Заблуждения юности

Глава 5

— Я договорилась, что сегодня мы поедем в Девоншир-Хаус, — сказала вдовствующая герцогиня. — Сегодня наше присутствие дома нежелательно, потому что мой внук пригласил на обед гостей.

— Гостей? — удивилась Петрина, решив, что будут приглашены только мужчины.

Старая герцогиня улыбнулась:

— Принц-регент тоже будет, — сказала она. — И хотя Дервин пригласил немало красивых женщин, все внимание будет сосредоточено не на них.

Петрина вопросительно взглянула на герцогиню, и та пояснила:

— Дервин решил выиграть золотой кубок на Аскотских скачках, выпустив свою кобылу Беллу, а принц совершенно уверен, что приз выиграет его новый жеребец.

И Петрина поняла, что обеденный разговор между соперниками ожидается очень оживленный, тем более в присутствии других известных членов жокей-клуба. Все же ей было не очень приятно, что она не приглашена.

Словно угадав, о чем думает Петрина, вдовствующая герцогиня сказала:

— Принц-регент предпочитает общество более зрелых и умудренных житейским опытом женщин. Он, конечно, привезет с собой леди Хартфорд, и я уверена, что, так или иначе, леди Изольда тоже сумеет попасть в число приглашенных дам.

В голосе герцогини послышалась ледяная нотка, и Петрина знала почему — герцогиня не любила леди Изольду, однако не больше, чем сама Петрина. С тех самых пор, как она поняла, что любит графа и ревнует его к дамам, удостоенным его благосклонности, она потеряла душевный покой. Как ей хотелось быть такой же обаятельной и женственной, как Ивонна Буврэ, и такой же уверенной и блестящей, как Изольда Герберт!

Если бы она знала, что графа все больше и больше раздражают настойчивые требования леди Изольды и что в ящике его стола растет стопка ее нераспечатанных надушенных писем…

Но Петрина видела лишь то, что на каждом балу, приеме или в собрании леди Изольда была неизменно в обществе графа, словно он притягивал ее как магнит, и что ежедневно грумы в ливрее дома Гербертов звонили в парадную дверь и оставляли послания для графа.

«Нет, я рада, что не присутствую на этом обеде», — подумала Петрина. Она понимала, что ей было бы трудно уделять внимание джентльменам, сидящим по обе стороны от нее, в то время как ее взоры искали бы графа в сопровождении леди

Изольды, целиком завладевшей его вниманием. Петрина была уверена, что граф безумно увлечен необыкновенной красотой своей постоянной спутницы и что их брак — только вопрос времени.

«Я люблю его!» — в который раз повторяла она, вспоминая широкие плечи, темноволосую голову, красивое, довольно насмешливое лицо графа.

Несколько дней тому назад он, как и обещал, отправился с ней к настоятелю Сент-Джеймсской церкви на Пиккадилли. Здесь Петрине пришлось выслушать рассказ о том, что церковь пытается делать для нежеланных детей в своих приходах, — а этих детей подкидывали иногда даже в церковь. Петрина понимала, что усилия церкви были затруднены отсутствием средств, но все же ей казалось, что делалось недостаточно для того, чтобы предотвратить опасность соблазна для молодых деревенских девушек — вступить на стезю греховной жизни.

— Нельзя ли устроить так, — спросила Петрина, — чтобы на конечной остановке дилижансов, у гостиниц всегда присутствовал кто-нибудь из служителей церкви? Если в город приедет молодая девушка, беспомощная и испуганная, ее можно будет отвезти в безопасное место или в дом, где ей предложат место служанки?

— Это, конечно, хорошая мысль, мисс Линдон, — ответил священник, — но если говорить совершенно откровенно, у меня достаточно таких помощников, и сомневаюсь, что большинство молодых девушек, прибывающих в Лондон, прислушаются к доброму совету.

Однако это, по мнению Петрины, была пораженческая позиция, и, покинув приход и оставшись наедине с графом, она стала настаивать на своем предложении, говоря, что уверена в возможности предотвратить беду.

— Я поговорю об этом в полицейском участке, — пообещал граф.

— Но деревенская девушка может испугаться полицейского! — возразила Петрина. — Нам нужна всего-навсего какая-нибудь пожилая, добрая, по-матерински участливая женщина, которая сможет добиться доверия со стороны таких девушек и заставить их понять, как они должны быть осторожны.

Граф не ответил — он-то знал, что, как правило, приезжих девушек подстерегают сутенерши, которые, обещая хорошую работу и высокое жалованье, заманивают своих жертв в позорные дома, откуда те уже не возвращаются.

— Обещаю, что я серьезно займусь этим делом, — ответил, наконец, граф. — Я уже обсуждал его с лордом Эшли, одним из наших главных реформаторов. Но вы должны знать, что результаты последуют не очень скоро, и проявить терпение. — Но я нетерпелива! Каждый день, каждый час гибнут все новые молодые девушки, все больше несчастных, больных младенцев родится на свет!

В голосе ее звучало страстное участие, и граф растрогался.

