Зарождение мистического пламени

— Кто он? — спросила я, не ожидая, что мне ответят. Не уверена, почему меня это волновало, разве что меня беспокоило то, как он ухмылялся одним уголком рта. А ещё он выглядел знакомым.

— То есть, ты не знаешь? — Питер выглядел шокированным. — Как ты можешь быть женщиной и не знать?

— Мне следует оскорбиться? — я повернулась к Питеру, и его застенчивость взяла верх.

— Это Дэвид, — Питер испустил что-то вроде вздоха.

Отлично, как будто самодовольному дурню вроде Дэвида нужно такое имя. Конечно, его нарекли в честь Давида, прославленного молодого царя из Библии, избранного самим Богом. Как уместно. Я бросила на Питера настороженный взгляд, подозревая, что за этой историей кроется нечто большее.

— Что за Дэвид?

— Дэвид Арчибальд Харрингтон, граф Стромптон.

О Боже мой. Он был братом Люсинды.

Он походил на отца. Неудивительно, что мне он не понравился. Впрочем, тут я оказалась в меньшинстве. Даже Ноа следил за ним взглядом, хотя граф Стромптон, казалось, не замечал его.

К несчастью, он меня заметил.

Его светлые глаза встретились с моими, и я на мгновение почувствовала себя в ловушке, пока он осторожно рассматривал меня. Затем он направился вперёд.

Пока он приближался, я попыталась изобразить интерес к чему угодно, кроме него. Питер выглядел так, словно пытался слиться со стеной. Дэвид подошёл к нам неторопливо, словно он тут был хозяином положения.

— Мисс Уитлок, — поприветствовал меня молодой граф. — Я так много слышал о вас.

Если и существовала на свете фраза, которую я никогда в жизни не хотела опять услышать, то вот она.

— Простите, не могу сказать того же. А вы у нас?.. — я изобразила самую милую улыбку, тогда как Питер поднёс кулак ко рту и закашлялся.

Надо отдать Дэвиду должное, он ответил.

— Дэвид Харрингтон, — он настороженно рассматривал меня. — Меня оскорбляет, что моя сестра Люсинда не упоминала обо мне.

Я небрежно пожала плечами, стараясь замаскировать неожиданное волнение.

— Боюсь, эта тема никогда не всплывала.

Теперь мы собрали вокруг себя большую толпу. В самом деле, сейчас, когда уже приближалось условленное время встречи, весь класс учеников, казалось, сгрудился вокруг нас с Дэвидом.

Толпа смущала меня, и я боялась, что не окажу себе услугу, подкалывая единственного парня в группе, который имел некоторое подобие власти над другими.

Большой и грузный парень с густыми черными волосами и близко посаженными глазами издал низкий смешок, больше похожий на предупреждение.

— Так это и есть знаменитая мисс Уитлок? — его губы скривились, когда он оглядел меня с ног до головы, как будто я была племенной кобылой на рынке. — Не понимаю, из-за чего такая суматоха.

Моё сердце забилось сильнее. Дэвид мог раздражать меня из принципа, но этот парень откровенно пугал.

— У неё есть несомненный потенциал, — парировал Дэвид с полуулыбкой, которую, как я предполагала, он считал распутной или очаровательной. Я огляделась, но выхода не было. Они буквально прижали меня спиной к стене.

— Оставьте её в покое, — сказал Питер, придвигаясь ближе ко мне. Я была ему благодарна. Я едва знала его, но он единственный парень, который настроен ко мне благосклонно.

Брюнет засмеялся.

— А ты её нянька, Питер? — толпа ответила низким гулом смешков. — По крайней мере, с тобой её репутация в безопасности, да?

Грянуло ещё больше смеха, и Питер покраснел.

— Сэм. — Дэвид скрестил руки.

— Что? Чему девчонка может на самом деле научиться? Ничему, — он снова засмеялся, хотя этот звук напомнил мне собачье рычание. Злость сжала горло, и я постаралась вернуть себе дар речи. Он снова усмехнулся. — Если только она не хочет научиться ублажать своего будущего мужа. В таком случае, я уверен, мы все будем рады обучить её.

Теперь смех уже напугал меня. Я пыталась найти способ вернуть себе чувство собственного достоинства, а парни вокруг смотрели на меня, как свора собак.

— Сэмюэл, довольно, — сказал Дэвид, но даже не потрудился на меня посмотреть. — Ты навлечёшь на себя неприятности от директора.

— Ну серьёзно! — Сэмюэл крикнул в толпу. — Я держу пари, что единственное «пи», которое она знает, находится в слове «пирог»!

Я шагнула вперёд, высоко подняв голову. Во мне пылал праведный гнев, и я изо всех сил постаралась изобразить устрашающие манеры самой королевы. Я произнесла елейным голоском:

— Вы правы, я действительно знаю, что в слове «пирог» есть «пи». А пирогов на кухне много, — смех стих, и все посмотрели на меня. — А именно: три и один, четыре, один, пять, девять, два, шесть, пять, три, два, четыре, девять, семь, один… — его глаза раскрывались всё шире, и я понимала, что одержала над ним верх. — Четыре, восемь, пять, один, три, семь, девять, два, четыре, два…

Вновь раздался смех, но теперь он был уже на моей стороне — толпа парней начала издеваться над грубияном и насвистывать в знак поддержки. Должна признаться, благодаря трудам Саймона я запомнила только первые восемь цифр числа Пи. После этого я просто придумывала. Видимо, я была достаточно убедительна.

— Мне продолжать?

Даже Дэвид весело покачал головой, хлопнув друга по плечу. Дородный молодой человек покраснел, как редиска, и, вероятно, совсем скис. Дэвид окинул меня оценивающим взглядом, от которого мне стало не по себе.

— Никогда не вступай в дуэль, не зная своего противника, — сказал он Сэмюэлу, не отрывая от меня взгляда.

