Заклятый друг (СИ)

Пролог

— Брось.

Лишь чуть повела подбородком. Её побелевшие пальцы даже не дрогнули. Только сверкнуло камнем обручальное кольцо.

— Брось нож, Даша.

— А то что? Отберёшь? Попробуй. Давай. Ты же это умеешь. Отбирать.

Столько в её лице лютой ненависти. Приевшейся. Треклятой.

А в глазах такая убойная решительность, что матёрый боец ММА приссыт.

— Хочешь, чтобы я сам подошёл?

Ноль реакции.

У тебя есть козырь. Открывай.

Идея как слова о соболезновании. Бесполезна.

Дождь шепчет убедительнее. Хотя мы глубоко спрятаны от него внутри дома. Замурованы в его прочную и дорогую обёртку.

— Подумай о сыне, дура.

Она шибко, оборванно выдыхает. Как долго бежавший по следу зверь, что нашёл наконец искомый источник запаха. И недоразвитый злой смешок приоткрывает её маленькие мягкие губы.

А затем Даша расцепляет пальцы левой руки. И разодранное платье, лоскутками которого она прикрывалась от меня, падает.

Что бесит больше?

Вид её белой голой груди, к которой я не имею права прикасаться?

Или то, с каким рвением она второй рукой нож обхватила?

Люди так за жизнь цепляются. Отчаянно. А она — наоборот.

Я бы сделал к ней шаг. Если бы она хоть капельку сомневалась.

Если бы она угрожаламне.

Твоя мать умерла в августе. Так я скажу Ване, когда он подрастёт?

А почему? Спросит он.

Я не упущу её.

Макс Арский больше ничего не упускает.

— Я буду считать до трёх, Соболева, — спокойно, будто объясняю задачу подчинённому. — И если до того, как я скажу «три», ты не бросишь нож, я сам его у тебя заберу. А после этого можешь больше не рассчитывать, что получишь от меня ещё хотя бы один рубль. Я сделаю так, чтотымне должна останешься. Ясно?

Запахло кровью.

Она слишком сильно прижала палец к лезвию ножа.

Или лезвие ножа к собственной шее.

Разве можно отбирать жизнь с такой невозмутимостью?

Мне ли не знать?

У меня научилась.

Она уже давно не похожа на ту девчонку, которую я знал. До того, как всё произошло.

Я её испортил.

Другая. Сама себе чужеродная.

Из признаков прежнего остались только смотрящие на меня карие глаза. Всегда до дерзости проницательные. Слишком большие для всего её хрупкого существа. С чёрными крапинками. Как дроблёный перец в кофе с молоком брошенный.

Как бы мне хотелось стереть из её памяти то, что я натворил. Откатить систему.

Уничтожить эту модификацию, что сейчас передо мной.

Но это Даша. Моя Дашка. И это я сделал её такой.

— Ну же, Чуточка, — шепчу настолько нежно, что у самого сердце сжимается. — Достаточно. До первой крови.

Она заплакала.

1. Даша. Прошлое лето. 2018

Я крадусь по коридору второго этажа. Вслед за первой минутой полуночи. Между запертых дверей.

В самом конце, за панорамным окном, настоящий апокалипсис.

Изогнутые деревянные чудовища устроили колдовские пляски. Их тени без приглашения влезли в дом и распластались на ламинате. Я переступаю через эти чёрные кракозябры как через пробуждающихся зомби. И очень боюсь.

Ужасно боюсь грозы.

Стыдно бояться грозы взрослой двадцатилетней девушке. Которая уехала от родителей за тысячи километров в столицу. Которая поступила на неперспективную в нашей стране специальность эколога. И которая не стесняется высказывать своё мнение среди тусовки, считающей потребление смыслом жизни.

Но я боюсь.

До заветной комнаты оставалась пара шагов.

Бах!

Молния ослепила.

Я завизжала. Спрятала лицо в волосы.

Только с Арским могло такое приключится. Он выбрал единственный, один единственный, блин, за всё знойное лето день, когда в городе объявили штормовое предупреждение. И именно в этот день мой обожаемый друг женится.

А невеста застряла в Париже из-за погодных условий.

Зачем переться туда, если у тебя свадьба на носу?

И ведь взрослая тётя уже, тридцать лет. Чем думает?

У неё, видите ли, важный контракт с модельным агентством.

Да Арский-старший ей этих агентств хоть десять подарит, если его невестка пожелает. Любого фотографа, для любого бренда, в любом уголке мира.

Но… Как бы не обожал Марину папа Макса, и какими средствами не обладал, купить штиль у него не получится.

…в отличие от всего остального.

И чего я переживаю? Макс проницательный. Его суперский мозг айтишника не упустит ни одной детали. Мой друг смекнул бы, что Марина на него запала из-за денег, будь это так.

Просто не хочу, чтобы он разочаровался. Потому что я его очень…

— Бу!

Я вскрикнула и ударила в дверь.

Она захлопнулась с такой силой, что зловещее «бу» сменилось хриплым воплем.

— Твою мать, Дашка! Нормальные бабы убегают, когда их пугают. А ты… — Макс показывается из-за двери своей комнаты.

Потирает нос.

— Сам виноват.

— По носу получил, ещё и виноват. Я, может, на помощь спешил. Визжит тут, будто её насилуют, — кидает взгляд на мои дрожащие пальцы, прижатые к груди. — Что, Чуточка? Страшно тебе? Я смотрю, принцесса не стала ждать в башне, и сама отправилась на поиски героя, который должен её спасти? Вполне в твоём стиле.

— Да ну тебя! Просто у этой буржуйской виллы абсолютно нелогичная планировка. А я всего лишь шла в туалет.

— Именно в тот, что рядом с моей комнатой. Другие тебя не устраивают.

— В том, что рядом с твоей комнатой, мыло вкуснее.

— И давно ты ешь мыло? — он обнимает меня одной рукой, и мы идём к нему.

2. Даша

— Ну рассказывай, как ты докатилась до такой жизни? Говорил я тебе, целибат до добра не доведёт. Пока твой гринписовец облака над Мурманской областью изучает, ты тут крышей поехала.

— Кто бы говорил? Твоя Мариночка сколько дней в году проводит с тобой? Носится со своей модельной карьерой как курица с яйцом. В её-то возрасте…

— Слышь, соплячка. С таким острым язычком рискуешь не дожить и до её возраста, — сгибает руку, которой обнимает меня, и качает из стороны в сторону.

Макс немного захмелевший. И плохо рассчитывает силу.

— Мне вот, — пытаюсь стряхнуть с себя его руку, захват всё-таки болезненный, — осталось месяц дотерпеть. Серёжа вернётся, и больше мы не расстанемся. Потому что у людей мечта должна быть общая, я тебе это не раз говорила.

— Нет чтобы посочувствовать. Жестокая, — убирает руку и демонстративно отстраняется.

— Будешь обзываться — начну петь, — бухаюсь на кровать.

Макс окидывает меня оценивающим взглядом.

— Нет, ну вы посмотрите на неё. Дашенька, мне двадцать пять лет, я потенция в чистой концентрации…и знаешь сколько у меня уже не было секса? А ты заваливаешься ко мне посреди ночи в таком виде, — тянет моё короткое платье за подол вниз, словно пытается спрятать от самого себя мои коленки. — Бесстыжая.

Я бью его по руке.

— Shameless, — вскакиваю с кровати и начинаю насвистывать мотивчик из одноименной песни, и подтанцовывать.

А затем петь.

Ну я же предупреждала.

Макс зажимает уши и театрально падает на колени, изображая муки смерти.

Кому-то из уснувших гостей снизу тоже не пришлись по вкусу мои вокальные способности. Раздался хрип колонок, и внизу заиграл русский рэп.

Ненавижу рэп.

— Какая наглость! Они пытаются перекрыть мою песню!

Часть ребят вывалила под стеклянную крышу веранды, и со стороны балкона теперь слышался их ор.

— Это для тебя, Соболева! — кричат снизу.

Мы с Максом смотрим друг на друга заговорщически.

— Хочешь, я вырублю электричество? — ухмыляется он.

— Неа. Хочу врубить что-нибудь электрическое, — и киваю за его плечо.

Макс провожает мой взгляд.

Уже через минуту я стою с глянцевой гитарой в руках, а сотни дырочек усилителей направлены в сторону окна.

Макс распахнул балконную дверь.

— Это вам за то, что ушли спать!!! Арский сегодня женится! И никто в эту ночь не уснёт!!!! — ору я, и в следующее мгновение ударяю по струнам.

Рёв буквально выстреливает из колонок.

Бью несколько раз. Эхо музыкальных плевков сливается с визгами и матом за окном. Становится прологом для грозовой кульминации — близко, в крышу соседнего дома, влетает осколок молнии.

Сердце у меня замирает. Но я смотрю на Макса, и страх сгорает, как ничтожный метеорит в атмосфере.

Обожаю способность его лица к асимметрии. То эта ухмылка, когда только один уголок рта так высоко уходит вверх. То эти диагональные линии над переносицей, когда он подмигивает.

А сейчас он смотрит на меня так, будто бы гордится моим сумасбродством.

За окном слышны крики вместе с хохотом.

— Человек за бортом!

— Вставай!

— Тащи его!

— Да чтоб тебя!

Я мчусь к балкону, вылезаю вперёд Макса.

Его хриплый хохот над моей головой отдаётся покалыванием в затылке.

На газоне сидит Коля, весь мокрый и злой. В свете садовых прожекторов отлично видно, как дождь и свежескошенная трава перекрасили его брендовое белое поло.

— Соболева, смотри, что ты натворила! — кричит Лёша. — Он испугался и вывалился с террасы!

— А нечего сидеть на парапете! — смеётся Лиза.

— Ахах! Он даже сначала подпрыгнул на заднице, а уже потом кувыркнулся! — хохочет Динка.

Илья высунул плетёный стул ножками к Коле:

— Хватайся, юнга! Я спасу тебя!

Коля цепляется за ножку. И тянет на себя со всей дури.

На газон вываливается Илья.

Все снова ржут.

Коля безуспешно пытается отряхнуть поло, поднимает на меня злое лицо:

— Ты… — грозно тычет в мою сторону пальцем. — Ведьма! Уууу! Я тебя…

— Поздравляю, — дыхание Макса как горячая ладонь на затылке, — теперь у него есть второй повод злиться на тебя.

— Второй? — поворачиваюсь и смотрю на Макса снизу вверх.

3. Даша

Кончик моего носа почти касается его подбородка.

У Макса новый одеколон. Не тот с ореховыми нотками, что был всегда, и так нравился мне. А навязчивый и приторный, сто процентов выбранный Мариной.

Прикрываю глаза, чтобы сосредоточиться и запомнить этот новый его запах.

Чувствую, что Макс сглатывает и отступает на шаг.

— А какой первый? — открываю глаза и протягиваю Арскому гитару.

— Угу, делай вид, что не знаешь.

— Вообще не понимаю о чём ты.

— Не прикидывайся дурочкой, — тон становится ледяным.

— Нет, ты серьёзно? До сих пор дуешься, что я не бросила жениха ради твоего друга?

— Не обязательно было выбирать Колю… — относит гитару на место. — Но вот выбирать Серёжу — просто NullPointerException.

— Конечно! Ведь Серёжа не московский молодой бизнесмен, так, чмо из Мухосранска. Который мечтает не миллиардером стать, а всего лишь спасти человечество от вымирания. Он уж никак не сможет дать мне то, что действительно нужно.

Подходит ко мне вплотную:

— Хорошо, что ты это понимаешь.

— Дурак! — со злостью толкаю его в грудную клетку.

— Соболева! Будешь обзываться — выпорю, — оттягивает ремешок моего платья за пряжку. — Твоим же ремнём.

— Я просто хочу, чтобы мы уже закрыли эту тему.

— Какую из них? Что ты отшила моего друга? — тянет меня к себе за пряжку. — Или что Серёжа тебя не достоин?

— Он меня очень даже достоин, Макс!

— Ты в институт сама поступила. А он за твои деньги.

— Вот привязался. Мне они не понадобились. И этояпредложила.

— Он мог их заработать. Ты же смогла.

— Тебе легко судить. А в нашем городе парню трудно найти работу.

— Это он тебя убедил? Типичная отмазка для провинциальных лентяев. Что он вообще может тебе дать? С такими установками.

— Он меня понимает. И да, он из провинциальной дыры. Но это и моя дыра тоже… Арский, хватит ржать! — я вцепляюсь в его плечо и пытаюсь ущипнуть, но тугие мышцы делают этого самодовольного павлина абсолютно неуязвимым. — Ненавижу тебя! Перекаченная скотина. Чтоб ты разжирел на Маринкиных харчах!

— Уж скорее распухну от голода.

Мы оба начинаем хохотать.

А когда успокаиваемся, спор уже перестаёт иметь значение.

— Извини. Я просто не хочу, чтобы ты разочаровалась, — Макс зажимает ладонями мои уши. И сдувает с моего лба чёлку.

— Не смей так делать с Мариной. Это только наша фича, понял?

— У Маринки нет чёлки, — тянет лыбу во все тридцать два зуба. — Чёлки сейчас носят только провинциальные девочки.

Я рычу и снова толкаю его в грудную клетку.

— Предатель. Между прочим, ты обещал, что не женишься, пока я не выйду замуж.

— Ах вот как мы заговорили? Ну давай теперь всё друг другу припомним. С чего начнём? Может, с того дня, как мы с тобой познакомились?

Я взрываюсь от хохота, вспоминая, какпроизошло наше знакомство.

— Сколько лет назад это было?

— Два… Нет, полтора. Вот озвучила, и кажется, что это ничтожная цифра.

— Дело в качестве, а не в количестве. А по качеству у нас с тобой была целая вечность.

— Была…

И тут я, конечно, всхлипываю. И начинаю рыдать. И кусать губы. Хотя тысячу раз уже всё это прокручивала в своей голове. Как они поженятся с Мариной, уедут на медовый месяц, а когда вернутся, нас с Серёжей тут уже не будет. Пройдёт много времени, прежде чем мы снова окажемся рядом физически. Но в новую реальность наша дружба уже не впишется. Мой Серёжа и его Марина эту дружбу не поймут.

И как мне выдрать тоску по человеку, с которым мы ещё даже не расстались? Мы здесь, в одной комнате, он прижимает меня к себе, и гладит по голове, пытаясь успокоить.

— Ну же, хватит, Чуточка. Всё ок будет, — отстраняет, держа за плечи, слега встряхивает, чтобы я взглянула на него. — Так, идём, идём, — выводит из комнаты. — Мы как договаривались? До первой крови.