Среди знакомых ему женщин не было ни одной, которая бы так глубоко печалилась о судьбе своих менее счастливых сестер.

И он стал смотреть другими глазами на лондонских проституток и с большим вниманием, чем прежде, читал сообщения в газетах о преступности. Многие его друзья чрезвычайно удивлялись, когда он заводил с ними серьезные разговоры на эту тему, цитируя целые абзацы из сообщений специальной комиссии.

— Мне кажется, Стэвертон, вам хватает женщин, чтобы заботиться еще об уличных пташках, — пошутил какой-то член парламента. Однако другие прислушивались к его словам, зная, что он пользуется авторитетом в палате лордов.

«Да, он, конечно, добр, — думала Петрина, — хотя ко мне не питает особого интереса. Да и с чего бы, если у него уже есть две такие соблазнительные, блестящие женщины!»

Влюбившись в графа, она думала только о нем, плохо спала и стала худеть. Эти перемены не укрылись от глаз вдовствующей герцогини.

— Наверное, хорошо, что светский сезон скоро закончится, — сказала она как-то. — Эти ночные бдения и бесконечные танцы лишат вас свежести, если не принять меры.

— Сезон скоро кончится, — повторила Петрина едва слышно.

Она недоумевала, что будет тогда делать и есть ли у графа какие-нибудь планы в отношении нее. Она боялась, что ее отвезут в деревню или даже в Харрогит, и не осмеливалась задавать вопросы.

Скоро она узнала, что, как только окончатся Аскотские скачки, принц-регент отправится в Брайтон и постепенно все богатые дома перестанут устраивать приемы, а их владельцы или последуют за его королевским высочеством, или же до осени удалятся в свои загородные усадьбы.

…Петрина спросила у мистера Ричардсона, кто будет обедать у графа в этот вечер, и секретарь показал ей список приглашенных. Их было всего двадцать, и возглавляли список, разумеется, принц-регент и леди Хартфорд, а следующее имя, которое бросилось Петрине в глаза, было имя леди Изольды.

Петрина отправилась с герцогиней на званый обед в Девоншир-Хаус, чувствуя себя Золушкой, которую не пригласили на бал.

Обед в Девоншир-Хаусе носил сугубо домашний характер, так что вернулись они рано и только поднялись по ступенькам портика, как дворецкий возвестил:

— Леди только что покинули столовую и направились в гостиную, а джентльмены все еще за столом.

— Ну, тогда мы незаметно проскользнем наверх, — ответила, улыбнувшись, герцогиня.

Она поцеловала Петрину в щечку и сказала:

— Спокойной ночи, дорогая. Не задерживайтесь и не ждите меня. Вы же знаете, как медленно я поднимаюсь по лестнице!

— Спокойной ночи, мэм, — ответила Петрина, приседая.

Герцогиня, опираясь на перила, стала неспешно подниматься со ступеньки на ступеньку. Петрина, подумав немного, сказала:

— В голубой гостиной есть книга, которую мне хотелось бы почитать. Я зайду за ней на минутку. — Она надеялась, что никого не встретит в гостиной, потому что этой комнатой никогда не пользовались по вечерам.

Петрина отыскала нужную ей книгу, а также захватила журнал, который начала читать еще днем, и уже собиралась уйти, как вдруг почувствовала неодолимое желание выйти на воздух. Она знала, что вряд ли скоро заснет, если ляжет в постель.

Последние два дня стояла сильная жара, так что Петрине даже пришлось прекратить верховые прогулки в парке. А сейчас ей так захотелось ощутить прикосновение ночной прохлады!

Она отложила взятые книги, откинула тяжелые шелковые занавеси, открыла французское окно и вышла на террасу.

Здесь она услышала женские голоса, доносившиеся из большой гостиной, а также мужской смех из столовой, окна которой тоже выходили в сад.

Петрина не стала прислушиваться, а скользнула вниз по ступенькам и не спеша, держась в тени, пошла по лужайке.

В саду было, как она и ожидала, тихо и прохладно. Яркий свет луны и звезд, сиявших в ночном небе, освещал дорожку, так что Петрина могла не бояться наступить на клумбу с цветами или наткнуться на кусты.

Девушка помнила, что в самом конце сада есть скамья, недалеко от калитки в стене, через которую они с графом вошли в ту ночь, когда она украла письма из дома сэра Мортимера.

Ей хотелось посидеть здесь и отдохнуть от преследовавших ее мыслей о прекрасной леди Изольде и блестящей Ивонне Буврэ. Она твердила себе, что есть много других предметов, достойных ее внимания, но ничего не могла с собой поделать. Она любила и, как женщины всех времен, хотела быть самой красивой и желанной для мужчины, которого любила.

Граф так умен, думала Петрина, она так невежественна, что, конечно, он находит ее во многих отношениях скучной.

Петрина скромно оценивала свои способности и была уверена, что леди Изольда, напротив, может умно, со знанием дела, рассуждать о политике, скачках и о других интересующих его вещах, а она, Петрина, по своей молодости, еще не скоро приобретет такие обширные познания.

«Но я постараюсь, — с яростным упорством сказала она про себя, — я постараюсь!»

