Вызов Ланселоту: есть ли нынче рыцари без страха и упрека?

Глава 10 Позолоти ручку, Попович!

И Кирилл подумал. На утренний кросс он не вышел, сославшись на боль в ноге, а после завтрака и вовсе исчез куда-то, никому ничего не сказав.

Еще во время разминки Николай Николаевич надеялся: вот-вот появится. Но Кирилл не явился и после полуторачасовой тренировки, когда фехтовальщики разбрелись, каждый по-своему используя свободное время. Кто двинул с удочкой на Волгу, кто обживать шалаш, построенный накануне, кто лупить мячом по глухой стене спального корпуса. Николай Николаевич потолковал с Юрием Юрьевичем, воспитателем интернатских, и принялся опять названивать в Родники. Пускай родители срочно приезжают, и не в выходные, а немедленно! Может, это приведет мальчишку в чувство. Тот явно зарвался. Не дело тренера возиться с амбициями разгильдяев. Будь он чемпион, тогда еще куда ни шло, а так…

Но не отвечал телефон у Рукавишниковых — Наташа и Мила, а также примкнувшие к ним Сережка с брательником Колькой ушли возиться с прудиками в сад и звонков не слышали.

Порыскав по территории пансионата, тренер заглянул в буфет. Там он обнаружил немаленькую компанию, сгрудившуюся вокруг бильярдного стола. Здесь были и фехтовальщики, и интернатские, и еще какие-то мальчишки, местные, наверное.

На его появление никто не обратил внимания, и Николай Николаевич решил понаблюдать. У стола царил уже известный тренеру Чернов. Рядом с ним стоял Рукавишников, с обожанием глядя на своего кумира.

— Партия — тридцатка! — объявил Чернов. — Кто рискнет?

Вызвался Лукин — высокий для своих лет подросток, тоже из числа подопечных Николая Николаевича.

— Позолоти ручку! — велел ему Чернов.

— Чего?!

— Деньги, говорю, покажи. Мы не кашу-малашу в песочнице варить начинаем…

Лукин полез в карман:

— У меня пятьдесят одной бумажкой.

— Это ниче, сдачу найдем, когда расчет пойдет. Сделаешь Профессора — будет тебе счастье, сам понимаешь. Купишь себе конфет или пряников или помечтаешь о чем-то перед сном. С деньгами ты человек. Тебя любая собака с уважением обнюхает и хвостиком вильнет. Короче, суй бумажку в любую лузу. Это, друг, чистая предосторожность, а то, сам знаешь, лепил много крутом… Че, не догоняешь? Это чтобы не зажал ты, значит, с горя, если вдруг не повезет тебе. Кто еще любит деньги? В очередь, в очередь, господа!

Чернов королевал, и ему это явно нравилось — он так и лучился энергией. Кирилл подавил в себе смущение и даже восхитился другом. А что? Конкретно все. Тут деньги, так и надо…

Лукин обиженно сказал:

— Я положу, только я никогда не зажимал. Но пусть и Рукавишников свои тридцать в лузу положит!

— Ты, вижу, как и мы с Профессором, за честность? — спросил Чернов, ощупывая банкноту через дырки в сетке лузы.

— За честность!

— Тебя как звать, мушкетер?

— Алексей.

— Будешь Алешей Поповичем, богатырь ты наш!

— Пусть Рукавишников покажет деньги, то есть положит. Сюда. В эту же лузу, — потребовал Лукин.

Зная Лукина не первый год, Николай Николаевич понял, что парень решил стоять на своем, а стоять он умел крепко, по крайней мере со шпагой в руке.

Но здесь Лукин был без шпаги, и Чернов легко подавил его сопротивление:

— Есть правило: банк держит шишкарь, которому доверяют все клиенты. И шишкарь решает, кому доверять, а кого проверять. Я здесь шишкарь, а вы оба — мои клиенты. Если я доверяю Рукавишникову, то могу ручаться, что он при деньгах и тридцатка эта все равно что уже твоя, проиграй он тебе, конечно… Сознаешь, че говорю? А если банку не веришь, то ты до игры просто забираешь половину своей ставки и шагаешь отсюда искать другой банк, где тебя полюбят как родного…

— Как это — половину?

— Принцип, это только принцип, сэр! У всех свои принципы. Если бы у банков не было принципов, они бы только и делали, что грабили клиентов. Но этого нет в жизни, иначе кто бы захотел стать клиентом?! Ты рассуди, Попович! Ты время мое отнял? Скажешь, нет? И сейчас вот — отнимаешь. Ты другим дорогу перебежал? То-то и оно… «Я первый, я первый!», а до дела дошло, так за каждую копейку готов душу вынуть… Кто-то из-за тебя наверняка будет в убытке, если все желающие иметь честный поединок на бильярде не успеют обыграть Профессора до обеда.

Интернатские дружно загалдели, поддерживая Бугая. В случае успеха всего предприятия им было обещано по литру пепси на нос.

Кирилл слегка покраснел. Согласно предварительному уговору, он не лез в дела банка. Однако ж никакой тридцатки у него не было. В карманах банкира тоже шаром покати. Весь расчет Чернова держался на его непоколебимой уверенности в том, что Рукавишников выиграет. Причем не только первую партию, но и вторую, и третью, и четвертую. Красной ценой ставки игры на бильярде здесь, в буфете пансионата с детским, по преимуществу, населением, Чернов считал сто рублен. Начать можно и с тридцати. Когда же в банке заведется первая сотня, Чернов планировал раскрутить на партию кого-нибудь из взрослых. А там уж видно будет… Главное, как объяснил Чернов, поднять волну, а мусор сам поднимется.

