Замок Менфрея

Глава 3

Жизнь в этой школе была не в пример более приятной, без такой строгой дисциплины, как в Челтнеме. Как подруга Гвеннан, я сразу стала пользоваться некоторым уважением и даже сошлась с несколькими девочками, но ни одна из них, разумеется, не была мне так близка, как Гвеннан. Она действительно обрадовалась моему приезду. Нас поселили в одной комнате, что оказалось очень удобно, поскольку нам весь день приходилось говорить по-французски, и как же приятно было поболтать вечером на родном языке.

Гвеннан с возрастом стала очень женственной — настоящая красавица. Я была высокой, но слишком тощей, да и моя хромота никуда не исчезла. Однако наша директриса меня любила, потому что со мной было легче справиться, чем со всеми веселыми и привлекательными девушками, находившимися у нее под присмотром.

Бевил отправился в Южную Африку и очень скоро был ранен; однако успел до того проявить свою храбрость. Он вернулся домой как раз вовремя, чтобы принять участие в сентябрьских выборах, прошел в Ланселле подавляющим большинством голосов, а поскольку, кроме того, его партия вся пришла к власти, его, судя по всему, ожидало блестящее будущее.

Гвеннан частенько хвастала своим братом, а меня призывала в свидетели его достоинств, впрочем, тут меня уговаривать не требовалось.

Гвеннан была самой яркой личностью в школе, и я еще больше уверовала в особое обаяние Менфреев. Раньше я полагала, что преувеличиваю это обаяние, потому что сама выросла в очень холодном доме. Но теперь я видела Гвеннан среди девушек из таких же семей, как ее, и все равно она смотрелась на их фоне ярким факелом, горящим в темном зале.

Я была пассивной соучастницей ее приключений, всегда готовой прийти на помощь в разных трудных ситуациях. Она завела себе воздыхателей из местных и частенько выскальзывала на улицу тогда, когда вся школа ложилась спать. Эти ночные похождения давали ей почувствовать вкус жизни — так она говорила. А я следила, чтобы балконная дверь была открыта перед блудной дочерью пансиона. Я должна была всматриваться в темноту и давать ей знак, когда можно было без риска вскарабкаться по увитой диким виноградом решетке на балкон. Я делала за нее задания, чтобы у нее хватало времени на другие дела. Я любила Гвеннан, как любила все, связанное с Менфреей, и она отвечала мне тем же: я твердо знала, что в беде смогу на нее положиться.

Она устраивала ночные посиделки в нашей комнате, что, разумеется, теоретически было запрещено, но на практике воспитатели знали о них и смотрели на это сквозь пальцы до тех пор, пока мы не приводили чужих.

Эти вечеринки стали некоей традицией, якобы тайной и оттого еще более привлекательной.

Я очень их любила. Как хорошо было валяться на кровати и слушать Гвеннан, без умолку болтающую о себе самой, о Менфрее, об обручении с Хэрри Леверетом и о жизни в Корнуолле. Однажды она рассказала, как я сбежала и спряталась на острове и жила там до тех пор, пока меня не нашли. После этого внимание всех присутствующих обратилось на меня, и Гвеннан потребовала, чтобы я рассказала историю еще раз. Я сделала это — в своей обычной, суховатой манере, которую девушки назвали циничной, и мне было приятно, что все они слушали меня, пока я с ходу излагала всю свою повесть на французском, ибо по-английски тут мало кто понимал.

То были счастливые дни, и я сознательно позволяла всему идти своим чередом, не раздумывая ни о прошлом, ни о будущем. Едва ли им суждено повториться.

Иногда, правда, они омрачались вопросами о том, что происходит сейчас в Менфрее и в Лондоне. Дженни писала мне, но она совершенно не умела излагать свои мысли на бумаге и ограничивалась обычно десятком фраз. Она так и не решила, что же ей делать, и жила пока в нашем лондонском доме, надеясь, что, вернувшись домой, я поселюсь вместе с ней.

Письма эти приходили регулярно, а поскольку Дженни была простодушна и не умела скрывать своих чувств, я вскоре отметила, что настроение ее изменилось. Я говорила себе, что она просто немного оправилась от своей утраты, но у меня все же оставалось неприятное ощущение, будто все это каким-то образом связано с Бевилом.