Распахивает дверь в ванную комнату. И вот мы уже стоим напротив зеркала. Макс за моей спиной.

Смочил пальцы водой, и осторожными движениями убирает кровь с моих искусанных губ. Так заботливо…

А говорят, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Дураки.

Он скрестил передо мной руки и притянул к себе. Уткнулся подбородком в макушку. И через зеркало мы держим зрительный контакт.

У Макса красивые глаза. Глубоко посаженные. Превосходно очерченные тёмными ресницами. Протяжённые, как идеальный тектонический разлом. Прозрачного голубого цвета, какими бывают воды в карстовых озёрах.

Я когда впервые обратила внимание на его глаза, подумала, что они его определяют. Что такой вот он на самом деле и по образу мышления — всё у него ясно, логически выстроено, предусмотрено, предопределено.

Но даже самые прозрачные и хорошо изученные озёра скрывают тайны.

Было и в его личности что-то… неуловимое, плохо поддающееся контролю. Такая маленькая грядочка дикорастущих импульсов на задворках парка, высаженного лучшими экспертами в области ландшафтного дизайна.

Правда, Арский умело оборачивал эти нерациональные всплески в ребячество и юмор.

Серьёзные мысли сменяются воспоминаниями о его шутках. И я невольно улыбаюсь.

— Вот. Так мне очень нравится, — улыбнулся в ответ. — А ещё я верю, что никуда мы друг от друга с тобой не денемся.

— И я, — вру, разворачиваюсь к нему. — Но ты должен знать — за нашу дружбу я кому угодно горло перегрызу. Даже если мне придётся встать на стульчик, чтобы до этого горла дотянуться.

— Сумасшедшая, — он смеётся.

— Ты уже это говорил сто раз.

Выглядываю в коридор.

— Ну вот. Гроза закончилась. Свою миссию ты выполнил. И я теперь могу спокойно отправляться спать.

— Ну нет! Ты мне весь сон перебила. Никуда я тебя теперь не отпущу. Будешь за меня розовых овец считать, пока я не вырублюсь.

Да-да, однажды мне была открыта сокровенная тайна: Макс Арский может уснуть только так — считая розовых овечек.

— Не-не-не. Я своё получила, и больше меня на ближайшие шесть часов ничего не интересует.

— Я тебя сейчас покусаю.

— Ага.

Он резко наклоняется ко мне, быстрым движением убирает мои волосы и прикусывает ухо.

Я визжу. Мне и приятно до тяжести в животе, и щекотно, и немного больно. А Макс рычит в моё ухо, добавляя остроты ощущениям.

Око за око!

Вообще Макс не боится щекотки. Но я знаю его слабое место. Завожу руки за его шею, и у самой кромки волос веду двумя пальцами наинежнейшим образом.

Свобода тут же обретена.

— Я тебе это припомню! — слышу вслед, когда уже пробегаю мимо лестницы, и до моей комнаты остался всего метр.

И вот я внутри. Закрываю за собой дверь. И замираю.

Я стою так несколько минут.

Наверное, жду, что он придёт за мной. Хотя было очевидно, что мою проделку он припомнит уже точно не в ближайшее время.

Даже скорее это было сказано так, для затравки. Чтобы приятным штрихом закончить наш последний диалог.

Крайний.

Иду к окну. Вдалеке мерцает гроза. Отступающая. А может быть очередная надвигающаяся. В любом случае, искать героя, который спасёт меня, я больше сегодня не пойду. Мой герой уже найден. Только вот…

К чёрту!

Забираюсь под одеяло прямо в платье, укрываюсь с головой, оставив только нос снаружи. И заставляю себя пересчитывать розовых овечек, пока не усну.

Это было в последний раз.

Затем меня разбудил стук в дверь. Навязчивый, и одновременно осторожный.

Я встала. И интуитивно почувствовала, что не хочу открывать.

Просто стояла и слушала, как отстукивают последние секунды моей прежней жизни.

И всё-таки открыла.

На пороге стоял Лёшка. А лицо у него было такое испуганное, что ему вовсе и не надо было говорить:

— Дашка. Это пиздец.

4. Даша. Сегодня

У Татьяны Георгиевны нездоровый вид, и меня это раздражает.

Нет, я не боюсь, что она заразит ребёнка. Просто у меня сегодня много планов, и я не хочу всё отменять из-за того, что няня заболела.

— Дарья Васильевна, я неважно себя чувствую, — женщина, которая заменяет моему ребёнку мать, виновато опускает глаза. — Не дай бог Ванечку заразить.

— Глупости. У него хороший иммунитет. Он на грудном вскармливании. А вот нарушение привычного графика скажется на нём куда хуже, чем Ваш пустяковый ОРВИ.

Татьяна Георгиевна не может скрыть…нет, это не осуждение. Такое чувство, что она не верит своим ушам.

Странно, неужели со мной до сих пор не всё ясно?

Я. Его. Не. Люблю.

Ване два с половиной месяца. И за всё это время я ни разу не укладывала сына спать. Не кормила сама. И понятия не имею, что с ним делать, когда он плачет.

Обо всём этом ей прекрасно известно.

Я вынашивала. Родила. И сцеживаю молоко для того, чтобы он пил его из бутылочки.

Поворачиваюсь к зеркалу. Несколько секунд разглядываю разноцветные ореховые бусины и бутоны из апельсиновой кожуры на трюмо.

Жанна сама сделала этот изумительный набор украшений, и прислала мне его из США. Там эко-бижутерия востребована. Здесь над этим ещё работать и работать.

— Я обычно недолго болею. Мне всего один день отлежаться, и завтра уже наверняка смогу вернуться к вам, — Татьяна Георгиевна не теряет надежды пофилонить.

Интересно, почему Жанна по-прежнему дружит со мной? Я продалась. Предала идею. Отреклась от своего мировоззрения. И это очевидно из моего аккаунта.

Вчера, например, я выложила фотку из кафешки, где пластиковые стены прикрыты шкурами убитых животных, а на столе передо мной стоит тарелка с каре ягнёнка. Я потягиваю через спиральную трубочку химическую дрянь из стакана, а в серёжках у меня красуются самоцветы, добыча которых наносит такой чудовищный вред природе, что… Но…

Демонстрация жизни, которая вызывает зависть, приносит деньги.

А мне очень нужны деньги.

И я буду исправно изображать оголтелого потребителя. Пока не соберу необходимую сумму.

Надеваю украшения. Соответствует тонкому белому платью. Подходящий образ для хозяйки эко-магазинчика.

Я как человек с раздвоением личности. Но моя аудитория в сети этого, почему-то, не замечает. Им интересно и про капсульный гардероб почитать, и посмотреть на коллекцию норковых шубок.

— Дарья Васильевна…

— Можете воспользоваться нашей аптечкой. И спокойно отлежаться, когда ребёнок будет спать.

Перекладываю вещи из кожаной сумочки в текстильный шоппер. И спиной ощущаю, как взглядом во мне прожигают дыру.

— Значит, мне остаться?

— Послушайте, — поворачиваюсь к ней. — Я знаю, что у Вашей внучки сегодня день рождения. И прекрасно понимаю, что на самом деле Вы просто хотите слинять к ней. Но в Ваши пятьдесят четыре года уже пора понимать, что такое ответственность. Мы при заключении трудового договора всё прописывали, и данный вопрос обсуждали. Что в течение полугода Вы постоянно проживаете с нами, никаких отгулов не берёте. Потому что вызывать человека, к которому Ваня не привык — вредно для его психологического состояния. А у меня активная, насыщенная жизнь. И я не могу себе позволить тратитьвсёвремя на ребёнка. Поэтому соберитесь, Татьяна Георгиевна. И делайте то, за что Вам платят хорошие деньги!

Она краснеет. Хотя стыдно должно быть мне.

— Я бы не поехала к внучке, потому что не хочу её заразить, — бормочет.

— Так Вам никто и не предлагает. Если только Вы, конечно, не хотите потерять работу.

Она долго смотрит мне в глаза.

Не ей меня осуждать.

— Хорошо, Дарья Васильевна. Удачного Вам дня.

Виталик ждёт у машины. Он крепкий и статный. Красивый парень. Но как только я появляюсь на пороге, меняется на глазах. Становится будто меньше ростом. И каждая его манера сочится услужливостью.

Подходит к задней двери и открывает её. Ждёт, когда хозяйка сядет в автомобиль. И бесит меня это до тошноты.

Крон виляет хвостом. И следует за мной по пятам, провожает до машины.

Его мастифская рожа всегда с печатью верности. Ненавижу эту псину, которую выбирал мой муж. И я ни разу не сказала этой собаке ни одного ласкового слова, не потрепала по голове. Но он продолжает тянуться ко мне. Каждый день.

Я всех их презираю. Этих существ, которые подчиняются и не могут дать отпор.

Потому что однажды сама не смогла.

5. Макс

— Мы долетели. Антон хорошо дорогу перенёс, и уже в машине. Сейчас сразу поедем в клинику. Спасибо большое, Макс. Правда не знаю, как тебя благодарить.

— Я рад, что всё идёт по плану. Держи меня в курсе как продвигается процесс. Звони в любое время.

— Спасибо… — она всхлипнула. — Ты очень хороший человек. Он ведь с тобой всего несколько месяцев работал, и так давно. Но ты нас не бросил. А те, кто всегда был рядом — вдруг исчезли, как будто мы какие-то заразные.

Моя заместительница входит в кабинет очень довольной. Очевидно, что ей не терпится сообщить хорошую новость.

Прикрываю трубку ладонью: «Полин, чуть позже».

Она хмурится, но выходит. Неудивительно, обычно я веду при ней и деловые, и бытовые разговоры. Но не в этот раз.

Мне бы не хотелось, чтобы кто-то узнал про мою финансовую поддержку семьи Антона.

Я помогаю, потому что у меня есть возможность. А не потому, что я хороший человек. Я ни фига не хороший человек.

— Близким людям тяжелее, Лен, чем постороннему. Не обижайся, они вас не бросили, просто не знают, как себя вести. Инсульт — не типичное явление в двадцать восемь лет.

Она опять всхлипывает.

— Всё наладится. Реабилитация поможет.

— Спасибо. Я буду звонить, хорошо?

— Хорошо. Счастливо.

Да уж. На фоне такого пиздеца, который происходит у Антона, мои проблемы должны казаться ублюдской ерундой.

Пишу Полине, чтобы зашла.

Она влетает в кабинет буквально через несколько секунд.

— Макс, я это сделала! Я выбила нам встречу с генеральным директором «ЮрФеста», — прижмуривается. — Кто молодец?

— Я ведь тебе уже говорил сегодня насколько мне с тобой повезло?

Полина выдаёт свою фирменную сияющую улыбку.

— Трижды.

— Может, к чёрту лимит похвалы?

— Не, не, не. Похвала таких как я расхолаживает. А у меня сегодня ещё звонок Маркову.

— То есть я ещё и за Маркова тебя похвалить не смогу.

— Не больше трёх в день, как и договаривались.

— Отлично, — рисую яблоко на стикере и приклеиваю к краю монитора. — Я буду записывать, а потом звонить тебе в субботу и нахваливать за всё то, что не уместилось в лимит рабочего времени.

Полина наклоняется ко мне через монитор, рассматривает стикеры, переводит на меня хитрый взгляд. Я вижу только её довольное лицо над экраном, и она чертовски смахивает на Чеширского Кота. Ну, скорее кошечку.

— Тогда тебе придётся посвящать этому занятию всееее свои выходные целиком. Знаешь, чем это закончится?

— Твой муж меня отпиздит?

Полина прыснула от смеха, и меня это умилило.

— Знаешь кто ты?

— Судя по тому, сколько ты хохочешь, приходя в мой кабинет — клоун.

Она снова смеётся.

Практически идеальный смех. Не хватает только задорных «ахах», как умела Дашка.

Полина обходит стол, кладёт передо мной стопку папок.

— Какая же ты умничка. И стикеры всегда приклеиваешь там, где мне подписи ставить надо. Золотце, а не сотрудник.

— Мне кажется, ты Катю так и не поблагодарил, что она нас познакомила.

Перед Катей, конечно, очень нехорошо получилось. Она меня поддержала в самый хуёвый момент моей жизни, но как только на горизонте вновь объявилась Даша, я обо всём на свете забыл.

— Чего ты так поморщился?

— Ты права. Она так внезапно уехала тогда. Морщусь от чувства вины перед твоей подругой.

— Сейчас я девочкам отдам документы, думаю, они сегодня успеют всё передать. Вы с ребятами разработали отличную приложуху, хочется уже быстрее её в дело пустить.

— Спасибо. И я Кате очень за тебя благодарен. А ты ей за меня?

— Зная, как давно и сильно она в тебя влюблена, я восхищена ею. Другая на её месте никогда бы не порекомендовала такую сексапильную подругу на работу к объекту страсти, — Полина расправила плечи и упёрла руки в бока, — ревновала бы ужасно. Но она действительно любит тебя.

— Не меня, а тот образ, который создала в своей голове.

— Думаю, ты прав. Она явно тебя идеализирует, — Полина морщит нос и бьёт меня по плечу. — Ох, как она мне про ваше знакомство рассказывала! Ты — герой, один против троих хулиганов, всех победил и унёс перепуганную до смерти Катю на руках. Неудивительно, что она под таким впечатлением осталась.

— Ой, забудь, эта история яйца выеденного не стоит.

— Для кого как.

— Кто бы мне сказал, что такой фигнёй должен заниматься разработчик… — открываю последнюю папку и ставлю подписи напротив салатовых стикеров.

— Скучаешь по коду?

— Тоскую.

— Давай придумаем тебе подпись в виде кода. Я забыла стикер на последней странице, — Полина кладёт мне руку на плечо и чуть наклоняется. От неё не пахнет духами. Скорее какой-то едва уловимый аромат крема для тела или дезодоранта. И мне это нравится. — Нет, не в этой папке. Там, где для БД. Ты сегодня опять допоздна?

Я ставлю подпись напротив уже так давно привычного «Генеральный директор ООО “ДокБит”».

— А разве есть повод для исключения?

Она забирает папки и возвращается к противоположной стороне стола.

— Как Ванечка? — садится, подпирает подбородок ладонью.

У Полины крупные руки. Но сама она тоненькая и высокая. И эта погрешность в пропорциях придаёт ей изюминку.

Как сочетание маленьких черт лица с широкими распахнутыми глазами у моей жены.

— Всё хорошо, спасибо. Обожает свою няню. Ей так легко удаётся его успокаивать, если он капризничать начинает. Чудесная женщина.

— Здорово, когда есть кому помочь с ребёнком. Можно и вдвоём куда-то сходить. Мы с Вовкой будем в субботу отмечать годовщину, пять лет в браке.

