ПРИКЛЮЧЕНИЯ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕВГЕНИИ НА ДЕРЕВЕНСКОМ ПРАЗДНИКЕ

Она любила пудру и балы.

Жак Муссо

Многие памфлетисты уверяют, что императрица Евгения, несмотря на отсутствие склонности к игре в «бабочку и мотылька», как изящно выражались поэты XVIII века, отомстила императору за его измены.

Некоторые приписывают ей связь с одним лихим офицером из стрелков. Другие подробно описывают идиллические отношения императрицы с герцогом д'Оссюна. Наконец, ее изображают как энергичную хозяйку дома, где было бы приятно провести некоторое время, например, со сломанной рукой. Вот что пишет автор книги «Париж во времена Второй империи», вышедшей в 1871 году в Лондоне:

«Как-то вечером граф де Глав, который привел в Тюильри четырех растерзанных всадников, поскользнулся на паркете, упал и сломал себе левую руку. Императрица приказала отнести раненого в одну из спален дворца.

На следующую ночь Наполеон III был разбужен взрывом хохота. Он встал и прошел в апартаменты Евгении.

Представьте себе, как он переполошился, когда не застал ее там. Злой и напуганный, он в одной рубашке заметался по коридорам дворца, громко крича:

— Евгения, где ты? Где ты?

Добежав до спальни, где лежал граф де Глав, он ворвался туда без стука.

О, ужас! Вот так сюрприз! Его супруга лежала рядом с раненым, и император имел возможность убедиться, что ни одна часть тела испанца не была повреждена.

Через час полицейский явился за графом и проводил его до самой границы.

Наполеону III следовало бы, когда он женился на мадемуазель де Монтихо, вспомнить бессмертные строчки:

И охране, что стоит у Лувра, не уберечь короля!


Все это, конечно же, выдумки. Евгения ни разу не изменила императору. Но, как и всякой женщине, ей нравилось вводить мужчин в искушение и забавляться их страданием. Довольно рискованное занятие, о котором некий весьма целомудренный биограф, Фредерик Лолийе, питавший пристрастие к эвфемизмам, пишет в завуалированной форме. Он замечает, что императрица любила «зажигать души».

На ее счету не так уж мало «зажженных» душ. Многие бывавшие при дворе влюблялись в нее. Среди них Сесто, впоследствии женившийся на вдове герцога Морни, Эдмон Абу, Октав Фейе, Виоле ле Дюк, Меттерних, шевалье Нигра и другие.

Любовь к флирту иногда толкала императрицу на странные поступки, которые можно объяснить лишь ее испанским темпераментом. Маркиза Ирена де Тессай-Шатеной, которую однажды в голубой комнате дворца в Компьене император опрокинул на постель, словно трактирную официантку, в своих воспоминаниях рассказывает о том, что приключилось однажды с Евгенией во время пребывания двора в Фонтенбло.


Императрица, узнав о том, что в соседней деревне отмечают престольный праздник, решила побывать инкогнито на этом торжестве, чтобы «понять на опыте, что такое объятия крестьянского парня». Она вызвала мадам Гренель.

— Найдите где-нибудь крестьянскую одежду, мы переоденемся и отправимся танцевать!

Молодой графине не составило труда отыскать подходящие юбки, блузки, косынки, головные уборы и сабо. Все это она отнесла в домик одного обходчика. Потом, опасаясь «ответственности», она сообщила о плане императрицы мужу. Тот, сильно испугавшись, попросил Дюперрона, адъютанта, и Равиле, императорского оруженосца, присоединиться к нему с тем, чтобы, переодевшись крестьянами, последовать за императрицей.

Вечером мадемуазель де Гренель тайком отвела императрицу в домик обходчика, и они нарядились в приготовленную ею одежду. Затем они отправились на бал, где их тут же пригласили на танец два каменщика. «Испытывая запоздалое раскаяние в своей проделке, они со смехом отказали кавалерам. Но те настойчиво приглашали их выпить и потанцевать. Обходительность рабочих и несколько стаканов вина оказали свое действие, и дамы осмелели. Один из каменщиков, обняв императрицу, хотел поцеловать ее, второй, минуя этап намерения, влепил смачный поцелуй мадам Гренель, которая вскрикнула от страха и от восторга».

