Юленька

Глава 3. Тот, кто не станет шутить

Юлий стоял посреди Диминой комнаты, чуть покачиваясь в такт бешено стучащему сердцу. Впервые за многие годы ему стало дико страшно. Этот блокнот не мог означать ничего хорошего, совершенно точно.

«Ты ведь тоже за ним следил!» – напомнил Юлий себе, но собственные тайные взгляды казались сейчас безобидной игрой.

Дима же был маньяком, психом. Недаром Юлий его сразу заметил – это было чувство опасности, а не интерес. Надо немедленно валить отсюда, бежать, не оглядываясь, потому что этот блокнот…

Юлий снова перелистал тетрадку имени себя. Что это все означало на самом деле? Он не знал и подозревал, что лучше будет не узнать никогда, а надо сейчас же сбежать отсюда. Но продолжал стоять, прислушиваясь к тишине коридора. И когда за дверью послышались тяжелые шаги, Юлий испытал одновременно и ужас, и облегчение.

Дверь открылась, Юлий вздрогнул, но не выпустил блокнот из рук, каким-то мазохистским решением позволяя застукать себя на месте преступления. Они встретились взглядами – темные глаза смотрели настороженно и вместе с тем испытывающе. Дима будто бы ждал сигнала, какой-то реакции…

– Починил я твое окно, – сообщил он, закрывая за собой дверь.

– Ага, – Юлий не сводил с него напряженного взгляда, с силой сжимая блокнот.

Казалось, если смотреть неотрывно, то сработает как с диким зверем – какой-то магнетизм остановит его от прыжка. Будто Диму можно было контролировать с помощью взгляда!

– А… – Юлий нервно облизнул пересохшие губы, – я тебе что-то должен? Ну за материалы или там вообще…

Это прозвучало кошмарно неловко, он и сам почувствовал, как щеки заливает краской. Надо было только кивнуть и уйти!

Дима неспешно обошел его, с громким шумом скинул инструменты, что держал в руке, в тот самый ящик, где копался до этого.

– Натурой беру, – немного запоздало отозвался он и нагло усмехнулся.

Его лицо в этот момент показалось Юлию ужасно некрасивым, перекошенным от этой самодовольной кривой улыбки. Не хотелось оставаться с этим человеком рядом, но вместе с тем поразительным образом еще меньше хотелось уходить.

– Нам надо поговорить! – чуть истерично выдал Юлий.

Он и сам понимал, что просто сойдет с ума, если не разберется с этими рисунками немедленно. Эти многозначительные взгляды и ухмылки его нервировали и пугали. А еще – Юлий ненавидел чувствовать себя идиотом, но именно таким был рядом с Димой, теперь – в еще большей степени.

– Не ори, – рыкнул тот и, потянувшись, вырвал блокнот из непослушных пальцев.

Юлий проследил, как Дима выдвинул ящик стола и закинул туда злополучные рисунки.

– Нечего брать чужое без разрешения, вот че я тебе скажу, муркель, – сказал он таким тоном, будто объяснял ребенку, а не говорил со взрослым парнем, которого хотел то ли убить, то ли поиметь – и хотя Юлий не очень-то понимал причину второго, почему-то других вариантов в его голове просто не находилось.

Пока он гнал от прочь эти опасные мысли, Дима стащил с себя рабочую куртку, достал вторую чашку, плеснул себе коньяка.

– Еще будешь?

Вот теперь точно надо было тут же свалить, а еще лучше – донести на извращенца. Но Юлий всегда отличался ослиным упрямством. Отчего-то уход сейчас виделся ему каким-то позорным бегством. Будто тем самым он уронит свое достоинство в глазах Димы. Почему вообще в этой ситуации надо было заботиться об этом, Юлий в тот момент не задумался.

– Буду! – он с вызовом шагнул вперед. – Наливай!

Юлий подсунул Диме свою кружку, после чего забрался с ногами на кровать, так как другой поверхности, куда примостить свой зад в комнате просто не было. Для этого пришлось скинуть кеды, но так как он принял решение, что сбегать не будет, это было скорее провокационным жестом, чем потребностью в комфорте.

Дима наблюдал за ним, не меняясь в лице – все такая же немного насмешливая, но между тем хмурая рожа.

– О чем же ты поговорить хочешь? – выдал тот свое любопытство, когда пауза затянулась.

– А то ты не знаешь! – тут же огрызнулся Юлий. – Я же видел блокнот.

