Загадочная женщина

«БЕЗМЯТЕЖНАЯ ЛЕДИ»

В тот день, когда пришла Чантел, я по звуку хлопнувших ворот и по тому, как она шагала по лужайке, сразу поняла, что она сильно взволнована. При виде ее красоты захватывало дух: грациозная, с развевающимся плащом, ноги, казалось, едва касались земли – она напоминала мне картинку из «Золотой книги сказок», которую читала мне мама.

Я подбежала к двери. Теперь мне не приходилось лавировать среди мебели, потому что большая часть ее была продана. Мы обнялись. Она радостно смеялась.

– Новость, новость, – воскликнула она. Войдя в холл, она огляделась. – О, да здесь все изменилось. Теперь это действительно походит на холл.

– Он стал приблизительно таким, каким и должен быть, – сказала я.

– И старые противные часы исчезли, слава Богу. Тик-так, тик-так. Не понимаю, как они не действовали тебе на нервы.

– Они ушли, увы, как говорят, за бесценок.

– Ну и ладно. Ну и ушли. Послушай, Анна. У меня для тебя новость.

– Я вижу.

– Сначала прочти мой дневник, тогда все поймешь. А я пока поброжу по магазинам.

– Но ты же только пришла.

– Пойми, пока ты не прочтешь, ты ничего не поймешь. Будь умницей, Анна. Я вернусь через час. Не позже. Так что давай, читай.

И ушла, оставив меня стоять с дневником в руке в опустошенном холле.

Тогда я села и начала читать; дойдя до неожиданного конца ее беседы с леди Кредитон, я поняла, на что она намекала.

Я начала разглядывать оставшуюся мебель, почему-то думая о том, что никто не купит воистину изысканную шкатулку для драгоценностей из эбенового дерева, инкрустированную оловом и слоновой костью, с резным изображением фигур, олицетворяющих весну, лето, осень и зиму. Кому нужна шкатулка для драгоценностей, даже и красивая? Что заставило тетю Шарлотту истратить кучу денег на приобретение вещей, которые мало кто в состоянии купить? Наверху все еще стояла китайская коллекция. Тем не менее недавно у меня появилась надежда, что я смогу расплатиться с унаследованными долгами и, вероятно, начать с начала.

Начать с начала. Именно это и предлагала мне Чантел.

Я с нетерпением ждала ее возвращения. Я попросила Эллен поставить перед уходом чайник. Эллен теперь работала не каждый день. Мистер Орфи занял решительную позицию. Он стал больше зарабатывать и потребовал, чтобы жена помогала ему дома. Таким образом, она делала мне одолжение тем, что вообще приходила.

Пообещав приготовить чай, Эллен добавила, что ее сестра очень уважительно отзывается о сестре Ломан.

– Безусловно, ее ценят.

– Эдит говорит, что она не только хорошая сиделка, но и умная, и даже у ее милости нет оснований для жалоб.

Я была довольна. Я уже думала о том, что мне придется уехать из Англии или, по крайней мере, распрощаться с уединением в «Доме Королевы». Люди часто говорят, что надо начать новую жизнь. Стереотипная фраза. Но Чантел, действительно, предлагает мне новую жизнь… Настоящий отказ от старой. И с прошлым меня будет связывать одна Чантел.

Но я спешила с выводами. А вдруг я неверно поняла намеки Чантел, вдруг я, как когда-то, тешу себя глупыми фантазиями.

Эллен подала чай. Споудовский фарфор на лаковом подносе и изящное серебряное георгианское ситечко. В конце концов, теперь это значения не имеет, к тому же сегодня особенный случай.

В последний раз полюбовавшись на Чантел, Эллен удалилась, и мы остались в доме вдвоем. Чантел начала рассказывать.

– Как только я узнала, что, возможно, меня попросят ехать, я тут же подумала о тебе, Анна. Я с ужасом думала о том, что мне придется оставить тебя одну в «Доме Королевы» да еще с неустроенным будущим. Я поняла, что не смогу решиться на такое. И тут все так неожиданно изменилось… словно вмешалась счастливая рука судьбы. Бедняжку Беддоуз выгнали. Она, конечно, ничего не смыслит в своей работе, и рано или поздно ее все равно бы уволили… вот… и мне пришла в голову великолепная идея, которую я и изложила ее милости.

– В твоем дневнике не написано, что она ответила.

– Я же обожаю драматические ситуации. Разве ты этого не поняла, когда читала дневник? Пойми, если бы я тут же все тебе рассказала, был бы не тот эффект. Это же очень важно. Мне хотелось самой объявить тебе новость.

– Так что же она ответила?

– Так вот, моя вечно стоящая на земле обеими ногами Анна, она не отказалась.

– Твои слова не содержат утверждения, что она стремится меня нанять.

– Стремится нанять? Леди Кредитон никогда не стремится кого-либо нанять. Это другие должны стремиться, чтобы она их наняла. Она выше нас. Она живет на другой планете. Ее волнует лишь одно: удобно то-то или неудобно, и считает при этом, что все вокруг обязаны заботиться о том, чтобы она постоянно находилась в состоянии первом.

Она засмеялась, а я подумала, как хорошо, когда она рядом.

– Ладно, расскажи, что случилось.

– Так, где я остановилась? Я дала ей понять, что соглашусь сопровождать миссис Стреттон в том случае, если моя подруга поедет с мальчиком в качестве няньки или гувернантки. Я сразу поняла, что она посчитала мое предложение удобным. Я настолько застала ее врасплох, что она не успела принять выражение присущей ей надменности. Она была довольна. Таким образом, у меня оказалось преимущество.

Я сказала: «Моя подруга – мисс Анна Бретт». «Бретт, – повторила она. – Знакомое имя». «Не сомневаюсь, – ответила я. – У мисс Бретт свое антикварное дело». «Кажется, у нее произошла какая-то неприятность?» «У нее умерла тетя». «При несколько необычных обстоятельствах?» «Все было объяснено на дознании. Я работала там сиделкой». «Понятно, – произнесла она. – А какой квалификацией эта… женщина… обладает?» «Мисс Бретт – дочь армейского офицера, у нее прекрасное образование. Правда, боюсь, что ее придется уговаривать». Она фыркнула. Словно хотела сказать, что сомневается, что существует некто, кого придется уговаривать работать на нее. «А как же ее… антикварное дело? – ехидно поинтересовалась она. – Очевидно, эта девушка не пожелает бросить процветающее дело ради того, чтобы работать гувернанткой!» «Леди Кредитон! – сказала я. – Мисс Бретт очень устала, ухаживая за своей тетей». «Мне показалось, что этим занимались вы». «Я имею в виду в период до моего появления. Болезнь в доме очень… неудобна… в маленьком доме, хочу я сказать. Это требует огромных сил. К тому же вести дело одному тоже нелегко. Сейчас она все продает и, насколько мне известно, думает изменить свою жизнь». Она решила сразу взять тебя и возражала чисто по привычке. Просто она не хотела показать, что только и мечтает об этом. И вот вам результат: завтра утром тебя ждут на аудиенцию. Я дала ей понять, что мне придется уговаривать тебя и что я дам согласие сопровождать миссис Стреттон лишь в том случае, если ты согласишься.

– Ах, Чантел… это невозможно!

– Понимаешь, мне, вероятно, все равно придется ехать. Видишь ли, это моя работа, и, по-моему, я научилась справляться с бедняжкой Моник.

Бедняжка Моник! Его жена! Женщина, на которой он был уже женат, когда пришел в этот дом и дал мне надежду… Ничего он мне не давал. Вообразила себе невесть что. Но как же я смогу воспитывать его ребенка?

– Бредовая идея, – молвила я. – Я хотела дать объявление и предложить свои услуги в качестве помощника торговца антиквариатом.

– И что, много торговцев антиквариатом ищут помощников? Мне-то известно, что ты знаток своего дела, но тебе помешает твой пол. Шанс, что тебе удастся найти работу, один к десяти тысячам.

– Ты права, – признала я. – Но мне необходимо время, чтобы подумать.

– «Прилив, отлив в судьбе есть человека, с приливом можно к счастию прийти».

– И ты считаешь, что нашелся тот самый прилив? – засмеялась я.

– Я считаю, что тебе нельзя оставаться здесь. Ты изменилась, Анна. Ты стала… замкнутой. Да и кто бы не стал, обитая в подобном месте… после того, что случилось?

– Дом останется у меня, – поведала я. – Я не смогу его продать. Никогда. Это потребует много расходов. Агент по перепродаже домов нашел супружескую пару, которая страстно увлечена старыми постройками. Они хотят снять дом и согласны следить за ним и отремонтировать, но я три года не буду получать плату за аренду. За этот срок они обязуются привести дом в порядок.

– Значит, все улаживается.

– Чантел! Это невозможно!

– Ты остаешься без крыши над головой. Твои съемщики все починят и станут жить в доме. Вот и разрешение всех твоих проблем.

– Мне надо подумать.

– Ты должна решиться встретиться завтра с леди Кредитон. Да не волнуйся ты так. Это же не окончательное решение. Сходи к ней. Сама посмотри замок. И подумай о нас, Анна. Подумай, как тебе будет одиноко, если я уеду, а ты станешь работать у несчастного торговца антиквариатом, которого ты до сих пор не нашла, да и вряд ли найдешь.

– Откуда ты знаешь, что торговец антиквариатом окажется несчастным?

– Ну, сравнительно… в сравнении с той жизнью, которую я предлагаю тебе. Мне пора. Я передам леди Кредитон, что ты придешь поговорить с ней.

Перед уходом она еще немножко рассказала мне о замке. Ее восхищение им передалось мне. Благодаря ее дневнику, я отчетливо представляю его себе.

По ночам в «Доме Королевы» стояла тишина. В окно светила луна, заливая бледным светом комнату и высвечивая очертания еще не проданной мебели.

«Тик-так, тик-так», – стучали стенные часы. Викторианские. Кому они нужны? Они не так модны, как напольные.

Заскрипела лестница, в детстве я думала, что это бродит привидение, но это всего лишь усыхало дерево. Тишина… во всем доме; перестав быть загроможденным, он приобрел новое величие. Разве можно восхищаться панельными стенами, когда они спрятаны за комодами и шкафами? Разве можно оценить прекрасную планировку комнат, если они заставлены образцами мебели, поставленными, как я привыкла говорить, «на время»?

Не так давно я воображала дом меблированным так, как бы я того хотела. В холле я бы поставила сундук эпохи Тюдоров, такой я пыталась купить в одном старом поместье, но его перекупили. Этот сундук XVI века, спереди резное изображение Георгия Победоносца с драконом. Еще бы я поставила резной длинный стол, высокие деревянные стулья.

Но что толку мечтать? Я не в состоянии содержать «Дом Королевы», хотя он мой, тогда он быстро превратится в руины. Мне придется его бросить ради его же спасения.

А это предложение? Немедленно уезжать, даже из страны. В детстве я мечтала уплыть в Индию к родителям. Я вспомнила те дни, когда мы с Эллен ходили гулять в гавань смотреть на корабли, и я мечтала уплыть «зайцем».

А теперь… мне представилась возможность. И я совершу глупость, если не воспользуюсь ею.

Я представила, что меня ждет, если я откажусь. Полное одиночество. Попытки найти работу. Как спросила Чантел: «Сколько торговцев антиквариатом сейчас ищут помощников?»

Собственное волнение переполняло меня восторгом. Да, я была взволнована. Поэтому и не могла заснуть.

Надев халат, я вышла на лестницу. Отсюда в ту ночь упала тетя Шарлотта. Здесь я стояла с капитаном Стреттоном. Он стоял рядом, высоко подняв подсвечник; мы спустились вместе вниз. Я вновь ощутила тот трепет, который охватил меня тогда, когда воображала, что меня ждет необыкновенная жизнь. Я верила в это до тех пор, пока не узнала, что он женат… был женат уже тогда, когда приходил сюда и смеялся со мной и дал мне почувствовать – чего я не ощущала с маминой смерти – что я кому-то нужна.

Спускаюсь вниз по лестнице в комнату, где мы вместе ужинали.

Я не могла не вспоминать тот вечер сейчас.

И мне предлагают воспитывать его ребенка!

А где он будет? Я не спросила Чантел. Сейчас-то он в замке. Наверное, скоро уедет, но, если я стану гувернанткой его ребенка, то, может быть, иногда мы будем встречаться с ним.

Чем я занимаюсь… гуляю ночью по дому со свечой в красивом позолоченном подсвечнике, том самом, который он держал в ту ночь, потому что подсвечник остался так и не проданным.

У меня появляются странности. Молодая мисс Бретт превращается в Эксцентричную мисс Бретт. Скоро она станет слишком эксцентричной, Старой мисс Бретт. И, если я не воспользуюсь предлагаемой мне возможностью, я буду винить себя до конца своей скучной жизни.

Я тщательно выбрала, во что одеться. Скромно, решила я, не богато и не ярко. Человека встречают по одежке… в данном случае меня.

У меня не выходила из головы леди Кредитон, которую я видела всего лишь раз в присутствии тети Шарлотты. Это было так давно. Будучи трусихой, я носила маску холодного равнодушия, и даже те, кто знал меня хорошо, не подозревали, что оно наносное. Даже Чантел считала, что я умею контролировать себя и быть хозяйкой положения. В это должна поверить и леди Кредитон.

Я наняла экипаж, чтобы появиться в замке не растрепанной и не взволнованной. В коричневом костюме, по поводу которого Чантел заметила, что коричневый цвет не красит меня больше остальных, в довольно скромной коричневой шляпке, отделанной шифоном соломенной окраски, и в простеньких коричневых перчатках я выглядела идеальной гувернанткой, готовой подчиниться чужой власти, но при этом умеющей властвовать сама.

А чего я беспокоюсь? Если леди Кредитон мне откажет, все станет ясно, и мне не придется самой принимать решение.

Хотела ли я согласиться на предложение? Конечно, хотела, потому что, хотя я и знала, что при виде капитана меня охватит сильная горечь, желание встретиться с ним было непреодолимо.

Передо мной стояло два пути: либо волочить скучную жизнь, либо пуститься на поиски необычных новых приключений. Но ведь я могу стать несчастной, выбрав и второй путь. Кто знает?

Так пусть… леди Кредитон решит за меня.

Я снова оказалась в этом холле. Гобелены. Мне так и слышался его голос. Какое же впечатление он произвел на меня! После стольких лет мне следовало забыть его.

– Ее милость сейчас вас примет, мисс Бретт, – это был напыщенный Бэйнс, о котором с таким почтением говорила Эллен и которого так смешно описывала в своем дневнике Чантел.

Как и в прошлый раз, я последовала за ним вверх по лестнице. У меня возникло ощущение, что время повернулось вспять и что, когда он откроет дверь, я увижу тетю Шарлотту, торгующуюся из-за секретера.

Она немного изменилась, сидела на том же кресле с высокой спинкой, с таким же властным видом, но теперь я ее больше интересовала, чем тогда.

– Прошу садитесь, – вымолвила она. Я села.

– Сестра Ломан сообщила мне, что вы хотите наняться на место гувернантки, которое в данный момент вакантно.

– Мне хотелось бы получше все узнать, леди Кредитон. Явное удивление выразилось на ее лице.

– Я поняла, что вы свободны и можете принять это место.

– Я освобожусь через месяц или около того, если меня оно устроит.

Таким образом мне посоветовала разговаривать с ней Чантел. Пока она обсуждала мои обязанности и жалование, я разглядывала комнату, привычно определяя стоимость ценных предметов, одновременно тревожно гадая, чем все это кончится и чего я хочу на самом деле.

То, что я не проявила рвения поступить к ней на службу, было оценено. Леди Кредитон настолько привыкла к смирению своих подчиненных, что любое проявление независимости приводило ее в замешательство, и она делала вывод, что тот кто проявляет ее, обладает особыми качествами.

Под конец она заключила:

– Я была бы рада, мисс Бретт, если вы согласитесь принять эту должность и приступите к работе как можно скорее. Было бы желательно, если бы мы пришли к тому же соглашению, что и с мисс Ломан. Вы будете сопровождать ребенка до родины его матери, и, если вы не пожелаете остаться там, вы вернетесь в Англию за мой счет. Так как гувернантка уже уволилась, замена требуется как можно быстрее.

– Я понимаю, леди Кредитон, и через день – два сообщу о своем решении.

– Вашем решении?

– Мне необходимо привести в порядок дела. Полагаю, что на это у меня уйдет почти месяц.

– Хорошо, но решить вы можете и сейчас. Предположим, я соглашусь ждать месяц?

– В таком случае…

– Договорились. Но, мисс Бретт, я надеюсь, что вы приступите к работе как можно раньше. Так… неудобно, что ребенок без гувернантки. Я не требую рекомендаций, так как за вас поручилась сестра Ломан.

Мне дозволили удалиться. Я вышла из комнаты, слегка ошеломленная.

Она решила за меня, но совершенно ясно, что этого бы не произошло, если бы я сама не хотела того же.

К чему обманывать себя? Я знала, что соглашусь на это место, как только Чантел предложила мне его.

Из «Дома Королевы» я выехала в середине октября. Все вопросы были разрешены. Оставшуюся мебель я продала с большим убытком. Осталась лишь знаменитая кровать как семейная достопримечательность, которую продавать нельзя никогда. Новые жильцы заселятся на следующий день после того, как я перееду в замок, оставив ключи у агента по перепродаже домов.

Я бродила по пустым комнатам; у меня возникло ощущение, будто я никогда не видела их раньше. Какие они красивые с высокими резными потолками, на которые мало кто обращал раньше внимания; с восхитительными небольшими нишами, заставленными в прошлом до такой степени, что их было просто не видно; с чуланом и кладовкой, которые наконец стали тем, для чего они предназначены. Я была уверена, что новые жильцы полюбят дом. Мы дважды встречались с ними, и по восхищению, горящему в их глазах при виде панелей, расписанных елочкой, наклонных полов я поняла, что они станут лелеять дом.

Я собрала чемоданы, каждую секунду мог подъехать экипаж. Я еще раз обошла дом. Зазвенел колокольчик. Прибыл экипаж.

Оставив старую жизнь, я шагнула к новой.

Я в третий раз приехала в замок. Правда, два предыдущих посещения были совсем иными, тогда я лишь заходила сюда, теперь же замок станет частью моей жизни.

Меня встретил Бэйнс и тут же передал меня Эдит. Со стороны Бэйнса это был милостивый жест, он сделал его не только благодаря тому, что я была подругой Чантел, но и потому, что у меня работала Эллен, которая, как я предположила, хорошо отозвалась обо мне.

– Надеемся, вам будет здесь удобно, мисс Бретт, – произнесла Эдит. – Если вас что-нибудь не устроит, обратитесь ко мне.

Она вела себя так же чопорно, как и Бэйнс. Поблагодарив ее, я ответила, что уверена, что за время пребывания в замке мне будет удобно.

Я сказала правду. Ведь примерно через месяц мы уезжаем.

Моя комната находилась в башне, которую мне уже описала Чантел. Башня Стреттонов. Здесь живут больная, истеричная Моник, и мой питомец.

Я оглядела комнату. Она была большая, уютная и застелена коврами. Кровать была на четырех столбиках и с пологом, маленькая, без занавесок, раннего георгианского стиля. В комнате стояли сундук довольно тяжеловесного нормандского периода, два стула того же времени, что и кровать, и кресло. Кроме того, в комнате были альков, совершенно идентичный ruele французских замков, стол с зеркалом, сидячая ванна и туалет. Мне будет здесь удобнее, чем в «Доме Королевы».

Как только Эдит вышла, ко мне заглянула Чантел. Усевшись на кровать, она засмеялась.

– Ты, и правда, здесь, Анна. Просто потрясающе: все поворачивается так, как того я хочу.

– Ты думаешь, у меня получится? В конце концов, я никогда не общалась с маленькими детьми. Может быть, Эдвард меня возненавидит.

– Во всяком случае он не станет презирать тебя, как бедную старушку Беддоуз. У детей уважение надо завоевывать. Привязанность появится потом.

– Уважение? За что этому ребенку меня уважать?

– Ты для него будешь всезнающей и всемогущей.

– Тебя послушать, я – божество.

– А я так и думаю. Но сейчас я горжусь собой. Мне кажется, нет ничего, чего бы я не добилась.

– Почему? Потому что тебе удалось устроить подругу на вакантное место?

– Ну, Анна, пожалуйста. Не будь столь прозаичной. Дай мне немножко понаслаждаться своей властью. Властью над леди Кредитон, которая воображает себя королевой на соверене.

– Тогда ей надо спуститься на землю.

– Анна, как хорошо, что ты здесь! Ты только подумай… мы поедем на другой конец света… вместе. Разве ты не рада?

Я призналась, что рада.

Открылась дверь, и заглянул Эдвард.

– Входи, малыш, – закричала Чантел, – познакомься со своей новой гувернанткой.

Он вошел, у него горели глаза от любопытства. Да, он воистину сын капитана. Те же глаза, чуточку приподнятые в уголках. Я заволновалась. Как бы я была счастлива, если бы это был мой сын.

– Здравствуй, – вежливо сказала я, протянув ему руку. Он мрачно пожал ее.

– Здравствуйте, мисс… мисс…

– Бретт, – подсказала Чантел.

– Мисс Бретт, – повторил он.

Он был развит не по летам. Наверное, до сих пор его жизнь была довольно необычной. Жил себе на острове, куда мы собирались ехать, и вдруг его привезли в Англию.

– Вы будете меня учить? – спросил он.

– Да.

– Я очень умный, – сообщил он. Чантел рассмеялась.

– Эдвард, об этом должны судить другие.

– Я сам все знаю.

– Ты слышишь, Анна, он уже решил, что он очень умный. Тебе будет намного легче.

– Посмотрим, – заметила я.

Он, настороженно разглядывал меня.

– Я поплыву на корабле, – проговорил он. – На большом корабле.

– Мы тоже, – напомнила ему Чантел.

– А учиться я буду на корабле?

– Ну, конечно, – вставила я. – Зачем я тогда пришла?

– Я пойду на капитанский мостик, – сказал он, – если будет кораблекрушение.

– Ради Бога, не говори о таких страшных вещах, – воскликнула Чантел и обратилась ко мне: – Теперь, когда ты познакомилась с мастером Эдвардом, пойдем, я познакомлю тебя с его мамочкой. Ей не терпится увидеть тебя.

– Правда? – спросил Эдвард.

– Конечно, ей очень хочется познакомиться с гувернанткой ее дорогого сыночка.

– Я не ее дорогой сыночек… сегодня. Только иногда. Его слова подтверждали сказанное Чантел о его матери.

С сыном его я познакомилась, теперь очередь за его женой.

Чантел проводила меня к ней. Она лежала на кровати, при виде ее я непонятно почему почувствовала горечь. Она лежала, откинувшись на подушку, отделанную кружевами; поверх ночной рубашки она носила шелковую с кружевами кофту. На щеках легкий румянец, в темных глазах блеск. Она тяжело и с трудом дышала.

– Это мисс Бретт, новая гувернантка Эдварда.

– Вы подруга сестры Ломан, – ее слова прозвучали больше как утверждение, чем вопрос.

Я ответила утвердительно.

– Вы совершенно не похожи на нее, – я поняла, что это не комплимент. Она взглянула на Чантел, и уголки ее губ дрогнули.

– Боюсь, что нет, – проронила я.

– Мисс Бретт гораздо серьезнее меня, – объяснила Чантел. – Из нее получится идеальная гувернантка.

– У вас был антикварный магазин, – добавила Моник.

– Можно и так сказать.

– Нельзя, – возмутилась Чантел. – Антикварное дело – не просто магазин. Лишь высококвалифицированные люди, прекрасно разбирающиеся в старинной мебели, в состоянии успешно содержать антикварный магазин.

– А у мисс Бретт дело было прибыльным?

Колкий выпад. Если я, обладая столь высокой квалификацией, добилась того, что дело мое стало прибыльным, зачем тогда я нанялась в гувернантки?

– Очень прибыльным, – заявила Чантел. – А теперь, когда вы с мисс Бретт познакомились, вам необходимо выпить чаю, потом отдохнуть. – Она обратилась ко мне: – У миссис Стреттон вчера был приступ… не опасный… но все же приступ. Я настаиваю на том, чтобы после приступов она подольше отдыхала.

Да, тут приказывала Чантел.

Молча следивший за этой сценой Эдвард сказал, что хочет посидеть с мамой и рассказать ей о корабле, на котором они поплывут. Но она отвернулась от него, а Чантел предложила:

– Пойдем, расскажешь лучше мне, пока я буду делать твоей маме хлеб с маслом.

Я вернулась обратно к себе, у меня слегка кружилась голова, и у меня возникло чувство, что все это сон, совершенно далекий от реальности.

Я выглянула из башенного окна. За парком виднелась пропасть, а на той стороне вырисовывались, словно кукольные домики в игрушечном городке, дома Лангмаута. Я и в самом деле нахожусь здесь, я, Анна Бретт, наконец, в замке, я гувернантка его сына, живу рядом с его женой.

Правильно ли я поступила, согласившись на эту работу?

Правильно? Внутреннее чутье подсказывало мне, что нет.

Я немедленно приступила к своим обязанностям. Я обнаружила, что мой ученик, как он меня сам и информировал, оказался умным и жаждущим учиться. Но, как и все дети, он капризничал: он прекрасно знал те предметы, которые его интересовали, например, географию и историю, и восставал против занятий арифметикой и рисованием, которых он терпеть не мог.

– Ты никогда не сможешь стать моряком, если не будешь знать все. Мои слова потрясли его.

Я обнаружила, что для того, чтобы соблазнить его чем-нибудь заняться, необходимо убедить его, что подобное входит в обязанности моряка. И понятно почему.

Замок, конечно же, привел меня в восторг. Как и говорила тетя Шарлотта, он представлял собой подделку, но восхитительную подделку. Архитекторы, воздвигая здание, взяли за образец нормандский стиль, и придали замку ту массивность, которая присуща этому стилю архитектуры. Закругленные переходы, толстые стены, массивные контрфорсы. Лестницы, ведущие на верх башен, были типично нормандские: в тех местах, где они встроены в стены, они сужаются, а в остальных расширяются. Карабкаясь по ним, необходимо следить за каждым своим шагом; я делала это автоматически, так как не уставала восхищаться мастерством архитекторов, придавших им истинный старинный облик. Кредитоны совершили то, что от них и ожидали – соединили старину с комфортом.

