Забрать ее душу (ЛП)

44 Рэй

Бог звал меня по имени.

Голос, звучащий в темноте, на холоде, оказывающий свое едва уловимое воздействие на мой череп, не просто звал меня, но и призывал, требуя, чтобы я ответила. Это был голос, который я слышала месяцами, тот, что преследовал меня в моих снах, в кошмарах. Теперь он звучал громче. Он был близко.

Я не могла проснуться, но и не могла заснуть по-настоящему. Я была заперта в своем собственном теле, безмолвно крича, когда услышала движение вокруг себя, когда почувствовала укол иглы в руку. Они держали меня без сознания, делали беспомощной. Казалось, прошла вечность… или, может быть, всего несколько часов.

Все, что я знала с уверенностью, от которой холодел каждый дюйм моего тела — это то, что я умру.

Какое бы лекарство они мне ни дали, оно помогало мне успокоиться, но паника никуда не делась. Я знала, что каким-то образом должна бороться. Мне нужно было вернуться к Леону.

Я должна надеяться, что Леон выжил.

Постепенно я начала понимать, что снова могу двигать пальцами ног, затем кистями рук и, наконец, глазами. Я лежала на чем-то твердом и гладком; металлическом, возможно, на металлическом столе. Мое тело было пристегнуто ремнями и что-то натянуто мне на голову, так что, даже когда я открыла глаза, все, что я могла видеть, была темнота.

Паника, сдерживаемая теперь уже исчезнувшим действием успокоительного, нахлынула на меня, и я начала кричать. Я боролась с удерживающими меня ремнями, но это только изнуряло меня, когда я прижималась к чему-то столь неподвижному. Мгновенная дрожь в конечностях подсказала мне, что прошел как минимум день, а возможно и больше — с тех пор, как я в последний раз ела. От крика у меня перехватило дыхание, поэтому я замолчала, но адреналин бурлил во мне болезненными всплесками, мое тело покалывало, сердце бешено колотилось, мой режим «Сражайся или беги» был активирован без возможности сделать ни то, ни другое.

Я повернулась и поняла, что на мне все еще была вся моя одежда, включая сапоги, в которые все еще был засунут мой кинжал, прижимаясь к моей лодыжке. Моего телефона больше не было в заднем кармане, но зажигалка все еще была там, и, если я не ошибалась, страница, вырванная из гримуара, тоже была там.

Надежда все еще оставалась. Я не могла сдаться сейчас. Я все еще была вооружена. Мне просто нужно быть терпеливой…

Но надеяться и проявлять терпение становилось все труднее с каждой секундой.

Послышался скрип, и где-то вдалеке хлопнула дверь, за которой последовали тяжелые шаги. Шаги приближались… ближе…раздался тихий звуковой сигнал от нажатия цифр на клавиатуре… и дверь, которая открылась следом, прозвучала так, как будто она была прямо рядом со мной.

— Пришло время, Рэйлинн. Ты не спишь?

Голос был незнакомым; это был не Джереми. Я тут же снова начала сопротивляться, вырываясь из ремней, которые удерживали меня.

— Помогите мне! Помогите мне, пожалуйста, пожалуйста, он собирается убить меня, пожалуйста…

Голос рассмеялся мягко, с упреком, как будто то, что я сказала, было глупостью.

— Тебе не нужна помощь, Рэйлинн. Ты будешь покоиться с Богом. Это радостный день.

Холодный, тошнотворный ужас пронзил меня.

— Нет, нет, нет, ты не можешь, пожалуйста…

На мне были чьи-то руки, металл сжал мои лодыжки и защелкнулся — что-то вроде кандалов. Одно запястье расстегнули, чтобы быть пристегнуть металлическими наручниками к другому. Я продолжала сопротивляться, но я все еще была полностью скована, когда ремни были сняты и меня перекинули через твердое плечо, сильные руки несли меня вверх по лестнице, через другие двери и, наконец, наружу.

Свежий воздух принес облегчение, даже несмотря на матерчатый мешок, который они натянули мне на голову. Несколько капель холодного дождя, упавших на мою кожу, успокоили меня, и я, наконец, перестала сопротивляться. Мне нужно было беречь силы. Стрекотали сверчки, заработал автомобильный двигатель — открылась еще одна дверь, и меня втолкнули через гладкие кожаные сиденья в теплый салон какого-то большого автомобиля.

