Зачем я ему?

Глава 8

Снова утро, снова учеба, первая пара в 8.30, но сегодня можно чуть подольше поспать, от Машкиного дома до универа пара сотен метров. Вчера я долго не могла уснуть, Епифанцева уже сопела под боком, а я все прокручивала в голове свое свидание с Вороновым. После той аварии я думала, что пройдет много-много лет прежде, чем смогу посмотреть на парня как на парня. Конечно, я общалась и общаюсь с мужчинами, но вижу в них лишь функцию: «Подайте вон ту коробку, пожалуйста» или «Не знаешь, что задали по английскому?».

А вчера… Вчера мне было непривычно и… хорошо. Я просто разговаривала с ним, смотрела в глаза и видела… интерес. Я ему интересна, и это меня не пугало. Он мне интересен, я на какое-то время забывала, каким пресыщенным мерзавцем он может быть. Его внимание казалось искренним. Словно я ожила, и на душе стало теплее.

Я не до конца понимаю, что испытываю к Артему. Влюбленность? Однозначно, нет! Я знаю, что такое любовь – она лишает разума, порабощает, поглощает, ты просто перестаешь существовать, тебя нет, и ты – везде. И любовь видишь везде – в любимых глазах, в жестах, в улыбке, в словах, в каждом движении. Нет ничего, кроме любви…

Я не люблю Артема, никогда не полюблю, ни его, ни кого-то другого. Невозможно ведь любить двоих. Ведь так?

Артем мне нравится, с ним было хорошо, я благодарна ему. Не знаю, какой у него может быть интерес ко мне, но больно он точно не сделает, не разобьет сердце и вряд ли разочарует. Жаль, что такие парни не умеют дружить…

– Ты там застряла? Мне тоже надо!

Ванная у Мани хоть и большая, но совмещенная с туалетом.

– Все, выхожу, – еще раз ополоснула лицо и поспешила к двери. Машка внимательно меня оглядела.

– Как спала? Что-то ты бледная…

– Маш, я всегда бледная. Это же я. Спала нормально. Пойду завтрак приготовлю. Омлет, йогурт, бутерброды… Ты что будешь?

– Омлет и кофе. Молока много не лей, – и уже из ванной: – Варь, ты не рассказала вчера про Леднева.

– А что про него рассказывать?

– Не зли его. Он ведь явно не допустит, чтобы ты была в его тусовке вместе с Вороновым.

– А я знаю. Когда ты пропала, я тогда у него в «Лилии» спрашивала про тебя. Так Айс велел мне больше не ошиваться рядом.

– Вот и не подходи к нему, – Машка успела выйти из ванной и уже стояла рядом. – Он в порошок сотрет тебя, меня, любого в этом универе… особо не напрягаясь. Такую жизнь веселую устроит, что бег от охраны на морозе покажется легкой…

– Почему ты его боишься? Он тебе что-то сделал? – Я сомневалась, что подруга ответит.

– Сделал… не мне… Но я не обольщаюсь. И до меня дойдет…

Машка мрачно уставилась в точку на окне, не замечая чашку с горячим кофе в руке.

– Так может в полицию пойти? – сказала и тут же поняла, какую глупость ляпнула. Вон, когда Полянского искали, по одному щелчку Леднева съехались…

– Молчи лучше и не лезь. Я сама решу с ним…

Ну да, конечно. Решишь.

– Может, все-таки расскажешь? Я могла бы…

– Ты Воронова отшей деликатно и заведи себя парня-ботаника!

– Не думаю, что он ко мне еще подойдет…

На улице сегодня заморозки. Лед хрустит под ногами, скользко. Хорошо хоть идти недолго. Шли молча и к больной для Машки теме больше не возвращались. Но мне очень хотелось выяснить, что тут, к черту, происходит… Я знала про всех ее парней, график ее «красных дней», как она изводила своего отца, как дважды сбегала из дома, но ее возвращали. Я была в курсе ее тактических планов по скорому замужеству… но Айс?.

– Ну как, Барсукова, все прошло, а? Тебя, наконец, осчастливили?!

Молчу и иду дальше. При Епифанцевой девчонки меня редко доставали, а тут, как назло, одна: Маню задержали после пары социологии. Ей, похоже, придется переписывать последний реферат. Ведь не глупая же, так зачем было «сдирать» из интернета?

– Варюха, как жизнь? Жду тебя в пятницу в «Пятнице»!

