5

1993

Звук несся по коридорам, эхом отражаясь от стен и огибая углы, нарушая плотную, густую тишину ночи. Вот он пробился сквозь дверь, и Бетти подпрыгнула на постели: глаза выпучены, волосы стоят дыбом. В комнате было холодно, поэтому она спала в большом сером свитере, натянутом поверх старинной фланелевой ночнушки Арлетты, и в серо-желтых вязаных носках, без которых ее ноги могли бы превратиться в две ледышки, стоило ей спустить их на пол.

– Иду!.. – прохрипела она и, откашлявшись, крикнула громче: – Уже иду!!

Прежде чем выйти из комнаты, Бетти убедилась, что небо за окном уже не такое непроглядно-черное, что часы показывают половину пятого и что накануне вечером она выкурила слишком много сигарет. Кое-как заправив волосы за уши и цепляясь ногами за ковровую дорожку, Бетти прошаркала по коридору к спальне Арлетты. Разбудивший ее шум сделался громче – кто-то выл и стонал, словно безутешная вдова на воинских похоронах.

– Иду, иду, иду… – Бетти нажала ручку и распахнула дверь. – Что случилось? – спросила она, стараясь справиться с раздражением и отыскать в своей душе́ терпение и сострадание, которые, похоже, продолжали спать, тогда как сама она вынуждена была бодрствовать. – Что случилось, Арлетта?.. – повторила она мягче и, включив стоявшую на ночном столике лампу, присела на край кровати.

– Я ничего не вижу! – отозвалась Арлетта, натягивая одеяло до самого подбородка. Ее глаза, отражавшие свет лампы, бешено метались из стороны с сторону. – Я не вижу, куда иду!

Бетти взяла ее за руки и почувствовала, как болтается на костях сухая старческая кожа.

– А куда ты идешь? – спросила она.

– Я шла в церковь и вдруг… перестала видеть! Помоги мне! Помоги, иначе у меня будут неприятности.

– Какие неприятности, Арлетта?

– Серьезные неприятности. Папа… Он разрешил мне пойти в церковь одной. В первый раз в жизни! И даже подарил мне двухпенсовик[5] для коллекции, а я его потеряла. Помоги мне! Помоги мне его отыскать. Я уронила его где-то здесь, но в темноте не могу найти! – Она захлопала ладонями по одеялу, и Бетти, подавив зевок, сделала то же самое, делая вид, будто тоже принимает участие в поисках.

– Я дам тебе другую монетку, – проговорила она немного погодя. – Ты только подожди немного, ладно?

Поднявшись, она отошла на другой конец спальни и достала из стоявшей на туалетном столике вазы двухпенсовую монету. Вернувшись к кровати, она вложила ее в ладонь старой леди.

– Вот тебе два пенса, – сказала она. – Возьми.

Паническое выражение как по волшебству исчезло с лица Арлетты.

– Теперь я снова вижу… – проговорила она и даже попыталась улыбнуться. – Должно быть, случилось что-то вроде солнечного затмения, потому что сначала было очень светло, а потом вдруг стало темно… а сейчас опять светло. Да, это было солнечное затмение. Когда луна заслоняет солнце… – Она поднесла монету поближе к глазам и стала внимательно ее рассматривать.

– Я обязательно верну тебе долг, – сказала она. – В следующий раз, когда мы снова увидимся. Где ты живешь?

– Рядом, – ответила Бетти. – В соседнем доме.

Арлетта прищурилась.

– Ты мальчик или девочка?

– Я – девочка. – Бетти улыбнулась. – Я – твоя внучка, и меня зовут Бет. Бетти.

Арлетта рассмеялась.

– Моя внучка! – проговорила она. – Как здорово! Нет, это действительно здорово! Мне хотелось, чтобы у меня была девочка. Я не хотела мальчика. Я вообще не хотела иметь детей, но в особенности мне не хотелось, чтобы у меня был сын. – Она содрогнулась. – Эти мальчишки с их, гм-м… Я даже закрывала глаза, когда меняла ему пеленки, представляешь?! – Арлетта ухмыльнулась и бросила на Бетти неожиданно острый взгляд. – А у тебя есть сын?

Бетти покачала головой и подавила еще один зевок.

