За гранью грань

Глава 2

Очнулась от холода. Сначала решила, будто попала в загробный мир, тот самый легендарный, в который никто на словах не верил, но все внутри боялись, но потом сообразила: души ничего не чувствуют. Значит, жива. Или мы ничего не знаем о мироздании.

Тело ломило, ладони горели, тяжелые веки не желали разлипаться.

С трудом пошевелила пальцами. Кажется, подо мной камень. Гладкий камень. А еще какая-то жесткая ткань. Странно, берег не скалистый, а уж ковру – та ткань, безусловно, ковер с коротким ворсом, – на улице точно не откуда взяться. В замке тоже нет подобных вещей. Где же я тогда?

Преодолев боль, разлепила глаза. Оказалось, я лежу на лестнице. И не обычной, деревянной, а мраморной. Подо мной действительно ковер – практически гладкий, зеленый. Чтобы не сползал, он крепился к лестнице специальными бронзовыми штырями, продетыми через парные кольца, ввинченные в камень. Рядом с левой рукой как раз такое кольцо.

Дуло от окна. Оно распахнуто настежь. Что за ним, не видела, только слышала: пели птицы, шелестела листва.

Взгляд выхватил странную деревянную решетку под окном. Она скрывала странный короб, от которого разбегались по стене и уходили в пол не менее странные трубы. По виду на водопровод похоже, но зачем на лестнице водопровод?

Попыталась сесть. Это далось с трудом и не с первого раза. Потирая виски, раздираемые страшной головной болью, прислонилась к металлическим перилам.

Итак, внизу – межэтажная лестничная площадка. Наверху, кажется, еще одна. Всего пролетов восемь, значит, в доме четыре этажа. Не замок, но и не особняк. В Вердейле нет домов выше трех этажей: слишком дорого. Значит, я попала за море. Но откуда тогда цветочки на потолке – живописная гирлянда на бежевом фоне. Никогда таких не видела. И стены не каменные, не панелями облицованы, а цветные, бежевые. Кажется, штукатурка. Определенно, в людских землях так не строят. Тогда где я? У темных? Тем более нет. Они живут в угрюмых замках, а тут в окно целый отряд без труда влезет. И стекла такие огромные, прозрачные. У нас переплеты мелкие, мир через них видится в сиреневом цвете: стекла искажают свет из-за примеси марганца.

Оглядела себя: вдруг тоже изменилась? Вроде нет, только руки в синяках, а платье порвано и в грязи. Оставалось только гадать, где навсей и что он со мной сделал.

– Очнулась?

Вздрогнула и вцепилась в перила. Пошарила рукой на груди и обомлела. Медальон, его нет!

– Добро пожаловать! – с издевкой приветствовал Геральт. Судя по всему, он стоял этажом выше.

– Куда? – испуганно поинтересовалась я и задрала голову. Нет, не видно.

– Ко мне домой. Тебе понравится, обещаю.

От глумливого «обещаю» жить расхотелось.

Геральт спускался медленно, видимо, чтобы нагнать еще большего страху, но достиг иного эффекта: недоумения. Даже ущипнула себя, чтобы понять, не сплю ли. Просто выглядел темный в высшей степени непривычно. Обут в подобие обрезанных по голени сапог на шнуровке. Начищенные до блеска, из гладкой черной кожи, они отражали солнечные блики. Несомненно, не работа людских кустарей! Выше шли штаны из серого тонкого материала с продольной складкой. Хоть и свободные, они идеально сидели по фигуре. У пояса – два прорезных кармана. Сквозь специальные полоски ткани продернут ремень с простенькой пряжкой. Никаких волчьих голов – полукружье металла и язычок. В штаны заправлена рубашка с кармашком. Вместо шнуровки пуговицы до ремня. Такие мелкие, что невольно пожалела мастериц, которые шили чудо-рубашку. Но это еще что – на манжетах поблескивали странные украшения, походившие на зажимы, только золотые, с камушками.

– Ну, чего уставилась? – невежливо прервал осмотр навсей.

Внешность его тоже претерпела изменения: побрился, постригся, избавился от «синяков» под глазами. А еще от Геральта приятно пахло. Чем, понять не могла, пестрая смесь ароматов. Работа парфюмера, а не вытяжка вереска или ириса. Странно, я полагала, мужчины не душатся.

– Аа-а, – с ленцой протянул Геральт, окинув презрительным взглядом, – вы ж до сих пор в бредни верите. Навсеи, замки, казематы, хлев… Увы, дорогая, мы живем совсем не там и совсем не так. Ланги, они такие наивные и отсталые, до сих пор паровое отопление не изобрели.

– Что? – недоуменно переспросила я, окончательно перестав что-либо понимать.

Ошейник, кстати, Геральт снял, вместо него темнела повязка.

– Ничего! – передразнил темный и встал напротив меня. От его взгляда стало не по себе: будто сначала одежду снял, а потом и плоть до костей. – Юбку задери.

– Зачем? – На всякий случай прижала платье к коленям.

– Хочу посмотреть, не кривые ли ноги. Давай, или сделаю сам, – мрачно поторопил он.

Разумеется, и не подумала подчиниться. Тогда навсей со смешком ухватил за талию, задрал юбки и ощупал бедра. Я попыталась извернуться, дать ему коленом, но в итоге оказалась прижатой к перилам. Голова опасно запрокинулась, грозя падением.

– Ну, отпустить тебя?

