За решеткой

Глава 1

Может, весь этот перевод был большой ошибкой. Сначала дом, потом непонятки с тем, с какого дня мне приступать к работе, теперь вечно растущая гора чувства вины из-за того, что я бросил свою маму в Мичигане. Чем больше она звонила, писала или оставляла сообщения, тем тяжелее и сильнее становилось это чувство вины. Я ей не отвечал.

Воротник черной футболки льнул к шее. Вопреки мурашкам на руках и постоянному стучанию зубов, пот стекал по спине и выступал каплями на висках. Мое тело превратилось в противоречивый комок нервов. Я опустил окно в своем джипе Вранглере, и резкий ветер растрепал мои волосы. Я вдыхал запахи свободы и перемен, впитывая предрассветную двадцатиградусную прохладу.

Техас. Я сбежал аж в Техас. Когда моя голова перестала кружиться, и тело получило небольшую передышку, позволяя мне подумать, я все еще не мог поверить, что бросил все и перетащил всю свою жизнь на другой конец страны.

Шоссе US-190 было относительно тихим в такой ранний час, и это меня спасало, потому что я уже пропустил вводную встречу с начальником тюрьмы и официально на 24 часа опоздал к началу работы. Я ехал с превышением скорости, свесив одну руку за окно, пока автомобиль быстро несся по дороге. Я решительно настроился приехать пораньше и спасти то, что еще оставалось от моей репутации. Не так я хотел начать новую жизнь.

На ладонях выступил пот, и они соскальзывали по рулю, сделавшись влажными. В животе кишели и порхали бабочки.

«Вдохнуть хорошее, выдохнуть плохое, — говорил я себе. — Вдохнуть. Выдохнуть. Здесь все будет иначе. Я об этом позабочусь».

Во-первых, погода мне уже нравилась. Солнце еще не поднялось, а я легко мог выйти на улицу без куртки. Огромный плюс. Дома считалось везением, если весной было хотя бы +15. Ночами температура все равно опускалась почти до нуля. Иней на ветровом стекле майским утром вовсе не был неслыханным. Но тут все иначе.

Тут рай.

Я опустил подбородок и позволил потоку воздуха из окна омывать меня.

Последние два месяца испытывали мою хрупкую решимость бесчисленными способами. Физически. Ментально. Эмоционально. И это еще до того, как я принял решение изменить свою жизнь и переехать на другой конец страны, чтобы работать в таком сложном отделении, с которым я еще не сталкивался. Не говоря уж об импульсивной покупке дома после нескольких коротких разговоров с риелтором и полудюжины не очень честных фото дома в интернете.

Не самое умное мое решение.

Так что я искал поводы для радости там, где их удавалось найти. А именно — в теплой техасской погоде.

Чем ближе я подъезжал к тюрьме Аллена Б. Полански, тем более скудным становился ландшафт. Редкие деревья усеивали горизонт слева от меня, их темные высокие силуэты едва виднелись на фоне неба цвета индиго. До рассвета оставалось сорок минут, первые признаки наступавшего дня виднелись в том, как небо меняло цвет на востоке.

От моего дома в Оналаске до тюрьмы было двадцать минут езды. Двадцать минут по почти голому пейзажу. Дорожные знаки по бокам шоссе предупреждали о том, как рискованно подбирать автостопщиков в такой близости к тюрьме строгого режима.

Не то чтобы побеги из тюрем случались так часто, но береженого Бог бережет. Предупреждения были оправданными. Хотя я не слышал, чтобы здесь происходило что-то громкое с тех пор, как Техасская Семерка сбежала из тюрьмы Джона Б. Конналли в 2000 году.

Это было почти двадцать лет назад. Тогда мне было двенадцать, и я понятия не имел, что в будущем стану работать тюремным надзирателем.

Поскольку в Оналаску я приехал вчера поздно вечером, это мой первый визит в тюрьму Полански. Я увидел вдалеке яркие прожекторы еще до того, как различил высокие заборы с колючей проволокой и неприступные бетонные стены моего нового рабочего места. Эти прожекторы палили как полуденное солнце. Никак нельзя было не заметить грозное здание на горизонте, и ничто не маскировало ужасы, происходившие в его стенах. Оно ясно и громко кричало о своем присутствии и предназначении всем, кто проезжал мимо. Вышки охраны выделялись как маяки, расставленные через определенные интервалы вокруг тюрьмы и обслуживаемые охранниками с автоматическими винтовками, которые готовы были при необходимости пустить оружие в дело.

