Заложники страсти

Глава десятая

Леонора стояла на галерее Диллона и рассматривала двор крепости, где Кэмюс Фергюсон и Грэм Лэмонт направлялись к поджидавшим их лошадям. Пока Кэмюс балагурил с конюхами, Грэм сгреб в охапку молоденькую служанку и влепил ей звучный поцелуй. Девушка попыталась вырваться, но ее отпор, кажется, лишь распалил его вожделение. С жестоким смехом Грэм стиснул ей грудь, а затем резко оттолкнул служанку в сторону. Жалобы девушки заставили Кэмюса нахмуриться, он что-то недовольно выговорил своему другу, прежде чем вскочить в седло. Садясь на коня, Грэм случайно поднял взгляд и увидел Леонору. Насмешливая улыбка искривила его губы. С шутовски преувеличенным поклоном в ее сторону он подхлестнул лошадь в галоп, пока не обогнал Кэмюса на склоне холма. Двое друзей прокричали что-то неразборчивое и разъехались в разные стороны собирать воинов для ожидаемого сражения с англичанами.

Спустя еще немного времени Леонора увидела, как Диллон готовится выехать по направлению к деревне. Седлая лошадь во дворе крепости, он давал указания мистрис Маккэллум и Стэнтону, старшему конюху. Сев в седло, он посмотрел вверх и, хотя не показал виду, кажется, заметил ее. Улыбка исчезла с его лица, а спина словно окаменела. Он развернул лошадь и поехал прочь, больше не глядя на нее.

Флэйм, одетая в лохмотья, достойные лишь подручного конюха, пробежала по двору и вскочила в седло. И конь, и всадница исчезли в клубах пыли, направляясь по тропинке вверх на горный луг. Такое впечатление, размышляла Леонора, что сестра Диллона вечно куда-то торопится. Леонора недоумевала, как девочке удалось выпросить у брата позволения уехать и таким образом избежать обязанностей по хозяйству, которые, похоже, она ненавидит. Возможно, Флэйм ускакала из дома без разрешения. Леонора улыбнулась. Это было бы очень похоже на Флэйм, она такая своевольная и нетерпеливая.

Все разъехались в разные стороны, и стук копыт замер вдалеке. Тишина повисла над крепостью, и Леонора почувствовала себя совсем одинокой и забытой.

Утро переходило в день, и по коридорам за дверью послышались шаги – это служанки торопливо сновали по дому, занимаясь каждая своим делом. Внизу, во дворе, мужчины тоже приступили к работе. Видно было, как далеко в полях крестьяне возделывали свои клочки земли.

У всех было чем заняться, даже парень, стоящий у двери и караулящий ее, тоже исполнял свой долг.

Какая насмешка судьбы, раздумывала Леонора. Раньше ей часто хотелось забыть о тысяче обязанностей по дому, отвлечься от необходимости поддерживать порядок в обширном хозяйстве отца, а сейчас она тоскует оттого, что вынужденное безделье заставляет ее лишь сидеть и ждать. И чего же? Войны? Избавления? Или смерти от руки похитителя? Нет, яростно решила она. Она не будет просто сидеть и ждать. Она должна действовать, надо найти способ сбежать из своей темницы. Но какой?

Она принялась расхаживать по комнате – взад и вперед, взад и вперед. Каждый раз она задерживалась у окна, широко раскрытыми глазами всматриваясь в даль. Где-то там, далеко за зелеными холмами, находится Англия. Отец. Дом. Свобода.

Она принялась обдумывать способы побега. Проще всего было отвлечь внимание молодого охранника и ускользнуть. Смелый план становился все отчетливее. Повернувшись к Руперту, она капризно проговорила:

– Мне нужно чем-нибудь занять руки, я могла бы повышивать, если бы мне дали материю и иголку с ниткой.

Бедный парень не получал никаких распоряжений насчет вышивания, а потому мгновение поколебался и лишь затем ответил:

– Сейчас принесу, а вы оставайтесь здесь. Как только он вышел из комнаты, Леонора быстро спряталась под кроватью. Услышав его шаги, она замерла, лежа неподвижно, как мертвая, и молясь, чтобы он не услышал ее неровное дыхание.