— Поздравляю.

— Спасибо. Хотим поужинать в одном ресторанчике на Лубянском. Говорят, там офигенные стейки. Если понравится, скинуть адресок? Может вы с Дашей соберётесь как-нибудь.

Не знаю, стала ли Даша употреблять мясо, или это всего лишь фотки в аккаунте. Но точно знаю, что она лучше умрёт с голоду, чем будет есть со мной.

— Да, конечно, скидывай. Твоему вкусу я доверяю.

— Ок. Я к тому, что ты на работе всё время, Даша проектами разными занимается. В выходные ты с ребёнком, она на мероприятиях. В будни ты в городе остаёшься, они с Ванькой в доме. Вы вообще видитесь?

С того дня, как мы расписались, нам успешно удавалось избегать друг друга. Так что скоро сможем отметить первую годовщину «Не виделись ни разу».

— Что ты так удивлённо бровь приподнимаешь? Вредно для отношений так мало времени вместе проводить. Детей у меня нет…тут я не советчик. Но в браке побольше твоего буду. Знаешь, сколько пар разводится в первый год после свадьбы?

— Ты пошла учиться на семейного психолога? Учти, фирма эти курсы оплачивать тебе не будет.

— Ладно, я поняла, — она снисходительно хмыкнула. — Но адрес скину, если мы останемся довольны. А ты обещал мне фотки.

— Блин…

— Макс, через две недели празднуем день фирмы. Не могу поверить, что ни у кого не осталось фотографий с вашего первого сабантуя!

Дурацкие фотографии. Впрочем, если бы Полина не попросила найти их, я, может, и не узнал бы, какая беда случилась у Антона. После того, как он уволился, мы все эти годы не общались.

— Чего ты хочешь, семь лет прошло.

— Не тридцать семь же, у всех были телефоны.

— Мы бухали, было не до фоток. Но… у меня есть данные на физическом носителе.

— Флешка?

— Я снимал на Полароид.

— Серьёзно? Нет, вы посмотрите на него, с такой гордостью кивает, будто новейшие технологии использовал.

— Я неравнодушен к ретро.

В былые времена Даша на такую фразу обязательно прошлась бы по возрасту Марины, и победно ухмыльнулась. Конечно, для двадцатилетней девушки люди за тридцать — это какие-то тёти и дяди.

Полина уходит, и я просматриваю непрочитанные сообщения.

Татьяна Георгиевна сегодня ещё не прислала ни одного видео с Ванечкой. Скорее всего, Даша опять устроила с ним фотосессию.

Ну да, не постит ничего в своём аккаунте, очень занята.

Абсурдно. Её имя теперь всегда в совокупности с моей фамилией. Но с тех пор, как это произошло, я не вижу и не слышу Дашу. Социальные сети — единственное окно для меня в жизнь моей жены.

Ладно, нужно быстро сгонять в лофт, забрать фотки.

В будний день я уж точно не столкнусь там с Дашей.

6. Даша

А если она сделает Ване что-то плохое? За то, что я с ней так разговаривала.

Он там один. И никто никогда не узнает.

Ущипнёт. Не покормит.

…ударит.

Животный ужас сковывает виски, и в ушах начинает звенеть. В глаза как будто осколки стекла попали.

Уже не ясно, от чего больнее: от страха за ребёнка, или от того, что этот мерзкий страх вообще появляется.

Я не должна, не должна позволять себе чувствовать хоть что-то к маленькому существу, о котором не собираюсь заботиться. Потому что твёрдо решила — после развода он останется с Максом.

Нельзя привязываться.

Страх сменяется яростью.

Я представляю, что прямо сейчас возвращаюсь обратно.

Врываюсь в дом.

Застаю её кричащей на ребёнка.

Кидаюсь на эту женщину.

Вцепляюсь в её волосы.

Ненавижу чёртову Татьяну Георгиевну!

За то, что она с любовью относится к Ване. Имеет право на это. А я, его мать — нет.

Конечно, это всё глупости. Она ничего не сделает. Она хорошая. Просто не повезло оказаться няней в нашей семье.

Какой неприятный опыт вынесет эта женщина после того, как уйдёт от нас. Этот опыт наверняка сделает её хуже.

Я совсем перестала думать о последствиях. О следах, которые оставляют мои поступки.

Потому что обо мне не подумали, когда уродовали мою жизнь.

— Поздравляю. Порадуете мужа сегодня, — мой гинеколог снимает перчатки. — Теперь всё можно.

— Что можно?

— Заниматься сексом. Только аккуратно, не спешите. Сразу не будет так же хорошо, как до родов. Зато потом будет ещё лучше, чем было.

Я постаралась улыбнуться, но судя по нахмурившемуся лицу Александры Сергеевны, получилось совсем неискренне.

Сделать селфи прямо в гинекологическом кресле, а?

Обрадовать подписчиков? «Нам с мужем снова можно, ура!» — и весёлые смайлики.

Можно забабахать целую рекламную компанию. Рекламу клиники, которая помогает быстро реабилитироваться после родов. Рекламу смазок для первого секса после родов. Рекламу нижнего белья для первого секса после родов. Рекламу фотостудии для первого секса после родов…нет, это уже порнография какая-то.

К тому же для такой фотосессии потребуется муж. А я ни за какие деньги не позволю Арскому приблизиться ко мне.

Смешно, Даша. Ты из-за денег вышла за него замуж. Приблизиться…

Меня передёргивает.

Сажусь в машину.

Кстати о рекламе. Те производители сухой смеси, которые звонили мне вчера, предлагают хорошую сумму. Конечно, не обязательно прекращать грудное вскармливание. Просто буду обманывать аудиторию.

Только надо придумать интересный повод.

Почему прекратила ГВ?

Лучше что-то мелодраматичное.

Поссорилась с мужем. Перенервничала. Пропало молоко.

Зато потомлюбимыйподарил мне дорогой подарок, чтобы я его простила.

Они это любят. Зависть и жалость — вот на чём хорошо делать деньги.

Фу, как тошно от всего этого…

— Вам нехорошо? — встречаюсь взглядом с Виталиком через зеркало заднего вида. — У Вас бледный вид, — и виновато улыбается, будто он причина моего отвращения к жизни.

— Конечно нехорошо! Меня укачало. Сто раз говорила, веди аккуратно!

Хотела добавить: «Не мешок с картошкой везёшь!» Вполне вписалось бы в образ. Но мне позвонили.

— Привет. Прости, пожалуйста. Я опаздываю, — голос Айдара всегда меня успокаивает, он тихий, неторопливый, убаюкивающий, как у чтеца вечерних радио-спектаклей, которые нам с сестрой родители включали в детстве. — Ты как?

— Я в районе Таганской. И ещё мне нужно минут пятнадцать, в лофт заскочить.

— Таганской? Я буду там через десять минут. Давай подхвачу, начнём беседу по дороге. Редактор всё перекроил, что мы в прошлый раз составили. Придётся шаг назад сделать.

— Ничего страшного, сделаем. Главное — чтобы результат получился хороший.

— Согласен с тобой полностью. Ну так что, адрес скинешь?

— Да.

Виталик плавно тормозит у красного четырёхэтажно здания с большими квадратными окнами и балюстрадой. В стёклах кофейного цвета отражается тяжёлое перед дождём небо. Как жаль, что заканчивается лето.

— Я сама дальше. Заберёшь меня от моего эко-магазина в шесть. А пока свободен.

Наконец-то я осталась одна. Ни гуления ребёнка, ни воркования Татьяны Георгиевны. Ни диалогов с людьми, перед которыми всё время нужно другую Дашу изображать. Дарью Арскую.

Старый лифт с шумом поднимает меня на последний этаж.

Люблю этот лофт.

Кирпичные стены, деревянные балки. Потёртая лестница на второй уровень. Там можно забраться в подвесное кресло с ноутом или книжкой. Внизу небольшая и уютная гостиная с кварцевым обогревателем. Из-за высоких потолков и большого окна, выходящего на север, здесь может быть очень холодно.

Несколько метров гостиной забраны под закрытую спаленку, отделённую бамбуковыми перекрытиями. И здесь я спокойно сплю с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, пока Арский изображает хорошего папу.

Он не живёт здесь в будни, снимает квартиру. Это нерационально. И всё же он полностью оставил это место мне, хотя его никто не просил.

Моё пространство практически не пересекается с его пространством. Только дом, как общая кухня для жильцов коммуналки. Но в отличие от них мы и там никогда не встретимся. А ещё как я не захожу в его комнату в доме, уверена, и он не заходит в мою.

Жаль, не успею сегодня посидеть на любимом широком подоконнике и попить кофе.

Быстренько в душ.

Тёплая вода вместе с пеной вымывает из волос тошнотворный запах больницы.

Кутаюсь в толстое белое полотенце.

Жду, пока с кожи сойдут мурашки. Слушаю, как всё реже тарабанят в поддон набежавшие в лейку душа капли.

Мне кажется, что есть ещё какой-то шум. Не затихающей воды, другое. Там, за дверью.

Но я не придаю этому значения и выхожу.

7. Даша

Арский сидит на корточках и роется в нижнем ящике массивного комода, что напротив двери. И первая мысль, которая приходит мне в голову — я не смогу сбежать, потому что между мной и выходом Макс.

При этом выходом мне видится не только дверь, но и окно, единственное в этом лофте. Плевать, что за ним высота в четыре этажа. Плохо лишь то, что и до него не добраться.

Солнечный свет, который отчаянно борется и тонет в подползающих грозовых тучах, особенно ярко, словно в последний раз, очерчивает силуэт.

Макс встаёт, выпрямляется во весь рост, и тяжёлым, вязким взглядом промазывает всю меня, с головы до пят, и снова вверх, вторым слоем. И смотрит мне в глаза так…

Я отворачиваюсь.

Будто это он передо мной почти голый стоит.

Какая же ты ничтожная, Соболева! Слабачка! Нельзя поворачиваться спиной к собаке. Она обязательно нападёт!

И ты опять ничего не сделаешь.

Его шагов не слышно.

Ну же! Повернись и скажи ему, чтобы уходил! Швырни в него туркой. Пни в его сторону стул. Хватит бояться!

Только цепенею и мякну. И ощущаю себя абсолютно беспомощной. Хочу просто исчезнуть. Это чудовищное желание весь год меня надрывает, как клюв грифа смакует любимое блюдо из падали. Но я ведь ещё жива!

Грозовые тучи задавили солнце, стена передо мной резко поблекла. Будто Макс надвинулся, огромный и сильный, закрыл собой, заполнил собой всё, превращая в темноту и меня.

В дверь позвонили. И я даже не вздрогнула.

Наконец его шаги. Он открыл.

Кожей ощутила эту напряжённую паузу.

— Добрый день, — это Айдар.

— Добрый, — голос Макса вживую, не из видео с Ванечкой, которые мне присылает Татьяна Георгиевна, звучит иначе. Когда вживую — это трогает. Как по рефлексу какому-то дурацкому хочется обернуться, будто в толпе тебя окликнул голос очень близкого, некогда любимого человека, по которому ты изнывал и тосковал, которого слишком сильно любил и слишком надолго потерял.

— Я за Дашей. Она тут?

Одежду в охапку и в ванную.

Влажные волосы пропитали серым платье на плечах.

Господи, что подумал Арский?

Я, здесь, в его лофте, после душа поджидаю какого-то мужчину. И Айдар ещё имя моё назвал не как обычно, Дария, а по-свойски это вот «Даша». С интонацией такой, будто я родной ему человек.

Он специально это сделал? Чтобы побесить Арского?

Как он вообще прошёл в здание? Почему его консьерж впустил, номер квартиры назвал? Остолоп!

Оба.

Он должен был ждать внизу!

Выхожу.

Дверь закрыта. Айдара нет. Макс ногой задвигает ящик комода. Раскладывает на столешнице глянцевые полароидные снимки.

И не глядя на меня:

— Ждёт внизу.

Сглатываю оправдание. Я ведь ничего не сделала.

Нет. Не так.

Я ведь ничего ему не должна.

Поскольку моя сумочка стоит на полу у комода, совсем близко к Максу, вполне хорошей, даже естественной мне кажется идея просто уйти без неё.

То, что внизу меня ждут, создаёт иллюзию, будто я неприкосновенна. И могу безопасно дойти до двери.

И всё же приблизиться к Арскому, пусть лишь для того, чтобы пройти мимо, я просто…не могу.

Арский чуть повернул голову, шумно, но коротко выдохнул, будто усмехнулся.

Может, понял.

И дал мне это расстояние, которого я так жаждала.

Отошёл к окну.

Остался спиной ко мне, и ничего не сказал.

Пока стилизованный под дореволюционный лифт спускал меня на первый этаж, сердце ожило, и начало так быстро биться, что стало дурно. Голова закружилась от мелькающей золотистой сетки.

Сколько я не видела его вживую? Десять месяцев? И тут вдруг, да ещё так близко, один на один.

И теперь он думает: «Эта меркантильная сука водит в мою квартиру своих ёбарей».

Дверь лифта я отодвинула с таким рвением, что зашумел он как будто в действительности старинный.

Буквально просунула голову в окно к консьержу. И отчитала его так, что тот начал краснеть.

Нельзя было пускать Айдара без моего разрешения, хоть он и показался интеллигентным мужчиной, который, к тому же, ещё и щедрый — поделился сигаретой.

— Значит, купил моего консьержа за сигарету? — села на переднее сидение чёрного БМВ.

— Мы просто разговорились, пока курили. Он решил, что на бандита я не похож. Да и дождь начинался. Арский не подумал ничего плохого?

Мотаю головой:

— Нет, всё в порядке. Едем ко мне?

8. Макс

По дороге мне позвонили из «ЮрФеста», и я поехал на встречу с их гендиром. Но успешные переговоры не сгладили раздражение от сегодняшнего дня, которое с новой силой зазудело, стоило мне выйти из громоздкого бетонного бизнес-центра и попасть в равнодушную суматоху московского буднего вечера.

Словно проглотил слишком большой кусок, и поцарапал горло.

Верности она мне не обещала.

И брак у нас фиктивный, с чётко обозначенным сроком годности, который уверенно приближался к своему окончанию.

Но это никак не умаляет моего желания отпиздить Айлалэ, или как там его…

И Дашиной привлекательности тоже не умаляет.

Господи, как же приятно было увидеть её!

Оставаться одному не хотелось категорически. Но и звонить очередной подружке тоже.

Хотелось другого рода близости. Той, которую я по собственной тупости навсегда потерял. Но нечто похожее, кажется, обрёл снова.