Вслух произнести все свои подозрения было все-таки страшно. А еще – унизительно. Вместе с тем Юлий не хотел, чтобы Дима понял, как его зацепили эти рисунки, будто это давало над ним какую-то власть, хотя это именно Дима попался на чем-то постыдном, преступном даже, а не наоборот.

В голове у Юлия в тот момент была полная каша.

– И че?

В отличие от него самого, Дима не был ни сконфужен, ни возмущен. Он пожал плечами, сделал лицо такое, что кому-то возможно не составило бы труда поверить – ничего предосудительного он не делал.

– Там я, – с нажимом выдал Юлий.

– И че? – повторил Дима.

Он тяжело опустился рядом на кровать, скосил глаза на Юлия, но голову не повернул. Тот не выдержал и пихнул его в плечо.

– Почему там только я?!

Дима перехватил его руку, сжал за запястье – не больно, но ощутимо.

– Ну интересная у тебя рожа, зацепила, – выдал тот, прищурившись. – Хочу – рисую, нельзя, что ли?

Почему-то ответ с «зацепила рожа» как-то разочаровал. Юлий обиженно вырвал у него руку и насупился.

– Похер мне, – буркнул он, – хочешь рисуй, хоть дрочи, если есть нужда!

Он взял свою кружку и сделал большой глоток, тут же поперхнувшись – коньяк был горький, крепкий, раздирающий горло до слез.

Дима помолчал, будто бы обдумывая его слова, при этом лицо его стало таким отрешенно-каменным, что стало еще больше не по себе.

– Допил? – наконец грубо поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, отобрал у Юлия кружку. – Иди к себе тогда, моя работа сделана.

Снова стало обидно, а самое главное – Юлий вообще не нашелся, что сказать на это. Он взвился с места как ужаленный и выскочил в коридор, хлопнув дверью. Уже у своей комнаты он застыдился – сбежал все-таки, а ведь так хотел выглядеть крутым. Впрочем, если быть честным, Дима сам его выгнал.

В голове немного шумело от коньяка.

«Может, стоило просто извиниться?» – думал Юлий, пялясь на прилаженную назад форточку, пока наконец не уснул.

Снились ему чужие рисунки, что смотрели на него с рекламных щитов, газет, графити. Снился он сам – одинокий в черном и пустом коридоре.

***

На следующий день вернулся Витя, жизнь снова вошла в свою колею. Юлий не стал рассказывать ему о своих открытиях, сохранив чужой секрет. С виду все было как прежде. Но только не для Юлия. Тот день стал поворотным в его студенческой жизни, и забыть произошедшее, как и отменить его, он уже не мог.

Теперь слежка за Димой из безобидной в общем-то игры превратилась в параноидальную зависимость. Всякий раз выходя из комнаты, Юлий опасливо озирался. Он еще больше боялся быть обнаруженным и в тоже время, наоборот, хотел этого. Часто по дороге в университет он представлял себе, что случится, если они с Димой снова столкнутся. Будет ли это неловко? Случится ли разговор? Или оба сделают вид, что ничего не было? И как вести себя? Кивнуть? Пройти мимо?

По своему обыкновению, Юлий не знал, чего хотел больше, – замять эту историю или все-таки докопаться до правды. Мысли о блокноте не отпускали. Стоило только вспомнить эти рисунки, Юлий чуть ли не заливался краской. Было в этом что-то запретное, извращенное, но и опасное, конечно, тоже. Стоило, наверное, заявить о своей находке куда-то, но, когда однажды он представил себе, как идет в милицию и там рассказывает про мужика с его портретами, это желание тут же отпало. Меньше всего хотелось выглядеть посмешищем еще и в глазах людей закона.

Все эти нервные мысли изрядно портили Юлию жизнь. Он плохо спал, стал раздражительнее, много курил и все больше злился. В этот период Дима стал объектом почти что его ненависти – впервые кто-то занимал мысли Юлия, где раньше был только он сам.

Однако Дима больше ему не попадался, и это злило еще больше. «Скрывается, потому что стыдно», – самодовольно улыбался Юлий, сам понимая, что это определение точно не подходит Диме. Чего-чего, а стыда тот явно не испытывал – даже в тот момент, когда понял, что его грязный секретик раскрыли. Если бы Юлия застукали за чем-то подобным, он бы удавился, а Диме, похоже, было совершенно нормально выглядеть в чужих глазах каким-то извращенцем. Будто за ним стояла такая сила, какую неспособны пробить никакие сплетни и мнения других людей. Юлий так не умел.

