Я люблю другого

Глава шестая

My словно вихрь влетела в спальню Фенелы.

— Тебя просят к телефону!

— Кто бы это мог быть? — спросила Фенела раздраженно, отрывая взгляд от трюмо, сидя за которым она в тот момент расчесывала волосы. — Я уже опаздываю.

— Этот человек звонит от имени Саймона, — ответила My. — Слышимость на линии довольно плохая, но они говорят, что им обязательно нужно поговорить с тобой — это очень срочно.

Неужели он опять едет в отпуск! — воскликнула Фенела, отложив в сторону расческу и вставая со стула. — Приготовь мне пальто и чистый носовой платок, пожалуйста.

Она поспешно вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице вниз, в маленькую столовую, примыкающую к кухне. Утренние сборы на завод всегда проходили в суматохе, и Фенела страшно сердилась на все, что могло помешать ей и привести к опозданию.

Она взяла трубку телефонного аппарата, стоявшего на письменном столе.

— Да?

— Здравствуйте. Это леди Коулби?

— Да, это я.

Ее спрашивал незнакомый мужской голос, и по мере того, как Фенела пыталась настроиться на этот спокойный, невозмутимый тон, вслушиваясь и не веря в то, что он пытался ей сообщить, свободной рукой она старалась пододвинуть себе кресло.

То, что она услышала, не могло быть правдой — этого не может быть, убеждала она себя, а монотонный голос тем временем продолжал говорить.

В конце концов, когда она положила трубку на рычаг, Фенела сидела какое-то время неподвижно, уставившись невидящим взором в пространство, а затем поднялась с кресла и огляделась вокруг почти диким взглядом, как бы не сознавая, что делать — как приступить к той задаче, которую ей предстоит решить прямо сейчас.

— My! Николас! — позвала она их, стоя на нижней площадке лестницы, затем сама бросилась к ним, взбежала наверх, и когда добралась до своей комнаты, уже едва дышала.

— Что случилось? — спросила My, увидев ее лицо еще до того, как та смогла что-либо сказать, и устремилась к ней через комнату.

— Николас! Ник, иди сюда, я хочу поговорить с тобой.

Это был почти крик отчаяния, и Николас одним рывком распахнул дверь, через которую сообщались их спальни. Он был без пиджака и держал в руках расческу.

— Что случилось?

— Саймон … — выдохнула Фенела.

— Что с ним случилось? Ну, расскажи нам, что с ним случилось? — умоляла сестру My.

— Он… ах! Я не могу говорить.

Из груди Фенелы вырвалось тихое рыдание, и тут же My обняла ее и крепко прижала к себе.

— Не надо, Фенела, не надо! — молила она, а тем временем Николас, стараясь держаться за стоящую рядом мебель, чтобы хоть как-то сладить с непослушными ногами, добрался в конце концов до Фенелы и положил ей руку на плечо, стараясь как-то успокоить.

— Спокойно, Фенела, не волнуйся, — проговорил он ласково.

Со мной все в порядке, я думаю, это был просто нервный шок, — прошептала Фенела. — Я даже вообразить себе не могу, что такое может случиться с отцом.

— Но что же случилось? — спросила My.

Фенела подняла голову и взглянула на сестру широко раскрытыми глазами, затем медленно, голосом, полным ужаса, произнесла:

— Саймон ослеп.

— Ослеп! Как? Произошел несчастный случай? Это уже Николас задал свой вопрос, потому что My сейчас была способна только безмолвно взирать на свою сестру.

— Произошел особый случай отравления, — объяснила Фенела. — По крайней мере доктор думает именно так. Он сказал, что Саймон подхватил очень редкое и практически неизвестное заболевание глаз. Они полагают, хотя и не совсем в этом уверены, что болезнь началась из-за того, что отец использовал в своей работе некоторые особые типы красок.

— Для молодых людей, — продолжала говорить Фенела, — а также для тех, у кого абсолютно нормальное зрение, это заболевание не так опасно, и у них нет причин опасаться, что исход болезни будет фатальным для зрения, но у Саймона зрение и раньше было в неважном состоянии.

Я помню, — продолжала она, — что, когда отец был дома, он жаловался на глаза; он говорил, что они болят, но, когда я посоветовала ему обратиться к окулисту, Саймон пришел просто в ярость, а потом сказал, что, если будет носить очки, это заставит его почувствовать себя стариком.

— Но когда с ним это случилось? — спросил Николас.

— Очевидно, он находился под наблюдением уже в течение двух недель, — ответила Фенела. — Он просил врачей ничего не сообщать нам — это так похоже на Саймона. Но в настоящий момент врач собирается выписать отца на несколько недель — до тех пор, пока они не решат, что делать дальше, и тот настаивает на том, чтобы вернуться домой.

— Домой! — как эхо повторила My.

— Да, домой, в Фор-Гейблз. Очевидно, он больше всего хочет побыть в привычном для него месте. И я вполне могу понять его, разумеется; а приезжает он сегодня.

— Но он же не сможет оставаться там один.

— Конечно, нет, — ответила ей Фенела. — Я немедленно должна отправиться в Фор-Гейблз и открыть ему дом. Будет лучше всего, если ты отправившись туда вместе со мной и поможешь мне.

— А почему бы ему не приехать сюда? — спросил Николас.

Фенела отрицательно покачала головой.

— Я предложила такой вариант его врачу, но он сказал, что у Саймона в голове засела единственная навязчивая идея — побыть в знакомой атмосфере. Кроме того, доктор считает, что лучше всего во всем потакать отцу. Вместе с ним они, разумеется, пришлют и сиделку, но, насколько я знаю этот народ, от нее будет мало толку в смысле работы по хозяйству.

— Тогда тебе лучше взять вместе с собой одну из горничных отсюда, — предложил ей Николас.

— Это возможно? — Фенела благодарно взглянула на него. — Это бы здорово мне помогло. Да, еще вот что, Ник: не смог бы ты все объяснить на заводе и получить там для меня увольнительную записку на время отсутствия, или как там они это называют?

— Конечно, я это сделаю; а ты можешь отправиться в Фор-Гейблз прямо сейчас, да? Когда приезжает твой отец?

— К ленчу, — Фенела поднялась со стула. — Никак не могу сообразить, что же нужно делать в первую очередь. My, дорогая, отправляйся и собери нужные тебе вещи, а потом приходи сюда — поможешь мне.

— Хорошо. — My направилась к выходу.

Но подойдя к двери, она обернулась.

— Фенела, — шепотом обратилась она к сестре, — неужели он навсегда останется слепым?

Врачи еще ничего не знают, — ответила ей Фенела. — Нам остается только надеяться на то, что все не так плохо, как они предполагают. В конце концов, Саймон чрезвычайно жизнелюбивый человек.

My все еще колебалась.

— Мне кажется, что я побоюсь увидеть его в таком состоянии. Просто невозможно представить себе папу беспомощным.

Фенела на это ничего не сказала, и, постояв еще какое-то мгновение, My вышла из комнаты и притворила за собой дверь.

Фенела вдруг осознала, что Николас все еще стоит рядом с ней.

— У меня точно такие же чувства, как и у My, — проговорила она. — Я тоже очень боюсь.

— Это было бы чудовищно, — согласился с ней Николас, — но, возможно, все не так уж и плохо, как предполагают врачи.

— То, что сообщил мне доктор, было совершенно определенно. Ах, Ник, из всех людей на свете самой большой трагедией слепота была бы именно для Саймона.

— Я искренне сожалею о случившемся, — ответил Николас, — и ты знаешь, что хочу помочь.

Затем он помолчал немного и добавил:

— Может быть, и мне отправиться в Фор-Гейблз вместе с тобой?

Это его предложение застало Фенелу врасплох, и какое-то время она испытывала замешательство, не в силах подобрать нужные слова, чтобы ответить Николасу. Затем, не глядя на мужа и бесцельно передвигая с места на место различные предметы на своем трюмо, она ответила:

— Ты испытывал бы там ужасные неудобства. Думаю, будет лучше, если я и My отправимся в Фор-Гейблз одни. В конце концов, ты можешь приезжать туда, чтобы навестить нас, правда?

— Да, я могу приезжать и навещать вас, — словно эхо повторил Николас слова Фенелы.

Ей при этом показалось, что она уловила в том тоне, которым это было сказано, легкую тень сарказма.

«Может, разрешить ему поехать с нами? И попросить его остаться с нами в Фор-Гейблз?» — вела она мысленно мучительную борьбу с собой, но прежде, чем она успела прийти к какому-либо решению, дверь в гардеробную закрылась и Фенела осталась в спальне одна.

У нее совсем не было времени, чтобы продолжать многочасовые раздумья о своих переживаниях или чувствах, испытываемых Николасом.

Ей предстояло еще переделать массу дел; и пока My вместе с горничной, которую они привезли вместе с собой из Уэтерби-Корт, достаточно напряженно трудилась по хозяйству, Фенеле оставалось сделать все необходимые распоряжения и подготовиться в основном для приезда отца.

Когда настал момент отправляться на железнодорожную станцию встречать Саймона, Фенела почувствовала такую усталость, что не осталось никаких сил для эмоциональных переживаний на предстоящей встрече. Когда поезд стал медленно въезжать на станцию, ей казалось, что она вот-вот упадет в обморок.

Пока Фенела следила за поездом, который все ближе и ближе подъезжал к ним, она почувствовала, как рука My проскользнула ей в руку, и поняла, что это дитя просто переполнено страхом и ожиданием.

Она ободряюще пожала пальцы My, надеясь только на то, что сама она внешне выглядит более уверенно, чем чувствует себя.

«Я должна быть более разумной», — подумалось ей, и она пожалела о том, что не разрешила Николасу сопровождать их на станцию.

Вместо этого после приезда в Фор-Гейблз, куда Николас доставил их на своем автомобиле, Фенела внезапно распрощалась с ним.

«Как кстати сейчас была бы для меня его поддержка», — подумала Фенела с сожалением.

Да, теперь она жалела о том внезапном порыве, под влиянием которого приняла такое решение, посчитав, что все происходящее является делом лишь их семьи. В конце концов, Николас, хоть и формально, но уже был одним из ее членов.

Но теперь уже было слишком поздно сожалеть о содеянном. Поезд подошел к станции, и Фенела с My стояли, разглядывая всех пассажиров по мере того, как они выходили из вагона, до тех пор, пока наконец не увидели своего отца.

