда была самой драматичной. Хотя и не так драматична, как Роман или Роза.
Подавив стон, я раздраженно сказала:
- Я вообще не хочу играть. Ты же знаешь, что у каждого из нас своя музыка.- Она была в основном поп-и классический тип девушки. Мне больше нравился жесткий, эмо-рок.
- Мы можем пойти на компромисс, - возразила она, не оставляя тему разговора, - сыграй что-нибудь из того, что ты сочинила. Что-то длиной около четырех минут.
- Нет, - решительно сказала я, не находя места для той глупой концепции компромисса, которую она пыталась использовать в этом нелепом разговоре.
- Анастасия, - снова выпалил папа, на этот раз глядя мне прямо в глаза, - это твоя сестра, вечеринка по случаю помолвки старшей сестры. Ты будешь играть на пианино, хочешь ты этого или нет.
Я уже привыкла к его резкому тону и жесткому выбору слов. Большинство людей утверждали, что они никогда не привыкнут к жестокости своих родителей. Наверное, я тоже была из числа таких... Он больше не мог до меня достучаться, хотя очень, очень сильно старался. В конце концов, я была позором всей семьи. Мне нравилось быть таким позором. Это означало, что я не была одной из них.
Вот почему я больше не боялся говорить громко. Два года назад они уже предали меня, поэтому теперь, независимо от того, что они сделают или скажут, мне было бы наплевать. Поэтому я бросила на него лукавый взгляд и ответила:
- Я не марионетка, чтобы меня насильно заставляли делать то, что я не хочу. Я вообще не хочу принимать участие в вечеринке по случаю помолвки. Поскольку мой голос - единственный, который имеет значение, я думаю, что эта дискуссия закончена.