Мой идеальный смерч. За руку с ветром

– Почему не хочешь? – не отставала Регина.

– Я сама… улетаю, – соврала я устало. – Потом с ней встречусь. Сделаю ей… сюрприз.

– Теперь летать страшно, – вдруг вздохнула она. – Особенно после того, что с Олей случилось…

– А что с ней случилось? – нахмурилась я.

– А ты что, не знаешь? Вы же общаетесь!

Я скрипнула зубами. Какого черта она считает меня подружкой Князя? Разорвала бы ее на куски. Притворщица.

– Она едва не погибла, Маша!

Чего-чего, а этого я не ожидала.

– В смысле? Что случилось?

– Ох, я думала, ты все знаешь, а то бы стразу рассказала. Оля должна была лететь в Галаз вместе с родителями тем самым рейсом, что недавно упал в море, слышала ведь? – затараторила Регина. Я ошарашенно кивнула. – Они взяли билеты на другой день в последний момент. Представляешь?

Я лишь кивнула. Страшно и жалко – до слез жалко всех, кто безвинно погибает. Не только в авиакатастрофах. Это ужасно. Просто ужасно. Как бы я ни не любила Князеву, я не желала ей подобного. Я никогда не желала людям смерти, потерь и боли. Меня не радовали чужие слезы.

– Билеты покупала ее мама, – продолжала Регина. – А на другой день она их поменяла, потому что у нее были какие-то проблемы на работе. Так страшно жить.

– Страшно, – согласилась я. На душе было тяжело.

Переговариваясь, мы вышли из университета на улицу.

– Я с папой на машине. Может быть, тебя подвезти? – спросила я.

– Ты такая хорошая… Спасибо, Маш! Но меня друг ждет – тоже на машине. Меня, кстати, с ним Оля познакомила.

Я не слишком удивилась, когда увидела Ивана – того самого, из кафе, которому ни за что, ни про что вмазали рокеры. Мы поздоровались, и я подумала, что Инга осталась без парня, хотя тотчас вспомнила про Рафаэля. Кажется, он не оставит ее в покое.

– Как ты долго учебники сдавала, – покачал головой папа, когда я села в машину.

– Очередь была…

– Да не очередь была, а с подружкой ты там болтала. Так, сейчас я тебя домой отвезу. И не ходи сегодня никуда, – добавил папа, – видишь, дождь собирается?

– Угу.

– Что это у тебя за вид смурной? С подружкой поссорилась?

– Нет, просто голова болит.

Я прислонилась лбом к прохладному стеклу и молчала всю дорогу, порядком удивив папу. Все вспоминала и вспоминала проклятого Смерча. Его голос, улыбку, прикосновения…

– Пап, – нарушила я молчание лишь однажды, – а вы с мамой ведь были в Галазе?

– Были. Еше до Федькиного рождения. Наш первый совместный отдых.

– Расскажи, там красиво? Хорошо?

– Хорошо. На Черном море почти везде хорошо, – улыбнулся далеким воспоминаниям папа. – Галаз – место прекрасное, Маша. С отличным климатом. И море там синее-синее. А уж воздух какой! Красота! Когда-то давно Галаз был древнегреческой колонией Причерноморья. Местные рассказывали, что название города произошло от древнегреческого слова «галазио», что значит лазурный.

– Как интересно, – мрачно сказала я, всеми фибрами души проклиная этот ни в чем не повинный в общем-то цвет.

А папа продолжал:

– В легенде говорится, что в шестом, по-моему, веке до нашей эры, когда колония, собственно, была основана греческими выходцами, ойкист – то есть предводитель колонистов, а затем и правитель – назвал так город по просьбе любимой жены. У них там вообще была интересная история. – Видя мое лицо, папа пытался меня хоть как-то развлечь. – Ойкист был без ума от своей молодой и красивой жены Дионисии, а она влюбилась в другого. В парня из черни. Он, как водится, тоже ее полюбил. Эти двое стали тайно встречаться. Сестра Дионисии помогала парочке, и какое-то время они были счастливы. Правитель вскоре прознал про то, что жена ему изменяет. И послал своего брата-близнеца убить соперника. Тот нашел. Однако видя, как они любят друг друга, пожалел и не стал трогать юношу, но обо всем рассказал брату. Ойкист рассвирепел, поймал этого парня и лично убил его на ее глазах. А на следующий день нашел супругу мертвой. Потом и сам умер. Одни говорят, не вынес разлуки с женой и бросился со скалы. Другие – что его убила мать Дионисии, отомстив за смерть дочери. Хотя историки утверждают, что ойкиста просто-напросто устранила недовольная знать. Но кто знает? После его смерти править городом стал его брат-близнец, взяв в жены сестру Дионисии, ту, которая помогала влюбленным. Но и он недолго оставался на свете. Погиб вместе с молодой супругой во время набега каких-то то ли кочевников, то ли еще кого… Не помню. В общем, эта душещипательная история – достояние Галаза. Дионисия и Филимон стали местными Ромео и Джульеттой. Символом настоящей любви. В городе и скульптуры с ними есть, и фрески. Даже площадь в честь них названа. А уж какие деньги делают на сувенирах, я вообще молчу. С их изображением чего только там не продают. И картины, и талисманы, и брелоки, и одежду даже… Так сказать, местный бренд.

– Что еще за Филимон? – еще более мрачно спросила я, понимая, что даже у бедняг в сказочной Древней Греции настоящей любви не было. На душе стало совсем пасмурно, словно я услышала любимую сказку, в которой вместо привычного счастливого конца главные герои умерли в жутких муках. – Почему у героя такое имя?

– Ты вся в мать, – весело отозвался папа. – Когда она впервые услышала эту историю, спросила, что за имя такое дурацкое и на греческое непохожее, а потом полдня ходила по Галазу печальная. Ей, видите ли, легенда в душу запала. Жалко стало их. В результате я оказался виноватым. Потому что не понял всей трагичности их истории, э-эх. – Он вдруг тепло улыбнулся, словно вспомнив что-то хорошее.

Я прикрыла глаза. Лазурный город, лазурная девушка Инна… Ольга Князева. Ложь Смерчинского, которому мне хотелось свернуть шею. Что же происходит? Что двигало Денисом? Какие цели он преследует? Неужели Князева все же нравится ему? Что они вместе делали в Галазе? Кем они друг другу приходятся? Они ведь столько лет знакомы… Они просто друзья или у них сосем другие отношения? И как в этом всем замешана сестра Ольги Инна, о которой сказал Черри и о которой хотел рассказать мне Дэн.

Я совсем ничего не понимала. И очень устала.

Дома меня одолели воспоминания – память, словно издеваясь, подкидывала мне один за другим фрагменты из нашего с Дэном короткого, но яркого общения. Я безумно по нему скучала. Мне физически хотелось дотронуться хотя бы кончиков его пальцев, хотя бы на миг прикоснуться к его волосам, хотя бы… просто увидеть перед собой. Но, увы, он решил, что с Ольгой ему будет куда лучше. Уехал с ней, приехал с ней… Мне хотелось обнять его и ударить с равной силой. И я решила, что первым делом все же ударю, когда увижу. Если смогу посмотреть в его глаза. Синие с искорками, участливые и с хитринкой, жизнерадостные, но в которых иногда проскальзывала непонятная тоска.

А может быть, папа был не прав? Может быть, Смерчинский – отличный манипулятор, который принимает людей за пешки? Может быть, он обманул и моего папу?

Я молча лежала в кровати, наблюдая за крупными каплями дождя на потемневшей улице, небо над которой плотно закрылось тучами. Меня распирало от желания сделать хоть что-нибудь, чтобы узнать правду, но в то же время я безумно хотела закрыться одеялом с головой и никогда-никогда не показываться на белом свете.

С одеялом на голове я просидела минут пять, не больше. После, повинуясь какому-то неясному в тот момент импульсу, вынырнула из-под него и схватила телефон, чтобы вновь позвонить Смерчинскому. Увы, он с кем-то болтал – линия была занята. А его отцу звонить я не желала. Хватит, опозорилась уже. Мрачно поскребя ногтями стену, я, охваченная гневом, зачем-то набрала номер Князевой. Оператор сообщила, что она находится вне зоны доступа. Я решила дозвониться хотя бы до Димки – но он просто не брал эту чертову трубку! Они меня игнорируют, что ли, все?!

Я, недолго думая, позвонила Смерчинским домой – ноль результата. Чащина, дурака, дома не было. Тогда я с демоническим блеском в глазах отрыла через Регину домашний телефон Олечки, и только тогда мне повезло. Ну, как сказать, повезло… Это был еще один гвоздь в гроб моих чувств.

