Вспомни меня. Книга 2

Глава 3. Бегство

Motion Sickness – Phoebe Bridgers

На мне куртка и рюкзак. В рюкзаке только лекарства. Всё тяжелое у него: наша одежда, спальники, мачете, запасы еды, палатка, нож, копьё, бутылки с водой и туалетные принадлежности. И всё равно я еле ноги волоку.

Рюкзаки собирал Альфа. Запасы еды тоже. Я понятия не имела, что у него всё давно продумано, рассчитано, заготовлено: сухие фрукты, вяленая рыба и мясо. Даже сахар есть кусочками и несколько консервов – не всё, оказывается, он отдал тогда Цыпе.

Я сама себя не узнаю: он сказал пора, и я встала, натянула куртку, повесила на себя рюкзак и вышла. Теперь вот топаю вслед за ним и не задаю вопросов. Не то что бы мне было не интересно, куда мы идём и почему выбрали этот путь, просто я уверена в его решениях.

Мы почему-то и в лес не пошли, и не спустились на пляж. Насколько я могу ориентироваться в темноте и узнавать местность, наш маршрут проходит вдоль побережья, но на возвышении. Мы проходим все точки, где в долгосрочном плане планировалось выстроить все десять срубов.

Уже очень короткое время спустя я с трудом передвигаю ноги – чтобы сделать шаг мне требуется усилие. Всё дело в ночном времени – я в этом уверена, просто мой организм – дневная птица, а не ночная.

– Можно передохнуть? – спрашиваю у него, вконец выбившись из сил.

Он останавливается, смотрит на меня с некоторой обречённостью, затем вздыхает и говорит:

– Снимай рюкзак.

– Да я сама понесу! Только давай немного передохнем.

– Некогда отдыхать.

Альфа протягивает руку и не грубо, но всё-таки резковато стаскивает с меня рюкзак.

– Ты думаешь, они станут нас преследовать? Считаешь, им заняться нечем?

– Не знаю, – отвечает он. – В последние дни так и было.

Ясно, значит, мы перестраховываемся. Что иногда тоже нужно.

– Но почему нельзя просто передохнуть? Ночью идти опасно. Давай дождёмся утра?

– Дойдём до лагуны, тогда и остановимся. Минут на двадцать.

Я в ужасе: такое расстояние, да ещё ночью, мне точно не пройти. Мало того, что силы не восстановились после болезни, так ещё и куртка – в ней тяжело идти! Раньше я в куртке только спала.

Спотыкаясь и еле перебирая ногами, я стараюсь не отставать от него.

– Ты правда, думаешь, они за нами пойдут?

– Теперь у них есть всё, кроме развлечений, – отвечает он, не задумываясь. – Гоняться за ведьмой очень увлекательно, а ненавидеть – вообще, любимое занятие всех времён и народов. Очень выгодно отвлекает от проблем насущных и тяжело решаемых. Сложно придумать, как пережить зиму без овощей и фруктов, но можно легко избавиться от ведьмы. Реальную проблему это не решит, но позволит чувствовать себя лучше.

– Они всерьёз ненавидят меня?

Альфа останавливается и некоторое время очень внимательно рассматривает моё лицо.

– Я не знаю. Ты почти всё время сама по себе. Если бы больше проводила с ними времени, у тебя однозначно было бы больше шансов на их снисхождение.

– Терпеть не могу снисхождение!

– Даже ценой жизни?

Я не знаю, что на это отвечать. Слишком сложный вопрос для моей скудной памяти и ненадежно работающего мозга.

– И Леннон тоже меня ненавидит?

– Не знаю.

Чуть погодя он решает всё же добавить:

– Леннон нет. Леннон точно нет.

Как только мы, с горем пополам, добираемся до скалы, я получаю долгожданные указания:

– Посиди пока, передохни.

Альфа вынимает из своего рюкзака верёвку. Она связана из двух: первую, пластиковую изумрудного цвета, мы нашли на побережье, вторую, сделанную из натуральных волокон, Альфа принёс из землянки, ещё когда наткнулся на неё в первый раз.

– Что ты будешь делать? – спрашиваю.

– Мы спустимся в низину тем же путём, каким однажды поднялись сюда, на скалу. Это сэкономит нам несколько часов пути.

Гениально! Только теперь я понимаю: если бы мы пошли по пляжу, на весь путь в моем нынешнем состоянии ушёл бы день, не меньше. А так, когда спустимся, нам уже будет рукой подать до лагуны. Там и отдохнём.

Альфа привязывает верёвку к своей талии одним концом, а второй обвязывает вокруг меня.

