Западня, или Исповедь девственницы

«ГОСТИ СЪЕЗЖАЛИСЬ НА ДАЧУ»

Злой Санек, тихая напуганная Катюха и разодетая в пух и прах, с саквояжем на колесиках Лерка встретились на Павелецком. Сели в поезд и вначале молчали как прибитые. Санек вдруг забоялся всей этой штуки, которую сначала придумала Лерка, потом старая дура бабка Марья, а теперь, выходит, он за все про все отдувайся. Лерка? Будет жировать! Вон как обрядилась — и не скажешь, что подъезды драит!

Лерке же приключение нравилось. Она решила, что попробует устроиться в бывший цэковский санаторий — она узнала, что он там рядом, теперь туда всех пускают, только денежку отстегивай. Лерка не пропадет! Своего не упустит! А за Саньком глаз да глаз! Надо узнать, кто там, на даче, может, если нет Марьи, то и бояться нечего — как-нибудь да проникнет туда.

Катюха и радовалась, что увидит братика и с ним познакомится, и боялась отца — уж больно хмурый и злой. И еще она с восхищением смотрела на разодетую Лерку, красиво накрашенную, с чемоданчиком на колесиках! А у них рюкзаки да тряпочная синяя сумка. Катюхе было обидно опять чуть не до слез, что такая старая баба и все имеет. Наконец, Лерка прервала молчанку:

— Значит, так, — сказала она строго и сурово, — сначала меня устроим, потом пойдем к даче. Я туда не войду, а вы, как устроитесь, выходите сразу — я погуляю пока. Разговоры послушайте невзначай, — она обернулась к Катьке, — и ты замечай все.

Доехали быстро. Им сразу же указали на дачи, как их здесь по-старому называли — «генеральские», и санаторий, который теперь был дорогим пансионатом, действующим круглый год. У Лерки уже зароились мечты и надежды встретить здесь какого-нибудь пожилого богатенького пенсионера-вдовца и оженить его. Она, молодая, останется богатой вдовой, вот тогда покажет всем, где раки зимуют!

Но они уже подошли к пансионату, огороженному резным чугунным забором, а за ним — аллеи чищеные, елочками обсаженные, и гуляет по этим аллеям куча вдовцов с толстыми кошельками. Лерка сказала, чтобы Катька осталась у ворот, скептически осмотрела Санька — можно ли его взять с собой в качестве носильщика, решила, что можно, сойдет. Ведь не мужем же она его будет представлять! Водитель, носильщик — не больше. И Лерка гордо прошла через проходную.

В вестибюле, бывшем приемном покое клинического санатория, было людно. Возможно, там и были вдовцы с тугими мошнами, но все они как-то соседствовали с разнообразными дамами — либо слишком молодыми, либо уродинами, что означало, что это — жены. Свободных Лерка как-то не приметила, но это ее не огорчило, тут не все, да и она баба не последней модели, узнает все, унюхает, разложит по полочкам.

Дали ей одноместный номер — полулюкс, денежки взяли — я те дам! Но не в курятнике же ей жить! На Санька никто и внимания не обращал — носильщиком, видно, и считали.

Он поднял ей вещи на шестой этаж, вошел. Лерка осмотрелась — цивильно! Тут же опробовала кнопки — работают! Пришла горничная, потом официант, дежурная по этажу. Лерка заказала хорошей водки «Стандарт» и ветчину запеченную. Санек только балдел. Вот те и уборщица!!!

Лерка это заметила:

— Ты че, думаешь, я всю жизнь полы мыла? Не-ет, дружок! Меня вся Москва знала. У меня все дамочки французские духи покупали! Вот так вот. Что почем — я знаю. Садись.

Санек присел на краешек бархатного кресла и подумал, что хорошо бы пожить так с Танюхой — ребята большие, сами справятся, а вот они получат от сынка денежки и приедут сюда вдвоем! Подумаешь, Лерка развыступалась! Санек тоже в ГДР служил, заграницу видел, и «висок» этих перепил цистерну! Но говорить ничего не стал, а четко решил, что получит деньги, приоденется, Таньку тоже и явится сюда на проживание, и никто слова ему поперек не скажет, будет он приказывать да денежками сорить. Они, что ли, хуже? Так со злостью размышлял Санек, а меж тем в номер принесли водку в красивой бутылке, ветчину, зелень, фрукты… Санек с Леркой дернули по рюмке и закусили. Санек потянулся за второй, но Лерка остановила — не надо, приди без запаха, ты че? Санек понимал, что она права, но очень хотелось выпить и, когда она пошла в нишу, переодеться, маханул зараз пару стаканов из-под воды — что эти рюмочки, кому они нужны, только добро по глотке размазывать.

Катька совсем замерзла, ждавши его, нос синий, и глаза на слезу тянут.

— Ты чего? — прикрикнул на нее Санек, и они побрели по заснеженным тропинкам к даче. Нашли скоро. Высоченный забор, и только крыша красная торчит вдалеке. Санек с упавшим сердцем постучал в калитку. Тишина. Хотел стучать снова, но Катька вдруг сказала:

— Папк, вон кнопочка сбоку, может, звонит? — Санек хотел было послать ее куда подальше — кно-опочка! — но смолчал и надавил на кнопку. Скоро подошли к калитке, и женский голос спросил:

— Кто?

Санек прокашлялся и невразумительно забормотал, что пришел от Марьи (забыл вдруг, как отчество, да так и оставил — Марья)… на работу — племянник.

Женщина за калиткой, молодая по голосу, помолчала, сказала: «Сейчас» — и видно, отошла. Они еще стояли. Наконец другой голос, старше, спросил:

— Вы от Марьи Павловны?

— Ага, — обрадовался Санек, — племянник я, с дочкой вон…

Калитка открылась, и в проеме увидел он высокую, видную из себя не старуху, но и не молодую женщину, черную, с большими глазами и высокими грудями — это Санек как специалист отметил, — внакидушку шуба, длинная, аж до пят. Женщина улыбнулась, а глазами так и стригла их обоих — то его, то Катьку. Катька даже попятилась и спряталась за отца.

— Проходите, проходите, — сказала женщина, — это вы ко мне. Мне нужны работники вот так, — и женщина резанула рукой по горлу. Была она веселая, вся играла, хоть и не молодая очень.

Они прошли за женщиной. Долго шли по тропке, кругом деревья в снегу — лес, ну лес, да и только. «Живут сволочи!» — подумал Санек, вспомнив свой огород, где задница об задницу трется!

Дом, двухэтажный, светился всеми окнами, хотя было и не поздно. Провела женщина их на террасу: абажур красный, стол, скамья широкая, стулья, плитка газовая, буфет резной, под ногами дорожка. Санек остановился, глядя на свои бахилы, но женщина замахала руками:

— Да вы проходите, у нас тут не очень-то, все равно мыть надо и на снегу дорожки чистить!

Ну, Санек и прошел, не зная еще, что дорожки эти чистить будет Катька. Не бесплатно, конечно…

Женщина скинула шубу прямо на стул и осталась в бархатном халате с вырезом. «Забористая баба», — подумал Санек.

— Меня зовут Алиса Николаевна, — сказала женщина, и Санек удивился — еврейка? Или татарка? Не все равно? — Но вы зовите меня Алиса. А теперь к делу. А дел много. Как вас зовут? — вдруг переключилась она. — И девочку вашу?

Санек, прокашлявшись, (вот завела), назвался Алексеем, как Лерка велела. И тут на террасу вышла совсем другая баба — молодая, тоже толстая (живут — жируют, — подумал Санек) с поварешкой в руке (прислуга? Сколько же им нужно?) и сказала:

— Обед готов, — а сама смотрела на Санька с любопытством. Санек тоже глаза не опускал.

А из-за ее спины появилась худючая девка, ровесница, наверно, Катюхе, волосы, как черная пакля, глаза таки бегают, раскосые, рот до ушей — ну обезьяна, чистая обезьяна! Зыркнула на них и заскулила:

— Мама, я рассольник не буду!..

Ага, эта молодая толстая — мать девки. Не похожи. Эта постарше — вся в статях, а девка — плюнуть не на что…

Молодая толстая прикрикнула на девку:

— Лиза, перестань, потом выясним! — И ждала, что скажет старая хозяйка. А та сделала недовольный вид и сказала:

— Инночка, видишь, я с человеком разговариваю! Сейчас приду. Алек дома?

— Дома, — ответила толстая молодая и ушла, а старая вцепилась опять в Санька — откуда он да что, да как там в Туле, да его, Санька, тетушка. И ждала, стерва старая, от него ответов и рассказов, а он как замолчал, так и молчал все время, пока она ждала, что же он скажет, и переводила глаза с него на Катюху, которая тоже воды в рот набрала.

Муку прекратила толстая молодуха, позвала опять обедать, и Алиса (как собак кличут, ей-те ей!) велела Саньку и Катюхе снять одежу (они так и сидели, потели) и идти на большую террасу вместе с ними обедать. Санек закручинился не на шутку, и Катюха вся опала от страха — как это они с ними там обедать станут?

Но делать нечего — надо идти и садиться там с ними.

За столом сидела та девка худючая; мужик, его, Санька, лет, черный, вроде злой, и еще мужик, старый, седой, морщинистый, а спина — будто палка в нее вставлена — прямая, как доска, в пиджаке бархатном. Посмотрел на них как на пустое место, хотя Санек громко сказал: «Здрас-сьте». Катька молчала, ну, да ладно — он сказал, и хватит. А эти два даже рта не раскрыли, зато чернявая девчонка хихикнула и ответила:

— Здравствуйте, здравствуйте, как живете?

Санек удивился вопросу и ответил:

— Спасибо, ничего живем. Не хуже других…

На что девчонка, посмотрев на всех за столом, совсем уже нахально заржала. Но никто ее не поддержал, а молодая толстуха прикрикнула:

— Лиза, хватит паясничать! Ты за столом!

Санек обиделся не на шутку: мать их так! Ну, ладно, не вечер, он им всем устроит «Здравствуйте, я ваша тетя!».

Сели, и молодка подавала на стол — прислуга она, что ли?

Засомневался Санек — вроде бы нет, вон как ее девка кобенится: то не так, этого не хочу… Потом Санек сообразил — не дурак, что молодуха — жена этого черного.

Сначала ели рыбу красную с луком, потом суп, потом второе — котлеты вкусные с пюре… Санек ел осторожно, тихо, поглядывал, как другие едят, а жрать хотелось до жути. Он бы смел сейчас все котлеты, какие были в сковородке, да не ковырялся бы, как недоносок, а срубал бы ложкой — только так!

После обеда хозяйка накинула шубу и сказала им с Катькой:

— Пойдемте, я покажу вам ваше жилье. — Они шли по тропке, среди деревьев, и она говорила: — Дом, конечно, не ахти, но теплый — печка там, и баллон газовый, и мебель кое-какая… Я бы вас поселила в другом, но гостей будет очень много и просто не хватит места…

Они наконец-то подошли к маленькому домику. Хозяйка вроде бы как этого дома стеснялась, а дом-то был хороший. Большая комната, больше, чем у них в Супонево, кухонька отгороженная, там газовая плита, холодильник, поновее, чем у них с Татьяной. В комнате стол большой, круглый, стулья. Тахта раздвижная, и еще раскладушка с матрасом, и даже кресло у окошечка. На полу палас. Не хуже, чем у Лерки в пансионате! Крылечко навроде терраски. И дом далеко от главного, ближе к калитке, что Санька порадовало, можно будет уходить незамеченным, а то и смотаться, если что. Алиса увидела, что они хотят остаться одни, и сказала:

— Ну, сегодня, конечно, никаких дел, отдыхайте, гуляйте… Хотите, приходите к ужину, вас Инна позовет, нет — в холодильнике еда есть, я подготовила, плита работает, магазин рядом. Все есть. — Она улыбнулась, погладила с чего-то Катьку по голове и ушла.

С Санька как сто пудов свалилось. Он сразу же раскрыл холодильник, как только за хозяйкой затворилась дверь. Чего там только не было! И колбаса двух сортов — вареная и копченая, и банки с тушенкой, и шмат масла, и яйца, и молоко. А на холодильнике стояла банка с кофеем и пачка чая индийского. А потом Санек увидел и бутылку. Она лежала в холодильнике на нижней полке — водка хорошая, столичная, на заграницу, только бутылка всего ноль семь. Ладно, магазин рядом, она сказала, но от вида бутылки Санек повеселел и подумал, что может, и ничего, все обойдется, вот только с Леркой посоветоваться надо.

Он раскупорил бутылку, нашел стакан и выпил с удовольствием.

Тут Катьку прорвало:

— Папк, — заныла она, — не пей, ты пьяный напьешься, а как кто зайдет? И она на ужин звала…

Санька тоже прорвало:

— Да, заткнулась бы ты, дура! Папка твой сто потов спустил, пока там разговоры разговаривал. Ты-то небось молчком, с тебя взятки гладки! А теперь я и выпить не могу? Да мне сейчас ведро дай — не запьянею.

Катька, видно, что-то поняла и перестала нудить про водку, а Санек махнул еще стакан, и завеселело на душе! Но надо к Лерке идти — за советом…

Вдруг Катька тихо спросила:

— Папк, а это братик мой?.. Ну, этот, черный-то…

Санек аж охнул — ну зачем он эту деревню с собой приволок! Нужна она тут!

— Ты че, совсем екнутая? Какой братик, блин, где он? Этот старый уже мужик против твоего братика, дура! Он муж этой Инки, толстой, молодой, а патлатая — ихняя дочка. А хозяйка — мать этого, как его зовут-то? От мать-перемать, ни одного имени справного нету…

— Алек, — прошептала Катька, внутренне обливаясь слезами из-за того, что она такая глупая, что не могла отличить брата от чужого мужика…

— А-алик-фуялик! — сказал Санек, потягиваясь. В бутылке еще оставалось как раз на ночь, а сейчас к Лерке, там тоже выпить подадут, не без этого же! И уже примирительно он сказал: — Ты вот что, Катюха. Ложись-ка спать, намаялась, поди, сегодня. И ни в какой ужин к ним не иди. Закройся, вон крючок. Будут они там над тобой изгаляться, а ты девка простая, еще заревешь. Так что сиди здесь. Есть захочешь — вон полный холодильник забитый. Плитку умеешь включать. Все при тебе. Кофей вон даже. А я к Лерке схожу, надо посоветоваться…

Он думал, как пройти к Лерке — вдруг не пустят, но прошел свободно, хотя малый за стойкой, где написано «администратор», подозрительно посмотрел на него, но ничего не сказал: конечно, куртка у Санька и приличная вроде бы, а не такая, как у тех, кто здесь ходит.

Как только Лерка закрыла дверь, сразу бросилась к Саньку:

— Ну, рассказывай!

Кое-как, с вопросами Лерки, с ее догадками и подсказками он все же обсказал: и как встретили, и кто есть кто, и про старшую хозяйку, и про жену этого Алека, которая как домработница, и про патлатую, и что Катька сидит, как мумия, и молчит, и уже соплями шмыгает, боится он, что до рева недалеко. Он еще сказал, что Алека она приняла за братца…

И, рассказав все это, Санек опять как-то напугался и тихо спросил Лерку:

— Лер… а может, мне того… свалить?

Та молчала и думала что, наверное, Санек прав и ничего тут кроме лажовки не получится. Опять они в дерьме будут, как и прошлый раз с Марьей, когда Маринка все по полочкам разложила. Тут эта баба Алиса — конь с яйцами, чувствует Лерка это, чувствует, и как бы с ней не проколоться…

Но Лерке очень уж хотелось всем отомстить — вдруг вот кортить стало — как хотелось! Чтоб эта мадам заграничная узнала, почем пуд лиха! А то ей все можно! Почему? А Лерке — нельзя?! И Маринке было нельзя! Как попробовала с ними связаться, так и жизни решилась. Лерка тут испугалась немного, но потом прошло — она здесь не одна, Санек какой-никакой, но мужик не хилый!

— Слушай сюда, — сказала она Саньку строго, — никуда ты не сбежишь, не за то боролись. Ну, получишь ты еще пару разов по двести баксов — у старухи ведь не банк! — и все дела. И засядешь опять в нищете! А тут надо так сделать, чтоб они забоялись раскрываловки и платили за эти дела. Старуха ведь от жалости к тебе и Катьке дает, ей Сандрик откидывает. Понял? Или не понял? Чего молчишь? Забоялся? Волков бояться — в лес не ходить! А мы в самый тот лес и попали — к волкам, так что ж, теперь отступаться? Офигел? Кишка тонка?

Санек расстроился — эк она его костерит! Зараза! А верно ведь говорит — так они с гулькин хрен получат от бабки, а так… Может, тысячи огребут, тем более Наташка приедет…

И он пробурчал:

— Ну чего ты расходилась? Я что, я ж не отказываюсь. Так, примериваю, как лучше…

— Знаю, как лучше, я, — сурово сказала Лерка, — ты меня слушай и вникай! Я себе худого не хочу, правильно? А мы с тобой два сапога, значит — и тебе обломится.

Санек возмутился:

— Как это — мне обломится? Я — главный человек!

— Да главный ты, главный, успокойся, — бросила небрежно Лерка, а сама думала — говорить Саньку об отношениях сынка и мамаши?.. Нет, не стоит… пока… Потом вдруг развеселилась и предложила Саньку как следует посидеть.

Санек, конечно, согласился — ничего, завтра похмелится и возьмется за работу как новенький.

Папаня распивал спиртное в номерах, а Катька сидела одна ни жива ни мертва, боялась каждого шороха за стеной, а шорохов там была уйма. И голоса, и в дверь стучали — Инна эта, что-то кричала Лизка, патлатая девка. Она Катьке — непонятно было — понравилась ли? Вроде нет, а вроде — да. Захотелось вдруг Катьке стать такой же, как она, эта Лизка, — худючей, вертячей, разговаривать с капризами, гордо. И чтоб патлы такие были. Катька тихонько подошла к зеркалу и увидела там девку, довольно плотную, с маленькими глазами, курносым носом, толстыми щеками и какого-то непонятного цвета волосами.