– Можно Ольгу? – спросила я громко.

– А ее нет, деточка, – отозвался надтреснутый голос пожилой женщины – чуть позже я узнала, что это была бабушка Тролля. – Олечка ушла.

– Не подскажете куда? Мне она очень-очень нужна.

– К Денису Олечка ушла. Сказала, что пошла к Денису, – ответила моя собеседница. – Вот только вчера приехала, а сегодня уже дома нет с утра. Убежала Олечка.

У меня, по-моему, едва не помутился рассудок. К кому ушла Олечка-Троллечка? К Денису? Ну, Олечка, ну Денис, я вас найду и… вы повторите судьбу древнегреческих Дионисии и Филимона.

– К Смерчинскому? – спросила я с трудом. Я не верила в происходящее. Меня накрыло то самое состояние временного безразличия, которое бывает после какого-либо потрясения, когда ты еще и не веришь толком в происшедшее, хотя понимаешь, что это не сон и не шутка, а злая реальность.

– Да-да, к Денису Смерчинскому, именно. А вы кто, Олечкина подруга? – спросила добрая бабушка.

– Ага. Подруга.

И, возможно, будущая убийца.

– Тогда приходите к нам в гости, – обрадовалась Князева-старшая, – у Оли так мало подруг. Одна только Региночка. Да и та редко бывает. А как вас зовут?

– Маша меня зовут.

– Я тогда скажу Олечке, что ей звонила Маша.

– Спасибо, – поблагодарила я бабушку. – И скажите ей, что я очень хочу с ней поговорить.

– Непременно, Маша, непременно скажу.

И на этом мы распрощались.

Несколько минут я сидела почти без движения, переваривая всю полученную за сегодняшний день информацию. А после грянул гром – и на улице, и в моей душе.

Оцепенение спало, и меня обуяла ярость. То, что было огненным цветком, превратилось в огненный ураган эмоций.

– Значит, реально развлекаешься с Князевой? – выдохнула я. – Развлекайся! Хоть всю свою жизнь!

Сначала я просто била подушку, вымещая на ней злость, а после, чуть успокоившись и кусая до крови губы, вновь схватила телефон.

И под ливнем эмоций написала сообщение:

«Смерчинский, с этого дня забудь меня. Мой телефон, внешность и даже имя. Для меня ты больше не существуешь. И я думаю, ты знаешь почему. Ненавижу ложь и тебя, как ее приложение. Прощай».

Отправив сообщение, я занесла Дэна в черный список всюду, где могла. Телефон, мессенджеры, соцсети. Даже на домашнем телефоне. Я делала все это не только потому, что понимала, как больно мне будет слышать его голос, ставший родным, но и потому, что я боялась его чар. Вдруг он сможет вновь запудрить мне мозги и манипулировать глупой девочкой Машей и дальше? Вдруг он заставит меня вновь поверить ему, и я опять, как дурочка, буду слепо идти за ним?

Да, я любила его, чего уж тут таить, любила сильно, может быть, еще по-детски наивно, всей душой и всем сердцем, всем своим существом, но я не желала быть безвольной куклой в руках у прекрасного синеокого кукловода, мастерски дергающего то за одну, то за другую веревочку.

Пусть я лучше буду страдать без него, зная правду и чувствуя себя свободной, чем буду рядом, раз за разом обманутая. Пусть мне будет больно, но я не буду сидеть в клетке из своих иллюзий! Пусть все будет так – нелепо, грустно и безысходно, но я останусь собой.

Я схватилась за голову, ненавидя едва ли не весь мир – так обжигающе горячо было в душе.

Решил предать? Предавай! Гуляй хоть с Инной, хоть с Ольгой, хоть с любыми девушками планеты! Веселись, отрывайся, дыши полной грудью!

Дура, какая же наивная дура. Я за него так переживала, я едва ли не молиться на него начала, я влюбилась в него, а он… А он оказался мудаком с большой буквы. Сэр Мудак, здравствуйте! Думаете, я буду плакать из-за вас? Не бывать этому! Это вы будете плакать из-за меня.

Успокоилась я с трудом.

Позлившись и сдуру разодрав ножницами подаренного Смердяком музыкального тигренка с надписью «Полюблю всем сердцем» на кучу мелких тигрят, я завалилась спать и, к удивлению мамы, проснулась только утром. Мне всю ночь снилось теплое море, ветер, зелень, чей-то женский счастливый смех и мужской приятный голос, что-то шепчущий на непонятном языке, а после в сновидении появилось огромное зеркало в радужной раме, с которого на меня смотрел большими миндалевидными карими глазами красивый черноглазый юноша с оливковым загаром и темными волнистыми волосами. Одет он был в короткое одеяние с одним рукавом – кажется, такие назывались тогами. Я видела такие одеяния в учебниках на уроках истории.

– Вообще-то, если я смотрю в зеркало, там должна быть я, – наставительно сказала я чужому отражению. Парень пожал плечами, прикоснулся со своей стороны к поверхности зеркала, заставив меня проделать то же самое, улыбнулся грустно и исчез.

Странные мне сны в последнее время сняться. Весьма странные.

На следующий день мои страдания продолжались. Они продолжались и через день, и через два, и через три. Вместо того чтобы радоваться приближению концерта «На краю» и свадьбе брата, я грустила, хотя старалась выглядеть улыбчивой, как и всегда. Шутила, смеялась, пререкалась, но… Впервые в жизни я потеряла интерес к жизни. Небезразличной оставалась только музыка, которую я слушала часами, надев наушники.

Сначала я наивно ждала, что Дэн все-таки сумеет достать меня, позвонит или придет и все объяснит, скажет, что я все неправильно поняла, но этого не происходило. Его не было. И не было, и не было… Как будто бы он никогда и не появлялся в моей жизни. А я мучилась, скучала и бесилась. Он посмел без спроса влезть в мою судьбу, зашел бесцеремонно и не разуваясь, наследил и исчез, оставив только память о себе. Он открыл глаза на созданного моим же собственным сознанием кумира. Подарил мне любовь – ту самую, которую я раньше так презирала, но которая покорила меня и заставила иначе взглянуть на мир. Обещал горы, в конце концов… Столько всего дал и так бессовестно поступил. Зачем? Для чего? Почему именно я?

На этот вопрос ответа не находилось.

Мама видела, что со мной происходит что-то не то, осторожно спрашивала, в чем дело, видя, как я без движения сижу с наушниками в ушах и пялюсь в одну точку, но я тут же начинала улыбаться и, конечно же, говорить, что все хорошо! Почему-то мне не хотелось, чтобы родители, и в первую очередь мама, все узнали. Мне было стыдно перед ними за саму себя, а еще я боялась, что они разочаруются – не во мне, в Дэне. Ведь маме он так понравился, а папа очень тепло отзывался о нем.

Видимо, актерская игра не особо мне давалась, ибо мама сразу же заподозрила неладное. Когда она все настырнее стала интересоваться, почему я все время сижу дома и ни с кем не общаюсь, я, чтобы отвести от себя подозрения, решила сходить в какую-нибудь парикмахерскую, сказала об этом маме, и она, явно обрадовавшись моему решению, потащила меня туда едва ли не за руку. В результате прическа у меня осталась почти прежней, а вот цвет волос поменялся – почти на тот же, что и был до покраски, только теперь я стала немного более светлой, чем раньше. Мама обрадовалась, я сделала вид, что тоже. Волосы вроде не выпали, правда стали жестче, но, кажется, это не страшно.

Теперь уже ничего не страшно.

И лучше бы сердце стало жестче, а не волосы. Жаль, нельзя обесцветить сердце.

В тот день – день покраски, мне все, совершенно все, напоминало о Смерчинском. Парень в толпе показался им, кто-то засмеялся в магазине, и я нервно обернулась – подумала, что это Денис. Мама смотрела по телевизору тот самый фильм, который мы смотрели в мае в кинотеатре.

– Давай будем играть в любовь? – сказал герой – тот самый популярный парень из школы.

– Зачем? – фыркнула героиня – в пику ему одна из самых непопулярных учениц, да еще и с неформальными замашками.

– Скажем, что мы – пара. И первыми бросим тех, кто хочет бросить нас.

– А у нас получится?

– Получится. Я буду называть тебя деткой, а ты меня пупсиком, и все будет о’кей. Только не влюбляйся в меня по-настоящему, поняла?

– Брось. Ты мне даром не нужен, пупсик.

