За широкой улыбкой

- Реально, - проглотил остатки пищи и новый пельмешек затолкал в рот. Попытка говорить: – Чего б я тебе врал?

Пожимаю плечами.

- Но как-то странно...

Обмер:

- Что странного? – ухмыляется. – Мыли дело.

- Мыли?

- Да, - цыкнул зубом. – Был план – следы убирали. Не думаю, что ваши хотели это просто так спустить ему с рук. Особенно после того, как дали только десятку.

И вновь пожимаю плечами. Пристыжено опускаю очи. Молчу.

- Слушай, - вдруг шумно, тяжело вздохнул Еремов, отчего предчувствие тут же ужалило меня, заставляя поежиться. Мигом выстреливаю взором ему в лицо.

А вот он не смотрит - взгляд около. Тугие мысли, рачительно подбирая слова:

- Возвращаясь к вчерашней теме… - тихо пробормотал, с опаской.

Жуткая пауза, отчего я уже не выдерживаю. Рявкаю:

- И?

Несмело подводит взор. Глаза в глаза:

- Только… не вздумай обижаться. Пойми правильно.

Похолодело все внутри меня, перехватило дыхание.

- Говори…

- То… твое состояние, - почесал лоб, нервически коротко рассмеялся. – Хотела ли бы ты что-то изменить? Если дело только в деньгах, то я оплачу всё. Без всяких обязательств после.

Обмерла я, пришпиленная прозрением.

Вмиг на глаза проступили слезы.

Ах, вот оно как, да?

Наступило отрезвляющее утро – и теперь уже не так и плевать на тот мой ужас, мой «изъян».

Действительно. Чего это я? Идиотка!

- Том, чего ты молчишь? – не выдерживает напряженной тишины Гриша. Задумчиво: – Слушай… - испуганный взгляд на меня, словно что-то учуял. Резво вскочил со стула. – Ты что, плачешь?

Попытка обнять – отворачиваюсь, вырываюсь. Бросаюсь в коридор.

Слышу гневное вдогонку:

- Да ма** тв** же! Балашова! Сколько еще можно?

Резвые, уверенные, стремительные шаги ко мне ближе.

Силой выдирает из рук шапку, не давая ее надеть.

- Да всё с тобой ясно! – рычу обижено.

Плевать на шапку – живо хватаю обувь и начинаю пялить на себя.

Вдруг хватает за ботинок – отчего тут же пошатнулась и грохнулась на пол.

Стянул обратно с меня и швырнул со всей дури в другой конец коридора. Пытаюсь встать на карачки, выровняться, как внезапно хватает за плечи, заставляя замереть лицом к лицу.

- ОСТЫНЬ! – гневно крикнул на меня и встряхнул, приводя в чувства. Взгляды схлестнулись. - Что опять, б****, не так?! Что опять в твоем маргарине там случилось? Что?

Нервически сглатываю слюну, непроизвольно уже начиная дрожать от страха, хотя все еще пытаюсь не подавать вида:

- Да все понятно! Мерзость – она и есть мерзость.

Шумный вздох – и вдруг резко отстранился, расселся на полу, опершись спиной на стену.

- Приехали...

Провел рукой по лицу, снимая напряжение.

Сижу и я рядом, боюсь пошевелиться. Шмыгаю носом, проглатываю слезы.

Звонкий, глубокий вдох (его). Тягучая пауза.

Взор на меня:

- А то, что вчера было… то уже не показатель? Да? – наконец-то находит силы на слова.

Взволновано сглатываю слюну. Прячу глаза.

- ЧТО? Чего молчишь?! – не выдерживает.

Передернуло от его крика. Несмело, едва слышно, шепотом:

- Ну да. Спьяну и показатель …

Застыл, окаменел, огорошенный.

- Ох, ё* тв** ж мать! – нервически рассмеялся. Повесил голову.

Жуткие, долгие мгновения рассуждений.

И вдруг иронически:

- Нет, Балашова… Ты точно е****тая, - перевел взор на меня. Ухмыльнулся: – Но я справлюсь.

Вмиг рывок, движение - кинулся ко мне. Попытка (моя) отстраниться, спрятаться от него, да только обреченно влипла спиною в дверь. Сижу, застывшая в страхе.

На расстоянии вдоха.

Коварная улыбка выползла на его уста:

- Только потом не сопротивляться.

Молниеносно срывается на ноги и подхватывает меня себе на руки.

- Гриш, не надо, - испуганно шепчу.

Шаги в спальню. Повалил на кровать. Силится стащить с меня штаны.

- ГРИШ, ПРОШУ! - отдергиваю его руки, сопротивляюсь (хотя вяло, неуверенно).

- О да, хорошая моя. Меня это уже заводит.

Содрать свитер, футболку.

- Еремов!

Прибил за руки к постели.

- Что Еремов? – улыбается. – Все вопросы к Балашовой. Это у нее там какие-то… прибабахи.

Расстегнуть бюстгальтер, оголяя грудь.

Рдею, прячу стыдливо взгляд. Страшно даже взглянуть ему в лицо, завидев реакцию.

День. Треклятый день – даже нет лампочки, чтоб ее разгромить, скрывая свой страх и позор. Скрывая… уродство.

Но вдруг впился жарким, неистовым поцелуем в шею. Откровенно провел языком по коже и тут же витиеватой дорожкой побрел к потаенным местам. Дерзко, грубо сжал руками голую, возбужденную грудь, требовательно пропуская ее между пальцев – голодно, хищно облизал и до сладкой боли сжал губами, зубами, одну за другой, отчего бесстыдно застонала я, захлебываясь страстью. И вновь долгий, смелый путь – уже к низу живота… Дрогнула под ним невольно, желая сбежать, но удержал, сверху учтиво прибивая всем своим телом. Приспустил кружева, оголяя запретное. Заживо сгораю от трепета. Задыхаюсь. Нежные, ласковые поцелуи вдоль линии приличия, наворачивая дикие волны вожделения, жажды, заставляя внутри пробудиться демонов; закипеть, забурлить кровь. Бешено запульсировало желание, предательски воззвав к жесткому, повелительному, неуклонному властвованию надо мной.

- Гриш, не надо… - отчаянно зашептала, робея, краснея; забилась под ним, словно испуганная, раненная птица.

Только подразни зверя - вмиг стянул с меня полностью белье и скользнул ладонями между бедер, напористо разводя их в стороны. Слабовольно поддаюсь натиску – нетерпеливо впивается наглым, властным поцелуем в отвоеванные места, а затем уверенно, чувственно, скользя языком, стал пробираться все выше и выше, все дальше и дальше, пока и вовсе не достиг цели. Отчаянный, сумасбродный, пронзительный крик мой раздался на всю квартиру, оповещая о полной капитуляции завоеванной, порабощенной жертвы, отдающейся ему сполна.

------------------

Глава 17. Дела

------------------

***

Проснулись от того, что в дверь кто-то постучал, заколотил нещадно.

Мигом подорвались, расселись мы на месте. Хмурится, кривится недовольно мой Еремов, с трудом приходя в себя после бурных суток. Замотал головой, прогоняя дурман.

Резвое движение - вскочил с кровати. Дерганые, топорные, раздраженные попытки отыскать одежду, пистолет. Беглый взгляд на меня:

- Что бы там не было - не выходи. Если что - через балкон на крышу и в соседний подъезд.

Обомлела я, ошарашено выпучив глаза. И звука нет сил выдавить...

На ходу надел на себя брюки.

В коридор. К двери.

Щелчки: предохранителя, замка...

- Борян, ты че, б***ь, е**нулся? Х** творишь?!

- Дело срочное.

- А телефон?

- Какой, б***ь?! Тот, что разъе**шили? - рявкнул.

- Проходи...

Стукнула дверь (судя по всему, кухни). Звук притих...

Мат. Жесткий, отборный... едва ли прерывающийся на человеческую, "обыденную" речь...

Каждый гатил, не стыдясь и не сдерживаясь. В какой-то момент раздался грохот... и отчетливый крик Еремова - опять безумствует.

Пытаюсь не слушать. Пытаюсь пропускать всё мимо, дабы если что - в качестве свидетеля и слова из меня нельзя было выудить.

Закрыть уши руками... и ждать. Нервически покачиваться вперед-назад, отсчитывая секунды. Слезы, жалкие, гадкие, трусливые, скатывались по щекам... признавая мою слабость, немощность... и бесполезность...

И снова грохот... и снова мат, казалось, просто заживо вынимая из меня душу, стегая плетью холода по коже - погоняя по жилам страх, животный, дикий, отчаянный... куда неистовее, нежели даже когда мысли заходят о Евсееве.

Жизнь, свобода, безопасность, покой Еремова сейчас были куда важнее для меня, чем что-либо еще в этой жизни. Гриша вдохнул в меня жизнь, стал моей опорой, и без него я теперь - полный ноль: рассыплюсь, растаю, исчезну...

Еще минуты, еще безумие - и вдруг хлопнула дверь, щелчки замка. Резко всё стихло. До жути, до дрожи, до ужаса...

Мигом срываюсь с места - в коридор. Испугала Еремова - вздрогнул, обернувшись.

Молчит, взгляд отрешенный, лихорадочно пляшущий по сторонам.

- Что случилось? - тихо, неуверенно, дрожащим голосом, шепчу я.

Звонко вздохнул.

Глаза в глаза. Скривился:

- Ничего...

Прожевал эмоции, матерные слова.

Еще миг замешательства и, нервически сглотнув слюну, подался к гардеробу. Постучал по карманам совей куртки, нырнул в один из них: тотчас достал пачку сигарет, зажигалку.

И вновь шумный вздох, шаги в спальню.

Несмело провожу взглядом.

Грубые, аляповатые движения - застыл на балконе, в холоде, плотно закрыв за собой стеклянно-белое полотно.

Не решаюсь пойти следом.

Лишь к кровати шаги.

Присесть на край. Стереть с лица остатки слабости, привести себя в приличный вид - и, делая глубокие, жестким надрывом, вдохи, вытеснить из себя мерзкое малодушие.

Хватит трусости! ...ХВАТИТ!

Еще минуты - и наконец-то грохот, стук - отрылась дверь.

Движение ко мне ближе. Присел рядом. Взор пред собой. Безмолвствует.

И что теперь?

Робко поворачиваюсь к нему. Коротко, украдкой целую в плечо.

Невольно вздрогнул:

- Зай, не сейчас... - немного качнулся в сторону, но не отодвинулся.

- Я могу чем-то помочь? - несмело, взволнованно, вкрадчиво, заглядывая ему в очи. Доля секунды, дабы осознать услышанное - и тотчас обрушивает на меня взгляд. Пристальный, изучающий... Внезапно хмыкнул, рассмеялся.

Живо закинул мне на плечи руку и прижал к себе. Висок к виску...

- Балашова, ты моя Балашова... - сдавленный, тревожный вздох. Секунды - и вновь обернулся: - Давай спать?

Игнорирую. Впервые... смелая и решительная.

Обняла, ухватила, утопила его лицо в своих ладонях. Глаза в глаза. С вызовом, с мольбою, с заговором...

(обмер, удивленный)

- Гриш... - нервно сглотнула слюну, - не знаю, что у тебя там произошло... Но мы справимся. ...и я тебя не подведу.

Удивленно вздернул бровями.

Долгая, жгучая минута... рассуждений, сомнений, выводов - и наконец-то на его устах проступила улыбка. Сначала добрая, нежная, чистая, но еще миг - и враз всем этим завладело коварство... Угрожающий взгляд. Напористое движение - повалил меня на кровать, прибив собой сверху. Жадный, властный поцелуй в губы, шею, нарочно грубо, причиняя сладкую боль...

Неуверенно шепчу, пытаясь не уступать сему дерзкому настроению:

- А как же спать? - паясничаю, играя, дразня, силюсь оттолкнуть его руки.

Но момент - и проник уже между бедер, вынуждая обнять, обвиняться ногами вокруг поясницы - подчиняюсь.

- Гриш, ну...

Косой, быстрый взгляд мне в лицо, на мгновение прерывая свои пылкие ласки. Ядовитая ухмылка:

- Допи****лась? Теперь терпи...

***

Мерзкий, настырный звонок...

Черт, что хоть за день? Что за время суток?

Взгляд за окно – сумерки: познавательно…

Нехотя дотянуться до тумбы, взять телефон. Неизвестный номер.

Косой взгляд на Еремова – и принять вызов:

- Слушаю.

- Здоров, Балашова. Это Боря. Ерёма рядом?

- На. Тебя, - лениво протянула Грише трубку.

***

Не прошло и полчаса, как уже «двое из ларца», но разные с лица прискакали к нам в гости.

Закрылись в кухне. Недолгий, но важный, и опять на грани постоянного мата, разговор.

Жуткие, волнительные минуты... и вдруг движение, шорох в коридоре - зашел Григорий в зал. Обрушиваю взгляд на него, растерянного. Хмурюсь:

- Что не так?

Шумно вздыхает, шаги ближе.

Выхватывает пульт из моих рук и живо выключает телевизор.

Глаза в глаза. Страшно сделать даже вдох.

- Уехать надо. Сейчас. Не знаю на сколько, - мотает головой. – И ребят я своих с собой заберу – понадобятся. Прости.

Киваю, давая понять, что ничего страшного.

Мигом встаю с дивана - на выход в поисках своей одежды (кофта, куртка и прочее...).

- Забросим тебя сейчас в отделение, - учтиво продолжил Еремов. - Пусть Фирсов присмотрит. А как только посвободнее станет, то сразу: или сам приеду, или пацанов пришлю, - кивнул головой в сторону молодых людей, - вон Борян с Блохой, если что, подскочат...

***

Высадили у родимого отделения.

Взглядом окинула я здание: только из коридора тусклый, медовый свет нарушает жуткую идиллию покоя. Темнота и дремота в окнах: воскресенье, поздний вечер берут свое.

Шумно, нервически вздыхает Еремов.

Смеюсь пристыжено:

- Гриш, не переживай. Если что - и Петрович присмотрит, тоже толковый мужик. Ничем не хуже твоего Фирсова...

- Моего Фирсова? – язвит, хитро щурясь, всматриваясь мне в глаза. Поддается невольно на настроение - улыбается.

Обнял за талию, притянул к себе.

- Ну, а чьего же? У вас сразу столько страсти… как только упомянуть имя одного пред другим.

Ухмыляется, качая в негодовании головой.

Но миг – и опять становиться серьезным:

- Береги себя. И жди меня. Я приеду за тобой.

- И ты береги себя… - едва слышно, тревожно шепчу я; робко тянулась к нему. Отвечает. Жадным, сладким, запойным поцелуем увлекает меня в дурман.

- Гриш! Еремов! Ерема! Ну, время же, ребята! - не выдерживает Кузнецов.