Разве может такая понравиться братику?.. Катька обкапала кофту слезами и пошла на место сидеть, ждать отца. А его все не было. Она и свет не зажигала…

Тут в дверь тихо заскребли, Катька подумала, что пьяный отец, и спросила:

— Папанька, ты?

— Я, — прохрипело за дверью.

Катька споро вскочила и откинула крючок; за дверью в накинутом полушубке стояла патлатая Лизка и смеялась:

— Здорово я тебя надула? Я видела, как твой отец ушел и еще не вернулся. У нас уже поужинали и в лото играют, я сказала, что спать пойду, а сама — сюда. Здорово, да?

Катька онемела: отец узнает — мало ей не будет. Он же сказал: «Никого не пускать!» — а она…

Лизка почувствовала ее неуверенность и змейкой проскользнула в комнату. Огляделась и сказала:

— А здесь вполне ничего! Давай включим газ. Я кофе принесла и еще кое-чего, — она выхватила из кармана бутылку темного стекла и сказала хвастливо: — «Кьянти», я его очень люблю, а мать вечно прячет, но забывает, где, а я знаю и беру, когда надо. Она все равно на отца подумает. А ты чего как больная? — Все это Лизка выпалила скороговоркой, успев за это время зажечь газ от зажигалки, включить электропечь, кинуть на стол пачку заграничных сигарет и поставить темную бутылочку, вытащив из кармана еще два огромных яблока.

Катька как завороженная смотрела на Лизку, она не успевала даже о чем-либо подумать — такая та была скорая. Лизка подтащила кресло к столу, уселась в него, положив ноги на край стола, и снисходительно предложила:

— Садись, чего стоишь, как чучело огородное. А то я тебя так и прозову — чучело! — И она громко захохотала. Катька не посмела ослушаться патлатой и присела, у них в доме никогда не говорили «садись», а всегда — «присаживайся», потому что папка шутковал: «Садятся в КПЗ, а в дому присаживаются».

А патлатая приказывала:

— Давай малость тяпнем и поговорим. — Налила рюмки, Катька поняла, что «тяпнуть» — это выпить, и выпила, без удовольствия — кисло и противно!

Лизка же болтала, как нанятая:

— Я сразу поняла, что твой папаша за водкой пошел, но куда пропал? Знакомые у вас тут, что ли?

Катька закручинилась. Девка эта, Лизка, непонятная, и говорит все с вывертом, Катьке ее не догнать. Молчать, выходит, тоже нельзя, а что говорить? И папка не идет! У Лерки этой пьет, наверное…

Лизка этот испуг приметила:

— Ладно, не боись, дурочка, ничего я тебе не сделаю. — Помолчала и добавила: — Пока. Вы откуда приехали, я забыла?..

Катька знала, как надо отвечать, но слово, название, вылетело у нее из головы — из-за вина, Лизки этой, страха… и она молчала. Тогда Лизка сказала:

— Ладно, я знаю — из Костромы, — и уставилась на Катьку, как змей. Катьке подумалось, вроде бы не из Костромы, но что не из Супонево, она знала точно. Раз эта окаянная Лизка говорит, значит, так оно и есть.

И Катька мотнула молча — опять же! — головой.

Лизка прямо покатилась от хохота:

— Ой, — орала она, — ой! Не знаешь, откуда, не знаешь! Врете вы все! Я это сразу про вас с папашкой поняла! Брехаловка!

И тут Катька, не выдержав, заревела, зарыдала, завыла, как она умела, из-за того, что обвела ее вокруг пальца эта девка и что она и впрямь не помнит, откуда они приехали, и главное — папаня отправит ее в Супонево и не даст посмотреть на братика.

Лизка опешила от этого утробного горестного воя. Она подошла к Катьке, дернула за рукав:

— Слушай, ты, придурочная, чего ревешь? Да наплевать мне, откуда вы приехали! Я просто так, для развлечения! Скучно…

Но Катька уже приходила в себя, то есть, конечно, не приходила, но старалась изо всех сил прекратить рев — боялась отца и Лерки. Но пуще — Лизки, та просто загоняла Катьку в угол, и она не могла понять, что и как ей делать, что и как отвечать.

Что было бы дальше, неизвестно, но из сада раздался зов Инны:

— Ли-иза! — В ночи он был особенно отчетлив и странен…

А Лизка подхватилась, прошептала быстро:

— Я скажу, что у вас была, ты и твой отец — дома, ага? — и убежала, оставив на столе и бутылку, и сигареты, и зажигалку. У Катьки не было сил после этого гостеванья, но она все же стащилась со стула, спрятала бутылку и остальное себе под матрац, в раскладушку, которую уже приготовила ко сну.

Вскоре пришел отец — вдугаря. Еле вошел в дверь и повалился на тахту не раздеваясь. Катька умирала от ужаса — их завтра же прогонят! Ладно — прогонят, век бы тут всех не видать! Но братик!

И Катьке впору снова начать было реветь, но она сдержалась. Страшно. Мамка далеко, в Супонево, где все привычно и понятно, а они здесь…

Вздохнув, она посмотрела на пьяного отца — ну зачем он так? Ведь увидят завтра, что он с похмела… Болела душой за отца Катька.

С утра уже Санек по приказу хозяйки валил засохшую сосну, рубил, пилил с Катюхой, колол — для печки немецкой на кухне нужны были дрова. Алиса, конечно, заметила, что он с похмелья, но ничего не сказала, а нагрузила его, как могла, верно решив, что если он все сделает, то ей заботы мало — будет он пить по вечерам или нет. Лишь бы с утра работал.

А Санек, матерясь и проклиная всех на свете, а пуще Марью и Лерку и, конечно, Алису, работал до черных кошмариков в глазах, и когда их с Катюхой (которая мыла полы в другом доме для гостей) позвали обедать, то Санек сказал, что Катюха обед сготовила и они будут есть там.

Хотя Катюха никакого обеда не готовила, естественно, но сварили картошку, заправили тушенкой и поели, потом еще налупились хлеба с колбасой от пуза. Там и не поешь ведь в радость.

После еды Санек завалился на тахту, поставил рядом на пол бутылку, банку с шпротами и чувствовал себя на седьмом небе: пей — не хочу, никто слова не скажет. Впереди — огроменные бабки. Сейчас у него свой дом, хоть на полу валяйся. Век бы так жить! А может, еще и будет такое?.. И тут Катька прервала его сладкие мечты:

— Папк, — сказала она шепотом, — а чего ты братика вовсе не любишь?

Санек обозлился — вот дался он! Вечно встрянет не в склад.

Он сел на тахте, налил стаканчик, выпил, крякнул, закусил и наставительно ответил:

— А чего мне его любить? Ты сама-то сообрази! Я его не видел никогда! И знать не знаю, и знать не хочу. — Он покачал головой. — Ну, дуб мореный, ну, дура выросла! Откудова ей, этой лю-юбви, как ты говоришь, взяться? С какого дерева спрыгнуть? — Он внимательно посмотрел на Катьку — та сидела, опустив голову, сжав руки на коленях, — ни дать ни взять монашка! Неуж из его пьянок такая получилась? Да врут те врачи! Просто трехнутая — бывают же такие, вот теперь на его голову такая взялась!

Катька сказала:

— Так ты только из-за денег с ним видаться хочешь? Значит, мы тут только из-за денег? — и Катька взглянула на него вдруг ставшими большими глазами, полными слез.

«Тьфу ты, зараза! — подумал Санек. — Ведь реветь начнет. Этого не хватало!» И Санек стал выкручиваться, как умел, трудно ему было, и хмель уже все застлал своим теплым одеялом.

— Да ты, Катька, перестань. Чего ты? Это я счас так, а увижу — все и всколыхнется, сын ведь… Мать у него — баба поганая! Ты ее стерегись! Она сюда приедет, из-за границы, вся из себя! Она что хошь сделает! Всегда такая была… Может, и Сандрик в нее пошел? И его стерегись, Катюх… — Вдруг пришла ему в голову мысль, что Катька ничего не знает, не понимает и сдуру может к этому Сандрику кинуться как к родному, она ведь простая — проще некуда! И он наказал строго: — Без меня к нему не подходи. Поняла? Я вот с ним переговорю, тогда… Поняла, Катюха? — Она вроде бы кивнула.

Санек продолжал поучать:

— Деньги… Конечно, деньги! А как же? Вон, смотри, как они живут? А как мы живем? Как мать на ферме ломит? Думаешь, мне, что, легко? — Саньку стало себя ужасно жаль, и голос его задрожал. — Я, может, и пью с этого! А с чего же? С жизни такой! — Он уже говорил навзрыд. — Они не обеднеют от того, что дадут нам маленько, отстегнут от своих мильонов! Вспомни, Катюх, как баушка Марья зеленые отслюнивала? Ей дать двести зеленых — ничего! А мы на них сколько жили?

Санек устал от такой длинной речи и уснул, не раздевшись, не спрятав бутылку… Катька, хлюпая носом от жалости, стащила с него валенки, прикрыла одеялом, поставила в холодильник остатки водки, потушила свет и села у оконца — мечтать о встрече с братцем и теперь еще жалеть отца. Она вдруг подумала, что это все Лерка отца подговорила и подучила, сам бы он не стал… Ненавидеть Катька не умела, но вот к Лерке испытывала что-то близкое к ненависти.

А на большой даче шел званый ужин. Приехала Светлана Кузьминична, и это всех взбодрило — кого как. Игорь захорохорился — как же, она, Светлана, знала его послом, молодым деятельным мужчиной, ее муж был подчиненным — и это согрело Игоря, будто снова вернулись те годы.

Алиса пылала любопытством, и ей не терпелось остаться вдвоем со Светланой и снова поговорить обо всем том.

Алек же помрачнел. Он заново переживал свою жизнь с Натальей, все свои боли и обиды тех лет.

Инна была на «нерве». Она не понимала этого сборища, которое устроила Алиса. Инна не любила свекровь. За вечную фальшь и глубочайшее равнодушие ко всем и всему, что не касалось ее самой и Алека.

Инна чувствовала, что добром все не окончится. Приедет Наташа… К ней она до сих пор ревнует Алека… Оказалось, что у Наташи есть первый сын, которого она бросила как котенка… Только что не утопила. Инна не могла этого взять в разум. Она не представляла встречи с Натальей. Встречи с этим ее сыном…

А Лизка прямо подпрыгивала от удовольствия! В этом, да, наверное, и во многом другом Лизка была в бабку Алису: своей любовью к удовольствиям, любопытством и широким диапазоном нравственности. Она уже все, что могла, подслушала: знала, что у отца была еще жена, но это она знала и раньше, теперь узнала, что у этой жены, которую в раннем детстве хотя и видела, но не помнила, есть сын. И что он родился как-то тайно, что ли, и что его вроде никто не видел. Об этом ночью говорили родители, а ведь Лизка ночами спала мало: она бродила по дому, свободная ото всех и счастливая, и слышала все. Лизка задумалась: как бы ей узнать побольше?.. Во-первых, надо сейчас скромно подняться и пошуровать у отца в письменном столе, наверняка там найдется фото этой Наташи. В их семейном альбоме фотки не было, не могли же они все уничтожить? О том, что Наташа — красавица и посол, Лизка тоже знала от бабки, которая всегда обо всем вопила — не умела Алиса говорить шепотом. Во-вторых… Лизка задумалась. Вдруг ей в голову пришла еще одна мысль. Что это за парочка прибыла к ним на работы? Эта деревенская дура не знает, откуда они родом и откуда приехали, Лизку не только позабавило, но и заставило стать в стойку.

А разговор за столом как раз коснулся этих двух. Алиса сказала мимоходом:

— Да, Светочка, Марии вашей племянник или сосед, я не поняла, здесь, у нас, со своей дочкой. Он, по-моему, пьяница, а девочка — тупая и недоразвитая… Что — так уж их стало жаль вашей Марии?

Светлана, занятая, как всегда, мыслями о Наташе и что с нею будет, не придала значения этому сообщению — да, она сделала любезность Марии Павловне, потому что обязана была это сделать, а кто там и что — ей безразлично. И она ответила, что не знает, кто это, но Мария горячо ее просила, и Светлана поняла, что эти люди ей не безразличны…

Светлана сказала, что, по всей видимости, Сандрик приедет завтра. Алиса завибрировала от любопытства и предвкушений.

Завтра с утра она прикажет этой девке вымыть большую дачу, а ее папаша утром пусть подкрасит двери — краска кое-где облупилась. Алиса почему-то с необъяснимым трепетом ждала этого Сандрика, ей было и любопытно, и страшновато чего-то, и мыслишка у нее была: если он окажется таким, каким его описывала Светлана, то… то можно будет… и… Лизка уже почти взрослая, хорошо, если у нее уже сейчас появится жених не из самой плохой семьи: она как-то напрочь забыла, что он — подкидыш. Это ее не волновало. Главное, что пришла идея и можно было развить бурную деятельность…

Такие тихие страсти и страстишки кипели за милым светским столом.

Наконец настали вечер и усталость. Светлана пошла ночевать в маленькую дачу, она сама туда захотела, и Алиса ядовито подумала: «Светочка захотела «к себе!» — ведь маленький домик был Гарькин, а значит, в какой-то мере Светланин и Наташин. Алиса, хоть и была утомлена, принялась составлять план «сведения» Сандрика с Лизкой в том, конечно, случае, если Сандрик понравится самой. Убивалась одновременно сотня зайцев! И главный «заяц» — Лизка — будет пристроена, не будет раздражать, успокоится, и что не менее важно, Инна как бы останется одна, без «довеска», и с ней справиться можно будет даже формально легче, естественно, если Алек и Наташа… Тут Алиса все-таки решила спать, потому что этот вариант она просчитать не могла.

Лизка тоже не могла заснуть от возбуждения. Она утра не могла дождаться, чтобы найти эту балбесину Катерину и вытрясти из нее все, что возможно. И тем более, что завтра должен приехать этот знаменитый Сандрик! Она перекинулась на одежки. Что ей надеть? Перебрала в уме все и остановилась на велюровых джинсах и белой простой широкой блузе (ну, прямо скажем, не очень-то простой), а на ноги она наденет мятые кожаные ботиночки на тонюсенькой подошве, с белыми носками, а волосы расчешет и закалывать не будет. И легкий макияж. Вот всем этим она утром и займется. Скорее уж наступало бы это утро!

Светлана ворочалась в постели, даже не надеясь на сон. Завтра приедет Сандрик, совсем скоро Наташа, и для нее, Светланы, начнутся мучения — она себя не переделает: будет за всем и всеми следить, анализировать; все, конечно, будет не так, как она хочет, отловит чей-нибудь не тот взгляд, и этого ей хватит еще на бессонную ночь! Но и не быть она здесь не может — все же чему-то сможет помешать, что-то подтолкнуть…

И кажется, Алиса — ее сторонница…

В домишке для прислуги громко храпел подпитой Санек и сидела как замороженная Катька, которая вообще ничего не представляла, а ждала утра, чтобы приехал братик и она его хоть бы увидела, потому что отец не велел подходить к нему без спроса.

Раскрылось долгожданное утро.

Лизка его проспала, и теперь металась в поисках своих вещей, которые запихивала вечно куда попало. А ей еще надо было ухватить дуру Катьку!

Инна трепыхалась на кухне с завтраком.

Санек прискакал с утра и ждал со страхом хозяйку, потому что наконец понял, что его запросто могут прогнать, и что он будет делать? Как сюда пройдет, если пускать не будут? Не на морозе же ждать Сандрика?

Катька была одета, обута и ждала; он сказал, что зайдет, скажет, а около большой дачи не показываться.

Алиса тоже наводила красоту — выбирала из всех халатов халат и укладывала свои непокорные волосы в прическу.

Мужчины же просто ждали завтрак.

Когда Алиса наводила последние штрихи, к ней поднялась Инна и сказала, что внизу Алису уже давно ждет Алексей.

Санек сидел на маленькой террасе, и у него был вполне пристойный вид: он чисто выбрился, причесался с водой, промыл физиономию, почистил зубы — все это он делал довольно редко… Надел чистую рубашку. Алиса отметила это. Она сказала, что сегодня ей нужны чистые дорожки — как летом, и чтоб присыпаны песком и сделан бордюрчик из кирпичей, а то снег все равно все завалит. Кирпич в сарае, песок в гараже. А девочка должна заняться большой дачей, — паутины куча, пыли по углам — тоже, и все ковры и занавесы надо вычистить на снегу.

Отдав приказания, Алиса пошла к Светлане звать на завтрак и задать ей наедине вопрос, который возник недавно и требовал ответа. Как это она не сообразила тогда? А вопрос был такой: кто же сейчас Сандриков папаша и не появляется ли он хоть когда-нибудь на горизонте?..

Светлана несколько нервно ответила, что нет, не появляется и, собственно, чего ему появляться? Он не знает… Он, кажется, подполковник и служит где-то на Дальнем Востоке… — Алиса была довольна — далеко, военный, наверное, и дети, и семья… О Наташе и думать забыл. Он не страшен. И она весело заговорила о делах насущных, сегодняшних, подготовке к празднику.

Позавтракали быстро, потому что каждый был взбудоражен своим.

Лизка от нетерпения елозила по стулу — ей скорее хотелось встретиться с балдой Катькой. И тут она услышала из уст бабки Алисы:

— Лизонька (ага, будет какая-нибудь пакость, всегда так, если — «Лизонька»…), сегодня эта девочка, ну, дочка Алексея, будет прибирать здесь, у нас, помоги ей хоть немного, нельзя же изображать из себя господ…

Лизка скроила скромную рожицу и ответила, потупя очи:

— Хорошо, бабушка, я помогу, мне все равно делать нечего…

Светлане Алиса предложила пойти прогуляться по лесу — они подышат настоящим озоном — Светлана такая бледненькая! Но Светлане было не до озона, скоро приедет Сандрик. А там Наташка!.. О боже! Поэтому она слабым голосом попросила отсрочки с прогулкой, сказав, что плохо спала на новом месте и сейчас, пожалуй, примет таблетку и выспится…

Алиса немного расстроилась, ей так хотелось еще посплетничать, пообсуждать разное… Но ничего не поделаешь, придется занять себя делом — она пойдет и приготовит постельное белье, принадлежности в ванной, обговорит меню обеда и ужина с Инной — дел много!