– Миледи! – встревожено закричал парень. Она услышала, как его сапоги простучали в спальню и обратно. Выругавшись сквозь зубы, он выскочил из комнаты, окликая стражу. Леонора подождала, пока их шаги и голоса не отдалились, затем выскользнула из своего укрытия и выбежала в коридор.

Она не знала о расположении комнат в Кинлох-хаусе, а потому не представляла, в какую сторону ей направиться. Одно ей было ясно: любое помещение лучше комнат, в которых ее удерживают в качестве пленницы.

Заслышав чьи-то шаги, она юркнула в узкую кладовую и забилась под груду мехов. В коридоре послышались громкие голоса и торопливые шаги – это слуги расходились в разные стороны, начиная поиски беглянки.

– Она еще не покинула Кинлох-хаус, – раздался голос Руперта совсем рядом с ней, – иначе бы ее заметили часовые. Пошлите за милордом. Не прекращать поиски, пока пленница не будет найдена.

Леонора еще глубже забралась под груду мехов и замерла, как замирает в лесу горлинка в случае опасности. К тому времени, как наступил полдень, она крепко заснула.

Разбудили ее приглушенные голоса. Дверь кладовой резко распахнулась. Крепко зажмурив глаза, она зашептала молитву в надежде, что ее не найдут. Сердце колотилось в груди. Вдруг кто-то отшвырнул меха в сторону. Она открыла глаза и встретила гневный взгляд прищуренных глаз Диллона. Не говоря ни слова, он вытащил ее из кладовой и поволок к своим комнатам. Войдя внутрь, он громко позвал Руперта. Парень предстал перед ним, сгорая от стыда и дрожа от страха, полностью сознавая свой позор.

– Простите меня, милорд, – прошептал он. – Леди попросила иголку с ниткой.

– А что, если бы она попросила у тебя меч, мальчик? – Голос Диллона казался безразличным, хотя он с трудом сдерживался. – Что бы ты сделал тогда?

Руперт уставился в пол.

Повернувшись к Леоноре, Диллон сказал:

– Вот то, о чем вы просили. – Он указал на яркие разноцветные нитки и несколько иголок, лежащие на куске материи. – Ты сама определила свое наказание, женщина. Больше ты не покинешь моих комнат.

Он отвернулся и медленно вышел, оставив ее наедине с охранником.

Несколько дней все в Кинлох-хаусе ходили вокруг милорда на цыпочках, стараясь не попадаться ему на глаза, ибо настроение у него было хуже некуда.

Для Леоноры дни тянулись в мучительном ожидании. Две комнаты и молчаливый юноша, охранявший ее, составляли теперь весь ее мир. Если бы не возможность наблюдать за жизнью крепости с галереи, Леонора чувствовала бы себя совсем одинокой. Кроме вышивания, делать ей было совершенно нечего. Оставалось лишь размышлять и строить планы побега.

Вечера были ничуть не лучше. В комнаты Диллона приносили поднос с едой, состоящей обычно из хлеба, мяса да овсяной каши. Пока юный охранник спускался вниз, чтобы поужинать, его место занимал другой часовой. Когда дверь открывалась, девушка замечала двоих вооруженных стражников в коридоре. Еще один стоял на посту под галереей. Казалось, Диллон Кэмпбелл принимает все меры предосторожности, дабы не лишиться драгоценного залога безопасности своих братьев.

Хуже всего были ночи. Леонора ложилась спать совсем одетой, плотно закутавшись в меха, стараясь защититься хоть этим. Странно, но Диллон почти всегда возвращался в свои комнаты далеко за полночь. И хотя каждый раз девушка притворялась спящей, ей приходилось слушать таинственные звуки ночи, пока он бродил по комнатам, раздевался, гасил свечи и ворошил поленья в камине. Когда же он ложился в постель рядом с ней, она вынуждена была сдерживать дыхание, чтобы он не догадался, что она не спит. Мысли о том, что его твердое, мускулистое тело лежит сейчас так близко от нее, было вполне достаточно для того, чтобы сердце начинало бешено стучать в груди. Довольно часто она засыпала, лишь когда первые лучи рассвета окрашивали горизонт.

