Западня

Глава 23

Усталые лучи конца лета пронзали темные аллеи, высвечивая булыжник под ногами и частично искрошившиеся, сплошь в трещинах, желтовато-коричневые стены. Ставни были закрыты; балконы с ажурными перилами из ковкого чугуна увиты плющом; земля иссушена зноем. От неплотно закрытых канализационных люков шел едкий запах; возгласы играющей ребятни не нарушали дремотного покоя.

Серджио шел заложив руки в карманы, ни на чем не останавливая взгляда. Флоренция. Крупнейший культурный центр эпохи Возрождения. Торговцы, лошади, шелест юбок из грубошерстной ткани, звон флоринов, зловонные канавы, грязь, нищета и роскошь — он почти видел, слышал, осязал все это. Вот прогромыхала карета; нищий цепляется за ноги; а в отдалении звуки органа капеллы Медичи перекрываются радостными кличами при виде Мастера.

Чей-то голос настойчиво пробивался сквозь грохот, выкликая его имя, пока не заглушил заунывные звуки прошлых столетий. Подняв голову, Серджио увидел одного из своих студентов — тот махал ему рукой, высунувшись из окна. Он махнул в ответ и, облизнув сухие губы, почувствовал горький вкус мраморной пыли. Пальцы еще ощущали резец.

Серджио усмехнулся. Он как будто застрял между прошлым и настоящим и испытывал чувство, близкое к эйфории. Он был частью Флоренции, так же как она была частью его самого. Каждое лицо, каждый камень, каждое произведение искусства бесконечно много говорило его сердцу, питало тщеславие художника, со временем перешедшее в неутолимую жажду признания — не только ради собственной славы, но и ради славы любимого города. Она, эта жажда, стала такой же потребностью, как другие жизненно важные потребности его тела. Когда все будет кончено, его назовут безумцем: просто не смогут подобрать другого определения. Им не понять его экстаз и агонию, но, возможно, настанет день, когда первоначальный шок сменится восхищением и люди поднимутся до понимания его мотивов и свершений.

Много лет назад, будучи двадцатилетним юношей, он возомнил себя современным воплощением Мастера. Но повзрослев, понял, что хотя верностью призванию и остротой душевных мук не уступает Микеланджело и всецело проникся его мироощущением, а его искусство вобрало в себя приемы гения, однако у него свой, особый творческий путь. Эпоха Кватроченто воздала хвалу Мужчине — двадцатый век призван воспеть Женщину.

На душе у Серджио полегчало; он ускорил шаг. Его маршрут лежал через вытянутый в длину двор галереи Уффици. Впереди виднелись каменные своды; за ними катила свои воды Арно. На набережной он остановился купить вечернюю газету.

Заметка на второй странице его не удивила. Еще вчера весь мир узнал о тщательно скрываемой трагедии дома Таралло. Росария, жена знаменитого гонщика Энрико Таралло, мать его сыновей, умирает от рака. Энрико вернулся в Италию.

Серджио двинулся дальше, замедлив шаг; сердце сжалось. Много лет он запрещал себе думать о семье Таралло, но сейчас на него нахлынули воспоминания детства. Он увидел Росарию девочкой — уже тогда она была неразлучна с Энрико. Он, Серджио, тоже любил ее — как сестру. Она всегда внимательно слушала, с ней можно было делиться сокровенными мечтами, не рискуя напороться на насмешку. С другими она была застенчива, боязлива; Энрико защищал ее — даже от деспотичной матери. Точно так же Сильвестра, бабушка Энрико, защищала Серджио от необузданного нрава его собственной матери; по счастью, он так редко ее видел, что Сильвестра заняла ее место. Эта знатная дама, обитавшая во дворце, обращалась с ним, уличным мальчишкой, как со своим сыном; Энрико считал его братом. Семья Таралло стала его семьей; он разделил их горе, когда умер отец Энрико; он их искренне любил. А потом предал.

Серджио остановился и дотронулся ладонью до шершавой каменной стены, чтобы прогнать воспоминание — прекрасное лицо Арсенио. Арсенио, возлюбленный младший брат Энрико и обожаемый внук Сильвестры… Мальчик, который преклонялся перед талантом Серджио, умолял взять его в bottega…

Он продолжил путь — и уже не пытался отмахнуться от сменявших друг друга картин прошлого. Трагедия семьи Таралло была все равно что его собственной.