Лизка, натянув на свою белоснежную блузку толстый свитер, собралась бежать к Катьке, тем более, что ее папаша торчал далеко в саду, в другом конце, таскал кирпичи из сарая… Она сбежала по лестнице и нос к носу столкнулась с Катькой, которая тащила ведро горячей воды в холл, где надлежало ей драить пол.

— Ты здесь? — удивилась Лизка.

— Здесь, — эхом откликнулась Катька, принимаясь за дело. Вид у нее был замкнутый и настороженный. Тогда Лизка решила подмазать ее:

— Ты знаешь, Кать, — сказала она, — я тебя ищу. Мне бабушка Алиса велела тебе помогать. Давай я возьму еще тряпку, и вдвоем мы быстро вымоем, а потом почистим ковер в саду… (Там-то она и захомутает балду!)

Вдвоем они быстро вымыли холл и перешли в гостиную — Лизка нисколько не устала, просто ей хотелось поскорее закончить с этой нудиловкой и уйти с «паластом» и Катькой в сад. (Теперь ковры она будет называть не иначе как паласты! Ха-ха!)

Катька совсем выдохлась, и Лизка, увидев это, предложила перекур. Она крикнула на весь дом, что первый этаж готов и они полчаса отдыхают.

Девчонки вышли в сад — весь в снегу, он сверкал. Солнце, показавшееся из-за туч, летним теплом пахнуло на них, а снег стал будто и не снег, а россыпь бриллиантов.

— Хорошо! — завопила Лизка и бухнулась в сугроб. Катька стояла рядом, непонимающе глядя на нее и думая, что девка эта — бешеная. Охолонется счас, потная, и захворает…

Но Лизка уже вскочила, отряхнулась и сказала:

— Пойдем к тебе, посидим. — Катька молча поплелась к дому.

Они вошли, и Лизка спросила:

— А выпить здесь нету? — На что Катька также молча достала из раскладушки вчерашнюю бутылку, которую оставила Лизка, и сигареты с зажигалкой.

Лизка охнула:

— Ну ты, Катька, — дру-уг! Будешь? — спросила она, щелкнув пальцем по бутылке. Катька кивнула, ей нравилась эта бешеная девчонка — не чинится, не выступает, как с ровней, с ней, Катькой из Супонева… Только бы не проговориться, что она из Супонева!..

Лизка разлила по рюмкам ликер, и они выпили. И тут Лизка приступила издалека к своим целям — зря, что ли, она сегодня полы мыла?

— Кать, — сказала она, закуривая, — ты мне нравишься, честно. Хорошая ты девчонка… Давай будем подругами, а? А то тут никого нет. — Лизка загрустила — и картинно, и искренне, она действительно была здесь одна, и ей иногда становилось просто до дурноты тоскливо, но, конечно, Катьку она бы в подруги не выбрала. — Ну как? — снова спросила она, — по рукам? Друг?

Катька совсем растеплелась. Лизка ей нравилась все больше — никакая она не обезьяна патлатая, а красивая, вон кудри какие и глаза, а что худыщая, так войдет в тело, как мать говорит… А чего им не дружиться? Но пока молчала.

Лизка, видя, что Катька размягчела, налила еще по рюмке и будто так, продолжила:

— Бабка Алиса вас взять надолго хочет… Видишь, сколько у нас работы? Она мне говорила. Если твой отец согласится, ты могла бы здесь и до лета прожить, а может, и лето… А если отец куда-то устроится на работу, так ты останешься, чего тебе?

Катька даже зарделась от радости — здесь жить! Да она бы век здесь жила! Работала бы на них — не разломилась! И свой дом имела… Ну, не свой… Но никто бы ее отсюда не выгнал, если бы она как следует трудилась. Катька прокашлялась и ответила:

— Давай. Будем дружиться… А жить здесь — я не знаю… Как отец…

Но Лизку уже понесло:

— Да мы его уговорим! Что ему — жалко? Да и он здесь может жить, даже если работать устроится! Можно в пансионате работу найти! А у нас этот дом вообще пустует. И мне веселее! Мы с тобой на речку будем ходить! За грибами! Здесь их полно! Вот здорово будет!

Катька смотрела на нее с восхищением — она почти полюбила эту девчонку, непохожую на их супоневских. Но Лизка понимала, что если она хочет что-то узнать, то надо «гнать картину» полчаса, наверное, уже прошли, и Катьку скоро снова захомутают, и не дай бог Алиска-крыска пойдет их искать!

Лизка села на пол, на «паласт», и сказала:

— Садись, здесь удобно. — Катька послушно села на пол, и тогда Лизка будто невзначай спросила:

— Алиса говорила, что за вас просила через Светлану — Марья…

Катька похолодела:

— А ты Марью знаешь?

— Конечно, знаю, — заявила Лизка, пуская кольца дыма в потолок и уже лежа на «паласте».

Катька соображала. Получалось у нее это туго — значит, Лизка знает баушку Марью и знает про братика… Чего ж они скрываются-то тогда?

И она спросила, потея от страха и радости:

— А ты Сандрика знаешь?

— Знаю, — сказала Лизка, просто подпрыгивая внутри от радости — не зря она решила раскрутить эту балду! Значит, в их приезде что-то кроется, но что?

— И знаешь, что он — мой брат? — спросила Катька, понимая и не понимая, что она говорит, но жаждая погордиться перед Лизкой.

Лизка содрогнулась:

— Как??! — Но взяла себя в руки и ответила безразлично: — Конечно, знаю. Только я одна знаю, поняла? — и строго посмотрела на Катьку.

Но тут от большого дома раздался недовольный Алисин крик:

— Девочки, вы где? Почему ковер валяется на снегу нечищеный? Лиза! Это ты, я знаю! — Голос приближался, и девчонки выскочили из дома. Лизка прижала палец к губам — молчи! — и они помчались было к дому, но тут зазвонил звонок калитки, и Лизка, которая на цепочке, носила ключ от калитки, свой собственный, крикнула:

— Я открою!

Катька стояла на тропинке, а Лизка открывала калитку. Открыла. И замерла. За калиткой, чуть улыбаясь дежурной вежливой улыбкой, стоял совсем молодой человек ослепительной, как показалось Лизке, красоты. В короткой кожаной изумительной куртке цвета нежного кофе, такого же цвета велюровых джинсах, с сумкой на плече. У него были совершенно белые волосы, тонкие брови, нос с еле заметной горбинкой и светлые серые глаза…

— Скажите, я сюда попал? — все улыбаясь, спросил он совершенно необыкновенным голосом — нервным, то ли высоким, то ли низким, вибрирующим. — Это дача Черниковых?

Лизка как встала — дура дурой — не лучше Катьки! — так и стояла у калитки, не отодвигаясь, не приглашая войти, не отвечая, а глядя во все глаза, просто вылупив их на этого неземного ангела…

Он рассмеялся:

— Девушка, вы немая? Глухая? Или, может быть, то и другое?

Лизка пришла в себя. Сандрик! Этот человек не может быть ни кем иным. И она сказала:

— Я не глухонемая, а просто дура. Меня зовут Лиза. Дача Черниковых, и я Черникова… — И отошла, пропуская парня в сад. Он сказал:

— Спасибо, Лиза, а то я уже испугался, что напутал, как всегда, и зря потревожил больную девушку…

Лизка расхохоталась, хотя ей этого совсем не хотелось, и сказала:

— Идите прямо, никуда не сворачивайте, а я сейчас… — Она увидела еще один дурной столб — Катьку, которая, правда, не загораживала тропинку, а сошла в снег, но вид у нее был, как кирпичом по темечку ударенный, она смотрела — как больная — на парня, и он, проходя мимо, сказал ей:

— Добрый день. — Катька, конечно, не ответила. Когда Сандрик скрылся за деревьями, Лизка зашептала Катьке:

— Это же Сандрик, твой брат! Чего же это вы друг друга не узнали? Скрываетесь?

Катька вообще ничего не могла сказать — так потряс ее весь вид Сандрика — богатого, красивого и такого далекого от них — папани, ее, мамки, брата Витька… Может, папаня врет? А бабушка Маня? Она-то не врет… Так что же тогда? Разве такой когда признает их? Никогда. Поняла Катька, и ей захотелось умереть. Сейчас. Тут же. На этой тропке. А она еще гордилась перед Лизкой — Сандрик, мол, ее брат! И та стоит теперь и спрашивает. Катька думала, как бросится на шею братику, как они пригласят его в Супонево! Пойдут по деревне гулять, и Катька каждому будет говорить: вот мой старший братик… Сейчас она докумекала, что ничего такого сроду не будет.

Лизка видела Катькину опешенность и понимала, что сейчас от нее можно многого добиться, но… Но ей не терпелось нестись в дом и смотреть на Сандрика и слушать, что он говорит, и показать ему, что она не такая уж дура и… В конечном итоге Лизка призналась себе, она влюбилась и хочет выйти за него замуж.

Но все же, посмотрев на Катьку, горестно продолжавшую стоять в снегу, она опять спросила:

— Ну что? Он тебе — брат?

И Катька, уже ничего не понимая, ответила:

— Не знаю… — Она и вправду не знала — брат ли ей этот прекрасный молодой человек. Не мог он быть ее братом! Бабушка Маня — заполошенная от старости, вот и все.

Лизка завопила:

— Трепанулась! — Она хотела тут же поставить Катьку на место, но вдруг поняла, что Катьку еще можно трясти и трясти, потому что, как говорит ее бабка Алиса, не самая глупая из женщин, нет дыма без огня… — Ты что, в него влюблена? — спросила она вдруг.

Катька взъерепенилась:

— Ты че, Лизка, рази же можно в своих родных влюбляться?

Лизка махнула небрежно рукой:

— Какой он тебе родной, когда ты сегодня его в первый раз увидела? Ладно, об этом потом. Давай собирай кости, и пошли!

Лизка бойко заплясала к дому, Катька потащилась за ней.

Когда на террасу большого дома вошел незамеченный никем Сандрик, все сидели за столом, попивая необязательный, но такой приятный предобеденный чай. Инна отдыхала от готовки, сегодня она превзошла себя: Алиса велела сделать что-нибудь эдакое, все ждали Сандрика почему-то с утра, а он приехал после полудня, и общество расслабилось. Алиса была погружена в свои мысли и идеи, которые она обкатывала то так, то этак.

Светлана вязала, но мысли ее были с Наташкой и будоражила неясная тревога. Болтал телевизор, Игорь иногда, не отрываясь от газеты, бурчал что-то. Алек находился, как почти всегда теперь, в тоскливой прострации.

И тут вошел Сандрик. Он несколько приостановился, увидел Светлану, и она его, и она закричала:

— Сандрик, боже мой! А мы ждали тебя теперь уже завтра!

Она бросилась к нему и обняла. Уже минутой позже подумала, что не стоило бы проявлять такие чувства на виду у всей семейки, но в тот момент она так рада была его видеть, просто счастлива!

А за столом настал минутный шок. Алиса просто обалдела от Сандриковой привлекательности, даже больше — красоты, элегантности, достоинства. «Боже! — подумала она, — какой очаровательный мальчик!» И отметила, как Светлана бросилась к нему, и ей вдруг стало обидно за Гарьку, за Алека — за своих мужиков, так ловко обведенных этими двумя вроде бы такими тихими и скромными женщинами. А-га! Скромными! Только одна родила чуть не подростком, а другая все это покрывала и сплавила ребеночка своей подружке! Но к Сандрику это не относилось. Он вызывал только восхищение, правда, если честно, то смешанное с завистью. Алиса мельком глянула на Алека — несколько уже обрюзгшего, потяжелевшего и постаревшего, и ей стало больно за сына. «Каков же отец Сандрика, — подумала Алиса. — Наверное, тоже красавец! — решила она, и сердце ее сжалось. — Нет, не вернется Наташка к Алеку…»

Алек и Инка смотрели во все глаза. Алек — с чувством неприязни, все растущей и растущей — будто перед ним был не сын Наташки и кого-то, а сам этот кто-то, кого она любила… Инна же подумала, что правильно сделал Алек, что бросил эту лживую девицу! Не знал ничего, но чувствовал, наверное, и потому так и бросился к ней, Инне.

Тут вскочила и Алиса и бросилась к Сандрику и Светлане, вся сияя.

— Так вот вы какой у нас, Сандрик! Сказочный принц! Светочка, я поздравляю тебя с таким внуком! Сандрик, я бывшая свекровь вашей мамы. — Она замолчала и протянула обе руки Сандрику, который взял их и поцеловал. Алиса была в наивысшем восторге — такой светский мальчик! — И сказала: — Меня зовут Алиса, — снова скокетничала она, как мешала Инна! Если бы не она, Алиса бы развернулась, в этом мальчике чувствовался настоящий мужчина, и с ним хотелось кокетничать.

— А это, — она обернулась к столу, — все наши и ваши — да, да! — родственники. Алек, мой сын, муж вашей мамы, бывший муж. Это его жена — Инна… — Она не успела представить Игоря, как влетела Лизка и сразу же уставилась на Сандрика.

Алиса сделала нарочито строгое лицо, а сама быстро оценила Лизку: ничего, ничего, даже хороша — раскраснелась, глаза красивые, волосы — блеск, одета стильно, и сказала:

— А это наша Лизочка-ветреница! Моя внучка, дочь Алека и Инны. Лиза! — обратилась она к ней со всей строгостью, — что ты влетаешь, как самолет? Что случилось? К нам приехал в гости Сандрик, твой, можно, наверное, так сказать — сводный брат…

Лизка тихо ответила, все глядя на Сандрика:

— А мы уже познакомились, в саду. — И Сандрик, до сих пор молчавший, ответил мягко и мило:

— Да, Лиза мне открыла калитку и… — Тут вступила Лизка нахально и громко:

— Я так обалдела, что не могла сказать — туда он пришел или нет! И он подумал, что я — глухонемая! — и захохотала. Она хохотала так заразительно, что засмеялся и Сандрик, и улыбнулись все. И каждый подумал — какая удачная пара! Только Инка расстроилась — она увидела, что Лизка вне себя от этого Сандрика! Она же еще ребенок! И этот… незаконнорожденный… Брошеный, подобранный… Она вот Лизку никому не подбросила!

Наконец все уладилось (Игорь был достойно представлен, но сам он как-то плохо понимал, кто такой Сандрик, Алиса что-то ночами гудела ему, но он спал). Алиса повела Сандрика показать его комнату, но их догнала Светлана и просительно сказала, что в маленькой даче ей немножко одиноко, и она бы хотела, чтобы Сандрик жил там.

Алиса была недовольна: ей-то хотелось, чтобы Сандрик жил здесь. Они пили бы вместе утренний кофе, и Алиса в беседах узнала бы чего-нибудь интересненького, хотя… Хотя она чутьем старой опытной жены посла уже поняла, что из этого мальчика много не вытянешь, если он не захочет.

Алиса предоставила решать ему. Сандрик сказал, что, пожалуй, он устроится в маленькой даче, потому что поздно ложится, рано встает и Светлана тоже такая ранняя пташка. Алисе крыть было нечем, и она легко согласилась, хотя прямо-таки была рассержена. Сейчас они уйдут в домик и там засядут. Светочка его скоро не выпустит!..

И в самый разгар уже общей говорильни на террасу вошел — ни много ни мало — истинный папаша прелестного и элегантного Сандрика — Санек из деревни Супонево собственной персоной. Он закончил свой дневной «урок» и прошел на кухню, чтобы сказать Инне, что он сделал и уходит, и сегодня вечером, если ничего срочного, он бы хотел отдохнуть. Но на кухне никого не было, и он прошел на террасу — ему же никто не запрещал туда заходить! Поэтому он совершенно спокойно вошел и стал у двери.

За столом сидело все общество и новенький: белобрысый парнишка, красивенький, как девка, но какой-то то ли занудный, то ли много о себе понимающий. Санек не обратил на него внимания и сказал, обращаясь к Алисе, что все закончил.

Алиса по многим причинам была недовольна, что приперся этот вахлак, поэтому она довольно прохладно сказала, что Алексей может заниматься, чем хочет, она его ни в коем случае не задерживает, и вообще, кажется, с утра тоже дел никаких нет. Она давала Саньку понять, что делать ему здесь нечего.

Санек ушел, в мозгу у него даже не шевельнулось, кто этот белобрысый. Столько они говорили про этого Сандрика, а когда его увидел, то и не тюкнуло даже. Разозлился только на хозяйку — чего это она развыступалась?

Вот приедет его сынок, тут Санек и разделает их под кедровый орех! Ему хотелось выпить стакан и залечь в койку. Надо ведь к Лерке сходить…

Катьку он с утра не видел и не знал, где она, вроде бы полы мыла… Сейчас Катька была здесь, дома, сидела, как всегда, на раскладушке, сцепив руки, лицо у нее было странное — будто что-то в ней болит и она терпит из последних сил.

— Ты чего? — спросил раздраженно Санек. Навязалась! — Чего болит?

Катька посмотрела на него полными муки глазами и не ответила.

— Че молчишь? Доктора, что ли, тебе? Ну!

Катька тихо спросила:

— Папк, а тебе и вправду Сандрик — сын?

Санек опешил — с чего это она? Ума совсем решилась? И спросил:

— С ума съехала?

Катька учуяла, — что папанька не знает, что Сандрик приехал, и сказала ему об этом. Санек плюхнулся на тахту:

— Врешь! — Но уже понял, что Катька не врет, да и не умела она врать, не научилась. И тут представился ему этот белобрысый красавчик за столом — неуж?

— А ты откудова знаешь? — приступил он к Катьке, надеясь все же, что не этот фраер — его сын. Катька ответила слезно:

— Мы с Лизаветой шли по тропке, а в калитку позвонили, она и открыла, и он там… стоит, беленький такой… Краси-ивый… И надетый!..

«Он! Его и Наташкин сынок!»