Да что же это такое!? Останавливаюсь и сбрасываю с плеча руку Зотова.

– Вряд ли, у меня дела, – говорю я куда-то в бок, ускорив шаг. А ведь не отстает…

Ура, туалет! Женский!

О, нет! Лучше я б осталась с придурком!

В школе женский туалет выполнял массу «непрофильных функций». Здесь домашние девочки превращаясь в оторв. Здесь пили, курили, кто-то даже кололся. Здесь случался первый и не первый секс. Здесь ругались, мирились, дрались, делились прокладками, колготками, презервативами, сигаретами и даже списывали домашку… Все самое важное происходило здесь.

Что, и здесь также? Передо мной стояла Лара, та породистая блондинка, которая устроила разборку вчера в читалке. Она была не одна, рядом стояла рыжая Катя.

Не знала, что она вернулась. Интересно, а Полянский? Они хоть что-то помнят? Знают, кто на них напал?

– Тебе неприятности нужны? Я, что, неясно выразилась? – блондинка шла на меня. – Ты, шваль, красивой жизни захотела?

Дальше полился такой отборный мат, что я чуть не присела, было бы на что. Стою и молчу. Никогда не знаю, что сказать, что сделать, как себя вести, когда на меня вот так кричат, оскорбляют… Умом понимаю, что надо защитить себя, сказать в ответ что-то умное, едкое, такое, чтобы от меня отстали и побоялись впредь подходить. Но я стою и молчу.

– …Поэтому ходи и оглядывайся по сторонам теперь!

Идет на меня, больно толкает плечом так, что я оступаюсь и едва не падаю на пол.

– Дешевка!

Еще одно обидное слово, я едва сдерживаю себя, чтобы не ударить. Лара здесь хозяйка. Ни с ней, ни с рыжей Катей в стенах универа никогда ничего не случится. В отличие от меня. А если что случится, то поверят им.

– И передай подружке, увижу ее рядом с Максом… – договаривать Катя не стала, в туалет зашли какие-то девчонки. Да и что договаривать-то, и так все очевидно.

Едва не опоздала на пару, даже Епифанцева была уже в аудитории. Я зря надеялась, что от меня отстанут: пока шла по рядам со всех сторон доносился шепот и еле сдерживаемые смешки. Сходила, называется, на свидание. Чувствую себя, как на арене, но не цирка, а Колизея. Вот-вот все зрители дружно повернут большой палец вниз…

– Ты где была? Я тебе писала, – Машка сердита, бесится, когда меня нет рядом или не знает, где я. И почему-то не всегда понимает, что я тоже могу злиться, когда она непонятно, где и с кем зависает. Отвечать не стала, быстро открыла тетрадь и приготовилась записывать за преподавателем.

– Attention, please. It’s time to speak about…

Поговорить нормально с Машкой удалось только после пар. Я не стала рассказывать во всех деталях, что произошло. Упомянула лишь, что Катя с Максом вернулись.

– Надеюсь, ты не собираешься продолжать ходить за Полянским? – Меня мало волновали угрозы Рыжей, куда больше беспокоил сам Полянский и его друзья. В особенности – один его друг.

– Не собираюсь, можешь не волноваться. Других забот хватает.

Я промолчала, и разговор сам собой прекратился. Каждый думал о своем: я – о предстоящем первом рабочем вечере в баре, у Епифанцевой на уме была очередная тусовка.

К своим 19 годам я успела сменить немало работ и подработок, я писала и редактировала, разносила документацию, продавала мороженое в парке… А вот официанткой как-то еще не приходилось. Странно? Наверное, дело в бабушке, точнее в ее отношении к подобным заведениям и людям, которые там работают. Она не была ханжой, многое мне позволяла, но в такие места меня никогда не пускала. Понятно, что я была маленькой тогда, но будь даже взрослее, вряд ли бы одобрила мой поход туда. И уж тем более была бы против моего решения там работать.

