Заказ на (не)любовь

Глава 5

Какова вероятность случайной встречи двух людей в многомиллионном городе? Правильно, она равна нулю. Такие люди, как Лев Невельский, не прогуливаются у детского сада, тем более, ему нечего делать именно у того заведения, куда ходит моя дочь. Вернее, наша с ним дочь, но он же не знает об этом…

Чувствую озноб, хотя одета вроде бы достаточно тепло. Но тут дело, конечно, вовсе не во внешней температуре. Это нервное, потому что к прежнему смятению сейчас добавились еще непонимание и страх. Что он здесь делает? Как вообще узнал, где меня искать?

Мужчина, видимо, замечает ужас на моем лице, потому что делает шаг вперед, поднимая вверх раскрытую ладонь.

– Вы сумку забыли у меня в кабинете. Я подумал, вдруг там что-то нужное, что не сможет подождать до завтра. Ключи или телефон…

Только теперь замечаю в другой его руке собственную сумочку. Как же я умудрилась не вспомнить о ней до сих пор? Там действительно были и ключи, и телефон, и кошелек с деньгами. А я с такой скоростью сбежала из ресторана, что и думать забыла обо всем этом. И спохватилась бы наверно уже в кафе, когда поняла бы, что нечем платить.

Ну, хорошо, для его появления есть довольно веская причина, но это все равно не объясняет, как он смог найти меня. Не следил же от самого ресторана?

На незаданный вопрос Невельский тоже отвечает достаточно быстро.

– Я спросил у вашей сменщицы, где можно найти вас прямо сейчас. Она и сказала, что вы, скорее всего, отправились за Соней, – он улыбается моей дочке, с довольным видом рассматривающей его, накрывает широкой ладонью растрепанные косички. И снова смотрит на меня. – Простите мое самоуправство, я действительно хотел помочь. Вы так быстро ушли, что подумал, будто обидел вас чем-то. Или сказал лишнее.

Если бы… Мне было бы куда проще, окажись он негодяем или просто грубым и резким типом, не умеющим общаться. Намного легче было бы обидеться на что-то и с радостью выкинуть из головы все, что узнала. Но он, напротив, оказался слишком хорошим. Более чем. Идеальным. Даже в самых смелых мечтах я не могла предположить, что у моей девочки такой отец…

– Спасибо! – выдавливаю, с трудом шевеля пересохшими от волнения губами. Протягиваю руку и забираю сумочку, изо всех сил стараясь улыбаться. Теперь, когда он выполнил свой человеческий и начальственный долг, можно и распрощаться? Больше ведь нам не о чем говорить!

Но в этот момент не выдерживает Соня. Дергает Невельского за рукав, снова неожиданно превращаясь из тихой милой девочки в требовательного сорванца.

– Так ты пойдешь?

– Сонечка, у Льва Борисовича важные дела, он не сможет с нами пойти, – я опускаюсь на корточки возле дочки и поясняю. – И так потерял кучу времени из-за моей сумки. Видишь, какая твоя мама растеряша? Но мы же с тобой не будет его задерживать, правда?

Соня хмурится и качает головой, уперев ручонки в бока.

– Ты не растеряша! Любой мог оказаться на твоем месте! – она любит повторять мои слегка заумные фразы, но в этот раз ее слова не вызывают умиления: я озадачена лишь тем, как побыстрее избавиться от общества Невельского. Но дочь поворачивает головку к мужчине и уточняет: – А какие у тебя важные дела?

– Малыш, так некрасиво себя вести! – пытаюсь ее осадить, но Лев невесомо дотрагивается до моего плеча – просто чтобы привлечь внимание – и тут же убирает руку.

– На самом деле никаких особенных дел у меня нет. И я буду рад составить вам компанию.

Дочка подпрыгивает от восторга и, тут же схватив его за руку, тянет за собой по дорожке в направлении кафе. Оглядывается на меня и переспрашивает в изумлении:

– Мамочка, ты почему стоишь?

Он тоже смотрит в мою сторону. Пожимает плечами и говорит почему-то виноватым тоном:

– Варя, ну идемте же! Раз уж так все сложилось.

Мне ничего не остается, как двинуться вслед за ними.

В кафе у меня никак не получается расслабиться. Я отвечаю невпопад на Сонину болтовню, стараюсь улыбаться, но выходит откровенно плохо. Хорошо, что дочка еще слишком маленькая, чтобы понимать мои уловки. Ей достаточно внешних появлений благополучия.

А вот он видит. И, выбирая момент, когда налакомившаяся пирожными Сонечка отпрашивается в детскую комнату, улыбается с тем же виноватым выражением.

– Простите, что так вышло. Ни в коем случае не хотел мешать вашим планам. Надо было отказаться, но я почему-то не сумел.

