Замуж не напасть

^{_{Замуж не напасть}}

– Я подала на развод, – говорит Евгения и смотрит, как на глазах меняется лицо мужа: от обиженного – что можно ждать от тебя хорошего? – до недоумевающего: уходить от меня?!

– Могу я узнать причину? – холодно спрашивает он, вздергивая подбородок.

Что? Причину? От возмущения у неё перехватывает дыхание, и Евгения боится, что открой она сейчас рот, оттуда вылетит лишь задавленный писк. Она идёт на кухню, мелкими глотками выпивает полстакана воды – рука у неё дрожит. И почти бегом возвращается в комнату.

– Причина в том, – выпаливает она, – что ты заставил меня чувствовать себя шлюхой!

– Чувствовать или быть? – спокойно уточняет он и подчеркнуто внимательно смотрит на балконную дверь, будто ожидает, что из неё выйдет высший судия и испепелит неверную жену.

Евгения садится в кресло и опускает глаза, чтобы "любимый муж Аркадий" не увидел плещущей в них ненависти: да, она ненавидит его! Он, как всегда, не понимает её молчания. Решил, что она уже раскаялась и потому охотно менторствует:

– Ты насмотрелась дешевой американской порнухи и думаешь, будто жизнь – сплошной секс, а сексуально озабоченная женщина не может быть ни хорошей женой, ни матерью! Где Никита? Опять у бабули? Чтобы развязать руки мамуле?!

Что он говорит? Во всём обвиняет ее? И то, что она не спит по ночам, а тело её напрасно томится, значит лишь, что она просто похотливая сучка?! А то, что у неё в организме все разладилось, и она стала раздражительной при её прежде веселом и легком характере?

Аркадию сорок шесть лет. Он на десять лет её старше. Интимные отношения между ними бывают не чаще одного раза в месяц. А когда у Аркадия как-то были неприятности по работе, они не жили как муж и жена больше полугода…

Неужели, в тридцать шесть лет её жизнь уже кончилась? Неужели, как женщина она больше не может вызывать желание? Почему-то всё её естество протестует против этого!

Евгения всегда за собой следит: это у них в роду, всё женщины такие. Наверное, умирать будет, попросит, чтобы ей в гробу подкрасили губы… Так вот, тогда, в те злосчастные полгода, она превзошла саму себя – на какие только ухищрения не пускалась! И туалетную воду подбирала особую. Может, думала, на запах среагирует? И спать ложилась обнажённой! И будить его пыталась – он ведь засыпал, её не дожидаясь. Всё напрасно!

Она ехала в автобусе домой и вспоминала эти свои бесплодные попытки, и жарко краснела при мысли, что она так унижалась ради… Собственно, ради чего? Ради удовольствия?

Её тело. Вот что двигало ею. Это тело не хотело – почти стих! – не хотело подчиняться мысли, что как женщина она уже кончилась. Оно чего-то там хотело, это странное тело! Хотело дарить себя. Отдавать! Радость обладания! Какие красивые слова. А у неё не было радости. Просто она неинтересна, как женщина, так ей казалось!

Вот в эту самую минуту кто-то и сказал ей в ухо:

– Девушка!

Она вздрогнула от неожиданности – обычно так её называли, в основном, в очереди – и обернулась, какой-то мужчина невидный, рыжий, одного с нею роста положил руку рядом на поручень и улыбался ей так, будто они – давние знакомые.

– Мы ходили в один детсад? – неприязненно спросила она; Евгения не имела привычки знакомиться в транспорте и обычно, почувствовав её нежелание, мужчины оставляли свои попытки. Другие, но не этот. Этот лишь спокойно сказал:

– Нет, мы живем в соседних домах. Обычно я молча любуюсь вашим лицом, но сегодня вы так ожесточённо воюете сама с собой, что я решил вас окликнуть, дабы не допустить кровопролития.

"Ишь, как складно чешет!" – недовольно отметила она про себя, но на прежних мыслях сосредоточиться уже не смогла и вынуждена была слушать этого… соседа!

– Какая вы, однако, пристрастная!

– Что? – она не поверила своим ушам.

– Вы меня совсем не знаете, а уже не любите!

– А я должна вас любить?

– По крайней мере, могли бы заинтересоваться: во мне уйма достоинств!

Автобус остановился. "Из-за этого приставалы я чуть не пропустила свою остановку!" Она выскочила, но он уже стоял на остановке и протягивал ей руку. Чтобы не выглядеть законченной стервозой, Евгения оперлась на неё, но тут же быстрым шагом направилась в сторону дома.

– У вас дома дети? – спросил он, приноравливаясь к её бегу.

– Нет! – она резко остановилась (Аркадий таки прав: и в тот день Никита был у бабушки). – Привычка – всегда мчаться домой.

– Наверное, вы на бегу и не заметили, что наступила весна? – спросил он и протянул ей букетик ландышей. – Может быть, немного погуляем?

Евгения мысленно пробежала, как по клавишам: в холодильнике – борщ, плов, компот, муж придёт не раньше восьми. И правда, куда она так мчится? К телевизору? Что будет плохого, если она немного прогуляется? На самом-то деле, весна!

– Ландыши! – она несколько растерянно понюхала букет. – Разве уже расцвели ландыши?

– Конечно, – удивился он, – конец апреля!

– Вы эти ландыши купили для кого-то другого, а пришлось отдать мне! – проговорила она и осеклась: какое ей дело до того, кому он их купил? Забыла, когда ей дарили цветы… Или взаправду поверила в свою женскую непривлекательность?

Но он поддержал её игру.

– Я купил их для вас!

И не отвел взгляда, хотя глаза его смеялись.

– Но вы же не могли знать, что мы сегодня поедем одним автобусом! Кажется, она тоже втянулась в это игривое настроение.

– Весной, знаете ли, у меня бывают приступы ясновидения! А если бы интуиция подвела, я просто поставил бы ландыши в вазу. Не только женщины любят цветы. Просто мужчины стесняются признаваться в этом.

– Но вы же не стесняетесь.

– Я – другое дело.

– Вы – инопланетянин?

– Нет, но когда-то я раз и навсегда решил: раз я не могу привлекать женщин красотой, буду привлекать оригинальностью.

Они сидели на огромном – в два обхвата – бревне, неизвестно откуда появившемся посреди их нового микрорайона, все деревца в котором были пока чуть потолще прутика. Евгения не могла понять: что это с ней? Никогда прежде она не шла на подобные знакомства.

– Англичанка, блин! – ругался один её коллега. – Обязательно её надо представить! Как же ты в юности с парнями знакомилась?!

Юность! Да, были ли у неё тогда эти самые парни? Нельзя сказать, что на неё совсем уж никто не обращал внимания. В восьмом классе, например, ей прислал записку мальчик "Женя, давай дружить. Дай ответ – да или нет?" Почему-то это чистосердечное предложение тогда её жутко рассмешило. Теперь она понимает, что поступила жестоко. Написала ему что-то вроде: "Мой ответ – нет и нет!"

Тот, разозлившись, в долгу не остался. Прислал ей предлинное,старой закваски стихотворение. И где откопал такое! Помнятся последние строчки: "… пуд зла, коварства десять килограммов и страсти тридцать три ведра!" Это, значит, в ней, в Женьке Кондратьевой. Правда, она не поняла – плохо это или хорошо такое количество страсти?

Почему у неё до восемнадцати лет не было парня? Мальчишек знакомых полно, а вот своего, такого, чтобы с ним можно было гулять по вечерам или ходить в кино на последний ряд? Чаще всего она гуляла с двумя друзьями, которые и приходили к ней только вдвоем. А однажды, когда она забыла дома перчатки – дело было зимой – они грели её руки в своих карманах. Один грел левую, другой – правую и каждый потихоньку пожимал её пальцы…

На втором курсе института, на дне рождения её подруги, она и познакомилась с Аркадием – двоюродным братом именинницы, Он как раз приехал в отпуск. Их геологическая партия нашла месторождение, кажется, полевого шпата. Аркадий после трехмесячного отсутствия в городе целыми днями валялся на диване и маялся от безделья. Вот его и пригласили Женьке на голову! Этой дурочке показалось, что перед нею необычный романтический герой, немногословный и мужественный – ведь о геологах пели: "Ты – ветра и солнца брат!"

В довершение ко всему Аркадий пригласил троих девушек, включая Евгению, в ресторан, где расплачивался такими крупными купюрами, которые Кондратьева видела прежде лишь у мамы в кошельке. Стипендию такими деньгами им не давали.

Конечно, теперь-то она понимает, что все делалось в расчете на её наивность: и подчеркнутая скупость фраз, и – не жалобы, упаси Бог! шутливые сетования на нелегкую профессию, которая не позволяет даже нормально встречаться с девушкой. Только познакомишься, и вот уж, труба зовёт! Словом, Евгения, не сводя с геолога сияющих глаз, через неделю пошла с ним в загс.

Никаких других парней не было. До Аркадия она даже ни с кем не целовалась. Вопреки анекдотам и всяческим россказням о том, что девушек в их городе не найти днем с огнем, замуж она выходила невинной. Аркадий – её единственный мужчина, так что упрекать Евгению в какой-то гиперсексуальности глупо. И вряд ли она такой уродилась…

Вот какие мысли промелькнули в её голове, когда она сидела с Виктором на этом огромном бревне.

Почему-то никаких угрызений совести она не испытывала. Вроде, незнакомый мужчина, и она уже не девушка, замужняя женщина – свекровь все время напоминала ей об этом, да, видно, напрасно тратила слова!

Они как-то сразу перешли на "ты" и говорили, говорили, словно были знакомы сто лет.

– Я думал, ты будешь кокетничать, тянуть слова, притворяться холодной и недоступной…

– Почему это я должна притворяться?

– Потому что красивые женщины обычно стараются набить себе цену.

Евгения не знала, обижаться ей или нет. С одной стороны, ничего хорошего нет в том, что она производит впечатление кокетки, но замечание, что она – красивая женщина, ей польстило.

– Возможно, – продолжал он между тем задумчиво, что твоя игра потоньше: попытаться превратить мужчину в задушевного друга, сыграть на доверии, он расслабится, размякнет и пожалуйста, бери его голыми руками! Теперь он ничего этакого себе позволить не может, чтобы твоего доверия не обмануть. Не жди, со мной такой номер не пройдёт!

– Да не собираюсь я играть на твоем доверии! – возмутилась Евгения. – Просто сидим рядом, разговариваем. Это к чему-нибудь обязывает?

– Тогда давай пойдём ко мне, – предложил он. – Всё же вечера ещё холодные.

Какой странный мужчина. Он и не пытался маскировать свои намерения.

– Рано! – хмыкнула она, подделываясь под его тон.

– Главное, чтобы не поздно. Раз уж мы так откровенны, хочу успокоить: я не насилую женщин… против их воли.

– А можно насиловать по их воле?

Он внимательно посмотрел на неё и покачал головой.

– Всё ясно. Тяжелый случай налицо: примитивные представления о жизни, отягощенные бытовым ханжеством… Конечно можно, Женя. И даже приходится.

Напросилась! Теперь её обвинили в ханжестве. Вот что значит нездоровое любопытство. Незаметно они сползли на скользкую тему. Здесь у них явно разные весовые категории. Наверняка, Виктор даже не представляет себе, насколько неграмотна она в подобных вопросах. То есть, литературу она читала, кино смотрела, но в жизни её все выглядело намного проще. И неинтересней.

– Небось, любишь всё расставлять по местам, чтобы было правильно, как положено? – продолжал почему-то злиться он.

– Не пойму, кто ты?

– По специальности? Или по призванию? Не волнуйся, не сексуальный маньяк.

– Все так говорят! – пошутила она фразой из какого-то кинофильма и поймала себя на мысли, что вовсе не боится его. От жизни устала, что ли?

– Скорее, я – исследователь, – задумчиво проговорил он.

– Исследователь женщин?

– А разве это чудо природы всесторонне исследовано? И не осталось никаких тайн?

– И у тебя есть лаборатория?

– К сожалению, однокомнатная. Но с ванной.

– Это удобно, – согласилась Евгения. – Тогда ты – наверняка холостяк?

– Женя, ты неоригинальна. Этот вопрос задает обычно девяносто процентов женщин.

– Женщины, переведенные на проценты… Фраза, достойная исследователя. Можно подумать, речь идет по крайней мере, о гареме царя Соломона.

– Гарем бы я не потянул. Не в смысле мужской силы, а в материальном отношении – их же всех пришлось бы содержать!

Разговор между ними стал выглядеть какой-то балансировкой на грани пошлости и пустого трепа, поэтому Евгения решила: пора и честь знать! Она поднялась с бревна и проговорила светским тоном:

– Благодарю за доставленное удовольствие видеть вас!

– Ну ты даешь! – присвистнул он, не трогаясь с места. – А говорила, что не кокетка. Чего это вдруг ты спохватилась? Вспомнила о супружеском долге? Забыла сварить борщ?

Она фыркнула.

– Я тебе неприятен?

– Отнюдь!

Вот черт, опять кого-то копирует! Неужели действительно она не умеет общаться по-человечески?

– Тогда пойдём.

И она пошла. Не думая о том, что кто-то из знакомых может её увидеть. Об Аркадии она почему-то не вспомнила.

Квартира её нежданного знакомого вовсе не была похожа на вертеп, чего она в глубине души боялась. И, похоже, не было в ней постоянной женщины. И шторы на окнах были, и тахта покрыта хорошим покрывалом, и картина на стене намекала на некий уют… Но огромный музыкальный центр на полкомнаты, инструменты в ящике, у батареи, стопки кассет повсюду…

– Да разведён я, разведён! – вдруг отчего-то сказал он с сердцем. Что-то такое прочёл для себя в том интересе, с которым она оглядывала его квартиру? – Никто посторонний сюда не войдёт, никто не постучит! Это моя квартира!

– Пожалуйста, – пожала плечами Евгения. – Я на неё вовсе не претендую.

– Прости! – он поцеловал её руку. – Не обиделась? Я быстро. Поскучай немного.

Он не стал включать верхний свет, зажег торшер с темно-бордовым абажуром и поставил какую-то музыку. Знакомое, подумалось Евгении. Хампердинк, что ли? Но вслух она своих догадок высказывать не стала, чтобы не попасть пальцем в небо. Наверняка он – меломан, знаток… Музыка как-то незаметно захватила её. Она будто лилась потоком со всех стен и мягко окутывала, завораживая. Что там говорил по этому поводу Остап Бендер? "Типичный охмурёж под звуки мандолины". Кажется, она произнесла это вслух, потому что вернувшийся из кухни с подносом Виктор кивнул:

– А то нет!

Из маленькой навесной полки – книжной, приспособленной под мини-сервант – он достал бокалы. На журнальном столике уже стояла бутылка какого-то вина.

– "Киндзмараули", – похвастался Виктор. – Из Тбилиси друг привёз.

Может, ещё не поздно встать и уйти? Но Евгения продолжала сидеть, понимая, что она уже заступила за черту. В детстве, играя в "классики", в таких случаях они кричали друг другу:

– Стратила!

То есть, на время выбыла из игры. Вот и она выбыла. Из своей привычной жизни.

Тот день, когда она познакомилась с Виктором и провела у него ночь, вернувшись домой под утро, перевернул её жизнь. Прежде подруги рассказывали Евгении, что сексом можно заниматься долго, но, сколько она себя помнила в семейной жизни, лишь первую неделю медового месяца они… совокуплялись какое мерзкое слово! – дважды в день, утром и вечером, потом только вечером, перед сном, потом раз в неделю, потом… Но чтобы всю ночь! Она считала, что женщины, рассказывая о таком, просто преувеличивают.

Вначале она ещё повторяла себе: нужно идти домой, но время вдруг стало существовать отдельно от неё. Шло себе и шло, где-то в другом измерении, пока не стало светло за окном.

Сонный Виктор только пробормотал:

– Я тебя провожу.

– Не нужно. Уже утро, а я живу в соседнем доме, – сказала она, целуя его в губы и смутилась: на нижней губе Виктора темнел синяк. Евгения, ты страшная женщина!

– Я буду ждать тебя завтра. В семь, – сказал он.

Она лишь усмехнулась про себя: её любовник! У неё никогда прежде не было любовника. А теперь она шла домой, как… А как она шла? Боялась?

Евгения будто видела себя со стороны – гулящую жену. Как встретит её муж? Конечно, изобьёт! Когда-то он, вроде, занимался боксом. Врежет слева! Врежет справа! Как говорили в детстве у них во дворе: и кровянкой умоешься! Но думала она об этом как-то лениво и почти без волнения.

Она открыла своим ключом дверь и переступила через порог.

Аркадий спал. Она решила это в запале, глянув на его спокойное, расслабленное лицо. Неужели любящий муж будет спокойно спать, не зная, где всю ночь была его жена? Она вгляделась в его лицо – слишком спокойное. Обычно, лежа на спине, он храпит. И приоткрывает рот…

Непонятно, почему ей лезли в голову эти идиотские подробности?

– Аркадий! – тихонько позвала Евгения.

Муж не отозвался, хотя ресницы его дрогнули, и перевернулся на другой бок.

Не спит! Он же – не спит!

Нарисованный ею образ взбешенного супруга оказался явно из другой книжки. А этот, настоящий, на её измену реагировать не хотел.

"Встань, пожалуйста! – мысленно заклинала она. – Ударь! Крикни! Разбей что-нибудь? Неужели тебе всё равно?!"

Он не шевелился. Неизвестно, сколько бы ещё она так стояла, если бы не услышала знакомое похрапывание. Теперь он действительно заснул! Успокоился – его жена домой вернулась…

Выходит, для осуждения поступка Евгении у него не нашлось даже слов?

А ведь так было всегда, – вдруг поняла она, – всю предыдущую жизнь. Просто на фоне всевозможных незначительных событий его равнодушие не так бросалось в глаза. Жили рядом два бесчувственных существа. Сосуществовали. Как две протоплазмы. Две амебы. Две медузы… Она содрогнулась.

"Ты во всем виновата! – сурово сказал её внутренний голос. – Ты не хотела этого видеть! Ты выдумала своего мужа от начала до конца. Приписывала ему мысли, которых он не имел! Придавала его словам смысл, который он в них не вкладывал! Даже подругам хвасталась, какой Аркадий необыкновенный и как ты его любишь!"

Она стыдилась признаться самой себе, что её замужество было ошибкой. А поскольку в муже не было пороков, из-за которых распадались все известные ей браки – он не пил, не изменял, зарплату всю отдавал – получалось, не к чему придраться.

Семнадцать лет! Господи, целая жизнь, прожитая без любви. Жизнь-иллюзия, жизнь – сон. Жизнь – самовнушение…

Она разделась и легла на край кровати, стараясь не дотрагиваться до Аркадия. И провалилась в тяжелый, глубокий сон.

Проснулась Евгения, когда солнце ушло уже на другую сторону квартиры задернутые шторы создавали в комнате полумрак, но она почувствовала время за полдень. Аркадий гремел на кухне чайником – может, ей приснилась эта ночь вне дома?

Она встала и поплелась в ванную. Всё равно придется проходить мимо кухни и что-то там говорить.

– Доброе утро!

– Доб-рое, – с расстановкой сказал муж.

Она задержалась, в надежде услышать что-нибудь ещё, но он с удвоенной против обычного энергией резал хлеб.

