Высокое погружение

Действие первое

Помощница главного режиссёра вышла из-за стола и сделала несколько шагов по кабинету, обходя полукругом стоящего в центре помещения стройного юношу и внимательно его оглядывая. Была она в свои сорок пять женщиной довольно грузной, и такие выходы редко себе позволяла. Но и поступки у неё порой бывали непредсказуемые.

«Прямо как покупатель, разглядывающий породистого коня», – без особой приязни подумала Светлана, стоящая поодаль.

– Что ж, – произнесла Людмила Пронина, завершив свой короткий проход и сделав какие-то выводы. – Типаж хорош. Ваша последняя роль в Русском национальном театре? Напомните, кого вы играли?

– Арамиса, – улыбнулся Денис и даже приосанился. Кисть его правой руки изящно двинулась влево, словно бы молодой человек собирался обхватить ладонью эфес несуществующей шпаги.

– У вас ставили «Трёх мушкетёров»? – подняла прореженные брови Пронина.

– Нет, – опять улыбнулся юноша, показав белоснежные зубы. – Это фантазия нашего драматурга по мотивам книги, называлась «Колье королевы Анны». Фабула весьма далека от оригинала, если уж честно. Но публике нравилась…

Денис Тилляев помрачнел. Светлана Севостьянова хорошо понимала, насколько нелёгким было решение молодого человека всё бросить и уехать из столицы бывшей союзной республики сюда, в Нижнеманск. Этот город, несмотря на статус краевого центра, наверняка казался юноше захолустьем. Но куда было деваться актеру воистину погорелого театра?

– Кассета, которую вы принесли, содержит запись именно этой… фантазии?

– Генеральную репетицию, – ответил Денис. – Плюс там ещё съемка выпускного спектакля.

– А что вы ставили?

– «Мера за меру».

– Замахнулись на Вильяма нашего Шекспира? – задала Пронина риторический вопрос, не показывая эмоций.

Тилляев озадаченно моргнул, но решил промолчать. Светлана не могла не отметить удивительную длину пушистых ресниц, не в первый раз задав себе вопрос: ну почему природа зачастую столь несправедливо одаряет мужчин атрибутами, которые гораздо нужнее женщинам?! Опять же , эти изящные руки, нервные музыкальные пальцы… Довольно длинные, очень красивые волнистые волосы, и цвет хороший, что называется «всесезонный» – средний между скандинавским блондом и светлой пшеницей. Небесно-голубые глаза. Нежная, чистая кожа лица… И вот только эти тонкие усики и намечающаяся бородка а-ля юный французский или испанский дворянин немного портят картину. Или дополняют?

– Светлана Викторовна, – сказала Пронина, – будьте так добры, возьмите эту кассету и посмотрите её сами. У вас есть видеомагнитофон?

– Да, есть, – подтвердила Севостьянова .

– Кстати, – вдруг вспомнила Людмила. – Вы ведь были знакомы с главрежем Русского национального театра?

– Да, более того, они два года назад даже приезжали к нам на гастроли…

– Ну, это без меня было, значит, – сказала Пронина. – Он ничего не просил передать… просто так, на словах? Кроме того, что мы все… – помрежа встретилась взглядом сначала с Денисом, потом – со Светланой – …уже и так знаем.

«Конечно, Василий Степанович просил кое-что сказать… Только вот не тебе, а Евгению Эдуардовичу, на чьём месте ты сейчас сидишь», – подумала Светлана.

Однако решила кое-что прояснить.

– Ласкевич очень тяжело перенёс закрытие театра, – мрачно проговорила она, словно стояла сейчас на сцене, играя роль обманутой жены, и сообщала зрителям о вынужденном решении бросить мужа. – Но к этому давно шло. Крайне неприятные коллизии с новой властью, инсинуации местного духовенства, негативно относящегося даже к мусульманскому театру. Я уж не говорю о бытовых конфликтах, из-за которых многим русским людям пришлось уезжать…

Денис вздохнул, как бы подтверждая эти слова. По сути, так оно и было –русский (а если уж на то пошло – традиционный европейский) драматический театр новая страна попросту отторгла как чуждый, инородный для неё элемент.

– Да, я знаю это, – покачала головой Пронина.

– И поскольку труппу невозможно передать какому бы то ни было театру в России целиком, Ласкевич предложил некоторым знакомым ему коллегам принять по одному-два человека в их труппы.

– Ясно. И Атаманов, значит, выбрал вас? – помрежа вновь посмотрела в глаза Денису. Молодой человек выдержал этот взгляд – ну, так актер же… Пусть совсем ещё неопытный, но всё-таки.

«Какого же он года?» – вдруг подумала Светлана.

– И вам сейчас полных лет?.. – озвучила её непроизнесённый вопрос Людмила.

– Девятнадцать, как в паспорте, – ответил Денис, смотря при этом на Севостьянову. Несомненно, молодой человек уже успел отметить все особенности этой яркой женщины и уж наверняка хорошей актрисы. Красивое имя – Света, ей очень идёт… Тёмные с золотистым отливом волосы чуть ниже плеч, перехваченные ободком, не по возрасту гладкая шея – Денис уже слышал краем уха, что актрисе далеко за тридцать. Возле зеленовато-карих глаз, демонстративно излучающих выражение кажущейся покорности, наметились мягкие лучики. Нос небольшой, прямой; подбородок чуть выдаётся вперёд, что, наверное, говорит об упрямстве. Губы лишены той чувственной припухлости, свойственной страстным натурам, но верхняя чуть приподнята, и это притягивает взгляд, вызывая неосторожные мысли.

– Так… Но было сказано, что вы около года находились в труппе театра. Вы окончили училище?

– Окончил, конечно… В школу я пошёл с шести лет, поступил в училище с одной попытки. Мастер нашего курса уже с первых же капустников негласно отбирала претендентов для Русского национального, и вот… Я приступил к репетициям ещё до вручения диплома. Нас уже осталось не так много, но мы до последнего надеялись, что театр проживёт хотя бы лет пять.

Голос молодого человека – необычного, но приятного тембра – слегка дрогнул. Светлана с удивлением заметила заблестевшие глаза Дениса. Правда ли мальчик так расстроен, или он действительно хороший актёр? Впрочем, то и другое – добрый знак в любом случае.