Воздух в его квартире был спертым, но он не стал открывать окно, а разделся и стал под душ. Все это было так давно, но иногда его мутило от воспоминаний о пролитой крови. Однако настанет день — и весь мир падет к его ногам, сраженный величием его таланта и совершенством техники. Место в анналах истории ему обеспечено, но он заплатил высокую цену.

Утром по радио передали о кончине Росарии. Значит, ждать осталось совсем недолго. Скоро великолепная Сильвестра покажет силу своего гнева и глубину ненависти. Теперь более чем когда-либо он должен думать о деле своей жизни — и о мести Полу О’Коннеллу, человеку, который причинил ему, а стало быть, и семье Таралло, непоправимое зло.

Он снял трубку и набрал телефонный номер Дарио в Лондоне.

Дейдра вышла на веранду виллы в Ла Тюрби. Из висящих над головой кашпо свисали пышные ветви герани и лобелии, почти смыкаясь с тянущимися вверх розовыми кустами, искусно рассаженными вдоль балюстрады. Веранда выходила в сад камней. Каменная дорожка вела от ступеней через лужайку и, раздвоившись, окаймляла бассейн. Из окон верхнего этажа открывался изумительный вид на Монте-Карло, море и берег Италии.

Вилла принадлежала одной из ее приятельниц, уехавшей в Юго-Восточную Азию. Дейдра сняла ее за счет Мадлен на неделю, пока будет длиться рекламная кампания фирмы «Пирелли»; дело шло к концу. Вечером им предстояло с группой моделей и фотографов отправиться на банкет в «Отель де Пари». А на завтрашний вечер Дейдра запланировала вечеринку на вилле в честь окончания кампании и дня рождения Мадлен, которой исполнялся двадцать один год.

Спустившись с веранды, Дейдра глубоко вдохнула цветочный аромат и, надев солнечные очки, устроилась возле бассейна и стала наблюдать за Полом, чьи могучие плечи рассекали водную гладь. Экономка Женевьева принесла бутылку ледяного лимонада.

Сняв саронг, Дейдра вытянулась на шезлонге. Пол восхищенно свистнул. Она жестом предложила ему лимонад. Он мотнул головой и ушел под воду.

Она вернулась мыслями к телефонному звонку Серджио неделю назад. Если бы не это, она бы и не подумала тащиться на юг Франции. Но он сказал: обстоятельства изменились, Мадлен может понадобиться ему скорее, чем он ожидал, хотя он и не может пока назвать точную дату, равно как объяснить причину спешки. С тех пор Дейдра провела не одну бессонную ночь. Конечно, она выполнит его просьбу, но неспокойная совесть доводила ее до отчаяния.

В последнее время она стала настороженно держаться с Полом. Почему он не скажет Мадлен правды о своем происхождении, богатстве и связях? Почему махнул на все это рукой и долго ли еще будет скрывать? Ее подмывало задать ему прямой вопрос, но Серджио предупредил, чтобы она этого не делала. Дейдра нутром чуяла: между этими двоими существует тайная и, быть может, зловещая связь, а то, что Мадлен очутилась меж двух огней, добавляло тревожных предчувствий; чувство вины разрослось до немыслимых пределов. Ее также беспокоили внезапные приступы холодности со стороны Шамиры. И еще эта семейная ссора! Из-за всего этого Мадлен оказалась в изоляции — и никто, кроме Дейдры, не подозревал об этом. Вот зачем она поехала во Францию: чтобы быть рядом с Мадлен. Внутреннее состояние Мадлен также внушало тревогу. Казалось, в Нью-Йорке она пережила стресс, но, так же как Пол, держала рот на замке. Эта история как будто еще теснее сблизила любящих — и то слава Богу!

Да, пусть Мадлен будет счастлива — пока она, Дейдра, и Серджио все не разрушили. Ведь если Мадлен суждено исчезнуть, как Оливии, и на такой же срок, все действительно рухнет. Дейдра закрыла глаза, стараясь прогнать неотвязные апокалиптические видения. Неужели она принесет Мадлен в жертву своему счастью? Внутренний голос ответил: да, принесет. Она слишком долго ждала, чтобы упустить свой шанс. Пять лет Оливия томится в bottega; отпустит ли ее Серджио, когда получит Мадлен? Вряд ли — ведь он пообещал, что они явятся в мир вместе. Так она вернется? Будет, как прежде, наслаждаться жизнью? Во всяком случае, страстная любовь Пола делает все гораздо проще.