Я не могла решить, что в нем вызывало у меня желание сильно пнуть его, но мой ботинок уже дёрнулся.

В этот момент большие двери, ведущие в монастырь, открылись. На пороге стояли пять мужчин в темно-алых одеждах с капюшонами. Они напоминали старых монахов.

Тот, что посередине, поднял голову, и я узнала его монокль. Именно он привёл меня в главный зал Ордена во время собрания.

Он поднял длинный чёрный посох.

— Добро пожаловать в Секретный Орден Современных Развлекателей! — он с громким ударом опустил посох на камень.

Глава 8

Парни замолчали, и я почувствовала, как непрошеная дрожь пробежала по моим плечам и рукам. Но я подняла подбородок и постаралась не выглядеть взволнованной.

— Вы вот-вот войдёте в священные залы науки и воображения, — объявил мужчина с моноклем. Я смутно припоминала, что на Собрании кто-то назвал его Найджелом. — В этом святилище разума мы ожидаем невозможного и требуем совершенства. Мы будем вытачивать самых лучших и ярких из вас и приведём к законному месту в Ордене. Только тогда вы узнаете, что значит удостоиться чести называть себя Развлекателем. Что же касается остальных, то если вы потерпите неудачу, то навсегда останетесь для Ордена всего лишь ребёнком и наказанием для своей семьи.

Один из парней закашлялся. Я взглянула на него, и судя по бледным лицам остальных, пришла к выводу, что я не единственный ученик, который внезапно почувствовал давление. Лицо Питера приобрело причудливый оттенок, и казалось, ему вот-вот сделается дурно, и он извергнет содержимое желудка на землю.

— Следуйте за мной, — объявил Развлекатель и отвернулся от нас, взмахнув темно-красной мантией. Парни протиснулись вперёд, образовав стройную очередь, и я оказалась между Питером и коренастым молодым человеком с каштановыми волосами.

У меня пересохло в горле и ладони вспотели, пока мы поднимались по ступенькам, шли гуськом по тёмным коридорам и миновали статую у входа в старый монастырь. Несколько мальчишек раскрыли рты, когда вокруг нас закружился свет, отражаясь от сияющего меча богини.

Один из мужчин в темно-красной мантии чуть задержался и поравнялся рядом со мной.

— Не волнуйся, Мег. Она здесь уже много веков. На самом деле ты не первая женщина, ступившая в эти коридоры, — прошептал знакомый голос.

— Оливер! — пискнула я, но попыталась сдержать облегчение. Здесь со мной был как минимум один человек, которому я могла доверять.

Он приложил палец к губам по красным капюшоном.

— Я просто хотел пожелать тебе удачи, — он улыбнулся мне на прощание, затем ускорил шаг, чтобы вернуться в начало строя. Теперь я узнала, где мы находились — мы шли тем же путём, который проделала я в день Собрания.

Мы по одному прошли в зал и спустились по ступеням между рядами кресел на нижний уровень, где я стояла перед трибуной в тот день. Поток мужчин в темно-красных одеяниях хлынул в зал и встал сразу за верхними рядами скамей вдоль высоких проходов. Каждый нёс факел, их лица скрывали тяжёлые капюшоны.

Все это производило весьма драматическое впечатление, как ритуальное жертвоприношение. На долю секунды мне стало интересно, что же придётся положить на пресловутый алтарь. Я уже чувствовала, что мне придётся пожертвовать многим.

Громкий гул эхом пронёсся по залу с потолка над нами. Я сжала серебряный ключ, висящий на цепочке у меня на шее, и посмотрела вверх вместе с остальными учениками.

Щёлканье движущихся шестерёнок и звон цепей наполнили комнату.

С потолка медленно спускалась платформа, появившаяся здесь совершенно неожиданно, как рояль в кустах. Мужчина в чёрной мантии с золотисто-бордовой отделкой стоял среди четырёх огненных колонн, которые, казалось, извивались вокруг него.

На мгновение я задалась вопросом, была ли во всем этом необходимость, но, честно говоря, зрелище было настолько поразительным, что я почувствовала страстное желание доказать себе, что достойна этого.

Директор Лоренс сбросил капюшон, выглядя при этом очень драматично со своим резким угловатым лицом и остроконечной бородкой. Он сошёл с платформы и двинулся к трибуне перед нами. Хитроумное изобретение, с которого он спустился, тут же удалилось, и потолок вернулся на прежнее место.

— Он однозначно завладел моим вниманием, — пробормотал Питер, и я подавила смешок, изо всех сил стараясь выглядеть мрачно и серьёзно.

— Мои дорогие студенты, — поприветствовал директор Лоренс. — Для меня великая честь быть одним из тех, кто возглавит ваше обучение и посвящение в Секретный Орден Современных Развлекателей. Как большинство из вас знает, наш Орден основывается на полной секретности и доверии. Не смейте предавать Орден, ибо здесь вы найдёте вдохновение и богатство, но не славу. Мы создаём, потому что это делает нас ближе к Богу.

Его слова прогремели на весь зал, усиленные машиной на трибуне.

— Пришло время присягнуть на верность.

Он дождался, когда мы все поднимем руки и произнесём клятву, которую я уже тщательно заучила. Поначалу все наши голоса звучали нестройно, пока мы произносили наши имена, но потом группа нашла ритм, и слова полились так, будто мы стали одним целым.

— Мы клянёмся мистическим пламенем, что будем охранять тайну Ордена ценой собственной жизни, будем верны родословной, которая сделала нас великими, и поможем друг другу, когда возникнет необходимость.

Мои мысли немного блуждали, пока я повторяла по памяти остальную часть клятвы. Во время моих первых приключений с Оливером и Люсиндой я обнаружила, что клятва не имеет никакого значения. Это не остановило ужасную череду убийств, и иногда секретность Ордена становилась его самой большой слабостью. Слишком много темных замыслов может скрываться за завесой.

