10

В то время как Эрнст с глубокой болью в душе уходил из дома, Гартмут вел по парку к зеленой беседке Вильму, свою будущую жену. Он не собирался сегодня делать ей предложение — слишком недавнее знакомство не давало ему еще права на это, — он еще только собирался прозондировать почву, но объяснение в любви как-то невольно сорвалось с его уст прежде назначенного времени. Сидя рядом с молодой женщиной, глядя в ее большие ясные глаза, майор все забыл и открыл ей свое сердце.

Вильма ничего не ответила; она молча протянула красивому офицеру руки, и он, жадно схватив их, обнял молодую женщину.

Лизбета играла во дворе с дочерью арендатора и, вернувшись домой, узнала, что к ним приехали гости из Гейльсберга. Нотариус Раймар интересовал девочку очень мало, но к майору она чувствовала глубокую симпатию. Когда ей сказали, что мама пошла с гостем в парк, она понеслась по аллее прямо к беседке, так как знала, что это любимый уголок ее матери. Еще издали она услышала голоса и радостно бросилась к беседке, но у входа остановилась, раскрыв от удивления рот. На скамейке сидел дядя Арнольд, обнимая и целуя ее маму, а мама не сопротивлялась.

— Что это? — громко воскликнула девочка. Влюбленные от неожиданности вздрогнули.

— Ах, вот она, наша Лизбета! — смеясь, сказал майор. — Вильма, мы ведь должны попросить согласия на наш брак у этой маленькой особы.

— Ради Лизбеты я не хотела выходить вторично замуж, — тихо прошептала молодая вдова, — но когда увидела тебя впервые, Арнольд, в тот момент, когда ты спас мою девочку от смертельной опасности и держал ее на руках, то решила, что за такого человека можно выйти. Ты ведь будешь любить Лизбету?

— Еще как! Подойди ко мне, крошка, — обратился майор к изумленной девочке. — Тебе ведь хотелось быть дочерью военного. Если я женюсь на твоей маме, ты будешь моей дочерью, дочерью военного. Ты согласна, чтобы я был твоим папой?

Эта речь произвела на Лизбету прекрасное впечатление. Она вспомнила, как маршировала недавно под командой дяди Арнольда, как весело кричала «ура», и нашла, что теперь самый подходящий момент для того, чтобы снова крикнуть «ура». Она сняла свою шляпку и, размахивая нею обеими ручонками, радостно закричала:

— Ура, новый папа Арнольд, ура, мама!

— Вот это так девочка! — восхищенно воскликнул майор. — Второй такой девочки не встретишь во всем мире! Ура, Лизбета, ура, моя маленькая дочурка! — и Гартмут, подняв девочку, осыпал ее поцелуями.

Эту семейную сцену прервало сообщение о приезде Треймана.

— Опять этот старик выкопал какую-то историческую новость! — недовольным тоном заметил майор. — А я вовсе не настроен на историю. Нельзя ли не принять его, Вильма?

— Но ведь я сама пригласила его к обеду, — ответила молодая женщина. — Конечно, я тогда еще не знала о приезде Эдиты и не предполагала, что случится еще одно событие! — прибавила она, лукаво взглянув на жениха. — Мы с Лизбетой пойдем в гостиную, а ты приходи через полчаса. Не следует сразу сообщать о нашей помолвке.

Арнольду не хотелось оставаться одному, но он исполнил приказание невесты, только вынул часы, чтобы не потерять ни одной лишней минуты.

Вдруг на одной из дорожек показался Макс Раймар, вошедший в парк со стороны двора. Молодой художник был чем-то очень озабочен. Эдита вчера почти не говорила с ним и вообще ясно показала, что он продолжает находиться у нее в немилости. Правда, он перестал сокрушаться по поводу «бессердечности» миллионерши, но ее приезд нарушал гернсбахскую идиллию, и Максу трудно было в присутствии Эдиты разыгрывать роль влюбленного в Вильму.

— Ах, здравствуй, Макс, — приветствовал его майор. — Где это ты пропадал все утро?

— Был в лесу. Проснулся со страшной головной болью и потому не мог выйти к завтраку. Боюсь, что моя головная боль затянется. Я думаю вернуться с вами и Эрнстом в Гейльсберг. Все равно я не могу работать в таком состоянии. Дня через два я снова приеду в Гернсбах.