Бессонница начинала сказываться на ней, и девушка обнаружила, что силы оставляют ее, а нервы натянуты до предела.

Утром Диллон всегда успевал одеться и уйти раньше, чем она просыпалась, словно старательно избегал любых контактов с нею. И за это она была ему искренне признательна.

– Я хотел бы переговорить с тобой. – Отец Ансельм приблизился к Диллону, который расхаживал взад и вперед по саду, где уже сгустились сумерки. Старому священнику неожиданно пришло в голову, что милорд частенько проводит чуть ли не все ночи, бродя по дорожкам сада. Неужели Диллон избегает своих собственных комнат? Может, в этом виновата женщина, что живет сейчас там?

Он рассматривал горделивый профиль. Да. Этот волевой, суровый юноша, возмужавший на глазах у монахов, не желает поддаваться чарам прелестной англичанки. Для человека, подобного Диллону Кэмпбеллу, это стало бы признанием собственной слабости. Он был здесь властелином и повелителем, а потому не имел права на обычные людские слабости.

Священник с новым уважением посмотрел на своего воспитанника. Диллон никогда не ходил простой дорожкой.

– О чем, ваше преподобие? – Диллон остановился и подождал, пока старик не отдышится.

– О миледи.

Брови Диллона недовольно сошлись. – А что с ней такое?

– Все в Кинлох-хаусе перешептываются о ее заключении в твоих комнатах. Не слишком ли ты суров? Ты полагаешь, что девочка должна питаться в наказание лишь хлебом и кашей и сидеть взаперти?

– А вам бы хотелось, чтобы я обращался с ней как с принцессой?

– Нет. – Священник положил руку на рукав Диллона и почувствовал, как напряжены тугие мускулы под его ладонью. – Но я хочу просить тебя об одолжении.

Диллон не отвечал.

– Мне хотелось бы навестить леди.

– Будьте осторожны, святой отец. Вы быстро меняете союзников. Вы хотите посетить леди как друг и утешитель? – Разгневанный голос Диллона был едва слышен. – Или же вы хотите тайком принести ей мясо и эль и предложить оружие, которым она сможет обороняться от своего жестокого похитителя?

– Нет, Диллон. Ты сам знаешь, что все это не так. Ведь я никогда не принимаю участия ни в каких военных действиях. Я пойду к ней как служитель Господа и исповедник. – Тут он понял, что, отвечая Диллону, раздумывает над причиной его волнения. Неужели оно вызвано лишь мыслью о том, что его братья томятся сейчас в Англии? Или, возможно, в этом виноваты постоянные препирательства с нежной пленницей? Чем бы ни было это вызвано, раздражительность милорда заметна была всем и каждому. – Я не принесу леди ничего, что она могла бы использовать в качестве оружия.

Диллон потер плечо, нывшее от старой раны.

– Тогда я не возражаю, можете навестить ее. – Он повернулся, готовый снова зашагать по дорожке, затем остановился и обернулся к отцу Ансельму. Лица Диллона в наступившей темноте было не видно, но голос был полон сарказма – он припомнил, как леди атаковала его хрустальным графином. – Однако хорошенько следите за своими сандалиями и молитвенником, святой отец, а не то прекрасная дама найдет способ избавить вас от них. Это, конечно, не оружие, но она непременно придумает, как воспользоваться ими к своей выгоде.

Священник улыбнулся. Он слишком хорошо знал Диллона Кэмпбелла и понял, что тот начинает сожалеть о своем поспешном решении захватить эту женщину в качестве заложницы.

Услышав стук в дверь, Леонора удивленно подняла глаза. Было еще слишком рано для подноса с ужином.

Руперт открыл дверь, а затем отступил в сторону, пропуская старого священника.

– Отец Ансельм! – Радость в голосе Леоноры была совершенно искренней. Она отложила вышивание и подошла к священнику, приветливо протягивая ему руки. – Как же это вам разрешили навестить меня?

– Я попросил разрешения у Диллона и пришел сюда как служитель Господа.

– Вот как… – Она кивнула и подвела его к скамье, поставленной перед уютно потрескивающим огнем. – Я так благодарна вам и так рада вас видеть. Жаль, что не могу предложить вам подкрепиться – увы! – у меня ничего нет.