На голос обратила внимание и Пронина.

– Вы поёте? – спросила она.

– О да, – произнёс Денис, вновь улыбнувшись. – В основном в хоре, правда.

– Сольные партии пробовали? Я это почему спрашиваю – у нас в репертуаре не только драматические пьесы, но иногда и оперетты бывают. Поэтому мы заинтересованы в достаточно универсальных актёрах…

– Пробовал, а как же… Только…

– Что «только»?

– У меня нехарактерный голос, – неохотно признался Денис. – Не попадает в каноны.

– Слишком высокий? Фальцет, контратенор?

– Нет-нет, более низкий. У меня мастер по вокалу определил диапазон А3-А5.

– Так это же очень хороший показатель! Настоящий тенор-баритон. И что?

– А то, что вместо баритона по факту я выдаю меццо-сопрано в том же диапазоне, – невесело усмехнулся Денис. – И это никому не нравится – ни мне, ни слушателям.

– Хорошо, Тилляев, – произнесла Людмила, добавив теплоты в голос и изобразив полными губами доброжелательную улыбку. – Как бы там ни было с вокалом, думаю, вы подойдёте. Хотя, конечно, нам со Светланой Викторовной надо кое-что обсудить.

– Я понимаю, – чуть наклонил голову Денис. – Спасибо, что приняли меня.

С этими словами Тилляев повернулся и вышел из кабинета. Женщины молча посмотрели ему вслед.

– Самоуверенный, – произнесла помрежа. – Мы его ещё не приняли.

– Согласна, – подтвердила актриса. – Но он не глуп. Думаю, он отлично понял, в какой момент надо вставить эту двусмысленность.

– Но это хорошо или плохо?

– Что именно?

– Что он сообразительный. Я бы предпочла иметь дело с более простоватой молодёжью.

– Вы это серьёзно? – сухо спросила Светлана.

– Вполне. Мы не знаем, какого рода «воспитание» он получил в том театре. Вдруг его что-то здесь не устроит?

– Людмила Ивановна, при таких обстоятельствах он не станет гнуть свою линию… Даже если она у него есть. Ведь он – беженец по сути. Будь я на его месте, я бы прогнулась под многое. Куда ему ещё податься? Даже с рекомендациями Ласкевича? Москва его сожрёт, а у нас он, глядишь, человеком станет.

– Вполне возможно… Но у меня к вам просьба. Понаблюдайте. Если вдруг он будет плохо прогибаться или – хуже того – гнуть свою линию…

– То мне придётся ненавязчиво помочь ему стать немного гибче, – понимающе кивнула Светлана.

– Конечно. Да, и вот ещё что. Ему ведь девятнадцать. Если мы слишком быстро протолкнём для него гражданство, в мальчишку тут же вцепится военкомат.

– Это верно.

– Он не годится для армии. И не нужен ей. Даже в военном оркестре.

У Светланы перед глазами встала фигура Дениса, когда он, развернувшись, покидал кабинет. Стройный, подтянутый… Но «статным» его не назвать. Узковатые плечи, слишком тонкая талия. Бёдра чуть широковаты, пожалуй. А какие руки!.. Изящный юноша. Не для армии природа таким его создала. И делать мальчишке там нечего. Сломают его солдафоны.

– А наш администратор… – начала Светлана.

– На Москвина вся надежда, – закончила Людмила. – Если Семёныч подаст все документы куда надо, то ему будет абсолютно поровну, что потом случится. Нужно проконтролировать эту ситуацию и объяснить ему, что тут особый случай.

– Мы ещё не знаем, что у Тилляева по состоянию. Может, он хроник какой-нибудь…

– Давайте исходить из того, что у него железное здоровье, – произнесла Людмила. – О таких вещах надо думать задолго до того, как ему бросят в ящик повестку, и всем нам придётся бегать с высунутыми языками.

– Раз мы заговорили об этом, то вопрос – брать или не брать парня в труппу – уже можно считать решённым?

– А это зависит от того, что вы увидите на этой кассете. Но мне он нравится.

«Мне тоже», – подумала Света, вспоминая удивительный взмах длинных ресниц.

* * *

Между тем тот, чью судьбу сейчас решали помощник режиссёра и ведущая актриса, добрался до переговорного пункта и набрал номер города, который совсем недавно превратился в зарубежный. Начал считать длинные гудки.

«Только бы папаша или брат не подошли к телефону», – подумал он.

– Холо, – произнёс молодой девичий голос в трубку.

– Гюльнара, привет! – сказал Денис. – Как дела у вас? Здоровы ли родители?

– Все хорошо, слава аллаху!

«Не иначе, кто-то из родственников рядом», – расстроился Денис.

– Сестра может трубку взять? Но только так, чтобы моё имя не прозвучало. Понимаешь, да?

– Иншалла, Айгуль! – произнесла сообразительная девочка. На несколько секунд на линии повисла тишина, затем послышалось осторожное:

– Я слушаю.

У Дениса бешено застучало сердце.

– Зульфия, привет!

– Привет! Наконец-то! Я уж места себе не нахожу. Как ты там?

– Кажется, дело идёт на лад. Сегодня был на собеседовании, думаю, процентов девяносто за то, что меня возьмут.

– Было бы славно…

– Конечно. Всё идет по плану. Надеюсь, скоро получится снять жильё, и ты сможешь ко мне приехать. Придумаем что-нибудь.

– Ох, поскорее бы… Я скучаю, Денис, очень!

– Я тоже.

– Тут с каждым днём просто даже дышать становится всё труднее. Я уже в обычном платье боюсь на улицу выйти. Или в юбке. Даже длинной, до колен. Обязательно кто-нибудь в спину гадость прошипит. Отец сроду в мечеть не ходил, сейчас всех по утрам на намаз поднимает. Маму заставляет только в платке чёрном на улице появляться. Но это теперь почти все женщины и так носят. В общем, ужас, ужас.

– Действительно. Я обязательно тебя вытащу, верь мне. Здесь хорошо. В России теперь настоящая свобода. Никто не заставит носить то, что ты не хочешь. В театрах можно ставить всё что угодно – ни с кем не надо репертуар согласовывать… Одно плохо – денег ни у кого нет, и цены каждый день растут…

– Ну так и здесь то же самое, только ещё и работы нет никакой.