Дейдра резко поднялась с шезлонга. Кого она хочет обмануть? Проще не будет! Ничего не будет проще!

— Ты так и не окунешься? — прокричал Пол.

Она махнула рукой.

— Нет. Голова раскалывается.

На пороге столовой она услышала за спиной звонкий смех и обернулась. Мадлен с Шамирой сходили по каменным ступеням в сад. Вот они подошли к бассейну и лениво разделись. Кругом на деревьях красовались спелые плоды. Море на горизонте отливало бирюзой. Мадлен повернула золотистую головку, и у Дейдры сжалось сердце: ни дать ни взять одна из граций с картины Боттичелли «Аллегория Весны». Не потому ли Серджио избрал ее? Неужели и он заметил сходство?

Гриль-бар на крыше «Отель де Пари» был уже открыт. На черном бархате неба ярко блестели крошечные булавочные головки звезд. Запахи горящего дерева и жареной рыбы смешивались с ароматами духов. Мадлен и ее свита прибыли последними и заняли свои места за столиком на двенадцать человек возле громадного, во всю стену, окна с видом на Ривьеру. Однако посетителям было не до красот модного курорта. От столика к столику плыл шепоток — и наконец Мадлен узнала, в чем дело. В нескольких метрах от них одиноко сидел Энрико Таралло.

— Он тяжело перенес смерть жены, — пояснила одна из манекенщиц. — Несколько дней пропадал в море на своей яхте.

— Бедняга, — молвила другая. — Интересно, куда он подевал детей?

— Должно быть, отправил к бабушке. Это одна из самых богатых женщин Италии. Он унаследует большую часть ее состояния.

— А вы видели его жену? — спросила Шамира, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Абсолютно не на что смотреть.

— Зато из очень богатой семьи. Не потому ли он и женился на ней? В Италии до сих пор приняты браки по расчету. Зато теперь, когда он освободился, ему понадобится утешение — и блеск. Как вы расцениваете мои шансы?

Дейдра неодобрительно посмотрела на свою подопечную Софи, которой принадлежала эта реплика. Та надула губы.

— Тогда зачем он сюда явился?

— Это его дело, — многозначительно произнес один из фотографов.

На этом разговор не кончился. Вскоре стало ясно, что Софи выразила чуть ли не всеобщие чаяния.

Мадлен была непривычно тиха, но Пол подметил взгляды, бросаемые ею на Таралло. Он сидел между Шамирой и Дейдрой, а Мадлен — напротив него, рядом с Софи. Эти две девушки недолюбливали друг друга, и у Пола мелькнула мысль: уж не хочет ли Мадлен досадить Софи? Однако нет, она не кокетничала. Пол насторожился и даже сам стал присматриваться к прославленному гонщику. Но тот никак не тянул на потенциального соперника. Даже когда Энрико сидел, было видно, что он по меньшей мере на несколько сантиметров ниже Мадлен. У него наметилась залысина, да и фигура была не из тех, что нравились Мадлен. Тем не менее, она проявляла именитому соседу повышенный интерес.

От Энрико не укрылось всеобщее внимание, особенно со стороны Мадлен. Внешне он не поощрял и не отвергал ее притязания — просто смотрел сквозь нее, однако в груди клокотал гнев. Он ненавидел пустых самовлюбленных красоток наподобие Мадлен Дикон. Их выставленная напоказ красота граничила с уродством. А то, как она задирала ноги, демонстрируя отсутствие белья, вызвало у Энрико отвращение. Неужели она рассчитывает разжечь в нем страсть, прекрасно зная, что две недели назад он похоронил жену? Ему стало так противно, что он бросил на нее злобный взгляд и подозвал официанта.

— С горя потерял аппетит, — съехидничала одна из моделей.

— Нет, — грустно ответила Мадлен, — он обиделся. Мы глазели на него как на дикого зверя в зоопарке.

