Я ищу тебя

Глава девятая

Прошло две недели. Четырнадцать ночей чувственного восторга в серебристой темноте спальни Джордана, под аккомпанемент нежных звуков фортепиано. Четырнадцать дней, наполненных ошибками Джини, если верить оценкам Фелиции. Почему получалось так, что практически все она делала неправильно?

Джини вставала рано, чтобы самой приготовить завтрак для Джордана и полюбоваться им, пока он не ушел работать. Повара были недовольны, опасаясь, что это грозит им потерей места, но Джини наскучило ничего не делать.

– Некоторые люди просто выбрасывают деньги на ветер, – язвительно заметила Фелиция однажды утром, когда застала Джини на кухне в джинсах и переднике за приготовлением яичницы для Джордана.

– Хочешь позавтракать с нами, Фелиция? – приглашение Джини прозвучало искренне.

– Я бы предпочла омлет по-французски, – ответила Фелиция, – так, как готовит Шоль.

– Тогда тебе придется растолкать Шоля. – Да, она каким-то загадочным образом меняется, становится более независимой, не позволяет безнаказанно задевать себя, с удивлением поняла вдруг Джини.

– У меня на это нет времени, – парировала Фелиция.

На пляже Джини знакомилась с богачами и знаменитостями с такой же легкостью, как с учителями и учащимися в Клиа-Лейк.

Фелиция холодным тоном заметила:

– Ты вмешиваешься в личную жизнь людей, когда машешь рукой и заговариваешь с ними. Здесь, в Малибу, свои неписаные правила, которых мы все придерживаемся, и тебе надо их выучить. Ты поставишь Джордана в неловкое положение, если нарушишь их. Эти люди занимают заметное положение. Они кивнут, если пожелают увидеть тебя, или пройдут мимо, если у них другое настроение.

– Я не собираюсь переживать из-за таких глупых игр, – отреагировала Джини. – Я и так в неловком положении. И буду разговаривать со всеми, кого увижу.

– Они перестанут замечать тебя и начнут презирать.

Однако ничего подобного не произошло. Забавно, но очень скоро все эти важные люди с нетерпением ожидали того момента, когда смогут обменяться несколькими словами с обворожительной молодой женщиной, которой от них ничего не нужно, кроме удовольствия от короткого общения.

Джеймс Сторм, знаменитый тем, что никогда никого не узнавал на пляже, даже актрис к крошечных бикини, всегда был рядом с Джини во время ее послеобеденных прогулок. Джордан обижался, сердился, а когда Джини отказалась разорвать эту дружбу, он пришел в негодование.

– С Джеймсом я могу разговаривать. Он мне как брат, – попыталась объяснить Джини, отстаивая свою независимость.

– Скажешь тоже, брат, – ворчал Джордан. – Ты, наверное, единственная женщина в Лос-Анджелесе, разглядевшая в нем братские чувства.

– Но он очень добрый. Поверь мне, Джордан. Что плохого, если я поговорю на пляже с нашим соседом?

– Ничего плохого, полагаю, если после разговора ты сразу идешь ко мне.

Она рассмеялась, и в голосе ее слышалась любовь:

– Глупый, к кому же еще мне идти?

Джордан настойчиво и требовательно поцеловал ее, крепко прижимая к себе, и Джеймс был немедленно забыт в приливе затопившей их страсти.

Газетчики продолжали осаждать Джини. Похоже, они решили спровоцировать ее еще на одно опрометчивое высказывание. И когда с ее стороны не последовало ни единого выпада, даже ее молчание они использовали против нее. Заголовки становились все ужаснее. Репортеры разглагольствовали о том, насколько они с Джорданом неподходящая пара. В прессе появилось много рассуждений о гибельных последствиях ее влияния на талант Джордана.

Одна из подобных статей, где была помещена фотография Джини, прогуливающейся с Джеймсом, особенно выводила Джордана из себя.