– Ничего, главное, что ты у меня есть. Скоро увидимся. Потерпи, солнышко. Я тебя люблю!

– Я тоже тебя люблю, – тихо, чтобы не услышали родные, произнесла Зульфия.

* * *

Света набросила на голое тело короткий шёлковый халат лилового цвета, зажгла неяркий светильник с оранжевым абажуром, после чего неспешно расположилась на диване, вытянув длинные, гладкие ноги. Убедилась, что бутылочка красного вина с бокалом и пачка «вог» с пепельницей находятся в зоне доступа, затем направила пульт видеодвойки на аппарат, стоящий на тумбочке, и нажала кнопку «плей». С характерным звуком механизм вытянул ленту из загруженной кассеты, и на экране телевизора заметались плавающие вверх-вниз горизонтальные полосы.

Светлана радовалась, что у неё на этот свободный от выступлений вечер появилось важное задание – есть чем занять голову. С одной стороны, ей нравилось чувство комфорта, которое невозможно ощутить, если ты живёшь не одна. С другой – подобные вечера чем дальше, тем чаще навевали ненужную хандру, напоминая, что ей, Севостьяновой, уже тридцать восемь, и обратного отсчёта не предвидится, несмотря на йогу, массаж и прочие ухищрения, позволяющие окружающим верить, что актриса навсегда остановила свое время незадолго до цифры «30».

…Денис-Арамис, конечно, выглядел изумительно. Элегантный, утончённый красавчик, под маской холодности прячущий страсть и агрессию. Но Светлана видела, что это либо не совсем его роль, либо мальчик не до конца вжился в неё. Отработал он свои выходы без сучка и задоринки, но и без особой души. На «четыре с плюсом», и это расстроило Светлану. Ей очень хотелось, чтобы мальчик оказался отличником. Конечно, он уже, можно сказать, в штате… Но чего же ему тогда не хватило? Может быть, опыта?.. Роль не самая сложная в спектакле, хотя и достаточно ответственная. Но нет, тут явно не в опыте дело. А в чём?

Света прикурила сигаретку и задумалась. Завтра Людмила спросит про её мнение, и ей придётся отвечать честно. Врать не хотелось. И без того их общение во многом построено на недомолвках… Но это не тот случай, и Севостьянова ощущала досаду. Чем же ей так приглянулся этот недавний выпускник театрального? Чем он так не похож на других молодых актёров и актрис, которые приходили на собеседования и прослушивания за последние полгода, пока Атаманов совершает свой малопонятный вояж в Израиль? Да ещё с этим Игорем, которого кое-кто полагал любовником главрежа.

Кроме женщин, кому довелось побывать в кровати Евгения. Им эта версия казалась вздорной. Светлана по понятной причине разделяла их мнение.

Пригубив бокал вина, она вернулась к просмотру.

Следующее видео кто-то снимал на том самом выпускном спектакле. К своему стыду, Светлана толком не помнила сюжет этой мрачноватой комедии и смотрела пьесу словно впервые. Но минут через двадцать она вдруг поняла, что все основные действующие лица так или иначе уже мелькнули на экране, но где же, чёрт возьми, Тилляев? И кстати, кого он там играет? Безымянного тюремщика или монаха? Нет. Но среди главных героев Света не могла узнать Дениса. Ничего подобного – ни стройной фигуры, ни певучего голоса. Герцог Винченцо? Слишком высок и горласт. Анджело? Широкоплеч и большерук. Эскал – тут и думать нечего, на роль взяли самого низкорослого студента. Клавдио или Лючио? Не те голоса и черты лиц… В чём дело? Может, у Дениса в этом спектакле была уж совсем проходная роль?

Звонить Людмиле, да в такой час, было глупо. К тому же не факт, что она знает точно. Мальчишке – ещё менее умно, да и куда ему звонить? Он вроде бы остановился у кого-то из почти незнакомых людей, пустивших его «на недельку» исключительно по большой просьбе Василия Ласкевича.

Спектакль между тем показался Светлане занятным, да и выпускники старались, выкладываясь по полной… К тому же чем плохо для общего развития посмотреть Шекспира? Пусть даже в исполнении студентов, да ещё из республики, в одночасье ставшей ближним (или уже дальним?) зарубежьем… Забавно – Изабеллу играет девушка явно с местными корнями, но роль ей как нельзя лучше к лицу… Кто она? И чем сейчас занята? Может быть, ей удалось найти свою судьбу в каком-нибудь театре в России? А может быть, вышла замуж, надела паранджу и даже мечтать теперь не смеет о том, чтобы побывать на представлении хотя бы в качестве зрителя?

Выпив ещё бокальчик, Светлана не заметила, как задремала. Шекспир – это, конечно, великолепно, но время уже подходило к двум часам ночи… Внезапно знакомый тембр голоса заставил Севостьянову встряхнуться и открыть глаза. Судя по всему, действие перешло уже за половину. Света уставилась в экран, но никак не могла понять, в какой момент появился Тилляев. По ходу спектакля герцог, переодетый монахом, что-то внушал двум женщинам – Изабелле и ещё одной… Вот это поворот! Вторую девушку по имени Марианна играл облачённый в женский наряд юноша – несомненно Денис. Он перевоплотился практически полностью… а Светлану частенько раздражали нарочитые игры с переодеванием, где все отлично видели мужчину в женской одежде, но как будто делали вид, что так и надо. Поэтому Севостьянова недолюбливала фильмы типа «В джазе только девушки» или «Здравствуйте, я ваша тётя», хотя и оценивала их высоко, исключительно из соображений объективности. Здесь же было иначе – не знай Света, что на сцене Тилляев, то пребывала бы в уверенности, что видит молодую женщину – нежную, манерную, изящную… Даже голос у Дениса сейчас был словно и не его – бархатным, женственным. Сон как рукой сняло. Будучи опытной актрисой, Светлана отлично понимала, насколько сложным может оказаться такое перевоплощение, и потому восхищалась игрой молодого человека. Он как раз завершил беседу с герцогом и направился за кулисы, женственно покачивая фижмой, которая покоилась на его бёдрах под пышной юбкой. А как славно подчёркивал тонкую талию узкий корсет! Что там Арамис! Да этот парень – прирождённый травести!