Мне лет 10, мы идем с кладбища, каждый год в этот день я приношу цветы на могилы родителей. Я почти их не помню, иногда мне снится высокая красивая женщина с длинными волосами и очень доброй улыбкой. Я знаю, что это моя мама, их с отцом фотография стоит на тумбочке рядом с диваном. Однако воспоминания такие расплывчатые… Вот мы на детской площадке, здесь много детей… Мама, рядом какая-то красивая тетя, я бегаю с какими-то детьми… Мы смеемся…

Отца не помню совсем. На фотографии с мамой стоит невысокий лысеющий мужчина в очках и с уже заметным пивным животиком. Он немного ниже мамы, но дело не в росте или лысине, просто я не могу поверить, что у этих людей есть что-то общее, что у них семья, ребенок…

Я не сразу поняла, что меня так смущает в этой фотографии. Лишь когда у меня появился первый в моей жизни друг, и, сидя у него дома, мы рассматривали свадебный альбом его родителей, я, наконец, осознала, в чем дело. Я не видела радости на этой фотографии. Мама улыбается, но улыбка какая-то вымученная, ненастоящая что ли. Стоит прямо, как будто одна, сама по себе. А папа… Папа держит ее за руку и улыбаясь смотрит на нее. Робко как-то смотрит, снизу вверх. Бабушка говорила, что это единственное фото, которое осталось от родителей, остальные потерялись при наших переездах. Я храню эту фотографию всю жизнь, больше у меня нет ничего от них. Нет, вру. Конечно, есть. Я есть. Я – папина копия: те же темно-русые волосы, высокий лоб и широкие скулы. Только глаза мамины, светло-зеленые и форма точно такая же. Поэтому всем, кто видел фотографию моих родителей, кажется, что я больше похожа на нее, но это не так.

Та же карточка и на могиле, их похоронили рядом… Каждый год мы приходим сюда, могилы всегда ухожены, если так можно сказать. Я знаю, бабушка дает деньги сторожу, он присматривает… У нас никогда не было много денег, но она платила, а сама никогда не прибиралась там и меня не пускала. Я хотела спросить почему, но в детстве побаивалась, а потом уже не успела. Мы просто сидим молча на скамейке, она никогда не разговаривает с ними, как это делают многие на кладбище. Просто смотрит в одну точку, потом кивает мне, и мы идем на автобусную остановку, чтобы уехать в свой город, где сейчас живем. Каждый год одно и то же, выверено до последнего жеста… И только сейчас все было по-другому.

Мы проходим мимо какого-то здания, вокруг него много людей. В прошлом году тут была кафешка, а сейчас… сейчас – бар-ресторан «Магнолия». Мне мало лет, я никогда не была в таких местах. Но даже я понимала, что на ресторан это заведение не тянет. У входа стояли, пошатываясь, какие-то мужчины: они громко смеялись, обнимали женщин. Рядом на летней веранде сновали официанты.

Бабушка презрительно сощурилась: «Варя, пойдем быстрее, нечего нам тут смотреть».

Мы ускорили шаги. Вдруг за спинами раздался звук шагов – кто-то догонял нас. Я помимо воли обернулась. Передо мной стоял высокий мужчина в помятом пиджаке, рубашка явно несвежая, от него пахло табаком и алкоголем. Он посмотрел на меня, усмехнулся и перевел глаза на бабушку.

– Что, грехи все замаливаем? Никак не замолим?! Так поздно уже, не воротишь… – он хотел еще что-то добавить, но тут рядом с ним появилась официантка из бара.

– Пойдем, Сереж, пойдем, – обдала нас недобрым взглядом. – А вы идите, куда шли.

Я сжала плечи: с бабушкой так никто не разговаривал. Она у меня была высокой, дородной, а голос у нее… Даже пьяницы, что с нашим домом рядом жили, как слышали ее, тут же перемещались к соседнему подъезду. Я ждала, что она сейчас как гаркнет! Но нет – просто поджала губы, взяла меня за руку и потащила к остановке. А уже вечером, дома, строго-настрого запретила подходить мне к таким местам. И той дорогой, когда мы приезжали на кладбище, больше не ходили.

– Заходи, Варь. В общепите работала прежде?

Вадим, улыбчивый парень, заместитель управляющего баром. На вид ему лет тридцать, но на голове уже заметна проплешина. Молча мотаю головой.

– Не страшно, подойди к Вике, – кивает в сторону высокой полной блондинки. – Она введет в курс.

Следующие четыре часа пронеслись, как один миг. Тяжелый, выматывающий и крайне нервный миг. Обслуживать клиентов мне не доверили, поэтому я то бегала с тряпкой, быстро протирала столики, за которые уже садились новые посетители, то помогала официантам уносить грязные тарелки и бокалы, то приносила и уносила счета на оплату. Ближе к десяти меня отправили помогать бармену. Мне кажется, я никогда так не уставала – еле держусь на ногах. Вокруг – толпы людей, шумно, играет музыка… Какой контраст с «Лилией», просто другой мир. Мне нравится, действительно нравится здесь, так много работы, что совершенно не успеваю уйти в свои мысли.