Чантел сообщила мне, что мы поплывем на «Безмятежной леди».

– Я уверена – утверждала Чантел, – что корабль оправдает свое название. Будет ужасно, если я заболею морской болезнью.

Она предполагала, что корабль повезет в Австралию станки и после короткого там пребывания пойдет на острова с другим грузом.

– Я слышала, что на борту будет двенадцать или четырнадцать пассажиров. Правда, я в этом не уверена. Ты рада?

Естественно, я была рада. Когда я впервые увидела Моник и мальчика, я засомневалась в правильности моего решения, но я знала, что если бы мне вновь пришлось решать, я поступила бы точно так же. Просто я на минуту засомневалась.

Чантел угадала мои мысли.

– Если бы ты осталась в Англии осуществлять свои скучные планы, ты бы всю оставшуюся жизнь только и делала, что сожалела. Ты сама бы тосковала и наводила тоску на окружающих. Ты бы постоянно думала о своем капитане и идеализировала бы его. Почему? Потому что ничего интересного с тобою бы не произошло. Когда переживаешь то, что произошло с тобой, то забыть о происшедшем можно лишь с помощью новых впечатлений… и однажды произойдет событие, которое полностью вычеркнет прошлое из твоей памяти. Такова жизнь.

Часто я говорила самой себе: «Что бы я делала без Чантел».

Во время второй недели моего пребывания в замке я встретилась с капитаном.

Гуляя по парку, я дошла до края обрыва и, остановившись у железной ограды, стала разглядывать обрыв, и вдруг почувствовала, что кто-то стоит рядом.

Я обернулась, это был он.

– Мисс Бретт, – произнес он и протянул руку.

Он немножко изменился. Вокруг глаз морщин стало больше, а у рта появились жесткие складки, которых прежде не было.

– Э… капитан Стреттон.

– Вы удивлены. Вам же известно, что я здесь живу.

– Я думала, вы уехали.

– Я уезжал в Лондон за инструкциями касательно моего плавания. Но я вернулся, как видите.

– Да, – я старалась скрыть смущение. – Я вижу.

– Я слышал о смерти вашей тети… приношу свои соболезнования.

– К счастью, со мной была сестра Ломан.

– И теперь она привела вас сюда.

– Она сообщила мне, что место гувернантки вашего… сына… свободно. Я попросилась на место, и меня взяли.

– Я рад, – произнес он.

Я пыталась говорить непринужденно.

– Но вам еще не довелось проверить, насколько я соответствую профессии гувернантки.

– Не сомневаюсь, что вы – прекрасный работник. А наше знакомство оказалось столь коротким.

– А как же иначе, не понимаю.

– Помнится, я уходил в плавание. Никогда не забуду того вечера. Было так приятно… пока не появилась ваша тетя. Своим неодобрением она разрушила теплоту и радость нашего общения.

– Та ночь стала причиной ее болезни. Она потом пришла ко мне поговорить.

– Вы хотите сказать «сделать выговор»?

Я кивнула.

– Возвращаясь к себе, она наткнулась на мебель и упала.

– Свою мебель?

– Да, но она полетела вниз с лестницы и с того времени стала постепенно превращаться в калеку.

– Тяжко, должно быть, вам пришлось. – Я не ответила, и он продолжал: – Я часто вас вспоминал. Я мечтал зайти к вам и узнать, как вы живете. А потом я услышал, что она умерла.

– Тогда все обсуждали ее смерть.

– После того, как я покинул ваш дом, я ушел в плавание на «Загадочной женщине». Вы помните, так назывался корабль.

Я не стала ему говорить, что до сих пор храню фигурку, которую показывала ему в своей спальне.

– У меня тоже было злополучное время, – проговорил он.

– Да.

Но он переменил тему.

– Итак, теперь вы здесь, чтобы обучать Эдварда-младшего. По-моему, он умный мальчик.

– По-моему, тоже.

– И вы вскоре уплываете на «Безмятежной леди».

– Да. Для меня это настоящее приключение.

– Вы очень давно не были на море, – заметил он. – Во всяком случае мне кажется, что вы не плавали с тех пор, как приехали из Индии.

– Вы и это помните?

– Вас удивит, когда вы узнаете, как много я помню.

Он внимательно смотрел на меня. Меня охватило такое счастье, какое я не испытывала с тех пор, как видела его в последний раз. Глупо, но я ничего не могла поделать с собой. Я думала, что он есть такой, какой есть. Он смотрит на любую женщину так, словно считает именно ее интересной, будто лишь она имеет значение для него. Но это всего лишь черта его характера – очаровывать других. Может быть, именно в этом суть его очарования. Но серьезно он ни к кому не относится.

– Я польщена, – с легкостью отозвалась я.

– И все же хочу вас заверить, что говорю правду.

– Меня не трудно убедить, – бросила я.

– Почему?

– Вы моряк. Вы привыкли к приключениям. А для меня приключением был тот вечер в «Доме Королевы». Для вас же он был всего лишь случайным знакомством. Видите ли, возвращение моей тети и ее падение обернулось драмой для меня.

– Что ж, я тоже оказался участником драмы.

– Ничего подобного. Вы покинули сцену до начала драмы.

– Но ведь спектакль еще не окончился? Двое действующих лиц заняты в диалоге в следующей сцене в данный момент.

Я рассмеялась.

– Нет, он окончился смертью тети Шарлотты. «Драма «Дома Королевы».

– А продолжением, вероятно, будет комедия «Безмятежной леди».

– Почему комедия?

– Потому что комедию я люблю больше, чем трагедию. Гораздо приятнее смеяться, чем плакать.

– Согласна. Но временами мне кажется, что в жизни приходится чаще плакать, чем смеяться.

– Моя дорогая мисс Бретт, вы заблуждаетесь. Я обязуюсь изменить ваше представление о жизни.

– Как… когда? – вопросила я.

– Возможно, на «Безмятежной леди».

– Но вы…

Он пристально смотрел на меня.

– Неужели вы не знаете? Это мой корабль, и я буду командовать им во время плавания.

– Так… вы…

– Только не говорите, что вы разочарованы. Я думал, что вы обрадуетесь. Уверяю вас, я опытный капитан. Не бойтесь, ко дну мы не пойдем.

Крепко сжав перила, я размышляла о том, что мне не следовало появляться здесь. Я обязана была найти такую работу, чтобы никогда с ним не встречаться.

Я была неравнодушна к нему всегда, и он это чувствовал. Он точно так же, как и в тот вечер, даже не упомянул о своей жене. Мне хотелось поговорить о ней. Мне хотелось знать, какие у них отношения. Но какое мне было до этого дело?

Мне не следовало соглашаться на эту работу. Теперь я это поняла.

Последующие недели были заполнены предотъездной лихорадкой. Чантел была сильно взбудоражена.

– Кто бы мог подумать, что нас ждет такая жизнь, Анна?

– Действительно странно… мы обе здесь… и собираемся ехать за границу.

– А кто все это устроил, а?

– Ты, ты. А ты знала, что отец Эдварда капитан нашего корабля? Помолчав, она ответила:

– Ну, должен же на корабле быть капитан, разве нет? Без капитана плавать нельзя.

– Значит, ты знала, – настаивала я.

– Не сразу. Но какое это имеет значение, Анна?

– Мне было известно, что я плыву с его женой и сыном, но не с ним.

– Тебя это волнует?

Я должна быть честной с Чантел.

– Да, – призналась я. – Волнует.

– Он все еще имеет над тобой власть, несмотря на то, что тебе известно, что он из себя представляет.

– Что?

– Он волокита. Морской Казанова. Так, пустышка. Ему нравятся женщины. Поэтому и он нравится женщинам. Существует теория, что нам нравятся женоненавистники. Это неправда. Женщинам нравятся мужчины, которые обожают женщин. Все дело в лести.

– Возможно, но…

– Анна, тебе ничего не грозит. Теперь ты его знаешь. Ты понимаешь, что, когда он произносит приятные слова и бросает на тебя томные взгляды, это всего лишь часть игры. Приятной игры. Ее еще называют «флиртом». Ею вполне можно наслаждаться до тех пор, пока ты контролируешь ситуацию.

– Как ты… с Рексом.

– Да, если хочешь.

– Ты хочешь сказать, что ты знаешь, что Рекс никогда не женится на тебе, так как он собирается сделать предложение мисс Деррингам, но тебе вполне достаточно того, что ты называешь дружбой-флиртом?

– Я совершенно довольна своими отношениями с Рексом, – заявила она. – Так же, как и ты должна быть довольна своими отношениями с нашим галантным капитаном.

– Теперь я вижу, – бросила я, – что мне следует у тебя учиться жизненной философии.

– До сих пор она меня не подводила, – выпалила она.

Преподавать оказалось легче, чем я себе предполагала. Возможно, потому что ученик мне попался умный и интересный. Изучая карты, мы вместе начертили наш будущий маршрут. Его глаза – почти такие же, как у отца, только карие – сияли от восторга. Выяснилось, что карта – не просто лист бумаги с окрашенными разным цветом частями, а целый мир.

– Вот, – говорил он, тыкая пальцем в голубое пространство, – это мамин остров.

– Да, видишь, он недалеко от Австралии.

– Когда она туда попадет, то будет счастлива, – полагал он.

– Будем надеяться, что все мы будем там счастливы.

– Но… – он старался сдержать свои эмоции, но взгляд у него был удивленным. – Мы и сейчас счастливы. Только мама будет счастлива там. Ведь это ее остров.

– Понятно.

– Капитан снова полюбит ее там, – мрачно заявил он. Он всегда называл своего отца капитаном и говорил о нем с уважением и благоговением. Я гадала, часто ли он слышит их ссоры и что он по этому поводу думает.

Моник никогда не пыталась сдерживать себя. Находясь неподалеку от их комнаты, я часто слышала ее сердитый голос. Иногда казалось, что она умоляет. Хотела бы я знать, как он с ней обращается. Несчастен ли он? Вряд ли. Но, вероятно, он чересчур легкомысленно относится к своему браку, чтобы переживать, что у него с женой плохие отношения. Чантел говорила, что он так любит женщин, что не в состоянии интересоваться лишь одной. Он-то живет припеваючи, а любящей его женщине, такой, как я чувствовала, была Моник, он причиняет горе.

Мне нельзя было соглашаться. Выяснилось, что я не могу быть равнодушной. Бессмысленно перенимать философию Чантел. Я не смогу стать такой. Я уже завязла по уши.

А Чантел? Действительно ли она умеет приказывать своим чувствам, как она уверяла?

Когда я видела их с Рексом, гулявших в саду, возникало впечатление, что они влюблены друг в друга. Они явно получали удовольствие от общения, они смеялись и болтали. Так ли она толстокожа, как хочет казаться? Раздумывая над этим, я пришла к выводу, что она настолько же ранима, как и я.

Так и тянулись эти тревожные дни. Самыми прекрасными минутами, по-моему, были те, которые я проводила с Эдвардом. Мы привязались друг к другу. Думаю, что по сравнению с неудачливой мисс Беддоуз я оказалась подарком, к тому же на фоне неудач легко выглядеть лучше. Занятия концентрировались вокруг предстоящего путешествия. Географию вообще легко преподавать, но неожиданно для себя я стала рассказывать о колонизации Австралии и прибытии Первого Флота. Арифметику он воспринимал лучше, когда решались задачи о перевозке грузов, что само по себе являлось магическим словом.

Куда бы не шли гулять, мы всегда приходили в такое место, откуда были видны доки и отплывающие корабли.

Эдвард плясал от возбуждения.

– Смотрите! Клипер! Он отправляется в Австралию. Может быть, мы приедем туда раньше него. Мне кажется, так и будет… потому что мы плывем с капитаном.

Как-то раз мы взяли с собой бинокль и тогда увидели наш корабль. На борту жирными черными буквами было написано «Безмятежная леди».

– Это наш корабль, Эдвард, – показала ему я.

– Это корабль капитана, – рассудительно произнес он.

– Он готовится к путешествию, – добавила я. Приближалось время нашего отъезда.

…Когда мы с Эдвардом, поднявшись по трапу, очутились на палубе «Безмятежной леди», меня охватило сильное волнение. Мне казалось, что я поступаю безрассудно, но ощущала себя счастливой. И справиться с этим чувством я не могла. Я была взволнована мыслью о предстоящем плавании. И я понимала, что, если бы я осталась, зная, что на этом корабле плывут Редверс Стреттон и Чантел, я была бы самым несчастным человеком на свете.

«Безмятежная леди» казалась мне прекрасной. Когда мы с Эдвардом разглядывали корабль в бинокль, я радовалась так же, как и он, но поднявшись по трапу и увидев своими глазами полированную медь и сверкающую палубу, когда я подумала, что это корабль капитана Стреттона, меня охватило ощущение праздника. Это был один из новых пароходов, который, как сообщила мне Чантел (цитируя Эдит), «мы» присоединили к «нашей флотилии». «Возможно, барки, бриги и тендеры выглядят и романтично, но они чересчур быстро выходят из моды, а мы обязаны идти в ногу со временем».

«Безмятежная леди» была небольшим судном, но оно везло большой груз да тринадцать пассажиров в придачу, среди которых числились Рекс, Чантел, Эдвард, его мать и я.

Чантел поднялась на борт вместе со мной. Подобно драгоценным камням сияли ее зеленые глаза, ветерок шевелил ее тициановские волосы, она выглядела очаровательной, а я в который раз подумала, что теперь, когда она так явно проявляет свой интерес к Рексу, она может стать столь же ранимой, как и я.

Каюты были устланы коврами, в них находились кровати, кресла и встроенные шкафы, к стенам крепились туалетные столики, которые могли служить и письменными столами.

Пока мы с Эдвардом осматривали наши каюты, пришла Чантел. Я должна немедленно посмотреть ее каюту, она лишь в нескольких дверях от нашей. Ее каюта была частью каюты-люкс и соединялась с каютой Моник. Ее она тоже показала нам. На туалетном столике стояли цветы, а иллюминатор был задернут шелковыми занавесками, а не ситцевыми, как у нас.

Усевшись на кровать, Эдвард стал на ней подпрыгивать.

– Какая роскошь, – позавидовала я.

– Естественно, это же каюта жены капитана, – ответила Чантел. – Имей в виду, что она не постоянно будет здесь жить. Только когда мне придется ухаживать за ней. Держу пари, она захочет поселиться в апартаментах капитана, – она показала. – Около мостика, – пояснила она.

– Я пошел на мостик, – провозгласил Эдвард.

– Будь осторожен, мой ягненочек, – предупредила Чантел, – еще заболеешь от переживаний прежде, чем у тебя появится возможность подхватить морскую болезнь.

Но Эдвард не желал вести себя тихо. Ему не терпелось изучить корабль. Я повела его на верхнюю палубу следить за последними приготовлениями к отплытию.

В это студеное утро, когда огромное красное солнце проглянуло сквозь туман и под звуки гудков мы стали двигаться к Ла Маншу, началось наше плавание на другой конец света.

В Бискайском заливе «Леди» оставалась безмятежной. Проснувшись в первое утро в своей каюте, я с трудом поняла, где нахожусь. Оглядевшись, я никак не могла поверить, что я и впрямь на борту корабля капитана en route[1] к экзотике. Моя беда в том, что, как повторяла Чантел, я заранее ожидаю, что жизнь будет скучна и монотонна. Я мрачно заметила, что вряд ли ее можно назвать монотонной, если вспомнить смерть тети Шарлотты.

– Ну, – замялась она, – ты считаешь, что ничего восхитительного, романтичного в твоей жизни быть не может. Поэтому ничего и не происходит. Запомни, мы получаем в мире то, за что боремся… хотя бы часть того. Бери, что хочешь. Вот мой девиз.

– Есть старая поговорка, кажется, испанская. «Бери, что хочешь, – говорит Бог. – Бери и плати».

– А кто жалуется на цену?

– Люди обычно не знают, что их ждет, пока им не предъявляется счет.

– Моя дорогая, рассудительная, прозаическая, старая Анна! В этом ты вся, сама видишь. Как только ты подумаешь о предстоящем удовольствии, ты тут же начинаешь подсчитывать его цену в то время, как любому известно, что подобное лишь расхолаживает.

Я вспоминала этот разговор, лежа в каюте в то первое утро, но когда я встала и ощутила под своими ногами легкое дрожание корабля, когда я отдернула ситцевые занавески и, выглянув в иллюминатор, увидела серо-голубое море, мое настроение улучшилось, я ощутила внутренний подъем и сказала самой себе: «Буду как Чантел. Буду наслаждаться жизнью и не думать об оплате до тех пор, пока не будет предъявлен счет».

Обретенная мною решительность не покинула меня. Ощущение новизны пребывания на море вместе с подругой Чантел и мысль о том, что Редверс Стреттон тоже на борту и я могу в любую минуту встретиться с ним лицом к лицу, пьянили меня.

Корабль был прекрасным, потому что это его корабль. Я чувствовала себя в безопасности, так как он командовал кораблем. Суть в том, что если я не стану задумываться о будущем, я смогу наслаждаться золотистыми днями, когда мы будем проплывать мимо Испании и Португалии и заходить в Гибралтар перед выходом в Средиземное море.

Кроме нас на борту ехало восемь пассажиров, среди которых был мальчик примерно того же возраста, что и Эдвард. Все посчитали это удачей, так как мальчики смогут подружиться.

Мальчика звали Джонни Маллой, он был сыном миссис Вивиан Маллой, которая плыла в Австралию к мужу, построившему там для нее дом. Их сопровождала миссис Блэйки, ее вдовствующая сестра, которая помогала присматривать за Джонни.

Еще на корабле плыли Гарет и Клэр Гленнинги. Клэр была милой застенчивой женщиной, ей было примерно лет за сорок. Ее муж был несколькими годами старше, очень внимательный и галантный. Он постоянно следил за тем, чтобы его жена чувствовала себя удобно. Еще была пожилая чета, мистер и миссис Гринолл, плывущие в Австралию в гости к замужней дочери и ее семье, с ними путешествовала сестра миссис Гринолл, мисс Элла Рандл, крайне чопорная дама, постоянно чем-нибудь недовольная.

В первые дни нашего плавания эти люди были для меня лишь пассажирами на корабле, но вскоре они стали приобретать индивидуальность. Мы с Чантел часто обсуждали их. Я заходила к ней в каюту в отсутствии Моник, и мы придумывали о пассажирах различные истории, и чем невероятнее были эти истории, тем больше мы веселились. Я становилась такой же легкомысленной, как и Чантел. Я сообщила ей, что решила следовать ее жизненной философии.

Большую часть времени я проводила с Эдвардом. Меня преследовал страх, что он свалится за борт, и в первые дни я не сводила с него глаз. Трудность еще заключалась в том, что он и Джонни поначалу чувствовали неприязнь друг к другу, пока до них не дошло, что играть им больше не с кем. На первых порах они придерживались настороженного нейтралитета, потом перешли к перемирию, затем последовало неохотное признание друг друга, переросшее в дружбу. В эти же первые дни я никак не могла привыкнуть к оснащению и атрибутам корабля, потребовалось время, чтобы я стала воспринимать окружающее, как само собой разумеющееся.

Завтракала, обедала и пила чай я вместе с Эдвардом, с нами за столом сидели Джонни и миссис Блэйки. С миссис Блэйки, несмотря на то, что она приходилась сестрой миссис Маллой, обращались, как с бедной родственницей. Она сообщила мне, что дорогая Вивиан, ее сестра, оплатила ее проезд и обещала приютить ее в Новом Свете. Она изо всех сил старалась выразить свою благодарность. По-видимому, именно поэтому она нянчила Джонни.

Я много узнала о ее жизни. Она убежала с актером, которого не одобряла ее семья, вышла за него замуж, а тот оказался болен чахоткой. После его смерти последовали нищета, прощение и возврат к семейному очагу. Милосердная Вивиан взяла ее с собой в Австралию и поможет ей начать новую жизнь, следовательно, она обязана проявить благодарность.

Мне было жаль бедняжку Люси Блэйки. Я понимала, что за помощь в беде приходится платить. И чрезмерно дорого.

Мы сдружились, проводя время за столом и гуляя по палубе, наблюдая за своими питомцами, когда те играли в метание колец и палубный теннис.

По вечерам после ужина в половине восьмого дети отправлялись спать, а мы с миссис Блэйки в восемь часов присоединялись к остальной компании. У меня было место за столом интенданта, а миссис Блэйки сидела за столом первого помощника.

Стол интенданта находился в конце обеденного салона, на другом конце стоял стол капитана, таким образом я время от времени видела Редверса, хотя он не каждый вечер появлялся в салоне. Иногда он обедал у себя, и за первые три вечера я видела его всего лишь раз. В форме он был красив, а его волосы казались еще светлее. За его столом сидели Моник, Клэр и Гарет Гленнинги, мистер и миссис Гринолл.

Чантел сидела с Рексом за столом корабельного врача. Я быстро поняла, что, несмотря на присутствие на корабле капитана, я, по всей вероятности, буду редко его видеть. Я подумала, что в отличии от Чантел, мне опасность не грозит. Я гадала, что на самом деле она чувствует к Рексу и не прячется ли за маской легкомыслия тревога и смятение. Рекс проявлял к ней интерес по-своему, совершенно не так, как это делает капитан. Рекса можно было назвать серьезным, он не производил впечатление человека, который способен на легкий флирт.

Я стала чаще размышлять о Рексе. Мне казалось, что он принадлежит к типу людей, которые стараются скрыть свои чувства. Случайно я поймала его взгляд, брошенный на Чантел, он смотрел на нее почти свирепо, с чувством собственника. Возможно, я это придумала, ведь нам прекрасно было известно, что он едет в Австралию, дабы возобновить ухаживание, если оно вообще существовало, за мисс Деррингам.

А Чантел? Ее я тоже не понимала, хотя часто замечала, как оживленно она беседует с Рексом. В эти минуты глаза у нее сияли, и она казалась более веселой, чем обычно. Но тем не менее она совершенно не смущалась при упоминании имени мисс Деррингам.

Я попросила ее:

– Чантел, дай мне почитать твой дневник. Интересно сравнить наши впечатления о корабле.

Она засмеялась.

– Я не веду его теперь… как раньше.

– Ты что, вообще ничего не записываешь?

– Ничего. Ну, почти ничего.

– Почему?

– Потому что жизнь так восхитительна.

– А разве это не причина, чтобы запечатлеть эту жизнь, записать все, чтобы в будущем можно было снова это прожить?

– Дорогая Анна, – сказала она, – мне кажется, я записывала происходящее в замке специально для тебя. Мне хотелось, чтобы ты разделила мою жизнь… а это было возможно только таким образом. Теперь в этом нет необходимости. Ты здесь. Тебе все известно из первых рук. Мой дневник теперь не нужен тебе.

Мы находились в ее каюте, я сидела в кресле, она лежала на кровати.

– Хотела бы я знать, – задумалась я, – чем все это кончится.

– Все зависит от нас самих.

– Ты и раньше говорила то же самое.

– Кто-то сказал, что виновата не наша судьба, а мы сами.

– Шекспир.

– Полагаюсь на твою память. Но это правда. К тому же благодаря сомнению жизнь кажется еще интереснее, правда? Если тебе точно известно, что тебя ждет, какой смысл жить?

– Как себя чувствует… миссис Стреттон? – поинтересовалась я. Чантел пожала плечами.

– Она не доживет до глубокой старости.

Я вздрогнула.

– Что такое? – спросила она.

– Ты так говоришь.

– Я говорю правду, признай, это то, что есть на самом деле. У нее очень плохие легкие…

– Может быть, родной воздух…

Чантел пожала плечами.

– Утром я говорила с доктором Грегори. (Это был корабельный врач, высокий бледный молодой человек; я заметила, что он увлечен Чантел.) Он сказал, что болезнь уже слишком глубоко сидит в ней. Даже целительный воздух Коралла может оказаться бесполезным.

– А капитан знает?

– Держу пари, что знает. Вероятно, именно поэтому он ведет себя столь развязно.

– Чантел!

– Анна! Давай не будем лицемерить. Галантный капитан наверняка осознал, что совершил огромную ошибку, за которую будет расплачиваться всю жизнь. Но похоже на то, что ему не долго осталось расплачиваться.

– Чантел, я бы не хотела…

– Чтобы я относилась к смерти так беззаботно. А почему бы и нет? Это помогает не бояться смерти… ни своей, ни чужой. Вспомни, что я лучше, чем кто-либо, знакома с этой мрачной особой. Из-за своей профессии мне часто доводилось встречаться с ней, поэтому я отношусь к ней не очень-то уважительно. И не переживай за капитана. Кто знает, возможно, его ждет то, что называют «счастливым избавлением».

Я встала. У меня не было желания обсуждать с Чантел смерть его жены.

Она вскочила с кровати и взяла меня под руку.

– Вечно я болтаю ерунду в то время, как стремлюсь говорить серьезно. Тебе пора бы это знать, Анна. Но не волнуйся за мою пациентку. Будь уверена, я все для нее сделаю. А если случится непоправимое…

Она придвинула свое лицо к моему, ее зеленые глаза сверкали.

И я подумала: «Она полагает, что, если она умрет, капитан станет свободным… свободным для меня».

Как же я любила ее. Но мне хотелось ей объяснить, что я не могу желать чужой смерти, даже если она принесет мне выгоду.

Первым портом, в который мы зашли, был Гибралтар. Однажды утром, проснувшись, я выглянула в иллюминатор и увидела его – огромную скалу, выступающую из воды.

Я не в первый раз оказалась здесь. Казалось, что с тех пор прошло много-много лет, в те времена я была ребенком чуть старше Эдварда, и я помню, как мне было радостно тогда, а в соседней каюте плыли живые родители. Меня часто занимал вопрос, как Эдвард относится к своей матери, отца он почитал за Бога. Интересно, потому ли, что тот был капитаном, объехавшим весь мир, или просто за то, какой он есть?