Однажды я поделилась своими сомнениями с Гвеннан. Я помню, как она отвечала мне, растянувшись на кровати — любимая ее поза, потому что так она могла любоваться собственным отражением в зеркале платяного шкафа.

— Бевил? — переспросила Гвеннан, поднимая глаза. — Вряд ли. Если что и есть, то с его стороны тут просто очередная интрижка. Он любит Джесс Треларкен.

Я отвернулась, чтобы она не могла видеть, как я прикусила губу, но это была напрасная предосторожность. Гвеннан слишком ушла в созерцание своего живого личика в зеркале.

— О, Бевил жить не может без подобных приключений. И я полагаю, они у него всегда будут. Он — вроде папы. Но у таких людей всегда есть та единственная, к которой они всегда возвращаются, и для Бевила это — Джесс.

— А сама Джесс? Она согласится всякий раз терпеливо ждать, пока он вернется?

— Ну, конечно. Ты же видела Бевила, правда? У него фамильное обаяние Менфреев.

Я рассмеялась:

— А как насчет фамильного самомнения?

— Самомнение! Моя дорогая Хэрриет, разве это самомнение — признавать правду? Или ты полагаешь, что мне надо притворяться, будто я считаю себя дурнушкой? Зачем?

— Конечно, это — ни к чему, поскольку ты никогда не сумеешь убедить людей, что ты так о себе думаешь. Твое высокомерие слишком бросается в глаза.

— Фи! Я только повторю тебе то, что уже говорила раньше, Хэрриет Делвани. Если бы ты не старалась каждую минуту напоминать всем о своих недостатках, их, возможно, вообще бы никто не замечал.

— Во всяком случае, — сообщила я, — я не развлекаюсь с мужчинами, уже будучи невестой.

— Дорогая Хэрриет, я скоро выйду замуж — а я еще так молода. Надо же мне перебеситься.

— Назвался груздем…

— О, очень умно и столь же банально. За свою недолгую жизнь я слышала подобные изречения тысячу раз, не хватит ли?

— Гвеннан, ты любишь Хэрри Леверета?

— Не дури, — бросила она и сменила тему.

Гвеннан, проведя в школе условленный год, уехала домой, и я очень по ней скучала, пока сама не вернулась в Англию тремя месяцами позже.

Моя мачеха была рада меня видеть. Она пожаловалась, что чувствовала себя так одиноко в этом доме — без отца.

— Наверное, — шепотом призналась она, — я — плохая хозяйка для такого дома. Я частенько думаю, что мне было бы лучше где-нибудь в пригороде.

— Тогда почему ты не бросишь это все и не уедешь? — спросила я.

Она недоверчиво посмотрела на меня:

— И ты не будешь возражать, Хэрриет?

Я рассмеялась. Она и вправду была довольно забавной.

Я прошлась по дому. Теперь, без отца, все казалось другим. Я постояла у его портрета в библиотеке. Художник добился потрясающей живости и сходства, но это был не тот отец, которого знала я. Внимательный и добрый взгляд, приветливая улыбка — на меня он так никогда не смотрел. Человек, умевший быть обаятельным для всех, кроме собственной дочери.

Я поднялась наверх, прислонилась к перилам, вдыхая запах воска и скипидара, и вспомнила, каким он был в ту ночь, когда я убежала. Я прошла долгий путь — от девочки, которая решила, что она уродлива и никому не нужна, потому что кто-то неосторожно сказал об этом. Гвеннан говорила тогда, что я постоянно жду удара, и она была права. Но стоило Бевилу выказать мне какое-то внимание, как я расцвела; платье, принадлежавшее когда-то хозяйке Меифреи, сделало меня чуть ли не красавицей.

Менфреи изменили меня — Гвеннан с ее порой жестокой откровенностью и нежность Бевила. Порой я спрашивала себя: что, если со стороны Бевила это просто галантность, какой он одаривает любую даму? Он очаровывал женщин и сам не скрывал своего восхищения перед ними. Будучи влюблен в прекрасную Джессику Треларкен, он нашел время, чтобы одарить своей добротой дурнушку Хэрриет Делвани.