Книга, которую она взяла в библиотеке и собиралась почитать в постели, была посвящена выведению различных пород лошадей, и в частности скаковых.

Петрина почти дошла до конца сада и уже искала в тени очертания скамьи, когда с удивлением заметила, что кто-то мелькнул и исчез в кустах.

Петрина замерла на месте.

— Кто здесь? — окликнула она.

Ответа не было.

— Я вас видела, — укоризненно сказала она, — так что прятаться незачем!

Она решила, что это кто-нибудь из слуг, а им не позволялось бывать в саду.

Петрина подошла к скамье, и ей показалось, что рядом в негустых кустах она видит фигуру.

— Выходите, — резко скомандовала она, — если не хотите, чтобы я позвала кого-нибудь из лакеев и вас вытащили силой!

Кусты раздвинулись, и вышел мужчина.

При свете луны она разглядела незнакомое лицо. Этот человек был не из Стэвертон-Хауса.

— Кто вы? — спросила Петрина. — И что здесь делаете?

— Я должен принести извинения.

— Вы понимаете, что это — частное владение и вход посторонним не разрешен?

— Да, и я сейчас же уйду.

Петрина неуверенно оглядела его и сказала:

— Если вы вор или взломщик, я не должна вам этого позволить!

— Клянусь, мисс Линдон, что у меня не было каких-либо дурных намерений.

— Вы меня знаете?

— Да.

— Но откуда и почему вы здесь очутились?

— Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос, но, уверяю вас, я не собираюсь причинять вам зла и, если желаете, сейчас же уйду.

— Кто вы? — спросила она опять.

Незнакомец улыбнулся, и она поняла, что он еще молод, не больше двадцати пяти, и хотя Петрина видела его не очень отчетливо, все же заметила, что одет он опрятно, пусть и не так элегантно, как подобает джентльмену.

— Меня зовут Николас Торнтон, но мое имя вам ничего не скажет.

— Чем вы занимаетесь?

— Я репортер.

— Вы репортер? — повторила Петрина и добавила: — Вы хотите сказать, что проникли сюда, чтобы описать происходящие события в доме графа? Уверена, что ему это не понравилось бы. Обед носит сугубо частный характер.

Петрина знала, что, когда принц обедал у кого-нибудь из своих друзей, принимались всевозможные меры предосторожности, чтобы слухи об этом не дошли до прессы.

Николас Торнтон опять улыбнулся:

— Уверяю вас, мисс Линдон, что визит его королевского высочества в Стэвертон-Хаус — не главная цель моего здесь присутствия.

— Тогда что же? — удивилась Петрина.

— Об этом я пока не могу говорить, но был бы благодарен вам за разрешение остаться.

— Интересно, а как вы проникли в сад?

— Я перелез через стену.

— Тогда вы действительно нарушили границы частной собственности. И мне ничего не остается, как громко закричать и позвать на помощь, чтобы вас отсюда вышвырнули!

— Умоляю вас не делать этого. Я знаю, вы добры к людям, стоящим ниже вас на социальной лестнице, и взываю к вашему милосердию.

— Почему вы решили, что я добра? — подозрительно спросила Петрина.

— Я слышал, что вы раздаете деньги уличным женщинам.

Слова Торнтона напугали Петрину: неужели ее поступки получили такую широкую огласку?!

— Пожалуйста, ничего об этом не пишите в вашей газете! — Теперь Петрина умоляла молодого человека. — Это чрезвычайно уязвит моего опекуна, да и сама я не хочу, чтобы такие сведения стали достоянием публики.

Николас Торнтон молча смотрел на Петрину. От него не укрылось волнение девушки, и он кое-что придумал.

— А могу я, в свою очередь, попросить вас об одолжении?

— Каком?

— Чтобы вы позволили мне остаться?

— Похоже, для вас это действительно важно, — все еще колеблясь, сказала Петрина. — Но я бы хотела знать почему?

— Так и быть, я вам откроюсь, если вы поклянетесь, что не перемените своего решения и не выбросите меня из сада.

— Но я могу поклясться, только узнав ваши доводы!

Петрина старалась быть осторожной, ей очень не хотелось, чтобы граф прочел в газетах сообщение о ее щедрости к проституткам с Пиккадилли. Она могла себе представить, как будет шокирована вдовствующая герцогиня, узнав, что она, Петрина, разговаривала с уличными женщинами.

В растерянности девушка опустилась на скамью.

— Рассказывайте, и я постараюсь пойти вам навстречу.

— Это очень великодушно с вашей стороны, мисс Линдон! — ответил Николас Торнтон и сел рядом с ней. — Скорее всего мои обстоятельства покажутся вам не заслуживающими особого внимания, но от них зависит моя жизнь.

— Каким же образом?

— Если я получу сегодня материал для статьи, то в будущем я смогу стать преуспевающим журналистом. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Уильям Хоун?

— Нет!

— Обычно его называют «героем прессы». В тысяча семьсот девяносто шестом году он стал сторонником реформ, в шестнадцатилетнем возрасте вступив в Лондонское корреспондентское общество.

