Забракованные

Глава 1

Цинн, королевство Мирея

Кладбище заливало водой.

Дождь с силой барабанил по поверхности зонта, будто отбивал похоронный марш прямо над головой. Под ногами набухали огромные лужи, на поверхности которых всплывали и лопались крупные пузыри.

Амелия вздохнула и крепче перехватила ручку тяжелого под напором воды зонта. Подол вдовьего платья до колен пропитался влагой. Внутри коротких ботинок разлилось холодное море. Ее начинал бить озноб, но она стояла на месте, до рези в глазах глядя на мраморную могильную плиту. Мир для нее сузился до этого кладбища, пенящихся луж и холмика свежей, уже размываемой стихией земли. Будто бы не было и никогда не существовало ничего вокруг — за этой пеленой дождя.

— Приношу свои соболезнования, леди Бриверивз… — С голосом подошедшего иллюзия развеялась, лопнув, подобно дождевым пузырям, и обдала брызгами холодной реальности.

Чуть сдвинув зонт, Мэл подняла взгляд и выдавила из себя слабую улыбку.

— Благодарю, лорд Креймор.

В почтенном возрасте, с грузной фигурой, на подрагивающих под лишним весом тонких ногах, мужчина все еще стоял перед ней, словно чего-то ждал. Субтильный слуга за его плечом приподнялся на цыпочки, чтобы поудобнее расположить зонт над своим господином и будто не замечая, что сам, лишенный защиты от непогоды, не считая куцего капюшона, уже промок до нитки.

— Леди Бриверивз, я хотел уточнить… — начал Креймор и смущенно потупился.

Амелия едва не рассмеялась. Надо же, на кладбище. В день похорон!

— Долг будет выплачен с процентами, — с достоинством ответила она. — Я пришлю к вам поверенного.

Уголок пухлых губ мужчины удовлетворенно дрогнул, подбородки колыхнулись.

— Еще раз приношу свои соболезнования, леди Бриверивз… — Услышав желаемое, лорд Креймор тут же раскланялся. Попятился, наступил мальчишке-слуге на ногу. — Куда лезешь, остолоп! — взвился, будто на ногу наступили ему, и замахнулся увесистым кулаком.

Парень втянул голову в плечи и забормотал извинения. Зонт накренился, обдав господина холодными брызгами, чем вызвал очередную порцию брани.

Мэл сжала губы в прямую линию и отвернулась. Могильный камень притягивал взгляд — черный, блестящий от потока бегущей по нему воды, с позолоченными буквами, кажущимися объемными под прозрачными струями, — им хотелось любоваться.

— Примите еще раз мои соболезнования, леди Бриверивз, — на сей раз голос был женским и старческим.

— Сочувствую вашей утрате, — добавился молодой мужской.

Пора. Приличия соблюдены, и нет никакого смысла оставаться на кладбище, да еще и в такую погоду.

Началось паломничество.

Люди подходили, соболезновали. Женщины смахивали несуществующие слезы. Мужчины норовили коснуться руки вдовы. Некоторые держали ее ладонь в своей слишком долго, не заботясь о том, что это противоречит приличиям.

О долгах покойного напрямик напомнили лишь трое. Двое из них почти откровенно намекнули о возможной альтернативе деньгам.

Амелия скупо улыбалась и делала вид, что не понимает намеков. Обещала прислать все того же несуществующего поверенного и принимала соболезнования. Настолько же искренне, насколько искренне их приносили.

Когда кладбище опустело, это стало облегчением.

Она осталась у могилы одна. Дождь, вдова в промокшей черной одежде, черный зонт и черная надгробная плита.

Мэл шагнула ближе. Оступилась, нырнула одной ногой в яму, набрав полный ботинок мутной холодной воды. Выпрямилась, сделала еще один шаг.

На ощупь плита оказалась ледяной. Мертвой, как и тот, кто теперь покоился под ней.

Навсегда.

Амелия простояла перед могилой еще несколько минут, механически гладя онемевшими от холода пальцами золотистую гравировку имени и лет жизни покойного и пытаясь понять, что же все-таки чувствует: все еще ненависть или наконец облегчение?

— Гори в аду, Эйдан, — пожелала она напоследок от всего сердца и побрела к кладбищенским воротам.

***

Особняк Бриверивзов встретил холодом и сыростью. Молоденькая служанка тут же бросилась разводить в камине огонь, другая забрала у Амелии промокший насквозь плащ и унесла зонт.

Дом. Непривычно пустой и тихий. И наконец-то безопасный.

Вдова сбросила обувь прямо на пороге — поведение, недостойное леди, плевать! — там же стянула с себя мокрые чулки, чтобы не поскользнуться на каменных ступенях, и, гордо выпрямив спину, направилась к лестнице. Тяжелый, вобравший в себя не один литр воды подол платья оставлял за собой на полу влажный шлейф.

— Зайдите в кабинет через час! — бросила Мэл прислуге. — И Гансу передайте!

— Конечно, миледи, — пискнула молоденькая Дафна.

Девчонке повезло — муж нанял ее всего за несколько дней до своей смерти.

Избавившись от мокрой одежды и переодевшись в скромное и удобное домашнее платье, Амелия направилась в кабинет покойного супруга. По пути ненадолго остановилась у зеркала, окинула мрачным взглядом свое бледное, с четко вырисовавшимися синяками под глазами лицо и вытащила из прически шпильки, позволив длинным светлым волосам рассыпаться по плечам и спине.

Глава 2

За 15 лет до смерти Эйдана Бриверивза

Цинн, столица королевства Мирея

До открытия бала оставалось несколько минут. Отец отошел пообщаться со своими старыми знакомыми.

Он не виделся с ними много лет, так как после смерти супруги годами не покидал Южный округ. Мать Амелии любила шумный Цинн с его вечной суетой и прекрасными балами, отец же был равнодушен к столице и, если бы не необходимость привезти дочь на Бал дебютанток, ноги бы его здесь не было.

Мэл осталась одна, прямо там, посреди зала, где отец мягко снял со своего локтя ее руку и попросил дождаться его.

Бальный зал оглушал своим великолепием не меньше, чем весь остальной дворец. Золотистый потолок, казалось, уходил прямо к звездам, глаза слепили тысячи магических свечей, установленных на гигантских, «плачущих» драгоценными камнями люстрах. Пестро одетые гости, смешанные в воздухе ароматы духов и живых цветов — все это оглушало, дезориентировало, а еще заставляло чувствовать себя глупой провинциалкой.

Мучительно краснея от того, что она, и правда как какая-нибудь деревенщина, замерла в центре зала и глазеет по сторонам, Амелия поспешила к столикам с закусками, установленным у стены с огромными витражными окнами. Тут же подоспел слуга, спросил, чего она изволит, и вручил ей стакан с выбранной водой.

Силясь унять разошедшееся сердцебиение, Мэл сделала глоток и в привычном жесте накрыла ладонью кожу над вырезом платья. Кулон, оставшийся в наследство от матери, Амелия не снимала никогда. В минуты волнений он всегда помогал ей успокоиться и почувствовать, что покойная леди Грерогер где-то рядом, смотрит на нее и поддерживает. За этот кулон из прозрачного камня, чересчур скромный по столичным меркам, Мэл пришлось выдержать настоящий бой с модисткой. Только если Амелия согласилась отправиться на бал в платье-пирожном, то насчет кулона была непреклонна.

Сердце пропустило удар, когда пальцы не нащупали ничего, кроме разгоряченной от волнения кожи. Как слепой, пытающийся запомнить лицо человека, касаясь подушечками пальцев, Мэл трогала и трогала шею, пока окончательно не убедилась: кулон исчез.

Но ведь она сжимала теплый камень в ладони, когда поднималась по ступеням крыльца! Тогда — где?

Мэл вспомнила, как подвернула ногу, засмотревшись на портреты королевской династии. Тогда она чуть не упала, неловко взмахнув руками. Неужели задела и порвала цепочку, от испуга даже не заметив?

Амелия глянула в сторону, куда отошел отец. Лорд Грерогер тоже остановился у столиков с напитками, только не в одиночестве, как она, а в окружении мужчин его возраста, и увлеченно о чем-то с ними беседовал.

Оторвать отца от друзей и предстать перед ними в образе дурочки и растеряши, опозорив тем самым родителя? Нет, к такому она была не готова. Поэтому, убедившись, что на нее никто не смотрит, Мэл поспешила к выходу из зала.

— Сколько времени до открытия бала? — Поймала первого попавшегося слугу.

— Четверть часа, госпожа.

И Амелия, молясь сразу всем богам, чтобы успеть, выскользнула в двери, обогнув на выходе пухлую даму в платье того же цвета, что и на ней.

Только в отличие от Мэл, та напоминала в нем не воздушное пирожное, а огромный двухэтажный торт со взбитыми сливками.

***

Гости продолжали прибывать. Припозднившиеся и рискующие опоздать на сам королевский бал, они спешили по коридору сплошным потоком, и Амелии пришлось «плыть» против течения. Одна дама преклонного возраста, провожающая на праздник не иначе как внучку, грубо и хлестко высказалась по поводу воспитания современной молодежи, отчего Мэл покраснела до корней волос.

— Прошу прощения… Разрешите… — смущенно бормотала она, мечтая об одном — поскорее оказаться в Южном округе, где провела все восемнадцать лет своей жизни. Там тоже были балы и приемы, но теплые и уютные, где все друг друга знали. И если еще несколько минут назад Амелия с восхищением смотрела на окружающее ее великолепие, то сейчас ощущала себя бабочкой, чересчур близко подлетевшей к огню. Если она опоздает к открытию бала, отец не перенесет такого позора.

Кулон оказался именно там, где она и предполагала — под портретом Седрика Справедливого. Пришлось выслушать еще порцию брани от тучного лорда, едва не наступившего на Амелию, когда она кинулась к своему сокровищу, но теперь это все казалось мелочью — материно наследство снова вернулось к ней.

Субъективно на поиски ушла целая вечность. Объективно — не прошло и пяти минут. Зато теперь горело лицо, а лоб покрылся испариной. В сочетании с нежно-розовым платьем вряд ли это выглядело красиво. Скорее, если раньше Мэл напоминала себе пирожное с человеческой головой, то теперь подозревала, что вся превратилась в розовую липкую субстанцию.

На воздух. Немедленно на воздух!

Рассудив, что еще несколько минут не повлекут за собой ничего необратимого, зато спасут отца от позора, Амелия нырнула на полукруглый балкончик, выходящий на двор прямо из коридора.

Лицо тут же освежил приятный прохладный воздух с улицы. Свет изнутри сюда почти не попадал, зато внешняя иллюминация стен играла на подоле ее платья и обнаженных руках разноцветными красками.

Мэл оперлась локтями на балюстраду и прикрыла глаза, наслаждаясь прохладой и покоем. Сердце потихоньку начало усмирять свой бег. Пожалуй, еще несколько минут, и она смогла бы вернуться в зал с достоинством дебютантки, а не с видом загнанной лошади.

Глава 3

— Я знаю, что это вы убили своего мужа, леди Бриверивз.

Не проживи Амелия с Эйданом столько лет, должно быть, хлопнулась бы в обморок от этих слов. И от взгляда, и от наглости посетителя. Но, наученная горьким опытом, Мэл не дрогнула, лишь скептически изогнула бровь.

Рано или поздно кто-то должен был кинуть ей в лицо подобные обвинения, так почему бы не сейчас?

— Вы явились сюда без приглашения, чтобы меня оклеветать? — уточнила она спокойно. Оконная рама за спиной захлопнулась и снова приоткрылась под мощным порывом ветра, холодный воздух пошевелил волосы на затылке — не обернулась.

Губы Гидеона искривились в подобии улыбки, однако взгляд был не теплее ветра за окном и все так же впивался в выбранную им жертву.

— Отсутствие ранений на теле, ядов в теле и магических следов на, в и вокруг тела еще не говорят о вашей непричастности, — возразил весомо глава СБ. — Вы — потомок Грерогеров, и этим все сказано.

— Грерогеры были целителями, — отрезала Амелия, чувствуя, как внутри закипает гнев. Да как он смеет? Ее род спас миллионы жизней.

Гидеон усмехнулся чуть мягче, окинул ее оценивающим взглядом; прищурился.

— Значит, не признаетесь?

— Не в чем признаваться, — твердо ответила Мэл. Неужели гость правда рассчитывал на признание в ответ на свои нелепые обвинения? — Четыре дня назад мой муж умер в собственной постели. Сердце. Сам господин Досс, королевский целитель, это подтвердил и запротоколировал. А до этого лорд Бриверивз несколько месяцев испытывал недомогание. Его также наблюдал господин Досс, и вам об этом прекрасно известно. Если у вас остались вопросы касательно здоровья моего мужа, вам следует обратиться к королевскому целителю, а не ко мне. Я не владею магией, и это вы тоже прекрасно знаете.

Мужчина продолжал смотреть на нее и улыбаться.

— А вы мне нравитесь, Амелия, — заявил затем.

Она изумленно распахнула глаза. Происходил какой-то сюрреалистический бред. Может, ей все это приснилось? Мэл с трудом поборола желание ущипнуть себя, чтобы удостовериться в реальности происходящего. Нет, все было на самом деле, но мотивы этого человека оставались далеко за пределами ее понимания.

Может, ему и правда нравились хладнокровные убийцы, такие, как он сам?

— Я любила своего мужа, — сочла необходимым отметить Амелия.

Чистая правда — любила. Когда-то. Очень давно.

Гидеон снова по-кошачьи прищурился.

— И именно поэтому двенадцать лет назад вы подали прошение о разводе, аргументируя это жестоким обращением с вами?

— Это были фантазии избалованной малолетней дурочки. — Удивительно, прошло столько лет, а она до сих пор помнила, с какой формулировкой Гидеон, тогда еще помощник главы службы безопасности, выставил ее вон.

— У вас отличная память, — оценил мужчина, очевидно, тоже не страдающий забывчивостью.

— И умение учиться на собственных ошибках, — сухо добавила Мэл.

В тот день, будучи с позором выдворенной из здания СБ, она многое для себя уяснила. А главное то, что, несмотря на закон, по которому брак якобы можно было расторгнуть в связи с чрезвычайными обстоятельствами, фактически аристократы не разводились никогда. Супруг мог объявить надоевшую супругу недееспособной и сослать в монастырь. Но если молодая женщина являлась с прошением о разводе, демонстрируя синяки и ссадины на своем теле, она могла рассчитывать лишь на то, что ее «глупости» не предадут огласке. Мыслимо ли, наговаривать на самих Бриверивзов?

Запястья снова заныли, и Мэл мысленно помянула погоду недобрым словом.

Гидеон помолчал, продолжая сжигать ее взглядом. Амелия спокойно смотрела в ответ. Обвинения в убийстве были беспочвенны, всего лишь предположение, которым он надеялся сбить ее с толку. Не выйдет.

Она полагала, что гость продолжит давить, однако он снова удивил ее, резко изменив тему.

— Сколько вы должны кредиторам?

Амелия позволила себе насмешливый взгляд в ответ.

— Только не говорите, что и вы один из них. В последние годы только недальновидный человек мог одолжить моему супругу денег. — Сердце бешено колотилось в груди, но с Гидеоном следовало говорить только так: дерзость на дерзость.

Однако шутку глава СБ не оценил, лишь дернул уголком тонких губ, несколько раздраженно.

— Три миллиона двести тысяч, — озвучил точную сумму сам.

Пришел черед Амелии поджимать губы — визитер подготовился. Так хотел повесить на нее убийство, что в процессе поднял все грязное белье Бриверивзов? Или же специально интересовался именно финансами? Мэл слишком устала за последние дни, чтобы разгадывать загадки, и уж точно не собиралась действовать по заранее написанному кем-то сценарию.

— Вы хотите арестовать меня за долги или за убийство? — уточнила она холодно. — Прошу вас сперва определиться и только потом отвлекать меня от дел.

Мэл поднялась, сильнее запахнувшись в теплую шаль. Мужчина прошелся по ней пренебрежительным взглядом: распущенные волосы, отсутствие косметики на лице, домашнее платье, шаль, мягкие туфли без каблуков — вид не для приема гостей, но ей было уже безразлично.

Глава 4

3 месяца спустя после Бала дебютанток

Поместье Грерогеров, Южный округ

Много лет назад, задолго до рождения Амелии, Мирея была могущественным государством, играющим не последнюю роль на политической арене мира. Каждый третий подданный королевства являлся носителем магического дара. Этот дар передавался из поколения в поколение и только креп. Магические роды были сильны и влиятельны. А если в семье магов рождался ребенок без дара, то это считалось нонсенсом и настоящей трагедией.

