Запретное

9 Лочен

Комната погружена в золотистый свет. Мая все еще улыбается мне, ее лицо сияет от смеха, рыжие пряди волос спадают на глаза и вниз по спине, щекоча мне руки, обвитые вокруг ее талии. Лицо ее изнутри светится как старомодный фонарь, и все остальное в комнате исчезает будто в темном тумане. Мы по-прежнему танцуем, слегка покачиваясь под тихий голос, Мая кажется теплой и живой в моих объятиях. Просто стоя здесь, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, я понимаю, что не хочу, чтобы этот момент заканчивался.

Я восхищаюсь ее красотой в тот момент, когда она, прижавшись ко мне, стоит в голубой рубашке с коротким рукавом, обнаженные руки, теплые и гладкие, лежат на моей шее. Верхние пуговицы на рубашке расстегнуты, открывая взору изгиб ее ключицы, полоску гладкой белой кожи под ней. Белая хлопчатобумажная юбка заканчивается выше колен, и я чувствую, как ее голые ноги касаются тонкой поношенной ткани моих джинсов. Солнце освещает ее золотисто-каштановые волосы, отражаясь в голубых глазах. Я упиваюсь каждой мельчайшей деталью: от мягкого дыхания до прикосновения каждого пальца к моей шее. И я чувствую себя настолько сильно заполненным смесью восторга и эйфории, что не хочу, чтобы этот момент когда-нибудь заканчивался… И вдруг, словно из ниоткуда, я ощущаю что-то еще: покалывание, хлынувшее через все мое тело, знакомое давление в области паха. Я резко выпускаю ее, отодвигая от себя, и шагаю к радио, чтобы выключить музыку.

В груди сильно колотится сердце, я отхожу к дивану, замыкаясь в себе, хватаю ближайший учебник и кладу его на колени. Все еще стоя там, где я ее оставил, Мая смотрит на меня с ошеломленным выражением лица.

― Они могут вернуться в любую минуту, ― объясняю я ей, мой голос резок и отрывист. ― Мне… мне нужно закончить с этим.

Пытаясь казаться невозмутимой, она вздыхает и, по-прежнему улыбаясь, плюхается на диван рядом со мной. Ее нога касается моего бедра, и я резко вскакиваю. Мне нужен предлог, чтобы уйти из комнаты, но, кажется, я не могу думать ясно ― в голове беспорядок от бессвязных мыслей и эмоций. Я чувствую, что раскраснелся и запыхался, сердце у меня колотится так громко, что боюсь, она может его услышать. Я должен держаться от нее как можно дальше. Прижав учебник к бедру, я прошу ее сделать мне еще кофе, и она соглашается, хватает две грязные кружки и направляется на кухню.

В то время, как я слышу стук посуды в раковине, я мчусь по лестнице, пытаясь создавать, как можно, меньше шума. Я закрываюсь в ванной и прислоняюсь к двери, как бы подпирая ее. Я снимаю всю одежду, в спешке чуть не разрывая ее, и осторожно, не смотря вниз на себя, шагаю под ледяной душ, тяжело дыша от потрясения. Вода настолько холодная, что причиняет боль, но мне все равно ― это облегчение. Я должен остановить это… это безумие. Просто стоя там какое-то время с плотно закрытыми глазами, мое тело начинает неметь, и расслабляются нервные окончания, стирая все следы моего предыдущего возбуждения. Душ успокаивает скачущие мысли, ослабляет давление безумия, которое начало уничтожать мой мозг. Я прислоняюсь к стене, позволяя ледяной воде омывать мое тело, пока сам могу лишь сильно дрожать.

Я не хочу думать ― до тех пор, пока я не буду думать или чувствовать, все будет хорошо, и я вернусь в норму. Сидя в спальне за письменным столом в чистой футболке и беговых шортах, с влажных волос мне на шею стекают холодные ручейки, я корплю над квадратным уравнением, пытаюсь удержать цифры в голове и найти смысл в числах и знаках. Я повторяю формулу себе под нос, исписывая расчетами страницу за страницей, и постоянно ощущаю брешь в созданной мною броне, через которую в мозг проникает тонкий луч света. Я заставляю себя работать сильнее, быстрее, откинув все остальные мысли. По громким голосам в коридоре и стуку тарелок в кухне внизу я смутно осознаю, что вернулись все остальные. Я сосредотачиваюсь на том, чтобы отключиться от всего этого. Когда заходит Уилла, чтобы сказать, что они заказали пиццу, я отвечаю ей, что не голоден: мне нужно до вечера закончить главу, я должен работать над каждым упражнением на максимальной скорости, у меня нет времени останавливаться и думать. Все, что я могу делать ― работать, иначе сойду с ума.