— А что он делает сейчас?

— Он издает еженедельник «Реформист-наблюдатель».

— Я об этом издании слышала. По правде говоря, даже читала.

— Я пишу для этого издания, — сообщил Николас Торнтон. — Но Уильям Хоун в прошлом году угодил в тюрьму, и в его отсутствие журнал почти захирел.

— А что с ним сейчас?

— Сейчас он на свободе и собирается издавать газету «Джон Буль». И он обещал мне хорошее место в редакции, если газета будет расходиться, а я таки думаю, что будет.

— Но она еще не выходит?

— Чтобы издать новую газету, требуется время, а пока я хочу наглядно продемонстрировать Уильяму Хоуну, какие статьи мне по плечу. Его друг, владелец «Курьера», согласился их опубликовать.

— Понимаю, но о, чем будет статья, так необходимая для вашей карьеры?

— Я буду с вами совершенно откровенен, мисс Линдон, иначе меня попросту выбросят из сада, и тогда мне придется написать статью о вас, а не ту, за материалом для которой я сюда влез.

Он сказал это любезно, но Петрина уловила в его словах скрытую угрозу.

— Расскажите, что это за статья? О ком?

— Вы знаете леди Изольду Герберт?

— Разумеется.

— И вы знаете, что все только и ждут, когда будет объявлено о ее помолвке с графом Стэвертоном, и это может произойти в любой момент?

— Да, — очень тихо ответила Петрина.

— Ну так, по всей вероятности, граф не очень спешит сказать слова, которые сделают миледи графиней Стэвертон.

Петрина промолчала. Она ощутила пронзительную боль в сердце, которую причинили ей слова этого человека.

— И леди Изольда придумала свой собственный маленький план, как все ускорить.

Петрина буквально онемела от услышанного.

— Свой собственный план? — вымолвила она наконец. — Какой же?

— Она попросила меня подождать здесь и заметить точно время ее отъезда из дома графа.

— Но чего она этим добьется? — спросила Петрина и в тот же момент поняла, в чем заключался замысел леди Изольды.

Сплетникам из высшего света будет весьма интересно узнать, что в доме графа состоялся званый обед, на котором присутствовал принц-регент. Но еще интереснее им будет узнать, что леди Изольда после отъезда гостей осталась в Стэвертон-Хаусе и вернулась домой только ранним утром следующего дня.

Длительность ее пребывания в гостях будет подчеркнута особо, и графу, как благородному человеку, придется сделать ей предложение.

В ту ночь, когда граф поймал Петрину с украденными письмами, у нее уже были кое-какие подозрения на его счет: она догадывалась, что он возвращается от леди Изольды, которая жила совсем близко от Стэвертон-Хауса. Но если граф в ту ночь пробрался домой незамеченным, то миледи отбудет из Стэвертон-Хауса с шумом и громом, и ее слуги, так же, как и слуги графа, будут знать, что сообщение в газете соответствует действительности.

За время своего пребывания в Лондоне Петрина узнала неписаные, но очень жесткие правила поведения, налагаемые обществом на своих членов.

Джентльмен мог напиться до бесчувствия и валяться под столом, задолжать кому только можно, иметь бесчисленные любовные связи с замужними женщинами, но он не должен был ни под каким видом нарушать принятый обществом кодекс чести.

Он должен был защищать честь и репутацию дамы, и Петрина знала, что если граф запятнает эту честь, то общественное мнение заставит его загладить свою вину.

Леди Изольда придумала умный план и действовала наверняка.

Граф неоднократно говорил Петрине, что не собирается жениться ни на леди Изольде, ни на ком другом. Она ему поверила. Но за последние несколько дней грум леди Изольды так часто стучал в их дверь, привозя очередное послание, что Петрина начала в этом сомневаться. Но сейчас, узнав о давлении, которое оказывали на графа, заставляя сделать то, чего он не желал, Петрина поняла, что должна его спасти.

Ее пылкое воображение стало рисовать самые различные способы осуществления этого замысла. Девушка с головой ушла в свои мысли, так что Торнтон с некоторым беспокойством поглядел на нее:

— Надеюсь, вы мне поможете?

Петрина слышала его слова как сквозь туман. Конечно, она должна ему помочь, но в то же время нельзя допустить, чтобы Торнтон написал эту статью.

— Сколько вам заплатит леди Изольда?

— Десять соверенов, — ответил Николас Торнтон.

— Я дам вам двадцать! — быстро сказала Петрина.

— Вы очень добры, мисс Линдон, и я, конечно, принимаю ваше предложение. Но я должен написать статью. Все мое будущее зависит от этого!

— Статью! Статью! — Мозг ее лихорадочно работал, и наконец решение было найдено. С торжествующей улыбкой она обратилась к Торнтону. — Если я дам вам двадцать фунтов и хороший сюжет для статьи, вы обещаете не упоминать имя графа, особенно в связи с леди Изольдой?

— Хороший сюжет? — заинтересовался Николас Торнтон.

— Очень хороший! — повторила Петрина.

— А кого он касается?

— Герцога Рэнлэга.