На заднем дворе соседнего дома, где жили сектанты-ньюэйджеры[6], проснулись и закудахтали куры. Вставшее солнце понемногу рассеивало царивший в спальне ледяной мрак. Вчерашняя водка с лимоном все еще плескалась в желудке Бетти. Во рту словно эскадрон ночевал, и она невольно поморщилась, испытав легкий приступ тошноты.

– Нет, – сказала она. – У меня нет детей. Мне всего двадцать один год, и я…

– О да, ты права! – произнесла Арлетта. Кажется, ее снова начало клонить в сон. – Несомненно. Ты еще слишком молода для всего этого. А пока ты молода, ты должна развлекаться и жить в свое удовольствие. Как, ты говоришь, тебя зовут?

– Элизабет, – терпеливо ответила Бетти.

– Как нашу королеву. Она ведь все еще царствует?..

Бетти кивнула.

– Я буду звать тебя Бетти, – объявила Арлетта. – Потому что ты очень похожа на Бетти Гейбл. Или ее звали Бетти Грейбл?.. В мое время всех Элизабет звали Бетти. Кстати, где, ты сказала, ты живешь?

– По соседству, – сказала Бетти. – Я живу по соседству.

Дыхание Арлетты замедлилось, стало более равномерным и глубоким. Тонкие морщинистые веки задрожали и опустились. Бетти выждала еще немного и, убедившись, что Арлетта крепко спит, вышла в коридор.

Дом постепенно просыпался. Час был еще очень ранний, но Бетти чувствовала себя слишком взбудораженной, чтобы снова лечь спать, к тому же после вчерашнего ее мучила жажда. Спустившись вниз, она прошла по пустому коридору на кухню.

Кухонный стол был завален мусором, оставшимся после вчерашней вечеринки. Пивные банки, набитые окурками, пластиковые лоточки из-под овощного карри с рисом, полные пепельницы, кольца от банок, смятые конфетные обертки, грязные вилки и ножи… Посреди стола красовалась забытая кем-то бейсболка, а на полу валялась полупустая пачка «Мальборо лайтс».

Застонав, Бетти налила себе стакан воды.

Наверху, на свободной кровати в комнате Бетти, спала Белла. Остальные гости набились в кемпер Митча и отчалили где-то около половины второго: хриплый смех и громкая музыка (последний альбом «Нирваны») еще долго были слышны в ночной тишине. К счастью, Арлетта даже не подозревала, что творится в ее доме почти каждый день. После удара, случившегося с ней пять лет назад, на следующий день после шестнадцатилетия Бетти, она оказалась прикована к постели и совсем не вставала. Время от времени Бетти вывозила ее в инвалидном кресле на веранду – подышать свежим воздухом и полюбоваться солнцем, однако в последнее время Арлетта почти не просила ее об этом. С каждым днем она все глубже погружалась в собственные мысли и воспоминания, скитаясь по туманным дорогам прошлого, которое почти полностью заменило ей настоящее.

У нее была, разумеется, платная сиделка – женщина по имени Сандра, которая переворачивала ее с боку на бок, убирала за ней, купала, делала уколы и давала лекарства. И конечно, речь уже не раз заходила о том, чтобы поместить Арлетту в дом престарелых, где ей будет обеспечен нормальный уход. В прошлом году, после того как центральное отопление отказалось работать пятую зиму подряд, Элисон все же настояла на том, чтобы переехать в «нормальный» дом. Теперь она и Джолион жили в небольшой двухкомнатной квартирке, всеми окнами смотревшей на гавань Сент-Питерс-Порта: новенькой, чистой, оборудованной всеми современными удобствами. Мать умоляла Бетти перебраться к ним, но той не хватало совести бросить Арлетту на попечение чужих людей. И она осталась. Правда, мать и Джолион приезжали в особняк на утесе чуть не каждый день, но Арлетта их больше не узнавала.