Гадкие воспоминания волной накатили на меня, и я заперлась в своей комнате. Взгляд упал на руки, и я вдруг резко сняла с большого пальца кольцо Дэна, кинув его на стол. Оно со звонким стуком прокатилось по нему и упало куда-то на пол. Я не стала подбирать его. Катись, сволочь, катись. Мне ничего от тебя не нужно.

И тут меня посетила мысль, что мне нужно избавиться от всего, что напоминает мне об этом человеке.

Злобно осмотрев останки растерзанного тигренка, спрятанные в ящике стола, я выбросила их в мусорный мешок, туда же полетел и идиотский набор для влюбленных, подаренный друзьями Дэна. А еще я нашла оригами, что Дэн делал своими пакостными руками. Захотела смять их, разорвать, уничтожить, но, к сожалению, не смогла. Просто смотрела на бумажные фигурки с безразличным лицом. Мне даже притрагиваться к ним было страшно. Ведь когда-то их касались пальцы Смерчинского…

Вот эту фигурку он делал специально для меня, потому что я попросила, а эту смастерил в эльфийском кафе, чтобы передать его вместе с вином якобы от поклонника Князевой, дабы позлить Ника. Блин! И на что я только тратила свою жизнь? На то, чтобы разлучить двух не самых достойных людей? Как же я вляпалась во все это? Как же поверила? А ведь тогда я считала, что это – отменное приключение. Как ребенок, ей-богу.

Я все же взяла павлина с шикарным хвостом и стала рассматривать сиреневые узоры, выведенные рукой Смерча. Денис – ты самый настоящий павлин.

Пальцы пробежались по податливой бумаге, и я случайно развернула уголок. И замерла.

А что это за надписи он все же тогда сделал? Я думала, буковок немного – всего несколько штук, а на развернутой бумаге их подозрительно много, написаны в строку его ровным красивым почерком. Зачем Смерчинский тогда это вообще писал? Я внимательно вгляделась в эти непонятные мне символы.

«C m]/hg; z, u/c l, iuol iujukuamghe2+

«l gb, kuvm ih nlku

Tgm’mnbc, hn b miile m, u/u b, hi, vpu#

M jukub, hi. Tau gub, m bu/c, hy 1 gl]gkh[he jkuaizz bu/c».

Что это? Что за бред? Тайное послание своей любимой Ольге или ему скучно было?

Исследовать бумажку дальше мне помешали брат и его друг, с которым они вместе зашли в мою комнату, напугав скрипом двери.

– А-а-а, это ты, – увидел меня брат.

– А кто еще может быть в моей комнате? – пожала я плечами, отодвигая оригами в сторону. – Привет.

– Здравствуй, Мария, – добродушно поздоровался со мной Федькин друг. Когда-то, когда мне было лет тринадцать-четырнадцать, этот парень мне нравился – еще бы, взрослый друг брата с классным лицом и широкими плечами – не хуже, чем у Смерча. Марк не глумился надо мною, как Федька, был обходительным и казался почти богом. Он пару раз даже покупал мне мороженое и шоколад. Постепенно симпатия к нему прошла. И остались только светлые воспоминания. С Марком Федька продолжал тесно общаться, и тот даже должен был стать свидетелем на его свадьбе. А еще они теперь вместе работали в той самой серьезной организации. Отец Марка занимал там высокую должность.

– Что случилось? – удивленно спросила я.

– Мне нужен твой компьютер. Освободи на пару минут. У моего ноута клавиатуру полетела. Мы быстро.

Я кивнула и слезла со стула, уступив место брату.

– А что это у тебя? – спросил любопытный Марк, разглядывая оригами Дэна, предназначенное Ольге, пока брат что-то перекидывал с компьютера на флешку.

– Просто так, – не стала я ничего объяснять. У меня не было настроения. Его вообще из-за Смерчинского никогда не будет!

– А это код, – беспечно вертя бумажку в руках, заявил Марк, – мы таким же баловались.

– Что за код? – оторопела я.

– Самый простой, его с помощью раскладки клавиатуры делают, – пояснил Федькин друг со знанием дела. – Через букву или через две пишут. Смотри, ты, допустим, хочешь написать закодированный алфавит с помощью клавиатуры. И придумываешь код, например, вместо того чтобы нажимать какую-либо клавишу, нажимаешь соседнюю – вправо или влево. Если брать код через клавишу справа, то тогда вместо буквы «а» ты нажмешь букву «п». Вместо «м» – «и». И так далее. Хочешь закодировать слово «мама», а получаешь «ипип». Можно вводить те символы, которые будут через две клавиши вправо. Тогда «мама» трансформируется, – тут он пригляделся к клавиатуре, – в «тртр». А если раскладку русскую поменять на английскую, тогда получиться «bgbg». Вот тут как раз английская. Помочь разгадать?

Я медленно кивнула.

– Откуда такие познания в кодах?

– Немного увлекаюсь криптографией, – пояснил Марк, буквально через пару минут расшифровал послание и протянул мне бумажку. – Держи, Маша.

– Спасибо, – я вцепилась в нее, понимая, что сейчас узнаю нечто важное. В это же время Федька закончил, встал со стула и поманил друга за собой.

– Погнали, у нас еще дел по горло.

– Пока, Маша, до встречи на свадьбе, – улыбнулся мне Марк, и парни ушли. А я судорожно стала читать и перечитывать расшифрованный текст. И как только тогда Смерч умудрился написать, не глядя ни на какую клавиатуру Троллю целое послание?

«Я избавлю тебя от него, не переживай=)

До встречи на море.

Увидимся там с Инной, и тебе станет лучше!

И перестань уже вести себя так – возвращай себя прежнюю».

Внутри все замерло. Каждый нерв натянулся, как струна, грозя вот-вот порваться. Пульс взрывался. Сердце разрывалось. И душа – тоже.

Смерчинский, я тебя ненавижу! Ты что, еще и с Инной встречался в своем тупом Галазе? Ты с самого начала мною пользовался, как тряпкой, да что же это…

Я едва ли не с рычанием разорвала павлина, схватилась за нежно-розового ни в чем не повинного пегаса, надорвала его крыло, но остановилась. Меня совершенно внезапно осенило: а вдруг и на нем есть послание? Уже для меня? Вдруг? Вдруг…

И оно было.

«Niu yhau, bc/ c g; z/; uiссс

Jklb, m/ ub; m l/m’u;»

С горем пополам я «перевела» и его, путая от нового внутреннего урагана эмоций клавиши и буквы. И даже стиснула зубы. Почти каждая мышца в руках, держащих листочек, напряглась. Каждая буква выжигалась огнем в душе, каждая точка.

«Мне кажется, я влюблен…

Прости, если обидел».

– Да что это такое? Что это такое? – прошептала я, сдвинув брови к переносице. – Да что ты со мной делаешь, Денис?

Прижав бумажки к груди, я уселась на кровать. В кого ты влюблен? В меня, в Ольгу, в Инну? В какую-то там третью потерю? В себя самого?

Какой вариант верный в этом тестовом задании – какой из четырех? Поработаем методом тыка? Тогда вариант «а» точно исключается. Не меня. Да и последний не подходит – некорректно сформулирован. А вот второй и третий ответы… Ольга? Инна?

Я взяла мобильник и посмотрела на заставку – слегка переделанное лицо Смерча. Дотронулась указательным пальцем до его щеки и тут же резко выключила мобильник. Видеть не желаю. Предатель.

«Д»… Глупая буква «д». Денис. Ведь все было хорошо, что случилось, зачем он появился в моей жизни? Права ли гадалка? Он ли моя судьба? В моем окружении не только имя Смердяка начинается на эту букву. У Чащина, например, тоже. «Д» – Димка. Хотя, даже если я ему и нравлюсь, все равно у него есть девушка, и скорее всего, его девушка – ну кто бы мог подумать, гребаная Князева! И везде от нее проблемы. Эта Князева всюду! Она как царь Мидас, к чему ни прикоснется, все превращается… не-е-е-т, не в золото. В пепел и разруху.

А если Князева – девушка Чащина, то, получается, моя соперница – это Инна? Та самая Инна, о которой говорил Сашка-Черри.

Вновь не зная, что делать, я почти побежала в комнату брата, где, к недоумению мамы, с глухими криками била его боксерскую грушу, висящую в углу. Всего лишь полчаса – и физическая замотанность победила желание утопать в собственной злобе.

– Что с тобой, Маша? – с недоумением спросила у меня мама, заглядывая в комнату.