Священник ласково посмотрел на нее.

– Я не нуждаюсь в подкреплении, миледи. Это мне следует предложить вам поддержку. Но я могу вам дать лишь пищу духовную.

Леонора смиренно сложила руки на коленях.

– Достаточно уже того, что вы пришли. Я чувствую себя такой одинокой.

– Скажи, дочь моя, что-то беспокоит тебя? Она пожала плечами.

– Я стараюсь не беспокоиться. Но иногда, в самые глухие часы ночи, я принимаюсь раздумывать, суждено ли мне когда-нибудь снова увидеться с отцом.

Он положил ладонь на ее руки.

– Миледи, вам не следует терять надежду. И ваш отец, и Диллон Кэмпбелл хотят одного и того же – освобождения тех, кто для них дороже жизни. И именно поэтому нам остается лишь ждать и надеяться.

– Мой отец – человек чести, – с сердцем откликнулась девушка.

– Так же, как и Диллон Кэмпбелл.

– Почему вы с такой уверенностью говорите об этом? – Неожиданно разволновавшись, она вскочила и принялась ходить взад и вперед перед камином.

– Потому, что я знаю Диллона с детства. И мне никогда не забыть день, когда мы с ним встретились. Может быть, вам будет интересно услышать эту историю?

Она остановилась и подняла голову. Дикарь нисколько ее не интересует, убеждала она себя. Однако рассказ поможет убить время.

– Хорошо, как вам угодно, святой отец.

Он поведал ей о том, как шум битвы заставил его прийти на затерянный среди Нагорья луг, где он увидел лишь тела убитых мужчин, женщин и детей, которые лежали на земле, обагренной их кровью. И о мальчике, который отважно закрыл своим телом братишек и сестру, не думая о своем собственном спасении.

Рассказ так захватил ее, что к тому времени, как священник кончил, Леоноре пришлось отвернуться, чтобы скрыть слезы. Она подумала о своем детстве, прошедшем в холе и неге, в полной безопасности. Всю свою жизнь она принимала благополучие и довольство как должное.

– И кто же дал им приют? – спросила она, уставившись в огонь.

– Диллон, Саттон и Шо стали жить при монастыре. Флэйм была отправлена в близлежащее аббатство, где жила до тех пор, пока братья не послали за ней.

Зная, как горячо любит своих братьев эта девушка, Леонора мягко проговорила:

– Должно быть, для девочки было невыносимо тяжело жить в разлуке с братьями столько долгих лет.

– Да, – задумчиво откликнулся священник. – Эта долгая разлука заставила Флэйм особенно ревниво относиться к братьям. Каждую женщину она считает соперницей, миледи. Особенно, если эта женщина вполне может вскружить голову ее старшему брату. Для Флэйм Диллон – благородный и могучий защитник.

Заметив, что священник пристально смотрит на нее, Леонора снова уставилась на огонь. Она почувствовала, как запылали щеки, но решила, что в этом виноват жар камина, и вернулась на свое место возле отца Ансельма.

– А каким был в детстве Диллон, святой отец?

– Он был серьезным отроком, чем и отличался от остальных. Конечно, и он участвовал во множестве проделок и проказ, которые столь радуют детские сердца, но ему не терпелось поскорее стать мужчиной и отомстить за смерть своих родителей. Эта ярость, сжигавшая его душу, страшила всякого, кому доводилось наблюдать ее.

– Ярость и ненависть к англичанам? – спросила она.

– Да, сначала так и было. Но со временем это изменилось. Ненависть превратилась в более глубокое чувство, направленное против всякой несправедливости. Вот почему именно Диллон был избран для того, чтобы встретиться с вашим отцом и обсудить условия мира между нашими странами. По всей Шотландии Диллон известен как самый благородный и справедливый человек.

– И справедливый человек смог приговорить меня к заключению в этой темнице? – вызывающе возразила она.

Вместо ответа он окинул взглядом уютную комнату, весело потрескивающее пламя камина, покрытые пушистым мехом стулья и скамьи. Медленно поднимаясь на ноги, отец Ансельм мягко проговорил:

– Мне хотелось бы знать, верите ли вы, миледи, что и братья Диллона пребывают в столь же удобном заключении. Или, может быть, они влачат свои дни в холодном и сыром подземелье?