Они не виделись недели три, пока не случилась очередная большая пьянка в общаге. Стоял ноябрь месяц – праздничные дни, и уставшие от учебы студенты решили устроить пир. Кажется, у кого-то был день рождения, но Юлий даже тогда не был уверен, у кого. Все просто собрались на общей кухне – алкоголя было много, как и народу. Юлий, к тому моменту уже прочно влившийся в студенченскую общину, тоже пришел.

Сидящего в углу Диму он заметил сразу и даже постарался уследить за лицом, чтобы не выдать ни своего удивления, ни волнения, которое стыдной волной тут же разлилось по телу. Это было так мерзко – дрожать как трепетная девица при виде какого-то мужика, что Юлий сразу решил: пусть Дима только скажет ему что-то – сразу отгребет. Это его, Юлия, территория, так что бояться ему было нечего.

Однако за весь вечер Дима не сделал ничего, за что к нему можно было бы прицепиться. Травил через стол своими темными глазами, бросая тяжелые, но короткие взгляды, так что даже поймать на них его было нельзя.

Сам же Юлий красовался: громко смеялся, умничал, то и дело шутил, пытаясь буквально объять всех присутствующих своим обаянием. Под залихватские крики соседей и однокурсников зачитал Саваша на отличном немецком, выпил пару рюмок водки на брудершафт… Но в очередной раз бросив взгляд туда, где сидел Дима, Юлий обнаружил его место пустым.

Тут же накатило разочарование. Юлий помрачнел, понимая, что весь его разухабистый спектакль не произвел на единственного важного для него зрителя никакого впечатления. Думать о том, зачем было вообще производить какое-то впечатление на Диму и не лучше бы радоваться отсутствию у того интереса к своей персоне, он не стал. Вечеринка тут же показалась глупой, окружающие – недостойными его внимания, а собственное поведение – ребячеством. Юлий быстро свернул разговор с одним незнакомых ему ранее, который сам же начал, и осторожно пробрался к выходу. Возникло острое желание оказаться где-то вне всей этой шумной тусовки, глотнуть свежего воздуха, может, послушать другую музыку – что-то тихое и лиричное.

Он выскользнул в коридор никем не замеченный и выдохнул.

Нужно было определиться, чего он хотел: то ли наведаться к Диме и что-то ему предъявить, то ли закрыться у себя в комнате, то ли нырнуть в унылую питерскую ноябрьщину, чтобы проветриться. Последний вариант обещал выдуть из головы все глупости, поэтому Юлий направился на улицу.

Огонек зажигалки гас все время, пришлось завернуть за угол, чтобы прикурить, а там – семь шагов до злополучной двери. Юлий не смог себя остановить, чтобы не оставить на ней грязный отпечаток подошвы.

Морось сыпала на лицо, от холода стало сводить пальцы, а все тело – мелко дрожать, когда Дима наконец открыл дверь.

– Все красуешься, муркель? – с откровенным смешком поинтересовался он.

– Тебе же нравится! – с вызовом брякнул Юлий, сам не понимая, зачем снова нарывается. – Или что?

Он глубоко затянулся и выпустил струю дыма прямо в лицо Димы.

– Нахрена ты приперся сегодня? – спросил он раздраженно. – И без того тухлый вечерок был.

«Какого хрена я вообще тут делаю?» – отчаянные звоночки буквально орали в его голове, но Юлий всегда был слегка ку-ку – и в хорошем, и в плохом смысле.

– Ну ты отлично изображал веселье, – тихо и будто бы угрожающе отозвался Дима. – Вот только пиздец тебе, и ты это знаешь.

В следующую секунду он резко шагнул вперед, выбил из пальцев Юлия сигарету и, вздернув его за ворот рубашки, затащил внутрь.

Дверь за ними закрылась: Юлий не ожидал, что после сумрака улицы здесь внутри окажется так темно. Повинуясь железной хватке, он слепо шагал вперед и мог лишь дезориентированно махать руками, когда ноги заплетались.

Внутри у Юлия разливалось какое-то мрачное удовлетворение. Будто целью его жизни было доказать, что Дима – неуправляемый псих – и вот наконец доказательство получено. Отчего-то мыслей о самосохранении в этот момент у него не возникло, хотя сама ситуация была, конечно, опасной.

– И что теперь? – нахально отозвался он, когда Дима затолкал его в свою комнату.

– Это ты сам решай, – хмыкнул тот. – Со мной все понятно, я ж дрочила и пидор. Или просто сожрать тебя хочу, – он усмехнулся так, что стало понятно – точно, хочет. – Хрен знает, что ты там еще нафантазировал.