Джордан пропускал мимо ушей любые инсинуации, появлявшиеся в прессе, кроме тех, где использовали дружбу Джини с Джеймсом Стормом. Фелиция, настроенная далеко не так миролюбиво, шла гораздо дальше и прямо говорила, что Джини становится для него антирекламой. Несколько раз Джини слышала, как Джордан защищает ее от нападок своего коммерческого директора.

Несмотря на некоторые успехи Джини и смелость, с которой она училась стоять за себя, в ней росла уверенность, что никогда она не сможет войти в жизнь Джордана по-настоящему. Джордан отменил свое турне, которое планировал на следующую весну, что внесло в их отношения еще большую напряженность.

Фелиция страшно разозлилась и обвинила Джини, что это она заставила Джордана так поступить, и добавила: все, даже Луи и Вулф, ненавидят ее, потому что из-за нее он забросил музыку. Скоро и поклонники певца возмутятся тем, что она мешает Джордану.

– Я, конечно, знаю, Джордан пытается превратить эти нелепые отношения во что-то настоящее, – прошипела Фелиция как-то раз, застав Джини одну, – но я уверена, он понимает, что старается зря. Не имеет значения, признаешь ты это или нет, но ты губишь его!

Джини терпела ужасные откровения Фелиции потому, что считала: лучше знать ее мысли на этот счет.

Но если Джини причиняла вред карьере Джордана, если ей не удавалось стать необыкновенной женщиной, какой все хотели видеть жену знаменитого артиста, то Мелани поистине расцветала. Главное – теперь у нее были любящие родители и достаточно денег. Джордан проводил с дочерью все свободное время, он даже помогал ей, когда она работала над песнями, которые сочиняла уже больше года, и обещал записать их на пластинку. Джини уже начинала привыкать к тому, что дочь всерьез занимается рок-музыкой, и не видела ничего плохого в этой работе.

Люди, с которыми она встречалась на пляже, в основном были люди семейные. Их дети приняли Мелани в свою компанию, часто приглашали девочку к себе домой. Родители Джордана засыпали ее подарками и возили на экскурсии.

Мелани начала новую жизнь, несмотря на то что ее мать не знала, сколько это продлится. И хотя Джини была рада за дочь, ей все труднее было решать, оставаться ли с Джорданом или осенью уезжать обратно в Техас.

Однажды днем после обеда Джини прогуливалась по пляжу с Джеймсом.

Джеймс пошел медленнее, давая Джини возможность приноровиться к его широким шагам.

– Джини, вы уже решили, чем займетесь, если останетесь здесь?

Она нахмурилась.

– Я думала об этом. И сегодня утром уже отправила подписанный договор о работе в Клиа-Лейк.

– А Джордан знает? – в низком голосе Джеймса отчетливо прозвучало сочувствие.

– Пока нет. Но я считаю, что у нас с ним ничего хорошего не получится.

– Джордан, по-моему, совершенно счастлив.

– Он очень старается быть счастливым.

– Потому что любит вас.

– Может быть, он любит Мелани. Но разве я могу быть ему необходима, если все вокруг ненавидят меня? Они считают, что я мешаю ему, стою между ним и его музыкой. Я просто не подхожу ему, Джеймс.

– Черт побери, кто же тогда подходит? Найдите, чем вам заняться, и вы больше не будете беспокоиться об этом. А вы даже не пытаетесь найти себе что-нибудь интересное.

– Есть кое-что, чем я бы попробовала заняться. Это, возможно, покажется смешным, у меня нет опыта, нет таланта… – от волнения Джини даже остановилась.

– Вы себя недооцениваете. Что же это такое?

– Я думала о тех видеопособиях, которые использовала, когда была учительницей. Большинство из них ужасны и не могут обеспечить высокий уровень преподавания. Наверно, все это звучит глупо, но как научиться снимать фильмы, Джеймс? Учебные фильмы.

Неожиданно он расхохотался. Молоденькая актриса в бикини размером не больше трех почтовых марок отшатнулась от него. Но Джеймс ее даже не заметил. Он видел только Джини.