— Бедный, как мне тебя жаль! — с участием сказал Арнольд. — Ты думаешь уехать как раз в то время, когда здесь гостит такая интересная особа? Она ведь останется здесь всего два дня, и, следовательно, ты не увидишь ее. Как вообще обстоит дело с твоим браком с миллионершей? Ты теперь совершенно не говоришь о нем!

Макса взбесил этот вопрос, но он ни за что не хотел показать, что слова майора задели его.

— Не напоминайте мне об этой глупой истории! — ответил он равнодушным тоном. — Кто из нас не поддавался увлечениям? Я вовремя опомнился и выбил из головы пустую фантазию. Теперь я вращаюсь вокруг другой звезды, может быть, менее блестящей, но зато более доступной для меня.

— Макс, да ты стал совсем поэтом! Я уже давно замечаю, что ты ударился в поэзию. Кто же она такая, эта новая звезда? вероятно, хозяйка Гернсбаха? Что ж, Гернсбах — прекрасное имение; хотя оно стоит и меньше миллиона, но быть обладателем Гернсбаха тоже недурно! Ты опять охотишься за богатой невестой?

Художник недоверчиво посмотрел на Гартмута. Майор был известный насмешник. Он способен был выболтать о его планах Вильме и выставить его корыстным человеком.

— Я не думаю ни об имении, ни о деньгах, — с горячностью возразил художник. — На этот раз я люблю глубоко и серьезно, и не считаю нужным, скрывать перед кем бы то ни было свое чувство. Да, я люблю владелицу Гернсбаха, боготворю ее!

На губах майора задрожала улыбка, но он подавил ее и, подойдя к Максу, дружески хлопнул его по плечу.

— Браво! Я вижу, что «в потухшем вулкане твоего сердца» расцвел роскошный цветок любви. Ты боготворишь Вильму Мейендорф — это прекрасно, но твоей женой она не будет никогда!

— Это почему? — раздраженно спросил художник.

— Потому что она выходит замуж за меня!

Макс вздрогнул и изумленно посмотрел на Арнольда.

— Вы шутите, майор…

— Нисколько не шучу. Час тому назад я сделал Вильме предложение и получил ее согласие. Скоро будет наша свадьба. Ты, конечно, будешь приглашен. Можешь, если хочешь, разрисовать меню свадебного обеда.

В своем счастливо-эгоистичном настроении Арнольд нисколько не пощадил бедного Макса, а тот продолжал растерянно смотреть вокруг, все еще не понимая, шутит ли майор или говорит правду.

— Вы женитесь на вдове Мейендорф? — злобно проговорил он, наконец, убедившись, что Гартмут говорит серьезно. — Так вот для чего вы приехали в Гейльсберг, для чего втерлись в этот дом!..

— Осторожнее, Макс! — грозно остановил его майор, — до сих пор я щадил тебя лишь потому, что ты — брат моего друга, но если ты позволишь себе употреблять оскорбительные выражения, то даже моя любовь к Эрнсту не защитит тебя от поединка.

Он подошел к художнику настолько близко, что тот робко попятился назад, после чего задорно и вместе с тем трусливо воскликнул:

— Оставьте меня!.. Я не хочу больше оставаться в доме, где так безжалостно осмеивают истинное чувство. Я сейчас же ухожу.

— Но раньше ты должен взять обратно свое оскорбительное выражение. Ты не имеешь права говорить: «Втерлись в этот дом». Такие люди, как я, не «втираются». Сейчас же откажись от этих слов, иначе завтра рано утром мы будем драться.

Макс питал отвращение ко всякому оружию, и мысль о поединке заставила его внутренне затрепетать. Но он постарался с честью выйти из неловкого положения. Закрыв руками лицо, он глубоко вздохнул и скорбно произнес:

— Вы хотите, чтобы человек, близкий к отчаянию, выбирал подходящие выражения? Вы видели, как меня сразила объявленная вами новость. Конечно, я выразился неудачно и беру эти слова обратно.

— Прекрасно, я вполне удовлетворен, — заметил Арнольд, окидывая Макса презрительным взглядом. — Вместе с тем покорнейше прошу тебя не изображать отчаяния и перестать вздыхать, когда вопрос касается моей невесты. Ей нет до тебя никакого дела, и я требую, чтобы ты вел себя прилично в отношении нас обоих. Помни это!