Света в каком-то возбуждении даже приподнялась, уселась на диване, скрестив ноги. Вытряхнула сигарету из пачки. На экране Денис пока больше не появлялся. Но интуитивно женщина понимала, что этот персонаж должен выйти снова. И он вернулся – во всей своей красе. Светлана озадаченно смотрела на экран – нет, по сюжету не было никакого нарочитого переодевания! Шекспировская Марианна вела себя как женщина, и, судя по всему, таковой и являлась по замыслу автора. Чтобы исключить сомнения, Света не поленилась открыть ящик под диваном и перебрать пачку «Иностранной литературы », где года три тому назад ей попался текст пьесы. Да, точно, вот он… Пролистав несколько страниц журнала, Светлана только покачала головой, затем вернулась к просмотру.

Она очаровывалась всё больше, понимая, что юноша играет женщину с удивительной лёгкостью, без излишнего напряжения или чрезмерных усилий. И притом достоверно. Даже на небольшом экране, сквозь дефекты видеоплёнки, несмотря на дрожание камеры, Денис теперь казался ей воплощением существа, обладающего притягательностью обоих полов одновременно. Подобное сочетание мужского и женского в людях ей редко доводилось видеть… Если вообще такое случалось. Хотя, конечно, в этой роли ничего от мужчины не было и быть не могло. А от женщины – только искусно вылепленный сценический образ, который есть просто маска.

Но если не знать всей подоплёки, то можно и ошибиться.

* * *

– Денис, а всё-таки как случилось, что ты сыграл Марианну на выпускном спектакле? – спросила Светлана молодого человека в перерыве между прогонами. Они сидели и курили на небрежно окрашенной в коричневый цвет деревянной скамейке возле двери, ведущей в подвал здания бывшего кинозала «Октябрь», где сейчас располагался театр Атаманова (городские власти позволили коллективу занять помещения кинотеатра, закрытого пару лет назад за ненадобностью)… Несмотря на то что Тилляев уже вполне вписался в труппу и оставил по себе неплохое впечатление, Севостьяновой никак не подворачивалась возможность пообщаться с юношей неформально, кроме как во время перекуров. Но обычно в курилке толклись ещё минимум двое-трое, а повода, чтобы пригласить парня для разговора по душам, Света пока не находила. Она помнила о неявном поручении Людмилы (правда, Денис показывал себя вполне послушным мальчиком), да и у неё самой молодой актер вызывал интерес такого рода, что она даже себе боялась порой признаться. Почти двадцать лет разницы – это даже для актёрской среды многовато.

– У нас не хватало девушек на выпускном курсе, – сказал Денис. – Трёх или четырёх студенток вообще забрали с учёбы.

– Куда забрали? И кто? – не поняла Света.

– Родные приехали за ними и увезли домой. Что ведь интересно – первые два или три курса их поддерживали, радовались за них… Стоило только подуть новым веяниям, так сразу – всё. Никаких вам театров – это ведь страшный грех и богохульство. Особенно для девушек. Даже до распада Союза в училище начали звонить сверху и намекать, что, согласно местным традициям и укладам, лицедействовать имеют право только актёры мужского пола… В итоге в стране сейчас актеров вообще никаких не осталось. Театр сгорел, якобы от стихийного пожара. А училище разогнали, ну, вы же в курсе.

– Слышала, конечно, – с искренним переживанием произнесла Севостьянова. – Как это ужасно, наверное. Не давать возможности молодым людям играть на сцене – всё равно, что лишать их свободы.

– Да, Светлана, вы совершенно правы, – воскликнул Денис. – Что касается выпуска, то мастера вообще подумывали заменить спектакль, но мы так долго его репетировали, что заниматься перестановками было уже слишком поздно. Кроме меня, на женскую роль планировали переместить ещё одного парня из эпизодов, но одна из наших девушек – Фатима – неожиданно вернулась и заявила, что обязательно сыграет Изабеллу.

– Ей замечательно подошла эта роль, – сказала Света.

– Точно. Жаль, что она так и оказалась для неё единственной, – помрачнел Денис.

– Заставили бросить театр?

– Хуже. Задавили на улице, когда в столице начались беспорядки. Совершенно случайно, просто толпой сбили с ног и прошлись несколько раз. Очутилась в плохое время в плохом месте, как говорят в кино.

Света помолчала, ужасаясь тому, что ещё недавно казалось невозможным и абсурдным.

– А парень тот не расстроился? Которого вернули в эпизод? – спросила она.

– Ни в малейшей степени. Закир сильно сомневался, что справится с женской ролью. Что интересно – он из местных, в мечеть ходил с детства, а сейчас переехал в другую страну, играет в мусульманском театре. В том числе и женские роли – у них разрешено выходить на сцену исключительно мужчинам… Так что в тот раз «повезло» только мне, – улыбнулся Денис, гася сигарету.

– Ты говоришь так, что можно подумать, будто ты произносишь «не повезло». А мне понравилось, как ты справился с этой ролью. Я честно думаю, что твоё участие в пьесе было лучшим. И Марианна тебе больше к лицу, чем Арамис.

– Вы… правда так думаете? – Тилляев выглядел озадаченным.

– Правда. Тебя это удивляет? Ты актёр, Денис! Разве актёр может стесняться своих ролей? К тому же прекрасно сыгранных? И неважно при этом, какого пола твой персонаж.

– Вы говорите точь-в-точь как наш мастер курса, – развёл руками Денис. – И меня, что удивительно, похвалил за ту роль один мэтр из Русского национального, от которого вообще добрых слов не дождёшься. Я, кстати, боялся, что часть наших студентов… Ну, скажем так, отнесётся ко мне неоднозначно по мере отработки пьесы. Но нет, этого не случилось.

– Вот видишь…

– Знаете, Светлана… Скажу вам по секрету, мне эта роль далась легче, чем тот же Арамис.

– Я это заметила.

– Правда? – Юноша даже покраснел.