– Так, на сегодня все. Держи меню с пояснениями плюс регламент работы и еще вот это: почитай. Завтра должна все знать. У нас тут строго. А теперь домой, далеко живешь? – Вадим не выглядел уставшим, хотя тоже весь вечер был на ногах.

– Полчаса на автобусе. Ничего, доеду.

– Давай, ребята тебя до остановки проводят. Охрана не позволяет кучковаться рядом с баром, но вот чуть дальше, во дворах… Короче, одевайся. Завтра в 6 приходи. Пока, – он подозвал невысокого плотного парня – кажется, его звали Слава – и велел проводить меня.

Уже дома, еще раз переживая весь этот суматошный день, я вспомнила, что первый и последний раз нормально ела утром у Машки. Вика предлагала в баре перекусить, но было некогда и от обилия новых эмоций есть совершенно не хотелось. Зато сейчас пустой желудок завыл сиреной, и нужно было ее отключить. Поедая бутерброд с сыром в двенадцатом часу, я вспомнила еще одну важную вещь – я не видела сегодня Артема.

Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю Воронов так и не появился. Спросить, где он, мне было не у кого. Да и кто бы мне ответил? Лара больше меня не задевала, лишь глядела злобно, когда пересекались в коридорах, на лестницах. Она правда считает меня своей конкуренткой?! Смешно и даже лестно. А вот Зотов с дружками так и не могли успокоиться.

Закончилась пара у Мегеры, и я, как обычно, собирала конспекты, перекидываясь фразами с Епифанцевой. За последнюю неделю она ни разу не пропустила Оксану, хотя прежде в любви к теории литературы замечена не была. Ведет себя предельно корректно, записывает все за преподавателем, в споры с ней не вступает. Та тоже перестала задирать Машку. Похоже, у них какое-то перемирие, но явно ненастоящее. Пару раз замечала, как Мегера бросала на Епифанцеву такие взгляды, что было очевидно: жизни долгой и счастливой она моей подруге явно не желает.

Мы уже были у двери, как дорогу вдруг перекрыл Зотов. Встал так, что плечом оттеснил от меня Машу. Навис надо мной, а я чувствую, что вот-вот начну задыхаться. Не могу выносить, когда люди ко мне так близко подходят.

– Что-то ты грустная такая, Варь. Тебе развеяться пора уже. Зависнем вместе в пятницу, м?

Меня уже внутренне трясет – и дня не проходит, чтобы он не упомянул о вечеринке. Неужели понять никак не может, что никуда я с ним не пойду ни в пятницу, ни в субботу. Никогда.

– Так, Зотов, вали давай. – Машка бесцеремонно отодвинула парня ближе к двери. – И не лезь больше, не котируешься тут, вообще никак.

– Тебе-то что? Ревнуешь? – Зотов оскалился. И ведь даже не стебется, самовлюбленный идиот.

На мое счастье разговор прекратился сам собой – в аудиторию стали заходить юристы. Среди них не было Артема, зато прямо перед Зотовым возвышался Айс. Взял его за плечо и слегка отодвинул от меня. Забавно наблюдать, как под внимательным взглядом Леднева наш доморощенный альфа-самец словно сдувается и принимает свой истинный облик – обычного пацана с кучей комплексов и обид.

– Молодые люди, позвольте пройти, – Мегера – хотя нет, сейчас, конечно, она никакая не мегера, а прелестная молодая девушка – внимательно смотрит на студентов. Айс молча отодвинулся, давая Оксане выйти из аудитории. А та стоит, не сводит с него взгляда, словно хочет чего-то еще. Машка, как и я, наблюдающая за этой сценой, закатила глаза, потом схватила меня за руку и потащила в коридор.

– Ты видела? Нет, ты видела? – я в таком восторге, что размахиваю руками перед лицом Епифанцевой. Никогда бы не подумала, что могу обрадоваться присутствию Леднева, от него всегда холодом каким-то веет, надменностью.