Саймон был одет в военную форму, а на лице его поблескивали темные очки; ему помогала выходить из вагона молодая женщина в форме медицинской сестры. Девушки сразу подошли к ним и почувствовали огромное облегчение, когда услышали громкий, с резкими нотками голос своего отца, что свидетельствовало о его вполне нормальном состоянии!

— Ну вот, теперь вы не сказали мне, насколько высока подножка, на которую я ступил сейчас. Или вы, может быть, не в состоянии правильно определить высоту?

— Подножка примерно в футе с половиной от платформы, — ответила ему сиделка. — Теперь осторожнее.

Саймон, опираясь на ее руку, спустился на платформу, но он двигался слишком быстро и чуть не сбил с ног какого-то носильщика.

— Да здесь полно людей, — проговорил он. Фенела протянула руку, чтобы прикоснуться к нему.

— Саймон, мы здесь.

— Это ты, Фенела? — спросил он. — Ты все-таки пришла встретить меня. Кто-нибудь еще есть с тобой?

— Да, меня My.

Боже мой, девочка, как ты говоришь? Ты что, неграмотная? Ну ладно, дай мне твою руку, Фенела; я чувствую себя, как какой-нибудь богом забытый инвалид, ощупью находящий дорогу. Правда, надо сказать, у сестры Беннет это получается не лучше. Теперь-то куда запропастилась эта женщина?

— Я здесь, — ответила сиделка, — прямо возле вашего локтя. Присматриваю за нашим багажом.

Фенела протянула ей руку.

— Здравствуйте, я — Фенела Коулби, а это моя сестра.

Сестра Беннет улыбнулась, и в то же мгновение им стало ясно, что они понравились друг другу.

— Я много слышала о вас, леди Коулби.

— Пойдемте же, ну пойдемте, чего мы здесь ждем? — раздраженно торопил их Саймон. — Я хочу отправиться домой.

Они все вместе повели его к стоянке такси, расположенной у железнодорожной станции. По дороге домой Саймон совсем не разговаривал, поэтому Фенеле и My трудно было естественным образом поддерживать беседу. Непринужденность сохранила одна лишь сестра Беннет, и в то время, как Саймон, казалось, наслаждался наполовину как Юпитер, наполовину как бык, она старалась подладиться под него.

«Он выглядит больным», — подумала Фенела, обратив внимание на бледность и впалость его щек.

— Ну а где же твой муж? — внезапно спросил Саймон, когда они свернули в ворота для проезда. — Он не возражает против твоего возвращения домой для ухода за своим бедным старым отцом?

— Боюсь, я как-то не удосужилась спросить его, против он или нет, — ответила Фенела. — С того момента, как стало известно, что ты возвращаешься в Фор-Гейблз, мы работали все утро не покладая рук, словно волы.

Саймон повернулся к сестре Беннет.

— Вам понравится мой зять, — проговорил он. — Правда, он испорчен просто-таки своим огромным состоянием, хотя это скорее преимущество, чем недостаток, когда встает вопрос о женитьбе. Но все равно — богатый или бедный — он нравится мне.

— У него самый лучший дом в мире, — с энтузиазмом вдруг вмешалась в разговор My. — Мы обязательно должны будем взять с собой сестру Беннет, чтобы показать его ей, правда, папа? Он буквально набит сокровищами, такими чудесными; и еще там есть тайное укрытие католиков, которое было построено еще в пятнадцатом веке.

— Я слышала об Уэтерби-Корт, — проговорила сестра Беннет. — Говорят, это прекрасное место. Определенно мне очень хотелось бы взглянуть на это имение.

Но я никак не смогу обойтись без вас, — вмешался в разговор Саймон. — Вы представляете себе, куда вы денете меня на целый день, если вам потребуется вдруг уехать из Фор-Гейблз? Может быть, привяжете меня, как собаку, на все время вашего отсутствия?

— Вы скоро сможете сами ухаживать за собой, — уверенно проговорила сестра Беннет.

Возвращение домой прошло гораздо легче, чем предполагала Фенела, и даже после того, как они распаковали вещи Саймона и переодели его в гражданскую одежду, Фенеле все казалось, что он значительно изменился в лучшую сторону. Куда делся тот чванливый и хвастливый Саймон, которого она наблюдала в его последний приезд в отпуск.

Однако ей не пришлось слишком долго размышлять об этих метаморфозах, так как Рекс, прослышав о ее возвращении в Фор-Гейблз, явился с визитом. Он попытался убедить Фенелу уехать с ним.

Но, разумеется, он получил решительный отказ. Фенела прекрасно сознавала: она не может допустить того, чтобы ее семья окончательно испортила свою репутацию. А может, она была не права?

Утомленная Фенела чувствовала, что прежние, до боли знакомые проблемы окружают ее, неотступно преследуют, жалят злыми упреками, на которые она никак не может найти достойного ответа.

Она услышала, как хлопнула входная дверь, и нетерпеливо обернулась в том направлении, страстно желая убежать от себя и от своих собственных мыслей.

Фенела подумала, что это, верно, My или сестра Беннет, но оказалось, что это был Николас, — он как раз входил в комнату, опираясь на свою трость.

— Привет, — поздоровалась с ним Фенела. — Я и не предполагала, что увижу тебя так рано.

— Вероятно, это и хорошо, что я не пришел сюда чуть-чуть пораньше, — резко ответил он.

Фенела поняла, что он, должно быть, столкнулся с Рексом, выходящим из ее дома. Она почувствовала, как внутри ее растет гнев в ответ на грубость и категоричность, которые она уловила в его тоне.

— Если своим тоном ты намереваешься дать мне понять, что встретил Рекса Рэнсома, — проговорила она, — так он приходил попрощаться, так как собирается уезжать на Восток.

— Он и мне сказал то же самое. А почему это ему вдруг захотелось увидеться именно с тобой?

— Я уже сказала тебе, — ответила ему Фенела, — что он заходил, чтобы попрощаться.

Николас прошел к камину и, уперев свою трость в пол, прислонился к каминной доске.

— Фенела, — обратился он к ней, — мои претензии могут показаться тебе необоснованными, но тебе не следует доверять этому парню. В последнее время я слышал массу историй о всяких его похождениях, и знаешь, все они были не особенно приятны для слуха.

Только не затрудняй себя пересказом мне этих сплетен, — ответила ему Фенела. — Как ты знаешь, Рекс мне очень нравится, и что бы ты ни сказал плохого о нем, ты все равно не сможешь заставить меня изменить своего отношения к этому человеку.

Она старалась говорить, не выказывая своих чувств, но щеки ее тем не менее порозовели, а слова слетали с дрожащих губ.

— Неужели же ты настолько глупа, что не можешь разобраться, к какому типу мужчин он относится? — спросил Николас. — Он же бабник. В течение многих лет Рэнсом бегал за каждой юбкой, которая оказывалась по соседству, а теперь, когда он повстречал такую девушку, молодую и свежую, он начал говорить о том, что ты его любовь, мечта всей жизни. Не напоминает ли это тебе старую историю, в которой каждая деревенская девушка попадается на одну и ту же приманку?

— Я не буду тебя слушать, не хочу слышать то, что ты говоришь, — топнув ногой, заявила Фенела. — Никогда не думала, что ты можешь быть настолько мелочным и глупым, чтобы так унизительно ревновать.

Пусть так, хорошо, пусть я ревнивец, — ответил ей Николас. — Я соглашаюсь с этим, но, может, у меня есть причины, чтобы ревновать тебя? С тех пор как ты вышла за меня замуж, ты живешь совершенно бесцельно, с печатью несчастья на челе, и все это потому, что любишь этого человека, Рэнсома; а теперь, в первый же день после того, как ты покинула крышу моего дома, я вдруг вижу, как он выскальзывает отсюда.

— Он приходил сюда, чтобы попрощаться. Это не было запланированной встречей, — с чувством оскорбленного достоинства заявила ему Фенела.

— Тебе-то я верю, но не могу верить этому типу и поэтому не позволю ему крутиться возле тебя.

— Скорее всего, он и не будет этого делать. Да я и сама не собираюсь встречаться с ним вновь.

Фенела разговаривала с ним спокойно, без гнева в голосе, так как внезапно почувствовала, насколько бесплодным было ее оправдание. Рекс ушел из ее жизни навсегда… А Николас ревнует ее и тем причиняет ей страдания.

«Я не заслужила этих упреков, этих страданий», — подумала про себя Фенела.

Она почувствовала, как внутри ее поднимается бурный протест против всего, что ее окружало, против затруднений и злоключений, которые казались ей непреодолимыми, против себя самой и против всех тех противоречий, которые борются в ней и которые она не в силах контролировать.

Фенела взглянула на Николаса и увидела, что и он тоже был сбит с толку и выглядел несчастным из-за всех тех происшествий, которые случались помимо его воли. Он уже испытал в жизни физические страдания, а теперь она добавила к ним еще и душевные.

Одинокий Саймон, погруженный теперь во тьму… Илейн, цепляющаяся за жизнь с удивительной силой, которая не отпускает ее измученную душу… а в центре этого множества самых настоящих трагедий ее собственное мелкое, ничтожное несчастье, ее страстное влечение к человеку, которому она не могла принадлежать, ее желание хоть какого-нибудь счастья в жизни вместо тех невзгод, которые неотступно преследовали и не отпускали ее.

«Как мы несчастны, — подумала про себя Фенела, — такие противоречивые, такие непостоянные. Чему же тут удивляться, что существуют войны, если человеческое бытие никогда не сопровождалось внутренней умиротворенностью отдельных людей?»

В необъяснимом порыве она повернулась к Николасу:

— Прости меня, Ник. Я часто очень глупо сужу о многих вещах. Может быть, забудем об этом?

Николас взглянул на нее, но Фенела не уловила в выражении его лица ни одного проблеска надежды. Оно было таким, как будто он абсолютно не понял того, о чем она сказала.

— Дело не в том, чтобы забыть, — проговорил он. — Не мешало бы и помнить кое о чем.

Она уже была готова ответить ему, как вдруг дверь распахнулась и в комнату вошла My. В первый раз за все время Фенела не обрадовалась тому, что кто-то прервал ее разговор с Николасом.