— И если я предам это доверие, я лишусь жизни.

Последнее слово прозвучало в тишине, и каждый из нас ощутил его вес. Я огляделась по сторонам, гадая, ощущают ли остальные тяжесть того же бремени, что давило на мои плечи. Питер уставился на свои ботинки, явно о чем-то глубоко задумавшись. Только Дэвид выглядел уверенным. Конечно, он не выглядел бы таким праведником, если бы знал правду о зверствах, совершенных его отцом. Это ужасная мысль.

Хранить секреты — тяжёлое бремя.

— Мои поздравления! — объявил директор Лоренс. Взрыв аплодисментов и одобрительных восклицаний донёсся от мужчин в мантиях, стоявших над нами. Улыбаясь, они начали снимать капюшоны. Некоторые, скорее всего, гордые отцы, махали ребятам.

Директор Лоренс продолжил.

— Теперь вы — присягнувшие ученики ордена. Мы все здесь равны, и никакой титул не должен ставить вас выше ваших сверстников. Честь и престиж вашей семьи теперь зависят от вас. Добивайтесь успеха, и ваша семья получит большую власть и богатство внутри Ордена. Ленитесь, и платой за это станет богатство вашей семьи. С этого момента вы будете обращаться друг к другу только по данным вам именам, — в этот момент парни вокруг меня, казалось, вздохнули с облегчением и начали общаться и знакомиться. — За одним исключением! — голос директора Лоренса зазвучал громче, и моё сердце ухнуло в пятки. Его взгляд остановился на мне. — По правилам приличия юную леди среди нас будут называть только подобающим ей именем, мисс Уитлок. На время вашего обучения с ней следует обращаться с особым вниманием.

«Ох, чёрт!»

Я открыла рот, чтобы запротестовать. Я не желала быть единственной, кого заставили использовать фамилию. Будь прокляты приличия. Боже мой, я же работала горничной. Меня зовут Мег! И, честно говоря, хотя я и понимала необходимость этого, я также не желала чувствовать на себе бремя такого пристального внимания.

— На этом мы прервёмся до начала обучения. Добро пожаловать, ученики, и желаю удачи.

— Стойте! — крикнула я, протягивая руку к помосту, но директор Лоренс уже исчез в толпе мужчин, спускавшихся по лестнице.

Мужчины столпились вокруг меня, пока отцы поздравляли сыновей. Я чувствовала себя потерявшейся в море кроваво-красных мантий. Все, казалось, были знакомы — они улыбались и хлопали друг друга по спине — но я чувствовала себя потерянной и очень одинокой.

Я пыталась представить, каким бы было выражение лица моего отца, если бы он стоял среди своих коллег, приветствующих меня в Ордене, но он мёртв. Моего дорогого дедушки тоже здесь не было, и он не мог меня увидеть.

И хуже всего то, что если бы они очутились здесь, то тут не было бы меня. Они никогда бы не позволили мне стать ученицей. Только Оливеру хватило бунтарского духа, чтобы предложить такое. Неожиданно толпа тел стала слишком тесной. Сочетание запаха факелов, пота и искусственного одеколона практически душило меня.

В толпе раздался сердечный смех, но прозвучал он также грубо и резко, как бьющееся стекло. Я подняла глаза и увидела Дэвида, который, запрокинув голову, развлекал огромную группу. Его ледяной взгляд встретился с моим, и он склонил голову, наблюдая.

У меня защипало глаза. Я не могла проявить слабость здесь. Ни перед кем из них. Вздёрнув подбородок, я поднялась по ступенькам и оказалась в прохладном тёмном коридоре, ведущем наружу.

Мое горло сдавило, пока я спускалась вниз во двор. Тёплый летний воздух не принёс мне облегчения, а запах Темзы был едва ли приятнее, чем воздух в зале.

Оглядевшись, я заметила свет, мерцавший в механическом вольере.

О, как бы мне хотелось, чтобы Уилл был здесь. Я слишком сильно зависела от него. Возможно, в этом и крылась проблема.

Во дворе мне тоже не хотелось задерживаться. От этого становилось только хуже. Поскольку идти было некуда, я спустилась по склону в каретный сарай и села у подножия, ожидая возвращения Боба с двуколкой. Если мне придётся прождать час, что ж, по крайней мере, я буду одна.

Подперев руками подбородок, я вздохнула и прислушалась к тёмным и пустым туннелям передо мной. Только тогда утомление начало брать верх. Веки отяжелели, и я на мгновение прикрыла их.

Что-то со стуком скатилось со второго склона, который вёл вниз в темноту по другую сторону каретного сарая. Я резко подпрыгнула, сердце внезапно подскочило к горлу.

Мой мозг лихорадочно работал, пока я боролась с желанием закричать «Кто там?» Молчание было моим единственным преимуществом. Я прижалась к гладкому кирпичу и прислушалась. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы немедленно вернулась в зал.

Вокруг темно, а я одна.

Если бы человек в заводной маске наткнулся на меня сейчас, ему было бы очень легко утащить меня в катакомбы за вторым склоном. Он мог убить меня в темноте, и никто не услышал бы моего крика.

Когда я схватила юбки, чтобы выйти во двор, мне показалось, я услышала шаги.

Похоже, они доносились из катакомб. Если я попытаюсь взбежать по склону во двор, то человек, поднимающийся из катакомб, увидит меня. У меня нет оружия, что ужасно глупо.

Оставалось только одно. Прижимаясь к кирпичу, я скользнула глубже в длинный тёмный туннель каретного сарая, пока чернильная тьма полностью не окутала меня.

Эхо шагов приближалось… ближе. Там внизу кто-то был.

Я задержала дыхание и попыталась застыть, насколько это возможно. Кто бы это ни был, он меня услышит. Он меня каким-то образом увидит.