Отрывается вынужденно от меня мой герой. Облизался и печально поджал губы.

И снова нежная, добрая улыбка. Выпустил из хватки. Но вдруг движение – щелкнул мне по носу:

- Балашова, не балуйся. А то приеду – и выпорю. Жестко выпорю! Просто… дождись. Хорошо?

***

Следующие дни были сродни пыткам. Понедельник. Вторник. Среда.

Звонить я не решалась. Наверняка, уже и телефон новый купил, и симку туда старую вставил, однако… а что, если этот звонок будет не вовремя? Окажется роковым? Отвлеку в самый жуткий момент?

Нет. Черт, нет!

А потому и сижу, глупо медитирую на пустой экран.

***

Стук в дверь. Фирсов.

Пройтись без приглашения…

- Ты не хочешь поговорить?

- О чем? – невольно грублю то ли другу, то ли все еще «врагу».

- Ну, как? - решается. - О Евсееве, о брошюре, о мыслях, которые тебя посещают по этому поводу…

- И всё? – уверенное, смелое бросаю ему в глаза. – Только это? Евсеев? Не Еремов?

Ухмыльнулся, отвел взгляд на мгновение в сторону.

Еще шаги – присел в кресло, вальяжно развалившись. Забросил ногу на ногу.

- Ты всё равно ничего о нем не скажешь, - смеется едко.

- Не скажу, - язвлю в ответ. – Но все равно пришел за этим. Евсеев ни разу еще не заставлял тебя так резво примчаться ко мне, только если не новый труп. А нового трупа нет – иначе бы Грановский уже тарабанил в дверь. Да и Заболотный… пару приказов поспешно оформил бы.

- Ты что-то нарыла на него? – внезапно серьезным голосом проговорил Фирсов.

- На кого? – дерзко, отчасти удивленно.

- На Евсеева, - мигом вскочил на ноги. Шаги ближе, оперся руками на стол. – Ев-се-е-ва! – саркастически, мерно сплюнул мне в лицо, словно отраву. – Или ты забыла? Где и чем занимаешься...

- Не забыла, - рычу.

- Так что, нарыла? Есть что новое?

- Нету... - пристыжено, виновато опускаю очи.

Ухмыльнулся едко, кивая головой. Выровнялся. Шаги в сторону.

- Конечно, б****, какое расследование?! Какие дела?! - разъяренно замахал руками, - когда такой х** перед глазами маячит!

- Ты че, свихнулся? Что за наезды?!

- А что ты хотела? - обмер. Неистовый взгляд мне в глаза: - Благословения?

Презрительно захохотал.

- Нет, подожди, - перебиваю я. Живо подрываюсь с места. Из последних сил держусь, чтоб не кинуться с кулаками на него от обиды. - В чем я провинилась?! – бешено ору. – Конкретно, в чем моя вина?! А?!

- Да в том, - сплевывает мне желчь в лицо, - что я уже не знаю, КТО ТЫ, и можно ли тебе ДОВЕРЯТЬ!

Обомлела я, прозревшая.

Сухим, охриплым голосом:

- Даже так? Ну, и ладно…

- Что ладно? - яростно.

- Ничего... Зато он защитит меня.

- Опаньки... - обмер, словно после выстрела. - Ох***ть! А мы здесь, с**а, чем все эти дни занимались?! Х** пинали? Или что? Или ты, б**** паршивая, уже забыла, как тут ночевала, как каждый из наших норовил подольше остаться на работе, и плевать на семьи, лишь перестраховать, проследить за тобой, овца?! Или как до этого, во время суда, да и после, споли всё ходили тебе вытирали?! Ну? Что молчишь? Где твой х** был? Дела свои проворачивал, да телок е**л? А как на складе после них тебя голую, без сознания нашли! Тоже забыла?! Молчишь? Молчи, тварь неблагодарная!

Пристальный, пронзающий взгляд, впивающийся в самую душу. Страшно моргнуть.

Закивал головою:

- Вот так всегда! Бабы, вы бабы: один раз х**м помаячили, лапши навешали - и сразу помчали следом! С*ка ты, Балашова. И срать ты хотела на своих. Свои стали чужими. Вот только чужие примут тебя в свои? А? Ты у них-то поинтересовалась? ДА НЕ МОЛЧИ ТЫ, Б***Ь! – неистово, бешено завопил, разъяренно замахав руками, отчего враз меня передернуло на месте. Испуганно сжалась, словно беса страшась.

Трусливо опустила взгляд.

Тягучие, долгие мгновения тишины...

Неожиданно продолжил, но уже более сдержано:

- Я тебе последний шанс даю… Хоть что-то скажи в оправдание!

Болезненные, сумасбродные мысли, переворачивая все за и против в очередной, тысячный раз. И выпаливаю, осмеливаясь даже при этом взглянуть в глаза:

- Я его люблю, и я его не сдам.

--------------------

Глава 18. Друзья

--------------------

***

Благо четверг. Опять смена Петровича.

По-моему, он единственный, которому было глубоко все равно, с кем я связалась, и с кем теперь сплю.

- Вот почему так, Петрович? Почему? – не выдержала я уже, и с горя вызвала его на это безумное откровение.

Цыкнул зубом, дожевывая свой бутерброд.

- Почему? – рассмеялся. – А потому что… все мы одинаковы, как не назови. Различают только поступки: и то, что творит наш близкий, никак не значит, что мы такие же. Это – жизнь. Она многогранно жестока. В том числе, заставляет мириться с разными, порой даже мерзкими, недостатками дорогого сердцу человека. Вот у меня жена была. То ей было не так, то ей было не этак. Гуляла, бухала, что черт. А что я? Домосед, дурак. Из всего хобби – кроссворды да работа. Но я мирился. Мирился со всем, но и не значит, что я был таким же. Просто из всей череды... были такие дни, чаще всего это было воскресенье, когда мы собирались всей семьей на кухне... Она жарила котлеты, или еще что, а я читал газету. Дети бегали вокруг, доводили до бешенства. Но мы были счастливы. Безмерно счастливы, вопреки всем «но». Ведь не так важны вспышки чувств (а они бывают разные, и часто противоположные), как именно такие моменты определяли нашу жизнь. И это даже не я сам придумал. Нет - не помню, откуда взял. Но, кто бы сие не подметил, он был безмерно прав: ведь отними такие моменты – и я остался бы пустым. Возможно, тоже бы спился. Может, даже бомжом по миру пошел. У каждого свой крест – у меня вот такая жена. У тебя – сама знаешь… И потом, пути Господни неисповедимы. Может, не зря ты в его жизнь пришла, этого твоего… Гляди, одумается, свернет с гиблой дороги. Немногих, но все же любовь возвращала к жизни. А если за той чертовой личиной еще бьется сердце, как и твое, то почему бы не попытаться? Почему бы не спасти? Как тогда, когда тебя из морга живой обратно вернули. Чудо? Чудо. Вот и нечего на него нарекать. Какое оно есть, такое и есть. Даже если и губительное. Сделала выбор – дерзай. Тебе потом за него реветь и расплачиваться. Тебе, а не нам...

***

- Нарды, домино?

- Шахматы, - коварно ухмыляется старик. – Я как-то прослышал, что в свое время ты даже Фирсова обыграла!

Качаю головой, улыбаясь:

- И кто же вам такую байку-то сочинил?

- Грановский, - нахмурился.

Смеюсь тихо себе под нос:

- Ну, да ладно! – махаю рукой. – Расставляйте!

***

Не успела моя ладья отрезать короля, как вдруг скрипнула дверь. Кто-то вошел в здание.

Напрягся Петрович.

- Боря! – счастливая, вскочила я с места, признавая в темной фигуре знакомое, отчасти уже родное лицо. Но миг - и осознаю: Еремова вместе с ним нет.

- Привет, как ты? – подходит ближе к дежурке.

Испуганным, мертвым голосом шепчу:

- Где он?

Скривился:

- Всё хорошо. Будет скоро. А пока просил забрать тебя. Едешь?

Растерянный, взволнованный взгляд на коллегу.

Пожал плечами мужчина:

- Сама решай. Твой крест.

Закивала я головой, соглашаясь:

- Спасибо. И простите... потом доиграем!

Схватить куртку, сумку, прочие вещи - и помчать, мышей выскочить за Кузнецовым, как за своим спасителем.

***

- Ну, Блохина ты помнишь, - ткнул рукой на своего товарища: невысокого, русоволосого, худощавого молодого человека, на вид - лет тридцать, не больше.

Молча, киваю головой, подтверждая (еще бы... ведь этот гад - не просто тот, кто заявился тогда вечером в воскресенье к Грише домой вместе с Борей... Нет - это тот самый "оголодавший кобель" с июльской ночи, на складах, что так отчаянно тогда спорил с Кузнецовым, сражаясь за жертву, за право отыметь меня).

Забраться в машину на заднее сидение. Невольно сжаться от неловкости и потаенной тревоги...

- Куда едем? - бросаю Борису, когда тот сел за руль.

- Да к Ереме, на хату. Куда ж еще?

***

Приготовить ужин на троих и подать на стол.

И если Борис, схватив свою порцию, сразу пошагал, помчал в зал к телевизору, то Блоха завис рядом со мной. Присел на табурет напротив и, принявшись уплетать макароны с отбивными, то и дело, что метал пытливые взгляды на меня да задавал странные вопросы:

- А ты давно в милиции?

Удивленно вздернула я бровями, но все же решаю ответить:

- Сразу после академии – несколько лет. Потом перерыв был, лет семь. Ну, и снова вот… недавно.

- А с Еремовым?

- Что?

- Давно вместе?

Рассмеялась я от неловкости.

- Тебе не кажется, - иронично улыбаюсь, - что этот вопрос… как-то неуместен? Нет?

Скривился на миг, пожал плечами:

- Мне просто интересно… Необычная пара.

- Да неужто? – хохочу. – По-моему, очень даже… За что некоторые предвзято судят и недолюбливают женщин в милиции. Считая, что нашу дурную, сопливую голову проще будет задурманить, навешать лапши – и выехать из сложной ситуации. Или и того хуже – втянуть в преступный мир, и уже пользоваться сполна доверенной властью.

- А мужчин нельзя? – смеется.

- Не знаю, - улыбаюсь в ответ. – Я таких исследований не проводила. И вообще, мыслями подобными голову не забивала.

- Но он же для тебя… старый.

- Кто? – обомлела я в еще большем удивлении.

- Еремов. Вот сколько тебе лет? Двадцать пять?

Ошарашено (отчасти паясничая) моргаю я, неторопливо дожевывая пищу:

- Блоха, - проглотила остатки. – Тебе не кажется, что ты… забываешься?

- О чем? Что я такого сказал?

- О том, что он – твой босс.

- Ну, босс. И что это меняет? Я же не крысятничаю. А так, просто… вопросы задаю. В плане баб – он не постоянный, и все это знают. Если… Кузнецов молчит, то это - его дело. Как и Ереме, ему на всех насрать. А мне тебя жаль. Вот ты молчишь. Но сколько у вас разница в возрасте? Лет пятнадцать?

Обмерла я, прибитая заявленным. Пытаюсь подыграть, дабы скрыть свое волнение и смятение, что посеял в моей душе этот гад предыдущими словами.

Хмурюсь, силясь вспомнить год рождения Еремова – раньше я как-то сколько ему лет, и о разнице наших возрастов не задумывалась:

- Он, вроде, …’74 года рождения?..

- Да, в 2014 гремел его юбилей. Ваши хорошо должны это помнить.

(«Наши»… ну-ну)

- Значит, десять лет, - подытоживаю я. – И? Не вижу проблемы.

- Почему же? Ему стукнет пятьдесят, а тебе еще только сорок.

- Блоха, - подаюсь немного вперед; сознательно, откровенно грублю, презрительно улыбаюсь: - Да хоть сто лет разницы. Тебе какое дело?

Скривился, вздернув бровью. Не отодвинулся...

Коварно ухмыльнулся.

Откусил отбивную и прожевал, нарочно дразня своим молчанием.

- Да никакой, - наконец-то ответил. Загадочная улыбка: – Просто, я думал, ты умная баба, хотел помочь. Но, оказывается, ошибся. Ты такая же, как и те, кого он до этого тягал.

Обмерла я, округлив очи.

- Ну, вот, - внезапно продолжил, - какие у вас с ним общие интересы? Кроме постели... Какие? Никакие? - кивает головой, сам невольно отвечая на свой вопрос. - Он же не изменится, Том... Никогда. Ерема же как нарик конченый: привычку не бросит, даже если ему дуло в пасть засунуть. Человек в тринадцать лет ушел из дома, громко хлопнув дверью, послав всех на**й... И с тех пор его семья - это пацаны, братва. Оно тебе надо? Ты такой жизни хочешь? В страхе, в жути, а коль что... - и от звонка до звонка вместе с ним отсиживаться: только каждый по своим норам. И это если ему вышак не впаяют, что, кстати, куда быстрее всего...

Тотчас закашлялась я, невольно поперхнувшись крошками. Глаза просто полезли на лоб от услышанного...

Шумный вздох, секунды дабы отойти от шока - и резво (с грохотом) встать из-за стола.

Выбросить остатки пищи в мусорку, помыть тарелку.

Разворот. Спиной к тумбе, опереться руками на раковину. Взгляд в глаза ублюдку.

Прожевать матерные слова:

- Я сделаю вид, что этого разговора не было. Не знаю, зачем тебе это, но ты… неправ. Какое бы не было у нас с ним будущее - но оно есть. И ничего я менять не собираюсь. Спасибо за компанию, - лживо улыбнулась и мигом вылетела из кухни.

Пройтись в спальню, достать одежду (благо, еще до этого Еремов меня надоумил, заставил перевезти сюда кое-какие вещи из дома), найти полотенце и пройти в ванную.

- Борь, я купаться! – учтиво рапортую своей охране.

- Ага, иди, - слышится из комнаты.

Дверь на защелку.

Воду до упора, да погорячее. Да только залезть под душ так и не решилась. Более того - даже раздеться... Столько кобелей сейчас за дверью, что просто духа не хватит...

Да еще и эти речи Блохина...

Присесть на край ванны - и замереть в раздумьях.

Черт! Что за бред?!

"Заботится" он обо мне...

С*ка, а не Блоха...

Гневно потереть руками лицо, сгоняя напряжение.

Черт! Не верю! НЕ ВЕРЮ я этому идиоту!

И вновь выпустить табун шальных мыслей.

Мерзкая вша… Просто выбесил меня! Выбил из колеи.

Паскудно теперь на душе. Гадко, словно на помойке...