Я заехал на большую парковку и нашел свободное место примерно в семи метрах от охраняемых ворот, где надо будет решить вопрос с пропуском, ибо я еще не получил служебный бейджик, униформу и другие атрибуты тюремного надзирателя.

Я выключил двигатель и взял рюкзак с небольшим количеством личных вещей, которые планировал хранить в шкафчике, а также со своим ланчем.

Я вышел из джипа и посмотрел на внушительное здание, которое как страж маячило в предрассветном сумраке. Оно было окутано тишиной и требовало наивысшего уважения. Ощущение надвигающейся опасности пульсировало на открытой земле. По словам моей мамы, для такой работы требовался особый склад характера, и она мечтала, чтобы я был не таким.

От зловещего холодка выступило еще больше мурашек, и волоски на руках встали дыбом. Я потер свою кожу, избавляясь от нервозности и подмечая сходства и различия со своим предыдущим местом работы.

Меня предупреждали, что перевод из тюрьмы общего режима в колонию строгого режима потребует адаптации. В то время предупреждения на меня не подействовали. Я решительно настроился на перемены, чего бы это ни стоило. Когда открылась вакансия надзирателя в камере смертников, ничто не могло меня отговорить. В то время мне казалось, что даже Техас расположен недостаточно далеко, чтобы убежать от моих проблем.

Я пересек парковку и подошел к охраняемым воротам и сторожке, где меня встретил офицер с обвисшими щеками и упитанным пузом. Кожа на его лице была рыхлая и с мелкими шрамами, скорее всего, от подросткового акне без лечения.

— Доброго денечка, — он склонил голову в кивке и посмотрел на меня. По взгляду было ясно, что он признал во мне работника, а не излишне нетерпеливого посетителя, заявившегося намного раньше разрешенного времени.

— Энсон Миллер. Новый сотрудник. Надзиратель. У меня назначена встреча с начальником тюрьмы Оберком в шесть.

Еще один взгляд, затем охранник взял рацию из плечевого кармана и доложил, запрашивая сопровождение. Снова прицепив рацию на место, он просунул большие пальцы в шлевки ремня и покачался на пятках, выкатив грудь и задрав подбородок.

— Новенький, да? Я Талли Уилкинсон. Куда они тебя сунут?

— Не знаю насчет блока, но в отсек смертников.

Он присвистнул и кивнул. Я не мог понять, то ли он впечатлен, то ли считал меня неудачником из-за того, что я нанялся на такую работу.

— Не удивлен. Сколько тут работаю, им вечно не хватало сотрудников.

— И давно это?

— Ой, да уже лет двадцать. Ни за что не полезу в отсек смертников, нет уж. Не знаю, у кого больше проблемы с башкой после нескольких лет за решеткой — у заключенных или у бедняг, которые их охраняют.

Обнадеживает. Я знал, что текучка среди надзирателей тюрьмы строгого режима была большой. Я был готов пойти на этот риск, учитывая, что после Инцидента, как мне это нравилось называть, было не так много вакансий для перевода.

— Кто-то же должен это делать.

— Тоже верно. Удачи тебе, парень. Не давай этим типам заморочить тебе голову.

— Спасибо, не дам.

Мы стояли в неловком молчании, пока я ждал сопровождающего, который отведет меня в кабинет начальника Оберка. На востоке небо становилось светлее, акварельный оттенок индиго сменялся синим, затем розовато-сапфировым. Рассвет был полон жизни и красоты, которая казалась неуместной на окраине тюрьмы строгого режима. Тут более уместными были бы грозовые облака или дождь, барабанивший по асфальту.

Я приподнял голову и закрыл глаза, наслаждаясь легким ветерком, обдувавшим мое лицо.

— Тут красиво. Не могу себе представить, каково тут летом. В моем родном городе только-только прекратились снегопады.