Пока она чистила зубы, принимала душ, Аркадий накрыл на стол. Евгения мимоходом глянула на себя в зеркало – выглядела она как-то по-особому свежо, но это не радовало: в голове пульсировала мысль – что же теперь будет? Ведь по-прежнему жить нельзя!..

– Тебе кофе или чай? – спросил он, будто ничего не произошло.

– Кофе. С молоком.

– Я знаю… Если не возражаешь, я съезжу к сестре, что-то у них опять случилось, просила приехать.

Его сестра – постоянно ссорится с мужем, и Аркадий ездит их мирить.

Всё как обычно. Привычные жесты. Привычные слова. Вот только в глаза он ей не смотрел. Будто это не она, а он не ночевал дома.

"Это неправильно! Нечестно! – метался в поисках выхода её взбудораженный ум. – Он должен возмутиться! Что-то сказать. Обозвать наконец!"

– С мая мне обещали зарплату добавить, – теперь он смотрел не на Евгению, а как бы сквозь неё, будто она – прозрачная, а как раз на стене, за нею, появилось что-то интересное. – Мы сможем купить тебе кожаное пальто с мехом, как ты хотела.

"За что же мне пальто? – мысленно рассвирепела Евгения. – Заткнуть им рот? Или другое место?! Как он всё повернул! Вот, мол, какой я снисходительный, добрый! И какая ты дрянь по сравнению со мной!"

– Может, мне придётся у них заночевать? – его бесстрастный голос прорывался сквозь бушующий в ней огонь. – Ты не возражаешь? Хочешь, мы поедем вместе?

– Мне нужно убрать квартиру. Поезжай один.

Вот так они в тот день поговорили.

А в семь часов Евгения пошла к Виктору. Этот исследователь-любитель вытянул из неё все в первый же час.

– Как? – оторопел он. – Ты столько лет живешь с мужиком, который тебя не трахает?! Сгораешь от желания! Болеешь и молчишь? Евгения – ты – дура!.. Посмотри на себя.

Он подвел её к зеркалу.

– Ты красива. У тебя – отличная фигура. Шикарный бюст! – он зачем-то расстегнул кофточку, будто собирался кому-то демонстрировать её прелести.

Евгения попыталась вырваться, но он, хоть и был невысокий, худощавый, оказался сильнее её.

– Куда? Стоять! Не любишь правду? Трижды дура!

Он помолчал, скрипнув зубами.

– Да ты, если захочешь, любого мужика будешь иметь! Поняла? Любого! Ты почему из себя жертву изображаешь? Ненавижу вас. Рабыни!

– Кого – нас? – Евгения села в кресло и застегнула кофточку; она даже не обиделась, когда он в запале оттолкнул её от себя.

– Вас – тихих и покорных! Не знающих себе цену! Гнущихся перед каждым ничтожеством! Живущих без любви. И это при том, что любая из вас вполне может себя содержать. А многие вообще кормят семью…

– Что же делать? – вздохнула она обречённо.

– Застрелиться! – заорал он.

И стал целовать её так, что она чуть не потеряла сознание, так заколотилось сердце. Потом она еле отыскала свои трусики в этой груде смятых, сорванных, брошенных на пол вещей.

На этот раз заснули они часа в четыре. И то потому, что Виктору с утра предстояло идти на дежурство. Когда зазвонил будильник, им обоим показалось, что они только что закрыли глаза.

– Ты спи, – сказал ей Виктор. – Воскресенье всё-таки. А захочешь уйти, закроешь квартиру и бросишь ключ в почтовый ящик.

– Нет, я выйду с тобой, – запротестовала она.

Он закрывал дверь, а из квартиры напротив вышла женщина с молочным бидоном в руке. Оглядев Евгению, она буркнула:

– Опять другая, Господи, прости!

– Не обращай внимания! – отмахнулся он, целуя её. – Вечером жду!

"Ничего себе! – думала она, идя по тропинке к своему дому. – С чего это он решил, что я буду каждую ночь проводить у него? Хватит, погуляла!"

В половине восьмого вечера раздался звонок. Хорошо, Аркадий как раз пошел выносить мусор.

– Ты почему не пришла? – возмутилась трубка голосом Виктора.

– Откуда ты узнал номер моего телефона? – в свою очередь вознегодовала она.

– Из телефонного справочника, милочка!

Но тут зашел Аркадий, и она сказала:

– Девушка, вы ошиблись номером!

И положила трубку, выдернув телефонный штекер из розетки. Но сделала это так, чтобы со стороны не было заметно: штекер гнезда лишь касался, но телефон не был включен.

Правда, надолго её все равно не хватило. Она представила себе, как Виктор ходит по своей однокомнатной квартире и злится. Она ведь сразу не сказала "нет", потому выходит, что обманула.

– Я уйду ненадолго, – сказала она мужу. Хорошо, через два дома живет её сотрудница, к которой она изредка ходит!

Евгения вытащила из портфеля законченный отчет и подчеркнуто медленно завернула его в газету. Пусть видит, что причина ухода уважительная.

– В двадцать один-сорок фильм, последняя серия. Ты успеешь?

– Успею, – небрежно ответила она.

Она позвонила в квартиру Виктора, и он тут же открыл, будто ждал её звонка.

– Явилась – не запылилась!

– Ты зачем звонил?

– А ты не знаешь!

– Я тебе говорила, что я замужем?

– Вспомнила!.. А я тебе рассказывал, почему я развёлся с женой? Нет? Потому, что понял: мне со своими потребностями супружески верным не продержаться. Чего жену зря травмировать? Подал на развод.

Он пошел в кухню и принёс ей чашку кофе.

– Так и будешь стоять? Садись, выпей кофе – на тебе лица нет!

Он снял с Евгении плащ и усадил в кресло. Подошел к полке в кассетами и нервно их перемешал.

– Знаешь, сколько у меня было женщин? Больше трехсот!

– Я тащусь, – прореагировала она словами сына Никиты.

Он не обратил внимания на её реплику.

– Когда мне скучно, я сажусь в общественный транспорт и еду, куда глаза глядят. А по пути рассматриваю женщин. Я всегда знаю, какая из них пойдёт со мной…

– На фига мне твоя кухня! – не выдержала Евгения. – Ты напоминаешь девицу из анекдота, которую изнасиловали семеро. Не волнуйтесь, говорят ей в милиции, мы их всех найдем! А она: не надо всех – мне нужен второй, пятый и седьмой… Или для тебя все мы – на одно лицо?

– А на тебе бы я женился, – сказал он невпопад. – Только мы по комплекции друг другу не подходим. Ты рядом со мной крупнее кажешься…

– Вик! – она подошла и ткнулась губами ему в щеку.

– Знаешь, Евгения, не тебе меня жалеть!.. Иди, я тебя не держу!

– И мы на прощание даже не поцелуемся?

– Знаю я, как ты целуешься! По-моему, я лет двадцать не ходил с синяком на губе.

– Тогда я пошла.

– Стоять! – он вдруг судорожно прижал её к себе и прошептал на ухо. – А может, полежим? Недолго.

– Я обещала вернуться, – беспомощно пробормотала она.

Он отодвинул её от себя и, держа за плечи, вгляделся в глаза.

– И соврать не можешь!

Вернулась она домой как раз к началу фильма. Они чинно сидели рядом с Аркадием на диване. Он с интересом следил за объяснением в любви главных героев, а Евгения подумала: "В понедельник я подам на развод!"

Глава вторая

– Женщины из-за этого не разводятся, – говорит её мудрая подруга Люба. – Он – отец твоего ребенка…

– Ага, родил его в муках! Тоже мне заслуга: пожертвовать семенем!

Люба недоуменно смотрит на нее.

– Ты чего, мать, вызверяешься? При чем здесь семя? Никита уже не ребенок, но ему тоже нужен отец…

– А мне? Мне ничего не нужно? Или я – рыба, которая отметала икру и может умирать? Почему я, не успев родиться, сразу попала в должники? Должна быть послушной дочерью. Должна хорошо учиться. Должна выйти замуж. Должна быть верной мужу. А мне никто ничего не должен? Или моя жизнь не представляет никакой ценности для общества?!

– Да пойми ты, глупая, семья нужна не только Никите, но и тебе самой. Ты не знаешь, что такое – жить одной!

– А ты знаешь?

– Я читаю объявления в газетах. Это очень поучительно. Бабы воют без мужей. Пишут, согласны на любого, только без ВП. Чего ты на меня уставилась, темная! Без вредных привычек! Одна даже написала, что согласна на жизнь без секса.

– И правда, рабыни! – бурчит Евгения.

– Это что-то новое, – проницательно смотрит на неё Люба. – А, может, ты мать просто заелась? У тебя муж – другим на зависть! Не пьет! По бабам не ходит! Всю зарплату отдаёт! Наверняка даже заначки не имеет.

– А зачем? – пожимает плечами Евгения. – По карманам я не шарю. Карманные деньги считаю само собой разумеющимися.

– Тогда скажи, чего тебе надо?

– Любви!!!

– Думаешь, разведёшься и просто не будешь знать, куда от неё деваться? Косяками пойдут мужики, предлагая Лопухиной свое пылающее сердце?

– Знаешь, сытый голодного не разумеет! – взрывается Евгения. – Забыла, как твой Сашенька в командировку на месяц уезжал?

– Помню! – голос Любы лишается воинственности, а глаза затуманиваются. – Тогда мы сутки пролежали в постели, обнявшись. Всё не могли оторваться друг от друга.

– А почему ты считаешь, что я хуже тебя?

– Что ты, дурочка, что ты! – пугается Люба. – У меня и в мыслях не было тебя обидеть! Но ты ведь никогда прежде не собиралась взять и пустить свою семью под откос…

Она опять впадает в прежний покровительственный тон. Воистину, "чужую беду – руками разведу"…

– Хочешь сказать, ты все средства перепробовала? – спрашивает Надя, другая её подруга.

Надо отдать им должное: обе стараются удержать её от опрометчивого шага. Люба – потому, что у неё есть семья, и она хочет того же для Евгении. Надя – потому, что у неё нет семьи, и она не хочет, чтобы Евгения шла по её стопам.

Но никто из них не знает о Викторе. Почему-то Евгения вдруг перестала делиться с ними, знающими всю её подноготную чуть ли не с материнской утробы. И сейчас они отговаривают её не по причине своей душевной черствости или невнимательности, а потому что просто не знают! Даже не представляют себе, как Евгения изменилась!

Пойти на суд Аркадий никак не соглашался. Она его еле уговорила. Пригрозила – со слов юриста, конечно! – что если он не придёт два раза, на третий её все равно разведут, но уже без его участия.

Конечно, судья стал допытываться, в чём причина их развода. Трудно поверить в то, что они не сошлись характерами… после семнадцати лет совместной жизни!

– Не знаю, что с нею случилось! – горестно сказал Аркадий и при всех заплакал.

Судья закашлялся, а женщины-заседатели суровыми взглядами окинули Евгению.

– Спросите мою жену, в чем она может меня обвинить? – продолжал публично горевать Аркадий. – Разве все эти годы я жил не для семьи?

– А вы что на это скажете? – обратился к Евгении судья.

Что она скажет? Да уж не правду! Разве вы к ней готовы? Она представила, как округляются глаза у дам-заседательниц, если она скажет: "Мой муж меня не удовлетворяет!" Или: "Хочу развестись, потому что мы не живем, как муж и жена".

Она вспомнила, как горько плакала на днях в женском туалете её сотрудница.

– Эта тварь – любимый муж – во всеуслышание объявил, что я шлюха. Представляешь? Только за то, что я робко… понимаешь, робко намекнула: мол, Коля, мы с тобой совсем перестали заниматься любовью! Фразу эту дурацкую у сверстников дочери подцепила, чтобы не называть вещи своими именами. Зато он не стал стесняться. А ведь я и забыла, когда в последний раз…

Подруга Надя, как человек с мужем разведенный и в житейских делах опытный, сразу предложила:

– Может, у твоего Аркадия есть женщина? Он с нею накувыркается, а на тебя уже сил не остается?

– А когда?

– Что – когда?

– Когда он с нею кувыркается? С работы приходит минута в минуту, вечера и выходные дни – дома.

– Ну, такие истории рассказывают даже в анекдотах. О том, что у мужа есть любовница, узнают порой лишь на его похоронах. А на вопрос, как им удавалось это скрывать, слышат объяснение: "А нам хватало обеденного перерыва и его премии"…

Евгения могла бы радоваться: её муж – пока ещё муж! – вдруг воспылал к ней страстью. Следующее судебное заседание отложили на три месяца и за это время Аркадий, надо понимать, стремился вновь завоевать так легкомысленно отданные позиции. Если прежде он её месяцами не трогал, то теперь прямо-таки нагло приставал! А она не хотела его принимать. И это было ужасно. Отказывать в близости человеку, который до недавнего времени был единственным мужчиной её жизни.

Теперь с ним она больше этого не хотела. Во-первых, она прежде не догадывалась, что это таинство вовсе не так примитивно, как было у них с Аркадием. Во-вторых, оказалось, что в интимных отношениях мужчина вовсе не должен был в первую очередь заботиться о самом себе. Скорее наоборот, он должен думать о ней, а женщина воздаст мужчине сторицей за заботу. Так, заботясь друг о друге, они и приходят к высшему наслаждению. И супружеский долг здесь вовсе ни при чём.

Что-то в этом словосочетании Евгению возмущало и одновременно смешило. Разве можно считать долгом чувство близости? Что же тогда долг? Наверное, необходимость совокупления при отсутствии чувств…

Несмотря ни на что, Аркадий её отказ воспринимать не желал. Он просто-таки кипел и пенился от бессилия: его жена, прежде существо скромное и податливое, на глазах превратилась в фурию, которую нельзя было взять даже силой. Разве что убить!

Нельзя сказать, что Евгения так сразу взяла и очерствела. Она жалела Аркадия, но эта жалость была какая-то отстраненная. Теперь она четко разграничивала: вот жизнь Аркадия – он её хозяин, и все в ней обустроил по своему разумению. Необременительные обязанности, неслышная поступь, незыблемые принципы: никогда не бегать, ничего быстро не делать, не высказывать никаких эмоций, беречь свое здоровье – обязательно спать днем. Молодым, эмоциональным, безрассудным Евгения его не знала. Любил ли он когда-нибудь?

А вот её жизнь. Она тоже не менее ценна, и поскольку у Евгении другой нет, то просто принести её в жертву Аркадию она не может. Да и какая в этом необходимость? Евгения вдруг стала относиться к себе по-другому. С уважением, как к личности. И решила впредь руководствоваться не только чьими-то интересами, но и своими собственными…

Попытался Аркадий вернуть и расположение сына. Не то, чтобы он его прежде не любил или чего-то для него жалел. Но Никите всегда не хватало именно отца-друга, а не принципиального наставника, который ни за что не пойдет с тобой на стадион, но охотно прочтёт лекцию о пользе спорта.

Теперь он стал жаловаться сыну на мать. Евгения об этом не догадывалась, пока однажды не услышала:

– Папа, разбирайся с мамой без меня! Что я ей скажу? Не бросай папу? Но она и сама взрослая.

Всему свое время. Евгения сына на свою сторону не перетягивала. Она только сказала:

– Мы с папой разводимся.

Они были хорошими товарищами и не стеснялись говорить друг другу всё, что думают, но тут собственный сын удивил её.

– Если честно, мам, я этого ждал.

– Ждал?!

– Ну хорошо, не ждал. Но не удивился. Знаешь, обычно говорят: муж и жена – одна сатана. А вы так и остались разными. Ты пыталась под отца подлаживаться, ломать себя, но нельзя же переродиться! Удивляюсь, как отец этого не понимал, когда на тебе женился! У меня есть знакомые ребята, родители которых тоже развелись. Так один на стороне отца, другой на стороне матери… А мне не хотелось бы выбирать, понимаешь? Отец – это отец. Ты – это ты. Лучше я пока поживу у бабушки… Что ты сразу заволновалась? Я обещаю: ни в учебе, ни в поведении моем ничего не изменится!..

Вот так! Сын вырос, она и не заметила. Считала, он ещё маленький, не понимает…

Никита жил у бабушки, а Аркадий не прекращал попыток добиться близости. У него терпение тоже оказалось не безграничным, и он вышел из себя:

– Скажи, наконец, что тебе надо?!

И онемел от её спокойного:

– От тебя – ничего.

Он напился. Таким Евгения его никогда не видела. Она как раз пришла с работы, когда он был уже готов. Видимо, под каким-то предлогом ушел с работы. Сидел на диване красный, взъерошенный, а перед ним стояла наполовину порожняя бутылка коньяка и куча каких-то белых таблеток.

– Что это за таблетки? – удивилась Евгения.

– Аспирин! – глупо хихикнул Аркадий. – У нас на работе один мужик так с жизнью покончил: глотал таблетки и коньяком запивал. Сердце не выдержало!

Он опять хихикнул.

– А у меня не вышло. Организм всё выдал обратно.

Только теперь Евгения заметила, что Аркадий надел чистую рубашку. На тот свет собрался! Она сгребла таблетки и выбросила в унитаз.

– Куда ты дела мои таблетки? – капризно спросил он. – Немедленно верни, я ещё раз попробую! Вдруг получится?

Мелодрама стала отдавать дешёвым фарсом.

– Ложись-ка ты спать! – сказала она устало. – Жизнь – прекрасна и удивительна.

– Да? – не поверил он.

– Да, – успокоила Евгения, – не всё то, что привычно, обязательно лучшее.

Он послушно дал снять с себя туфли и укрыть пледом.

– У меня – умная жена! – бормотал он. – И что главное, верная. Ни одной ночи вне дома…

Опять он притворялся! На этот раз пьяным. И так всегда, поняла она, вместо того, чтобы жить, жизнь изображает…

Жалко… Жалко у пчелки! Так шутил её отец, и это же сейчас повторяет Евгения вслух.

Люба её поведения не одобрила.

– Зачем мужика мучаешь? Может, он теперь всё поймет! Не терпится развестись? Просит, дай – от тебя не убудет!

– Убудет. Я его не хочу.

– А семнадцать лет до этого хотела?

– Хотела. Но тогда я не знала, чего?

– Что ты придумываешь? – разозлилась Люба. – Не хочешь говорить, не надо, но зачем же вешать лапшу на уши!

Евгения почувствовала себя виноватой: ничего подруге не рассказала, а хочет понимания. Конечно, Люба ещё не знает её, теперешнюю, вот и не поняла. Ушла разобиженная.

Между тем, в спокойной, прежде вялотекущей жизни Евгении начались такие передряги, что она только диву давалась!

К ней вдруг стали приставать в транспорте мужчины, окликать на улице. Видно, что-то этакое появилось в её глазах. Она будто заново родилась, чтобы услышать, как благоухают цветущие вишни, как с треском лезут из земли дурманные травы, как с восхищением смотрят ей вслед мужчины, когда забросив подальше туфли без каблуков, которые она носила, чтобы не выглядеть выше Аркадия, она гордо вышагивает в только что купленных лодочках на шпильках. И слегка покачивает бедрами. И разворачивает плечи. И вздёргивает подбородок. И не прячет от мужских взглядов высокую грудь. Почему же она столько лет ходила, ссутулившись? Может, потому не хотел её собственный муж, что в Евгении, как и в нём самом, не было жизни?