Когда-то предполагалось, что я стану женой Бевила, но теперь, похоже, ситуация изменилась. Мой отец оставил все свои деньги Дженни, и я, хоть и неплохо обеспечена, уже не наследница огромного состояния.

Я получила письмо от Гвеннан.

«Моя дорогая Хэрриет, день свадьбы назначен. Я заявила им, что не позволю никому, кроме тебя, быть подружкой невесты — ну, по крайней мере, ты будешь главной. Почетная подружка — вот как правильно сказать. Приезжай сюда сразу же или как только сможешь. Не откладывай. Нам нужно столько сделать, и мне так много нужно тебе рассказать. Мама хотела бы отвезти меня в Лондон за покупками — вот уж я бы разгулялась, — но это даже не обсуждалось. Деньги, моя дорогая! Как жаль, что по обычаю семья невесты должна взять на себя все расходы на свадьбу. Я еще не стала женой богатого человека. После медового месяца — это будет. Италия, любовь моя, а потом Греция — ты станешь нашей первой гостьей в „Вороньих башнях“. Я уже сказала об этом Хэрри, и он готов потакать любым моим прихотям. Надеюсь, так и дальше будет. Приезжай поскорей, потому что нужно еще решить вопрос с твоим нарядом, дорогая моя. Его сошьют для тебя в Плимуте — мы вместе наверняка состряпаем для тебя что-нибудь сногсшибательное.

По всей округе только и разговоров что о свадьбе. До нее еще семь недель, но дел очень много, и, если ты не приедешь в ближайшее время, мы не успеем с платьем. Бевил радуется больше всех. Он сейчас ужасно занят в парламенте. Я думаю, что он в тайне рад еще и тому, что, когда я выйду замуж за моего дорогого богатенького Хэрри, у него появится больше шансов на вожделенный мезальянс. Я вижу его насквозь. Если б только Джесс была так же богата, как мой Хэрри, в Менфрее играли бы сразу две свадьбы.

Ну вот, я становлюсь нескромной. Впрочем, когда я была другой? Ты должна сжечь это письмо, как только прочтешь его, чтобы оно, не дай бог, не попало в руки: а) Бевила; б) Джесс Треларкен; с) кому угодно, кроме тебя самой.

Приезжай скорее. Я очень соскучилась.

Гвеннан».

Как мне хотелось быть там, с ней. Ощутить на своем лице морской бриз; провести ночь в Менфрее и, проснувшись утром, посмотреть на море и увидеть дом на острове, который теперь принадлежал нам — или, наверное, Дженни, — потому что, похоже, все теперь было ее.

Я присела у окна и неожиданно увидела, как к дому подъехала карета, из которой вышла озабоченная Дженни.

Спустя минуту она постучалась в мою комнату.

— Хэрриет, — позвала она. — Ты здесь, Хэрриет?

— Входи, — ответила я.

Дженни выглядела растерянной, словно ребенок, которому подарили подарок и тут же отобрали назад.

— Домик в пригороде… — сказала она.

— Да? — Я знала, что вот уже несколько недель она ищет себе что-нибудь подходящее.

— Я не смогу его купить.

— Почему?

— Деньги, оказывается, не мои.

— Как так?

— Ты же была там, когда они читали завещание. Неужели ты совсем ничего не поняла?

— Я не очень-то слушала. Я думала об отце, о прошлом, о том, как он женился на тебе и все такое.

— Я тоже не слушала. Я не понимаю этого всего и сейчас, хотя он объяснял несколько раз и я, в конце концов, сказала, что поняла. Он все повторял: «Это — собственность мисс Делвани». То есть — твоя. Все завещано тебе, я могу получать проценты, пока жива, но, когда я умру, все будет твое. Понимаешь, кроме нас двоих, больше никому ничего не досталось. У тебя есть свой доход, отложены деньги на твое образование и на свадьбу, а остальное — мое, но это только проценты, а трогать капитал я не имею права. Я не могу купить дом, потому что все деньги предназначены тебе. Конечно, как бы даны мне взаймы на всю жизнь, я ими пользуюсь, а потом все достанется тебе, и никому больше.

— Я начинаю понимать.