– Ты первая. Как только спустишься до выступа, подожди меня. Длины верёвки до конца лаза не хватит.

– Хорошо, подожду.

Мне бы сейчас главное только спуститься в целости и сохранности, как он и предполагает, а не шлёпнуться. Недостаток сил и слабость – это только одна проблема, вторая заключается в том, что я ещё и соображать стала хуже.

Свесив в лаз ноги, я долго не могу решиться опустить туда же живот.

– Не бойся, – приободряет меня мой спутник. – Я удержу.

Минут десять спустя, когда я в гордом одиночестве сижу на выступе и жду, пока он тоже слезет, меня развлекают размышления о том, что всего нескольких его слов – обещания удержать – хватило, чтобы я тут же рванула вперёд.

Вместо Альфы первыми появляются наши рюкзаки. Я ловлю их и отвязываю.

– Зачем? – спрашивает он, спустившись.

И до меня только теперь доходит, что верёвка нужна была только для того, чтобы спустить рюкзаки и меня. Я – третий рюкзак, самый тяжелый.

– И самый ценный, – добавляет Альфа.

Последняя фраза у меня вслух что ли вылетела? Господи, что же делать с головой… Но «самый ценный» мне очень нравится. Невообразимо сильно, так, что я аж до ушей улыбаюсь, и мне приходится отвернуться, чтобы он не заметил.

– Дальше я спущу тебя на верёвке, – объясняет Альфа. – Но, если её длины не хватит, тебе, возможно, придётся спрыгнуть. Сможешь?

– Конечно, – обещаю я. – А как спустишься ты?

Тяжко вздохнув, он обрисовывает свой план:

– Пока ствол дерева будет достаточно узким, и я смогу его обхватывать, буду ползти. Как только он расширится настолько, что мне никак его не обхватить, привяжу верёвку и спущусь по ней. Надеюсь всё получится.

И мне становится ясно: наш гениальный план – это только для меня расслабленный безопасный аттракцион, а для него – испытание.

– Слушай, – говорю ему, – там внизу была умершая ветка. Я её запомнила, потому что она тянулась-тянулась к свету, но так и не дотянулась. Предлагаю вот что: полезем до этой ветки по очереди, потом ты спустишься первым вниз, а я перекину верёвку через ветку – её длины должно хватить – и присоединюсь к тебе. Потом просто выдернем её конец. Так и для тебя безопаснее будет, и верёвку сохраним.

Альфа смотрит на меня с недоверием:

– Я не помню там никаких веток.

– Просто ты невнимательный.

Я лезу первая. Как только добираюсь до ветки, усаживаюсь на неё в том месте, где она прикреплена к стволу, и отвязываю верёвку.

– Ну что? – кричит мой напарник. – Есть там эта ветка?

– На месте, – ору в ответ. – Спускайся давай!

Вместо него опять первыми вниз съезжают рюкзаки. Я думаю: почему просто не сбросить их отсюда на землю? Биться-то там особо нечему.

Добравшись до меня, начальник миссии, в конце концов, хвалит:

– Молодец, Седьмая. Верёвка нам ещё пригодится.

Он тоже пропускает ветку между ног и садится позади меня.

– Я думала, ты сразу вниз спустишься.

– Немного передохну.

Он запыхался: ползти, упираясь руками и ногами в отвесную стену скалы, а спиной в ствол дерева довольно непросто, опасно и требует немало сил. Он тоже устал. И он тоже после болезни.

– Я вот всё думаю…, – начинаю и намеренно замолкаю.

Не проходит и минуты, как он любопытствует:

– О чём?

– Ну вот, ты же сказал, что кое-что вспомнил, когда я болела. Правда, не сказал, что именно, но ладно, допустим, это так. Но ведь поцеловал-то ты меня до того…

– Допустим, – соглашается он.

– Раз поцеловал, значит, выбрал. Ты же не из тех, кто целуется просто так?

– Не из тех, – основа соглашается он.

– Если ты меня выбрал, то мне хотелось бы знать, почему?

Вместо ответа, я слышу позади себя шорох, а когда оборачиваюсь – Альфы и след простыл – он уже спускается по верёвке, да ещё так шустро! Не то, что пауком по стене лезть!

Когда очередь доходит до меня, я приземляюсь не на груду веток и обломков камней, оставшихся после цунами, а прямиком в его руки. И это нравится мне не меньше, чем «Самый ценный рюкзак».

– Так что там? Почему из нас двоих ты выбрал меня? – напоминаю вопрос, пока ответчик упаковывает верёвку обратно во внешний карман своего рюкзака. – Только честно.