Обычно она всегда приветствовала каждый случай, когда ее младшая сестра невольно прерывала разговор с глазу на глаз между ней и Николасом, так как Фенела постоянно чувствовала в такие моменты какое-то смущение от общения с мужем, легкую тревогу от того, что им придется погрузиться в эмоциональные глубины, в которых она чувствовала себя неуверенно.

Теперь же, пока My пересекала комнату, радостно щебеча о своем походе по магазинам, Фенеле в голову пришла мысль, что единственной вещью, которую она ни при каких обстоятельствах не должна потерять, является дружба с Николасом.

В прошедшие недели Фенела еще цеплялась за свою любовь к Рексу. Теперь же наконец он ушел из ее жизни, и она поняла, что обязательно должна сейчас заставить себя больше не думать об этом человеке, позволить ему уйти из своих мыслей так же безжалостно, как она позволила ему покинуть свой дом.

Фенела была достаточно сильной девушкой, чтобы сопротивляться его желанию обладать ею, она нашла в себе достаточно сил, чтобы отказаться от счастья, за которое вынуждена была ранее заплатить огромную цену.

Теперь же ей надлежало найти в себе силы, достаточные для контроля за своим вероломным телом, которое все еще страстно желало Рекса, за своими мыслями, которые неотвратимо возвращались в прошлое.

— Не могу и описать тебе, как обходительны были все со. мной, — тараторила в это время My. — Каждый спрашивал меня о папе; и — можешь представить себе, Фенела? — даже миссис Хупер предложила оставить немного слив, если нам вдруг потребуются фрукты.

Фенела только-только собралась ответить ей, когда My, переведя свой взгляд с нее на Николаса, проговорила:

— Что это с вами обоими случилось? У вас какой-то странный вид. Вы часом не поссорились, а?

— Разумеется, нет, — ответила Фенела.

Но ответ ее прозвучал недостаточно убедительно, и My, взяв Николаса под руку, продолжила:

— Думаю, все это просто нелепо. Вы — два самых лучших человека на свете, и я никак не могу понять, что вы нашли такого, из-за чего можно было бы поссориться.

Николас наклонился и поцеловал My в щеку.

— Проблема заключается в том, My, — сказал он, — что я должен ждать, пока ты повзрослеешь. Ты смогла бы оценить меня. К сожалению, Фенела считает, что я не укладываюсь в ее представление об идеальном муже.

Николас говорил с горечью, и Фенела поняла, как глубоко он был оскорблен, но она также чувствовала, что попытаться найти сейчас подходящие слова для его успокоения было невозможно.

Она взяла пакеты, которые My перед этим поставила на стол, и направилась к двери.

— Я отнесу их в кухню, — проговорила она, но ни Николас, ни My ей ничего не ответили.

Фенела помогла горничной из Уэтерби-Корт сделать чай и, мучимая угрызениями совести, приготовила несколько особенных сандвичей, но когда вернулась в гостиную, там нашла одну только My.

— А где Николас? — спросила она.

— Уехал домой, — ответила My.

Ее сестра в этот момент сидела на подоконнике с открытой книгой на коленях, но, как заметила Фенела, входя в комнату, она не читала. Теперь же My встала с подоконника, и книга с глухим стуком упала на пол.

Она прошла через всю комнату и подошла к Фенеле, затем заговорила, но так тихо, что та едва разобрала ее шепот:

— Фенела, он ужасно несчастен.

— Кто несчастен? — переспросила Фенела, хотя отлично понимала, о ком говорит My.

— Николас. Ах, ну почему ты так жестока к нему?

— Не думаю, что мне следует обсуждать этот вопрос с тобой, — в замешательстве проговорила Фенела.

Она в это время раскладывала на столе чайные ложки и, отвечая сестре, не смотрела на нее.

— Почему же ты не можешь обсуждать это со мной? — спросила My. — Мы всегда говорили с тобой о многих вещах, ты и я, а теперь ты вдруг закрываешь мне рот, и Николас тоже. Ты ведь несчастна, Фенела, — продолжала говорить My, — и я это знаю; я поняла это еще в тот момент, когда ты выходила замуж; но он-то любит тебя, да и никого лучше Николаса ты все равно ни за что не найдешь. Почему же ты тогда не любишь своего мужа?

Фенела выпрямилась:

— Не знаю; наверное, нельзя себя заставить полюбить.

— Но ведь каждый может влюбиться в другого, — настаивала на своем My. — Можно влюбиться в любого человека. Для этого сначала надо его получше узнать, затем найти в нем все самое наилучшее, и после этого к нему начинаешь сначала испытывать какое-то теплое чувство и нежность… затем появляется влечение к нему… ах, я не могу объяснить, но это уже совершенно определенное чувство любви к этому человеку, разве нет?

— Не знаю, — устало проговорила Фенела.

Ты все еще любишь Рекса, да? — продолжала My. — Ведь все произошло так быстро и волнующе, когда вы впервые встретили друг друга. Я заметила это. Но, Фенела, ты ведь ничего не знала о нем, вы не стали с ним настоящими друзьями, такими, какими стали с Николасом. Откуда тогда тебе знать, что то чувство, которое ты испытываешь к Рексу, не такое, как… — Она заколебалась, подбирая нужное слово, но на языке у нее вертелось только грубое: — …как у папы с Илейн?

— Ты лучше бы помолчала! — оборвала сестру Фенела; теперь она рассердилась уже не на шутку, глаза ее сверкали, дыхание участилось.

— Да как смеешь ты говорить мне такие вещи! Как ты можешь судить об этом? Девчонка!

В глазах My тут же появились слезы.

— Прости меня, Фенела. Я ведь только стараюсь понять. Николас был так несчастен, а в деревне я видела Рекса.

— Я не могу обсуждать это с тобой, пойми меня, — проговорила Фенела уже более спокойным тоном. — Если ты хочешь в чем-то угодить мне и сделать меня счастливее, прошу тебя, не пытайся больше вмешиваться в наши отношения с Николасом.

— Ну и хорошо, — резко ответила ей My, — но Николас нравится мне, и я буду любить его всегда, даже если ты его не полюбишь; а ты еще когда-нибудь пожалеешь об этом.

Слезы хлынули из ее глаз и потекли по щекам. Тихо всхлипнув, My направилась к двери.

— Я думаю, ты очень груба по отношению к нему, — сказала она напоследок и захлопнула за собой дверь.

Фенела застыла на месте, потом попыталась пожать плечами. Она чувствовала, как пылали ее щеки, а внутри ее были лишь пустота и какая-то тупая ноющая боль в сердце.

Теперь уже и My была настроена против нее; и не осталось никого, к кому она могла бы обратиться, никого, кто мог бы указать ей выход из этого клубка осложнений, в которые она позволила себя вовлечь.

«А ведь была хорошая мысль убежать с Рексом», — подумала Фенела с ожесточением.

Но она прекрасно понимала, что это были лишь пустые слова, так как она не ощущала внутри себя порыва совершить что-нибудь в подобном роде.

Не сознавая, что делает, она налила себе чашку чая, затем услышала шаги в зале; потом дверь открылась, и в комнату вошли Саймон и сестра Беннет. Саймон продвигался вперед ощупью, вытянув перед собой руку.

— Не смейте помогать мне, — командовал он. — Я отлично знаю, где и что стоит в этой комнате, если, конечно, какой-нибудь чертов дурак не переставил здесь всю мебель. Ты здесь, Фенела?

— Да, здесь, у камина, — ответила Фенела, — и чай тоже накрыт в этой комнате.

— На обычном месте? — спросил Саймон, продвигаясь вперед.

— Да, как всегда, — ответила она, поднимая плитку и убирая ее с пути отца.

Тот без осложнений добрался до края дивана, обошел вокруг него и осторожно опустился на сиденье.

— По-моему, я хорошо справился, как вы считаете? — спросил он, радуясь своей удаче, как мальчишка.

— Ваш отец — самый лучший пациент из всех, которые когда-либо были у меня, — проговорила сестра Беннет, обращаясь к Фенеле. — Единственная трудность состоит в том, что он слишком любит рисковать.

— Это всегда было одной из моих слабостей, — проговорил Саймон с самодовольным видом.

Резко звякнул телефон. Фенела сняла трубку. Звонила ее свекровь. Фенела выслушала все, что та собиралась сказать, затем, издав возглас удивления, вернулась к столу, на котором был приготовлен чай.

— Кто это был? — поинтересовался Саймон.

— Леди Коулби.

— Что ей нужно? — спросил он опять, впрочем, не выказывая в голосе особо большого любопытства.

— Ах, ничего важного, — проговорила Фенела. — Я, пожалуй, принесу из кухни еще горячей воды.

И только сестра Беннет заметила, что это был всего лишь повод, так как чайник на самом деле был полон. Она ничего не сказала, когда Фенела вышла из комнаты.

— My! — позвала Фенела сестру, когда оказалась в зале.

My ответила ей с верхней площадки.

— Уже иду; а чай готов?

— Иди-ка быстро сюда.

My быстро сбежала по лестнице вниз; вокруг глаз у нее остались предательские следы слез.

— Ты представляешь? — обратилась к ней Фенела. — Произошло совершенно невероятное событие. Только что мне позвонила мать Николаса, чтобы сообщить о том, что кто-то приезжал в Уэтерби-Корт и спрашивал меня. Эта женщина представилась леди Коулби как мисс Мак-Клелланд и сказала, что доводится нам с тобой родной теткой. Леди Коулби отослала ее сюда, — продолжала Фенела, — и она будет в Фор-Гейблз с минуты на минуту. Я ничего не сказала папе, потому что, собственно говоря, и не знаю, что могла бы ему сообщить.

— Это, должно быть, тетя Джулия! — воскликнула My, и Фенела в удивлении повернулась к ней.

— Что ты хочешь сказать? Что ты знаешь о ней?

My смутилась.

— Мне сообщил о ней Реймонд, — ответила она, — но он сказал, чтобы я держала это от тебя в секрете. Но я, разумеется, и не предполагала, что она может приехать так скоро и неожиданно.

— Что тебе сообщил Реймонд? — спросила Фенела.

— О тете Джулии. Ты знаешь, она сестра нашей матери, и Реймонд навещал ее неделю назад или около того.