— Такая погода просто идеальна. Лето чаще всего пытается нас убить. Палящее солнце едва не поджаривает тебя на месте. А ты откуда, где столько снега?

— Переехал из Мичигана. Зима была одной из самых жутких, что я видел за многие годы. Морозы до костей пробирали. Снег шел до самой Пасхи. Когда я уехал, только-только начинало таять.

Вообще-то в день моего отъезда было +8. Прямо-таки жара.

Талли задрожал и покачал головой.

— Ха! Нет, спасибо. Такую погоду оставьте себе.

Шаги ботинок по асфальту привлекли мое внимание. Я повернулся и увидел охранника-афроамериканца средних лет, шагавшего по дорожке из тюрьмы. Он не спешил, это сразу было видно. У него была широкая грудь, а от хмурой гримасы складки на лице превращались в глубокие кратеры.

— Это Кларенс, — Талли хлопнул меня по плечу и показал рукой. — Кларенс, у нас тут еще один новичок. Зовут Энсон... — он покопался в воспоминаниях и помахал рукой, будто это поможет вспомнить фамилию.

— Миллер, — подсказал я.

— Точно. Энсон Миллер пришел на встречу с начальником тюрьмы.

— Приятно познакомиться, — я протянул руку для рукопожатия, но Кларенс уставился на нее жестким взглядом с каменным лицом. В его глазах виднелась тревожащая бездна.

Я убрал руку и натянуто улыбнулся, поправив рюкзак на плече и выпрямившись. Я постарался вложить в свою позу авторитет, чтобы показать, что я не тряпка. Я был ростом метр восемьдесят с лишним и в отличие от своих бывших коллег в исправительной колонии Айония (Ай-Макс сокращенно), все свободное время сжигал стресс в спортзале вместо того, чтобы пить в местном пабе.

— Сюда, — промямлил Кларенс.

Я не отставал от него, подстроившись под его неспешный шаг, пока мы направлялись к главному зданию. Прежде чем мы скрылись в стенах тюрьмы, я бросил последний взгляд на рассвет, пока меня не закрыли внутри с остальными.

Кларенс так и молчал, пока мы петляли по однообразным тусклым коридорам. Флуоресцентное освещение было резким и било по глазам на контрасте с некогда белыми бетонными стенами. Теперь они сделались тусклыми и безликими, словно высасывали жизнь из всех, кто по ним проходил.

Бряцанье ключей и лязг металла прервали мое разглядывание коридора. Кларенс завел меня в очередную секцию тюрьмы и вскоре остановился перед одной из немногих дверей, за которыми присутствовала жизнь. Маленькая табличка обозначала место нашего назначения. Там было написано «Пирсон Оберк, начальник тюрьмы».

— Он еще не пришел. Приходит каждый день в шесть. Жди здесь.

Кларенс толкнул дверь и мотнул подбородком, показывая мне заходить внутрь. Там был большой стол с металлическим каркасом, несколько стульев, сертификаты в рамках на стенах, а также умирающий папоротник в углу, которому, похоже, отчаянно был нужен полив и солнечный свет. Тут не было окон. Не было излишеств. Ничего, что развеяло бы суровую атмосферу, витавшую во всем учреждении. Это был функциональный офис, ничего более. В воздухе чувствовался запах кислого кофе и плесени.

Я поблагодарил Кларенса, который никак не отреагировал, затем зашел в кабинет. Бросив рюкзак на пол, я сел на край стула со стальным каркасом и подергал футболку на груди, проветриваясь. Из-за нервов я потел как свинья. Не помогало и то, что циркуляция воздуха в здании была дерьмовой, воздух казался застоявшимся и заглохшим.

Я недолго пробыл один, но этого оказалось достаточно, чтобы прошлое опять накатило, и я стал массировать невидимое больное место слева под ребрами. Это было напоминание, почему я разбил сердце своей матери и сбежал на другой конец страны, чтобы как можно быстрее свалить от всего.

Я опустил руку и размял пострадавший бок, гадая, было ли ощущение стянутой кожи реальным или воображаемым. Прежде чем я успел задрать футболку и осмотреть оставшийся шрам, дверь позади меня открылась.