– Когда вы ко мне так запросто залезли на балкон, я знал, что с вами нужно быть поосторожнее. Вы здесь всего две недели, а уже хотите снимать фильмы. Джини, вам больше ни минуты не стоит беспокоиться о том, подойдете ли вы к здешней жизни. Вы такая же, как мы все, знаете вы об этом или нет.

– Я серьезно, Джеймс.

– Я и сам никогда в жизни не был более серьезен, дитя мое. Раздобудьте справочник Калифорнийского университета для поступающих. У меня есть учебные пособия, есть знакомые…

– Пожалуй, я возьму у вас пару книг почитать, но я еще не готова встречаться с вашими знакомыми.

В это время в лоджии показался Джордан. На пляже почти никого не было, и его черные глаза сразу же разглядели Джини и Джеймса. У Джордана перехватило дыхание, когда он увидел стройного худощавого режиссера, внимательно слушающего его жену.

Джордана волновала мысль, почему из всех окружающих Джини подружилась именно с Джеймсом Стормом, у которого голова занята чем угодно, но только не дружескими чувствами. Обвинить его вроде бы не в чем, но Джини с растрепанными ветром волосами, прелестной улыбкой и огромными нежными глазами была необыкновенно хороша. Чтобы перекрыть шум прибоя, она приблизила губы к уху Джеймса. Но больше всего Джордана расстроила ее серьезность. Он так крепко уцепился за перила балкона, что побелели пальцы загорелых рук. И наконец окликнул ее.

Джини подняла голову, и ее хорошенькое лицо осветилось любовью, которая сделала его прекрасным. Ревность Джордана тут же исчезла.

– Джини, ты, должно быть, забыла, Клэй и Фона придут к обеду.

Она распрощалась с Джеймсом и, поднявшись до середины лестницы, пробормотала:

– Нет, не забыла.

– Удивительно, как ты находишь время для прогулок?!

– Удивительно, на что только женщина с двумя горничными и двумя поварами не найдет времени?!

– Мне бы хотелось, чтобы сегодняшний обед был особенным.

– Так и будет. Шоль весь выложился. А ты видел, как я украсила твой лес?

– Мы с Клэем старые друзья. Он говорит, Фона не из тех пустоголовых молодых актрис, на которых он был прежде женат. Если он прав, хорошо бы вам с ней подружиться, она ведь тоже никого здесь не знает.

Прежде чем Джордан успел что-либо добавить, он почувствовал сладость губ Джини на своих губах, а ее тонкие пальчики ласково играли с его волосами.

Она робко улыбнулась, краснея от собственной смелости, и попыталась убежать, но в нем уже проснулось желание, разбуженное ревностью, и он не отпустил ее.

– Находишь же ты время для Сторма, удели минутку и мне, – угрюмо проговорил он, позабыв о Клэе и Фоне.

Джини уже научилась не возражать против любых замечаний Джордана относительно Джеймса. Она просто ласково улыбнулась и прижалась щекой к его щеке. Его губы скользнули по ее шее, и она непроизвольно вздрогнула, так настойчив был поцелуй. Он поднял ее на руки.

Фона оказалась необыкновенно хороша, хотя и в стандартном голливудском стиле. Длинные, прямые, крашенные в черный цвет волосы обрамляли ее нежное лицо. Темные раскосые глаза, в которых было что-то безумное, напомнили Джини глаза пантеры. К тому же они слишком часто останавливались на Джордане, что мешало Джини спокойно отдыхать в тот вечер.

Великолепная фигура Фоны, похожая на песочные часы, была затянута в плотно облегающее платье из кожи. За обедом она руководила беседой: направляла ее в русло бесконечных голливудских сплетен или говорила о себе и своих честолюбивых мечтах.

В желтом летнем платье и туфлях на каблуках Джини чувствовала себя простушкой. Не то чтобы она завидовала Фоне, та ей, пожалуй, даже нравилась – в небольших дозах и если не будет откровенно флиртовать. Но что-то было в Фоне такое, что заставило Джини радоваться своей заурядности.