Поэтому несмотря на позднее время я поехал в офис в надежде ещё застать Полину и отдать ей фотографии.

Татьяна Георгиевна так и не прислала мне ни фоток, ни видео с Ванькой сегодня, и не ответила на звонок.

Интересно, Даша притащила их в город с собой, или всё же оставила в доме?

— Ну, тебе здесь явно нравится. И кабинет отдельный Макс предоставил, очень прилично устроилась, хотя и года ещё тут не проработала.

Я слышу Катин голос по ту сторону двери, и моё желание зайти к Полине улетучивается.

Нехорошо мы расстались. Она была рядом постоянно после того, как произошла авария, а Даша улетела со своим Серёжей в Перу. Но когда Соболева вернулась, уже одна, я оголтелым идиотом бросился её искать.

Катя буквально стала пустым местом. И я даже не заметил, когда она исчезла.

Будто почувствовала, что я рядом. Слышу, как Полина говорит:

— Ты чего замерла?

— Кажется, за дверью кто-то.

Открываю дверь прежде, чем она сама это сделает.

— Катя, вот так сюрприз!

Обнимаю её. Она крепко ко мне прижимается. И выдох её сбивчивый на стон похож.

— Привет, Макс.

— Где была? Давно тебя не видел.

— Япония, Корея.

— Чего это тебя вдруг в Азию потянуло?

— Не думай, что мои вкусы поменялись, — хитро улыбается и проводит ладонью по моей грудной клетке. — Это по работе.

— Молодец. Совершенствуешься.

— В моём деле без этого никак. Технологии быстро развиваются.

— Ты по-прежнему видеонаблюдением занимаешься?

— Да. Некоторым людям нравится продолжать дело семейной династии. Я рада, что мой отец смог меня этим заинтересовать.

Мой отец не виноват, что я не заинтересовался делом нашей семейной династии, которая уже три поколения занимается мебельным производством. Но почему-то все думают, что либо он был недостаточно настойчив, либо я назло ему занялся совсем другой сферой. А на самом деле он пусть и без особой радости, но принял моё решение стать айтишником, и поддерживал как финансово, так и морально. Никакого конфликта у нас с ним никогда не было, и ненависти у меня к нему тоже. До тех пор, пока он не погиб…

— Как твоя мама, кстати? Слышала, она взяла бразды правления вашими фабриками на себя. Даже новую коллекцию спальной мебели весной в Чехии выставляла.

— Она в порядке, спасибо, болезнь пока отступила. Может, кстати, и потому, что теперь она единственная хозяйка, на ней слишком большая ответственность, болеть некогда.

— Ну я рада. А как Даша?

— Отлично, много проектов, раскрутила аккаунт, хорошо зарабатывает на рекламе.

— Да, я видела. Поражаюсь, когда она всё успевает? Материнство явно отошло на второй план. Делать деньги ведь интереснее.

— Не знаю, что ты видела, но из её контента и ежу понятно, что они с Ванькой проводят до фига времени.

— Да? Ну, значит, в глаза не бросилось, дети меня мало интересуют, особенно чужие, — она как-то искусственно улыбается. — То ли дело украшения, кафешки, шмотки. А её аккаунт буквально пестрит всем этим. Как витрина в мечтах провинциальной нищебродки. Кто бы нам сказал, Макс, год назад, например, что Соболева станет постить фотки в шубах, а? Развратил девчонку, — она легонько толкает меня кулаком в плечо. — Слышала, она хочет инвестировать в открытие экологического института.

— Ты давно вернулась? Кажется, лучше меня в курсе, что происходит в моей семье.

— Да буквально вчера прилетела. Но ты прав, я та ещё всезнайка. И фокусы умею показывать. Например, — она жеманничает, причмокивает, артистично отводит глаза в сторону, снова в меня стреляет взглядом. Блеск в нём нездоровый. — Например, могу что угодно откуда угодно достать. Или кого угодно. Хоть мёртвого из-под земли. Хотите — покажу?

Не дождавшись ответа, Катя подходит к столу, где сидит Полина. Достаёт ноут. Подключает к нему телефон.

— Давайте что-нибудь из прошлого, поностальгируем по лучшим временам, — и Катя открывает проигрыватель с картинкой.

Ещё прежде, чем она нажала на воспроизведение видео, я догадался.

Догадка быстрее логики, по короткому пути инстинктов, упала, процвела и разбухла в моём мозгу как харчок плесени на куске хлеба. Выманивая наружу своим гнилым запахом мой самый уродливый страх.

9. Макс

Это Новый год на Байкале, 2018. Снимает Илья.

— Ребята! У нас беда! — Лёша вваливается в гостиную, идёт в центр, оставляя за собой снежные следы и тряся пустым красным мешком. — Кто-то похитил Дедушку Мороза!

— О боже, только не это, — Дина закатывает глаза и отворачивается.

— Да и хрен с ним! Мне бы всё равно ничего не подарили. Ведь я очень, очень плохая девочка, — Юля обворожительно улыбается и подмигивает Антону.

— Так ведь не только деда забрали, — Лёша не теряется. — Всё бухло вместе с ним тоже! — в сердцах бросает мешок на пол.

Ребята возмущённо загоготали.

— Но злодей, как и положено всем маньякам, жаждет, чтобы его ловили…

— Поймали и надавали пиздюлей!

— И посадили в клетку! — Юля кивает в сторону танцпола за стеной, где на втором ярусе установлена клетка для танцовщиц гоу-гоу. — Вот же старый извращенец!

— Слушайте внимательно! — Лёша разворачивает бумажный свёрток. — Он оставил нам послание.

Декламирует задание по поиску Деда Мороза, сочинённое в стихотворной форме самим Лёшей.

Его перебивают, переспрашивают, подкалывают. И когда ему приходится в третий раз зачитывать заново ту же строчку, он не сдерживается и рявкает так, что тонкие стёкла в протяжённом книжном шкафу вздрагивают.

На какое-то время гогот прекращается, но…это же наша компания. Они как дети.

— Коля!

— Да, чего?

— Ты помнишь, чем кончилась история с машиной, когда ты собирался ехать пьяным?

— Конечно помню. Этот еблан, — камера крупным планом снимает Лёшу.

— Чё сразу еблан? — обиженно выпячивает губу.

— Столкнул мою тачку в овраг своим сраным джипом. Столкнул, когда в тачке сидел я. Думаешь, самое время отомстить? Лёха вон и мешок сам принёс. Как раз с его росточком целиком туда влезет.

— Протестую! — вмешалась Динка. Любимое её словечко, хотя она только на первом курсе юридического. — Нерационально избавляться от единственного человека, который знает, где наше бухло.

— Нет, ну почему никого не интересует судьба Деда Мороза? — возмущается Антон.

— Я к вопросу о Лёшином упрямстве. До Нового года осталось…полтора часа. И пока мы не выполним задание, бухло нам Лёха не отдаст. Предлагаю послушать нашего друга.

— А я настаиваю на том, чтобы засунуть его в мешок, и пытать, пока он не расскажет, где бухло.

— Это противозаконно!

— Ну тогда, — Коля лениво потягивается в кресле. — Шантаж. Самое действенное средство, чтобы добиться результата.

— Я вас сам всех в мешок запихаю, если не дадите мне дочитать задание! — Лёха достаёт из кармана ножницы и с деловым видом подходит к полке с роутером.

— Нет! Нет! Нет! — орут все, когда лезвия хладнокровно сжимаются над интернет-кабелем.

— Вот. Совсем другое дело. Итак, на чём я остановился…

Под тихое хихиканье Лёшка дочитывает задание.

— Всё ясно? Тогда делимся на две команды. Макс — капитан одной, Коля — второй.

— Коля всегда второй, — ворчит он, вставая с кресла. — Арский, отдай мне Соболеву, а?

— Я ещё никого не назвал.

— Но Дашка априори твоя.

— Да кто-то ревнует! — Юлька толкает Колю в бок.

— Просто я хочу выиграть, — он невозмутимо закатывает рукава.

— Даша, с кем ты останешься, с мамой или с папой? — серьёзным тоном судьи спрашивает Динка, пока Илья снимает Соболеву.

— А можно я сама себе команда буду? Я отличный следопыт, и готова поспорить, что первее ваших хвалёных капитанов найду бухло.

— Ты не пьёшь, ты не замотивирована!

— Как не замотивирована? Я хочу спасти Дедушку Мороза.

— Да чёрт с вами, будем одной командой искать! Так, первое задание. Смотрим похищение дедушки.

— Похищение дедушки. Сюр-порно какое-то…

— Рождественская комедия…

— Новогодний хоррор. «Под куранты без бухла…»

— Тихо!

Илья наводит камеру на телефон Лёши, который демонстрирует видео. Человек в плаще-палатке, угрожая Деду Морозу штопором, заставляет того продвигаться к ночному берегу Байкала. Дед Мороз смешно растопырил над головой руки и в ужасе мотает головой.

— Ну, оценили сложность? — Катя останавливает видео и смотрит на нас с Полиной. — Съёмка экрана телефона с телефона, что ухудшает качество изображения, учитывая оптические аберрации, трясущиеся руки наших друзей-алкашей, сумерки, человек в костюме, лицо практически полностью скрыто, плюс производит нетипичные действия. Он изображает, что ему страшно, это не повседневность. Что-нибудь слышали про распознавание по силуэту?

Полина испуганно хмыкает:

— У тебя глаза сейчас как у маньячки. Но мне нравится. Вот это страсть к работе.

— Ну если больше страсть эту девать некуда… Так что, найдём того, кто был Дедом Морозом, в современной реальности? Например, где он был, скажем…час назад.

— А кто был Дедом Морозом? — спрашивает Полина.

Катя жмёт кнопки, перекидывает видео в программу, вырезает ту часть, на которой Дед Мороз, выделяет его фигуру красным прямоугольником. Подключается к базе камер наружного наблюдения. Количество точек наблюдения сокращается, пока происходит сопоставление. Пространство расчищается, оставляя всё меньше прямоугольников.

— Даже сам процесс поиска выглядит красиво, правда, Макс? — она оборачивается и смотрит на меня снизу вверх. — Это прекрасно, когда всё лишнее отсеивается.

Уличная камера. На столбе напротив моего дома. Дома, где живёт моя жена с Ваней. И к нашей калитке подходит человек. Он мельком оборачивается, и когда его лицо попадает в объектив, Катя нажимает на паузу.

Повисает гробовое молчание.

Наконец, Полина его прерывает.

— Кто это? — спрашивает тихо, будто боится разбудить призрака.

И мне на секунду показалось, что я не удивлюсь, если этот призрак, этот человек на экране Катиного ноута, вылезет оттуда как девочка Садако из телевизора в фильме «Звонок».

— Чудеса! — я улыбаюсь и смотрю на Катю невозмутимо, хотя внутри всё распадается на куски.

— Что именно? Технология? Или воскрешение?

— Технология, конечно. Второе меня вообще не удивило.

Катя захлопывает крышку ноутбука:

— Ты знал?

— Нет.

— Чего именно ты не знал? Что он жив? Или что он ходит в гости к твоей жене, пока ты на работе?

— Да кто это, блин, такой? — Полина встала из-за стола.

— Это Серёжа, — Катя поворачивается к ней. — Тот, который бывший жених Даши. Представляешь, какой Макс хороший друг. Настоящий друг. Он тогда для Даши сюрприз такой придумал. Организовал приезд Серёжи к нам на Байкал. Всё оплатил. Соболева сияла от счастья, когда нашла Деда Мороза. Да, Макс?

— Подождите, подождите, подождите, — Полина хмурится, — как он мог час назад прийти в гости к Максу, если прошлой осенью покончил с собой?

— Судя по всему, он лишь хотел, чтобы все так думали. Ну, вряд ли он один, конечно. Иначе как ему удавалось бы столько времени скрываться? Кто-то наверняка помог организовать всё это, — Катя снова смотрит на меня. — Кому это могло быть интересно? Чтобы жених трагически исчез, а затем вернулся. Навестить бывшую возлюбленную, и она больше не бедная студентка. Благодаря удачному замужеству, которое можно выгодно расторгнуть.

— Спасибо за просветительскую лекцию в области технологий распознавания по силуэту, Катя, — кладу на стол снимки. — Фотки я нашёл, Полин, до завтра.

— Что, домой срочно стало надо? Хочешь их застать?

— Катя, ну перестань, — нежный голос Полины тонет в истеричном хохоте Кати.

— Точно, он просто спешит, чтобы не пропустить самое интересное! А что? Соболева и не до такого мужиков доводила. Один вон пропал без вести на целый год, Коля влез в долги, хотел заработать больше всех, чтобы баблом к себе Дашу переманить. Не удивлюсь, если выяснится, что Макс стал куколдом.

Катя прищуривается, словно ожидая удара.

— Да, вот так хорошо, — расплывается в улыбке. — Ты всегда смотрел сквозь меня, Макс. Будто я пустое место. Лучше ты будешь ненавидеть. Лучше так, чем равнодушие.

— Полин, иди домой, — говорю, не отрываясь от Кати.

— Ну уж нет, я вас в таком состоянии не оставлю.

— Да, Полин, иди, — Катя встаёт и смотрит мне в глаза с вызовом.

Моя заместительница ещё с несколько секунд не двигается:

— Ну, ваше дело, — забирает сумочку, — в синей папке документы с подписями Маркова, Макс. Добыть их было непросто. Будьте так любезны, не забрызгайте её кровью. Или ещё чем-нибудь.

За Полиной закрывается дверь.

— Ну, чего ты ждёшь? — Катины зрачки широкие, как у мартовской кошки, — Ударь меня. Ты же этого хочешь.

10. Даша

У моего эко-магазинчика очень красиво. Здесь исторические строения. Старая брусчатка с прожилками мха. И солнышко заглядывает из-за угла так, что листья живых бегоний возле входа просвечивают словно ушки у малыша.

Я улыбаюсь своему детищу. Да, это единственное место, которое принадлежит мне. Единственное, что моё. Долгожданное, желанное, созданное с любовью.

От удовольствия прижмуриваюсь, когда дверь с витражным стеклом задевает хрупкий колокольчик.

Айдар пропускает меня вперёд.

Внутри пахнет травами и обожжённой глиной. С прохладной после дождя улицы гостям здесь приятно погреться.

Я киваю Варе, которая занимается выкладкой. Иду к кафетерию.

Айдар занимает столик в самом дальнем углу.

Маша выходит из-за стойки и нежно меня обнимает.

— Как дела? Профессор твой тебе ответил?

— Да! — она чуть ли не прыгает от радости. — Он согласился стать моим научным руководителем! Представляешь, уже и рекомендации по корректировке плана моей курсовой дал.