Геральт поднял, как котенка. Ноги болтались над пустотой. Посмотрев вниз, поняла: упаду – разобьюсь. Внизу мозаичный каменный пол, а лететь два с половиной этажа. Потолки в доме высокие, шансов выжить мало. Даже если вдруг, останусь калекой.

– Нет, – сдавленно пробормотала я и взмолилась: – Пощадите!

– Уже пощадил, раз здесь. – Темный поставил обратно на ступеньку. – Сестренке не повезло, а вот ты счастливица.

– Алексия, она где?

Догадываюсь, что мертва.

На глаза навернулись слезы. Почему я не стихийница? Тогда призвала бы силу и расправилась с напыщенным навсеем.

– Ублажает всех желающих, – равнодушно ответил Геральт. – Для иных целей непригодна.

– А я? – пискнула, не узнав собственного голоса.

Перед глазами вставали кошмары. О развлечениях навсеев ходили жуткие байки, это хуже пыток.

– Посмотрим. – Геральт знакомым жестом коснулся губ. – В любом случае оставлю себе. Дальше только от тебя зависит. Можешь остаться игрушкой, можешь подняться до наложницы. Пока же тебя учить и учить.

– Чему учить и чем наложница лучше игрушки? – пока я не видела разницы.

– Узнаешь, – напустил туману навсей. – Наложницы детей рожают – почетная и важная миссия. Думаю, справишься. Здоровая, на мордочку симпатичная, покладистая. Сколько твой отец убил? Столько и родишь.

– Я не смогу столько! – ужаснулась незавидной перспективе.

Действительно, не смогу, даже если каждый год. Это же сотни! Ну, полсотни точно. Я же от силы двадцать за сто лет выношу, и то если организм справится. Вопреки всеобщему мнению, частые беременности не полезны.

– Значит, сколько сможешь, – равнодушно ответил Геральт и подчеркнул, видимо, желая, чтобы прониклась благодарностью: – Хоть и забрал ради детей, до совершеннолетия обожду. Но только с ними.

От намека, таившегося за этими словами, стало не по себе. Навсей между тем хлопнул в ладоши и велел кому-то вымыть и переодеть меня.

– Учить начну вечером, – предупредил темный.

Он глянул так, что поняла – вечер вряд ли переживу. В зеленых глазах плескались презрение и ненависть. Одно сжигало, другая замораживала. Оставалось только гадать, почему меня не убили во время перехода, не выпили всю жизнь и силу без остатка.

Волновала судьба сестры. Видимо, навсей хитростью заставил ослабить действие ошейника или… Закрыла лицо руками и завыла. Я сама виновата! Пожалела, проложила ткань – и убила сестру. Только сдается, погибла не только она.

– Страшно, ланга? – Геральт упивался моими терзаниями.

Похоже, он передумал уходить. Как же, такое представление! Рука с перстнем-печаткой потянулась к щеке. Отшатнулась, но темный все равно ухватил за лицо и заставил смотреть в глаза. Нервно сглотнула, приготовившись к боли, однако ее не последовало. Навсей просто смотрел, гипнотизируя ледяными глазами. Мнимое спокойствие: видела, как дергается жилка на шее, как заострились скулы. Я сейчас олицетворяла всех светлых и, похоже, отвечу за погибших темных на нашем дворе.

– Симпатичная мордашка! – Губы Геральта скривились в усмешке. – Напомни, сколько тебе лет?

– Шестнадцать. – Слова застревали в горле.

– Люблю девочек! – бархатным баритоном мурлыкнул навсей. – У них нежные цветочки, одно удовольствие срывать. Тебе тоже понравится, жалостливая ланга. Только благодаря сочувствию и жива. – Темный отпустил, и я с облегчением перевела дух. Пусть ненадолго, но все же. – Но пальчики хорошо помню.

Плохо. За простыми словами скрывалась угроза, не оставлявшая сомнений в сути будущих развлечений. Ох, какие после этого дети? Живой бы остаться!

Пока Геральт занимался запугиванием, к нам незаметно подошла служанка в синем платье и белом переднике, лежавшем странными четкими складками. Волосы гладко зачесаны на затылок и собраны в пучок. У нас так не ходят. И губы не красят. Юбка не до полу, до лодыжек, из-под подола выглядывают тонкие, явно не шерстяные чулочки и туфельки с пряжками. Странная мода. Наши женщины носят платья свободного кроя на шнуровке, тут же все по фигуре, как застегивается, непонятно.

– Вот, – ткнул в меня пальцем темный.

Служанка стрельнула глазами. Показалось или у нее с хозяином что-то есть? Ну да, навсей же, они неразборчивы в любовных связях. Наморщив носик, горничная презрительно выпятила нижнюю губу. Видимо, по ее мнению, я нечто жалкое и кошмарное.

– Сможешь привести в порядок?

Позабыв о страхе, обиженно фыркнула. Да, платье порвала, испачкала, но не уродина же! И неприлично, между прочим, обсуждать человека в его присутствии.

– Какие-нибудь особые пожелания?

Служанка достала из-под передника скрепленные тончайшей проволокой листы бумаги, в осьмушку обычного листа, и кусочек дерева, на поверку оказавшийся пишущим грифелем.

– Пока нет. Вымыть, переодеть, причесать и привести к ужину. Можешь рассказать, куда она попала, а то дуреха не сообразила.

Горничная присела в реверансе и кивнула мне:

– Идемте, госпожа!

Опасливо косясь на скалившегося Геральта, которого, несомненно, забавляло происходящее, поплелась за служанкой наверх.

Ой, а на этажной площадке окно витражное! Не удержавшись, подошла, чтобы лучше рассмотреть рисунок: венок из роз. Служанка терпеливо ждала, со скучающим видом взирая на потолок.