С тех пор как Джордан переехал на Западное побережье, Клэй, комедийный актер, успешно снимавшийся в целом ряде фильмов, был его лучшим другом. Клэю, казалось, было приятно, что его жена ведет беседу. Джордан успел рассказать Джини, что Фона – четвертая жена Клэя и обычно в начале семейной жизни он во всем уступает своим женам.

Фона снималась в одном фильме с Клэем и сразу ему понравилась. Она тоже обрадовалась возможности стать женой знаменитого киноактера, поэтому они уехали в Лас-Вегас и поженились под фанфары рекламы.

Медовый месяц они провели в Шотландии, в замке Клэя. Когда Джини спросила Фону о поездке, та с удовольствием принялась рассказывать:

– Клэю очень понравилось. Он заперся в своей комнате, читал сценарии и целую неделю размышлял, а потом работал над образом из будущего фильма. Но если вы спросите меня, я предпочитаю Калифорнию, где всегда тепло и солнечно. Я чуть не умерла со скуки! Ни людей, ни развлечений, ни магазинов… Дожди – это не для меня.

– Шотландский туман, дорогая, – мягко поправил Клэй.

– Они готовы назвать вселенский потоп шотландским туманом. Нет, право, погода была ужасная. И та-а-а-ак холодно! Я там почти лишилась своего загара. – Фона бросила игривый взгляд в сторону Джордана.

– А мне всегда хотелось съездить в Шотландию, – с завистью сказала Джини. – Но я никогда не могла себе позволить такую поездку.

– У меня есть сильное подозрение, что ваше желание может исполниться этим летом, ведь Джордан на шесть недель арендовал у Клэя его замок.

– Что? – Джини с удивлением посмотрела на Джордана, сидевшего на другом конце стола.

– О Боже! Разве он не берет вас с собой, душечка? – В голосе Фоны не было и следа сочувствия, только любопытство.

– Разумеется, беру, – быстро вступил в разговор Джордан. Он встал со своего кресла, подошел и сел рядом с Джини, взяв ее за руку. – Я как раз собирался сказать тебе, Джини, – спокойным тоном заметил он. – Мне хочется снять в замке Клэя свой новый концерт. Просто я не люблю заранее делиться планами.

– Значит, ты отменишь ежегодный прием четвертого июля? – спокойно спросил Клэй.

– Может быть. В самом деле, для Джини было бы слишком сложно все устроить для приема за такой короткий срок, особенно если учесть, что сразу после праздника мы уедем, – ответил Джордан, обнимая Джини за плечи.

– Я бы попробовала все успеть, Джордан, если у тебя такая традиция, – вставила Джини. – Хотя раньше я никогда не устраивала больших приемов.

– Почему бы ей не попробовать, – с умным видом обернулась Фона к Джордану. – Если нанять знающих людей, они все сделают как надо. У нас с Клэем тоже скоро прием… – И она начала бесконечный монолог, который уже никто не слушал.

После обеда, когда они перешли в гостиную, темой разговора Фона выбрала Джини:

– Вы совсем не похожи на ту женщину, которую все ожидали. Вы совершенно… совершенно… – замялась Фона в поисках подходящего слова.

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – спокойно ответила Джини. Обед с друзьями Джордана заставил ее еще раз убедиться, насколько она чужая в этой компании.

– А я – нет, – начал Джордан раздраженно. – Не уверен, что мне подошла бы какая-нибудь безмозглая молодая актриса. – Он остановился как раз вовремя, чтобы не обидеть друга. А если Клэй в самом деле считает Фону не такой, как три его предыдущие ошибки, значит, он ничего не понимает в женщинах! – прочла его невысказанную мысль Джини.

Однако Фона тут же ухватилась за слова «молодая актриса»:

– Многие начинающие стремятся стать серьезными профессионалами. Я, например, к тому же и певица, даже написала пару песен, которые могли бы вас заинтересовать. – Она наклонилась к журнальному столику за своим бокалом, точно хотела паузой подчеркнуть свою мысль, а на самом деле – продемонстрировала свой бюст, едва прикрытый низким декольте. Из-под опущенных ресниц она с видом искусительницы посмотрела на Джордана.