– Все хорошо, просто тренируюсь, – сообщила я маме весело. – Хочу на Федькиной свадьбе выглядеть хорошо!

Я улыбалась, а уставшие несчастные головастики хором выли.

– Тебе, кстати, по домашнему телефону Дмитрий, мальчик из твоей группы, звонит, – уведомила меня мама. – И, Марья, ты девочка, хватит колотить грушу брата, как заправский боксер.

– А если у меня нервы не выдерживают?

– Бей посуду, – раздраженно бросила она в ответ, – и подойди уже к телефону, не заставляй мальчика ждать.

– Не заставлю, – пообещала я, утерла со лба капельки пота и направилась к телефону.

– Дим, привет, – устало поздоровалась я.

– Привет, Бурундук, – отозвался его голос, довольно веселый. – Сегодня ты часто дышишь. От чего я тебя оторвал, а? От чего-то неприличного?

– Ни от чего, – отозвалась я, не обратив никакого внимания на его шуточку. Димка по моему тону сразу понял, что я совершенно не в настроении, и спросил уже серьезным тоном:

– Что случилось? Ты вчера несколько раз звонила и писала.

– Вчера бы и ответил. Тогда бы и узнал что, – буркнула я. Честно говоря, мне очень хотелось увидеть его. Душе, раненной предательством того, кому она так доверяла, очень хотелось нехитрой поддержки, но такого человека, который смог бы утешить или ободрить, рядом не было. Маме про свою личную жизнь я ничего говорить не хотела. Димка куда-то делся. Маринка и Лида уехали на дачу праздновать день рождения какой-то общей родственницы, да и зачем напрягать их, счастливых и занятых своими мальчишками, успею еще поплакаться на их плечах. А остальные были лишь приятелями. Мы могли быть вместе в радости, но не в беде, как ни странно.

А может, мне хотелось, чтобы меня пожалел именно Чащин, ведь я все же верила в то, что нравлюсь ему, и подсознательно ждала, что он защитит меня от всего того, что причинил мне Смерчинский. Тогда, когда в университете он обнимал меня, мне было очень тепло и уютно.

– Я был занят. Прости, – отозвался Димка с сожалением в голосе.

– Чем? – захотелось мне выяснить.

– Ну, так, делами. Моя девушка приехала, – сознался он наконец.

– А я думала, Князева в тот день со Смерчинским была. А она для всех время находит, – отозвалась я, хмурясь. – И силы.

– При чем тут Князева? – сделал вид, что не понял, Димка.

– Ты ведь с Князевой встречаешься? – в лоб спросила я, позабыв про такт.

– Чего? – обалдел он.

– Чащин, у тебя с Князевой что-то есть?

– Что за вопросы? – рассерженно спросил парень.

– Обычные. Это она твоя «подружка Виктория»? – продолжала напирать я. Мне было дико обидно. Мог бы и рассказать… Тоже мне, тайны мадридского двора. Или ему Князева запретила рассказывать? Побоялась, что Дэн узнает, что они встречаются. Может быть, все же к ней, а не к этой Инне из прошлого неравнодушен Смерчинский?

– Маша, ты…

– Вот Князева стерва, поставила меня в черный список в твоем телефоне, – злобно хохотнула я. – Небось ты мои звонки не видел, потому что Оленька вновь об этом позаботилась? Говорю ж – она Тролль.

Я почти была уверена, что попала в яблочко.

– Маша, – вновь позвал меня по имени Чащин. Он хотел что-то сказать, но передумал. – Давай встретимся? – предложил он вдруг.

– Давай, – я легко согласилась на это. Хочу знать, что его связывает с Троллем, девушкой его в общем-то друга. – Когда, Дим? Где?

– Я приду к твоему подъезду, Маша, ты не против? Я буду через час, – предложил Чащин. – Я тебе давно хочу кое-что сказать.

– Хорошо, – отозвалась я. – И… у тебя что-то случилось?

– Случилось все уже давно, – не своим голосом проговорил Дима и добавил грустно: – Я хочу видеть тебя. Через час, ладно? Ты ведь придешь?

– Приду. Ты хочешь видеть меня, как ты там говорил, ННН: наглую неврастеническую нахалку, а не свою милую и добрую подружку? – спросила я с непонятной горечью.

– Я хочу видеть тебя, просто тебя. – Было мне ответом, и Дмитрий положил трубку. А вдруг правда это он – моя так называемая судьба? Раз Смерч меня обманул… Может быть, тогда Димка?..

Я только вздохнула. Ну почему у них обоих имя начинается на букву «д»?

Из квартиры я вышла раньше – за двадцать минут до назначенного времени, с большим клетчатым зонтом в руках и натянув любимые старые кеды, кофту с капюшоном и улыбку. На улице было прохладно, ветрено, и уже вторые сутки продолжал идти назойливый дождь. Земля привыкла к нему, и деревья вокруг, и крыши домов, и дороги – тоже, а я все не могла. Я уже возненавидела его, потому что каждый раз, когда я видела тяжелые водные капли в окне или слышала звук, с которыми они ударялись о поверхности или падали в непрозрачные мутные лужи, я вспоминала наш с Дэном первый поцелуй. Тогда я была в таком восторге, что вовсе не обращала внимания на дождь. И, касаясь мокрого лица Смерча, его влажных плеч и предплечий, желала только, чтобы он никогда не отпускал меня.

И теперь, кажется, мне придется помнить этот поцелуй всю свою жизнь. А я не хочу этого! Не хочу. Эй, кто-нибудь наверху, уменьшите баланс на эквалайзере «Уровень боли»? Пожалуйста.

Я, тряхнув головой, быстро побежала по ступенькам вниз. Димка ждал меня около подъезда, под козырьком, промокший, натянув на голову черный капюшон, засунув руки в карманы темно-синих широких джинсов. Он стоял ко мне спиной, скрестив ноги, и не видел меня. В ушах у него были наушники, поэтому он меня и не услышал.

Я сделала еще более веселое лицо, чем всегда, и хотела уже подойти к нему с приветствием типа «привет, чума в капюшоне», но не стала этого делать, потому как Димка неожиданно закурил от простой черной зажигалки, прикрывая сигарету ладонью от ветра. Это меня насторожило. Нет, это меня расстроило и напугало! Он ни разу не курил при мне. Видимо, не ожидал, что я выйду так рано – ведь всегда опаздываю, – и вытащил сигарету.

Такое чувство, что с моих глаз потихоньку спадает пелена и я открываю для себя людей заново.

Я подошла к нему и несмело тронула за плечо. Димка сразу же обернулся, окинул меня теплым, мягким, но жадным взглядом, таким, каким родные люди смотрят друг на друга после разлуки, вытащил свободную руку из кармана и осторожно коснулся пряди моих уже светлых волос.

– Беленькая, – произнес он без приветствия. – Когда успела?

– Сегодня утром, – призналась я, глядя ему в лицо – усталое, грустное, по которому все еще стекали стеклянные капельки дождя. Почему он без зонта? Почему его черные глаза такие обеспокоенные? Почему я хочу пожалеть его и обнять?

– Ну да, я с ней встречаюсь, – сказал он мне теперь уже без объяснений, раньше, чем я успела что-либо спросить, вновь затягиваясь сигаретой, держа ее двумя пальцами. Раньше я не видела, чтобы наш спортсмен курил, и теперь была в некотором шоке. Я без слов взяла сигарету и, хорошо замахнувшись, выкинула ее.

Дымящаяся сигарета утонула в холодной пузырящейся от дождя луже.

– А, прости, забыл, что ты ненавидишь запах дыма, – произнес Дима, глядя на эту лужу, – прости. Прости.

– Дурак, я не поэтому выкинула. Не надо тебе курить, – отозвалась я, чувствуя виноватой почему-то себя. – Не надо. Понял меня?

Мой голос был не похож на мой обычный, поэтому я добавила:

– Прекращай курить, ясно, Чаща дубовая? Это опасно. Деревья горят долго.

Он даже не улыбнулся и не отшутился в ответ, только кивнул, а я, заметив в кармане его джинсов целую пачку сигарет, потянулась за ними. Димка поймал меня за запястье и мягко отстранил от себя мою руку.

– Не надо, Маша. Не надо.

Он не хочет, чтобы я касалась его? Черт! Ну, ему-то я что сделала?

– Почему? Тебе не надо курить, – упрямо сказала я, сжала губы до боли и продолжала: – Зачем тебе это? Трудно будет бросить, если привыкнешь. Не кури, отдай мне.

– Ты будешь курить? – он поднял брови.

– Если тебе это поможет – буду.

