Я верю в чудеса

2

Пока я стояла в магазине, посыпал густой снег. Наледь на тротуаре скрылась под пушистыми хлопьями, и пришлось ступать медленнее.

Знаю, молодая женщина в сапогах на плоской подошве, что осторожничает на каждом шагу, со стороны смотрится глупо, но я не имела права даже на малейший риск. Сейчас у моих девочек есть только я. Мне нельзя ни болеть, ни травмироваться, ни обращать внимание на хихиканье школьниц, что бегают на шпильках как козочки по льду – красиво и грациозно ровно до того момента, когда под снежком не обнаружится замерзшая лужица.

С асфальтом у нас печаль-беда, и если дороги хотя бы для вида ремонтируют перед выборами, то тротуары не трогали уже лет десять. У жилых домов и магазинов все не так страшно, владельцы сами засыпают ямы и заботятся о покрытии, а вот у облупленных стен Дома Культуры лучше не зевать. Там не только рытвины как после бомбежки, но и на канализационных люках вместо крышек – символические предупредительные ленточки.

– Добрый день, Валентина, – прозвучал рядом тихий приятный голос.

Я мысленно чертыхнулась и неосторожно наступила на лед.

– Добрый день, Антон Витальевич, – проговорила, удерживая баланс с помощью хлеба, торта и орехов. – С Новым годом.

– Благодарю. Я бы хотел кое-что с вами обсудить, если вы, конечно, не очень заняты.

Снова-здорово! Да когда же это закончится?!

Антон – наш сосед и классный руководитель Вари. Ему двадцать девять, он ездит на кадиллаке и не особо скрывает, что зарабатывает на жизнь IT-технологиями, а школа – это так, блажь родителей, и вообще, ему бы этот школьный год дотянуть, а там последний звонок прозвенит не только для учеников.

С сентября мы с Антоном пересекаемся намного чаще, чем мне бы хотелось. С его точки зрения, я – худшая из матерей, и мне плевать на будущее своего ребенка.

Расшифровать? О, все проще некуда!

Первое: у Вари большой потенциал, но я не требую сплошное «отлично», чем приучаю ее к лени. Эх, знал бы Антон Витальевич, что я еще и постоянно умоляю дочь отдохнуть, а не выискивать подготовительные онлайн-курсы всех мастей от ведущих университетов, так вообще записал бы меня во враги человечества.

Бог ты мой, Варе всего одиннадцать! В ее возрасте я в куклы играла, а не расписывала планы на двадцать лет вперед, причем план А касался кулинарии, Б – медицины, В – программирования, Г – иностранных языков и журналистики, Д – науки, а остальные до буквы К включительно оставались пока тайной, дабы не доводить маму до нервного срыва.

Вторая претензия: я мешаю социализации ребенка, потому что не отправляю его в «кружки». В какие? Отличный вопрос! Пения или рукоделия, другого не дано. Музыкального слуха у моей дочери нет, и нам это ничуть не мешает, вышивание и вязание она ненавидит. И что же? Заставлять ее? Чтоб было «как у людей»? Но зачем, черт побери? Я действительно этого не понимаю.

Проблема третья: честолюбие, вернее, его якобы отсутствие. Антон Витальевич желал бы видеть Варю лидером класса и искренне считал, что айфон последней модели и брендовые шмотки автоматически забросят ее на вершину. Тот факт, что школа у нас обычная, более-менее однородная в плане достатка учеников, почему-то не учитывался.

Четвертый пункт: будущее. Все эти «создать лекарство от рака», «стать лучшим шеф-поваром мира», «выращивать мясо в пробирках, чтобы не убивать животных», «написать идеальный антивирус» – просто детские мечты. Пора задуматься о чем-то реальном. Выбрать институт и факультет, начать активную подготовку, потихоньку налаживать связи с деканатом… За шесть-семь лет до поступления, да. Я, похоже, отстала от жизни, раз никак не могла уловить в этом смысл.

К чести Антона, об Олеге он не заговаривал никогда, но это не делало соседа приятным собеседником.

– Так вы уделите мне минуту, Валентина? – настаивал он. – Мой автомобиль рядом. Позвольте вам помочь?

– Именно сегодня? – Я не хотела показаться грубой, но из-за случившегося в кондитерской настроение упало ниже плинтуса, и, начни Антон Витальевич толкать просветительские речи в своей обычной манере, второй срыв был бы гарантирован. – Возможно, лучше обсудить все после праздников?

– Нам нужно серьезно поговорить. – Он смотрел в землю. – О Варе.

Ну и зачем уточнять? Все наши разговоры начинались с Вари и заканчивались переходом на личности – увы, с моей стороны только мысленным.

– Что снова не так? – Я поставила пакет с хлебом на землю и набросила капюшон, защищаясь от ветра.

– Она лжет, – тихо заявил Антон. – Я не ожидал от нее такого, поэтому сильно обеспокоен.

И я обеспокоилась… его душевным здравием! Варя принципиально не обманывает. Невкусная еда, усталость на лице, неудачно подобранная одежда, какой-то промах – дочь озвучивает все, даже собственные прегрешения. Бунтарский период у нее начался, видите ли. Рановато, конечно, да что поделаешь?

Порой это невыносимо, порой пробивает на хихиканье, порой ставит меня в неудобное положение… Несомненно одно: Варя рубит правду-матку всем подряд, включая учителей и бабулек на скамейках, но врать она не станет ни за что на свете.

– Простите, Антон Витальевич, но вы городите чушь. – Если бы меня не раздраконили получасом ранее, я бы вела себя намного сдержаннее, однако угробленное настроение не располагало к дипломатии. – С Новым годом.

– Подождите! – Антон схватил ручку пакета, останавливая меня. – Я действительно беспокоюсь. С Варей происходит что-то странное.