Я размышляла о том, что сказала мне Чантел о Моник, меня волновало ее будущее… и будущее Чантел, которая вызывала всеобщее восхищение. В нее были влюблены не только Рекс и корабельный врач, я замечала, как другие смотрят на нее. Людей привлекала не только ее красота, которой она несомненно обладала, но и ее живость, внутренняя сила. Мне казалось, что жизнь рядом с ней – это вечный праздник. Не сомневаюсь, что и другие думают, как и я, и мечтают разделить с ней свою жизнь.

Через несколько часов мы пристанем к Гибралтару и сможем сойти на берег. Чантел сказала, что было бы хорошо, если бы мы пошли в компании, например, с корабельным врачом и, может быть, с первым помощником. Гленнинги собирались пойти на берег к своим друзьям. А кому охота гулять с престарелыми мистером и миссис Гринолл, ну уж а мисс Рандл составлять компанию хочется и того меньше!

Я напомнила ей, что нахожусь здесь для того, чтобы присматривать за Эдвардом, а он тоже захочет сойти на берег, так что мне придется идти вместе с ним, а так как миссис Блэйки поведет гулять Джонни и оба мальчика выразят желание гулять вместе, следовательно, я присоединюсь к ней и миссис Маллой. Чантел поморщилась.

– Какая жалость! Бедная Анна! – посочувствовала она.

Мы наняли экипаж с извозчиком-гидом. Возбужденные мальчики подпрыгивали на сидениях, и бедняжка Люси Блэйки совершенно не могла успокоить Джонни, а может она стеснялась миссис Маллой. Я же никого не стеснялась и велела Джонни сидеть смирно, который сразу повиновался к изумлению своей матери и тети. Момент показался мне подходящим для проведения урока географии и одновременно истории. Если бы Чантел была с нами, она бы смеялась надо мной. Как жаль, что ее не было.

День был прекрасным, и после влажного тумана Лангмаута солнце казалось очень ярким.

– Гибралтар принадлежит нам с 1704 года, – сообщила я Эдварду.

– Кредитонам? – спросил он.

Миссис Маллой и миссис Блэйки присоединились к моему смеху.

– Нет, Эдвард, Британии.

Эдвард слегка удивился; несомненно, он считал, что его грозной бабушке принадлежит вся Британия.

– Название Гибралтар, – продолжала я, – произошло от имени араба Гибел Тарик, который жил здесь очень, очень давно.

– Раньше нас? – задал вопрос Джонни.

– Гораздо раньше, и он построил себе замок, который назвал своим именем. А потом Гибел Тарик превратился в Гибралтар. Если вы быстро произнесете это название, увидите, что получится.

Мальчики стали хором кричать: «Гибел Тарик. Гибралтарик… Гибралтар».

– Скоро увидите замок, – утихомирила я их, но при виде старинного мавританского замка они, тыча в него пальцами, снова заорали «Гибел Тарик», и я сказала миссис Блэйки: «Теперь они его запомнят навсегда».

– Замечательный способ преподавания детям, – вежливо заметила миссис Маллой. По-моему, ее чуточку задело, что никто не пригласил ее присоединиться к какой-либо другой компании, она, наверняка, считала, что обеих гувернанток следует оставить справляться с детьми самим. Бедняжка Люси Блэйки! Если ты представляешь из себя ничтожество, то лучше не жить со своей семьей. Когда я жила с тетей Шарлоттой, я была куда независимее.

Гвоздем программы нашей экскурсии были обезьяны. Несколько экипажей поднялись на верхушку скалы, где и остановились. На верху были уже Гриноллы с мисс Рандл, они поприветствовали нас.

Нам с трудом приходилось удерживать мальчиков подальше от обезьян, таких озорных и бойких. Наш извозчик предупредил нас не приближаться к ним, так как они могут украсть перчатки и даже шляпы. Мне доставляло истинное удовольствие наблюдать за тем, как веселились мальчики. Они перешептывались и фыркали, я лишь боялась, что кто-нибудь подговорит другого на какую-нибудь выходку.

Мы стояли и смотрели на ужимки этих маленьких зверьков, как вдруг один из них сбежал со склона выше, держа во рту зеленый шарф. Раздался взрыв смеха. Оглянувшись, я увидела Рекса и Чантел. Они были вместе, он держал ее под руку, они хохотали, и я поняла, что обезьяна утащила ее шарф.

Значит, они пошли гулять вместе. Радость от прогулки у меня тут же улетучилась. Мне пришла в голову мысль, что ей придется познать боль, сильную боль, потому что леди Кредитон никогда не допустит этого, к тому же он едет делать предложение мисс Деррингам.

Мы вернулись в гавань, я старалась не показать, что у меня испортилось настроение.

Мальчики обсуждали обезьян.

– Ты видел эту…

– Мне больше понравилась другая.

Интересно, видели ли миссис Маллой или миссис Блэйки Чантел с Рексом, и что они думают.

Я произнесла строгим голосом гувернантки:

– Говорят, что обезьяны попали на Гибралтар через проход под морем из Берберии, их родной страны.

– А мы можем пройти через проход? – поинтересовался Эдвард.

– Это всего лишь легенда, – ответила я. – Легенды всегда наготове, чтобы объяснить какие-либо факты. Гибралтар – единственное место в Европе, где обитают обезьяны. Говорят, что если они когда-нибудь исчезнут с Гибралтара, он перестанет нам принадлежать. Мальчики забеспокоились, но чего они испугались больше – исчезновения обезьян или потери Гибралтара – точно не знаю. Я уже не думала о них. Я была занята Чантел и Рексом, меня тревожила мысль, что она еще скрывает от меня.

После Гибралтара мы попали в шторм. Палубы опустели, большинство людей сидело по каютам. К своей радости, я обнаружила, что я хороший моряк. Даже Эдварду пришлось лежать, таким образом у меня оказалось несколько часов полной свободы. Ветер был настолько силен, что стоять было невозможно, и я с трудом добралась до одной из нижних палуб, легла на шезлонг, завернувшись в одеяло, и стала смотреть на волны, подбрасывающие корабль вверх-вниз, словно пробку.

«Безмятежная леди». Безмятежная, не поддающаяся шторму. Безмятежность! Прекрасное качество, хотела бы я обладать им! Наверное, со стороны я кажусь безмятежной, на самом же деле я просто пытаюсь скрыть свои истинные мысли. Возможно, все на корабле притворяются. Я задалась вопросом, какие же они на самом деле и что стараются скрыть от посторонних глаз. Думаю, во всех нас сидит загадочный мужчина или загадочная женщина.

Подходящая философия, особенно, когда лежишь в одиночестве на пустынной палубе в то время, как остальные пассажиры или хотя бы большинство из них сбиты с ног морской погодой.

– Здравствуйте! – кто-то, покачиваясь, шел ко мне. Это был Дик Каллум, интендант. – Отважная женщина, – он старался перекричать шум волн.

– Я слышала, что в подобных ситуациях свежий воздух помогает лучше всего.

– Возможно, но не хотелось бы, чтобы вас смыло за борт.

– Здесь навес. Я в безопасности.

– Верно, здесь вы в безопасности, да и шторм не такой сильный, как полчаса назад. Как вы себя чувствуете?

– Вполне хорошо, благодарю.

– Вполне хорошо это не совсем хорошо. Знаете что, я принесу немножко бренди. Вам станет совсем хорошо.

– Прошу вас… я не…

– Это лекарство, – сказал он. – Приказ интенданта. Возражения не принимаются.

Он, шатаясь, удалился и отсутствовал так долго, что я уже решила, что он забыл обо мне, но наконец он появился. Прекрасно держа равновесие, он нес крошечный поднос с двумя рюмками.

Отдав поднос мне, он взял другой шезлонг и растянулся рядом со мной.

Глотнув бренди, я поняла, что он был прав, легкое головокружение исчезло.

– В нормальную погоду вас не часто увидишь, – улыбнулся он. – Понадобился шторм, чтобы вытащить вас наружу. Вы словно леди на флюгере, которая появляется лишь во время бури.

– Я появилась, – сказала я, – но у меня есть обязанности.

– Так же, как и у меня.

– Даже в таких ситуациях?

– Несколько часов свободен. Поверьте, кораблекрушение нам не грозит. Сильный ветер, и море волнуется. Вот и все. Мы, моряки, не считаем это за погоду.

В нем было нечто привлекательное, нечто знакомое, только я не могла уловить что.

– У меня такое чувство, – произнесла я, – что мы встречались раньше, но это невозможно, если только вы не заходили ко мне в магазин в Лангмауте взглянуть на мебель.

Он покачал головой.

– Если бы я вас встречал раньше, я бы вас не забыл.

Я засмеялась. Его словам я не поверила. Меня нельзя назвать неотразимой красавицей, и моя внешность, к чему я относилась совершенно равнодушно, не была столь запоминающейся.

– Может быть, – молвил он, – в другой жизни.

– Перевоплощение. Вы верите в это?

– Говорят, что моряк готов верить во что угодно. Мы суеверный народ. Как бренди?

– Согревает и бодрит. Мне стало намного лучше. Большое спасибо.

– Насколько мне известно, – продолжал он, – вы едете с семейством. Вы давно работаете в замке?

– Совсем недавно. Меня наняли специально для этого плавания.

– Целая свита, правда? И все мы, те, кто обязан своим положением семейству, испытываем к нему огромное почтение.

– Что-то я не слышу почтения в вашем голосе.

– Ну, мы ведь сейчас свободны от вахты… оба.

– Так вы только на вахте помните о своей признательности к ним?

– Признательности – мне показалось, что в его смехе звучит горечь. – А за что я должен быть им признателен? Я выполняю свою работу. За это мне платят. Может, это компания должна быть признательна мне.

– Возможно.

– Не часто нам приходится иметь на борту Кронпринца и Вероятного Наследника.

– Вы имеете в виду мистера Рекса Кредитона?

– Его. Я уверен, что ничто на ускользнет от его глаз. Он, без сомнения, представит в ставку рапорт обо всем, и горе будет нам, если сделаем что-нибудь не так.

– У меня не создалось впечатления, что он способен на подобное. Он кажется таким… приятным человеком.

– Яблоко от яблони недалеко падает. Как я слышал, единственное, что имело значение для сэра Эдварда, это его дело. Своим стремлением работать он заразил леди Кредитон. Знаете, ведь она была готова признать капитана и его мать. Я слышал, что та недавно умерла.

– Да, я тоже это слышала.

– Странная семейка, не правда ли?

– Да, необычная.

– Наш галантный капитан, конечно, чуточку обижен.

– Почему?

– Он мечтает оказаться на месте Рекса.

– Он… сам вам это сказал?

– Я не пользуюсь его доверием. Но он мне симпатичен… чем-то. Они оба выросли вместе, но один – законный сын, а другой – незаконный. Постепенно до него это дошло. И вот вам пожалуйста. Рекс – наследник миллионов, а наш галантный капитан… всего лишь капитан, которому принадлежит небольшой вклад в компании.

– По-моему, он не чувствует себя обиженным.

– Значит… вы хорошо его знаете?

– Н-нет.

– Вы были с ним знакомы до того, как сели на корабль? Наверняка. Вы не часто встречались с ним с момента отплытия. Он будет занят до Порт-Саида. Значит, вы были с ним знакомы раньше?

– Да, я знакома с ним.

У меня изменился голос. Я сама это заметила, но надеялась, что он не обратит на это внимание.

– Понятно. Медсестра – ваша подруга?

– Да, именно благодаря ей я попала сюда.

– На минуту, – усмехнулся он, – я подумал, что сам капитан привел вас присматривать за своим сыном.

– Меня привела медсестра Ломан, – поспешно сказала я. – Она ухаживала за моей тетей, и когда это… место освободилось, она рекомендовала меня.

– И ее Величество леди К. последовала ее рекомендациям.

– Последовала, и вот я здесь.

– Что ж, путешествие обещает быть интересным. Особенно когда они оба на борту.

– Вы плавали раньше вместе с капитаном Стреттоном?

– Несколько раз. Я был с ним на «Загадочной женщине».

– Да?

– Вы удивлены?

– Нет… просто я слышала о «Загадочной женщине» и…

– Что вы о ней слышали?

– Просто, что это был корабль… и что леди Кредитон спустила его на воду.

Он рассмеялся.

– Да. Он должен был называться «Леди». Может быть, именно в этом его беда. Вот что получается, когда берешь в плавание женщину.

– Что вы хотите сказать?

– Ему следовало называться «леди». Возможно, все было бы иначе. Морское суеверие.

– Расскажите, что случилось на «Загадочной женщине»?

– Это тайна, которую я не могу вам рассказать. Пожалуй, вам лучше спросить об этом капитана… он, наверное, знает больше.

– Тайна?

– Большая тайна. Многие считают, что лишь капитан Стреттон знает ответ на эту загадку.

– И он не говорит?

Дик Каллум расхохотался.

– Едва ли он может.

– Все звучит так таинственно.

– Все это было… как говорят некоторые, очень выгодно для капитана. Несмотря на это, я всегда чувствовал, что могу его понять. Ему пришлось взрослеть и видеть, как его сводный брат провозглашается Наследным Принцем.

– Наследным Принцем…

– Ну, состояние Кредитонов со всеми его ветвями представляет собой настоящую империю. А все наследует Рекс. Да, я всегда понимал капитана. В конце концов, он тоже Кредитон. Я сомневаюсь, что он полагает, что репутация стоит состояния.

– Но какое это имеет отношение к тайне «Загадочной женщины»?

– Я думаю, огромное.

– Вы лишь еще больше разожгли мое любопытство.

– Мисс Бретт, я работаю на компанию. Более того, я клялся в верности своему капитану. Я вел себя несдержанно. Меня лишь извиняет то, что ситуация оказалась необычной. Сильный ветер в вероломном Средиземном море, которое оказалось не таким приятным, как ожидалось; отважная леди на палубе; глоток бренди. Прошу вас, забудьте, что я вам говорил, и простите, что я так вольно разговаривал с вами. Это, должно быть, произошло потому, дорогая мисс Бретт, что вы оказались такой приятной собеседницей. Теперь же, умоляю вас, извините меня за мои глупые замечания. «Безмятежная леди» скоро прибудет в Неаполь. А как только мы покинем Неаполь, обещаю вам, шторм останется позади. Мы вплывем в солнечный свет, и все на борту будут веселиться под присмотром нашего безупречного капитана.

– Ну и речь!

– Моя мать как-то сказала, что у меня бойкий язык. Не очень изысканное выражение, но она и не была изысканной. Однако, она посвятила себя мне и дала мне все, что могла, в результате я получил некоторое образование. Достаточное для того, чтобы меня приняли в великую империю Кредитонов и дозволили служить моим хозяевам.

– Вы так говорите, будто не испытываете радости от этого.

– От жертв моей матери?

– Нет, от вступления в империю, как вы ее называете.

– Как? Но я доволен, я благодарный и скромный слуга империи.

– Теперь вы говорите, как Урия Гип.

– Боже сохрани. Как вы догадались, что я не очень-то почтителен?

– Я это заметила.

– У вас прекрасная интуиция, мисс Бретт.

– Приятно это слышать.

– А как вам Гибралтар?

Он удачно переменил тему, но несмотря на облегчение я почувствовала легкое разочарование.

Мы стали обсуждать Гибралтар, но при этом я все время вспоминала обезьяну с шарфом Чантел и то, как Чантел стояла рука об руку с Рексом.

Мы чуточку поболтали, и у меня возникло чувство, что у меня появился новый друг. Он проявил обо мне заботу, осведомившись, не замерзла ли я. Я вспомнила, что мне пора возвращаться в каюту посмотреть, как там Эдвард, поэтому я поблагодарила Дика за бренди и осторожно, так как корабль все еще качало, пошла к себе в каюту.

Дик Каллум оказался прав. Хотя в Неаполе, где мы стояли недолго, было холодно, как только мы отплыли от него, установилась теплая погода. Я часто виделась с Диком Каллумом, который начал оказывать мне внимание. Я узнала, что он не рядовой член команды: большая часть матросов подчинялась ему, на капитане же лежала ответственность за навигацию, поэтому он редко появлялся на людях. Я посчитала, что так оно и лучше. Раньше мне казалось, что плыть с ним на одном корабле – то же, что и жить с ним в одном доме. Все оказалось совсем иначе.

– Капитан редко сходит с небес, – заявил мне Дик Каллум.

Мы с Чантел часто ходили друг к другу. Я сказала ей, что видела, как она потеряла свой шарф, она не выказала ни малейшего смущения.

– В самую последнюю минуту, – объяснила она, – Рекс Кредитон предложил мне составить ему компанию, и я согласилась. Тебя это шокирует. Ты считаешь, что меня должна была сопровождать дуэнья. Милая Анна, это же не Англия. Разве мы не можем позволить себе некоторую вольность в заграничных портах? Понимаешь, бедного доктора Грегори заставили взять с собой мисс Рандл, а она невыносима. Нам остался только побег. Бедный доктор Грегори, он вернулся измученный и обозленный.

– Не очень-то любезно с вашей стороны, – заметила я.

– Нет, зато мудро.

– Да? – спросила я, надеясь своим вопросом вызвать Чантел на откровенность, но она ушла от ответа, переведя разговор на меня, что было ее излюбленной уловкой.

– Ты, кажется, пользуешься успехом у мистера Каллума.

– Он очень любезен.

– Да, я заметила.

– Просто мы внимательно относимся друг к другу, – сказала я. Она внезапно расхохоталась.

– Тебе нравится здесь, Анна. Не то что старый «Дом Королевы», а представляешь, сидела бы ты сейчас там, думая обо мне… а ведь такое могло случиться.

– Признаю, что мне очень интересно. Но…

– Прекрати, Анна. Не впадай в мрачные предсказания. Будь всегда веселой. Никто не знает, что тебя ждет за поворотом. И в плохом надо искать хорошее, как говорят; если бы это было неправдой, то так бы не говорили.

– Еще говорят: пришла беда – отворяй ворота.

– Ты предпочитаешь хмуриться. Ну, а я намереваюсь наслаждаться жизнью.

– Чантел, что нас ждет, когда мы приедем в Сидней?

– Я мечтаю его увидеть. Я слышала, он необыкновенно красив. Когда прибудем в гавань, попрошу разрешения подняться на капитанский мостик, чтобы лучше его видеть.

– В Сиднее многие останутся… в том числе и твой мистер Рекс Кредитон.

– Зато твой капитан останется.

– Мой капитан!

– Мой мистер Рекс Кредитон!

– Ах, Чантел, временами мне становится страшно.

– Бедная Анна. Мне надо научить тебя наслаждаться жизнью. Знаешь, у нас ведь будет бал-маскарад. Это такой обычай. Нам надо придумать себе костюмы.

– На этот раз ты не сможешь нарядиться домоправительницей.

– Я же не в замке. Откуда возьмется домоправительница на корабле? Наверное, я буду танцовщицей. Распущенные волосы… а может чадра. Это будет смешно и уместно, потому что бал будет в восточном стиле.

Она обожала переодеваться. Столь детская ее черта трогала меня. Я все больше привязывалась к ней, но, чем больше я к ней привязывалась, тем больше я беспокоилась из-за ее отношений с мистером Рексом. Меня тревожила мысль о том, что будет с ней, когда в Сиднее он останется на берегу, а мы поплывем дальше. Мы будем плыть по Тихому океану, а он принимать почести, веселиться, работать, естественно, и ухаживать за Хеленой Деррингам, чтобы довести дело до счастливого конца, которого так ждут леди Кредитон и сэр Хенри Деррингам: слиянию двух компаний.

Я очень боялась за нее.

…Однажды утром мы проснулись и обнаружили, что стоим у ворот на Восток. Палубы были залиты солнцем, пассажиры шумели и волновались.

Еще до того, как Эдвард оделся и позавтракал со мной в каюте, миссис Блэйки привела Джонни. К ним присоединилась Чантел. В скромном белом платье и жакете, в шляпе с широкими полями, но под которой виднелись ее волосы, она выглядела очаровательно. Меня всегда поражало, как меняется ее облик, когда она надевает не униформу.

– Полагаю, – сказала она, – вам обеим придется следить за детьми. Бедняжки! Я так рада, что, когда мы приходим в порт, у меня есть возможность погулять.

– Значит, капитан приглядит за своей женой, – заметила миссис Блэйки.

– Он, кажется, ведет ее в гости к каким-то агентам. Она достаточно хорошо себя чувствует.

– Похоже, ей стало гораздо лучше.

– Солнце и сухой климат благотворно действуют на нее. Мы собираемся осмотреть город.

– Мы? – спросила я.

– У нас сложилась компания, – уклончиво ответила она. «Рекс?» – гадала я.

Она быстро произнесла:

– Вам обеим следует договориться между собой. Вам совершенно необязательно вдвоем смотреть за детьми. Вы можете это делать по очереди. Понимаешь, Анна, ты можешь приглядеть как за одним, так и за двумя, а миссис Блэйки будет свободна, и наоборот.

Миссис Блэйки эта идея пришлась по душе, мне тоже.

– Надо подумать, – добавила я.

– Анна – самая добросовестная женщина на свете, – засмеялась Чантел.

Корабль стоял на некотором расстоянии от порта. Когда мы вывели мальчиков на палубу, их сильно поразили юные арабчата примерно их возраста, плавающие вокруг корабля и выпрашивающие монеты. Они ныряли за деньгами прямо на дно. Вода была такой прозрачной, что были видны и монеты на дне, и темные извивающиеся тела нырнувших за ними детей.

Эдвард и Джонни визжали от восторга, им хотелось кидать и кидать деньги в воду, мы с трудом удерживали их, боясь, что они свалятся в воду. Но меня, так же, как и их, охватило радостное возбуждение.

К нам подошла мисс Рандл и встала рядом.

– Всего лишь попрошайки, – пробормотала она.

При этом она неприятно подергала носом, но солнце было таким теплым, а веселье таким буйным, что мы не очень обратили на нее внимание.

И тут поблизости раздался другой голос.

Я почувствовала, как краска заливает мои щеки, и ощутила на себе взгляд проницательных глаз мисс Рандл.

– Доброе утро, капитан, – миссис Блэйки заговорила первая.

– Доброе утро, – сказала я.

Эдвард выпрямился, охваченный благоговением, и я поняла, что встреча со своим отцом доставляет ему больше радости, чем ныряющие за деньгами арабчата.

– Доброе утро, капитан, – поздоровалась мисс Рандл. – Не часто вы доставляете нам удовольствие своим присутствием.

– Вы очень любезны, считая это удовольствием. Но видите ли, у меня на попечении корабль, отнимающий большую часть моего времени и заботы. Позже, когда мы выйдем в открытое море, возможно, у меня появится время, чтобы получить удовольствие от вашей компании.

Она была довольна его ответом и тихо хихикнула.

– Что ж, капитан, будем ждать с нетерпением. «Даже на нее действуют его чары», – подумала я.

– А мой сын доволен путешествием? – спросил он.

– Так точно, сэр, – возвестил Эдвард, мы рассмеялись. Джонни задал вопрос:

– А вы настоящий капитан, сэр?

– Совершенно настоящий, – ответил Редверс. – Уверяю, что в клубы дыма я не превращусь. Так что не бойтесь, когда вечером увидите Галли-Галли.

– Галли-Галли? – восторженно воскликнул Эдвард.

– Колдуна, – пояснил капитан. – Подождите и увидите.

– Когда? Почему? – одновременно закричали мальчики.

– Сегодня вечером. Надеюсь, вам разрешат не ложиться спать, чтобы увидеть его, – он повернулся к нам и улыбнулся, у меня заколотилось сердце, я страстно надеялась, что умело скрываю свои чувства.

– А в котором часу появится этот колдун? – спросила миссис Блэйки.

– В половине девятого. Мы не станем засиживаться за обедом.

– Пожалуйста, – взмолился Эдвард, а потом закричал. – Галли-Галли! Галли-Галли!

– Пожалуй, один раз можно разрешить, правда? – обратилась я к миссис Блэйки.

Она согласилась. Капитан сказал:

– Буду вас ждать.

Он смотрел, улыбаясь, прямо на меня, и я поняла, что не сумела скрыть своих чувств. Нелепо, неблагоразумно, дурно испытывать подобные чувства к чужому мужу. Меня извиняло лишь то, что прежде я не знала, что он женат.

Он продолжал:

– Наверное, вы поедете осматривать город. Советую не ходить одним. Я приказал, чтобы вас отвезли на берег. Вас будет сопровождать первый помощник.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Поклонившись, он ушел. Эдвард с обожанием смотрел ему вслед, а меня беспокоило, не выразилось в моем взгляде то же самое. Мисс Рандл тихонько фыркнула.

– У него такая репутация, – произнесла она.

Я посмотрела на детей, она пожала плечами. Я разозлилась на нее.

Через два часа мы отправились на берег в сопровождении первого помощника, который показал нам мечеть, с башни которой звучал призыв к молитве, потом мы пошли на базар. Я купила белые, расшитые золотом шлепанцы с заостренными концами, завивающимися на концах, и кусок бирюзового шелка на платье.

Там очень дешево продавались шарфы различных цветов с блестками, я подумала, что такой шарф может пригодиться для маскарада. Миссис Блэйки купила духи, продававшиеся в огромном количестве на каждом шагу. Они сильно пахли мускусом. Мальчикам мы купили по феске, которые они с удовольствием надели. Однако мы решили, что, раз они лягут поздно, им следует отдохнуть днем. На корабль мы вернулись совершенно измученные от жары.

Чантел вернулась лишь за час до обеда.

Перед этим я зашла в ее каюту, там никого не было. Я задумалась, где же она может быть. Я вернулась к себе. Когда она пришла, она позвала меня посмотреть ее покупки. Она купила несколько пузырьков египетских духов, ожерелье, браслет и серьги-кольца из золота и ляпис-лазури.

– Какие красивые, – воскликнула я. – Они, должно быть, очень дорогие.

Она засмеялась. А я подумала, что это Рекс все купил.

– Видишь ли, – сказал она, – здесь все гораздо дешевле, чем у нас.

Усевшись на кровать, она стала пробовать духи, по каюте распространился запах мускуса и цветов, не наших английских цветов с легким освежающим запахом, а с ароматом экзотических эссенций Востока.

– Пожалуй, я буду королевой Нефертити.

– От домоправительницы шаг к королеве, – прокомментировала я.

– Сестра Ломан всегда должна быть на высоте. А кто такая Нефертити?

– Королева Египта. Кажется, ее муж выколол ей один глаз, потому что она была настолько красивой, что он боялся, что мужчины станут домогаться ее.