— Отвечай только за себя! — фыркнула Софи.

Мадлен вздрогнула. И правда, она-то и глазела больше всех. Ей стало стыдно; захотелось плакать. Пол встал и вывел ее в фойе.

— В чем дело, Мэдди?

— Не знаю, — ответила она, глотая слезы. — Просто мне его жалко. Он так одинок и несчастен.

— И поэтому ты ревешь?

Она судорожно глотнула воздух.

— Не знаю, Пол. Правда! Наверное, все дело в Мэриан, но ты не любишь о ней говорить.

— Мэдди, с тех пор как она заявилась в «Плаза», мы ни о чем другом и не говорили. Неужели ты приняла это близко к сердцу?

— Нет… Наверное, нет… Все равно без толку.

— Вот именно. Главное — это мы с тобой.

— Знаю. Но несчастный вид Энрико Таралло напомнил мне о ней. До ее прихода я была спокойна, ни о чем не жалела…

— Это пройдет, любовь моя. Я с тобой. — Он приподнял ее лицо за подбородок. — Ты ведь хочешь, чтобы я остался с тобой?

— Конечно.

— А то я уже начал думать, что ты сделала ставку на Таралло.

— Ах, Пол, я не могу даже смотреть на других мужчин.

— Однако смогла — на Таралло.

— Это другое дело. Говорю тебе, мне было жаль его. Ты ведь не сердишься?

— Нет… Да, черт возьми, сержусь! Я тебя бешено ревную.

— Это хорошо. Мне спокойнее, когда ты ревнуешь.

— Ладно, Мэдди. Поцелуй меня и пойдем обратно.

— Пол… Ты знаешь Энрико? Я имею в виду — лично?

Он резко повернулся к ней.

— Нет. Но один мой знакомый знает.

Лежа у себя в номере, Энрико испытал угрызения совести за то, что выместил злобу на Мадлен Дикон. Вряд ли она хотела его обидеть. Она такая, какая есть. Привыкла выставлять ноги и заигрывать. Он сам виноват: не надо было бросать якорь в таком месте.

После похорон он покинул дом и ушел на яхте далеко в море — оплакивать утрату. Там, в полном одиночестве, он громко сетовал на несправедливость судьбы, пославшей смерть молодой, любящей и любимой женщине. Однако легче не стало. Наоборот, горе разбухло до таких размеров, что угрожало задушить его.

Энрико встал с кровати. Сердце истекало кровью. Будет ли этому конец?

Сквозь открытое окно до него донесся звонкий женский смех. Он подошел и снова увидел эту Дикон со свитой. Нет, он правильно сделал, что выказал ей свое отвращение. Она заслужила — хотя бы тем, что является полным ничтожеством и все-таки живет на земле!

Из рамки на ночной тумбочке ему улыбалась Росария. И он не выдержал — тоже улыбнулся. Зачем обращать внимание на всякую шваль?

Телефонистка соединила его с Тосканой, и он узнал, что бабушка Сильвестра с его сыновьями уже на пути на Сардинию. Следующий звонок был на борт яхты «Росария». Завтра они возьмут курс на Ниццу. Путешествие закончится на Сардинии. Там он даст волю своему горю и посвятит остаток лет близким.

Близкие… Перед его мысленным взором возникло прекрасное лицо Арсенио. Блестящие, черные как смоль волосы зачесаны за уши. Большие темно-карие глаза. Типичный для жителей Флоренции длинный нос. Улыбчивый рот… Таким он был когда-то — но не теперь. Чтобы заглушить душевную боль, Энрико сжал ладонями виски. Он безумно любил Арсенио. А если и проявил жестокость, то для его же блага. Но эти доводы никогда не казались убедительными. Наступит день, когда ему придется ответить за то, что совершили они оба — он и Арсенио. А поскольку нет больше Росарии, вечно бросавшейся на защиту Серджио Рамбальди, этот тоже ответит.

Настал день рождения Мадлен. Распивая на террасе шампанское, она разглядывала подарки от Дейдры и Шамиры. А когда приехала на пристань — место сегодняшней фотосъемки, — руководители концерна «Пирелли» преподнесли ей умопомрачительный комплект нижнего белья и экзотический кактус.