И вот она осталась одна. Аркадий переехал в небольшой домик, оставленный матерью в наследство. До последнего времени в нём жили квартиранты… Евгения сидит и играет на гитаре. Как говорят в таких случаях? Осталась у разбитого корыта? Пожалуй, и она бы сейчас напилась, как когда-то Аркадий. Правда, почему женщины не снимают стрессы подобным образом? Или снимают?

Как давно она не играла! А когда-то с удовольствием подбирала музыку к понравившимся стихам.

– Морозы по ночам. И рация доносит,

Что красные в Уфе, и нам несдобровать…

Дверной звонок обрывает её стенания. Кто бы это мог быть? Евгения никого не приглашала. Она идёт открывать.

Света! Странно, что пришла именно она. Инспектор из отдела пожарного надзора. Они часто вместе ездят домой – Светлана снимает квартиру в двух остановках от дома Евгении. За её спиной – высокий интересный мужчина. Немудрено, что и Светлана на высоких каблуках. Евгения только недавно стала такое подмечать. Раньше она была вся в себе… И в своей семье!

– Алексей, – представляет спутника Света. – Ты не возражаешь, что мы без приглашения?

– Не возражаю, улыбается Евгения, проводя их в большую комнату.

– Я сказала Лешке, что ты вчера с мужем развелась, а он говорит: наверное, ей сейчас несладко. Мы и пришли. Он у меня чуткий.

Глаза чуткого мужчины внимательно её рассматривают. Наверняка всё, что нужно, он для себя отметил.

Гости выставляют на стол две бутылки водки.

– Так много? Нас же всего трое! – пугается Евгения.

– Не было бы мало! – шутит Светлана. – У нас и закуска с собой.

– Ну уж закуску я нашла бы.

– Это опять Лешка, – смеётся Света. – Говорит: она, что есть ты, может быть так расстроена, что и не вспомнит – ужинала сегодня или нет? вдвоем они быстро накрывают на стол, и Алексей помогает им, нисколько не смущаясь незнакомой обстановки. Евгения таким людям завидует: ей самой нужно обычно время, чтобы освоиться.

Наконец они садятся за стол. Собственно, это не стол, а журнальный столик. Света с Алексеем сидят на диване, Евгения напротив, в кресле.

– За твою новую жизнь! – говорит Светлана. – Пусть она будет удачнее прежней!

Евгения по привычке выпивает лишь половину рюмки. Она знает, что если будет пить наравне с гостями, надолго её не хватит. Обычно пьянеем она быстро, так что в компаниях старается свою дозу уменьшать. Старые друзья к этому привыкли и обычно пить её не заставляют. Но не Светлана. Она прямо-таки берёт Евгению за горло.

– Это ещё что? За себя и не допиваешь!

– Но я не могу больше!

– А я могу? Но я не сачок, как некоторые. Думаю, если я свалюсь, Лёша меня до дома донесёт. Правда, котик?

– Правда, – соглашается он. – Только зря ты заставляешь! Пусть бы каждый пил столько, сколько сможет.

– Ничего! – отмахивается Светлана. – Женьке надо снять стресс? Надо! А для этого есть соответствующие дозы. Да и какая опасность, если она маленько переберёт? Всё равно ведь дома останется. Не вытрезвителя же ей бояться!

И заразительно хохочет.

Евгения благополучно набирается. Даже пальцы соскальзывают со струн, когда она им играет. Впрочем, гости не обращают внимания на такие мелочи.

– А я и не знала, что ты играешь! – восхищается Светлана.

– И голос у вас хороший, – говорит Алексей.

– Ты до сих пор зовешь Женьку на "вы"? – спохватывается Светлана.-Вам надо немедленно выпить на брудершафт!

Она быстро наполняет рюмки, заставляет Евгению и Алексея выпить и поцеловаться. Евгения опьянела и почти ничего не чувствует, а Алексей вдруг крепко прижимает её к себе. Светлана хохочет: понравилось?

– Ребята, я, кажется, вдрызг напилась! – признается Евгения некоторое время спустя.

– Вот и хорошо! – улыбается Светлана. – Зато спать будешь крепко, без кошмаров!

Она уходит в ванную – подновить косметику, а Алексей говорит Евгении:

– Сейчас я провожу Свету и вернусь!

Какая-то небольшая часть Евгении, будто оставленная стоять на страже, чтобы не допустить её окончательного оглупления, протестует:

– Ни в коем случае!

Гости ходят, и у Евгении едва хватает сил, чтобы раздеться и плюхнуться в постель, успев подумать: с какой это радости я так набралась?!

Звонок звенит и звенит, как сигнал тревоги, не дает Евгении покоя, тем более, что она никак не может понять: во сне это или наяву? Наконец, с трудом соображает – звонят во входную дверь. Она бросает взгляд на часы: половина первого! Господи, кого принесло?!

Попытка резко подняться не удается – её опять бросает на кровать. Тогда она медленно встает и движется, хватаясь по пути то за спинку кресла, то за ручку двери. Открывает, не спрашивая, кто, и не верит своим глазам: на пороге стоит Алексей.

– Я же говорил, что вернусь, – сообщает он, входя в прихожую – у неё такие замедленные движения, что понимая: надо закрыть перед ним дверь, она просто не успевает это сделать.

И тут Евгению начинает тошнить. Она закрывает ладонью рот, содрогается, а Алексей подхватывает её и тащит в ванную. Никогда Аркадий не стал бы заниматься ею. Она, права. До такой степени прежде она не напивалась, но уверена – не стал бы!

На стыд у неё сил не остается. Евгения пытается увидеть себя со стороны: жалкая, мокрая, всё ещё не протрезвевшая. Алексей поднимает её на руки и относит в кровать. Она закрывает глаза и думает: "Ну вот, доигралась! Сейчас случится…" Но сейчас ничего не случается.

Алексей идет в кухню. Возится там. Евгения пытается закрыть глаза, но игрун-алкоголь опять наваливается на неё начинает раскачивать мир за веками так, что её опять начинает тошнить. Приходит она в себя от удивительного, бодрящего запаха кофею. Открывает глаза и видит: перед нею стоит Алексей с подносом, на котором две дымящиеся чашки кофе.

– Извини, – разлепляет она губы. – Я не привыкла так много пить. Да и не умею.

– Я понимаю, – успокаивает он. – Ничего, выпей кофе, и тебе сразу станет легче.

Евгения пытается выпить кофе, но рука у неё дрожит, и она не знает, как его выпить, чтобы не облиться. Достаточно она уже себя показала! Алексей берет чашку и поит её, как маленькую. Кофе таки приводит её в себя, и Евгения пытается подняться, но он усаживает её обратно.

– Ты куда?

– Я сейчас приду.

– Тебе помочь?

– Не надо, со мной уже все в порядке!

Она идет в ванную, чистит зубы. А потом решительно встает под холодный душ.

Когда Евгения возвращается, Алексей уже лежит в постели, укрывшись одеялом. Она берет себе другую подушку и бормочет:

– Я посплю в комнате сына.

– Не говори глупости! – он приподымается и говорит в самое ухо:

– Ну куда ты денешься с подводной лодки?!

Она лишь успевает подумать: "Что же я завтра скажу Светлане?"

Нынешняя Евгения – почти опытная женщина, у неё есть возможность сравнивать. Если Виктор полагается в основном на свою мужскую силу, то Алексей просто затапливает её свое нежностью. Он целует её каждый пальчик, каждую жилочку, так, что она начинает чувствовать поцелуи, как легкие ожоги, пока не загорается сама. Она уже изнемогает от желания, так, что сама просит его:

– Возьми меня!

Под утро, когда Алексей затихает, она, вместо того, чтобы упасть в сон, долго лежит с открытыми глазами. И вздрагивает от его шепота:

– Не терзай себя! Ты не виновата. Светлане я сам всё расскажу!

Утром они завтракают на кухне, как муж и жена, а Алексей, улыбаясь, замечает:

– Бессонная ночь тебе на пользу. Немного осунулась, но глаза блестят!

– От неумеренного возлияния, – шутит Евгения.

– Без него не было бы ночи, – говорит он и проницательно угадывает. Всё ещё казнишь себя?

– После драки кулаками не машут! – вздыхает она.

Оказывается, машут! Не она, так другие. Евгения только успевает приступить к работе, как в отделе появляется Светлана.

– Выйдем, мне надо с тобой поговорить.

Сердце Евгении куда-то проваливается, а ноги наливаются свинцом: ещё ни разу в жизни ей не приходилось чувствовать себя такой подлой!

– Леша вчера был у тебя? – спрашивает Светлана с места в карьер.

– Был, – отвечает Евгения, глядя ей в глаза, и чувствует, как внутри у неё все сжимается – Светлану ей жалко, до слез. Уж если кто сегодня и осунулся лицом, так это она. Наверняка провела бессонную ночь.

– Как ты могла?!

Рот Светланы кривится в тщетной попытке удержать губы от горькой гримасы.

– Я и подумать не могла, что ты – такая! Я считала тебя порядочной женщиной!

Её слова, будто капли расплавленного свинца падают на душу Евгении, нестерпимо жгут её. Ей бы уйти – так ли уж виновата она, напоенная самой Светланой до бесчувствия, но её словно пригвоздили к полу.

– Зачем ты его не удержала, – шепчет она непослушными губами. – Я же была почти бесчувственной!

Но Светлана её не слышит. Никогда не поймет и не простит!

– Мы собирались пожениться! Ты знаешь, как он меня любил? Он целовал меня с ног до головы…

"И меня тоже!" – думает Евгения. Она вдруг перестает слышать Светлану и тупо смотрит, как гневно шевелятся её губы.

– А сегодня утром он пришёл и сказал, что между нами всё кончено! – опять слышит она.

– Прости, если сможешь, – бормочет Евгения, поворачивается и бредёт в отдел.

Она смотрит на кульман, но чертежа, на нем приколотого, не видит. Душа её отравлена. Что-то в ней ещё сопротивляется, но отрава – презрение к себе, падшей женщине – разрушает её изнутри.

И в это время появляется Надя – её добрый ангел, подруга, спасительница.

– Что с тобой? – пугается она лица Евгении и трясет её за плечи, будто можно вытрясти то, что проникло так глубоко внутрь.

– … Петрович, – слышит она издалека голос Нади, – Кира Дмитриевна ушла в администрацию… Мы зайдем ненадолго в её кабинет… Лопухиной плохо…

– Может, отвести её в медпункт? – предлагает главный специалист.

– Пока не надо, думаю, обойдётся!

Руки подруги обхватывают её за плечи и ведут. Она повинуется и видит сочувственный взгляд архитектора.

Надя сажает её в кресло, говорит: "Минуточку!" и опять убегает. Через некоторое время она суёт в руки Евгении горячую чашку.

– Что это?

– Бульон!

– Не хочу бульона!

– Пей, не капризничай!

Евгения пьёт и действительно, внутри у неё всё согревается, напряжение отпускает.

– Рассказывай, что случилось? – требует Надя.

– Я поступила непорядочно. Со Светланой.

– С пожарницей? Что же ты такого сделала, голубка сизокрылая? Что ты можешь сделать непорядочного? Прищемила её лифтом?!

– Не смейся! Я переспала с её женихом!

Надя плюхается в кресло и начинает хохотать.

– С женихом! С каким – со сто двадцать пятым?!

– Ты не знаешь! Она его так любит!

– Знаешь, Галка своего мужа тоже любит, но Света на это наплевала!

– Он была с мужем Галки Быстровой?

– Конечно. Кобель ещё тот!.. А насчет жениха – не надо убиваться. Во-первых, это ещё не муж, а во-вторых, возможно, он себя женихом вовсе не считает… Нет, Галка должна тебе коньяк поставить! Где же ты с ним познакомилась?

– Его Светка ко мне в гости привела.

– Поделом! "Не заводите вы, девчоночки, подруженьку-красавицу!" Недаром в песне поется… И он у тебя остался?

– Проводил Светлану домой и вернулся… Если бы я так сильно не напилась, ничего бы не случилось!

– Вот и хорошо, что напилась! Тебе давно нужно было расслабиться… Светка тебя оскорбляла?

– Сказала, что считала меня порядочной женщиной…

– Косой кривому глаз колет!.. А этот мужик тебя ничем не обидел?

– Что ты… Я думаю, он – хороший человек.

– Вот видишь, значит, жениться на ней он вовсе не собирался! Все мы любим – выдавать желаемое за действительное. Ты успокоилась?

– Успокоилась.

– Тогда иди, работай! А то знаешь, сколько сейчас по России таких сачков, как ты? Половина населения!

Глава третья

– Сегодня я ночую у тебя! – говорит Надя. – Позвонила маме, Ваньку она из садика заберёт.

Надя на пять лет моложе Евгении, а ведет себя так, будто намного старше её.

– Наивная ты, слишком уж порядочная! – всегда раньше говорила она Евгении.

Теперь, небось, так не скажет! Да и беспокоим её другое.

– Знаешь, Жека, такие затяжные самобичевания, по-моему, признак ограниченности.

– Что?!

– То, что слышала!.. Поубивалась, и будет! Своими вздохами ты действуешь на меня угнетающе. Тогда мне вообще надо пойти и повеситься в сарае!

– Почему именно – в сарае?

– В приличной комнате я висеть недостойна.

– Надежда, перестань!

– Знаешь, как я с Вовкой познакомилась?

– Ты рассказывала: он пошёл за тобой.

– Просто той Евгении, тихоне и суперпорядочной замужней женщине, рассказывать правду я не решилась.

– Считала меня ханжой?

– Не то, чтобы ханжой, а скажу помягче – идеалисткой. Ты как-то даже выразилась, что если у женщины было несколько мужчин, ей трудно не стать развратной.

– Неужели я так говорила?

– Приблизительно… Действительно, Вовик пошел за мной. Ты его видела: майор-летчик, красавец! Что рост, что фигура… Как это всё бывает обманчиво, и внешний мужественный вид не обязательно предполагает мужественного человека… Но это я к слову. В общем, погуляли мы возле дома, поцеловались. Благо, мама с Ванькой была на море, и это Вовик ненавязчиво вызнал первым делом.

– Над тобой смеюсь, а сама наивнячка, – Надя ухмыляется, – ничего не заподозрила. Даже то, что он доехал со мной в лифте до четвертого этажа. Поцеловала его на прощание. Открыла ключом дверь… Нельзя нам, женщинам, расслабляться! Вовик сунул ногу в проем, меня в квартиру втолкнул и дверь захлопнул. Что было делать? Кричать? Я боролась, как могла. Когда-то в университете я ведь самбо занималась. Насмешила его до слез. Оказывается, он был мастером спорта как раз по самбо. Словом, меня насиловали в собственной квартире! А потом на это самом плече рыдал, что у него полтора года не было женщины, потому он не сдержался…

– Это оказалось правдой?

– Чужая душа – потемки. Скажу так: было похоже на правду. А началось с того, что его жена завела себе любовника и настолько обнаглела, – он, видимо, дома – тюфяк тюфяком! – что при нем однажды стала разговаривать со своим любовником по телефону. Он не выдержал, нажал на рычаг, а она дала ему пощечину.

– Дела-а… И что же он?

– Он все проглотил. У нас стали модными разговоры, что женщины позволяют мужчинам себя унижать, лишать человеческого достоинства и прочее, а мужчины? В какой моральной грязи надо жить, чтобы такое терпеть?! Да по сравнению с Вовиком мой бывший супруг – ангел. Просто он однажды сел за праздничный сто, да так и забыл из-за него встать. Все друзья давно ушли, работают, чего-то добиваются… Да, о чем я говорила?

– О том, что твой лётчик всё стерпел.

– Но это же не все! Жена собралась от него учти, построить другую семью, но вот беда: её партнер в последний момент отчего-то передумал. Остался с женой. Ну и жена Вовика вынуждена была сесть на задницу… Весь бунт его теперь в том, чтобы с нею не спать.

– Он боится от неё уйти?

– Очередного звания ждёт. Сейчас у военных с разводами уже не так строго. Но она пригрозила, что пожалуется начальству, и в таком случае ему подполковника не видать!

– Не знаешь, плакать или смеяться!

– Но и это ещё не всё. Он со мной о времени-то забыл, а как узнал, что уже шесть утра, вскочил, за голову схватился: что же я скажу жене?! Он повторял так до тех пор, пока я не разозлилась и не сказала: "Пошёл вон!"

– А он?

– Конечно, ушёл! А я наревелась и легла спать. Как раз в тот день, может, помнишь, я отгул взяла. Собиралась окна покрасить, пока моих домочадцев нет. это я ему тоже выложила.

– И когда он заявился?

– Через час! Позвонил на работу, что плохо себя чувствует.

– А как же окна?

– Представь себе, покрасили. Нельзя же целый день лежать в постели, не вставая!

– Люба говорит: можно!

Они смеются.

– Можно, если окна покрашены. А если нет – приходится ненадолго вставать…

– А мне врала: ходили, гуляли…

– Но разве ты тогда могла себе представить, что можно с мужчиной знакомиться как-то иначе?

Подруги только что поужинали и лежать на кровати, в которую превращен однажды разложенный и больше уже не складываемый диван. Точнее, не лежат, а валяются, задрав ноги на висящий у кровати ковер и в пылу разговора, от чувств, колотят по нему пятками.

– Телевизор будем включать? – лениво спрашивает Евгения.

– Да, ну его!.. Разве что свет зажечь?

– Ни в коем случае!

Надя опускает ноги и садится.

– Ты от кого-то скрываешься?

– Скоро должен прийти Алексей, а я не хочу ему открывать.

– Алексей? Светкин хахаль?

– Наверное, уже не Светкин, – скромно замечает Евгения.

– Выходит, твой?

– Выходит, ничей!.. Но он не пропадет, не переживай! Такой любвеобильный!..

– Какой ты, однако, стервозой стала! – хмыкает Надя. – Я всегда знала, что в тихом омуте черти водятся!.. И знаешь, такой ты мне больше нравишься!

– Такой я и себе больше нравлюсь, – признается Евгения.

В этот момент начинает звонить дверной звонок. Подруги переходят на шепот, потому что им лень встать и закрыть дверь в прихожую – ведь на лестничной площадке их разговор может быть слышен.

– Смотри, какой настырный: звонит и звонит! – вяло возмущается Надя.

– Он думает, что я, как вчера, лежу в полной отключке! – хихикает Евгения.

Они безо всякой причины начинают хохотать, и от того, что смеяться громко не могут, они тихо давятся и изнемогают от смеха. Наконец "звонарь" уходит.

– Скажи честно, чего ты сегодня ко мне ночевать напросилась? – вспоминает Евгения.

– Ты меня днем напугала, – признается Надя. – Побледнела, глаза бессмысленные… После Аркадия это у тебя был первый мужчина?

– Второй.

У Нади округляются глаза.

– Лопухина, а ты не слишком торопишься взять реванш?

– Так получилось, – пожимает плечами Евгения. Она проговорилась, но не очень жалеет об этом. Правда, Надя – юрист и всю жизнь мечтала стать следователем. Мечта так и осталась мечтой, но добиваться признания она умеет…

– Ты перестала мне доверять? – строго спрашивает подруга у Евгении.

– Не ты одна, я тоже побоялась, что не так меня поймёшь! Вон, думаю, она со своими поклонниками ходит, гуляет, а я – сразу в постель!

Они опять начинают хохотать, но, отсмеявшись, Надя опять возвращается к теме.

– Зубы не заговоришь! Начинай рассказывать с начала: кто он, как познакомились, где живёт?