– Типичный пример мужского зверства. Я буду Нефертити. Уверена, что она сохранила оба глаза до самой смерти, да и все равно она оставалась красивой. Итак… я стану Нефертити.

– А Рекс Кредитон? – поинтересовалась я.

– О, он переоденется грабителем гробниц. На нем будет бурнус, а в руках специальные инструменты или чем там они вскрывают могилы королей и вытаскивают оттуда сокровища.

– Значит, вы поделились друг с другом, во что будете одеты?

– Мы же будем не в масках. Таинственность ни к чему. Понюхай эти духи, Анна. Правда, необычный запах? Навязчивый восточный аромат. Да, но пора собираться идти обедать. Взгляни на часы.

Я ушла от нее, размышляя, что, несмотря на то, что говорила она очень много, сказала она почти ничего, а единственное, что интересовало меня, это насколько она увлечена Рексом Кредитоном. К тому же меня тревожила моя собственная реакция на капитана. Но я никогда не выдам себя, уверяла я саму себя. Никто не догадается.

Известный как Галли-Галли, египетский фокусник, поднявшийся на борт в Порт-Саиде забавлять нас своими трюками, имел огромный успех, в особенности у Эдварда с Джонни. В центре зала для отдыха были установлены кругом стулья, мальчики сидели на полу, скрестив ноги.

Фокусник был одет в бурнус и поэтому казался мальчикам еще более таинственным. У бурнуса были широкие рукава, с помощью которых он проделывал различные трюки. Он творил чудеса с кольцами и бумагой, но наибольшего эффекта он добился, извлекая живых цыплят из самых неожиданных мест, включая карманы мальчиков. Он давал подержать мальчикам кольца, бумагу и другие предметы. Наверное, они никогда еще так не веселились.

Когда он, засунув руку в карман куртки Джонни, вытащил оттуда двух цыплят, мальчики запрыгали от восторга, когда он проделал то же самое с Эдвардом, они прямо покатились со смеху. После окончания каждого фокуса волшебник издавал вопль «Галли-Галли», тут же подключались мальчики, сердечно выражая аплодисментами свое одобрение.

Этой ночью Эдвард так сильно устал, что никак не мог заснуть. Галли-Галли ушел, а корабль двинулся вниз по Суэцкому каналу.

Стояла чудесная ночь, светила луна, и сквозь иллюминатор мне были видны песчаные берега и одинокие пальмы. Я не могла удержаться и, выскользнув из каюты, поднялась на верхнюю палубу.

На палубе было пусто. Опершись о перила, я подумала, что бы мне сказала тетя Шарлотта, если бы увидела меня в эту минуту. Представив себе ее выражение лица, я усмехнулась.

– Здравствуйте.

Я обернулась, рядом стоял он. Его бронзовое лицо, казалось, сияло при свете луны. На нем был белый смокинг, и я поняла, почему Эдвард смотрит на него, как на нечто сверхъестественное.

– Здравствуйте, – неуверенно поздоровалась я.

– С тех пор, как мы покинули Англию, мне не представилась возможность поговорить с вами наедине, – сказал он.

– Это вполне объяснимо. У вас на попечении корабль. А пассажиры – это совсем другое дело.

– Но меня они тоже касаются.

– Как и все на корабле, знаю. Но мы можем чувствовать себя в безопасности.

– Будем надеяться, – ответил он. – Вам нравится путешествие?

– Отвечу, как Эдвард: «Так точно, сэр».

– Он умный парнишка, – заметил он.

– Очень. А вы – его идеал.

– Я же говорю, что он умный, – он шутил, тем не менее я почувствовала, что он настроен серьезно. Потом он произнес странную фразу: – Я заметил, что вы подружились с Диком Каллумом.

– Да, он очень заботлив.

– У него больше возможности общаться с пассажирами, чем у меня. В этом суть нашей работы, хотя, когда корабль стоит в порту, он очень занят.

– Боюсь, некоторые считают, что корабль плывет себе спокойно и плывет. Они забывают, что корабль плывет лишь благодаря опыту капитана и его команды.

Он чуть коснулся моей лежащей на перилах руки.

– Вы скучаете по «Дому Королевы»?

– Иногда.

– Боюсь, мы не можем предложить вам на борту канапе эпохи Людовика Пятнадцатого.

Я засмеялась.

– Я была бы крайне поражена, если бы обнаружила их здесь, к тому же они здесь неуместны. Подбирать мебель очень трудно. Важна не только мебель, но и помещение, в котором она стоит.

И, к своему удивлению, я произнесла с горячностью:

– Я рада, что сбежала из «Дома Королевы». Тут наше настроение несколько изменилось. Он внезапно стал серьезным.

– Могу вас понять. Я часто думал о вас.

– Да?

– Из-за того вечера. Мне было так хорошо тогда. А вам?

– И мне.

– Все так неожиданно изменилось, правда? Лишь тогда, когда появилась ваша тетя, я осознал, каким необычным был тот вечер. Она стояла, как ангел отмщения с мечом из пламени. Вон из Рая, несчастные грешники!

Я рассмеялась.

– По-моему, чересчур сильное сравнение.

– А затем она умерла.

– Это случилось гораздо позже.

– И эти слухи. Простите, возможно, мне не стоило вспоминать о них. Наверное, вы сильно расстраивались из-за ходивших сплетен.

– Когда говорите об этом вы, я не расстраиваюсь, – ответила я. Меня теперь не волновало, насколько я выдаю себя. Меня охватило такое счастье, как и в тот вечер в «Доме Королевы». Он, лишь он один обладал властью заставить меня послать всю свою предусмотрительность по ветру.

– Говорили, что она умерла не естественной смертью, – продолжал он. – Вы пережили тяжелое время.

– Да, – подтвердила я. – Понимаете, мне казалось невероятным, что она покончила жизнь самоубийством. Это совершенно не похоже на нее. Правда, она сильно мучилась. И если бы не Чантел… медсестра Ломан… не знаю, что бы случилось со мной. Подумать… страшно.

– От людей можно ждать чего угодно. И мотивы их поступков могут быть совершенно неожиданными. Если она не покончила с собой, то кто мог убить ее?

– Я часто думала об этом. Эллен отчаянно мечтала выйти замуж, и я боюсь, что мистер Орфи никогда бы не женился на ней, если бы она не получила наследство после смерти тети Шарлотты, а получить его раньше она, естественно, не могла.

– Что ж, мотив достаточно убедительный.

– Но и слишком мелкий, да и не могу я представить себе Эллен в роли убийцы. Миссис Мортон – более вероятная кандидатура на эту роль. Она скрывала, что у нее больная дочь. Она мечтала жить с ней. Мне было известно, что она не увольнялась, надеясь получить некоторую сумму после смерти тети Шарлотты. Я никогда по-настоящему не знала миссис Мортон несмотря на то, что она долгие годы работала в «Доме Королевы». Ну, и, конечно, я сама – главная наследница, которая была не в лучших отношениях с умершей и к которой отходило все имущество.

– Которое, как я догадываюсь, оказалось не таким уж большим.

– Но я-то этого не знала. Лишь после ее смерти я поняла, насколько безнадежно мы увязли в долгах.

– Наверное, вы сильно горевали тогда.

– Это было… ужасно. Люди на улицах украдкой разглядывали меня, перешептывались.

– Я знаю, – сказал он.

– Знаете?

– Я знаю, что значит находиться под подозрением.

Я смотрела то на сероватый при свете луны берег, то на цвета индиго небо с мириадами звезд. В воздухе слегка благоухало мускусом.

– До вас дошли слухи… обо мне? – спросил он.

– Какие слухи? Не понимаю.

– Я думал, что вы слышали. Например, от Каллума. Упоминал ли кто-нибудь в вашем присутствии о «Загадочной женщине»?

– Название корабля мне знакомо, но он ничего мне не говорил.

– Возможно, вы что-то и слышали, – говорил он, – и если слышали, то я бы хотел, чтобы всю правду вы узнали от меня.

– Это был корабль, на котором вы ушли в плавание после того…

– Да, после вечера в «Доме Королевы». Я хочу рассказать вам о плавании, во время которого произошла трагедия, тайна которой не раскрыта и по сей день.

– Рассказывайте.

– Каллум служил на «Загадочной женщине» интендантом, как и сейчас. Несколько членов команды, бывшие со мной тогда, и теперь служат у меня. Корабль был не таким, как «Безмятежная леди». Это было парусное судно.

– И женщина, – добавила я.

– Странно. Такое впечатление, что это и послужило причиной несчастья. Она была красавицей. Баркентина, предназначенная для торговли с Китаем. Я вел ее в Сидней с заходом в Кейптаун, а потом на острова. На борту было несколько пассажиров, как и теперь. Одним из них был торговец драгоценных камней, Джон Филлимор. Он вез прекрасную коллекцию бриллиантов, его интересовали австралийские опалы. Его врагом был его язык: он все время рассказывал о сделках, которые он заключил, желая всем доказать, какой он ловкий. И он умер.

– Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что он умер. Доктор Грегори поставил диагноз – кровоизлияние в мозг. Однажды вечером мы вместе обедали, потом он отправился в бар и выпил, по-моему, рюмку – две коньяка. Он много пил. Потом он удалился к себе в каюту. На следующее утро стюард обнаружил его мертвым.

– Доктор Грегори тоже был на «Загадочной женщине»?

– Да, он был корабельным врачом, как и сейчас. Отличие нашей линии заключается в том, что мы всегда берем с собой врача. Обычно это делается в случае, если на борту много пассажиров. Мы похоронили Джона Филлимора в море, но бриллианты пропали.

– Он хранил их в каюте?

– В этом он и проявил свою глупость. По его словам, они стоили целое состояние. Мы советовали ему поместить их в наш сейф, но он и слышать об том не желал. Он сказал, что пока мы находимся в порту, кто-нибудь может взорвать сейф и похитить бриллианты. Он не доверял сейфам. Он был очень подозрительным и, кажется, сомневался в нескольких членах команды. Помню, как однажды вечером собралась небольшая компания, Каллум и Грегори тоже, по-моему, присутствовали, и он сказал, что охотники за драгоценностями, зная, что он везет ценный груз, могли присоединиться к команде, чтобы ограбить его. Он прекрасно сознавал, насколько ценно его имущество. В тот вечер он рассказал нам ужасную историю об ограблении его дома и конторы. Он заявил, что никогда не идет на риск, имея бриллианты в руках, никогда не хранит их в одном и том же месте больше нескольких дней. Кажется, он держал их в мешочке, привязанном к кожаному поясу, который носил прямо на теле. Однажды он сильно напился, и нам пришлось тащить его в каюту и укладывать в кровать. На следующий день он пришел в ужас от страха, что кто-нибудь мог увидеть мешочек с его бриллиантами. Мы все подшучивали над ним. Говорили, что никак не дождемся, когда дойдем до Сиднея, чтобы, наконец, избавиться от столь опасного груза. А он умер, и мы похоронили его в море. А бриллианты пропали.

В поисках бриллиантов мы перерыли всю его каюту. Ничего не нашли. Мы бы решили, что их никогда и не существовало, если бы кто-то из нас не видел их собственными глазами. Придя в порт, мы тут же доложили о происшедшем. Обыскали весь корабль, но бриллианты исчезли. Все были уверены, что они спрятаны где-то на корабле.

– И вы так и не нашли их?

– Так и не нашли, – повторил он. – Можете представить, какие ходили слухи. Джону Филлимору не было и сорока, он был совершенно здоров, а почему-то умер. Его смерть представляла собой загадку сама по себе, а тут еще пропавшие драгоценности. А существует лишь один человек, который обязан знать все, что происходит на корабле. Вы понимаете, о ком идет речь.

– О капитане? – спросила я.

– Совершенно верно. Я видел бриллианты. Я держал их в своих руках, и я, как некоторые вам доложат, жаждал их.

– А вы жаждали?

– Я никогда не восторгался бриллиантами настолько, чтобы их жаждать.

– Они стоят огромных денег.

– В том-то все и дело. Есть люди, которые считают, что за деньги можно совершить любое преступление.

– К несчастью, это правда.

– Слушайте дальше. Из Сиднея мы отправились на острова.

– На Коралл?

– Да, на Коралл. Мы находились там двое суток. Гавани там нет, и корабль стоял в заливе.

– И там была ваша жена.

– Да, она жила там со своей матерью в довольно старом полуразвалившемся доме. Вы его увидите, когда приедете. На острове был праздник. Во время того праздника жители острова исполняют свои народные танцы, жгут костры. Праздник начинается на закате, а до того целый день стучат барабаны, зазывая народ на празднество в их главный город. Это очень интересное зрелище, и всем на судне, естественно, хотелось побывать на празднике. После смерти Джона Филлимора все начали подозревать друг друга, на корабле создалась неприятная атмосфера. Корабль – это нечто сверхъестественное. Его считают живым существом, хотя скорей всего это обычное морское суеверие. Тем не менее, казалось, что «Загадочная женщина» изменилась. На ней царили тревога и подозрительность. Я чувствовал, что в воздухе пахнет мятежом. Такое невозможно определить словами, но подобное ощущает каждый моряк. Мне мерещилось, что я хозяин «Летучего Голландца». Вам известна эта легенда. Наверное, ее знает каждый матрос.

– По-моему, это был корабль-призрак, который появлялся в шторм у мыса Доброй Надежды.

– Да, ему предначертано вечно бороздить моря, так как на его борту было совершено убийство. На корабле было золото, и команду поразила чума, поэтому корабль не пускали ни в один порт. «Загадочную женщину» охватило чувство обреченности. Некоторые говорили, что на корабле было совершено убийство, да почти все верили в это, и хотя золото на судне отсутствовало, существовали бриллианты Филлимора. В легенде команду поразила чума, но и команду «Загадочной женщины» поразила своего рода чума. Она поразила их мозги. Казалось, что каждый человек на борту понимал, что вот-вот разразится скандал. В воздухе пахло неповиновением. То есть, все приказам подчинялись, но… как вам это объяснить? Я же капитан, и я все видел и проклинал ту минуту, когда встретился с Джоном Филлимором и его бриллиантами. Итак, мы прибыли на Коралл. Все хотели сойти на берег на праздник, но кто-то соответственно должен был остаться на корабле, поэтому было решено, что часть команды останется на вахте – не больше шести человек – а в полночь на корабль вернутся остальные. Я уже видел этот праздник, и он не интересовал меня. В ту ночь меня не покидала тревога, казалось, что кораблю грозит опасность. Из дома виден залив, и я все смотрел на корабль, меня охватило предчувствие, что с кораблем случится что-то страшное. Я стал так сильно беспокоиться, что решил сплавать проверить корабль. Я пошел на берег. Взял маленькую лодку, но, как только я оттолкнулся от берега, раздался громкий взрыв, и корабль развалился на куски, взлетевшие над морем. Люди бежали на берег. Луна скрылась, светили лишь тысячи звезд. Я поплыл к берегу, потому что услышал подозрительный треск и подумал, что раздастся еще один взрыв. Кто-то закричал: «Это капитан».

– А взрыв действительно был на «Загадочной женщине»?

Он кивнул.

– Ей пришел конец. Корабль превратился в кучу плавающих обломков. Еще до рассвета он затонул в бухте, и на воде печально плавали его останки. Я потерял свой корабль. Понимаете, что для моряка это значит. Он был доверен мне, а я допустил такое. Я был обесчещен, опозорен.

– Но вы же ни в чем не виноваты.

– Я не знаю, что произошло на корабле в ту ночь, но во всем этом есть какая-то тайна. Самым странным оказалось то, что та часть команды, которая должна была остаться дежурить на судне, находилась на берегу. Произошла непонятная ошибка с графиком дежурств. Неслыханная вещь. Но на дознании мы так и не выяснили, почему это произошло. Это оказалось самым загадочным.

– Похоже на то, – предположила я, – что существовал заговор, в который было вовлечено несколько человек. Создается впечатление, что кто-то специально устроил так, чтобы на корабле никого не было.

– Приказ капитана, как утверждали некоторые. За судно отвечал я, а оно было брошено на несколько часов пустым, стоящим на якоре в заливе в то время, как вся команда, включая меня, была на берегу.

– И вы даже не подозреваете, кто мог уничтожить корабль?

– Я молю Бога, чтобы узнать кто.

– Это случилось так давно.

– Но забыть это невозможно, – помолчав, он продолжал. – После того вечера в «Доме Королевы» все как-то изменилось. Раньше жизнь казалась мне забавой. После случившегося все стало не так.

«После несчастья? – гадала я. – После посещения «Дома Королевы»?»

– Прежде я был беззаботным мальчишкой. Рекс называл меня счастливчиком. Попадая в трудные ситуации, я верил в свою неизменную удачу, никогда не подводившую меня. Но она меня покинула. И я понял, что тот, кто живет беззаботно и легкомысленно, потом мучается раскаянием до конца своей жизни. Можно беспрестанно клясть себя за глупость, что я и делаю, уверяю вас. Но это бесплодное занятие.

– Если бы вы разгадали эту тайну, если бы вы дознались, кто погубил ваш корабль, вы бы перестали испытывать раскаяние.

– Это, – сказал он, – не все.

Он замолчал, и я поняла, что он думает о своем злополучном браке. Я опять, как когда-то, ищу в его словах тот смысл, которого в них нет.

– Вот я перед вами, – продолжал он. – Человек в оковах. Застопоренный своими же безрассудными поступками.

– Но как вы могли предотвратить несчастье?

Он не ответил. Инстинктивно я поняла, что на этот раз он думает не о «Загадочной женщине». Хотела бы я знать, как он женился на Моник. Может быть, я узнаю это позже, когда увижу этот «полуразрушенный старый дом», как он его назвал, когда увижу ее в родной ей обстановке. Он намекал на то, что поступил опрометчиво. И я могу в это поверить. Что заставило его: рыцарство или необходимость? Наверняка он понимал, что Моник не годится ему в жены?

«А я гожусь? – ехидно спросила я себя. И смело ответила: – Да, гожусь. Я была бы идеальной ему женой. Он веселый, я серьезная; он очаровательный, я нисколько. Я упорно пыталась подогнать себя к нему». Идиотка.

Лучше думать о корабле.

Я осведомилась:

– И вы больше не надеетесь разгадать тайну случившегося?

– Как ни странно, нет. Возможно из-за моего характера. Я всегда был оптимистом. Рекс постоянно мне об этом говорил. Но когда я задумываюсь о происшедшем, и задаю себе вопрос, а как я могу раскрыть эту тайну. Что осталось? Корабль потерян навсегда, а секрет, несомненно, таится на нем. Если бриллианты никто не похитил, то они на корабле, а, значит, их, вероятно, проглотили рыбы.

– А может кто-нибудь украл их?

– Кто? Каллум? Грегори? Кто-то из команды? Не так-то просто уйти с подобным буксиром. Мне известно, что за ними следили. Да и за мной тоже. Если бы кто-либо вдруг разбогател, это тут же стало бы известно. Нет, загадка остается загадкой, а подозреваемый номер один – капитан. Но я все рассказал вам. Теперь вы понимаете, почему я хотел это сделать.

– Да. Именно поэтому я хотела поговорить с вами о том, как умерла тетя Шарлотта, чтобы вы не подумали…

– Никогда не поверил бы этому.

– Я тоже.

– Видите, в тот вечер в «Доме Королевы» мы что-то узнали друг о друге.

– Пожалуй.

– А теперь мы здесь. Как говорят, судьба нас кинула друг к другу.

– Нет, я так не хочу, – пыталась я шутить. – Во всяком случае, не кинула. А то звучит так, словно мы обломки.

– Мы, конечно, не обломки.

И мы оба замолчали; я ждала, что он заговорит о своей жене. Я и хотела, и боялась этого разговора, потому что теперь я поняла, что нас связывают особые отношения. Я отчаянно мечтала, чтобы они продолжались, хотя и сознавала, что это неразумно. Он говорил, что ему свойственна беспечность – последнее качество, которое я смогла бы приписать себе. Но, вероятно, если я очень чего-то захочу, то сумею стать столь же безрассудной, как кто-либо другой.

Нет, я не должна забывать, что он женат. Никогда больше не допущу, чтобы повторился подобный разговор. Теплый ночной воздух, темное таинственное небо, побережье, затянутое дымкой, напоминали декорации романтической пьесы. И он был в романтическом настроении. О ком-то говорили – кажется, о Георге IV – что он слишком любил всех женщин, чтобы быть привязанным к одной. Я твердила себе, что то же самое можно сказать и о Реде Стреттоне. Разве я не заметила, как расцвела мисс Рандл от ласковой нотки, звучащей в его голосе?

Мне следует быть твердой, разумной. Какое имею я право осуждать Чантел за ее беспечность в отношениях с Рексом, если я веду себя точно так же?

Я вздрогнула, и он спросил:

– Вы замерзли?

– Нет. Разве можно замерзнуть в такую ночь? Но уже поздно. Мне пора.

Он проводил меня до каюты. Я пошла впереди по узкому проходу, у двери каюты мы остановились.

– Спокойной ночи, – попрощался он, в его глазах сверкало нетерпение. Он был совершенно таким же, как и в тот волшебный вечер в «Доме Королевы».

Он быстро поцеловал мне руку.

Дверь приоткрылась и тут же захлопнулась. Дверь мисс Рандл! Неужели она услышала наши голоса? Неужели она нас видела?

Беспечность? В любви всегда проявляешь беспечность, и я не исключение. Вот так-то! Я сама призналась себе в этом.

В Адене было жарко и ветрено. Проведя там день, мы покинули это довольно непривлекательное желтое вулканическое побережье и снова вышли в море.

Теперь я нередко встречала капитана, и он каждый раз останавливался, чтобы поговорить со мной. Люди стали обращать на нас внимание. Безусловно, мисс Рандл рассказала всем, что видела, как поздно ночью он провожал меня до каюты и целовал мне руку. Я чувствовала, что она проявляет ко мне особый интерес, ее холодные кроличьи глазки за золотым пенсне задумчиво следили за мной.

Мы с миссис Блэйки последовали совету Чантел и по очереди приглядывали за мальчиками. У нас появилось больше свободного времени. У нас с ней возникло ощущение, что мы давно знакомы друг с другом. Гленнинги пользовались всеобщим расположением, они всегда стремились показать свое дружелюбие. Самой большой их страстью оказались шахматы, каждый день они сидели, внимательно уставившись на шахматную доску, в тенистом уголке корабля. Рекс иногда играл с ними партию, а Гарет часто играл одновременно и с Рексом, и с собственной женой и, наверняка, всегда побеждал. Рекс относился к ним по-дружески, Чантел тоже. Они часто проводили время вчетвером.

Мисс Рандл совершенно не пользовалась успехом. Ее острый нос, даже в тропиках чуть розовый на конце, вынюхивал скандал, а ее блестящие глазки изо всех сил старались во всем усмотреть неприличие. Она следила за Рексом и Чантел с таким же нетерпением и надеждой, как и за мной с капитаном. Миссис Гринолл была совершенно другая, трудно было поверить, что они сестры. Она постоянно рассказывала о своих внуках, к которым она ехала, и всех утомила одними и теми же историями. Ее муж, тихий человек, во время ее рассказов постоянно кивал головой, словно подтверждая чудеса, произведенные их внуками, и внимательно изучал нас, будто хотел удостовериться, что мы в восторге от ума их внуков. Миссис Маллой завязала дружеские отношения со старшим помощником, чем была крайне довольна. Этим она доставляла удовольствие мисс Рандл, которая вопрошала каждого, оказавшегося под рукой, не неприлично ли, что миссис Маллой, по-видимому, забыла, что она направляется к своему мужу.

Единственным пассажиром, кто не навлек на себя критики мисс Рандл, была миссис Блэйки, которая была настолько безобидной, что стремилась услужить не только своей сестре, милостиво предоставляющей ей жилье в Австралии, но и всем на борту.

По вечерам иногда играли в вист, а мужчины – Гленнинги, Рекс и первый помощник – часто играли в покер.

Так безмятежно текли дни и ночи, наступил день маскарада.

Карнавал назывался «Арабские ночи». Редверс объяснил мне, что подобные маскарады были главным увеселением во время плавания.

– Мы хотим, чтобы пассажиры веселились от души, – пояснил он, – поэтому мы стараемся внести разнообразие в монотонное времяпрепровождение на море, когда кажется, что следующий порт будет очень не скоро. Они целыми днями придумывают себе костюмы, а после бала долго его обсуждают. Необходимо, чтобы на корабле царило счастье.

Для меня же главную радость доставляли те короткие моменты, когда я, случайно встретив его, останавливалась с ним поболтать. Я уверяла себя, что он старается продлить эти минуты так же, как и я, и что эти мгновения что-то значат для него.

Здоровье Моник, безусловно, улучшилось во время плавания. Чантел сказала, что на нее благотворно действуют погода и капитан, хотя первая теплее, чем последний.

– Знаешь, – сообщила она однажды, – иногда мне кажется, что он ненавидит ее.

– Не может быть, – ответила я, отворачиваясь.

– Это самый злополучный брак из всех браков. Она кое-что выбалтывает мне, когда впадает в сонливость от наркотиков. Мне приходится давать ей иногда наркотики. Доктор приказал. Прошлой ночью она сказала: «Но я его поймала. Поймала в сети. Он может изворачиваться, но пока я жива, он никогда не будет свободен».

Я вздрогнула.

– Бедная благонравная Анна. Какое неприличие. Но ведь и ты ведешь себя немножко неприлично. Во всяком случае так считает мисс Рандл. Она шепчется о тебе не меньше, чем обо мне.

– Эта женщина видит то, чего не существует.

– Не сомневаюсь, что она видит и то, что существует. Мне кажется, нам следует остерегаться мисс Рандл, нам обеим, Анна.

– Чантел, – спросила я, – а что… Рекс… думает об Австралии?

– О, он думает, что эта страна благоприятных возможностей. Местная ветвь цветет подобно вечнозеленому лавру и с его приездом, конечно же, расцветет еще больше.

– Я имею в виду… что он сойдет на берег.

Широко раскрыв свои холодные зеленые глаза, она ответила:

– Ты хочешь сказать, скажет «до свидания» «Безмятежной леди»?

– И хочу сказать, скажет «до свидания» тебе.