Я вскочил на ноги и повернулся, чтобы поприветствовать своего нового начальника, но меня встретила непонимающая хмурая гримаса на обветренном лице. Слова застряли в горле.

— Вы кто?

Ни «здравствуйте», ни «привет», ни «где вы были вчера». Этот резкий вопрос нес в себе нотки раздражения, будто мне надо устыдиться из-за того, что я стал запинкой в распланированном дне этого мужчины.

Он был крепким и высоким, с широкими плечами, мощной талией, и носил костюм, который выглядел таким мятым, как в конце смены, а не в ее начале.

У Пирсона Оберка была кожа теплого коричневого оттенка, испещренная множеством шрамов и морщин, и коротко стриженые волосы, в которых было больше седины, чем изначального черного цвета. Глубокие морщины окружали его глаза и губы, говоря о суровой жизни человека, руководившего тюрьмой Полански.

Я протянул руку.

— Энсон Миллер. Перевелся сюда из Айонии в Мичигане. Прошу прощения, возникло недопонимание, и кажется, вы ждали меня еще вчера.

В отличие от Кларенса начальник хлопнул своей гигантской мозолистой лапой по моей руке и пожал ее так крепко, как я и ожидал от мужчины на его должности.

— Из Айонии?

— Да, сэр.

Он отпустил мою руку и втянул воздух сквозь зубы, разглядывая меня. Меж его бровей залегла глубокая складка.

— Садитесь. Честно говоря, тут такая свистопляска творилась в последнее время, что я вообще не в курсе, кто вы такой.

Я вернулся на свое место, а он обошел стол, сняв пиджак и бросив его на другой стул. Он снял с поясного ремня толстое кольцо с ключами, отпер верхний ящик шкафа для документов в углу и дернул его с таким скрежетом ржавого металла, от которого у меня заныли зубы.

— Как вас зовут, говорите?

— Энсон. Энсон Миллер, сэр.

Он просмотрел несколько папок, захлопнул ящик, затем открыл тот, что пониже, сопровождая это таким же скрежетом. Что бы он ни искал, этого там тоже не оказалось. Он помедлил с поисками, опираясь на открытый шкаф, и посмотрел на свой стол. Тот был завален бумагами, коричневыми папками, конвертами и несколькими грязными кружками от кофе.

Забросив шкаф с документами, он плюхнулся на стул и стал перебирать бумаги на столе, пока не нашел папку, которая его интересовала. Он выдернул ее, открыл и сощурился, просматривая содержимое и держа ее на расстоянии от лица. Он нахмурился еще сильнее.

— Вы опоздали. Вы должны были доложиться вчера.

— Да, сэр. Бумаги, которые дал мне начальник Икенс, утверждали, что я должен явиться сюда одиннадцатого числа, а не десятого. Прошу прощения, — я достал из рюкзака свои документы о переводе и передал ему.

Начальник тюрьмы Оберк взял их, перечитал и отдал обратно мне.

— Чертова бюрократия, да?

— Да, сэр.

Начальник тюрьмы Оберк провел рукой по лицу и облизал губы, и тут телефон на его столе зазвонил. Он откинулся на спинку стула, выглядя раздраженным, и схватил трубку с рычага.

— Что?

Он сжимал переносицу, слушая собеседника на другом конце линии.

— Когда это было? Ага... Где Рей? О. Ладно... Помощь нужна? — он шумно выдохнул. — Спущусь через несколько минут.

Он повесил трубку, но сразу же поднял ее и набрал несколько цифр. Когда на том конце ответили, он сказал:

— После планерки пришли сюда Рея; у меня тут новенький, но нет времени проводить с ним инструктаж.

Он швырнул трубку на рычаг и изучил меня взглядом.

— Реймонд Маккарти — заведующий 12 корпусом. Он выдаст вам униформу, ознакомит с ежедневной документацией, проведет экскурсию, приставит к блоку, перечислит наши правила и требования (а они покажутся совершенно иными по сравнению с тем, к чему вы привыкли) и наконец, он поставит вас в пару с другим надзирателем на несколько дней, пока не посчитает, что вы готовы к самостоятельным сменам. Если будут вопросы, задавайте ему. Он ваш непосредственный начальник. Все к нему, а не ко мне, если только в этом нет абсолютной необходимости. Ясно?