— Навещал ее! — словно эхо повторила Фенела слова My. — Но почему? Когда он сообщил тебе об этом?

Ах, Фенела, не сердись, пожалуйста, — взмолилась My, — но после того как ты вышла замуж, я разговаривала с Реймондом перед его отъездом и поделилась с ним своим предположением о том, как бы все хорошо устроилось, если бы родственники нашей матери проявили к нам, ее детям, хоть какой-нибудь интерес. Ты ведь помнишь, как все было ужасно в то время в отношениях папы с Илейн. Ну, я и сказала Реймонду, — продолжала My, — что стала часто подумывать о побеге из дому. «К кому же ты собираешься бежать?» — спросил тогда он. «Должны же быть где-то у нас какие-нибудь родственники», — ответила я ему. «Клянусь Юпитером! А ведь это идея, — заметил Реймонд. — Пожалуй, Николасу будет очень трудно удержать все в своих руках». Ну и примерно десять дней назад, — продолжала свой рассказ My, — он прислал мне письмо, в котором еще раз просил ничего не говорить тебе, и сообщил, что, когда его корабль был в Западной Шотландии, он вдруг сообразил, что находится рядом с домом нашей матери; тогда он сошел с корабля на берег и отправился в то имение, представился, и, судя по всему, наша тетя Джулия ужасно обрадовалась, встретившись с ним. Она сказала Реймонду, — говорила My, — что обязательно приедет навестить нас и что, возможно, после того, как прошло столько времени, мы сможем подружиться. Ах, Фенела, только не злись. Я знаю, что Реймонд боялся, как бы ты не сочла предательством эту встречу по отношению к папе. Конечно же, он тогда не знал, что с папой может случиться такое несчастье, иначе он давно был бы уже здесь. Теперь-то я вижу, как из-за этого все перепутается.

— Перепутается! — воскликнула в отчаянии Фенела, прикладывая руку ко лбу. — Да я не могу сообразить, не могу даже представить себе, что теперь делать. Она приедет в Фор-Гейблз с минуты на минуту. Послушай! Кажется, машина?

Это действительно был шум автомобильного двигателя, и мгновение спустя они услышали, что он стих и автомобиль остановился у парадной двери.

— Что же нам делать? — возбужденно спросила My.

Фенела через силу улыбнулась.

— Не беспокойся, — ответила она.

Фенела взяла My за руку и решительно двинулась в направлении парадной двери. Она распахнула дверь как раз в тот момент, когда женщина, стоявшая снаружи, подняла руку к звонку.

Первым впечатлением Фенелы от вида вновь прибывшей было то, что та не имеет даже отдаленного сходства с ее матерью. Но она, разумеется, просто упустила из виду, что Эрлайн должна была бы здорово состариться с тех пор, как Саймон написал тот ее памятный портрет, который так сильно ассоциировался у Фенелы с воспоминанием о ее детстве.

Затем Фенела осознала, что, хотя у дамы, которая стояла сейчас на пороге ее дома, и седые волосы, у нее имелось определенное сходство с их матерью в темной голубизне глаз и изгибе растянутых в улыбке губ.

— Здравствуйте, — смущенно проговорила приезжая. — Думаю, что леди Коулби успела позвонить вам и сообщить о моем приезде. Мое имя Джулия Мак-Клелланд.

— Свекровь звонила мне, — ответила Фенела, — я Фенела, а это моя сестра My.

— Извините меня за столь внезапный визит, — проговорила мисс Мак-Клелланд, — но Реймонд уверил меня, что так приехать будет лучше всего. Но сейчас я уже не уверена, что он был прав.

— Входите, пожалуйста, — пригласила ее Фенела.

Она провела Джулию Мак-Клелланд в пустующую мастерскую, надеясь на то, что Саймон не услышит их голоса, когда они будут проходить через зал.

— Какая чудесная комната! — воскликнула мисс Мак-Клелланд, а затем добавила, заметив мольберт:

— Полагаю, это место, где работает ваш отец? Леди Коулби говорила что-то о том, что у него неладно с глазами. Простите, но это очень серьезно?

— Боюсь, что да, — ответила Фенела. — Он ослеп.

— Ах, какая ужасная трагедия! — воскликнула мисс Мак-Клелланд.

— Мы все еще надеемся на его исцеление, — сказала Фенела.

— Я тоже, — тихо проговорила Джулия Мак-Клелланд.

Воцарилось неловкое молчание, затем мисс Мак-Клелланд, присев на диван, сказала:

— Наверное, лучше всего мне приступить к своим объяснениям с самого начала. Уверена, что вы так же смущены нашей встречей, как и я, но вся вина за это целиком лежит на Реймонде. Это именно он не дал мне возможности сначала написать вам письмо. Видите ли, когда он был у нас с визитом и просил меня приехать в Фор-Гейблз, чтобы познакомиться с вами, он не был уверен в том, что, получив мое письмо, вы не откажетесь каким-либо образом от встречи со мной.

— Какая глупость! — порывисто возразила ей Фенела.

— Не знаю, — ответила мисс Мак-Клелланд. — Понимаете, я всегда была уверена в том, что мы, то есть моя семья, поступили неправильно. Мой отец был человеком с непреклонным характером. Боюсь, что он так никогда и не простил вашу мать за то, что она вышла замуж против его воли. Он был человеком старой закалки — гордым и несгибаемым; в наши дни это, наверное, звучит просто-таки смехотворно, вы не находите?

— Он умер? — спросила My.

Да, он умер в прошлом году, а моя мать умерла несколько лет назад. Я осталась совсем одна — единственная ваша близкая родственница по материнской линии.

— Вы очень удивились, когда увидели Реймонда? — спросила My.

— Очень, — ответила мисс Мак-Клелланд. — Не зная сначала, кто он, я тут же уловила фамильное сходство, как только Реймонд произнес первое слово. Вы, разумеется, тоже очень похожи на вашу мать.

Говоря это, она наклонилась, чтобы коснуться руки Фенелы.

— У меня никогда не было рыжих волос.

— Может быть, но у вас точно такой же овал лица, и улыбаетесь вы так же, как она. Эрлайн была таким чудесным человеком, и не могу описать вам, как сильно мне не хватало ее все эти годы.

— Почему же вы никогда не писали ей? — спросила Фенела.

Если я скажу вам, что боялась, вы сочтете это глупостью, не правда ли? — ответила ей тетка. — И тем не менее это правда. Понимаете, хотя я была на восемь лет старше, чем Эрлайн, отец меня воспитывал очень строго и чересчур сурово. Боюсь, что в своем поведении он в чем-то напоминал тирана. Нам едва было разрешено иметь собственные мысли и чувства, если он относится к ним неодобрительно. Но Эрлайн всегда вела себя независимо, даже тогда, когда она была еще девочкой, и, по-видимому, из-за ее сильного духа отец любил эту дочь больше, чем всех остальных своих детей. У нас были еще два брата, но они погибли на последней войне.

— Да, но если он так ее любил… — начала было My.

— Именно поэтому он был так резко настроен против ее побега, — прервала ее мисс Мак-Клелланд. — Вы знаете, если очень любить какого-нибудь человека, этому человеку будет так легко обидеть вас. Он был в одно и то же время оскорблен и зол, и, наверное, именно поэтому для него было невозможно простить вашу мать. Но мне кажется, что вплоть до своей кончины он скучал по ней.

— Как жаль, что я не знала его, — проговорила My.

— Я тоже так считаю, — сказала тетя Джулия. — Насколько он почувствовал бы себя счастливее, если бы узнал своих внуков, но понимаете, в его присутствии о вас никто и никогда не говорил, так как нам раз и навсегда категорически запретили упоминать о вас и вашей матери.

— Это кажется странным, правда? — проговорила My.

Мисс Мак-Клелланд только вздохнула.

— Полагаю, что да. Но я слишком долго прожила в той обстановке, чтобы отважиться хоть в какой-то степени изменить тогдашнее положение дел. И я думаю, что вы…

Она улыбнулась, и эта ее улыбка пробудила в душе Фенелы столько воспоминаний, что она импульсивно протянула к своей тете руки.

— Мы очень рады познакомиться с вами.

— Ваши слова делают меня такой счастливой, — ответила тетя Джулия, беря руку Фенелы в свои ладони. — Я думаю, что никогда еще так сильно не волновалась, как в тот момент, когда увидела ваш огромный красивый дом и гадала, какой прием меня там ожидает. Реймонд так боялся, что вы можете прогнать меня. Он говорил, что хоть вы и приятная девушка, но в то же время чрезвычайно преданы своему прошлому и очень горды.

— Думаю, что только кажусь такой, — сказала Фенела, — а на самом деле я уверена, что мы всегда страстно желали познакомиться с родственниками по материнской линии. Помню, когда я была ребенком, то часто гадала, какие вы, и очень хотела, чтобы у меня оказалось побольше тетушек и дядюшек, которые дарили бы мне подарки к Рождеству и приглашали бы к себе погостить.

— Вы заставляете меня чувствовать себя очень виноватой, — ответила ей тетя Джулия.

— А как вы сегодня добрались сюда? — поинтересовалась My.

— У меня есть друзья в министерстве информации, которые должны были посетить Мелчестер.

— А, да это ведь всего в пяти милях отсюда, — сказала Фенела.

Да, я знаю; а там я взяла местное такси, которое и доставило меня сюда. Таксист будет ждать моего возвращения.

My взглянула на Фенелу, и та сразу поняла, что хотела сказать ее сестра. Она заколебалась на мгновение, а затем решительно произнесла:

— А может быть, вы останетесь здесь, у нас? Будет не особенно комфортно, но мы что-нибудь придумаем.

— Вы разрешаете мне остаться? — Лицо Джулии Мак-Клелланд осветилось радостью. — Как я надеялась, что вы предложите мне это! Видите ли, хоть Реймонд и многое рассказал мне о вас, прошло столько лет, что многое предстоит наверстать теперь. Я хочу знать буквально все, и прежде всего мне хотелось бы увидеть Тимоти и Сьюзен.

— Реймонд и о них вам рассказал? — спросила My.

— И даже очень и очень много, — проговорила тетя Джулия. — Я уже люблю этих детей.