Выслушав сбивчивый рассказ Евгении, она резюмирует:

– Значит, этот Виктор невольно подтолкнул тебя к разводу?

– Он невольно открыл мне глаза на жизнь.

– Ты обираешься совмещать его и Алексея?

Евгения хмурится.

– Похоже, я была права: лучше в подобных случаях не откровенничать. Себе дороже!

– Прости, – спохватывается Надя. – Это я от неожиданности. Привыкла рядом с тобой чувствовать себя… недочеловеком, что ли. Ты казалась неизмеримо выше меня в своей неискушенности, верности. Почти самозабвенности, и вдруг!

– Упала на самое дно самого глубокого ущелья?

– И не говори, один за другим!

То ли она недоумевает, то ли восхищаться – и то, и другое Евгении неприятно. Ничто так не радует, как неприятности товарища, шутил Аркадий. Неужели и у них та же самая бесхитростная радость, а вовсе не дружеское сочувствие?

А, может, дело вовсе не в том, как к её падению относится Надя, а в том, что в своих прегрешениях вообще приходится признаваться?

– У тебя все на лице написано! – раньше смеялась Надя. – Свои чувства ты скрывать не умеешь.

А теперь, когда Евгения так удачно учится их скрывать, Надя злится. Подруга, которую она знает много лет, вдруг открылась новой, неизвестно гранью. Но эта грань – как тонированные стекла в их автомобиле. Вроде, и окно, но за ним ничего не видно!

Почему она не открыла дверь Алексею? Разве он её чем-нибудь обидел? "Не хочу я после Светки подбирать её объедки! – мысленно декламирует Евгения и краснеет от собственной несправедливости. Говорить так нечестно… Ну хорошо, у неё вчера нравственные ориентиры сдвинулись. Хоть и не были они со Светланой близкие подругами, а всё равно перед нею стыдно. Впервые в жизни услышать о себе – непорядочная! Нет, это чересчур! Неужели теперь до конца жизни она будет угрызаться муками совести? Надька давно спит сном младенца, а Евгения всё ворочается с боку на бок, и думает, думает…

С Алексеем она не испытывала дискомфорта. Наверное, он неплохой человек. Но легкость, с которой он оставил Светлану… Взял, да и перешёл из одной постели в другую. Как бы ни изменилась Евгения, но в этом случае она согласна с Козьмой Прутковым: "Раз солгавши, кто поверит?"

"Все, хватит самоедства!" – приказывает себе Женя и начинает всеми известными ей средствами призывать к себе сон: считать баранов, прыгающих через плетень, расслабляться по системе йогов, представлять себя на пляже… Какое-то из средств срабатывает, и она засыпает.

Утром Евгения с Надей делают зарядку. Критически оглядев в зеркале свои фигуры, они решают:

– Пришло время вплотную заняться внешним видом!

Евгения раньше не обращал внимания, что её фигура в последнее время как бы потеряла четкость. Так медленно оплывает, теряя свою форму, свеча.

– Оплыла фигура, оплыла душа, – говорит вслух Евгения.

– К чему ты это? – не понимает Надя.

– К тому, что много лет я день за днем погружалась во что-то серое, амфорное. Ночи без любви, дни без интереса. Последний раз в театре я была… три года назад!

– Мы были три года назад!

– Вот видишь! Всё, начинаем новую жизнь!

– С чего, если не секрет?

– Например, с езды на велосипеде.

– А где мы возьмем велосипеды?

– Сегодня же этим займемся. Не может быть, чтобы ни у кого из знакомых не было велосипеда… Потом, нужно наконец обратить внимание на своих детей. Я уже забыла, когда в последний раз по душам разговаривала с Никитой… Потом – наши бедные матери! Разве мы о них заботимся? Только тем и занимаемся, что подкидываем им внуков…

– Минуточку! Не части! Осади! Назад! Тпру! Твой любимый Козьма Прутков говорил: "Если у тебя есть фонтан, закрой его, дай отдохнуть фонтану!"

Они открывают дверь на лестничную площадку и Надя, поставившая было ногу за порог, отдергивает её.

– Мамочка, на мне колготки "Голден леди", а тут какой-то фанат бросил вязанку хвороста!

Вдвоем они вносят в квартиру лежавший на коврике у двери огромный букет роз.

– Лешенька, Лешенька, сделай одолжение, не дари букет цветов нехорошей Жене! – выдает экспромт Надя и самодовольно замечает. – Ты – композитор, я – поэт!.. Розы в ванну брось, воды налей, может, к вечеру отойдут, – в ведро поставишь.

Ну и денек сегодня суматошный! Клиенты идут косяком: заказы, заказы. Кажется, администрация всерьёз решила поднять экономику края – двое заказчиков, например, начинают строить заводы. Один – сыроваренный, другой – пивоваренный.

– Пиво будем пить, сыром закусывать! – потирает руки главный.

Раньше по штатному расписанию он проходил как заведующий отделом, теперь называется – главный специалист. К сожалению, на зарплату новое название его должности не сильно повлияло. Раньше Евгению суета раздражала. Она копалась потихоньку своем углу, а тут появлялись посторонние люди, отвлекали. Теперь то же самое её будоражит. Тем более, что президент строительной фирмы прибыл в их проектный институт самолично. Совсем недавно он начинал в фирме не то мастером, не то прорабом, и вот уже – президент!

Когда-то они обращались друг к другу на "ты" и по имени. А теперь:

– Евгения Андреевна!

– Валентин Дмитриевич!

И надо же! Вышеназванный президент почтил своим присутствием скромный уголок, где трудилась старший специалист Лопухина.

– Евгения Андреевна! Вы расцвели вместе с природой! Я даже не ожидал, что из скромного бутона может проклюнуться такая роскошная орхидея!

Однако, как быстро эти новоиспеченные президенты учатся галантности!

И что странно, комплимент она принимает, как должное. Даже зеркало, с которым она прежде лишь сверялась, правильно ли накрашены губы, утверждает: Евгения изменилась! Неужели для того, чтобы осознать свою женскую привлекательность, надо развестись? Отказаться от многолетнего благополучного брака… Лучше сказать: благополучного в глазах других. И ведь внешняя перемена далась без особых усилий; новая прическа, другая помада, туфли на каблуках…

– Я к вас, любезная Евгения Андреевна, не из праздного интереса подошел. Мне нужен референт. Лучше вашей кандидатуры трудно найти: специалист первоклассный, со знанием английского.

Что есть, то есть! Мать Жени всю жизнь английский язык в институте преподает. Ну и дочка маленько спикает!

– Понадобится, пошлем вас на курсы компьютерные, за счет фирмы, – журчит над ухом змей-искуситель. – А оклад для начала, так сказать, на период обучения…

И называет цифру, в четыре раза превышающую её теперешнюю зарплату…

– А подумать я могу?

– Ради Бога! – всплескивает руками президент и достает из кейса украшенную золотом визитку. – Звоните, как только надумаете!

– Юрист вам случайно не нужен? – вроде между прочим спрашивает Евгения; если она надумает, хорошо бы и Надю под боком иметь!

– Этот вопрос решается, – с интересом смотрит на неё президент. – У вас есть подходящая кандидатура?

– Есть!

– Тогда при встрече и поговорим!

Ох уж, эти фирмачи! Поговорим! То есть, посмотрим. И не согласился, и не отказал… Если честно, Евгения переходить куда-то из института боится. Как и многие из её коллег. И хотя именно в госучереждениях случалось месяцами не платили зарплату, у граждан по-прежнему привычка – доверять государству и не доверять частным фирмам.

Она старается пока не думать о предложенной работе, но солидная цифра в рублях продолжает упорно маячить перед глазами. Может, рискнуть? В конце концов, что она теряет?!

– Постоянную работу! – поднимает голову второе "я". – И все виды социальной защиты. А здесь? Полное бесправие! Не угодишь начальству выпрут без выходного пособия!.. Или, как говорят в Одессе, кто не рискует, тот в тюрьме не сидит?!

Евгения не выдерживает перепалки с самой собой и идёт искать третейского судью – Надю.

– Рискни! – говорит та. – Если фирма надежная, ты сразу перестанешь ощущать на себе скачки инфляции и выбирать колбасу по цене, а не по вкусу. Или думаешь от Аркадия больших алиментов дождаться?

– Не думаю.

– Тогда – вперед! А я за тобой следом. Как знать, не указывает ли тебе судьба новую жизненную дорогу?

Надя – фаталистка. Она верит, что в жизни ничего не происходит просто так. Если что-то удается, значит, судьба! Не удается – значит, не судьба!

Незаметно заканчивается рабочий день. Зато не заканчиваются сюрпризы. На ступеньках, у "парадного подъезда" маячитАлексей. "Он ждёт Светлану", – успокаивает себя Евгения, но тот выхватывает её из толпы, ненавязчиво оттесняя к стоянке машин.

– Прошу! – показывает он на сиреневую "шестерку".

– Ноя с подругой, – протестует Евгения; она сразу ухватилась за Надину руку и не собирается её отпускать.

Боковым зрением она замечает, как остановилась на ступеньках лестницы Светлана, и чувствует себя весьма неуютно. Чего нельзя сказать об Алексее. Он закрыл их с Надей своей широкой спиной, не обращая внимания на бывшую подружку.

– Подвезем и подругу! – Алексей распахивает заднюю дверцу для Нади, а Евгению за локоток провожает к переднему сидению.

– Захват объекта прошел без сучка, без задоринки! – с уважением говорит Надя.

– А у меня не было другого выхода, – говорит Алексей, выводя машину на шоссе. – Двери мне не открывают, вот и приходится искать другие пути… Кстати, Женя, ты нас не познакомила!

– Надежда. Алексей, – тусклым голосом говорит она, хотя внутри от возмущения всё "скворчит"! Он ведёт себя так, будто знает Евгению сто лет, и вынужден мириться с её капризным, вздорным характером.

Надю, похоже, ситуация веселит. Она кусает губы, чтобы не смеяться. Что здесь смешного? Но Евгения терпит, пока подругу не высаживают у её дома.

– Злишься, – понимающе покачивает головой Алексей. – А что ты хотела? Взять и отмахнуться от меня, как от надоедливой мошки? Такие дела, дорогая, решают оба, а не кто-то один! Конечно, закрыть двери проще, чем объясниться. Чего ты испугалась? Мести Светланы или её слов?.. Легко тебе, видно, жилось!

Он останавливает машину возле магазина.

– Вылезай! Купим продуктов на ужин. Если ты решила со мной порвать, давай сделаем это цивилизованно.

Евгения ходит за Алексеем по магазину и на душе у неё скребут кошки: конечно, он прав! Не хочешь продолжать отношения, объяснись! А то закрыла дверь, будто ничего не произошло. Она усмехается своим мыслям.

– Анекдот вспомнила? – пытается угадать Алексей, передавая ей пакеты и открывая машину. – Там, вроде, женщина говорила: не считайте половой акт поводом для знакомства!

Она ежится от его прямолинейности. Сама виновата! Привыкла, что в интимных отношениях с нею не очень считаются, и тоже чуткости лишилась! Наверное, не всем нравится, когда после ночи любви их избегают…

– Прости меня! – она легонько касается пальцами его щеки, а он приникает губами к её ладони.

Евгения вздрагивает от охватившего её раскаяния. Погубит вас, Лопухина, ваше мягкое сердце!

– Скажи, Алеша, – осторожно спрашивает она. – Почему ты так… тянешься ко мне?

Он бросает на неё мимолетный взгляд и заводит машину.

– Ты не поверишь, но встречу с тобой я предчувствовал… В тот день у меня с утра внутри все пело: сегодня, сегодня! Но ничего не происходило, и я подумал: это авитаминоз! Нехватка витаминов вызвала нездоровую эйфорию…

– Ты что, врач?

– Терапевт.

– И что случилось потом?

– Потом, когда я уже перестал надеяться, Светлана обмолвилась о тебе. Между прочим. Но я ухватился за эту обмолвку…

– А я подумала, ты – обычный любитель перемен.

– И испугалась?

– Разочаровалась. Мне не хотелось тратить душевные силы просто на приятное приключение.

– Ты не показалась мне такой уж… практичной.

– Ты прав. Но я вдруг обнаружила, что уже растранжирила уйму своего времени, и всё зря! В то время, как другие люди мечтали о любви, искали её, я жила в равнодушном холодном мире и делала вид, что у меня всё хорошо.

– Как ты сказала? Люди мечтают о любви? Это общепринятое заблуждение. Большинство людей мечтает о легких, необременительных отношениях. Мужчины мечтают о юных, прекрасных феях с ангельскими характерами, которые счастливы уже от одного их присутствия, не нуждаются в деньгах, и ухитряются в любых ситуациях выглядеть королевами. Женщины ждут прекрасных принцев на иномарках, подобно золотой рыбке, готовых выполнить любое их желание. Мужественных и внимательных, обожающих и прощающих.

– Выходит, свою любовь они так и не встречают?

– Встречают. Но многие её не узнают. А некоторые, узнав, не хотят больше о ней думать. Ведь любовь – это страдание, труд души, жестокое испытание. Любовь требует жертвы, самоотречения… Оглянись вокруг: многие на неё способны? Подумай, ты сама готова к этому?

– Готова, – твердо говорит Евгения.

Он останавливает машину у её дома, выключает мотор и поворачивается к ней.

– Вот потому я и влюбился в тебя. С первого взгляда.

Глава четвертая

Не Евгения ли клялась совсем недавно, что больше не позволит событиям управлять собой?! Но они, эти события, захлестнули её, как быстрый горный поток, который не обращает внимания на чье-то там сопротивление, а несёт тебя, и неизвестно: ударит с размаху о скалу или аккуратно выплюнет на теплый песочек…

В пятницу после работы Евгения едет к матери. Брошенный на попечение бабушки Никита – не укор ли ей?

Правда, мать этому ничуть не огорчается. Она порой звонит и просит:

– Пусть приедет Никита!

Одиноко ей в пустом доме! Слишком тяжела для неё утрата – ранняя смерть мужа. Отцу Евгении не было шестидесяти, когда его унес рак. Сорок лет супруги Кондратьевы прожили вместе, потому мать третий год не может прийти в себя после его смерти.

Несмотря на перенесенную утрату, мать выглядит великолепно, ей никто не дает больше пятидесяти, и Никиту принимают за её сына, а не внука.

Есть у Веры Александровны и сын – Юрий, но он женат на москвичке и теперь уже навсегда – столичный житель.

Получается, что поблизости у неё один внук – Никита, который помогает ей не чувствовать себя одинокой.

Из института Вера Александровна ушла три года назад, как и положено в пенсионные пятьдесят пять, но на дому продолжает заниматься с учениками и студентами, берет за уроки по-божески, потому у неё всегда есть желающие заниматься. На предложение дочери, платить за питание Никиты, она спрашивает у "ребенка".

– Внучек, мать деньги предлагает. Будем брать?

– Пусть она себе босоножки купит, – решает внучек. – Как бы тебе, бабуля, ещё добавлять не пришлось!

Евгения все равно нет-нет, да и подбросит им какой продукт: ящик зеленого горошка, мешок сахара, головку сыра – некоторые задолжники-клиенты предлагают за услуги архитекторов натуроплату.

– Ник, – говорит она, – у меня есть предложение: окна покрасить.

– Ну, это Надя подала тебе идею, мама, – пробивающимся баском ноет он. – Бабушка меня на дискотеку отпустила! Окраска не подождёт?

– Так дискотека вечером, а красить будем утром!

– А утром он спать будет, после скачек-то! – разъясняет бабушка.

– Хорошо, Кит! – грозит Евгения. – Я покрашу окна везде, кроме твоей комнаты!

Никита веселеет.

– Я и сам покрашу – делов-то! – и тут же спохватывается. – Тебе одной в квартире не страшно? Может, сегодня у нас останешься?

Она бледно улыбается на его "у нас" и обреченно врёт.

– Не страшно. У меня сегодня тётя Надя ночует.

Она было всё продумала: Никита поедет с нею, а когда придёт Алексей, покажет ему сына и потихоньку выпроводит… Не сможет же она оставить его на ночь!

Попытка обмануть саму себя проваливается. Как там говорят про верблюда, который пытается пролезть через игольное ушко? Пищит, а лезет! Вот и она…

Происходит то, чего Евгении никак не хочется. Она привыкает к Алексею. Но это в её жизни уже было: жить с человеком по привычке! Ведь она мечтает встретить свою половинку! И Алексей – не тот, кого она ждёт!

Он чувствует, что между ними только постель, но надеется, что это пока. Привыкнув к нему, и оценив по достоинству, она его полюбит. Недаром он вчера предложил:

– Давай поженимся?

Ну нет! Из одного брака в другой? С той лишь разницей, что Алексей моложе Аркадия и знает, как обращаться с женщиной, много лет лишенной нормального секса.

Почему она не чувствует к нему влечения души, Евгения объяснить не может.

– Какой-то он чересчур правильный, – пытается растолковать она Наде. Неестественно хороший… А я почему-то всё время жду, что он совершит какую-нибудь подлость или скажет мне какую-нибудь гадость…

– Он дал тебе повод так думать?

– В том-то и дело, что нет! Но всё равно, я его не люблю! И что самое противное, не могу ему это сказать. Он будто обволакивает меня сладким сиропом, в котором я барахтаюсь, как муха в паутине. Посмотрю в его честные, преданные глаза, веришь ли, будто язык к нёбу примерзает!

Сегодня у Алексея вечерний прием больных, и он придёт после восьми вечера. Евгения надеется, что до его прихода она как раз покрасит окно в комнате Никиты – не ждать же, в самом деле, пока этот ленивый мальчишка соберётся с духом!

Она одевается в старые джинсы, старую рубашку Никиты, повязывает по-пиратски косынку. Теперь даже в рабочую одежду невольно старается внести хоть чуточку кокетства. Глядится в зеркало, слегка подкрашивает губы и подмигивает своему отражению. В ту же секунду начинает звонить телефон, как будто на её подмигивание откликнулся кто-то из Зазеркалья.

Звонит муж её давней знакомой – Нины Аристовой – Толян. Его так зовут друзья за любовь к блатным песням и "крутому прикиду". Толику под сорок, но он никак не хочет угомониться.

Ходит в спортзал, качается, гоняет, как сумасшедший, на своих то "опелях", то "фордах". Он так часто меняет машины, что даже Нина не знает, какая машина у него будет завтра. А ещё стоит ему выпить, как он тут же ищет, с кем бы подраться.

Стрижка у Толяна всегда предельно короткая. Он обожает черные перчатки без пальцев – Евгения все время забывает, как они называются – и, кажется, никогда их с рук не снимает. Может, потому, что почти не вылезает из-за руля.

Работает Толян в фирме, которая возит из Швеции кондитерские изделия, не то менеджером, н то коммерческим директором. Деньги у него водятся, но своих двух сыновей-погодков, младший их которых друг Никиты, он не балует.

– Слышь, Жека, – говорит он, – мой Шурка видел у твоего Никиты боевик Бушкова "На то и волки". Дайте почитать!

– Подожди, сейчас посмотрю, не утащил ли он его куда-нибудь.

Книжка лежит на тумбочке, так что она говорит в трубку:

– Приезжай, возьмёшь!

И перезванивает матери.

– Ма, Кита позови!

– Женя, – вздыхает Вера Александровна. – Никита – такое красивое имя! Зачем ты его уродуешь?

– Зови, мама, мне некогда!