Я чувствовала, как капелька пота стекает рядом с моим ухом, когда я пристально смотрела, пригвождённая к месту пятном вечернего света, льющегося вниз через арку склона, который вёл во двор.

Послышался отдалённый стук копыт, и внезапно весь коридор залило светом, когда жужжащие кремниевые колёсики над светильниками закрутились, ударяясь о пластины, и осыпали искрами жаровни под ними. Я могла поклясться, что заметила в свете искр взметнувшуюся в воздух тёмную накидку, когда человек повернулся и быстро исчез во тьме катакомб.

Светильники вспыхнули, и я вздрогнула, закрыв глаза. Я задержала дыхание, моргая и пытаясь приспособиться к свету. Когда я вновь смогла открыть глаза, тёмное видение, которое, как мне показалось, я видела мельком, исчезло.

Я испугалась того, что он был слишком реальным.

Медленная серая лошадь и старая двуколка бежала иноходью ко мне, Боб держал вожжи.

— Я здесь! — позвала я.

— Здравствуйте, мисс! — поздоровался он, помахав при этом. — Хорошо провели время?

Я бросилась к двуколке.

— Никогда раньше я не была так рада тебя видеть, — или пистолет, который он носил при себе.

— Как любит говорить моя мать, если явишься рано, то как раз успеешь вовремя, — он весело улыбнулся мне, пока я забиралась в двуколку. Затем я глянула вниз по склону туда, где мне послышались шаги. Я не уверена, был ли это мужчина в заводной маске, но и желания задерживаться, чтобы выяснить это, тоже не было.

— Ты идеально вовремя, — ответила я. Мне хотелось верить, что в Академии безопасно. Теперь же я сомневалась в этом.

Глава 9

Я получила свой первый вызов явиться в Академию на занятия на следующее же утро. Это была простая карточка с символом Ордена, датой и временем. Я, вероятно, увижу ещё несколько таких записок до конца лета. Большая часть нашего обучения должна проходить в то время, когда мои товарищи-ученики приезжали домой из своих других школ.

На следующий день я приготовилась приехать в Академию задолго до назначенного времени, но по дороге конь потерял подкову. Я видела башню старого монастыря, выглядывающую из-за крыши приземистой аптеки, но не могла туда попасть. Боб должен был проверить, не хромает ли бедное животное, а мне пришлось терпеливо ждать, пока он распряжёт старого мерина и проведёт его назад и вперёд по переулку, не сводя глаз с его ног.

Этот конь и в лучшие дни ходил медленной и неуклюжей походкой. Я не видела ничего подозрительного, но Боб настоял на том, чтобы пройтись с ним взад и вперёд пять раз, и только потом убедился, что ситуация не ухудшилась. Я могла поклясться, что внутри у меня всё сжалось от разочарования, когда я увидела, как узловатые руки Боба снова медленно застёгивают ремни. Это просто кошмар, и паника, которую я почувствовала из-за опоздания на Собрание, не шла ни в какое сравнение с этим.

Наконец, мы подъехали к монастырю, но я так сильно опоздала, что человек, смотрящий за скрытым склоном, уже оставил свой пост, и мне пришлось войти через главный вход. После того, как я назвала пароль, двери открылись. Я чувствовала неодобрение от статуи Афины на входе. Она хмуро всматривалась в меня сверху вниз, как будто думала о том же, о чем и я.

«Ты опаздываешь».

Я лишь один раз бывала в зале Собраний и не знала, как пройти по каменным коридорам. Мужчина с отчётливым вдовьим пиком и таким же внушительным пристальным взглядом провёл меня в комнату на втором этаже. Наши шаги эхом отдавались в длинных пустых коридорах. Я вздрагивала на каждом шагу. Он открыл тяжёлую дверь в большую комнату. Она заскрипела, как будто смеясь над моим затруднительным положением.

В огромной комнате стояли ряды тяжёлых деревянных столов, а каменная лестница вела вниз к большому столу в передней части комнаты. Слабый свет просачивался через сводчатые окна, но они мало усиливали свет, горевший в лампах, которые висели под потолком на толстых железных цепях.

Я попыталась тихонько проскользнуть на место сзади, поставив свою корзинку под скамейку, но мои усилия оказались бесполезными. Комната была заполнена молодыми людьми в элегантных красных жилетах и аккуратных черных пиджаках. Все их взгляды были прикованы ко мне.

— Как любезно с вашей стороны присоединиться к нам, мисс Уитлок, — заявил пожилой мужчина, стоявший за длинным столом в начале комнаты. Он щурился, глядя на меня сквозь свои окуляры, и его тяжёлые обвисшие щеки подёргивались. Господь всемогущий, это тот самый мужчина, который так рьяно оспаривал моё выдвижение на Собрании.

Кончики моих ушей вспыхнули, и я уставилась в пол. Я даже не знала его имени, и тем более того, что обсуждали остальные ученики. На главном столе была выложена огромная композиция из частей и механизмов, но я не могла понять, для чего это всё.

— Как я и рассказывал, — он говорил довольно возмущённо. — В первую очередь наша работа сводится к точности, — на его морщинистом лбу образовались складки. — Мисс Уитлок!

Я встала, держась рукой за стол, чтобы не упасть. Я ждала, зная, что он вызвал меня только для того, чтобы унизить. Тихие взрывы сдавленного смеха парней в комнате были слишком отчётливыми, чтобы их можно было игнорировать.

— Не могли бы вы сказать мне, каким должно быть соотношение эпициклической конфигурации шестерни, и описать разницу между соотношением солнечной шестерни и планетарных шестерней в сравнении с кольцеобразной деталью? — он сцепил руки за спиной и качнулся на каблуках так, что его округлый живот мотнулся вперёд и назад.