Голова у Санька стала квадратная: взять в толк не мог, что этот — его сын! Почему-то Сандрик представлялся ему как-то по-другому… Как? Он не знал, не думал, но — по-другому. Не такой чистенький, белобрысый, с гнусной рожей. С таким не поговоришь! Баушка Маня так и говорила, предупреждала… А чего такого воспитала? Чего поджопников не давала? Вот он и вырос! Как к такому подступиться? Санек не представлял, даже про Катьку забыл, которая потихоньку хлюпала, да хрен бы с ней! Лерка бы смогла с таким справиться, может, все-таки с ней?.. Может, вызвать его, ее позвать, ну, и разложит она все этому Сандрику толково, а он, Санек, рядом стоять будет: вот он — отец! Надо так! Забоялся чего-то Санек этого парнишку — больно рожа у него… протокольная.

Катька проныла:

— Папк, ну, скажи, не сын он тебе?.. Вы с Леркой этой обмануть его хотите! Я знаю, и баушку Маню-ю-ю… — и Катька стала подвывать громче. Хотел Санек ей врезать, но побоялся: вдруг завопит, что тогда делать? Поэтому он, собрав в кучку все свои воспитательские способности, сел перед ней на стул и сказал ласково, как только мог:

— Ну подумай сама, Катерина, не маленькая уж, как бы это я к чужой бабке пошел, не зная, что там сын у меня, а? Ведь тетка твоя покойная Марина все знала до точки — подружки они с Наташкой были. Я у Наташки первый мужик был, она сразу и забеременела, а я в армию ушел. Ну, пришел и… — Санек не знал, как здесь сказать: правду? И он продолжил, как уж сумел: — Ну, значит, я после армии отгулял, а потом к ней пошел — она обиделась, плакала и… чего говорить — пошибла меня, а сынка-то уже у нее не было — сдала она его Марье… Ну, потом я на твоей мамке женился, по любви… Может, и не стал бы я… Захотелось на сына поглядеть, ну, и сама знаешь, как мы живем, а Лерка мне сказала, что он — богатеющий, Сандрик-то… Вот оно как.

Катька слушала и перестала выть, слушала, не пропуская ни слова, а когда Санек замолчал, спросила:

— А чего Сандрик Наташку, ну, мать, простил? Выходит, вон он с ними как, а ты — в стороне?

Надо же — пьявка какая, и откуда мозгов хватило? И Санек перестал быть ласковым:

— Вот ты и есть дура, Катька! Я ж женился, жил в Супоневе… Она в загранице! А потом сошлося, через тетку твою, Маринку, увидались.

Санек уже не знал, куда деваться, как в дверь влетела Лерка.

— Вы тут прохлаждаетесь, а там в саду Сандрик ваш разгуливает с этой патлатой! Лизкой!

— Да знаем мы все! — сказал Санек горделиво. — Наконец-то и он Лерку уел. — Знаем. Видались!

Лерка не обратила внимания на то, что сказал Санек, и ласково стала понукать Катьку:

— А ты иди, погуляй, послушай, чего они говорят. Познакомься с братишкой.

Но Катька никуда не уходила, а Лерке с Саньком надо было поговорить наедине.

— Я боюсь, — сказала Катька. — Его боюсь.

Лерка не поняла:

— Кого? Сандрика, что ли?

Катька кивнула. «Вот дурында-то», — подумала Лерка, но вдруг ощутила, что сама боится, а чего? — сказать не может. А если хорошо покопаться, то именно Сандрика. Он приехал, и вдруг стало будто и темнее, и морознее…

Было такое у Лерки ощущение, и потому она больше не стала терзать Катьку, а просто сказала:

— Ну, если боишься, не ходи к ним… Вон, пойди за калитку да походи. Мы с отцом недолго, обсудим один вопрос, и все. Иди, Катюха…

Сказала она это ласково, чем и купила Катьку, ей бы только одно — чтоб ласково к ней люди обращались да не ругались меж собой, не дрались и… не пили чтоб много.

Как только Катька вышла, Лерка сказала:

— Слушай, налей, что ли, душа горит! Подумать надо крепко: этот Сандрик — штучка, не по твоим зубам!

Санек наливал водку в стаканчики и тут же встрепенулся:

— А по твоим?

Лерка, выпив сразу и не закусив, честно призналась:

— Да и не по моим. Но я все ж не на огневом рубеже, как говорится, я могу поспокойней все разложить. Ну, как ты его увидел-то, расскажи!

— Да как… Зашел на терраску, а они все там и сидят. Я начал с хозяйкой базар, на него и не смотрел, еще подумал, что тут за белобрысый, ухажер, что ли, патлатой?.. И он на меня — ноль. (Лерка злорадно хохотнула — зря Сандричек гордится, скоро узнает, кто его папанька родненький!) Ну и пошел. А тут Катька сидит, видела? Как умная. И давай меня травить — да красавчик он, да такой, да сякой, и ляпнула, мол, врешь, папка, он тебе не сын! Вот те и раз!

— Ну, а ты-то что? Неужто с девкой не справился? — прикрикнула Лерка и вдруг подумала, что и все не поверят! И мотать им всем троим отсюда голым и босым! И тут же вспомнила! Молодец Лерка! Маринка рассказала ей, что у Сандрика родинка особая за ухом, как бабочка! Если не вывел! Но сам-то он знает!

— Слушай меня, Санек! У него особая примета есть, понял? Родинка за ухом, черная такая, как бабочка… Запомни! И Катьке своей скажи, чтоб она за нас была, не лихие мы люди, а справедливости ищем! Понял?

Санек кивал и только удивлялся — как это Лерка все знает и помнит?!

— Ну, а чего мне делать? — спросил он ее, потому что совсем не мог взять в толк — что делать, как, когда, чего… В голове муть какая-то стояла, хотелось, ох как хотелось свалить отсюдова домой, к Таньке, так хотелось, что аж тоска за сердце взяла!

А Лерка сказала:

— Завтра. Санек, больше времени нету. Поймать тебе его не трудно — прогуливаться, может, пойдет, но чтоб один, конечно! В общем, секи его завтра и подходи! Ничего не бойся — ты в своем праве! Расскажи, только коротенько, как она родила и бросила, как тебя выгнала, а ты хотел его найти и записать на себя и на ней жениться. Но она, мол, уже в загранку намылилась и тебя чуть не грохнула бутылкой и обзывалась. И что ты его искал и Маринку спрашивал все время, а тебе все шиш показывали. Теперь ты все-таки его разыскал и с сестрой, Катькой, сюда приехал, а прислала, мол, тебя его приемная, Мария Павловна, и что если он хочет, то может позвонить ей и спросить! Понял? Запоминаешь?

Давай я тебе на бумажке напишу коротко, а ты выучи. Ладно, не обижайся, — примирительно сказала Лерка, — я сама бы все забыла, если б мне пришлось! Чего уж там! В общем, ты хочешь чего? Чтоб тебя признали, чтоб он сказал всем, что ты — его отец, а Катька — сестра, и чтоб он поехал с тобой в Супонево — в гости, хотя и живете вы бедно… Денег не проси! — слышишь? — Лерка, гипнотизируя, смотрела Саньку в глаза. — Слышишь?

— Да слышу я, слышу, — разозлился Санек.

— Как попросишь — считай, все погорело. Сам должен допереть. Не захочет он, Санечек, тебя в родственниках выставлять перед этими… Что-то он тут с этой патлатой прогуливался, когда я к вам проскочила, хорошо, ты досточку в заборе сделал! Может, он жениться надумал… А тут ты… Не обижайся, но ты ему сто лет не нужен! Ну и откупится… Денег у него полно. Занимались они с Маринкой делами. Да ладно, не буду, о покойниках плохо не говорят, тем более что девка она была классная! Поплачься, что хочешь, чтобы он наконец родного отца заимел, настоящего. Что, мол, все его любят в Супоневе и ждут! А если он артачиться начнет, брякни — стесняешься отца, мол? Так я, мол, уйду, уйду, мол… Только ты меня, сынок, не бросай… И скажи, что у сестры, у Катьки то есть, в самое Рождество — день рождения… Поздравь, скажи, сеструху… Уж прямее некуда. Даст! Не захочет с тобой светиться! Скажи, что собираетесь домой… А не станет давать, прямо скажи — наплевать: уж тут или пан, или пропал! Скажи, что денег нету ни на что, что, мол, сколько здесь заработаешь, домой отвезешь, они там с голоду пухнут… Ну и все. Не получится, так мы им тот еще праздник устроим! И к Марье рванем. Только не задирайся и не пей завтра…

Лерка ушла, а Катьки все не было, и Санек хотел ее пойти позвать, но почему-то забоялся — вдруг этого Сандрика встретит? Нет уж, завтра так завтра! А сейчас он ляжет спать. И пусть Катька приходит, когда хочет. Выпивка подействовала и длинные нудные Леркины учения — Санек заснул как убитый.

Прогулка Сандрика и Лизки была короткой, и разговор совершенно не клеился. Сандрик отвечал односложно, а сам ничего не спрашивал. Лизка сказала, что завтра прилетает его мама, на что он промолчал. Тогда она сказала, чтобы подлизаться: его мама очень красивая и молодая, все так говорят! И мой папа ее очень любил, а потом они почему-то поссорились, но сейчас в хороших отношениях… На это Сандрик только как-то хмыкнул. Они покурили, причем он не удивился, что Лизка курит, и совершенно спокойно щелкнул зажигалкой. А потом повернул к дому и сказал, что очень устал и хочет выспаться как следует. Лизка осталась ни с чем. Ничего! Она-то знала, что будет делать! Он может сколько угодно молчать и не желать с ней беседовать, но никуда от нее не денется. Втайне Лизка считала себя красавицей. Никуда Сандрику от нее не деться! И она захохотала на весь сад — нарочно! Громко! Гулко!

Часам к двум ночи все угомонились. Погас свет в большой даче, Лизка тихо лежала в своей постели с потушенным светом, то и дело вскакивая и проглядывая окна — ей были видно все со второго этажа, даже домик этих двух проходимцев — так назвала Лизка Катьку с папашей.

Лишь одно окно горело в маленькой даче на втором этаже в комнате с балконом, там, конечно, поселился Сандрик, потому что Светлана заняла одну из нижних комнат. Там света не было. Как хорошо, что на балкон еще ведет лестница из сада: кто придумал — молодец! Ну кто мог такое придумать, как не Алиса!

Лизка встала, натянула кружевные трусики, даже не трусики, а так — полосочки, отец привез их маме, но она такая толстая, что они ей ни к чему, и Лизка их выпросила — на потом, сказала она, и Инна, посмеявшись, отдала. Они были алого цвета! Лифчик она еще ни разу не надевала и не собиралась этого делать. На ноги напялила меховые мягкие короткие сапожки, домашние такие, для холодов, и набросила бабкину любимую шубу, которую заранее вытащила и спрятала в постели. Закуталась в нее. Губы накрасила карминовым цветом и в волосы воткнула красный цветок герани. Очень себе понравилась, похихикала, хотя несколько нервозно, потому что сердце просто выскакивало. Взбила кровать, подложила туда халат, на всякий случай.

Она — взрослая! Девчонки в школе (этот год она не училась, потому что Алиса решила, что Лизка очень слабенькая и пусть подышит воздухом, лучше, чем сидеть в душном классе!), все девчонки, за исключением совсем уж идиоток, спали с мальчишками, мужчинами, а она валяется в постели одна.

И вот теперь Лизке представился случай — нарочно не придумаешь! И к тому же она врезалась в Сандрика сразу, с ходу, с первого взгляда. Он такой красивый и необычный! Вот уж у кого тайн!! Защемило внизу живота. Тихо спустилась Лизка по лестнице, не скрипнув ни одной ступенью.

Вышла в тихий, совсем не морозный, снежный сад. Ни звука. Тишина завораживающая, и охватывает холод сладкого ужаса. А в доме напротив светится окно… Хорошо, что ОН не спит, или плохо?.. Лизка не стала раздумывать: пошла — иди!

Она поднялась по лестнице на балкон. Там лежал снег, но видны следы — он выходил. Дверь в комнату полуоткрыта… Хорошо, потому что Лизка не нашла ключ от балконной двери и решила стучать… Только бы эта Светочка не услышала!

Она глянула в комнату. На тахте, прикрывшись только простыней до пояса, лежал Сандрик — он читал и курил. А на тумбочке рядом с постелью стояла бутылка с чем-то желтоватым. Красивая бутылка, и стаканчик недопитый…

Хорошо он устроился! Она протиснулась в небольшой проем открытого балкона и стала на пороге.

Он сразу увидел ее. Глаза его расширились, и он сел в постели. Молча. Отложив книгу. А Лизка сбросила шубу. И осталась в трусиках-полосках — алых! — и в сапожках. И улыбалась.

Медленной походкой она прошла два шага и присела на его постель.

Она прямо кожей чувствовала, как он посмотрел на ее груди, которые вдруг поднялись, как бы разбухли… Она посмотрела вниз — простыня тонкая, и она увидела, как там, у начала ног, под животом, что-то шевелится и поднимается! Он хочет ее!

Но он тут же, придя в себя, сказал:

— Лиза, что с вами? Вы выпили?

— Не-а, — сказала она, дрожа от возбуждения и безумия. — Мне холодно, — и юркнула под простыню. Она почувствовала свою силу и зашептала:

— Я хочу… хочу… Давай, Сандрик, я люблю тебя… Я без ума от тебя.

— Лиза, Лиза, нельзя… Что вы… — как-то неубедительно говорил он, и его руки стали гладить ее спину, плечи, и, задев грудь, он вдруг с силой сжал ее, и Лизка, опрокидываясь на спину, шептала:

— Ну, иди, иди…

— Нет, нет, нельзя… Нельзя… — шептал он, сжимая ее грудь, закрыв глаза и ища губами ее губы. И она помогла ему. О, что же это было! Как сладко и томительно! — ведь она ни разу не целовалась по-настоящему, ну, в школе, с мальчишками… И вдруг она почувствовала, что он резко раздвинул ей ноги. Она задохнулась и подалась вперед, ожидая последнего движения. Но его не последовало. Сандрик внезапно остановился и, упав на нее всем телом, прошептал:

— Но ты девочка… Я не могу…

Лизка готова была разрыдаться от отчаяния, а он лежал, закрыв глаза рукой. ТАМ у него больше ничего не было… Все прошло. Лизка зло заплакала:

— Но ведь я же сама, сама хочу! Почему ты перестал?! Я отвечаю! Я взрослая!

Он отнял руку от глаз, лицо его было спокойным и грустным. Он сказал:

— Мужчина должен отвечать за все. Тем более — с девочкой! Ты — ребенок, Лиза, и не ведаешь, что творишь. Я сам чуть было не натворил… — Он вздохнул — во вздохе тоже была печаль.

Лизка немного приободрилась от этой печали: конечно, он тоже хочет, но боится, и она должна его снова завести и убедить. Она уйдет отсюда женщиной! И никак иначе!

— Ты же хочешь меня, хочешь, почему же ты отказываешься? Думаешь, я боюсь чего-нибудь? Ни-че-го! Веришь? Я готова стать твоей. И никто не узнает об этом, клянусь тебе, Сандрик, любимый мой.

Но тут он вскочил с постели, быстро надел трусы, натянул джинсы и, как-то быстро успокоившись, сказал:

— Нет, Лиза, нет. Ты очень мне нравишься, ты меня заводишь, ты — прелесть, но нет. Я не позволю себе… — Он замолчал и накинул рубашку. Одевшись, он присел на постель, защищенный, как панцирем, этими тряпками! Лизка продолжала лежать, только чуть свела ноги. Он погладил ее по телу, провел рукой вдоль бедер, задержался на груди, щеке…

— Ты прелестна, Лиза, ты это знаешь. Потому и пришла ко мне, зная, что никто не сможет устоять… Я устоял только потому, что я в гостях у твоих родных и не могу ради минутной слабости сделать тебя женщиной. Я не хочу этого — ты понимаешь? Все может быть, но не сейчас…

— Но я буду ждать, слышишь? Я ни с кем не буду! Только ты будешь первым, — и Лизка поднялась, как подпрыгнула, и, обхватив его голову руками, стала целовать в губы, быстро и сильно… Он отвечал ей все длиннее и томительнее… Она задохнулась от возникшего опять желания. Наверное, он тоже, потому что вдруг оттолкнул ее и закурил. Сделав две глубокие затяжки, он сказал:

— А теперь ты уйдешь! Сейчас же! И слушайся меня, поняла, Лизка?!

Она прошептала:

— Хорошо, я уйду… А ты уедешь? Сколько ты будешь у нас?

Он пожал плечами, и тогда она попросила:

— Не уезжай… Живи здесь. Алиса будет рада, Светланочка тоже… И я. — Она лукаво посмотрела на него, и он поразился, до чего же истинная женщина эта девчонка, другим такое не дается никогда, и мелькнула Наташа — ее зажатость, страх, и вновь нахлынула страсть к ней, разбуженная этой девочкой. Что это? Разве он сможет любить кого-нибудь, кроме Наташи? — единственной, обожаемой, желанной до исступления…

— Иди, — сказал он уже довольно сурово и кинул ей шубу — трусики свои полосочки она уже натянула, хлюпая носом, то ли нарочно, то ли на самом деле плача.

Он не понимал эту девчонку! Влюбилась? Может быть. А может, и нет, просто решила сделать ТАК, и все тут.

Лизка уже стояла у балконной двери, закутавшись в шубу, ее волосы растрепались, лицо горело, губы припухли, глаза сияли то ли слезами, то ли свет так падал, и он снова сказал ей уже нежно:

— Иди, иди, котенок…

Лизка хихикнула, сдула с ладони воздушный поцелуй и исчезла, будто ничего и не было, остался лишь слабый запах духов, весенний, сладкий…

Сандрик не стал раздеваться, лег так, одетым, и подумал, что вот, бессонная ночь, а завтра прилетает Наташа… И вдруг заснул мгновенно — крепчайшим сном, проснулся поздно и странно бодрым.