— Ну что ж, о нем говорят, и все, что с ним связано, вызовет несомненный интерес.

— Тогда слушайте!.. — сказала Петрина, понизив голос.

— Мы едем в Аскот на скачки? — спросила Петрина у вдовствующей герцогини.

Герцогиня покачала головой.

— Только очень ненадолго! Надеюсь, вы не будете разочарованы, дорогое дитя, но я не могу три дня подряд быть на скачках. Это для меня непосильно.

— Нет, конечно, — согласилась Петрина.

— Наверное, нам имеет смысл посмотреть розыгрыш Золотого кубка, чтобы поддержать Беллу. Дервину это было бы приятно!

— А он с нами поедет? — не могла удержаться от вопроса Петрина.

Старая герцогиня покачала головой.

— Нет, он отправится в Виндзорский замок. Принц-регент всегда рад видеть его, но мы с вами не включены в список приглашенных. — И презрительно усмехнувшись, она добавила: — Но у меня и нет особого желания терпеть покровительство леди Хартфорд, которая из кожи вон лезет, чтобы показать, что она во дворце хозяйка. Я не выношу эту женщину!

— Тем более хорошо, что мы останемся в Лондоне, — улыбнулась Петрина.

— Но мы приглашены на ленч в королевскую ложу в день розыгрыша кубка. Это будет интересно, кроме того, у вас появится прекрасный повод надеть то хорошенькое платье, что купили на прошлой неделе.

— Чудесно! — обрадовалась Петрина.

Но едва оставшись одна, она быстро набросала записку и приказала лакею отнести ее по адресу, прочитав который, он удивленно вскинул брови.

Через два дня, когда граф в своем новом, черном с желтым, фаэтоне отбыл в Виндзорский замок, Петрина получила ответ на свое послание. Она прочитала его, спрятала в сумочку и направилась в гостиную старой герцогини.

— У вас есть какие-нибудь определенные планы на сегодняшний вечер, мэм?

— Приглашений нет. Вы же знаете, что все или отправились в Аскот, или делают вид, что отправились. Очередной наш бал будет только в пятницу, после скачек.

— Тогда, если вы не возражаете, мэм, я бы хотела сегодня пообедать с Клэр.

— Да, конечно, — одобрительно кивнула герцогиня, — а я прикажу подать мне обед в постель. Моя нога все чаще дает о себе знать, чем сильно досаждает мне. К тому же доктор твердит, что я должна побольше отдыхать.

— В таком случае следующие два дня вы должны провести в покое и если не захотите в четверг поехать в Аскот, я ничего не буду иметь против.

— Но тогда я не увижу, как лошадь Дервина выиграет Золотой кубок! — воскликнула герцогиня. — Ну уж нет, будет болеть нога или нет, но я должна видеть, как Белла первой придет к финишу.

— Ну конечно! — улыбнулась Петрина. — Но пока отдыхайте как можно больше. Вы всегда так добры и повсюду меня сопровождаете, а я знаю, что иногда это для вас очень утомительно.

— Ничего нет более утомительного, чем старость, — ответила вдовствующая герцогиня. — Но уверяю, что вашего первого сезона я не пропустила бы ни за что на свете!

Петрина поцеловала герцогиню и ушла к себе, чтобы приготовиться к вечеру.

Она, естественно, должна была уехать из дома в одной из карет графа и остановиться у подъезда дома Клэр.

Петрина заблаговременно удостоверилась, что Клэр уехала в Аскот, и, когда дворецкий маркиза Моркомба с удивлением воззрился на Петрину, она сказала:

— Я знаю, что леди Клэр нет дома, но мне нужно оставить для нее очень важное сообщение, которое она должна получить сразу же по возвращении. Могу я написать ей записку?

— Да, конечно, мисс, — ответил дворецкий и провел Петрину в холл.

Петрина нацарапала что-то вовсе неважное, запечатала и подала конверт дворецкому.

— Я вам была бы очень благодарна, если бы вы передали это леди Клэр из рук в руки в тот самый момент, когда она вернется из Аскота.

— Можете на меня положиться, мисс.

Дворецкий отворил дверь, посмотрел на улицу и был очень удивлен, не обнаружив там кареты графа.

— О Господи! — воскликнула Петрина нарочито взволнованно. — Кучер, наверное, не понял, что должен меня подождать. Он решил, что я, как обычно, останусь обедать.

— Да, очевидно, вышло недоразумение, — ответил дворецкий.

— Вы не вызовете мне наемный экипаж?

Другого выхода не было. Вскоре прибыла карета, и кучер получил приказание доставить Петрину в Стэвертон-Хаус.

Однако лишь только они отъехали от дома, Петрина дала кучеру другой адрес. Через некоторое время карета остановилась в Парадиз-Роу. Там ее поджидал Николас Торнтон.

Выйдя из экипажа, Петрина дала ему деньги, чтобы он расплатился с кучером, и спросила:

— Они у вас?

— Да, все здесь, — сказал он, держа в руке пакет.

— Хорошо, а вот деньги, которые я вам обещала. — С этими словами она подала ему конверт, и Николас Торнтон сунул его в карман. — Все в порядке?