— Очень смешно! — шутя ворчала она, щекоча колючками Шамиру. Та хохотала до слез. Этот эпизод задал тон всему дню, так что, вернувшись на виллу, Мадлен едва не падала от усталости — столько хохотала.

Сидя в своей спальне, она одевалась к банкету, который Дейдра давала в честь ее дня рождения. Сидя с коктейлем в руках, Пол наблюдал за ее приготовлениями. В мягком освещении кожа Мадлен приняла медный оттенок. Она была прекрасна.

Пол отошел к окну. Стемнело. Скоро нужно будет ехать на банкет. Но он должен сделать признание прямо сейчас. Он заранее все продумал, даже отрепетировал. Ему нужно было заручиться слепым, безоговорочным доверием Мадлен: не только для успеха сегодняшнего предприятия, но и на будущее. Он глубоко втянул в себя влажный морской воздух и, заложив руки в карманы, решительно произнес:

— Мэдди, от твоих денег ничего не осталось.

Мадлен заморгала, однако на губах застыла улыбка, словно она ждала, что Пол признается в розыгрыше.

— Твои семьсот пятьдесят тысяч фунтов вышли почти два месяца назад.

— Ты хочешь сказать, что мы должны?

— Нет, любовь моя. Просто мы теперь существуем на мои средства. Но не на те, что заработаны литературным трудом.

Она тщетно силилась понять, куда он клонит.

— Тогда откуда…

— Я богат, Мэдди. Всегда был богат. Сегодня мое имение оценивается в десять миллионов фунтов. Мой личный капитал — пять миллионов. Я не говорил тебе раньше, потому что хотел посмотреть, как ты распорядишься украденными у Мэриан деньгами и как низко падешь, чтобы добиться успеха — для нас обоих. Я понимаю, это неприятно слышать, и стыжусь, но если сейчас я не буду полностью откровенен, ты не сможешь мне верить. Я дурно с тобой обошелся, и хотя теперь ты знаешь мои мотивы, тебе от этого не легче. Однако теперь лжи пришел конец. Больше — никаких фокусов. И еще одно: я больше не намерен платить Дейдре за твою карьеру. Я убежден — если захочешь, ты вполне сможешь обойтись без нее.

Она таращила на него глаза, очевидно, будучи не в силах переварить все сразу.

— Дом переписан на мое имя, машины тоже. Твой счет у Каутса аннулирован.

— Ты хочешь сказать, что я разорена?

— В общем да. Зато я — нет. Остальное не имеет значения.

Она растерянно смотрела на него.

— Да, наверное.

— Неужели это так плохо — зависеть от меня?

Мадлен молчала, а он пытливо вглядывался в ее лицо, пытаясь прочесть ее мысли.

Наконец она сказала:

— Понимаю. Ты сказал, что я разорилась, и сразу же сообщил, что богат. Значит, мне не о чем беспокоиться?

Пол погладил ее по голове. Мадлен в своем репертуаре: в первую очередь воспринимает практическую сторону дела. Тайные мотивы, лежащие в основе его манипуляций, подспудный смысл его лжи — все это ей недоступно.

Мадлен подняла на него сияющие глаза.

— Пол, ты любишь меня, несмотря на то, что у меня ничего нет — только тело и лицо?

— Этого более чем достаточно. И пусть сегодня у тебя нет ни пенса, скоро дела поправятся. А пока, дорогая, ты всецело в моей власти.

Звонко стрекотали цикады. В отдалении вздыхало море; о прибрежные валуны бились волны. Из соседней комнаты доносился гул голосов, а здесь, в столовой, звучали романтические мелодии Рахманинова. На столе возле каждого бокала лежала сложенная красная салфетка. Столовое серебро и хрусталь отражали пламя свечей. На террасе покачивались от легкого ветерка разноцветные лампочки. Дейдра окинула столовую критическим взглядом и подала Женевьеве знак, чтобы та приглашала гостей.

Не успела Мадлен усесться на почетное место во главе стола, как в бой ринулись фотографы. Она и Пол нежно улыбнулись друг другу. По просьбе Серджио Дейдра ухнула в это скромное чествование уйму денег, чтобы оно попало если и не на первую полосу, то хоть в колонки светской хроники газет во всем мире. Он велел до самого конца создавать Мадлен паблисити.