– Это загородный дом… – Горничная осеклась, видимо, не зная, можно ли называть фамилию и титул, – …его сиятельству, в общем, – нашлась она. – Тут парк красивый, погуляете. Дальше леса, где его сиятельство охотится. До города тоже недалече, верхами к ночи добраться можно. Почтовый двор в Миредене, захотите письмецо родным отправить – через конюха нашего можно, только разрешения у его сиятельства спросите.

Час от часу не легче! Какой парк, какой почтовый двор, какие леса для охоты? Навсей – граф?! Это загородный дом? Разве темные не в родовых замках живут? Ничего не понимаю. Тут все другое, настолько другое, что даже у людских магов нет, тех, которые за заливом живут.

И парк чудной. Из окна видела ровные дорожки, стриженые деревья и кусты, а еще разные беседки, фонтаны. И все тянулось насколько хватало глаз. На горизонте никаких башен, все мирно, буднично. Дом опять-таки никак не защищен. Такой любой отряд захватит за полчаса.

– Потом посмотрите, госпожа.

Похоже, горничной надоело ждать, и она потянула меня за рукав.

Комната оказалась шикарной. Стены обиты тканью в цветочек, светло, уютно, а на стене – картины. У нас вешали портреты, тут – разные виды и жанровые сценки. К примеру, река с водяной мельницей и мальчик с собакой. Пол не каменный, деревянный, мебель – легкая, ажурная. Мне, привыкшей к прямым линиям, казались в диковинку все эти завитки и разноцветные вставки. Раскрыв рот, смотрела на кровать под пологом. На такой только принцессе спать! Покрывало шелковое, тоже с цветочками, на столбиках – фигурки детей.

Для чего шкафчик с мелкими ящиками и столешницей – не поняла. Горничная назвала его бюро. Потом сообразила: на нем пишут. Хихикнув, служанка показала занятное перо – трубочку, заключенную в футляр из ясеня. Она смотрела на меня как на несмышленого ребенка, значит, все эти вещи привычны для мира навсеев. Если так, вынуждена признать – они намного умнее.

– А где же замок его сиятельства? – воспользовавшись доброжелательностью горничной, продолжила расспросы.

– Какой замок? – нахмурилась та. – Нет у него никакого замка. Поместье и городской дом есть, замка точно нет.

Ничего не понимаю! Светлые ведь взрывали именно замки темных. Конечно! На меня в который раз снизошло озарение. Мы в другом мире, том мире, где темные живут, в нашем же только воюют. Понять бы зачем. Если так, я попала сюда через очень сложный портал. Он стационарный, а не самодельный, наверняка занимает целую комнату, как в святилищах. У Геральта с ним связь на уровне крови, иначе без настройки через миры не прыгнешь.

Сколько же еще тайн хранят навсеи? Оказалось, немало. И мылись они не в корыте, а в специальном бассейне, и слуги воду не носили, даже не грели магией, а просто поворачивали нужный рычажок.

От скорбных мыслей о горестной судьбе Алексии да и своей собственной тоже отвлекли баночки на полочках – разнообразные эфирные масла и странные субстанции, дававшие приятную пахучую пену.

Для мытья мне выдали не ветошь, а кусок прессованных водорослей, которые горничная назвала мочалкой. Хоть мыло оказалось знакомым, лавандовым. С удовольствием намылилась, окунулась в теплую воду… и разрыдалась. До этого внутренние переживания сдерживало любопытство, а теперь они вырвались наружу.

Алексия, бедная Алексия! Жива ли она еще, можно ли ей помочь? Вдруг, если разрешу Геральту творить разные непотребства, он сохранит сестре жизнь? Усмехнулась. Дурочка, он и так будет делать, далось навсею твое согласие! И сам, и с друзьями – или как там у темных принято? Одна надежда, Геральту нужны дети, и он не станет пытать. Ничего, потерплю.

Снова всплыли в памяти скупые строки фолианта: «Темные столь безнравственны, желания их столь низменны, что невозможно представить. Они связывают пленниц и вступают с ними в близость всеми противными природе способами. Поговаривают, навсеев возбуждает вид крови, но, так или иначе, женщины после близости не способны двигаться». Скоро я во всех подробностях узнаю все эти способы. Надеюсь, умру быстро. Пусть уж лучше сразу сильное кровотечение, чем мучения до рассвета.

Горестные мысли прервало покашливание служанки. Она принесла полотенце и чистую одежду. Взглянув на нее, пришла в замешательство. Как это надеть? Ничего знакомого.

– Или вам пеньюар подать? – щебетала горничная.

– Пень… что? Нет, не надо!

Мало ли что за зверь такой.

В итоге меня одевала служанка, попутно называя предметы одежды. Сначала панталоны – нечто вроде нашего нижнего белья, только тоньше, длиннее и кружевом отделано. Потом корсет – конструкция из ткани, шнуровки и зашитых в ткань металлических пластин, которая утягивала талию, выпрямляла спину и приподнимала грудь, выставляя добрую половину на всеобщее обозрение. Затем чулки – тончайшие, шелковые, крепившиеся с помощью завязочек и крючочков к специальному поясу, выглядевшему крайне развратно: одно кружево. Далее – нижняя юбка из батиста, которую, казалось, поставь – будет стоять. Горничная обмолвилась – она накрахмаленная. И, наконец, голубое платье точно по фигуре с полукруглым вырезом и хвостом из складок на попе. По словам служанки, последняя мода. В качестве обуви выдали туфельки на среднем каблучке. Они оказались не в пример удобнее тех, в которых некогда танцевала на балах.