— Все как мы и задумали. Так, приехали. — И он указал на угловой дом.

Петрине он показался очень приличным на вид: элегантный подъезд с фонарем, резные колонны и углубленные в стену окна. Все дома в Парадиз-Роу были построены еще во времена Стюартов, и, глядя на один из них, Петрина вспомнила об одной из первых обитательниц этого старинного уголка — герцогине Мазарин. Листая как-то в библиотеке графа одну из исторических хроник, она наткнулась на жизнеописание этой прекрасной, доброй и бесшабашной герцогини, пленившей сердце Карла II.

Король назначил ей ежегодное содержание в четыре тысячи фунтов, но, испытывая непреодолимую страсть к карточной игре, герцогиня просаживала все свои деньги, и после смерти короля, когда долги стали сильно превышать ее доходы, бедной женщине пришлось навсегда обосноваться в Парадиз-Роу.

«Одна — любовница короля, другая — графа!» — подумала Петрина и затем, отбросив все посторонние мысли, стала внимательно слушать Николаса Торнтона.

— Если мы пройдем немного вперед, то увидим нежилой дом; там на его ступеньках мы сможем расположиться и наблюдать за особняком Ивонны.

— Да, это очень удобное место, — согласилась Петрина.

Они подошли к дому и огляделись. Действительно, здесь они могут, оставаясь незамеченными, спокойно наблюдать за всем, что происходит на улице.

Николас Торнтон обмахнул каменную ступеньку носовым платком, и Петрина села. Внезапно ее охватило волнение. Мысль, что она поступает крайне предосудительно, терзала ее. И в то же время это был единственный способ спасти графа от леди Изольды.

— Подождите-ка, я вас устрою поудобнее! Тут есть немного сена, — суетился вокруг нее Торнтон.

Петрина оглянулась и увидела в небольшой нише припрятанную охапку сена. Торнтон разложил его на верхней ступеньке, и Петрина, усаживаясь, весело рассмеялась:

— О, как на диване с подушками! — И, увидев в руках Торнтона небольшой сверток, который тот протягивал ей, спросила: — Что это?

— Кое-что из съестного. Я знал, что вы уедете из дома до обеда, и решил прихватить с собой на случай, если вы проголодаетесь.

— Вы обо всем подумали! — воскликнула Петрина.

— В нашем деле каждая деталь важна! — ответил Торнтон торжественно, и они рассмеялись.

Петрина развернула пакет. В нем были хлеб, ломтики ветчины и сыра, которые они и разделили поровну.

— Как долго придется ждать? — спросила Петрина, прожевывая последний кусок.

— Меньше, чем мы предполагали.

— Почему?

— Я узнал, что мадемуазель Ивонна сегодня не будет выступать в Воксхолле.

— Не будет петь в Воксхолле?

— Нет, она сейчас дома, отдыхает. Так мне сказали в «Садах».

— Но почему?

— Ну, судя по всему, она пригласила к обеду какую-то важную персону.

— Вы уверены? Но ведь это довольно рискованно?

— Кто может знать что-либо заранее? Граф в Аскоте, и если она отменила выступление по нездоровью, то Воксхолл-Гарденс найдет другого артиста, и никому не будет дела до того, чем занимается на самом деле Ивонна Буврэ.

— Да, никому, — согласилась Петрина. — А сколько сейчас времени?

— Мои часы в закладе, — ответил Николас Торнтон. — Но кажется, сейчас около восьми.

— Да, верно. Я уехала из Стэвертон-Хауса незадолго до половины восьмого: Моркомбы обедают довольно рано и никого не принимают в это время.

— Я вижу, вы тоже продумали все детали, — улыбнулся Торнтон.

— А вы не забыли про мальчиков? — встрепенулась Петрина.

— Конечно, нет! Не беспокойтесь, все идет хорошо.

— Не хвалитесь, — покачала головой Петрина.

— Да я и не думаю и вообще волнуюсь больше вас!

— Глядя на вас, этого не скажешь, — возразила девушка.

Он не ответил, но сидел, напряженно обхватив руками колени, и внимательно наблюдал за угловым домом.

У Николаса было тонкое, одухотворенное лицо, и во всем его облике чувствовалось что-то такое, что внушало Петрине доверие.

Она не сомневалась, что он умен, интеллигентен и хорошо владеет пером. «Какая жалость, однако, — думала она, — что ему приходится опускаться до вульгарных сплетен, которые собирают газеты, нападающие на регента и правительство!»

У Петрины было такое ощущение, что Торнтон способен на большее: он может писать умные, серьезные статьи. И она твердо решила поговорить с ним о реформах — к этой теме благосклонно отнеслись бы такие газеты, как «Курьер» и, конечно, «Джон Буль».

Но сейчас не время для таких разговоров — они должны целиком сосредоточиться на плане, который разработали.

Наконец, словно вняв их горячим молитвам, на улицу въехала закрытая карета и остановилась у дома на углу.

— Герцог!.. — прошептала Петрина, узнав изображенный на дверце кареты герб.