Пир стоял горой. Гости смеялись, пили вино, закусывали печеночным паштетом и свежим морским окунем. Потом подали фирменное блюдо Женевьевы — говядину в винном соусе. Голоса становились все громче; каждый старался переплюнуть остальных по части светских сплетен; непристойности и злые нападки на друзей и знакомых сопровождались хриплым смехом. У Шамиры блестели глаза; она то и дело разражалась бессмысленным смехом, что было совсем не в ее духе. Она сидела между французским корреспондентом «Нью-Йорк таймс» Джоном Родди и Дарио — фотографом и деловым партнером Дейдры. Уж не крутит ли Шамира любовь с Джоном Родди, подумала Дейдра. Они с Мадлен обменялись многозначительными взглядами.

Перед десертом Дейдра сделала знак Дарио следовать за ней и выскользнула из столовой. Он догнал ее в холле — худой невысокий человек с гладким лицом и большими карими глазами. Она проработала с ним семь лет, но с тех пор как узнала о его принадлежности к bottega, он стал для нее незнакомцем.

— Ты говорил с Серджио?

— Вчера собиралась bottega. Я разговаривал с ним после того, как все разошлись.

— Что он сказал?

— Мадлен понадобится ему раньше, чем ты думаешь.

Она побледнела.

— Когда?

— Через три недели.

Дейдра ахнула.

— Он говорил, обстоятельства изменились… возникли осложнения… но так скоро… Почему, Дарио? Прошу тебя, объясни мне, в чем дело!

Он давно подозревал: Дейдра не знает, что Серджио как-то связан с семьей Таралло, — и сейчас лишний раз убедился в этом.

— Не имею права. Так хочет Серджио.

Дейдра промолчала. Нельзя давить на Дарио. Ей страстно хотелось спросить его об Оливии. Он член bottega и знает ответы на все вопросы. Ей ничего не нужно, только бы знать, что Оливия жива. Но на лице итальянца отразилось сожаление, и Дейдра поняла: он прочел ее мысли.

— Я не имею права посвящать тебя в тайну. Но обещаю: придет время — и ты увидишь их обеих. Постарайся, чтобы не позднее чем через три недели Мадлен очутилась в Италии. Сделаешь?

В его голосе не было угрозы: не пришло еще время угроз. Она любит Серджио — может быть, больше жизни — и пойдет на все, лишь бы стать его женой. Если же нет — он, Дарио, убьет ее. Таковы инструкции, полученные им от Серджио. Она слишком много знает.

— Конечно, сделаю, — ответила Дейдра. Нельзя показывать страх — именно потому, что этот человек опасен.

В столовой всеобщее веселье достигло апогея. Дейдра порадовалась за Мадлен. Та еще раньше шепнула ей, что знает, какой сюрприз приготовил Пол, но не скажет: он хочет сам оповестить публику. Очевидно, они назначили дату свадьбы. Мысленно Дейдра уже представляла себе лицо Мадлен, обсыпанное конфетти.

Под аккомпанемент двух местных парней — один играл на трубе, а другой бил в барабан — Женевьева и ее помощница внесли именинный торт со свечами. Все хором спели «С днем рождения». Потом Дейдра постучала по столу, требуя внимания. Пол улыбаясь встал из-за стола. И, подождав, пока все угомонятся, поднял свой бокал.

— Как вы наверняка уже знаете, я приготовил для Мадлен сюрприз. Она полагает, что догадывается, какой, но это не так. Итак, если вы готовы, дамы и господа… Мадлен, я хочу, чтобы ты первая нас поздравила. Я сделал Шамире предложение, и она приняла его.

Со всех лиц моментально сошли улыбки; все глаза обратились к Мадлен. Слишком потрясенная, чтобы пошевелиться, она тупо взирала на Пола, а он все с той же улыбкой протянул руку к Шамире. Воцарилась мертвая тишина. И вдруг у Мадлен выскользнул из рук фужер и разбился. Это привело ее в чувство, и она стремглав бросилась к двери; никто не успел глазом моргнуть. Серебристое платье блеснуло и растворилось во тьме. Дейдра ринулась следом. Но когда она добежала до боковой калитки и выскочила на неширокую горную дорогу, Мадлен уже не было.