– Женские дни у вас когда? – без стеснения поинтересовалась горничная, зачесывая волосы на затылке. Похоже, распущенные тут не носят, а обязательно скрепляют шпильками и разными заколками. На моей голове и вовсе соорудили «ракушку».

Покраснела и промолчала.

– Мне нужно знать, когда вам пакетики принести, – настаивала служанка. – Опять-таки его сиятельство спросит. В такие дни на обычном белье спать нельзя, да и может не захотеть его сиятельство пачкаться, другую наложницу выберет.

– То есть она у него не одна? А как ее сиятельство относится к такому… гарему?

Даже прислуга в курсе, что я не гостья, а постельное развлечение. Теперь понятно, отчего горничная свысока смотрела. Мерзко-то как!

– Не знаю, – пожала плечами служанка. – По-разному, когда больше, когда меньше. Ее сиятельство подобные пустяки не волнуют. Вы ведь ланга, поэтому не понимаете. – Девица снисходительно растянула губы в подобии улыбки. – Это у вас жена для детей и попыхтеть под одеялом, а у нас жена может в спальню ни разу не пустить, если супруг не достоин. И ни полслова муж возразить не может.

Ну и мир! Пока я решительно ничего не понимаю. Видимо, у навсеев общество иначе устроено. Жены детей не рожают, мужья первую ночь вымаливают и кучу наложниц имеют. Но как послушать, это мы ущербные, а не темные. Серые, отсталые, достойные жалости.

– Ужин подают в восемь, – поставила в известность горничная.

А сейчас сколько? Солнца не видно, а без него время не определить. Оказалось, можно: навсеи умели изготавливать крошечные часы, только не с одной стрелкой, как у нас, а с двумя. Первая, короткая и толстая, показывала часы, вторая, длинная, – минуты. До восьми еще целых три часа.

Из комнаты меня не выпускали, заперли, поэтому вынужденно осматривала свои хоромы. Спальня, гардеробная, ванная. И везде – непонятные штучки. Дерни – откроется, поверни – потечет вода или нагреется металлическая пластина за деревянной решеткой – близняшка той, которую видела на лестнице. Теперь-то поняла, она обогревала жилище. И никаких каминов, печей!

Гардеробная оказалась пуста, только сиротливо висело коротенькое платье с запахом из атласа длиной по колено. Неужели и такое тут носят? Держалось оно за счет пояска.

Ни одной книги, даже пялец нет. Оставалось только смотреть в окно на ряды стриженых кустов и лабиринт аллей. Повторюсь, я не стихийница, а лекарь, то есть максимум огонь в камине зажечь умею. С такими способностями не сбежишь.

Время тянулось мучительно медленно, поэтому обрадовалась, когда в замке заворочался ключ и вернулась горничная.

– Его сиятельство приказали перед ужином надеть, – она протянула мне сверток. – Категорично приказали.

– То есть? – не поняла я.

– То есть проверит, – равнодушно ответила служанка и неожиданно снизошла до совета: – Вы не противьтесь, его сиятельство наиграется – потом дети пойдут, вздохнете с облегчением.

– С чего ты взяла, будто он?.. – Густо покраснела.

Дожила, прислуга обсуждает со мной же, как меня станут насиловать!

– Наложница ведь, – пожала плечами горничная. – Странно, – вслух рассуждала она, – его сиятельство взял в наложницы лангу. С ними обычно расправа недолгая. В любом случае, жизнь лучше смерти, госпожа, – подмигнула служанка и будничным тоном, будто речь шла о покупке мяса на рынке, доложила: – Его сиятельство велел передать – ваша сестра мертва.

Последняя надежда рухнула. Я упала на кровать и заревела. Так и пролежала оставшиеся два часа, оплакивая Алексию. Даже сверток не развернула. Плевать, что в нем, пусть навсей наказывает, хоть до смерти забьет.

Вновь заслышав скрежет ключа, даже не вздрогнула. Служанка несколько раз окликнула – головы не повернула. Так и лежала в обнимку с подушкой.

– Ну вот, всю прическу растрепали, глаза красные! – укоризненно причитала горничная.

Во мне зрела злость. По какому праву эта навсейка смеет меня трогать, надсмехаться, указывать? Кто она? Служанка? Так пусть и ведет себя соответственно. Откинула волосы с лица, села и велела мерзавке убираться вон.

– Может, я и наложница, но ты все равно прислуга.

– Я ваша горничная, госпожа Дария, – ничуть не смутилась нахалка и протянула носовой платок. Тоже необычный, как и все в этом мире, – кипенно-белый, с дорогущим кружевом по краям. У нас такие на свадьбу шили в качестве приданого. – Его сиятельство просил вас опекать.

– То есть шпионить? – сникла я.

– Лечить, помогать, одевать, отвечать на вопросы. Вы ту вещь надели? – служанка ткнула пальцем в сверток.

Мотнула головой и, вспомнив об Алексии, снова уткнулась в подушку. Прежде бы ужаснулась обмолвленному вскользь «лечить», а теперь все равно.

Зашуршала бумага, и рядом со мной легло что-то темное. Любопытство взяло вверх, и я глянула на содержимое свертка – конструкцию из двух ремешков. Верхний расстегивался, а нижний крепился к нему заклепками. Отдаленно похоже на уздечку.

– Это вместо панталон, – услужливо подсказала горничная и тактично предложила: – Я отвернусь, а вы наденьте.