Блок шестерён эпициклической передачи. Я знала, что читала о них, но не могла припомнить точную формулу для них. Мне нужно было это записать. Я попыталась представить совокупность механизмов по рисункам в записях Саймона, но страницы его дневников оставались пустыми в моём сознании. Моя ладонь начала скользить по гладкому дереву стола.

— Солнечная шестерня должна оставаться неподвижной? — спросила я, ужаснувшись, что не знаю правильного ответа. Мне нужно больше времени. Приглушенный шёпот среди парней стал громче. Казалось, мои щеки горели огнём.

— Садитесь, мисс Уитлок, — невозможно было игнорировать отвращение в его голосе. Я не просто села, я попыталась слиться с полом. Мне хотелось исчезнуть. Мне казалось, что все парни в комнате смотрят на меня, как на дурочку.

Учитель продолжал говорить на протяжении двух часов, и его голос звучал так, словно он говорил сквозь грязь. Я пыталась записать всё, что он говорил. Записи Саймона были такими плавными и ясными. Мои же выглядели как несвязные обрывки слов. Когда я пересмотрела их, то они, казалось, вообще не несли в себе смысла.

Наконец, учитель объявил перерыв между лекциями, но вместо ликования я почувствовала себя побеждённой. Я просто хотела сбежать, но когда я попыталась выйти из комнаты, парень по имени Сэмюэл преградил мне путь. Дэвид стоял рядом.

— Чувствуешь себя переутомлённой работой? — спросил Сэмюэл, и в его голосе звенело фальшивое беспокойство, напоминавшее скрипичный смычок, нестройно царапающий по струне. — Ты знаешь, есть места, предназначенные для ухода за женщинами, которые страдают от таких недугов.

Дэвид выгнул идеальную бровь. Один из парней ударил меня в плечо, и я потеряла равновесие.

Придя в ужас от намёка, что моё место — в сумасшедшем доме, я пыталась придумать остроумный резкий ответ. В итоге всё, что я смогла сказать — это:

— Я ничего тебе не сделала.

Сэмюэл нахмурился, как будто только что проглотил что-то отвратительное.

— Ты ненормальная, если думаешь, что подходишь этому месту.

— Оставь её, — сказал Дэвид и оттащил Сэмюэла в сторону. — Она не стоит проблем.

Сэмюэл вырвался из его хватки и свирепо посмотрел на него.

— Ты же сам находишь её такой интересной.

— Дело не в ней, и ты это знаешь, — Дэвид опять положил руку на плечо Сэмюэла и развернул его к двери. Молодой граф оглянулся на меня с непроницаемым выражением лица.

Комната быстро опустела, и я почувствовала себя так, словно меня только что выпотрошили. Наконец, я осталась одна и попыталась унять тошноту в своём нутре.

Академии потребовался всего один день, чтобы довести меня до состояния холодного и беззащитного куска мяса, висящего на крюке. Я просто хотела удрать из класса. Воздух внутри душил меня.

Я брела по коридорам, не глядя, куда иду, пока не нашла маленькую кладовую. К счастью, она пустовала, поэтому я спряталась внутри и уселась на кособокую скамейку рядом с узким витражным окном. Я попыталась вновь обрести спокойствие. В животе урчало от голода. В смятении я забыла свою корзину со вторым завтраком, который приготовила мне миссис Бриндл.

По приоткрытой двери слегка постучали.

— Могу я войти?

Я подняла голову и увидела Питера, прислонившегося к двери. Его глаза осторожно изучали меня из-под тяжёлых век. Я разгладила складку на юбке и выпрямилась под его пристальным взглядом.

— Ты тоже хочешь поиздеваться надо мной? — спросила я.

— Учитель Барнабас поступил несправедливо, — сказал он, даже не обращая внимания на мой вопрос. Питер вошёл в комнату и занял место на низком конце скамейки. Он упёрся локтями в колени и сплёл пальцы.

Я повернулась и провела пальцем по краю изогнутого куска темно-зелёного стекла в окне.

— Это не было несправедливо. Вот в чём проблема. Я опоздала и плохо подготовилась, — я знала, что будет нелегко, но всё равно чувствовала себя ужасно.

— Я не смог бы ответить, — признался Питер. — Сомневаюсь, что кто-нибудь смог бы. Мы пробыли здесь всего полдня, а когда ты вошла, он едва успел объяснить, что такое цепь планетарных механизмов. Я бы на твоём месте не стал беспокоиться о том, чтобы быть худшим в классе, потому что я уверен — этот титул выпадет мне.

Это заставило меня улыбнуться.

— Нет, не выпадет. Ты воспитывался, чтобы стать Развлекателем.

Он странно посмотрел на меня, и я поняла, что для моего предположения не было никаких оснований.

— Не так ли? — добавила я.

Питер покачал головой.

— Я обучался, чтобы быть священником.

— Нет, — это слово буквально вырвалось у меня, и я улыбнулась. Вообще-то, он вёл себя так, как подобает человеку такой профессии.

— Правда, — он положил руку на сердце, а другую поднял в воздух, чтобы принести клятву. — Жизнь была блаженно заурядной. Я был сыном сельского врача. И вот мы унаследовали поместье кузена, о котором я ничего не знал, и всё изменилось, — он переплёл руки, потом сжал их в кулаки. — Это ещё одна из многих вещей, которых ожидают от меня как от единственного наследника нашего нового состояния. Мне даже не нравится Лондон. Когда я провалюсь, все эти хлопоты будут напрасны.

— Не говори так, — я не хотела, чтобы он потерпел неудачу. Он был единственным учеником, который не прочь поговорить со мной. — Ты не провалишься, — сказала я, и его плечи слегка расслабились. — Я уверена, что ты будешь великолепен.

— Очевидно, ты меня плохо знаешь, — он застенчиво улыбнулся, затем мой живот ужасно заурчал. — У меня есть немного сыра и хлеба. Присоединяйся, если хочешь, — он вытащил из-под пальто небольшой свёрток и развернул ткань.

