Я забуду тебя завтра...

Глава 17

Марина

Пришла в себя от того, что кто-то грубо переставляет иглу в катетере, причиняя неприятные чувства. С трудом разлепила глаза и увидела женщину в белом халате. На бейджике было имя «Ригина Альмо» и, наверное, должность или квалифигация — биотехнолог. На ум сразу пришли роботы из книг про космос и атомные электростанции. Не знаю верно ли мыслю, но вскоре всё это стёрлось, когда память вернула меня в реальность.

Илья. Он где-то там, совсем один и очень слаб.

Я попыталась встать и убрать руки женщины, но она начала укладывать меня обратно на койку.

— Нет, нет, нет. Мне надо встать…

— Тебе нельзя вставать, у тебя был приступ. Лежи.

— Приступ? — не поняла я. — Какой приступ?

Она сперва удивилась, а потом во взгляде появилась жалость.

— Сердечный приступ, милая. Твоё сердце не справилось с нагрузкой и остановилось. Мы еле откачали тебя.

Я всё равно ничего не понимаю. Была же операция. Да, до конца всё исправить не вышло, но таких осложнений не должно было быть больше. Максимум потеря сознания!

Оглядевшись вокруг, обнаружила себя в такой же палате, в которой был Илья. Белые стены, белая плитка и куча аппаратов, слава богу, не подключенных ко мне. Только катетер и система витаминов или ещё чего торчат из сгиба локтя, но, Господи, как болит грудная клетка! На мне будто стадо мамонтов прыгало!

— Долго мне тут лежать? — спросила, поддаваясь усилиям врача.

— В идеале несколько дней. Мы хотим тебя обследовать и найти возможность исправить твоё сердечко.

Я смутилась. Снова приношу кому-то проблемы. Сначала родителям, потом Илье, теперь здесь. Кстати, а где это «здесь»?

— А где мы находимся?

— Я не могу сказать, извини, — женщина смущённо улыбнулась, доставая из кармана какие-то пакетики. — Мне нужно взять анализы крови, чтобы понять в чём дело. А после сделаем флюру и проверим кардиограмму.

Я послушно дала руку для новых уколов.

— Вы не обязаны этим заниматься. Когда всё закончиться, я могу сходить в больницу. Не хочу доставлять лишней работы.

Она снова улыбнулась вставляя новый катетер в другую руку и набирая несколько колбочек. Я же при этом зажмурилась. Нет, я привыкла к этим уколам, но всё равно боюсь игл, а так менее страшно, хоть и потеют ладошки все равно.

— Совсем недавно нам дали задачу разработать лекарство от порока сердца. Насколько я понимаю, у тебя именно этот недуг, так что в каком-то смысле ты нам даже поможешь: нам будет от чего отталкиваться.

— Хорошо, но сначала я хочу проведать Илью.

— Сейчас всем остается только молиться. У него множественные ушибы жизненно важных органов. Удивительно, что его успели доставить сюда. Вы его родственница?

От её слов стало только хуже. Глаза заполнились слезами, стоило мне только представить как ему было больно. Что он чувствовал тогда?

— Нет, — ответила я.

Я ему никто, наверняка, даже знать меня не хочет. Но это не значит, что я отвернусь от него. Он важен для меня, и я буду рядом, даже если услышу новый поток брани.

Спустя час мне всё же разрешили встать, но в палате Ильи заставили опять сесть. Там я оказалась не одна, а в компании Данила. Он сидел во втором кресле и был в такой глубокой задумчивости, что даже не заметил как вокруг меня копошилась Ригина. Она снова поставила мне систему, хотя я уверяла её что это без надобности, кроме слабости я ничего не чувствовала, но женщина настояла, и мне пришлось смириться.

Однако когда она ушла, я почувствовала облегчение. Не надо мной порхать надо, а над ним. Почему никто ничего не делает? Всем как будто всё равно! Это злило меня. Злило что и я ничего сделать не могу. Я слишком тупая, чтобы смыслить хоть что-то в медицине.

Хотела бы я быть такой как Регина. Она умна, красива и воспитана. У неё, наверняка, нет никаких проблем с мужчинами.

— Как ты себя чувствуешь?

Я очнулась от собственных терзаний и обратила всё своё внимание к Данилу.

— Мне страшно. За Илью.

Он кивнул.

— Знаю. Нам всем страшно. Он всегда спасал нас. Вытаскивал пули, зашивал, возвращал к жизни. А теперь, когда наша помощь нужна ему, мы бессильны.