Я – это? Щеки залились румянцем румянцев, вспомнился утренний разговор, когда Геральт тащил к берегу: «Нравятся ошейники?» Вот и расплата за горло навсея. Если узнает хоть кто-то – проклянут, из рода вычеркнут. Гадость, непотребство, пусть сам такое носит! Распалившись, швырнула конструкцию на пол.

– Его сиятельство проверит, – напомнила горничная. – Господин очень не любит, когда не выполняют его распоряжения.

Я не пошевелилась, сгорая от возмущения и стыда. Предложить надеть подобную вещь девушке – непростительное оскорбление. Воистину, навсеи – извращенцы! Это не «пояс верности», это пояс похоти!

– Кожа мягкая, тонкой выделки, – уговаривала навсейка, любовно поглаживая предмет местного дамского туалета. – Не натрет, зато так возбуждает!

– Что делает? – не поняла я.

Меня одарили изумленным взглядом, каким смотрят на того, кто не умеет ходить.

– Как вы, бедные, размножаетесь-то и удовольствие получаете? – сочувственно вздохнула горничная, но тему замяла.

Я перевела дух, позволила себя умыть и заново причесать. Только расслабилась рано: служанка задрала юбки и насильно сдернула панталоны, даже вскрикнуть не успела. Попыталась вырвать белье из рук мерзавки, та только заученно повторяла: «Не могу отдать до утра, госпожа», – а потом и вовсе ушла. Вместе с панталонами!

Выбор невелик: либо без белья вовсе, либо с поясом шлюхи. Подумав немного, обреченно позволила ремешкам коснуться нежной кожи. Они сразу впились между ягодиц да и в другом месте терли. При движении ремешки ерзали, давили между ног, вызывая странные ощущения. А еще они не полностью скрывали «срамное место». Я пробовала так и эдак – бесполезно. Сзади и вовсе будто голая.

– Ну, готова? – Дверь распахнулась, и на пороге возник Геральт.

Он успел переодеться и теперь красовался зеленой рубашкой и светлыми штанами прежнего кроя. В наглухо застегнутом вороте блестела большая булавка с яшмой. Навсей окинул пунцовую меня пристальным взглядом. Следующий приказ поверг в оцепенение:

– Юбки задери!

Кажется, краснеть дальше некуда, но я покраснела, даже язык отнялся.

Геральт, выждав для порядка, шагнул и безжалостно обнажил развратную вещицу. По губам навсея скользнула улыбка. Он погладил по попке и отодвинул ремешок между ног, чтобы коснуться пальцем нежного местечка. Взвизгнув, встрепенулась и ударила навсея по лодыжке. Тот зашипел, но палец убрал и вернул ремень на место.

– Долго придется учить, – констатировал Геральт. – Начнем со стеснительности. Пошли есть.

Что я могла? Покорно поплелась за мучителем, тайком поправляя ерзавший ремешок. Кожа под ним горела, только странно, не от боли. А еще там отчего-то стало влажно. Одним словом – срам! А навсей наслаждался. Довольная улыбка не сходила с лица.

– Нравится ошейничек? – Он неожиданно остановился и обхватил за талию.

От близости Геральта и сознания того, что навсей может взять силой в любой момент, стало страшно. Даже приятный запах, исходивший от темного, не успокаивал, наоборот, заставлял брыкаться.

– Дергаться будешь, когда насажу! – рыкнул навсей. – Запомни, здесь ты не дочка магистра Онекса, а пленная ланга. Наверное, понимаешь, как сильно мы вас любим?

Кивнула и сглотнула, встретившись с полными ненависти глазами Геральта. Точно так же он смотрел, когда я пришла его лечить. За доброту навсей отплатит кровью и унижением. Мелькнула мысль: наверное, Алексия издевалась? Как иначе она принудила спать с собой – только разными зельями. Мужчина желал телом, но не головой. Еще один повод для ненависти.

Пальцы навсея разжались, и я с облегчением отпрянула. Сердце колотилось в горле, кончики пальцев онемели.

– А ты знаешь, что вовсе не светлая, ланга? – огорошил Геральт.

Взгляд его вновь стал холодным и чуть насмешливым. Приступ ярости прошел.

– А вы не темный? – с сомнением переспросила я.

К чему он клонит? Лихорадочно припомнила историю семьи и мотнула головой. Нет, мать родила меня от отца, тут и сомневаться не в чем. В роду у нас никто на той стороне не бывал, а те, кого насиловали темные, не возвращались. Мертвые навеки оставались в подземельях и на полях сражений. Мы до сих пор чтили память двоюродной бабки, которую, как Алексию, пустили по кругу. Раненую, прямо на горе трупов. Во всяком случае, так гласила легенда. Тетка же сложила голову в горах. Сражалась достойно, умерла с честью.

Геральт рассмеялся и непривычно ласковым жестом коснулся подбородка.

– Нет, милая, я темный. И то, чего ты так боишься, у меня есть. Мы обязательно все попробуем, медленно, не торопясь. Понравились трусики?

Мотнула головой. Жар снова прилил к щекам. Обсуждать подобные вещи не хотелось, но навсей не желал сменить тему. Как ему объяснить, что женщине не пристало даже подруге говорить о сношениях? Пусть их поэтично называли актами любви, по мне – от перемены слов смысл не меняется.

– Так почему не нравятся, ланга? – Геральт ухватил за подбородок, заставив смотреть себе в глаза. – Ответишь – вспомню, как тебя зовут.

– Они… они ничего не скрывают, – пролепетала я.