– Конечно. Ты не просто играл Марианну, ты жил ею, дышал ею, потому что проникся до малейшей клеточки. Или она впитала тебя целиком. А мушкетёра ты играл. Превосходно, но всего лишь изображал. Это разные вещи, и хорошо, если ты понимаешь, о чём я.

– Возможно, я на самом деле это понимаю.

– Но ещё не готов признаться в этом даже самому себе. Верно? Ничего, всё у тебя впереди.

Из-за угла появилось лицо Людмилы Прониной.

– Так. Кабаниха, Тихон! Вы что тут делаете?

– Гнём линии, – ответила Света.

Тилляев поднял бровь, догадываясь, что смысл этой фразы для него скрыт.

– Хватит курить, идите работать… Завтра у нас большой прогон.

– Ох, Людмила Ивановна… – заговорил Денис. – Насчёт завтрашнего дня…

– Что такое?

– Мне нужно быть в аэропорту. Встречаю самолёт из родного города.

– Родственники?

– Если честно, то девушка. Она, можно сказать, беженка.

– Причина уважительная… Хорошо, придумаем что-нибудь…

«Девушка». Почему-то это слово точно острая игла ткнуло Свету в сердце. «Ну что за глупость, в самом деле? Какое она имеет право даже немного ревновать этого мальчишку!»

«Видимо, какое-то право у тебя стало появляться», – отозвался внутренний голос.

– Идёмте, маменька, – вдруг произнёс Денис, поднявшись со скамейки и протянув красивую руку Свете. Та, чуть помедлив, подала свою и от прикосновения ощутила лёгкую дрожь, приятной, но словно бы колющей волной пробежавшую от плеча через всё тело к бёдрам.

«Маменька», – с досадой думала Севостьянова. – Понятно, что сейчас у него в голове игра, продолжение пьесы… Но ведь я ему действительно могу годиться в маменьки, и это жуть до чего обидно».

Примерно так же, как наличие подруги, которая завтра собирается к нему прилететь.

* * *

Протяжный крик Зульфии вдруг резко оборвался, и девушка откинулась на подушки. Упругие груди высоко вздымались, пока дыхание, прерванное оргазмом, приходило в норму. Денис провёл кончиками пальцев по нежной коже живота подруги, и тело девушки сладко содрогнулось. Зульфия протяжно охнула.

– Как хорошо…

Вздохнув ещё раз, девушка повернулась на бок и прильнула к Денису, который уже перевернулся на спину. Положила голову ему на грудь, томно промурлыкала:

– Мне кажется, я могла бы часами не вылезать из постели… И тебя не выпускать.

Юноша усмехнулся, погладил Зульфию по мягким чёрным волосам. Та зажмурилась, притиснулась к Денису плотнее, закинула на него левую ногу и прижалась к бедру. Повернула лицо чуть выше и ощутила поцелуй над бровями.

– Ты сбрил усы, – проговорила девушка, словно заметила впервые. – А зачем – так и не сказал, когда мы встретились.

– И бороду, – добавил Денис.

– Надоели?

– Не то что бы. Просто там я был обречён играть мушкетёров и прочих шевалье, а здесь у меня открылись возможности для других типажей и характеров.

– Кого ты сейчас играешь?

– Тихона. Ставим «Грозу» Островского.

– Мерзкий он, – поморщилась Зульфия. – Арамис хоть и себе на уме, но всё ж благородный.

– Не бывает плохих ролей, – возразил Денис. – У меня была возможность отказаться, но я не стал этого делать. Даже если бы роль мне не нравилась, сейчас лучше не спорить. Я всё ещё гастарбайтер, и права у меня птичьи.

– Но приняли тебя хорошо, ты же говорил…

– Да. Не скажу за всех, но как минимум половина – точно. Остальные могут быть просто актёрами… Кем они и являются.

– Я иногда думаю, Денис… А вне сцены ты тоже актёр? Со мной, например?

– Почему ты так решила? Я не притворяюсь, когда я с тобой. Да и зачем? Я люблю тебя, я это знаю, и я с удовольствием это говорю… Я л-ю-б-л-ю тебя, Зульфия. Ты такая волшебная, слов нет…

– И ты чудесный! Я тоже тебя люблю… Ты невероятно сладкий, я просто тебя съесть готова… Вот прямо сейчас.

С этими словами девушка скользнула по телу юноши ниже, лаская его гладкую кожу ладонями, сползла к бёдрам…

– Ты стонешь и кричишь прямо как девушка, – хихикнула она чуть позже, целуя Дениса в губы и с наслаждением чувствуя, как язык юноши проникает ей в рот.

– Так ещё бы, – произнёс Денис расслабленно. – Ты же это делаешь просто мастерски. Я в восторге.

– В таких случаях надо задавать вопрос: «Где ты этому научилась?»

– Не буду. Мне без особой разницы…

– А мне иногда хочется спросить, где ты так классно научился некоторым фишкам. Наверное, так только женщины умеют, потому что знают, где у них самые чувствительные точки…

– У тебя была возможность сравнить?

– Нет, конечно, глупый… – Зульфия снова поцеловала Дениса и опять хохотнула.

– Представляю, как бы бесились Махмуд и Эсон, если бы знали, как именно мы с тобой тут шалим, – сказала она.

– Брата твоего я знаю, а кто такой Эсон?

– А… Это сын начальника моего отца. И отец недавно начал открытым текстом говорить, что мне пора думать о том, какой женой я для него стану.

– Никаких Эсонов! – нахмурил брови Денис. – Думай лучше, какой женой ты станешь для меня.

– Ого! Ты это серьёзно?

– А почему бы нет? Сейчас решим проблемы с работой, сделаем гражданство… Твой отец ещё благословлять тебя приедет.

– Не приедет, – уверенно произнесла Зульфия. – Он плохо отзывается о «лицедеях», как стал называть артистов после отделения республики. Ну и ладно. Если ты серьёзно, я буду для тебя лучшей женой. Самой нежной, самой ласковой… И самой распущенной на свете. Лишь для тебя, конечно.

– Я буду только счастлив, – произнёс Денис, обнимая девушку и прижимая её к себе.