Николас Торнтон кивнул, и они стали внимательно наблюдать за происходящим. Лакей спрыгнул с запяток и опустил подножку, а затем открыл дверцу. Появился герцог и, как показалось Петрине, довольно поспешно вошел в дом. Когда парадная дверь закрылась, карета уехала.

Петрина почувствовала внезапный приступ гнева, но он относился не к герцогу, а к той, которая так бесстыдно обманывала графа с другим мужчиной.

«Как она может так поступать с ним?» — думала Петрина. Ей тем более это было непонятно, что герцог в ее представлении не шел ни в какое сравнение с графом Стэвертоном.

Правда, ей вспомнились однажды сказанные слова отца: «Англичане — снобы, все без исключения, от принца до самого бедного из его подданных. Их в этом отношении превосходят только французы, самые большие снобы во всей Европе».

«Наверное, с точки зрения леди Ивонны, известной своим снобизмом, герцог — это поважнее, чем граф», — подумала Петрина.

Что касается самой Петрины, то, если бы граф был не важной персоной, а простым, обыкновенным человеком, она все равно бы его любила и почитала королем среди всех остальных мужчин.

— Теперь надо подождать, пока не стемнеет, — сказал ей на ухо Торнтон.

«Однако это произойдет лишь через несколько часов», — подумала Петрина и принялась за новый кусок ветчины.

Вообще-то время бежало быстро, потому что вопреки принятому решению Петрина все же заговорила с Торнтоном о положении в стране. А это неизбежно привело их к теме отверженных обществом людей, в частности уличных женщин, которым она старалась помочь.

Николас Торнтон рассказал, как однажды ему пришлось побывать в одном из притонов квартала Сент-Джайлс. Он был потрясен, увидев среди его обитателей малолетних детей.

— Все это было похоже на ад! — вздохнув, произнес Торнтон.

Сын частного поверенного из маленького городка, он всегда хотел стать писателем или журналистом и отказался, к досаде отца, пойти по его стопам — стать членом семейной фирмы.

Он приехал в Лондон с твердым намерением сделать карьеру журналиста и переходил из одной газеты в другую, пока не познакомился с Уильямом Хоуном и не понял, что, работая у него, он получит возможность писать что хочет.

Он рассказал Петрине, что принц-регент и многие другие вельможи платили газетам, чтобы те не публиковали о них сатирических материалов.

Особенно старался принц-регент — очевидно, он чувствовал, что дает слишком много поводов для этого.

Так, известный в Лондоне книжный иллюстратор и карикатурист Джордж Крукшенк получил сто фунтов за обещание не изображать принца-регента в непристойном виде. Издателям было выгодно получать такие «запретительные» деньги.

— Но это же неправильно, когда злободневная тема становится запретной! — заметила Петрина.

— Согласен с вами, и когда-нибудь я стану издавать собственную газету. Клянусь, что буду писать в ней только правду, даже если после этого земля провалится в тартарары!

Петрина засмеялась.

— А я вам помогу, — сказала она уже серьезно. — Обещаю.

Наконец начало темнеть, и в окне первого этажа зажегся свет.

У Торнтона был план внутреннего устройства дома. И Петрина еще раз убедилась в том, что он все предусмотрел, когда Торнтон показал место расположения спальни Ивонны Буврэ.

Прошло еще полчаса. Теперь улицу освещали только два фонаря в отдалении, около Королевской больницы, и молодая луна.

Вдруг в тишине раздался звук шагов, и появились два оборванных мальчугана лет десяти. С каждым из них Николас поздоровался по имени.

— Ну ты, Билл, знаешь, что делать, — сказал он тому, кто повыше. — Беги в пожарную команду «Дружеская помощь» и скажи, что им надо прибыть в Парадиз-Роу. Да скажи, чтобы поторапливались, так как дом принадлежит графу Стэвертону, который регулярно платит страховые пожарные взносы.

— Понятно, сэр, — ответил Билл.

— Тебе дается десять минут, чтобы туда добежать, — продолжал Николас Торнтон, — а затем беги обратно, и тогда получишь деньги.

— Прибегу, как пить дать прибегу, сэр! — И мальчишка помчался исполнять поручение.

Другому мальчику Торнтон протянул охапку сена:

— Брось это за решетки подвальных окон, Сэм, и старайся не шуметь.

Сэм перебежал через улицу и в точности выполнил задание.

Между тем Торнтон открыл большой пакет, что принес с собой, и Петрина увидела всякие пиротехнические изделия, все, что нужно для фейерверка, который в отличие от моментально взмывающих в небо и рассыпающихся ракет действует более длительное время.

Фейерверки в увеселительных лондонских местах были очень популярны, и в Воксхолле их устраивали почти каждую неделю.

Петрина, будучи в пансионе, читала о грандиозном огненном фестивале в Лондоне четыре года назад, когда объявили о наступлении мира, и знала, что каждый год в честь победы на Ниле тоже устраивают фейерверк.

Она с детства любила такие потехи, но сейчас фейерверк должен был послужить серьезному делу. При таком разнообразии пиротехники было трудно усомниться в успешном осуществлении их плана.