Только теперь Фенела поняла, на что так часто намекала ее тетушка. Она все время пыталась дать им понять, что уже подготовлена к тому, чтобы принять их целиком, и все, что их окружает, даже Саймона с его эксцентричными выходками, детей от второго брака, а также все скандалы и неприятности, которые окружали их семейство вот уже много лет.

Заключение мира и в самом деле потребовало чрезвычайных усилий, и Фенела почувствовала, что единственной вещью, которую им осталось сделать, было принять их тетку с распростертыми объятиями. Единственной трудностью в этом вопросе оставался Саймон.

Фенела как раз размышляла о том, как бы получше подойти с этим к отцу, когда, к своему ужасу, увидела, что дверь открылась и в комнату вошел сам Саймон, поддерживаемый под руку сестрой Беннет.

— Здесь есть одна картина, которую я хочу показать вам, — говорил он сиделке.

Тетя Джулия, My и Фенела в замешательстве вскочили с дивана.

— А, вот вы где, — весело проговорила сестра Беннет. — А мы гадали, куда вы запропастились?

Фенела вышла вперед.

— Саймон, — проговорила она, — у нас гостья.

— Это человек, которого ты знал много-много лет назад, что даже неудобно напоминать об этом, — сказала Джулия Мак-Клелланд.

Она подошла ближе к тому месту, где стоял Саймон, недалеко от входной двери. Саймон резко повернулся к ней.

— Кто это? — спросил он. — Кто это говорил? — В его голосе внезапно почувствовалось волнение.

— Это мисс Мак-Клелланд, — волнуясь, ответила ему Фенела. — Мисс Джулия Мак-Клелланд.

Саймон, казалось, едва слушал ее. Он повернулся лицом к тому месту, откуда прозвучали последние слова, сказанные Джулией Мак-Клелланд.

— Говорите, — сказал он. — Скажите еще что-нибудь.

— Ваша дочь представила меня вам, — проговорила тетя Джулия тихим голосом.

Фенела поняла, что ее тетка волнуется, так как на ее щеках проступил яркий румянец.

— Как я уже сообщила вам, с тех пор, когда мы встречались, прошло много лет, но я все-таки осмелюсь напомнить вам о себе. Я — Джулия, сестра Эрлайн.

— Я помню ваш голос, — сказал Саймон, и его собственный голос дрожал, когда он произносил эти слова.

И тогда, будто различив что-то в тумане прошлого, Фенела вспомнила и поняла, что истинное фамильное сходство Джулии Мак-Клелланд и ее матери заключалось в том, что у них были совершенно одинаковые голоса.

— Она мне нравится, — сказала My, присев на край кухонного стола и болтая ногами.

— Да, она очень славная, — ответила Фенела, раскатывая тесто для пирога, который собралась приготовить к ленчу, — но я надеюсь, что она не задержится у нас слишком долго.

— Почему это? — спросила My, и в ее голосе ощущалось что-то, напоминающее резкость.

Ну, во-первых, начиная с завтрашнего дня мы будем жить совершенно без слуг, а я лично считаю, что работать на заводе гораздо легче, чем без конца бегать по этому дому, когда в нем столько людей.

— Как — без слуг! — словно эхо повторила My ее слова. — А что случилось с той старухой, которую мы привезли из Уэтерби-Корт?

— Сегодня вечером она возвращается обратно, — ответила Фенела. — Она считает, что работа здесь слишком трудна и ей не справиться с ней. Когда я вспоминаю, как нам с Нэнни приходилось управляться по хозяйству, мне становится просто смешно от ее слов.

— А нельзя ли нанять кого-нибудь другого на ее место? — спросила My.

— Думаю, на это нет ни одного шанса. Они все привыкли делать свою работу не торопясь, в удобной обстановке. А кроме того, все они на самом-то деле слуги леди Коулби, а вовсе не мои, и вследствие этого не упускают ни одного случая напомнить мне об этом.

— Боже мой! — воскликнула My. — А я-то думала, что, когда ты станешь леди, все наши проблемы решатся сами собой.

— В таком случае ты ошиблась. Насколько я могу понять, наши трудности только еще начинаются.

— Ах, не думаю, что тебе следует говорить об этом, — проговорила My. — Так вот, тетя Джудия собирается стать нам кем-то вроде крестной матери.

— Почему? Это она сказала? — спросила Фенела.

— Ну, она пригласила меня поехать с ней и» погостить в ее доме столько, сколько я сама захочу, а когда ехать, решать тоже должна я; к тому же она обещала дать мне все, о чем я когда-либо мечтала.

— Одежду, разумеется, без талонов получить будет невозможно, но она собирается восстановить для тебя и меня некоторые драгоценности нашей матери и перешить меха нашей бабушки. Ах, Фенела, я так волнуюсь.

Фенела взглянула на охваченное экстазом лицо My и подавила в себе легкий укол ревности от того, что любовь ее младшей сестры в настоящий момент переместилась на кого-то другого.

— Ты уже написала письмо Реймонду с благодарностью за то, что он прислал сюда тетю Джулию?

— Я написала ему письмо, чтобы сообщить Реймонду все о ней, — сказала My. — Ну разве не было это смелым поступком, когда он отправился с визитом к Мак-Клелландам, не имея даже малейшего представления о том, какой именно прием его там ожидает?

— Тетя Джулия говорит, если бы был жив наш дедушка, — продолжала My, — он, по ее мнению, наверняка выгнал бы Реймонда из своего дома.

Мне кажется, что, судя по рассказам, это был ужасный старик, — сказала Фенела. — Я таким всегда и представляла его себе. В противном случае он не питал бы таких ужасных мстительных чувств к Саймону в течение стольких лет.

— Ну, кажется, Саймон уже забыл теперь об этом. Совершенно очевидно, что тетя Джулия ему понравилась. Он всякий раз спрашивает о ней, когда она отсутствует поблизости, а когда она читала ему что-то прошлым вечером, он, казалось, готов был слушать ее часами.

— Так это же только из-за того, что у тети Джулии голос точно такой, какой был у нашей матери.

— А интересно, Фенела! Вот было бы замечательно, если бы Саймон наконец угомонился и женился на тете Джулии.

— Очевидно, ты начиталась этих женских журналов, которые постоянно приобретает сестра Беннет, — проговорила насмешливо Фенела. — К сожалению, в реальной жизни все происходит совершенно по-другому, а вовсе не так, как описывается в тех журналах.

— И все-таки они могли бы пожениться, — настаивала на своем My. — В конце концов, ведь происходят сверхъестественные, очень необычные вещи с нами, разве не так? Вспомни хотя бы, например, об Илейн.

— Да, конечно, с Илейн было именно так, — задумчиво сказала Фенела.

— И вообще, кто может знать, что готовит нам будущее? — беззаботно проговорила My.

Фенела отложила скалку в сторону и взглянула на свою младшую сестру.

— My, — с серьезным видом обратилась она к ней, — ты ведь сейчас счастлива, правда?

— Счастлива? — словно эхо повторила та ее слова. — Да, счастлива, просто ужасно счастлива, Фенела. Я считаю, что находилась просто в ужасном состоянии, когда это все случилось, — я, разумеется, имею в виду происшествие с Илейн, — но теперь ты вышла замуж за Николаса, который мне кажется самым лучшим человеком на свете; у нас гостит тетя Джулия; да и вообще: теперь столько всего произошло, что позволяет смотреть в будущее с надеждой; и я поэтому никак не могу сейчас не быть счастливой.

— Очень рада услышать об этом, — ответила ей Фенела.

При этом она не могла удержаться от легкого вздоха.

— Есть только одна вещь, которая беспокоит меня, — продолжала My, — и это именно та причина, по которой не можешь быть счастливой и ты тоже. Ах, Фенела, выкинь из своей головы все мысли об этом глупом Рексе.

— Я и не думаю о нем совсем, — быстро ответила Фенела.

Нет, ты думаешь о нем, — проговорила My, — и я всегда точно могу определить, когда именно ты этим занимаешься. Лицо твое в этом случае принимает какое-то отстраненное выражение, а взгляд становится тоскливым. Это придает тебе довольно хорошенький, но очень печальный вид: и иногда ты в таком состоянии вызываешь у других раздражение — по крайней мере, если бы я была на месте Николаса, то испытывала бы в такие минуты к тебе именно это чувство.

— Ну а поскольку ты не Николас, то давай-ка не будем беспокоиться об этом, — иронично проговорила Фенела.

My отошла от стола и, подойдя к сестре, внезапно обняла ее за шею.

— Ах, Фенела, полюби его, — прошептала она, — обязательно полюби. Он ведь такой милый, действительно милый.

— В самом деле, My, не будь такой надоедливой, — сказала Фенела, отстраняя от себя девушку. — Тебе лучше бы не мешать и дать мне закончить этот пирог, потому что в противном случае тебе нечего будет есть за ленчем. Уже, наверное, одиннадцать. Сходи-ка и узнай, не нужно ли чего Саймону и сиделке. Как я полагаю, с тетей Джулией ты уже разговаривала об этом.

— Да, разговаривала, — ответила My, — и ей ничего не нужно. Она сейчас пишет письма.

— Тогда беги отсюда и оставь меня одну. Сейчас уже и вправду нет времени, чтобы вести задушевные беседы о наших сердечных тайнах.

— Хорошо, — ответила My и блуждающей походкой, бормоча что-то про себя, вышла из комнаты.

«Несколько месяцев назад, — подумала Фенела, — она бы залилась слезами из-за того, что ее так отчитали. За последнее время My определенно приобрела некоторую уверенность в себе».

Она была рада этим переменам в своей младшей сестре, но в то же время это вызывало в ней странное чувство утраты. My всегда держалась за нее, льнула к ней нервно и отчаянно, вследствие чего у Фенелы было чувство, что ее младшая сестра никогда не сможет обходиться без нее.

В настоящее время My как раз пыталась стать более самостоятельной, и хотя Фенела была рада этому, она не могла избавиться от сожаления, что в этом случае ее собственное одиночество только усилится.

Она положила раскатанное тесто поверх слоя фруктов на подготовленном блюде и только собралась нарезать пирог ножом, как вдруг услышала шаги в коридоре. По неловкой походке приближающегося человека, о которой свидетельствовали доносившиеся до нее неритмичные звуки, Фенела сразу поняла, кто через мгновение войдет в эту комнату.

— Доброе утро, Ник, — приветствовала она своего мужа, появившегося в дверях. — Ты появился неожиданно.