Но зато бессонную ночь провела Светлана. Как тихо ни вошла Лиза, как тихо ни происходило все, как казалось им двоим, все это было не очень-то тихо, тем более, в компактном деревянном доме. Сначала Светлана не поняла, кто пришел к Сандрику, но что кто-то пришел, она слышала, не могла уснуть, все думала обо всей этой неясной истории и что из нее выйдет. Она удивилась — кто это может быть? Перебрала всех и ни на ком не остановилась. Села в постели, прислушалась и вдруг узнала Лизку — просяще, капризно и неистово она говорила:

— Я хочу, хочу тебя…

Светлану облил холодный пот. Боже мой! Повторение Наташиной истории! Только по-другому! Как это возможно! Лизка — совсем ребенок!

Светлана тихо поднялась с кровати и приоткрыла дверь; там, наверху, ее не слышали, а она слышала почти все в мертвенной тишине дома. Она уже была готова в один момент ворваться, чтобы помешать этому безумию. Но Сандрик остался на высоте — Светлана чуть не со слезами, чуть не вслух возносила ему благодарности. Он нашел в себе силы отправить эту глупую распущенную девчонку, и конечно, ему это далось нелегко, наверное. Ведь он молодой мужчина, и когда к тебе в постель забирается юная девчонка… А что она забралась в постель — Светлана поняла! Когда же она увидела в окно, как в Алисиной шубе, опустив голову, бредет Лизка к большому дому, Светлана перекрестилась; услышаны ее молитвы! А если бы Сандрик не отправил Лизку? Мозги заворачиваются, когда подумаешь, что могло бы быть. Светлана задрожала. Разболелась голова. Надо рассказать об этом Наташе, она должна знать, что тут может произойти… Пусть будет настороже.

Немного успокоившись (когда она увидела, как уходила Лизка), Светлана пришла к выводу, что в принципе как партия Лизка для Сандрика вполне подходит: неглупа, обаятельна, по-своему хороша, карьера ей обеспечена. Дача, — и какая! — квартира, прописана у деда с бабкой, плюсы, плюсы и плюсы. Но — молода!.. слишком. Хорошо бы у них с Сандриком был роман, ну, конечно, без «этого», а потом, когда придет время, пусть себе женятся! Светлана и Наташа против не будут.

Лизка пришла в свою комнату в полном упадке, бросилась в постель и чуть снова не залилась слезами. Но полежав и подумав, она вдруг пришла в замечательное состояние духа: то, что он не тронул ее по-настоящему, говорит, во-первых, что он — благородный человек! Во-вторых, он относится к ней по-особому, иначе ему было бы наплевать на то, что с ней может случиться, в-третьих, он же сам сказал — подожди… Значит, у него вообще на нее «виды», как говорит Алиса! Значит, все не так плохо, как ей представлялось. И она выйдет за него замуж, чего бы ей это ни стоило!

За завтраком собрались все. Сандрик пришел последним, и у Лизки упало сердце, и вдруг само в себе сказалось: мой муж… Он в ее сторону не взглянул, но она не обиделась — конспирация! У Алисы ведь глаз как алмаз, вот и сейчас она быстро взглянула на Лизку, а потом на Сандрика… Ну и бабка у Лизки! Лизка и восхищалась Алисой, и недолюбливала ее за надменность в отношении к матери, что та все от нее терпит, будто виновата в чем-то. Но Лизку Алиса любит — это Лизка чувствовала.

Никто из них — ни Сандрик, ни Лизка — не обратили внимание на Светлану. Вот тут они бы кое-что поняли — Светлана не смогла с собой совладать.

Ее взгляд выразил возмущение Лизкой и восхищение Сандриком… Заметила только Инна. Она не поняла, почему с такой брезгливостью смотрит Светлана Кузьминична на Лизку и почему сразу же перевела совершенно другой взгляд на Сандрика… Чем могла досадить Светлане ее Лизка? Вчера? Да и не было вчера Лизки почти целый день… А вчера Инка заметила, что Светлана по-доброму смотрела на Лизку. Что могла изменить ночь?..

Инка затряслась. Неужели что-то случилось? Когда? Ночью? Сандрик с Лизкой?.. Нет, не похоже на этого холодного сдержанного юношу.

За завтраком Алиса напомнила, что сегодня прилетает Наташа, хотя все, кроме Игоря и Лизки, только об этом и думали. Каждый по-своему хотел ее появления, но у каждого был свой интерес.

Стали решать, кто поедет встречать. Конечно, Алек, потому что он на машине… Кто с ним?

— Пусть едет Сандрик, — милостиво разрешила Алиса.

Но Сандрик как-то не очень жаждал встретить Наташу — он понимал, что это ни к чему, если бы он один встречал ее! А то рядом будет ее бывший муж… — соперник?.. Сандрик не знал.

Короче, решили, что с Алеком едет Сандрик.

Алиса за столом не рассиживалась — необходимо было подготовиться к встрече Наташи да еще заставить этого Алексея развесить на огромной ели у террасы светящиеся игрушки, лампы и гирлянды, а уж развесят и разложат подарки они сами.

А Светлана металась, как всегда, — это было почти вечное ее состояние. Сейчас она металась, потому что не могла решить — говорить ли Инне о Лизкином ночном посещении?.. Она склонялась — говорить. Но вместе с тем понимала, какой удар нанесет Инне, матери! Она перебирала все за и против. Но тут на террасу вошла Инна и спросила:

— Светлана Кузьминична, скажите, почему вы с таким осуждением смотрели на мою дочь? Будто знаете о ней что-то не совсем приличное или…

На большее Инну не хватило, а Светлана поняла, что нужно сказать, но все же как-то поскромнее… Рассказывать все подробности, которые она слышала? Невозможно! Она нервно закурила и, чтобы совершенно собраться, начала издалека:

— Вы, Инночка, конечно, знаете, кто такой наш Сандрик… — Тут Светлана горько улыбнулась: — Какое это огромное горе, было и есть… Но не буду ворошить прошлое, мне всегда это так больно… Я не знаю, что выражал мой взгляд, поверьте, и к вам, и к Лизочке, и ко всей вашей семье я отношусь с искренней дружбой и огромной симпатией… — Светлана передохнула, подумав, что хватит лебезить, а то получается, будто она, как виноватая лиса, «метет хвостом». — В общем, исходя из всего этого, я считаю, что должна сказать вам… — Инка замерла, лишь сердце стучало, как молоток. — Вчера довольно поздно Лизочка пришла к Сандрику…

— И?.. — прошептала Инка.

— Нет-нет! — вскрикнула Светлана (Боже, не надо было! Не надо!) — Нет! Они просто говорили… Я не спала, слышала… Ну, Лиза сказала, что… он ей понравился с первого взгляда… А он… Ну, он ответил, что она ему тоже, но тут же сказал, чтобы она шла домой, потому что это неловко… Она ушла, Инна, клянусь вам, она ушла, и ничего не было! Но… Но понимаете, ведь может случиться и другое… Если она придет еще раз… Я уверена в Сандрике, он — порядочный мальчик, но Лиза юна, очаровательна, и если они понравились друг другу… Ведь ни за кого нельзя ручаться, даже за себя, вы понимаете?

Инка убито сидела на стуле и молчала, сил у нее не было говорить. Да и что говорить? Злилась на Светлану потому, что Инке было стыдно за Лизу, и потому, что тон Светланы был какой-то фальшивый… Она, конечно, чего-то недоговаривает, но по поводу… их близости — то этого не было, — это Инка почувствовала…

Светлана с испугом смотрела на нее — ту будто пришибло…

И Светлана снова завела:

— Вы только ничего не говорите Лизе. И я не скажу Сандрику… Ведь я случайно не спала… Они молодые… Влюбились… Или показалось, что влюбились. Рождество скоро, зачем портить настроение?.. Только вы проследите… И я.

Инка кивнула и наконец сложила фразу:

— Что Лизка увлеклась — понятно. Никого здесь нет… Конечно, не надо ей было идти… к Сандрику…

Светлана вдруг взбодрилась:

— А знаете, Инночка, ничего неизвестно! Может, это судьба! Сандрик — замечательный мальчик. И мы ничего сделать не сможем, если они захотят быть вместе. Только бы не слишком рано! Не гнали бы события — вот за этим стоит проследить, а так… Я буду только рада, если у них будет роман и закончится женитьбой.

Светлана видела, что Инка немного приободрилась, теперь не так мертвы глаза. Она даже закурила и вдруг сказала:

— Я-то вообще хочу, чтобы Лизка поскорее вышла замуж, и пусть за нее отвечает муж. Она такая взбалмошная и непредсказуемая… Но вряд ли это будет Сандрик. Он какой-то совсем другой… Очень взрослый, что ли? Мне показалось… А она сопливая дурочка, с капризами…

Получалось, что Инна как бы отказывалась от Сандрика как от жениха и мужа. Светлану это обидело:

— Но ведь я и не говорю, что это непреложно. Просто все случается в этой жизни… Все, что я хотела сказать, я сказала.

И, улыбнувшись мило, светски, ушла.

А Инка наконец-то залилась слезами: ее унизили, ткнули носом в дерьмо! Мол, если что, то Сандрик женится — так надо было понять. А если она, Инка, не захочет, чтобы Лизка за него выходила? Но об этом и речи не идет! Благодеяние… Инка хлюпала носом, продолжая сидеть на терраске, — к кому идти со своими горестями? Алека нет, да она бы к нему и не пошла — слишком чужими стали они друг другу, ничего не осталось от того, что было когда-то…

Лизка увидела Катьку с ее папашей у большой красивой разлапистой ели, которую они украшали гирляндами и игрушками. Внизу стояла Алиса и указывала, куда и что развешивать. Катька стояла на стремянке, а папаша ее — на другой, и они обкручивали гирляндой ель. Приходилось слезать и передвигать стремянки — нуднота страшенная! Лизка поняла, что не удастся ей сейчас выложить Катьке сведения о любви с Сандриком! Она расстроилась — вечно эта Алиска-крыска всех крутит, не может видеть свободного человека, обязательно надо его чем-нибудь занять!

Она собралась уже идти снова на чердак, как калитка открылась и в сад вошли трое — отец, Сандрик и высокая дама в длинном темно-сером лайковом пальто, длинном темном шарфе, с открытой, коротко стриженной золотистой головой… У нее было такое красивое холодное лицо, что Лизка чуть не ахнула вслух от восторга — вот такой она хочет быть. Такой! Это — Наташа, посол и мать Сандрика! У Лизки холод побежал от попки до головы — какая она, эта Наташа! И тут же Лизка подумала о своей матери… Она подумала, что мать толстая, неуклюжая, вечно в фартуке и вечно на кухне, и никто ее за женщину уже не считает — только и хвалят за жратву, которую она готовит! Конечно, теперь будут прыгать перед этой Наташей! Лизка вдруг ощутила, как в ней поднимается буря чувств — кроме восторга и ревность, выскочившая, как нарыв, и злость, и обида, и зависть.

И вдруг Алиса завопила:

— Наташа! Красавица моя! Здравствуй, дорогая! Как долетела? Как встретили два рыцаря?

И Алиса бросилась обнимать Наташу и расцеловывать.

Та улыбалась, отвечая на поцелуи, и только сказала:

— Все прекрасно! Я тоже так рада! — И Лизка увидела, как холодное Наташино лицо озарилось улыбкой и стало не просто красивым, а прекрасным.

Тут Алиса повернулась к ней и сказала не без гордости:

— А вот наша Лизка, видишь, какая большая? — И Лизка, еле поклонившись, умчалась, услышав за собой: — Она у нас дикарка, а ты, наверное, произвела на нее впечатление…

Лизка мчалась, не разбирая дороги, и примчалась на чердак. Она сидела на полу, у сундука, мрачная и злая, хорошо еще, что сигареты были всегда при ней, можно было «перекурить» эту встречу с необыкновенной Наташей. Главное — матерью ее, Лизкиного, Сандрика!

В окошко она видела, как замер на стремянке папаша Катьки — тоже, наверное, обалдел! Катька… Интересно, как это будет она теперь объяснять свою брехаловку насчет братца?! Наташа им родственница? Бросьте! Да об этом даже подумать смешно! Чего им здесь надо вообще-то? Лизкины мысли перешли на эту парочку, и она немного успокоилась. Она-то чего расстроилась? Наташа — ее будущая свекровь! — и не иначе! Чего ей, Лизке, бояться?

Санек, увидев Наташу, чуть не рухнул со стремянки — вот она какая стала! Ну ничего, попляшет еще! Теперь Саньку не захотелось уезжать, даже если Сандрик и даст денег… Наташке Санек на отъезд все равно скажет пару теплых: он не забыл, как она его погнала тогда, да еще бутылкой чуть не пришибла! Вышагивает! А сама — сука! Ребеночка своего бросила! А Сандрик этот мельтешит — чемоданчик вон несет! Конечно, богатая мамаша, как не поухаживать! Помрет — все богатство ему. Санек посмотрел на свою Катьку, та тоже стояла на стремянке, раскрыв рот, свалится еще, вон ни черта не соображает!

Санек крикнул:

— Кать, ты держись! — И Катька спохватилась, стала покрепче сжимать стремянку, а то ведь в сам деле чуть не упала. На Саньков крик Наташа подняла голову, что-то сказала хозяйке, а та, скорежив рожу, что-то ответила — сказала, наверно, что, мол, так, помогает тут один дурень со своей чокнутой девкой… Не терпелось Саньку увидеться с Леркой — он теперь без нее как без рук… Почему такое? Вроде бы уж все проговорили, а вот повидаться надо, вроде силы и уверенности прибавляется.

Санек быстро отхлебал щи, которые сварганила Катька, выпил рюмку и побежал к Лерке, наказав Катьке никуда не уходить и никого не пускать — нет их, и все тут. Ушел. Катька опять сидела на раскладушке, зажав руки, и думала, думала, думала… И никак не могла понять — как получилось, что такая красивая, богатая, и вся из себя тетенька от ее, Катькиного папки, пьяницы, матерщинника, — родила?.. Да не кого-нибудь, как, например, Витек ихний, а Сандрика — такого же красивого, богатого и всего из себя… Врет папка! А баушка ему поверила! Чего-то Лерка эта наплела папке… Деньги хочет выманить у Сандрика и у этой его матери… У них денег, наверно, — чемоданы! Катька даже представить не могла — сколько… Дали бы они уж папке хоть пачку долларов этих, он бы и уехал, а то… Тоска ее грызла — еще из-за того, что порушилась ее мечта о братике, с которым она станет гулять по деревне и всем про него рассказывать, а потом приезжать к нему в гости, к баушке Мане и сидеть с ними, пить чай с конфетами и смотреть телевизор, кино какое… Ничего этого не будет!

Катька решила, что надо уговорить папку завтра сранья отсюдова уехать. Если Лерке надо — пускай она и остается. Только и у нее ничего не выйдет — это Катька вдруг поняла. А Катьке хотелось только братика увидеть, а как увидела — испугалась до смерти: чужой, красивый и злой какой-то… Не было у нее такого братика, ну и не будет, и Катька залилась слезами, благо некому было остановить и надавать подзатыльников.

А в большой даче за накрытым и сервированным столом у всех лопалось терпение. Из-за Наташи.

А она, средоточие всех их жажд, со своей стриженой золотистой головкой, в невообразимо скромном и вместе с тем совершенно неописуемом платье, с одним-единственным украшением — массивным серебряным витым браслетом (на который Алиса смотрела глазом сороки) сидела, спокойно попивая что-то, и рассказывала (это никому не было интересно!), как прелестно украшен тот европейский город, откуда она прибыла, к Рождеству… Несколько, правда, затрепыхался огонек интереса, когда Наташа сказала, что подарки она ранним утром положит под ель…

Алиса вся горела, чтобы поскорее остаться наедине с Наташей и выяснить, конечно, в милейшем разговоре, о Сандрике и всем том. Она, безусловно, верила Светлане, но узнать из «первых рук»! И главное — Алиса собиралась замолвить словцо за своего нескладеху-сына. Уж если и не соединение их судеб, так сказать (на что она по правде уже не очень рассчитывала), то хотя бы устройство его на работу в посольство — неужели посол не может взять на работу, кого захочет, а кого захочет — выгнать?.. Алиса себе такого представить не могла.

Светлана была в полуобмороке от того, что она еще никак не предупредила Наташу о своей «версии» и та может проколоться в любом разговоре. Ей было необходимо прямо из-за стола увести дочь куда-нибудь в укромное местечко и все рассказать.

Алек трясся. Страсти в нем кипели. Когда они с этим Сандриком приехали в аэропорт и Наташка вышла к ним — Алек сразу понял, что никакой это не «сын», а типичный молодой любовник стареющей дамочки! Они так взглянули друг на друга! И если уж это сын и сын любящий, как все лепят тут, то он бы, сын, бросился к мамочке с объятиями и поцелуями и она — тоже. А эти двое будто тут же заморозились — они не прикоснулись друг к другу! Его мать, Алиса, — дура набитая! — такое устроить! Ну, ладно, он останется с Наташкой наедине и все ей выскажет, и хватит!

А Инна обреченно ждала, когда же это все кончится. Скорее бы все уехали и они остались одни. Но и оставаться дольше она здесь не хотела — после этих ласково-масляных взглядов Алиски на Наташку… И Алековой мрачности… Все ей понятно.

Сандрик нестерпимо ждал мига, когда они с Наташей останутся наедине и он сможет сказать ей все!.. И может быть, наконец уговорит ее не думать об их призрачном родстве… Ведь это просто блеф, чистейший блеф. Как, где останется он с ней вдвоем, он не думал, только бы остаться. Лизка совершенно вылетела у него из головы — будто ее и не было.

Даже Игорь имел к Наташе свои интерес: ему не терпелось расспросить Наташу о ее работе — что изменилось сейчас, каков их, России, там статус, как относятся к новому президенту, как Динар, чем он занимается и знает ли она знаменитого барона фон Фрайбаха, и прочее, прочее, прочее.

Лизка следила за всеми и видела, что все, кроме самой Наташи, напряжены. Сандрик — тоже. Может быть, он не рад из-за того, что маман прибыла и им с Лизкой сегодня ни о каком свидании и думать невозможно… Он с каким-то вопросом смотрит на свою мать — чего он от нее хочет и ждет?.. Подарка? Может, она заберет Сандрика к себе работать? Лизка терялась в догадках…

Вот так страдали за обеденным столом все эти люди, и никто не мог ускорить события, потому что протокол обеда не был еще до конца соблюден.