Почему-то я считала, что все люди Еремы, его приближенные, друзья, – всегда горой за него, на всё готовы и принимают его решения безоговорочно. А тут - мало того, что мне ткнули пальцем на мое место: "ваши-наши"; так еще и в его, Гриши, огород камни полетели... "Интересы", б***ь... Ему важны наши общие интересы... "Ничего, кроме постели..." А тебя оно е**т? Да даже если и так... тебе-то... ЧТО?

Устанешь свечку держать, али че?

(шумно выдохнуть)

Просто, вам мерзко осознавать, кто я на самом деле?.. ДА?

И что он выбрал меня... вопреки вашим законам, верованиям и ощущениям.

Так?

А иначе просто ума не приложу, какие еще могут быть тому причины...

Вдруг грохот. Шорох в коридоре.

Обмерла в испуге.

Живо выключаю воду и прислушиваюсь.

- Еще раз, с*ка, подкатишь к ней свои шары – и я, б***ь, сам тебя уган**шу! ВСОСАЛ, ГНИДА Е**ЧАЯ?! Или повторить?!

Огрызается второй, но различить слова невозможно. Щелкнул замок.

Открываю и я дверь.

Стоит на пороге Кузнецов… потирает окровавленный кулак.

Блохина не видно.

- Борь… - несмело позвала его. – Что случилось?

Метаю испуганные взгляды по сторонам, ища строптивого.

- Ничего. Иди мойся, - рычит сдержанно, не смотрит.

- А Блоха где? – взволнованно.

- В машине спать будет, - раздраженно рявкнул, разворот. Глаза в глаза. Яростно: - Жарко ему здесь! - бросил на прощание и живо пошагал в комнату.

***

Выбраться из ванной. Торопливо вытереться, напялить белье, кофту с длинным рукавом, спортивные штаны. Провернуть защелку, открыть дверь. Несмелые шаги в коридор, в сторону зала.

Сидит, смотрит Кузнецов телевизор.

- Борь… – робко, несмело позвала я.

- Что? – кидает слово, а вот взгляд так и не переводит, все еще таращится в экран.

- Ты Еремову скажешь?

- О чем? – удивленно метнул на меня взор.

- О Блохе.

- А надо?

Оторопела я, даже не знаю, что сказать. Для меня-то сие… по сути, впервые.

Но вдруг продолжил:

- Знаешь, сколько еще таких будет? Это что свой. Да, косяк жесткий: гнилое дело - бабу у своих отбивать... - похолодело у меня внутри от прозрения, оцепенела. - Но на тебя-то взглянешь – понятно. Молодой, дурной - быстро потек. А так… Это же Ерема: чуть что задели за живое – так сразу к кораблям.

Стою, разодранная, распятая услышанным.

Но Борис игнорирует. Отворачивается. Вновь делает вид полной заинтересованности тем, что происходит на экране.

Минуты…

- Борь, - опять несмело зову.

- Что? – раздраженно вздыхает. Переводит взгляд на меня. Глаза в глаза.

Нервно проглатываю страх и решаюсь на важный вопрос. Правдивый ответ, по сути, на который не так уж важен. Уж лучше пусть соврет, но зато… на душе станет спокойно.

- А тогда… летом. На складах. Если бы не… эти мои уродства… ты бы… вы бы – поправляю себя, - меня изнасиловали?

Обомлел, прозревший.

Нервически сглотнул слюну. Отвернулся на миг. Шумный вздох.

Встал.

Шаги ближе – отчего невольно дернулась я назад, но тут же уперлась спиной в косяк. Закоченела от страха.

Ухмыльнулся:

- Во-первых, не уродства… а испытания судьбы, - неожиданно коснулся моего лица, заправил локон волос за ухо - поежилась, побежали мурашки по телу. – Ты как была красива, так и осталась, - отступает немного назад, разворот - взгляд около... - И даже Еремов тому доказательство: он-то уж ценитель у нас… прекрасного. Во-вторых, - и вновь глаза в глаза со мною, - мы не какие-то конченые отморозки. Попугать – да: дело святое. А за тобой, как и за тем ублюдком – косяк малый был, незначительный, просто не вовремя, а потому и попали на взрыв.

- Но он поймал пулю… - несмело шепчу, пристыжено опустив взгляд.

- За то, что сдал, - поспешно уточнил Борис. – А это уже другой косяк, совсем из другой оперы.

Немного помолчав, добавил:

- Короче, что было, то было. Все мы – не безгрешны. Но сейчас ты – баба Еремы. И это – единственное, что должно тебя волновать. Остальное мы сами все порешаем. Ясно?

- Когда он вернется?

Обмер от внезапности поворота диалога.

Шумный вздох – и потер глаза, прогоняя напряжение, раздражение, гнев.

Взор на меня:

- Не знаю. Когда будет, тогда и будет. Привыкай.

-------------------

Глава 19. Вещь

-------------------

***

А вот и пятница. Тяжело дался очередной рабочий день, но если бы не он, если бы не труд, то и того было бы кошмарнее – мысли глушили голову, раздирая оную на части: где Еремов, чем занимается, что ему угрожает… и когда вернется?

И снова вечер. И снова за мной приехали Борис с Блохой.

Коротко поздороваться, бросить мимолетный взгляд то на (не выспавшегося, замученного, со сломанным носом) Блохина, то на Кузнецова, что не меньше моего грузился своими проблемами, - и отвернуться к окну.

Пустой, бесцельный взор на мелькающие виды.

Гриши уже почти неделю нет. И сколько еще не будет? Черт, а если во что-то вляпался?

Надо было у Фирсова выведать. Как он пытался из меня выудить информацию, так и с ним в пору поступить.

И если что…

А что, если что? Вот что я смогу сделать?

Помешать правосудию? Или что?

И где, какая теперь… моя правда?

Но и не смогу тихо, смирно смотреть, как будут закрывать Еремова. Однозначно.

Да. Это – эгоизм. Эгоизм! Ну, и что?

Что, коль это – единственный вариант, основа моего выживания… как душевного, так и телесного? Не вечно же мне куковать под присмотром людей Гриши? Под опекой того же Бори? ...в то время, как Еремов будет колесить, где придется, или вздумается…

Но, даже если… и доберется Фирсов, если захлопнет за ним решетку – ничего не изменится. Этот человек спас меня. Да, пытались все. Чего только стояла самоотверженность, доброта того же Макса, но…

Спас, вытащил из клещей страха, отчаяния, собственной никчемности – Он. И только Он. Мой Еремов. Потому и вопреки всему… я люблю его, безмерно люблю, и приму любую судьбу, даже если это - ждать с ним встречи годами...

***

- Борь, а ты женат?

- Что? – нервно дернулся в мою сторону, огорошенный Кузнецов. Уставил взгляд, оторвавшись на мгновение от дороги.

Невольно улыбаюсь его такой реакции.

- Говорю, женат ли ты? – не без иронии переспрашиваю. – Может, невеста есть, или жена?

- И потому у Еремова в квартире ночую?

- Ну, - пожала я плечами, отворачиваюсь. – Всякое бывает. Тем более… это же - дела, а не добровольно.

- Ну, как сказать.

Удивленно вздернула я бровями.

- В смысле? – разворот.

- В смысле, - вдруг резво, грубо вклинился в разговор Блоха. – Что и он на тебя точит. А отгреб только я.

Обомлела я, прозревшая.

- Слушай, п**дюк, - в ярости метнул взгляд Кузнецов на «пассажира». – Ты сейчас довые****ешься!..

- Правда в глаза колет, да?

- Ты че, тварь? – выпучил неистово очи Борис. Удар по тормозам – взвизгнули шины.

Резво дернул дверь – и влетел наружу: кинулся, вытащил за грудки ублюдка.

Гудят, пиликают сзади подоспевшие автомобили…

Выскочила за ними и я: испуганно заорала, завизжала, замолила остановиться (отчаянно махая руками, цепляясь за куртку ополоумевшего, силой пытаясь оттащить обратно) - да срать хотел Кузнецов: лупит, гасит этого идиота прямо у всех на виду. Да так, что тот уже давно и не сопротивляется: куда против такого шкафа?

Слезы рекой потекли по щекам.

С*ка… опять всё по е**ному кругу... Опять эта бесовская внешность, что в пору самой уже ее изуродовать...

Еще миг - отступаю, пячусь… лихорадочно мотая головой.

Нет. Нет, я больше так не могу...

Резвый разворот - и наутек, изо всех сил… что было духу, дури, боли… между двумя сплошными в неизвестность.

Господи, за что?! Сколько еще будет это всё?! Почему нельзя просто жить… быть с Еремовым. И что ничего лишнего! Ничего... и никого!

Чертовы кобели. Все никак конченую самку не поделите. Самку, которой тошно от одной только мысли... о вас и о вашей похоти!

- А ты, б***ь, еще куда?! – вдруг раздалось свирепое за моей спиной.

Догнал. Сработало. Конечно, сработало. Куда лучше всяких уговоров – когда трофей бежит, тут уже не до дележки…

Мигом настигает и хватает за локоть. Пытаюсь выдраться:

- ОТПУСТИ!

Борзо, гневно, неистово отдергивает обратно, швыряет, отчего, словно кукла, тотчас полетела я на асфальт. Шаг ближе - и повелительно, бесцеремонно подхватил, поднял к себе на руки, перекинул через плечо и понес к машине.

- Отпусти! Кузнецов, отпусти! – ору, визжу, колочу со всей дури кулаками по его спине – тщетно.

Еще шаг – и опускает, едва ли не бросает на землю: пошатнулась, повалилась на авто.

- Уйди! – рычу. Попытка выдраться, сопротивляться.

- Мне сказано доставить и следить – значит так и будет! И мне по*** на вас двоих! - метнул яростный взгляд то на меня, запуганную, то на Блоху, избитого и скрюченного: - Хотите вые**ваться - вые****йтесь! Но не мне, б***ь! Приедет Ерема – и валяйте, что хотите! Он, с*ка, быстро эту х**ню порешает! А мне эта е**тень не нужна! ЖИВО. СЕЛА. В МАШИНУ! - жестко, мерно, словно демон.

- Я – не вещь! – злобно рычу, прозревшая от такого его поведения.

- ВЕЩЬ, Балашова. ВЕЩЬ! - сплюнул яростно в лицо.

Миг – и, ухватив за шкварки, отстранил вбок, открыл машину и запихнул, силой втолкнул меня в салон.

- Сейчас – ВЕЩЬ, - с лязгом закрыл дверь.

***

Сидим вдвоем с Кузнецовым на кухне (опять Блоха в машине, внизу). Молча, пьем чай. Каждый повесил голову и утопает в своих тяжелых мыслях.

- Прости, - внезапно шепнул, отчего невольно вздрогнула я. Подвести очи и уставиться ему в лицо (а вот он не смотрит). Продолжил: - Но и ты сегодня неправа была, - глаза в глаза. - Не смей больше так реагировать, вести себя. Никогда не пререкайся, на людях. Даже если тебе кажется, что вокруг – одни друзья.

Слушаю, внимаю ошарашено; боюсь моргнуть.

- Особенно с Еремой, - ведет дальше; взгляд около. – Ни огрызаться, ни истереть, а уж тем более унижать. Ты же вроде уже большая девка, и касалась нашего мира – а элементарного не сечешь. Так и по роже могут съездить, и не только это… То, что ты там при Алтухове творила – даже я ох**л с лояльности Гриши. Он тебе не сказал, так я скажу: такое – непростительно. Дома – хоть на ушах стой. За пределами – ты баба Еремы. Вещь. Неотъемлемая часть его. …которая просто ну не может не подчиняться. Смирись. Ведь даже если ТЫ его дискредитируешь, и он это терпит, то чего мы, ровные пацаны, должны его слушать и ему подчиняться? Им баба командует? Вот и пусть ходит под ней, а не…

Опускаю пристыжено очи.

Прожевал эмоции. Шумно вздохнул:

- И пока я за тобой присматриваю, ты будешь подчиняться мне. Всё понятно? Я, вроде, ничего лишнего не прошу, и скотски себя не веду. Вот и ты, будь добра, иди навстречу… Договорились?

Нервически сглотнула скопившуюся слюну. Немного помедлила, но решаюсь (не подводя глаз):

- Да. Договорились.

…

Долгие, пустые, тяжелые минуты… неловкости и рассуждений.

Бесцельный взгляд за окно…

И вдруг раздался шорох. Тихий стук.

Мигом встрепенулась, сорвалась с места я. Поспешил за мной и Кузнецов. Обмерли в коридоре, ожидая.

Еще момент, еще штрих – и дверь распахнулась.

Дикий, радостный стон, вскрик невольно вырвался из моей груди. Еремов. Моя попытка кинуться на него, его же – зайти в квартиру. Столкнулись, как идиоты.

Счастливо смеюсь, торопливо отступая.

Но уже буквально доля секунды – и сам бросается на меня. Жадный, откровенный, развратный, пылкий поцелуй в губы - наполняя, насыщая меня сполна своим ароматом, вкусом, теплом. Одной рукой прижимает за талию к себе, а второй – силится стащить с себя вещи. Отчаянно помогаю.

Шаги наощупь – забрались в кухню. Еще миг – и уткнулись в стол: хода дальше нет. Смеюсь, пристыжено. Отрываюсь от его губ – а он и не против, тотчас прилипает лаской к шее, еще больше доводя меня до трепета, до взрыва неистового желания.

- Может, голодный? Поешь?

- Ага, - ржет, и тут же повалил меня на стол.

Рассмеялся Боря: живо убрал со стола чашки, давая нам больше свободы; шаги на выход. Схватил курку.

Слышно:

- Я буду в машине.

Едва раздался стук двери, как тотчас, словно по команде, среагировал Еремов. В момент отстранился назад: грубо, алчно стащил с меня джинсы, белье – и вновь повалил на стол. Точные, ловкие, но спешные движения... Не успеваю даже ничего сказать, как в следующий миг – полностью ощутила его уже в себе. Резвый напор, по нарастающей действия, доводя меня до полного исступления, до дрожи, до громких, что не в силах сдержать, наполненных изнеможением и похотью, стонов. На глаза проступили слезы…

***

Замер, расплываясь в удовольствии...

Глубокие, усталые вдохи.

И вдруг, едва различимо шепотом на ухо:

- Евсеев мертв.

Обмерла, окаменела я от услышанного. Но секунды – и, ничего больше не сказав, не продолжив, отстранился от меня; поправил, застегнул брюки. Шаги в коридор, не оборачиваясь. Мигом спускаюсь и я со стола. Торопливо следую за ним.

В ванной замер Гриша – моет руки.

- В смысле? – хмурюсь, огорошенная. Все еще никак не могу понять, не послышалось ли мне. И что он имел в виду (ведь такого, казалось, просто не может быть… в природе даже: только не этот бес).

Молчит. Выключил кран. Вытер руки.

Движение ко мне ближе.