– Из вас двоих?

Он бросает на меня какой-то, мягко говоря, недружелюбный взгляд. Потом ещё один, и на это раз я бы назвала его злобным.

– Ну, между мной же и Цыпой ты выбирал? Или там ещё кто-то был?

Поднявшись, надев на себя оба рюкзака и сделав первый шаг по ему одному известному пути, Альфа, наконец, открывает рот, чтобы ответить:

– Ты своенравная, своевольная, болезненно относишься к свободе. Ты умная, справедливая. Ты можешь быть нежной и заботливой, но не для всех и не всегда. Это нужно заслужить или заработать. Может быть, поэтому твои забота и нежность воспринимаются по-другому, их ценность выше. Намного, гораздо выше. Они как награда или… наркотик. Их не просто хочется получить, ты становишься одержим вначале желанием, потом потребностью. В тебе так много красок, что окружающие блёкнут на твоём фоне, становятся неинтересными, скучными. Пресными. Утомительными. И только за тобой хочется бежать, искать тебя, а поймав, всеми силами держать, но ты всё равно выскользнешь. Снова убежишь, но недалеко – ровно туда, где я снова смогу тебя найти. Гармония. Это называется гармония. Для кого-то твоя пестрота – это слишком. Кто-то хочет линейности и покладистости, и в этом их комфорт. Для кого-то даже в тебе мало огня, а для меня – в самый раз.

Пауза. Пока я собираю мысли в кучу, он останавливается, разворачивается ко мне лицом и добавляет:

– Это то, что ты хотела услышать. А теперь правда… Говорить?

Я сперва оторопеваю, потом, в принципе, узнаю его вредную и непредсказуемую натуру.

– Конечно.

– Вряд ли она тебе понравится.

– Переживу.

– Хорошо. Окей. Запах твоего тела.

– Запах?

Я даже останавливаюсь от возмущения.

– Да, запах. Вначале он нравился. Просто нравился. Потом стал требовать подойти к тебе. Я подходил, а он уже хотел больше: заговори. Я говорил, а он требовал ещё и ещё, больше и больше… почти завладел моей волей целиком.

Выдав всё это, он просто разворачивается и уходит. Его темп ускоряется, возвращается к тому, каким мы и шли всё то время пока молчали, и сейчас я почему-то не иду за ним, а практически бегу. Откуда только силы взялись?

– То есть, я настолько тупа и скучна, что даже разговор со мной – это плата? Единственное, чем я интересна, это запах? И ты выбрал человека из-за того, как он воняет потом?

Мой собеседник ухмыляется, обернувшись вполоборота, но не останавливается.

– Ты и впрямь считаешь, я выбирал?

– Нет?

– Нет.

– Ты хочешь сказать, у тебя не было выбора?

– Именно это я и хочу сказать.

– Обидно. Зачем ты так? Почему обижаешь меня?

Альфа снова останавливается, на этот раз так резко, что я врезаюсь в него.

– Я не хотел тебя обидеть. Ты просила правду, вот мы и говорим начистоту. А правда – она у каждого своя. Глупо было надеяться, что моя правда – это то, что ты хочешь услышать.

Меня тошнит. Так сильно тошнит, что тёмные стволы деревьев перед глазами превращаются в кисель. Не стоило мне за ним бежать, ох не стоило… Ноги становятся ватными, а потом и вовсе словно исчезают, как и все мои мысли, и я вместе с ними.

Когда прихожу в себя, мой герой держит меня на руках, упирается своим лбом в мой и дышит тяжело и протяжно. Он так трогательно обо мне переживает, когда что-нибудь случается! Но стоит мне вернуть сознание, обрести здоровье и некоторую от него независимость, как он тут же начинает рычать. Ну, в принципе, это и неудивительно: если ты в целом не нравишься, а твой магический запах заставляет человека с тобой разговаривать, а на самом деле ему не хочется, конечно озвереешь. Тут только и остаётся, что злиться.

– Почему не сказала, что плохо? – сразу отчитывает, хоть и продолжает обнимать.

– Я говорила, что мне тяжело идти. А бежать тем более.

Я слышу, как он скрипит зубами.

– В следующий раз достаточно попросить, чтобы я подождал!

Он не просто убирает руки, а прямо отталкивает меня. Неприятно.

– Остаток ночи проведём здесь. Костёр разводить не буду – по дыму нас быстро вычислят. Так что, сейчас соберу веток и сделаю настил. Ты пока поешь.

– А ты?