Навсей стоял так близко, что ощущала жар его тела. Меня колотило от ужаса и стеснения. Кажется, Геральт заметил и по-хозяйски обвил рукой за талию, тесно-тесно прижав к надушенной рубашке. Горячий пряный аромат против воли проникал в ноздри, заполнял сознание. У нас мужчины не душились. Ох, кажется, мне от этого запаха под юбками жарко.

– Ты стесняешься собственного тела? – удивился Геральт. – И чужого тоже, – с усмешкой припомнил он лечение, заставив прокусить губу от стыда. – Наверняка никогда себя не ласкала и не рассматривала.

Не врут фолианты, темные поголовно извращенцы! Какая приличная девушка станет заниматься подобными вещами?! Я лекарь, приблизительно знаю, какое оно и где, и то по описаниям: картинки фривольного содержания только для борделей рисуют – и довольно. Ласкают и рассматривают мужчины.

– Да-а, долго придется тебя учить! – разочарованно протянул навсей. Очевидно, он рассчитывал на девушку, подобную Алексии. – Хотя бы возбудилась? Дай-ка проверю. Если холодная по этой части, даже связываться не стану.

Сердце ухнуло в пятки. То есть он сейчас снова засунет палец туда и, если чего-то не найдет, убьет. Вседержители, как бы возбуждение сымитировать?!

Стойко стерпела поползновение Геральта между ног, только дыхание задержала, когда ремешок отодвинул. Палец погладил кожу и вынырнул из-под юбок. Навсей с глубокомысленным видом рассмотрел его и показал мне. Ничего необычно, просто чуть влажный. Гораздо интереснее печатка с графской короной. Раньше ее не было, точно помню. Значит, действительно граф, а от нас скрывал. Еще бы, его допрашивали бы тогда, дядя всю душу вытряс. Так же – пощада и Алексия.

Не дождавшись реакции, навсей вытер руку о штаны.

– Ладно, пошли есть. После пойдем ко мне заниматься. Предохраняться умеешь или врача позвать, чтобы средство подобрал?

Вседержители, да что за мир-то такой, если грязное белье на всеобщее обозрение выставляют? Разумеется, я знала пару средств, но… Объяснять темному ничего не стала: не поймет – и кивнула. Тот удовлетворенно кивнул и чинно подставил локоть, будто только что не вел себя как последний завсегдатай борделя. Я даже не поверила, покосилась исподлобья и получила в ответ улыбку. Не оскал, не ухмылку, а выражение человеческой доброжелательности.

– Не веришь, Дария? – вкрадчиво поинтересовался навсей и успокаивающе погладил по руке. – Видишь, слово я держу, у тебя теперь есть имя. Немало, правда?

Стиснула губы и напомнила:

– Вы убили мою сестру.

Геральт прищурился и положил мою ладонь на локоть. Пришлось сжать и вообразить себя принцессой, попавшей в плен к злому колдуну. Так чинно только на балах вышагивали, а тут по лестнице.

Внутри царила мешанина чувств. С одной стороны, страшно, с другой, обуревала злость на навсея, с третьей – любопытно. Мир темных казался сошедшим с книжных страниц, в нем воплотились мечты об удобстве и уюте. Надо признать, загородный дом Геральта обставлен со вкусом, а парк легко затмит королевский. Я, правда, никогда за заливом не бывала, сужу с чужих слов.

– Тебе напомнить, что делала твоя сестра? – склонившись к самому уху, шепнул навсей. Дыхание обжигало холодом. – Ты, между прочим, принимала участие в забавах. Наверняка зелье варила для сестричкиного счастья.

Вспомнилась сцена осмотра, жадный взгляд Алексии, с которым та взирала на мужское достоинство темного, его раны и мой палец между ягодиц. Навсей запомнил, хотя я действительно только смотрела. Темные ведь гордые, а тут такое унижение. За это, видимо, и расплачиваюсь. Но почему в его доме? Гораздо проще развлечься в нашем мире. Словом, куча вопросов без ответов, и два самых главных: почему Геральт в свое время попросил пощады и что намерен со мной делать?

– Нет! – с возмущением выпалила я, представив, чем занималась Алексия на кухне. – Это противно природе.

Геральт в который раз удивил:

– Знаю. На-ре побывало в твоем разуме. Только отвращение к желаниям сестры и спасло, – задумчиво протянул навсей, замерев на ступеньке. Я едва не полетела вниз, лишь локоть Геральта уберег от падения. – Но с ошейником ты сглупила. Если бы не слабость, убил бы. Разум нужно беречь, ланга.

Больше мы на эту тему не говорили. Более того, навсей одарил вниманием, сделал своеобразный комплимент: «Платье чрезвычайно идет к твоим зареванным глазам».

Столовая располагалась на первом этаже. По дороге успела свернуть шею, рассматривая лепнину холла, резьбу дверей и узор паркета. Немудрено, что днем я замерзла: лестница из чистого мрамора, белого, с темными прожилками. Слуги такие важные. Женщины все как моя горничная, кланяются, приседают перед Геральтом, мужчины в странной одинаковой одежде из облегающих брюк цвета палой листвы и «хвостатых» тесных куртках поверх белых рубашек.

– Это лакеи, – лениво пояснил навсей, кивнув на одного из слуг. – На них ливрея, форма такая. Верх – сюртук, низ – лосины. На ногах – туфли. Экскурс в одежду продолжить или горничную попытаешь?