– Как Зотов стушевался, или как Мегера пожирала глазами Айса? – Машка повернулась ко мне и внимательно смотрит. Как-то слишком часто она стала серьезной в последние недели…

– Первое. Маш, он за эти дни меня допек так, что готова была уже врезать ему. Как ко мне приставать, так он герой, а с Айсом точно побоялся бы связываться. Тебя, кстати, Леднев больше не достает?

– На удивление нет.

– Может, все-таки расскажешь, что у вас там происходит, а?

– Не начинай!

Ну вот, снова-здорово! Не могу я вот так долго терпеть и не знать, что с близким человеком происходит. Хоть к Ледневу подходи. Что он там говорил? Что дела в пекарне Машиного отца идут не так, чтобы очень хорошо… Может, налоги не платит?

А пока снова пара, снова лекция, которая, конечно же пригодится мне в жизни. Потом снова в читалку, быстро сделать задания, на завтра их много. Спасибо Марине Витальевне, эта фея-крестная всех умученных студентов всегда знала, где что искать, какую дополнительную литературу уважает тот или иной препод и что ни в коем случае нельзя цитировать, если не хочешь на пересдачу. Примерно к четырем закончила. Епифанцева, как обычно, где-то ошивалась с патлатым Серегой, даже меня с собой позвала, впервые, кстати. И я бы пошла, если бы… Если бы не боялась вылететь из универа за несданную сессию, не боялась потерять работу, найденную с таким трудом, не боялась лишиться последних копеек и оказаться на улице. Мне надо было просто выживать изо дня в день. И как бы Машка меня ни любила, она никогда этого не поймет. Это невозможно понять: ты либо живешь, либо выживаешь. Я выживаю.

Сегодня тепло, надо быстро добежать до дома, бросить вещи, переодеться и на работу. За эту неделю я немного освоилась, мне уже доверяют брать заказы у клиентов, но больше времени я на подхвате. Принеси то, унеси это… Мой простенький смартфон говорит, что за смену я набегаю по 7-11 километров. Попа и ноги качаются так, как ни один мегадорогой (слитно) фитнес-тренер не накачает. Жаль только, икры и стопы вечером так гудят, что иногда засыпаю, прислонив ноги к высокой спинке дивана.

Выхожу из универа, спускаюсь по ступенькам. Теперь перейти дорогу, потом повернуть направо, пройти дворами, и через 15 минут я дома. Иду и чуть не спотыкаюсь на ровном месте – передо мной опять Зотов! Уже приготовилась послать его громко и очень грязно. Даже воздух набрала в грудь, а он просто отвернулся к своим приятелям и попросил зажигалку. Неужели отстал, наконец? Я быстро прошмыгнула мимо, за спиной раздался громкий мужской смех. Стиснула кулаки, просто заставляю себя не оборачиваться. Почему люди склонны принимать на свой счет все, что происходит вокруг? Я вот уверена, что они смеются надо мной и, если повернусь, увижу насмешливые гаденькие взгляды. Но я иду прямо, потому что мне нет никакого дела до всяких придурков, мне надо работать, мне надо жить.

Сегодня полуфинал Лиги Европы по футболу. У нас в городе есть футбольная команда. Не знаю, каким чудом, но она пробилась в этот турнир и даже дошла до полуфинала. Весь город как с ума сошел: уже несколько дней как все местные новости начинаются с разговора о скором матче. В баре будет трансляция, начало – в 8 вечера. Даже представить боюсь, какой будет наплыв посетителей. У нас всегда многолюдно – единственное приличное заведение на несколько кварталов вокруг, а сегодня… Вадим еще позавчера нанял на этот вечер двух дополнительных официантов и двух барменов, должны привезти еще столы и стулья. В общем, день сегодня должен быть очень тяжелым и в то же время денежным. Главное, чтобы наши выиграли. Вадим предупредил, что, скорее всего, сегодня придется работать до полуночи. Потом с девчонками возьмем одно такси на всех.

Так, быстро в душ, переодеться, накраситься. Да, в баре я всегда при мейкапе. Еще в первый вечер Вика строго велела привести себя в порядок. Все мои возражения потонули в ее взгляде – прищуренном и холодном. «Хочешь здесь работать – выгляди, как женщина, а не как подросток-мечта педофила! И сделай приличный маникюр. На твои руки клиенты будут обращать не меньше внимания, чем на задницу!»