Парень рассмеялся, но пачку все же протянул. Я спрятала ее в кармане. Не дам ему курить. Пусть не портит здоровье. Идиот! Какой же идиот!

– Так что там у тебя с Князем? – спросила я, растерянная из-за его поведения. Я надеялась при встрече я скажу ему все, что думаю, буду орать, кричать, возмущаться, язвительно поинтересуюсь – а как же дружба: моя и Никитина? Неужели Князева важнее всего этого? Но теперь, завороженная его взглядом, пасмурным небом и непрекращающимся шумом дождя, я терялась.

– Я же сказал, мы встречались, – пожал Дима плечами. Помолчал и все же не удержался, спросил: – Откуда узнала?

– Просто взяла и узнала. Почему ты это скрывал? Что такого в том, что ты с ней встречаешься? Это из-за Ника? Из-за Ника вы скрываете свои отношения? – выпалила я. Мне больше не хотелось обвинять его, мне хотелось смеяться с ним, как и прежде, шутить, как и раньше, прикалываться, как и всегда, но…

– Нет. Хотя, может быть, и из-за этого тоже. Я уродский друг, – парень замолчал, явно собираясь с мыслями. – С Ольгой мы… встречаемся давно, еще с февраля. И еще тогда я сказал, что не хочу афишировать наши отношения. Тогда они с Ником даже незнакомы были.

– А почему ты сказал ей сохранить ваши отношения в тайне? – с трудом спросила я.

– Я – скот. Я проводил с ней время, развлекался. А хотел получить другую девчонку, – его рука потянулась к карману, наверное, за очередной сигаретой, но остановилась на полпути.

– Кого? – спросила я, уже зная ответ.

Он улыбнулся – если эту легкую гримасу можно было назвать улыбкой, и склонил голову, прикрыв костяшками пальцев губы. Мы молчали полминуты, не меньше. Просто смотрели друг на друга и молчали.

– Тебя, – наконец сказал он, – тебя, Маша. Прости меня.

– За что? – широко раскрыла я глаза.

Может быть, это он все же моя Судьба на букву «д»? Ну пожалуйста, может быть, это он? Или…

– За то, что я такой тормоз, – прошептал Димка, и я едва расслышала его голос из-за шума дождя, – прости за это. Я люблю тебя и не смог заставить обратить на себя внимание. Зови меня кретином. Тебе, наверное, будет весело.

Он влюбился в нее не сразу и не с первого взгляда, конечно же. С первого взгляда она показалась ему самой обычной девчонкой, в меру наглой и веселой. Прикольной, забавной, отзывчивой, но никак не самой-самой.

Из всех будущих сокурсников именно с Машей Дима познакомился первой еще при поступлении в университет. Они, будучи еще абитуриентами, стояли рядом, задрав головы вверх и касаясь друг друга плечами, около списков с теми счастливчиками, которые были зачислены на специальность «реклама» факультета искусствоведения и культурологии.

– Я поступила, я крута! – возопила она ему едва ли не на ухо, заставив вздрогнуть. – Парень, я поступила!

– И я тоже, – не верил своему частью Димка. Он только что нашел свою фамилию в числе поступивших, и легкая эйфория накрыла его с головой.

– И ты крут, – великодушно уступила ему часть своей крутости светловолосая девушка. Тогда волосы у Бурундуковой были короткие, как у мальчишки, с длинными боковыми прядями выстриженной полукругом челки, которые доставали до ложбинки на шее. Она казалась младше своего возраста, но выделялась яркой мимикой и непринужденным поведением.

Они вышли из возбужденной толпы абитуриентов и уставились друг на друга.

– Ты на какой специальности? – спросила его девчонка, улыбаясь.

– Реклама, а ты?

– О! И я! Так мы будем вместе учиться, – искренне обрадовалась она. – Я – Маша, а тебя как зовут?

– Дмитрий.

– Как официально, Дмитрий, – захихикала Маша. – Пойдем во двор, там лавки прикольные. Когда я относила документы в приемную комиссию, видела, что студенты там вечно сидят. Я теперь тоже хочу.

– Идем, – был не против Дима. Его разбирал восторг. Он смог! Поступил!

Они двинулись на выход по пока еще почти незнакомым коридорам университета. Пока Маша звонила своей матери и восторженно кричала, что поступила, Дима писал своей. Его мать работала хирургом, и в это время у нее шла очередная операция. Она хотела, чтобы единственный сын тоже стал доктором, но Димка был против. Ему хотелось творческого, креативного образования. Химия, биология и медицина явно были не для него.

Когда парень и девушка оказались около самого выхода, в здание завалилась целая толпа веселых студентов, почему-то еще находящихся не на каникулах. Парни были в баскетбольной форме. Девчонки – в коротких юбочках и топиках в цвет этой формы. В самом центре ребят шел высокий красивый парень (даже Димка, которому мужская красота была вообще как-то параллельна, понял это) с темными волосами, широкоплечий, с тату на шее. С двух сторон его за руки схватили симпатичные галдящие девушки. Сам он что-то громко и задорно говорил, и прочие слушали его едва ли не с открытыми ртами.

Машка, самозабвенно и очень громко разговаривающая с мамой и вертящая в пальцах длинную тонкую прядь челки, совершенно случайно столкнулась с этим парнем, который как раз отвернулся к какому-то другу, шедшему следом за ним. От неожиданного столкновения девушка отлетела в сторону.

– Эй, куда прешься? – хмуро крикнула темноволосому красавчику Машка, вместо того чтобы, как положено, растаять от его внешности. Парень обернулся, посмотрел на нее очень веселыми синими глазами, на которые падала растрепанная челка.

– Извини, я тебя не видел, – отозвался он, улыбнувшись.

На самом деле виновата была Маша, но незнакомец оказался воспитанным. Бурундукова вздернула нос, милостиво кивнула ему и без стеснения потянула за руку Димку. Тот усмехнулся про себя и поспешил за девушкой. Сценка ему понравилась, как и растерявшийся ровно на пару секунд красавчик, еще раз оглянувшийся на них.

– Вот дурак, – сердито сказала тогда девушка про местную знаменитость. – Глаза на пятках у него, что ли?

Ни она, ни Дэн не помнили этого столкновения и друг друга тоже не помнили, но судьбе было угодно, чтобы они неожиданно встретились через три года. Почему так произошло, Димка не знал. Вернее, узнал от Ольги чуть позднее, и ему оставалось только сжимать кулаки от бессилия. Обвинять во всем Ника он не мог. Тогда уж обвинять придется и его сумасшедшего братца, нет – тех, кто сделал его таким. Придется обвинять всех. И… себя. А себя обвинять не хотелось.

С тех пор Дима вообще перестал многое понимать в этой жизни. Он часто думал, оставаясь наедине с собой – а может быть, тогда это была та самая пресловутая судьба, решившая заочно познакомить его любимую девочку и Смерча? Но тогда какая судьба у него, Димы? Почему он должен отдавать ту, которую любит, кому-то только из-за того, что так решила какая-то судьба?

В день поступления они с Машей почти два часа просидели под ласковым августовским солнцем на лавочке, как самые настоящие студенты, и болтали. Обо всем на свете. И тогда Димке показалось, что они знакомы тысячу лет. Они были похожи – позитивные, шумные, легкие на подъем. С одинаковыми интересами и взглядами на жизнь. Добрые и верящие в людей. Машка рассказывала смешные истории, Дима шутил, и они оба смеялись, радуясь приближению новой университетской жизни.

Вот так они и начали общаться и быстро стали друзьями. Часто препирались и даже ссорились, но это им не мешало, а скорее, подзадоривало. Машка была яркой, веселой и уверенной, выступала за любой кипишь, не терпела несправедливости и всегда поддерживала. А еще Бурундукову легко можно было вывести из себя, и Чащин по-доброму задирал ее – ему нравились ее эмоции. Она начинала кричать, несла всякие глупости и обещала прибить, а иногда даже носилась за ним по всему универу. А еще ему чисто по-человечески нравилось то, что Маша умела постоять и за себя, и за других. Она была очень смелой. И через какое-то время Дима понял, что Бурундукова – мировой человек.

На втором курсе они еще больше сдружились, стали много общаться, вместе ездили в походы, ходили в клубы, гуляли с общей компанией. Общаться с Машкой было легко и просто. Она умела моментально повышать настроение, мало чего стеснялась и помогала своим друзьям. Как-то, еще на первом курсе, сумела отмазать от праведного гнева декана всю группу, которая из-за невнимательности старосты прогуляла в полном составе пару по физкультуре. Не боялась участвовать в КВНах и играла в футбол, чтобы защитить честь факультета. Вступилась за подругу Марину, когда на нее стали наезжать четверокурсницы с журфака – за то, что та якобы увела парня одной из них. Заболела сокурсница – и Маша первой решила, что ее следует навестить, сагитировав всю группу. Завладела шпорами по трудному экзамену, выпросив их у старших курсов, и раздала всем желающим.