Вчера я не смог выбраться, — ответил Николас. — Весь день, начиная с самого утра и до поздней ночи, я провел на аэродроме. Вчера где-то около десяти часов пытался дозвониться до тебя, но никто не подходил к аппарату.

— Кто-то говорил вчера, что ему почудился телефонный звонок, — проговорила Фенела, — но у нас теперь здорово шумит новый радиоприемник. Ты ведь сам привез его Саймону, поэтому винить в происшедшем тебе следует только себя. Между прочим, Саймон прямо-таки в восторге от приемника.

— Рад слышать это.

Фенела пронесла блюдо с пирогом через кухню и поставила его затем в духовой шкаф.

— Ты знаешь, для меня это странно, — проговорила она. — Я никогда бы не поверила в то, что Саймон может с таким спокойствием воспринять случившееся с ним несчастье.

— Ты имеешь в виду его спокойное отношение к своей слепоте? — уточнил Николас.

— Спокойствие — это не то слово, — сказала Фенела, с легким стуком закрывая дверцу духовки. — Я полагаю, что к его нынешнему поведению больше подошло бы слово «мужество», а может быть, и что-то большее. Я бы сказала, — продолжала Фенела, — что это особый тип сверхщепетильного мужества, которое заставляет его вести себя сейчас так, чтобы ни единый человек не мог испытывать к нему чувства жалости. Он даже превращает свою беспомощность в предмет для шуток.

— Ну, твой отец никогда не страдал от недостатка смелости.

— Нет, правда; все-таки раньше его никогда особо не беспокоило то, что о нем могут подумать люди; он всегда делал исключительно то, что сам считал нужным. А вот теперь я могу легко догадаться, о чем он думает, — он все время боится, что его слепота вызывает у людей замешательство, и поэтому пытается облегчить им общение с собой.

— У меня есть кое-какие новости о другом члене твоей семьи, — волнуясь, проговорил Ник.

— О Реймонде? — быстро спросила Фенела; у нее в голове моментально мелькнула мысль о том, что ее брат в опасности или ранен.

— Да нет, у меня хорошие новости, но не о Реймонде, — ответил Николас. — Вот, взгляни на это.

Он вытащил из своего кармана номер газеты «Дейли скетч». Заголовок на первой полосе гласил:

УЦЕЛЕВШИЕ С ТОРПЕДИРОВАННОГО

И ЗАТОНУВШЕГО КОРАБЛЯ НАХОДЯТСЯ

В БЕЗОПАСНОСТИ В ОДНОМ ИЗ ПОРТОВ

НА ВОСТОЧНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ АНГЛИИ.

Николас указал пальцем место немного ниже заголовка и затем прочел: «Среди тех, кто уцелел, проведя в море в шлюпке шесть суток, были: Кей Прентис, кинозвезда Голливуда и дочь знаменитого художника Саймона Прентиса».

— Кей! — воскликнула Фенела. — Так она дома! Ах, как бы нам сейчас же связаться с ней?

Николас перевернул газетную страницу и показал Фенеле то место на последней странице, где было приведено окончание этой заметки.

— Вот, смотри, — проговорил он. — «Мисс Кей Прентис, у которой мы прошлым вечером взяли интервью в отеле „Савой“, отметила героизм моряков, которые управляли кораблем, и сказала…»

Фенела отложила газету в сторону.

— Так Кей в «Савое». Ах, давай позвоним туда. Правда, не знаю, может быть, она уже вернулась домой. Какой ужас она, наверное, испытала, когда в их корабль попала торпеда!

— Так я позвоню ей от твоего имени? — спросил Николас.

— Да, пожалуйста, — ответила Фенела. — А я немедленно сообщу эту новость отцу и My.

Она взяла газету и выбежала из комнаты, не дожидаясь своего мужа, который не мог передвигаться так быстро.

Саймон, так же как и My, пришел в волнение, когда Фенела прочитала им заметку в газете; и когда наконец они дозвонились до Кей в отеле «Савой», то всей семьей собрались у телефона, и каждый в нетерпении ждал своей очереди, чтобы поговорить с ней.

— Почему же ты не дала нам знать, что собираешься вернуться домой? — спросила Фенела.

— Это длинная история, — ответила Кей, — но когда увижусь с вами, то обязательно обо всем расскажу. Могу я приехать и остановиться у вас?

— Ну конечно же. А когда ты приедешь, сегодня?

— Нет, а приеду завтра, — пообещала Кей. — Сначала мне необходимо приобрести хоть что-нибудь из одежды. Я прибыла в Англию в одной ночной сорочке, да еще у меня уцелели пара брюк и шуба. Это все, что мне удалось прихватить до того, как нам пришлось покинуть корабль.

— Ах, Кей, какой ужас! Ты очень испугалась?

— Я была повергнута в полнейший шок, хотя следует сказать, что все происходящее тогда с нами казалось совершенно нереальным, эпизодом из очень плохой пьесы, которая будет продолжаться и продолжаться нескончаемо. Но я все расскажу тебе подробнее, дорогая. Я буду у вас завтра, так что встречайте меня на железнодорожной станции.

— Обязательно встретим, — пообещала Фенела. Она положила трубку на рычаг и повернулась к членам своего семейства:

— Представляете себе, ведь мы не виделись с Кей уже восемь лет. У нас так много накопилось, что сказать друг другу, что я и не знаю, с чего мы начнем наши воспоминания.

Тетя Джулия, которая присоединилась ко всей группе, окружавшей телефон, проговорила в сомнении:

— Если сюда приедет ваша сестра, то, по-видимому, вы попросите меня уехать. Я ведь знаю, как мало комнат в вашем доме.

Фенела, которая уже успела подумать об этом и решила, что так для них было бы удобнее всего, собралась сердечно поблагодарить тетю Джулию за ее предложение, как вдруг Саймон опередил ее.

— Безусловно, вы никуда не поедете, — проговорил он. — Вы обязательно должны остаться у нас. Кроме того, это ведь единственный случай для вас увидеть всю нашу семью в сборе.

— Ну, если вы вполне уверены, что я могу остаться, — проговорила тетя Джулия, очевидно опасаясь, что окажется им в тягость.

My порывисто бросилась к ней и взяла ее под руку.

— Мы ни за что не позволим вам уехать, — проговорила она с открытым радушием. — Пожалуйста, не уезжайте, тетя Джулия.

— Хорошо, тогда я остаюсь, — сказала Джулия Мак-Клелланд.

Фенела уловила в ее тоне нотки облегчения и радости.

«Ладно, придумаем что-нибудь, — решила она про себя. — Слава богу, детская сейчас пустует, а сами дети в Уэтерби-Корт».

И только после того, как они все разбрелись по разным комнатам, обсуждая, как все устроится в будущем, и она осталась наедине с Николасом, Фенела начала обдумывать, как же им расселиться в доме.

— Я все думаю, нет ли у тебя кого-нибудь на примете, кто мог бы приехать сюда и помочь мне по хозяйству? — обратилась она к своему мужу.

— Я обязательно подыщу кого-нибудь, — пообещал он ей. — Мне не хотелось бы, чтобы вся работа по хозяйству свалилась на твои плечи. — А затем добавил: — У меня появилась надежда, что ты все-таки вернешься домой.

— Домой? — удивилась Фенела, в первое мгновение не осознав, что он ведь имеет в виду Уэтерби-Корт. — Ну, пока еще нет никаких признаков, что я смогу это сделать, правда?

— Ты уже предлагала отцу переехать к нам?

Фенела отрицательно покачала головой.

— Прости меня, Николас, я даже не осмелилась заговорить с ним об этом. Видишь ли, ему нравится оставаться тут, потому что здесь ему все знакомо вокруг. Это на самом деле нечто сверхъестественное — то, что он умудряется самостоятельно ходить по комнатам, спускаться и подниматься по лестницам. Он никогда не сможет чувствовать себя так свободно в твоем огромном доме, который к тому же совершенно незнаком ему.

— В нашем доме, — поправил ее Николас. — Мне не хватает тебя, Фенела.

— Правда? — улыбнулась ему девушка.

В первый раз она не позволила себе уклониться от разговора с Николасом, когда в его тоне прозвучали нотки интимности.

— И особенно сейчас.

— Почему же?

— В конце этой недели предстоят испытания «Кобры».

Фенела тихо вскрикнула:

— Ах, Ник, как же это дурно с моей стороны! Я ведь и правда совершенно забыла обо всем. Так ни разу за последние дни и не спросила, как же продвигается твоя работа, да?

— На тебя свалилась такая куча дел, — сказал он.

Но Фенела была чрезвычайно раздосадована этим.

— Но ты ведь знаешь, как мне это интересно. Так ты именно поэтому задержался прошлым вечером на аэродроме?

Николас утвердительно кивнул:

— Одна-две детали оказались негодными — так, ничего серьезного, — но это заставило нас поволноваться. Нам выделили Невиля Эрлза, знаменитого пилота. Ты слышала о нем?

— Разумеется, — ответила Фенела. — Скажи, разве это не признание крайней важности твоей работы, если провести испытания было поручено такому искусному пилоту?

Глаза у Ника заблестели.

— Еще какое признание. Это показывает еще раз, что они думают о нашей работе. Мы так волнуемся — я и Дик.

— Конечно, вы будете волноваться. Ах, Ник, а мне можно будет присутствовать на этих испытаниях?

— Я как раз опасался, что ты попросишь меня об этом, — проговорил Николас. — Но это совершенно невозможно. Я пытался предложить, чтобы тебе разрешили приехать и посмотреть — хотя должен сказать, что смотреть там особо будет нечего, потому что собственно испытания будут проводиться высоко в небе, вне поля зрения наземных наблюдателей, — но оказалось, что правила министерства Военно-воздушных сил очень строги.

— Ну, тогда мне остается только сидеть дома и молиться, — сказала Фенела. — Я буду молить бога, чтобы ваши испытания прошли успешно; знай это, Ник.

Николас посмотрел на нее:

— Фенела, тебе действительно не все равно, что случится со мной?

Фенела почувствовала, что краснеет.

— Конечно, нет, — ответила она, заставив себя прямо смотреть ему в глаза, не отворачиваясь. Затем внезапно она протянула ему руку: — Не ругай меня, Ник, за мои фантазии.