Поскольку Фона сидела напротив него, Джордан не мог не увидеть щедро показанную ему грудь. Щеки его покрылись пунцовым румянцем, и он быстро откинулся на спинку кушетки.

И тут у Джини лопнуло терпение.

– Извините, пожалуйста. Я что-то неважно себя чувствую. – Она вырвала руку, которую все еще держал Джордан, и, спотыкаясь, выбежала в лоджию. Джордан тут же оказался рядом с ней.

На горизонте сверкали молнии. Сильный ветер гнал к пустынному пляжу высокие волны.

– Джордан, все это ни к чему! – В голосе ее послышались слезы.

– Что, любимая? – Он осторожно дотронулся до ее руки, но она отодвинулась от него.

– Как бы я ни старалась, я здесь чужая. Фона залезет в постель к лучшему другу своего мужа, не задумываясь ни на секунду. Если ты думаешь, что я могу подружиться с кем-нибудь вроде Фоны…

Джордан заключил ее в свои объятия, так сильно прижимая к себе, что она едва не задохнулась.

– А я и не думаю, – мягким, приглушенным голосом сказал он.

– Но Клэй… – начала она тихо, ее глаза светились в темноте. Она запрокинула голову, чтобы получше разглядеть его лицо. Его дыхание освежало ей щеки.

– Забудь о нем, – мягко скомандовал он. – Фона – его забота, а не наша.

– Ты сказал, что сегодняшний вечер очень важен. – Рука Джини скользила по накрахмаленной рубашке, ощущая, как сильно бьется его сердце под ее рукой.

– Потому что он считал Фону чем-то особенным. Но она даже хуже предыдущих его жен.

– Как она смотрела на тебя! Я едва вытерпела.

– Точно так же она будет смотреть на любого, кто, по ее мнению, мог бы помочь ее карьере. Сегодняшний вечер должен был доказать тебе, насколько ты мне нужна, Джини, а не то, что ты не подходишь для этой жизни. Черт возьми, если ты не останешься со мной, я примирюсь с такой же вот Фоной, которой я нужен только для того, чтобы ее продвинуть.

Ничто другое не могло доставить Джини большей радости. Их взгляды встретились, и ее лицо светилось в темноте.

– А почему ты ничего мне не говорил о Шотландии? – прошептала она.

– Я хотел сначала убедиться, что у нас все в порядке.

– Когда мы поедем?

– Сегодня вечером я закончу все формальности с Клэем. Нам потребуется дней десять, чтобы отснять панорамы для «видео», неважно, пускай хоть все время льет дождь. Кроме того, я подумал, что неплохо бы сбежать из этого сумасшедшего дома. Только мы вдвоем. Никаких репортеров.

Что-то мягкое и обезоруживающее было в его тоне, и Джини представила, как хорошо будет им вдвоем среди девственной природы Шотландии. Сердце ее бешено забилось и не желало возвращаться к своему обычному ритму.

– А Фелиция тоже поедет? – спросила она. Ее рука утонула в его огромной ладони.

– Фелиция сказала, что прилетит на денек из Лондона, когда мы будем снимать. Мои родители на месяц приглашают Мелани на Гавайские острова, чтобы она познакомилась с их второй внучкой, в конце концов, они двоюродные сестры. А мы с тобой проведем вдвоем несколько недель, Джини. Это будет наш медовый месяц.

– Надеюсь, не такой, как у Клэя и Фоны? Он рассмеялся и крепче прижал ее к себе.

– Я не буду погружаться в размышления.

– А во что ты будешь погружаться? – озорной блеск появился в ее глазах.

– В тебя, – прозвучал грубоватый ответ. Она задрожала.

– Джордан, похоже, пойдет дождь. – Джини спрятала лицо у него на груди, а он поглаживал ее шею указательным пальцем.