Так было давно. Со временем магия начала угасать. Не стало поистине всесильных целителей, способных вернуть больного едва ли не с того света. Почти не рождались менталисты, а те, что были, могли считать лишь поверхностные мысли и эмоции. Ослабли боевики. О перемещениях в пространстве и вовсе было забыто: насколько Мэл было известно, в Мирее не осталось в живых ни одного мага, способного перенестись дальше, чем в соседнюю комнату.

Знаменитые мыслители выдвигали всевозможные теории, пытаясь объяснить данный феномен, говорили об уменьшении содержания каких-то особенных частиц в почве и в воздухе. Каких, они и сами не могли сказать. Как не могли объяснить и то, почему в соседнем Ареноре по-прежнему рождались сильнейшие маги, в то время как дар жителей Миреи таял с каждым новым поколением.

Другие считали, что Мирея вызвала гнев богов сменой королевской династии. Однако, почему наказание пришло только несколько веков спустя, ответа дать также не могли.

Большинство же, мыслящее логичнее, склонялось к тому, что причиной вырождения магии в Мирее послужили смешанные браки. Одаренные женились на неодаренных, и у них появлялись на свет едва владеющие даром дети. И если в Ареноре давным-давно произошло социальное расслоение, возвысившее магов над бездарными, то в Мирее это случилось гораздо позже, когда сильнейшие маги уже отжили свой век. И даже в древних магических родах теперь часто рождались не владеющие магией. В семьях же, не имеющих дара, одаренные не могли появиться априори — магия передавалась исключительно по наследству.

Когда-то Грерогеры были великими целителями. Теперь же…

Амелия крепче сжала челюсти и еще раз коснулась чахлого ростка у своих колен. Погладила стебель, как учила когда-то бабушка, поводила руками — ничего. Мать отца, Георгия Грерогер, могла не только вылечить любой недуг и даже прирастить пациенту оторванную конечность, но и исцелить все, что способно расти и развиваться. Например, вот такой росток, из которого должен был вырасти целый розовый куст.

Мэл вздохнула: уже не вырастет.

Нет больше бабушки. Отец способен вылечить разве что головную боль или убрать мелкую царапину. А она… В детстве у нее как раз лучше выходило с растениями, чем с людьми. Однако, с тех пор как бабушка умерла, перестало получаться совсем. Она не знала, виной тому был собственный дар, с возрастом пошедший на спад, или же недостаточная прилежность в обучении. Но факт оставался фактом: последняя из великого когда-то рода Грерогеров умела лечить лишь саму себя — никогда не простужалась, а раны на ее теле заживали втрое быстрее, чем у обычного человека. Увы, поделиться своей способностью к исцелению Мэл не могла ни с кем — даже со слабым ростком розового куста.

Амелия погладила стебель погибающего растения в последний раз и, откатившись на пятки, бессильно сложила испачканные во влажной почве ладони на коленях. Завтра, должно быть, этот росток уже окончательно засохнет, и садовник вырвет его и выкинет, как какой-нибудь сорняк.

Не смогла.

— Леди Грерогер! Леди Грерогер! — послышалось от дома.

Мэл торопливо поднялась на ноги. Одернула платье, нахмурилась, оценив разводы грязи по подолу, особенно на уровне колен.

— Леди Грерогер! Где вы?!

— Я здесь, Агата!

Запыхавшаяся служанка вынырнула прямо из зарослей, рванувшись на голос напролом.

Амелия поморщилась от треска ломаемых ветвей. Однако бледное лицо служанки мгновенно заставило ее позабыть о несчастном кусте.

— Что случилось? — Сердце тут же предательски ускорило бег. — Что-то с отцом?!

В последние месяцы лорд Грерогер маялся с сердцем, и, как подозревала дочь, держался лишь благодаря наследственной способности к самоисцелению. Вот только даже кровь Грерогеров не всесильна, и отец болел все чаще, а приступы длились дольше.

— Нет, госпожа. — Агата торопливо замотала головой, все еще не в силах отдышаться от быстрого бега, совершенно не подходящего для ее тучной фигуры. — Лорд Грерогер… — На этом служанка прервалась и принялась обмахиваться ладонью.

— Да говори же! — не выдержала Амелия.

— Милорд велел вам быть через час в гостиной, — через силу выдохнула бедная Агата. — Лорд Бриверивз и его сын прибыли раньше обещанного!

Глаза Мэл в панике округлились. Они уже здесь? Быть готовой через час?!

Она в ужасе вскрикнула. Подхватила подол платья руками, отчего то задралось выше щиколоток, и бегом бросилась к дому.

Хороша невеста — растрепанная, вся в земле и с грязью под ногтями!

***

В отличие от полной Агаты, Клара была гибкой и стройной и практически летала по комнате, приводя молодую хозяйку в подобающий вид перед приемом гостей.

Глава 5

4 месяца спустя после Бала дебютанток

Цинн, королевский дворец

— А что она?

— Что, что? — раздраженно отозвался Рэймер. — Ничего. Послал ей пятнадцать писем, извинялся, как последняя тряпка, — отец диктовал. А она — хоть бы соизволила ответить.

— Совсем ничего? — не поверил друг.

— Хуже. — Монтегрейн поморщился. — Ответил ее папаша. Мол, не знаю, чем ты обидел мою дочь, но не смей сюда больше писать, а то пожалеешь, щенок.

— Прямо-таки «щенок»?

— Угу.

Рэймер отвернулся, с досадой побарабанил пальцами по подоконнику, на котором сидел. В академии повезло с дополнительным выходным, и он сбежал в королевский дворец, чтобы повидать принца.

Теперь не Конрад посещал занятия, а преподаватели приходили к нему, чтобы он не прерывал обучение. Покидать дворец принцу было запрещено вот уже третий месяц — с тех пор как люди короля отыскали его вместе с возлюбленной в соседнем городке и приволокли обратно.

Чудо, что Алиссию не тронули, посчитав просто девкой на ночь. Конрад сказал, сотрудник СБ швырнул ей под ноги мешок с монетами (за «работу», надо понимать, и за молчание) и велел убираться прочь и не молоть языком. Алиссия дурочкой не была и, забрав деньги, скрылась.

А Конрад угодил под домашний арест.

Сейчас он расхаживал по гостиной в одной пижаме и босиком. Отросшие, явно нечесаные с утра волосы торчали в разные стороны. Рэймер подумал, что еще немного, и друг имеет все шансы завязать их в хвост, чему всегда противился и стригся коротко.

Вот она — несчастная любовь: мечется, как тигр в клетке. Того и гляди, скоро на стену полезет. Неспроста же его величество разрешил Монтегрейну навестить наследника — понял, что сын в критическом состоянии. А если король сжалился — это уже серьезный повод для беспокойства.

По крайней мере, фиаско Рэймера с дочерью Овечьего короля дало тему для разговора, не связанную с Алиссией. Монтегрейн уже сам ненавидел эту девицу всеми фибрами души — это же надо было так запудрить другу мозги.

— И что? Ты сдался? — Принц совершил еще один бесцельный круг по комнате. По пути пнул валяющийся возле дивана сапог.

Рэймер поморщился и торопливо отвернулся, когда Конрад чуть не свалился на пол сам, потеряв равновесие от резкого движения.

— А что? — Хмыкнул. — У меня был выбор? Сам оплошал. Чего уж теперь.

— А отец?

О, отец рвал и метал. Грозил лишить наследства, оставив все дочери, и отправить сына в самый дальний гарнизон и не забывал поминать злосчастную гувернантку. Сестра злорадствовала. Рэймеру вообще в последнее время начало казаться, что все беды в мире — из-за женщин.

— Переживет, — буркнул он, глядя через стекло на построение стражи во дворе.

Переживет, но после окончания академии отправит его на север, как пить дать.

Ну и черт с ним. Рэймер тоже переживет.

— Бриверивзы уже объявили о свадьбе, — добавил Монтегрейн, помолчав. — Так что все, проехали.

— Бедная Амелия, — высказался Конрад и наконец завершил свое кружение, с размаху плюхнувшись на диван и раскинув на спинке руки. — Эйдан — та еще свинья.

— Я не лучше, — вздохнул Рэймер и снова повернулся к окну.

Стража строилась в ряды, меняла строй, поднимала к небу пики. Даже сюда доносился зычный голос их командира. Вот и ему придется так же маршировать в какой-нибудь северной крепости — засада.

Но за поступок с Амелией Грерогер отчего-то было стыдно по сей день. Сдалась она ему, конечно, в качестве жены — это отец жаждал прибрать к рукам пастбища. Тем не менее обидел девушку Рэймер ни за что.

А как она на него потом смотрела в бальном зале! Будто он на ее глазах разделал девственницу… и съел.

— Она тебе понравилась?

Монтегрейн повернулся. Принц все еще лежал на диване и смотрел в потолок, как, вероятно, и проводил все последние недели в заточении, когда его не мучили преподаватели.

— Амелия? — переспросил зачем-то. — Чему там нравиться? Дите дитем.

А детей обижать нехорошо. Если бы кто-то поступил так с его младшей сестрой, голову бы открутил, не задумываясь. Правда, Лу самой палец в рот не клади, не то что этой…

Конрад лениво повернул голову.

— И что теперь? Есть новая жертва?

Рэймер подтянул согнутую в колене ногу ближе, обнял ее руками и водрузил сверху подбородок; скорчил другу гримасу, мол, спасибо за «жертву».

— Отец ведет переговоры с родителями Анабель Ласкес. Дело уже решенное.

Апатичный до этого принц даже приподнялся и присвистнул.

— Анабель? Серьезно?

— Нет, шучу! — разозлился Монтегрейн.

Старшая дочь Ласкесов была старше него и уже вошла в тот возраст, когда общество награждает незамужнюю девушку клеймом «старая дева», — ей недавно исполнилось двадцать три. Анабель была недурна собой, но не владела магическим даром и постоянно болела. Тощая, бледная, со светящейся, почти прозрачной кожей, она мало у кого вызывала желание жениться на ней — скорее, укрыть одеялом и подать стакан воды. Но ее отец был богат и давал за дочь завидное приданое, что решило дело.

Глава 6

Экипаж остановился возле двухэтажного особняка, обнесенного глухим высоким забором.

Когда Рэймер был еще ребенком, они с родителями и сестрой часто проводили время в Цинне. Тогда столичная резиденция Монтегрейнов была обжита и ухожена, а ворота только и делали, что распахивались, чтобы принимать гостей.

Мать очень любила этот дом. После смерти жены отец перевез детей в поместье. Сам заезжал сюда время от времени, иногда жил, когда по долгу службы приходилось надолго задерживаться в столице.

Теперь же, после и его кончины… Теперь проще было установить непрозрачную ограду, чтобы любопытные поменьше совали носы не в свое дело.

Скрипнули рессоры, когда спрыгнувший со своего места кучер открыл ворота и забрался обратно. Экипаж въехал во двор, прошелестев боками по высокой, давно не кошенной траве, сильно разросшейся и теперь нависающей над каменной подъездной дорожкой; остановился.

Рэймер распахнул дверцу и, опираясь на трость, выбрался наружу.

Упорная трава не только норовила превратиться в настоящий лес там, где раньше обретались материны любимые клумбы, но и стремилась одолеть каменное покрытие — проросла в местах стыков плит и даже приподняла и скосила бледно-серые квадраты. Из-за этой неровности пришлось несколько раз переставлять трость, чтобы получить должный упор и не свалиться под колеса.

Кучер инстинктивно дернулся в порыве помочь, но тут же замер на своем месте, напоровшись на красноречивый взгляд господина. Стоило самому стать калекой, чтобы понять, сколь раздражающей может быть чужая непрошенная помощь. Будь Конрад жив, оценил бы иронию.

Убедившись, что твердо стоит на ногах, Рэймер сделал несколько шагов вперед, чем тут же воспользовался один из коней, нагло ткнувшись мордой в плечо хозяина, намекая, что неплохо было бы отблагодарить ездовых за поездку.

Монтегрейн погладил животное по бархатистой переносице и мягко отодвинул от себя конскую голову; тот оскорбленно фыркнул.

— Олли, ты до завтра свободен, — отпустил Рэймер кучера.

— Спасибо, милорд! — Юноша мгновенно расплылся в улыбке.

Оливер был в столице впервые и жаждал рассмотреть ее во всей красе, но вся прошедшая неделя пролетела как один миг — в разъездах.

Монтегрейн только отмахнулся от благодарности, еще раз погладил обиженного коня и, тяжело наваливаясь на трость, направился по вздыбленным плитам к крыльцу.

— Милорд! — окликнул Оливер, когда он был уже на ступенях. Рэймер обернулся. — Может… — Юноша смущенно потер затылок. — Траву покосить?

Монтегрейн покачал головой.

— Отдыхай.

И так заездил парнишку в прямом и переносном смысле этого слова.

На самом деле, Рэймеру было наплевать, в каком состоянии находится особняк. Живущая в Западном округе сестра столичным домом не интересовалась. А он не собирался появляться здесь в ближайшее время.

Или вообще никогда, если новая женушка его прирежет. Или зачем там еще король и его верный пес повязали им с бывшей Бриверивз обручальные браслеты?

— Как скажете, милорд! — Улыбка Оливера стала шире.

— Не напейся только, — усмехнулся Монтегрейн.

***

Доковыляв до гостиной, он сбросил сюртук и не глядя швырнул его на софу, сдернул с шеи платок.

Рэймер с детства не любил официальные наряды. К счастью, Гидеону хватило ума, чтобы не предавать огласке внезапную женитьбу. Если бы храм сверху донизу набили гостями, было бы гораздо хуже. А так — терпимо. Скандал, плавно переходящий в общественные пересуды, разразится гораздо позже, когда молодоженов уже не будет в городе. Если бы вместе со сплетнями в Цинне можно было оставить еще и новоявленную супругу, цены бы ей не было.

Рэймер поморщился, вспомнив женщину, с которой сочетался священными узами брака менее часа назад. Цена у нее определенно была, раз она ввязалась в эту авантюру. Впрочем, от вдовы Эйдана Бриверивза можно было ждать чего угодно, даром что внешне похожа на бедную овечку.

Скрипнула боковая дверь, затем на пол с грохотом полетел металлический поднос, по счастливому стечению обстоятельств — пустой.

— Лорд Монтегрейн, — испуганно пролепетала служанка, мгновенно принимая позу покорности: согнутая спина, глаза — в пол, — прошу прощения, я не знала, что вы вернулись, — вся фраза на одном дыхании, а напряженная поза говорившей ясно давала понять, что женщина ожидала грубой отповеди за свою оплошность, если вовсе не физической расправы.

Хотел бы он знать, что ей о нем наговорили.

Прибыв в столицу на прошлой неделе, Рэймер был вынужден нанять временный обслуживающий персонал для хотя бы частичного приведения в порядок слишком долго пустующего дома. Платил он щедро, не придирался, контактировал по минимуму, тем не менее что кухарка, что обе горничные, что прачка только и делали, что гнули спины, прятали глаза и вообще передвигались на полусогнутых в присутствии хозяина особняка. Это… раздражало.

— Вернулся, — бросил он коротко. — Буду в кабинете, меня ни для кого нет.

— Конечно, лорд Монтегрейн, — закивала женщина, все еще завороженно изучая свои туфли.

Глава 7

8 месяцев спустя после Бала дебютанток

Холмск, Столичный округ, королевство Мирея

— Здесь? — недоверчиво спросил Рэймер.

В ответ на его голос тут же откликнулись лаем собаки. Где-то хлопнули ставни, а псин обложили бранью и, судя по сменившему лай скулежу, добавили пинком — за то, что мешают честным людям спать.

Монтегрейн передернул плечами: как бы и им не прилетело, как этим собакам. Вдвоем, ночью, улизнув от охраны — если что случится, пенять будет не на кого.

Подъехав ближе, спутник поравнял своего коня с конем Рэймера. Закрутил головой по сторонам, вглядываясь в окрестности. Толку-то: уличное освещение в мелких городках — роскошь, а луну почти полностью заволокли тучи. Даже привыкшие за время пути к темноте глаза улавливали лишь силуэты домов и заборов по обе стороны от узкой немощеной дороги.

Друг на своем жеребце тоже виделся лишь неясным силуэтом. Сгорбленный, завернутый в необъятный шерстяной плащ с капюшоном, он напоминал гигантского ворона, зачем-то взгромоздившегося на спину лошади.

— Кажется, здесь, — голос из-под плаща прозвучал глухо. — Она писала: пятый дом от главных ворот…

— Здесь нет ворот, — огрызнулся Монтегрейн и, не дождавшись ответа, спешился.

Несколько минут назад они проезжали какие-то кривые столбы. Но к ним не прилагалось ни ворот, ни ограды. Могли ли местные называть их воротами по старой памяти?

Принц тоже слез с коня. Правда, в отличие от спутника, медленно и неловко. Держался в седле Конрад отменно, а вот со спуском и подъемом были проблемы.