Значит, отец все-таки помнил обо мне; он заботился о моем будущем больше, чем я могла себе представить, и, без сомнения, ему приходило в голову, что моя ветреная маленькая мачеха может стать превосходной добычей для охотников за состоянием; но всякого, кто не даст себе труда до свадьбы разобраться в юридических тонкостях завещания, ждет неприятный сюрприз.

Я по-прежнему богатая наследница — или, во всяком случае, стану ею, если Дженни умрет.

Да, мой отец был человеком крайне предусмотрительным.

— Мне очень жаль насчет дома, Дженни.

Она улыбнулась:

— Ничего не поделаешь, правда? Но теперь это не так важно, раз ты здесь.

Я собралась отправиться в Менфрею на свадьбу Гвеннан, но тут пришло письмо от тети Клариссы, которая просила, чтобы я заехала к ней.

Меня сопровождала Фанни, поскольку, посещая тетю Клариссу, следовало соблюсти все необходимые условности, а она могла бы счесть, что мне не подобает разъезжать в одиночку. Конечно, в других обстоятельствах лучшей кандидатурой была бы моя мачеха, но ее никто не приглашал: тетя Кларисса с самого момента женитьбы ясно дала ей понять, что не собирается поддерживать с ней какие бы то ни было отношения.

Фанни пила чай с горничной моих кузин, пока я отдавала дань родственным узам.

Меня ввели в гостиную, где была тетя и две мои кузины — Сильвия и Филлис. Кларисса, младшая, готовила уроки. Филлис была примерно моего возраста, а Сильвия двумя годами старше.

Входя, я опять подумала о своей хромоте и прямых жестких волосах.

— Ах, Харриет! — Тетя томно подняла голову, подставляя мне щеку для поцелуя. Она не поднялась с места, и приветствие вышло холодным: не настоящий поцелуй, а просто мы коснулись друг друга щеками.

— Пожалуйста, присаживайся. На софу, рядом с Сильвией. Филлис, моя дорогая, позвони, чтобы принесли чай.

Филлис провела рукой по своим золотистым кудряшкам и подошла к звонку. Я чувствовала, как три пары глаз следят за мной — надменно, оценивающе и самодовольно. «Благодарение Богу, что мои девочки не похожи на эту», — говорил взгляд тети Клариссы.

— И как ты нашла дом?

— Все очень хорошо, спасибо, тетя.

— Я полагаю, она удивляется, почему я ее не навещаю.

— Она никогда не говорила, что ей недостает вашей компании.

Тетя Кларисса вспыхнула и поспешно сказала:

— Не думаю, что тебе следует возвращаться во Францию. Перед смертью твой отец просил меня ввести тебя в свет вместе с собственными дочерьми, и я обещала ему сделать это. Именно поэтому я попросила тебя приехать сегодня.

— Я чувствую себя военным кораблем, который собираются спуститьна воду, — сказала я. — Это что, так обязательно?

— Девочка моя, ты не сможешь быть принята в нужных домах, если тебя должным образом не представить обществу. Мой долг теперь, когда у тебя нет отца, а твоя мачеха… — она содрогнулась, — особа не нашего круга…взять тебя под свое крыло. Я буду заниматься тобой и своими двумя дочерьми. Так будет намного дешевле.

— Три за одну, — заметила я.

— Моя дорогая, ты усвоила неприятную манеру вставлять не к месту глупые замечания. Я собираюсь устраивать для твоих кузин вечера и балы, и ты присоединишься к нам.

— У меня нет желания оставаться в Лондоне в сезон.

— Здесь не тебе решать, Хэрриет, так положено для девушек твоего круга.

— Мне всегда казалось, что «сезон» — это нечто вроде ярмарки невест, где их выставляют и осматривают, словно племенных коров.

— О! — воскликнула тетя Кларисса, а мои кузины испуганно переглянулись. — Я не знаю, — продолжала она, — откуда у тебя подобные странные идеи. Надеюсь, не из школы. Должно быть, это — влияние твоей так называемой мачехи…

Вошел дворецкий, за ним — горничная, которая стала разливать чай. Пока слуги были в комнате, разговор шел исключительно о погоде.

— Вы разольете чай, мадам?

— Да, — отвечала тетя, и это прозвучало как повеление удалиться.