– Люблю гулять под дождем. Почему бы нам не пойти на пляж?

Он с нежностью взял ее руку и поднес к губам, теплые поцелуи покрывали ее пальцы. Постепенно горячий взгляд коснулся ее глаз, губ, потом спустился вниз, раздевая ее.

– Я пойду переговорю с Клэем, – пробормотал он. – И захвачу плащи.

Спустя несколько минут он вернулся, помог ей надеть слишком большой плащ, и они спустились на пляж. Таких волн Джини еще не видела, они, казалось, подступали к самым домам. Поднялся сильный ветер, вспышки молний зигзагами перечеркивали небо, вырываясь из чернильно-черных туч. Грянул гром.

Шторм наполнил их сердца волнением, они бросились бегом по пляжу, волны окатывали им ноги, но они были не против. Пошел дождь, внезапный, сильный, большие капли забарабанили по голове и плечам, и Джордан потащил Джини под навес ближайшего дома. Они стояли, держась за руки и глядя, как потоки дождя обрушиваются на пляж.

С крыши дома стекала вода, одна струя попала Джини за воротник, коснувшись шеи ледяными пальцами. Она задрожала, и Джордан обнял ее.

– Ты, должно быть, замерзла, – заговорил он хрипло. – Наверное, это была не самая хорошая идея – гулять под дождем.

Пластиковый плащ прогибался под его руками, она ощущала тепло его жаркого тела и только ему присущий аромат. Ей стало уютно, как будто она согрелась у огня.

– А по-моему, очень хорошая идея, – слегка улыбаясь, сказала она.

– Правда? – Его руки касались ее волос, гладили влажные кудри, нежные щеки, ласково дотрагивались до подбородка завораживающими круговыми движениями. Он приподнял ее подбородок.

Сквозь полуопущенные ресницы Джини смотрела на него, и сердце бешено колотилось от взгляда, изучающего ее губы.

– Поцелуй меня, – прошептала она. Она не отводила глаз, которые казались в темноте бездонными озерами. Ее губы призывно раскрылись.

– Все что угодно, лишь бы угодить даме. – С этими словами он прижал ее к себе крепче, запрокинул ей голову и впился губами в ее рот. Этот глубокий поцелуй пробудил в ней жаркие всплески желания. Теперь его губы двинулись к шее, а язык обжигал кожу. Все тело Джини пронзила сильная дрожь, она прислонилась к его груди, видя в нем прочную опору, а ее руки обхватили его за шею.

– Джордан, о, Джордан! – Как она будет жить без него потом?

Его страсть не уступала ее желанию. Нежное женственное тело слилось с твердым мужским. Она еще сильнее прижалась к нему, удары сердца отдавались, как раскаты грома.

– Если бы все у нас получилось, я была бы так счастлива, Джордан! – шептал грудной голос.

Его руки гладили влажные волнистые пряди волос, убирая их с лица.

– Все будет хорошо, если ты перестанешь бороться с собой и со мной.

– Сейчас я с тобой не борюсь.

Он опять поцеловал ее, и, едва их губы соединились, пламя вспыхнуло в ней. Они забыли о времени, захваченные взрывом страсти. Они помнили только друг о друге.

Ветер усиливался, вот он засвистел в карнизах, порывы его сотрясали дом и несли черные гребни огромных тихоокеанских волн к их ногам. Вспыхивали молнии и окрашивали кипящие волны в ослепительно белый цвет. Гром гремел уже непрерывно.

– Пожалуй, лучше вернуться домой, – наконец пробормотал Джордан. Схватив Джини за руку, он помчался к дому и потащил ее за собой. Дождь лил как из ведра. К тому времени, когда им удалось перелезть через скользкие камни и взобраться по ступенькам, оба промокли до нитки.

Со смехом они вбежали в спальню. Джордан пошел в ванную за полотенцами, а Джини вышла в солярий полюбоваться штормом с крыльца.