— Может, это вообще ловушка?

— Нет, — уверенно возразил принц и пошел вперед, подхватив своего коня под уздцы. Рэймеру ничего не оставалось, как последовать за ним. — Это была записка от нее. Я сам учил ее грамоте — ее почерк.

— Сам учил, — вполголоса передразнил Монтегрейн. Когда Конрад радостно сообщил ему, что одна из служанок передала записку от Алиссии, он почему-то даже не подумал, что возлюбленная друга, по идее, и не должна была уметь читать и писать.

Ночной воздух пробирал холодом до костей. Можно было бы магией разжечь огонь прямо на ладони — осветить путь и согреть хотя бы руки, — но Рэймер опасался «хвоста» и не хотел рисковать.

Эта ночная вылазка не нравилась ему с самого начала. Прошла всего пара недель с тех пор, как король сменил гнев на милость и отменил старшему сыну домашний арест. И вот они уже мчатся невесть куда среди ночи, получив невнятную записку через одну из горничных.

От охраны, решившей сперва, что друзья отправились на вечернюю прогулку по столице, удалось оторваться еще в городе — не впервой. А потом Рэймер всю дорогу держал вокруг них щит, пряча беглецов от посторонних глаз. Так что риск слежки все же был минимален. А вот последствия по возвращении не хотелось и представлять.

Будет чудом, если его величество еще хоть раз подпустит ненадежного, по его мнению, человека к сыну. Конечно же, Конрад попытается взять всю вину на себя, но в то, что Монтегрейн останется при этом в глазах короля невинной овечкой, верилось с трудом.

Черт бы побрал эту принцеву любовь!

— Сюда, — шепотом позвал Конрад.

Рэймер двинулся за ним, все еще мысленно чертыхаясь.

***

В пятом по улице доме не спали. Через неплотно прикрытые ставни в темноте был отчетливо виден тусклый свет. Свечи. Рэймеру захотелось стукнуть себя ладонью по лбу — тут не было даже магических светильников, хотя те стоили недорого и уже много лет имелись в домах мирейцев повсеместно. Это же какая тут должна быть бедность, что хозяева не могли их себе позволить?

Такая бедность, какой он еще не видел.

Пока Рэймер привязывал коней у хлипкой чуть покосившейся ограды, Конрад успел постучать в дверь. Стукнул засов. Ему отперли и молча пригласили внутрь, не затворив.

Сочтя это приглашением, Монтегрейн прошел следом.

У них в поместье даже сараи были больше. Крошечный домик, состоящий всего из одной комнаты, площадь которой делилась надвое при помощи перевешенной через веревку простыни. Внутри было значительно теплее, чем снаружи, но спертый воздух настолько пропах кровью и несвежим потом, что Рэймер предпочел бы и дальше оставаться на холоде.

Сделав первый шаг внутрь, он инстинктивно попятился и прикрыл нос рукавом плаща. Однако Конрад уже уверенно вошел и скрылся за импровизированной перегородкой. За простыней теперь был четко виден его силуэт — склоненный над койкой, на которой лежала женщина. Ее ноги были согнуты в коленях, а руки лежали на огромном животе. Принц потянулся к этому животу ладонью.

— Ну чего?! Входишь или выходишь?! — рявкнули на Монтегрейна из темноты.

Рэймер резко повернулся и увидел перед собой старуху. Ростом она достигала ему не выше груди. Сгорбленная вдвое больше Конрада, с крючковатым носом и седыми неопрятными волосами, вылезшими из-под платка у лица. Именно так он представлял себе лесных ведьм, про которых в детстве рассказывала няня.

Одарив старуху недобрым взглядом, Монтегрейн развернулся и вышел на улицу. Холодный воздух тут же попытался забраться под плащ. Пахло навозом и затхлой водой, но даже эти запахи не шли ни в какое сравнение с теми, что витали внутри избушки.

Глава 8

Населенный пункт, примыкающий к поместью Монтегрейнов, впечатлял как своими размерами, так и добротными каменными зданиями и шириной улиц, и не мог позиционироваться иначе, чем город. После неприятного инцидента с тростью спутник все еще молчал, и Амелия, полностью отодвинув штору, с любопытством рассматривала окрестности.

Основная масса строений оказалась одноэтажной, лишь кое-где попадались здания в два этажа с внешними металлическими лестницами вдоль стен и нависающими над улицей балконами с ограждением из толстых прутьев. На некоторых сушилось, развеваясь на ветру, белье, зачастую балконы украшали вывески и указатели. Не такие яркие и вычурные, как в столице, зато простые и понятные: «Сапожная мастерская» с резной фигуркой сапога, «Булочная» с любовью выполненным крендельком, «Аптека» с нарисованной рядом склянкой.

Людей на улицах было много. Они входили и выходили из дверей лавок, шагали по узким, выложенным плиткой тротуарам вдоль зданий по обеим сторонам дороги, несли тяжелые корзины. На одной из крыш Мэл заметила за работой кровельщика, на другой — трубочиста.

Город жил своей жизнью, спокойной и размеренной, что по контрасту бросалось в глаза после лет, проведенных в шумной столице. Казалось, никто никуда не спешил, но в то же время и не слонялся без дела.

Жители были одеты скромно, однако выглядели опрятно. Даже играющие в видимом с дороги тупике дети все как один были в обуви. На всем пути Амелия не заметила ни одного нищего или попрошайку, не увидела босого или плохо одетого ребенка. Рыжий кот, гордо восседающий на одном из окон, и тот казался упитанным и довольным жизнью.

Невольно вспомнился дом. Не тот, который Мэл покинула несколько часов назад, а ее настоящий дом — Южный округ, которому точно так же была чужда суета и праздность, коих она с лихвой насмотрелась в столице.

Их экипаж узнавали. Возможно, потому, что знали транспорт хозяина этих земель и отличали его от других с первого взгляда, а возможно, потому, что экипажей в городе в принципе имелось немного. Пока что Амелия заметила лишь телеги и открытые повозки с обитыми кожей или тканью сиденьями.

Узнавали — кланялись или просто кивали, иногда встречные умудрялись даже перекинуться несколькими словами с возницей. Оливер отвечал охотно и весело — кажется, по-другому не умел. Монтегрейн же, напротив, опустил свою штору и откинулся на подголовник, прикрыв глаза и не горя желанием хоть с кем-нибудь общаться. Жизнерадостный и словоохотливый кучер отдувался за двоих.

Экипаж ехал все медленнее, Амелия стала замечать на себе заинтересованные взгляды и, подумав, тоже опустила штору.

***

Поместье Монтегрейнов располагалось за городом на холме. Убедившись, что вокруг никого нет, Амелия снова отодвинула штору и всмотрелась в окрестности. Холм, обычный холм, покрытый ярко-зеленым травяным ковром. Ни кустика, ни деревца — совершенно открытая местность.

Она сидела лицом против направления движения, поэтому видела лишь травяной ковер и оставшийся позади городок.

А потом заскрипели ворота. Колеса подпрыгнули, съезжая с грунтовой дороги на каменную плитку двора. Тяжелые створки скрипнули вновь — закрываясь. Экипаж остановился.

Как и в прошлый раз, не дожидаясь помощи слуг, Монтегрейн распахнул дверцу и выбрался наружу.

Амелия осталась на месте — с идеально прямой спиной, ладонями на коленях и глядя прямо перед собой. Со скрипом закрывшихся ворот появилось волнение. Они словно отрезали что-то. Пути к отступлению? Прежнюю жизнь? Надежду на свободу?

Последняя мысль отрезвила, и Мэл посмеялась над собой. О нет, если бы надежду можно было убить запертыми дверьми, было бы гораздо проще.

— Вы снова заснули? — Монтегрейн заглянул в экипаж, с недовольством хмуря брови.

Судя по недоброму взгляду, будь его воля, он отправил бы ее в обратный путь прямо сейчас.

Не дав ему высказать очередную дерзость, Амелия подхватила лежащие рядом плащ и саквояж одной рукой и, придерживая юбку другой, поднялась с сиденья. Монтегрейн отступил, освобождая место, и на этот раз даже протянул ладонь. Касаться его не хотелось, но и проигнорировать вежливый жест было бы ребячеством.

К счастью, мужчина отпустил ее кисть сразу же, едва ноги Мэл коснулись плит двора, и даже отошел.

Оливер помог Дафне спуститься и тут же помчался разгружать багаж. Двор по-прежнему оставался пуст.

Как ни странно, слуги не бросились навстречу вернувшемуся господину. Что было особенно странно, учитывая, что Монтегрейн упоминал о заранее отправленном в поместье послании.

Помогать кучеру с чемоданами также никто не спешил. Дафна растерянно топталась рядом. Вымерли здесь все, что ли? Тогда кто закрывал ворота?

Амелия тайком поежилась. Пустой двор вызывал гнетущее ощущение, словно приехавшие были единственными живыми в этом месте. Глупость, конечно же. Двухэтажный особняк выглядел жилым и ухоженным. На некоторых подоконниках первого этажа она даже заметила растения в цветочных горшках.

— Пойдемте, — не дав ей рассмотреть дом снаружи, позвал Монтегрейн и застучал тростью по плитам, направившись к крыльцу.

— Миледи? — растерянно пробормотала Дафна.

— Подожди, — шикнула на нее Амелия. Если бы она сама понимала, куда попала и как себя правильно вести, всем было бы гораздо проще. — Милорд. — Догнала Монтегрейна и тут же получила раздраженный взгляд. Что ж, заслуженно. — Рэймер, — исправилась Мэл, хотя называть этого человека по имени было ужасно некомфортно, — моя помощница…

Глава 9

2 года спустя после Бала дебютанток

Монтегрейн-Парк, Столичный округ, Мирея

Он приехал уже затемно. Спешился, сам отворил ворота.

Дворовые собаки тут все встрепенулись и встретили хозяина радостным лаем. Подбежали, виляя хвостами, тыкаясь носами в колени и подставляя крупные головы для ласки.

— Кыш! Пошли! — рявкнул на псов появившийся из пристройки старый конюх. И тут же склонился в полупоклоне. — Рад приветствовать, милорд.

И ни вопроса, ни удивления — обслуживающий персонал Монтегрейн-Парка уже привык, что молодой хозяин исчезал и появлялся в поместье без предупреждения.

— Я тоже рад тебя видеть, Хомин, — улыбнулся Рэймер, вручая поводья старику, служившему в их усадьбе столько, сколько он себя помнил. Потрепал ближайшего пса между ушами и направился к крыльцу.

— Надолго к нам, лорд Монтегрейн?!

— До утра!

В ответ конюх печально вздохнул и повел коня на задний двор. Все еще возбужденные от нежданной встречи собаки поспешили за Хомином, весело погавкивая.

***

Она сидела в гостиной у камина. Поздняя весна, до лета рукой подать, а в камине горел огонь, наполняя помещение совсем не подходящим сезону удушливым теплом.

Только войдя в комнату, Рэймер расстегнул китель. А пройдя несколько шагов, скинул его с плеч и набросил на спинку ближайшего стула.

— Ты приехал. — Уголки губ сидящей у камина женщины приподнялись в искренней теплой улыбке.

Она отложила книгу со своих колен на невысокий круглый столик к стопке других.

— Не вставай, — остановил Рэймер, видя, как тонкие бледные пальцы супруги ухватились за края широких подлокотников в поисках опоры. — Я подойду.

Улыбка Анабель стала благодарной. Женщина отпустила подлокотники и сильнее запахнула шерстяную шаль на своих плечах — жаркого камина ей было мало, ее знобило.

Монтегрейн подошел, привычно коснулся губами прохладной щеки с чуть суховатой кожей и уселся прямо на ковре. Оперся спиной о боковину кресла и согнул ноги в коленях, прикрыл глаза.

— Устал? — ласково спросила Анабель. Протянула руку и погладила его по волосам.

— Мертвецки, — пробормотал он, не открывая глаз.

Собаки во дворе уже унялись, и теперь в доме стояла полная, гробовая, звенящая тишина, нарушаемая лишь треском съедаемых пламенем поленьев в камине.

— Тогда зачем приехал? — в голосе Анабель послышался легкий укор, но, даже не смотря на нее, Рэймер безошибочно определил по интонации, что она улыбается.

Движение руки продолжилось. Когда-то в детстве мать гладила его так же.

Монтегрейн подумал, что не мешало бы встать или хотя бы повернуться, чтобы разговаривать лицом к лицу, но шевелиться не хотелось.

— Я обещал тебе приехать в конце недели, но у меня не получится, — объяснил, по-прежнему не открывая глаз. — У нас последние экзамены в академии. Нужно подготовиться и помочь Конраду. Раньше следующей недели мне не вырваться.

— А тогда ты уже заедешь попрощаться, — правильно поняла Анабель. Она всегда понимала гораздо больше, чем ей говорили. Если бы Рэймер не знал, что у нее отсутствует магический дар, решил бы, что его супруга владеет редкой ментальной магией.

Он дернул плечом.

— Не факт, что распределение последует сразу после выпуска. Да и угрозы моего отца отправить меня подальше… Он не мой прямой командующий.

— Он — главнокомандующий, — мягко напомнила Анабель.

А еще за год брака она успела хорошо узнать своего свекра и знала не хуже Рэймера: Ренар Монтегрейн никогда не менял своих решений. А за срыв свадьбы с дочерью Овечьего короля сына тот так и не простил. Никто не рассказывал Анабель об этом прямо, но она, как всегда, понимала все без слов.

Рэймер промолчал. Что он мог ей сказать? Пообещать, что вернется, куда бы его ни отправили? Вернется, конечно же. Вопрос только когда — год, два? Или повезет, и отец сменит гнев на милость через несколько месяцев? Нет, «милость» — это не про старшего Монтегрейна. Так что год-два на северной заставе Рэймеру обеспечены. Без отпусков и увольнительных, естественно. Иногда жены навещают своих мужей в подобных местах службы. Начальством это даже поощряется — поднимает боевой дух. Только куда поедет Анабель, мерзнущая даже душным летом?

— Поехали со мной в столицу? — предложил Рэймер. — Я тебе уже говорил, в моей городской квартире полно места. Или можем потеснить отца в особняке.

Анабель рассмеялась.

— Что я буду делать в Цинне?

— Гулять? — Он задрал голову на подлокотник, чтобы иметь возможность видеть ее лицо.

Она смотрела на него сверху вниз и улыбалась. Тонкие бледные губы по цвету почти не отличались от остальной кожи. Под глазами залегли новые синяки. Сколько они не виделись? Пару недель? Когда успела?

— Что, не нравлюсь? — лукаво поинтересовалась жена, не отворачиваясь и не закрываясь.

Глава 10

Настоящее время

Монтегрейн-Парк

Ей снился Эйдан. Не воспоминание, а гораздо хуже — сон очень похожий на реальность. Будто бы Бриверивз вовсе не умер, а только притворился мертвым и теперь явился к ней, чтобы отомстить.

Амелия проснулась в холодном поту от скрежета собственных зубов. Бросила взгляд на запертую дверь спальни, за которой было по-прежнему тихо, и с облегчением выдохнула — значит, крик удалось сдержать. С первых дней пребывания в новом доме прослыть психически нездоровой среди его обитателей категорически не хотелось.

За окном с тонкими шторами только-только занимался рассвет, но Амелия умудрилась выспаться прошлым днем и спать больше не хотелось, она чувствовала себя отдохнувшей.

Мэл приподнялась на локте, еще раз окинула комнату взглядом, убедившись, что все на своих местах, а появление Эйдана ей только привиделось, и расслабленно откинулась обратно на подушки.

Над головой сиял своей белизной потолок с небольшой, со вкусом сделанной люстрой в форме полураскрытого цветка. Из неплотно закрытого с вечера окна в комнату поступал свежий утренний воздух, чуть колышущий светлые легкие шторы. Но под одеялом было тепло и уютно.

Покои, которые для нее выделили, и впрямь были уютными. И очень светлыми.

Обстановкой дома Бриверивзов занималась еще мать Эйдана, и происходило это лет сорок назад. Тогда были в моде темные цвета, массивная деревянная мебель и тяжелые ткани. А бывший муж, считавший вкус своей матери безупречным, не позволял Амелии ничего менять, и она годами задыхалась в тесноте и мраке их фамильного особняка.

Здесь же казалось, что свежий воздух шел не только с улицы, а пропитывал собой все пространство.

Спальня была простой, без излишеств, но удивительно светлой и просторной. Широкая двуспальная кровать с изголовьем из светлого дерева, уже упомянутая люстра — сама по себе произведение искусства, прикроватные светильники, мягкий свет которых Мэл оценила прошлым вечером, светлый ковер на полу, светлые же шторы, не препятствующие прохождению воздуха, и небольшие шкаф, трюмо и тумба из того же дерева, что и кровать.