Алиса между делом сказала, что освободила свою комнату Наташе, там ей будет удобно. Но Светлана, придя в ужас от такой перспективы, чуть не закричала:

— Нет-нет, Алиса, дорогая, я столько времени не видела Наташку, что мы с ней проболтаем, наверное, всю ночь! У нас же там еще комната наверху!

Тут вступил Сандрик и сказал:

— Я освобождаю для Наташи (все вздрогнули, но тут же каждый объяснил себе, что так и должно — Наташа. Молодая красивая мама должна быть просто Наташей!) комнату с балконом…

Светлана умилилась — какой Сандрик внимательный!

Алиса не имела права настаивать и нехотя согласилась. Алек мрачно, понимающе усмехнулся — любовники должны быть рядом! Только дураки этого не понимают!

Лизка рассвирепела — ну вот! Теперь там будет полный дом, и она не сможет даже помыслить туда проникнуть! Хоть реви прямо!

Обед подошел к концу, и каждый ждал момента заполучить Наташу, но преуспела все-таки Светлана. Она взяла дочь под руку и сказала:

— Пойдем, дорогая моя, тебе стоит отдохнуть немного после перелета… — И Наташа покорно последовала за ней.

Сандрик быстро поднялся, поблагодарив Алису и Инну, и кинулся вон с участка. Он пошел к реке, пытаясь охладить пылающую голову, смуту в душе и желание… Он до темноты сидел и бродил по берегу реки, смотрел в полынью у водосброса. Мысли текли в прошлое, в то, что он не мог заставить себя забыть. Только на минуту опоздал Санек, плетущийся сильно выпившим от Лерки, а так бы встретились сын с отцом, и что?.. Неизвестно. Санек был настроен воинственно, а Сандрик был от его проблем дальше, чем от луны. Но сегодня встречи не произошло.

Санек действительно шел от Лерки взбудораженный. Он пришел к ней в номер, присел на постель, глотнул как следует водки, нашел какой-то кусок ветчины и сказал:

— Наташка тут. Ее эти двое встречали — Алик, муж бывший, и мой сынок… Вся из себя — пальто до пят, рожа перекошенная, будто уксусу напилась… Что делать-то, Лерк?

— Во б…! — Другого слова у нее для Наташки не находилось.

Санек тоже был не в настроении: за что ему такая судьба? Он первый поимел эту цацу, а что с того? Шиш! Сынок ходит гусем лапчистым, и эта поганка заграничная…

И когда Лерка обозвала Наташку, Санек покивал и подтвердил, что Лерка права, другого чего про Наташку и не скажешь!

Они с Леркой еще выпили, и она сказала:

— Кровь с носу, а завтра поговори! Кто его, этого Сандрика, знает — свалит сразу после Рождества — только мы его и видели! Говори все, как я сказала, — подтвердила она и вдруг махнула рукой, — слушай, да пошло оно все хоть на день!

Лерка разлила по рюмочкам коньяк, сделала по бутерброду с ветчиной, сыром, огурцом — все вместе — на кой, когда можно вместо одного три слопать? И торжественно сказала:

— Ну, выпьем за завтрашний твой разговор с Сандриком. Ни пуха ни пера!

— К черту, — сказал по присказке Санек, и они хлебнули до дна.

А дочь его Катька уже собрала свой рюкзачок, засунула его под раскладушку, чтобы папаньке не попался на глаза. Она решила с папкой поговорить, а если он не согласный, она уедет сама, одна. Не будет она здесь жить!

Папанька ввалился пьяней вина, куда уж говорить; хотя Катька по совести попробовала.

— Папк, — заныла она, когда он бухнулся на тахту, но сидел еще, не валился, — поедем домой… Мамка заждалася. А тут ничего такого не будет. Поедем, папк, не дадут нам ничего… Ну их!

Санек вскинул голову, мутно посмотрел на дочь и подтвердил:

— Верно ты, Катюх, сказала… — и внезапно, как подстреленный, повалился на бок и захрапел.

Катька горестно смотрела на отца и думала, что, может, завтра он оклемается… Но на это надежда плохая. Похмелится с утра, дадут ему расчет, и он пойдет к этой Лерке пить. Нет, Катька сама уедет, рано, чтоб никто не остановил — невмоготу ей. Она вздохнула и села в свою любимую позу.

Светлана и Наташа вошли в дом, и Наташа тут же хотела пойти наверх, куда уже мрачный Алек принес ее вещи, чтобы раздеться, залечь в постель и подумать обо всем… Но Светлана остановила ее довольно твердо:

— Наташа, мне надо с тобой поговорить…

«Господи, — подумала Наташа, — опять эти мамины разговоры! Не надоело ей?» А Наташе так хотелось до ужина полежать, расслабиться… Она вдруг подумала, что Гарька отказался прилететь, а она, его мать, даже никак не отреагировала на это… Не было у нее любви особой к младшему сыну, все взял первый. Вообще — все. Жизнь, любовь, счастье… Она вспомнила, как они сидели за столом, боясь взглянуть друг на друга, как побоялись прикоснуться друг к другу там, в аэропорту. И Алек это заметил.

Светлана видела, что дочь совершенно не расположена к беседе, что мыслями она где-то… Где только? Светлана никогда этого не узнает. Как не знала никогда.

— Я не задержу тебя, Наташенька, — сказала она мягко, — но я обязана предупредить тебя…

— О чем? — удивилась Наташа. — Что еще за предупреждения?..

— Сначала ответь мне, — начала самое трудное Светлана, — зачем ты сказала Алеку о… — Светлана замялась, — о Сандрике?

Наташа четко ответила:

— Это получилось совершенно случайно, не буду тебе голову морочить рассказом как, потому что это роли не играет… Совершенно случайно у меня в разговоре вырвалось. Алек прицепился… Ну и что мне оставалось? В конце концов, Алек мне никто и мне нечего перед ним оправдываться. А что? В чем дело?

Светлане, конечно, очень хотелось узнать — как это «случайно вырвалось», но она сказала:

— Ну ладно, вырвалось так вырвалось. Но вырвалось и полетело. Алиса узнала, правда, Алек ей только недавно сказал, не знаю уж почему, она тут же прискакала. Но между прочим, очень доброжелательно, отмечаю. Алиса подумала, что ты это сказала Алеку специально… Понимаешь, как всякая мать Алиса болеет за сына и хочет, чтобы воссоединилась ваша семья, бывшая такой красивой, благополучной, престижной… И ей показалось, что ты сказала Алеку неспроста. Что, возможно, ты тоже этого хочешь.

Наташе будто по голове дали.

— Как это — я тоже хочу? А Инка, Лизка? Они тоже хотят? Или их в расчет не берут?

Светлана опять замялась:

— Ну, там свои сложности. Не все так хорошо и просто. Но сначала о главном. Мне надо сказать тебе… Собственно — предупредить. Мне пришлось придумать целый роман…

И Светлана, как могла, мягко, обходя углы, рассказала об их беседе с Алисой и скорее — о своем «варианте» Наташиной судьбы и судьбы Сандрика.

Наташа мертво молчала. Ну вот. Вот и все. Все всё знают. И как она покажется на глаза… Как? Уже показалась. Все знали, а она крутила из себя благополучную светскую даму, а все всё знали…

— Почему ты мне не сказала об этом по телефону? — набросилась она на Светлану.

И Светлана как можно спокойнее ответила:

— Но неужели ты не понимаешь, что я не могла рассказывать все это по международной связи! С тобой, послом! Очнись, Наталья! Ты готова обвинить всех!

И Наташа утихомирилась: как ни крути — мать права. Она должна была узнать, а узнать она могла, лишь приехав сюда.

Видя, что Наташа убито скрючилась в кресле, Светлана облилась жалостью — надо что-то предпринимать! Не так уж все страшно.

Главное — как она к Алеку? И если никак, то пусть пока явно не показывает этого. Не надо обижать Алису… В общем, вести себя естественно и спокойно.

Сейчас она посмешит и, может быть, обрадует Наташу, рассказав о Лизке и Сандрике. И Светлана рассмеялась. Наташа удивленно посмотрела на нее. Светлана, отсмеявшись, сказала:

— А теперь я тебя повеселю! Хочешь?

Наташа кивнула. Чем это мама собирается ее веселить?

— Понимаешь, я тут оказалась свидетельницей… Случайно, конечно, честное слово! В общем, в этой комнате, где ты сейчас, вчера ночевал Сандрик. Я долго не могла заснуть и лупила глаза в темноту (Наташа не могла взять в толк, что же такое веселое вытанцуется из этого малосвязного начала), хотела уже встать и принять снотворное, но слышу какой-то разговор наверху. Я, честно говоря, испугалась — подумала, что кто-нибудь решил Сандрика трясти насчет вашей истории… Ну и решила подслушать, хотя понимаю, что некрасиво, но нам надо знать все. И что ты думаешь? Лизка, эта малышка, явилась к Сандрику, признается ему в безумной любви с первого взгляда и требует, чтобы он лишил ее девственности… — Начав рассказывать, Светлана поняла, что «шагает не в ногу». Зачем ей надо было это раскрывать? Все вспомнится… Наташка расстроится! Ну не дура ли Светка, ну не дура?! Однако замахнулась. — Сандрик, конечно, этого не сделал, но, по-моему, отнесся к ней с нежностью и благородством… Пришлось Лизке уйти, но они до чего-то там все же дошли, не до самого конца… и договорились, что он будет ждать или что она будет ждать — это я не поняла. Так что, может быть, скоро у нас появятся старые новые родственники… Кем тогда тебе будет приходиться Алек? Сватом? Ну не забавно ли?

Наташа только и сказала:

— У тебя есть чего-нибудь выпить?

— Есть, есть, — заспешила Светлана и достала бутылку виски (Алиса всем ставила в комнаты спиртное и какую-нибудь легкую закуску — орешки, сухарики, вяленые фрукты…), налила Наташе. — Ты что, расстроилась? Тебе не нравится Лизка? Ты знаешь, она девочка неплохая, взбалмошная только, современная чуть больше, чем надо, но и романтическая — ты бы слышала их…

Наташа перебила ее:

— Мама, мне совершенно неинтересно, что там они говорили друг другу. Сандрик — взрослый, и я решать за него ничего не буду. Пусть разбирается сам. А Лиза еще маленькая девочка для такого, как он… Не надо повторений… — Наташа выразительно посмотрела на Светлану, будто это она, Светлана, толкнула когда-то свою дочь… Светлана даже в мыслях не хотела продолжать. Все-таки характер у Наташки ужасный: всех вокруг обвинит, а сама как бы и ни при чем…

Наташа медленно встала с кресла, сняла платье, надела халат, этим она давала понять, что хочет остаться одна. Ладно, Светлана уйдет, пусть сидит одна!

— Мама, извинись за меня, но у меня жутко болит голова — в самолете еще разболелась и никак не проходит… Я на ужин не приду. Залягу сейчас спать — приму таблетку… — и она улыбнулась матери — ласково и добро (как это ей далось?).

Светлана тут же подхватила:

— Конечно, конечно, отдыхай! А то они насядут! Одна Алиса чего стоит! Лежи спи.

Светлана ушла. И в общем успокоилась. Ничего страшного. Обойдется. Поспит, а завтра — праздник, развеселится ее Наташка!

А Наташа? А Наташа была разбита на сотню мелких осколков, которые невозможно было собрать и склеить… Разумом она понимала, что это давно должно было случиться. Сандрик — нормальный мужчина. И конечно, у него есть женщины и будут… Это-то ее не волновало. Но вот молоденькая девчонка, пылкая, хорошенькая, романтическая и вместе с тем дерзкая. Такая девочка, как Лизка, может сильно увлечь и надолго. Наташа чувствовала, как холод подбирается к затылку, озноб уже трясет. Она выпила виски. Но тут вдруг вылез второй голос, который что-то давненько не проявлялся. Он спросил: «Пьешь? Пей, пей! Как же — у тебя горе! Твой сын целовался в этой комнате с девочкой, которая понравилась ему — за долгое время! Так ты как мать должна бы радоваться! Верно? Но ты ведешь себя, как любовница, готова эту девочку сгноить. Признайся, что ты его любишь. Это будет, по крайней мере, честно». Не для свидания ли с Сандриком прибыла она сюда? Конечно. Ну, сначала охи, сопротивления, взывания о грехе, а потом — сдача полностью, на милость победителя… А потом? Потом, пожалуй, самое сладостное ощущение — тебя обожают, любят, превозносят, а ты рыдаешь о греховности и отталкиваешь его.

Наташа схватилась за голову — сейчас она свихнется!

Она заглотнула какой-то транквилизатор и упала на постель. Нет, нет! Так не будет! Она выдержит все! Она не сломается! Она благословит их, Лизку и Сандрика… И уйдет в сторону.

И Наташа, вдруг успокоившись и подумав — будь что будет, заснула.

Ужин без Наташи прошел довольно скучно, и даже на лото не разговелись — неинтересно. Разбрелись кто куда.

Инка решила глаз не спускать с Лизки, не дай бог при матери Сандрика устроит что-нибудь, она может! Лизка же спать не собиралась, но не собиралась и тревожить Сандрика — просто она не будет спать.

Светлана хотела заглянуть к Наташке, но света у той в комнате не было, и она, вздохнув огорченно, пошла спать.

Ночь. Тиха и божественна ночь. Когда неслышимо падает таинственный снег и не светят звезды, и в этой тиши каждый малый звук звучит почти набатом.

Сандрик не спал. Каждый мускул его был напряжен, каждый нерв натянут — рядом, за стенкой, в комнате была Наташа… Он давно забыл, что она его мать, да и не думал как-то об этом серьезно никогда. Он ждал, когда погаснут все огоньки в даче, наступит полная тьма, и тогда он пойдет к ней! Если она прогонит его, он не уйдет. И заставит ее решить дальнейшее, которое он видел только с ней.

Он посмотрел на часы. Половина второго… Все, конечно, утихомирились.

На голое тело он надел шелковый халат и босиком прошел по коридору. Не скрипнула ни одна половица — это он умел! Дверь в комнату была приоткрыта, и он прислушался… Даже дыхания не было слышно… Он вошел. Свет от белого снега, идущего с небес, освещал комнату Наташу, которая спала, подложив обе руки под щеку, едва прикрытая одеялом. Смутно поблескивало гладкое плечо, светилась стриженая головка с каплей серьги в ухе… Сандрик остановился и наслаждался всем этим — тишью, светом, спящей Наташей…

Он подошел к постели и положил свою горячую руку на прохладное плечо Наташи. Она проснулась не сразу, видимо, только когда жар от руки проник в нее. Она узнала Сандрика, но подумала, что он ей снится, и сказала расслабленно и нежно:

— Сандрик… Это ты? Я так ждала тебя… — Во сне она могла позволить себе любить его, не разбираясь, кем он ей приходится… Но Сандрик не исчез и тогда, когда она приподнялась на локте, совсем проснулась и даже протерла глаза. Он сидел рядом с ней — сжимая руками ее плечи так, что больно дышать. Тут она испугалась и чуть не крикнула — пусти! — но вовремя вспомнила, где она и сколько людей может ее услышать.

Она знала, что пройдет еще секунда-другая, и тогда…

— Нет! Нет! — закричала Наташа, забыв о том, что кто-то может услышать ее. Дрожа, как в малярии, села, натянув на себя простыню. Она не могла говорить.

— Что ты делаешь, Наташа… — с тоской прошептал Сандрик, — зачем?

Она, закуривая — вдруг дико захотелось курить, сказала:

— Нельзя. Мы не должны… Не надо, Сандрик. Уйди.

Он отнял руки от лица — оно было сейчас спокойно и совершенно лишено выражения. Он тоже закурил и как-то с трудом выдавил, придавая голосу насмешливый тон:

— Так ты меня совсем не любишь?

Наташа сжалась. «Неужели он не берет в расчет ничего?»

— Сандрик, — сказала она, — разве в этом дело? Ты знаешь все. Ты знаешь, что я испытываю к тебе. Ты же знаешь, Сандрик!

Она говорила с надрывом, и в голосе ее звучали слезы, не слезы даже, а подступающие рыдания.

Он поднялся, сел на постели, надел халат, замял сигарету и сказал:

— Прости. Наверное, так нельзя было… Я сошел с ума, когда увидел тебя в аэропорту… И ждал этой ночной минуты, как… — Он не продолжил, а, поцеловав ее легонько в щеку, встал и ушел не оглянувшись. Она хотела сказать еще, что все не так и он должен понять. Ей нужно было его присутствие, их разговор, их сближение после долгой разлуки… Она не хотела определять — чего же она хочет?.. Она хотела, чтобы он был рядом, но…

И вдруг на пороге балкона появился Алек. В пижаме и махровом толстом халате…

Наташа же сидела почти голая — простыня лишь прикрывала грудь. Она заметалась и накинула на плечи свитер. Одеяло валялось на полу.

Алек поднял одеяло, положил на постель и сел рядом в кресло.

— Не волнуйся так, — сказал он насмешливо, — я тебя не буду насиловать. (Боже! Неужели он все слышал? Что ей делать?) Я хочу с тобой поговорить, наконец, откровенно. Этого так и не произошло у нас за всю нашу долгую семейную жизнь… Ведь так?

Но Алек как будто и не ждал от нее подтверждений или каких-либо слов. Он сказал:

— Я просто хочу знать всю правду. Меня мучит, что я был обманут как последний сопляк. И кем? Девочкой, приличной и скромной! Кто этот Сандрик? Кто он? И зачем он здесь? Мать рассказала мне печальную повесть о твоей юности… Но я этому не верю ни на грош! Ты не могла быть матерью тогда. Ты была слишком невинна, да, это так… Этот Сандрик — твой любовник! Скажи мне честно, и все встанет на свои места. Мне до фени твои любовники! Развлекайся как хочешь! Но не у меня на глазах и без вранья насчет сыновей, брошенных детей и прочей мути.