— Учебный год ещё не начался, а он уже весь в работе. Раз дал рекомендации, потратил время, точно не пойдёт на попятную.

— Написал, что я очень заинтересованная и ответственная для третьекурсницы. И, конечно, тема ему интересна.

— Память, значит?

Маша довольно кивает.

— Может, — грустно улыбаюсь, — когда ты станешь дипломированным психологом, разработаешь какую-нибудь методику по удалению из памяти тех эпизодов, которые человек хотел бы навсегда забыть?

— Тогда я бы мигом разбогатела. Думаю, у каждого таких эпизодов немало, — она грустно улыбается в ответ. — Ладно, выбирай кофе, давай что-то из новенького. Айдар, как всегда, эспрессо?

— Да.

Смотрю на Адашева украдкой, пока Маша выставляет несколько новых сортов кофе мне на выбор.

Мы много обсудили в машине, пока ехали сюда от лофта, но работы ещё предстоит до фига. Тем не менее я уверена, что мы справимся, ведь я не одна, у меня талантливый партнёр.

Когда я в первый раз увидела этого человека здесь, я не ожидала ничего нового.

Месяц назад Айдар Адашев ждал меня тут на интервью, расслабленно заняв плетёное кресло. Недлинные смуглые пальцы с тонким металлическим кольцом целиком обхватили белую чашку со дна. Как будто держать чашку только за ручку ему недостаточно для ощущения полного обладания.

И непонятно чего больше было во взгляде этого мужчины: красоты иссиня-чёрного василька или угрозы змееподобного василиска.

А потом я поняла, что он вовсе не змей, а юркий и хитрый мангуст. И вот если ты змея, встреча с ним окончится твоей гибелью.

Вопреки моим стереотипам Айдар не задавал мне все эти не имеющие отношения к делу вопросы:

«У Вас был роман с Арским, пока он был обручён с Мариной?»

«А это правда, что в ночь перед свадьбой Арский бросил свою невесту по телефону?»

«У Вас с Сергеем были свободные отношения?»

«Вы чувствуете себя виноватой в той аварии? А Ваш муж?»

«А вы так быстро поженились из-за беременности?»

«Вы ещё верите, что Сергей может быть жив?»

Они обещали говорить об эко-бизнесе, а в итоге скатывались к статьям для жёлтой прессы.

Айдара совершенно не интересовал мой скандальный брак с Арским. «Брак, который стоит на трёх трупах» — так его окрестили в одной из статеек.

Адашев действительно хотел написать про мой эко-магазинчик, а ещё поделиться с аудиторией моим опытом помощи окружающей среде в тот период, когда никаких финансовых средств для этого у меня не было.

Я могла сравнить оба варианта, ведь оказалась тем редким экземпляром, который не забросил это дело удачно выйдя замуж.

Мы вдвоём стали проводить этот сравнительный анализ, и сейчас я вдруг осознала, что за этот месяц общения наши деловые отношения перешли к приятельским, и уже находятся на той грани, за которой дружба.

Я выбираю сорт с лесным орехом и иду к нашему столику.

Звон колокольчика опять приводит меня в приятное волнение. Клиентов пока так мало. Но я уверена, что нужно ещё немного терпения.

Оборачиваюсь.

— Соболева, и ты тут! — Коля вплывает в зал и сразу идёт ко мне. — Приятно видеть хозяйку заведения собственной персоной!

Мы обнимаемся.

— Как прошла твоя поездка в Китай?

— С деловой точки зрения — не очень, — чешет затылок. — Но в остальном я хорошо провёл время. Прокатился на их супербыстром поезде. И чудом не продегустировал кошатину.

— Фу.

— Они там, прикинь, собак в панд и тигров красят.

— Всё, перестань.

— Сама как? Ведёшь активную социальную жизнь? — кивает в сторону Айдара.

— Пишем статью про развитие эко-бизнеса в России.

— Понятно. Здравствуй, зайка, — он крепко обнимает подошедшую к нам Машу. Заботливо целует её в лоб.

Может я выдаю желаемое за действительное, но мне кажется, что Коля влюблён в неё, и относится к Маше лучше, чем к предыдущим своим пассиям.

Очень хочется верить, что чувства Коли ко мне необратимо трансформировались в приятельскую симпатию.

— Отпустит тебя хозяйка на пару часиков?

Оба глядят на меня. Коля с хитринкой. Маша растерянно.

Учитывая, сколько Маша сделала для меня прошлой осенью, она могла бы без спроса уходить когда и куда ей угодно. Год назад я была нищей студенткой в академе, безработной, жених которой пропал без вести. И моя подруга Маша — на тот момент официантка, снимающая комнату — набрала кредитов, чтобы помочь.

Откуда же ей было знать, что я стану женой Арского, сразу всё верну, и смогу предложить ей работу с отличным окладом и гибким графиком?

— Когда меня называют хозяйкой, я чувствую себя рабовладельцем. Конечно, поезжайте.

— Спасибо! Я вернусь через два часа. Мы же до метро?

— Ну какое метро, солнышко моё? Я весь в белом. И на улице грязно. Вызовешь такси?

А вот то, что Маше приходится платить за Колю периодически, мне не нравится.

Впрочем, это её дело. Она в него верит, и, может быть, права. Коля рискнул, остался без денег. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Возможно, в следующий раз ему повезёт.

Я, наконец, добираюсь до столика. Оставляю на спинке стула плащ. И мы с Айдаром продолжаем начатую в машине беседу.

Айдар говорит короткими фразами, словно вбрасывает монеты в игровой автомат. И часто сводит взгляд в нижний левый угол, а когда поднимает его на меня, это похоже на чёрные провалы в ночных облаках.

Когда мне становится трудно выдерживать этот уверенный и решительный взгляд, я стараюсь смотреть на густые брови вразлёт, на переносицу, подёрнутую кривой поперечной морщиной.

Асимметрия, которую я так любила разглядывать на лице Макса когда-то.

— Я уверен, что мы должны это включить, — подытоживает он, отпивает принесённый Машей кофе, и откидывается на спинку стула. — Но если ты не готова о нём говорить, я не буду давить, Дария.

Опять произносит моё имя с такой интонацией, как будто я обещала что-то ему подарить.

— Нет, ты прав. Иначе у меня самой складывается ощущение, что я вычеркнула Серёжу из своей жизни. А это не так.

— Начнём сейчас, здесь?

Я киваю.

Он достаёт диктофон.

11. Даша

— Расскажи мне про то, как вы познакомились.

— Он старше меня всего на неделю. И наши мамы дружили. А папы даже работали на одном производстве. Мы соседи. Два дома были как один. Ходили друг к другу заранее не спрашивая.

— Были как братик с сестричкой?

— Как семья.

— И кто из вас первым озаботился проблемами окружающей среды?

— Мне кажется, у нас была изначальная предрасположенность. Я с детства любила природу, ругалась, когда мусор кто-то бросает. Один раз такой нагоняй от родителей получила, когда мне шесть было. Увидела во время прогулки с мамой недалеко от нас в лесу кучу мусора, требовала, что надо убрать, но своего не добилась. Дома взяла пакет и сама ушла. Думала — мигом. А меня потеряли, уже искать начали. Так я ещё порезалась об бутылку. Скандал был жуткий. Только я не испугалась, уверена была, что мама не права, раз отказалась убрать, а я всё правильно сделала. Ну а Серёжа… он мог часами природу исследовать, в начальной школе очень много читал про насекомых. Однажды подрался с мальчиком, который специально жука раздавил.

— У вас были единомышленники?

— Нет. Нас дразнили, и иногда назло делали какую-то гадость, чтобы спровоцировать. Серёжу особенно.

— Он бросался в драку?

— Да, Серёжа был очень смелым.

— Когда вы стали участвовать в экологических проектах?

— Участвовала я. У Серёжи не было возможности. Дело в том…когда мы ещё были маленькие, в его семье случилась большая беда. Как раз на производстве, где работали наши папы. Была смена его отца. Произошла авария. Был выброс химикатов в атмосферу. На многих это отразилось, на самом деле. Но Серёжин папа очень сильно пострадал. Он за месяц буквально сгорел от последствий. Серёже семь лет всего было, мы в первый класс на первое сентября, а он на похороны.

— Получается, для него экология — это очень личное.

Айдар даже не представляет насколько личное. У Серёжи была хорошая, любящая семья. Но мама как будто вместе с папой умерла. Она стала заливать тоску алкоголем, и с чередой её собутыльников жизнь Серёжи постепенно превращалась в ад. Всё закончилось очень плохо. Но эту часть истории я, конечно, опущу. И просто кивну.

— А ты? Увлеклась вслед за ним, получается?

У меня тоже личное. Но про сестру я умолчу.

— Наша учительница по географии вела экологический кружок. Я с удовольствием его посещала. И быстро втянулась. Когда тебе что-то нравится, интересно, когда оно твоё — ты всё на лету схватываешь, информация запоминается сама собой. В старших классах уже писала курсовые для студентов.

— Так ты накопила на переезд в Москву?

— Нет, конечно. Экология не пользуется такой популярностью, как биология и география. Но в них я тоже разбираюсь. Родители очень помогли. В общем, я уже с девятого класса точно знала, кем хочу стать, участвовала во всех экологических проектах в округе, и планировала учиться в Москве.

— Серёжа, в отличие от тебя, поступил на платное обучение.

— У Серёжи очень сильно болела мама. Когда он был в старших классах, она слегла с инсультом. Серёжа ухаживал за ней, подрабатывал как мог. И особенно тяжко пришлось на то время, когда нужно было готовиться к поступлению в институт.

Да, я накопила Серёже на институт. И я горжусь, что смогла ему помочь, чего бы там Арский не говорил. Он никогда не поймёт, какого было Серёже. У Макса в этом возрасте были другие проблемы — в какой из престижных институтов поступить, с какой из блондинистых приятельниц переспать, какой стартап замутить, чтобы поскорее обрести финансовую независимость от отца и доказать самому себе, что он самодостаточная личность. А Серёжу унижали одноклассники, в перерывах между школой и подработкой он приходил домой покормить мать, и пока мыл её, в соседней комнате бухал отчим. Который с Серёжей такое делал, пока он маленький был, что…

— Он бы вытянул экзамены на бюджетное, если бы его жизнь была нормальной, — пробормотала я и пристыженно улыбнулась, будто извиняясь за то, что многого не договариваю. — Зато во время учёбы в универе Серёжа быстро разогнался.

— Расскажи, как ему удалось выбить для вас поездку в Перу?

— Это был краудфандинг. Но сбор средств шёл оооочень медленно, скажу честно. Хотя Серёжа всё обстоятельно расписал, завязал множество полезных знакомств и везде участвовал. Мы планировали, что сможем собрать группу и уедем изучать ледники Перу. В середине осени, не раньше. Но внезапно произошло чудо. Нашёлся анонимный инвестор, который в начале сентября перечислил огромную сумму. Так что Серёжа устроил мне сюрприз. Приехал пятого числа и сказал, что мы отправляемся прямо сейчас, — я нервно сглатываю.

Айдар выключает диктофон.

— Жесть, конечно. Сразу после похорон, получается. Ваша мечта сбылась именно тогда, когда Арский переживал самые тяжёлые дни. У тебя, наверное, было жуткое чувство вины, что ты бросаешь своего друга в такое время.

— Макс был не один, у него много друзей.

— Итак, вы улетели в Перу. Но…пробыли там всего две недели. Расскажешь мне, не для статьи?

— Почему мы с Серёжей так быстро вернулись в Россию?

— Да. Это же связано с вашими личными отношениями? В остальном всё шло по плану: вы постили фотки с «Ледяной девой» инков из музея в Арекипе, снимали видео тропических дождей в лесах Пукальпы, наконец, были на пути в Анды…

Кто-то сказал Серёже. Про меня и про Макса. Поэтому он уехал.

И мне ничего не оставалось как отправиться за ним.

— И вдруг вместо южных ледников вы оказываетесь в российском городе у Северной Двины, на берегу которой находят вещи Серёжи.

Я прекрасно помню фотографии, которые мне показывали полицейские. Густой ядовито-зелёный лес, свинцовые, уже ледяные рёбра реки, и на её фоне кроссовки, расшнурованные, облепленные тусклым, почти серым песком. Тогда подумала ещё — как странно, Серёжа всегда снимал обувь, не развязывая шнурки. Но остальные вещи, как и обычно, были сложены аккуратно.

— Да, семья с детьми приехала на тот пляж с палаткой. Они заметили одежду и мобильник, и поскольку никто долго не появлялся, вызвали полицию. А те уже позвонили по первому номеру из списка последних вызовов — то есть мне. Я подумала, что это какой-то глупый розыгрыш. Мы ведь виделись всего за пару часов до этого, и я ждала его в съёмной квартире.

— Вы поссорились перед тем, как он пропал?

Мне кажется, ответ и так очевиден Айдару. Но так не хочется произносить это «да», словно подтверждающее мою виновность.

Трезвонящий телефон буквально спасает меня.

— Извини, я должна ответить.

Радость от того, что нас прервали, быстро испаряется.

Татьяна Георгиевна редко звонит. Обычно ограничивается фотографиями и видео с Ваней. Которые я просматриваю будто тайком.

— Да, Татьяна Георгиевна.

И прежде, чем получаю ответ, понимаю, что за весь день она ничего мне не прислала.

Отвечает мне не она.

Чужой голос.

Чужой голос говорит, что мой сын у них.

12. Макс

Я отхожу от Кати, передвигаю Полинин стул поближе и сажусь напротив:

— И ты присядь. Давай поговорим.

Катя прикрывает глаза, будто я унизил её.

Долго выдыхает, сложив губы трубочкой.

— Очень это странно, Макс. Наша с тобой история.

— У нас нет никакой истории.

— Ты спас меня!

Чёрт бы побрал тех придурков, которые тогда к ней пристали! Нелепое стечение обстоятельств. Окажись на моём месте любой другой — она бы в него влюбилась.

Отец мой в тот раз как с цепи сорвался, выпытывал у Кати, кто разбил его любимому сынулечке губу. Обещал всех засадить. Ото всех оберегал меня как свирепый Цербер.

А по итогу оказалось, что он — главная угроза.

— Чего ты улыбаешься? Ты рискнул ради меня жизнью!

— Прекрати, я не ради тебя это делал.

— А ради кого?

— Да мы даже не были знакомы! И в той ситуации любой нормальный человек вступился бы.

— Но мы же познакомились. Стали общаться. Значит всё не просто так.

— Не просто. С тобой приятно и интересно общаться, ты так легко влилась в круг моих друзей. Познакомила меня с Полиной. А ещё была рядом в тот мерзкий сентябрь.