Улыбнулся Еремов, вдруг добро так, снисходительно, нежно, будто умиляясь моему наивному замешательству.

Коснулся бережно щеки и провел вдоль скулы.

Ухмылка:

- В прямом, - наконец-то прозвучало, будто гром, подтверждая вперед прорвавшееся сверкание молнии. – Его больше нет.

--------------------

Глава 20. Свобода

--------------------

***

Свобода.

Вот она, да? Моя свобода? Даренная волею иронии судьбы, или даже сарказма – не судом, не той стороной, которую я избрала как мир для себя, как Закон, как наставление, как цель, а «врагами»… «Чужими», в то время как у «своих» вопреки всему… с этим не срослось.

Свобода. Несколько лет… но теперь – свободна? И ни тебе ночей в отделении, и ни тебе страха за спиной. И ни тебе черной дыры внутри, вместо… души, что пожирала все вокруг?

Еремов. Мой Еремов мне эту свободу подарил. Под солнцем, на ветру, среди покоя…

Суббота. Гриша уехал по делам. И я осталась одна.

Но сегодня я этому и рада. Рада, побыть наедине с собой – и полностью осмыслить все это, ощутить, понять. Переварить и принять: его больше нет.

Самого жуткого кошмара моей жизни – больше нет.

Закрыть дверь на ключ.

Сесть в лифт.

Несколько этажей – и выбраться наружу.

Выйти на улицу.

Впервые за долгое время не оглядываться.

Вдохнуть полной грудью.

Свобода.

Шаги по тротуару, вдоль по улице.

Жива. Я – жива. И буду жить…

Каренко? Каренко я не боюсь. Нет в нем того потенциала, что был в этом демоне. Да, может, я снова недооцениваю врага, но… тем не менее. Каренко – не Евсеев, а… как говорил когда-то Еремов, «очередной преступник», с грубостью, жестокостью которого приходится мириться, терпеть, и изо всех сил стараться не уступать. Ведь мы его поймаем. Я, Фирсов, Грановский – все мы приложим усилия и поймаем его. Без одаренного наставника - он где-то да ошибется. Я верю, чувствую, что проколется, споткнется гад - и тогда мы его схватим. Я схвачу – и засажу. И справедливость будет восстановлена.

Господи, неужели?

«Евсеев – мертв», - слова вторились в моей голове, словно у помешавшегося маньяка. Мертв.

Рада ли я? Чего греха таить – рада. Увы, но рада. Мы словно были замкнуты в одной комнате, где кислорода хватало до прибытия спасателей лишь на одного.

Либо он. Либо я.

И судьба решила иначе. Судьба, а не я. Я не отрицаю своей вины. Нет, однако… это судьба меня свела с Еремовым, да так плотно связала, скрутила, что и бежать не только нет сил, но и желания.

Я люблю Гришу. И теперь знаю – он любит меня. Странной, грубой, черствой любовью… и возможно, лишь на несколько месяцев, недель, дней… как утверждают его же друзья-знакомые, но… любит. Сегодня он меня любит. Сегодня – я его, и при этом свободна.

А мне более и не надо.

Перейти через проезжую часть – и податься в торговый центр. Не за покупками даже. Нет. Просто прогуляться, пройтись среди толпы, каждую минуту не пробивая боковым зрением обстановку, не оглядываясь, и не шерстя предчувствием округу. Нет.

Просто… жить. Просто… бродить. Просто… дышать.

…

Сесть в автобус. Автобус! … и отправиться домой, к себе в квартиру.

За последние месяцы была здесь всего несколько раз: да так, что на пальцах можно пересчитать, одной руки.

Уже отвыкла от всего. Дико даже.

Так быстро дом Еремова стал для меня родным, а мой, «облюбованный» годами, – пустым и чужим.

Перебрать вещи. Приготовить пакеты. Убраться немного: целый слой пыли, меняющий цвет мебели в уныло-серый. Выбросить мусор, засохший цветок.

Еще раз проветрить закрыла ли краны на трубах: газ, вода.

Взгляд на баулы у входа: пусть завтра сам приезжает и забирает их. Не хочу тащиться с ними, хоть даже и в такси.

Захлопнуть дверь, закрыть на два замка…

И снова лифт. Улица.

Строптивая зима. Вокруг - промозгло и жутко. Сумерки спустились, времени не стыдясь.

Пройтись в сторону местного супермаркета: купить бы чего-нибудь из еды, а то уже и желудок крутит. За целый день ни крошки во рту. А не хватало еще возвращение гастрита. Хотя, чего это я? Скоро опять-таки весна, и вероятней всего – «плановое» обострение. Так что, хоть молись, хоть крестись, а что заработала, то заработала.

Через темные дворы да в сторону яркой вывески. Издевательское поведение фонарей: там островок света, будто днем, здесь – ленивое мерцание, диско (только музыки не хватает): то зажгутся, то потухнут задумчивые и неопределенные стражи-светочи. Еще немного вглубь – и вновь полная темень. Хоть глаз выколи. Одно спасение: временами из-за туч выходила заботливая, снисходительная луна.

Ускоряю шаг – старая, чаще всего неосознанная, привычка. Да оно и понятно: гоп-стоп никого не милует. Попался в нужном месте в нужный час – получай. И не факт, что не арматурой по голове.

Я-то одному смогу дать отпор, даже в свете нынешних своих «слабостей», однако толпа – оно, как говорится, и батька проще бить. Пистолет? Мне его так и не выдали. Да и ладно. Особо нигде одна и не шатаюсь. Только что сегодня, и то… в честь «праздника».

Еще немного – и послышался где-то рядом хлопок. Странный, непонятный.

Обмерла на мгновение.

Но даже не от звука.

Странное, жуткое, просто убийственное чувство из прошлого.

Запах… яда, смерти, страха…

Запах Евсеева. Я готова была сейчас клясться всем, чем угодно, что это именно он, и мне не кажется, а так оно… и есть.

Живо закрутилась, скользя взглядом по сторонам.

Животный, первобытный страх сжал все мышцы в теле.

Черная дыра… она вновь проснулась внутри меня и начала свой плавный, замысловатый ход, стягивая все в себя живое по спирали.

Сердце заколотилось, затрепыхалось в груди, словно бешенное. Будто чувствуя, ощущая каждой своей клеткой: еще немного - и его вынут из его дома и вновь отправят на съедение… голодным псам.

Мигом срываюсь на бег, вперемешку с торопливой ходьбой, дабы сильно не привлекать внимания. Дабы слиться с серостью и толпой.

Шорох за спиной.

Казалось, я уже кожей чувствовала его рядом.

Дикая кошка ужаса заживо драла давно когда-то не додранное…

Еще миг – и выскакиваю на свет. Оборачиваюсь на миг – издалека виден силуэт. Не сбавляю скорости. Мчу в сторону проезжей части – а там длинным путем, но можно добраться домой.

И снова оборачиваюсь – словно выстрел: узнаю лицо. Обезумевшая, лечу в сторону единственного оплота, единственного места, где можно укрыться.

Слышно скорое, стремительное движение за мной...

Долететь до подъезда, на ходу уже лихорадочно вынимая ключи из кармана. Прислонить синий кружок к домофону – пиликнуло устройство.

Тотчас нырнуть внутрь и плотно, с диким лязгом захлопнуть за собой.

Не знаю, правда или ложь, но странный звук, шорох за дверью, отбивающийся в моем вскипевшем сознании жутким шепотом:

- Куда же ты, родная?

На лестницу – только не лифт!

Забраться наверх и лихорадочно целясь, а затем, крутя ключами в замочной скважине, отпереть пристанище.

Едва не отрывая барашки, запереть замки.

Сползти на пол.

Сердце… колет, режет, ноет. И снова чертова лопатка словно горит. Рука адски немеет, лишая возможности даже нормально ей управлять.

Нырнуть в сумку. Достать таблетки. Лихорадочные, топорные движения – что порвала, что просыпала.

Заглотнуть едва не жменей по максимум дозу всего подряд – и выдохнуть.

Опереться спиной на стену.

И вновь выдох.

Догорает, умирает душа от страха…

Несмело достать телефон. Набрать заветный номер:

- Да, зай? – послышалось наконец-то…

Жуткая, волнительная пауза – перебираю слова, находя силы на звук:

- Зачем ты соврал?

Обмер, не сразу ответил:

- Ты о чем? – казалось, вполне искренне, даже грубо удивился.

Сухие, мертвые слезы скатились по щекам…

- Евсеев. Он же жив…

...и он здесь, за моей дверью.

----------------------

Глава 21. Эксплозия

----------------------

***

Не знаю, сколько прошло времени. Но недолго.

Когда забарабанили, злобно, уверенно заколотили в дверь, меня даже подбросило на месте, вырывая из дурмана, прострации.

- ОТКРЫВАЙ! Балашова, это я – Ерема! ТАМАРА!

И снова жесткий, дикий стук, отчего скоро так и соседи выползут на сие землетрясение.

Неспешно, буквально из последних сил, поднялась, дотянулась до дверного глазка.

Пристальный, внимательный взгляд – и подчиняюсь: провернуть барашки, один за другим.

Полотно проделало свой ход – несмело отступаю, давая возможность зайти внутрь. Мигом хватает за руки:

- Том, ты как? – заставляет присесть на низкую тумбу. Сверлящий, молящий взгляд в глаза: - Что случилось?

- Я его видела. Еле убежала…

Пристыжено опустил взор, нервически сглотнул слюну. Скривился.

- Зачем ты мне соврал? – едва слышно, тихо, смиренно. Отрешенно…

Но не ответил. Шумный вздох. Внезапно схватил за локоть и подал вверх, заставляя встать:

- Пошли на кухню, воды выпьешь.

Подчиняюсь неохотно, лениво, едва осознанно.

Присесть на табурет. Пустой взгляд пред собой.

Протянул кружку:

- Вот, выпей - станет легче. Выпей, выпей, - подначивает, силой поднимает чашку и заставляет влагу коснуться моих губ. И вновь невольно покоряюсь – короткие, несмелые глотки.

Отпустить посудину, роняя в его ладони.

Живо отставил на стол, присел напротив меня, на корточки. Схватил руки в свои и крепко сжал.

- Все хорошо. Теперь я рядом…

- Гриш, - не унимаюсь. Робко подвожу взгляд: глаза в глаза. А в груди так и дерет обида. - Зачем? Я же не просила… - качаю головой, - я же тебя не натравливала на него. Зачем?

Нервно сглотнул слюну.

Встал, отстранился от меня. Шаги по кругу. Обмер. Руки в боки.

Вдруг негромко, но мерно и жестко проговорил:

- Я – не врал. Он – мертв.

Качаю головой, поражаясь его упрямству: даже сейчас, когда и так все стало ясным. Явным. Когда ложь раскрылась. Зачем?

- И вообще, - внезапно отозвался недовольным голосом. – Чего ты по темноте одна гуляла? Что, вообще, забыла здесь? – взгляд около. – Нах*ра приехала? Завтра бы вместе смотались, если так срочно понадобилось. Или ночью, когда бы я там сегодня приехал домой... Ну?

И снова глаза в глаза. Не отступаю:

- Зачем? Зачем соврал?

Окаменел. Жуткий, пронзающий взгляд – словно только что достиг точки кипения.

Резко дернулся, приблизился ко мне, на расстоянии вдоха (тотчас от испуга все сжалось внутри меня).

Впился неистовым взглядом.

Жестко, яростно завопил:

- ДА, НЕ ВРАЛ, б***ь! НЕ ВРАЛ Я! Я сам этой с*ке глотку перерезал!

Заледенела от услышанного. Оцепенела, изумленно выпучив очи.

Неспешно отстранился. Шумно выдохнул.

Но вдруг резкое, бешенное движение – схватил табурет - запустил в стену, отчего тот враз развалился на части.

(передернуло меня от страха)

Гневный, больной крик на всю квартиру (разъяренно жестикулируя):

- Я, с*ка, НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ, кого ты там, б***ь, видела! НЕ ЗНАЮ! Но, х** того – больше НЕТ! ...НЕТ!

Приблизился. Очи в очи.

…дико, словно зверь, утробно зарычал

(сильнее ежусь):

- ЕВСЕЕВА. БОЛЬШЕ. НЕТ!

Медленно отодвинулся. И вновь шаги по кругу...

Внезапно забрюзжало, зашумело что-то где-то, а затем и вовсе раздалась мелодия.

Живо нырнул в карман Еремов, достал телефон:

- ДА?! - раздраженно рявкнул на нервах. Но миг - и уже более сдержанно: - Ничего. Здоров, - долгая, жуткая пауза, замечаю, как на лице пробивается не то удивление, не то злость: – Ясно! – гневно перебил собеседника. – Едем. С кем, с кем, б***ь?! С ЖЕНОЙ!

Ошарашено опускаю взгляд, дрожь по телу.

Вдруг поворачивается ко мне Еремов. Сдержано:

- Шмотки - завтра. А сейчас собирайся. Дела зовут. Одну я тебя не ставлю. Со мной поедешь. Не знаю, кто там к тебе приходил, некогда разбираться. Всё потом… ЖИВО!

***

Сесть в авто – и зажать педаль газа.

Мчали… далеко от дома: от моего, от его. За город. По трассе – в никуда.

Спросить – не решаюсь. Да и не скажет. Судя по всему: я всегда буду в стороне от его той, другой жизни. Что, возможно, и не худший… вариант.

Нервно сглотнуть слюну и отвернуться в сторону. Взгляд за окно.

Евсеев.

Не знаю уже… Раз Еремов так уверен, раз он «сам»…

Черт. Но я готова клясться, что там, во дворе был Евсеев. Что его голос я слышала через дверь.

Да и оно более разумно: невозможно этого демона вот так просто убить. НЕВОЗМОЖНО! Ничто и никто его не берет. Порой мне кажется, выстрели я ему в лоб – он все равно останется жив. Не знаю, какая неведомая, жуткая сила в нем – но она есть, и она им не просто управляет, движет, а оберегает его, хранит.

- А если это был Каренко?

- А? – кинул на меня в непонимании взгляд Гриша. – Что Каренко?

- Если там был Каренко?

- Ну-у, - повел, - в это я еще могу поверить.

- Нет, не у меня, - перебиваю. – Запах Евсеева я везде узнаю. Мне сложно это объяснить, но… Короче, - хмурюсь, качая головой, понимая, что веду не туда, что еще хуже сейчас сделаю. – А что если… ты, - «убил»? сказать «убил»? – «остановил» Каренко. Они очень похожи. Погоди, - обомлела я от прозрения. – Все сходится. Подражатель – нелепый, глупый, наивный, с мечтой как у него. Отличная рокировка, алиби, отвод глаз. А дальше сам Евсеев становится Подражателем на Подражателя. Дела творит – а шишки на друга валяться. И если что – пострадает исключительно тот. Пострадает Каренко. Он явно не рассчитывал на наш с тобой союз, но что мои ребята, друзья, бросятся его душить – это непременно. Вот почему они так похожи. Вот почему из всех – именно Каренко. Чтобы если и убили, то не его. Спорим, все мелочи, даже вещи в кармане, одежда сама – все было Евсеева, все штрихи стрелками указывали на этого ублюдка. Вот только… ни тело, ни душа – отнюдь не демона. Глупого, слепого, наивного, доверчивого преступника. Но не демона…

Пристальный, с вызовом взор на Еремова, ища подтверждения своим словам.