После школы Бетти решила получить диплом в области изящных искусств, благо это можно было сделать и на Гернси. Но и поступив в колледж, она продолжала жить в большом, холодном доме с девяносточетырехлетней выжившей из ума женщиной, вместо того, чтобы снять в городе квартиру на паях с кем-нибудь из подруг. Это решение Бетти приняла совершенно осознанно и добровольно: ее не смущали ни семьдесят с лишним лет разницы в возрасте, ни раздражительность Арлетты, ни ее мизантропия, ни то, что окружающий мир та видела исключительно в серых тонах. Объяснялось это просто: за прошедшие годы Бетти полюбила свою бабушку, хотя она и была ей не родной.

В доме на Гернси Арлетта прожила семьдесят лет, здесь она родила единственного сына, здесь состарилась, и Бетти считала, что будет только правильно, если она здесь и умрет, окруженная знакомыми и любимыми вещами. Правда, вскоре после уложившего ее в постель удара дала о себе знать болезнь Альцгеймера, но Бетти было на это наплевать. Больше того, потеря памяти в какой-то мере смягчила колючий характер Арлетты, сделав общение с ней более приятным.

Бросив в кружку две ложки растворимого кофе, Бетти поставила на плиту чайник и некоторое время смотрела, как он сначала зашипел, а потом яростно забурлил.

– С добрым утречком! – хрипло сказали у нее за спиной, и Бетти обернулась. В кухню вошла Белла. Ее длинные каштановые волосы были распущены, почти полностью скрывая узкое, как у эльфа, лицо. Одета она была в точности так же, как и вчера: в едва державшиеся на костлявых бедрах мешковатые джинсы, коротко обрезанную пеструю футболку, толстовку с капюшоном и полосатые носки. Между футболкой и поясом джинсов белел плоский живот. Тушь вокруг глаз размазалась, на губе темнела корочка подживающей лихорадки, но, несмотря на это, Белла оставалась одной из самых красивых девчонок, которых Бетти когда-либо видела.

– Ты уже встала?.. Что так рано? Кошмары замучили? – сипло осведомилась Белла, пряча замерзшие руки в рукава толстовки.

Бетти кивнула и сразу же зевнула.

– Кофе будешь? – спросила она, кивком показывая на свою кружку.

– Угу.

Они вышли на заднее крыльцо, сели на ступеньки и, держа кру́жки с кофе на коленях, молча смотрели, как над садами внизу встает новый день.

– Я буду очень скучать по нашим местам, – сказала наконец Белла.

– Я буду скучать по тебе еще больше, – ответила Бетти и глубоко вздохнула, стараясь сдержать подступившие к глазам слезы. Все уезжали. Большинство ее друзей разъехалось еще три года назад, чтобы получить образование в том или ином престижном учебном заведении. Впоследствии кое-кто вернулся, чтобы сэкономить деньги, помочь удержать на плаву семейный бизнес или просто перезарядить батарейки и определиться с планами на будущее, но сейчас «возвращенцы» снова начали разъезжаться. В их числе была и Белла. Она собиралась в Бристоль, чтобы работать там помощником зоотехника в городском зоопарке. Ей обещали пять тысяч в год, бесплатное жилье и субсидии на питание. Ехать надо было уже в будущем месяце. Если бы не Арлетта, Бетти, наверное, отправилась бы с ней, но увы: учитывая нынешнее положение дел, она не могла позволить себе провести вне дома даже одну ночь, не говоря уже о том, чтобы покинуть остров. И теперь, когда уезжала ее лучшая подруга, она чувствовала себя последней сливой на дереве – перезревшей, с начавшей лопаться кожицей.

– Я буду приезжать, – пообещала Белла. – Каждый раз, когда у меня будет отпуск. А когда… – Она не договорила, но обе понимали, что означает это «когда». Когда она умрет…

Арлетта была самой старой жительницей на острове, в этом году ей исполнилось девяносто пять. Насколько было известно Бетти, рекорд долгожительства на Гернси составлял сто одиннадцать лет, и эта фантастическая цифра наполняла ее душу самым настоящим ужасом. Ей вовсе не хотелось жертвовать своей молодостью ради женщины, которая нередко принимала ее за юношу.

– Как она, кстати? – деликатно осведомилась Белла. – Ну, вообще?..

– Довольно неплохо. – Бетти постаралась улыбнуться, но не преуспела. – Все довольно неплохо, – повторила она упавшим голосом. – Я… я справляюсь. Другого выхода все равно нет.