Лукин уступил. Начинать по жребию выпало ему. Хмуро разбил он шары, выставленные клином…

Неудача.

Впрочем, Кирилла она не подзадорила. Он взял в руки кий. Главное, спокойствие, как отец говорит… Сосредоточенно обойдя вокруг стола, он примерился, мысленно проведя траекторию над зеленым сукном, изготовился и уверенно загнал сразу два шара в одну лузу.

Интернатские встретили его успех бурными аплодисментами.

— Браво, Профессор! — возбужденно крикнул Чернов.

Согласно тому же уговору, вторым ударом Рукавишников должен послать шар «в молоко», что Кирилл и сделал после показушной подготовки кия — он долго навощивал било бархатной тряпицей, потом намеливал…

— Черт! — воскликнул он. — С пальца соскочил…

Он потряс «предательской» кистью левой руки. Под шумное обсуждение такого вопиющего прокола Чернов сказал сокрушенно:

— Ты даешь. Профессор! Такой верняк ушел…

Лукин постеснялся занять случайно проигранную противником выигрышную позицию и ударил неудобный шар. С досадой он проводил его глазами, чувствуя, что промазал. Так и вышло, да и сам удар никуда не годился — его кий зарылся рыльцем в дырку на сукне, где стоял шар.

— Перебить! Перебить! Помеха! — закричали фехтовальщики.

Банк и группа поддержки из интернатских высказались против и перебить Лукину не дали. Рукавишников положил еще один шар, затем еще. Услышал: «Браво. Профессор!» — и скиксовал. Кий верхом сильно задел шар, и тот ушел в сторону, закручивая спирали.

Счет стал для Лукина критическим. Промазать нельзя. Он долго выбирал позицию, а когда наконец приготовился ударить, партия неожиданно прервалась — приехали родители Рукавишникова.

— Кирюша! — войдя в буфет, обрадованно воскликнула Ольга.

Такого сюрприза «профессор» от этой партии не ждал. Его удивлению не было предела. Откуда взялись родители? Должны были прийти деньги! После обеда он планировал зайти с Черновым на почту — проверить, не пришел ли перевод.

А тут такое…

— Мама!

Бросив кий поперек стола, он кинулся было к родителям, но разгоряченный Лукин крикнул:

— Ты куда? А партию не будешь доигрывать?!

Кирилл замер на полдороге. Ф-фу, как нехорошо! И еще тренер тут же, оказывается…

— Форс-мажор! — процедил Чернов и принялся выпутывать пятидесятирублевку из сетки.

— Погоди, ты чего… Деньги мои! — сказал Лукин и схватил его за руку.

Его тут же гурьбой оттерли интернатские.

— Нечестно! — крикнул Лукин.

На его глаза навернулись слезы.

— Гляди мне, Попович, далеко не заплывай! — зло, но спокойно сказал Чернов. — Был форс-мажор. Наводнение, буря, цунами. Абзац полный! Кто посмелей — лазит по брошенным домам и шарит по буржуйским комодам. И лохи не в обиде, слышь, Попович! Все лохи только рады, что живы и что пронесло.

— Ну-ну, не пронесло! — вступился за своего спортсмена Николай Николаевич. — Я тут с начала игры за тобой присматриваю. Считай, что полицию в море не смыло, и тебя взяли на первом же комоде. А за мародерство, чтоб ты знал, как и за пиратство, полагается вздергивать на рее.

Его вмешательство несколько запоздало: деньги успели перекочевать в карман Чернова, и расставаться с добычей он не собирался. Николай Николаевич крепко взял парня за локоть и предложил без лишних споров пройти к Юрию Юрьевичу. По карманам он, тренер, рыться не станет, а пусть-ка воспитатель своими средствами с ним разберется…

— За копейки, за копейки… — шипел извивающийся Чернов, уступая превосходящей силе.

— Мам, сделай что-нибудь! — попросил вконец растерявшийся Кирилл. — Дима, да отдай ты им деньги!

— Не унижайся, Профессор! — крикнул Чернов, влекомый тренером мимо застывших Рукавишниковых. — Лучше укусить сильного, чем кланяться…

— Да, укусить и выпить его кровь! — мрачно заметил Иван Рукавишников и спросил у тренера, с которым уже был знаком: — А что сделал сей боярин?

— Пап, это была шутка! Ну скажи им, Дима, ты ведь пошутил! Что они, шуток не понимают?..

— Пошутил, говоришь? — переспросил Николай Николаевич. — Ну, это ты говоришь, ты у нас тоже любитель шуток… А вот с твоими родителями нам предстоит совсем нешуточный разговор. Подождите меня, я скоро вернусь! — пообещал он Рукавишниковым и вышел, подталкивая Чернова вперед.

Один за другим, делая петлю вокруг оторопевших Рукавишниковых, из буфета вышли и взбудораженные дети.

Рукавишниковы остались одни, если не считать буфетчицы тети Зины. Ее расплывшаяся фигура виднелась в дальнем углу громадного зала, походившего, скорее, на танцплощадку и действительно служившего ею по субботам. Тетя Зина равнодушно протирала полотенцем граненые стаканы. Ее мало волновали наводнения и цунами. Все хозяйство тети Зины находилось на крутом берегу Волги, и, как бы река ни разлилась, волны ни за что не замочат любовно уложенного содержимого ее комода. Чего же боле?..