Дима стащил с себя ботинки и только сейчас Юлий с ясностью осознал, что одет тот совсем не так, как он привык видеть. Рабочую робу сменила широкая толстовка с капюшоном и джинсы. Без привычного облачения Дима скинул разом лет пять, став больше похож на обычного человека, чем на монстра из университетской каморки.

Юлий выдохнул, вдруг решив для себя, что ничего страшного не случится. От чего возникла такая, не соответствующая никакой объективной реальности мысль, он не знал, но сразу стало легче.

Он легко прошелся по комнате и уселся на кровать.

– А на самом деле? – он кивнул Диме. – На съедение я не согласен. Есть что-то еще в меню?

– Вкусный хер, – Дима похлопал себя по ширинке.

Юлий сразу подумал – тот нарочно так сделал и сказал: похабно и грубо, чтобы смутить его, и, хоть каждый парень неоднократно слышал такие шутки, это все равно подействовало.

– Ты перепутал, это моя реплика, – не остался он в долгу. – Обычно сосут у меня.

Это было полнейшее вранье. Опыта ни в ту, ни в другую сторону у Юлия не было, но признаваться в таком он не собирался даже под страхом смерти.

Но сейчас страха тоже не было. Вероятно, из-за алкоголя или упрямства ему хотелось докрутить ситуацию до максимума, посмотреть, как далеко могут завести их с Димой взаимные провокации. Впервые в жизни он мог только догадываться об этом.

– Правда? – может, Дима и не поверил ему, но подыграл. – И как это было?

Он сел рядом, неожиданно осторожно чуть сдвинув ногу Юлия в сторону – тот по своей обыкновенной привычке всегда пытался занять как можно больше свободного пространства. Это прикосновение смутило куда больше нарочито пошлых слов, и Юлий немного растерял свою самоуверенность, прежде чем пустился сочинять.

– Всего не упомнишь, – лениво протянул он, откидываясь на кровать, – когда круто, а когда и не очень, сам знаешь, это особе мастерство. Однажды…

Юлий врал вдохновенно. Чего-чего, а болтать на любую тему он любил и умел. Вряд ли кто-то другой усомнился бы в его рассказе, но Дима был не «кто-то другой». В какой-то момент Юлий наконец осознал, что лежит на кровати у предположительного манька и рассуждает о минете. И тут же запнулся и покраснел.

Он завозился, чувствуя себя неуютно под чужим взглядом – пытливым, тяжелым, выжидающим.

– И что было дальше? – поторопил его Дима, вдруг прилаживая ладонь ему на колено – твердо так, без малейших колебаний, чуть сжал и провел снизу вверх, будто поглаживая. Хотя больше это напоминало захват, а не ласку.

Юлий дернулся и весь сжался. Вот оно – теперь уже точно нельзя было отрицать характер Диминого интереса. Юлий подумал было разобраться в своих собственных эмоциях по этому поводу, но времени на это не было.

– Ты не заставишь меня, – выдал он срывающимся голосом, – я не стану ничего делать!

Было неважно, что он сам пришел к Диме, терзаемый неясными чувствами, и что он сам только и делал, что пытался вывести его на более откровенные действия и эмоции. Было важно, что Дима обозначил себя – без шуток и угроз, по-настоящему, из преследующей Юлия мифической тени становясь угрозой реальной.

– Так ты пошутил, что хочешь, чтобы я тебе отсосал? – вдруг прямо спросил Дима.

Вопрос прогремел как разорвавшаяся бомба. Юлий вытаращил глаза, съехал к краю кровати и подтянул колени к груди. Со стороны это наверняка выглядело совсем глупо, но он уже не мог думать о том, как бы еще покрасоваться. В голове тут же предстала картинка того, что предлагал Дима, и от этого стало так жарко и волнительно, что Юлий чуть не задохнулся, просто забыв вовремя вдохнуть.

– Я… Ты серьезно?! – он наконец задышал. – Ты этого хочешь?! И сделаешь?!

– Муркель, – Дима вздохнул, – я похож на человека, который шутит?

Он снова протянул руку и поймал Юлия за лодыжку, дернул на себя, так что тот упал на спину, теряя координацию. И тут же снова задохнулся, придавленный весом тяжелого тела, что навалилось на него. Щеку обожгло прикосновение щетины, в губы горячо толкнулся чужой язык.