– Поешь! – повышает он голос. – Я не падаю в обмороки без конца!

Можно подумать! Это был первый раз за последние четверо суток… ладно, второй.

Мы не разговариваем, когда он укладывает настил, молча воюем, пока ставит палатку. Мне бы хотелось узнать, каким образом палатка Леннона оказалась у Альфы, но смелости открывать рот и задавать вопросы больше нет. Ничего хорошего всё равно не услышу, в очередной раз укусит.

И чего ты такой злой? – спрашиваю его про себя.

Он оборачивается, словно услышал. У меня аж мороз по коже.

– Лезь в палатку, – командует.

Мы съедаем по куску вяленой рыбы – от соли у меня сводит лицевые мышцы, а воду нужно экономить.

– Пей, сколько хочется, – говорит мне Командующий – ничего от него не скроешь. – Завтра наберём ещё воды. Тут есть ручей.

LÉON – Wishful Thinking

Спать укладываемся каждый в своём спальнике, только коврик у нас один, и мы аккуратно на нём помещаемся, словно он и был так задуман – на двоих. Альфа поворачивается ко мне спиной. Уже, очевидно, светает, потому что мне чётко видны пряди его волос на голубом фоне тента палатки. За эти месяцы они так сильно отросли, что начали загибать концы в полукольца. Некоторые выглядят так забавно, что хочется просунуть в них кончик пальца и распрямить, а потом отпустить и смотреть, как они завернутся снова.

Я раздумываю над тем, чтобы просто подползти к нему поближе и прижаться. Чтобы теплее было. Но он повернулся спиной не просто так – не хочет ни видеть, ни разговаривать. На меня вдруг накатывает такая безмерная жалость к себе, что глаза наполняются слезами: да не холодно мне вовсе, просто хочется, чтобы он обнял. Его руки – это, пожалуй, самое лучшее, что случалось в моей жизни. Если верить Рыжей, они сильнее даже антибиотика, только благодаря им я сейчас дышу.

Вспомнив об этом, я вдруг наполняюсь светлой энергией, расположенностью к нему, готовностью простить грубость и вредный нрав: всё это мелочи в сравнении с тем, кто он для меня, как многим я ему уже обязана, а сколько всего ещё предстоит…

Моя рука поднимается сама собой и палец трогает чёрный завиток. Он такой неожиданно мягкий наощупь, не по-мужски шёлковый.

Я слышу его дыхание – оно перестало быть спокойным.

Через секунду и Альфа разворачивается, расстёгивает свой спальник, за ним мой и, наконец, обнимает, прижимает к себе. У него на груди так спокойно, что от переизбытка благодарности, я опять начинаю рыдать.

– Всё, что тебе нужно было сделать – это просто обнять меня… – говорит мне шёпотом.

Собственно, я могу сказать ему то же: обними он меня сразу, и этих слёз бы сейчас не было. Скорее всего, мы целовались бы, как все четыре дня до этого.

Он вначале гладит меня по голове, потом тоже трогает мои волосы.

– Не состригай больше волосы, ладно? – внезапно просит.

Я не теряюсь:

– Тебе лысым быть тоже не очень-то идёт.

– Бритым. Не знаю, почему это сделал. Не помню. А почему ты постриглась?

– Чтобы стало легче… порядок на голове наводить.

Он кивает и жарко дышит в мой лоб.

– Всё, что я сказал тебе – правда.

– О чём?

– О том, почему я выбрал тебя. Всё, что сказал – всё правда.

Альфа целует меня в лоб, и я отчётливо улавливаю в этих поцелуях сожаления.

– Я знаю, – говорю ему.

Гладить его по колючей щеке так приятно, что у меня в животе вылупляются карамельки. Я закрываю глаза. И, наверное, с закрытыми мне проще, потому что решения принимаются сами собой.

Я выдёргиваю зажатую между нашими телами руку и тоже обнимаю его. Моя ладонь, оказавшись на его спине, сама собой начинает двигаться – ласкать. Он не останавливает меня, ничего не говорит, только частота и глубина его вдохов меняется. Я опускаю руку ему на поясницу, нахожу край футболки, поднимаю и касаюсь кончиками пальцев его кожи. Секунду, две, три мои пальцы прокладывают путь вдоль его позвоночника, и, когда достигают лопаток, я слышу долгий, тёплый выдох мне в шею и ощущаю, как его губы касаются её. Моё сознание распадается от удовольствия, и не сразу, но я всё-таки осознаю, что и его пальцы тоже рисуют восьмёрки и кольца на моих голых рёбрах. Уверенно так, будто не в первый раз.