Но молчал. Лишь нервно кривился, играл скулами, пристально всматриваясь на дорогу.

Внезапно вновь шорох, звук вибровызова, вот только уже мелодия другая. Мой телефон.

Мигом ныряю в карман. Взгляд на экран: «Фирсов».

- Кто там? – бросает косой, отчасти машинальный, пустой взор Гриша.

- Макс. Фирсов, - несмело отвечаю. – Принять?

Глаза в глаза. Странно улыбнулся:

- Прими.

И вновь взгляд перевел на проезжую часть.

- Слушаю?

Торопливое, серьезное, на грани надрыва:

- Если ты с ним – то беги.

… гудки.

В ужасе, в непонимании уставилась я на дорогу: входим в поворот, и вдруг буквально нос к носу столкнулись с преграждающими путь автомобилями (часть – даже с мигалками).

- НАЗАД! – визжу, словно ополоумевшая.

Резко реагирует: по тормозам, разворот – и, вдавливая педаль газа до упора, мчим долой.

- Что сказал? - бросает жесткое.

- Сказал бежать.

- Понятно… Вот, с*ка… - гневно пнул баранку.

Но миг - и уже крутит руль, ловко входя в очередной поворот. А сзади отчаянно ревут хищники, так голодно, яростно требуя в свои лапы улизнувшую дичь.

- Кто? Что случилось? – испуганно шепчу.

- Не знаю, - рычит и снова занос. – Б***ь! Реально, не знаю! Отрываться надо. По трассе нельзя: железно и там тупик.

Вдруг сбрасывает скорость – чуть в сторону и прямо в лес. Прыгая по кочкам, как по пружинам, мы рвались в никуда… Ловко, на грани чистого везения, проскальзывали между стволами деревьев, что буквально стеной стояли впереди. Еще миг – и резко по тормозам - едва кубарем не пошли вниз.

Обрыв. По бокам – густые заросли.

- ВЫХОДИ! – командует. И сам тут же выныривает наружу.

Достал пистолет. Схватил за руку.

По гребню, по краю обрыва, хватаясь по пути за ветки, как за спасательные страховки, дабы вовсе не сорваться вниз.

Послышался вдалеке стук дверей.

Прибавить скорости: бежим, на пределе, путаясь в собственных ногах.

Задыхаюсь.

И снова чертова боль в груди, которую я бы безумно хотела не замечать, но каждый раз она все сильнее, пронзительнее, и уже даже золотистые звезды в глазах на темных пятнах не дают четко видеть, куда ступаю шаг.

- Хорошая моя, пожалуйста! - тянет уже силой меня за собой. – Шустрее, зай!

Миг – спотыкаюсь и падаю, в глазах темно, в груди уже не камень, а валун – вдохи делаю лишь осознанно, силой. Нет во мне больше… сил жить. Реву, отчаянно.

Присел. Схватил мое лицо в свои руки.

- Ты слышишь меня? Том! Тома, ответь!

- Да.

- Оставайся здесь. Жди их. Сразу сдайся – ничего не будет. Скажи, силой уволок. В заложники взял. Жизни угрожал. Что угодно плети – не страшно. Ничего не бойся. Если начнут давить, если видишь, что не справляешься, что могут не как свидетелем пустить – звони Ефиму. В любое время, в любой момент. Не страшно. Он поможет. Бесплатно. Выгородит тебя. Через Борю его найдешь. Кузнецову доверяй. Я вернусь по тебя. Как смогу – вернусь. Обещаю.

Еще миг – и оторвался. Разворот - помчал прочь...

Дикий, обреченный стон, писк… словно сама моя чертова жизнь вырвалась наружу.

Рухнула лицом наземь, в грязь, в труху - и горько завыла, отчаянно грызя кулак, дабы не выдать заранее… ни себя, ни его…лишним звуком.

------------------------

Глава 22. Послевкусие

------------------------

***

Сидя на голой земле, жадно поджав под себя ноги и нервически качаясь, шатаясь из стороны в сторону, бессмысленно пялилась я в одну точку.

Не сразу даже поняла, что кто-то что-то кричит мне. Приказы. Угрозы. Требования...

Плевать. На все - плевать. Конец. Всему конец.

Подошел, склонился, несмело коснулся плеч.

- Балашова! – в очередной раз прозвучало, встряхнув мое тело, словно неживое, прежде чем окончательно я поняла, осознала вокруг творящееся. – Посмотри на меня!

Нехотя подвожу взгляд.

Фирсов.

Отворачиваюсь, опускаю очи, вновь бесцельно потупив взор в землю.

- Кому тут врач?! – послышалось где-то сбоку.

- Ей! Вот. У нее лет восемь назад была трансплантация сердца. На таблетках.

Присела рядом со мной медработник.

- Женщина, вы меня слышите?

Не реагирую.

Шевельнулась та, что-то достала из своего кармана – и тотчас яркий свет выстрелил мне в лицо, отчего невольно дернулась, зажмурилась я.

- Отлично, - подытожила та.

- А ее кто-то досмотрел? Есть какие вещи?

- Да, Фирсов смотрел: ничего, и пушки тоже нет.

- Да ей и не выдавали, - послышался голос Макса.

- Ну, мало ли… этот ее, - и вновь едкое, незнакомое, мерзкое.

- Женщина, - снова обратилась ко мне незнакомка.

- Тамара ее зовут, - неожиданно кто-то вмешался, подсказывая. Неохотно подвожу взгляд - Грановский. Серьезный, сдержанный: но ни жалости, ни зла на его лице нет. Рисованное равнодушие.

- Спасибо, - кисло улыбнулась мадам. – Тамара, какие препараты сегодня принимали?

- Хех, вот с*ка! - слышится чей-то жуткий смех. - Бабу свою бросил... крыса позорная...

- Слушай, - внезапно перебивает его другой. – Так что там за перестрелка была? Попали?

Заледенела я, ошарашенная, округлив очи. Прислушиваюсь.

- Не знаю... Наши - все целы, а кровь, вроде как, нашли. Как эксперты подтвердят, так и отвечу…

- С*ки! С*ки, вы! – мигом срываюсь с места и бросаюсь на ублюдков, тут же пытаюсь заехать одному кулаком в челюсть. Но так не вовремя кто-то поймал, остановил меня и тотчас оттянул от урода, силой сдерживая в стальной хватке. Застыли гады, ошарашено выпучив глаза.

- Эй, Фирсов, забери свою больную! Пока мы ее не пришили! – послышался незнакомый мужской голос у меня над ухом.

Подоспел Макс. Враз захватчик швырнул меня в его сторону - отчего невольно споткнулась, запутавшись в собственных ногах, упала на землю. Завизжала, зарыдала я, словно ополоумевшая.

Сгреб в охапку Фирсов и жадно обнял. Короткие, нервные поцелуи куда попало. Противлюсь, вырываюсь, бьюсь, словно птица в клетке – тщетно. Скулю обезумевши...

- Тише, тише, - шепчет, еще сильнее сдавливая, удерживая меня в оковах своих рук. – Успокойся. Никто никого не ранил и не убил. Все в норме. Успокойся. Побереги себя.

Еще удары, еще мгновения – и обмерла, обвисла обреченно:

- Я его не сдам, - едва различимо, на ухо, сквозь плач.

Кивает головой Фирсов и еще сильнее обнимает, прижимает меня к себе:

- Я знаю… - шепотом.

***

Сдали. Свои же его и сдали. Не за Каренко-Евсеева, нет. Всё гораздо хуже и глубже. Указали на нить, нити, за которые потягивая, начали так удобно, так ловко и скоро милиция, прокуратура разматывать весь чертов клубок... Это был бунт, самый настоящий – для перераспределения власти. И много, очень много крыс тогда повылазило на свет. Вот только ошиблись… Их оказалось недостаточно, чтобы полностью перекроить, перечертить всю схему. Устранить Еремова - устранили, но еще остался Кузнецов – до мозга костей верный человек Гриши. Более того: он был лишь вершиной айсберга. Ибо преданных людей осталось гораздо больше тех тварей, что так слепо погнались за призрачной выгодой и возможным господством…

И кто все это заварил, кто сдал?

КТО?

Блохин. С*ка, БЛОХИН!

Гнида е**чая!

Как бы мне хотелось самой этой вше кадык вырвать!

Никогда не думала, что на это способна, да даже просто подумать о таком! Но сейчас – это был пик моих прелюдий, нежности и понимания.

Растоптала, с*ка, растерзала нас, прожевала и выплюнула.

А ведь все его считали другом (вопреки всем "но")…

***

Естественно, ничего на Еремова валить не стала. Сразу первый делом положенный звонок - Боре. Тот – Ефиму. И уже через час этот странный, веселый, но невероятно проницательный и хитрый мужичок вытащил меня за шкирку из бездонного колодца.

В свете всех этих обстоятельств, не без «кое-чьей» настоятельной просьбы, я уволилась из милиции. Задним числом.

Хотя и сама того хотела. Грановский оказался той еще с*кой, желающей кожу заживо с меня содрать и вывернуть наизнанку (хотя, и молодец в каком-то смысле, не поспоришь). Фирсов же, чье дело-то, как раз таки, сейчас блистало, вертелось, горело на столах и в чужих руках, тот, кому важнее всего было все это раскрутить, ибо вложено сил в него немало, и шерстилось не один год, оказался… истинным другом. Человеком. Не давил, не вымогал. Местами, даже морально поддерживал, особенно первые недели после случившегося, пока валялась в больнице.

Нет, так нет. Что уж тут? Да, официально я не была Еремову ни женой, ни иным близким родственником, а потому свидетельствовать была обязана. Однако Ефим все организовал, что не есть, в лучшем виде: любые упреки или намеки отскакивали от меня, словно мячик пин-понга от ракетки, основываясь на полном моем неведении, алиби или плохой памяти в связи с инвалидностью и постоянным, на грани нервного срыва, состоянии из-за дела Евсеева и Каренко (подозреваемых в совершении чреды убийств, "возможно" продолжающие мою прежнюю историю).

Еремова не только не схватили, но и след его упустили: где, как, и даже в какой стране нынче – неизвестно.

Была ли я в обиде на него за то, что он меня там бросил?

Ни капли. Побеги я дальше - и точно бы Богу душу отдала. Останься он - влепили бы пожизненно, или "наши" пришили его ("при задержании" - и, кстати, это скорее всего; не говоря уже о тех крысах, которые тоже хотели обглодать его кости). Так что нет... Более того, это оградило меня от нападок предателей: подтверждая, что я - лишь очередная, тупая «шмара его, которую вовсе не жаль и в лесу бросить, на разрыв шакалам»...

Единственное, что меня грызло, на кого я злилась - это исключительно на себя. Это я нас обоих подвела: не смогла в нужный момент в нужном месте проявить физическую и моральную стойкость, сноровку и силу воли...

Я. И только я…

***

За мной следили «органы»: прослушки в телефоне, в доме. Любой поход – сродни кадрам из боевика. Однако и на том спасибо, какая-никакая, а все же "охрана": куковать в отделении больше не могла, а потому в страхе и одиночестве утопала в своей квартире, прячась за "тонкой" железной дверью.

Выходила на улицу исключительно днем, при свете белом и то, только в магазин да мусор вынести.

***

Блохина, как еще нескольких предателей из приближенных Еремы, убили буквально сразу. Причем, это была явно… чреда показательных казней. Даже того же Блоху - не успел и на сто метров отойти от своего дома, как в подворотне подловили, до полусмерти избили и ножом пырнули несколько раз, позорную крысу на тот свет гоня… и оставляя труп на видном месте.

Из новоиспеченной «шатии-братии» бунтарей никто даже не рыпнулся за них. Никто не шелохнулся, не вступился, и мстить – и мысли таковой не явил… Однако, свято место пусто не бывает: и вслед за ним, за ними - пришли другие, жаждущие уже и Бориса смести, ставшего у руля вместо Гриши…

Это была война. Холодная, жестокая, беспощадная война… временами все же переходящая в откровенные, масштабами поражающие, "боевые действия". И милиция не особо стремилась всему тому помешать... То, что "наши" не смогли убрать, остановить законным путем - начало сметать себя, будто кто порохом всё засыпал, фитили подвел да в одночасье поджог...

С Борей связываться было опасно. Ему явно было не до меня: ведь кроме темных дел, еще и бизнес полностью свалился на его плечи …

...

Но я рискнула…

Заветное ОАО «ОНГМ».

Опять нервные секретарши. И опять Балашова без записи лезет.

Вот только уже совсем не до веселья.

- И когда ваш Кузнецов сегодня сможет принять? – рычу уже, не скрывая злости.

Раздраженно закатила девушка под лоб глаза:

- Я вам уже в сотый раз объясняю: проще - записаться!

Но тут внезапно, буквально у самой двери «босса», раздался мужской голос.

Оборачиваюсь на звук: ну, как же иначе? Значит, нет его, говоришь…

Резвые шаги вперед – и мигом, бесцеремонно рву на себя дверь за ручку.

Едва не лоб в лоб с каким-то молодым человеком столкнулась. Игнорирую. Бросаю взгляд тому за спину: сидит барин. Сидит и усом не ведет.

- Борис Федорович! – откровенно, гневно дерзя, пробиваюсь напролом – вовремя (учтиво) пропустил меня незнакомец. – Вы меня сегодня примите, али как?

Округлил очи Кузнецов:

- Балашова?

В момент подскочил с кресла:

- Да, конечно. Пошли…

Не ожидала - оторопела я от такого добродушного участия. Не менее ошарашенные застыли на пороге и зрители: испуганная секретарша и удивленный то ли сотрудник, то ли гость.

Стремительно приблизился, схватил куртку с вешалки Борис. Живо накинул себе оную на плечи. Движение ко мне - обнял за талию и повел на выход.

По коридору, а там - на лестницу. На крышу.

Замерли на краю. Упереться руками в перила. Взгляд, скользя по горизонту.

- На тебе, наверно, прослушка, - наконец-то осмеливается на слова Кузнецов. – Ходят по пятам шакалы, верно?

В свете нынешних событий вынужденно пропускаю мимо ушей оскорбление:

- Я бы заметила, - едва слышно, шепотом.