Леонора пристыжено опустила голову.

Отец Ансельм прикоснулся рукой к ее плечу.

– Не хотите ли вы, чтобы я благословил вас перед уходом, миледи?

– Да. – Она опустилась на колени, и он поднял руку, благословляя ее.

Затем, коротко сказав что-то Руперту, он вышел.

Леонора с нетерпением ожидала посещений священника. В его обществе время пролетало намного быстрее. Более того, благодаря своей привычке подкрепляться перед ужином глоточком чего-нибудь крепкого он заимел обыкновение потихоньку проносить в комнату Диллона фляжку с вином, пряча ее в складках своего одеяния. Посетитель и пленница усаживались рядышком, наслаждаясь вином и теплом камина.

Отец Ансельм был отличным рассказчиком. Постепенно Леонора начала видеть портрет Диллона в годы его юности глазами священника. Она представляла себе сильного, очень дисциплинированного и порядочного юношу, который один был в ответе за своих братьев и сестру. По характеру он был прирожденным вожаком и умел сделать так, чтобы остальные следовали за ним, полностью ему доверяя.

– А как случилось, что он стал предводителем клана? – спросила Леонора однажды.

Священник поднес к губам кубок вина и сделал большой глоток, прежде чем ответить ей.

– Горцу недостаточно честолюбия, чтобы повести других за собой. Настоящий мужчина должен пройти испытание в бою. А в сражениях, миледи, Диллон Кэмпбелл не знает себе равных. Устрашая своих врагов, сам он не ведает страха. Он обладает поистине сокрушительной силой. – Отец Ансельм понизил голос: – Я видел его после одного из сражений. В его глазах было такое выражение… – Он покачал головой. – Он словно одержимый. Горе тому, кто навлечет на себя гнев Диллона. Это зрелище одновременно прекрасное и ужасное.

Леонора вспомнила о том, как Диллон ринулся защищать своих братьев. Его не остановили даже мечи сотни английских солдат. Да, в его глазах действительно было необычное выражение. Она отхлебнула вина. Он был великолепен… Именно это слово всегда приходило ей на ум, когда она вспоминала сражение в замке ее отца. Диллон Кэмпбелл был храбрейшим из воинов, которых ей доводилось когда-либо видеть.

Леонора раздраженно поинтересовалась у своего молчаливого охранника:

– А чем ты занимаешься, когда не караулишь меня?

Руперт поморгал. Какое-то мгновение он колебался, не зная, можно ли ему вступать в разговор с пленницей. После бесконечной и неловкой паузы он, похоже, решил, что прекрасная англичанка заслуживает ответа.

– Я довольно часто езжу верхом с Флэйм. Я отвечаю за девочку.

– Ты? Отвечаешь?

– Да. Так решили ее братья. Девочка очень своевольна и склонна к риску. Мой долг – следить, чтобы с ней ничего не случилось.

– А Флэйм знает, что ты следишь за ней и охраняешь ее?

Юноша вспыхнул.

– Нет. Диллон заставил меня поклясться, что я никому не скажу об этом. Малышка была бы в ярости, если б узнала, что к ней приставили охрану. – Кажется, Руперт осознал, о чем только что проговорился. – Вы ведь не скажете ей?

Леонора покачала головой и мягко улыбнулась.

– Это будет наш с тобой секрет. Руперт вздохнул с явным облегчением.

– Кроме того, – добавила Леонора, – сомневаюсь, что Флэйм захочет со мной разговаривать. Она, кажется, разделяет ненависть своего брата ко всем англичанам.

Юноша снова вспыхнул, и Леонора поняла, что попала в точку. Похоже, все в крепости Диллона Кэмпбелла, как и все в его стране, разделяют эту ненависть.

– А чем ты еще занимаешься, когда не присматриваешь за Флэйм?

Первый раз за все время слабая улыбка медленно тронула губы Руперта.

– Я ухаживаю за моими голубями.

– За голубями?

Он кивнул.