Майор хотел, было, уйти, но в эту минуту показался нотариус Трейман, находящийся, по-видимому, в наилучшем расположении духа.

— Помилуйте, майор! Какую потрясающую новость я узнал! — закричал он еще издали. — Вы хотите похитить нашу милую хозяйку? Официально мне еще никто не сообщал этой новости, но маленькая Лизбета похвастала, что у нее будет новый папа, военный, и госпожа Мейендорф не могла скрыть своего смущения. Поздравляю вас от всей души, — и старик протянул Арнольду обе руки.

Если только дело не касалось Нейштадта и Штейнфельда, Трейман готов был радоваться каждому успеху своего ближнего. Он, конечно, не знал, что женитьба Гартмута наносит новый удар сердцу дорогого Макса.

— Благодарю вас, господин Трейман, — весело ответил майор, крепко пожимая руку старика. — Куда же, однако, запропастился Эрнст? Я хотел бы с ним первым поделиться своим счастьем.

— Эрнст ушел из Гернсбаха, — возмущенным тоном сказал Трейман. — Я совершенно не понимаю этого человека. Четверть часа тому назад я встретил его на большой дороге; он шел пешком. Экипаж он оставил вам, а мне сообщил, что ему будто бы нужно было немедленно вернуться в Гейльсберг. Он не дал мне возразить ни слова и бросился бежать, как помешанный. Что подумает о нем госпожа Мейендорф? Мой племянник может, действительно, вывести из терпения!

Гартмут с насмешливой улыбкой смотрел на старого нотариуса. Он знал от Эрнста, что сегодня вечерние газеты раскроют псевдоним автора брошюры «Заклятое золото», и ему в голову вдруг пришла мысль немедленно сообщить интересную новость старику, чтобы увидеть, какой эффект произведет это известие.

— Не сердитесь на Эрнста, — спокойно сказал он, — сегодня он должен очень спешить, так как мы ждем важных телеграмм из Берлина.

— Вот как? — удивленно проговорил нотариус. — Да какие же могут быть у Эрнста дела в Берлине?

— Это вы скоро узнаете. Берлинские вечерние газеты придут сюда завтра утром, и в них вы прочтете кое-что очень интересное. Конечно, несколько странно, что вы, родной дядя Эрнста, должны узнать о племяннике из газет, но это уж — не его вина.

— Ничего не понимаю! — как-то беспомощно протянул старик. — Объясните, пожалуйста, в чем дело? Какое отношение имеют газеты к Эрнсту?

— Странный вы человек! Вы пошли с Максом в ресторан «Золотой лев», чтобы выпить за здоровье автора брошюры «Заклятое золото», а самого автора, стоявшего рядом с вами, назвали «пропащим человеком». Нельзя сказать, чтобы ваш поступок был очень логичен!

— Разве Эрнст — автор «Заклятого золота»? — спросил художник, задыхаясь от волнения.

— Конечно, Эрнст! Ты поражен, Макс? Как видишь, ты — не единственный талант в вашей семье. Кажется, вы не верите мне, господин Трейман? Даю вам слово, что автора «Заклятого золота» зовут Эрнст Раймар, и сегодня это опубликуют все газеты. А затем позвольте откланяться; меня ожидает моя невеста!

Дядя и племянник стояли неподвижно, как статуи; они не могли прийти в себя от изумления.

— Макс, Макс, что ты на это скажешь? — спросил, наконец, старик, разводя руками. — Это — неправда! Все это — шутки майора.

— Нет, Гартмут дал слово — значит, это правда! — вдруг решительно заявил старик. — Подумать только, автор «Заклятого золота» — мой родной племянник! Макс, ты сегодня же должен поехать со мной в город. Вечером будет заседание в историческом обществе, и я приготовлю речь. Я скажу: «Господа, могу сообщить вам поразительную новость! Мы искали автора знаменитой брошюры в Берлине, в Штейнфельде, по всему свету, а между тем он — среди нас. Здесь, в Гейльсберге, нашелся герой, не побоявшийся изобличить нейштадтцев и штейнфельдцев во главе с их финансовым королем; он спас сотни жертв от алчной пасти дракона. И этот герой — мой родной племянник; его зовут Эрнст Раймар!»

Макс угрюмо выслушал горячую речь дяди. Он был глубоко огорчен: отныне он перестанет быть единственным талантом в своей семье!

Загрузка...