Бешеный ветер хлестал по ее плащу и поливал дождем. Она сразу же так замерзла, что у нее зуб на зуб не попадал, и потому вернулась в дом и закрыла за собой стеклянную дверь.

Джини сунула озябшие руки в карманы плаща, и в правом кармане пальцы наткнулись на кусочек мягкой ткани. Из любопытства она вынула его и развернула.

Это был маленький носовой платок. Джини почувствовала едва слышный аромат знакомых духов. Перевернула платок на ладони и прочитала красиво вышитое в центре белого квадратика имя Фелиции. Опять вдохнула аромат. Сирень.

Значит, еще недавно Фелиция брала у Джордана этот дождевик. Неужели они тоже гуляли в дождь по пляжу? Неужели потом они вернулись сюда и любили друг друга?

Теперь уже зубы не стучали: она забыла о холоде. Радость исчезла из сердца. Восторг при виде шторма тоже утих. Значит, она всего лишь одна из длинной череды женщин. Единственное отличие в том, что она когда-то была женой Джордана и родила ему дочь.

Молча она положила платок в карман и сбросила плащ.

Джордан большими шагами вернулся в спальню, его мускулистая грудь была обнажена, черные волосы на груди взъерошились, просушенные полотенцем.

Когда он медленно приблизился к ней, ее сердце опять встрепенулось. Сейчас, без рубашки, он, казалось, излучал волны мужской привлекательности. Все в ней заныло от боли при мысли о том, что он бывал здесь с Фелицией.

Подойдя к Джини, Джордан принялся вытирать ее волосы полотенцем. Сжав зубы, она терпела его близость.

– Опять что-нибудь не так? – настойчиво спросил Джордан.

Попытавшись отодвинуться от него, она пробормотала:

– Я хочу остаться одна.

Пальцы Джордана крепко сжали ее руки повыше локтя.

– Одна? После того как ты меня завела там, на пляже…

Что-то в ней оборвалось.

– Я тебя никуда не заводила!

– Разумеется, ты вела себя не так, как сейчас.

– Извини.

– Меньше всего мне нужны твои извинения за то, что было на пляже. Мне непонятно твое поведение сейчас.

– Значит, извини меня за это, – как будто в оцепенении произнесла она.

– Слушай, прекрати шарахаться из крайности в крайность. Каждый раз, как ты начинаешь себя вести таким образом, я испытываю адские муки – думаю, что опять теряю тебя. Черт побери, Джини, хотя бы сейчас скажи, что случилось?

– Я нашла носовой платок Фелиции в кармане плаща, который ты мне дал. Я знаю, она – та женщина, с которой у тебя была связь, когда ты приехал в Хьюстон и нашел меня.

Она отвернулась, но Джордан видел отражение ее лица в стеклянной двери. Джордан закусил губу.

– И?

– Думаю, она больше подходила тебе, чем я.

– О Господи! Да не нужна мне Фелиция. Наши отношения начались по ее инициативе, а не по моей. Из этого ничего не вышло.

– Она так красива, изысканна, и она любит тебя.

– Она такая же, как все, с кем я встречался до и после тебя. И чтобы покончить с этим раз и навсегда: никогда она меня не любила. Просто-напросто личными отношениями со мной она защищала свои капиталы, которые вложила в наш бизнес. Для нас обоих эта связь была удобна. Вот и все. Теперь этому конец. Так что забудь и платок, и Фелицию. Давай вернемся к тому моменту, откуда мы начали.

– Вот так просто?

– Так просто. – В его хриплом голосе еще слышался гнев, но появилась и ласка. А рука уже дотронулась до ее шеи.

– Но как я могу? – воскликнула она, пытаясь выскользнуть из его рук.

Крепко прижимая ее к себе, так, словно она принадлежала ему, он ответил:

– Я тебе покажу.

– Джордан, нет!

Ее отказ вывел его из себя, он уже не мог владеть собой – сжал ее плечи так, что ей стало больно. Его красивое лицо исказилось от каких-то сильных чувств, которые она не могла угадать.

– Вечно «нет», даже если ты имеешь в виду «да», правда? А знаешь ли ты, каково мне?