Рассмеялся, но добро так, понимающе. Взор на меня – подчиняюсь, отвечаю тем же.

- Не будь наивна. Ладно. По сути, неважно: здесь глушилки стоят. В общем, слушай меня. Говорим на эту тему - один раз и серьезно. Еремова не жди. Сама видишь, как все повернулось. Жив, здоров, но проблем хватает и без того... Живи своей жизнью. Будто ничего этого и не было...

Окаменела я, боясь даже моргнуть.

Тотчас заскребла обида в горле. Еще миг – и опускаю голову, пряча слезы.

- По поводу Евсеева - сама понимаешь. Если он и жив (а я в этом тоже глубоко сомневаюсь, так как сам потом... видел труп ублюдка), увы… ничем помочь пока не смогу. За каждым нашим шагом следят, да и ты - на крючке, причем я сейчас говорю не только о "ваших"... Так что… ни лично приглядывать, ни людей приставить не получится, - немного помолчав, шумный вздох: - Но не все так плохо, - печально улыбнулся, - есть один вариант...

Резвое, уверенное движение - и вытащил из-за пояса пистолет, из кармана - глушак, да прикрутил оного к стволу. Протянул мне:

- Только если что - не колеблись. Стреляй сразу в голову.

Не решаюсь взять. Стою оторопевшая – и вновь не моргаю.

Не выдерживает паузы Борис. Обернулся целиком. Мигом хватает меня за руку и вкладывает трофей в ладонь:

- Осторожно с ним. Он хоть и чист, но все же не игрушка. Найдут – вали всё на Еремова. Мол, с прошлой жизни еще остался: не видела, не знала, не заметила. Будут проблемы – звони сразу или мне, или Ефиму – смотря, что или кто беспокоит. В остальном… как говорится, будь здорова… и не поминай лихом.

Прощай.

***

«Не жди…»

Легко сказать, да тяжело сделать.

Господи, почему? Почему? Ведь сколько знакомых, да даже друзей было. Муж. И никто, НИКТО не смог стать тем, кому бы удалось растопить, успокоить, понять душу так, как это сделал за сии короткие месяцы... Еремов. И почему именно он... должен был исчезнуть? ПОЧЕМУ ОН? Так стремительно и бесповоротно?

И как теперь жить... без него? КАК? Единственный человек, который полюбил меня не только за внешность, - исчез. Бесследно исчез.

Евсеев надеялся, что "оголив" мою душу, он явит миру правду, отвернув всех от уродства. Но вместе с тем он прогадал: да, он оголил, действительно оголил мою душу, заставляя прозреть ослепленных смазливостью, но Еремова это не оттолкнуло, не испугало. Наоборот. Среди дерьма физического и духовного он нашел то, за что можно полюбить – и полюбил. И вместо полного упадка - во мне разгорелась жизнь.

-------------------

Глава 23. Охота

-------------------

Спасение утопающих - дело рук самих утопающих...

«Двенадцать стульев»,

Илья Ильф и Евгений Петров.

***

В какой-то момент всё это осточертело. До безумия осточертело!

Ожидание (причем, обоих «Е»). Страх. Одиночество.

Гнилая безысходность.

Адская ненависть самой к себе…

И я решила покончить со всем.

Сыта. Сыта по горло.

Мне уже нечего терять. И пора свершить то, ради чего я тогда выжила…

Куртка, кроссовки, кепка – весенний набор, все как всегда. Вот только засунуть в карман пистолет, надеть наушники, создавая вид, будто отвлекаюсь на музыку, – и смело выбраться на улицу.

Не днем. Нет. Не сегодня.

Поздний вечер, вокруг темно, холодно, мерзко. Безлюдно.

Уверенно свернуть на короткую дорогу к супермаркету: мимо «диско» прямо в темень. Что ж, если он следит за мной – то встреча неизбежна. И кому-то из нас придет конец: или мне (что тоже неплохо), или ему…

Шаги словно по эшафоту... Голова невольно вжимается в плечи, ежусь, по телу мурашки... по спине стегает страх, но я иду. Вперед. И ни шагу назад.

Не сегодня...

Вот уже больше половины пути, а никто ни сзади, ни сбоку не нападает. Даже шороха нет, или отдаленных шагов. Тишь да гладь.

Замерла я на месте.

Присесть, делая вид, что завязываю шнурок.

Сегодня я - хищник...

Ну же, Евсеев. «Родной»!

Где же ты ходишь? Поиграем!

Я знаю. Это – не паранойя. Не психоз.

Ты – РЯДОМ.

Пройтись до конца - в магазин, купить батон с молоком - и податься обратно.

Чертов гад.

Выжидаешь. Наверняка, выжидаешь, присматриваешься. Чтоб за мной не было хвоста.

Ну, смотри, смотри: последние отклеились совсем недавно. Видимо, окончательно тоже смирились, что Еремов… меня бросил. Вынужденно, но ушел.

Добраться уже до подъезда. «Забыть» закрыть дверь - медленно ползла старушка, проделывая полуоборот. Замереть около почтовых ящиков, перебирая корреспонденцию, рекламные брошюры. Ну же, ваятель! Где ты? Твое «животное» уже… заждалось.

Тщетно.

***

Через пару дней – вновь выйти на охоту: тот же курс, только заодно свернув к мусорным бакам. Чего такому моменту пропадать? Можно и с пользой прогуляться.

И даже если в этот раз кто-то и шагал за мной, причем даже, вроде, мужчина, то, увы, - никакой агрессии, заинтересованности он не проявлял. Даже когда замерла, запнулась я на месте, тот пролетел мимо, по инерции едва не сбив меня с ног.

И снова тихо.

И снова - ноль.

***

Хоть собаку себе заведи, чтобы обрести видимый повод так изгаляться в темени, выискивая себе и прочие приключения на голову, а не только Евсеева.

Но что поделать?

Я знаю. Я чувствую. Вопреки всем мнениям, Евсеев – ЖИВ. Он РЯДОМ. И он ПРИДЕТ за мной.

Просто обманывает, дурит, усыпляет бдительность. Хочет доказать, что не Каренко где-то там закопан, а будто сам Анатолий Сергеевич покоится… И как только я выпущу из своих рук оружие – тут же меня настигнет.

***

«Я ему не верю. И он умнее меня», - повторяла слова, словно мантру, уверенно отбивая каждый шаг.

Умнее – то умнее, но вот я – безумнее. Уже безумнее.

И я дождусь тебя, тварь.

***

Очередной вечер. Очередная безрассудность.

Пора менять тактику. Хватит нарезать круги по району. Нужно осесть и тупо ждать.

Недалеко отсюда есть озеро, около больницы. Обустроенный парк. Народу днем, обычно, тьма-тьмущая... А вот сейчас (окинуть взором пространство) - ни души.

Удивительно. Даже на проезжей части (что примыкает сюда) машин практически нет.

Идеальное место.

Присесть на скамью и утопить лицо в ладонях.

Прислушиваться к каждому шороху, быть наготове. Ждать.

Не знаю, сколько прошло времени: может, с полчаса, может, больше, но где-то вдалеке наконец-то раздались шаги. Не одного человека - несколько.

Мигом подвожу взгляд.

Двое. Стремительно приближались ко мне неизвестные молодые люди.

Еще секунды - и застыли рядом:

- Девушка, вам плохо?

Нервно сглотнула слюну, лихорадочно закачала головой:

- Нет, спасибо, ребят, - хрипло. - Всё в норме, - поморщилась.

- А чего грустишь? - не дожидаясь особого приглашения, в момент присел на скамью коренастый, темноволосый мужчина, попытка заглянуть мне в лицо. Смущенно отворачиваюсь.

- Да так, глупости лезут в голову.

- Так, может, мы развеселим? - живо отозвался, вмешался второй (высокий, худощавый), тотчас опустился на корточки рядом.

- Меня муж будет ругать, - кисло улыбаюсь (мурашки по телу).

- Муж? - удивленно переспросил Коренастый. Язвительная ухмылка: - А чего одну-то отпустил... в такую темень?

- Поссорились, - усердия правдоподобно лгать.

Поджал на мгновение губы Высокий:

- Бывает. Мне он моя тоже весь мозг уже выела, из-за чего домой уже неохота идти.

- Зря, - взволновано улыбнулась я (попытка проявить участие, задобрить незнакомцев). - Мы же ради семьи стараемся…

- Что?! Доводить до бешенства?! - от негодования вмиг взорвался собеседник. - До ненависти? Или унижать - это у вас, женщин, такое проявление любви?

Нервически сглотнула слюну я - лучше бы молчала. Опускаю взгляд.

Но деваться уже некуда... Вынужденно продолжить:

- Думаю, - пожала плечами, - она не хотела тебя обидеть или унизить.

Громко заржал вдруг Коренастый, не сдержался от улыбки и сам виновник разговора.

- Ты просто не знаешь его жены, - отозвался товарищ. - Она у него реально... е****тая.

- Ой, - дрогнул уязвленно бас. - Уж лучше такая, чем как у тебя: сегодня - одна, завтра - другая, а послезавтра - вообще никакой нет.

- Ладно, чего о грустном? – недовольно, пристыжено перебил Коренастый. - Ну, так что, красавица, пойдем?

- К... куда? - испуганно дернулась я. Лицом к лицу: до неприличия близко вышло. Вмиг запах перегара, смешанного с табаком, волной ударил в меня, отчего неосознанно поморщилась, а затем и вовсе отвернулась.

- К нам, вернее ко мне, - продолжил тот. - Винцо, тортик. У нас как раз со дня рождения осталось. Идем? – ухмыляется.

- Нет, ребят, - лихорадочно замотала тотчас я головой, вжимаясь в спинку скамьи, медленно отползая в сторону - едва уже не падаю на землю. - Благодарю, поздравляю... но нет.

- Да ладно тебе! Будешь здесь киснуть! - с задором вскрикивает новоиспеченный "кавалер" и мигом срывается на ноги. Резко хватает меня за руки и тащит на себя. От неожиданности растерялась, не совладала с собой - и тут же плюхнулась ему на грудь. Сжал в объятиях.

Поравнялся с нами и Высокий.

- Ну, что ты такая не сговорчивая?! - продолжил Коренастый. - Глупо грустить, когда весна на дворе! - радостно вскрикнул и напором попытался сдвинуть меня с места. Сопротивляюсь.

- Ребят, нет! Честно, не могу! Я лучше домой пойду! - силюсь выдраться из его рук.

- Да ладно, отдохнем. Повеселимся. А мужу как раз наука будет: понервничает, подумает над своим поведением.

- Пожалуйста! - отчаянное, силой, ногтями уже впиваюсь ему в кожу. Но не реагирует. Еще сильнее разгорается подонка азарт.

- Руки убрали! - послышалось грозное за нашими спинами. Тотчас мое сердце заколотилось, словно бешенное. Резво оборачиваемся все трое.

- Дядя, а вам чего? - саркастически гаркнул на него мой "кавалер".

Но на лице "гостя" эмоции даже не дрогнули:

- Руки от нее... УБРАЛ!

Нервно сглотнула я слюну.

- А? - оторопел захватчик. – Ты че такой дерзкий?! – кидает гневное.

- Это муж мой, - испуганно, отрешенно прошептала я.

Миг - и хватка расслабилась. Отступили шаги в сторону.

- Муж? – взгляд на меня, на него. - Так это и есть муж? Тогда "сорян"! - поднял позорно руки вверх Коренастый, сдаваясь. - Без обид, чувак, виноват.

Разворот - и буквально как по команде, лишь пару раз оглянувшись, пошли, помчали эти двое восвояси, скрываясь в темноте соседских дворов.

Тягучая, жуткая пауза. Боюсь даже пошевелиться.

Но Он решает все за меня: движение вперед. Замер рядом. Обнял за плечи и вдруг прижал к себе.

Едким, больным, жутким голосом, подобно скрежету металла, прошептал на ухо:

- Ну, здравствуй, родная... Заждалась?

Рука моя сама потянулась в карман... медленно и аккуратно.

Пытаюсь отвлечь словами:

- Очень, - нервно сглотнула слюну. - Даже не представляешь насколько, - попытка плешивой самоуверенностью не уступить кислотной слабости.

- Да я вижу... – потянул неспешно. - Ходишь, манишь... на свиданку всё зазываешь... да еще без хвостов.

- Зачем за новых взялся? - решаюсь на бой (хотя дрожу); пальцы уже обвились вокруг рукоятки, курка. - Старых мало?

Обмер на миг, вкушая нежданную прямоту. Хитро прищурился. Хмыкнул. Взгляд в глаза:

- Перед тобой разминался, - мурашки тотчас побежали по моему телу, заново старые раны бороздя. - Хотел, чтобы было всё на высоте, - продолжил. - А вот ты, Балашова, разочаровала меня. Очень разочаровала. Подвела... Постарела, поглупела. Вместо дела - дурью занялась.

- А может, я устала бегать: за тобой, от тебя? - с вызовом уставилась и я в очи, выровнялась. - А, Евсеев? Что тогда? Не без твоей помощи - нет сил больше на кроссы.

Короткое движение – и тотчас впиваюсь дулом ему в грудь.

Ухмылка. Впервые... искренне, победно улыбаюсь, наслаждаясь дурманным превосходством.

Обмер, ошеломленно уставившись на ствол...

Несмело ослабил хватку. Еще миг - и тотчас заметались взгляды, заплясали по сторонам, просчитывая варианты, как устранить угрозу.

В момент отдаляюсь, силой выдираюсь из его рук, живо пятясь, - не сопротивляется. Взгляд не отрываю ни на секунду. Замираю в пару метрах.

Уверенно обхватила пистолет обеими руками и злорадно залилась широкой улыбкой:

- Вот и всё Евсеев: либо ты, либо я.

Секунды мыслей, рассуждений, скрытой паники - и вдруг захохотал цинично:

- Ты не выстрелишь, - осмеливается на яд. – Тебе самой же невыгодно…

- С чего это? – удивленно вздернула бровями.

- С чего? – победно ухмыльнулся (откровенно наслаждаясь своим умением склонить жертву к "правильному" диалогу): – А с того, что тогда узнаешь правду, - словно удар, слова. - Правду, которая тебе будет… вовсе не по нраву.

- Да неужто? – храбро рублю в ответ, с небывалой дерзостью (а на душе - кошки).

- Да… - едкое.

(а сила всё больше и больше прибывает в руки, сердце отчаянно колотится, и рассудок требует скорей всё завершить)

- И какую же? – поддаюсь.

Хохочет Анатолий:

- А ты не догадываешься?

- Нет, - лживо улыбаюсь.