Я понимающе киваю: мне хорошо знакомо такое состояние. Вроде бы собираешься сделать одно, да и правильно это, но поддаешься детскому обаянию. И не можешь отказать, боясь обидеть ребенка.

Но если он не захотел огорчить чужого ребенка, что бы стал делать, если бы узнал, кем является для Сони?

Мне никак не удается перестать об этом думать. Правда, которую я скрываю, висит дамокловым мечом, причиняя уже почти физическую боль. Пока не знала, кто Сонин отец, совершенно не беспокоилась по этому поводу. Воспринимала его не иначе, как донора. Того, кому однажды потребовались деньги, и благодаря такой меркантильности я стала самой счастливой на свете. И в голову бы не пришло разыскивать его и в чем-то признаваться.

Но Лев… Я украдкой рассматриваю его. Если бы писала романы, то главного героя сделала бы именно таким. Высоким статным брюнетом с точеным лицом. С легкой небритостью, которая так ему идет. Она удивительно оттеняет загорелую кожу. А еще притягивает взгляд к… его губам.

Осознав, что рассматриваю рот мужчины, выдыхаю и медленно отворачиваюсь. Хорошо, что он в этот момент занят остатками пирожного на своей тарелке и не видит, куда именно я смотрю. Иначе точно сгорела бы от стыда.

– Все в порядке, – ни в коем случае нельзя дать ему понять, что меня тяготит его общество. В конце концов, сама виновата. Не была бы такой растяпой, и не забыла бы сумку, ничего этого бы не произошло. – Мы не строили каких-то особых планов, а Соне трудно отказать. Особенно когда она задалась целью чего-то добиться.

Он кивает в ответ.

– Настоящая маленькая женщина, – поддевает ложечкой оставшийся кусочек пирожного и неожиданно усмехается. – Знаете, а ведь я не был в кафе уже очень давно. Даже не помню, сколько лет прошло.

– Ну, это и понятно. Зачем ходить в кафе, когда есть собственный ресторан, – слишком быстро отзываюсь на его слова и тут же жалею, потому что мужчина продолжает улыбаться, но теперь его улыбка становится какой-то грустной.

– Знаете, кто на курортах реже всех купается в море?

Я киваю, понимая, о чем он. Мы тоже у себя в Петербурге, наверно, и вспомнить не можем, когда бывали в Эрмитаже или любовались фонтанами Петергофа. Вот и для Невельского ресторан – это работа. Вспоминаю, что он даже во время обедов с женой почти всегда что-то пишет или изучает в ноутбуке. Смотрю в его опустевшую тарелку, и вспоминаю еще одну деталь. В своем ресторане он никогда не заказывает десерт. Его супруга бережет фигуру и не позволяет себе подобной роскоши, а сам Лев…

– С детства обожаю сладкое. Особенно такие вот эклеры, – признается Невельский, изумляя меня еще больше. Это так необычно. А еще выходит, что Соня своей любовью к сладостям похожа на него, потому что я к ним практически равнодушна. Опять отвожу взгляд, пытаясь побороть вновь вспыхнувшее внутри смятение.

Он все-таки должен знать. Очень много совпадений, да и я слишком хорошо к нему отношусь, чтобы скрывать такое. И дело не в чувствах, не в неизбежной симпатии к потрясающему мужчине. Я уважаю его как человека, ценю как успешного и мудрого работодателя. И многим ему обязана. Особенно, как выяснилось теперь, жизнью собственной дочери. Вот только где же мне найти подходящие слова?

В этот момент возвращается Сонечка.

– Не хочу больше играть, – поясняет, усаживаясь на свое место, и хитро улыбается мне. – Мамочка, а можно еще эклерчик?

В другое бы время не разрешила: потом за ужином наверняка не будет аппетита, но сейчас это повод ненадолго отойти и собраться с мыслями. Киваю дочке и поднимаюсь, чтобы направиться к прилавку, но замираю, слыша ее следующий вопрос.

– Дядя Лева, а ты совсем-совсем не помнишь того мальчика?

Он поворачивается к ней, чуть сдвигая в недоумении брови.

– Какого мальчика, Сонь?

Понимаю, что должна вмешаться, что-то сказать, отвлечь, но не могу выдавить ни слова. Зато дочь с готовностью поясняет:

– В твоем альбоме. Там, где велосипед и котенок.

Мужчина хмурится сильнее, переводя вопросительный взгляд на меня. Потом снова смотрит на Соню.

– А почему… ты спрашиваешь?

Его голос звучит как-то странно, с надломом, и я осознаю, что опоздала с объяснениями. Потому что Сонечка опять выдает, не мешкая ни мгновенья:

– Потому что он мой папа, и я хочу его найти!