– Джордан…

– Молчи!

Джини замерла в его объятиях. Он сильно потянул ее вверх, и она встала на цыпочки, чтобы не упасть.

– Ты сводишь меня с ума. Я не знаю, чего ты хочешь, что я должен сделать, чтобы ты была счастлива. Я сделаю все что угодно, Джини. Все что угодно.

– Тогда отпусти меня.

– Я тебя больше не слушаю. Сегодня для разнообразия я сам буду счастлив. – Его пальцы обхватили ее шею, а губы жестко и гневно впились в рот, причиняя ей боль. – Сегодня… – бормотал он глухо.

Он целовал ее долго, грубо, безжалостно, заставляя ее забыть обо всем, кроме того, как сильно его желание. Губы ласкали кожу возле ушей, упивались ее языком, теплой влагой ее рта. Он крепко прижимал ее к себе, и она ощущала сильное тело и твердую, разбуженную мужскую плоть у своих бедер. Он был полон страсти, его тело горело как в огне. От страха и восторга у Джини все таяло внутри.

Ее руки ласкали его широкие плечи. Фелиция была забыта. На свете остался только Джордан. Только его гнев и его страсть. Только горячие, распухшие губы. Из памяти ушли все сомнения, остались только их тела, их души в огне желания.

Он поднял ее на руки и понес к кровати, быстро раздел ее, потом сбросил свою одежду. Платье и слаксы лежали влажным комком на ковре, в изножье кровати.

И опять тело Джордана оказалось сверху, его руки скользнули между ног Джини, наслаждаясь ощущением бархатистой кожи. Ласковые руки касались, гладили, пощипывали ее. Чересчур быстро она потеряла контроль над собой, с блаженным стоном прижалась к нему – огонь сжигал ее трепещущее тело.

Тишина в комнате ничем не нарушалась, кроме шепота страсти и вздохов. Джордан ласкал каждый дюйм ее тела, обрушивая поцелуи на ее волосы, лоб, щеки, ямку на горле, груди, затем его губы спускались ниже, к темному треугольнику, к влажной, нежной, розовой женственности, и опять возвращались к ждущим губам, заставляя ее задыхаться от горячих поцелуев.

Снова и снова он целовал ее груди, вбирая в рот то один сосок, то другой, нежно покусывая, поддразнивая их, и Джини была парализована силой растущего в ней ответного желания.

– Возьми меня, – прошептала она.

Его прильнувшее к ней тело шевельнулось – и она мгновенно ощутила восторг обладания. Она слабо застонала, потом вскрикнула. Заглянула в его глаза, черные от страсти. Когда он задвигался, мир, окружающий Джини, взорвался миллионами сверкающих огней. Мучительный восторг, казалось, будет бесконечным, как поток раскаленной лавы.

Страсть вырвалась из-под его контроля, он сам уже подчинялся тому, чего хотело его тело, уводя Джини в искусительный рай.

Долго Джини лежала под влажным от пота телом Джордана. Его загорелое лицо уткнулось ей в шею под подбородком. Она была слишком переполнена сладостной усталостью, чтобы разговаривать, лишь перебирала пальцами пряди его черных волос и смотрела, как за окнами бушует буря.

Прошло немного времени, и Джини почувствовала, что тело Джордана слишком тяжело для нее, но, попытавшись отодвинуть его, вдруг заметила, что он спит. Он лежал на ней, и его мягкое теплое дыхание ласкало ее щеки. Когда же она попробовала выскользнуть из-под него, сильные руки еще крепче схватили ее. Наконец Джини тоже заснула.

Она проснулась оттого, что он опять проник в ее глубины. Его страстное желание пробудило такой же сильный отклик и в ней. Они еще раз уступили жаркому соблазну, его горячие губы нежили и ласкали ее тело, пока они не позабыли обо всем на свете.

Наконец, устав от неземного блаженства, они заснули. Сплетенные тела, соединившись в любви, не захотели расставаться и во сне.