Когда мы начали двигаться, меня снова охватила та же паника «сражайся или беги». Я должна сохранять спокойствие, я должна. Я пыталась следить за поворотами автомобиля, я пыталась считать минуты, как будто это могло помочь мне понять, куда мы едем. Кто бы ни был со мной в машине, он молчал; из стереосистемы играл Chopin, что успокоило бы меня, если бы я не была так уверена, что меня везут на верную смерть.

Воспоминание о Леоне, лежащим окровавленным на земле, преследовало меня. Он был, безусловно, самым сильным существом, которое я знала, но как даже демон мог исцелиться от этого? Даже в конце, даже когда у него не осталось сил, он все равно пытался отбиться от них.

Я чуть плотнее вжалась в сиденье, сдерживая слезы. Если бы он был жив, пришел бы он за мной? Или Джереми его тоже куда-то привязал, снова поработил, вернул в ту ужасную бетонную комнату, которую он так сильно ненавидел? Или Джереми оставил его там умирать медленно и в одиночестве, без сил, чтобы снова подняться?

От этих мыслей мой пустой желудок скрутило узлом, и, несмотря на все мои усилия, слезы потекли по моему лицу, намочив ткань у меня на голове.

Мы ехали так долго, что я чуть не задремала, ослабев от голода и дрожи. Дождь уже лил, барабаня по машине снаружи, когда мы наконец остановились. Двигатель выключился, и меня снова охватила паника. Я уже начала вырываться, когда двери начали открываться, и кто-то потащил меня наружу, чтобы снова перекинуть через плечо.

Я закричала так громко, как только могла. Я кричала, билась, сопротивлялась до тех пор, пока металл на моих запястьях и лодыжках не врезался в кожу — все это было бесполезно. Меня несли сквозь дождь, в воздухе витал тяжелый запах сосен и влажной земли. Затем донесся запах дыма, похожий на костер, а затем звук открываемой двери, скрежет дерева по дереву.

Послышался ропот голосов, но они внезапно смолкли. На мгновение мне показалось, что я падаю, но вместо этого меня осторожно опустили на пол, подогнув под себя ноги, и сняли мешок, закрывавший мою голову.

Я быстро заморгала, пока мои глаза привыкали, рассматривая пыльный деревянный пол подо мной, разбросанные вокруг листья, тусклый свет — это место было знакомым. Я подняла голову, и мое сердце словно сжалось в кулак. Я стояла на коленях в конце церковного нефа, глядя вниз на две длинные шеренги фигур в белых плащах и масках из оленьих черепов. В конце двух рядов, между ними, стоял Джереми в своем белом костюме. Он стоял перед кафедрой, уставленной зажженными белыми свечами, с которых стекал воск, украшенный знакомыми маленькими безделушками из рыбьих костей и веточек.

Они вернули меня обратно в церковь Святого Таддеуса. Дождь лил сквозь разбитый потолок наверху, собираясь в лужу позади ряда молчаливых зрителей. Я попыталась встать, попыталась отползти назад — только для того, чтобы наткнуться прямо на ноги человека, который меня привел. Он был в капюшоне и плаще, как и остальные: безликий, совершенно безразличный к тому, что я снова начала кричать. Я боролась с ним, пока он заставлял меня идти между рядами фигур к Джереми. Он безмятежно наблюдал за всем этим, единственное улыбающееся лицо среди стольких черепов, почему-то самое жуткое из всех.

— Ты не можешь этого сделать!

Меня заставили опуститься на колени у его ног, мой охранник удерживал меня, а затем запрокинул мою голову назад, так что я была вынуждена посмотреть в лицо Джереми. Спокойное выражение лица, полное отсутствие каких-либо эмоций — с таким же успехом он мог смотреть на жука, боровшегося у его ног. У меня слишком пересохло во рту, иначе я бы плюнула ему в лицо.

— Отпусти меня, Джереми.

Я задыхалась, мой голос охрип от борьбы и недостатка воды.

Он просто покачал головой.

— Все почти кончено, — тихо сказал он. Затем, громче:

— Братья и сестры, это почти конец! Наша долгая борьба, кульминация нашей преданности — перед вечностью верной преданности нашему Богу. Наступил конец эпохи Человека. Этой нашей последней жертвой мы возвращаем Землю Богу.