В этот момент трое крестьян, топтавшихся в темном углу, выступили вперед с явным намерением вмешаться.

Это были месье Гренель, Дюперрон и Равиле. Месье Гренель, видя, какую страсть вызвала его жена в сердце кавалера, решил, что шутка зашла слишком далеко. Троица попыталась оттеснить предприимчивых каменщиков. Те, рассвирепев, «разогретые выпитым, стали выяснять, кто хочет отнять у них очаровательных женщин. Спор перемежался тычками и затрещинами».

Тогда один «крестьянин» подошед к императрице и прошептал:

— Не бойтесь, Ваше Высочество!

Евгения, «смущенная и обрадованная», узнала Дюперрона. Она взяла мадам Гренель за руку, и они стали медленно пятиться, в то время как пятеро мужчин дрались, не щадя кулаков.

В эту минуту, как сообщает мемуаристка, с двух каменщиков слетели шляпы, а вместе с ними парики и фальшивые бороды. Это были принц Нассау и принц Мюрат!»

Они узнали о вылазке императрицы и, решив разыграть дам, тоже переоделись и отправились на бал. «К несчастью, обед с обильными возлияниями разгорячил их не в меру, и они перешли границы дозволенного по отношению к императрице и мадам де Гренель».

Жители деревни, подумав, что переодетые каменщики — бандиты, которых ищут жандармы, набросились на них. Месье Гренель, адъютант и оруженосец с трудом отбили их и затолкали в экипаж, который и доставил всю компанию в Фонтенбло.

Что же касается императрицы и мадам де Гренель, то они воспользовались неразберихой и побежали к домику обходчика. Через пятнадцать минут, с трудом придя в себя после всего случившегося, дамы сели в двухместную карету, которая ждала их у перекрестка, и отправились во дворец.

Конечно же, императору доложили об этом приключении. Он пришел в негодование и кричал, что императрица не должна посещать деревенские балы, даже инкогнито. Евгения рыдала…

Вскоре она совершила еще большую неосторожность…


Как-то вечером, на костюмированном балу у герцога де Морни, Евгения, в костюме маркизы XVIII века, скрыв лицо под голубой вуалью, прогуливалась в толпе гостей, имитируя томную походку испанки.

Маркиз де Шарнасе, один из самых знаменитых донжуанов своего времени, был среди приглашенных в костюме домино. Известный как легитимист, он никогда не бывал при дворе и не имел возможности видеть вблизи императрицу. Загадочная маркиза заинтересовала его, и он стал ходить за ней по пятам, нашептывая комплименты, на которые он был мастер и перед которыми не могла устоять ни одна женщина.

Евгения смутилась. Заметив это, месье де Шарнасе стал более настойчив:

— Пойдем со мной в розовую гостиную. Там ты откроешь мне свое лицо. Я люблю тебя.

Евгения поняла, что зашла слишком далеко. Она ускользнула от него, убежала в самый дальний угол и скрылась среди танцующих.

Месье Шарнасе отыскал таинственную маркизу в маленькой комнатке, где она сидела с герцогиней де Бассано. Он нежно взял ее за руку и увлек к окну.

Евгения, довольная этим приключением, последовала за ним.

— Я больше не оставлю тебя, — шепнул он ей на ухо. — Если ты не хочешь показать мне лица, то скажи, по крайней мере, как тебя зовут.

Она покачала головой.

— Нет? Ну что ж, я все равно его узнаю. Скоро подадут твой экипаж. Я буду неподалеку, и, как только услышу твое имя, помчусь во весь опор к твоим дверям. Это так просто!