Они опять замерли в ожидании, и, может быть, впервые за все время Николас Торнтон почувствовал волнение. Он нервно барабанил пальцами сначала по коленке, потом по каменной ступеньке, на которой сидел. Наконец взялся за пакет.

— Билл уже, наверное, поднял по тревоге пожарную команду.

С этими словами он встал, перешел на другую сторону улицы и направился к дому Ивонны. Сначала Петрина не могла разглядеть, что там происходит. Затем она увидела яркую вспышку бенгальского огня. Николас бросил его в сено у окон подвального этажа, и сразу же стены дома осветились багряным светом, а когда Николас бросил в сено вторую ракету, раздался оглушительный взрыв, за ним последовал треск петард за фасадом дома. Вскоре вернулся Торнтон. Они стали молча следить за происходящим. В соответствии с инструкцией Сэм выбежал из укрытия на перекресток перед домом и начал кричать что есть мочи:

— Пожар! Пожар!

Через мгновение окно спальни Ивонны отворилось, и в отсветах пламени Петрина разглядела герцога. Но он поспешно скрылся, как только на улице появилась первая пожарная машина. Ее везли две лошади; сбоку, на скамьях, расположенных по обе стороны повозки, сидели лицом друг к другу шесть человек. Беспрестанно звонил колокол.

Пожарная машина была снабжена кожаным шлангом — недавнее изобретение, а также последним по времени образцом стальной пожарной лестницы и, наконец, ручным огнетушителем — изобретение капитана Мэнби, которым стали пользоваться с 1816 года.

Пожарные, которых часто в те времена называли пожарной полицией, были облачены в форму «Дружеской помощи»: красные бархатные штаны, бумажные чулки и башмаки с серебряными подковками, голубой мундир с большими серебряными пуговицами. Этот изысканный туалет завершали черные шляпы с высокой тульей.

Зрелище впечатляющее! Кроме того, у «Дружеской помощи» была знаменитая эмблема: две руки, соединившиеся в крепком пожатии, а над ними — корона, присвоенная ей еще в 1679 году. Пожарные из этой команды считались самыми надежными и ретивыми служаками во всем городе.

И сейчас, словно в подтверждение этому, они сразу приступили к делу, оглушительно застучав кулаками в дверь и требуя, чтобы жильцы немедленно покинули дом. Их приказания были выполнены так стремительно, что Петрине показалось, будто герцог и Ивонна поджидали пожарных в коридоре.

Они выбежали на мостовую. Герцог успел надеть панталоны; это была его единственная одежда, если не считать накинутого на плечи зеленого шелкового покрывала с кровати.

Ивонна Буврэ, напротив, была облачена в очень изысканное и красивое неглиже из розового шелка, украшенное кружевами и лентами. Ее черные волосы разметались по плечам, и, хотя она явно была взволнована и напугана, это не мешало ей выглядеть, как ревниво отметила Петрина, чрезвычайно соблазнительно.

Ивонна и герцог перешли на другую сторону улицы, чтобы не мешать пожарным, которые поливали из кожаного шланга огонь у фундамента дома.

Пламя быстро убывало, и стало совершенно очевидно, что оно не причинило никакого ущерба зданию.

Неожиданно перед герцогом и Ивонной возникла фигура Торнтона с блокнотом в руке.

— Может ли ваша светлость что-нибудь сказать по поводу происшествия? — услышала Петрина его вопрос.

— Нет! — отрезал герцог. — И я не понимаю, почему вы называете меня «ваша светлость».

— Но если я не ошибаюсь, вы — герцог Рэнлэг, ваша светлость, — ответил Николас.

— Это не соответствует истине, и я запрещаю вам публиковать столь клеветнические измышления!

— Но публика интересуется всем, что касается знаменитой мадемуазель Ивонны Буврэ.

— Я не желаю, чтобы cette histoire[3] была опубликована в газете, — вмешалась Ивонна. — Убирайтесь! Allez**[4]! Оставьте нас в покое! Мы не желаем, чтобы о нас писали в газетах.

— И это очень понятное желание. — Николас Торнтон поклонился и хотел было уйти, но герцог остановил его:

— Послушайте-ка, старина!..

Он тихо о чем-то заговорил, но Петрина нисколько не сомневалась, о чем именно.

Герцог хотел подкупить Торнтона, не подозревая, разумеется, что тот уже подкуплен. Петрина все заранее предусмотрела и, когда они только начали вырабатывать план, предупредила Николаса:

— Сколько бы герцог вам ни предлагал, желая купить ваше молчание, я дам вам больше. Я не хочу, чтобы вы были в убытке из-за того, что помогаете мне.

— Я и себе помогаю, — ответил тогда Торнтон.

— Но вы много трудитесь и очень добры!

Петрина подумала, что готова отдать все свое состояние, лишь бы спасти графа от двух женщин, которых ненавидела. И сейчас, глядя на подходящего к ней Николаса, она радовалась, что одним выстрелом убила двух зайцев: избавила графа от необходимости жениться на леди Изольде и поддерживать связь с Ивонной Буврэ, которая обманывала его.