Амелия даже подумала, что, будь у нее возможность самой выбирать обстановку, она непременно обставила бы комнату именно так.

Вчера всю оставшуюся после прибытия в поместье часть дня Мэл провела здесь, в спальне. Услужливый дворецкий проводил ее до приготовленных к приему новой хозяйки двухкомнатных покоев, показал, что и где находится, и, рассудив, что она устала с дороги, не стал и дальше навязывать ей свое общество.

Услужливость Дрейдена балансировала на грани раболепия, отчего Амелия толком не понимала, как ей следует себя с ним вести. И когда он оставил ее в одиночестве, вздохнула с облегчением.

К удивлению Мэл, ее никто не беспокоил. Часа через два после ухода дворецкого прибежала нагруженная подносом Дафна, улыбающаяся во весь рот и уже облаченная в новую форму — темно-синее платье с белым кружевным воротничком и манжетами и такой же белый передник. На подносе оказалась свежая, еще теплая выпечка и сразу три чашки с разными сортами чая.

Выпечка пахла божественно, но аппетита не было, и вернувшаяся за подносом девушка унесла угощения почти не тронутыми.

В другой раз вернулась уже под вечер и принесла ужин.

Они почти не разговаривали: Мэл не начинала беседу, а судя по торопливым движениям Дафны, ее ждали в другом месте, вероятно, чтобы провести инструктаж по правилам поведения в доме. Амелия служанку не задерживала, и, убедившись, что госпоже ничего не нужно, девушка упорхнула из комнаты.

Если судить по улыбке, не сходящей с лица Дафны, ее не обижали. И Мэл отпустила ту с легким сердцем.

Как ни странно, больше ее уединения не нарушали. Ни дворецкий со своим чрезмерным угодничеством, ни другие слуги, ни… хозяин поместья.

Проклиная себя за малодушие, с наступлением сумерек Амелия с ужасом ждала его появления в своей спальне и, уже совсем по-детски боясь собственной тени, даже не рискнула выйти в гостиную, не то что за пределы покоев.

Но никто так и не пришел.

Разумеется, Мэл понимала, что обязательная консуммация брака в день свадьбы являлась скорее пережитком прошлого, нежели обязательной процедурой. Тем не менее большинство и впрямь считали женитьбу недействительной до физической близости супругов.

Близость, от мысли о которой к горлу тут же подкатывала тошнота.

Амелия легла в постель в одиночестве с облегчением, однако еще долго лежала, прислушиваясь, не раздадутся ли в гостиной шаги.

Не раздались.

Монтегрейн не пришел.

***

Амелия пролежала в постели еще не менее получаса, собираясь с силами, чтобы встать, привести себя в порядок и наконец выйти из своих комнат — становиться затворницей тоже не имело никакого смысла. И когда уже думала подняться, с улицы донесся шум.

Раннее утро, только-только рассвело, а во дворе слышались голоса, лай собак и перестук подков по каменным плитам.

Гонимая любопытством, Амелия соскользнула с кровати и, утопая босыми ногами в высоком ворсе ковра, прошла к окну. Остановилась сбоку и осторожно отодвинула штору, чтобы наверняка остаться незамеченной.

Глава 11

3 года спустя после свадьбы Эйдана и Амелии

Особняк Бриверивзов, Цинн

Амелия кружилась перед зеркалом, с удовольствием рассматривая свой новый наряд. Бледно-нежно-зеленое платье с объемной юбкой, тугим, значительно поднимающим грудь корсетом и пышными рукавами ей необычайно шло. Как сказала портниха, женщины из высшего общества редко выбирают подобный цвет. Как правило, он «бледнит» свою обладательницу или же придает коже зеленый отлив. Бледной от природы Мэл выбранная ткань, как раз наоборот, подходила как нельзя лучше. А небольшая грудь, на размеры которой так часто ругался Эйдан, в этом платье смотрелась значительно больше, отчего Амелия испытывала особую гордость — угодить мужу очень хотелось.

Мэл поправила шпильки в волосах и наконец отошла от зеркала. Супруг обожал, когда жена делала высокие прически. В прошлый раз, когда она вечером встретила его с деревенской, как он выразился, косой, Эйдан очень расстроился. Поэтому шпильки и еще раз шпильки. Хоть от них и чешется голова… Ничего, для того чтобы порадовать мужа, можно и потерпеть.

В последнее время Амелия не всегда была столь оптимистична. Часто бывали и ссоры, и слезы в подушку. Физическая близость в супружеской постели по-прежнему вызывала боль и дискомфорт, но недавно ей объяснили, что в этом не виноват никто, кроме нее самой, и у Мэл открылись глаза. Она словно прозрела.

— А чего ты хочешь? — нравоучительно говорила Элиза, к которой Амелия все чаще сбегала в гости, пока Эйдан был на службе. — Кому хочется возиться с бревном? Женщина должна быть как кошка — гибкая, ловкая, ласковая. Ну и домашнее платье! О чем ты, дорогая! Конечно же он ругался за косу! Никаких кос, никаких туфель без каблука! Ты должна встречать мужа со службы в лучшем виде, и тогда он никогда не потеряет к тебе интерес, будет нежен ночью и щедр днем.

Амелия внимала каждому слову и интенсивно кивала.

Сама Элиза не так давно вышла замуж за человека втрое старше нее. Тем менее, имея за плечами огромный жизненный опыт, тот не смотрел на юную жену свысока, а ценил супругу и прислушивался к ее мнению. О щедрости и говорить не стоило — такого количества платьев, какое в своих гардеробных имела Элиза, Мэл не видела ни у кого.

Зачем столько? Чтобы переодеваться по четыре раза в день и ни разу за несколько лет не повториться? Для чего выходить на ужин в собственном доме в бальном платье, достойном королевского приема? Всего этого Амелия по-прежнему не понимала, хоть и не была стеснена в средствах. Эйдан выделял ей деньги на наряды, но большая часть этих сумм не тратилась по ненадобности.

Элиза же объяснила подруге, как она была не права, измеряя все мерками провинциального Южного округа.

— Эйдан всю жизнь живет в столице! — проповедовала подруга. — Поверь, он разбирается в моде не хуже любой аристократки. Его нужно поражать и покорять каждый день!

Кто бы поведал Амелии все эти премудрости по прибытии в Цинн. Раньше на тему отношений она беседовала лишь с Кларой, которая все больше говорила о любви и нежности между супругами, сама будучи очень далекой от столичной жизни.

— Любовь любовью, а головой тоже надо думать, — учила Элиза.

И Мэл не могла с ней поспорить. Одной любви Эйдану оказалось мало. Амелия по-прежнему верила, что он любил ее, но все чаще был груб, а ссоры повторялись все с меньшими интервалами во времени.

Сперва Мэл винила во всем супруга и даже всерьез подумывала написать отцу и, если не вернуться к нему, то хотя бы попросить его забрать ее из Цинна на несколько месяцев. Но Элиза Форнье перевернула ее внутренний мир с ног на голову. Как же Эйдан был не прав, когда запрещал им дружить!

Пританцовывая возле стола, на котором слугами уже были расставлены холодные закуски и бокалы, Мэл поправляла салфетки и проверяла, насколько устойчиво стоят в подсвечниках свечи. Никто давно не пользовался свечами в быту — магические светильники были доступны каждому, но Элиза доходчиво объяснила ей, что свечи можно использовать не только по их прямому назначению. Например, с их помощью можно создать интимную обстановку.

Эйдану понравится, непременно понравится.

Амелия бросила взгляд на часы с крупным циферблатом на стене: супруг задерживался.

На мгновение стало обидно — она же так готовилась. Но Мэл усилием воли поборола в себе это чувство. Это она предоставлена сама себе целыми днями, а Эйдан служит на благо короны. В прошлом месяце он даже выезжал на учения за пределы столицы — работал и уставал. Вот и сегодня наверняка задержался по уважительной причине.

Решив провести время ожидания с пользой, Амелия сбегала на второй этаж, принесла пишущие принадлежности и устроилась прямо за обеденным столом. Стол этот мог поместить за собой не менее десяти человек, поэтому посудой был занят лишь его край, и Мэл спокойно расположилась на свободном месте.

«Дорогой отец, — вывела она самописным пером, стараясь писать как можно более аккуратно, — я очень скучаю. У меня все хорошо. Правда».

Амелия нахмурилась, отложила перо, перечитала написанное и нетерпеливо порвала бумагу на мелкие кусочки. «Все хорошо. Правда»… Додумалась! Выглядело так, будто бы она сама себя в этом убеждала. Отец наверняка забеспокоится, стоит ему прочесть эту глупость. А ведь у него больное сердце.

«Дорогой отец, как у вас дела? Очень скучаю», — начала снова, причем заставив себя улыбаться. Это был еще один из уроков Элизы: подруга утверждала, что, если писать с улыбкой или со слезами, это непременно отразится на стиле письма, и адресат сумеет это почувствовать.

Глава 12

3,5 года после Бала дебютанток

1,5 года после окончания Рэймером Монтегрейном Циннской военной академии

Северная крепость «Белый клык», королевство Мирея

Снег привычно скрипел под ногами. Холод пробирал до костей, так что ни зимние сапоги на меху, ни толстенный тулуп, ни плотные, такие же меховые, как и все остальное, варежки не спасали. Покрывший ресницы иней раздражал, и Рэймер досадливо потер глаза рукавицей, но только нанес в них снега. Попробовал снова, но быстро плюнул на эту затею. Передернул плечами, насколько позволял неудобный тулуп, и продолжил обход крепостной стены.

Только-только занимался рассвет, и большая часть обитателей крепости спали. Подъем, по распорядку дня, только через четверть часа. А в «Белом клыке» только безумец встанет с постели хоть на минуту раньше положенного времени. Постель — это теплое одеяло и островок тишины без скрипа ненавистного снега и ругани командования.

Побудка, умывание, разминка, завтрак… Сменят его не раньше, чем через два часа, когда в столовой все остынет. А то, что здесь готовили, не вызывало аппетита и в теплом, только что приготовленном виде. Когда Рэймер попал сюда, он давился местной едой и думал, что с течением времени голод сделает свое дело, или привычка таки возьмет свое, или… Надежд было много, но избалованный деликатесами с самого детства желудок не смирился с местной кухней ни через месяц, ни через год. Есть приходилось, давясь и давя в себе рвотные позывы, но делать это с удовольствием он так и не научился.

Скрип снега под ногами. Скрип. Еще шаг, поворот и снова скрип, и четыре шага. Поднять руку, дать знак смотрящему, получить отмашку и продолжить путь.

Боевой маг, последний из великого рода Монтегрейнов, богатый наследник, тот, кто с раннего детства имел доступ в королевский дворец как к себе домой, один из лучших курсантов академии… Смешно. Выпускники Циннской военной академии сюда не попадали. Здесь несли службу выходцы из крестьян, приютские воспитанники или безумные авантюристы, решившие испытать удачу на воинском поприще, надеясь затем получить от короны награду за верную службу.

Впрочем, до награды доживали не все. Стандартный двухлетний контракт разорвать до истечения срока было нельзя, а прожить здесь столько и не убиться или не обморозиться получалось не у каждого вписавшегося.

Из тридцати человек нынешнего состава «Белого клыка» магами являлись лишь четверо. Один из них, будучи целителем, хоть и весьма посредственным, хорошо устроился в теплом кабинете с обитыми шкурами стенами, куда не залетала ни одна снежинка. Остальные трое, включая Рэймера, несли службу на общих основаниях. Парни тоже были боевиками, но слабыми и толком не обученными не только военному делу, но и обращению со своим даром. Один как-то умудрился поджечь магией свой тулуп. Все бы ничего, но в тот момент тулуп был на нем, и целителю пришлось наращивать горе-магу полкорпуса обожженной кожи. Остались жуткие шрамы, но красота — последнее, о чем пеклись в «Белом клыке». Женщин тут не было, а однополые связи жестоко карались командованием. Перед кем красоваться?

Рэймер снова передернул плечами и пошел на третий круг.

С его образованием и умением, по всем правилам, он должен был занять командующую должность. Одного из магов, не того, который устроил самовозгорание, недавно назначили главой караула. По поводу же своего наследника лорд Ренар Монтегрейн дал четкие распоряжения: только рядовой, только на общих условиях. Что местное командование прочло между строк: «Показать все тяготы службы».

Ему и показывали. Уже полтора года. Отец приезжал один раз, интересовался, рассказывал, как цветут сады в столице. Был предельно вежлив, но злорадствовал от души, словно говоря: «Впредь ты подумаешь, прежде чем порушить мои планы». Приручал, как собаку…

Он сплюнул на снег и пошел дальше.

Сдался отцу этот Овечий король. Брак сына с Анабель Ласкес принес старшему Монтегрейну немалые деньги. Не такие большие, какие достались бы в придачу к Амелии Грерогер, но и не скромные даже на самый придирчивый взгляд. Поэтому главной причиной отцовской мести были не материальные потери, а сам факт: он так долго планировал породниться с Грерогерами, а его сын, извечное разочарование, все это порушил за один единственный вечер. Кто-кто, а Ренар Монтегрейн прощать не умел.

Даже при визите сюда спрашивал, как Рэймеру живется без тепленьких гувернанток. Ту треклятую гувернантку он тоже до сих пор не простил, хотя прошел уже не один год.

На четвертом круге смотрящий активно зажестикулировал, указывая на рамку портала. От неожиданности Монтегрейн сбился с шага и, поскользнувшись, с трудом удержал равновесие.

Снега за ночь намело порядком, а бригада по его очистке будет отправлена только после завтрака, так что или изображай из себя эквилибриста, или бери лопату в зубы и убирай снег сам. Первые часы дежурства Рэймер сметал свежую порошку магией, но, когда намело по-настоящему, перестал попусту тратить резерв. Нападений на никому ненужный «Белый клык» не предвиделось, но Кастор Холт намертво вбил ему в голову, что боевой маг никогда не должен спускать резерв до такой степени, что не сможет защититься в случае опасности.

В одних местах скользя, в других — утопая в снегу по колено, Рэймер изменил маршрут и направился к порталу.

Когда-то давно, сотни лет назад, когда маги в Мирее были по-настоящему могущественны, они умели перемещаться в пространстве. Сейчас же эта способность была почти полностью утрачена. Лишь некоторые были в силах перенести себя из одной точки в другую, да и то — на несколько метров от точки старта. Рэймер тоже мог. Например, переместиться прямо сейчас к рамке портала. Но на это ушел бы почти весь оставшийся от чистки снега резерв. Кому от этого прок? Проще дойти.

Глава 13

День прошел в суете, и вскоре мысли о навязанной жене отошли на второй, а то и на десятый план.

Желающий разорвать только что заключенный контракт заказчик не поленился и лично приехал в Монн уже к полудню. И это учитывая то, что ответ на его письмо был отправлен ему только этим утром. Рэймер прикинул время: нет, не сходится. Чтобы добраться из столицы в экипаже требовалось как минимум четыре часа. Значит, несостоявшийся покупатель не мог сорваться с места, едва получив послание, в котором, кстати говоря, ему предлагалась скидка в надежде на последующее сотрудничество. Так что выходит, что заказчик решил отказаться от взятых на себя договором обязательств окончательно еще вчера и вести переговоры был не намерен.

Дрейден только отмахнулся, рассудив, что одним больше, одним меньше. А Монтегрейн заподозрил неладное. И, как всегда, когда этого особенно не хочется, оказался прав: не успели они покинуть город, как туда примчался поверенный еще одного, причем постоянного клиента. Этот отказывался не от коней, а от зерна, объясняя, что его работодатель нашел более выгодные условия.

Хотелось бы Рэймеру знать какие. В столичном округе конкурентов у него не было. Были мелкие наделы, но объемы, которые требовались покупателю, владеющему целой сетью столичных булочных, они предоставить не могли, даже скооперировавшись. Поставки с юга или запада были значительно дороже из-за расходов на перевозку. К тому же неустойку по договорам никто не отменял, и это влекло для «отказников» дополнительные издержки.

А это означало только одно: заказчики отказывались от удобного и проверенного годами сотрудничества не по своей воле.

После третьего известия о разрыве контракта призадумался и Кристис.

— Думаешь, Гидеон? — пробормотал задумчиво друг, провожая взглядом спину очередного поверенного.

Рэймер ругнулся сквозь зубы.

— Нет, его больная тетушка.

В том, кто решил попить ему крови, Монтегрейн даже не сомневался. С позволения короля, разумеется. Вопрос стоял по-другому: почему именно сейчас? Что за двойной удар? Сначала жена, теперь партнеры. Гидеон подбирался к нему все последние пять лет, с тех пор как получил донос о том, что у погибшего наследника престола остался бастард. Доказательств не нашел, и Рэймер уже было полагал, что скоро внимание пса его величества сойдет на нет. Но потом получил приказ о свадьбе, теперь это…

Все еще смотрящий на опустевшую дорогу Дрейден задумчиво потер переносицу.