– Никита, – всё же исправляется она, – дядя Толя, отец Шурика, просит у тебя Бушкова.

– Дай, – безмятежно разрешает сын, – мы с ним книгами часто обмениваемся, он быстро читает.

Она откладывает банку с краской и снимает косынку. С окном придётся повременить.

Толян врывается, как тайфун, лишь она открывает дверь. Каким-то особым приемом сбрасывает кроссовки так, что они взлетают вверх и приземляются, слетев с ноги, точно на подошвы.

– Жека, я всё узнаю последним! – он с грохотом ставит на кухонный стол бутылку бренди с черным быком на этикетке. – Ну, ты даёшь! Давай, подрежь что-нибудь, что есть: колбаски, сырочка, редиски – всё равно. Мы – не гнилые интеллигенты, можем и шампанское огурцом закусывать!

– Если мне не изменяет память, ты заканчивал институт. А к интеллигенции себя перестал причислять?

– Так, когда это было!

Евгения достает консервированные помидоры, парниковый огурец, две холодные котлеты.

– Все, что могу! Ты не намекнешь, какой у нас праздник?

– День независимости. Слышь, мне Нинка про твой развод сказала, я ошизел!

– Я не думала, что разводы в нашей стране такая уж редкость.

– Разводы среди других – это так, статистика, а тут свой человек.

– Ты перчатки не хочешь снять? – как бы между прочим спрашивает Евгения.

– Думаешь, стоит?

– Ага. А заодно и руки помоешь.

– Ты и мертвого уговоришь! – он снимает перчатки, небрежно сует их в короткую кожаную куртку и идет в ванную, напевая по пути:

– А если "нет", мне будет очень больно,

И я, наверное, с ума сойду от слёз!..

Он быстро возвращается и говорит:

– Учти, несмотря на то, что я бросил пить…

– Давно? – изумляется она.

– Послезавтра будет три дня. Да ладно, больно ты серьёзная! Я же шучу. Шутка у меня такая. Закрой рот.

– Ну ты наглый, Аристов!

– Положение обязывает, крошка! – шутливо вздыхает он. – Будем пить или смотреть?

– Вообще-то я собиралась красить окна.

– Ты? Красить? Угомонись, завтра я пришлю парочку хлопцев, они в момент выкрасят у тебя всё, что нужно!

– У меня – ничего не нужно. Только окна.

– Окна так окна! И забудь, пожалуйста про дела – Толян у тебя в гостях. Я говорил, что ты отлично выглядишь?

– Не говорил, но я тебе верю!

– Вроде, меня наглым обозвали… Не вижу рюмок!

– Сейчас принесу.

– И гитару захвати! Душа музыки просит.

– Кому-то нужна была книга…

– Не бурчи! Какая ты, оказывается, скандальная.

Толян разливает бренди по рюмкам, а Евгения лишь удивляется себе. Прежде она ударилась бы в панику: остаться наедине с таким шалым мужиком, да ещё пить с ним! А теперь она почему-то уверена, что сможет быть хозяйкой положения…

– Ну, Жека, за твою смелость!

– Велика смелость – решиться на развод!

– Не скажи, многие хотели бы решиться, да боятся.

– К вам с Ниной это не относится!

– Ты так думаешь?.. Кстати, могла бы и допить. Тост за тебя подняли!

– На днях я попробовала допивать… Видел бы ты меня!

– Опьянил воздух свободы. И как ощущение после перебора?

– Не дай Бог! Наизнанку всю вывернуло!

– Тогда будем пить понемногу, но часто. Давай за то, чтобы не повторять старых ошибок.

– Хотелось бы…

– Сыграй что-нибудь! Сколько раз мы с тобой в компаниях были, только однажды я слышал, как ты играла и пела.

– Почему-то Аркадию мое пение не нравилось.

– По-моему, ему и жить не нравилось!

– Не будем о нём, – она провела рукой по струнам. – Что пан желает послушать?

– Сыграть что-нибудь из Есенина.

– "Отговорила роща золотая". Пойдет?

– Пойдет. Это и моя любимая.

Он слушает молча. Притих, задумался и в эту минуту показался ей таким уязвимым…

– Ох, Женька, всю душу ты мне вывернула! До печенок достала!

Он наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, но в последний момент передумывает, крепко хватает её за подбородок и целует в губы. Взасос. Она отталкивает его. Так, что Толян чудом удерживается на табуретке.

– Горячая! А чего толкаешься? Ты же мне отвечала!

– Не придумывай!

– Уж поверь. Равнодушных женщин я знаю. Их целуешь, будто снулую рыбу – в ответ никакого движения. А от тебя жар идет, как от печки. Как же ты столько лет с Аркадием жила? Вопрос снимается – дурацкий! Дедушка Крылов в таких случаях говорил: чем кумушек считать, трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?!

Он кладет руку ей на колено и пристально смотрит в глаза.

– Я тебя хочу!

– А я тебя – нет!

– И ты хочешь. Только ещё не знаешь. Тебя, как консервную банку вскрывать надо. И предварительно разогреть.

Он опять впивается в её губы и так сильно прижимает к стене, что она впечатывается в неё затылком. Гитара соскальзывает на пол.

– Пусти! – Евгения, ежу понятно, испугалась. Она вовсе не хозяйка положения, как думала вначале.

– И не подумаю. Ищи дурака!

– Я позвоню твоей Нине и всё расскажу.

– Давай, валяй! Ради такого случая на минуту я даже выпущу тебя из своих пылких объятий. Звони! Может, в ней что-нибудь проснётся? Может, она вспомнит, что женщина?!

Рот его искривляется так, что блестит полоска зубов. Он разве что не хрипит.

– Восемнадцать лет! – стучит Толян кулаком по стене. – Восемнадцать лет я унижаюсь перед собственной женой, выпрашивая, как милостыню: Ниночка, снизойди! Я же человек! Мне бывает тяжело, неуютно, и я нуждаюсь в ласке, как любое разумное животное! Мне надоело искать сочувствия у случайных женщин!

– Вот уж не думала. Все считают ваш брак идеальным.

– Мы к этому стремимся. Чтобы он стал таким, осталось мне забыть о чувствах… Выпьем! За счастливый брак.

– Не части. У меня и так уже крыша поехала. И убери руку с моего колена!

– Куда?

– На свое колено!

– На свое? Какие у тебя странные намеки! – он довольно хохочет. – Ты потешно смущаешься: краснеешь, как девчонка! И целуешься сладко.

– Аристов, я тебя не целовала. Не шей мне дело.

– Все равно ты – классная женщина! Выдержанная. Спасибо, что по физиономии не съездила. Рука дернулась… Выпьем за хорошего человека Женю Лопухину… Ты его фамилию оставила?

Евгения кивает, и уже не скандалит, что он подвинул табуретку так близко, что касается коленями её коленей.

Она перебирает струны и поёт, но уже не Есенина, а одну из своих песен. Мелодия у неё немудрёная, но стихи, на которые она подбирает, берут за душу. Евгения редко играет их кому-то – она поет обычно самой себе, когда совсем уж тоскливо. Толяна они "достают". Даже глаза его увлажняются и он, смутившись, отворачивается и бурчит:

– Зараза!

И просит:

– Еще сыграй!

Впервые она видит его глаза так близко. И замечает, что они меняют цвет от его настроения. В гневе они серые, почти стальные, а сейчас, в расслаблении – серо-зеленые. Ресницы длинные и пушистые, как у девушки, придают его глазам особую выразительность.

Нос Толяна, как гребень бойцовского петуха, носит следы воинственности хозяина – он искривлен, а ближе к переносице на нем виден шрам.

Шрам у него и на правой брови. Она как бы взъерошена и придает лицу вопросительное выражение. На его губы Евгения старается не смотреть жесткие и сухие, они будто опаляют огнем…

Толян забирает у неё из рук гитару, берет её за плечи и приближает к себе.

– Между нами, почему вдруг ты решилась на развод?

Она пытается вырваться.

– Не твое дело!

– Черт! И слова-то подберешь не сразу… Он – импотент?

– Нет. Просто он равнодушен ко всему.

– Понятно.

– Что тебе – понятно? – вдруг взрывается Евгения. – Ты тоже считаешь, что я – сексуально озабоченная? Прожить с женой чуть ли не два десятка лет и не поинтересоваться, что у неё в голове? А на душе? Я же не манекен!..

– И незачем так орать! – говорит он словами Кролика из мультфильма.– Я и в первый раз хорошо слышал!.. Похоже, у нас с тобой – одинаковые проблемы.

– У меня уже нет проблем!

– Интересно, и кто же он?

– Почему сразу – он? Просто я добилась того, чего хотела!

– Одиночество – хорошая вещь, как сказал классик, но нужно, чтобы рядом был кто-то, кому можно сказать, что одиночество – хорошая вещь… Выпьем?

– Я больше не хочу.

– А мне не хочется уходить!

– Толян, вали отсюда! У меня свои планы, и ты мне мешаешь. В коридоре на полке твоя книга – бери и уходи.

– Ой, как грубо! А ещё архитектор!

– Поторопись.

– Я уйду, если ты согласишься подарить мне несколько мгновений…

– И не мечтай!

– Вот как, никто и не ожидал!.. Тебе эта рубашка маловата, – говорит он и пальцем поддевает пуговицу.

Рубашка распахивается, обнажая грудь. Евгения собиралась красить окна, сняла лифчик… Вовсе не для того, чтобы её раздевали прямо на кухне! Она пытается руками стянуть ворот сорочки. В спешке это ей плохо удается, и она чуть не плачет:

– Уйди, Аристов, я тебя умоляю!

И в это время, как избавление, раздается звонок в дверь. Алексей! Она и забыла о нём.

– Кто это? – темнеет лицом Толян.

– Алеша. Мой друг! – она неприкрыто радуется.

– Да, недолго мучилась старушка… Сиди, доченька, я сам открою.

И действительно идет открывать.

– Заходите, заходите! – слышен из коридора его голос, прямо-таки лучащийся гостеприимством. – Женя мне о вас рассказывала. Очень рад! Толян!

– Алексей, – слышит она и, приведя себя в порядок, выходит из кухни.

– Заходи, Алеша, – приглашает она. – Толя забежал на минутку. Он торопится.

– Ах, как это мило! Цветы! – продолжает "косить под дурочка" Толян. Женя, неси вазу, их нужно немедленно поставить в воду!

Алексей стоит в растерянности: он никак не может понять, какую роль играет Толян. Но не сопротивляется, когда Аристов своей энергией вытесняет его в кухню.

– Что это у вас в пакете?

– Редиска, огурцы, консервы.

– Отлично. Жека, быстренька сделай салатик. Я, вы, наверное, не в курсе, знаю эту гражданку много лет. И вдруг, сегодня, мне сообщают, что она разошлась с Аркадием. Моя жена когда-то с ним вместе работала, тогда мы и познакомились… Вы, надеюсь, не ревнуете?

– Что вы! – Алексею ничего не остается, как поддерживать его игру.

Евгения не понимает, что нужно Толяну. Любой другой мужчина, почувствовав себя лишним, давно бы попрощался и ушёл, а этот делает вид, что ничего не происходит.

– Женюра, хватит тебе суетиться, – почти интимно говорит он. – До чего хозяйственная, спасу нет! Представьте, Алексей, она собиралась красить окна. Кстати, Женечка эмаль ПФ никуда не годится. Краска начнет трескаться, не дожидаясь зимы… А мы здесь бренди балуемся. У вас – что, коньяк?– Толян бесцеремонно лезет в пакет. – Шампанское – для Жеки. Водка… Давайте сначала бренди допьем, а потом уж за водку примемся!

Что? Примемся! Так он не собирается уходить?! И она говорит сквозь зубы:

– Аристов, ты нам мешаешь!

– Опять скандалишь! – машет он рукой. – Ничего я не мешаю. Вы же сразу в постель не завалитесь? Сначала посидите, попьете. А втроем пить, как известно, намного интересней!

Она яростно вскакивает с табурета, подбоченивается, но, к своему удивлению, слышит примиряющий голос Алексея.

– Что ты, Женя, нервничаешь? И правда, пусть человек посидит с нами, поговорит, выпьет. Нехорошо его выгонять, он нам ничего плохого не сделал!

"Глупец! – мысленно иронизирует Евгения. – Ты же не знаешь этого обалдуя! Он компостирует тебе мозги, а ты и уши развесил! Решил справиться с ним силой своего интеллекта? Хочу посмотреть!"

"Обалдуй" между тем, явственно радуясь, приобнял Алексея.

– Молодец! Любят эти женщины всё усложнять, а мужик мужика всегда поймёт! Наша дама, заметил, пьет сегодня по чуть-чуть. Говорит, на днях перебрала. Вы, случайно при этом не присутствовали?

– Присутствовал, – растерянно признается Алексей.

"Как он тебя подловил? То ли ещё будет!" – злорадствует Евгения. Она больше ни во что не вмешивается. Сидит. Как мышь под метлой и только наблюдает, как Толян снимает с её… любовника одну обертку за другой. Чем-то терапевт ему не глянулся.

Мужчины с места в карьер берут такой темп питья, что она начинает опасаться, как бы оба не полегли прямо здесь, в кухне. Но потом вспоминает, что за все годы, проведённые в одних компаниях, она ни разу не видела Аристова перепившим. Наверное, споить Толяна мудрено.

Алексей вполне освоился и уже хлопает Толяна по плечу, а тот ему пьяно кивает. Но Евгения видит, что глаза у него трезвые, изучающие.

– Что, мужик, нравится тебе наша Жека? – обнимает его за плечи Толян.

– Нравится, – кивает Алексей, и глаза у него, не в пример собутыльнику, хмельные.

– Скажу тебе по секрету, мне тоже, – признается Толян. – Но у меня жена, двое детей… У тебя есть жена?

– Есть, – слышит Евгения и не верит своим ушам – он же делал ей предложение! – Но мы с нею решили развестись.

– Развод – дело житейское, – соглашается Толян. – А кто подаст на развод: ты или она?

– Мы ещё не решили.

Евгения готова провалиться сквозь землю: что подумает о ней Толян?!

– А Жеке ты об этом не говорил?

– Она умная, всё поймет! – он с любовью смотрит на Евгению, а она думает: чем бы его треснуть по башке? Может, бутылкой шампанского?

– Ну, мужик, – добродушно улыбается ему Толян, – я думал, ты свободен. А раз мы оба женаты, то извини, подвинься: я, как говорится, первый пришёл!

– Как – первый? – с трудом перестраивается Алексей.

– Говоря иносказательно.

– Я не п-понимаю…

– А тебе и не надо понимать. Сделай так, чтобы я тебя искал!

Евгения чувствует, что дело подходит к развязке, и поднимается из-за стола.

– Думаю, мне здесь делать нечего!

– Сиди, Женя! – горделиво вмешивается Алексей. – Твой знакомый сейчас встанет и уйдёт.

С лица "знакомого" моментально слетает маска рубахи-парня. Толяна понесло.

– Что ты сказал? Я – уйду?! – он так стремительно и мощно сгребает терапевта за ворот, что тот от испуга моментально трезвеет. – Да я тебя удавлю!

На кухне Лопухиных, средней кухне средней тихой семьи закипают романтические страсти.

– Аристов, отпусти его!

– Молчи, женщина!

Толян волоком вытаскивает Алексея в коридор и рывком открывает дверь.

– Ещё раз увижу тебя здесь – ноги выдерну! Понял?

– Понял, – пытается сохранить хорошую мину Алексей; он смотрит на Евгению, но она, опустив руки, застыла в дверях кухни и стоит столбом.

Дверь захлопывается, и в наступившей тишине раздается лишь шум едущего лифта.

Толян делает шаг к Евгении.

– Аристов, – холодно говорит она, – если ты немедленно не уйдешь…

Её голос лишен и намека на эмоции. Так мог бы разговаривать оживший айсберг.

– Я уйду, – говорит Толян и пятится к двери.

– Книгу!

Он покорно берет с полки Бушкова.

– Жека, если ты думаешь, что я испортил тебе жизнь…

– Не говори глупости.

Он изучающе вглядывается в её лица, но ничего прочесть не может.

– Я тебя обидел, – по-своему объясняет её замкнутость Толян. – Привык всё брать нахрапом, а Восток – дело тонкое…

По-прежнему ничего в ней не отзывается на эти примитивные уловки.

– Черт побери! Да что же мне теперь, не колени перед тобой становиться?! Подумай, ещё спасибо мне скажешь, что избавил тебя от такого козла! Тот же тип, что твой бывший муженек, только помоложе, да похитрее! И со своей женой он никогда не разведется, потому что для этого кое-какие усилия нужны, а он привык плыть по течению…

– На себя посмотри, – советует Евгения.

– Да, я – говно, – кричит он, – но я никому ничего не обещаю!

– Чем ты гордишься? – спрашивает она и презрительно смотрит на Аристова, отчего он дергается, как чертик на веревочке. – Не обещает он, видите ли! Живёт на земле, как придётся, без обязательств, куда кривая вывезет. Чем же ты лучше Алексея?!

Собственно, она вовсе не уверена, что её обвинения попадают в точку. Да и известие о том, что их с Ниной брак не так уж благополучен, как они все думали, ею пока не осмыслено, но сейчас Евгения хочет одного? Разозлить Аристова до такой степени, чтобы он ушёл, хлопнув дверью. Нет у неё настроения, выяснять с ним какие бы то ни было отношения, тем более, что у них этих отношений как раз и нет, а то, что Аристов полез к ней целоваться, она воспринимает однозначно: мужики никогда не проходят спокойно мимо того, что, как им кажется, плохо лежит. По крайней мере, пробуют, не получится ли поживиться?

Она добивается своего: Толян всё-таки уходит, а Евгения без сил присаживается на банкетку у двери. Кто открыл ящик Пандоры и выпустил на неё все эти беды? Но тут вдруг прорезается внутренний голос: "Подумаешь, беды! Мужики из-за неё подрались! Гордиться надо: вон, как весело живёшь!"

Нет уж, решает она, для меня это чересчур весело! Хватит испытывать судьбу! Больше никаких романов, встреч, телефонных звонков! Евгения будет сидеть тихо, рисовать проект шале* с разными модными финтифлюшками. Наслаждаться творчеством, одиночеством и тишиной…

Кто-то из мудрецов сказал: не давай зароков!

Глава пятая

Засыпает она, против ожидания, едва коснувшись подушки. Сладко. С легкими цветными снами… пока её не будит дверной звонок.

– Господи, кого принесло в такую рань?!

Между тем, часы показывают уже половину девятого. Соня вы, Лопухина!

На пороге стоят двое молодых незнакомых парней в джинсах, коже, и в руке одного – большая спортивная сумка. И когда она поставит глазок? Так ведь можно и нарваться!

– Квартира Лопухиных? – спрашивают парни.

Евгения кивает и выжидающе смотрит на них.

– Мы пришли красить. Окна, двери…

– Но я…

– Нас прислал Анатолий Васильевич.

То бишь, Аристов. Откровенно говоря, она посчитала его слова обычным трёпом. Тем приятнее убедиться, что он – человек слова!

– Заходите.

– Не покажете, где мы могли бы переодеться?

Евгения провожает их в комнату Никиты, и сама бежит переодеваться. Не в этом же легкомысленном халатике общаться с работниками. Одевается и лихорадочно думает: "Сколько они возьмут за работу? И есть ли у меня столько?"