Наташа заплакала. Она не притворялась, она плакала по-настоящему… О чем? Обо всем. И об Алеке, у которого тоже не сложилось ничего из-за нее… Наташе вдруг стало совестно перед ним, перед Алисой, перед Игорем и даже перед Инкой. Она всех скрутила, всех обоврала, а теперь хочет выйти гладенькой и отмытой добела из пены вод.

— Алек, — сказала она мягко, — послушай внимательно, помолчи и поверь. Я буду говорить тебе правду. Впрочем, ты ее уже знаешь. Да, со мной случилась страшная беда в ранней юности. Да, она меня сломала и сделала такой, какой ты меня знал. И я не изменилась. Я по-прежнему отношусь к мужчинам с полнейшим равнодушием и… я до сих пор боюсь… секса. Все, что рассказала моя мама твоей, — правда. Чистая правда. И мне нечего добавить. Я, живя с тобой, все время мучилась тем, что не рассказала тебе о… том, что со мной случилось. Сколько раз я уже была готова к разговору, но пугалась — вдруг ты не поверишь. Не поймешь. Или разозлишься. Я говорила тогда тебе правду — я любила тебя, по-своему, как умела. И когда ты ушел к Инне — мне было очень больно, но я понимала, что так надо, что так ты будешь счастлив, а ты этого заслуживаешь. — Наташа протянула руку и погладила Алека по голове — такая жалость к нему охватила ее — бывшему мужу, с которым, может быть, и смогла бы у нее состояться жизнь. Если бы она не была такой трусливой душой.

И Алек сломался. Он заплакал. И заплакала она. Они плакали о неудавшейся жизни — каждый о своей. Сквозь слезы Наташа сказала:

— Поверь, Сандрик — мой сын.

И Алек заговорил, сквозь слезы:

— Наташка, я верю… Теперь — верю… Наташка, Наташка, ведь я всегда любил тебя и люблю сейчас… («А вот этого не надо», — подумала Наташа и убрала руку с его головы — она поглаживала его еще густые, черные с проседью волосы.) — Не получилось у нас с Инкой… Был секс. Кончился. И оказалось — ничего больше нет. Есть, конечно, Лизка… Но мы с ней как-то не очень контачим… А может, нам все начать сначала? Дети взрослые. Проживут уже без нас… Инка? Что — Инка? Мне кажется, она с радостью сбежала бы отсюда («но прихватив тебя», — подумала Наташа прозорливо), знаешь ведь, какой у маман характер? Она Инку заездила, и та уже, по-моему, всех нас ненавидит… А, Наташка?.. — И ждал ответа.

Наташа заметалась. Конечно, она откажет, потому что уже давно не любит Алека, абсолютно равнодушна к нему… Сейчас вот что-то накатило. Но отказать надо так, чтобы он не обиделся, ей не хотелось его обижать! И тут она вспомнила, что у нее все еще нет секретаря! Она возьмет Алека! Как она раньше об этом не подумала! Он защитит ее от Динара и его козней! Он будет рядом — верный и преданный, кто никогда не предаст ее!

Сверкнув глазами, уже совсем другая, чем минуту назад, Наташа таинственно приказала:

— Налей выпить!

Алек поднялся, подошел к холодильнику, достал бутылку вина, бокалы, налил, непонимающе глядя на нее. Он ждал.

Они чокнулись, и Наташа сказала:

— У меня свободно место второго секретаря, и я как-то никого туда не хотела — мне предлагали многих… Я вспомнила о тебе, но ты сам знаешь, какие у нас сложились последнее время отношения… А теперь… Теперь я подумала, что если бы ты согласился, я была бы так рада!..

И это было сказано честно.

У Алека голова пошла кругом. Он никак не мог подумать, что их личный разговор повернется таким боком… Первый момент он отринул это предложение — под началом у нее? С тем грузом, что был у них? Что из этого получится?.. Неизвестно. Ехать с Инкой и Лизкой? Заваривать какую-то странную кашу, потому что сегодня, особенно сейчас, Алек почувствовал, что Наташка по-прежнему волнует его, будоражит, что он, возможно даже, как-то влюбился в нее по-новому. Он должен подумать. И конечно, не должен отказывать окончательно. Он вдруг воспылал мужской гордостью — она ведь оттолкнула его! А взамен предлагает службу! У нее под началом!

Он пробурчал:

— Не знаю, Наташ, не знаю… Как-то это все странно… Давай отложим решение. И не до завтра. А — подольше. Подумаешь еще — действительно ли я нужен тебе там…

— Нужен! — закричала Наташа, и это тоже было правдой.

— Ладно, Наташка, я подумаю…

И вдруг им обоим стало понятно, что все сказано. Дальше — либо постель, которая, как уяснил Алек, была невозможна, либо надо расставаться. И Алек ушел.

Наташа наконец осталась одна, зажгла верхний свет и стала читать — сегодня она больше не заснет. Приходить, правда, уже некому. Надо надеяться, что мама ничего не слышала.

Но Светлана слышала. Конечно, не все. Но то, что кто-то к кому-то пришел, она поняла — то ли Сандрик к Наташе, то ли Наташа к нему… Это ее ничуть не обеспокоило — просто интересно, что мальчик хочет сказать? О Лизке?.. Неужели это так серьезно и она, Светлана, окажется права — они породнятся снова? Неисповедимы пути… Но это неплохо.

Партия для Сандрика хорошая.

Она было уже стала засыпать — завтра спросит Наташу, о чем с сыном говорили, как вдруг раздался Наташкин вскрик — громкий, почти отчаянный: «НЕТ! НЕТ!» — все затихло, а вскоре раздались тихие шаги и легкий скрип двери — Сандрик ушел.

Что такое случилось, что она так завопила «нет»?.. По поводу Лизы? Наташа не хочет, чтобы он женился?.. Что-то он ей сказал такое. Но что? Нет, это не о Лизке… Наташа не стала бы так орать. Это что-то другое… Светлана ощущала, что это может быть только какое-то из ряда вон выходящее событие.

В общем так, решила она: завтра она будет подглядывать, подслушивать — вести слежку и постараться что-нибудь понять.

Светлану уже клонило в сон, когда она услышала звук открываемой балконной двери, и ее прямо-таки подбросило на постели. Кто?! И тут Светлана поняла, что в неведении она оставаться не может! И, надев халат и тапки, отправилась наверх. Она тихо стояла у двери и слушала разговор Алека и Наташи. Конечно, она не все разбирала от волнения, гулкого биения своего сердца и от того, что в комнате говорили достаточно тихо… Основное она поняла — Алек хочет снова быть с Наташкой, но та ни в какую… И конечно, она смутно услышала о назначении… Так же тихо спустилась вниз, уже более спокойная. Все-таки Наташка — приличная!

Утро. Раннее. Даже не утро вовсе, а ночь, продолжение ее. Только время говорит о том, что оно, утро, пришло.

Катька, не спавшая всю ночь, взяла свой рюкзачок, прежде накорябав записку, что уезжает к мамке, Наташке и Витьку, никем, естественно, не замеченная, ушла с проклятущей дачи, села в автобус и только тогда заплакала и проплакала всю дорогу. И в слезах этих вдруг решила, что поедет не домой — там, поди, ждут не дождутся их, и чего ей говорить? — а к баушке Мане.

Алиса тоже проснулась рано — она волновалась из-за разговора с Наташей, который обязана провести. Не о Наташином первом сыне — нет! Другое Алису тревожило — успеть поговорить об Алеке. Нельзя же, чтобы он, такой красивый и способный, с языками, пропадал каким-то охранником!

Поэтому Алиса, одевшись для прогулки, пошла в сад как бы осматривать елку, а сама зорко следила, не зажжется ли свет в окнах маленькой дачи… И Алиса, напевая нечто, прогуливалась с фонариком.

Наташа проснулась от собственного стона. Открыла глаза и через секунду вспомнила ночные приключения. Двое любят ее, и двоим она отказала… Но причины слишком веские — одного она не любит, а другого любить нельзя. Она вспомнила, что обещала с утра положить под ель подарки. Надо это сделать. Подарки были дорогие и нужные — не просто ради «галочки»! А настроение — мрачнее некуда.

Выпила кофе и вышла в сад, где тотчас же столкнулась с Алисой.

Они обе обрадовались встрече. Как никогда. После взаимных приветствий и разговоров об ужасной погоде и следствии этого — бессоннице — обе замолчали. Наташа стала раскладывать подарки, Алиса смотрела и решала, как начать разговор об Алеке. А Наташа тоже не знала, как начать. Но вдруг решилась и сказала:

— Знаете, Алиса Николаевна (Алиса забормотала, что можно уже без отчества — они так давно знают друг друга), я хочу, чтобы Алек работал вместе со мной…

Алиса еле удержалась, чтобы не плюхнуться в снег или чтобы с рыданиями не броситься Наташе на шею, но понимала старая дипломатша, что держаться надо достойно. Поэтому она радостно откликнулась:

— Замечательно! Это то, что ему нужно!

А Наташа продолжила:

— Я ему вчера сказала, но он… — Наташа помедлила, как бы не напортить излишней честностью, — но он отнесся без энтузиазма — так скажем. («Господи, — подумала Алиса, — когда же мой сын поумнеет?! Такое предложение! И главное — просить не надо!» Алиса помолчала). И если у него нет каких-либо других, более интересных предложений…

— Нет, нет, — не выдержала Алиса, — конечно же нет! Откуда?

— Ну, если нет, тогда повлияйте на него. — Наташа стала раскладывать подарки и не смотрела на Алису. — Но так, чтобы он не узнал о нашем с вами разговоре… — Алиса сложила руки, как в молитве:

— Ну конечно, Наташа! Конечно! Я сегодня же поговорю. И ничего ему не скажу, естественно! Я найду форму!

— Я завтра улетаю. Дела… Так что знать я должна сегодня вечером.

— Наташа! — почти завопила Алиса. — Я сегодня же поговорю! Это для него такой шанс! — Она уже готова была произнести слова благодарности, но вовремя остановила себя — не надо так уж увлекаться, показывать, что она счастлива до мокрых порток. И, что-то пробормотав о забытом чае, пошла в дом, уже на пути вспомнив, что не пригласила Наташу. Алиса обернулась и крикнула:

— Жду на чай! Через десять минут! — и увидела, что из маленькой дачи выползает Светлана. Вот уж с ней Алисе чай пить не хотелось — нудная она все же — Светочка!

Наташа тоже увидела мать и тоже не обрадовалась. Вид у мамы был, как говорят, аховый: бледная, отекшая, с потухшими глазами.

Светлана шла к Наташе, еще не зная, что скажет, но сказать она должна: пусть дочь поостережется, так и врагов можно нажить, если принимать мужиков полную ночь — сына и бывшего мужа…

— Как спала? — беззаботно спросила она Наташу, хотя беззаботность и ее нынешнее лицо были несовместимы.

— Отлично! — с подобной же беззаботностью ответила Наташа.

Светлана подумала: «Как была ее дочь врушкой, такой и осталась!»

— А я слышала, ты кричала… — сказала Светлана, зорко глядя в глаза дочери. — Так отчаянно: «Нет! Нет!»

Наташа ответила:

— Да, приснилось, наверное, что-нибудь…

— К тебе Сандрик заходил?! — будто спросила Светлана, а на самом деле утверждая.

— Заходил, — спокойно сказала Наташа, — зажигалка у него сломалась. Поболтали немножко… Я его хотела спросить про Лизку, но как-то постеснялась — он ведь совсем взрослый, не привык к подобной опеке. И не сказала.

— А-а, — протянула Светлана. («Значит, зажигалка, — подумала она. — А может быть, и так… Но кричала-то Наташка не во сне, пусть не врет!») — Но ты правильно сделала, что ничего не сказала. Пусть сами решают…

Они шли по аллейке, по бокам которой каждое лето в июне вставали пышные кусты пионов — розовых и белых… Наташа закурила, выпустила дым, посмотрела, есть ли колечки, что всегда значило удачу, — их не было, и сказала:

— Знаешь, ко мне Алек заходил… Начал плакаться, говорил, что нам надо вернуться к прежнему — семейной жизни, я довольно резко ему ответила. Чуть не поссорились. Кстати, тут я почти завопила: «Нет, никогда!» — потому что не хочу рушить то, что у него есть, да и… — Наташа замолчала, опустила голову, и вид у нее был такой печальный, что Светлана в который уже раз пожалела дочь и в который уже раз поверила ей, потому что хотела поверить. — Но я, — продолжала Наташа, — предложила ему работу. У себя…

Светлана так была благодарна дочери за ее откровенность! Конечно, так оно и было! И это Алеку она вопила «нет»! Светлана перепутала все. Приходил Сандрик, скоро ушел… А затем пришел Алек… Все-таки прав был ее Сашка, который говорил, что она сама себе придумывает проблемы… Господи, как хорошо, что все объяснилось — и ведь про Алека Наташка сказала сама! И день начинался прекрасно — снег перестал идти, небо будто поднялось и стало белым, казалось, прозрачным. «Хорошо здесь, — подумала Светлана, — и хорошо, что мы тоже здесь домик имеем, правда, благодаря Гарьке… Но все же…»

Санек проснулся не рано — с головной болью и сухой жаждой в глотке. Как всегда. Ничего нового. Он крикнул, не глядя на раскладушку:

— Катюх, дай отцу водки, в холодильнике стоит, и огурчик соленый! — Получилось заискивающе, как всегда по утрам, когда не мог подняться с койки. Но никто не ответил. Тогда он с трудом повернул голову — раскладушка стояла у стены, а белье — подушка, одеяло, простыни — было стопкой сложено на стуле. Катьки не было!

Санек, превозмогая тупую, стукающую по темечку боль и всеобщую слабость, поднялся, еле дотащился до холодильника, достал водку, выпил прямо из горла и тут же запил рассолом. И только тогда смог подойти к столу, где приютился клочок бумаги, большими буквами на нем было ясно написано, что Катька уехала к мамке в деревню и подпись.

Санек бухнулся на стул. Вот-те на! Сдулась девка, только и видели!

По Саньку — лучше, что Катька домой оттянулась. Ну ее! Но Лерке сказать надо. И у Санька засвербело, засосало в животе — сегодня же он должен говорить с гребаным Сандриком! И на хрен он, Санек, повелся на это дело! Но похмел уже давал знать, и он взбодрился — ладно, поговорит он, пусть у Сандрика юшка потечет!

На виду у Наташи Алиса шла медленно и достойно, но как только ее не стало видно с аллеи, перешла на рысь. Примчалась в дом, скинула куртку и быстро, как могла, поднялась наверх. Стукнула в дверь «молодых» — относительно, конечно, но по привычке так называла Инку и Алека.

— Алек, выйди, мне нужно с тобой поговорить…

Он вышел в халате, с сигаретой. Алиса сразу рассердилась:

— Ты проспишь все в своей жизни! Мне нужно серьезно поговорить с тобой, а сегодня больше времени не будет! Сам прекрасно понимаешь!

Алек вздохнул и сдался: когда маман в таком настрое — лучше не возражать и выслушать, что она скажет!

Они спустились вниз и сели на маленькой террасе. Алиса сказала:

— Алек! Ты должен с ней поговорить…

…Та-ак, маман начала атаку… Не хотелось ему говорить, что Наташка уже предложила сама… А ответить он не готов.

— Я просить ничего у нее не буду! Не хватало мне еще просить бывшую жену!

Алиса разозлилась. Не хочет просить! Значит, не желает ехать туда, а желает валяться здесь по диванам! Не-ет, шалишь, мальчик! И я, твоя мать, тебе этого не позволю!

И она сказала, как бы заканчивая разговор:

— Хорошо. Ты — гордый. А я — нет. Поговорю тогда я.

Алек не знал, что делать. Если маман станет просить… Наташка подумает, что он совсем дурак, а в каком положении будет мать? Делать нечего — надо сознаваться…

— Да не вскакивай ты, ма, как газель, — сказал он недовольно, — сядь. Я тебе все объясню… — И он сказал ей, что вчера, после чая, Наташа начала сама разговор, и так далее… Но что он пока ей не дал ответа и потому не хотел говорить Алисе… Что-то не тянет его под начало Наташки.

— Конечно, вахтером быть лучше! — вспылила Алиса. — Превратиться через пару лет в старика! Вон на кого ты стал похож! Ужас! Толстый! Лысеешь! Алек, опомнись! Такой шанс редко выпадает.

Алек призадумался, — возможно, мать и права…

Алиса ждала, что он скажет. Она смотрела на него, и ей становилось его жалко — был красивый, веселый, перспективный мальчик, а что сталось?! Ей не хотелось признаваться сейчас себе в том, что виновата в этом Наташа… Но сейчас Наташа хочет исправить хоть что-то, и надо на это идти! Другого случая не представится!

Алек вдруг спросил:

— Так что, думаешь, соглашаться?

Алиса завопила:

— Не думаю! Уверена!

Алек усмехнулся:

— Ладно, уговорила, речистая… Пойду скажу Инке.

Алиса остановила его:

— Мальчик мой, а вот этого пока делать не надо! Ты знаешь Инну, она надумает сто верст до небес и все лесом! Может быть, даже сначала поехать одному… Лизе пока устроиться на курсы — как Наташа когда-то, и уж потом ехать им. Ну, прошу тебя, не надо, подожди… Хотя бы отъезда Наташи.

— Хорошо, — сказал он, — я пока не скажу ей.

Так закончился их разговор, и будто начала потихоньку вырисовываться карьера Алека.

…Санек вышел на крылечко. Потянулся и только собрался нырнуть в калитку, как из-за поворота аллеи показался собственной персоной его сынок Сандрик!

Сандрик шел прямо на него, но его не видел, смотрел куда-то поверх. Санек забоялся до одури. «Может, потом, — подумал он, — вот с Леркой переговорю, тогда… Никуда он не денется… А ну как денется? Нет — надо. Ну, Санек, давай!»

И Санек униженно поклонился Сандрику, сказав тихо:

— Здравствуйте… — Он и сам не ожидал, что так получится, чуть даже не сказал — хозяин… — такой был вид у сынка.