— Я слышал, что король болен. Может, поэтому?

Рэймер раздраженно дернул плечом и взял Джо под уздцы.

— Старик болен, сколько себя помню. Вот увидишь, он всех нас переживет.

— Хорошо бы, — пробормотал друг.

Об отношении к Монтегрейну нынешнего наследника тот знал не понаслышке — имел удовольствие присутствовать при личном визите его высочества в Монтегрейн-Парк в прошлом году.

Рэймер был с ним согласен: из двух зол престарелый Роннер Третий был злом меньшим. И не только для него лично — для всей страны.

Монтегрейн забрался в седло.

— Поехали, — мотнул головой в сторону поместья. — Нам еще до ночи рассчитывать потери.

— И думать, кому еще можем предложить сотрудничество, — в тон ему отозвался Дрейден. — Сильно подозреваю, эти «отказники» не последние.

— Даже не сомневаюсь, — вздохнул Рэймер, потрепав коня по холке и направляя к дому.

Если Гидеон закусил удила, вряд ли он остановится.

***

Прогноз «до ночи» оказался оптимистичным — закончили за полночь. Лана и Дана, по очереди, приносили в кабинет и обед, и ужин. Новоявленная женушка трапезничала в столовой одна. Ну да боги с ней, сейчас Рэймеру точно было не до нее.

Отказавшиеся от дел с ним закупщики были одни из самых крупных. Первый со своим десятком коней, конечно, не в счет. А вот остальные два, которые даже не соизволили сообщить о прекращении многолетних деловых отношений лично, а прислали поверенных, со своим уходом оставляли в бюджете значительную брешь. Если король решит поднять налоги, а теперь это было уже ожидаемо, придется туго.

Монтегрейн скрипнул зубами и захлопнул отчетную книгу. Откинулся на подголовник кресла и прикрыл глаза.

— Готов? — хмыкнул сидящий с противоположной стороны стола Дрейден.

— Угу. — Все еще не поднимая век, Рэймер устало потер переносицу. Перед мысленным взором так и летали столбцы неутешительных цифр. Чтобы его разорить, Гидеону, ясное дело, придется предпринять что-то посерьезнее, чем отпугивание деловых партнеров, но удар он нанес весомый. — Иди спать. — Монтегрейн заставил себя распахнуть глаза и сесть прямо.

Друг покосился на него с сомнением.

— А ты?

— Я тоже сейчас пойду.

Дрейден не заставил себя упрашивать — последние часа два он уже откровенно зевал. А Лана, не менее откровенно, каждую четверть часа заглядывала в кабинет, интересуясь, не нужно ли им чего. Кристис поглядывал на нее, скользя голодным взглядом по ладной фигуре, горько вздыхал и говорил, что они еще не закончили. Рэймер тактично делал вид, что ничего не замечает.

Глава 14

3 года спустя после свадьбы Эйдана и Амелии

Цинн

Израненные губы к обеду начали подживать — самоисцеление Грерогеров в действии. Поврежденные запястья тоже подернулись толстой коркой, размер которой, однако, обещал оставить после себя шрамы.

Амелия колебалась долго. Ходила по комнате, заламывала руки, одевалась и снова раздевалась, облачаясь в домашнее платье. Слуги, слышавшие вчера в спальне господ шум, не показывались на глаза. Никто не постучался к ней, чтобы справиться, все ли в порядке, никто не принес завтрак. Все словно вымерли, стоило Эйдану с утра отправиться на службу.

К обеду Мэл таки решилась. Было страшно до головокружения (или это последствие вчерашних ударов?), но она решила, что довольно была бедной овечкой в собственном доме. Дочь Овечьего короля — презренная овца. Какая ирония!

Первым порывом было написать отцу, рассказать все как есть. Рискнуть его здоровьем, спасая себя, и взвалить на него решение своих проблем. Отец бы немедленно воспользовался порталом и уже через несколько часов прибыл в Цинн, где сперва сам бы разобрался с Эйданом, а затем отправил бы королю официальную жалобу… Только от одной мысли о том, скольких нервов это будет стоить лорду Грерогеру, хотелось зажмуриться.

Да, рано или поздно, отец обо всем узнает. Но лучше пусть информация дойдет до него уже после, когда Амелия сможет сказать: «Да, было плохо, но теперь все чудесно, папа, не о чем беспокоиться».

С такими мыслями Мэл оделась в вещи для прогулки по улице и решительно вышла из комнаты.

Расторжение браков в высшем обществе не приветствовалось и негласно считалось позором. Однако, согласно законам Миреи, один из супругов имел право обратиться в Королевскую службу безопасности в случае грубого обращения или насилия. Это и планировала сделать Амелия. В данном случае самоисцеление, заставившее синяки быстро побледнеть, а мелкие ссадины затянуться, играло против нее. Но тем не менее синяки еще были видны, а губы и руки только-только начали заживать — не заметить невозможно.

Пожалуй, это бы самый смелый поступок за всю жизнь Мэл. Решительность, вызванная отчаянием и страхом за отца. Но оставить все как есть она тоже не могла. Амелия уже простила Эйдану несколько легких пощечин, всякий раз выискивая и находя свою вину, повлекшую взрыв со стороны супруга. Терпеть и спускать с рук избиение и откровенное насилие она была не намерена.

Экипаж брать не стала, пошла пешком, завернувшись в плащ и натянув капюшон поглубже, чтобы спрятать лицо.

По улицам шли по делам или просто гуляли люди. Небогатые горожане и те, кто относился к так называемому высшему обществу. Лица сосредоточенные и веселые. Громкие голоса, яркие вывески, грохот проносящихся мимо экипажей и телег.

Амелия шла по тротуару, сторонним наблюдателем смотря за чужой жизнью, и понимала, что свою уже погубила. От позора после развода не отмыться. Даже деньги ее отца уже не сделают ее желанной невестой. «Порченая» — говорили о таких женщинах.

Но все равно, даже такая перспектива была желаннее, чем позволить Эйдану снова поднять на нее руку.

Мэл вдруг окончательно прозрела. Три года, целых три года она винила себя в том, что счастливой семейной жизни не случилось. Пыталась угодить, понравиться, во всем слушаться. Она лишилась общения, любимых занятий — вообще всего. Единственное, что от нее требовалось, — делать высокие прически и безропотно идти с мужем в постель по первому его требованию. Ее замутило при одном воспоминании.

Когда Амелия посмотрела на свою жизнь со стороны, сделалось по-настоящему тошно. И да, она и правда виновата. Но не в том, как поступил Эйдан, а в том, что сама это допустила. Нужно было писать отцу после первой же пощечины. Даже не так: нужно было отказаться от свадьбы с малознакомым человеком. Не мог Эйдан притворяться все время, рано или поздно она бы увидела его истинное лицо до свадьбы и имела бы полное право на расторжение помолвки. Не об этом ли думал отец, противясь скорому бракосочетанию? Почему такая простая истина дошла до нее так поздно?

Мрачное здание СБ возвышалось недалеко от Дворцовой площади. Трехэтажное, темное с хищными горгульями, венчающими крыльцо и вылепленными по фасаду, оно навевало ужас от одного взгляда на него. И решимость Амелии таяла с каждым шагом.

А потом она глянула на свое запястье, которое теперь покрывала широкая полоса подживающей раны, и уверенно поднялась на крыльцо. Взялась за дверное кольцо с изображением все той же горгульи и постучала.

К кому она? Этот вопрос поставил в тупик, потому что Мэл понятия не имела, к кому следовало обращаться по подобным вопросам. Она краснела и мялась, подбирая слова перед смотрящим свысока караульным, откровенно пялящимся на ее опухшие губы.

Наконец вычленив из речи посетительницы главное — фамилию, мужчина в черной форме с красными вставками велел проводить ее к заместителю главы. Амелия не спорила, понимая, что делом самих Бриверивзов не станет заниматься рядовой сотрудник.

К большому удивлению Мэл, проводник повел ее по лестнице вниз. Она-то думала, что большие шишки восседают на верхних этажах, в кабинетах с мягкими креслами и большими окнами. Вместо этого Амелия отправилась в подземелье.

Мэл шла за провожатым, с замиранием сердца смотря по сторонам: темная каменная кладка стен, тусклые светильники, плесень и сырость.

Глава 15

Как Монтегрейн и обещал, первым делом он отвел Амелию к портному и даже не поленился пройти в лавку вместе с ней и лично ее представить.

Пожилой мужчина, назвавшийся господином Линчем, согнулся перед новой леди Монтегрейн в почтительном поклоне, блестя глазами и внушительной лысиной лишь с ободком редких седых волос, и с энтузиазмом закатал рукава своего сюртука.

В лавке было светло и прохладно. Видимо, работали специальные магические охладители. Сам же хозяин, судя по ауре, магическим даром не владел. Зато чувством прекрасного — всенепременно. Амелия оценила выставленные в витрине образцы платьев и решила, что супруг наговаривал на Монн, уверяя, что выбор в нем не сравнится со столичным. Лично ей эта небольшая уютная лавка нравилась куда больше циннских швейных мастерских, именуемых модным словом «салоны».

Господин Линч и две его помощницы вежливо предложили посетителям чай, получили такой же вежливый отказ и принялись показывать имеющиеся у них ткани.

Амелия слушала о преимуществах того или иного материала со всем вниманием не столько из интереса, сколько чтобы не обидеть словоохотливого старичка. А Монтегрейн, отказавшийся присесть и подпирающий плечом стену недалеко от выхода, откровенно скучал.

Извинившись перед хозяином лавки, Мэл подошла к нему.

— Спасибо, что проводили, но, думаю, это затянется надолго, — сказала вполголоса, красноречиво посмотрев на все множащиеся и множащиеся на столе мотки тканей.

Рэймер проследил за ее взглядом и хмыкнул, прищурился.

— Вам не нравится, да? — спросил почти весело.

— Их просто очень много, — ответила Амелия полушепотом, чтобы господин Линч не услышал и не принял ее недовольство на свой счет. — Но я выберу что-нибудь подходящее, не беспокойтесь.

С чего бы ему в самом-то деле беспокоиться по поводу ее платьев, Мэл подумала только после того, как уже произнесла стандартную фразу, и прикусила язык, пока не сболтнула чего-нибудь лишнего.

— Хорошо, — Монтегрейн оторвался от стены, поудобнее перехватил трость. — Тогда я оставлю вас и пока заеду по своим делам.

Амелия с готовностью кивнула. Все-таки в его присутствии ей по-прежнему было неловко, особенно если вспомнить о вчерашнем инциденте в библиотеке и сегодняшнем — на пороге ее комнаты.

— Если я не вернусь к тому времени, как вы закончите, то Оливер отвезет вас, куда попросите, — сказал супруг на прощание и молча извлек из кармана матерчатый кошель внушительного размера и веса и вложил ей в ладонь.

От неожиданности Мэл даже не вздрогнула от прикосновения к руке.

— Спасибо, — поблагодарила искренне, сама не зная, за что больше: за деньги или за то, что тот не станет стоять над душой.

Супруг лишь отмахнулся и вышел.

Звякнул колокольчик над дверью.

***

В итоге Амелия заказала целых пять платьев и купила два готовых, которые тут же подогнали под ее мерки.

Господин Линч разве что не приплясывал от довольства, не переставая нахваливать тонкую кость и осанку клиентки, а также ее безупречный вкус в выборе тканей и моделей платьев из каталога, щедрость супруга и чудесную погоду за окном, благодаря которой солнце так выгодно оттеняет цвет материалов. В конце концов, Амелия не выдержала столь откровенной и настойчивой лести и попросила прекратить. Тот покладисто замолчал, вытерпел несколько минут и начал по новой. Мэл не оставалось ничего другого, кроме как махнуть рукой и просто не вслушиваться.

Дафна и Оливер ворковали у припаркованного на обочине экипажа. Когда Амелия вышла на улицу с двумя внушительными свертками в руках, то кучер как раз заправлял девушке выбившуюся из прически прядь за ухо, а та щурилась от удовольствия и не одергивала молодого человека за своеволие.

Перед глазами Мэл тут же встало видение о ее первой прогулке с Эйданом и первом же поцелуе. Тогда ей тоже казалось, что нет ничего плохого в подобной вольности и касаниях.

— Дафна! — окликнула она резче, чем, возможно, следовало.

Девушка вздрогнула от неожиданности, а юноша торопливо убрал руки за спину. То-то же, отчего-то мстительно подумала Амелия.

Объективно у нее не было никакого морального права вмешиваться в личную жизнь своей служанки. Однако, привезя ту с собой в Монтегрейн-Парк, Мэл взяла на себя ответственность за нее.

— Миледи. — Оливер проворно подскочил к Амелии и забрал у нее свертки с платьями, унес в экипаж и задержался там, устраивая их на сиденье.

Дафна же, с щеками цвета переспелых томатов, подошла к госпоже практически вплотную.

— Миледи, я не хотела вас опозорить, — повинно склонила голову.

Мэл фыркнула.

— Глупости не говори. Я просто беспокоюсь.

— Правда, миледи? — Девушка тут же засияла.

— Правда, — заверила Амелия и отвернулась, осматриваясь.

В одном господин Линч был прав: погода сегодня стояла просто чудесная. И забираться в тесноту и духоту экипажа не хотелось категорически. Да и вообще не тянуло назад в поместье. Время обеда давно прошло, но Мэл так и не привыкла к трехразовому питанию и не чувствовала голода. А вот любопытство — да.

Глава 16

3,5 года после Бала дебютанток

Монтегрейн-Парк, Столичный округ

Гостей съехалось столько, что, должно быть, весь Цинн опустел. Все норовили подойти, лично выразить соболезнования, пожать руку, а незамужние девушки — еще и повиснуть на руке молодого вдовца, не иначе как от сочувствия выпадая из декольте прямо перед его носом.

Рэймера мутило от этих фальшивых улыбок: и тех, которые отвешивали ему, и тех, которыми отвечал он сам.

— Она была прекрасным человеком…

— Бедняжка, так рано ушла…

— Я буду очень по ней скучать…

От подобных фраз к моменту погребения его уже воротило. Кто из этих людей знал настоящую Анабель? Хоть кто-то из них, кроме Конрада, навещал ее, когда его отправили в «Белый клык»? Противно.

После погребения толпа собралась в доме, где их ждали богато накрытые столы — старший Монтегрейн расстарался. Многие из гостей впервые побывали в особняке Монтегрейнов и теперь с любопытством рассматривали убранство, не переставая нахваливать интерьеры.

Элиза Форнье, держащая под руку своего престарелого мужа, так откровенно облизывала губы и прикасалась к своей груди, показывая, как ей душно и тесно в корсете, поглядывая на только что овдовевшего наследника всего этого богатства, что Рэймера разобрал нервный смех, и он, извинившись, поспешил покинуть помещение, где был устроен фуршет.

Поторопился, столкнулся в дверях с женщиной, которая как раз возвращалась в зал. Она врезалась ему в грудь и упала бы, если бы Монтегрейн вовремя не среагировал и не поддержал ее. Та тут же отступила, увеличивая между ними расстояние и отчего-то смотря только в пол.

Светловолосая, вся какая-то блеклая, стройная до худобы и в общем ничем не примечательная внешне, женщина тем не менее притягивала взгляд. Может быть, тем, что на ней было платье с высоким горлом и длинными рукавами, оставляющее открытыми лишь лицо и кисти рук, в то время как все остальные гости были одеты по-летнему. А может, тем, что ее лицо, единственное из всей толпы, выглядело по-настоящему печальным.

— Простите, — тихо извинилась гостья. — Это моя вина.

Ее черты показались ему смутно знакомыми.

— Это вы простите мою невнимательность, — ответил он ей в тон, как предписывал этикет, и пропустил незнакомку в зал.

И только когда она прошла мимо, сообразил, где видел ее раньше — девочка-пирожное с Бала дебютанток! Амелия Грерогер. То есть уже, разумеется, не Грерогер, а Бриверивз. Но это точно была она, та самая дочь Овечьего короля, которая чуть было не стала его женой.

Значит, и Эйдан где-то здесь. Отец пригласил, как же иначе. Еще один повод сбежать от гостей — видеть самодовольную рожу Бриверивза не было ни малейшего желания.

— Ты куда? — догнал его Конрад.

Впрочем, не то чтобы догнал: Монтегрейн увидел хромающего в его сторону друга и дождался его.

— Проветриться, — буркнул в ответ. — Душно.

Они вышли на улицу вместе. Гости, надышавшиеся на кладбище свежим воздухом, поглощали еду и напитки в доме и еще не добрались до заднего двора. Поэтому тут было тихо и пусто.