— Да, сэр.

Начальник тюрьмы Оберк оттолкнулся от своего стола, взял пиджак, просунул руки в рукава и стянул полы на своей широкой груди.

— Добро пожаловать в тюрьму Полански. А теперь прошу прощения, в блоке F назревает бунт, с которым мне надо разобраться.

С этими словами он ушел.

Я сидел неподвижно, стиснув зубы и напрягшись, и снова гадал, был ли этот перевод лучшим решением. Вспыльчивый нрав начальника тюрьмы можно списать на многие вещи, включая нехватку персонала, долгие рабочие часы или слишком тесный контакт с темной стороной жизни. Правда в том, что работа в подобном месте неизбежно высасывала искру из человека. Судя по свидетельствам на стене, начальник тюрьмы Оберк занимался этим почти столько же лет, сколько я прожил на свете.

На часах было почти шесть тридцать, когда меня нашел заведующий корпуса. Когда дверь открылась, я поднялся со своего места и оказался лицом к лицу с рыжим мужчиной лет сорока, одетым в пепельно-серую униформу с темно-синими полосками по бокам штанин и на плечах сверху. К толстому поясному ремню крепилась рация и несколько карманов с такими сокровищами как фонарик, наручники, ключи, износостойкие перчатки, аптечка, перцовый спрей и другие полезные инструменты, делавшие работу проще и безопаснее.

Многие считали, что тюремные надзиратели вооружены, но это не так. Меньше всего нам надо, чтобы какой-то отчаянный заключенный переборол кого-то из нас и отобрал оружие.

Бледные щеки Реймонда были густо усыпаны веснушками, а его сине-зеленые глаза блестели первой улыбкой, что я увидел с момента выхода из своего джипа.

— Я так понимаю, ты давно потерянный Энсон Миллер.

Его рукопожатие было таким же крепким, как его осанка. Он был немаленьким мужчиной, не уступавшим мне в росте, и униформа хорошо сидела на нем.

— Он самый. Путаница в документах. Прошу прощения за задержку.

— Ничего страшного. Я просто рад, что ты не дал деру еще до начала работы. Такое случалось.

Я вскинул бровь.

— Очень обнадеживает.

— Ай, все будет хорошо. Тут не так плохо, как говорят. Я Реймонд Маккарти, но все зовут меня Рей. Следуй за мной, и я отведу тебя в логово зверя.

Я подхватил рюкзак с пола, и мы пошли в другую часть учреждения, затем поднялись по двум лестничным пролетам на верхний этаж.

— Я выделю тебе шкафчик, выдам униформу и покажу, где мы проводим утренние планерки. Я также выдам тебе пароль для компьютеров, чтобы ты мог вносить свои ежедневные отчеты. Ты же раньше уже работал в тюрьме, верно?

— Да. Десять лет в Ай-макс в Мичигане.

— Общего режима?

— Ага.

— Тут тебя ждет совершенно другая история.

— На это и надеюсь.

— Плохой опыт? Я еще не успел прочесть твое досье.

— Да нормально, — я не хотел вдаваться в детали того, почему уволился из Айонии. В этом и смысле переезда. Начать с нуля, где никто не знает меня или секреты, которые должны оставаться скрытыми. Рей узнает необходимое из моего досье, но я верил, что это останется конфиденциальным. — Просто надо было сменить обстановку.

— Ладно. Ну, ты увидишь, что здесь все делается иначе. Ты раньше бывал в отсеке смертников?

— Нет, сам не бывал. Я немного почитал на эту тему, чтобы знать, чего ожидать, но информация разнится.

— Так и есть, — мы добрались до безликой металлической двери, и Рей отсканировал карту, после чего дверь зажужжала и щелкнула. Он открыл ее и прошел за мной внутрь. — Ты узнаешь, что отсек смертников в Техасе не похож на остальных. Мы крутые мудаки с самыми строгими правилами. Наши ребята получают мало привилегий. Что есть, то есть, это не изменишь. Правила диктуются сверху.