Я с благодарностью приняла то, что он предлагал.

Он прислонился к стене и уставился в потолок, отломив кусок хлеба и принимаясь задумчиво жевать.

— Я бы предложил тебе больше, но новый повар немного странная. У неё есть хорошо проверенные закуски, но по какой-то причине она категорически отказывается их готовить. Говорит, что они ей наскучили. Вместо этого она продолжает экспериментировать, и я боюсь, что мой вкус не может позволить ей расширить свои горизонты.

Я громко рассмеялась, и это значительно подняло мне настроение.

— Я совершенно уверена, что моя экономка была нянькой Цезаря, но она с пользой применяет свой опыт ровно до той поры, пока держишь её подальше от перца.

Теперь пришла его очередь засмеяться.

— Вы — хорошая компания, мисс Уитлок.

Я была ему признательна. Приятно иметь того, кого я могу считать другом.

— Пожалуйста, зови меня Мег.

Мы ели в товарищеской тишине, и к тому моменту, когда еда кончилась, я была в куда лучшем настроении, пусть и не обрела уверенность вновь.

Наша короткая передышка чересчур быстро закончилась, и нам пришлось вернуться к лекциям. К счастью, Питер знал дорогу.

Любой боевой настрой, который я обрела во время второго завтрака, стремительно угасал. Огромный объем информации — передаточные коэффициенты, пределы сжатия, расчёт потенциальной энергии и расчёт давления водяного пара в закрытом сосуде — обрушился на меня. Моя голова онемела от отчаянных попыток понять, чему меня учили.

Уравнения с таким же успехом могли быть на греческом. По правде говоря, они выглядели так, как будто были написаны по-гречески, учитывая, что они, похоже, использовали больше половины греческого алфавита и всё же умудрялись не содержать цифр.

Знание числа Пи значительно помогало, но я всё ещё ощущала себя так, будто плыла в воде, которая оказалась слишком тёмной и глубокой, чтобы я могла добраться до берега. К счастью, Питер решил сесть рядом со мной. Когда учитель Барнабас затрещал о том, как материя влияет на сжатие пружин, Питер тут же закатил глаза. А когда обсуждение вернулось к клапанам, он в недоумении покачал головой.

Учитель Барнабас казалось, был полон решимости доказать, что я вообще не разбираюсь в числах. Он выделил меня ещё четыре раза, и я ни разу не смогла дать ответ, который его удовлетворил.

— Мисс Уитлок!

Я вздохнула, снова вставая.

— Да, учитель Барнабас? — это на самом деле начинало утомлять.

— Как определить правильный радиус для шестерни, необходимой для увеличения скорости вращения оси в два раза?

Я моргнула. Наконец-то! Хоть что-то я знала. Мне приходилось вычислять что-то очень похожее, пока я работала над своей механической лягушкой.

— Начнём с того, что…

— Достаточно мисс Уитлок, — сказал он, отмахнувшись от меня. Я уставилась на него, стиснув челюсти. Довольно! Я едва начала. Он не хотел выслушать, что я могла сказать. Он не хотел, чтобы я показывала ему, что могу ответить, и ответить хорошо. Действительно, довольно. С меня довольно.

— Дэвид! — позвал он. Молодой граф поднялся перед классом. К моему бесконечному унижению он сказал именно то, что я собиралась сказать.

— Очень хорошо, Дэвид, — похвалил Барнабас. — Несомненно, у тебя одарённый разум.

Я сжала кулаки, и Питеру пришлось мягко взять меня за запястье и усадить обратно на место.

— Не обращай внимания, — прошептал он, когда Дэвид просиял, глядя на класс, а затем уселся на стул, как на королевский трон.

К концу дня я почувствовала себя так, словно меня переехал локомотив. Я хотела последовать за парнями во двор и спуститься по склону к экипажам, но пообещала себе, что сначала сделаю одну вещь.

В вестибюле я стояла посреди движущегося разноцветного света на полу, размышляя, не пойти ли мне домой зализывать раны. День прошёл не в мою пользу, и вряд ли удача ко мне вернётся. Но я не могла оставить свои чувства невысказанными. Я повернулась к сове и посмотрела прямо в её большие стеклянные глаза, где чуть выше клюва вращались крошечные зубчатые колеса.

— Я хотела бы поговорить с директором Лоренсом, пожалуйста.

Ответа не последовало. Я переступила с ноги на ногу, ожидая чего-то — какого-нибудь признания, что я вообще существую. Я уже могла по памяти проследить путь одного синего треугольника света на полу, когда директор, наконец, вошёл в зал.

— Идёмте со мной, — сказал он. Подавленная и обеспокоенная будущим разговором с ним, я пошла следом, уткнувшись взглядом в край своей юбки. Он провёл меня на один из верхних этажей в свой кабинет.

Сразу стало понятно, что он уже давно занимает этот пост. Комната была хорошо обжитой. У каждой части и фрагмента наполовину изготовленных машин имелось своё пространство, начиная с тела тщательно смастерённого вручную механического павлина и заканчивая абстрактными медными и серебряными приспособлениями, предназначение которых оставалось неизвестным. Его инструменты и бумаги были тщательно организованы и разложены по местам.

Я осторожно наблюдала за директором, пока он усаживался в богато украшенное кресло с высокой спинкой. Оно хорошо вписывалось в интерьер с гнетущими голыми стенами и узкими окнами. Он пригладил острую бородку и сложил пальцы домиком.

— Вы хотели поговорить со мной? — он выглядел невозмутимым.

Я посмотрела вниз на гладко отполированное дерево старого письменного стола. Прошлой ночью я часами репетировала в уме, что сказать, но теперь с трудом могла найти в себе силы, чтобы произнести это.

Лучше всего сказать прямо.