Конрад тут же опустился на скамью у высокой ограды, чтобы не нагружать ноги и позвоночник, а Рэймер остался стоять. С досадой пнул металлическую чашку, поставленную кем-то из слуг для дворовых кошек. Та со звоном покатилась по цветным плитам.

Принц сделал вид, что ничего не заметил.

— Лу приедет? — спросил он.

Монтегрейн покачал головой. Его сестре рожать со дня на день, какие уж тут похороны? Да и перемещения порталом ей сейчас точно не на пользу. Луиса засыпала его письмами с извинениями, но это было совершенно лишним — Рэймер все понимал. И Анабель бы поняла. Она сама так хотела детей…

— Поговорили с отцом? — голос друга вырвал его из грустных мыслей.

Монтегрейн дернул плечом.

— Так, перекинулись парой слов.

Обсуждать отца он хотел бы в последнюю очередь.

— Не извинился?

Рэймер бросил на друга красноречивый взгляд.

— Шутишь?

Конрад вздохнул.

— А у?.. — начал Монтегрейн в свою очередь.

— Все хорошо, — не дал договорить принц. Верно, он прав: когда в поместье отец, тут и у стен могут найтись уши.

— Хорошо, — эхом отозвался Рэймер и заставил себя тоже сесть. Расстегнул пуговицы форменного кителя под горлом. После полутора лет холода тут ему было постоянно жарко. — Как идут переговоры о твоей свадьбе? — спросил, втайне надеясь переключиться со своих проблем на чужие. — Конрад хмыкнул. — Что? — Монтегрейн упер локти в колени, переплетя пальцы, и повернул к нему лицо. — Никак не договорятся?

Принц поморщился, побарабанил пальцами по колену.

— Король Аренора не слишком-то горит желанием выдавать свою единственную дочь за калеку.

— Я слышал, Эрик Первый — мудрый и справедливый человек.

— Вот именно, — подчеркнул Конрад. — И хочет здоровых внуков.

Глава 17

4 года после свадьбы Эйдана и Амелии

Цинн

«Дорогой отец, спасибо за присланный подарок», — писала Амелия, сидя за столиком в полутемной комнате. Светильник, размещенный на стене прямо над головой, давал достаточно освещения, однако его хватало лишь на этот угол помещения — все остальное пространство было погружено во мрак. Мэл не боялась темноты. Напротив, тишина и отсутствие света создавали иллюзию уединения и защищенности.

Защищенность… Мэл скривилась при этой мысли и продолжила писать отцу. О том, как ей хорошо живется в столице, сколько у нее появилось друзей, как весело они проводят время. Об Эйдане не писала — иногда лучше промолчать, чем переборщить с ложью.

Она не видела отца уже год. Они с мужем навещали лорда Грерогера на прошлое Новогодие. Эйдан был так сказочно добр, что разрешил ей побыть с отцом и подругами детства целые сутки. А потом, конечно же, ему срочно понадобилось в столицу, и они второпях уехали. Как всегда.

Одну Амелию Эйдан не отпустил домой ни разу — должно быть, опасался, что она рискнет и расскажет отцу о соглядатаях, приставленных к нему Бриверивзами.

Но он ошибался — рисковать жизнью единственного дорогого человека Мэл не собиралась. Она слишком хорошо знала мужа и свекра, чтобы понимать — их слова не простые угрозы. Если чья-то жизнь мешала их интересам, эта жизнь с легкостью обрывалась. А личные друзья короля были неприкосновенны — любой, кто посмел бы пожаловаться на них, попадал под стражу сам.

Не так давно у Эйдана на службе случился скандал, закончившийся дракой Бриверивза с сослуживцем. Амелия не знала истинную причину конфликта, но официальное обвинение звучало как «покушение на убийство и измена». Не угодившего Эйдану человека повесили. А ему самому выплатили премию плюс внушительный процент со штрафа, заплаченного в казну семьей казненного.

И это был далеко не первый подобный случай: враги Бриверивзов жили недолго. И их счастье, когда под удар попадали они сами, а не вся их семья…

За стеной слышался звон посуды — слуги накрывали на стол. Сегодня на ужин должен был приехать лорд Бриверивз-старший, и на кухне шли приготовления с самого утра.

Годовщина свадьбы… Мэл невесело усмехнулась. Четыре года. Она была даже рада, что отец по состоянию здоровья не смог приехать поздравить дочь. С чем поздравлять? Улыбаться ему и притворяться счастливой женой?

При посещении Южного округа это было проще, несмотря на следовавшего за ней тенью Эйдана. В этом доме… В этом доме ей уже пришлось испытать столько боли и унижений, что присутствие отца совершенно точно лишило бы ее выдержки. А его — жизни.

Так что да, она была рада, что лорд Грерогер не приехал.

То, что Бриверивзы решили не затевать праздник с гостями, было еще одной удачей. Тихий «семейный» ужин — вот он, настоящий подарок.

Живот вдруг скрутило сильным спазмом, и Мэл согнулась, обняв себя рукой и силясь восстановить дыхание.

После выкидыша прошло уже два месяца. Целитель Досс утверждал, что ее организм, поддерживаемый наследственным даром, уже полностью оправился и боли вызваны скорее психологическими причинами, нежели физическими. Тем не менее приступы не прекращались.

Второй выкидыш за год.

В первый раз виной потери ребенка стал Эйдан — еще не зная о положении супруги, он был с ней очень груб. И после бурной ночи у Амелии открылось кровотечение. О том, что она была беременна, Мэл узнала только от примчавшегося на вызов Досса.

Во второй раз, едва Амелию затошнило, Эйдан взволновался не на шутку. Это были три месяца спокойствия в жизни Мэл: супруг не только не поднимал на нее руку — почти не дышал в ее сторону. Амелии даже стало казаться, что все может наладиться. Нет, она больше никогда не сможет любить мужа и доверять ему, но, возможно, им удалось бы жить в мире и воспитывать ребенка. Малыша она очень хотела.

Не помогло. Даже Досс не сумел помочь. А разгневанный Эйдан, вновь не получивший наследника, рвал и метал, и был особенно жесток.

А пару недель спустя стал требовать ее в свою постель еженощно и обещал не останавливаться, пока она снова не забеременеет. Тогда и начались эти боли. Фантомные, как называл их Досс, красноречиво покручивая пальцем у виска и намекая, что его «трудной» пациентке требуется лечение совсем другого плана. На шрамы на ее запястьях он поглядывал украдкой, но ни разу так и не спросил об их происхождении. Что сказать, целитель Досс никогда бы не занял свое место при дворе, если бы не был достаточно умен и осторожен. А задавать щекотливые вопросы Бриверивзам было чревато.

— Все готово, леди Бриверивз, — заглянула в комнату молоденькая служанка, которую Эйдан нанял на работу всего несколько дней назад.

Слуги в доме менялись часто. Кто-то увидел лишнее, кто-то бросил на хозяина чересчур откровенный взгляд. А одна девушка, новая горничная, только-только взятая в особняк, бесследно пропала как раз после второго выкидыша Амелии и вспышки гнева Эйдана. Естественно, младший Бриверивз сказал, что знать не знает, куда могла подеваться глупая девчонка. То же он сказал людям из Королевского сыска. То же — в грубой форме — матери несчастной, которая несколько недель обивала порог их дома, пытаясь хоть что-то выяснить.

Амелия ничего не знала, у нее не было доказательств. Когда пропала девушка, она лежала в бреду. Но страшные подозрения не покидали. Насколько далеко мог пойти Эйдан в своей безнаказанности?

Глава 18

У лестницы Амелия едва не столкнулась с нагруженной подносом Даной.

— Миледи, — попыталась сделать книксен девушка, отчего полная горячего чая чашка опасно заскользила по поверхности подноса.

Все еще обескураженная той сценой, которую застала в малой столовой, а также ее продолжением — разговором о спальнях, Мэл лишь доброжелательно улыбнулась и отступила, пропуская служанку вперед.

Поднимаясь за Даной вслед, смотря на ее худенькую спину и, казалось, непропорционально длинные тощие ноги, Амелия подумала, что, должно быть, ошиблась с первоначальной оценкой ее возраста: вряд ли шестнадцать-семнадцать, скорее пятнадцать. Совсем юная, а уже работает как взрослая. А учитывая количество прислуги в особняке, то и за двоих взрослых.

Поднявшись на второй этаж, Дана адресовала Амелии еще одну отчего-то извиняющуюся улыбку и повернула в противоположное крыло тому, где располагались комнаты Мэл.

Насколько Амелия помнила из экскурсии лжедворецкого, весь персонал жил на первом этаже, а большинство помещений второго этажа, не считая хозяйских спален и нескольких подсобных помещений, стояли закрытыми на ключ. Таким образом, пункт назначения служанки с подносом, на котором красовались большая чашка с чаем и вазочка с печеньем, был очевиден.

Когда Дрейден сказал о том, что супруги посещают спальни друг друга, Мэл внутренне возмутилась, но сейчас вдруг передумала. Ее все еще грыз червячок вины и за ни за что обиженного Оливера, и за свои несправедливые предположения в адрес хозяина дома.

— Дана! — преодолев последнюю ступень, Амелия окликнула служанку, уже успевшую отдалиться от лестницы на несколько шагов. Девушка послушно замерла и обернулась, на сей раз крепко удерживая поднос за края. — Ты не против, если я сама отнесу чай лорду Монтегрейну?

— Конечно, миледи. — И Дана поспешила уважительно склонить голову, чтобы скрыть удивление.

Подойдя, Мэл глянула над плечом невысокой девушки на длинный, казалось, уходящий в бесконечность полутемный коридор и поняла, что абсолютно не помнит, какая из дверей ей нужна.

— Проводишь?

Дана вскинула голову, одарив ее изумленным взглядом из-под соломенной челки. Да, совсем юная и пока совершенно не умеющая скрывать свои эмоции. Если Дрейден, судя по его поведению и доверительному общению с Монтегрейном, очевидно знал, что ни тот ни разу не наведывался в спальню к своей новоиспеченной жене, ни она к нему, то Дана явно была поражена, почему хозяйке неизвестно, где находятся комнаты хозяина.

Объясняться Амелия не собиралась. Лишь чуть приподняла брови, намекая, что по-прежнему ждет ответ.

Дана наконец отмерла.

— Конечно, миледи. — И поспешила по коридору в нужную сторону. — Сюда, миледи.

Мэл последовала за ней.

Они остановились возле двустворчатых дверей в самом конце крыла. Окна комнат Амелии выходили во внутренний двор, эти же покои располагались с другой стороны и, вероятно, смотрели на сад.

Сад… Завтра она непременно посетит сад!

Дана бросила на Мэл вопросительный взгляд, получила кивок. После чего вручила Амелии поднос, а сама постучала в дверь.

— Да! Входи! — тут же откликнулись из-за двери.

А у Мэл сердце екнуло. Боги, что она делает? Сама, своими ногами и по своей воле идет в спальню к мужчине. Более того, к какому мужчине? К тому, которого она когда-то боялась настолько, что, не задумываясь, выскочила замуж за Эйдана Бриверивза.

Дана приоткрыла дверь, но видя, что Амелия замешкалась, не понимая, подняла на нее глаза.

— Миледи? — спросила тихим шепотом.

Мэл выдохнула. Была не была. Сколько можно бояться собственной тени?

Благодарно улыбнулась девушке и переступила через порог. Дана осторожно прикрыла дверь за ее спиной.

***

Гостиная покоев хозяина дома оказалась почти точной копией ее собственной: та же светлая мебель, пушистый ковер и шторы, сейчас уже задернутые на ночь, им в тон — с той лишь разницей, что диванная зона здесь располагалась не по центру комнаты, как у нее, а у стены, возле окна. В помещении царил полумрак: верхнее освещение было отключено, горел лишь небольшой светильник над диваном.

Мэл сделала осторожный шаг вперед, и пушистое напольное покрытие поглотило звук ее шагов.

Хозяин комнат расположился на диване, прямо под светильником, полулежа и подложив под спину сразу несколько подушек. Судя по тому, как была приподнята его поврежденная нога, подушку подложили и под нее. Укрытый по грудь вязаным пледом в коричнево-синюю клетку, мужчина что-то читал, держа в руках толстую книгу в кожаном переплете. Из-под пледа был виден распахнутый ворот белой рубашки, кажется, той самой, в которой он выезжал сегодня в город. На обычно аккуратно собранных волосах отсутствовал шнурок, и они в беспорядке разметались по подушке.

«Домашний» — это первое слово, которое пришло Амелии на ум. Отчего-то вспомнился отец. Он тоже любил лежать на диване с книгой или с газетой в руках. Правда, позволял себе это делать в общей гостиной — дома лорд Грерогер часто пренебрегал светскими условностями.

Мэл приблизилась к диванной зоне, осторожно поставила поднос на стеклянный столик, удобно придвинутый к ложу так, чтобы до него можно было дотянуться не вставая.

Глава 19

5 лет спустя после Бала дебютанток

Циннская военная академия

Мальчишки бились вяло. Один во время поединка то и дело пытался глазеть по сторонам, любопытствуя, как реагируют зрители. Второй взмок еще на первых секундах и теперь еле ворочал тяжелым для его тонких рук мечом.

В «зрительном зале» начался галдеж.

Пора заканчивать этот цирк.

Рэймер оторвался от стены оружейной, которую подпирал плечом, наблюдая за ходом тренировочного боя, и махнул рукой.

— Достаточно!

Один, тот, который следил за реакцией аудитории, понял сразу и резко опустил оружие. Второй же настолько ушел в себя и тратил все силы только на то, чтобы не выронить меч, что голоса наставника не услышал — замахнулся, обхватив эфес обеими руками, намереваясь обрушить на противника колющий удар сверху.

Действуя скорее инстинктивно, чем обдуманно, Монтегрейн выбросил вперед руку и выбил меч из рук недотепы-курсанта потоком воздуха. Тот охнул и схватился за запястье.

— Был приказ остановиться! — рявкнул на него Рэймер. Сам шагнул вперед и поднял с земли оружие, взвесил в руке. Нет, не слишком тяжелый, стандартный, в свое время они тренировались с точно такими же. Значит, дело не в мече, а в недостаточной физической подготовке бойца.

Курсант обиженно засопел, все еще накрывая ушибленное запястье ладонью левой руки.

Все во дворе притихли, будто их накрыли заклятием немоты. Монтегрейн редко повышал голос на своих подопечных, но никогда не делал этого зря. А потому не все поняли, что только что случилось, но мигом сообразили, что дело серьезное. И были правы: тренировочное оружие было настоящим, да, не заточенным, но и не муляжом. Вряд ли курсант сумел был зарубить своего противника — не та сила удара. Но нанес бы травму — всенепременно. А если бы умудрился ударить в шею или под ключицу, все и вправду могло закончиться плачевно.

— Руку покажи, — строго велел Монтегрейн, и неудачливый боец нехотя протянул конечность. Смотрел все еще волком, явно полагая, что его обидели ни за что. — Жить будешь, — резюмировал Рэймер. Лечить не стал — повреждение незначительное, он просто слишком резко выбил оружие у парнишки из рук. — До завтра пройдет. С завтрашнего же дня приступишь к дополнительным тренировкам по физподготовке, без оружия.

— За что?! — вскинулся мальчишка, возмущенно сверкая глазами.

За то, что слаб. За то, что чуть было по неосторожности не покалечил товарища. За то, что… Рэймер мог бы многое вменить тому в вину, но не стал.

— За то, что не слышишь приказов, — ответил холодно.

Тот понурил голову и поплелся обратно в строй. Никто из сокурсников по-прежнему не произнес ни слова — хорошо. Стоило обмолвиться, что все дело в слабых руках, не способных выдержать обычный меч, насмешек было бы не избежать.

— Гемель, хорошо, — кивнул Монтегрейн второму бойцу. Тот благодарно склонил голову. — Следующая пара!

Мальчишки принялись переглядываться, после чего в центр площадки вышли двое добровольцев. Лица кислые, энтузиазма не наблюдается, но по крайней мере не спорят.

На самом деле, Кастор Холт поступил очень мудро, назначив Рэймера инструктором именно по фехтованию, а не по магической атаке, например. Когда Монтегрейн сам был курсантом, отсутствие магических способностей у наставника было самым настоящим камнем преткновения в группе у боевых магов. Владеющие даром учащиеся не понимали, зачем им нужна физическая подготовка и тем более навыки владения оружием, когда они могут повергнуть врага магией. Кто же задумывается о возможном истощении магического резерва в бою в пятнадцать-шестнадцать лет? Вот курсанты и думали, что бездарный инструктор просто-напросто издевается над ними, завидуя их способностям.