Звуки в доме накрывают меня белым шумом, вечерние дела на этот раз происходят без меня. Спор, хлопанье двери, мамин крик ― мне все равно. Они могут разобраться сами, они должны разобраться сами, а я должен сосредоточиться, пока не поздно, так как потом я смогу лишь рухнуть в постель, а затем настанет утро, и больше ничего не будет. Все станет на свои места ― но о чем это я говорю? Все и так хорошо! Я просто на какое-то безумное мгновение забыл, что Мая моя сестра.

Остаток выходных я провожу, закрывшись в своей комнате, зарывшись в школьных заданиях, и оставляю Маю в покое. На занятиях в понедельник я с трудом сижу спокойно, нервничая и беспокоясь. Мой разум стал рассеянным ― я одержим множеством различных ощущений одновременно. Как свет огней поезда в темноте, в моем мозгу вспыхивает свет. Порок медленно стискивает мою голову, сжимая виски.

Когда вчера ко мне зашла Мая, чтобы пожелать спокойной ночи и сказать, что она оставила мой ужин в холодильнике, я не смог даже повернуться, чтобы посмотреть на нее. Сегодня утром я накричал на Уиллу, тем самым доведя ее до слез, вытащил Тиффина за дверь, сделав ему больно, полностью проигнорировал Кита и рявкнул на Маю, когда та в третий раз повторила мне, что я не прав… Я становлюсь конченным человеком. У меня такое отвращение к себе, что мне хочется вылезти из собственной кожи. Мой разум постоянно возвращает меня к тому танцу: к Мае, ее лицу, прикосновениям, тем ощущением. Я продолжаю повторять себе, что такие вещи могут происходить, что они не редкость. В конце концов, я всего лишь семнадцатилетний парень ― все, что угодно, может завести меня. Только из-за того, что это произошло во время танца с Маей, оно ничего не значит. Но одних слов недостаточно, чтобы успокоить меня. Я отчаянно пытаюсь убежать от самого себя, поскольку правда заключается в том, что это чувство до сих пор там ― возможно, оно там было всегда. И теперь, когда я признал его, боюсь, что как бы сильно мне ни хотелось, я никогда не смогу вернуть все назад.

Нет, это смешно. Проблема в том, что мне нужно на кого-то переключить свое внимание, какой-то объект желания, девушка для фантазий. Я осматриваю класс, но никого подходящего не нахожу. Привлекательные девушки есть. Но девушки, за которой можно ухаживать, ― нет. Она не может быть просто лицом или телом, в ней должно быть что-то большее, какая-то связь. Но я не могу и не хочу ни с кем связывать себя.

Я отправляю Мае сообщение с просьбой забрать Тиффина и Уиллу, пропускаю последний урок, иду домой, чтобы переодеться для бега, и плетусь по промокшей территории местного парка. После славных выходных этот день серый, мокрый и жалкий: голые деревья, жухлая листва и скользкая грязь под ногами. Воздух холодный и влажный, тонкая пелена мороси капает мне на лицо. Я бегу как можно дальше и быстрее, пока земля у меня под ногами не начинает мерцать, а мир вокруг расширяться и сокращаться, кроваво-красные пятна пляшут в воздухе передо мной. В конце концов, мое тело пронзает боль, заставляя меня остановиться, и я возвращаюсь домой, принимаю еще один ледяной душ и работаю до тех пор, пока остальные не возвращаются и не начинается повседневная работа по хозяйству.

Большую часть коротких каникул я играю на улице с Тиффином в футбол, пытаюсь завязать разговор с Китом и играю в бесконечные прятки и игру “Угадай кто?” с Уиллой. Ночью после того, как мой мозг отключается от переизбытка информации, я переставляю кухонные ящики и шкафчики. Я прохожу по спальне Тиффина и Уиллы, собирая одежду, из которой они выросли, и игрушки, в которые они уже не играют, и тащу их в благотворительный магазин. Я или развлекаю, или убираю, или готовлю, или занимаюсь учебой. Поздно ночью я просматриваю исправленные записи, разглядываю книги до самого утра, пока мне ничего не остается, как свернуться на кровати и забыться коротким глубоким сном без сновидений. Мая все время отмечает мою нескончаемую энергию, а сам я чувствую онемение, совершенную пустоту от попыток постоянно чем-то себя занять. Отныне я буду просто делать и не думать.

После школы Мая занимается курсовой работой. Если она и замечает изменения в моем поведении по отношению к ней, то ничего не говорит об этом. Может, она тоже с того дня чувствует неловкость. Возможно, она тоже понимает, что между нами должна быть дистанция. Мы разговариваем друг с другом настолько осторожно, как если бы босая нога избегала осколков стекла, ограничивая обыденными вещами наш краткий обмен репликами: дела в школе; способы убедить Кита взять на себя стирку; вероятность того, что мама будет трезва на родительский вечер; развлечения на выходных для Тиффина и Уиллы; запись к стоматологу; как остановить протекание холодильника. Мы никогда не остаемся наедине. Мама все больше отдаляется от семейной жизни, давление от попыток сочетать школьную и домашнюю работы усиливается, и я с радостью принимаюсь за бесконечные хлопоты: они не оставляют мне времени на раздумья. Ситуация начинает улучшаться ― я возвращаюсь к нормальной жизни. Пока однажды поздней ночью в моей спальне не раздается стук в дверь.