Сколько бы недостатков ни было у этой девчонки, достоинства перекрывали их с лихвой. Димка уважал свою бойкую подружку. А еще он начал замечать, что Бурундукова не только хороший товарищ, но еще и симпатичная девушка с красивыми ногами, тонкой фигуркой и удивительной улыбкой. К тому же она умеет быть милой и беззащитной. Как и полагается девушкам. В конце второго курса он точно это понял. А еще понял, что один миг может стать решающим.

Это произошло год назад, майским погожим днем. Он опаздывал на английский, в котором не то чтобы не разбирался, а который попросту не любил, а поэтому и не учил. Не слишком торопясь на нудную пару, Димка приблизился к кабинету и увидел Машку. По своему обыкновению, Маша сидела на подоконнике, положив на колени, обтянутые сине-зеленой потертой джинсовой тканью, рюкзак, и о чем-то явно размышляла.

– Бурундукова, здорово! – поприветствовал он ее.

– И тебе привет, – кивнула одногруппница, болтая ногами. Черно-красные кеды только и мелькали в воздухе. Женственно одеваться эта девчонка не любила. Впрочем, легкий неформально-спортивный стиль вполне ей шел.

– Почему не идешь на английский? – поинтересовался Чащин, усаживаясь рядом.

– Потому что не готова к контрольной. А ты готов?

– Не-а, я списать хотел.

– Я тоже хотела, только мне списать неоткуда, – призналась Машка и неожиданно предложила: – А может, прогуляем, а, Чащин?

– Какое заманчивое предложение, – не хотелось ему сидеть целых две бесконечно долгие пары на нелюбимом предмете. – Даже не знаю… Ладно, – решил он неожиданно, – давай. Я все равно ничего дельного не напишу. Куда двинем?

– Просто погуляем, – тотчас соскочила Машка с подоконника. – Погодка – класс.

И они пошли гулять. Вдвоем шатались по окрестностям, препирались, смеялись, фотографировали висящую на электропроводе непонятно как попавшую туда кроссовку. Маша жаловалась, что ее достал парень с физического факультета, который настойчиво зовет ее на свидание, рассказывала про онлайн-игру, в которой сидела, и про свое увлечение сноубордом, смеялась над смешными историями Димки. После прогулки они сходили в кино на комедию и донимали весь зал своими громкими шуточками относительно героев. Так вышло, что фильм оказался не очень, а замечания ребят – смешными, и половина зала смеялась вместе с ними. Правда, пару раз Маша куда-то выходила с телефоном в руках, но он не придавал этому значения.

После они заскочили в какое-то кафе, заказали пиццу и клубничный лимонад, а после снова бродили по окрестностям. В общем, провели вместе весь день. Поздним вечером, когда город накрыли сумерки, Димка сказал, что, как честный человек, теперь должен проводить Машку до дома. Та была не против. Они ехали на автобусе вместе через весь город, и его огни мчались следом за ними.

– Спасибо за этот день, Чащин, – улыбнулась ему Маша на прощание, пряча ладони под длинными рукавами ветровки – ее пальцы замерзли.

– Было круто, – вернул он ей улыбку. – Как-нибудь повторим.

– Повторим… Ты очень помог мне, – вдруг призналась Маша чужим тихим голосом.

– В смысле? – не понял Дима.

– Мой отец в больнице – его ранили на задержании, – закусив губу, призналась она. И только тогда он заметил, что ее глаза большие и испуганные. – Мне было так страшно. Мама с ним в больнице, брат в командировке. Мне не хотелось сидеть одной дома, а сидеть на парах я не могла. Правда, спасибо за этот день.

Димка сглотнул, чувствуя себя дураком. И как только сразу не понял, что с ней что-то не так? А она… Как только ей сил хватило улыбаться, когда в семье произошло такое? Своего отца Машка очень любила.

– Как отец сейчас? – не без труда спросил он.

– Я звонила маме, врачи сказали, что все обойдется. Операция прошла успешно. Только, знаешь, все равно страшно. Прости. Я не должна была говорить это, – Маша замолчала и, опустив голову вниз, сцепила пальцы. Кажется, ей было неловко из-за своего признания.

Дима положил ей руку на спину, неловко похлопал – так бы он успокаивал, к примеру, Ника, при условии, что ему бы это понадобилось. А потом неожиданно для себя обнял Машу и прижал к груди, и она обняла его в ответ. Маша казалась ему хрупкой и беззащитной, и он вдруг почувствовал прилив необъяснимой нежности, которая затопила все его сердце.

Оказывается, она такая сильная – и вида не показала, как ей страшно. И такая слабая – боялась оставаться дома одна, глупая.

Так они и стояли несколько минут. Маша прижималась щекой к его груди, обхватив руками за плечи, а он молча гладил ее по волосам.

Когда он отпустил ее, оказалось, что он уже не может смотреть на нее прежним взглядом. Дружеским.

Дима влюбился.

На небе сверкнул тонкий росчерк молнии, и я отступила от Димки на шаг. Внутри было как-то пусто.

Я не понимала. Он… любит меня? Любит? Но… Как же так? Это же Димка Чащин, мой старый друг, с которым мы вместе с самого первого дня учебы. Димка, с которым мы обсуждали девушек и парней, Димка, с которым дружно не верили в любовь, Димка, с которым было связано столько дружеских воспоминаний. Мой старый приятель Димка Чащин.

Откуда мне было знать, что он… любит меня? Да, благодаря Смерчу я стала понимать, что, возможно, нравлюсь ему, но чтобы это была любовь? Я не могла поверить.

– Ты ведь шутишь, да, Дим? – тихо спросила я.

Он покачал головой.

– Я давно понял, Маша, с любовью не шутят, – как-то по-взрослому усмехнулся он. – Я действительно люблю тебя.

– За что?..

– Обычно на этот вопрос отвечают так – вопреки всему. Но я знаю, за что. За то, что ты – это ты. Добрая, смелая, веселая. Яркая. Красивая. Только не смейся, – предупредил он хрипло. – Ты очень красивая. Особенно когда улыбаешься.

Я сглотнула, чувствуя дикую неловкость. Я даже не могла смотреть в его глаза.

– Я не знаю, что сказать. Правда, Дим, просто не знаю. Я ошеломлена.

– Понимаю, – кивнул он. – Прости за это.

– Не говори так, – нахмурилась я. Просить прощения за свою любовь – это казалось диким. – Лучше скажи… Почему ты ничего не предпринимал? Чтобы я заметила тебя, чтобы была с тобой?..

– Предпринимал, – рассерженно сдвинул он брови к переносице. – Звал погулять, в кино, в поездки. Помнишь, Маша? А что делала ты? Говорила: «О, круто, позовем еще людей и пойдем все вместе!» Или спрашивала: «А кто будет с нами еще? Вдвоем скучно. Чем больше народу – тем лучше». Или просила разрешение позвать подружек. Или просто отказывалась. Или начинала спрашивать: «Чаща, когда же ты наконец себе девушку заведешь, чтобы она с тобою ходила всюду?» – Он тяжело вздохнул и потер лицо ладонями. – Маша, я всегда был для тебя другом. Вечным другом. Да я и сам, честно говоря, не понял, как это случилось. Как я влюбился. Дурацкое слово «влюбился», да?

Его пальцы сами по себе сжались. Я сцепила зубы и медленно кивнула. Я была согласна, что слово дурацкое. Не просто дурацкое – отвратительное! На душе стало горько и пустынно, словно вторая мелькнувшая молния попала мне прямо в душу и выжгла остатки чувств.

Головастики с отчаянием ощупывали обгоревшие волосы и лысины.

– Заложник френдзоны, – усмехнулся он.

– Дима, ты… Но почему ты прямо мне не сказал, что я тебе нравлюсь?

– Да? Чтобы ты меня отшила? Чтобы перестала со мной общаться? – почти выкрикнул он, а после почти зашептал: – Чтобы сразу послала меня? Чтобы у меня вообще не было никакой надежды? Без нее паршиво, Маша, поверь, без нее так паршиво.

– Оттуда ты знаешь, что я бы послала тебя, Чащин? – выдохнула я. – Почему ты так решил? Почему ты вообще решал что-либо за меня?