Подумала и попросила рассказать. Вроде образованная, как-никак дочь магистра, а ощущаю себя полной дурой. Никаких сюртуков и лосин у нас и в помине нет, лакеев тоже. Геральт скорчил страдальческое лицо и обогатил запас знаний брюками, ботинками, запонками, зажимом для галстука и прочими диковинками. Не стесняясь, доходчиво разобрал мой наряд. Спасибо не показал.

И тут в мозгу кольнуло: я тут слушаю, раскрыв рот, доверчиво смотрю на темного, а сестра мертва. Даже не так: как можно оставаться настолько равнодушной к гибели близкого человека, спокойно сидеть с вероятным убийцей и обсуждать с ним туфли? Я ведь любила Алексию, а забыла за пять минут! Правильно навсей пощадил, нашел бесчувственную пару.

По щеке сползла слезинка. Отвернулась и тихо расплакалась. Диковинный мир будто полинял, утратил привлекательность.

– Оставьте меня в покое! Я не хочу есть, – замотала головой и попыталась спрятаться за лестницей.

Куда там! Навсей отловил, клещами вцепился в руку.

– Пустите! – отчаянно замолотила кулачками по груди. – Алексия… Вы убили Алексию!

Геральт встряхнул и, не обращая внимания на протесты и барабанившие по спине кулачки, потащил через анфиладу комнат.

– Какие ж вы, ланги, дуры! Одни постоянно ревут, другие мнят себя вершительницами правосудия. Умная бы глазки строила, лучше устроиться хотела, а ты!..

– А я не навсейка, чтобы под мужиком о смерти близких забыть.

Не знаю, что нашло, но ответила зло, с вызовом. И Геральту понравилось! Даже отпустил. Отправила смятую одежду и гордо подняла подбородок. Ноги под юбками тряслись, но темному не видно, пусть думает, будто я сильная.

– Я никак себя с вами вести не собираюсь.

Нужно еще что-то сказать, обидное. Или пригрозить местью за гибель Алексии, но подходящие слова не находились. Стояла и молчала, а минуты уходили. Теперь уж лучше молчать, глупо придумывать реплики после разговора.

Навсей посоветовал оставить мораль и терзания в Мире воды.

– Или на место Алексии хочешь?

Замотала головой и, вновь став покорной, поплелась в столовую.

Эх, будь в моей крови магия!..

Столовая превзошла самые смелые ожидания: огромная, белая, мраморная, с камином и мозаичными вставками панно. Стыдно, но сестра вновь из головы вылетела. Мое «Ах!» позабавило не только хозяина, но и слуг. А посуда! Серебро, фарфор! Даже трогать страшно.

– Прошу! – Геральт отодвинул стул с лировидной спинкой. – О еде не беспокойся, за тебя выберу я. В Мире воды так не готовят.

Мир воды – так вот как называют Умерру навсеи.

– Где мы? – Спрашивать так спрашивать, пока Геральт добрый. Кто знает, каким он станет вечером, когда начнет учить.

– В Веосе. Королевство такое. Или ты мир имела в виду? Вот его не назову.

– Потому что светлая? – без труда назвала причину отказа.

Логично. Вдруг сбегу, расскажу своим, и благоденствию Веоса придет конец. Хотя странно, конечно, отчего у навсеев с детьми проблемы, если тут тишь да благодать. Физиология? Однако тот же Геральт здоров, не бесплоден. Неужели жен завоевать не могут? По рассказам горничной, те независимы и капризны. Опять не сходится. Есть же наложницы, те точно отказать не могут. Однако факт остается фактом: темные превыше всего ценили потомство.

– Ты не светлая, Дария. – Вино заструилось по стенкам бокала. Один мне, другой – хозяину дома. – Ты ланга. Светлых в Мире воды нет, вы их всех истребили.

Окаменела. Нет, это неправда, навсей лжет!

– Вы серые, – с напором повторил Геральт и насильно вложил в руку фужер, – а не светлые. Те тихие, безобидные и наивные. Это их сгубило. Они спасли лангов от навсеев, совместно выгнали из Мира воды, ненадолго, правда, и пали жертвой вероломства. Если все еще сомневаешься, светлая ли, вспомни крюки во дворе. Как, по-твоему, могут ли служители добра так казнить даже злейших врагов?

Вздохнула и низко опустила голову. С этим не поспоришь. Методы зверские, дикие, но не верилось, будто мы не светлые.

– Газета, ваше сиятельство. – Лакей протянул Геральту поднос с прошитыми листами. Приглядевшись, увидела рисунки и странные буквы, выведенные удивительно ровным рубленым почерком чернилами черного цвета. – Что-нибудь еще?

– Заказ уже доставили? – Навсей отчего-то покосился на меня.

– Да, ваше сиятельство.

– Отнеси ко мне в спальню, потом разберусь. Больше ничего, можно подавать первую перемену.

Лакей кивнул и с гордым видом удалился. Геральт же, отпив из бокала, углубился в чтение. Шелестя страницами, он то хмурился, то хмыкал.

Медленными глотками пила вино и разглядывала газету. Чем больше смотрела, тем больше убеждалась – она не рукописная. Каким же способом тогда сделали картинки, написали текст, да еще на столь тонких листах? Жаль, ничего прочесть не могла: языка не понимаю. А ведь мы с темными на одном говорим.

– Совсем забыл! – Заметив мои мучения, Геральт на минутку отвлекся и окутал знакомым облачком на-ре. – Не убью, – успокоил он, – только заклинание наложу, пока наш язык не выучишь. Он древнее вашего. Пока же будешь читать моими глазами. Разумеется, – подчеркнул навсей, – пока разрешу. А разрешу всего на один вечер.