Звук похож на разорвавшуюся бомбу в открытом поле.

― Что?

Я сильно на взводе от большого количества кофеина. Мое ежедневное потребление кофе достигло новых высот ― единственный способ сохранять силы в течение дня или поздней бессонной ночью. Ответа не раздается, но я слышу, как позади меня открывается и закрывается дверь. Я отворачиваюсь от письменного стола, шариковая ручка по-прежнему зажата между пальцами, мой позаимствованный школьный ноутбук стоит посреди моря исписанных листов. Она снова в той же ночной рубашке ― белой, из которой уже давно выросла, и которая едва прикрывает ее бедра. Как же мне хочется, чтобы она не разгуливала в таком виде по дому, чтобы ее медные волосы не были такими длинными и блестящими, чтобы у нее не было таких глаз, чтобы она не заходила без приглашения. Как же я хочу, чтобы ее вид не вызывал во мне такого волнения, сжимающего внутренности, напрягающего все мышцы в теле, заставляющего мое сердце бешено колотиться.

― Привет, ― говорит она. Звук ее голоса причиняет мне боль. Одним этим словом ей удается выразить и нежность, и заботу. Всего одним словом она передает так много, ее голос зовет меня из глубин кошмара. Я пытаюсь сглотнуть, но в горле все пересохло, мой рот наполняется вкусом горечи.

― Привет.

― Я тебя не отвлекаю?

Я хочу ответить, что отвлекает. Хочу попросить ее уйти. Я хочу, чтобы ее присутствие, ее нежный запах мыла испарились из этой комнаты. Но когда мне не удается ответить, она садится на край кровати, всего в нескольких дюймах от меня, подворачивает под себя голую ногу и наклоняется вперед.

― Математика? ― спрашивает она, глядя на стопку бумаг.

― Да, ― с ручкой наготове я возвращаюсь взглядом к учебнику.

― Эй…

Она тянется ко мне, заставляя меня вздрогнуть. Когда я резко отдергиваю ладонь, ее рука проскальзывает мимо моей и свободная и пустая застывает на поверхности стола. Я снова смотрю в монитор, к щекам приливает кровь, сердце больно колотится в груди. Я все еще ощущаю, как ее волосы, словно занавес, обрамляют ее лицо, и между нами ничего нет, кроме мучительного молчания.

― Расскажи мне, ― ее слова пронзают хрупкую оболочку, которая меня окружает.

Я чувствую, как учащается мое дыхание. Она не может так со мной поступать. Я поднимаю глаза и вглядываюсь в окно, но вижу только свое отражение, маленькую комнату и мягкую невинность Маи рядом со мной.

― Что-то случилось, да? ― ее голос продолжает пробивать молчание как нежеланный сон.

Я отодвигаю стул подальше от нее и потираю голову.

― Я просто устал, ― мой голос хрипит у меня в горле. Этот звук чужой, даже для моих собственных ушей.

― Я заметила, ― продолжает Мая. ― Вот почему я и удивляюсь, зачем ты изматываешь себя.

― У меня много работы.

В воздухе повисает тишина. Я чувствую, что она так легко не отступит.

― Что случилось, Лочи? Что-то в школе? С докладом?

Я не могу тебе сказать. Из всех людей именно тебе я не могу сказать. На протяжении всей моей жизни ты была единственной, к кому я мог обратиться. Единственным человеком, на понимание которого я мог рассчитывать. А теперь, когда я потерял тебя, то потерял все.

― Ты подавлен только из-за этого?

Я кусаю губы пока не чувствую металлический привкус крови. Мая замечает и прекращает задавать вопросы, оставляя после них неясную тишину.

― Лочи, скажи что-нибудь. Ты меня пугаешь. Я не могу видеть тебя таким.

Она снова тянется к моей руке и на этот раз сжимает ее.

― Отстань! Иди спать и оставь меня в покое, твою мать! ― слова вылетают из моего рта, словно пули, отпрыгивая от стен прежде, чем я понимаю, что говорю. Я вижу, как выражение лица Маи меняется, на ее лице застывает недоверчивое удивление, глаза в недоумении расширяются. Как только мои слова доходят до нее, она отшатывается, отворачивая голову, чтобы скрыть слезы, застилающие глаза, и за ней с щелчком закрывается дверь.