– Я соорудил голубятню на крыше одной из башен на внутренней стене крепости. Голуби – мои друзья. Они узнают мой голос, и каждый раз, когда я забираюсь на голубятню и кормлю их, они садятся мне на руки, на голову и плечи.

– Как чудесно! – Леонора улыбнулась ему. – Жаль, что я не могу посмотреть на них.

Лицо юноши оживилось, в глазах затанцевали огоньки.

– Вам этого правда хочется?

– Да – Тогда я попрошу Диллона, чтобы он разрешил вам выйти из его комнат и подняться со мной на башню.

Леонора сцепила руки за спиной и опустила глаза.

– Диллон никогда этого не разрешит.

– Да, боюсь, что вы правы.

Она подняла взгляд, одарив его самой обворожительной улыбкой.

– Мы могли бы посмотреть на голубей сейчас и вернуться сюда раньше, чем он приедет.

Ах, как же Руперту хотелось навестить своих любимых голубей! Он отчаянно скучал по ним. Но даже обворожительная улыбка леди не могла поколебать его слово, данное повелителю. Он покачал головой.

– Это будет нечестно, ведь милорд сказал, что вы не должны выходить из его комнат.

– Но это будет наш секрет, и Диллону незачем об этом знать.

– Но я-то буду знать об этом! Мне поручили охранять вас, и я исполню мой долг или умру, стараясь его исполнить.

Юноша говорил так торжественно, что Леонора поняла: никакие доводы не заставят его передумать. Кроме того, если правда станет известна, она окажется виноватой в том, что пыталась уговорить тугодума Руперта снова обмануть доверие Диллона. Возможно, Диллон Кэмпбелл – действительно не только суровый тюремщик, но и жестокий повелитель. А вдруг, если этот парень осмелится ослушаться его и ей удастся сбежать в то время, когда ее сторожит Руперт, Диллон приговорит юношу к смерти? С этого дикаря станется.

– Я все понимаю, Руперт, – проговорила она, погруженная в свои мысли. – Мне бы не хотелось, чтобы милорд наказал тебя из-за меня.

– Милорд никогда не наказывает меня, миледи. Для меня худшее из наказаний – знать, что я вызвал его неудовольствие.

Юноша печально посмотрел на нее и отвернулся. Как бы ему хотелось найти способ вернуть улыбку глазам прекрасной англичанки!

– Милорд, леди попросила разрешения посмотреть на моих голубей.

Диллон яростно уставился на юношу.

Сначала она очаровала священника. Диллону уже не раз чудился аромат вина в его комнатах. В один из дней, решив понаблюдать за отцом Ансельмом, он увидел, как святой отец взял из рук мистрис Маккэллум фляжку и старательно спрятал ее в складках своего одеяния, прежде чем нанести англичанке очередной из ставших ежедневными визитов. Совершенно очевидно, что даже смиренный служитель Господа не смог устоять перед ее чарами.

И вот теперь Руперт хотя он и приказал ему ни в коем случае не разговаривать с пленницей, ясно, что парень сам рассказал ей о своих голубях.

– Ты заговорил с женщиной?

Руперт быстро опустил голову. Лицо его пылало.

– Я… наверное, я перемолвился с ней словечком-другим. Милорд, ведь так понятно, что леди скучает. Но я предупредил ее, что ей не позволят увидеть голубей.

Наступило молчание, и вдруг Диллон изрядно удивил Руперта, заявив:

– Я не вижу в этом ничего плохого.

По правде, говоря, он сам чувствовал себя виноватым из-за того, что наложил на девушку такое суровое наказание. Но ей следовало усвоить законы войны. Такова участь всех пленных. Чем она лучше остальных?

До сих пор единственной пищей Леоноры было лишь безвкусное печенье и густая овсяная каша – и то, и другое уносили нетронутым. Да, и еще вино, которое тайком поставлял ей отец Ансельм.

Каждую ночь, когда Диллон лежал возле девушки, ему приходилось подавлять переполнявшее его желание снова поцеловать ее. Но он прекрасно сознавал, что один поцелуй, особенно под покровом темноты, повлечет за собой и другие, а это лишь подтолкнет его к пропасти. Леонора же, испытывавшая к нему столь непримиримую ненависть, никогда не уступит, а мысль о том, чтобы овладеть женщиной силой, даже если эта женщина – его враг, была противна Диллону и противоречила всему, во что он всегда верил.