— Так чего же не хватает? — она садится.

— Могу только пожать плечами. Я думаю, что вы, девчонки, лучше в этом разбираетесь. Во всяких этих искрах и химических реакциях между людьми.

— Значит, никакой искры не было?

Теперь она выдыхает устало на моё нейтральное, констатирующее факт «нет».

— Не понимаю, почему? Я же твой типаж. Высокая блондинка с голубыми глазами. Ну, не старше тебя, как Марина, конечно… и всё же. Умная, как и ты люблю технологии. Люблю свою работу. Но в моей жизни для тебя есть место. Да я всю жизнь готова тебе… А ты упорно выбираешь женщин, которые… Ладно. Ты действительно веришь, что Даша не знала про Серёжу?

— На сто процентов.

— А если я докажу обратное?

— Не докажешь. И Дашу я не брошу. Ни при каких обстоятельствах.

Долго вглядывается мне в глаза, наконец, хмыкает:

— Может ты в действительности безоговорочно и слепо ей веришь. — закидывает ногу на ногу, — а может ты просто хорошо меня знаешь, и понял, что я блефую. Доказательств у меня нет. Серёже никто не открыл, и он просто ушёл. И судя по его перемещениям за последние два дня с тех пор, как он вернулся в Москву, они не виделись. Программе я доверяю так же, как ты Даше.

— Спасибо, что сказала. Как тебе пришло в голову искать его вообще? Зачем?

— Из-за тебя, конечно. Очень мутная история с самоубийством. Я была уверена, что это развод. Как пришло в голову? Ну, появилась возможность. И я ей воспользовалась. После того, как Даша в Москву приехала из Перу, и ты ломанулся её везде разыскивать, смотреть на это мне было тошно. И я улетела в Японию, к Владиславу Викторовичу, помнишь такого?

— Двоюродный брат твоего отца, и ваш коллега.

— Приятно, что помнишь. Он давно там обосновался, занимается разработкой вот этого вот сокровища, — гладит закрытый ноут, — называется «Кагеиро» — типа… «тень, обретающая цвет». Красиво, да? И символично. Потом Коля мне написал, что Серёжин труп разыскивают водолазы где-то в Мухосранске. А его невеста собирается стать твоей женой. Ну я и решила тень поискать. Попросила ребят здесь узнать, в каком именно городе он пропал, и добыть мне записи с камер оттуда и в окрестностях. Это было сложно и долго. Потом я прогоняла все полученные видео через программу. И что ты думаешь? Он попался на одной из камер автовокзала, через три дня после своего якобы самоубийства. Я так понимаю автобусами и электричками куда-то на восток пробирался. Отследить дальше не получилось, я же не всемогущая, не всюду могу получить доступ. Мне подвластны только Москва и область. Для остального нужно очень постараться. Но это и не столь важно — куда он уехал. Важнее было узнать, когда он вернётся. А я была уверена, что он вернётся.

— Ты целый год мониторила, не приехал ли этот придурок? По всей Москве и области?

— Зачем целый год? По моим предположениям, если это развод тебя на деньги, сначала Даша должна была родить, прежде возвращаться смысла нет. Нужен повод впоследствии тащить из тебя алименты, да и какие-то накопления у неё должны появится. Я не обвиняю её, она действительно может не знать. Но ведь если он попросит — она уйдёт от тебя, мы же оба это понимаем.

— Раз она так жаждет денег, как ты думаешь, зачем ей довольствоваться алиментами, если можно остаться со мной и получать все блага без ограничений?

— Раз она так любит Серёжу, как думаешь ты, зачем ей оставаться с тобой, если любимый выжил?

— И как он будет объяснять ей своё враньё?

— Какая разница? Она во всё поверит и всё простит. Потому что любит. К тому же у них есть история. В отличие от нас. И…как она там всё время говорила? Общая мечта?

— Извини, мне надо ответить. Да.

— Максимилиан Александрович, добрый вечер, — водитель Даши явно нервничает, — не понимаю, что происходит. Я ждал Дарью Васильевну у эко-магазина, как она и просила, в шесть. Двадцать минут она не появлялась, я зашёл. Там мне сказали, что ей позвонили минут за сорок до этого, и она испуганная выбежала оттуда с этим…с журналистом, который с ней статью пишет. Говорят, что-то с ребёнком.

— Ты её в город сегодня одну привёз, няня с ребёнком в доме остались?

— Да, оставались там.

— Иди в её магазин и жди там. Если что-то прояснится — сообщай мне сразу.

— Хорошо.

Катя смотрит на меня с тревогой:

— Что случилось?

— Это был водитель Даши, она куда-то без него свалила. Коллеги её говорят, что после телефонного звонка, — набираю номер Татьяны Георгиевны, — якобы, что-то с ребёнком.

— А ребёнок был по тому адресу, куда Серёжа приезжал?

— Да.

Няня мне не отвечает, и я нахожу в списке контактов телефон Соболевой.

Собственной жене я не звонил ещё ни разу.

— Я сейчас подключусь к камере, проверим.

Пока слушаю гудки в телефоне, нависаю над Катей и утыкаюсь вместе с ней в монитор.

— Ну смотри, после того как Сергей ушёл, никто не приходил и не выходил до теперешнего момента.

— А до?

Она перематывает.

За двадцать минут до того, как он позвонил в домофон, Татьяна Георгиевна с коляской вышла из калитки. И пошла в том же направлении, в котором затем двинулся Серёжа.

13. Макс

Посёлок будто вымер. Какая-то зона отчуждения.

В застывшем воздухе не слышно ни лая собак, ни чириканья птиц.

Только рёв двигателя моей машины, и эхо гудков в телефоне — как вырезанный из оповещения о воздушной тревоге фрагмент.

Я доезжаю до дома не найдя зацепок.

Крон встречает меня у калитки, улыбаясь во всю морду. Рефлекторно глажу его громадную голову на бегу, и под всё тот же вой безответных гудков вбегаю в дом.

Здесь пустота. Детской коляски нет.

Нет ребёнка.

Подползающее чувство беспомощности я скидываю как звонок Даше.

Нужно позвонить Кате. Пусть поищет с помощью своей программы Соболеву.

— Это не быстро, извини, — тревога и сочувствие в Катином голосе неприятным сквозняком по моей голове. — Нужно загрузить данные, а их обработка занимает много времени. С Серёжей было просто, потому что данные уже были в системе, я ведь давно следила за ним.

— Разве ты не следила за Дашей? — зачем-то спрашиваю я.

— Мне обидно, что ты считаешь меня таким подлым человеком. Нет, Макс. Ни за тобой, ни за Дашей я не следила.

— Прости.

— Я понимаю, ты волнуешься. Сейчас займусь.

Снова остаюсь в тишине.

Можно пока пройтись по улице, стучаться в каждую дверь. Спрашивать соседей.

Телефон вибрирует.

Татьяна Георгиевна!

— Да! Где ребёнок?

— Максимилиан Александрович, простите меня, пожалуйста. Я очень виновата.

От этих слов меня пронизывает могильным холодом. Превращает в решето всё тело. И чем слабее становится голос в телефоне, тем сильнее искорёживается под тяжестью предчувствий структура сетки.

— Где ребёнок?

— Я должна была настоять, не подвергать Ваню опасности. Простите.

— Где Ваня?!

— Мужчина и женщина…я их знаю…забрали…

Её речь всё слабее и бессвязнее. Превращается в бульканье кипящей воды, которое стихает, потому что огонь под кастрюлей затушили.

Я сам сбрасываю звонок, чтобы уже позвонить в полицию.

И тут через распахнутую дверь доносится радостное поскуливание Крона.

Кого ещё он может приветствовать так, кроме меня?

Выхожу в парадную.

На пороге стоит Соболева с люлькой в руке.

Я опускаю руку с телефоном и тяжело выдыхаю.

Ваня как ангел с фрески. Маленькие пальчики словно держат невидимые яблоки, руки раскинуты. Длинные тёмные ресницы почти доходят до начала возвышения пухлых щёк. Он спит сладко.

На Даше распахнутый плащ. И тонкое белое платье, в котором я видел её сегодня в лофте. Переливы на нём зарождающимся водоворотом — она глубоко дышит налитой грудью.

Мои «не мои» здесь, живы и здоровы.

— Ты что тут делаешь? — она отступает.

— То же, что и ты. Я здесь живу.

— Сегодня не выходной.

Она оборачивается на лай Крона. Тот настороженно принюхивается к калитке.

— Тебя твой Айлалэ привёз? — шаг к ней, она снова отступает. — Не делай вид, что боишься меня. Ты же видела мою машину у дома, и всё равно зашла.

— Я не знаю, какая у тебя машина. И в принципе ничего знать про тебя не хочу. А зовут его Айдар.

— Мне звонила Татьяна Георгиевна.

— И что?

— Она несла какой-то бред про то, что подвергла Ваню опасности и извинялась.

— Можешь перезвонить ей и сказать, что она уволена.

— Почему я должен её увольнять?

— Потому что она больная пошла гулять с ребёнком и упала в обморок. Хорошо, что соседи были на улице, вызвали скорую и присмотрели за Ваней, пока я не приехала.

— Что с ней?

— Какая разница? Я утром сказала ей, что она может воспользоваться нашей аптечкой и отсыпаться, пока Ваня спит. А эта старая дура попёрлась на улицу.

— Ты знала, что она заболела, и оставила их вдвоём с Ваней?

— Не пытайся повесить на меня чувство вины, Арский. И займись поиском другой няни, помоложе и порасторопнее. И раз ты считаешь, что это так просто — бросить все дела и сидеть с ребёнком, так оставайся с ним сам.

Она опускает люльку у дверного проёма. Создаёт живым ребёнком препятствие между собой и мной. И небрежно бросает:

— А меня ждёт Айдар.

— Ты правда думаешь, что я позволю тебе так сделать?

Соболева хмыкает и уходит.

Промозглый ветер шевелит Ванькины волосы и одеяло, которое укрывает его до самой шеи.

Я осторожно отставляю люльку подальше от двери.

И хотя Даша шла быстро, я успеваю настигнуть её у калитки прежде, чем она приоткроет её.

Моя ладонь упирается рядом с маленькой головой, создавая глухой звук от соприкосновения с железом.

— В дом иди. Ребёнок должен быть в кроватке. А не стоять на полу как брошенный в коробке щенок. Это твой сын, Соболева. Ты обязана о нём заботиться.

— Я ничего не обязана, — цедит сквозь зубы. — Аборт не сделала, и на том спасибо.

Наклоняюсь к её голове, и в самую макушку:

— Когда-нибудь тебе станет очень стыдно за эти слова.

— Дария, ты тут? — шаги по ту сторону калитки.

Шепчу:

— Иди в дом, а я ему сейчас отвечу на все вопросы.

Отхожу от Соболевой и берусь за ручку.

Теперь она упирается в калитку, обеими ладонями сразу:

— Айдар, всё в порядке! Подожди в машине, пожалуйста. Я ребёнка переложу, и попробую ещё раз Крона в вольер загнать, не слушается.

— А… ну хорошо.

Шаги стихают, захлопывается дверь машины.

Даша так и стоит, прижав ладони к калитке, словно обожгла их, и железом охлаждает.

Она решительно разворачивается.

Я знаю, что она хочет просто назвать меня по имени. Я до сих пор помню, как смыкаются её губы прежде, чем она произносит «Макс». Мне не нужно видеть всю её, чтобы предугадать, чего она хочет: пошутить, поругать, предложить.

Сейчас она попросить хочет.

И ей достаточно едва заметного движения моей головы, чтобы считать: «Нет».

Даша заходит в дом. Я вижу, как её фигура с люлькой в руке исчезает в гостиной.

Захожу внутрь. Запираю дверь.

14. Макс

Значит, она собиралась остаться здесь на ночь с этим Айлалем.

Отчётливо представляю, как она перекладывает Ваню в кровать, спускается, запирает мою собаку в вольере, и проводит в мой дом своего ёбаря.

Ну правильно, сегодня в лофте я нарушил им все планы.

Он как вредная псина, который хочет переметить все углы на территории, чтобы застолбить эту территорию за собой.

Теперь слова Кати про куколда в действительности начинают меня бесить.

А кто же я ещё, если не могу запретить своей жене спать с кем она хочет?

Спустилась.

Я подошёл ко входу в гостиную.

Даша поставила пёстрый пакет на пол и посмотрела на меня.

Есть что-то экстраординарное в том, что мы просто сейчас находимся в одном помещении. Тем более второй раз за сутки.

— Я переложила его в кроватку. Он обычно просыпается в двенадцать и в четыре ночи. В холодильнике осталась бутылочка молока. А лучше уже закончить со всем этим и… — она кивает на пакет у дивана. — Мне предложили хорошие деньги за рекламу смесей. Я больше не буду кормить молоком. Так что погугли как разводить смесь.

Утыкается в телефон. Продолжает раздавать указания:

— Сейчас я уеду. Вернусь завтра после обеда. Позаботься о том, чтобы тебя здесь уже не было. А с ребёнком находилась новая няня.

Она просто стоит и внаглую при мне с ним переписывается.

— Ты будешь кормить молоком.

— Пропало молоко. Нету.

Улыбнулась пришедшему сообщению.

Подхожу к ней. Настолько близко, насколько категорически не имею права.

Зажимаю телефон вместе с её пальцами.

Она отдёргивает руку и смотрит так, будто её укусила любимая собака.

Наше первое прикосновение с тех пор. От него остаётся привкус прогнившего ореха.

На экране её телефона сообщение.

«Хорошо, я жду».

— Напиши ему, что зря ждёт. Ты останешься здесь.

— На лбу себе напиши. Что ты мне никто, — она выхватывает телефон и направляется к двери.

И тут со второго этажа раздаётся плач.

Проснулся Ваня.

Моя жена встала как вкопанная.

Не дождавшись никаких действий, я озвучил очевидное:

— Иди и успокой его.

— Нет.

— Иди, или я тебя заставлю.

— Я больше никогда не буду делать так, как ты хочешь. Даже… — её голос будто через приступ тошноты прорывается, — даже если он умрёт из-за этого.

И тут Ваня поперхнулся. Как захлебнулся собственными слезами.

Затих.

Тишина гробовая.

Но Даша не шелохнулась.

Раз. Два. Три.

Удушающая тишина.

…и меня перемкнуло.

Это был не просто рывок в её сторону. Словно швырнуло к ней.

Схватил.

Её рука вывернулась в искривлённый тонкий прут. И пока я тащил Дашу к Ване, всё это маленькое существо изгибалось и рвалось прочь. С таким воем, что меня стало пожирать чувство жалости.