* * *

Премьера «Грозы» прошла вполне гладко. Так сказала Пронина на летучке, отметив хорошую игру всех занятых в спектакле актеров, но сделала замечания Константину Дедову (Кулигин) и Светлане, которая в роли Кабанихи была хороша, но, может быть, излишне агрессивна.

– Чуть-чуть сбавьте накал, Светлана, – произнесла Людмила. – Вы готовы были растоптать вашего сына раньше, чем это планировал показать автор.

Севостьянова решила высказаться, но прикусила язык. Ей в последнее время было невыносимо смотреть на Дениса, который просто светился, приходя на репетиции. Нужно было быть слепой, чтобы не видеть на его лице словно бы надпись крупными буквами: «У меня опять был сумасшедший секс с любимой девушкой!»

Сердце актрисы то сжимало, то кололо. И она ничего не могла с этим поделать. Повторяя тексты роли, она то и дело произносила вслух:

– Мне безразличен Денис Тилляев. Я к нему равнодушна. Я в два раза его старше. Он годится мне в сыновья. У него своя жизнь. Не нужно думать о нём.

Подобная аутогенная тренировка не спасала, давая облегчение лишь на пару-тройку часов. Даже после трудного спектакля Света долго не могла уснуть, крутясь и ворочаясь в постели. Эксперименты в виде раздельной пижамы или попыток спать голой ни к чему не приводили. Больше двух бокалов сухого вина Светлана себе не позволяла, а этого было мало. Приходилось прибегать к помощи пальчиков – но оргазм приносил не только разрядку, но и досаду. И желанной удовлетворённости не было в помине. Женщина начала замечать за собой вспышки раздражительности, однако с удивлением обнаружила, что юбки и джинсы как-то враз стали немножко свободнее. При росте в метр шестьдесят два Светлана ухитрялась не переходить установленный для себя лимит веса в пятьдесят пять. Взвесившись, даже покачала головой, увидев стрелку на значении «52». А глядя в зеркало, вдруг заметила, что её лицо слегка изменилось – словно бы увеличились и округлились глаза, разгладились мелкие морщинки. Оно стало выглядеть моложе и привлекательнее без каких-либо новых ухищрений.

«Чёрт знает что, – думала Света. – Или не зря говорят, что любовь, даже неразделённая, красит женщину?.. Но неужели я серьёзно думаю, что это любовь? Я что, разве влюбилась в этого мальчишку?»

«Да, – подтвердил внутренний голос. – Ты влюбилась в этого мальчишку и готова сейчас на всякие глупости. Постарайся, пожалуйста, не натворить таких вещей, за которые тебе потом будет стыдно!»

И Света старалась. Слушая замечания Людмилы, прокручивала в голове эпизоды вчерашней премьеры. И то, как чуть было не облажалась, по ходу действия пьесы обратившись к Денису, игравшего её сына:

– «Ведь от любви родители и строги-то к вам бывают, от любви вас и бранят-то, всё думают добру научить. Ну, а это нынче не нравится. И пойдут детки-то по людям славить, что мать – ворчунья, что мать проходу не даёт, со свету сживает. А, сохрани господи, каким-нибудь словом снохе не угодить, ну и пошёл разговор, что свекровь заела совсем ».

– «Нешто, маменька, кто говорит про вас?» – хлопнув пушистыми ресницами, спросил Денис.

Рана в Светином сердце тотчас заныла, и она вдруг заговорила воркующим тоном, никак не подходящим для Кабанихи:

– «Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила… Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то»…

Последние слова она произнесла так мягко и нежно, что Денис явно растерялся – и это тоже шло не от роли. Пауза в реплике была излишней, и Севостьянова, сделав над собой усилие, закончила фразу довольно агрессивно и даже немного злобно:

– «Разговор близкий сердцу пойдёт, ну и согрешишь, рассердишься! Нет, мой друг, говори, что хочешь, про меня! Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут»…

Дальнейший диалог прошёл в рамках канона, и если Денис сделал какую-то зарубку у себя в голове, то Света этого знать не могла. И ещё она чувствовала, что Людмила не сказала ей всего, но понадеялась, что таким образом актриса решила добавить своему персонажу вящего лицемерия.

Помрежа была очень наблюдательная и малейшую фальшь или отсебятину видела отлично. Могла выговорить даже за неверное движение глазами или несвоевременный жест, на которые ни один зритель не в состоянии обратить внимание. Но могла и промолчать. Чтобы потом высказать при ином, более удобном случае.

…«Гроза» оказалась не единственным спектаклем, в котором Людмила решила задействовать Дениса. Получив письмо с пожеланиями от Атаманова, который в очередной раз неуверенно грозился скоро вернуться, Пронина изучила текст новой пьесы модного драматурга Волопасова. Главреж настоятельно рекомендовал включить спектакль в репертуар.

Сюжет и время действия (начало восьмидесятых) пришлись Прониной по душе, и она с энтузиазмом принялась перебирать возможные варианты. Тилляев неплохо подходил на роль старшеклассника Игната Парфёнова – молодого негодяя и разбивателя сердец. Вполне обаятельного, но при этом он должен был находиться в тени ключевых персонажей, которых, естественно, придётся изображать мужчинам покрупнее и с более брутальной харизмой.

Сестру Парфёнова Тоню, оказавшуюся жертвой интриг своего младшего брата, должна была играть Мария Глущенко – капризная и непредсказуемая, но, без сомнения, прекрасно умеющая входить в образ. Притом настолько, что по окончании действия с трудом расставалась с ним, порой отказываясь даже отзываться на собственное имя. Некоторые не без основания за глаза называли такое поведение напыщенным, но в лицо, конечно, не рисковали подобное повторять. В свои двадцать шесть Маша прослыла женщиной мстительной и злопамятной. Она была худенькой шатенкой, с грудью первого размера, но обладала удивительной притягательностью. И красивыми точёными ножками, которые частенько демонстрировала на сцене, даже в эпизодах, когда этого и не требовалось явно. Впрочем, она хорошо справлялась и с амплуа травести в детских спектаклях, изображая благовоспитанных и вполне асексуальных мальчиков.

На некоторое внешнее сходство персонажей и актеров Пронина и решила сделать ставку, о чем и сообщила на очередном собрании труппы.