Очень часто он вынужден был бродить по саду до глубокой ночи. Возвращаясь к себе в спальню, он напрягал всю свою силу воли и считал мгновения бесконечных часов. Днем же он старался всеми способами избегать ее.

Леонора все худела и становилась бледнее, но дух ее был отнюдь не сломлен. Она бросала ему вызов за вызовом, не только отказываясь от еды, но и почти не разговаривая с ним, если только он не приказывал ей отвечать. Руперт доложил, что пленница, чтобы развеять скуку, принялась передразнивать голоса женщин, которые она слышала за дверью. Лучше всего ей удавалось подражать голосу мистрис Маккэллум. Она научилась похоже передавать каждую нотку голоса домоправительницы. Возможно, размышлял Диллон, если он позволит ей посмотреть на голубей, такое проявление доброй воли с его стороны смягчит девушку.

Глаза парня горели от предвкушения радостного события – ему не терпелось показать пленнице своих драгоценных голубей.

– Вы сами скажете ей, милорд, или это сделать мне?

– Я скажу ей, Руперт, можешь подниматься на башню.

Диллон направился в свои покои и отпустил часовых. Открыв дверь, он увидел, что Леонора стоит на галерее, устремив тоскливый взгляд на горизонт.

– Если бы только вы могли летать, как птичка…

Он произнес вслух ее самые сокровенные мысли, и Леонора почувствовала себя так, словно в сердце ей вонзили нож. Повернувшись, она промолвила:

– Да. Я была бы свободна. Свободна покинуть вас. Свободна вырваться из этой хибары.

– Вы хотели посмотреть на голубей Руперта? Она попыталась скрыть свое изумление, так как не сомневалась, что подобная просьба встретит суровый отказ.

– Да. С вашего разрешения.

– Я разрешаю. – Увидев, как она удивленно подняла брови, он добавил: – И сам буду сопровождать вас.

– Чтобы проследить, как бы я не улетела?

Он отвернулся с улыбкой. Хмурясь от нетерпения, она последовала за ним по коридору и вверх по нескольким пролетам лестницы, пока они не поднялись на башню. Руперт стоял у входа в голубятню, радостно поджидая их.

Леонора и этот юноша провели вместе столько дней, что, хотя они почти не разговаривали, между ними установилось нечто вроде приятельства – они понимали друг друга с полуслова.

– Это самая высокая башня, миледи, и отсюда видно даже Англию. – Он протянул руку, указывая, и она посмотрела в том направлении.

– Это действительно Англия? – Да.

Стоя позади них, Диллон увидел, как девушка сжала руки с такой силой, что побелели пальцы. Он не торопил ее, позволяя наслаждаться видом зеленых плодородных равнин и далеко за ними полоской холмов Англии. Затем ворчливо спросил:

– Скоро мы пойдем смотреть на твоих голубей, Руперт?

– Сейчас, милорд.

Юноша открыл тяжелую дверь, которая вела на галерею, опоясывавшую башню. Здесь размещалась голубятня со множеством крохотных клеточек, в каждой из которых ворковали голуби.

Когда они приблизились, воркование стало громче. Руперт открыл маленькие дверцы, выпуская птиц на свободу. Послышалось громкое хлопанье крыльев, и вот серые, белые и черные птицы поднялись в воздух, описывая грациозные круги. Руперт достал из кармана пригоршню семян. Голуби снизились так же стремительно, как и поднялись, опускаясь на голову, на плечи и руки юноши. Несколько секунд их крылья продолжали трепетать, как у гигантских бабочек. Затем птицы успокоились и, нежно воркуя, принялись осторожно поклевывать семена, которые протягивал им хозяин.

Леонора была в восторге.

– Подумать только, как они доверяют тебе, – тихо проговорила она.

– Да, миледи… – В голосе юноши слышалось почти благоговение.

Диллон, стоявший рядом с Леонорой, недовольно поморщился. Доверие. Если бы только он мог доверять этой женщине… Но доверие возникает лишь из взаимного уважения. Видимо, горцу и английской аристократке нечего и мечтать о таком доверии.