— Понял.

Мы вошли во что-то вроде комнаты для персонала, которая служила комнатой для совещаний и рабочим местом. Вдоль одной стены стояли шкафчики для личных вещей, длинные металлические столы, куча стульев вроде того, на котором я сидел в кабинете начальника тюрьмы, и ряд окон с массивными перекрещивающимися решетками, образующими ромбики. Окна выходили на огражденный забором двор, который в данный момент пустовал. На столе стоял старый кофе в кофейнике, тут имелся небольшой холодильник и еще несколько умирающих растений, которые поставили тут в провальной попытке сделать это место уютнее.

— Ты увидишь, что здесь везде камеры, — Рей показал на камеру в углу потолка. — После кое-какого дерьма в 2008-м мы получили финансирование для установки видеонаблюдения. В наших 19 корпусах установлено более тысячи камер. Не переживай из-за того, что за тобой все время следят. У нас нет персонала, который постоянно просматривал бы камеры 24/7, если только ты не работаешь в самых горячих и оживленных точках. Для этого надо слишком много трудочасов, но баксов не хватает. У нас есть маленькая команда, которая сосредоточена строго на шести проблемных местах. И все. Камеры здесь и в остальной тюрьме хранят видеосъемку за последние две недели, так что, если происходит инцидент, мы отматываем и проверяем записи. Если мы видим подозрительное поведение, то тоже можем проверить. Вот такие дела.

— Звучит хорошо. У нас в Ай-макс было нечто похожее.

Рей пересек комнату и повозился с замком одного из шкафчиков в нижнем углу, затем успешно распахнул его. Внутри оказалась высокая стопка униформ в пакетах, похожих на его собственную униформу.

— Иди выбери свой размер и возьми по две штуки всего. Если хочешь запасной комплект, придется доплатить. Сейчас дам тебе ремень.

Я покопался в стопках рубашек и брюк, пока не нашел два подходящих комплекта. Рей повозился с ремнем, который разложил на столе и проверил, что все кармашки содержат в себе необходимое. Он объяснил мне каждый предмет, и я внимательно слушал, хотя в Айонии мы носили при себе то же самое.

Рей кивнул на двери на противоположной стене.

— Уборные, душевые, раздевалки. У нас также есть спортзал для сотрудников на территории тюрьмы, если тебе такое надо. Могу показать попозже. Пока иди туда и переоденься. Я найду для тебя пароли, и мы быстренько ознакомимся с компами, а потом поведу тебя на экскурсию.

Не теряя времени, я переоделся, а когда я вышел, Рей уже подготовил для меня шкафчик. Я убрал свой ланч в холодильник для персонала, а остальные вещи сунул в свой новый шкафчик.

Рей усадил меня рядом с собой за один из многих компьютеров вдоль стены и показал, где найти бланки документов, которые могли мне понадобиться. Бланки ежедневных отчетов, бланки докладов об инцидентах и все такое. Это было схожим с моей предыдущей работой, так что у меня не возникало вопросов.

— Каждый день перед началом смены мы проводим массовое совещание, где ты узнаешь обо всех инцидентах в тюрьме вне зависимости от того, относятся они к твоей секции или нет. Когда ты встретишься с охранником, которого сменяешь, он детальнее расскажет о твоей секции и сообщит, были ли заметные проблемы с кем-то из твоих подопечных.

Как только я ознакомился с базовыми административными процедурами, Рей объявил, что пора спуститься в темницу.

Он повел меня обратно на основной уровень, и мы прошли по бесчисленным безжизненным коридорам, где посередине стен тянулась все та же темно-синяя зазубренная полоса. Она выделялась на фоне блеклого белесого цвета и привлекала мое внимание, пока мы шли. Она подскакивала и опускалась неровными линиями, и где-то эти изгибы были крупнее, а где-то меньше.

— 12 корпус будет твоим новым домом, — сказал Рей на ходу. — Там размещены все заключенные-смертники и те, кто приговорены к карцеру, то есть, к одиночному заключению. В 12 корпусе есть шесть блоков, и в каждом содержится по 84 камеры, разделенных на шесть секций. Каждая секция вмещает 14 камер. Два охранника работают в двух секциях. То есть, на смене ты с коллегой будешь отвечать за двадцать восемь подопечных.