Вопреки её ожиданию, Глущенко даже не стала скрывать восторга. Ей нравилось быть простушкой-инженю на сцене, несмотря на то, что обладала она в жизни диаметрально противоположным характером (а может, именно из-за этого).

Внимательно выслушав краткое резюме Людмилы, Маша подошла к Денису:

– Наконец-то у меня будет брат, – произнесла она, с интересом стреляя серыми глазами прямо в лицо Тилляеву. – Мы, случайно, не близнецы, разлучённые в детстве?

– Не надейтесь, – сухо произнесла Пронина. – К тому же ваша мама тоже среди действующих лиц.

– И кто будет нашей мамой? – сразу же отреагировала Глущенко.

– Я вижу в этой роли Севостьянову, – сказала Людмила. – Мама у вас молодая, интеллигентная… Довольно податливая и доверчивая.

– Судя по всему, это предложение, от которого нельзя отказаться, – произнесла Света. – Я готова.

– Ну что ж, нам с вами снова придётся породниться, – с улыбкой сказал Денис.

Подобные шутки были весьма в ходу среди членов труппы, и Глущенко даже прыснула. У Светы же это замечание энтузиазма не вызвало, и она в какой раз ощутила болезненный укол в сердце. Но при виде того, как улыбаются, глядя друг на друга, Денис и Маша (некоторый взаимный интерес у них пробудился явно не сегодня!), у Светы вдруг забрезжила странная надежда. А что, если Денис увлечётся Машенькой, и его связь с приезжей девушкой (и кстати, кто она? Какая она?) постепенно сойдёт на нет?

Думая о Маше, Севостьянова почему-то предполагала, что к ней ревновать Дениса она не станет. В театре не редкость мимолётные (пусть иногда не особенно) интрижки между актёрами, и это, как правило, никого сильно не задевает. Хотя бывают и исключения, конечно. Некоторые вообще склонны полагать театр одной большой постелью, и это пусть далеко не всегда и не везде, но соответствует действительности. Две-три связи, как правило, имеют место. Не только мальчик-девочка, но и мальчик-мальчик… Кстати, на Тилляева уже начал обращать внимание и Соболев… А это уже неприятно. Хотя Денис вроде бы «нормальный». Насколько это возможно для актёра, конечно. Да ещё такого, который имел опыт погружения в женскую роль. Довольно глубокого погружения, надо отметить…

А похоронивший пару лет назад жену, про которую толком никто из труппы не знал, актёр Константин Дедов вдруг начал оказывать знаки внимания ей, Светлане. Пока вроде небольшие – ну там, руку подать у крыльца, предложить подвезти… В труппе только он, да ещё Наталия Евстафьева могли похвастаться наличием личного автомобиля. Руку Света протягивать соглашалась. Но в элегантную белую «волгу» садиться отказывалась. Почему? Дедов ей не был неприятен. Разница в возрасте (мужчина был на шестнадцать лет старше) не казалась столь уж чрезмерной. Просто не было желания, вот и весь ответ.

Светлана, никого не ставя в известность, переписала для себя кассету с записью обоих спектаклей и теперь то и дело пересматривала пьесу Шекспира, начиная с четвёртого акта, когда в процессе появлялась Марианна. Севостьянова отдавала себе отчёт, что занимается каким-то извращением, которому ещё не придумано названия. Боль, которую она испытывала, глядя на игру Тилляева, была сродни мазохистской, а его женственные манеры, движения, походка вызывали у Светы странное возбуждение, словно она смотрела эротику по кабельному. Не порнографию, именно эротику, с эпизодами женских однополых соблазнений, которая однажды поразила её до глубины души. Севостьянова хорошо помнила, как вскоре после развода, лет шесть назад, когда за показ эротических фильмов ещё можно было поиметь больших неприятностей, её пригласили на квартирный просмотр «Греческой смоковницы». И в какой сумасшедший бег пустилось сердце, когда на экране пошли первые кадры, только намекающие на лесбийские ласки. Это было даже не сексуальное возбуждение в чистом виде, но сильнейшее «над-эстетическое» наслаждение, пробирающее до мурашек. Светлана всегда считала, что женское тело в принципе красивее мужского – изящнее, элегантнее, пластичнее, – но после просмотра фильма убедилась в этом окончательно. Никогда прежде не ощущавшая тяги к своему полу, задалась целью испытать новое, запретное, изысканное… Через полгода это случилось. О, как сладостны были первые прикосновения рук под столиком в театральном кафе! Как замирало сердце от шуршания узкой красной юбочки по чёрному нейлону чулок! Как прерывалось дыхание от аромата женского тела, столь непохожего на привычный мужской запах! Как дрожал голос, когда она спрашивала, как именно Нелли (ах, Нелли! Поэтесса, экзальтированная и до странности плаксивая) поняла, что ей нравятся женщины! И какое потом случилось разочарование, когда наконец они разделись, легли рядом и принялись ласкать друг друга… Света могла сравнить это только с ударом, который получила, взяв в далёком детстве без спроса дедушкину курительную трубку. У вишнёвого дерева был изумительно «сладкий» цвет, и Света, обхватив губами мундштук, приготовилась насладиться вкусом самого лучшего шоколада в мире… И боже мой, какой шок получила, ощутив на языке едкую горечь… Оргазма с Нелли она не достигла, хотя и пыталась. Но тщетно! В процессе ласк куда-то пропала магия и ушло очарование, забрав с собой вожделение. Нелли, правда, один раз кончила. Если не сымитировала, конечно. Света подозревала это не без оснований, потому что предложения повторить от поэтессы не последовало, более того – отношения между женщинами стали более прохладными, пока не дошли до простого «здравствуй» при случайной встрече. Потом была Анна (художница, немного нескладная, стеснительная и плохо понимающая, чего сама хочет). И новое фиаско, ощущение пустоты под красивой обёрткой. Света посчитала себя достаточно умной, чтобы не наступить на коварные грабли в третий раз, потому оставила все попытки уподобиться античной Сафо.