– Тебе понадобилось много времени, чтобы заслужить подобную привязанность, Руперт?

– Да. Но ради этого стоило потрудиться. – Он поднял ладонь с сидящей на ней голубкой к лицу, и птица осторожно прикоснулась клювом к губам юноши. – Ведь я для них – и мать, и отец, и друг. Как бы далеко они ни улетали, они всегда возвращаются ко мне. И, как бы долго они ни отсутствовали, я знаю, что они никогда не забудут меня.

– Тогда это больше, чем привязанность. Это настоящая любовь.

Диллон почувствовал, как дрожь пробежала по его телу при этих словах девушки. Юноша повернулся к Леоноре:

– Хотите подержать голубя, миледи?

– Ах, конечно. – Она возбужденно сжала руки. – А они позволят мне потрогать их?

– Да, если вы будете вести себя правильно. Не делайте резких движений, миледи. Стойте совсем неподвижно и дайте им познакомиться с вами.

Он взял ее руку и посадил на ее палец одного из голубей. Светло-серая птичка внимательно рассматривала Леонору, пока та осторожно подносила руку к лицу. Тихим, нежным голосом она начала что-то ласково говорить птичке. Словно загипнотизированная, голубка заворковала в ответ.

Диллон отступил на шаг, настороженно наблюдая за англичанкой. Как ласково обращается она с птицей. Как они спелись с этим большим и неуклюжим, но таким добродушным парнем. И когда только эти столь непохожие друг на друга, такие разные люди успели так странно сдружиться?

Взгляд его переместился на голубку. Нежно воркуя, птица успокоилась, полностью доверившись девушке.

Руперт протянул Леоноре несколько семян, которые она предложила птичке. Сперва поколебавшись, голубка, наконец, начала клевать. При первом прикосновении ее клювика Леонора невольно отдернула руку.

– Не бойтесь, миледи, это совсем не больно, – заверил ее Руперт.

Леонора разжала ладонь, и, когда птичка схватила зернышко, она уже не отдергивала руку. Когда же голубка склевала все зерна, девушка радостно рассмеялась.

– Ах, Руперт, какие же они замечательные! Теперь я понимаю, почему они доставляют тебе такое наслаждение!

Юноша счастливо улыбнулся, услышав ее слова.

– Многие здесь, в Кинлох-хаусе, считают меня дурачком, потому что я провожу столько времени с голубями. Дескать, от них никакой пользы, они не возят поклажу, как лошади, и не охраняют дом, как собаки.

– Все Божьи твари служат какой-нибудь цели, Руперт. Даже если эта цель – всего лишь делать наш мир прекраснее, чтобы нам радостнее жилось. Мне даже кажется, что они служат самой благородной из всех целей. Они привносят свет и красоту в нашу невеселую жизнь.

При этих словах Диллон повернул голову, внимательнее глянув на девушку.

– Да, миледи. Именно это голуби привнесли и в мою жизнь. Свет и красоту. Но другие ничего такого не понимают.

– Это потому, что они не видели тебя рядом с голубями. Если бы им довелось увидеть то, что только что видела я, они бы не только поняли, но и разделили бы твою любовь к этим прекрасным созданиям.

Он поднял руки, и стая голубей взвилась в воздух, громко хлопая крыльями. Долго-долго они кружили в небе. Затем, повинуясь короткой команде Руперта, птицы слетелись к нему, снова усаживаясь на голове и плечах хозяина.

Понимая, что юноше необходимо побыть одному со своими голубями после столь долгой разлуки с ними, Леонора сказала:

– Спасибо, что позволил мне посмотреть на голубей, Руперт. Теперь я оставлю тебя.

Она повернулась и пошла следом за Диллоном, возвращаясь в башню. Выглянув из бойницы, она увидела, что Руперт все еще окружен своими любимыми птицами. Лицо его сияло счастливой улыбкой.

Диллон пошел впереди Леоноры вниз, направляясь по темной лестнице к своим комнатам. Однако думал он не об окружавшем его мраке, а о свете и красоте, которые внесла в его жизнь эта непонятная женщина.