Мы ели тосты и сандвичи с огурцом, Сильвия расставила чашки. Я сообщила, что вскоре отправляюсь в Менфрею, чтобы быть подружкой на свадьбе Гвеннан Менфрей.

— Гвеннан выходит замуж! Но ведь она только что из школы.

— Ей не нужны никакие сезоны в Лондоне, — сказала я, нарочно глядя на своих кузин. — Она выходит замуж за Хэрри Леверета, он, насколько я знаю, почти миллионер.

— Но притом — выскочка, — победоносно заявила тетя, но тут же с завистью добавила: — Хотя, конечно, богат. Однако выходить замуж так рано…

— Нам такое и не снилось, — заявила я, одарив своих кузин лучезарной улыбкой.

— Сколько ей лет?

— Она года на два младше тебя, Сильвия.

Сильвия вспыхнула.

— Наверное, они дружили с детства, — пробормотала она.

«Теперь они точно решат, что я — чудовище, — подумала я, — а вечером станут обсуждать, как трудно будет найти мужа и что я пророчу им то же из зависти».

— Когда ты вернешься, я за тебя возьмусь, — пообещала тетя Кларисса. — Леди Мастертон уже вывозила своих девочек и дала мне список очаровательных молодых людей, которых она приглашала на свои вечера, так что недостатка в кавалерах у нас не будет.

От такой перспективы мне стало просто нехорошо, я решила избежать всего этого. Я не желаю, чтобы меня продавали, словно телку. «Она немного прихрамывает, но тут большое состояние… пока не очень большое, но если ее мачеха умрет, то будет большое. Кто желает попытать свое счастье?»

— Тебе необходимо приобрести хоть немного шарма, моя дорогая Хэрриет, — заявила тетя Кларисса. — Без этого ты ничего не добьешься.

— Я не хочу особенно стараться, потому что все на что я могу рассчитывать, — это получить какого-нибудь мужа, без которого я вполне обойдусь. Вы ведь знаете, отец хорошо меня обеспечил.

Несколько мгновений все молчали, потом тетя отчеканила:

— Я боюсь, Хэрриет, что ты переняла от кого-то весьма странные представления о браке. И хочу заметить, твоя привычка выражать их самым неподобающим образом может серьезно помешать тебе.

— Купить себе мужа?

— В самом деле, Хэрриет. Зачем только я взяла на себя неблагодарную задачу — вывести тебя в свет вместе с моими девочками. Это — моя обязанность, но я берусь ее исполнять не без определенных опасений.

Когда с чаем было покончено, тетя Кларисса велела кузинам отвести меня в классную комнату и показать мне платья, которые они приготовили для выхода в свет.

Кларисса-маленькая присоединилась к нам. Она была очень похожа на своих сестер: хорошенькая — хотя довольно с заурядной внешностью, пустоголовая и бессердечная, чего и следовало ожидать от девушек, чьим воспитанием занималась тетя Кларисса. Им внушили, что главная цель жизни — удачное замужество. Слушая их болтовню, я подумала: интересно, как они будут жить, добившись своего. Пока бесполезно даже пытаться убедить их в том, что то, что происходит долгие годы после свадебной церемонии, значительно важнее происходящего за несколько месяцев до нее.

Я была среди них гадким утенком. Они побаивались моего язычка, но что касается внешности — тут они имели неоспоримое преимущество и твердо собирались его использовать.

Я была рада, когда пришло время прощаться, и по дороге домой в экипаже высказала Фанни все, что я думаю по этому поводу:

— Век бы этого не видеть! Но тетя твердо собралась найти мне мужа! Она будет выставлять меня на этих дурацких балах, которые и сами по себе отвратительны. Так и представляю себя с плакатом на шее: «Исключительно выгодная покупка. Нестандарт, но солидная компенсация. За более подробной информацией обращайтесь к миссис Клариссе Карю, тете объекта…»

— О, мисс Хэрриет, вы в своем репертуаре. Как вы можете так думать! И в любом случае, по-моему, вы — не из тех девушек, которых выдают замуж против их воли. С вами этот номер не пройдет, насколько я вас знаю.

— Ты права, Фанни. Но как мне противна эта ярмарка!

Я благодарила судьбу за то, что до всех этих неприятностей еще успею побывать в Менфрее.