Появление в академии Рэймера Монтегрейна, одного из самых сильных боевых магов Миреи, в качестве инструктора не по магической дисциплине однозначно пошло новому потоку одаренных учащихся на пользу: если они и не понимали необходимость занятий спортом и тренировок с оружием, то в открытую, в отличие от предыдущих выпускников, не протестовали. Если сам потомок Монтегрейнов бьется на плацу, как какой-нибудь бездарный, значит, в этом есть какой-то смысл, не так ли?

— Рэйм!

Монтегрейн обернулся: к нему направлялся Холт. И выражение лица наставника ему не понравилось — серьезное, суровое.

Рэймер подал знак, что видит его, но сам не двинулся с места. Может, и стоило проявить уважение к старшему, как по возрасту, так и по должности в академии, и пойти навстречу. Но прошлый поединок, чуть было не закончившийся трагедией, уже наглядно продемонстрировал, что отвлекаться от мальчишек с оружием нельзя ни на минуту.

Холт подошел сам, встал рядом, заложив руки за спину — его излюбленная поза. Та самая, в какой только что стоял сам Монтегрейн, неосознанно копируя поведение наставника. Сообразил, хмыкнул, сложил руки на груди.

— Хорошо бьются, — прокомментировал наставник, глядя на размахивающих мечами мальчишек.

Не слишком хорошо, но лучше, чем месяц назад. Так что Рэймер счел слова Холта за комплимент.

Один из курсантов, вразрез всем правилам, пнул соперника в колено, отчего тот рухнул на землю, как мешок с песком. Победитель с важным видом приставил кончик меча к горлу поверженного.

Глава 20

Отведенная ей неделя истекала завтра, и Амелия нервничала. Гидеон больше не давал о себе знать, но можно было даже не сомневаться — он не отступится. И если обещал, что объявится через неделю, то, значит, так тому и быть.

Завтрак Мэл снова проспала. В который? Кажется, уже в шестой раз.

На самом деле травки моннского знахаря творили чудеса: уже много лет она не спала так крепко и без снов. И вообще не спала так много. Говорят, наспаться впрок невозможно, зато вполне реально накопить недосып. Кажется, именно это с ней и произошло, и теперь организм, получивший поддержку в виде трав, восполнял недостаток сна.

Вместо завтрака Амелия пообедала в своей комнате. В столовую не пошла, но никто на этом и не настаивал. Дафна принесла ей поднос со свежими супом и хлебом, и снова оставила госпожу в одиночестве.

Есть, кстати, в последние дни отчего-то хотелось чаще и сильнее. Будто ее тело решило восполнить ресурсы не только во сне, но и в пище.

Пообедав и дождавшись, когда Дафна унесет поднос, Амелия самостоятельно оделась, заколола волосы, собрав их у висков и оставив остальные свободно спускаться по спине, и покинула свои комнаты.

В доме было тихо. В это время Монтегрейн и его помощник обычно занимались делами поместья. Слуги выполняли обязанности по дому, и в коридорах можно было встретить разве что девушек-горничных, спешащих куда-то то с только что выстиранной или грязной одеждой, то с метелками для пыли или тазами.

Кажется, и Дафна постепенно вливалась в этот коллектив, все чаще выполняя общую работу по дому, нежели занималась обязанностями личной помощницы Амелии. Мэл была не против, и когда девушка спросила ее об этом несколько дней назад, только поддержала эту инициативу — дом был слишком велик для двух горничных, а Амелия предпочитала обслуживать себя сама.

Спустившись на первый этаж, Мэл сразу направилась к выходу, так никого и не встретив. Вышла на улицу, с удовольствием вдохнув полной грудью свежий по-летнему теплый воздух.

Двор также был пуст, ворота заперты. Возле них дремала та самая большая черная псина. Шеба, кажется. Амелия постеснялась спрашивать, но как-то слышала из окна, как к ней обращался Монтегрейн.

Она заметила, он вообще любил животных, а они его. Стоило хозяину дома показаться во дворе, как его тут же облепляли собаки. Некоторые подставляли головы, ласкаясь. Некоторые могли даже вставать на задние лапы, пачкая хозяйский плащ и норовя лизнуть того в лицо.

А Монтегрейн… Он не ругался за следы от лап на своей одежде, а смеялся и поддерживал игру. Отгонял псов, только если торопился. Одно слово — и те отбегали, понимая, что мешают, но и на расстоянии продолжали вилять хвостами и смотреть на хозяина с обожанием.

Один раз, засмотревшись на общение супруга с собаками из окна, Мэл была неосторожна и приоткрыла штору слишком сильно. Он заметил. Сразу же стал серьезным и отогнал собак.

Сама Амелия не то чтобы не любила псов, скорее никогда с ними особо не контактировала. Ее отец любил кошек, в связи с чем собаки в их поместье всегда содержались только на привязи, а юная Амелия больше интересовалась садом, нежели ими.

Сейчас же, стоило ей выйти, Шеба навострила уши и подняла с передних лап мощную голову, пристально уставилась на Амелию. Мэл остановилась. Она где-то слышала, что от собак нельзя убегать и бояться их тоже нельзя — почувствуют страх.

Амелия сделала несколько осторожных шагов в сторону заднего двора, и огромная черная псина встала. Не рычала и не скалилась, но смотрела так, что Мэл стало не по себе. Если такая захочет, то перекусит ей шею одним движением мощной челюсти.

Еще один шаг, и Шеба уже идет в ее сторону, не сводя пристального взгляда и даже не думая дружелюбно вилять хвостом. У хозяина, что ли, научилась так смотреть? С губ сорвался нервный смешок.

И что ей делать? Бежать? Звать на помощь, если собака проявит агрессию?

Мэл снова остановилась, и псина подошла вплотную, ткнулась носом ей в платье на уровне бедра, отчего на светло-зеленой ткани остался более темный влажный след. Амелия замерла, на всякий случай приподняв руки, а собака обошла ее кругом. Потом остановилась и задрала кверху морду, откровенно рассматривая.

«Вообще как человек», — пронеслось у Мэл в голове.

Человек с огромной челюстью, полной крупных острых зубов. Один из клыков и вовсе вылез из-за черной губы и теперь торчал снаружи пасти.

Шеба рыкнула, переступила с лапы на лапу. Потом боднула Амелию в бедро.

Хотела бы Мэл знать, что той от нее нужно.

Снова рык и по-настоящему человеческий взгляд на ее приподнятую руку. Понравилась? Решила откусить?

Амелия с сомнением покосилась на свое тонкое обтянутое длинным рукавом предплечье. Вряд ли оно выглядело аппетитно. Но собаки вроде как любят как раз кости…

С надеждой оглянувшись по сторонам, но так и не увидев никого, кто мог бы прийти на помощь, Мэл сдалась и опустила руки. В конце концов, она же совсем недавно мечтала отпилить их, чтобы больше не видеть шрамов на своих запястьях.

В ладонь ткнулся мокрый холодный нос, а затем сменился теплым шершавым языком. Серьезно?

Амелия растерялась, а собака снова рыкнула и красноречиво подставила мощную голову под ее руку, мол, гладь уже, чего стоишь?

Глава 21

5 лет спустя после свадьбы Эйдана и Амелии

Особняк Бриверивзов, Цинн

Сухие жесткие пальцы крепко сжали ее запястье. Амелия бросила взгляд на сосредоточенно считающего пульс целителя и отвернулась. Надоело, устала. Она будто попала в какой-то бесконечный ночной кошмар, который все повторяется и повторяется, вместо того чтобы наконец закончиться.

Впрочем, после той одной единственной неудавшейся попытки закончить этот «сон» она не пыталась. Эйдан доходчиво объяснил, что если ей удастся «улизнуть» от него таким способом, то тогда никто не помешает ему отыграться на тесте.

— Ну, милочка, пульс у вас… — Господин Досс не договорил, но этого и не требовалось. Мэл и без него чувствовала, как заходится сердце, отдаваясь эхом в ушах — словно бой барабанов.

Она ничего не ответила, так и лежала, глядя в стену. К чему говорить? Плакать? Слезы давно кончились, взамен им пришла апатия.

— Вам нужно лучше питаться, — продолжал проповедовать старик-целитель. Загремел баночками, выставляя их на столик у ее кровати. — Я оставлю снадобье, принимайте натощак дважды в день.

— Спасибо, — пробормотала Амелия. Просто из вежливости, благодарности она не испытывала. Внутри вообще было пусто. Пусто и громко — от звука «барабанов» в ушах.

— И еще. — Кровать скрипнула, когда Досс, до этого сидевший на ее краю, поднялся. Зашуршало, расправляясь, его длинное одеяние, напоминающее богато расшитую монашескую рясу. Амелия так и не обернулась, слушая, изучая стену. — Я уже говорил и скажу еще раз, леди Бриверивз. Вам следует прекратить попытки завести ребенка. — Нет, больше не больно. Наоборот, это кажется правильным. — Ваш организм не способен выносить плод. Однажды это может убить вас.

— Скажите это моему мужу, — равнодушно откликнулась Мэл.

— Я говорил. И повторю.

— Спасибо…

Досс и вправду говорил об этом Эйдану не единожды, но тот жаждал получить наследника со свойственной ему во всем маниакальностью.

Пару лет назад Амелия сама мечтала о малыше, которому смогла бы посвятить свою жизнь и подарить всю нерастраченную любовь, которая скопилась в ней за годы несчастливого брака. А потом поняла, что ребенок, рожденный в такой семье, станет не меньшим заложником обстоятельств, чем она сама. Что Мэл сможет ему дать? Поделиться своей пустотой? Так что, может, все к лучшему.

— Выздоравливайте, леди Бриверивз, — в последний раз сказал целитель и пошаркал к двери.

Только когда он вышел, Амелия отвернулась от стены и уставилась в потолок.

Пятый раз. Все повторилось в пятый раз.

Когда же Эйдану станет достаточно?

***

Она привела себя в порядок и спустилась к ужину. Муж, мрачнее тучи, сидел за столом со свежей газетой в руках. Вернувшись со службы, он не переоделся, по-прежнему оставаясь в темно-синей военной форме. Та необычайно ему шла, оттеняя цвет глаз и выгодно подчеркивая широту плеч.

Глядя на супруга, Мэл замерла на середине лестницы. За годы брака внешне Эйдан изменился лишь в лучшую сторону — возмужал. Женщины все больше провожали их пару завистливыми взглядами. На светских мероприятиях до Амелии все чаще долетали обрывки разговоров о том, как ей повезло, и о том, как бедный Бриверивз живет с такой замухрышкой, как она. Эйдан гордо задирал нос, видя направленные на него восхищенные взгляды.

Мэл подозревала, что на одном внимании к нему и на взглядах дело не ограничивалось — уж слишком часто муж оставался «на службе» на ночь. Но не ревновала. Напротив, мечтала, что однажды Эйдан выберет другую мать для своего наследника, а от нее избавится — вернув отцу как бесплодную, или же сослав в монастырь. В том, что король позволит своему любимчику расторгнуть брак в одностороннем порядке, она даже не сомневалась.

Но Эйдан по-прежнему возвращался, используя других женщин лишь как развлечение.

Она так и стояла на лестнице, впившись пальцами в перила. Да, по-прежнему красив, но как же отвратителен внутри. Если бы аура отражала не только магический дар, но и душу своего обладателя, то у него она была бы угольно-черной. А у нее? Прозрачной, должно быть, — бесцветной, как и она сама.

Эйдан почувствовал направленный на него взгляд. Отложил газету и самодовольно ухмыльнулся.

— Любуешься?

«Борюсь с рвотой», — хотелось ответить Мэл, но она привычно смолчала. Спустилась вниз, подошла к столу.

— Ты плохо выглядишь, — заметил муж, окинув ее придирчивым взглядом. — Почему коса? Знаешь же, что я люблю, когда ты поднимаешь волосы вверх.

Только прошлым утром она потеряла их ребенка, а прическа — все, что его волнует.

Амелия промолчала. Налила себе в стакан воды. Эйдан неодобрительно покосился в ее сторону, из-за того, что она не воспользовалась помощью слуг, но тоже смолчал.

— Как дела на службе? — спросила Мэл, когда молчание стало особенно тягостным.

Если бы муж снова углубился в чтение, она с удовольствием поужинала бы в тишине. Но то, что он кидал на нее взгляды и явно хотел что-то сказать, но так и не говорил, било по нервам плетью.

Глава 22

За время поездки Мэл вымоталась.

Уже были посещены два приюта для девочек, а также школа-пансион. И везде история повторялась практически с точностью: они приезжали, их встречали, воспитанницы высыпали во двор, но держались в сторонке, лишь с любопытством рассматривая спутницу знакомого им лорда. Затем Монтегрейн здоровался с главой каждого учреждения, вручал мешочек с золотом, спрашивал, как идут дела и все ли в порядке, внимательно выслушивал, обещал появиться в следующем месяце, и они уезжали.

Как там сказал Гидеон? Посмотреть на его общение с воспитанницами? Однако этого общения не было — то есть вообще: только общее приветствие и прощание, а в ответ — неровный хор голосов.

Косые, пристальные взгляды? Она следила со всем вниманием, но тоже ничего не заметила. Да, супруг смотрел на девочек, так, как оратор с помоста смотрит на толпу — вроде бы на всех и на каждого в отдельности. Ни на ком взгляда не задерживал, ни к кому персонально не обращался. А сами воспитанницы, во всех трех заведениях, либо побаивались лорда, либо были слишком хорошо воспитаны, либо, опять же, получили четкий инструктаж по должному поведению перед встречей, но напрямую к высокопоставленному гостю не обращались.

Что же искал Гидеон? Вернее, кого?

Так, в разъездах, прошла большая часть дня. Путешествовали, естественно, в экипаже, управляемом Оливером, — так долго Монтегрейн в седле бы не продержался.

С ней муж практически не разговаривал — лишь общие, ничего толком не значащие фразы. Сама Амелия не задавала вопросов. Улыбалась девочкам, отвечала на приветствия настоятельниц и директрисы пансиона, хвалила недавно сделанный ремонт (в одном из приютов) или аккуратные дворовые клумбы (в пансионе). Только в первом месте посещения, заговорив, она смутилась, но поймала взгляд спутника и его одобрительный кивок и воспрянула духом.

Итак, оставался последний приют. Тот самый — приют имени Святой Дальи, который она посещала несколько лет, пока у Бриверивза еще имелись деньги на благотворительность и желание занять жену чем-то полезным.

Приют находился на окраине Цинна, однако в одном из самых удаленных от центра и, соответственно, бедных районов города. Более того, это было единственное заведение для сирот, расположенное на территории столицы, — все остальные обретались за его воротами и относились к мелким городкам Столичного округа на подобие Монна.

Монтегрейн сидел, подперев рукой подбородок, и смотрел в окно. Мэл подмывало что-то сказать, но не находилось слов. После вчерашнего она чувствовала себя предательницей — отвратительное чувство.

И все же ей требовалась информация. А еще было по-настоящему любопытно.

— Почему девочки? — не выдержав, все-таки задала вопрос.

Монтегрейн отнял голову от ладони и повернулся к ней, оставив локоть спокойно лежать на оконной раме.

— Вариант, что девочки мне нравятся больше, чем мальчики, не рассматривали? — поинтересовался на удивление весело. Почему-то она ожидала упрека или злости в ответ на свое чрезмерное любопытство.

Но когда мужчина обратился к ней так, не смогла сдержать улыбки.

— То есть хотите сказать, что растите себе несколько сотен будущих наложниц? — поддавшись внезапному азарту, поддержала игру.

— Естественно, — усмехнулся Монтегрейн. — Когда они достигнут совершеннолетия, я как раз стану совсем старый и дряхлый, и они всей этой оравой будут носить меня на руках.

Амелия ничего не могла с собой поделать — рассмеялась.

— Ну вот видите, — съязвил Рэймер. — Сами сказали, и самой же смешно.

— Я такого не говорила! — все еще давясь смехом, возмутилась Мэл.

Он бросил на нее такой взгляд: «Ну-ну, я так и понял». И Амелия отвернулась к окну, чтобы наконец просмеяться и вести себя как подобает леди.

— Почему вы запрещаете себе смеяться? — тут же прилетел ей в спину вопрос.

И смех и правда словно ветром сдуло. Позвоночник задеревенел.

Амелия медленно повернулась. Монтегрейн в своей излюбленной и порой ужасно раздражающей манере смотрел на нее в упор.

Сперва хотела сказать, что ему показалось. Потом — что он выдумывает и наговаривает.

В итоге сказала правду:

— Это некрасиво. Леди должна вести себя достойно, а не хохотать, как крестьянка.

Темные брови супруга поехали на лоб, будто собираясь встретиться со светлыми теперь волосами.