— Возвращаем Богу, — в унисон пробормотала толпа. Джереми повернулся к восковому алтарю позади себя, а когда снова повернулся ко мне, в руках у него был тонкий нож. Он присел на корточки и прижал кончик ножа к моему подбородку.

— Теперь мне нет необходимости причинять тебе ненужную боль, Рэйлинн, — сказал он тихо, так тихо, что только я могла услышать.

— Но если ты будешь сопротивляться, если будешь суетиться, этот нож может выскользнуть, и все будет намного хуже, чем должно быть.

— Пошел ты, — прошипела я, а затем заорала.

— Пошел ты! Пошли вы все к черту!

Джереми терпеливо улыбнулся, затем грубо схватил меня за рубашку, разрезав ее ножом так быстро, что острый кончик задел мою плоть, оставив длинную тонкую полоску сочащейся крови на моей груди. Хватка моего охранника усилилась, когда я начала извиваться, протестуя, когда Джереми схватил мой лифчик и разрезал его тоже, оставив мою грудь обнаженной, а порванную одежду свисающей с плеч.

По моей коже побежали мурашки. Я уставилась на него, когда он ухмыльнулся мне, и попыталась отпрянуть, когда он протянул руку и щелкнул по одному из моих нежных пирсингов в сосках.

— Как мило, — передразнил он. — Я знал, что в тебе есть что-то ненормальное. Это реально хреново, Рэй. Мы могли бы так весело провести время, но…

Он пожал плечами.

— Ты обещана другому. Жаль, что я не могу тебя оставить.

Я была обещана другому, но это был не он, и не его злой Бог. Он снова поднял нож и прижал его к моей коже. Я задержала дыхание, в голове стало легко, когда я попыталась игнорировать боль, тянущее жжение от того, что он резал меня.

— Доминус дедит, Доминус абстулит, — сказал он, и толпа вторила ему: — Доминус дедит, Доминус абстулит!

Я старалась не смотреть вниз, но ничего не могла с собой поделать. Вид крови, струящейся по моей коже, заставил мое зрение затуманиться. Но я не собиралась кричать, не собиралась доставлять ему чертово удовольствие, зная, что это больно. Линии и круги, руны, язык, который я не могла понять — он выгравировал их все на моей коже, точно так же, как я однажды нарисовала тот круг призыва на этих половицах. Теперь казалось, что это было так давно. Целая вечность.

Тогда я думала, что непобедима. Думала, что моим величайшим приключением будет поймать призрака на камеру.

Но теперь никто не поверил бы в то, что я видела. Никто бы не поверила, что все это так скоро закончится.

Джереми встал и, глядя на меня сверху вниз, слизнул мою кровь с лезвия своего ножа и улыбнулся.

— Братья и сестры, пришло время. Освободите ее от цепей, чтобы она могла идти к Богу.

Мой охранник схватил меня за руки, когда другая фигура в маске подошла и освободила мои запястья и лодыжки. Свобода возобновила мою борьбу, но из-за голода, обезвоживания и потери крови моя борьба была слабой. Меня подняли на ноги и заставили идти, Джереми шел следом; между рядами фигур в белых плащах, которые сомкнулись и последовали за нами. Из дверей часовни, под дождь, в лес. Поднимаюсь по узкой тропинке между деревьями, абсолютное молчание тех, кто следует за мной, пробирает меня до костей.

Тропинка выровнялась, и там, на склоне холма, среди деревьев, виднелись старые деревянные балки шахтного ствола. Вокруг него было развешано еще больше безделушек из рыбьей кости, слова, которые я не могла прочесть, были выгравированы на дереве входа. Джереми взял меня за руки и отвел от охранника. Его последователи в масках собрались вокруг, наблюдая, как он тащит меня ко входу, и казалось, что сам лес затаил дыхание.

Шахта была темной, уходящей вниз, в пустоту. Я стояла на краю, прижимаясь спиной к Джереми, и качала головой.

— Пожалуйста, — прошептала я. — Не надо. Не делай этого.

Я вздрогнула от прикосновения его дыхания к моему уху.

— Прощай, Рэйлинн. А теперь иди к Богу.

Он толкнул меня вниз, в темноту.