Слишком молодые юноши, да ещё обладающие излишне изящной фигурой, Севостьяновой до недавнего времени вообще были неинтересны, и только появление Дениса вдруг перевернуло представления Светланы о мужской привлекательности с ног на голову. Уже в процессе знакомства, когда она привела Тилляева на встречу с Прониной, Света с нескромным интересом разглядывала стройный силуэт юноши и чувствовала, что в душе начинают играть странные, волнующие и даже немного пугающие фантазии. Будь та встреча первой и единственной, да без «подпитки» в виде шекспировской пьесы, возможно, сердце женщины осталось бы в покое. Но жизнь повернула всё иначе.

* * *

– У меня для тебя хорошая новость, – заявил Денис, входя в комнату.

Зульфия, сидевшая у зеркала на табуретке, у которой были на треть отпилены ножки, расчёсывала свои волнистые, чёрные с каштановым отливом волосы.

– Какая же?

– Меня задействуют ещё в одном спектакле. И на одной из главных ролей. Это значит, через месяц зарплата поднимется раза в полтора как минимум.

– Классно, – произнесла Зульфия, откладывая массажную расчёску. – Это сколько в «убитых енотах» будет?

– Двести. Может быть, даже двести пятьдесят.

– Двести… – вздохнула девушка. – И только через месяц.

– Если точнее, даже через полтора, – неохотно сказал Тилляев. – И то в лучшем случае. Нам стали задерживать зарплату… Но это сейчас везде так.

– Плохо как-то это всё, – грустно произнесла Зульфия. – Мы не выживем на такие деньги.

– Начинаю бросать курить, – с отчаянием произнёс Денис, кидая на тумбочку начатую пачку «примы». Он надеялся, что сумеет избавиться от привычки. К тому же и нормальных сигарет в продаже практически нет. Даже такую дрянь, как «прима», сейчас только у цыган можно купить, и за бешеные деньги притом.

– Я знаю, что в магазинах ни черта не найти… Ладно, хоть печенье и чай остались… Как быть с талонами?

– Да никак. Мне для этого надо получить прописку… Регистрацию. Хотя это одно и то же, кто бы там чего ни говорил. Но без официального трудоустройства мне её давать не хотят. А устроиться на работу я смогу, только получив российское гражданство. Но гражданство без регистрации не дают! Замкнутый круг. Владислав Семёныч, наш администратор, пообещал разомкнуть ситуацию. Но как быстро он это сделает…

Денис покачал головой, умолчав о неизбежных проблемах с военкоматом.

– А подработки у актёров же есть какие-то?

– А как же? Но до Нового года ещё далеко… Пойдёшь со мной Снегурочкой халтурить?

– Для этого мне в блондинку надо перекраситься, – сказала Зульфия, придирчиво разглядывая себя в зеркале.

– Ты это серьёзно?

– Абсолютно. Мне больше нравятся светлые волосы, я уже примеряла парик, он обалденно смотрится при моём цвете лица. Но дома я бы выглядела белой вороной – сейчас и так всех, кто хоть немного выделяется, особенно девушек, готовы камнями побить… А здесь – классно, в любые цвета можно краситься, хоть в сине-зелёные, и никто тебе слова поперёк не скажет… Потом, я боюсь, что меня могут начать искать, я хочу изменить внешность… И вообще, женщина же не может всегда выглядеть одинаково!

– Тебе надо было поступать в наше училище, – засмеялся Тилляев.

– Да ладно… Я вот что думаю. Придётся с моих припрятанных долларов швейную машинку в аренду взять. Нет, лучше вязальную… Сегодня в газете несколько предложений для надомной работы нашла. Тебе передают в пользование машину, а ты вяжешь по готовым лекалам и получаешь оплату за заказы. Я уже занималась подобными вещами. Деньги, конечно, не бог весть какие, но сам подумай – сегодня решила пройтись по «комкам», думала краски для волос приобрести… А ты сам знаешь, в «комок» – это как в музей ходить. В Эрмитаж. Всё красиво, а купить невозможно. Ёлки-палки, если б знала, привезла с собой банку «Блондорана», у нас такая штука в продаже была всегда… Не перекисью же волосы убивать!

– Ладно, подожди немного. Я же говорю, зарплату поднимают.

– Инфляция через два-три месяца сожрёт твою прибавку, – поджала губы Зульфия. – Я знаю, как это бывает, у нас дома тоже за ценами невозможно угнаться… Но там, к слову, на зарплату ведь никто не живёт. Здесь, кстати, то же самое. Люди говорят, если кто не торгует, тот палец сосёт. Вот интересно, соседи по подъезду уверены, что ты либо на рынке, либо на барахолке стоишь, уже спрашивали, что у нас есть и почём.

– Было бы чем торговать, – проворчал Денис. – К тому же ты отлично знаешь, что я сюда не барыжить приехал и не кирпичи класть.

– Да в курсе я, в курсе… Кошмар, конечно. Но я надеюсь, что он рано или поздно кончится. Но сейчас-то как быть?

– Давай отметим что-нибудь, – предложил Тилляев. – Годовщину нашего знакомства, например…

– Ой… А ведь правда! – радостно воскликнула девушка. И тут же скисла:

– Но как именно?

– Скромно и со вкусом… Смотри, что у меня есть…

– Хо-хо, вина купил… Вау, какие конфеты! – Зульфия даже запрыгала от восторга и захлопала в ладоши. – Настоящее «ассорти», у нас таких уже сто лет не было! Ух ты, московские!

– Ну и чтобы обозначить, что это не так всё просто… – Денис скрылся в прихожей и вернулся с букетом белых хризантем.

– Солнце ты моё! – вздохнула Зульфия и кинулась ему на шею. – И откуда ты всё помнишь? И где ты это нашёл?

– Память вроде бы имеется. А вообще, в театре есть своя закрытая барахолка, для своих. Надеялся на шампанское и хорошие сигареты, но, наверное, будет только в другой раз.

– Ты же всё равно курить бросать собрался?.. Ну ладно, я тебя не заставляю. Поступай, как хочешь…

Зульфия выскользнула из объятий и вприпрыжку метнулась на кухню, оборачивая вокруг себя тесёмки фартука.

– У нас есть пакет картошки, – сказала она. – Сейчас сделаю что-нибудь.

– И ещё пара банок тушёнки, – заметил Денис. – Не пропадём с голоду.

– Никогда и ни за что! – с жаром согласилась девушка.