Ребята выходят, одетые в аккуратные, явно импортные комбинезончики. Да, фирма веников не вяжет. А на кармане у них эмблема – она вглядывается и ахает про себя: это же та самая строительная фирма, в которую зовёт её работать некто Валентин Дмитриевич! Какое отношение к ним имеет Аристов?

Однако, как непохожи они на маляров, памятных ей с детства! Те были почему-то в основном женщинами. Работали они в черных, заляпанных всеми цветами красок, робах, стоявших на них колом! Они не стесняясь расхаживали в таком виде по городу, а эти мальчики снимают даже свои импортные комбинезоны. Пожалуй, вправду их фирма – предприятие солидное.

– Откуда начинать? – спрашивает один из маляров.

Евгения показывает на комнату Никиты и говорит:

– А краска…

– У нас свои материалы.

Она ещё некоторое время смотрит, как они выверенными, точными движениями накладывают мазки и спохватывается, что нужно срочно подготовить для них поле деятельности. Да, застал её врасплох этот бузотер! Не так уж просто общаться с людьми, которые держат своё слово…

Потом она мчится на кухню – нужно срочно приготовить обед для работников. Она едва успевает это сделать, как они приходят и говорят:

– Принимайте работу, хозяйка!

Они покрасили не только окна и двери. Выкрашены все трубы, батареи! Сколько же часов пришлось бы ей самой возиться!

– Садитесь обедать, – приглашает Евгения.

Они опять уходят, переодеваются и садятся за стол чистые, вымытые, на традиционных маляров не похожие.

– Сколько я вам должна? – спрашивает она.

– Нам – нисколько. Мы на зарплате.

– Понятно. Вы у ж извините за любопытство, но насколько я знаю, Анатолий Васильевич работает совсем в другой фирме.

– Точно, в другой, но мы так часто выполняем их заказы, что почти привыкли считать его своим шефом.

Ребятишки посмеиваются.

Ну, Толян! Ну, прохиндей! Что он им такое понарассказывал?..

Интересно, что к вину, которое Евгения выставила на стол, ребята так и не притронулись. Ещё одна, для простого обывателя, странность. Один её коллега приглашал маляров по объявлению. Там, где отделочные работы обещают выполнить недорого и качественно. Так эти приглашенные в первый день напились чуть ли не до белой горячки и лишь на второй день, ни шатко, ни валко приступили к работе.

Евгения оставила окна открытыми и спокойно ходит, убирает. Запах краски почти не слышен. Казалось бы, живи и радуйся, но мысль об Аристове не дает ей покоя. Сколько она ему должна? Станет ли он брать деньги? Вот ведь как всё повернул. Вчера она его выгнала, а сегодня придётся идти на поклон.

Она распаляет себя настолько, что не выдерживает, хватает трубку и набирает телефон квартиры Аристовых. Берёт трубку Нина.

– Здравствуй, Женечка!

Евгения вспоминает вчерашние слова Толяна – их так трудно сопоставить со сложившимся у всех образом Нины. Такой участливой, радушной и вдруг, не понимает собственного мужа! Уж если он при ней забылся, значит, и вправду накипело!

– Где твой супруг, Нинуля?

– Когда это он в выходные дома сидел? С утра куда-то умчался.

Немного помолчав, она осторожно спрашивает:

– Ты как себя чувствуешь? Очень переживаешь?

– Некогда. Маляры – вот только что ушли. Полы мою.

– Ты – мужественная женщина. Не каждая бы решилась.

– А я закрыла глаза и прыгнула.

– Куда? – не поняв, пугается Нина.

– Ну, как бы прыгнула, понимаешь?

– А-а… Я скажу Толе, что ты звонила. Только он может поздно прийти.

– Ничего. Я рано не ложусь.

– Счастливая! А у меня уже в половине десятого начинают глаза слипаться. Я – жаворонок. А Толя злится…

– Чего ж тут злиться? Против природы не попрёшь.

Ещё немного поговорив ни о чём, они отключаются.

Евгения моет полы. Моет и поет: "Твои глаза зеленые, твои слова обманные…" Ни про кого конкретно. Про кого-то.

Телефон звонит, а она поёт. Звонит, а она не слышит. Наконец берёт трубку, а из неё грубит голос Нади:

– Совсем оглухела?

– Чего надо? – отвечает ей те же Евгения.

– Знала бы причину, по которой я тебе звоню, ноги бы мне целовала!

– Ну, уж и ноги!

– В общем, Володя приглашает нас в ресторацию. Ему вчера подполковника дали!

– Кого – нас?

– Тебя и меня! Или ты на сегодняшний вечер уже со своим Алексеем уговорилась?

– Не уговорилась. Да он уже и не мой!

– Так быстро? И ты переживаешь?

– Рыдаю! Знаешь, чем полы мою? Своими слезами!

– Вова, кроме нас, ещё трех своих друзей пригласил. Самых близких, из летунов. В смысле, летчиков.

– И жены не боится?

– Он теперь никого не боится! Правда, мой сокол?

– Так он ещё и рядом с тобой?

– Со мной. Ему нравится быть рядом со мной!

– Понеслась душа в рай! Может, вы передумаете и дома останетесь?

– Нет, решено и подписано: идем прожигать жизнь!.. А дома – что? – она понижает голос. – Дома – мама! К половине седьмого будь готова. Мы за тобой заедем.

Кто-то, она забыла, вчера собирался отдыхать в тиши и одиночестве?

Ладно, это потом. А сейчас мчимся в ванную, моем волосы шампунем "Нивея", а тело – душистой пеной "Камей-шик", а надеваем… На "Том Клайм" пока денег нет, придётся довольствоваться обычным платьем из магазина для женщин среднего достатка…

Они с Надей, не сговариваясь, оделись контрастно. Надя – в бархатном черном платье. Евгения – в красном трикотажном. Красное и черное. Итальянское. И сговариваться было не надо. Купили с премии, в один день, и даже в одном магазине. Конечно, если они перейдут работать в ту самую строительную фирму, у них может появиться возможность разгула для фантазии…

Надиного кавалера она видит впервые, но по недавно появившейся привычке тут же мысленно препарирует его. Фактура у мужика неплохая: рост за метр девяносто, широкие плечи, тонкая талия, но простоват. Что же это он уставился на неё, как деревенский хлопец? Кажется, Надя говорила, у него два верхних образования? Выходит, образование не дает воспитания.

– У меня тушь потекла? – спрашивает она шепотом.

– Нет! – он сразу отводит взгляд.

Вот и славно! А то рот разинул, как на ярмарке! Надежда отвернулась, чтобы скрыть улыбку – знает её приколы.

В отличие от Вовика её собственные оглядки происходят незаметно: вроде, скользнула взглядом, и все. Он похож на киноартиста Игоря Васильева. Только в отличие от артиста, который играет людей целеустремленных, склонных к авантюре, во взгляде Володи проступает вопрос к окружающим: посмотрите, а так ли я живу? Может, надо что-то изменить? Может, с другой ноги ходить?

Как давно не была Евгения в ресторане! Да и с кем она могла бы туда пойти? Аркадий злачных мест не любил. Разве что их изредка приглашали на какой-нибудь банкет…

Она себе так рестораны и представляла: огромные залы с высокими потолками и громыхающей музыкой. Подъезжают же они к подчеркнуто неброскому зданию с неожиданным названием "Чай вдвоем". Евгения как-то привыкла, что так называется известная вокальная группа. Но, может, хозяева просто об этом не знали, а хотели лишь подчеркнуть, что в их ресторане можно уединиться. Чайку попить.

Летчики их уже ждут.

– Чего это они все в форме? Демонстрация военной одежды в этом ресторане, что ли?

– У них сегодня рабочий день, глупая! – удивляется Надя непонятливости подруги. – Если бы они захотели дома переодеться, кто бы их потом отпустил?

Ах, мальчишечки сбежали от жен? Чем же они будут объяснять свое отсутствие? Или жены их привыкли к отвязанности мужей? Она пытается применить эту ситуацию к себе, но всё в ней протестует. Что же это за семья, если в ней каждый развлекается по-своему?! Скорее, развлечения жен более прозаичны, чем у мужей: кухня, дети, прочие хозяйственные заботы… Всё это, видимо, и есть равноправие, которое до сих пор так широко декларируется в нашей стране.

Чего вдруг Евгения злится на летчиков – это проблемы их жён, а с нею они хотят хорошо провести свободное время. Поможем братьям-офицерам? Вот они, голубчики, стоят перед нею, готовые познакомиться. Живой табель о рангах: капитана, майор, подполковник. Пардон, два подполковника.

Они с Надей освежают косметику в небольшом, ослепительно чистом туалете и выходят в холл, где ждут их все четверо.

Шустрый метрдотель подскакивает и провожает их к столику.

Зал, против ожидания, небольшой – всего шесть столиков. С подвесного потолка свет падает через светильники в форме металлических раструбов. Небольшая круглая эстрада в виде раковины пока пуста, но поместиться на ней сможет лишь маленький оркестрик. Рядом с барной стойкой в стену вмонтирован аквариум с боковой подсветкой. Евгения вспоминает, кто из её коллег из городской архитектуры проектировал похожий ресторанчик. Только называется он не то "Элегия", не то "Мелодия"…

Впрочем, кому это интересно, когда её знакомят с такими орлами! Она повторяет про себя, чтобы не перепутать: капитан – Олег, майор – Слава, подполковник – Андрей.

Почти одновременно с ними за соседний столик садится компания: четыре женщины и один мужчина. Слабый пол тотчас начинает проявлять заинтересованность к их столику. Еще бы, целых двое незанятых мужчин! Вот только. Кто – с кем? Мундиры летчиков прямо-таки гипнотизируют женщин. Может, в природе военная форма чем-то сродни свету, на который летят ночные бабочки? Или липкой бумаге, на которую приклеиваются доверчивые мухи?

Евгению – не от мира сего, что ли? – всё же в первую очередь волнует, что у человека (мужчины!) в башке? Сможет ли он постоять за себя, защитить её или позволит хлестать себя по щекам, не будучи виноватым, и прощать всё за лишнюю звездочку?! Если перевести на язык экстрасенсов, у неё как бы открылся третий глаз: теперь она стала видеть в мужчинах то, что многие женщины, ослепленные блеском то ли погон, то ли толщиной кошелька, не всегда замечают…

Если Володя в основном занят столь дорогой своем сердцу Надей, то остальные особы мужского пола за их столиком рассматривают Евгению. Она чувствует, что выглядит неплохо, но, может, пора и ей приглядеться?

В целом, насчет своей внешности она иллюзий не питает. Кратко о себе может сказать: нос – не картошкой, глаза – как глаза, уши – не лопухами. Конечно, перед собой она немного рисуется. Прическа ей идет – названия у неё нет, но парикмахерша, которая её стригла, лишь следовала указаниям Евгении: длинней, короче, это оставьте, здесь снимите.

У неё светлые волосы и тепло-карие глаза, что не так уж часто встречается. Да и красное платье ей к лицу. Смотрите, господа офицеры, за погляд денег не беру!

Небольшие динамики на стенах ресторана так удачно расположены, что музыка как бы накатывает волнами, но не бьет по мозгам, а расслабляет и покачивает. Как хорошо, что появились такие рестораны!

– Разрешите пригласить на танец вашу даму?

Этот простой вопрос звучит для летчиков как гром среди ясного неба. Никакого хамства или подначки – обычный, хорошо одетый мужчина, вежливо просит у них разрешения. Кто его может дать? Тот, кто старше по званию? Евгения обводит взглядом свою компанию – стесняются заявить права? Придется решать самой. Пожалуй, она пойдет, потанцует.

– Честно говоря, я побаивался отказа, – с ходу признался её партнер по танцу. – Думал, вдруг отошлёте: мол, не танцую или ещё чего-нибудь.

– И всё же подошли!

– Да уж, думаю, или пан, или пропал! Но потом прикинул: летчики ещё не выпили, куражу в них нет, обстановка для меня удачно сложилась. Видите, официант как раз питье принёс.Больше мне, конечно, не отломится!

– Не бунта же вы от меня ждёте? Мы друг друга не знаем! – опять из неё англичанка лезет! Знаем, не знаем, в ресторане-то!

– Для этого люди и знакомятся, – он вынимает из кармана визитку. – А вдруг у вас возникнет желание позвонить?

– Как же вы узнаете, что я – это я?

– Но вы же не откажете мне в любезности, назвать свое имя?

– Евгения.

– Вы не поверите, но это – мое любимое женское имя. В переводе оно означает – благородная.

– Да, это так, – удивленно кивает Женя.

И тут заканчивается музыка. Собственно, следом начинает звучать другая, но она спешит откланяться. Неудобно надолго уходить от своего спутника…

– А вы, Женечка, пользуетесь большим успехом, – замечает майор Слава.

– Пустяки, это наш клиент, – небрежно врет Евгения, пряча в сумку визитку.

И не замечая, как удивленно вздергиваются брови у подполковника Андрея.

– Женя – архитектор в проектном институте, – спешит уточнить Надя.

– А-а-а, – в один голос говорят летчики.

– А вы подумали.., – соображает Евгения.

– Ничего мы такого, Женечка не подумали! – уверяет Андрей, но звучит это не очень искренне.

Впрочем, в рюмках и бокалах где просто искрится, а где пенится алкоголь. Первый тост поднимают, конечно за новоиспеченного подполковника. Он довольно улыбается, такой мужественный, с резкими, будто вырубленными чертами лица, а Евгения вдруг некстати вспоминает о полученной им пощечине и жизнь рядом с женщиной, которая так беспардонно предала его. И тут же: "Что я скажу жене?"

Нет, она не завидует Наде, которая прямо – таки светится от счастья. Своего будущего мужа она хотела бы прежде всего уважать.

Между тем, офицеры, увлеклись, всё рассказывают о службе: как резко сократилось число полетов, что кому – то едва хватило горючего, а Малахов воюет с Галаховым, а они ходят в наряды и за себя, и за того парня… Ситуация анекдотическая: "молчи, женщина, когда джигиты разговаривают!" Но с Надей ей говорить не удобно, пришлось бы перегибаться через стол, и Евгения явственно начинает скучать. Она перехватывает взгляд своего нового знакомого, который показывает ей глазами из-за своего столика: мол, пойдем, потанцуем? Но не успевает отреагировать. Видимо, взгляд его перехватывает и бравый майор, потому что приглашает её танцевать.

Она с удовольствием идёт. Что поделать, проникнуться проблемами несчастных летчиков она не может. Да и у кого сейчас нет проблем?

– Эти разговоры, – Слава кивает на их столик. – никогда не кончаются.

– Зачем же тогда их начинать?

– Наболело!

– Наше присутствие просто мешает – смотрим, как бараны на новые ворота, и не можем сопереживать.

Он "врубается", что она его подначивает, и грустно соглашается:

– Что поделаешь, Женечка, солдафоны!

Едва они возвращаются за стол, как её приглашает капитан Олег. Он лишь чуть ниже ростом Володи, но коренастый, пошире в кости. Кто-то говорил Евгении, что якобы в летчики берут парней не выше метра восьмидесяти. Мол, так устроены МИГи, на которых они летают, что с большим ростом в них не поместиться… Куда же девать таких здоровяков?

– Вы, наверное, недоумеваете, Женя, почему я по возрасту подполковник, а по званию капитан?

Вот уж о чём она вовсе не думает! Женя мягко улыбается и сияет ему глазами. Кстати, этому она тоже недавно научилась – пользоваться глазами в общении с мужчинами. Раньше в глаза, особенно знакомым мужчинам, она прямо смотреть не могла, все больше потупясь, смущалась и краснела, улавливая их оценивающие взгляды. Спасибо, Надя научила. Увидишь такого, что на тебя в упор смотрит, возьми и сама медленно огляди его с ног до головы – вот так! Действует безотказно!.. В общем, Олегу она просияла глазами.

– Вы и представить себе не можете, Олежка, – говорит она специально чуточку по – матерински, – как мало для меня значит количество звездочек! Может, от того, что я человек сугубо штатский, а может от того, что я понимаю, что мужчина силен не погонами…

Она ещё не закончила фразу, а уже чувствует, что на этот раз промахнулась. Совсем не того, он от неё ждал! Он отвел себе роль совсем другую. Изменить существующее положение нельзя, он можно представить себя несправедливо угнетенным тупым начальником! Если бы она посожалела, как много он ей мог бы рассказать! А она взяла и всё испортила! Эх, господа ведомые – ведущие! Похоже, все вы ведомые, даже если ведущие…

Итак, одного потенциального поклонника она потеряла. Кто следующий? Подполковник Андрей. Он её и приглашает на танец, предварительно подняв руку в отношении возможных возражений:

– Теперь моя очередь!

Некоторое время они танцуют молча, а потом Андрей говори в самое ухо он лишь немного выше ее:

– Володька шепнул мне, что вы недавно разошлись с мужем. Это правда?

– Правда, – спокойно согласилась она. – А Наденька шепнула мне, что вы все женаты. Это правда?

– Правда, – сразу тускнеет он.

Опять она поспешила. Что же хотел военный, красивый, здоровый? Намекнуть, что он может проводить её домой до утра?

– Ну, вы и штучка! – опять он набирает обороты – как это у них называется – включить форсаж? – А могу я узнать, по какой причине в наше время разводятся, или это совсекретно?

– Можете, – сердечно отвечает Евгения, – но это строго между нами.

– Само собой!

– Понимаете, муж с работы всегда приходил вовремя, минута в минуту. Все выходные – дома! Все праздники – со мной!

– Ну и что? – не мог понять Андрей.

– Так надоело же! Вам хорошо, ваши жены этого не знают! Сидят себе дома, занимаются хозяйством, воспитывают детей, и никто им глаза не мозолит…

Он понял и больше ни о чем её не спрашивает! Опять она наступила мужику на любимый мозоль! Ну, не нравится ему чувствовать себя виноватым! У них так принято, и не ей, посторонней, совать свой нос не в своё дело! Как там они говорят: если вы, штатские, такие умные, то почему строем не ходите?! Только он собрался въехать в её крепость на боевом коне, а там кругом поваленные деревья и битое стекло – не эстетично! И что противно, никакого в её глазах восхищения. Рубль за сто, на следующий танец пригласит он кого-нибудь из-за соседнего стола. Там он наверняка найдет понимание!

Итак, состоялся последний. Подходите, ближе, ближе… Да, она конечно выпьет. Тост-то за женщин!

– Что вы сделали с Андреем? – наклоняется к ней Слава, который сидит от Евгении по левую руку.

– Ничего, – невинно пожимает она плечами. – Просто я не в его вкусе.

– Сколько я его знаю, до сих пор не разобрался, какие женщины в его вкусе? – посмеивается майор.

– Восхищенные.

– Браво… А вы наблюдательная. И вовсе не высокомерная, как показались мне в начале.

– Вам такие не нравятся?

– Не нравятся.

– А какие в вашем вкусе?

– Покорные. Хозяйственные. Женственные. Знающие свое место!

– Своё – значит то, которое выей отвели?

– Что значит, отвели? То, что ей назначено природой. Вы, наверное, знаете, что женщина по своей природе моногамна ей вполне хватает одного мужа! А мужчина – полигамен. Что поделаешь, мы так устроены!

Вот ведь как все просто: природа. А вовсе не кобелизм. Почему же раньше Евгения к подобным разговорам относилась вполне спокойно? Над словами Райкина смеялась: женщина – друг человека…

– Вы заметили, какие пламенные взгляды посылает вам блондинка с соседнего столика? – переводит она разговор.