– Думаю, что это его чуточку опечалит, – улыбнулась она.

– А тебя?

– Возможно, и меня.

– Но… создается впечатление, что тебя это не волнует.

– Мы же все время знали, что в Сиднее он покинет корабль. Так почему мы вдруг поведем себя так, будто это сюрприз?

– Ты не выставляешь напоказ свои чувства.

– Какое нелепое клише, Анна, хотя едва ли можно винить тебя за то, что ты употребляешь его. Чувства напоказ, вот уж действительно! Как можно выставлять напоказ то, чего не видно?

– Медсестры всегда такие бесчувственные.

– Наши чувства, Анна, просто нормальные.

– Прекрати разговаривать со мной, как с больной, Чантел, у тебя все в порядке?

– Я уже тебе говорила. У меня всегда все в порядке.

Этим мне и пришлось удовольствоваться. Но когда мы покинем Сидней, когда его не будет, сможет ли она сохранять столь восхитительное равнодушие?

Наступил вечер маскарада. Я завернулась в шелк, который купила в Порт-Саиде, надела белые, расшитые золотом шлепанцы с заостренными концами и обернула лицо шарфом с блестками наподобие чадры.

– Какая вы… красивая, – выдохнул Эдвард, когда я зашла к нему в каюту.

– Лишь в твоих глазах, Эдвард.

– В глазах всех, – решительно возвестил он.

Он себя плохо чувствовал, за день до этого он переел жирного, и то, что он предпочел целый день лежать в постели, свидетельствовало о его плохом самочувствии. Джонни сидел с ним в каюте, чтобы ему не было скучно. Они рисовали.

Так как Эдвард почти ничего не ел, я предложила ему молока с печеньем перед сном. Он согласился, послали за молоком и печеньем. Но при виде их ему расхотелось есть, и он сказал, что съест все попозже, когда проголодается. Одевшись, я пошла к Чантел показать ей свой костюм и спросить, нравится ли он ей. В каюте ее не было, и я решила ее подождать, зная, что она должна вскоре вернуться, иначе у нее не хватит времени приготовиться к балу. На ее кровати лежали турецкие шаровары из зеленой кисеи и шлепанцы, точно такие, как у меня.

Мне не пришлось ее долго ждать.

– Господи, ты уже готова.

Я задумалась, была ли она с Рексом. Мне так хотелось, чтобы она мне все рассказала.

– Я приду, когда ты переоденешься, – предложила я.

– Нет, не уходи. Поможешь мне одеться. Эту одежду так трудно надевать.

– Следовательно, я стану горничной вашей милости?

– Как бедная Валери Стреттон!

Лучше бы она этого не говорила. Я подумала, что везде может оказаться кто-то, кто окутан тайной. Внезапно я вспомнила дневник Чантел, то место, где она описывала, как мать Реда вернулась откуда-то в грязных ботинках и больная. Жизнь подобна реке: чистая на поверхности, но если внимательно приглядишься, то увидишь в глубине мутное подводное течение.

– Почему ты вспомнила ее? – поинтересовалась я.

– Не знаю. Просто пришло на память. Правда, смешные штаны? Я купила их в Порт-Саиде.

– Специально для маскарада?

– Я надеюсь, что они поразят мисс Рандл, а это стоило того, чтобы их купить.

Она надела их. В сочетании со шлепанцами они выглядели великолепно. Сегодня ее глаза блестели сильнее, чем обычно. Но это было из-за костюма. Накинув на спину подходящую зеленую ткань, она ловко соорудила из нее лифчик. Она была очень красивой.

– Тебе надо надеть на голову диадему, – предложила я.

– Нет. Во всяком случае у меня нет диадемы. Я пойду с распущенными волосами. Так будет гораздо эффектнее.

Это было поразительное зрелище.

– Чантел, ты самая очаровательная женщина, какую я когда-либо встречала, – призналась я.

Она обняла меня и поцеловала. Мне показалось, что в глазах у нее блеснули слезы.

Потом она спокойно произнесла:

– Возможно, ты не знаешь, какая я на самом деле.

– Никто не знает тебя лучше меня, – настаивала я. – Никто. И никто не может быть таким красивым, если он не такой… хороший, как ты.

– Что за ерунда! Может, ты хочешь, чтобы я оделась святой. К несчастью, я не знаю ни одной арабской святой, а ты?

– Ты будешь гораздо эффектнее выглядеть рабыней или кем там ты хочешь быть.

– Надеюсь, что мисс Рандл будет оскорблена в своих лучших чувствах. К тому же на фоне всех бурнусов мы будем яркими пятнами. Я правильно употребила множественное число, моя эрудированная подруга?

– Не знаю, а бурнусы будут во множественном числе?

– Будь уверена. Я провела расследование. У Рекса один. У Гарета Гленнинга один, и мистер Гринолл смущенно поведал мне, что наденет бурнус. Миссис Г. сказала, что это очень забавно, будет что рассказать внукам. Интересно, станут ли они рассказывать о папашиных подвигах столько же, сколько они рассказывают об их? Айвор Грегори сообщил мне, что на корабле целый запас их – я имею в виду, бурнусов – и что некоторые члены команды тоже их наденут. Он даже признался, что сам наденет бурнус. В конце концов, что еще надеть мужчинам?

– Похоже, что мы попадем на восточный базар.

– А разве не в этом вся идея? Ну вот! Я готова. Как ты думаешь, может мне тоже надеть чадру? У нас получатся одинаковые костюмы, не считая шаровар.

– На самом деле, мы совершенно разные. Твой костюм более похож на костюм, к тому же ты гораздо красивее.

– Моя дорогая Анна, ты постоянно пытаешься выставить себя в невыгодном свете. Разве тебе не известно, что человека провожают по уму? Я вижу, мне следует преподать тебе несколько жизненных уроков.

– Я получаю их каждый день. А ты уверена, что из тебя получится хороший учитель?

– Мне следует обратить внимание на столь загадочную ремарку, – заметила она, – а между прочим время идет строевым шагом.

– Я только уложу Эдварда.

Она пошла со мной. Эдвард сидел на нижней койке, листая свой альбом для рисования.

При виде Чантел он издал тихий возглас восторга.

– Ты в штанах, – обвиняющим тоном проговорил он.

– Я же восточная дама.

– Мне бы хотелось нарисовать их, – попросил он.

– Нарисуешь меня утром, – пообещала она. Я заметила, что он совсем сонный.

– Эдвард, – обратилась я к нему, – давай-ка я уложу тебя.

– Он еще не выпил молоко и не съел печенье, – обратила внимание Чантел.

– Через минуту, – заныл Эдвард.

– Выпей сразу, – предложила Чантел, – тогда бедная Анна сможет уйти с чистой совестью.

– А сейчас она у нее не чистая?

– Конечно, чистая. У таких людей, как Анна, всегда чистая совесть.

– А у тебя?

– Это уже другой вопрос, – взяв стакан с молоком, она сделала глоток. – Как вкусно.

Он забрал у нее стакан и стал пить.

– Возьми печенье, – предложила я, но он не хотел есть. Когда он допил молоко, Чантел спросила его:

– Хочешь, чтобы тебя уложила спать и поцеловала на ночь турецкая рабыня?

– Да, – ответил он.

– Тогда ложись, а я буду твоей служанкой.

Он фыркнул. Чантел умела очаровывать его. Я уверена, что он любит ее так же, как и меня… по-разному, конечно. Я олицетворяла собой надежность, она веселила его, а кому не нравится, чтобы его веселили?

Уложив его, она его поцеловала.

– Ты сегодня такой сонный, – заметила она. Он снова зевнул.

Меня радовало то, что он хочет спать. Мы с Чантел вышли из каюты.

…Зал был украшен специально для маскарада. Некто (миссис Маллой шепнула мне по секрету, что первый помощник) приклеил к стенам арабские знаки; в зале царил полумрак. Создалось впечатление, что в бурнусы нарядились все мужчины, и зал превратился в улицу на Среднем Востоке. Один из офицеров играл на пианино, миссис Маллой танцевала с первым помощником, а Чантел с доктором. Женщин не хватало, и я подумала, что каждой найдется партнер, даже мисс Рандл.

Я поискала глазами Редверса, но он отсутствовал. Я смогла бы его узнать в любом костюме, но он не собирался одеваться в маскарадный костюм. Он сказал мне, что капитан не переодевается, потому что в любой момент должен быть готов приступить к своим обязанностям. Меня удивило, что первый помощник и доктор пришли в костюмах.

Но танцевать меня пригласил не капитан, а Дик Каллум.

Я извинилась перед ним, так как танцор из меня был никудышный.

– Вы чересчур стеснительны, – заявил он.

– Я вижу, вы в официальном костюме, – произнесла я, намекая на бурнус.

– Мы, мужчины, лишены воображения, – проговорил он. – Двое нищих, выпрашивающих бакшиш, два феллаха и несколько щеголей в фесках. Остальные просто надели эти одеяния.

– Я полагаю потому, что их легче всего достать. Свой бурнус вы купили в Порт-Саиде?

Он отрицательно покачал головой.

– Маскарад «Арабские ночи» проводится в каждом плавании. Так что на борту имеется целая куча бурнусов.

– Я вижу, подобное увеселение вам слегка поднадоело.

– Зато всегда приятно веселиться с теми, кому это не надоело. Здесь жарко. Может выйдем ненадолго?

Я согласилась, и мы выскользнули на палубу.

– Я хочу поговорить с вами, – начал он. – Я хочу кое-что вам сказать, но не знаю как.

– Обычно вы не страдаете недостатком слов.

– Вы правы. Но это… такой… деликатный вопрос.

– Вы будите во мне любопытство.

– Возможно, вы возненавидите меня.

– Не представляю, что способна на это при любых обстоятельствах.

– Вы меня утешаете. Не удивительно, что сын капитана так любит вас.

– Это преувеличение. Он уважает меня. Но не более того. Так что же вы хотите сказать?

– Обещайте, что простите меня до того, как я начну.

– О, Господи, вы пугаете меня.

– Нет, не бойтесь… пока. Итак, начинаю. Это о капитане.

– О…

– Я обидел вас.

– Как вы можете меня обидеть, если я даже не знаю, что именно вы собираетесь сказать.

– А вы не догадываетесь?

Я догадывалась, но ответила: «Нет».

– Понимаете, я часто плавал с ним. Вы слыхали, что о моряках говорят, что у них жены в каждом порту. Иногда в этих словах заключается правда.

– Вы хотите обвинить капитана в двоеженстве?

– Нет, жена у него одна.

– Тогда… что вы имеете в виду?

– Анна… можно, я буду называть вас Анной? Мы ведь уже достаточно знакомы?

Я кивнула.

– Так вот, Анна, у него репутация волокиты. Каждое плавание он выбирает пассажирку, которой оказывает особое внимание. На этот раз он избрал вас.

– Вам же известно, что мы с ним знакомы давно. Мы не в первый раз видимся с ним.

– Простите, если обидел вас. Меня-то это не касается.

– Я не юная девушка. Могу позаботиться о себе сама. Он, казалось, почувствовал облегчение.

– Я должен был знать, что вы сразу поймете, что он из себя представляет.

– Что… представляет?

– Он легкомысленный человек.

– Да ну?

– Он и не представлял, что его поймают таким способом. Но они насели на него – мать девушки и старая нянька. Они навлекли на него злые чары. Она была беременной, и они наложили заклятие на него и на каждый корабль под его командованием, пока он не женится на ней.

– Звучит как-то неправдоподобно.

– Часто жизнь не так проста, как кажется.

– Но жениться из-за заклятия!

– Он все равно был обязан жениться на ней.

– Возможно, именно поэтому он и женился. Дик рассмеялся.

– Но теперь вы понимаете, почему я волнуюсь за вас?

– Вы делаете слишком поспешные выводы. Вероятно, вам что-нибудь сказала мисс Рандл?

– Эта старая сплетница. Я не поверю ничему, что она скажет. Но это совсем другое. Это касается вас, а все, что касается вас, очень важно для меня.

Я была поражена, но мои мысли были слишком заняты Редверсом, чтобы обращать большое внимание на намеки Дика Каллума.

– Вы слишком добры, – произнесла я, – что так волнуетесь за меня.

– Это не доброта, а невозможность поступить иначе.

– Благодарю вас. Только ради Бога, не беспокойтесь за меня. Я действительно не понимаю, почему вы столь тревожитесь за меня, ведь я лишь изредка разговариваю с капитаном.

– Раз вы понимаете… боюсь, я только все испортил. Если вам потребуется помощь, вы обратитесь ко мне?

– Вы так говорите, словно я делаю вам одолжение, разрешая вам это, а ведь это я должна вас поблагодарить. Я охотно приму вашу помощь, если буду в ней нуждаться.

Положив свою руку на мою, он сжал ее.

– Спасибо, – сказал он. – Клянусь, что выполню свое обещание. Мне показалось, что он собирается продолжать, поэтому я быстро предложила:

– Пойдемте, потанцуем?

Когда мы танцевали, с нижней палубы раздались крики. Пианино резко замолчало. Кричал ребенок. Сначала я подумала, что это Эдвард, но тут же поняла, что это не Эдвард, а Джонни Маллой.

Мы побежали на нижнюю палубу. Остальные прибежали туда раньше нас. Джонни кричал пронзительным голосом:

– Галли-Галли! Я его видел! Я его видел!

Первое, что я подумала: ребенку приснился страшный сон. Но потом я кое-что увидела: на палубе лежал спящий Эдвард. Айвор Грегори поднял Эдварда. Джонни продолжал кричать:

– Я его видел, говорю я вам. Он нес Эдварда. Я побежал за ним и закричал: «Галли-Галли, подожди меня». А Галли-Галли положил Эдварда и убежал.

Все походило на бред. Я подошла к доктору. Спокойно взглянув на меня, он произнес:

– Я отнесу его в каюту.

Я кивнула и пошла за ним. К Джонни подбежала миссис Маллой, спрашивая его, что он делает на палубе и что случилось.

Доктор Грегори, положив Эдварда на кровать, склонился над ним и подняв ему веки, осмотрел его глаза.

Я спросила:

– Он не заболел?

Доктор отрицательно покачал головой, у него было удивленное лицо.

– Что же тогда случилось? – осведомилась я. Он не ответил на мой вопрос, а сказал:

– Я заберу мальчика в корабельный лазарет. Я подержу его там недолго.

– Значит, он болен?

– Нет… нет. Но я его заберу.

– Не понимаю, что произошло.

Положив ребенка на кровать, он сбросил свой бурнус. После его ухода, я обратила внимание, что тот лежит на полу.

Я подняла его. Он сильно благоухал мускусом, как духи, которые некоторые пассажиры купили на базаре. Запах был таким сильным и едким, что, казалось, им пропитано все, что находилось поблизости.

Подняв бурнус, я вышла на палубу. Мать Джонни и миссис Блэйки увели мальчика в каюту. Все обсуждали происшедшее. Что же все-таки случилось? Каким образом спящий ребенок попал сюда? И что за дикая история о Галли-Галли, который принес ребенка на палубу и положил его на пол, когда Джонни окликнул его?

– Детская шалость, – предположила Чантел. – Все веселились, они тоже решили поиграть.

– Но как мог ребенок выйти наружу? – задал вопрос Рекс, стоящий рядом с Чантел.

– Он вышел и притворился спящим. Все объясняется просто.

– Доктор считает, что он спит, – вмешалась я.

– Чепуха, – заявила Чантел. – Не ходит же он во сне? Хотя, может и ходит. Чего только не делали во сне мои пациенты.

На передний план выступила мисс Рандл.

– Вся эта болтовня о Галли-Галли – сплошная выдумка! Их надо выпороть, обоих.

В защиту мальчиков спокойно выступила Клэр Гленнинг:

– Я думаю, они хотели всего лишь поиграть. Зачем устраивать из этого шум.

– Они же напугали нас, – вставила Чантел. – Наверняка, они этого и добивались.

– Буря в стакане воды, – прокомментировал Гарет Гленнинг.

– Все равно, – заявила мисс Рандл, – детей следует учить дисциплине.

– И чего вы хотите? – возмутился Рекс. – Засадить их за решетку?

Рекс, как всегда, задал тон. Несмотря на его спокойный вид, никто никогда не забывал, что это Рекс Кредитон, предприниматель, финансист, миллионер, вернее, он им станет после смерти его матери. Его серьезность, чувство собственного достоинства и манера держаться в тени, свидетельствовали о том, что ему не приходится прикладывать усилия, чтобы обратить на себя внимание. Достаточно было того, что это Рекс, если еще не властитель, так будет им в свое время, великой империи Кредитонов.

– Все танцевать! – приказал он, глядя на Чантел.

Все вернулись в зал и стали танцевать, но забыть загадочную сцену на нижней палубе было невозможно, и хотя к этой теме больше не возвращались, я уверена, что все только о ней и думали.

Я рано ушла с бала. Придя к себе в каюту, я обнаружила на столе записку от доктора Грегори. Он оставил мальчика в лазарете на всю ночь.

Рано утром ко мне пришел стюард и сообщил, что доктор хочет видеть меня.

Встревожившись, я пошла к нему в апартаменты.

– Где Эдвард? – спросила я.

– Все еще в кровати. Он неважно себя чувствует… но беспокоиться не о чем. К середине дня он будет чувствовать себя прекрасно.

– Вы держите его здесь?

– Пока он не встанет. Сейчас… с ним все в порядке.

– Но что случилось?

– Мисс Бретт, дело крайне неприятное. Вчера вечером ребенку дали снотворное.

– Снотворное? Доктор кивнул.

– То, что рассказывал Джонни… он не придумал. Кто-то, должно быть, проник в каюту и вынес оттуда ребенка.

– Но зачем?

– Не понимаю. Я расспросил Джонни. Он сказал, что никак не мог заснуть, потому что все думал о маскараде и танцах. Он нарисовал портрет своей мамы и решил показать его Эдварду, поэтому он надел халат и шлепанцы и вышел наружу. Заблудившись и пытаясь найти дорогу, он увидел того, кого назвал Галли-Галли, быстро шедшего с Эдвардом на руках.

– Галли-Галли. Но он же сошел в Порт-Саиде.

– Он имеет в виду, что видел кого-то в бурнусе.

– Кого?

– Почти каждый мужчина прошлым вечером был в бурнусе, мисс Бретт.

– Но кто мог нести Эдварда?

– Это-то я и хочу знать. И кто до этого дал ребенку снотворное? Я побледнела. Доктор глядел на меня таким взглядом, словно виновата была я.

– Не могу в это поверить, – пробормотала я.

– Да, это кажется невероятным.

– Как ему могли дать снотворное?

– Очень просто. С водой… или с молоком.

– Молоком – повторила я.

– От двух обычных таблеток снотворного ребенок может впасть в глубокий транс. У вас есть снотворное, мисс Бретт?

– Нет. У его матери точно есть. Но она не…

– Это легко мог сделать любой, у кого есть снотворное. Загадка в том… с какой целью?

– Усыпить ребенка, чтобы он не смог поднять тревогу, когда его вынесут на палубу. Но зачем? Бросить за борт?

– Мисс Бретт!

– Но зачем же еще? – вопросила я.

– Вам пришла в голову нелепая идея, – возразил он.

Мы немного помолчали. А я подумала, что моя идея – действительно нелепая. Неужели я предполагаю, что кто-то пытался убить Эдварда?

Тоненьким и неестественным голосом я проговорила:

– Что вы собираетесь делать?

– Я полагаю, чем меньше мы будем об этом говорить, тем лучше. Это уж чересчур. Представляете, что станут говорить. А сейчас большинство из них считает, что дети просто играли.

– Но Джонни будет настаивать, что видел кого-то, кого он называет Галли-Галли.

– Они поверят, что он все придумал. Я покачала головой.

– Это ужасно, – сказала я.

Он согласился. А потом стал задавать мне вопросы. Я вспомнила, как принесли молоко и он не хотел его пить, как я пошла в каюту Чантел и как она пришла вместе со мной и даже попробовала молоко, уговаривая Эдварда его выпить.

– Я спрошу ее, не показалось ли ей молоко странным на вкус.

– Она бы сразу сказала.

– Вы ничего не можете вспомнить? Я ответила отрицательно.

С неприятным чувством я вернулась к себе.

Мне хотелось поговорить с Редверсом. Я знала, что доктор Грегори доложит ему обо всем, мне хотелось знать, как он среагирует на сообщение, что некто пытался убить его сына. Убийство – сильное слово. Но по какой иной причине ребенок был усыплен?

Доктор не хотел, чтобы кто-то знал об этом. Вероятно, он желал утаить это от большинства пассажиров, но я, как его гувернантка, обязана знать так же, как и Редверс, его отец; к тому же, как капитану, ему следует знать все, что происходит на корабле.

Я сейчас же должна пойти к нему в каюту и поговорить с ним. Должна.

В дверь раздался стук, и голос Чантел произнес: «Можно войти?»

– Как наш ночной искатель приключений чувствует себя сегодня? – поинтересовалась она.

– Он в лазарете.

– О, Господи!

– С ним все в порядке. Чантел, доктор не хочет, чтобы об этом знали, но вчера вечером мальчику дали снотворное.

– Снотворное! Каким образом?

– Зачем – гораздо более важный вопрос. Ах, Чантел, мне так страшно.

– Я уверена, что ни у кого и в мыслях не было причинять ребенку вред.

– Тогда зачем давать ему снотворное и выносить наружу? Представляешь, чтобы было, если бы не Джонни?

– Что? – выдохнула она.

– Мне думается, кто-то пытался убить Эдварда. Его могли бросить за борт. Никто бы и не услышал. Ребенок был без сознания. Может быть, лишь тапочек остался лежать близ поручней. И все бы решили, что он шел, куда глаза глядят, и свалился за борт. Понимаешь?

– Теперь, когда ты объяснила, понимаю. Самое легкое место для совершения убийства, должно быть, море. Но зачем? Какая тому причина?

– Сама не знаю.

– Теперь мисс Рандл будет работать сверхурочно.

– Доктор Грегори считает, что все надо держать в секрете. Эдвард сильно расстроится, если будет думать, что он в опасности. Ему ничего не известно. Он не должен знать.

– А Джонни?

– Решим, что с ним делать. В конце концов, он без позволения вышел гулять ночью и теперь впал в немилость. И слава Богу, что он решил погулять.

– Анна, а ты не драматизируешь? Это могла быть шутка, не попавшая в цель.

– Какая шутка?

– Не знаю. Ведь был праздник, все веселились в восточных костюмах. Возможно, какой-нибудь лжеараб перепил или придумал что-нибудь, а шутка не удалась.

– Но мальчику дали снотворное, Чантел. Я собираюсь к капитану.

– Как, сейчас?

– Да. В это время он, вероятно, у себя в каюте. Хочу поговорить с ним. Мне придется принять меры предосторожности до конца плавания.

– Анна, дорогая, ты слишком серьезна.

– Я отвечаю за него. Разве ты не чувствуешь ответственность за свою пациентку?

Она согласилась, и я оставила ее в нерешительности. Пока я поднималась на мостик в апартаменты капитана, мне не пришло в голову, что, по всей вероятности, я поступаю вразрез с устоями. Я думала лишь о том, что кто-то усыпил ребенка и вынес его из каюты и что могло бы произойти, если бы не Джонни Маллой.

Я поднялась по лестнице и постучала в дверь. К счастью, меня попросили войти.

Он сидел за столом, изучая какие-то бумаги.

Поднявшись, он воскликнул: «Анна!», и я вошла.

Его огромная каюта была залита солнцем. На стенах висели картинки кораблей, а на столике стояла модель корабля, отлитая из бронзы.

– Мне пришлось прийти, – объяснила я.

– Поговорить о ребенке? – спросил он, и я поняла, что он уже знает.

– Я ничего не понимаю, – пожаловалась я ему. – У меня неприятное чувство.

– Я уже разговаривал с доктором. Эдварду дали снотворное.

– Я ничего не могу понять. Надеюсь, вы не думаете…

– Моя дорогая Анна, конечно, нет. Я полностью доверяю вам. Но, может быть, вам что-нибудь известно? Что вы об этом думаете?

– Ничего. Чантел… медсестра Ломан полагает, что кто-то пошутил. В его взгляде выразилось облегчение.

– А это возможно?

– Это бессмысленно. Зачем усыплять ребенка? Вероятно, исключительно потому, что тот, кто сделал это, боялся, что он узнает его. Получается, что кто-то был готов на все ради шутки. У меня ужасное подозрение… а что, если кто-то пытался убить Эдварда?

– Убить ребенка? Зачем?

– Я подумала… может быть, вы знаете. Ведь должна же быть причина.

Он выглядел изумленным.

– Никакой причины для этого я не вижу. А Эдвард?

– Ему ничего не известно. Он и не должен знать. Я не уверена, как это подействует на него. Мне придется быть более бдительной. Я должна была сидеть с ним в каюте, а не танцевать. Я теперь буду следить за ним и днем, и ночью.

– Вы что, вините себя, Анна? Вы не должны этого делать ни в коем случае. Он спал. Кому могло прийти в голову, что кто-то захочет навредить ему?

– Однако кто-то же положил снотворное ему в молоко. Кто мог это сделать?

– Кто угодно. Кто-нибудь на камбузе… или когда молоко несли к нему. Безусловно, снотворное было подсыпано в молоко до того, как оно попало к вам.

– Но почему? Почему?

– Может все не так, как вы думаете. Он мог взять таблетки у матери, приняв их за конфеты.

– Он не был у матери. Он целый день плохо себя чувствовал и почти все время спал.

– Он мог взять их и раньше. Это самое вероятное. Он нашел таблетки в каюте матери, засунул их в карман, решив, что это конфеты, и съел ночью.

– А мужчина, которого видел Джонни?

– Эдвард, вероятно, вышел на палубу раньше, чем начали действовать таблетки. Возможно, какое-то время оба мальчика были на палубе, как вдруг Эдвард заснул. Когда Джонни увидел, что он спит, он не знал, что делать, и придумал Галли-Галли, чтобы выпутаться из неприятного положения.

– Похоже, что было все именно так. Вы успокоили меня. Я должна была поговорить с вами. Обязательно.

– Я знаю, – согласился он.

– Мне не следовало приходить сюда… и беспокоить вас. Это очень невежливо с моей стороны.