— Я хотела бы, чтобы другие студенты называли меня Мег, директор.

Он поджал губы и сложил руки на столе.

— Понятно. Боюсь, это невозможно.

Конечно, ещё как возможно. Меня звали Мег. Три буквы. М-Е-Г. Даже нетрудно в произношении. Я посмотрела ему в глаза и взмахнула ладонью.

— Требование обращаться ко мне по фамилии выделяет меня среди остальных.

Казалось, на директора это не произвело ни малейшего впечатления. Он откинулся назад на спинку так далеко, как только позволяло кресло.

— Вы и так выделяетесь, — он слегка склонил голову. — Хотите вы того или нет.

Я посмотрела на свои руки и замолчала. Я не могла этого отрицать.

Он тяжело вздохнул.

— Возможно, с моей стороны было нечестно выдвинуть вашу кандидатуру…

— Нет, — возразила я, вновь посмотрев на него.

Он поднял руку, призывая меня к тишине.

— Неважно, как вас называют, факт остаётся фактом: вы никогда не будете такой, как ваши сверстники. Вы должны быть чем-то большим, и даже тогда любое признание вашего успеха будет неохотным. Ваше имя не имеет значения.

— Прошу прощения, директор, но я считаю, что вы ошибаетесь, — я положила руку на стол. В самом деле, мой пол не менялся, но моё имя будет постоянным напоминанием об этом обособлении. — Если остальные должны видеть во мне равного члена Академии, моё имя не должно вставать между нами. Как они могут относиться ко мне как к товарищу-ученику, если каждый обязан обращаться ко мне так, словно при официальном визите? Я не могу быть двумя людьми одновременно.

— Но вы можете быть довольно смелой, и это одна из причин, по которым я выдвинул вас в кандидаты. Вы останетесь частью этой Академии до тех пор, пока это происходит на моих условиях, — уголок его тонких губ приподнялся в улыбке. — Однако у вас нет права на ошибку, моя дорогая. Если вам придётся выезжать из дома в среду, чтобы быть здесь в воскресенье, я ожидаю, что вы так и поступите. Я ясно выразился?

— Да, директор.

— Я не хочу, чтобы из меня делали дурака. Я восхищался вашим отцом и надеюсь, что вы будете уважать его наследие, — он встал, возвышаясь надо мной.

Неожиданно я почувствовала себя виноватой.

— Да, директор.

— А теперь идите. Мне многое нужно подготовить перед следующей встречей, — он небрежно махнул рукой в сторону двери.

— Но моё имя…

— Останется таким, какое оно есть. Назовём это данью приличиям. Я не хочу, чтобы молодые люди забывались. Пока вы здесь, я отвечаю за ваше благополучие. Доброго дня, мисс Уитлок.

Он снова сел, и у меня не осталось другого выбора, кроме как покинуть комнату. За один день я прошла через тернии, и наградой мне стало то, что от меня вот так быстро отделались.

Это моё имя, но его каким-то образом превратили в заложника необходимости убедиться, что молодые люди не ведут себя грубо. Я просто хотела учиться. Это всё, чего я когда-либо хотела. За сегодня я узнала несколько вещей, и всё же ни одна из них не имела ничего общего с изобретениями.

Что-то пробудилось во мне. Не знаю, что это такое. Знаю лишь, что это казалось неукротимым и мощным. Я проявлю себя. Я им всем покажу.

И начну я с директора.

Глава 10

В течение следующей недели погода становилась жарче, и в моей жизни тоже начиналась жара. Я обуздала свой гнев и использовала его, чтобы выковать себе доспехи и оружие против коллег-учеников и, к сожалению, учителей. Каждое утро после пробуждения первой мыслью, которую я впускала в свою голову, становилось одно-единственное утверждение.

«Если знание существует, то ничто не помешает мне учиться, и учиться хорошо».

И я училась.

Структура зубчатой передачи, муфты общего соединения, выходной потенциал для различных структур ротора, расчёты для определения центра тяжести, числа на числах поверх ещё больших чисел.

А ещё чертежи. У Развлекателей была очень специфическая техника маркировки, которая сама по себе являлась почти формой искусства.

Всё остальное в моей жизни исчезло. Я едва замечала пыль на полках магазина игрушек, а если и замечала, то заставляла себя не обращать на неё внимания. У меня имелась работа поважнее.

Миссис Бриндл делала всё от неё зависящее, чтобы следить за магазином, но она стала обо мне очень беспокоиться. Несколько раз она намекала, что для молодой девушки просто ненормально не думать ни о чём, кроме цифр и вычислений. Один раз её совет вывел меня из себя, и я огрызнулась, что пусть она и хочет как лучше, но она не знает, о чем я могу или не могу думать.

Я была полна решимости, но это причиняло боль. Я страдала от истощения. Глаза жгло от усталости, а тело становилось одеревеневшим, когда я часами училась под умирающим светом фонаря в своей мастерской. Я жила двумя разными жизнями, нагромождёнными друг на друга. И ценой всему этому был мой сон.

Я была сама не своя. Вместо этого я превращалась в робота. Мой разум разбирался с проблемами бесшовного соединения штифтов и шестерёнок, но в этом не было никаких эмоций, только азарт нескончаемого давления.

Однажды вечером, вернувшись с занятий, я почувствовала, что голова идёт кругом. Я не могла это остановить. В моем воображении снова и снова возникали образы пазов, шпилек, болтов и пружин. Я слышала бесконечный гул монотонной речи учителей, тараторящих непрерывную последовательность цифр. Проходя через магазин, я не замечала игрушек. Всё превратилось в размытое пятно теней и цвета. Вместо этого я ввалилась в гостиную и упала в кресло у камина. Я даже не потрудилась поздороваться.