– Не переживай, твое время обязательно придет, – сказала Белла, дружески пожимая ее колено. – Когда-нибудь ты уедешь на Большую Землю и задашь там всем шороху. Я серьезно… Покорить Лондон для такой, как ты, – раз плюнуть!

Солнце поднялось над горизонтом, и небо на востоке окрасилось розовым. Ночной холод отступал, сдаваясь натиску жаркого июльского утра.

– Знаешь, – снова сказала Белла, – я думаю, никто тебя не осудит, если ты уедешь сейчас. Ведь это будет, в общем-то, только естественно.

Бетти покачала головой.

– Я не могу это объяснить… – сказала она. – А если бы и могла, никто меня все равно бы не понял. Я имею в виду – не понял по-настоящему. Понимаешь, я должна остаться с ней до самого конца. Бросить ее я не могу.

Порой Бетти бывало очень трудно не испытывать острого разочарования по поводу того, что Арлетта живет и живет и, похоже, вовсе не собирается умирать. Она ну никак не могла взять в толк, почему ее бабушка все еще жива, хотя тот же Фредди Меркьюри откинул коньки в сорок пять. На ее взгляд, в том, что Арлетта продолжает коптить небо, не было никакого особенного смысла. Напротив, Бетти видела в этом немало проблем, не последняя из которых заключалась в том, что ей приходилось оплачивать услуги сиделки и текущий ремонт дома из своих собственных скромных сбережений, которые таяли с угрожающей быстротой. Она уже продала бо́льшую часть своих украшений. Давно отправились в комиссионный магазин и несколько предметов старинной мебели, антикварный мотоцикл мистера Лафолли и веджвудский чайный сервиз 1825 года. Иными словами, продолжая заботиться об Арлетте, Бетти не получала от этого никакой финансовой выгоды. Дом, как ей было достоверно известно, был завещан отчиму – Арлетта сама сказала ей об этом. «Мне кажется, Джолион должен получить хоть какую-то компенсацию за сомнительное удовольствие быть моим сыном», – пояснила она с печальным вздохом. Нет, после смерти Арлетты должны были остаться кое-какие украшения и старинные безделушки, но Бетти об этом почти не думала. В конце концов, она оставалась в доме не ради денег. Бетти просто не могла никуда уехать, покуда Арлетта в ней нуждалась, а нуждаться в ней она будет до тех пор, пока не настанет конец.

Белла снова сжала ее колено.

– Святая мать Тереза, – сказала она и, душераздирающе зевнув, выдохнула через рот. – Пойду-ка я посплю еще немного. Разбуди меня в одиннадцать, если я до этого сама не встану. Мы сегодня обедаем у тети Джилл, а я обещала маме, что не стану опаздывать.

С этими словами она поднялась со ступенек и вернулась в дом – худая, бледная фигура, двигавшаяся неуверенной поступью человека, страдающего типичным утренним недомоганием. Бетти услышала, как в кухне подруга поставила пустую кружку на кухонный стол, потом наступила тишина. Откинувшись назад, она прислонилась спиной к столбику перил и стала смотреть, как солнце, словно оранжевый воздушный шар, поднимается все выше. Когда оно поднялось настолько высоко, что небо из малиново-розового сделалось голубым, Бетти тоже отправилась досыпать.

Но прежде чем уйти в спальню, она ненадолго заглянула к Арлетте. Старая женщина лежала в той же позе, в какой Бетти оставила ее больше часа назад: руки вытянуты по швам, черты лица спокойны и неподвижны. Только натужное дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива, а не умерла и не уложена здесь для последнего прощания.

Бетти уже собиралась уйти, когда за ее спиной зашуршали простыни. Обернувшись, она увидела, что Арлетта глядит на нее и улыбается.

– Это ты, Бетти? – спросила она негромко.

– Да, это я.

Не переставая улыбаться, Арлетта смежила глаза.

– Я очень люблю тебя, Бетти, – прошептала она едва слышно. – Очень-очень… – И Арлетта снова погрузилась в сон.

От этих слов у Бетти сладко заныло сердце. Непроизвольно прижав ладонь к груди, она прошептала в ответ:

– Я тоже тебя люблю, Арлетта…

Загрузка...