Он улыбнулся:

– Я хочу вам сказать, что буду рад вас видеть в любое время. Дверь раскрылась так тихо, что мы даже не заметили этого, пока позади не раздался резкий хохот.

– Вот я вас и поймала!

Это была Моник. С безумным видом, растрепанная, она драла на себе красное шелковое кимоно с золотыми драконом. В груди у нее клокотало, она задыхалась.

– Заходи и садись, Моник, – обратился к ней капитан.

– И присоединяйся к нашему tete-a-tete? Устраивайся поудобней? Нет, я не сяду. Вот, что я тебе скажу. Я не допущу этого! Не допущу! Как только она появилась в замке, она все время пытается отнять тебя у меня. Что теперь она сделает? Хотела бы я знать. Я слежу за ней. Я заставлю ее понять, что ты женат… женат на мне. Ей это может не нравиться… тебе это может не нравиться… но это так, и ничего не изменится.

– Моник, – спокойно произнес он, – Моник.

– Ты мой муж. Я твоя жена. И пока я жива, ничто не изменится. Ничто!

Я сказала:

– Я позову медсестру, Ломан.

Редверс кивнул и попытался отвести Моник в спальню, но она стала метаться и кричать все громче и громче. Чем сильней она кричала, тем больше задыхалась.

Я побежала к Чантел. Она как раз выходила из каюты.

– Ах, Чантел, там кошмар, что творится. Кажется, у миссис Стреттон начинается припадок.

– Где она? – спросила Чантел.

– В каюте капитана.

– Господи, спаси нас, – простонала она и, схватив аптечку, бросилась туда.

Мне хотелось пойти за ней, но я понимала, что этого делать нельзя. Ведь именно я и послужила причиной беды.

Вернувшись к себе, я села, чувствуя себя совершенно растерянной. Что меня еще ждет?

Моник сильно заболела, поэтому ночной эпизод с мальчиками был забыт. Чантел беспрерывно находилась в апартаментах капитана. Все считали, что жена капитана при смерти.

Эдвард выздоровел окончательно. Мы ничего не сказали ему о том, что случилось. Он поверил, что съел что-то не то, поэтому так заснул, что заболел. Он был счастлив, что побывал в лазарете, таким образом он получил преимущество над Джонни. Что же касается Джонни, его мать сделала ему строгий выговор – он относился к ней с огромным почтением – и велела обо всем забыть. Кто-то решил пошутить в связи с «Арабскими ночами», а так как он не имел никакого права находиться на празднике, решение не наказывать его может быть отменено. По этой причине он пришел к выводу, что лучше всего побыстрей обо всем забыть.

А Эдвард еще более заважничал: его мать сильно заболела.

Атмосфера на корабле изменилась. Люди стали относиться ко мне иначе.

Тот факт, что Моник расхворалась, застав меня в каюте капитана, скрыть не удалось, об этом знали все. Мисс Рандл набросилась на новую информацию, как сорока на блестящий камушек. Она приукрасила ее, сдобрила в присущей ей манере и подала ее, придав ей специфический рандловский аромат, как наиболее сочную лакомую закуску.

Появление женщины в его каюте вызвало приступ. Бедняжка, ей столько пришлось выдумывать. Она столько была наслышана о капитане! Мисс Рандл ужасалась тому, куда катится мир. Даже среди небольшой компании пассажиров нашлась медсестра Ломан, которая слишком часто проводит время с мистером Рексом Кредитоном. Интересно, неужели эта интриганка надеется поймать его. (Нашла на что надеяться! Мисс Рандл знала из достоверных источников, что он почти помолвлен с дочерью другого корабельного магната.) А миссис Маллой постоянно находится в компании с первым помощником, а у нее муж в Австралии, а у него жена и двое детей в Сауттемптоне. (Это истинная правда, потому что, когда мистер Гринолл показал ему фотографию своих внуков в Англии, которую везет показать внукам в Австралии, ему пришлось признаться, что он отец двоих детей.) Но все это бледнело перед скандалом с этой гувернанткой, которую застала у капитана его жена, отчего та так сильно расстроилась (бедненькая, и не удивительно!), что чуть не умерла. Нет, она не понимает, куда катится мир, и что можно ожидать с таким капитаном? Все это было крайне неприятно.

Чантел пыталась успокоить меня. Когда она приходила из апартаментов капитана, то звала меня к себе. Эдвард с Джонни оставались под присмотром миссис Блэйки, но в эти минуты я сильно волновалась. Мне казалось, что я обязана беспрестанно следить за ним, и, хотя миссис Блэйки была очень добросовестной, мне не хотелось терять его из виду. С другой стороны, я боялась показать свой страх и передать его ему.

– Не так уж она больна, как пытается показать, – сообщила мне Чантел. – Подобные приступы приводят в ужас зрителей, они ужасны и для больных. Можно задохнуться до смерти. Но примерно через день ей станет лучше.

– Надеюсь.

– Бедная моя Анна, – засмеялась она. – Признайся, представить тебя в роли femme fatale[2] просто смешно. Правда, капитан, как говорит Эдит, «чуточку без ума от тебя».

– Чантел!

– Правда-правда. Он так на тебя смотрит, когда разговаривает с тобой. Да и ты тоже, дорогая моя. Ну ты-то, конечно, придумала его давным-давно. Ты – романтик, Анна. Знаешь, а ведь Дик Каллум тоже влюблен в тебя.

– Он хорошо ко мне относится.

– Но ты, естественно, предпочитаешь романтического капитана. Он, правда, не свободен, но может стать свободным в один прекрасный день. Она может умереть во время приступа, плюс больные легкие.

– Чантел, замолчи.

– Не думала я, что ты, Анна, относишься к людям, боящимся правды.

– Я… так… расстроена.

Ее лицо внезапно приняло озорной вид.

– Ты жалеешь, что согласилась? Думаешь, что лучше бы ты пошла работать к торговцу антиквариатом за мизерную плату? Все равно ты никогда не нашла бы его… или ее. Это судьба. То, что я попала в «Дом Королевы», потом в замок, забрала тебя. Судьба… и небольшая помощь медсестры Ломан.

– Я не говорила, что жалею, согласившись на это.

– «Час, полный жизни, Стоит века вне…» чего-то там. Не помню, Вордсворт знает.

– Приписывается Скотту; безусловно, Вордсворт написал эти стихи, но ведь это не имеет значения, правда?

– Тебе лучше знать. Смысл один и тот же. Лучше я проживу короткий яркий час (ты тоже), чем жить тусклой, скучной жизнью без опасностей и без радостей.

– Как сказать.

– По крайней мере, я дала тебе пищу для размышлений, чтобы ты смогла забыть эту свинью мисс Рандл. Но не волнуйся. Через несколько дней жена капитана снова будет на ногах. При первой возможности я переведу ее сюда обратно, чтобы ухаживать за ней, и бедный капитан сможет отдохнуть. Не сомневаюсь, она доставляет ему кучу хлопот. Но в плавании одна драматическая ситуация тут же забывается при появлении другой. Видишь, все уже пришли в себя после случая с Эдвардом-Джонни. О них почти и не вспоминают.

Ей снова удалось успокоить меня. Я сказала в порыве:

– Что бы ни случилось, Чантел, я надеюсь, что мы всегда будем вместе.

– Я все устрою, – уверила она меня. – Может вмешаться судьба, но положись на меня.

Чантел оказалась права. Через несколько дней Моник чувствовала себя так же прекрасно, как когда только ступила на борт. Она вернулась к себе в каюту рядом с Чантел, и все перестали обсуждать ее неминуемую смерть.

Иногда она выходила посидеть на палубе. Чантел приводила ее туда и сидела вместе с ней. Временами с ними сидел и Эдвард, которого то ласкали, то забывали, смотря по настроению. Он относился к этому философски.

Меня она игнорировала, хотя порой я ловила на себе взгляд ее красивых темных глаз, которые, как мне казалось, смотрели на меня задумчиво. Я гадала, собирается ли она меня уволить, когда мы приедем на ее остров. Я поделилась своими сомнениями с Чантел, но она ответила, что не в этом дело. Это мы должны решать, возвращаться ли нам или оставаться. Разве не так сказала леди Кредитон? Эдвард слишком нуждается во мне, чтобы Моник захотела от меня избавиться, а Моник не держит долго зла. Она закатывает сцены, потому что ей нравится это, поэтому она особенно благодарна тем, кто дает ей эту возможность, а я, так как капитан испытывает ко мне склонность, попадаю в эту категорию.

Но дело оказалось именно в том. Однажды Моник попросила меня присесть рядом с ней и сказала:

– Надеюсь, вы не принимаете капитана всерьез. Видите ли, он очень любит женщин. Он внимателен ко всем женщинам.

Не зная, что ответить, я запинаясь произнесла, что произошло недоразумение.

– Подобный случай произошел, когда мы ехали в Англию. На корабле плыла девушка, совсем как вы. Такая спокойная… забыла слово… скромная. Ему такие нравятся. Он любит проявлять доброту к тем, кто особо ценит его внимание.

– Не сомневаюсь, – чуть резко ответила я, – что мы все очень благодарны ему, в большей степени потому, что не привыкли к подобному вниманию.

Она рассмеялась. Позже Чантел сообщила мне, что она сказала, что я ей понравилась. Ее насмешила моя необычная манера разговаривать. Она понимает, почему в этом плавании капитан избрал меня в качестве предмета своего внимания.

– Понимаешь, – добавила Чантел, – ты не показала, что сплетни тревожат тебя. Моник не похожа на приличных английских дам. Я подозреваю, что островные нравы крайне отличаются от манеры поведения в викторианских салонах. Она приходит в ярость, потому что страстно влюблена в капитана, и его безразличие доводит ее порой до исступления. Но ей нравится, когда другие восхищаются им.

– У меня это вызывает недоумение.

– Просто ты любишь воспринимать все слишком серьезно.

– К серьезным проблемам и следует относиться серьезно.

– В этом я не уверена.

– Чантел, осталось немного времени. Все так неожиданно изменилось. Появилась какая-то атмосфера… обреченности. По-моему, с того вечера, как усыпили Эдварда.

– Обреченности? – воскликнула она.

– Понимаешь, я никак не могу об этом забыть. Я не могу избавиться от мысли, что кто-то пытался убить его.

– Этому должно быть иное объяснение.

– Капитан считает, что он взял у матери снотворное, приняв его за конфеты.

– Похоже, что так. Он – любознательный молодой человек, вечно все исследует. «Что это? А это?» А мамочкина комната для него настоящая пещера Алладина.

– Предположим, они с Джонни вышли на палубу, может, чтобы взглянуть на танцы, а он заснул, и Джонни придумал Галли-Галли…

– Ну, конечно, это все прекрасно объясняет. Если поразмыслить, это единственное подходящее объяснение.

– Хотела бы я быть такой уверенной.

– А я совершенно уверена. То же мне обреченность. Удивляюсь я тебе, Анна. Такая практичная, такая разумная!

– Все равно буду следить за мальчиком каждую минуту, пока он на моем попечении. На ночь буду закрываться.

– А где он сейчас?

– С Джонни, за ним смотрит миссис Блэйки. Она тоже чувствует себя виноватой, ведь Джонни не разрешили выходить. Теперь по вечерам мы запираем каюты на ключ, когда они ложатся спать.

– Таким образом, ночные похождения прекратятся. Ничего, скоро мы попрощаемся и с Джонни, и с его матерью, и с его тетей.

Я быстро взглянула на нее. И с Рексом тоже. Интересует ли он ее по-настоящему? Иногда мне казалось, что она что-то скрывает от меня.

Как она может так равнодушно относиться к тому, что потеряет его, когда мы прибудем в Сидней? Возможно, его будут встречать Деррингамы, потом дела и общественная деятельность затянут его в водоворот. Бедная Чантел, ее положение было столь же безнадежным, как и мое. Если Рекс пойдет против своей матери, если он сделает Чантел предложение, они будут счастливыми. Он был свободен.

Но я чувствовала, что у него слабый характер. Он привлекателен, это правда, обладает беспечным очарованием, которое гораздо сильнее проявляется у Реда. Мне он казался бледной копией своего брата.

Однако Рекс пошел против своей матери, когда отказался делать предложение Хелене Деррингам. До какой степени может дойти подобное неповиновение? Мне хотелось, чтобы Чантел доверилась мне, но ведь и я не доверилась ей. Дело в том, что я сама боюсь признаться себе в своих чувствах. Да и как я могу признаться, что безнадежно влюблена в человека, женатого на другой женщине? Я предпочитаю этого не делать.

Нам следует таиться друг от друга.

В Бомбее стояла сильная жара. Моник стало трудно дышать, и Чантел пришлось отказаться от прогулки на берегу. У капитана были в Бомбее дела, его пригласили в гости какие-то агенты компании, он взял с собой Эдварда.

Миссис Маллой передала мне предложение первого помощника и интенданта погулять по городу вместе. Миссис Блэйки смотрела за Джонни и собралась идти с Гриноллами и мисс Рандл.

Я приняла приглашение, и мы сели в открытый экипаж. Мы с миссис Маллой надели широкие шляпы и взяли зонтики, чтобы укрыться от солнца.

Меня охватило странное чувство, я вспоминала те дни, когда я жила здесь со своими родителями. Когда я увидела женщин, стирающих в реке белье, рынки, где продавались слоновая кость и бронза, шелк и ковры, меня словно вернули в детство. Проезжая мимо кладбища на Малабарском холме, я искала взглядом стервятников.

Я поделилась своими воспоминаниями с Диком Каллумом, он выслушал меня с интересом. Миссис Маллой и первый помощник слушали меня вежливо, они более интересовались друг другом.

Остановившись у чайной у обочины, мы разошлись. Я осталась с Диком Каллумом, а миссис Маллой удалилась с первым помощником. Близ чайной продавцы разложили свои товары: красивые шелковые шали, изысканные кружевные салфетки и скатерти, слоников из слоновой кости с блестящими белыми бивнями.

Они зазывали нас ласковыми голосами, и мы остановились посмотреть. Я купила скатерть, решив послать ее Эллен, и слоника для миссис Бакл.

Я пришла в восторг от красивой шелковой шали, искусно расшитой голубым с серебром. Дик Каллум купил ее.

– Стыдно их разочаровывать, – оправдался он.

В чайной было попрохладнее, к столу подошел морщинистый старик, предлагая купить прелестный веер из павлиньих перьев. Дик купил веер мне в подарок.

Глотнув освежающего чая, Дик поинтересовался:

– А что будет, когда мы доберемся до Коралла?

– До этого еще не скоро.

– Примерно две недели пути от Сиднея.

– Но мы еще и до Сиднея не добрались.

– Вы останетесь на острове?

– Пока неясно. Леди Кредитон высказалась определенно. Если мои услуги больше не понадобятся или же я сама пожелаю вернуться, меня отправят в Англию за счет компании. То же самое касается и сестры Ломан.

– Вы с ней такие подруги.

– Не представляю, как я смогу существовать без нее, хотя еще несколько лет назад я не была с ней и знакома. Но мы очень сблизились, как сестры, и порой мне кажется, что я знаю ее всю жизнь.

– Она очень привлекательная девушка.

– Самая привлекательная, какую я только видела.

– А я видел, – серьезно произнес он.

– Не верю, – игриво заметила я.

– Вы хотели бы, чтобы я продолжал?

– Думаю, что не стоит, потому что я все равно вам не поверю.

– Но если я так считаю…

– У вас сложилось ложное впечатление обо мне.

– Не могу представить себе, как я буду существовать на «Безмятежной леди», когда вас там не будет. У моряков, понятно, есть друзья на берегу.

– Значит, будем друзьями.

– Приятно это слышать. Я хочу вас кое-что спросить. Выходите за меня замуж.

Я схватила павлиний веер. Мне вдруг стало жарко.

– Вы… вы шутите?

– Я говорю серьезно.

– Вы… но… вы едва со мной знакомы.

– Мы знакомы с момента отъезда из Англии.

– Не так уж давно.

– Но на корабле быстро узнаешь друг друга. Будто живешь в одном доме. Здесь не так, как на берегу. Да и в конце концов, разве это имеет значение?

– Огромное. Необходимо основательно узнать человека, на котором собираешься жениться.

– Неужели возможно основательно узнать человека? Во всяком случае, вас я знаю достаточно, чтобы решиться на это.

– Вы… слишком поспешны.

– Ничего подобного. Я подумал, Анна создана для меня. Она красивая, умная, добрая и хорошая. Она надежная. Для меня это качество наиболее ценное.

Я получила первое предложение в жизни, хотя мне уже было двадцать восемь лет. Я воображала, что это произойдет иначе, давным-давно, когда мечтала, что кто-то сделает мне предложение. Он просто перечислил мои достоинства, главным из которых оказалась надежность.

– Я слишком рано заговорил об этом, – признал он.

– Вероятно, вам вообще не стоило говорить.

– Значит, вы хотите сказать, что ваш ответ – «нет»?

– Нет, – подтвердила я.

– Пока. Я уверен. Потом вы измените свое решение.

– Вы очень нравитесь мне, – сказала я. – Вы так добры ко мне. Уверена, что вы так же… надежны, какой считаете меня, но я не думаю, что этого достаточно для крепкого брака.

– Есть и другие причины. Я люблю вас, конечно. Я не умею изъясняться, как некоторые. Я не похожу на нашего галантного капитана, который, несомненно, умеет произносить льстивые речи и соответственно себя вести… но при этом не подразумевать и половины того, что он говорит.

Я резко взглянула на него.

– Почему вы так не любите его? – спросила я.

– Может быть, потому что вы его любите. Анна, не думайте о нем. Не разрешайте ему обращаться с вами, как с остальными.

– Остальными? – хрипло проговорила я.

– Господи, не думаете же вы, что вы у него одна. Посмотрите на его жену. Как он обращается с нею.

– Он… он всегда внимателен к ней.

– Внимателен! Он родился внимательным. В этом часть его обаяния. Обаяние! Благодаря ему он в замке. В компании. Он обладает обаянием… как и его мать до него. Поэтому она стала любовницей сэра Эдварда. И наш капитан может жить беспечно. С ним может произойти скандал, который другому человеку разрушил бы жизнь, но его обаяние… его неизменное обаяние всегда выручает его.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы же слышали о «Загадочной женщине». А если не слышали, так слушайте. На том корабле было целое состояние. Сто тысяч фунтов, говорят… в бриллиантах. И что с ними случилось? Что случилось с торговцем? Он умер на борту корабля. Он похоронен в море. Я присутствовал, когда его тело опускали в воду. Капитан оказал ему эту услугу. Бедный Джон Филлимор умер так внезапно. А его бриллианты? Куда они делись? Никто не знает. А корабль был взорван в заливе Коралл.

Я встала.

– Я не желаю вас слушать.

– Сядьте, – приказал он, и я повиновалась. Перемена в нем оказала на меня гипнотическое воздействие. Он бешено ненавидел капитана, он действительно верил, что Редверс убил Джона Филлимора и украл бриллианты.

– Я обязан поговорить с вами, Анна, – продолжал он, – потому что люблю вас. Я должен вас спасти. Вы в опасности.

– В опасности?

– Все это мне уже знакомо. Я и раньше с ним плавал. Должен признать, что он умеет обращаться с женщинами, чего мне не дано. Он обманет вас, как и свою бедняжку жену, хотя ему не удалось улизнуть от нее. Он – пират, если таковые существовали. Двести лет назад он стал бы пиратом. Он бы плавал под «Веселым Роджером». Сейчас-то он не может грабить в открытом море, но близ него оказалось состояние в сто тысяч фунтов, и он не пожелал его упустить.

– Вы, что, не понимаете, что говорите о своем капитане?

– На борту я подчиняюсь его приказам, но в данный момент я не на борту. Я разговариваю с женщиной, на которой хочу жениться, и я желаю, чтобы она знала правду. Где бриллианты? Я-то знаю. Многие знают, но, понятно, доказать это невозможно. Они спрятаны в банковском сейфе в каком-нибудь иностранном порту. Его состояние спрятано в кубышку до той поры, когда он сможет безопасно его реализовать. Дело в том, что от бриллиантов трудно избавиться. Их легко узнать, поэтому ему придется быть осторожным. Но он все устроит. Его ждет состояние. Ведь оно же ему необходимо? Потому что состояние сэра Эдварда перейдет к Рексу, так как Рекс законный сын.

– Ваше предположение нелепо.

– У меня есть доказательства.

– Тогда предъявите их капитану.

– Милая, милая Анна, вы не знаете капитана. Он найдет, что ответить. У него всегда есть что ответить. Разве не удачно ли он избавился от корабля… места преступления? Капитан, потерявший свой корабль! Скольким капитанам простилось бы такое? Любой другой был бы уволен, разжалован и жил бы на далеком острове где-нибудь в Тихом океане, таком как Коралл. Но он, конечно, вскоре станет обладателем целого состояния в бриллиантах и таким образом разбогатеет.

– Вы дважды удивили меня сегодня, – вступила я. – Сначала, объявив о своей любви ко мне, а потом, заявив о своей ненависти к капитану. И я обратила внимание, что вы с большей страстью выражаете свою ненависть, чем любовь.

Он склонился ко мне, лицо у него покраснело от ярости, даже белки его глаз стали красными.

– Вы что не понимаете, – страстно проговорил он, – что двое – это одно? Я ненавижу его так сильно, потому что безумно влюблен в вас. Потому что он проявляет к вам жгучий интерес… а вы к нему.

– Вы неверно судите обо мне, – процедила я. – Меня это удивляет, ведь вы заявили, что прекрасно знаете меня.

– Я знаю, что вы никогда не… обесчестите себя.

– А, так я обладаю еще одним достоинством помимо надежности.

– Анна, простите. Я позволил своим чувствам взять над собой верх.

– Пора идти. Наше время истекло.

– Уйти вот так! И вам нечего сказать мне?

– Я не желаю слушать обвинения, которые вам нечем доказать.

– Я добуду доказательства, – пообещал он. – Клянусь, я докажу. Я встала.

– Вы измените свое мнение, – продолжал он. – Вы поймете, и, когда это произойдет, я снова поговорю с вами. По крайней мере, ответьте, что вы не станете противиться этому разговору.

– Я буду сильно противиться ссоре с вами, – ответила я.

– Какой же я дурак! Мне не следовало говорить сейчас. Все равно все остается, как и раньше. Знайте, я легко не сдаюсь.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Если вам понадобится моя помощь, в любое время… я к вашим услугам.

– Приятно слышать.

– И вы не станете плохо относиться ко мне?

– Полагаю, что женщина не может плохо относиться к мужчине, объяснившемуся ей в любви.

– Анна, как бы мне хотелось высказать все, что я чувствую.

– Вы сказали мне достаточно, с чем я могу уйти, – напомнила я ему.

Медленно мы пошли обратно мимо продавцов, сидящих на корточках рядом со своими товарами. Другая пара уже ждала нас в экипаже.

– Мы решили, что потеряли вас, – сообщила миссис Маллой. Когда мы доехали до дока и поднялись по сходням, Дик всунул мне в руки белую шелковую шаль.

– Я купил ее для вас, – пробормотал он.

– А я думала, что вы купили ее для кого-нибудь еще.

– И для кого же?

– Ну, может быть, для вашей матери. Его лицо слегка помрачнело.

Он сказал:

– Моя мать умерла.

Я пожалела о своих словах, так как поняла, что воспоминание о ней причинило ему боль. И тут меня осенило, что я так мало знаю о нем. Он любит меня, ненавидит капитана. Какие еще страсти кипят в его груди?

Когда корабль медленно скользил по воде, отходя от дока, ко мне пришла Чантел.

– Кто бы мог подумать, что мне придется стать домоседкой, – скорчила она гримасу.

– Как больная?

– Чуточку лучше. На нее сильно подействовала жара. Как только выйдем в открытое море, она поправится.

– Чантел, – начала я, – до Австралии осталось немного.

– Я уже думаю о том, как выглядит остров. Представляешь! Или не можешь? Пальмы, коралловые рифы и Робинзон Крузо. Интересно, чем мы будем заниматься, когда корабль уйдет и мы останемся одни.

– Мы будем ждать и пытаться раскрыть тайну. Она внимательно посмотрела на меня.

– Что-то сегодня произошло.

– Что? – переспросила я.

– Я имею в виду тебя. Ты же отправилась гулять с Диком Каллумом, нет?

– Да, и с миссис Маллой и с первым помощником.

– И?

Я замялась.

– Он сделал мне предложение.

Она уставилась на меня. Потом быстро произнесла:

– И что ты ответила? «Сэр, это так неожиданно?»

– Что-то вроде этого.

Мне показалось, что она перевела дух.

– По-видимому, он не очень тебе по душе? – заметила я.

– Да ну, я совершенно равнодушна к нему. Но, Анна, мне представляется, что он недостаточно хорош для тебя.

– Неужто? Это для меня-то недостаточно хорош!

– Опять принижаешь себя. Итак, ты ему отказала, а он твой отказ принял, как джентльмен, и попросил разрешения возобновить свое предложение позже.

– Откуда тебе это известно?

– Установленный образец. Мистер Каллум следует правилам. В этом я уверена. Он не для тебя, Анна.

У меня возникло сильное желание выступить в его защиту.

– Почему?

– О, Господи, да неужто ты собираешься скромно принять его предложение?

– Непохоже, что кто-нибудь еще польстится на меня, а существует мнение, что лучше выйти замуж за того, кого не любишь, чем вообще не выходить замуж.

– Ты слишком быстро сдаешься. Предрекаю тебе, однажды ты выйдешь замуж по собственному выбору.

Она прищурила глаза и стала выглядеть умудренной жизнью, я поняла, о чем она думает. Я добавила:

– В общем, я отказала ему, и мы остались хорошими друзьями. Смотри, что он подарил мне.

Я развернула шаль.

Она взяла ее и накинула себе на плечи. Шаль была создана, словно для нее, но ей все шло.

– Значит, будучи не в состоянии принять его предложение, ты приняла от него шаль.

– Мне показалось нелюбезным отказать ему.

– Он возобновит свое предложение, – заключила она. – Но ты его не примешь, Анна. Соглашаться на вторичное предложение – не лучший выход, – тут она увидела веер, и глаза ее округлились от ужаса. – Веер… павлиний веер! Откуда он у тебя?

– Купила у Малабарского холма.