Она выскользнула.

— Тронешь меня ещё раз, ублюдок, и я засажу тебя в тюрьму, клянусь всем на свете! По такой статье, что тебе лучше будет самому себя заебать до смерти!

Ребёнок снова заплакал.

— Вот, слышишь? — шипит она. — Какой живучий. А ты волновался.

Я вытираю лоб ладонью.

— Мне очень стыдно, Даша. За то, что я тебя такой сделал. Я правда не знаю женщин хуже, чем ты.

— Правда? А как же Марина? — и в её глазах словно адский огонёк загорается.

— Не трогай это.

— Почему? Больно? Очень жаль, что всё так получилось. Что она не стала твоей женой. Знаешь, что бы тогда было? А? Так же, Макс. Враньё. Симуляция семьи. И ты так же укачивал бы ребёнка один. Только не знал, что он не твой.

Хватаю её за локоть и толкаю в стену. Она бьётся спиной. С такой силой, как птица в стекло перед смертью.

Это не я. Кто-то другой. Так спокойно толкает маленькую девушку.

Как будто я, блядь, каждый день так делаю.

Словно это игра, а не по-настоящему.

И если Даша сейчас разобьётся — я просто перезагружусь, и начну уровень заново. Раз за разом оттачивая на ней мастерство в методичном причинении боли.

Не даю ей упасть. Подпираю своим телом как костылём.

— Молчи о ней. Это понятно? — существо вцепилось пальцами в Дашин подбородок, и вдавливает её затылком в стену. — А сейчас ты идёшь к ребёнку, и сама занимаешься им, как и должно матери.

Дёрнула головой в сторону. Выдохнула:

— Лучше сдохну, чем как ты хочешь сделаю.

Вжимаю предплечье в её грудную клетку. Она стонет от боли. Сдавленная между мной и стеной не может дышать.

— Так лучше? Правда этого хочешь? Хочешь умереть?

Ослабляю нажим, и она мякнет.

Веду ладонью по её шее. От моих пальцев появляются и сразу исчезают узкие впадины. Так волна напрочь лишает очертаний оставленный на песке след.

Меня это завораживает. И завораживают ощущения от прикосновения к Даше. Вдумчивого и долгого.

Как же я по ней истосковался.

Между нами слишком долго было расстояние.

Слишком долго я как голодный зверь мог только видеть её сквозь прутья своей клетки, и она настолько далеко была, что даже запаха не учуять.

Я лишь потрогав её понял как сильно голоден. Уже от голода соскребаю зубами и проглатываю металл с каркаса моей тюрьмы.

Но теперь Даша оказалась рядом. Моя лапа дотянулась до неё, сграбастала, втащила в мою клетку, прижала к холодному цементу. И сейчас я буду мять её, прикусывать, грызть живую, убивать так долго и прикончу за секунду одновременно.

Она попыталась ударить меня коленкой.

Я развернул её спиной к себе.

Существо сгорбливается над ней как паук над мошкой.

Губами к Дашиному уху. Говорю ей мерзости. С пеной у рта. Её волосы промокают от меня. Чувствую их стылую поверхность, когда трусь щекой.

От неё теперь по-другому пахнет. Рассыпанным в молоко сахаром. Песочным печеньем. А я так голоден, что только мясо утолит этот голод. Хочу мяса. Пусть и сырого, но прямо здесь и сейчас.

Рукой по её животу. Он вздрагивает, словно изнутри толкаются.

— Говоришь, нет молока? — Скручиваю ткань её платья под грудью, и оно рвётся бесшумно, рассыпается. — Что мне с тобой сделать, если обманула? Что же я с тобой сделаю, а?

Под моими пальцами совершенно новая женщина. Полногрудая. Мягкая. Она иначе дрожит. Иначе дышит. Мне хочется узнать, насколько она изменилась в других местах.

— Я покормлю. Я всё сделаю.

Смирение в её голосе меня отталкивает.

Отпускаю, и Даша просачивается сквозь мои руки.

Призрак обрёл телесность в районе кухонной раковины.

Я не сразу понял, успела ли она выхватить нож. Подставка опрокинулась, рассыпав своё содержимое повсюду.

А через несколько секунд я был в её комнате.

Она прижимала нож к горлу, а другой рукой прикрывалась разодранным платьем.

На долю секунды у меня проскакивает идея, что, убив себя, она заберёт с собой и мою вину перед ней. Ведь только мы двое знаем о том, что произошло.

И я пытаюсь напрячь свою скудную фантазию и представить, как я буду жить, если Даши не станет.

Я представляю мир без неё.

И это оборачивается ёбаным шквалом мыслей.

Они как разъярённые осы над уничтожаемым гнездом, со всех сторон таранят моё сознание. Такие разные. Но все вместе несут единый смысл.

Я хочу, чтобы она жила.

Хочу, чтобы она научилась любить своего сына.

И я тоже хочу научиться. Любить Ваню так, как если бы был его родным отцом.

15. Даша

Макс забирает нож и уходит.

Он просто ушёл.

Он ничего не сделал.

Он ничего со мной не сделает.

Дверь настежь. Я в одних трусиках. У ног разодранное платье.

Он оставил меня здесь один на один с уродливой мыслью, от которой я отворачиваюсь каждый день.

Мысль о том, что я хочу бросить ребёнка.

У зеркала в ванной поправляю причёску. Глажу шею. На ней нет ни царапины. Наоборот. Яремная вина с завидной энергией пульсирует.

Только палец поранила.

Вытираю лицо и заново наношу макияж. Светлую пудру на кожу, ещё красную от слёз. А хочется нанести чёрные тени по всему телу. Размазать. Смывать тщательно. Так я точно не пропущу ни одного уголка, к которому он прикасался.

Сегодня это было самое первое прикосновение за столько месяцев.

И я чувствую даже не отвращение к самой себе после тактильного контакта с ним. Пронизывает насквозь ощущение неправильности. Неправильности всего происходящего, когда он меня трогает.

Господи, а раньше… раньше мы постоянно прикасались друг к другу. И это было так…не пошло. Несмотря на всю болтовню наших знакомых, которые были уверены, что мы любовники.

То, что мы тянулись друг к другу, казалось таким естественным…

Мой сын плачет, а я наряжаюсь.

В комнате на малахитовом трюмо ждут две огромные шкатулки. Я достаю из них другие украшения. А те, что были на мне, когда Макс трогал моё тело, снимаю и кладу на ладонь.

Я снова вспоминаю Арского. Его руки на мне. Сжимаю подаренные Жанной украшения сильно, до треска. И бросаю в разгромленное гнездо из порванной одежды. Туда же летят трусики.

Комкаю овеществлённое воспоминание взаимодействия и выношу в мусорное ведро рядом с унитазом.

А теперь нужно двигаться дальше.

Здесь, с ним, я не останусь.

С ними обоими.

Они оба мне невыносимы.

Меня ждёт Айдар. Он отвёз меня к сыну. Успокаивал всю дорогу.

Господи, как же я испугалась. Слабачка.

Я испугалась, что больше никогда не увижу своего ребёнка.

Слабачка!

Уродливая мысль по-прежнему смотрит на меня жалобно. Но я делаю вид, что не замечаю её.

В гардеробной красивые вещи. Они все мне идеально подходят. Моё тело быстро восстановилось после родов. Как будто ничего и не было.

Я возьму маленькое чёрное платье. И уберу наверх волосы гребнем с рубинами. К моим коньячным волосам так подходит этот цвет.

У меня была заколка с красными стекляшками, когда я училась в школе. Такая дешёвая. А Серёжа говорил, что в моих волосах эти стекляшки как цветы в красных каньонах.

Тема антикапсульности и избыточности моего гардероба исчезает за закрытой дверью. Я надеваю туфли на шпильке. Встаю перед зеркалом.

Напрягаются, проступают венки под щиколоткой, когда надеваю такую высокую обувь. Но я сейчас очень хочу стать выше. Чтобы отдалиться максимально от того образа, по прозвищу которого Макс только что меня так беспощадно обезоружил.

«Чуточка».

Накидываю другой плащ.

Лето холодное. Его холод сродни могильному по сравнению с прошлым летом.

Мне не нравится, что входная дверь распахнута. Распахнутые двери наводят на меня тревогу. Запертые — тоже.

Крон стоит у калитки и лает.

Я слышу голоса за воротами.

Понимаю, что этот подонок пошёл к Айдару.

— Крон, место!

Собака послушно идёт в вольер.

Выхожу за калитку. Она глухо хлопает за моей спиной.

Макс оборачивается. В уголке губ кровь.

Но проиграл Айдар. Я опускаю глаза, и вижу, что он сидит на земле. Держится за бок. А красивая бровь рассечена, заливает глаз и чисто выбритую щёку кровью.

Арский идёт в мою сторону, и останавливается, когда равняется со мной.

Пар от его дыхания окутывает меня.

— Лофт — это было наше место, Соболева. Где мы разговаривали, смеялись, придумывали. А ты собираешься там с ним переспать.

— С чего ты взял, что яужеэтого не сделала?

— Я же знаю, что ты врёшь.

— Нужны подробности? Он кусал меня за ухо, когда кончал.

— Хочешь, чтобы я выбил ему зубы?

— От тебя ничего не хочу.

— Это не взаимно.

Я слушаю его шаги за спиной. И ищу в себе силы не провалиться сквозь землю.

Шаг к Айдару получается неловким. И на второй точно не хватит сил. Я останавливаюсь и просто жду.

— Какой муж у тебя…сногсшибательный, — Айдар тяжело поднимается.

— Извини. Ты попал под горячую руку.

Подходит ко мне и берёт под локоть, ведёт к машине:

— Главное, что ты не попала, Дария.

Я опускаюсь на переднее сидение.

Айдар виновато улыбается:

— Извини, из-за меня произошёл скандал. Хорошо, что мы вместе не зашли. Что бы он подумал?

— Тебе нужно к врачу, — рассматриваю его лицо с зажмуренным глазом.

— Это пустяк. Поможешь?

Он достаёт с заднего сидения бутылку с водой, открывает. Протягивает мне:

— Поливай.

Наклоняется, складывает ладони чашей.

Я выливаю небольшую порцию, он умывается.

Запах крови становится не таким навязчивым.

Айдар вытирается бумажными салфетками, наклоняется к боковому зеркалу.

Мы оба рассматриваем его отражение.

— Вообще-то я тебе подмигнул, — хмыкает он, — чтобы разрядить обстановку.

— Да? Выглядело, будто ты просто прикрыл оба глаза, — я улыбнулась.

— Но в итоге ты всё равно улыбнулась. Просто забудем о том, что здесь произошло, хорошо?

— Ты имеешь полное право обратиться в полицию.

— Это в первую очередь тебя подставит. Меньше всего я хотел бы тебе навредить.

Он садится на водительское сидение, закрывает дверь. И смотрит на меня внимательно.

— Сегодня я туда не вернусь, — тоже закрываю дверь.

— Куда хочешь?

— Поедем в лофт, откуда ты меня сегодня забирал. Хочу пригласить тебя в гости.

16. Макс

Ваня отказывался пить молоко.

— Извини, бросил тебя. Но я должен был ему вмазать. Ну, кушай, тёпленькое мамкино молочко.

Нет, я определённо что-то делаю не так.

На какое-то время отчаяние захватило настолько, что даже головная боль от истошного плача ребёнка заменилась вакуумом. Всё превратилось в сжатую пустоту.

Но потихоньку, по капельке, в эту пустоту стала просачиваться ярость.

Хотя бы назло Соболевой я с этим справлюсь.

Мне помогла аналогия. Я по максимуму, в деталях восстановил в своей памяти то, что делала Татьяна Георгиевна, когда Ваня капризничал.

Помыл его, переодел. Положил на руки так же, как Татьяна Георгиевна, когда кормит его. Наклонил бутылочку под таким же углом.

И о чудо!

Это сработало!

Ваня выпил почти половину.

Но дальше отказывался от еды категорически.

Попытки предлагать ещё я оставил, когда он угрожающе нахмурил брови, собираясь снова заплакать.

— Ладно, ладно, малыш. Давай просто покатаемся.

Взял его поудобнее, и мы стали ходить по комнате.

Иван Арский абсолютно не хотел засыпать. Он с деловым видом разглядывал всё вокруг.

— Может быть я расскажу тебе что-нибудь? Твоя мама всегда говорила, что я интересно рассказываю. Про что? Со сказками у меня не очень. Я их совсем не помню. Давай что-нибудь значимое. Например…например… Давай я расскажу тебе, как познакомился с твоей мамой.

Презабавная история.

Это было два с половиной года назад. Февраль. Ой, как тогда было холодно. Только выйдешь на улицу, и сразу дрожать начинаешь. Вот так.

Я легонько потряс Ваню, и он заулыбался, издавая похожие на смех звуки. Татьяна Георгиевна называла это кудахтаньем. Но мне эти младенческие попытки засмеяться напоминали скорее кряканье.

— Да, Утяш, — я засмеялся в ответ. — И даже такие большие дядьки вроде меня дрожали от февральской стужи как цуцики. Цуцики — это так щенков называют. Щенки хорошенькие. Когда ты чуть-чуть подрастёшь, мы с тобой купим тебе твоего собственного щенка. Поедем в питомник и выберем. Такого, какого сам захочешь.

Ну так вот. Мы с моим другом Колей сидели в кафе недалеко от работы твоего дедуш… неважно. У меня родилась идея придумать экологическое приложение. Чтобы помогать природе. И Коля убеждал меня, что это не принесёт денег, а значит и не надо этим заниматься. Представляешь, некоторые люди только выгоду во всём ищут.

Зато он как друг не побоялся мне своё мнение высказать, пусть оно с моим и не совпадало.

Давай пообещаем друг другу, что станем с тобой настоящими друзьями. И не будем обманывать. Согласен?

Мы стоим перед зеркалом. В Ваниных глазах-озёрах спокойствие и любопытство.

Совсем он не похож на Серёжу. На Дашу слегка. А глазами — на меня. Но ведь у многих детей глазки поначалу голубые.

— Ну так вот. Коля пошёл курить. А я в туалет. И стою, я значит, писаю. И тут вдруг дверь туалетной кабинки распахивается за моей спиной.

А потом раздаётся:

— Аааа!

Такой пронзительно высокий визг, что я чуть не оглох.

Я, конечно, сказал пару нехороших слов. Ну неприятно это, если к тебе врываются, пока ты писаешь. Повернулся. А там мужик. Бородатый такой. И маленький-маленький.

Жмётся к стенке и прикрывает рот обеими ладонями. Я бы даже сказал ладошками — до того женственно и вкрадчиво вышел у него этот жест.