И тут превосходство! А ведь Умерра, она же Мир воды, возникла безумно давно. Видимо, недостаточно, судя по уровню развития Веоса.

Черная тень схлынула, ушла обратно в навсея, и набор символов в один миг превратился в слова. Статьи пестрили скандалами, светскими новостями, заметками о новых законах и прочем.

– Ее величество опять больна, – сокрушенно пробормотал навсей, показав портрет горделивой брюнетки в диадеме на первой странице. – Третий раз за месяц. Тебе не кажется подозрительным, Дария?

Неразборчиво промычала в ответ. Я в первый раз слышу о королеве, а тут меня о ее здоровье спрашивают. Пусть я целитель, но не заочный же!

– А мне кажется, – покачал головой Геральт. Здоровье монархини его не на шутку тревожило. – Кто-то жаждет ее смерти. Врачи разводят руками, а королева болеет все чаще. Ты задавай вопросы, – встрепенулся от собственных раздумий навсей, – потом некогда будет. Да и ротик другим займешь.

Темный чувственно облизнулся и заложил палец за пояс брюк, поглаживая ремень. Догадалась, он намекал на что-то неприличное. Краснеть уже устала: вино помогло немного расслабиться, хотя Алексия до сих пор не шла из головы. Воспользовалась щедрым предложением и спросила, как Геральта зовут на самом деле, кто он, женат ли, на каком положении тут я.

– Символ брака видишь? – Под нос подсунули знакомое кольцо с гравировкой. – Женат. Ты – наложница, то есть женщина, удовлетворяющая потребности тела и обеспечивающая продолжение рода младшими детьми, если таковые потребуются. Старших, тех, к кому переходит титул и закрепленное место при дворе, рожает жена. Разумеется, если пожелает. Предваряя вопросы: да, у меня есть сын. Фамилию не назову, имя настоящее. По титулу – граф. А теперь раздевайся.

– Что?! – ошарашенно выпалила я.

– Раздевайся, Дария, – нетерпеливо повторил навсей. – Разрешаю оставить чулки и трусики. Одеться разрешу, когда перестанешь смущаться. Учеба началась, дорогая, – глумливо подмигнул он и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. – Если разденешься, погуляешь со мной по парку. Одетая. Не станешь – изнасилую в присутствии слуг. Выбирай!

Вседержители, куда я попала? Жуткий темный, ни стыда, ни совести, ни сострадания!

– Это не шутка, Дария, – нахмурился навсей, встал и демонстративно потянулся к ширинке.

Пискнула и попыталась нащупать крючки на платье.

Раздевалась, вперив взгляд в пол. Кажется, Геральт сел обратно, повязал салфетку. Я же мучилась с крючками. Наконец платье с тихим шелестом упало на пол. Дальше нижняя юбка, но ведь под ней… Вздохнула и решила сначала оголиться сверху.

Снимать юбку, прикрывая грудь, оказалось сложно, но я справилась и, краснее зари, осталась стоять в чем мать родила: не считать же кожаную сбрую одеждой? Навсей довольно улыбался и внимательно рассматривал добычу. Она, то есть я, покрылась «гусиной кожей», сгорбилась, сжала бедра и прикрыла ладошками, что могла. Потом, догадавшись, села и постелила на колени салфетку. Уфф, внизу теперь ничего не видно, освободившейся рукой можно есть, вот только кусок в горло не лез.

– Тебе не нравится собственное тело? – поднял бровь навсей. – Упругая девичья грудь, идеально ложащаяся в ладони, крутые бедра с чудесной гладкой попкой, курчавый мысок, скрывающий…

– Не надо! – выпалила я и, позабыв о наготе, потянулась за вином: очень выпить хотелось.

Щеки горели. Я боялась оторвать взор от скатерти.

– Или тебе формы не нравятся? – не унимался бесстыдник. – Какие бы ты хотела? Запомни, Дария, – нахмурился он, мигом растеряв игривость, – не оденешься, пока не перестанешь краснеть и прикрываться.

Но как можно не стыдиться, если он смотрит, и слуги, те, которые грязные тарелки уносят и чистые приносят, с любопытством разглядывают? Видимо, придется просидеть голой до утра. Пробовала есть, не обращать внимания – никак.

Не знаю, сколько длилась бы пытка, если бы ни появление лакея. Тот с важным видом склонился перед Геральтом и протянул поднос с запиской. Вскинув бровь, навсей пробежал ее глазами и, кинув салфетку на стол, встал.

– Можешь одеться, – обернулся в дверях крайне озабоченный темный. – Перед сном возьмешь зеркало и внимательно себя рассмотришь. Завтра продолжим. Раз у лангов все запущено, оголишь за завтраком только грудь. Но условие другое: прикроешься ладошками, исполнишь любое желание.

После внимание уделили слугам. Геральт велел оседлать коня и не перестилать постель: ночевать дома он не собирался.

– Вас ждать к завтраку, ваше сиятельство? – вежливо осведомился лакей.

Он все еще стоял, ожидая распоряжений.

– Пожалуй, – задумавшись, ответил навсей.

Бросив на меня короткий пристальный взгляд, Геральт ушел. Я же совершила непростительный поступок: вместо того чтобы одеться, прокралась к окну, чтобы посмотреть, действительно ли он уехал. Благо слуги ушли и в столовой никого не осталось. Ускакал – ураганом пронесся по главной аллее. Значит, срочное дело, ради иных посреди ужина не срываются. Хорошо бы оно задержало навсея минимум на неделю!