Юлий не хотел отвечать. Ничего крутого не было в том, что небритый мужик, не считаясь с твоим мнением, целует тебя. Да и поцелуем это назвать было трудно. Юлий тут же оказался весь в слюне, поту и с неожиданно стоящим членом. Димино желание было настолько очевидным, животным и конкретным, что Юлий даже растерялся. Он не мог представить, что его могут хотеть вот так. И это возбуждало еще больше. Отвечать толком не удавалось – Дима полностью завладел ситуацией, и все, что мог Юлий, надеяться, что его стояк останется незамеченным.

Наверное, это было какое-то психическое отклонение, из тех, что называют «девиациями», дабы смягчить диагноз. Определенно точно он не должен был так реагировать, как и приходить сюда, но, видимо, чувство самосохранения отправилось следом за здравым рассудком – Юлий буквально горел изнутри от этих жадных, нетерпеливых прикосновений, от грубых ласк, от собственного жалкого «не надо», на которое Дима не реагировал.

Он стянул джинсы Юлия до колен, облобызал бедра, накрыл член ртом сквозь трусы и так сильно сжал ягодицы, что не оставалось сомнений, какие красноречивые синяки должны будут остаться завтра на тех местах, где хозяйничали его пальцы.

Хотелось заорать, но кричать, что тебя насилуют, когда чужой рот насаживается на твой член, казалось несколько странным. Однако Юлий чувствовал себя именно так – с его телом сейчас делали лишь то, что хотели, а он сам оказался полностью подчинен чужому яростному желанию.

На задворках сознания мелькнула мысль, что все это совершенно неправильно, но тут же пропала, снесенная напрочь внезапной волной оргазма. Юлий не продержался и минуты, кончив в рот Димы, не предупредив его и не отстранившись.

Эффект был таким мощным, что его даже слегка подкинуло на кровати. Тело из напряженного сделалось мягким и будто совершенно лишенным мышц. И только сердце стучало отчаянно-бешено, словно он только что сдал экзамен. А скорее – провалил.

Какое-то время он лежал, оглушенный своими чувствами, когда наконец понял, что Дима не планирует на этом останавливаться. Он почти содрал с Юлия рубашку и теперь мокро целовал грудь и ключицы, притираясь пахом к бедру. Его руки казались очень горячими, а движения – чуть сердитыми, будто Дима был недоволен чем-то.

И это тут же отрезвило. Юлий вдруг сообразил, что Дима наверняка все это затеял не из соображений благотворительности, и за минет придется чем-то платить.

«Натурой!» – подсказал он сам себе и тут же начал уворачиваться.

– Хватит! – пришлось заорать, чтобы хоть как-то привлечь внимание Димы.

От его возгласа тот вздрогнул и поднял голову. Чужие брови недоуменно сошлись на переносице, но вопреки грозному виду, он поинтересовался спокойно и даже мягко:

– Что случилось, муркель?

– Это! – Юлий вытаращил глаза. – Ты что думаешь, я буду делать это с тобой?!

Разумеется, Дима именно это и думал, но вот так просто сдавать оборону Юлию казалось неправильным. Он понимал, что теряет контроль над ситуацией (строго говоря, этого контроля у него никогда и не было), и это пугало.

– Нет, – твердо заявил он, отползая от Димы и пытаясь разобраться в расстегнутой рубашке.

Дима выглядел несколько дезориентированным: огляделся, потер ладонями лицо, стащил с себя толстовку.

– Жарко, – нехотя пояснил он, потому что Юлий в ответ на этот жест еще больше напрягся. – Мокрый весь.

После этого Дима поднялся и облачился в привычную взгляду рабочую куртку. Порыскав по карманам, он выудил пачку сигарет.

– Чтобы, когда я вернусь, тебя тут и след простыл, – предупредил он, прежде чем скрыться в коридоре.

– Какого вообще… – начал было Юлий, но его никто не услышал.

Он застыл на кровати со спущенными штанами, весь мокрый, будто оттраханный, и злой. Злило его одновременно собственное дурацкое поведение и реакция Димы. От чего-то стало обидно, что тот вот так ушел и даже не попытался… уговорить Юлия, что ли. Будто тем самым разрушилось какое-то очарование момента, хотя вообще-то никакого очарования в том, что тебя лапает малознакомый мужик, быть не могло.

Юлий сердито оделся, хмурым взглядом оглядел комнату, особенно – кровать. Ты смотрелась кошмарной уликой и выглядела настолько развратно-вызывающей, что у Юлия тут же снова потяжелело в паху.

– Нет уж, – сердито сказал он сам себе и быстро вышел, стараясь не думать о том, что это снова больше всего похоже на бегство.