– Тогда что бы ты сделала? – спросил Димка, и я замолчала, не зная, что сказать.

Что бы я сделала?

Оттолкнула бы его или решила бы дать шанс?

Я и сама не знала.

– Да и вообще, разве не по Кларскому сходила с ума? – спросил он вдруг.

– Сходила… Но откуда?.. Откуда ты это знаешь? – почти испуганно спросила я.

– Слышал, – отрывисто отозвался Димка. – Я же не такой дурак, каким ты меня видишь.

– Для меня ты не дурак! – выкрикнула я. – Для меня ты… Ты один из лучших людей на свете.

– Один из лучших, но не любимый, так ведь, Маш? – в его голосе не было обиды, он просто констатировал горький факт. Я ничего не смогла ответить. Но если… если я постараюсь, он сможет стать любимым? Ведь и в Дэна я влюбилась не сразу, думала, что сильнее моих чувств к Никите ничего быть не может. Вдруг и с Димой все будет так же? Он хороший, он не предаст, как Смерч, развлекающийся с Ольгой, Инной или с кем-то там еще, он будет меня оберегать и любить, пусть без феерии Дэна, но по-своему нежно. Может быть, его плечи видела гадалка с черничными прищуренными глазами? Его имя тоже начинается на букву «д».

Я посмотрела на плечи парня, перевела взгляд на его усталое лицо, и коснулась его ладони в знак утешения. А он вздрогнул и убрал руку в карман.

Димка повернул на меня голову, улыбнулся вновь, и у меня все внутри сжалось от его кривой мучительной улыбки.

Лучше бы он кричал, обижался, бил руками по стене, чем улыбался так… страшно.

«Маленький мой», – сжались тысячи разноцветных сердец.

– Так как ты узнал о Никите? – спросила я. Когда-то я так боялась, что кто-нибудь узнает о моих чувствах, а теперь все равно. Наверное, потому, что искренних чувств не стыдишься, а надуманных, тех самых, того самого красивого сверкающего розового цвета – да. Потому что подсознательно понимаешь, что они фальшивы.

– Случайно, – он на мгновение прикрыл ладонями лицо и потер пальцами внутренние уголки глаз.

Почти через неделю поле того, как Димка сделал неожиданный вывод, что влюблен в Машу, он решился на отчаянный шаг – признаться ей. Сказать, что она ему нравиться и предложить встречаться. Быть честным по отношению к ней и к себе. Дима вообще был одним из тех, кто обеими руками цеплялся за честность и прямоту. Он не подозревал, что совсем скоро ему придется столько всего и ото всех скрывать. Да, он боялся реакции Машки, но ему было бы легче выслушать, что он для нее ничего не значит, чем страдать по ней в неведении: а вдруг он ей все же небезразличен? А вдруг…? Вдруг?

Димка ненавидел это слово.

Близились экзамены, шла зачетная неделя, весь их курс бегал как сумасшедший от одного препода к другому, запоздало сдавал контрольные, лабораторные, рефераты, курсаки, делал набеги на библиотеки и приставал к студентам старших курсов, выпрашивая у тех конспекты и лекции. Наверное, это было не самое лучшее время для признаний в любви. Но Димке было так фигово, что ждать он больше не хотел. Решил – значит, сделает.

Поговорить с Машкой он хотел после сдачи последнего зачета, кстати, по все тому же зловредному английскому. По этому предмету они оба в зачетках получили желанное «зачтено» только лишь со второй попытки. Машка вышла из кабинета первая, со счастливой улыбкой – наконец-то получит «кирпич» и будет допущена к экзаменам! Он – через полчаса после нее. Димка знал, что еще некоторое время девушка будет торчать в университете. А это значит, что он сможет поймать ее и все рассказать, оставшись наедине. Чащин долго готовился к этому дню, не знал, как лучше сказать девушке, что чувствует к ней, нужно ли при этом шутить или оставаться серьезным, заигрывать или просто подойти и без слов обнять, ошарашить Машу. Чащин остановился на том, что скажет ей прямо: «Ты мне нравишься, хочешь быть со мной?» Ночью перед этим днем Дмитрий почти не спал, и снился ему полнейший идиотизм. В ярком, красочном сне он участвовал в какой-то передаче, снимающейся где-то на небесах – вокруг, справа и слева, внизу и наверху, было бесконечное синее небо и белоснежные молочные облака. Перед ним стояли три девушки в красивых кремовых платьях до колен: Маша, первая девушка Димки, с которой они расстались давным-давно, и смутно знакомая девчонка, стриженная под мальчика, чье лицо было спрятано тенью облаков. Ему нужно было выбрать для себя кого-то из них. Зачем – загадка. Но это было очень важно. И он, не колеблясь, сделал выбор.

– Маша, – сказал Дима, и его голос, как будто усиленный мегафоном, разнесся по всему небосводу.

– Ответ неверный, – спокойно произнесли облака, и над Машкиной головой зажигается красный крест. Над бывшей девушкой – тоже. Коротко остриженная, чье лицо он так и не видел, сделала шаг вперед, взяла за руку опешившего парня и кивнула солнцу. Они вдвоем стали падать, касаясь телами мягких облаков, а потом он проснулся, отчего-то нервный и злой. Больше парень так и не заснул.

После зачета Дима нашел Машку неожиданно быстро и совершенно случайно. Он шел по коридору, набирая сообщение, и вдруг услышал ее голос. Улыбнулся. Пошел на него как зачарованный. И даже подумал, что это удача – встретить ее.

Машка в компании с подругами сидела на партах в небольшой пустой аудитории с распахнутой дверью. Они о чем-то жарко спорили. Чащин хотел подойти к девушкам, успел даже придумать очередную шуточку для Марьи, но внезапно услышал возглас Марины, который заставил его замереть около самой двери.

– Хватит сохнуть по Кларскому, Машка! Хватит!

– Тише! Прекрати орать его имя, – расстроенно произнес голос его любимой девушки.

Почему-то в первые секунды Димка сразу и не подумал на друга. Для него это было как-то немыслимо. Такого ведь не бывает: чтобы твоя девчонка влюбилась в твоего приятеля? Бросьте, ребята. Это только в сериалах.

– Да кто услышит-то? – раздался голос другой Димкиной одногруппницы – Лиды.

– Мало ли. Я вам сто раз говорила, что не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что он мне нравится.

– И чтобы сам Никита это знал – тоже. Признайся уже ему. Что любишь, – сказала Лида. – Какой смысл просто так страдать по кому-то и ничего не предпринимать?

Дима прекрасно все слышал, и его взгляд становился все более стеклянным – от разочарования. Рука, крепко сжимавшая телефон, медленно опускалась вниз.

Что? Она любит другого? Чушь! Или… нет?

Да, Маша влюблена в другого парня, и ей никто больше не нужен. Все это Дима понял так же быстро, как и то, что эта девчонка безумно ему нравится.

– Не могу признаться, – голос Маши был грустным. Не своим, всегда задорным и громким, а чужим, потерянным. – Не могу. Как? А если я ему не нравлюсь? А если он пошлет меня?

– Машка, да ты чего? С чего он должен тебя посылать? Ты – веселая милаха. И вообще, ты сама тупишь… Вчера мы стояли рядом с ним сколько времени во дворе! А ты даже не заговорила с ним, дурочка, – продолжала Марина.

– Да понимаю я все. Мне просто страшно, – вздохнула Бурундукова. – Я рядом с ним теряюсь. Мне никогда в жизни так страшно с парнями не было, как с Никитой.

– Ох уж этот твой Кларский! – продолжала выговаривать Лида Машке. – Что ты в нем нашла? Да, он очень симпатичный и высокий, и очень вежливый и умный, но вокруг много таких парней.

– Вот именно, – поддакнула Маринка.

– Чья бы корова мычала, – тут же попеняла ей сестра, – кому нравятся эти странные личности с длинными волосами и татушками?

– Они нормальные, – мигом надулась ее кузина. А Лида продолжала:

– Ты ведь его не знаешь, как ты можешь его так сильно любить, Маша? Это односторонняя любовь. Это как играть в баскетбол одной командой.

– Могу. И все. Сама не знаю почему, но могу. Он – лучший, мой Никита. А-а-а, как мне хреново, девчонки, я идиотка, – судя по звуку, Машка ударилась лбом о парту. А Дима, понимая, что подслушивание – занятие в общем-то низкое, не мог заставить себя двинуться с места. Как это? Маша влюбилась в Ника? В того, кто почти не замечал девчонок, усиленно притворялся хорошим парнем и мог уложить в драке кучу народа? И для Машки он – самый лучший. Какого черта?!