– Он приносит несчастье, – встревожилась она. – Разве ты не знала? Павлиньи веера несут в себе проклятье.

– Чантел, какая ерунда.

– Тем не менее, – сказала она. – Мне он не нравится. Это значит испытывать судьбу.

Схватив веер, она выскочила. Я побежала за ней. И поймала ее у поручней, но она успела выбросить его за борт.

После Индийского океана наступила жара. Нас обуяла такая лень, что мы были лишь в состоянии лежать, растянувшись в шезлонгах по левому борту. Создавалось впечатление, что силы остались только у мальчиков. Я часто встречала Редверса. Несколько дней после инцидента у него в каюте он явно избегал меня, но потом это прекратилось. Когда корабль плыл по спокойному тропическому морю, у него появилось больше свободного времени, а так как Эдвард обожал находиться с ним как можно чаще, то и я нередко составляла им компанию.

Эдвард говорил:

– Пойдем на мостик. Капитан разрешил.

– Я отведу тебя и уйду, – предлагала я.

– Дорога мне известна, – фыркал Эдвард, – но капитан разрешил мне привести и тебя.

На мостике было полно навигационных приборов, и в промежутках, когда Эдвард, поглощенный каким-нибудь прибором, переставал приставать с расспросами, мы обменивались парой слов.

– Извините за скандал, – сказал он мне в нашу первую встречу после инцидента. – Вы попали в неловкое положение.

– Вы тоже, – ответила я.

– Для меня это не ново, – и я впервые заметила нотку горечи в его интонации.

– Я боялась последствий.

– Когда-нибудь… – произнес он. Его глаза, которые, казалось, стали еще более синими за время нашего пребывания на море, были устремлены вдаль, где море встречалось с бледно-голубым безоблачным небом. Да, когда-нибудь этим все и кончится.

Он перевел взгляд на меня, вопросительное выражение синих глаз проникало мне в душу. У меня екнуло сердце. Еще одно предложение? Предложение человека, у которого есть живая жена? Что он хотел попросить меня? «Жди?»

Я вздрогнула. Меня возмущала мысль о том, что надо ждать чьей-то смерти. Когда мне говорили: «Вот умрет ваша тетя, и будете жить спокойно», мне становилось нехорошо. Отвратительно ждать смерти того, кто стоит у тебя на дороге. Я вспомнила стервятников на Малабарском холме.

Я испугалась, что малейший мой ответ вызовет поток слов, которые лучше оставить несказанными, но, как заметила Чантел, существуют мысли вне зависимости от того, высказаны ли они вслух.

Тут подошел Эдвард и отдал честь.

– Капитан, что это за штука с ручкой? Момент был упущен.

– Лучше покажи мне, боцман, – он окрестил Эдварда боцманом к огромному удовольствию последнего. Эдвард заставил и Джонни обращаться к нему подобным образом.

То, как они стояли рядом друг с другом, глубоко тронуло меня. Никогда не поверю, что он способен убить человека ради денег. Он невиновен. И все же… в «Доме Королевы» он не сообщил мне, что женат. И теперь, неужели он и в самом деле предлагал мне подождать?

Какое опасное возникает положение, когда на пути встает некто, кто мешает достижению твоей мечты. Довольно тривиальная ситуация, она называется «вечным треугольником». И подумать только, что одним из углов треугольника являюсь я.

Я отказалась от жизни без тревог и забот и ступила в зону опасности, я, скромная Анна (так называла меня Моник). Я могла остаться в Англии, стать помощником торговца антиквариатом, компаньонкой старой леди, гувернанткой. Выбор был.

Эдвард опять чем-то увлекся.

– Когда-нибудь он станет моряком, – объявил Редверс, повернувшись ко мне.

– Меня это не удивит, хотя дети меняются, и часто мечты детства теряют привлекательность, когда они становятся взрослыми.

– А о чем вы мечтали в детстве?

– Просто быть такой, как моя мама.

– Она, должно быть, прекрасно ладила с вами.

– Как и вы с Эдвардом.

Он нахмурился.

– Я не стал бы ценить себя столь высоко. Я так редко вижу его.

– Я не часто видела маму.

– Возможно, дети идеализируют родителей, когда они не часто видят их.

– Возможно. Для меня моя мать была совершенством изящества и красоты, потому что я никогда не видела ее грустной. Вероятно, порой она и тосковала, но не при мне. Она всегда смеялась. Мой отец обожал ее. Она была совершенно на него не похожа. Когда мы были в Бомбее, я все время вспоминала их.

– Вам понравилась ваша прогулка на берегу?

Я замялась, а потом сказала:

– Я гуляла с Диком Каллумом, миссис Маллой и первым помощником.

– Приятная компания.

– Я так понимаю, он ходил с вами в плавание несколько раз?

– Каллум? Да. Он – хороший, добросовестный парень.

Мне хотелось сказать: «Он ненавидит вас. Уверена, что, если бы он смог, то доставил бы вам массу неприятностей». Но я не могла заставить себя произнести это вслух.

– Не сомневаюсь, он считает, что это я виноват в истории с «Загадочной женщиной» и что я прячу бриллианты в банковском сейфе.

– Так вы знаете, что он так думает?

– Анна, дорогая, так считают все. Это само собой разумеется. Меня изумила и привела в восторг та интонация, с которой он произнес «Анна, дорогая», потому что я почувствовала, что действительно дорога ему.

– И вы миритесь с этим?

– Я не имею права обвинять их в том, что является само собой разумеющимся.

– И вы совсем не… огорчены?

– Конечно, это мучит меня. Я мечтаю раскрыть тайну, чтобы потом объявить: «Видите, как вы ошибались».

– И все?

– Ну, и доказать, естественно, что я – честный человек.

– А вы можете достичь этого, лишь найдя бриллианты.

– Они, безусловно, на дне моря. Я хочу обнаружить, кто уничтожил мой корабль.

– Они думают, что это сделали вы.

– Поэтому-то я и хочу доказать, что не я.

– Но как?

– Найдя того, кто сделал это.

– У вас есть надежда?

– Я всегда надеюсь. Каждый раз, когда я отправляюсь на Коралл, я верю, что найду разгадку.

– Но корабль с бриллиантами исчез. Как же вы найдете разгадку?

– Где-то на свете, и похоже, что на Коралле, существует некто, кто знает ответ на загадку. Однажды я узнаю его.

– Вы полагаете, что ответ надо искать на Коралле?

– Мне так кажется.

Я вдруг повернулась к нему.

– Я постараюсь найти ответ. Когда «Безмятежная леди» уйдет, и я останусь на острове, я сделаю все, чтобы доказать вашу невиновность.

Он улыбнулся.

– Значит, вы верите?

– Думаю, – медленно проговорила я, – вы можете заставить поверить кого угодно.

– Странное заключение… словно вы верите вопреки собственному желанию.

– Нет, нет. Мое желание заставляет меня верить, потому что я этого хочу.

– Анна…

– Да.

Его лицо было рядом с моим. Я любила его и знала, что и он любит меня. Знала? Может просто мне этого хотелось?

– Когда мы стояли в Бомбее, я все время думал о вас. Мне так хотелось находиться рядом с вами. А Каллум… Он неплохой, но…

Я протянула ему руку, он взял ее. Затем он облек в слова ту мысль, которая прежде была лишь у него на уме.

– Анна, не совершайте поспешных действий. Подождите.

– Чего? – вопросил Эдвард, неожиданно возникший рядом. – И почему вы держитесь за руки?

– Хорошо, что ты мне напомнил, – спохватилась я. – Нам пора идти мыть руки перед ланчем.

Мне пришлось сбежать. Я боялась выдать себя.

На палубе Гарет Гленнинг и Рекс Кредитон играли в шахматы. Чантел сидела в каюте, прислуживая Моник, которой ночью было плохо. Миссис Гринолл рассказывала миссис Маллой о своих внуках.

– Настоящий озорник. Но ведь мальчишки есть мальчишки, а ему только шесть лет. Я сказала ему, что когда мы вернемся в Англию, он уже станет маленьким настоящим мужчиной.

Миссис Маллой что-то сонно проворчала.

Эдвард с Джонни играли в настольный теннис на покрытом зеленым сукном столе на конце палубы, стол был обнесен сеткой, чтобы мячи не падали за борт, и я могла спокойно наблюдать за ними сквозь сетку.

На коленях у меня лежала книга, но я не читала. Я была в смятении. В голове у меня звучало одно-единственное слово «Подождите».

Он никогда не обсуждал со мной свой брак, никогда не говорил, как он мучается. Лишь благодаря Чантел мне было известно, насколько несчастен этот брак. Она часто выслушивала Моник, жила рядом с ними, некоторое время провела в апартаментах капитана, когда там находилась Моник.

– Удивляюсь, как он не убил ее, – поведала она мне. – Или она его. Она себя сама доводит до истерики. Однажды она схватила нож и бросилась на него. Все это было, конечно, несерьезно. Она дышит-то еле-еле, где ей суметь вонзить нож в твердую мужскую грудь.

Чантел могла острить по такому поводу, я так не умею.

– Понимаешь, – говорила Чантел, – его заставили жениться на ней. Он надеялся, что это всего лишь легкое любовное приключение, а оказалось серьезно. Ему пришлось жениться. Какая-то там старая нянька прокляла бы его, если бы он не женился. Так она мне объяснила. А проклятым капитаном быть невозможно.

Я не призналась ей, что уже слышала обо всем.

– Мастер Эдвард мог быть или еще не быть в пути. Дорогая, грешат вдвоем, а расплачиваются поодиночке. По крайней мере тебе, если все раскроется, придется расплачиваться. А бедняжка Моник все так же боготворит своего капитана. Она пишет ему письма. Я беспрерывно ношу их ему в каюту. Она доверяет одной мне. Страстная, страстная Моник. Хотя, возможно, для нее это и лучше. Недолго ей осталось.

Я сказала, что мне это представляется трагедией.

– Тебе не казалось бы это трагедией, если бы она была здоровой и сильной женщиной.

Мне тяжело было слушать Чантел. Иногда я думала, что лучше бы мы обе остались в Англии.

Вот я и сидела на палубе. Мячики стучали о стол, вскрикивали мальчики то радостно, то протестующе. Я смотрела на страницу, прочитывала абзац и, не понимая прочитанного, отрывала взгляд от книги и глядела на резвящихся дельфинов и летучих рыб, взлетавших из воды и падавших обратно.

Дул теплый мягкий ветер. Вероятно, он и донес до меня голоса, которые звучали так отчетливо.

Разговор шел за шахматным столом. Никогда раньше я не слышала, чтобы Рекс говорил с такой яростью.

– Ты… дьявол.

Он мог обращаться лишь к Гарету Гленнингу, но того меньше чем кого-либо можно было вообразить дьяволом.

«Наверное, тот обыграл его», – лениво думала я. Но какой злой у него голос, тут Гарет расхохотался. Очень неприятно.

По-видимому, я задремала, и мне что-то почудилось. Просто они играют в свои любимые шахматы, и Гарет выиграл.

Скоро мы прибудем в Сидней, и все изменится. Большинство пассажиров покинут корабль. Рекс, Гленнинги, миссис Маллой и остальные. Останемся лишь я, Эдвард, Чантел и Моник. А когда мы доплывем до Коралла, снова все изменится, но меня на корабле уже не будет, чтобы посмотреть, как он будет выглядеть без нас.

На горизонте появился корабль, он шел на полных парусах при сильном ветре. Мальчики побежали посмотреть на него.

– Клипер янки, – закричал Эдвард.

– Китайский клипер, – заключил Джонни.

Они начали спорить, забыв о настольном теннисе. Они следили за кораблем, и Эдвард хвастался своими знаниями, добытыми от капитана.

Мимо, прогуливаясь, шла мисс Рандл, поверх ее огромной шляпы был накинут шифоновый шарф, который она подвязала под подбородком, так она прятала от солнца свое лицо, которое, как однажды заметила Чантел, не стоит тех усилий, какие она прикладывает для ухода за ним.

– Здравствуйте, мисс Бретт, – мое имя в ее устах прозвучало как позорное. – Вы не возражаете, если я присяду рядом с вами?

Я возражала, но сказать об этом не могла.

– О, Боже, – ее взгляд остановился на миссис Маллой и на миссис Гринолл. – Ей-то не хочется прощаться со своим помощником.

– Обычное корабельное знакомство.

– Вы чересчур снисходительны, мисс Бретт.

О ней бы я такого сказать не могла.

– Но потом… – она хихикнула, слов было уже не надо. – А вы останетесь на корабле после того, как мы попрощаемся.

– Ненадолго, до Коралла.

– У вас будет и команда… и капитан. Но вам придется разделить их с остальными. Как поживает бедная миссис Стреттон?

– Она вынуждена оставаться в каюте. Мне сообщила об этом сестра Ломан.

– Бедняжка! Не представляю, как она может с ним мириться?

– Неужели? – насмешливо поинтересовалась я.

– О, Господи, с таким человеком. Он так улыбается мне, когда здоровается…

– Да ну?

– Он прирожденный волокита. Да, мне так ее жаль… да и любую, кого он стремится обворожить. Безусловно, людям не хватает здравого смысла и благопристойности. Не знаю, но люди поражают меня. Эта ваша подруга, медсестра Ломан… и… – она перевела взгляд на Рекса. – На что она надеется?

– Не думаю, что кто-то надеется извлечь что-либо из дружбы. В таком случае дружеских отношений вообще бы не существовало.

– Ах, вы так умно рассуждаете. По-видимому, гувернантка и должна быть такой. Эти мальчишки… Как они кричат! Разве не следует держать их в узде? Боже мой, когда я была маленькой…

– Старые порядки сменяются новыми, – высказалась я и подумала о Чантел, которая любит цитировать, часто ошибаясь при этом так же, как и я в данный момент.

– Хм, – буркнула она.

– Это клипер янки, – вопил Эдвард. – Пойду спрошу капитана. Он понесся по палубе, Джонни за ним.

– Эдвард, – позвала я его, – ты куда?

– К капитану. Я хочу посмотреть в ту вещь, она лежит у него наверху. Она потрясающая. В нее можно видеть далеко-далеко.

– Когда ты ее видел? – язвил Джонни.

– Я видел ее однажды… два раза. Я видел ее, правда, Анна? Когда мы были наверху. Помнишь, когда капитан держал тебя за руку и говорил, чтобы ты подождала. Тогда. Я еще увидел большой корабль и спросил о нем капитана. Он сказал, что это клипер янки.

Мисс Рандл не смогла сдержать возбуждения. Я воскликнула:

– Сейчас не ходи. А как же теннис? Вернитесь и доиграйте.

– Но…

– Потом опишешь корабль капитану. Он покажет тебе картинки, и ты найдешь его.

– У него много всяких картинок, правда, Анна?

Я ответила:

– Да, обещаю, что он покажет вам картинки обоим. Но вам необходимо помнить, что ему нужно смотреть за кораблем. Так что идите и играйте, повидаетесь с ним попозже.

Мы сидели на палубе. Корабль скрылся за горизонтом, веселые дельфины прыгали в воде. Рекс и Гарет продолжали сидеть за шахматной доской, миссис Маллой и миссис Гринолл дремали, мисс Рандл ушла. Наверняка, отправилась искать кого-нибудь, кому сможет шепотом сообщить последнюю новость.

Капитан держал меня за руку и просил подождать.

К счастью, мы должны были скоро дойти до Фримантла. Ажиотаж при подходе к любому порту, казалось, сглаживал все трения между пассажирами. Даже мисс Рандл переставали волновать скандалы.

Я не сомневаюсь, что она всем передала откровения Эдварда, но теперь они не представлялись столь важными, как три месяца назад. Миссис Маллой меньше стала обращать внимания на первого помощника, их дружба умерла естественной смертью. Она суетливо готовилась к прибытию в Мельбурн. Мистера и миссис Гринолл охватило лихорадочное возбуждение, они двадцать раз на дню спрашивали друг друга, приведут ли к причалу внуков их встречать.

– Самого младшего явно не приведут, – бесконечно повторяла она мне. – Естественно, он же такой маленький.

Чантел и Рекс проводили вместе каждую минуту, если им это удавалось, мне было страшно за них. Однажды я наткнулась на них, когда они стояли с серьезными лицами, склонившись над поручнями, и разговаривали. Я беспокоилась о Чантел. Ее безразличие было неестественным. Одни Эдвард с Джонни вели себя, как обычно. В Мельбурне им предстояло расстаться, но они считали, как они о том и сообщили, что это произойдет очень не скоро. День для них длился вечность.

И вот однажды утром, когда я проснулась, мы были на месте.

У причала стояла толпа, встречающая корабль, на людях были длинные белые перчатки и большие шляпы, украшенные цветами и лентами. Оркестр исполнял «Правь, Британия». Редверс объяснил мне, что в австралийских портах английские корабли встречали и провожали, так как Англия считалась «домом» даже тем, кто ни разу не видел ее. Когда приходит огромный пассажирский корабль, пассажиров, конечно, встречают, но мы представляли из себя особый груз. Тем не менее, нам тоже была оказана почетная встреча, и оркестр играл патриотические мелодии.

Дети были сильно взбудоражены, а так как я обычно давала им уроки истории тех стран, мимо которых мы плыли, их интерес еще более возрос. Они никак не могли дождаться момента, когда увидят кенгуру и коал, поэтому миссис Блэйки и я сошли с ними на берег на несколько часов, пока судно стояло в порту. Было очень жарко, но мальчики будто и не замечали жару. Они криками выражали свой восторг; и надо сказать, что меня тоже охватило восхищение при виде ярких красок красных цветущих эвкалиптов и желтых мимоз близ Лебединой реки. Но нам надо было вскоре возвращаться, поэтому я не отрывала глаз от часов. Вдали в открытом экипаже промелькнули Чантел и Рекс. Я нервно надеялась, что мисс Рандл не заметила их.

Чантел, бедная. Скоро ей придется проститься с Рексом. Сумеет ли она сохранить присущее ей легкомыслие, кажущееся равнодушие?

А ведь нам еще предстоит – и очень скоро – расставание с кораблем. Скоро мы достигнем Коралла, и мы с ней, с Эдвардом и Моник останемся на берегу. При этой мысли меня охватывали дурные предчувствия. Я пыталась изгнать их из моей головы, но это было совсем не просто.

Когда мы поднялись на борт, я встретила Дика Каллума. Он шел из своего кабинета, занятый, как всегда, когда корабль стоял в порту.

– Как жаль, что я не смог погулять с вами, – сокрушался он.

– Мы с миссис Блэйки гуляли с мальчиками.

– Мне помешала безотлагательная работа… вероятно, придуманная.

– Что вы имеете в виду?

– Некто в высших кругах не пожелал, чтобы я оказался свободным.

– Звучит загадочно, – парировала я и оставила его. Мне было приятно, что капитан, по-видимому, не хотел, чтобы Дик Каллум составил мне компанию.

Только собрались поднять трап, как к кораблю подбежали Чантел и Рекс.

Увидев, что я стою у поручней, она подошла ко мне. Рекс не стал присоединяться к нам, а прошел мимо.

– Корабль чуть не отошел, – упрекнула ее я. – Ты могла опоздать.

– Поверь мне, я не опоздаю никогда, – многозначительно ответила она.

Я взглянула на ее раскрасневшееся прелестное лицо. Надо признать, что она не походила на девушку, которую ожидало прощание со своим возлюбленным навсегда.

В Мельбурне за своей семьей явился мистер Маллой, высокий загорелый человек, работающий на своей ферме в нескольких милях от города.

В семействе обозначились перемены. Поскучневший Джонни был одет в матросский костюмчик, на голове у него была круглая соломенная матросская шляпа, на которой было написано «Корабль Ее Величества «Успех». Большая соломенная шляпа миссис Маллой была разукрашена цветами и лентами, что более годилось Лондону, чем малонаселенной местности в Австралии. Правда, в сером плаще и юбке, в перчатках цвета жемчуга и серых ботинках она выглядела очаровательно. Миссис Блэйки тоже вырядилась в самое лучшее.

Они вели себя словно незнакомые, не интересующиеся более своими партнерами по путешествию, больше не являющимися составной частью одной компании.

Мистер Маллой забрал их, и они пригласили Эдварда как-нибудь навестить их в неопределенно-сердечной манере, которая свидетельствовала о том, что им прекрасно известно, что их приглашение никогда не будет принято. Затем они навсегда исчезли из нашей жизни.

Таким образом перемены коснулись и меня. Эдвард остался без товарища, а я без помощи миссис Блэйки. Рядом оказалась мисс Рандл.

– А где же первый помощник, а? – прошептала она. – Чувствует себя лишним, что и следовало ожидать.

К нам присоединилась Чантел.

– И мы вскоре распрощаемся, – счастливым голосом произнесла она, многозначительно улыбаясь мисс Рандл.

– Некоторым из нас будет сильно недоставать друг друга.

– Увы! – вздохнула Чантел.

– Уверена, что вам с мистером Кредитоном будет неприятно расставаться.

– С вами тоже, – заверила Чантел.

– Мисс Рандл, – вмешалась я, – изучает человеческую природу.

– Будем надеяться, что она найдет себе компанию, которая отдаст ей должное, как и наша, которая так печально разваливается, – мисс Рандл удивилась, а Чантел продолжала: – Не следует забывать, что мы… «на гребнях волн, качаясь корабли…» Закончи за меня, Анна.

– Приветствуют маяк во тьме ночной, И вновь без слов прощаясь с ним вдали.

– Восхитительно, как вы считаете? – проговорила Чантел. – «На гребнях волн, качаясь корабли…» И плывут и плывут… никогда не встречаясь вновь. Чудесно.

Мисс Рандл сопела. Она не наслаждалась беседой, поэтому она сообщила, что ее ждет в каюте миссис Гринолл и удалилась, оставив нас вдвоем.

Я сказала Чантел:

– Следующим портом захода будет Сидней.

– Да, а потом Коралл.

– Чантел, как ты к этому относишься?

– Чтобы ответить на твой вопрос, мне надо стать прорицательницей.

– Я говорю о твоем предстоящим расставании с Рексом Кредитоном в Сиднее. Не стоит притворяться. У вас особые отношения.

– А кто притворяется?

– Ты же влюблена в него, а он в тебя, что мешает вам пожениться?

– Ты спрашиваешь так, словно знаешь ответ.

– Знаю, – подтвердила я. – Ничего. Кроме того, что он слабый и боится своей матери.

– Дорогая Анна, – произнесла она. – Я вижу, ты очень любишь свою недостойную подругу. Но не беспокойся за нее. С ней все будет в порядке. С ней все всегда было в порядке и всегда будет. Разве я не говорила тебе, что не опоздаю никогда?

Она говорила уверенно.

Они, наверняка, договорились о чем-то.

По-видимому, мы все становились безрассудными. Я редко видела Чантел. Вероятно, Моник предоставила ей возможность как можно чаще видеться с Рексом до отплытия. Может быть, она втайне сочувствовала их роману. Создавалось впечатление, что они близко сошлись с Гленнингами. А, возможно, им просто были нужны сотоварищи. Во всяком случае, они часто находились вместе вчетвером.

В ночь перед отплытием в Сидней я встретилась с Редверсом на пустынной палубе. Ночь стояла теплая, ветерок, постоянно дующий днем, по ночам нередко исчезал.

Я и желала, и боялась оставаться с ним наедине.

– Анна, – сказал он, подходя ко мне. Нагнувшись над поручнями, я глядела на темную воду. Обернувшись, я взглянула в его лицо. – Вот мы плывем на одном корабле, – продолжал он, – а я так редко вижу вас.

– Скоро я оставлю корабль.

– Хорошее было плавание?

– Ничего подобного я не переживала. Я никогда не забуду его.

– И я.

– Вы много плавали.

– С вами лишь раз.

– Куда вы двинетесь после Коралла?

– Около двух месяцев я буду перевозить грузы, а потом перед отплытием домой вернусь на остров.

– Значит… мы снова встретимся.

– Да, – ответил он. – Обычно мы проводим на острове двое суток. Я все думаю…

– Да.

– Гадаю, – продолжал он, – как вам покажется остров?

– Не знаю, чего и ждать. Подозреваю, что остров моего воображения крайне отличается от реального.

– Он наполовину цивилизован, наполовину остался диким. Поэтому он выглядит необычно. Цивилизация чувствует себя там… стесненно. Я много думал о вашем там пребывании.

– Моем пребывании?

– Моник должна остаться. Это необходимо из-за ее здоровья. И Эдвард, естественно, останется со своей матерью. Но я беспокоюсь за вас и за сестру Ломан, конечно. Думаю, что когда мы вернемся, вы попросите отвезти вас домой.

– А для нас будут каюты?

– Я сделаю все, чтобы были.

– Это утешает, – заметила я. – Очень.

– И мы снова поплывем вместе?

Я вздрогнула.

– Вам холодно?

– Разве может быть холодно в такую ночь?

– Значит, вы дрожите от дурных предчувствий. Анна, почему вы боитесь?

– Не знаю, могу ли я назвать свое чувство страхом.

– Я не должен с вами так разговаривать, да? Но неужели лучше притворяться, отрицать очевидное?

– Может быть и лучше.

– Вы считаете, что отрицать очевидное лучше?

– В некоторых случаях, да.

– Что ж, – заявил он. – Я не стану придерживаться этики. Анна, вы помните тот вечер, когда я был у вас в гостях в «Доме Королевы?»

– Прекрасно помню.

– Что-то произошло тогда. Этот дом… я не могу его забыть. Часы стучат, мебель вокруг, мы стоим у стола, на котором свечи горят в подсвечниках.

– Очень ценные подсвечники. Китай восемнадцатого века.

– Казалось, что существуем лишь мы одни, да еще эта девушка, которая носилась взад-вперед и прислуживала нам. Будто на свете остались мы одни, и ничто больше не имеет значения. А у вас было такое ощущение? Уверен, что было. Иначе бы я не ощущал этого так сильно.

– Да, – согласилась я, – для меня тот вечер тоже незабываем.

– И то, что было прежде, не имеет никакого значения.

– Вы имеете в виду свой брак?

– Ничто не имело значения. Лишь мы одни, часы отсчитывают время, словно делают что-то со временем. Я глупо говорю? Никогда я не был так счастлив. Такой приподнятый и все же довольный, возбужденный и все же безмятежный.