– Какая? – живо интересуется майор.

Зачем напрягаться, тратить усилия на достижение цели, если она сама плывет тебе в руки? Евгении становится обидно. Неужели, как человек она мужчине не интересна? Неужели, многие равнодушнее Аркадия, тоже будут лежать на диване или скучать у телевизора? Не интересуясь, что у неё в душе?!

Нашла, о чём думать в злачном заведении. Так сказать, привет из ресторана!

Ей становится не просто скучно. Тоскливо… правда, виду она не показывает, но внутри уже всё захолодело. Надя замечает её загнанный взгляд, как она ни занять своим Вовиком, и пеняет подруге:

– Опять шашкой машешь? Сколько раз я тебе говорила: умей расслабиться!

– Слушай, а если я уйду, твой Володя не слишком обидится?

– Конечно, обидится! У нас что, за столиком, избыток женщин?

– Прекрасная сеньора не подарит кабальеро ещё один танец?

Опять подошел к ней тот, что танцевал с Евгенией первым. Она даже не успела прочесть его имя на визитной карточке. Поскольку все мужчины за их столом заняты своими делами, решает Надя:

– Иди!

Как бы она не сопереживала счастливому Вовику – осуществились мечты! – самочувствие подруги всерьез её заботит. Что это с ней, чудит сегодня весь вечер!

– Чего больше всего хочет сейчас Евгения – благородная? Я готов выполнить любое желание, – торжественно обещает её партнер.

Наверное, она и правду чересчур умничающая! Не умеет отдыхать, забыв обо всём! Забыться без оглядки. Кому нужно чужое горе, а, Лопухина?

– Я хочу домой!

– Так в чём же дело? – радуется он. – Наши желания совпадают! Моя "Вольво" к вашим услугам!

"А этот – крутой! – грустно думает Евгения. – Что я могу дать крутому, кроме собственного тела? А я могу, но не хочу!"

– Вы меня не поняли. Я хочу поехать домой одна. Без хвоста!

– Сеньора не в службе безопасности работает? Такой лексикон!

Сегодня все будто сговорились вышучивать ее! Именно тогда, когда она к этому меньше всего расположена. Хотя и сама она с другими не больно считалась! Так что, получи фашист гранату от советского бойца!

– Зачеркиваем мою дурацкую шутку! Она, я понял некстати. Я вполне серьезно предлагаю отвезти вас домой, ни на что не претендуя. Может, когда-нибудь вы оцените мое благородство? А не оцените… Бог воздаст, ибо рука дающего, не оскудеет! Так что, поехали!

– Спасибо я только друзей предупрежу.

Она подходит к танцующим Наде и Володе, обнимает их.

– Не обижайтесь, но я уезжаю. Что-то расклеилась. Виталик отвезет меня, – говорит она в ответ на готовность Володи проводить её. – Скажите остальным, что у меня голова разболелась. И надеюсь увидеть вас у себя в гостях! Обоих.

Это она ненавязчиво уточняет, чтобы не подумали, будто она приглашает их всех. Она по-прежнему не знает, как звать её нового знакомого, и искренне удивляется, когда усадив её в машину и тронувшись с места он шутит:

– Визитку мою, небось, так и не прочитали? До сих пор не знаете, кто я? Давайте хоть имя скажу – меня звать Виталий.

Она думает, не проснулся ли в ней и вправду экстрасенс? А когда называет свой микрорайон, слышит:

– Вот видите, как все удачно складывается! Я-то живу в нём же… Наверное, вас дома кто-то ждёт, раз вы, точно Золушка, средь шумного бала покинули свою блестящую компанию?

Она лишь согласно кивает головой. Не объяснять же ему, что дома её никто ждать не может.

Зато не успевает она переступить через порог, как раздается настойчивый телефонный звонок.

– Лопухина, где ты шляешься? – строго спрашивает её Толян. – Обрадовалась, что некому тебя контролировать?

– Аристов, двенадцатый час ночи! – устало говорит Евгения; она уже и забыла, что просила Нину передать ему, чтобы звонил в любое время…

– Простите, леди, – возмущается он, – но раньше вас не было дома! А для меня на кухне лежит рукой жены написанная записка: "Звонила Женя. Просила обязательно позвонить!"

– Извини.

– Ладно уж, говори, чего надо?

– Во-первых, сказать большое спасибо за маляров. Во-вторых, узнать, сколько я тебе должна?

– Помнишь сказку Андерсена "Свинопас"? Оплата аналогичная!

– Как за трещотку? Или за горшочек?

– А что это значит?

– Здрасьте вам! А ещё Андерсена цитирует! За трещотку свинопас потребовал десять поцелуев, а за горшочек – сто.

– Я не возражал бы против ста, но не буду наглеть. Начну с малого. С десяти.

– Толян, прошу тебя, будь серьезнее. Думаешь, я не знаю, сколько стоит такая работа, да ещё со своим материалом! Не одну сотню деревянных.

– Тебя не устраивает малая плата? Лопухина, ты меня замучаешь поцелуями… Ты дома одна?

– Нет, нас трое!

– Извращенка! В общем, завтра, в пять утра, я уезжаю в Швецию. Через неделю вернусь – поговорим.

– Толян, я тебя умоляю: назови сумму в рублях!

– Имей совесть, Женька, человеку вставать чуть свет, нужно поспасть перед дорогой, а ты пристаешь! Спокойной ночи!

Но трубку не вешает первым. Джентльмен! Ждет, когда её сначала повесит леди…

Глава шестая

Евгения принимает душ и укладывается в постель. Мощный фонарь на стройке вблизи дома бросает пригоршни света в окна её квартиры, и, проникая через плотные шторы, отбрасывает на стены причудливые тени. Спать не хочется. Видно, не только ей, потому что в одном из подъездов несмотря на позднее время продолжает гулеванить компания и певица – уменьшать громкость музыки они не пробуют – на весь дом сообщает: "Ты мне прямо скажи че те надо, че те надо, может, дам, че ты хошь, че ты хошь!"

Кажется, в последнее время дебилизм охватил всю страну подобно эпидемии. В песнях – дурь, в книгах – мат, в фильмах –или убийства или беспросветная чернуха. Если кому-то сейчас, как и ей, не по себе, то где найти успокоение?

Столько лет Евгения не оставалась наедине с самой собой, что даже теряется от собственной свободы – оказывается, думать можно не походя, между делом, а не спеша, с расстановкой. Всласть. И никто не помешает: ни храпом, ни замечанием невпопад.

Кто ты, Женя Лопухина? Кем стала? Чего добилась? Хотела же быть художником, но нет, в последний момент передумала, пошла на архитектурный, подкупило именно название – архитектор!

Вышла замуж за кого-то придуманного – того, кто бродит по свету…

Они поженились, и Аркадий больше не выезжал с партиями. Он как будто ждал Евгению, чтобы навсегда покончить с кочевой жизнью: сразу после свадьбы перешёл работать в управление. Так что, она была женой геолога, но спецификацию его работы познать не успела.

И после свадьбы не рисовала. Евгения думает так, и вдруг ощущает в пальцах забытый зуд; представляет себе лист бумаги, на который ложится мягкий акварельный рисунок: плоская крыша многоэтажного дома, на которой стоит девчонка-подросток. Ещё угловатая, нескладная. Она протягивает руку мальчишке, который чуть поодаль держит наготове белого голубя с мохнатыми лапками и хохолком на голове. Девчонка хочет метнуть его в небо…

Волосы у неё выбелены солнцем, а глаза светло-карие, с искорками…

На рисунке уже нет того, как девчонка азартно подпрыгивает на месте и неумело свистит.

Сегодня воскресенье, и Евгения решает повалятся в кровати. Конечно, надолго её не хватит. Привычка рано вставать так укоренилась в её сознании, что всякое послабление отражается на ней не лучшим образом: переспав она встает утомленная, разбитая и в форму её приводит лишь холодный душ.

Но пока ещё нет восьми, квартира покрашена и убрана, завтрак готовить никому не нужно, сама она обойдется и чашкой кофе… Только она успевает так подумать, как звонок в дверь поднимает её. Ну, почему в эту квартиру всегда звонят так рано?!

Оказывается, приехала любимая подруга Люба с мужем. Живёт она в станице, в пятидесяти километрах от города, но всегда заезжает к Евгении повидаться – они дружат с первого курса института, в котором учились в одной группе – получается почти девятнадцать лет. Люба работает в районной архитектуре. У селян сейчас строительный бум, так что архитектору всегда хватает работы.

В восемнадцать лет Люба дала клятву: никогда не жить в селе, никогда не выходить замуж за рабочего и никогда не строить собственный дом, а жить только в государственной квартире.

Все три зарока ей пришлось нарушить, что опять-таки свидетельствует о правоте древнего мудреца… Именно, никогда не давай зароков!

Подруга как всегда поднялась в квартиру, а мужа оставила в машине. Этакий современный Дон-Кихот в юбке с моторизированным Санчо Пансой. Наверняка он ей говорит:

– Иди одна, я вам буду только мешать. Лучше пока схожу в магазин…

Или что-нибудь ещё в таком роде. Не то, чтобы он недолюбливал Евгению. Они – хорошие друзья, но Саша привык оставаться в тени. Любящий, ненавязчивый муж. Чувствует себя вполне комфортно в атмосфере матриархата. Они любят друг друга? Или Люба просто позволяет себя любить? Иначе, откуда снисходительный тон, который нет-нет, да и проскользнет в её отношении к нему?

Теперь Евгения часто перебирает знакомые ей браки: счастливые они или нет? Если да, то в чём? Сама она не хотела бы становиться главой семьи. А уж слово – равноправие – для отношений между полами она вообще считает чужеродным. Сильный пол должен делать более тяжелую работу. Слабый – более тонкую. Так водится издавна. Так, видимо, распорядилась природа. Когда она видит женщину с тяжелым мешком на плече, у неё сердце сжимается от жалости. Может, потому Женя всегда хотела иметь мужа сильного, надёжного. И разницу в возрасте приняла за эквивалент такой надёжности, увы, не понимая, что это от возраста не зависит.

"Ну и что же, что рабочий? – часто повторяла Люба. – Зато мой! И только мой!" Евгения не хочет про своего мужа говорить: зато. Она хочет им гордиться!

– Как живешь? – спрашивает её Люба и внимательно оглядывает. – Развод на тебе не отразился, не волнуйся! Небось, мужики пристают? Их всегда тянет на свеженькое.

Она ревнует к Наде Евгению, хотя и понимает, что они слишком редко видятся, чтобы требовать от неё верности старой подруге. Лучшей, как подчеркивает она.

– Я тут тебе картошки привезла, грибочков…

– Ты чего, к голодающей приехала?

– На одну зарплату теперь не проживешь, – вздыхает Люба. – Купи на базаре! А у нас всё своё.

– Не имей ста рублей! – посмеивается Евгения и, выгрузив сумку, потихоньку подбрасывает подруге часть своей натуроплаты.

– Ты посмотри, мы ехали к убитой горем разведенке, – а она ремонт сделала, – мимо глаз зоркой Любы ничего не пройдёт, – платье новое купила. Молодец, Женька, так держать!.. Кстати, сколько стоит такая краска? Небось, импортная?

– Не знаю. Моляры приходили со своими материалами.

– И сколько ты им заплатила?

– Им – нисколько. А вот тому, кто их прислал, кое-что задолжала…

– Так-так, – Люба явно заинтересована. – Ну-ка, садись и рассказывай все. И чтобы без утайки!

Никто из подруг на утайку не соглашается. Приходится рассказывать, но без особых подробностей.

– Так значит Аристов тебе ремонт сделал? – задумчиво говорит Люба. – Бесплатно?

– За десять поцелуев.

– Так ты думаешь…

– А тут и думать нечего! – фыркает Люба.

– Но я этого не хочу! Я близко знакома с его женой, она хорошая женщина, чего я стану ей подлянку делать?

– Ты права: девиз французских шлюх – не трахайся там, где живешь, и не живи там, где трахаешься!

Евгения морщится.

– Рассобачилась я в своей конторе, – вздохнув, соглашается Люба. – Извини, подружка, если обидела. Так что же ты решила?

– А вот и не знаю. Как заплатить, если он денег не берёт?

– Вопрос, конечно, интересный… Он, я заметила, и раньше в компаниях на тебя посматривал, а сейчас… Одна, ничья.

– Да если бы ты знала!

Она спохватилась, что Люба действительно не знает ни о Викторе, ни об Алексее и самое странное, что Евгения и не собирается ей говорить! Это лучшей-то подруге! К счастью, Люба так озабоченна ситуацией с Аристовым – в общих компаниях она видела его не раз и, в отличии от подруги, давно определила ему место в своей квалификации о людях, – что не замечает её оговорки. Люба считает, что с Аристовым надо держать ухо востро. Поэтому и решает:

– Сделай вид, что ничего не случилось!

– Как?!

– Так. Ты об этом просила? Нет. Чья идея? Его. Как и исполнение. Чего он добивается? Чтобы ты чувствовала себя обязанной! Вот и не давай ему такого удовольствия.

– Ты права. Вряд ли поцелуи получатся невинными.

– Наивнячка! Какие поцелуи? Шуток не понимаешь? С голубого ручейка начинается река… Как Чебурашка, ей-Богу! Я понимаю, без мужчины тебе будет тяжеловато… Может, не стоит так уж заботится о Нине Аристовой?

– Как же я тогда ей в глаза буду смотреть?!

– В глаза! Вбили нам в башку какие-то идиллические штучки! А чем всё закончилось? Люди продолжают смотреть друг другу в глаза, и обманывают. Смотрят в глаза и предают! Может, просто не нужно в глаза смотреть?

– Я так не могу.

– Вот то-то и оно-то! – вдыхает Люба и спохватывается. – Ой, я побежала! У нас столько дел! На следующей неделе приедем специально к тебе. Продержишься?

– Продержусь, – обещает Евгения.

Она могла бы сказать, что не так уж одинока, что есть у неё Надя, но раз Любе хочется думать, будто кроме неё Евгении не на кого надеяться, пусть думает…

Теперь как бы не перепутать: Люба знает про Аристова, Надя – про Алексея, и никто из них – обо всем!

В дверь опять звонят, иона спешит открыть: наверняка пришла Надя. Даже если она и обиделась за вчерашний её уход, не может она из-за такой ерунды вечно злиться!

Но пришла вовсе не Надя, а Маша. Мария Зубенко. Они с мужем – как и семья Аристовых – часть небольшой компании, которая сложилась за много лет совместного проведения всевозможных семейных и государственных торжеств.

Она – удивительно мягкая, обаятельная женщина. Евгения не знает никого другого, кто так много мог бы выразить легкой полуулыбкой или одним движением внимательных, понимающих глаз. И имя ей удивительно подходит: именно такой привлекательной, женственной и должна быть Мария. Будь Лопухина мужчиной, она влюбилась бы в неё без памяти!

Любит ли её муж Сергей? Конечно же, должен любить. Он не может не понимать, каким сокровищем владеет. По – крайней мере, на людях Зубенко всегда внимательны друг к другу и никто не видел их сорящимися. Ещё один идеальный брак?

На взгляд любителей худосочных красоток, Маша полновата. Но ни у кого не поднимается язык называть её толстой. Просто её тело женственно-округло. В общем, Маша – это Маша!

– Я тебе не помешала? – спрашивает она, всю жизнь озабоченна тем, чтобы, упаси Бог! – не быть никому в тягость. Что это такое, Маша знает, ибо много лет ухаживала то за прикованной к постели матерью, то после её смерти, за больным отцом.

– Что ты! – убеждает её Евгения. – Я сегодня бездельничаю. Минуту назад ночную рубашку сняла.

Она искренне рада Маше, но её не покидает чувство какой-то несообразности происходящего – впервые Маша пришла к ней одна, без Сергея. Может, что-то случилось?

– Ничего не случилось, – отвечает Маша на её невысказанный вопрос. – Просто мне захотелось узнать, как ты поживаешь?

И она, смеясь, вытаскивает из сумки ручной работы – наверняка очень дорогой! – бутылку какого-то сногсшибательного ликера–«Какая девичник без ликёра» напевает она на мотив "Какая песня без баяна?" – Это мне привез Майкл. Сказал, такой ликёр раскрепощает женщину. Раскрепостимся?

Майкл – исполнительный директор российско-американской фирмы, в которой работает Маша. Из своих поездок – Майкл в Америку, Маша – в российскую глубинку, они привозят друг другу сувениры. Такой у них за два года работы сложился ритуал. Но не для того же, чтобы угоститься ликёром, пришла редкая гостья?

– Сергей сказал, что ты дурью маешься! – выпаливает Маша ни с того ни с сего. – Мол, такого мужа, как Аркадий, днем с огнем не сыщешь. И если у мужиков седина в бороду, то у женщин – секс в голову! Правда, что ли?

Прежде Евгения не задумывалась, как отнесутся к её разводу знакомые и друзья. То есть, она почему-то была уверенна, что все они непременно станут на её сторону. И уж не в какие рамки не укладывалось предположение, будто кто-то из них будет её осуждать! Наверное, недоумение отражается в её глазах, потому что Маша спешит объяснить:

– Мы считали ваш брак таким благополучным!

Теперь ей становится понятной поговорка: чужая семья – потемки! Что такое, благополучный брак?! Скорее всего, в это понятие каждый вкладывает свой смысл. Но главное условие – он должен быть таковым внешне!

– Вот уж не думала, что выгляжу легкомысленной в глазах твоего мужа.

– Моему мужу угодить трудно. В основном он живет старыми догмами: жена – одна на всю жизнь; жена, да убоится мужа своего; бабья дорога – от печи до порога; волосы длинные ум короткий… И так далее. Плюс кое-что из новенького, вроде того, что материально независимая женщина бедствие для семьи.

– Да ты что! Вот уж никогда бы не подумала… Как говорится, "выпьем, добрая подружка", а там разберёмся.

Евгения достает из холодильника яблоки, лимон и задумывается:

– Где-то у меня была шоколадка.

– У меня – с собой, говорит – Маша и вытаскивает из сумки коробку ассорти. Ликер американский, шоколад – российский. Хоть чем-то мы можем похвастаться!

Она смотрит на свет сквозь узкую рюмку, которая отцвечивает рубином, и предлагает:

– Давай выпьем за новое бабское счастье!

Маша пригубливает рюмку, в то время, как хозяйка квартиры сгоряча опрокидывает на себя все содержимое. И смущается. Наверное, импортные ликеры надо пить интеллигентнее, это же не самогон!

– Я тебе завидую, – говорит гостья и внимательно смотрит на нее. – У тебя даже глаза засияли, будто ты их от чего-то отмыла.

– От розовой пелены, – подсказывает Евгения.

– Аркадий тебе изменял?

– Нет, с чего ты взяла? А-а… Что ещё другое можно предположить? Тем более, все знают, он не пил. Не изменял. И даже меня не бил!

– Зря ты задираешься, – грустно говорит Маша, – просто каждый судит по себе…

Чем-то мрачным тянет от Машиного тона. Какой-то безысходностью. Безнадегой, как сказал бы Аристов.

– У Сергея есть другая женщина? – все-таки брякает Евгения; видимо, ликёр уже начал оказывать свое раскрепощающее действие.