Он взял ее руки в свои и горячо пожал их.

— Я не буду заставлять тебя делать свой выбор, но знаю, что то время, тот день наступит для меня. Ведь правда, Фенела?

Фенела не выдержала его взгляда и опустила глаза, но в знак согласия с ним кивнула и тихо прошептала:

— Да, Ник.

— Это все, что мне хотелось бы знать. Мне хватит и этого.

Он отпустил ее руки, и она могла бы уйти, но Фенела не спешила покидать мужа. Вместо этого она проговорила взволнованно:

— У тебя есть какие-нибудь дела на сегодня? Может быть, останешься здесь? Мы все были бы рады этому.

Она поняла, что ее предложение порадовало Ника.

— Я должен быть в полдень на аэродроме, — проговорил Николас, — но к обеду я вернусь, если, конечно, это не прибавит тебе дополнительных хлопот; и кстати, это напомнило мне о моем обещании найти кого-нибудь, кто помог бы тебе здесь по хозяйству.

— Для меня неважно, кто именно это будет, — лишь бы этот человек имел пару рук для работы, — сказала Фенела.

— И эти руки у тебя будут, — пообещал ей Николас и направился к парадной двери.

Фенела, не отрывая глаз, следила за ним; она видела, с каким трудом Ник усаживался в автомобиль, а когда машина тронулась с места, помахала ему на прощание рукой; затем какое-то время она простояла неподвижно, закрыв глаза руками.

— О боже! Пусть я останусь честной с ним, — молилась она. — Я должна попытаться, обязательно.

Если бы только у нее была уверенность в том, что Рекс больше не имеет никакой власти над ее сердцем; но положение было таким, как будто она лишь заставляет себя отринуть все чувства и все, от чего она отказалась, однажды может вновь нахлынуть и захватить ее.

Она думала, что как раз сейчас мысли о Рексе постепенно покидают ее, а также о том, что чувство утраты, вызываемое его потерей, не сильнее того чувства, которое она испытывает от сознания невозможности дать сейчас Николасу то, о чем тот мечтает.

Фенела вдруг почувствовала такую беспомощность, такое бессилие распоряжаться и управлять собой и собственными чувствами.

Рекс и Николас — двое мужчин, и она сейчас должна причинять им боль, обоим сразу.

Как всегда представляла себе Фенела, Кей была неземным существом.

Она наверняка была созданием, которое может существовать только в воображении сценаристов и романтиков, создающих сенсационные произведения.

С самого начала, как только она вошла в этот дом, все и вся, казалось, должно было вертеться только вокруг нее и притягиваться тоже исключительно к ее особе.

По прошествии первого дня Фенела уже не могла бы с определенностью ответить себе, рада она тому, что Кей поселилась в их доме, или нет. Фенеле невозможно было не почувствовать, что она сама как-то отошла на задний план, а ее место заняла Кей.

С того самого момента, как только Кей приехала сюда, она принялась командовать всем и вся.

Весь дом, казалось, заполнился ею, каждый только и ждал, чтобы посмеяться ее шуткам, выслушать ее планы и, как решила для себя Фенела, быть в роли благодарной аплодирующей публики.

Сестра Беннет была прямо-таки в экстазе от Кей, а тетя Джулия все снова и снова повторяла Фенеле без устали:

— Я никогда и представить себе не могла, что встречу здесь кого-либо, так похожего на героиню книжного романа. Кей — чудесная девушка, дорогая, просто чудесная.

Фенела понимала, что, говоря добрые слова о Кей, все думают, что делают ей приятное. На самом же деле, когда она оставалась одна, то вынуждена была признаваться себе в том, что где-то глубоко внутри испытывает муки ревности к своей старшей сестре, в которых до сих пор ее было трудно заподозрить.

Для Фенелы очень трудно было после стольких лет заботы о доме, когда она была единственной из Преитисов, к кому каждый из их семьи обращался в горестях и в счастье, с любыми затруднениями, вдруг почувствовать себя оттесненной на задний план.

А Кей блистала. Она была звездой как на сцене, так и вне ее; она ослепительно сияла и излучала свет; и каждый, кто встречался с ней, должен был немедленно признать ее власть над собой.

Николас пришел к обеду и, насколько Фенела могла судить по его виду, был так же пленен Кей, как и все остальные из домашних.

Очевидно, Кей не ставила себе задачу особенно понравиться именно Николасу, и позже, вечером, когда они уже собирались отправиться спать, она сказала Фенеле:

— Дорогая моя, больше никогда не жалуйся мне на монотонность жизни в провинции, если ты смогла по соседству найти такого притягательного человека, как Ник.

— Он понравился тебе? — небрежно спросила Фенела.

Думаю, он просто прелесть, — ответила Кей, — и если бы не мой Тедди, я обязательно отдала бы свое сердце Николасу. Бедный мальчик! Через что ему только пришлось пройти после такого крушения; но теперь у него есть ты, а это уже кое-что. А почему он не остался ночевать?

Это было совершенно в духе Кей, решила Фенела, перейти к самой сути дела и задать именно тот вопрос, который Фенела предчувствовала и которого она так опасалась.

— Нет комнаты, — поспешно ответила Фенела. — Ты же видишь, в какой тесноте мы живем.

— Ах да! — проговорила Кей.

С понимающим видом она поцеловала Фенелу, пожелав ей на прощание спокойной ночи.

Оставшись одна в своей комнате, Фенела медленно раздевалась, думая о событиях прошедшего дня и скорее находясь в легком шоке, чем в удивлении, когда почувствовала в сердце обиду.

— Я рада ее увидеть — да, рада! — говорила она себе, смотрясь в зеркало, и почувствовала, что слова эти были насквозь фальшивы.

Следующий день для Фенелы выдался еще более трудным, потому что Кей взялась за составление планов на будущее сразу для всей их семьи.

— Похоже на то, как если бы в нашем доме появилась динамо-машина, — сказал по этому поводу Саймон. Однако, если по отношению к Кей это звучало как комплимент, то по отношению к Фенеле оно имело как раз противоположный смысл.

Кей разъяснила им всем, что им надлежит делать, и Фенеле показалось, что все восприняли ее указания как не подлежащие обсуждению.

— По возвращении в Лондон я собираюсь снять квартиру, — говорила Кей. — Эта квартира должна быть достаточно большой, потому что ты, Саймон, переедешь туда и будешь жить со мной. Тут не о чем и спорить — я хочу отвести тебя к самому лучшему окулисту, какого только можно будет там сыскать. И не говори мне о том, что люди в вашей клинике — хорошие специалисты, — продолжала она, — я уже слышала эти сказки. Мы с тобой начнем с окулистов высшего класса и только в случае необходимости обратимся к другим специалистам рангом пониже; но я не собираюсь воспринимать какой бы ни было приговор относительно твоего зрения как окончательный до тех пор, пока не покажу тебя самым лучшим специалистам в этой области. Я видела, как иногда происходят просто чудеса, — не останавливалась Кей, — и не вижу причин, по которым нам не стоило бы попытаться совершить нечто в том же роде. Что касается тебя, My, то ты также должна поехать в Лондон. Я хочу, чтобы ты была подружкой невесты у меня на свадьбе.

— Подружкой невесты! — в сильнейшем волнении повторила ее слова My…

— Да, я хочу, чтобы у меня на свадьбе была подружка, независимо от того, будет проходить обряд бракосочетания в отделе регистрации или нет, и мы обязательно подберем тебе какой-нибудь сногсшибательный наряд, невзирая на то, что по этому поводу скажут в министерстве торговли.

— Ах, Кей, как это здорово! — проговорила My.

— А я думала, что ты собиралась остаться с тетей Джулией. — Фенела не могла удержаться от того, чтобы не сделать это замечание, почувствовав на какое-то мгновение себя ущемленной той атмосферой возбуждения и воодушевления, которую создавала вокруг себя Кей.

— Да, собираюсь, — ответила My, — но ведь сначала мы должны дождаться свадьбы Кей, разве не так?

— Ну разумеется, — вмешалась в разговор Кей еще до того, как смогла высказать свое мнение Джулия Мак-Клелланд, — и более того, я рассчитываю на то, что и тетя Джулия также приедет ко мне на свадьбу. Вы ведь приедете, да? — сказала она, повернувшись к тетке.

— Мне бы очень этого хотелось, — ответила та, — а в том случае, если та квартира, которую вы собираетесь снять, окажется недостаточно просторной, My, вероятно, могла бы остановиться со мной в гостинице?!

— А почему бы и вам не снять себе квартиру в Лондоне? — спросила у тети Джулии Кей.

— Я никогда не думала об этом.

Ну так вот, — проговорила Кей, которая уже слышала ее историю, — если вы последуете моему совету, то можно будет закрыть ваш замок на длительное время. Кому захочется похоронить себя заживо где-то в Северной Шотландии? Вы же переедете в Лондон, получите какую-нибудь работу по мобилизации, и тогда уже не останется совершенно никаких препятствий для того, чтобы My поселилась с вами и поступила в обычную школу без пансиона. Она уже возненавидела все школы-пансионы, и если бы имела возможность заниматься днем в школе, а на ночь возвращаться домой, несказанно обрадовалась бы этому, как вы считаете?

Кей огляделась вокруг себя с выражением полного удовлетворения от своего предложения.

«Вся ее забота вызвана не искренним участием к нуждам других, — подумала про себя Фенела. — Просто у Кей столько энергии, что она чувствует постоянную потребность заставлять действовать всех остальных независимо от того, хотят они этого или нет».

Фенела все ждала, когда же очередь дойдет и до нее, и была уверена, что уж о ней-то Кей не забудет.

— Что касается Фенелы, — говорила тем временем Кей, — то она будет благодарна мне за такой прекрасный оборот дела. В этом случае она получит возможность вернуться в свой чудесный дом к своему очаровательному супругу. Бедняжка Фенела! Только подумать, как скверно вы обращались с ней все эти годы, допустив, чтобы она так изнуряла себя работой, словно какая-нибудь поденщица. Жалею теперь, что не узнала об этом раньше, не то я уже давным-давно примчалась бы сюда и все здесь изменила.

— Во-первых, никакая я не поденщица, — горячо возразила ей Фенела, — а во-вторых, мне нравились мои обязанности.