Невельский молчит, озадаченно рассматривая Соню, а потом медленно поворачивается ко мне. Смотрит с недоумением. Конечно, он ничего не понял. Скорее всего, даже не связал странное дочкино заявление с собственным прошлым, потому что предположить подобные повороты судьбы попросту невозможно.

Но теперь у меня точно не выйдет промолчать. И придумать какую-то отговорку не получится. Придется рассказывать, но как же страшно это делать!

Но сначала надо найти какое-то внятное объяснение для Сони, уж ей раскрывать правду я точно не стану. По крайней мере, не теперь.

Выдавливаю ответную улыбку, прекрасно понимая, что она кривая и совершенно не искренняя. Но на другую нет сил. Смотрю в серьезные, вопрошающие глаза и начинаю быстро говорить:

– Сонечка увидела в вашем альбоме фотографию… похожую на детский снимок ее отца. Вот и подумала, что вы с ним знакомы. Жаль, конечно, что у вас не получилось вспомнить, но в этом нет ничего странного… Все же было давно, и дети с тех снимков повырастали и изменились…

– Мамочка, не похожую! Эта такая же фотография, как у нас. И мальчик тот же самый! – немедленно вмешивается в разговор моя дочь.

– Конечно, родная, – я вроде бы отвечаю ей, а сама умоляюще смотрю на сидящего напротив мужчину. Он должен мне подыграть! Хотя бы не ляпнуть прямо сейчас, кто именно изображен на том снимке.

– Так ты не помнишь? – малышка дергает его за рукав и смотрит с такой надеждой, что у меня внутри все обрывается. Как же подло с моей стороны вот так откровенно обманывать собственного ребенка…

Невельский сдвигает брови и о чем-то думает. Переводит взгляд от меня на Сонечку и обратно. И молчит. Долго. И лишь когда дочка обиженно надувает губки, делает резкий выдох.

– Сонь, это и правда было давно. Больше тридцати лет назад.

– Ого! – ее глазки расширяются от ужаса. Еще бы, такой временной срок в сознании ребенка кажется чем-то запредельным. Я ведь и сама в ее возрасте считала 30-летних жуткими стариками. А тут выходит даже больше. Но так хотя бы понятно, почему за столько лет у дяди Левы не сохранилось в памяти имя того мальчика.

– Малыш, а давай купим пирожных домой и пойдем прогуляемся? Ты же хотела зайти на площадку.

На мое предложение дочка обрадованно кивает, а я смотрю на своего начальника с немой благодарностью. Здесь все равно бы не вышло разговора по душам, а пока Соня будет кататься на горке, я смогу попытаться ответить на его вопросы. То, что их у мужчины предостаточно, нет никаких сомнений: слишком задумчиво и внимательно он рассматривает то меня, то Сонечку.

– Спасибо вам… – произношу уже вслух четверть часа спустя, когда мы останавливаемся на детской площадке перед моим домом. Соня убегает на качели, а я решаюсь поднять глаза на стоящего рядом Невельского.

– Не за что, – его голос звучит слишком серьезно. – Я мало что понял, но очень хотел бы услышать пояснение.

Я киваю, пытаясь побороть нарастающее волнение.

– Не знаю, как начать. Вообще не представляю, как говорят о таких вещах.

– Все настолько серьезно? – он хмурится. – Это не мое дело, но раз уж мы заговорили… Вы не замужем? Соня растет без отца?

Я снова киваю.

– Мы с мужем развелись… давно. Еще до ее рождения.

И даже до зачатия…

– Сожалею, – его лицо мрачнеет. – То есть они никогда не встречались? Что же, это объясняет желание девочки найти отца.

Он так ничего и не понял. Даже не заподозрил, кажется. И от этого становится совсем тоскливо: я еще бы могла что-то придумать, выкрутиться, но тогда ни за что себе этого не прощу. И в глаза ему смотреть больше не смогу, если не скажу все, как есть.

– Да, все, что у нее есть от отца, – это та фотография, – отвожу взгляд, рассматривая, как заливисто смеется малышка, раскачиваясь на качелях.

– А вот это я совсем не понял, – тихо отзывается Невельский. – При чем здесь фотография? Речь же именно о том снимке, о котором вы спрашивали в моем кабинете?

– Да… – я кусаю щеку изнутри, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы. – О том, на которой изображены вы. Ребенком.

Становится тихо. Нет, дети на площадке по-прежнему шумят и смеются, чуть в стороне по трассе проносятся машины, но вот здесь, рядом со мной, нависшая тишина оглушает. Я боюсь повернуться, но и так знаю, что мужчина смотрит на меня. И едва шевелю губами, продолжая говорить:

– Соня родилась в результате ЭКО. На той фотографии… действительно изображен ее отец.