– Это было до несчастья с «Загадочной женщиной».

– Но я уже был женат, что было еще большим несчастьем. Я буду откровенен с вами. Мне нет прощения. Просто хочу, чтобы вы поняли. Остров привел меня в восторг, когда я впервые увидел его, я восхищался им так же сильно, как сейчас ненавижу. Когда вы увидите его, может вы сами поймете. А Моник, она была частью острова. Меня пригласила в гости ее мать. Странное место, Анна. Я буду с тревогой думать, что вы находитесь там.

– Со мной будет Чантел.

– Я рад. Я не смог бы позволить остаться вам там одной.

– Там так ужасно?

– Это место покажется вам необычным, возможно, трудным для понимания.

– А Эдварда вы можете оставить спокойно?

– С Эдвардом будет все в порядке. В конце концов, он один из них.

– Расскажите мне об этой семье.

– Сами увидите. Ее мать, старая нянька и слуги. Может быть, все это лишь мое воображение. Сначала я был поражен, и Моник показалась мне красавицей. Мне подобало бы уехать. Мне следовало знать, но я, естественно, и понятия не имел, пока не стало уже поздно. Мне пришлось жениться, и я оказался связанным по рукам и ногам.

– Вы оставили Моник на острове и уплыли?

– Тогда было такое же плавание, как и сейчас. А когда я приплыл туда снова, произошла история с «Загадочной женщиной». А следующий раз, когда я прибыл на остров, я отвез Моник в Англию. А теперь… я оставляю здесь вас.

Помолчав немного, он продолжал:

– Что случится на этот раз, хотел бы я знать.

– Надеюсь, ничего страшного. Но приятно знать, что, если мы захотим вернуться, вы нас заберете. Я скажу Чантел.

– Я думаю, она, несомненно, захочет вернуться. Вас, Анна, я могу еще представить в определенных условиях, но сестру Ломан нет.

– По крайней мере будет интересно посмотреть на остров.

– Он красивый. Сочная листва, о песчаный берег бьет прибой, пальмы слегка колышутся на легком ветерке, и чистое море, синее, как сапфиры, и зеленое, как изумруд, набегает на золотой песок.

– А что вы будете делать, когда вернетесь в Англию?

– Побуду там несколько дней, а потом снова уйду в плавание.

– Такое же, как это?

– Зависит от того, какой нас ждет груз. Но я обязательно зайду в «Дом Королевы» и скажу: «Я пришел от имени мисс Бретт, владелицы дома, она попросила меня зайти и узнать, как вы поживаете». И я постою в саду, как тогда в сырой осенний вечер. И стоя в холле, я стану вспоминать тот вечер, который изменил всю мою жизнь, изменил и меня самого.

– Действительно?

– Да. Действительно. После этого мне хотелось от жизни совсем другого.

– А чего вы хотели раньше?

– Приключений! Перемен! Опасности! Волнений! Но после того вечера я повзрослел. Я захотел находиться рядом лишь с одним человеком, хотя прежде я считал, что никогда не смогу оставаться с кем-либо надолго. Я искал бесконечных удовольствий, я считал, что лишь новизна может волновать меня. В тот вечер я повзрослел и понял, как надо жить. Я представлял, как живу в этом доме. Лужайка, стол под разноцветным навесом и женщина, сидящая за столом, разливает чай из китайского чайника в голубые китайские чашки. Может, лежит собака – золотистый ретривер – и дети играют и смеются. Я отчетливо понял, что хочу этого так, как никогда ничего не хотел. Мне не стоит говорить об этом? Но сегодня что-то такое в воздухе. Мы плывем близ побережья Австралии. Видите огни? Мы совсем близко от берега. Лето… ничего нет приятнее тропических ночей на море, когда кажется, что может случиться все, что угодно. Но, возможно, существуют и другие места, похожие на сад «Дома Королевы». И я уверяю себя, что, если в тот вечер я всего лишь мечтал, то наступит день, когда я увижу стол под навесом.

Я ответила:

– Это невозможно. Мы познакомились слишком поздно. Вы не должны говорить, а я не должна слушать.

– Но я говорю, а вы слушаете.

– Это плохо.

– Но мы же люди, – возразил он.

– В этом нет ничего хорошего. Какой смысл говорить о том, что могло бы быть, если это невозможно.

– Анна…

Я поняла, что он хочет сказать. Подождите. Так легко это может случиться. Но в подобных мечтаниях таится опасность. Мы разлучены, и пока Моник жива, его мечта… и моя… не может сбыться.

Мне хотелось объяснить ему, что об этом нельзя мечтать, потому что подобная мечта может вырасти в страсть, которая может привести к преступлению.

Мне нельзя оставаться с ним наедине. Он не привык долго ждать, это мне известно. Он не привык вести монашеский образ жизни, и я боялась за него… и за себя.

Слишком поздно. Я должна объяснить ему это.

Нам угрожало желание, чтобы ничто не мешало нам.

– Уже поздно, – пробормотала я. – Пора идти.

Он помолчал, а когда заговорил, его голос звучал спокойно, как и мой собственный.

– Завтра мы войдем в гавань. Приходите на мостик, чтобы лучше видеть. Гавань нужно видеть сразу всю целиком. Уверяю вас, она этого стоит. Если Моник будет хорошо себя чувствовать, она тоже будет, сестра Ломан тоже должна прийти. Эдвард тоже захочет.

– Спасибо, буду рада.

– Спокойной ночи, – попрощался он.

– Спокойной ночи.

Повернувшись к нему спиной, я услышала, что он произнес, как мне показалось, «любовь моя».

Утро было восхитительным. Солнце заливало палубу по мере того, как мы медленно входили в гавань – великолепную, впечатляющую и красивую, я и представить себе такого не могла. То, что я прочитала о ней «лучшая гавань в мире, в которой тысяча судов могут плавать одновременно безопасно друг для друга», оказалось правдой. При виде гавани захватывало дух – бухты, заливы, великолепные ворота, сквозь которые нам предстояло пройти, деревья, цветы, птицы и восхитительное голубое море.

Даже Эдвард молчал, может он думал о том же, что и я. А я воспользовалась возможностью преподать ему урок истории: как сто лет тому назад сюда прибыл Первый Флот. Тогда все было иначе. Не было домов, городов, лишь мили невозделанной земли простирались вокруг да красивые птицы с хохолками на головах порхали над ослепительным морем.

Чантел стояла рядом, подавленная великолепным зрелищем, а может, и предстоящей разлукой с Рексом? Редверса не было, но он, естественно, стоял на посту, мы были лишь втроем.

Когда двумя часами позже мы подошли к причалу, нас ждала обычная суматоха. Мы с Эдвардом пошли к себе в каюту, Чантел к себе. Я все думала о Чантел. Теперь я узнаю точно, что она ощущает, так как, если она любит его, она не сможет скрыть своих чувств.

Моник чувствовала себя лучше. Радость от прибытия в Сидней оказала на нее положительное воздействие. Она оделась, и Чантел сказала мне, что она у капитана. Моник думала, что на борт придут гости, их надо принять, а так как она – жена капитана и находится на борту, она должна оказать честь своим присутствием.

Вошел стюард и сообщил, что Эдварда ждут в каюте капитана.

Я повела его. Подойдя к двери, я постучалась, открыл Рекс.

Он улыбнулся и сказал:

– А вот и Эдвард. Спасибо, мисс Бретт.

Я заметила Редверса и пожилого мужчину с молодой женщиной, примерно лет двадцати пяти.

Я вернулась к себе. Там сидела Чантел и разглядывала себя в мое зеркальце.

– Гости? – поинтересовалась она.

– Пожилой мужчина с девушкой.

– Знаешь, кто это?

– Никогда их не видела.

– Это сэр Хенри и Хелена Деррингам.

– О!

– А чего ты ожидала? Вполне естественно, что они поднялись на борт, чтобы сказать «Добро пожаловать» «Безмятежной леди» в Сидней. Полагаю, Рекс тоже там?

– Да.

Она смотрела на меня в отражение в зеркале, но все равно ничем себя не выдала.

Мы провели в Круглом порту два дня. И мне удалось посмотреть Сидней. Гриноллы, мисс Рандл и Гленнинги сошли. Без них все изменилось, дни превратились в обычную рутину на море. Долго суетились с погрузкой и разгрузкой товаров. Мы с Чантел походили по магазинам, она делала покупки для себя и Моник, я для Эдварда и для себя. Мы не обсуждали ту тему, которую я хотела обсудить, так как с нами был Эдвард, но подозреваю, что даже если бы мы были вдвоем, она бы ушла от моих расспросов. Мне было ее жаль, и я находилась в таком же положении, но больше всего я разозлилась на Рекса: в его руках было их будущее, а из-за своего слабого характера он поехал в Сидней, чтобы сделать предложение Хелене Деррингам, которое не сделал в Лондоне.

Одно утешало. Такой слабый человек не стоил Чантел.

На второй день я сидела на палубе с книжкой. С утра была на ногах и поэтому очень устала. Эдвард находился с родителями. Где пребывала Чантел, мне было неизвестно.

Ко мне подошел Дик Каллум и сел рядом.

Он спросил:

– Не доставите ли вы мне удовольствие, пообедав со мной сегодня?

Я заколебалась.

– Пойдемте, не отказывайте мне. А то я обижусь.

Он так мило улыбался, и в конце концов что он такого сделал… оказал мне честь своим восхищением и затаил вражду к Редверсу, которую в подобных обстоятельствах некоторые сочли бы вполне естественной.

И я согласилась. У него не было возможности сидеть со мной. Он был на вахте, а в кабинете интенданта, как мне известно, всегда кипит работа, когда корабль стоит в порту.

Вечером он пригласил меня в «Розовый залив». Это был приятный ресторан, на каждом столе стояли голубые и золотые свечи, оркестр исполнял романтические мелодии, а скрипач подошел к нашему столику и играл специально для меня.

Дик старался изо всех сил доставить мне удовольствие, и я была бы невежей, если бы не оценила его стараний.

Он извинился за вспышку в прошлый раз.

– Должен признать, – заявил он, – что я ревную к капитану.

– В таком случае, – заметила я, – это первый шаг, чтобы преодолеть то чувство, которое…

– Знаю, знаю. Я страдаю от него больше, чем он.

– У меня очень наставнический тон?

– Очаровательный. К тому же вы говорите правду. Наверное, таким образом я выражаю свое восхищение им. Он – первоклассный капитан. И это важно. Капитан служит образцом для всей команды. Жаль… – он замялся, и я попросила его продолжать.

– Неприятно говорить о том, что было, но жалко «Загадочную женщину». И трудно мириться с подобным. Нет такого члена в команде, кто бы не знал об этом загадочном инциденте и не составил бы свое мнение по этому поводу. По крайней мере они боятся человека, которого не уважают.

– Следовательно, команда боится и не уважает капитана.

– Я не хотел бы говорить столь определенно, но когда происходит событие, подобное тому, что случилось с нами, он не может уйти от позора. Как я уже говорил, если бы такое произошло с человеком, не имеющим отношение к Кредитонам, он бы потерял свое капитанское удостоверение. Но мы не станем обсуждать этот вопрос, ладно? Мы уже говорили об этом. Как вам Сидней?

– Интересный, намного красивее, чем я ожидала.

Он кивнул.

– А чего вы ждете от острова?

– На этот вопрос я пока не могу ответить.

– Анна, мне не нравится, что вы остаетесь там одна.

– Вы очень добры. Но почему вы так волнуетесь?

– Возможно из-за того, что там произошло. Корабль… был взорван в заливе.

– Кажется, мы решили больше не обсуждать этот инцидент.

– Я не собираюсь ничего обсуждать, правда-правда. Я думаю об острове. Он какой-то жуткий. Предположим, капитан не виноват. А вдруг кто-нибудь проклял корабль?

– Неужели вы в это верите?

– В прекрасный яркий день в привидения не верят. Но лишь наступает темнота, люди тут же меняются. Сколько насмешников согласятся провести ночь в одиночестве в доме с привидениями? Понимаете, когда я сижу с вами в ресторане и рядом скрипки исполняют «Песню без слов» Мендельсона, я не верю в проклятия и чары. Но на острове все иначе, а мы все ближе и ближе к нему.

– Кому понадобилось накладывать чары на корабль?

– Может быть, все началось намного раньше. Может быть, виноват не островитянин. С этим кораблем связана история. Он должен был называться «Счастливая леди» или что-то вроде этого. Не знаю точно. Но леди Кредитон назвала его так… довольно неожиданно. Представляете, что она чувствовала, когда нарекала корабль. Она думала о той женщине, матери капитана. Она произнесла: «Нарекаю корабль «Загадочная женщина», да хранит Бог тех, кто будет плавать на нем». Предположим, она сказала не «хранит», а «прокляты». Вдруг это она наложила проклятие на корабль?

– Вы говорите словно предсказатель. Не похоже на интенданта «Безмятежной леди».

– Мы все порой боимся сверхъестественного, Анна. Вы тоже будете бояться, если уже не боитесь. Подождите, вот доберетесь до острова, тогда вы почувствуете. Мы вернемся туда через некоторое время.

– Через два месяца, – уточнила я.

– И тогда, Анна, я снова задам вам вопрос, тот, что уже задавал, так как кто знает, что может произойти за два месяца?

Потом мы говорили о другом; он рассказывал мне о своих мечтах. Он мечтал иметь в Англии дом, куда смог бы возвращаться между рейсами. Он видел «Дом Королевы». Тот был хорошо известен в Лангмауте, как я понимаю, после смерти тети Шарлотты.

По-моему, он представлял себе, что возвращается в «Дом Королевы». Он пытался обрисовать для меня картину. Жизнь вместе – безмятежная и, возможно, счастливая.

Я дала ему выговориться. У меня не хватило духу заявить, что никогда не выйду за него замуж.

В эту ночь, когда корабль все еще стоял в порту, мне приснилась тетя Шарлотта. Она вошла ко мне в комнату в «Доме Королевы». Я открыла глаза и увидела ее, стоящую у кровати, лицо ее расплылось и было добрым, как редко это было при жизни, она казалась смутной фигурой, но мебель, которой была заставлена комната, была видна отчетливо.

«Не будь, дурой, – посоветовала она. – Бери, что идет само в руки. Не стремись к невозможному. Да и как это возможно? Только, если произойдет несчастье. Только, если произойдет трагедия. А ты, девочка моя, уже сталкивалась с внезапной смертью».

И тут в моем сне раздался издевательский смех. Смех Моник.

Меня разбудил стук моего сердца. Я лежала, размышляя о будущем, «Доме Королевы», детях, моих детях, играющих на лужайке. Затем я снова заснула, и сон каким-то образом продолжался. Я подошла к воротам, там стояли двое мужчин. Я не помню, с кем из них я вошла в дом.

Фантастический сон. Символический?

В полдень мы отплывали. Вчера на корабль зашли Гленнинги. Они остановились на несколько недель в отеле на Бонди Бич и предложили мне привести к ним Эдварда немножко погулять. Услышав это, Эдвард объявил о своем согласии, поэтому я приняла приглашение. Они всегда были любезны со мной, хотя я мало с ними общалась.

Они повезли нас на прогулку по городу к тому месту, откуда были видны вдали Голубые горы в дымке. Я немного беспокоилась, потому что боялась опоздать на корабль и все гадала, что случится, если он уйдет без нас.

Гарет Гленнинг, заметив мою тревогу, успокоил меня.

– Не волнуйтесь, мисс Бретт, мы вернемся вовремя.

– А если опоздаем, – спросил Эдвард с круглыми от ужаса глазами, – капитан уплывет без нас?

– Корабль никого не может ждать, – сообщила я. – Но мы приедем вовремя.

– Мы будем очень скучать по всем вам, – сказала Клэр. – Очень сильно. Но мы будем встречаться с мистером Кредитоном в Сиднее.

– Жаль, что вы уезжаете, – добавил Гарет. – Но с вами будет сестра Ломан.

– С нами плывет капитан, – с гордостью заявил Эдвард.

– Он всегда должен быть на корабле, – прибавила я.

– Мы подъезжаем к докам. Я вижу мачты, – воскликнул Эдвард. – Смотрите.

– Сестра Ломан очень веселая собеседница, – добавила Клэр. – Нам будет очень не хватать ее.

– И дяде Рексу, – заключил Эдвард. – Все так говорят. Гленнинги смущенно улыбнулись. Я подумала, что им жалко Чантел: им чаще, чем мне, доводилось наблюдать за ней и Рексом.

Я переменила тему:

– Когда выйдем в море, станет попрохладнее. Но Клэр вернула разговор обратно к Чантел.

– Ее профессия, должно быть, связана с риском. Она ухаживала за леди Хенрок, кажется, до того, как попала к вашей тете.

– Да, так она говорила.

– Необыкновенная девушка.

Чантел, несомненно, произвела на них хорошее впечатление. Она может произвести впечатление на кого угодно, так как намного интереснее меня. Я всегда это сознавала. До меня дошло, что Гленнинги пригласили меня на прогулку, чтобы поговорить о ней. Интересно, наверное, им известно положение дел, и они надеются нанять ее после того… Но до каких пор меня будет преследовать мысль, что Моник осталось жить недолго?

– Мы будем думать, как вы там на острове, – проговорил Гарет. – Мы так много слышали о нем.

– От мистера Кредитона? Я не знала, что он там бывал.

– Думаю, что не бывал, – уверил меня Гарет. – Говорят о корабле. С ним был связан какой-то… переполох.

– Ах, Гарет. Тебе не следовало этого говорить, – с мягкой укоризной произнесла Клэр. – Мисс Бретт собирается там жить.

– Просто болтовня, – стал оправдываться Гарет.

– Я слышала сплетни. Во всяком случае, если нам там не понравится, мы можем уехать оттуда.

Мы приехали в доки. До отхода осталось полчаса, ни одной свободной минуты не оставалось нам, так как через десять минут должен был быть поднят трап. Попрощавшись с Гленнингами, мы с Эдвардом пошли в каюту. Он все болтал о кранах и грузах. Он хотел посмотреть, как корабль выходит из доков, поэтому мы пошли с ним на палубу и стали следить за последними приготовлениями к отплытию. Мы махали людям на причале, играл оркестр, а Эдвард скакал от восторга, пока не вспомнил, что покидает Австралию, и что Джонни остался где-то на безбрежном континенте, тут он немного призадумался.

Он тихо прошептал мне:

– Капитан командует. Он наверху и говорит всем, что надо делать. И это, по-видимому, успокоило его.

Мне захотелось повидать Чантел: я должна знать, как она восприняла свое расставание с Рексом, а сейчас как раз наступил момент, чтобы это выяснить.

В каюте ее не оказалось. Я растерянно пошла к себе.

Я попросила Эдварда:

– Пойдем походим по палубе.

Мы обошли все вокруг, но Чантел нигде не было.

«Я должна была догадаться, – укоряла я себя. – Она ушла. Они сбежали вдвоем, поэтому она и была такой спокойной. Она все запланировала заранее».

Эдвард понятия не имел, какая неразбериха творится у меня в голове. Он гадал, что будет на ланч.

Я старалась отвечать на его вопросы, словно ничего не произошло. Я поняла, что еду на остров одна. Я затосковала по дому, хотя и раньше скучала по нему. Как же я рассчитывала на нее, на ее веселый нрав, на ее безумный взгляд на жизнь, на отсутствие у нее сентиментальности.

Разумеется, он не отпустил ее.

Скоро мы окажемся в Тихом океане, и утешительное видение земли исчезнет.

А потом меня ждет остров, странный дикий остров с атмосферой рока и заклятий, остров, о котором все отзывались с сомнением, остров без Чантел.

Оставив Эдварда в каюте, я опять пошла к Чантел. Ее пустая каюта привела меня в отчаяние, более того, я перепугалась.

Я вовсе не такая смелая и сильная, как раньше думала. Я никогда бы не отправилась в это путешествие, если бы не Чантел. Я вернулась обратно к себе. Эдвард стал болтать о Джонни. Он все еще гадал, что его ждет на ланч.

Я не могла успокоиться. Прошло полчаса.

Скоро позовут на ланч, и отсутствие Чантел обнаружится.

Может она не рассчитала время? Я же все время боялась опоздать. Нет, Чантел не может опоздать. Она все всегда рассчитывает.

Тогда почему же она не сказала мне?

Я не могла просто так сидеть. Я снова пошла в ее каюту.

Когда я, распахнув дверь, вошла внутрь, кто-то схватил меня и закрыл руками мне глаза. В эту секунду меня охватил дикий ужас, что со мной сейчас произойдет что-то страшное. Поразительно, как много успеваешь передумать за столь короткое время. Я представила, как Эдварда выносят на палубу и как нападают на меня и кидают в море. Чантел говорила, что море – самое удобное место для совершения убийства. Избавиться от трупа будет не трудно.

Тут я услышала сдавленное хихиканье. Рывком убрав с моих глаз руку, я обернулась.

Чантел смеялась надо мной.

Я не могла скрыть радость и облегчение.

– Признайся, – потребовала она. – Ты решила, что я опоздала.

– Ах, Чантел, зачем ты это сделала?

– Просто решила подразнить тебя, – ответила она.

– Я так… испугалась.

– Не преувеличивай, – самодовольно заявила она.

– Так меня испугать.

– Анна, бедняга. Ты и вправду привязана ко мне.

Я села в кресло, глядя в ее очаровательное улыбающееся и насмешливое лицо.

– Ты меня удивляешь, Анна, – заметила она. – Ты уж слишком переживаешь за других людей.

Я успокаивалась.

– Одни переживают за других, другие нет.

– Можно переживать в разной степени.

Я поняла, что она имеет в виду. Она хотела сказать: «Не беспокойся за меня. Мне нравится Рекс, но я с самого начала знала, что он не женится на мне». Она была спокойной и беспристрастной. Мне бы научиться ее философскому отношению к жизни.

– На самом деле, – объяснила я, – я думала в первую очередь о себе. Все мои эмоции идут от эгоизма. Мысль, что мне придется в одиночестве находиться на острове, привела меня в ужас.

– Все говорят, что на этом острове есть нечто сверхъестественное. Не обращай внимания. Я буду с тобой, Анна. «Я пойду за тобой, куда бы ты ни пошел. И будут твои люди моими людьми». Тебе не приходило в голову, Анна, что на любой случай жизни можно найти подходящую цитату?

– Пожалуй. Чантел, ты… несчастна?

– Почему? Я, что, выгляжу печальной?

– Иногда мне кажется, что ты что-то скрываешь.

– Очевидно, я слишком много говорю ерунды, не думая о том, что говорю. По крайней мере, ты всегда так считала.

– Я имею в виду Рекса.

– Рекс в Австралии. Мы в открытом море. Не пора ли перестать думать о нем?

– Перестану, если ты перестанешь.

– Анна, родная моя, – она внезапно обняла меня.

…Мы плыли по Тихому океану. Солнце заливало корабль, и днем стояла такая жара, что мы были в состоянии лишь лежать в шезлонгах. Даже Эдвард впал в апатию.

Настроение переменилось. На корабле появилось четыре новых пассажира, плывущих в какой-то порт на Тихом океане, но мы редко видели их, «жизнь одной семьей», как говорила Чантел, прекратилась.

Даже команда стала вести себя иначе. Они шепотом говорили о Коралле, часто при этом оглядываясь через плечо. Таинственный остров, где капитан – их капитан – потерял свой корабль. Создавалось впечатление, что они ждут чего-то страшного.

Теперь мы чаще, чем раньше, проводили время вместе с Чантел. Она чувствовала себя виноватой передо мной за то, что так напугала меня.

– Эгоизм чистой воды, – пояснила она. – Мне хотелось узнать, действительно ли я так необходима тебе.

– По-моему, и так все ясно, – молвила я.

– Беспокоишься обо мне, – упрекнула она меня, – хотя следует беспокоиться больше о самой себе.

Я молчала, а она продолжала:

– Моник сильно изменилась. Она… как бы это сказать… стала грубить. Скоро она окажется дома. У нее будут союзники.

– Ты так говоришь, словно мы собираемся на войну.

– Может произойти нечто похожее. Она то ненавидит капитана, то любит. Типично для нее, естественно. Безрассудная, думает лишь в порыве чувств, а не мозгами, что означает не думать вовсе. Декорации высокой трагедии. Жаркое марево. Оно ведь будет? Тропические ночи. Звезды, сотни звезд. Южный Крест, что всегда звучит более волнующе, чем Большая Медведица, правда? Огромные качающиеся пальмы, бананы, апельсиновые рощи и сахарные плантации. Прекрасное место действия для… драмы.

– И кто же персонажи этой драмы?

– В главной роли Моник, в главной мужской роли – капитан.

– Его там не будет. Через трое суток он уплывет на два месяца.

– Утомительная жизнь у него. Что ж, там будет мамочка и старая нянька. Ты и я. Моя роль окажется маленькой.

– Замолчи, Чантел, ты все драматизируешь.

– Если бы он остался, драма бы состоялась, в этом я уверена. Надо придумать, как его задержать. Может взорвать его корабль в заливе или что-нибудь еще.

Я вздрогнула.

– Анна, бедная, ты все принимаешь всерьез, даже меня. Какой смысл взрывать его корабль? Ему необходимо вернуться в Сидней. Не сомневаюсь, что без отлагательства и ожидания инструкций. Нет, взрыв корабля ничего не даст.

– Даже, если предположить, что ты в силах это совершить.

– Анна, дорогая, разве ты еще не поняла, что я способна на все? Она весело болтала ерунду, тем самым помогая мне, как и после смерти тети Шарлотты. Но ведь это я собиралась утешать ее. В конце концов, она потеряла возлюбленного – а я уверена, что он таковым являлся – не потому, что между ними встало нечто непреодолимое, а лишь потому, что у него не хватило смелости жениться на ней.

Я не смогла сдержать радость от того, что она со мной, но я вела себя как эгоистка. Она была бы намного счастливее, если бы сбежала с Рексом и сейчас находилась бы с ним в Сиднее.

Меня изумляла и восхищала ее способность скрывать свое несчастье – ведь несчастна же она.

Она ни намеком не выдала себя. Она флиртовала с Айвором Грегори, прилежно ухаживала за Моник и в долгие вялые дни сидела со мной на палубе.

Таким образом мы и прибыли на остров.