— Простите, — говорит тонким голоском.

И тут начинается настоящий блокбастер.

Снаружи доносится шум и топот.

Мужик вдруг меняется во взгляде. Глаза сужаются. Испуг превращается в решительность.

— Только не сдавай меня, — говорит.

С этими словами локтем толкает дверь. И задвигает шпингалет.

В эту же секунду за дверью раздаются сердитые голоса.

— Точно сюда забежал?

— Официантка видела.

— Открывайте! Служба безопасности!

В соседнюю дверь тарабанят.

А потом и в нашу.

Мужик смотрит на меня умоляюще.

Помню, мне даже как-то нехорошо стало от неуместной мысли, что если бы девушка так на меня смотрела, я бы для неё всё что угодно сделал.

А ещё у него ус отклеивается.

Глупое желание протянуть руку, и оторвать у этого человека болтающийся ус, заставляет меня усомниться в собственной рациональности.

Мне стало жалко моего «сокамерника». Судя по тому, как кривится дверь от стука кулака по ней, он кого-то очень рассердил. И ребята снаружи явно настроены хорошенько поколотить его за то, что им пришлось побегать.

Нам грозят, что дверь выломают, если она не откроется в ближайшие три секунды. Угрозы перемежаются с возмущённым ором человека, которого, по-видимому, застали врасплох в соседней кабинке.

По-хорошему мне надо открыть дверь и вытолкать мужика к тем, кто его ищет.

Но я остолбенел и смотрю как завороженный на это удивительное лицо: какое-то ненастоящее, будто нарисованное.

А человек вдруг делает то, что мне до чесотки в руках хотелось сделать.

Зажимает кончик уса между тонкими пальцами и сдирает.

А потом с его головы исчезает парик с редкими немытыми волосами.

А потом он через верх снимает густую бороду на резинке.

И девушка, прижавшись к стенке, подносит указательный палец к красивым маленьким губам.

Да, пожалуй, я готов замолчать навечно, лишь бы она только не переставала смотреть так заговорщически мне в глаза. Как будто у нас с ней на двоих одна тайна. И мы никогда и никому её не поведаем.

Я даже подаюсь вперёд, словно хочу поймать этот взгляд как ловят за верёвочку воздушный шар, который норовит слинять в безоблачное небо.

От её тёмных волос пахнет глинтвейном на лесных ягодах.

Она сама как только что приготовленный глинтвейн. Горячее, чем нужно. Сделаешь глоток — обожжёшь глотку. Но идеально тёплая для того, чтобы согреть голые руки в лютый мороз.

А потом девушка расстёгивает плащ. Тонкий мужской плащ — неподходящая верхняя одежда для холодного февраля и такой красивой девушки.

Она бросает плащ в ведро, вслед за париком и бутафорской бородой.

И очень внимательно на меня смотрит.

Никогда бы не подумал, что мне так понравятся карие глаза. Я всегда предпочитал блондинок с голубыми глазами.

Карие глаза невыразительные и тёмные.

Оказалось, что нет ничего выразительнее темноты, если пространство, которое она заполняет, принадлежит особенному человеку.

С чего я взял, что твоя мама особенная?

Мы ведь впервые виделись.

А я наперёд знал.

Ваня уснул. И мне уже не надо было говорить.

Наступила оглушающая тишина. И воспоминание, как след от самолёта в небе, растворялось мучительно быстро.

Её ладони на моей шее.

Девушка такая маленькая. Она тянет меня к себе.

И я склоняюсь к её лицу.

Дверь с грохотом распахивается.

Совсем близко вздрогнули её тёмные ресницы. И мы одновременно зажмурились.

Я ткнулся в её плотно сжатые губы. И не смею разомкнуть их. Мне и так сейчас достаточно. Только прижиматься к её губам.

— Эй, вы чего тут?

Девушка отрывается от меня. И я недовольно поворачиваю голову к дверному проёму.

А я знаю этого чувака. Он из службы безопасности моего отца.

Тот меня тоже узнал.

Меняется в лице. И говорит только:

— Простите.

Аккуратно прикрывает дверь.

Девушка облегчённо выдыхает. Припала к стенке и довольно смотрит на меня. Шепчет:

— Спасибо. Ты меня спас. Извини за…весь этот хаос.

— Было бы за что извиняться, если бы ты поцеловала меня прежде, чем сняла эту дурацкую бороду.

— Да? Потому что они бы подумали, что ты нетрадиционной ориентации?

— Потому что я бы сам так подумал. Раз мне было приятно целовать мужика.

— О, тебе бы точно было неприятно. Эта борода ужасно колючая. А вот усы удачные.

— Не согласен. Они отклеивались.

— Да? Ну это я бежала быстро от двух сердитых мужиков.

— Чем же ты их так рассердила?

— Долгая история. И вряд ли тебе будет интересно.

— Истории с переодеванием априори интересные.

— Я бы предпочла в них не участвовать.

— И часто приходится?

— Первый, и, надеюсь, последний раз.

— Неплохой грим для начала. Я — Макс, кстати.

— Плохое место для начала знакомства, кстати. Даша. Выведешь меня отсюда?

17. Даша

— Значит, это ваша с мужем городская резиденция? — Айдар высоко задирает голову, чтобы объять всё пространство.

— Первое жильё, которое Макс приобрёл самостоятельно. Ещё до нашего брака.

— Самостоятельно договорился с риелтором ты имеешь в виду? — Айдар хмыкает, смотрит на меня. — У твоего мужа хороший вкус. Я бы тоже сделал такой выбор.

Раньше я не умела различить похоти во взгляде мужчины. Всегда иначе классифицировала её: посмотрел заинтересованно, посмотрел внимательно, зло, с хитринкой, весело…

Может, дело в Серёже, которому похоть была чужда?

Но благодаря Максу я теперь точно научилась её распознавать.

Она как чёрный камень, блестящий от влаги, в оправе из острых металлических прутьев. Но я больше не хочу бояться её.

И, наверное, поэтому Айдар здесь. Я по собственной воле впустила мужчину в пространство, где мы остались наедине.

В массивном кухонном серванте нахожу турку, засыпаю пахнущее цветами кофе, ставлю на огонь.

— Здесь здорово, — Айдар садится на диван. — Хотя мне кажется, что это скорее берлога для мужчины. А прячешься здесь ты.

— Я не прячусь. И я люблю большие пространства.

Он усмехнулся.

— Думаю, твоему мужу очень не понравилось, что я сегодня зашёл сюда за тобой.

Я наливаю нам кофе, сажусь напротив.

— Многое из того, что не нравится моему мужу — нравится мне.

— А противоположности притягиваются. Не зря ведь так говорят. Вот и в вашем случае ты бросила жениха, с которым у вас было столько общего…

Ненавижу, когда говорят, что я бросила Серёжу. Ненавижу!

— Я не прав? Разве это была инициатива Сергея?

Но пусть это лучше так выглядит, правду я всё равно рассказать не могу.

— Не знаю, что тебе сказать на это. Всё так странно вышло. После того, как мы с Серёжей стали студентами, количество встреч сократилось очень резко. Он всё время посвящал учёбе. Если их от универа отправляли куда-то, тут же подключался. Ездил в Норильск, в Уфу, очень много месяцев провёл в Мурманске. Да и мне было чем заняться. Когда нам удавалось пообщаться — мы наговориться не могли, всегда столько хотелось обсудить. Но когда оказались в Перу, где должны были двадцать четыре часа в сутки вместе проводить… — замолкаю, пожимаю плечами.

— Оказалось, что вы больше друг другу не подходите.

— Люди же не стоят на месте, меняются.

— И всё же подобного повода недостаточно, чтобы бросить проект в Перу. Вернуться сюда. Можно сказать, в пустоту. Где ни работы, ни жилья, в универе взят академ… Любовь, конечно, может сподвигнуть людей на безумные поступки, но…

Да-да, именно так все и думают. Что я бросила жениха ради богатенького Арского. И Айдар не виноват, что считает так же.

— Ты могла бы дать хорошее интервью на эту тему. Не мне, конечно. Тем, кто специализируется на любовных историях. Здесь и сложный выбор, и разрушенная мечта, и трагедия: то, что Серёжа с собой сделал…

— Он ничего с собой не сделал.

Я встаю.

— Официально он пропал без вести. Серёжа просто хотел искупаться, но не рассчитал силы.

— Дария, это был конец сентября. Он забыл, что не в Перу? Хотел искупаться…

— Он мог проплыть! — смотрю с упрёком. Как будто Айдар обвиняет меня. — Серёжа занимался зимним дайвингом, был закалённым, следил за своим здоровьем. Он отлично плавал в холодной воде!

— Хорошо, хорошо. Вернись ко мне, пожалуйста, — кивает на стул.

Я сажусь обратно.

— Ты ни в чём не виновата, Даша, — он кладёт горячую руку на мои руки, и сжимает.

Эти мои маленькие кулачки, сцепленные на бёдрах, и одна огромная мужская ладонь накрывает их…

Наверное, мне никогда это всё не преодолеть.

Жалкая, безответная, маленькая Соболева.

Айдар чувствует, что я хочу высвободиться, и поспешно убирает руки. Допивает всю чашку за несколько глотков.

— Мне правда очень бы хотелось тебе помочь.

— Помочь? Мне? — от удивления я даже перестала дрожать.

— Да. Я чувствую, что ты как будто… Нет, не скрываешь, как будто бежишь от кого-то?

— От себя? — я натянуто улыбаюсь.

Айдар улыбается в ответ.

— Я понимаю, что моя профессия и словосочетание «хранить секреты» не совместимы, и всё же я тебе друг, Дария. И ты можешь довериться мне, в любое время, когда захочешь.

Его иссиня-васильковые глаза выжидающе смотрят.

— Честно говоря, когда я звала тебя сюда, то думала, что ты полезешь ко мне в трусики, а не в душу.

Он громко и коротко рассмеялся.

— Если бы мы переспали — для тебя это тоже бегство. И в данном случае — да, от самой себя. Спасибо за кофе.

Айдар встал, наклонился ко мне, и поцеловал мою руку.

Когда дверь за ним захлопнулась, прогорклое одиночество захватило с новой силой, въедливым энергетиком на голодный желудок.

«…тоже бегство. И в данном случае — да, от самой себя».

Проницательный, ничего не скажешь.

Переливаю чёрную вязкую смесь в чашку.

Ещё немного кофе.

Чтобы ворочаться часами перед сном, как будто мучаясь я искупаю вину. За то, что я плохая мать. За то, что случилось с Серёжей.

Дышу глубоко и медленно.

Успокаиваюсь.

Сажусь на широкий подоконник. Из окна виден парк, в золотых огнях, укрытых туманом.

Кофе горчит приятно, перебивает тот осадок в горле, который остался от разговора.

В сумочке вибрирует телефон.

Я не успеваю ответить на звонок.

Номер незнакомый. Набираю. Абонент недоступен.

Но буквально сразу мне приходит сообщение. «Открой почту».

Мне не нравится, что среди непрочитанных писем я нахожу то, которое отправлено мне с моего же адреса.

И мне очевидно, что именно про это письмо шла речь в сообщении.

Файл в формате MPEG-2 в прикреплённых. И пустое письмо с шаблоном моей подписи: «С уважением, Арская Дарья Васильевна».

…он вернулся…

Я рвано вдыхаю и кликаю на видео.

Этоонотправил.

И там может быть что угодно.

Истязания животного. Процесс разложения. Порно с жёстким сексом.

Это первые картинки, которые выплёвывает память. Было много. Их очень много, которых я никогда не забуду.

Он пичкал меня ими, пока в животе развивался и рос Ваня. Ребёнок, который и так обречён. С момента своего зачатия.

Видео запущено уже несколько секунд как, но я по-прежнему не решаюсь открыть глаза. И звук был сведён мной к нулю заблаговременно.

Приоткрываю один глаз, и всматриваюсь сквозь пальцы.

Цвета сочные. Тёплые. Куски лиц — знакомых, довольных. И моё лицо — задорная улыбка, сморщенный нос.

Новый год.

Это видео появилось в аккаунтах у многих моих знакомых полтора года назад.

Наших с Максом общих знакомых. Его друзей, к которым он привёл меня. И сделал всё, чтобы мне было с ними так же хорошо и весело, как ему.

Мы встречали 2018 год на Байкале. Уютный домик на двенадцать человек. Вершина склона Соболиной горы. Ёлка под три метра, которую наряжали всей компанией. Шампанское. Льды самого большого озера. Скорость на спусках. Голод и дрожь после нескольких часов на морозе. И горячая поджаристая картофелина с укропом, у настоящего камина, после возвращения с улицы.

Эти картинки щёлкают одна за другой, заполняют немой фильм на экране хохотом и звоном фужеров, запахами свежего хлеба и еловых веток. Короткометражка в моём воображении разбухает до многочасовой киноэпопеи, напоминая обо всех тех ценных моментах, которые не попали на видео, но остались в моём сердце навсегда.

Мне больно.

Макс неотъемлем от каждого из них.

Я бы хотела, чтобы их не было. Но вытащить — истечёшь кровью. А вспоминаешь — как сжимаешь, и давит так, что плохо дышать; пронзает снова и снова, снова и снова одно и то же место.

Никогда не заживёт.

Звонок.

Экран телефона прилипает к мокрой щеке.

От звукаегоголоса зажмуриваюсь как от осознания потери.

— Привет, Даша. Мой маленький параноик. Ты заклеила камеру на ноуте. Отлепи эту херню. Я хочу смотреть на тебя.

18. Даша

К офису Макса я приезжаю в полдень.

Невысокое стеклянное здание изогнутой формы. Протяжённое, многослойное, и очень футуристичное благодаря элементам бионической архитектуры.

На входе турникеты. Я не успеваю представиться охраннику — он знает меня в лицо, хотя я здесь впервые. И любезно объясняет, как мне добраться до кабинета моего мужа.

Муравьиная ферма снаружи оказывается уютной творческой мастерской внутри. Рабочие места распложены хаотично, пёстрыми горстями. Они как маленькие комнатки подростков, только не отделены сплошными стенами. Отличаются друг от друга, переполнены самовыражением.

Постеры, кактусы в белых горшочках, конструкторы, стопки книг, монстрики из плюша, ядовитого цвета кресла. И по два, а то и по три монитора для каждого стола.

Я дошла до кабинета Макса не запомнив ни одного из сотрудников. Кроме неё.

Полина.

Дылда с волосами цвета дожёванной розовой жвачки. Удивлённо вскинула общипанные брови, когда мы разминулись у двери в кабинет моего мужа.