Жуткий, до дрожи, мерзкий смех. Поморщился лукаво:

- Ничего этого вокруг, - вдруг завертелся на месте, смело, самоуверенно (пули не страшась), развел руки в стороны. И вновь взгляд мне в лицо, не унимая веселье: – … НЕТ, - стеганул ужасом.- Да, ты выжила! - кивает головой. – Выжила: я тебя упустил. Однако... и не вернулась обратно. Всё это, - водит, крутит пальцем около, – сумасбродство... Вымысел. Больные фантазии... под действием препаратов, наркотиков. Умо-поме-шательство.

Глюк.

Заледенела, окоченела вся изнутри. Еще миг - нервно сглотнула скопившуюся слюну. Замотала отрицательно я головой, отбрасывая мысли. Позорно безмолвствую.

- Не веришь? – вновь заливается жалящим хохотом ублюдок. Шаг ближе, отчего я машинально дернулась, отступая ровно на то же расстояние. – И боишься… Всё ещё меня боишься, - иронично, упиваясь своим господством, ухмыляется гад. - Но это всё призрачно. Тамара. Всё это - выдумка твоя, - качает в негодовании головой. - Даже я – вымысел. Так что... пока ты не выстрелила, пока не прервала мое видение – пока все еще можешь надеяться, что мои слова – ложь. Хочешь стрелять? Стреляй. Мне от этого ничего не будет. А вот ты – свой мир потеряешь. Своего выдуманного Еремова, Кузнецова. Кто там еще был? Ах, да! Фирсов, Грановский. Последний вообще молодец: перестал быть скотиной. Но лишь на время, да? Странно еще, почему ты мужа своего… прогнала.

Поежилась я от ужаса, горло сдавил страх, запекло в груди.

- Я не верю тебе, - жестко, злобно, хоть и сухо, не столь категорически...

Пожал плечами. И вновь зашелся диким, гортанным смехом Евсеев. Шаг ближе – но я стою уже твердо на месте: страх - страхом, а решение принято, налилась я им сполна - не шелохнусь.

- Стреляй! - гаркнул вдруг. - И разрушь всё к чертовой матери! Сотри иллюзии! Узнай правду... Хлебни горькую сполна.

Еще шаг (его) ближе.

Да так, что дальше некуда: действительно, либо он, либо я.

- Прости, Евсеев. Но мне уже – всё равно.

...зажат курок – взвизгнула пуля.

-----------------------------

Глава 24. Хищники и жертвы

-----------------------------

***

Зажат курок – взвизгнула пуля…

Рухнул. Грохнулся на землю передо мной мой демон. Конец эпохи. Тиран пал.

Но что теперь остается мне? Что дальше?

Несмело опуститься на землю рядом. Взгляд в окаменевшее лицо с ледяными глазами.

А что если не врал? Что если этот мир - больная выдумка, галлюцинация, фантазия? Что если я все еще в коме, или в бреду? А может, и вовсе умерла? Что если из морга меня никто живой не возвращал обратно?

Несмело потянуться к нему рукой, но так и не отважиться коснуться.

А если он исчезнет? А если это - сон?

Но не решусь сейчас - и уже никогда не узнаю точно.

Отчаянное движение - прилипла пальцами к шее, выискивая пульс, словно и здесь Евсеев может обвести меня вокруг пальца. Но кровь не вальсировала в жилах. И сам не дрогнул, не отреагировал супостат. Ничего. Один - ноль,

в мою пользу.

Глубокий вдох и стереть с лица непрошенный слезы.

Мигом срываюсь на ноги и вынимаю из кармана телефон. Отыскать нужный контакт и сделать вызов.

Жалящие гудки - и наконец-то:

- Слушаю.

Вдох-выдох:

- Я убила Евсеева.

...

- Ты где сейчас?

- В парке, на озере, около больницы на Летней.

- Видел кто?

- Нет.

Шумный вздох собеседника.

- Там темно? Заметить сразу смогут?

- Не сразу, но...

- Отойди тогда подальше, - резко перебивает, - но из поля зрения его не теряй. Лишних движений не делай. Уже еду. Жди.

...

Пройтись ближе к деревьям и присесть на перекошенный бетонный обод канализационного люка. Жадно прижать колени к груди и, психопатически покачиваясь туда-сюда, напряженно всматриваться в темноту, словно выжидая там явление мессии...

Не осознаю... ничего еще не осознаю толком, что произошло. Что СДЕЛАЛА... Не верится. Кажется, бред - померещилось. Надумалось. Приснилось. Однако лицо, жадно выпученные стеклянные глаза Евсеева застыли этюдом передо мной, являя лик кошмара в странном, неестественном состоянии, замирая навеки оправдательно-обвинительным приговором в моей разреженной, вакуумной прострации...

...

Недалеко от приемного отделения замигал стоп-сигналами черный джип. Еще миг - и вовсе остановился. Стукнули двери. Высыпало на улицу несколько мужчин. Стремительное приближение...

Страх вскарабкался дикой кошкой по коже...

Окаменела я на месте. Взвесить все за и против.

А если что-то пойдет не так? И вдруг... Он окажется не на моей стороне?

Буквально минуты - и сами уже у скамьи наткнулись на труп. Короткие распоряжения жестами.

Взгляд около - вероятно, выискивая меня.

Деваться некуда.

Мигом подрываюсь и, путаясь в собственных ногах, мчу к своим судьям.

Тотчас отреагировал мой "спаситель".

- Тома! - враз развел руки в стороны мужчина, отчего я уже и не сопротивляюсь - падаю ему на грудь. Крепко, жадно обнял, слегка закачав из стороны в сторону. Поцелуй в макушку. Насильно отстраняет от себя. Взгляд в глаза (заботливо стирая с моих щек слезы):

- Никто не заметил?

- Нет, - лихорадочно мотаю головой.

- Хорошо.

- Макс, я убила его... - отчаянно сжимаю его руки своими.

Едва заметно, коротко кивнул, виновато поджав губы. Взгляд на ребят:

- Принимайтесь.

Роли розданы. Декорации возведены.

Фирсов взял всю вину на себя. Я же фигурировала исключительно как добровольная приманка. Вопрос стал только о пуле и о пушке, с которой стреляли, но слишком много народу хотело смерти Евсеева, чтоб помешать сыграть этот спектакль.

Нет человека - нет проблемы: жутко, но факт. И даже дело шьется плавно и тугими нитками. Среди вещей убитого были найдены зацепки, которые и привели следователей по запутанному пути к логову изуверов.

По крупицам мозаика собрана. И вот уже дело о серийном маньяке... подходит к своему логическому финалу: закрыто на основании смерти подозреваемого; "домыслы" о существовании "Подражателя" исчезли ровным счетом, как и материалы о Каренко. Убийца наказан... "судьбой".

Похвала, благодарность. А кому-то даже награда.

Справедливость восстановлена, хотя и неверным... гадким путем.

Но я свободна, и даже жива. По-моему, это единственное, что должно быть для меня важным, однако совесть моя глуха.

Заболотный предложил вернуться на службу. Опять кабинет, опять стол, где такая кипа бумаг, что даже головы за ней не видно: но уж лучше так, среди привычного мира, нежели отбросом-тунеядцем на грани выживания сражаться за жизнь.

***

Время шло, мчало, как ошалевшее: поди уже и третий год на носу. Ни с Кузнецовым, ни с кем-нибудь еще из их шатии-братии я больше не сталкивалась. Ровным счетом, как и вести о Еремове впредь не доходили до меня (ведь даже с Максом мы эту тему больше никогда не затрагивали).

Прошлое осталось в прошлом. Кануло на темное дно. И все сомнения, метания "старой Балашовой" о том, где "свои", а где "чужие", казались уже странным сном.

Упорный труд с утра до ночи, временами сериалы по телевизору, книги, редкие дружеские вечера за чашкой чая с Фирсовым у него в кабинете - вот теперь моя жизнь. Вот какие ритуалы я теперь соблюдаю.

И все бы ничего, всё бы было терпимым, если бы не боль и не одиночество, что так предательски гнили в душе.

***

Странный переполох внизу, причем у кабинета Макса.

Живо спуститься по лестнице и, протиснувшись через взбудораженную толпу, прорваться за двери.

Человек десять обступило кого-то, сидящего за столом. Вот только это был не Фирсов: тот сидел на подоконнике и, нервно куря, бесцельно всматривался за окно на вечерний город.

- О! Балашова! - внезапно заметил кто-то меня из гурьбы и радостно вскрикнул. - Тебе-то точно это будет интересным!

По телу вмиг пробежала дрожь. Не дышу.

Расступились учтиво, раззадоренные новой, не менее веселой картиной. А вот и виновник: Грановский, в кресле сидел он. В руках - телефон, где и шипит, бурчит, судя по всему, какое-то видео.

- Ну, же, иди, смотри!

Испуганно метаю взгляд на Максима - но тот вовсе не проявляет участия.

Делаю глубокий, шумный вздох - и вынужденно шагаю ближе.

- Что там? - киваю головой на аппарат.

Едко, презрительно улыбается товарищ:

- Не поверишь, кто баллотируется в мэры!

Нервически сглатываю слюну. Еще один вдох и осмеливаюсь:

- Кузнецов?

- Холодно, подруга! – откровенно, убийственно хохочет тот. - Еремов.

------------------------------------------

Глава 25. Как жили, так и будем жить…

------------------------------------------

***

И это была не шутка...

Что самое жуткое - это. была. не шутка.

Гриша вернулся. Причем явно не сегодня и не вчера.

Дело Фирсова, которое еще недавно так красиво держалось на показаниях убитого Блохина, с треском развалилось. Не знаю, кто, где поднажал, какие страницы "изъял", но всё оказалось опять пустым, недоказуемым, сплошной водой...

Все обвинения сняты. А шишки если и сыпались, то исключительно на мертвого "лжесвидетеля" и его соратников.

Так вот почему Фирсов нервничал, вот почему был вне себя: все труды и ночи без сна... ГОДА (!)... снова насмарку.

Подойти и поговорить на эту тему я с ним... не отважилась. Так как, даже самому отдаленному от всех тех наших страстей, человеку в этом здании была известна наперед моя истинная реакция на сию новость. А потому глупо было даже притворяться, или скрывать. Увы, но я вновь среди этой толпы... стала чужая.

...

Однако и Еремов ко мне не спешил. Не звонил, не писал... и не приходил.

В тот вечер я сидела до последнего в своем кабинете, тихо моля, надеясь, что он придет ко мне. Но тщетно. Ни в отделение, ни домой... Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.

У него была своя жизнь - и в нее я больше не вписывалась.

Сама встречи не искала, и звонить не пыталась.

Глупо. Глупо гнаться за тем, кто, если чего-то хочет, то сам приходит и смело берет это.

А потому, вдох-выдох, стереть слезы со щек и в очередной раз вынырнуть темным вечером в одинокую, пустую "личную жизнь".

...

Самое жуткое, страшное, горькое... было выбираться за пределы кабинета. Везде был Он: на плакатах, в телевизоре, на рекламных щитах.

Серьезный, важный, обещающий светлое будущее.

Как же это... на тебя похоже.

Вот только что потом?

Разбитые мечты? Боль? Обреченность?

Три года, с*ка, три года я тебя ждала! А ты явился обратно - и даже номер мой не набрал. Просто "привет". Хотя, наверно...

...и вправду, лишнее. К чему слова, когда действия говорят сами за себя: проигрался - и бросил. Забыл. Вот только я так не смогла...

***

Еще больше погрузиться в работу, и чем больше дел - тем невольно счастливее я. Меньше мыслей - больше покоя.

Очередная неделя, очередной месяц...

Вот и всё. Точка.

... постучал кто-то в дверь.

- Да? - раздраженно скривилась я. Меньше всего хотелось, чтоб сейчас отвлекали. Рабочий день давно закончился, а дел еще по горло.

- Можно? - заливается едкой ухмылкой Грановский, просовывая голову в дверную щель.

- А есть выбор?

Смеется. Широко распахнул полотно и мигом ввалился внутрь.

- А вдруг Заболотный тут - опять получу по шапке за то, что тебя отвлекаю.

- Вот и не отвлекай, - неприкрыто грублю.

Вновь взгляд в документы, попытка вспомнить, на чем остановилась.

А тот заливается какой-то странной радостью, хохочет. Но и интрига так себе: ничего доброго он никому никогда не принес. Очередная возможность поиздеваться, и жертва, судя по всему, нынче - я.

- Поверь, - наконец-то совладав с собой, продолжил, - это тебя очень позабавит. Еще больше в работу нырнешь.

- Иди ты на х**, Андрюша! - не выдерживаю, задетая воспоминаниями позора, что так "по-товарищески", щедро он мне тогда вручил.

Еще сильнее давится смехом:

- Или ты уже знаешь?

- ЧТО?! - гаркаю на него, едва сдерживаясь, чтоб уже не кинуться на него с кулаками.

Глаза в глаза.

- Еремов победил.

Обмерла я, словно расстрелянная.

...

Что-то еще говорил Грановский, какие-то шуточки травил, с которых сам и смеялся, но затем... когда у меня уже не было сил сдерживать слезы... обмер, что-то буркнул себе под нос, живо развернулся - и смылся восвояси.

Еремов. победил.

ЕРЕМОВ ПОБЕДИЛ.

Все никак не могло это уложиться в моей голове.

Еремов. Мой Еремов. Еремов Григорий Викторович, 1974 года рождения, тот, кто еще совсем недавно считался местным "криминальным авторитетом", теперь... - мэр. МЭР... нашего города. Высшее должностное лицо городского округа и руководитель мэрии города.

Стереть слезы и подойти к окну. Открыть форточку. Вдохнуть прохладный, ночной летний воздух.

Еремов окончательно вернулся. Опять город в его руках, вот только... уже официально. И Фирсов уже ему ничего не сделает. Теперь... как бы уже самому Максу не влетело, если он не бросит сие гиблое дело. Вот она... ирония, или даже сарказм, плевок... судьбы.

***

В голове такая свалка, такой беспредел, что даже мысли сбиваются, погоняя одна другу. Хаос. Дурман. Прострация…

Нет сил больше ни на что. Какая уж тут работа?

Собраться кое-как, закрыть кабинет – да вытолкнуть себя на улицу.

Черти что…

И что дальше? Вот ЧТО?

А ничего! Как жили... так и будем жить.

Так и будем...

Добраться до остановки, дождаться нужного автобуса и прыгнуть в салон.

Повезло, или благо позднего времени: почти половина сидячих мест - свободные.

Протиснуться за не очень-то вежливую, учтивую даму ближе к окну и опуститься в кресло. Взгляд за стекло. Дождаться кондуктора…

А тот не спешил, а тот… словно нарочно издевался, тянул резину, заставляя меня всё еще сознанием плясать в этой чертовой реальности.