– Сейчас, возможно и нет. Раньше была.

– А как ты узнала? Почувствовала?

– Ничего я не чувствовала. Чтобы пользоваться чувствами, их надо иметь…

Маша замолкает и смотрит в бокал, будто собирается в нём, как в магическом кристалле, разглядывает давно минувшее. Наконец, она отрывает взгляд и усмехается.

– Все произошло, как в кино. Вечером я возвращалась от больной тетки. Тогда, кроме отца, я ухаживала ещё и за нею. Минут сорок ждала троллейбуса, не дождалась и решила поймать такси. Собственно, шафер не хотел останавливаться, но я буквально кинулась под колеса… И представь себе, на заднем сиденье ехал верный супруг Сережа со своей пассией.

– Ты устроила ему скандал прямо в машине? – с неожиданным для самой себя интересом спрашивает Евгения – ей подобного переживать не приходилось, и она пытается представить, как ведут себя в столь пикантных ситуациях воспитанные, интеллигентные женщины?

– Смешно, – невесело усмехается Маша, – что я сама бы не заметила мало ли кто едет в такси, кроме тебя? Даже, когда девица, не сориентировавшись, продолжала приставать к нему: "Сереженька, почему ты меня не обнимаешь? Почему больше не целуешь?", я все ещё ловила мух – мало ли на свете Сереженек? Но судьбе, видимо, было угодно ткнуть мня носом в моё же грязное белье…

Она переводит дыхание и тоже, как Евгения, залпом выпивает ликёр.

– В общем, нашего таксиста остановили гаишники. То ли он что-то нарушил, то ли они в это позднее время подрабатывали…Словом, Сергей вылез и предъявил свои корочки. Оказывается, он посчитал, что раскрыт, и не стал больше прятаться. Решил почему-то, что я села в это такси не случайно… Тоже мне, следователь, не мог проинтуичить! Я бы так ничего и не заметила, потому что в этот момент была занята мыслями об отце: поужинал он сам или ждёт, что я приеду, его покормлю…

Я вышла у нашего дома, а Сергей немного задержался. Скорее всего, заплатил таксисту, чтобы довёз девушку до места. Он догнал меня и мы молча добрались до квартиры. Я молча покормила отца. Молча легла в супружескую постель. Только сказала, подам на развод. На что он ответил: "И не мечтай!". К счастью, тогда мне подвернулась возможность, отвезти в Америку группу наших бизнесменов.

– Я помню, ты приехала оживленная, посвежевшая!

– Еще бы! Я наконец вдохнула свежего воздуха!

– Тебе так понравилась Америка? – уточняет Евгения; она не любит тех, кто хает Россию.

– При чем здесь Америка! Я смогла представить себе воочию возможную жизнь без Сергея. Опьяняющее чувство!

– Можно подумать, ты его рабыня! – слова Виктора, впрочем, не подходят к этой ситуации, ибо здесь явно недобровольное рабство.

– Рабыня – это ты правильно сказала! Сергей предупредил меня, чтобы о разводе я и не мечтала! Мол, если трепыхнусь, он не посмотрит, что жена, в тюрьму меня упрёт. Думаешь, это – пустая угроза? Он – страшный человек!

Она вздрагивает. Сергей – майор милиции. Евгения слышала, что он жестокий, беспощадный человек, но прежде не примеривала эти слухи к Маше. Раз живет с ним, значит, нашла свой подход.

– Я его боюсь, – тихо говорит Маша. – Он сделает со мной всё, что захочет, и никто меня не спасёт…

Евгения от огорчения чуть не плачет. О ком угодно она могла такое подумать, но чтобы Маша – эта необыкновенная женщина – была несчастлива?

– Как же ты за него замуж-то вышла, за такого?

– В женихах они все добрые, тебе ли не знать? Стал ухаживать, сделал предложение. Мне казалось, что он сможет спасти от моего унылого быта. К тому же, у постели больной мамы я прочла уйму романов с честными и умными сыщиками в роли благородных героев. И тут возник Сергей. Так на героя похожий… Я честно старалась полюбить его, но не смогла!

– А тебе не страшно – всю жизнь прожить без любви?

Маша внимательно смотрит на нее.

– Не ожидала. Женечка, что ты такая… Эмоциональная! Разве ты не знаешь, что далеко не все люди любят? Многие не умеют этого делать, а многие хотели бы любить, но некого. Ждут – пождут, да так без любви и обходятся. Становятся холодными, равнодушными. И детей рожают равнодушных. Сыну всего восемнадцать, а он уже во мне не нуждается!

Маша говорит о сыне безо всякого перехода, но Евгения чувствует, как страдает её душа. Ее мысль мечется в поисках подходящих слов.

– Скажи, хотя бы интимная жизнь дает тебе что-нибудь?

Должны же в жизни человека быть какие-то приятные моменты! Но Маша лишь печально улыбается.

– Дело в том, что я – фригидна. По-крайней мере, так говорит обо мне Сергей. Приходится ему верить, ведь другого опыта у меня не было.

– А ты хотела бы… изменить ему? – спрашивает Евгения и ждёт, что Маша скажет: «Как ты могла такое обо мне подумать?!» Но слышит ошеломляющее:

– Я бы хотела наставить ему рога, чтобы он ходил и потолок ими царапал! – выпаливает она и тут же мрачнеет. – Только где же я найду мужчину, с которым это можно было бы проделать? "Посмотришь с холодным вниманием вокруг". Как говорил Лермонтов, и всякое желание пропадает. Почему-то я не привлекаю своим видом мужчин стоящих. Всё какие-то безликие возле меня крутятся. Может, потому что сама я такая?

– Ты, комплексуешь? – Евгения вспоминает уроки Виктора. – Да ты если захочешь, любой мужик будет твой! Тут важно золотую середину чувствовать: и недоступной не выглядеть, и доступной не казаться.

– Хочешь сказать, это – целая наука?

– Конечно! "Ведь только тех мы женщин выбираем, которые нас выбрали уже!" Это сказал мужчина… А как ты определяешь: стоящий мужчина или нестоящий?

– По единственному признаку – вызывает человек симпатию или нет. А главное, я не люблю высоких мужчин. В каждом из них, я уверена, есть какой-нибудь скрытый порок!

Евгения вспоминает высокого, статного Сергея, на котором, наверняка, не одна женщина останавливает взгляд. Это ж надо так насолить жене, чтобы её антипатию вызывал даже рост мужчины!

После ухода Маши она бродит по квартире и никак не может успокоиться: что происходит? Женщина, с которой любой другой мужчина считал бы за счастье прожить жизнь бок о бок, несчастлива!

Глава седьмая

Спит Евгения вполне спокойно, как человек с чистой совестью. Всего каких-нибудь полгода назад подобная грешная жизнь ужаснула бы её, недолго лишив сна и покоя. Но сна её лишает телефонный звонок в то время, когда электронный часы показывают два ночи!

– Жека, привет! – говорит в трубке такой отчетливый голос Аристова, будто он звонит из автомата перед её домом. – Я тебя не разбудил?

– Что ты! – говорит она сквозь зубы. – Я как раз стреляла из лука.

– Ах, да, ведь у вас два часа ночи, – вроде спохватывается он, но в голосе никакого раскаяния не слышно.

– Действительно, уже так поздно, а я все стреляю… Спокойной ночи!

– Погоди, не вешай трубку! Я все-таки из Швеции звоню, не из какой-нибудь Кукуевки! Такие бабки палю, чтобы только узнать, как ты себя чувствуешь?

– Отлично! Еще пара таких ночных звонков, и я буду вполне готова.

– К чему?

– К психушке!

– Всё может быть, Женечка. Ты мне так плохо приснилась! Дай, думаю, позвоню: не заболела ли? Говоришь, у тебя всё в порядке?

– Не всё. Опять проклятая память барахлит! Если бы я не забыла выключить телефон, спала бы сейчас, как все нормальные люди!

Она бросает трубку.

Так хорошо спала, и на тебе! Подлый Аристов. Неужели он будет постоянно держать её в напряжении? Сколько лет, из года в год они проводили вместе праздники, и никогда – за все эти годы, ни разу! – она не подумала о нём, как о мужчине. То есть, увидев его впервые, она, конечно, отметила незаурядность Толяна – вполне в её вкусе. Но и только! Он был чужой муж. Она – верная жена. И по привычке, не заглядываться на чужое, она запретила себе о нём думать.

Но в каждом минусе есть свои плюсы, усмехается Евгения. Ушел сон пришли мудрые мысли. Например, исчезает куда-то прежняя её нерешительность по поводу работы: менять ли её на другую, но высокооплачиваемую?

В самом деле, неужели хороший архитектор – знай наших! – пропадёт, если на новом месте у него что-то не заладится? В конце концов, под лежачий камень вода не течёт. Не помрёт с голоду! В крайнем случае, можно пойти работать кондуктором – они все время требуются… То есть, Евгения знает, что до такой крайности она вряд ли дойдет, но приятно думать о себе, как о женщине, умеющей самостоятельно находить выход из трудных положений.

Она чуть не бросается искать визитку президента строительной фирмы, но в последний момент резонно замечает: во-первых, третий час ночи, во-вторых она не в Швеции, а в-третьих, неплохо бы переговорить со своим нынешним начальством. Полная планов и надежд она опять засыпает…

Утром Евгения успевает переговорить с матерью и с Никитой. Поскольку с сыном отношения у неё доверительные и – устами младенца глаголет истина! – она хочет сообщить о своём ночном решении ему первому.

– Как думаешь, Кит, стоит мне переходить на работу в частную фирму? Приглашают…

– А как у них с оплатой труда?

– Обещают платить намного больше, чем в НИИ.

– Тогда, чего думать? – удивляется сын. – Конечно, переходи. Тебе вовсе неплохо сейчас приодеться, а то знаешь, сколько сейчас стоит клевый прикид?

– Разве тебе самому он помешает?

– Я – мужчина, – говорит он. -Для меня главное аккуратным быть!

Интересно, где это он набрался такой взрослой мудрости?

– Кстати, – продолжает Никита, – отец мне на осень клевую куртку купил. Его друг в Финляндию ездил, и он ему заказал!

В голосе сына слышится восхищение заботливым отцом, и Евгению это почему-то задевает. Правда, она не подает вида: разве сын не должен любить отца? Потому как бы между прочим говорит:

– Вот и хорошо. Тогда тебе ещё осенние ботинки купить, и ты одет-обут!

Но Вера Александровна, видимо, слышит их разговор, потому что говорит в трубку.

– Обувь Никите я куплю. У меня знакомая в обувном работает, у них прямые поставки из Германии. Обещала подбросить отличные туфли. Пока эта обувь – самая лучшая!

Казалось бы, радуйся Евгения, от всех забот тебя освободили, но ей почему-то грустно: умри она сейчас, никто ничего не потеряет. У матери рядом любимый внук. У Никиты – бабуля и отец. Официально, конечно, у него и мать, и отец есть, но он в ней не особенно нуждается…

– Кажется, у вас, Лопухина, застой в крови! – ставит она себе диагноз. – Мозг неактивно обогащается кислородом, вот и лезет в голову всякая дурь! Сделайте-ка вы зарядку, да примите холодный душ! Успокаивает.

Уже закрывая дверь квартиры, она вспоминает, что вчера, за весь день ей впервые не позвонила Надя. И это в выходной, когда обычно они звонили друг другу по несколько раз!..

– Не ожидал от тебя Лопухина, не ожидал! – бушует главный архитектор. – Я понимаю, рыба ищет, где глубже, а человек…

– Где рыба! – меланхолично подсказывает из-за соседнего кульмана мужчина-техник.

– Молчи! – трагическим жестом театрального актера приказывает ему главный специалист.

Эту бурную реакцию вызвало робкое сообщение старшего специалиста Лопухиной о том, что ей предложили работу референта. Конечно, главный привык к ней – после окончания института – это первое и пока единственное место работы Евгении.

– Что такое – референт? Мальчик… то есть, девочка на побегушках. С твоими способностями, Женя, продаваться частникам!

– Вы даже не представляете, как близок тот день, когда и наш проектный институт станет частным! – опять встревает в разговор техник. – Иди, Женя, раз зовут – фирма надежная! Валентин Дмитриевич – господин хваткий.

– Вот именно, хваткий! А там, где хватают, нет места творчеству!

– Ах, как творчески мы планируем на объектах унитазы и биде! – тихонько бурчит техник, все же опасаясь гнева главного. – Шарашмонтаж истинное название нашей конторы!

Евгения с сожалением понимает, что главный специалист, увы, безнадежно отстал от жизни, но пока он в государственном институте, никто его в должности не понизит и оклад не уменьшит. Он много лет громогласно презирает предпринимателей, по привычке называя их рвачами и хапугами, но в глубине души, наверное, понимает, что уж его-то никто на должность референта не позовет.

Между тем, архитектор Лопухина не может не видеть, что именно с приходом предпринимателей оживилась нечто неординарное и доставать из шкафов свои старые запыленные чертежи, которые в прежнее время не могла быть реализованными, а теперь то здесь, то там строятся здания всевозможных банков и фирм по этим казалось, навсегда забытым проектам…

Словом, в конце рабочего дня она созревает настолько, что звонит президенту фирмы.

– Валерий Дмитриевич уехал в банк. Что ему передать? – спрашивает секретарша.

– Передайте, что звонила архитектор Лопухина. Сказала: она согласна. Не забудете?

– Я записала: Лопухина согласна! – бесстрастно говорит секретарша.

– До свидания, – бормочет Евгения, подавленная её снисходительно вежливым тоном.

Интересно, чем обуславливается такой тон? Высокой зарплатой, осознанием престижности фирмы или особым обучением на каких-нибудь специальных курсах?

Без двух минут восемнадцать сотрудники проектного института уже стоят на "стреме" с сумками и портфелями. Как бы не расхолаживала людей перестройка и безответственность, но они принесли с собой страх за свое будущее – потерять работу никому не хочется. Теперь у каждого ощущение, что ему дышат в затылок – на улице толпы безработных!

Так вот, без двух минут шесть вечера Лопухину зовут к телефону.

– Евгения Андреевна, я рад! – сообщает ей президент знакомой фирмы. – Когда вы сможете выйти к нам на работу?

– В следующий понедельник.

Она думала, что рассчитаться с родным институтом удастся гораздо быстрее, но ей поставили условие: закончить всю свою работу. Пусть скажет спасибо, что отпускают без двухнедельной отработки, как в былые добрые времена!

– Будем ждать! – тепло говорит Валентин Дмитриевич и посмеивается. – Хотите, проведу небольшой сеанс ясновидения? Сейчас все ваши коллеги стоят на старте в ожидании… впрочем, нет, уже побежали, услышав заветный бой курантов!

– Это так! – соглашается Евгения.

– А у нас вы станете забывать о времени! – хвастливо обещает президент.

– «Сдавайтесь мне на честный слово, а там мы будем посмотреть…» Так, кажется, говорил барон фон Врангель, по свидетельству пролетарского поэта Демьяна Бедного. Скорее всего, он говорил по-русски лучше самого поэта, но тогда его образ не вызывал бы у других пролетариев ненависти и желания его бить.

Закончился рабочий день, а Надя так и не появилась. И Евгения не стала её искать. Друг проверяется в беде? Или в радости? Гордыня – грех! Надо бы пойти, повиниться, но в чём? Еще один штрих: раньше она бы извелась размолвка с близкой подругой. Побежала бы её искать, выяснять. А теперь? Что же это такое в ней проклевывается? Чувство собственного достоинства? Или самолюбования – вон я какая гордая?

Так и не сумев подобрать для себя подходящий ярлык, Евгения выходит из института и спускается по лестнице, весело размахивая сумкой. Чересчур весело. В то время, как в ней что-то с хрустом прорастает, даже кости трещат, хотелось бы иметь рядом кого – то близкого, кто бы объяснил: на бойся, Женечка, это болезнь роста. Вернее, прорастания, из безликой, покорной женщина обновленного, уверенного в себе существа. Потому, выше голову! Будет туман, прорвёмся!

На остановке автобуса перед нею тормозят "жигули" и выглядывает лицо кавказкой национальности.

– Садись, дорогая, подвезу, куда скажешь!

– У меня нет денег! – отмахивается Евгения.

– Зачем такой красавице деньги? – изумляется кавказец. – деньги есть у меня!

– Слушай, мужик! – кричат ему сзади. – Вперед подай, дорогу загородил!

"Лицо" захлопывает дверцу и отъезжает вперед, а перед Евгенией распахивается дверца "Вольво".

– Садитесь, благородная, поскольку нам по пути, я с вас много не возьму!

Виталий! Она сразу узнаёт его и садится, краем глаза отмечая возмущенное лицо кавказца. Наверное, он жалеет, что один. А то они бы показали этому нахальному русскому!

Мама не одобряет её национализма, а Евгению ничто на свете так не элит, как русская покорность, вроде: что поделаешь, они сильнее; что поделаешь, они богаче; что поделаешь, плетью обуха не перешибешь! Она уверена, здоровый национализм не вреден. И что плохого, чувствовать себя хозяином на собственной земле?

– Везёт нам на встречи, – говорит она, потому что он улыбается и молчит – пауза как бы затягивается.

– Ищущий, да обрящет! – посмеивается он в ответ на её реплику.

– Но не искали же вы встречи со мной специально?

– Именно искал специально! Целую систему разработал. Конечно, можно было бы ждать у дома, но это слишком наглядно, потом, я не знал, как вы к этому отнесетесь? Для начала я решил пару дней поездить с учетом того, что вы работаете до шести часов вечера. Потом проверил бы, не до пяти ли? Потом прошелся по скользящему графику… К счастью, мне повезло сразу.

– Но почему вы меня искали?

– Ну и вопрос!

– Хотите сказать, я вам понравилась?

– Что вы! Цель моих поисков совсем другая! Узнать, например, как вы относитесь к чеченскому вопросу?

Евгения смеется.

– Просто я подумала, что скажете об этом сами.

– Ах, так: ваши трехдюймовые глазки зажгли огонь…

– Нет, что-нибудь своё.

– А надо ли обо всём говорить?

– Считаете, мы много говорим?

– Очень много!

– Но мы говорим о политике, о ценах, об эстраде… Обо всём, кроме чувств.

– Значит, нет потребности о них говорить.

– Жаль. Люди придумали слова для общения друг с другом, а если сказать нечего…

Внимательно слушая, он уверенно включается в замерший у светофора поток машин.

– А я думаю, дело в другом. Мы так долго высмеивали сентиментальность… Даже термин появился для её обозначения: вопли и сопли! Досмеялись! Теперь сами же боимся говорить о чувствах, чтобы не высмеяли нас. Ведь это как бы проявление слабости.

– Что ж, давайте будем сильными. Забудем обо всяких там лютиках-цветочках. Вместо – любить – говорить: идти на контакт, Вместо- любимый – станем употреблять слово – партнёр! Красиво!

– Нет! – шутливо кричит он и бросает руль. – Так ещё страшнее.

– То-то же! Психологи считают, что выход из такой ситуации есть: надо научиться вначале любить себя…

– Куда же ты лезешь, милый, – бормочет Виталий, выкручивая руль – не в меру торопящийся водитель выгадывает лишнюю секунду и рыскает из ряда в ряд. – А вот здесь, Женя, я с вами не согласен: любящих себя, по-моему, в нашем обществе больше, чем достаточно. Ещё ничем не заслужили, а уже требуют: дай!