— Вы сейчас серьезно? — спросил он осторожно, так, как говорят или с очень маленькими детьми, или с умалишенными. Амелия дернула плечом — какие уж тут манеры? — Серьезно, — вынес вердикт Монтегрейн с таким видом, будто она только что призналась ему в чем-то невероятном, например, в том, что у нее три ноги и все правые, с коленями не в ту сторону.

Что за мысли, в самом-то деле? Мэл крепко сжала губы. Это все снотворные травки, после стольких лет лишившие ее ночных кошмаров. И теперь, развеселившись раз, она никак не может взять себя в руки и не то что вести себя — думать серьезно не способна.

— Это красиво. — Голос спутника заставил ее вздрогнуть, и Амелия, не понимая, к чему относилась последняя реплика, подняла на него глаза. — Это красиво, — повторил Монтегрейн, смотря на нее в упор и не думая брать свои слова обратно. — Вы становитесь красивой, когда смеетесь. Живой.

Глава 23

Настоящее время

Монтегрейн-Парк

Новая записка от Гидеона прилетела еще через неделю: «Надеюсь, вы плодотворно провели последние дни. Даю вам еще десять дней, после чего приеду за отчетом». На сей раз даже без подписи, хотя и все тем же легко узнаваемым почерком. Сколько приговоров было подписано этой рукой?

Уже зная, что сейчас произойдет, Амелия швырнула послание в мусорную корзину, и бумага истлела прямо в воздухе, опав в емкость уже серым пеплом.

— Подонок, — прошептала Мэл, сжимая кулаки в бессильной ярости.

Плодотворно. Каждый новый день в поместье проходил плодотворнее и плодотворнее. А именно: она все больше убеждалась, что здесь живут хорошие люди.

Как-то вечером хозяйский дом снова посетил сын кузнеца. Амелия как раз вышла во двор, и Джерри, Олли и Ронни провели перед ней целое представление с собаками: кидали им палки, командовали кружиться на задних лапах, прыгать через снятое колесо от телеги, лишенное спиц. Наплевав на условности, Мэл сидела прямо на ступенях крыльца и смеялась как ребенок, аплодируя артистам.

В остальное время Амелия читала или проводила время в саду. Столько книг, столько знаний, прошедших мимо нее — и, дочитывая книгу, она с энтузиазмом бралась за следующую: учебники, научные труды, записки путешественников.

Также Амелия по-прежнему принимала на ночь травы, и кошмары больше ее не мучили, а сонливость в течение дня постепенно исчезала. Монтегрейн сказал, что снадобье травника можно принимать в течение месяца без опасений и вреда для здоровья, и, получив его одобрение, Амелия попросила Дафну и Олли съездить в Монн и купить еще одну упаковку. С чем неразлучная парочка справилась всего за час, и Мэл снова была уверена, что в ближайшую неделю не увидит кошмаров.

Тем вечером она вышла из комнаты, чтобы спуститься на ужин. Ладонь по-прежнему жгла записка Гидеона. Амелия помыла руку, держащую бумагу от главы СБ, уже трижды, однако ощущение грязи никуда не делось. К ней и правда очень терпимо относились в этом доме, а она…

Мэл как раз подходила к лестнице, когда входная дверь распахнулась, и на пороге появился Монтегрейн, как-то особенно тяжело опирающийся на свою трость.

Его сегодня не было весь день. Он даже не ездил на свою извечную рассветную прогулку верхом, а с самого утра уехал куда-то и отсутствовал в поместье весь день.

Обедала Амелия в компании Дрейдена и отметила, что тот заметно нервничал и все время поглядывал на часы, но не рискнула спросить, не длительным ли отсутствием друга вызвано его волнение.

Уехал Монтегрейн, взяв экипаж и Олли, отчего Дафна весь день печально вздыхала, сперва вызывая своим скорбным видом у Амелии смех, а затем и раздражение — казалось, весь мир ее служанки сузился до симпатичного конюха настолько, что у нее все выпадало из рук, стоило ей не видеть возлюбленного хотя бы несколько часов.

И вот, вернулись. Мэл не видела, но даже не сомневалась, что Дафна наверняка успела выпорхнуть из дома через черный ход и уже приветствует своего обожаемого Олли во дворе.

Амелия и сама бы не смогла себе точно ответить, почему томные вздохи помощницы в последнее время стали раздражать ее все больше. Правда ли девушка перебарщивала с выражением своих эмоций, или это рвалась наружу банальная женская зависть? Ведь то, что привязанность молодых людей взаимна, было заметно невооруженным взглядом.

Монтегрейн шагнул через порог, покачнулся, неловко поставив трость. Забыв обо всех предрассудках, как это случалось всегда, когда она видела человека, нуждающегося в помощи, Мэл бросилась к нему. Поддержала под локоть и, только наткнувшись на пристальный взгляд, сообразила, что сделала — он же говорил не помогать, когда об этом не просят.

Кровь прилила к щекам, и Амелия возблагодарила полутемный вечерний холл.

— Спасибо, — буркнул Рэймер. — Теперь можете меня отпустить.

И она только теперь поняла, что вцепилась в его рукав мертвой хваткой. С трудом разжала пальцы, отступила.

Взгляд упал на поврежденную ауру в районе колена. Сердце тут же сдавило жалостью. Сколько людей искалечила война, а сколько не вернулось с нее вовсе?..

Вероятно, несмотря на полумрак, Монтегрейн таки умудрился считать эмоции на ее лице. Поморщился.

— Только давайте без жалости, хорошо?

Пойманная с поличным, Мэл поджала губы. Однако подрагивающая аура продолжала притягивать взгляд. А что если?.. Она ведь не желает ему зла…

Нет, Амелия с усилием отогнала от себя безумную мысль. Шанс был, мизерный, но все-таки был. Но не имелось никакой возможности попробовать сделать все тайно. Если Монтегрейн заметит, что она что-то подливает ему в еду или питье, ей не удастся оправдаться…

— Амелия?

Задумавшись, Мэл только теперь поняла, что все еще стоит в опасной близости от мужчины и, более того, продолжает пялиться на его колено.

— Извините. — Мотнула головой, смаргивая вставшее перед глазами видение: она подкрадывается с пипеткой к стакану хозяина дома, а верный ему управляющий ловит ее и заламывает ей руки с криком: «Я поймал шпиона!»

Нет уж, никаких тайных действий.

Глава 24

3 года спустя после начала войны

2 года после отбытия Эйдана на фронт

Южный округ, Мирея

— Леди Бриверивз! Леди Бриверивз! — В комнату заглянула молоденькая девушка из городских, имя которой Амелия еще не запомнила. — Там привезли новых раненых!

— Иду, — откликнулась Мэл, оторвав голову от сложенных на столешнице рук. С переутомлением не справлялось уже и знаменитое самоисцеление Грерогеров.

Встала, пошатнулась, схватилась за угол стола. К счастью, позвавшая ее девчонка успела умчаться прочь и не видела этих унизительных полутанцев.

Пришлось подождать пару секунд, прежде чем вставшая перед глазами тьма рассеялась и Мэл смогла оторваться от стола.

Когда отправившиеся в военный поход целители перестали справляться, было принято решение переправлять раненых на юг королевства. Мирейская армия то шла в наступление, то отступала, но все еще действовала на территории противника, а ближе всего к Аренору находился как раз Южный округ Миреи.

Думал ли Эйдан, отправляя жену подальше от столичных соблазнов, что отошлет ее практически к линии фронта? Амелия сомневалась. Тогда все еще верили в успех военной кампании. Сейчас… Сейчас превосходство аренорцев стало очевидным для всех. Но король отказывался признавать реальность. Его обещающие победу речи записывали на специальные магические кристаллы и распространяли по всей стране.

Его величество Роннер Третий призывал мирейцев не сдаваться и верить в своих солдат. Призывал вступить в войско всех, кто способен держать в руках оружие или хотя бы палку (последнее заявление и вовсе вызвало у большинства подданных недоумение), благословлял идти на врага хоть с вилами наперевес, так как мечей, копий и стрел постоянно не хватало. Призывал и призывал… Его словам уже мало кто верил, но отказ теперь приравнивался к дезертирству, поэтому люди и вправду брали вилы и шли воевать. Некоторые возвращались — раненые, но большинство необученных бойцов без дара и без настоящего оружия оставались там — на поле боя.

Весь юг наполнили лазареты. Ничтожную часть средств на их обустройство выделила казна, остальное — лорд Грерогер. Роннер Третий даже выслал отцу Амелии особую грамоту-благодарность за самоотверженность и неравнодушие. Отец в приступе гнева сжег ее в камине. К счастью, кроме дочери, об этом никто не знал.

Лорд Грерогер был против непосредственного участия Амелии в лечении раненых, уговаривал заниматься поместьем, раз уж боги не дали ей наследственной силы целителя. Но Мэл настояла на своем. Ее служанки тоже не владели даром, но покинули господский дом, чтобы помогать все прибывающим и прибывающим пострадавшим. Разве могла она сидеть сложа руки?

По правде говоря, настоящих целителей в королевстве почти не осталось. Столичные аристократы держали проверенных лекарей при себе, а те, кто не имели влиятельных защитников, давно ушли на фронт, чтобы оказывать помощь на месте.

В южных лазаретах спасали жизни обычные люди — бездарные, травники и знахари. Потому-то, если кто-то с серьезными ранениями и добирался до Южного округа, не сгинув в пути, тут разве что получал последний приют. Это великий королевский целитель Досс умел остановить любое кровотечение одним щелчком пальцев. Увы, сушеные травки творить чудес не могли…

Мэл покинула пристройку, в которой отдыхала, и направилась в само здание лазарета — огромный опустошенный амбар, заставленный теперь самодельными койками для больных. В нос тут же ударил запах крови, мочи и пота. Работающие здесь пытались следить за чистотой, но рук не хватало, а раненые все поступали и поступали.

Амелия перекинула косу через плечо, завязала на поясе фартук и направилась к распахнутым дверям бывшего амбара, куда только что прибывшие солдаты заносили раненых — кого на настоящих носилках, кого на самодельных, из палок и покрывал, а кого и вовсе завернутыми в обрывки палаток.

— Леди Бриверивз. — Склонил перед ней седую голову Седдик, местный главный «целитель», фактически же пожилой сельский знахарь, лучше других умеющий шить раны и ампутировать конечности в случае необходимости.

Амелия только отмахнулась от официального приветствия — не до расшаркиваний.

— Сколько? Есть тяжелые? — спросила быстро.

К слову, Мэл только показалось, что отец был против, когда она решила участвовать в уходе за ранеными. По-настоящему воспротивился он потом, когда увидел, в каком состоянии дочь возвращается домой. Даже пытался запрещать, но только не преуспел.

— Два десятка, — отчитался Седдик, встретился взглядом со стоящим рядом с ним солдатом в потертой форме с неаккуратной заплаткой на рукаве и повторил тверже: — Два десятка. Трое — на грани.

— Сейчас приготовим все необходимое, — пообещала Амелия. — Лиззи, за мной!

Топчущаяся за спиной Седдика светловолосая девушка с таким же линялым фартуком поверх платья, как у Мэл, понятливо закивала и побежала в «операционную» — угол амбара, отделенный от основного пространства «стенами» из простыней.

Пока Амелия, высоко подвернув рукава, тщательно мыла руки в заранее приготовленном тазу, Лиззи достала из ящичка, для удобства прибитого к стене, большой стеклянный шприц и бутылку из непрозрачного стекла. Извлекла на свет флакон со спиртом, протерла иглу.

Глава 25

Кристис по-хозяйски ввалился в кабинет незадолго до ужина. Волосы взъерошенные, будто кто-то от души его за них потаскал, глаза горят.

— Ну и где ты пропадал весь день? — бросил Рэймеру обвинительно и плюхнулся в кресло для посетителей. Подумал мгновение и снова вскочил, пересек помещение и застучал посудой в серванте, наливая себе выпить.

Наблюдая за ним, Монтегрейн отложил перо и подпер подбородок ладонью.

— Ездил в Монн.

— Чего не позвал? — буркнул друг, взвешивая в руках две бутылки: одну с янтарной жидкостью, вторую — с темно-красной, — решая, какую выбрать.

Рэймер хмыкнул.

— Не стал мешать вашим боевым действиям с Ланой. Матушка Соули сказала, что вы разнесли половину кухни.

Резко обернувшийся Дрейден закатил глаза.

— Всего-то разбили несколько тарелок!

— Возместишь из своего жалования.

— Угу, — отмахнулся друг. Судя по всему, посуда — последнее, что его волновало. Налив таки янтарной жидкости в свой бокал, Кристис поставил на место вторую бутылку и прикрыл стеклянные дверцы. Вернулся в кресло и сделал большой глоток. — Бешеная баба! — поделился с чувством.

Рэймер не сдержал смешок, за что получил возмущенный взгляд.

— Женись, — посоветовал Монтегрейн на полном серьезе.

Он знал друга уже много лет, и тот не отличался разборчивостью в связях. Хорошо подвешенный язык делал его крайне привлекательным в глазах слабого пола. Проще говоря, женщины вешались на него гроздьями. Чем Дрейден бессовестно пользовался и ни капли не расстраивался, когда одни скоротечные отношения сменялись другими, а место блондинки в его постели заменяла брюнетка, а вместо брюнетки — рыжая.

Отвергнутые поклонницы слали ему гневные письма, рвали друг дружке волосы, а одна и вовсе как-то раз притащила к воротам дома дохлую ворону, то ли как символ своего разбитого сердца, то ли как намек на то, что месть брошенной женщины будет страшна.

К слову, после той мертвой птицы Рэймер строго-настрого запретил другу таскать своих пассий в его дом. Хочет развлекаться — пожалуйста, но за пределами Монтегрейн-Парка.

Тогда-то у Кристиса и завязался роман с Ланой. Видимо, отсутствие других любовниц в его спальне девушка сочла добрым знаком и намеком на верность. Однако, как ни странно, Дрейден и правда вновь начал ночевать в доме.

И вот вторую неделю — разлад. То они демонстративно друг друга игнорируют, то испепеляют взглядами, теперь вот начали бить посуду. Тем не менее любвеобильный Кристис не бежал искать Лане замену, а это говорило о многом.

— И ты туда же, — откликнулся Дрейден и на сей раз опустошил содержимое бокала залпом. Скривился. — Так просто я не дамся.

— Угу, — покивал Монтегрейн, мысленно делая ставку на следующую осень — больше пары месяцев друг вряд ли продержится.

Кристис обиженно зыркнул на него из-под упавшей на глаза кудрявой челки.

— А все твоя женушка, между прочим. — Собравшийся было перейти к делам поместья и предоставив Дрейдену самому разбираться с сердечными проблемами, Рэймер заинтересованно вскинул голову. — О, смотрите-ка, — не преминул отметить Крист, — встрепенулся! А она мне, можно сказать, жизнь поломала!

Дрейден, конечно, тот еще театрал, но в эту разыгранную им драму не верилось совершенно. Амелия вмешалась в их личные отношения с Ланой? Да из нее слова лишнего не вытянешь, пока как-нибудь не спровоцируешь.

— И что же такого она ей сказала? — поинтересовался, даже не пытаясь скрыть скептицизма в своем голосе.

— Сказала… — проворчал Дрейден. — А вот понятия не имею, что она ей сказала! Наверное, посоветовала блюсти себя до свадьбы! — На сей раз Рэймер даже не пытался сдерживать смех — все было слишком уж абсурдно. — Вот как застала нас на той неделе в столовой, так и началось!

Смех Монтегрейна резко оборвался.

— Где, прости, Амелия вас застала? — уточнил опасно ласковым тоном, отчего Дрейден поспешно захлопнул рот, сообразив, что сболтнул лишнего.

— В столовой, — буркнул, потупившись. — В малой. После ужина. — Приподнял голову, увидел, что друг все еще смотрит на него в упор, и возопил, защищаясь: — Да откуда я знал, что она еще не спит?!

Но Рэймер не смягчился.

— Тебе спальни мало? — голос прозвучал жестко.

Амелию всякий раз пробивает нервная дрожь, стоит к ней кому-либо оказаться с ней слишком близко. Забывается только тогда, когда берет на себя роль сестры милосердия. А помня о странных пристрастиях Эйдана и о шрамах на ее запястьях, выводы сделать несложно. Так что Монтегрейн справедливо предполагал, что вряд ли Амелия спокойно восприняла случайно увиденную ею эротическую сцену. И эта мысль вызвала раздражение.

— Так получилось, — пристыженно проворчал друг. — Я, между прочим, извинился.

— А если бы зашла Дана?

Младшей дочери матушки Соули только четырнадцать. Додумались!

— Ты прямо как Амелия, — буркнул Дрейден.

— И она была права, черт тебя подери! Тебе самому, что ли, тринадцать, что не можешь держать штаны застегнутыми, пока не доберешься до личных комнат?!