— В данный момент у нас 287 мужчин в отсеке смертников и 46 в карцере. Мы держим их в отсеке Е, и если тебя еще не предупреждали, с этими мудаками надо быть осторожнее. Они не дадут тебе расслабиться.

— Серьезно? Я думал, все наоборот.

— Распространенное заблуждение. Хотя смертникам нечего терять, это они подают апелляции направо и налево. Судья не будет снисходителен к тому, кто чинит проблему. Большинство наших парней исправно подчиняются всем правилам. А те, кого посадили в карцер, плевать хотели на все.

Мы подошли к первой из многих дверей, открывавшимся по пропускам и отделявшим каждый коридор и секцию отсека. Рей остановился и положил руки на бедра, глядя за синюю решетку двери.

— Добро пожаловать в отсек смертников, друг мой. Прежде чем я проведу нас внутрь, позволь дать совет. Я работаю заведующим семь лет. До этого был таким же офицером, как ты. И если я что-то выучил за это время, так это то, что не надо вести себя на работе как мачо. Слышал выражение «на мед поймаешь больше мух, чем на уксус»? (прим. то же самое, что «ласковый теленок двух маток сосет» или «будь проще и люди к тебе потянутся») Это применяется и здесь. Судя по моему опыту, с этими парнями за решетками проще поладить, если проявить капельку понимания и доброты, а не кичиться властью и мышцами. Они тоже люди. Неважно, что они сделали, чтобы угодить сюда. Твоя работа — охранять их от самих себя и остальных. Конечно, ты можешь игнорировать меня и строить из себя крутого парня, но обещаю, что лучше тебе от этого не станет. Это не та же работа, что в тюрьме общего режима. Это непростое время. Это конец коридора.

Рей изучал меня, пока я переваривал его слова. Это казалось логичным и дало мне странное ощущение надежды, что это место работы подойдет мне лучше, чем предыдущее. Я посмотрел через первые решетки на длинный коридор за ними. Там продолжались те же белые стены, мимо которых мы шли ранее, а также та темно-синяя линия, которую я разглядывал. Вот только линия уже не была зазубренной и подскакивающей. Она сделалась прямой и тянулась горизонтально примерно на уровне пояса человека.

Я повернулся и посмотрел туда, откуда мы пришли, подмечая зазубренные неровные скачки синей линии позади нас. Нахмурившись, я опять посмотрел через решетки.

— Заметил, да? — сказал Рей.

— Скажи, что я ошибаюсь.

Рей усмехнулся и потер ладонью свои коротко стриженые рыжие волосы.

— Хотелось бы. Но я уверен, что государственный орган, выбравший такой дизайн, будет отрицать все до последнего.

Я подошел к стене и положил ладонь на последний скачок голубой линии, который был покороче остальных, а дальше линия возвращалась на тот уровень талии. Далее она тянулась ровно.

— Это кардиограмма, — сказал я. — И сердцебиение прекращается здесь. Это...

— Зловеще?

Я кивнул.

— Отвратительная шутка. Вообще не креативно и не смешно. Это ужасно.

— Согласен.

Мы еще минуту стояли и смотрели на синюю линию на стене. Нервные мурашки, которые я испытывал на парковке, вернулись, и я порадовался, что униформа была с длинными рукавами и скрывала волоски на руках, вставшие дыбом. Неважно, сколько бы человек ни работал в этой сфере, отсек смертников не оставлял равнодушным никого, даже меня, хотя я еще не побывал внутри.

— Идем?

Я подавил отвращение от голубой линии и подошел к Рею у решеток. Он передал по рации сигнал открыть дверь, и мы прошли через первые из множества решеток. Металл с лязгом захлопнулся за нас, создавая тревожную атмосферу финальной неизбежности.

Логово зверя, как выразился Рей. Зловещая аура этого места тяжелым бременем ложилась на мои плечи, пока мы проходили вперед. Я знал одно — что если в месте вроде 12 корпуса случалось какое-то дерьмо, то ты застревал здесь.