Так я начала краситься. Косметику покупать не стала, конечно, а просто пришла к Машке. Епифанцева посмотрела на меня несколько секунд, не отрывая взгляда, а потом вскочила с кровати и начала бегать по комнате, вытаскивая откуда-то кисточки, тени, тушь, тоналки, карандаши для век, губ, бровей, консилеры, румяна и еще какие-то штуки, чему применения я не знала.

– Я твою Вику уже люблю. Заочно! – Машка раскладывала на кровати свою боевую артиллерию. – И ты теперь будешь выглядеть, как нормальный человек? Не побежишь в туалет смываться?

Я обреченно покачала головой. Мне нужна эта работа, и я буду соблюдать правила, но только там, где они есть. Поэтому в универе я остаюсь собой прежней. Краситься меня Машка научила за три дня. Я уже более или менее ровно могла нарисовать стрелки на глазах, хуже всего получалось с тенями. Их нужно было накладывать несколько цветов так, чтобы переход из одного цвета в другой был максимально незаметным. Ха-ха! Маникюр за полцены мне сделала Машкина приятельница. Подозреваю, что Епифанцева тайком от меня доплатила вторую половину.

В общем, теперь я мало чем отличаюсь от других девчонок, которые работают в баре. Но ведь так и нужно?

Трансляция начинается в 8 вечера, а в полседьмого уже почти полный зал и это – с учетом дополнительных мест. Сегодня довольно много женщин, что не слишком типично для бара. Но пьют все в основном пиво: кому – светлое, кому – темное, кому – нефильтрованное… Я еще не до конца разобралась во всех напитках. Как бы не напутать!

– Девонька, иди-ка сюда, – здоровый бородатый мужик в футболке машет мне рукой. Столик не мой, но тут все носятся с такой скоростью, что уже не разберешь, кто где. – Значит, давай нам три больших разливного и девчонкам принеси сидра.

Это четвертый заказ за последние три минуты. А это еще матч не начался! Бегу за пивом. Так, за пятнадцатым столиком еще просили чипсы, за двенадцатым… Заглянуть в блокнот не успела, меня снова остановили, сделали заказ…

…Репортаж должен скоро закончиться. Матч несколько раз останавливали, поэтому судья во втором тайме добавил минут семь. Счет 1:0 в нашу пользу. В зале – шум, крики, пьяные возгласы, смех… Охрана уже особо буйных попросила охладиться на улице. Ну как «попросила» – просто вывела и все.

Голова тяжелая от постоянного шума, ног уже не чувствую. Нахожу взглядом Вадима, он сегодня сам в зале работает, управляет, так сказать, клиентским потоком… Смотрит на меня. Вижу, что тоже устал… Кивает мне в сторону подсобки типа, иди, отдохни. Там диван стоит, иногда на нем кто-то спит или пытается прийти в себя после такой беготни. Хм… не уверена, что правильно его поняла, народу меньше-то не становится. И как в них столько всего влезает?!

– Варь, ты еле живая! Иди приляг на 15 минут, а то совсем дохлая! – мимо меня проходит Вика. Я не стала ждать продолжения – на ватных ногах ушла в подсобку. Какой к черту финал? Футбол?! Тут бы себя до дивана донести…

Пятнадцать минут пролетели непозволительно быстро, но задерживаться было нельзя. Если я что и поняла за недолгое время работы здесь, так это то, что в баре царила военная дисциплина: нельзя опаздывать, приходить в неряшливом виде, нельзя не соглашаться с клиентом, нельзя разговаривать на личные темы с другими сотрудниками во время смены. И много еще других разных «нельзя». Но платили хорошо, очень хорошо, на мой взгляд. Чаевые я еще не считала, но должно выйти прилично. Возможно, получится отдать Машке если не всю сумму, то уж точно большую ее часть. Я не все деньги оставляю себе, часть идет барменам и ребятам, кто в кухне работает и на мойке. Они не меньше нашего пашут, а с клиентом напрямую не контактируют. Все честно, я считаю.

Еще в зал не вышла, а понимаю, что выиграли. Болельщики скандируют свои фанатские кричалки. Слава богу! Может, все спокойно пройдет? Чувствую вдруг чьи-то сильные руки у себя на плечах. Оборачиваюсь и натыкаюсь на пьяный взгляд.

– А я тебя сразу заметил, как пришел. Удивился, такая серая мышь неприметная, а тут… Ниче так задница, да и сиськи есть.

Передо мной стоял Макс Полянский.