Пять минут, десять – и лишь потом расплатиться за проезд, вставить в уши наушники – и победно уткнуть бесцельный взгляд в ночные, мимо пролетающие, виды засыпающего города…

И снова мысли тугой пеленой, отчего даже не сразу заметила, что рядом произошли перемены. Женщина ушла, а вместо нее взгромоздился какой-то тучный мужчина с огромной поклажей. Да так, что и мне досталось, что «придерживать». Тычет, колет, пинается каким-то громадным коробком, из последних сил обтянутым черным пакетом. Бросить на противного соседа недовольный взгляд – и опять отвернуться к окну. Однако странное, жуткое чувство внезапно засело у меня внутри: будто кто-то, стоя чуть дальше, в стороне, смело, откровенно, вызывающе пялится на меня, да то ли «любуясь», то ли взывая к вниманию.

Черт, кого еще принесло? Лишь бы не очередной нерадивый кавалер…

И не охота же даже смотреть – то, б***ь, так бесит, раздражает, выводит из себя, что уже готова с кулаками на него (аль на нее) броситься. Едва сдерживаясь, дабы в голос не выругаться матом, перевожу, устремляю взгляд на нахала – или разуверюсь в глупостях, или же укором остужу пыл подонка. Доля секунды, движение глаз - и оцепенела, заледенела я, распятая в кресле. В груди сдавил спазм, лишая права на вдох. Изумленно выпучила глаза, не моргая.

Еремов. Буквально в двух метрах от меня стоял мой Еремов, держась за поручень, и откровенно сверлил меня взглядом, словно желая испепелить им, здесь же, на месте, не щадя.

Не знаю, сколько прошло времени… пять минут, полчаса, вечность, одна остановка – три, десять, но внезапно дрогнул мой супостат, переведя взор на миг куда-то за окно. Его губы зашевелились. Различаю слова, хотя и не слышу:

- Выходишь?

Дернулась невольно. Взгляд по сторонам, на улицу.

Мигом, что черт из табакерки, вскочила я с места - отчего громадная поклажа «соседа» враз едва не грохнулась на пол, проделав кувырок.

Ошарашено уставился на меня мужчина.

- Пропустите, пожалуйста, – сухим, осиплым голосом шепчу (живо выдираю из ушей наушники и прячу оных в карман). Ожидание.

Не сразу соображает, не сразу реагирует, не сразу поддается… незнакомец. Но минуты – и я наконец-то выныриваю из ловушки. Страшно подойти к огню, к своей бездне, но выхода нет – ждет, выжидает, заманивает в свои сети.

Двери распахнулись – мигом вылетаю на улицу, едва ли не пойдя кубарем.

Но еще шаги по тротуару, по инерции – и замираю, застываю, словно пойманный, пристыженный вор.

Шорох отовсюду – еще недавнишние пассажиры, уже прохожие, усердно торопились домой.

Но слышится и несмелое движение где-то сзади.

Секунды, мгновения – и замирает за моей спиной…

Руки дрогнули в попытке обнять – но коснуться не отваживается.

Вновь перехватило мое дыхание… Невольная дрожь взорвалась внутри, разливаясь волнами по всему телу. Страх вскарабкался по спине и залез в душу.

Не может быть... Нет. Это бред.

Такого... просто не может быть – мне чудится. Галлюцинация. Я просто… сошла с ума.

От недосыпа, нервов, перенапряжения… Но обернуться и того страшнее. Страшнее внять, что права: и Он действительно - вымысел…

Легкое дуновение теплого ветра – и вмиг дюжий запах алкоголя и знакомых, до боли, до слез, сигарет, вперемешку с нежным, терпким ароматом грубой силы, морем обволокли меня, унося в свой плен сладкого, умопомрачительного дурмана, уверяя, что если это и выдумка – то безмерно реалистична, и в ней в пору утонуть…

Еще мгновение – и наконец-то мы остались одни. Под покрывалом ночи и в плену усталой тишины. Движение ближе – и всепоглощающее тепло обдало меня, казалось, заживо прожигая кожу. И вновь попытка быть смелым - и в этот раз он сильнее себя: бережно коснулся моих плеч.

Не отталкиваю. Не сопротивляюсь... Отчего тотчас прижался всем телом, губами касаясь края уха... шепнул пьяняще, завораживающе, сладострастно, словно тот распутный инкуб:

- Здравствуй, моя хорошая...

Зажмурилась, в момент болезненно стиснула веки я, отчаянно сдерживая слезы - но те проворнее меня... Скатились предательские по щекам, испуганно убегая от пожара.

Еще сильнее сжал, обвил руками, словно цепями, меня мой мучитель и зарылся носом в волосы. Томные, горько-сладкие мгновения и вновь осмеливается на слова:

- Зайка... прости меня. Прости, долбо**а... За всё прости… - шумные, нервические вдохи. - Ну, не мог, б***ь, я раньше вырваться... Не мог. Как бы того не хотел - НЕ МОГ! Даже сейчас… Выборы? Да, е**** его в ро*, это - та еще война! Я с трудом ее победил… и не только ради себя... Тома, прости меня. Прости, идиота... Прости меня, если когда-нибудь сможешь. Что в лесу тебя одну тогда бросил... Что про ту с*ку, Евсеева, не поверил... Что всю ту х**ню... тебе пришлось пережить - из-за меня... и из-за того урода тоже. Что всё пришлось пройти одной. Прости, родная…

Молчу. Дрожу и всхлипываю, не в силах сдержать боль, жалость к себе, горечь, что вмиг прыснули из меня, словно из пробитого гнойника, высвобождая место для чего-то нового, и старого… Для чего-то важного и единственного, по истине, существенного…

Внезапно дрогнул, пытаясь от меня оторваться - в момент отчаянно реагирую, тут же хватаю его руки своими и удерживаю на месте. Смелый взгляд вперед, на серый, полупрозрачный пластик стен остановки - словно в зеркало: ловлю с ним наше отражение... - бледную картину на темном, беспробудном полотне. Как наши грезы на холсте жизни.

Устало откинула голову назад, обвисая в его объятиях, упиваясь сладким дурманом и потаенным грехом.

Нежные, сводящие еще больше с ума... ласки губами, от уха робкой дорожкой по шее. Невольно поддаюсь, уступаю его напору, все больше подыгрывая затее.

Но еще миг - и силой разворачивает меня к себе лицом.

Глаза в глаза.

(Господи, неужели? неужели не сон? не сумасбродство? не выдумка?)

Жадно, повелительно впивается поцелуем в губы, тотчас врываясь в меня языком. Отвечаю, отчаянно, бешено, голодно. Словно и я не я… и честь не моя.

Подхватывает на руки и куда-то тащит в сторону: на остановку. Усадил на скамейку и мигом забрался под юбку. Испуганно хватаю его за руки, вынуждая остановиться. Отрываюсь от его губ и рычу, шепчу, молю:

- Гриш, котик, не здесь… Нельзя. Не на людях же…

Не слышит, сопротивляется, напор все сильнее и грубее.

Уверенно хватаю в свои ладони его лицо и вынуждаю замереть. Взглянуть мне в очи:

- Пошли домой, - нежным шепотом. – Пожалуйста… - тугая пауза, не хочет, злится, противится. Давлю дальше: - Ты же теперь публичный человек. К чему скандалы?

Секунды нервных, возбужденных вдохов – и сдается, обреченно, обижено зарычав, застонав. Резво отстраняется, хватает за руку – и молча, силой тащит в сторону дома.

…

Чертов лифт. Едва схлопнулись створки, как тотчас зажал Еремов кнопку «стоп» - и накинулся на меня, словно дикий зверь.

Визжу, смеюсь, отбиваюсь… Попытка протиснуться сквозь его хватку вбок и вновь выбрать нужный этаж.

Но этому нахалу уже и все равно – давно под юбкой, нагло тащит вниз с меня белье…

- Гришенька, зайка, мы же уже рядом…

Раскрылись двери – и силой пнуть, оттолкнуть от себя своего пылкого властителя…

Выскочить наружу. Лихорадочно сражаясь с замком – открыть дверь.

Не успели переступить порог, как дико взревев сквозь смех, словно ополоумевшее животное, тотчас Еремов набросился на меня и повалил с ног, на пол…

Грубые, резкие движения, сдирая с меня одежду. Уже безумствую и я, стягивая с него пиджак, расстегивая рубашку, брюки. Короткий поцелуй в губы - и, схватив меня за бедра, немного подал на себя. Уверенное, стремительное действие - и уже в следующее мгновение ворвался в меня, взрывая вместе с шальной, сладкой болью переливы звонкого счастья. Жесткие, требовательные, дерзкие напоры, движения, рывки, лишь иногда прерываясь на украдкой поцелуи в уста, шею, грудь, что взрывали внутри нас еще больше страсти, бешенства и ненасытности – громкие стоны вожделения и едкого наслаждения уже оба были не в силах сдержать...

Мы победили, время победили - и теперь оно покорилось, уступило нам.

-----------------------------

Эпилог. За широкой улыбкой

-----------------------------

***

Говорите, сложно забыть юбилей Еремова, который гремел в 2014 году? Видели бы вы, что творилось, когда этот гад женился… Там уже не только милиция на ушах стояла, но и весь город…

Чего только стоила паника гостей, когда свадебный кортеж после ЗАГСа ко входу ресторана прибыл удачно, в полном составе, однако в последнее мгновение - лимузин с женихом и невестой сделал разворот и покатился прочь, дерзко наплевав на всех собравшихся (и очень даже разной величины и важности личностей) - ошарашенных и бранящихся... И длилось это безумие несколько часов, пока голодное животное хоть чуток не насытилось своей новоиспеченной женой... и мы не выбрались из пробок.

Дальше - пьянка, разборки, много разборок - и чуть ли не по любому поводу (и уже без Еремы)... Драка, много драк... со смачным таким рукоприкладством.

Недалекие друзья, решившие "удачно, круто, ядерно" пошутить, устроили "маски-шоу" - и под эту шумиху "своровали невесту"... С*ка, Кузнецов - не ожидала, что и он на этот бред подпишется. Благо, конечно, узнала сразу - а потому нервничать не пришлось. Мне не пришлось. А вот Ереме - тут историю без мата сложно описать. Ад, сумасбродная эксплозия... Там уже даже ни начальник милиции, ни главный прокурор города (наши же гости) не смогли успокоить это чудовище своими обещаниями, клятвами и уговорами, что, хоть это - дело не их рук, всё быстро сейчас порешается, и жену мэра доставят обратно в лучшем виде. А после - уже даже сознавшийся в грехе Борис не смог остановить сию сорвавшуюся лавину... Чудом меня вовремя доставили, вовремя вернули... С*ка, буквально на минутах - а иначе бы с десяток трупов, для начала, этот мой безумный организовал: и тех смелых (что сдерживали), и тех глупых (что организовали), и тех добрых (кто силился привести Еремова в чувства, остудить). Только когда меня увидел, только когда я сама на него вызверилась благим матом, за тот беспредел, что там успел учинить, только тогда мой местами неадекватный, ополоумевший муженек, попустился и выдохнул... Только тогда смог прийти в себя.

Силой, едва ли не за шкирку Ерему в автомобиль - и рвануть долой, в сторону своей "брачной ночи".... Немало мне пришлось потом приложить усердий, усилий, дабы вконец погасить его пыл, дабы "заслужить прощение" за шутку... Шутку, против которой я сразу категорически выступила - но разве пьяным "дружбанам" объяснишь, что "кукушка" Гриши совсем уже "не та", на полную катушку сорвана (особенно после побега), и подобными вещами не стоит шутить уже даже им, родимым... И если с виду Еремов - бессердечный, бездушный, черствый герой, то относительно меня, семьи (и, кстати, этих же сказочных долбо***в тоже)... - остался... чутким, ранимым человеком.

***

А дальше ждала нас... веселая, невероятная жизнь.

Да, мы - не праведники, но, что бы хорошего ни делали, как бы ни старались, обязательно находились злые, завистливые умы, которые обязательно всё выворачивали и обращали против нас. И неважно, что на белое говорили черное, нет. Предрассудки брали свое - и другие верили, верили... непреклонно.

И оно-то понятно, ведь даже если святой придет к власти (не говоря уже о нас, сомнительных), за старым шлейфом ошибок и мерзких поступков предшественников толпа уже не заметит ни чистоту, ни свет. Предвзятость, страхи, сломленные мечты - они продиктуют свое отношение…

…жена мэра в милиции работает - "...ну, оно теперь понятно, как он победил".

Жена мэра уволилась - "...ну, оно понятно: муж наворует, обеспечит, чего напрягаться?"

У жены мэра проблемы со здоровьем, а семью хотят полноценную, большую, потому одного ребенка суррогатная мать родила, а второго - взяли из детдома, так как и сам мэр был, рос беспризорником - "... нагулял, другая ему родила, поди скоро и жену бросит", "...взяли бедного ребенка из детдома, еще один бандитом вырастет", "...а своего они больше любят – сразу видно", "показушники хреновы, ради рейтинга и не на такое пойдут".

Господи, чего стоило мне пережить все эти нападки, слова, прямые обвинения...

Гриша тоже был уже на грани. Для меня даже сделал (хотя я была против, так как и без того сильно люблю наших детей) - анализ ДНК, доказывая, что родителями «ребенка из пробирки» являемся непосредственно мы двое, Тамара и Григорий Еремовы, а суррогатная - на то и суррогатная, чтобы исключительно... выносить плод.

Жене мэра сделали повторную пересадку сердца - "...одни годами ждут, а тут бац - и сразу вне очереди пробились, да еще и второе, не чудо ли? А кто-то и первого не может дождаться..."

Исключительно за деньги и не в нашей стране, буквально едва ли не силой заставляя, уговаривая, мотивируя меня моим же желанием и дальше жить, заботиться о любимой и любящей семье, Гриша убедил меня пойти на такое. Но и за это нам прилетело. И не кисло прилетело, хоть и всячески мне было запрещено читать газеты и смотреть телевизор.

Жене мэра сделали легкую хирургическую пластику тела - "...стареет мать", "...да какая она мать? ни одного не родила, все приблуды!", "...деньги есть - можно и о внешности подумать, ботекса себе накачать, или что она там себе сделала?"

Опять-таки Гриша, опять-таки его деньги, скопленные еще до мэрства. Да, во многом, нечестным путем. Да, мерзко... Но что есть.

"...любовнику жены мэра, Фирсову Максиму Дмитриевичу, дали повышение, подполковника и вскоре он стал начальником отделения вместо Заболотного, а тот покарабкался выше..."

С Фирсовым мы никогда не переходили черту дружбы, что до появления в моей жизни Еремова, что после. Да и не виделись с Максом уже давно: последняя встреча была как раз перед увольнением, и то... не особо он хотел со мной говорить, так как считал... что в какой-то мере я его предала, вновь предала, хотя ненависти все же не выказывал.