– По-моему, тот же Димка куда лучше, чем Кларский, – вдруг сказала Лида, и от звуков своего имени парень вздрогнул.

– Ну, Чащин – классный, это точно, – согласилась Бурундукова, и в сердце Дмитрия тут же проникла голубыми искрами Ее Высочество Надежда. А вдруг она скажет сейчас… Что он нравится ей?

– А ты бы хотела с ним встречаться? – спросила с любопытством Маринка, словно бы услышала мысли Чащина, стоявшего за полуоткрытой дверью.

– Нет. Конечно, нет. Он же мой друг, – сказала светловолосая девушка, и ее слова вызвали у молодого человека кривую улыбку. Нет, она же ясно сказала, что любит Никитоса, а это значит, что остальные Марье по боку! И он тоже. Он тупо просто друг. Ненавистная френдзона, о которой столько шутят.

Искры потемнели, стали темно-коричневыми, почти как радужки Димки, и навсегда поселились в его глазах. Он ушел с ними вместе, почти убежал, хотя ноги были деревянными, словно он весь день качал их в тренажерке после годового перерыва. Странно, но в сердце были те же самые ощущения. И первое время они усиливались, как только Дима видел Ника или Машу, словно эти двое были мощными тренажерами.

Он еще ускорил шаг, а потом и вовсе побежал, как будто сдавал кросс на скорость. По дороге едва не врезался в неспешно идущую по коридору Ольгу Князеву и ее подругу Регину, извинился и помчался дальше. В тот день он первый раз в жизни сильно напился с недоумевающими друзьями и пару дней не ходил в универ.

Молний стало больше, дождь еще больше усилился, и только грома пока почти не было слышно, как будто бы он запаздывал, но обещал скоро быть.

– Я никому не рассказал про Ника, не бойся, – сказал Димка мне. – Это ведь твоя тайна, Маша.

– Спасибо, – я не знала, что делать. Переминалась с ноги на ногу.

– Я вел себя так же, как и раньше. И с тобой. И с ним. А ведь Ник – мой друг, хотя дружба у нас странная. Но всегда была крепкой. А тут я начинал изредка ненавидеть его за то, что он украл тебя у меня. А это нелегко, – он выругался – жестко, зло, – это очень нелегко.

Чащин хлопнул себя по лбу, заставив меня вздрогнуть.

– Что я несу, вот придурок.

– Дим, ты решил встречаться с Олей, чтобы отомстить Нику? – спросила я внезапно.

– Нет. Нет, я не такая падаль, чтобы так поступать, – парень даже испугался этих моих слов, и мне стало стыдно. – Я стал общаться с Олей еще до того, как он с ней познакомился. В феврале. А он увидел ее в начале апреля. Я сам познакомил их. Мы гуляли с Ником и случайно встретили Олю. Она ему тут же понравилась. А меня это тогда только развеселило… Кретин. И почти сразу Никитос стал оказывать ей знаки внимания. Потом он встретил ее еще раз – когда без предупреждения шел ко мне, а она возвращалась от меня. Увидел пару раз в универе. В общем, подумал, что Оля – его судьба, гребаный фаталист. Ник не знал, что мы… общаемся. Никто не знал.

– Ну почему, почему, Димка?

– Я надеялся, что смогу быть с тобой, – признался одногруппник. – Если бы у меня появилась девушка, ты бы вообще не взглянула на меня. Никогда. Ведь когда ты подумала, что у меня есть девчонка, ты только прикалывалась надо мной. Когда я захотел, чтобы ты поревновала – ну, в шутку, ты просто смеялась, – он вновь с болью улыбнулся. – Так обидно было.

А я тут же вспомнила, что говорила ему тогда.

«– Сегодня я иду на свидание.

– С кем это? С кем, с кем, с кем?

– Не твое дело.

– Кто на тебя клюнул, Чащин? Она что, тупая? Или слепая?»

– Я не хотела, – прошептала я, чувствуя невероятный стыд за свои слова. Боже, ну я и сволочь! Как я могла сказать Димке такое? Ведь я правда была рада за друга, что он нашел вторую половинку!

– Я знаю, что не хотела, – кивнул он, не глядя на меня, – смотрел, не мигая, на лужи, где все продолжали тонуть косые холодные капли дождя. – Ты – самая лучшая девушка. Просто два года это до меня доходило. А когда дошло, оказалось, я опоздал. Про то, что ты лучшая, пронюхал другой.

Я только плечом дернула, вспомнив про этого другого.

– Почему вы с Князевой стали… общаться так близко? Как это случилось?

Он пожал плечами:

– Очень просто. Я приехал в клуб с ребятами, чтобы отпраздновать день рождения Женьки, и встретил ее там.

И он рассказал.

Той холодной январской ночью Димка не сразу узнал в красотке, зажигающей на танцполе, свою спокойную одногруппницу Ольгу Князеву. Одета она была вызывающе – короткая юбка, облегающий топик с крохотными лямочками, которые так и норовили сползти вниз, шпильки, и в свете прожекторов девушка сверкала не хуже самой настоящей звезды. Тонкая гибкая фигурка, распущенные волосы, рассыпанные по плечам, кокетливый зазывный взгляд, уверенные грациозные движения – все это делало Ольгу похожей на раскрепощенную танцовщицу, а не на студентку факультета искусствоведения. Скачущие тени заостряли черты ее лица, делая их более хищными, блеск софитов ласкал обнаженные длинные ноги, открытые плечи и шею.

Сначала ее одногруппники просто прошли мимо, весело перекинувшись парой слов по поводу внешности и танца «прикольной девчонки в супермини». Они почему-то подумали, что эта герла – подружка или мажора, или какого-то крутого типа. Ребята не признали в заводной красотке Князеву – к тому же в клубе очень не вовремя наступила загадочная полутьма, скрывшая ее лицо. Они прошли мимо, немного потусовались на танцполе, над которым разрывался громкий и ломаный драм-энд-бэйс. Кто-то тут же нашел себе девчонок и свалил куда-то с ними, кто-то был порабощен ритмом музыки и продолжил танцевать, а именинник Женя и Димка отправились к барной стойке. Первый как-то быстро накидался до «синего» состояния и был не совсем вменяем, второй пить не любил, потому как алкоголь заставлял Чащина погружаться в свои невеселые в последнее время мысли. Например, в мысли о том, что Машка влюблена в его друга. А Ник об этом и не догадывался – на девчонок ему было как-то плевать. Димка даже как-то спросил у Никиты, нравится ли ему «вон та» девчонка, показав на стоявшую в конце коридора Марию Бурундукову. Она смеялась над чем-то с совершенно беззаботным видом, не видя их.

– Индифферентно.

– В смысле? – переспросил вмиг обрадовавшийся Чащин.

– Равнодушен, – сказал тогда Кларский, присмотревшись к ней. – Не мой тип. И громкая очень. Девушка должна быть женственной и нежной. А не выглядеть пацанкой. Зачем спрашиваешь?

– Просто так. Не могу понять, то ли тебе девчонки вообще не нравятся в принципе, то ли какие-то особенные, – отшутился Чащин.

– Особенные, – серьезно ответил Никита. – Идем, скоро пары начнутся.

Димка кивнул. Машу он как раз и считал особенной. И то, как друг назвал ее, ему не понравилось. Очень не понравилось. Хотя, с другой стороны, он был рад, что Кларский не заинтересован в Бурундуковой. Он сам себя презирал за то, что иногда начинал испытывать к Нику темное, тягучее, как горячая карамель, неприятное чувство тщательно скрываемых ревности и злости. «Почему он, почему этот урод нравится Маше?» – думал он в такие моменты. Чувство это быстро проходило, но парень осознавал, что оно прочно сидит в глубине его сердца. И ничего не мог поделать. Нику, конечно же, ничего про симпатии к Машке не говорил, а с ней продолжал общаться, как и прежде, скрепя сердце. Оставался просто другом. Димка научил себя радоваться таким мелочам, как простое мимолетное прикосновение к ее рукам или дружеские объятия, когда он имел возможность почувствовать ее тепло и запах волос, или даже простое похлопывание по плечу. Да и просто слышать голос Маши было очень приятно.

С такими мыслями Дима сидел за барной стойкой, облокотившись на нее обоими локтями и изредка потягивая пиво из высокого стакана, в гранях которого играли всполохи разноцветных огней создаваемого зеркальным шаром беззаботного летающего снега.