Евгении стало не по себе. Она задумалась. Внезапно ее осенило:

— Послушай, — тихо сказала она, — я не знаю, насколько искренни твои слова. Ты волен поступать как хочешь. Но если ты не лукавишь, тогда я прошу тебя не пытаться раскрыть мою тайну. За это я обещаю, что выполню любую твою просьбу, если это будет в моих силах.

— Я прошу о свидании!

— Свидание… это не так-то просто устроить. Впрочем, мы увидимся, только не у меня дома. Видишь того человека, домино, он знаками торопит меня закончить наш разговор. Это мой муж, мне нужно ехать. Прощай! Завтра, в три часа, в Булонском лесу, у озера. Я буду в открытом ландо. Я дважды проведу платком по губам, и по этому знаку ты узнаешь меня.

Месье де Шарнасе, довольный началом интриги, насвистывая, отправился домой.


На следующий день точно в назначенный час он поджидал у озера ландо прекрасной незнакомки. Пока он парил в мечтах о дальнейшем развитии событий, у аллеи поднялась суета. Верховые курьеры оповестили о приближении императрицы. Маркиз снял шляпу, приветствуя императрицу, которая медленно проезжала мимо него. Вдруг он увидел, как она дважды провела по губам платком. Маркиз решил, что у него галлюцинация.

Он был растерян. Как, он, один из самых ярых легитимистов, ухаживал за императрицей! Он еще не пришел в себя, когда к нему приблизился барон де Бургоинг.

— Месье, — произнес он, — Ее Высочество спрашивает, на какой день прислать вам приглашение в Тюильри.

— Я бесконечно благодарен Ее Высочеству за оказанную мне честь, — ответил маркиз. — Если мне будет позволено, я отвечу ей в письме, которое она получит завтра.

Барон де Бургоинг улыбнулся:

— О! Письма не так быстро попадают в руки императрицы. Лучше, если я сейчас же передам ей ваш ответ.

Маркиз не хотел прибегать к посредничеству.

— Все-таки позволю себе настаивать на своем решении. Соблаговолите передать Ее Высочеству заверения в моем почтении.


Месье де Шарнасе вернулся домой «озабоченный, с поникшими усами». Отодвинув корректурные листы своей последней книги, он принялся сочинять письмо императрице. Он писал: «Мадам, воспользовавшись вашим любезным приглашением, я получил бы возможность усладить свой взор, но в этом случае я потерял бы уважение Вашего Высочества, так как мне пришлось бы отступить от своих взглядов, которые хорошо известны Вашему Высочеству. Прошу Ваше Высочество позволить мне уклониться от искушения…»

Была ли Евгения разочарована тем, что не увидит в Тюильри человека, смутившего ее на балу? Возможно. Как бы то ни было, она всегда радовалась встречам с ним, и ее симпатия к нему, которую она сохранила вплоть до падения империи, была настолько очевидна, что служила предметом пересудов.

Послушаем Фредерика Лоллийе: «Еще у герцога де Морни она снизошла к интимной беседе с ним и принимала от него знаки внимания, принятые на балу. Более того. Она, не задумываясь, повинуясь своему капризу, вступила на людях в переговоры с этим человеком, который нашел ключик к ее душе. Это было на бегах в Фонтенбло. Оставив двор позади, она удостоила беседы этого непримиримого монархиста, что вызвало своего рода политический скандал в императорской свите. Подойти к какому-то писаке, не принятому в Тюильри, — это переходило всякие границы. Все были изумлены. Почему она это сделала? Кто он? Чем успел отличиться?»

Чем успел отличиться? Пусть в силу недоразумения, но он завел с Евгенией игривый разговор, а этого себе не позволял до него никто, даже Наполеон III. Он прямо заговорил о своем желании, что вызвало у императрицы, привыкшей к витиеватому слогу придворных, возбуждающее ощущение новизны. Короче говоря, в те несколько минут он дал императрице головокружительную возможность почувствовать себя обольстительной субреткой.

Не об этом ли втайне мечтает любая великосветская дама?

Загрузка...