Она как-то сразу забыла то время, когда жаловалась на свою судьбу, те нескончаемые долгие месяцы, когда вся жизнь казалась ей такой одинокой и нестерпимой.

— Чепуха! — быстро проговорила Кей. — Никому не понравилось бы оставаться бесплатной служанкой, а именно таковым и было твое истинное положение в этом доме. А тебе, папочка, должно быть стыдно за себя. Фенела — очаровательная девушка, и надо было предоставить ей возможность тоже радоваться жизни.

— Ты, кажется, забыла, — ответил Саймон, — что все эти годы существовала одна незначительная неприятность, которая называется войной; и, строя свои планы относительно переезда в Лондон и веселой жизни там, ты должна всегда помнить о том, что на город могут осуществляться налеты вражеской авиации. А ты еще не знаешь, что такое массированный налет, дорогая!

— Надеюсь, что уж как-нибудь переживу это, — бодро заявила Кей, — и по правде говоря, я скорее согласилась бы на вражеские налеты, чем терпеть здешнее существование.

Кажется, я уже слышал нечто подобное и раньше, — язвительно проговорил Саймон, — но это не так. Могу пообещать тебе одну вещь: ты обязательно сбежишь из Лондона куда-нибудь в провинцию, как только хотя бы раз увидишь первый же внушительный налет на город.

— Ну и что, а я бы рискнула, — с воодушевлением вмешалась в разговор My. — Ах, Кей, если бы ты только знала, как мне хочется поехать в Лондон.

— Тогда будем считать, что планы на будущее мы построили, — сказала Кей. — Все согласны с этим, да?

Послышался хор одобрительных возгласов. Воздержалась только Фенела, и пока все остальные продолжали еще что-то обсуждать, она выскользнула из комнаты, стараясь не привлекать к себе внимания.

Фенела прошла в сад и остановилась в тени орехового дерева, устремив свой взгляд на небольшой пруд с водяными лилиями, который был вырыт давным-давно, а теперь из-за недостатка внимания оказался совсем заброшенным.

Именно там и нашел ее Николас, когда он своей прихрамывающей походкой пересекал лужайку.

— А я все гадал, где же застану тебя, — проговорил он. — Заметил, как ты выскользнула из комнаты, но не понял, совсем ты ушла оттуда или потом вернешься?

— Я возвращаюсь через несколько минут, — ответила Фенела.

Она старалась говорить естественным голосом, но обмануть Николаса ей не удалось.

Он протянул руку и коснулся ее плеча.

— В чем дело, Фенела? — спросил он.

Сад купался в лунном свете; призрачное сияние падало на заросший кувшинками пруд у их ног, превращало беспорядочно разросшуюся траву, неподстриженные кустарники и чуть различимую тропинку в чудесное и романтическое место. Фенела медленно подняла взор на мужа.

— Я ужасный человек, Ник, — проговорила она, — потому что злюсь на Кей, которая пытается устроить жизнь всей семьи. Я заботилась о них до последней минуты, и все-таки мне так и не удалось дать им даже сотой доли того счастья и радости, которые они обретают при общении с Кей. Это очень задевает меня, но я не подаю виду, как будто это меня не касается. И по мне все видно.

Она тихо всхлипнула и вновь отвернулась от Николаса; губы ее задрожали. Рука Николаса осторожно переместилась с ее плеч на руку, и Фенела почувствовала, как ее пальцы оказались в теплой ладони мужа.

— Я понимаю тебя, — сказал он. — Мне часто приходилось испытывать подобные чувства в своей жизни.

Это не совсем то, — быстро ответила ему Фенела, испытывая какое-то странное удовольствие от того, что ее рука останется в его ладони. — Не то чтобы я хотела чего-то для себя; наоборот, мне хотелось бы оставаться человеком, который отдает что-то другим. Мне нравилось заботиться о своей семье, когда все в нашем доме шло по-старому.

Николас на мгновение задумался, а затем сказал:

— А ты никогда не думала о том, что жизнь каждого человека имеет циклический характер? Кто-то внезапно обнаруживает, что подходит к концу какая-то ее часть, но потом появляется новый стимул, и жизнь начинается как бы сначала.

Фенела напряглась. Она поняла, что он имел в виду: что ее жизнь отныне будет связана с ним. Испытывая сейчас горечь сама, она попыталась побольнее уколоть и его.

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что вскоре мне предстоит взвались себе на плечи все заботы еще об одной семье, — заметила она едко.

Фенела отняла свою руку и отвернулась с видом капризного ребенка.

— Я не настолько самонадеян, чтобы употребить слово «вскоре», — тихо ответил ей Николас.

Гнев Фенелы исчез так же быстро, как и возник.

— Извини меня, Ник, — проговорила она. — Это было мерзко с моей стороны. Ты все время стараешься быть обходительным, но не знаю, что со мной творится в эти последние дни; мне кажется, что я становлюсь ужасно злой и противной. Меня постоянно всё и все выбивают из колеи.

Я знаю средство против этого, но не осмеливаюсь предложить тебе его, — сказал Ник. — Давай-ка вернемся в дом, не то они забеспокоятся: не случилось ли что с тобой.

Фенела пожала плечами.

— Да и бог с ними, — ответила она.

У Фенелы было такое чувство, что она больше не осмелится даже взглянуть в лицо Кей.

«Я ревную, — подумала она про себя, — ревную к Кей всех остальных». И ей стало стыдно.

Кей была такая привлекательная; для нее вся жизнь была легким, волнующим приключением, в котором все разложено по полочкам, а все, что не укладывалось в ее схему, подлежало забвению.

«У Кей все получается так гладко, — думала Фенела, — потому что на самом деле все происходящее вокруг мало беспокоит ее. А если она все-таки допускает в чем-нибудь ошибку — будь то ее работа или бесчисленные браки, — она просто выбрасывает это из своей памяти и начинает все заново. Предположим, — продолжала размышлять Фенела, — предположим, что попрошу у Николаса развод. А почему бы и нет? Ведь мы даже не осмеливаемся открыто смотреть в глаза друг другу».

Затем сама мысль потерять Николаса показалась Фенеле пугающе мрачной.

«Если у меня не будет Ника, то с кем же я останусь?» — спросила она себя и импульсивно опять повернулась к нему.

— Ник, сегодня вечером не обращай на меня ни малейшего внимания, — взмолилась она. — Со мной сейчас творится нечто такое, что Нэнни называет «проделками чертенка за моей спиной».

Николас протянул было свою руку к Фенеле, но затем сдержал себя, как будто немного испугавшись того, что этот жест может напугать ее.

— Сказать тебе, что я думаю по этому поводу? — спросил он.

— Да, пожалуйста.

— В нашем мире есть люди, — начал он, — которые обтекают жизни других людей, подобно широкой спокойной реке. А есть иные, которые врываются в жизни других людей, подобно внезапному ливню. Поэтому все замечают таких людей, как всегда обращают внимание на дождь — ведь он все время неожидан, всегда оказывает на человека заметное воздействие; а река — так она все время течет здесь, все вокруг к ней уже давно привыкли. Ты, Фенела, подобна некой реке; тот, кто знает тебя, всегда будет желать остаться рядом, будет нуждаться в тебе, но очень часто все будут реагировать и на ливни.

Николас говорил все это довольно ровным голосом — волнение едва угадывалось в его тоне, но Фенела понимала, что каждое слово дается ему с неимоверным трудом и идет из самой глубины сердца.

У нее внезапно промелькнуло чувство нежности к Николасу.

— Спасибо тебе, Ник; это очень мило с твоей стороны, — проговорила она, — и очень успокаивает меня; хотя, я думаю, Кей нельзя сравнить с ливнем. Она предпочитает быть скорее лучом солнца или чем-то еще, что ослепительно блистает, подобно молнии.

— А ведь ты можешь быть язвительной и коварной, не так ли? — спросил Николас, и Фенела утвердительно кивнула.

— Да, и наслаждаюсь этим.

Они оба рассмеялись.

— Нам пора возвращаться, — сказала Фенела и взяла мужа под руку. — Хочешь, я скажу сейчас тебе что-то самое главное про тебя, Ник? Что-то очень хорошее?

— Хотелось бы услышать, — ответил он. — В моей жизни приятные вещи случаются нечасто.

— Не заставляй меня жалеть тебя, — скомандовала Фенела. — А сказать я хотела вот что: с тобой, Ник, я могу быть честной и правдивой, мне не приходится изображать из себя кого-то другого. И я считаю, что таких людей, с которыми каждый может себя чувствовать естественно, очень мало; я действительно нисколько не притворяюсь с тобой — я предстаю перед тобой в самом худшем виде.

— Пока я мог видеть только самое лучшее в тебе, — прошептал Ник.

И уже позже, когда они подошли к боковому входу в дом, он неожиданно остановился.

— Фенела, ты позволишь мне поцеловать тебя на прощание?

Первым побуждением Фенелы было отпрянуть от него, но она заставила себя улыбнуться.

— Конечно, Ник, почему бы и нет?

Она слегка приблизила свое лицо к нему; луна светила ей прямо в глаза, и поэтому ей пришлось прикрыть веки. Но Ник так и не поцеловал ее. Вместо этого он стоял, рассматривая лицо Фенелы, не прикасаясь к ней.

— Ты была искренна со мной, — пробормотал он через какое-то время. — И я теперь тоже буду честным с тобой. Я хочу поцеловать тебя — просто чертовски хочу, но я не собираюсь этого делать. И не сделаю до тех пор, пока ты сама этого не захочешь. А попросил я тебя об этом потому, что хотел услышать, что ты мне скажешь в ответ; но, Фенела, я же не круглый дурак, особенно когда дело касается тебя. Спокойной ночи.

Он отвернулся от Фенелы и вместо того, чтобы войти в дом, пошел по дорожке, посыпанной гравием, которая вела к парадному входу. Фенела осталась стоять, словно окаменев.

Через короткое время она услышала, как заработал двигатель автомобиля, и Николас уехал. Какое-то время она слышала звуки, доносившиеся с дороги и видела отблеск света фар, пробившийся сквозь листву деревьев, а затем все стихло. Перед ней лежал сад, купающийся в лунном свете, — совершенно пустой и тихий.

Внезапно из открытого окна мастерской до Фенелы долетел взрыв хохота. Она тихо вздохнула, повернулась и вошла в дом.