В его словах было столько отчаяния. Мы оба переживали за него настолько сильно, что забыли обо всем, даже о себе. Я наклонилась вперед поправить одеяло и заметила на тумбочке его вещи. Мобильник, бумажник, ключи и те часы, которые он так бережно хранил на подставке. Я взяла их и провела пальцем по круглому циферблату. Кожаный ремешок был приятен на ощупь, но стекло сломалось, наверное, при ударе, а стрелки встали на без пятнадцати десять. Надо будет их починить. Они были дороги Илье.

— Он же выкарабкается, да? — спросила, хоть и знала ответ. — Он сильный. Он должен выздороветь.

— Мы должны верить в лучшее. Особенно ты.

Дни шли бесконечно долго. Илье часто меняли повязки, ставили уколы, капельницы, но исцеление так и не приходило. Только синяки стали ярче, а корочка на ранах твёрже. Я уходила от его кровати только когда меня уводили на обследования. Врачи, кажеться, поставили перед собой цель выжать по максимум, сделав меня подопотным кроликом. Узи сердца, кардиограммы, ЭКГ, ангиография, снимки сердца с помощью рентгена, КТ, МРТ. Меня сканировали самыми разными способами, взяли, наверное, галлон крови, а после начали пичкать таблетками, выявив причину сердечного приступа. Порок был не причем. Это оказалось ишемической болезнью сердца — ИБС. Стенки, которые снабжают мой моторчик кровью, сузились, вызвав недостаточность. Мне безумно повезло, что не возникло проблем, благодаря быстро оказанной помощи, но если это повторится, будут последствия.

Страдать этим в восемнадцать лет не комильфо, однако. После моей операции маму заверили, что я могу не опасаться за свою жизнь и неудобств порок сердца не принесёт при гимнастике и балете. Но, видимо, что-то пошло не так, раз я свалилась и переполошила всех.

С ума сойти только. Сердечный приступ. В восемнадцать. Я всегда полагала что он случается только у стариков, а оно вон как. Раз. И всё. И не будь я среди врачей, то точно кормила бы червей. Наверное. Но даже такие переживания не выбивали меня из реальности и не заставляли забыть про Илью хотя бы на минуту. За эти три дня я лучше узнала и его, и его семью. Именно так они себя называли. Семьей. Совершенно разные мужчины были настолько близки духовно, что даже братская любовь меркла в сравнении с тем, на что они способны ради друг друга. И насколько сильно они угасали от того, что не могут помочь своему другу. Как оказалось, только Илья имел медицинское образования и хоть немного понимал в науке, остальные просто слепо верили ему, зная, что тот их не предаст. А теперь, как и сказал Данил, они бессильны, и всем остаётся только ждать.

Только это ожидание такое сложное, такое болезненное.

— Ну что, — воодушевлённо начал один из докторов комплекса, как только сделал новые анализы Ильи. — Опасный период пройден. Если организм и дальше сможет справляться самостоятельно, через неделю мы сможем вывести его из комы. Но прогнозировать пока рано. Нужно убедиться, что наши надежды будут оправданы.

Всё хорошо, но всё плохо. Именно так я поняла его слова и от этого легче не становилось. Я так же сидела рядом, так же теребила в руке его часы и так же молила Господа, чтобы он поправился, но ничего не менялось. Отчаяние всё больше и больше овладевало мной. Я скучала по нему. Скучала по тем редким разговорам. Скучала по его голосу. Что будет когда он очнётся? Как воспримет ампутацию? В книгах обычно герои закрываются от всех, кому они дороги. Поступит ли Илья так же, посчитав себя обузой? Будет ли жалеть что выжил? И что мне делать если он снова меня прогонит? Я не вынесу этого. Я не смогу справиться. Но я не могу видеть его таким. Уж лучше пусть орёт на меня. Пусть даже обзывает, но живёт. Если для этого нужно умереть мне, я согласна. На всё согласна.

— Только вернись. Пожалуйста.

Прижала его пальцы к губам и крепко зажмурилась, чувствуя как по щекам бегут чёртовы слёзы. Они уже стали привычным явлением, но сейчас казались глупыми. Они ничем не помогают. Ничем.

— Тебе нужно поесть, Марин.

Я обернулась на голос Данила, но тут же отвернулась, вытирая лицо.

— Я не голодна.

В последнее время мы стали чаще видеться, потому что проводили много времени тут. Он оказался приятным человеком, но мало говорил, хотя в данной ситуации я была этому только рада. Разговаривать абсолютно не хотелось.

— Когда ты в последний раз ела?

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить. Кажется, вчера, но я не признаюсь. Я не уйду отсюда! Пусть хоть кран вызывают! Хватает того, что я трачу время на водные процедуры и на сон в своей палате.

— Недавно.

Он тяжело вздохнул и снова вышел, оставив меня опять одну, что только порадовало. Не хочу я чтобы лезли с глупыми вопросами. Лучше бы так пытались достать тот препарат, как пытались выгнать меня отсюда.