Сандрик поравнялся с ним, и Санек должен был уступить ему дорогу — тропка здесь совсем узкая, но Санек, наоборот, заступил дорогу Сандрику и сказал (голос чего-то у него никак не прорезался — тихий, не его, Санька!):

— Поговорить надо…

Сандрик даже вздрогнул, настолько далеко бродили его мысли, и удивился — чего хочет от него этот дядька?

— Что, денег на бутылку не хватает? — спросил он добродушно.

Встреча эта, как ни странно, немного развлекла его, потому что настроение было препоганое после вчерашнего разговора с Наташей.

Сандрик достал деньги из кармана, Санек опешил — ну и ну! Так вот, запросто, дает стольник! Да не какой-нибудь, а «зеленый»! Ну сынок… А может, ничего про то дело не говорить, а попросить больше? Он даст… Что этот стольник?! Лерка засмеет. И Санек, насупившись, сказал:

— Не, мне переговорить надо.

— Ну, говори, — разрешил снисходительно Сандрик.

Санек понимал, что здесь нельзя — увидят, не дай бог! Наташка тут! Гнать будут до станции палками!

— Зайдемте в дом, — попросил он Сандрика и обозлился — чего эта сопля его, отца, на «ты», а он ему «выкает»?! Но вот так получалось.

Сандрик пожал плечами, но не отказался, а молча пошел за Саньком. Они вошли, и Сандрик, ни на что не обращая внимания, присел в кресло.

Санек достал из холодильника бутылку водки — «Столичной», хорошей, колбасу, огурцы — пусть не думает сынок, что отец не знает, как угостить!

Сандрик с изумлением смотрел на эти приготовления — с чего это? Но настроение было такое, что он даже обрадовался, что выпьет сейчас с этим мужиком водочки, покалякает с ним, как обычно выпивающие мужики, и ему станет легче.

— Звать меня Александр, как и тебя, — вдруг осмелел Санек и назвал сынка на «ты», — а по отчеству я Иванович, а ты соответственно Александр Александрович, а вот кличка у тебя Сандрик, так?

— Так, — ответил Сандрик, все больше удивляясь и мужику, и разговору, и как-то внезапно увидел, что мужик не молод, вид у него потертый и бедный, и назвал вдруг мужика на «вы» — они поменялись ролями: — А откуда вы меня знаете?

— Оттуда, — загадочно ответил Санек, ощутив перемену в Сандрике, и перестало Санька трясти от страха.

Он налил две стопки и поднял свою. Сандрик смотрел на него с интересом.

— За первую нашу встречу, сынок, — с нажимом сказал Санек и добавил: — Я ведь тебе отец родный…

— Что? Какой вы мне отец? Сан Ваныч, опомнись! Напился уже? Ну ты даешь! — И Сандрик рассмеялся, хотя смеяться ему не хотелось. Явный шантаж. Кто-то что-то сказал, а этот подслушал, услышал и вот решил денежек потрясти!

Санек обиделся — чтоб он с такой малости захмелел?

— Это не я даю, а твоя мамаша, Наталья батьковна, мне дала в молодых годах, понял? Ты и появился на свет. Да подбросила она тебя Марье-старушке… Ну как?

Сандрик похолодел. Что-то стало приобретать реальные очертания. Откуда он знает маму Марию? Откуда Наташу? А ведь ему, Сандрику, никогда не говорили об отце, мама рассказала ему слезную историю, а отец в ней был какой-то мальчик-студент… А это что?

Это мурло спало с Наташей?! Сандрик почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу и ему становится физически плохо.

Он налил водки, выпил и сказал уже своим тоном, холодно и спокойно:

— Допустим, ты — мой отец, ну и что дальше? Давай обнимемся, папа? Так? — и Сандрик усмехнулся своей кривоватой усмешкой, которой боялись многие.

Но Санек закусил удила:

— А хоть и обнимемся! Ты — мне сын! Вон и сестра твоя тут была, да уехала к матери, надоело ей на вас смотреть.

Сандрик вдруг припомнил деревенского вида девчонку с туповатым и вместе с тем каким-то восторженным взглядом.

А Санек продолжал бубнить:

— Меня твоя мать приемная, баушка Маня, сюда послала…

«Как? Мама? Зачем? Чего она хотела?.. — Сандрик почувствовал, что слезы подкатывают к горлу. — Это предательство! А Наташа! Красавица, холодная и недоступная! Валялась когда-то с таким мудаком?!» Сандрик почувствовал, что любовь к ней куда-то уходит, уходит, уходит, остается внезапно возникшая брезгливость, жалость и… пустота.

— Да ты слышишь? У тебя еще родинка за ухом есть, черная, бабочка навроде, покажь! — донеслось сквозь пелену.

Сандрик резко ответил:

— Ничего я тебе показывать не буду, понял? А кто, когда и с кем… — мне наплевать. Ты мне не отец, уяснил? И никогда я тебя не признаю, даже если это и так. Но думаю, что ты просто врешь! — Сандрик шел ва-банк. Ему вдруг действительно стало наплевать, кто его отец. Да не все ли равно? У него есть родители — отец, правда, уже умер… — был. Но осталась мама. Мама… Но почему она послала сюда этого?.. Наверное, разжалобил ее. Она такая! Кажется суровой, современной, все понимающей, а разжалобить и обвести вокруг пальца ее может каждый.

— Нет, не вру я, не вру! — закричал со слезой Санек. — А хочешь, Наташка здесь, позови ее, пусть она скажет! Она мне в горло вцепится, вот и поймешь…

Сандрик усмехнулся, а Санек струхнул — с чего это он ляпнул, что Наташка в горло ему вцепится?.. Не надо бы… Но что надо, он уже понимал слабо.

— Не вцепится, не бойся. Но звать я никого не стану. Давай прямо, Иваныч, — сказал Сандрик по-деловому, — денег хочешь? Так? С чего это ты меня разыскал? Ну, давай, давай колись. Хватит лапшу на уши вешать. Я ведь не посмотрю, что ты старый и больной. От водки, — уточнил он.

И Санек крикнул:

— Не на твои, щенок, пью, на свои, заработанные!

Вся история вдруг покатилась в тартарары — это Санек понял. Чего-то он не скумекал, а вот чего? И чего говорить? Мол, да, денег… Вспомнилась и Лерка — она говорила, что, мол, поплачься, он и отвалит. Но как плакаться, когда Санек вон уже куда полез — Наташку призвать! Щенком обозвал! Дурак он все-таки! Ох и напортачил ты, Санек… И он стих. Опустил голову, помолчал, а потом тихонько так сказал:

— Да не надо мне твоих денег! Тебя я хотел посмотреть! Да Катюха все просилась…

— Так не надо денег? — спросил Сандрик с лукавством. — Ну ладно. Повидал меня? Отлично. А это вот, — он вынул из кармана зеленый стольник, — моей сестре Катюхе, — насмешливо подчеркнул он имя, — на подарок. От меня. Рождественский. Думаю, хватит?

Санек одеревенел. Чего ж делать-то? Чего надумать?..

— Мне твоих денег, — сказал, — не надо. Пошел ты с ними! — Саньку терять уже было нечего.

У Сандрика раздулись ноздри и взгляд стал бешеный. Он поднялся с кресла и сказал, пряча в карман несчастный этот стольник:

— Не надо так не надо. Пока, папаша. Думаю, тебе свалить надо отсюда, и быстрее. Пока я тебя не выкинул. Я же понимаю, что другой куш хотел сорвать. Не вышло. Ну, где-нибудь еще сшибешь, на бутылку хватит. — И он ушел, плотно закрыв за собой дверь.

Санек сидел словно обгаженный с головы до пяток. Что он Лерке скажет? Как дело поправить? Да никак. Разве к баушке Мане рвануть? Ей поплакаться — она даст, но сколько у старухи может быть? Да мало — чего там говорить!

Прокакал Санек денежки, а вот когда? Как? Почему так разговор пошел? Сначала вроде хорошо все… Надо отсюда и вправду сваливать — а ну как этот гаденыш расскажет и сюда кодла ввалится и его пинками вышибут?..

Санек собрал рюкзачок, осмотрелся, не оставил ли чего, и отбыл к Лерке. Все он ей по правде расскажет и спросит, что и как теперь?..

Сандрик ушел за калитку. Он шел по лесу, сшибая палкой купы снега с ветвей, оскальзываясь на крутой тропинке, бегущей вниз, к реке, ничего не замечая, давая в резких движениях волю ярости, которая прямо-таки бушевала в нем.

Наташа… Он скривился. Как она могла?! Он как-то не представлял себе Санька именно отцом, а как бы ее любовником, причем в нынешнем его виде. То, что Санек — его отец, заботило его очень мало, а вот как она могла? — терзало и мучило, хотя любовь к ней ушла, может быть, не навсегда, может быть, на время, но сейчас — ничего. Ни-че-го! И это было страшно.

Сандрик бросился в снег и заплакал, как не плакал никогда в жизни. Ему казалось, что все в его жизни прошло. Ушло. И впереди вот такая белая, сереющая уже равнина, без единого огонька надежды.

Санек сидел у Лерки. Теперь его забил колотун — так испортить дело!

Лерка внимательно слушала, а он рассказывал и подливал себе в стопку водку — не мог он сейчас быть трезвым!..

Наконец Лерка распалилась:

— Ну, чего ты полез? Чего не пришел ко мне, если бумажку мою не выучил? А теперь что? По новой? А что делать? Бросать? Ну нет! Придется тебе, Санек, попотеть! Еще не вечер!

Лерка вдруг подобрела и сказала примирительно:

— Ладно, не переживай, у нас знаешь какой туз в рукаве? Мы его и вынем — нате, кушайте, не подавитесь! Ты сядь покрепче на стуле, выпей, а потом уж я скажу… А то вдруг сомлеешь. — И она захохотала.

Санек не мог взять в толк, с чего это она так развеселилась. Ладно, он выпьет — это завсегда хорошо.

— Ну вот, папаня ты наш золотой! — начала Лерка, как песню. — Скажу я тебе вот что… Сынок твой, Сандрик знаменитый, с мамашей своей, Наташкой, шуры-муры водит… Как новость?

До Санька и не дошло Леркино сообщение — чего пьяная баба не наворотит?! Во развратная какая! Чего несет — сама не знает! Он так и сказал:

— Чего несешь-то? Нажралась, что ли?

А Лерка смеялась от души. И вид у нее был вроде бы и не пьяный, а так, шебутной какой-то. Сквозь смех она сказала:

— Ну чего? Перекреститься, что ли? Чтоб ты поверил! Мне Маринка перед смертью, царствие ей небесное, — Лерка перекрестилась, — сказала. Она их, Сандрика и Наташку, застала… Можно так сказать.

— Ну ты, полегче со своим развратом-то! У нас в Супоневе скажи такое — забьют насмерть… Ну че, неуж у вас так бывает? — вдруг совершенно по-детски, с любопытством спросил Санек.

Лерка снова — в который уже раз! — подумала: зря она связалась с этим дубом мореным, она жалела себя, жалела отличную свою идею и, как ни странно, жалела Санька.

— Знаешь чего, Лерк, я так думаю: пойти на ихнюю гулянку и сказать, мол, Наташа — жена моя невенчанная, а этот — наш сынок… Ну и зареветь, что ли… Я спьяну-то могу!

Лерка чуть не зарыдала — ну дурака кусок! И завопила на Санька:

— Ты, придурок! Ты что, думаешь, Сандрик дурее тебя? Да он всех так подстроит, что тебя выкинут под зад, это еще хорошо!

И Санек вдруг забоялся до жуткости, верно опять эта стервоза говорит, — во голова у бабы! Как у министра!

— Ладно, придумала я… Чего бы ты без меня делал? — заорала она весело и предложила выпить по чуть-чуть и за дело!

Лерка налила по стаканам водки, отвинтила пробку «пепси-колы», подмигнула: сделаем мы так…

Марья опять металась по квартире. Нехорошо ей было. Где-то в спине, в позвонках, и ниже спины, поселился холодный озноб, который, она уже знала, предвещал зреющие беды.

Когда в дверь раздался звонок, Марья, почему-то уже совершенно задрожав, кинулась открывать. За дверью стояла Катька с рюкзаком и, как увидела Марью, тут же и разревелась, бросившись ей на шею и завывая: «Ой, баушка Маня, ой, миленькая! Как я до тебя добралася! Ой!»

Марья вдруг успокоилась — хуже нет неизвестности — и втащила ревущую Катьку в квартиру, сняла с нее рюкзак, куртку, увела в кухню, быстро поставила чайник на плиту, усадила и приказала:

— Перестань реветь. На платок, утри сопли и давай рассказывай. Сейчас чай будем пить с конфетами.

Катька замолчала, утерлась платком, съела конфету, которую ей подсунула Марья, и сообщила:

— Не брат он мне, ваш Сандрик, баушка. Такой из себя… — Катька не знала, как объяснить, какой Сандрик.

— Почему ты так решила, Катюша, что он не брат тебе?

Катька напрягла мозги — аж лоб вспотел:

— Эта, ну, его мамка, какая? Да разве ж она могла… — Тут Катька покраснела, потому что говорить о «таком» с баушкой было нельзя.

Марья пожала плечами:

— Катюша, ты еще многого не знаешь в жизни. Скажу тебе так: бывает, дорогая моя девочка, по-всякому, и ничего страшного нет в том, что Сандрик не обратил на тебя внимания: конечно, откуда он знает, что ты его сестра? А он — добрый, и когда узнает и привыкнет к этой мысли и к вам, то все будет по-другому. (Говорила, а сама не верила ни на грош — знала она своего Сандрика! А зачем их туда послала? На съедение? Чтобы самой чистенькой остаться? Дрянь она, старая Марья!)

Марья спросила Катьку, которая уже с удовольствием дула горячий чай с ворохом конфет и печенья.

— А что ты ко мне приехала? Ты что-то хочешь мне еще рассказать? Отец с Сандриком виделся? Говорил?

И тут Катьку как прорвало. Забыт был вкусный чай с конфетами, она залилась слезами и бессвязно начала вываливать Марье ошеломительные сведения: что папка пьет, а патлатая с Сандриком крутит любовь и над Катькой изгаляется, и Лерка эта папку все заставляет, и чего-то они надумали, и она, Катька, за папку боится, его там прибьют! Они с Леркой какие-то деньги хотят забрать у Сандрика или у кого еще. А патлатая все у Катьки выспрашивала, и Катька сказала ей, что Сандрик ей, Катьке, — братик! И Катька уехала…

Марья машинально оглядела кухонную полку — валокордин есть, слава богу! Налила в стакан, почти чистый, чуть отлегло, но только — чуть.

— Какая Лерка? — спросила она, все еще ревущую Катьку, очень строго, и та, всхлипывая, но уже тише, сказала:

— Марины, тетеньки моей покойницы подружка, такая крашеная, как кукла… Там, в этом, в доме отдыха, живет, с нами ехала! Она и папку к вам подсылала, а я вас полюби-и-ила!.. — И Катька снова собралась было завыть, но Марья рывком дернула ее за плечо — замолчи!

Остановись, Марья, на минутку и хорошо подумай! Успокойся. Никто никого не убьет, это ясно. Будет грязный скандал, затейницей которого является она, Марья Павловна.

— Катя, — спросила она спокойно, потому что Катька немного успокоилась, видя, что «баушка» сидит тихо и не ругается на нее, — а кто такая «патлатая»?

И Катька более-менее связно ответила:

— Лизка… (Ах, вот оно что! Дочь Инны и Алека! О господи! А Наташа? Как она?!)

— Катя, — сказала Марья, — ты попей еще чайку, вот колбаска, поешь, а я пойду соберусь, и мы с тобой поедем и во всем разберемся. Все будет хорошо, не бойся, девочка, — закончила она ласково и погладила Катьку по голове, та посмотрела на нее, как преданный и любящий щенок, только что не заскулила, и у Марьи заныло сердце от жалости.

Она собралась быстро: надела приличное платье, повязала красивый шарфик (праздник все-таки!), натянула лучшие сапоги — теплые, кожаные, на удобном толстом каблуке, и ринулась в коридор за шубой. Но то ли ее волнение, то ли ощущение теперь уже непроходящего озноба, то ли коврик… — она как-то неловко подвернула ногу и мягко упала на свой любимый бухарский коврик. Тут же, ругая себя за неловкость, хотела вскочить — и поняла: у нее сломана нога, адская боль пронзила ее. Марья задрожала: не дай бог, она потеряет сознание и тогда уж — все… Немедленно что-то придумать! Написать. Записку! Пусть девочка передаст, и только.

Когда Катька увидела полностью одетую для поездки «баушку Маню», лежащую на полу, она вылупила глаза:

— Ой, ты упала, баушк, давай подниму, чего лежишь-то?

Марья решила, что особо объясняться с Катькой не станет, а по-деловому, насколько это с ней возможно, даст простое задание:

— Катюша, дай мне листок бумаги и ручку. — Объяснила где. Катька, побоявшись спросить, чего это сама баушка не идет, а все лежит на полу, принесла листок бумаги и ручку, и Марья нацарапала записку Алеку. Писать было трудно, от боли мутилось в голове, но основное она высказала: гнать в шею работника, которого она, Марья, прислала. Девочку, если можно, пока оставить на даче. И в шею работникову подружку. Они, к сожалению, шантажисты, и Марья глубоко виновата, что доверилась им… Но об этом потом. Сама приехать не может. И припугнуть милицией. Больше никого не посвящать в эту историю. Потому и пишет Алеку.

Вот такую записку должна передать Катька.

Марья, почти теряя сознание, попросила Катьку зайти к соседке и позвать ее. Тут только Катька отважилась спросить:

— А чего вы не встаете? (Она даже «баушкой» перестала звать Марью, так как была ошарашена ею, лежащей на полу и пишущей письмо!)

— Отдыхаю, — ответила Марья, и Катька протянула:

— А-а…

Марья напоследок еще сказала, что если Катя передаст секретно это письмо дяде Алеку, то все будет хорошо, папку никто не тронет и поедет он в родное Супонево.

Катька уплелась, вновь повесив на плечо свой рюкзак и тяжело вздыхая.