Когда Данил вернулся снова, то нёс в руках поднос и пару стаканов с молоком.

— Раз гора не идёт к Магомеду, Магомед сам придёт к горе, — сказал он, ставя еду на тумбочку, и начал придвигать второе кресло к моему.

Я улыбнулась его настырности, но при виде тарелки с супом поняла, что действительно голодна. Больше не говоря ни слова, мы начали есть, а я всё крутила в руках часы. Надо, надо, надо.

— Надо их починить, — не выдержала я, протягивая майору гаджет. — Они были ему дороги.

Он принял их и нахмурился.

— Как странно…

— Что?

— Это механические часы, не электронные. И авария случилась в одиннадцатом часу, а не в десятом.

Я пожала плечами.

— Может быть, они не работали и до аварии. Чьи они?

— Это часы Жени. Они были лучшими друзьями, но он погиб. Зачем носить неработающие часы?

— В память о друге? — предположила я, не улавливая его мысли.

— Да, но… Это механические часы. Их достаточно завести, чтобы работали.

Как же он любит озадачивать.

— Может, это что-то значит? Время смерти друга или ещё что-нибудь.

Но Данил покачал головой и задумался, а затем сжал в кулаке украшение и вскочил на ноги.

— Ты должна поесть, Марина. Силы тебе пригодятся совсем скоро.

И выскочил из палаты словно за ним адские псы гонятся. Ничего не понимая, покачала головой, но выполнила его поручение вдвойне съев и его порцию. Должна признать — полегчало. Мыслить стало в разы лучше, а слабость в теле пропала. Я почувствовала себя другим человеком, полным сил и уверенности, что мы оба со всем справимся. Илья встанет на ноги, и моё здоровье тоже придёт в норму. Нужно всего лишь подождать.

После горячий еды и улучшения самочувствия я так и уснула, держа Грешника за руку, но моментально проснулась, когда услышала шум совсем рядом. Это был снова Данил. Он распаковывал шприц и начал набирать светло-серую жидкость из баночки без маркировки.

— Что ты делаешь?

Увидев, что я проснулась, он улыбнулся.

— Я оказался прав. Это был код от лаборатории. На часах.

Всё это время мужчины пытались найти способ в неё попасть, но ничего не получалось, а если сломать дверь или стену, то, как я поняла, все труды Ильи сгорели бы и усилия были бы напрасны. Но если Данил всё-таки туда попал…

— Это тот препарат, над которым он работал? — спросила я, задержав дыхание.

Данил кивнул, протыкая кожу на руке моего любимого иглой. Хотелось возразить сперва, ведь Грешник и так уже натерпелся, но заставила себя сидеть смирно.

— Я прочёл записи Ильи. Этот N-13.26 будет действовать медленно, но зато не имеет таких побочек как первоначальный образец. Максимум головная боль.

— И когда он очнётся?

Я и желала услышать ответ, и боялась. Ведь тогда мне придётся уйти и не смогу даже поговорить с ним, а мне хотелось побыть рядом ещё чуть-чуть, ещё капельку.

— Я не знаю. Раны очень сильные. Если верить записям этот гавнюк эксперементировал его на мне. А я встал на ноги уже через несколько дней. Возможно! Только «возможно», я не знаю наверняка, Илье понадобится на восстановление неделя, может, две. Но придётся повторять инъекцию.

— Почему?

— Препарат выводиться из организма через сутки. И тут новая проблема. Этого образца мало в наличии и может не хватить.

— И что делать?

Данил пожал плечами.

— Использовать всё что есть, а дальше он сам.

Сам. Снова сам. Н-да. Волшебства не бывает. Я взяла Грешника за руку и положила голову на краешек кровати.

— Главное, чтобы он поправился.

И Данил оказался прав. Мелкие царапины заживали прямо на глазах, а синяки светлели, но более крупным ранам требовалось больше времени. Да, они затягивались стремительнее, но всё ещё так медленно, что хотелось поторопить этот процесс. Жаль нет такой пилюли, которая разом исцелила бы все болячки.

— Ему с тобой очень повезло. Ты так сильно веришь в него.

Я улыбнулась приятным словам. Тем более от такого значимого для Ильи человека.

— Иначе нельзя.

Иначе это бы не было любовью, ведь когда любят заботятся, волнуются, боятся за жизнь и сохранность. А ещё когда любят делают глупости. Как я сейчас. Сижу у его кровати, хотя знаю, что стоит ему очнуться, как прогонит меня в ту же минуту, но я ничего не могу с этим поделать. Будь что будет. И если мне придётся заставить его принять мою помощь, я заставлю. Силой заставлю, если словами не выйдет.