Вошла миссис Бриндл, неся чай. Она поставила его на стол, но я по-прежнему не могла заставить себя заговорить. В тот день был учитель из Бельгии. Он был справедлив, но каждый раз, когда он задавал вопрос, Дэвид вставал и говорил:

— Я думаю, мисс Уитлок знает ответ, сэр.

Ублюдок.

Я поймала себя на том, что повторяю одни и те же ответы снова и снова, пока учитель пытался понять меня. В конце концов, я вынудила Дэвида прекратить игру, дав ответы по-французски. Хоть мои разносторонние языковые навыки и поставили Дэвида на место, это было нелегко.

Миссис Бриндл обеспокоенно улыбнулась мне и положила конверт на поднос рядом с чайником.

— Это пришло вам, дорогая, — она сложила руки на груди и вышла из комнаты.

Я мельком взглянула на конверт, затем моргнула. Мне понадобилось мгновение, чтобы набраться смелости протянуть руку и схватить его. Я снова перевернула его и тут же узнала почерк.

«Уилл».

Мое сердце чуть не разорвалось от всего того, что я почувствовала разом. Восторг от того, что он написал, страх от того, что он сказал, глубокое и ужасное горе от того, что он не со мной. Но прежде всего я почувствовала облегчение от того, что он вообще подумал обо мне.

Дрожащими пальцами я попыталась осторожно открыть конверт, но тщетно. Я разорвала его, когда обнаружила единственную страницу аккуратного, сжатого почерка.

«Дорогая Мег,

Надеюсь, ты в порядке. Я счастлив здесь в Шотландии. Рабочие на Литейном заводе тут же приняли меня, и ощущать себя частью клана — это прекрасно. Наш последний разговор закончился не очень хорошо. Я хочу, чтобы ты знала, я часто думаю о тебе.

Несмотря на все то, что я здесь открыл, моя жизнь — уже не та, что была весной. Я делаю всё возможное, чтобы сделать моё имя таким, что ты сможешь мною гордиться. Надеюсь, судьба к тебе так же благосклонна.

До встречи. Надеюсь, что она случится скоро.

С любовью,

Уилл».

Я перечитывала записку снова и снова, мои глаза прослеживали каждый аккуратный мазок чернил на бумаге. Должно быть, ему потребовалось несколько часов, чтобы написать письмо. С одной стороны, мне хотелось большего. Мне хотелось, чтобы он наполнил страницу признаниями в любви и раскаянием в том, что бросил меня. С другой стороны, записка была сущим Уиллом, во всех отношениях. Он никогда не был тем, кто попусту тратит слова.

Проведя пальцем по фразе «Я часто думаю о тебе», я почувствовала, как что-то во мне сломалось. Как пружина, на которую слишком сильно нажали, мой хрупкий контроль надломился, и все остальные мысли в моей голове развалились. Всё давление, все тревоги отпали и сменились в моем сознании новым образом Уилла, счастливого и окружённого друзьями.

На страницу упала слеза, и я заплакала. Прижимая письмо к груди, я плакала до тех пор, пока меня не сморил сон у огня.

***

Когда я подъехала к каретному сараю для следующих занятий, моё настроение было таким хорошим, каким не было уже несколько месяцев. Я чувствовала шелест письма Уилла, засунутого в карман, вшитый в складки юбки. Обычно в кармане лежали пружинки, шестерёнки, письменные принадлежности и другие вещи, которые мне обычно требовались под рукой. Сегодня в нём находилось моё сердце. Поглаживая уголок бумаги, я не могла представить ничего другого, что мне хотелось бы держать так близко.

Мои мысли в кои-то веки не кружились вокруг кроме формул и механизмов, и это давало ощущение свободы. Уилл часто думал обо мне. Я была полна решимости сделать то же самое.

В действительности я поймала себя на том, что улыбаюсь, когда поднималась по склону во двор. К несчастью, там оказался Дэвид, как обычно с Сэмюэлом под боком.

И всё же эти двое не могли испортить мне настроение.

— Добрый день, — поздоровалась я, улыбаясь ещё шире.

— Что на тебя нашло? — спросил Сэмюэл со своим обычным хмурым видом. Дэвид просто внимательно смотрел на меня своими нервирующими светлыми глазами — как сиамский кот, пристально и с любопытством.

— Мне не позволено улыбаться? — я схватила юбку и игриво взмахнула подолом. Письмо мягко смялось, словно смеясь вместе со мной. Сэмюэл сделал шаг ко мне и подался вперёд, чтобы заставить меня отступить.

Я отступила в сторону и кивнула парню в тюрбане, стоявшему на ступеньках, ведущих внутрь. Он не сводил глаз с Сэмюэла.

— Ты бы не улыбалась, если бы знала, как неважно обстоят твои дела, — усмехнулся Сэмюэл.

Я дерзко наклонила голову.

— Я знаю, что на нашем последнем экзамене я набрала вдвое больше баллов, чем ты.

Рыжеволосый парень, который только что дошёл до верха склона, грубо захохотал. Сэмюэл кинулся к нему, но Дэвид схватил его и потянул назад.

— Не надо, — предупредил он.

Я начала подниматься по ступенькам, чтобы увеличить расстояние между нами, тогда как парень в тюрбане шагнул в сторону двора.

— На что уставился, Пенджаб?! — прокричал Сэмюэл и резким движением одёрнул жилет. Я повернулась и вошла в безопасные коридоры.

Там меня встретил Питер, который сопроводил меня к лекционной комнате. Он крепко сжимал свои книги.

— Тебе не стоит его провоцировать, — предупредил он.

— Он похож на собаку, лающую за воротами, — сказала я. Дэвид меня раздражал, но, по крайней мере, я могла неохотно признать, что он умён и разбирается в цифрах. Но он был высокомерным, привилегированным и вообще занозой в боку. Сэмюэл был ещё хуже, оскорблял других, но прятался за безопасным покровительством Дэвида.

— А ещё он сын директора, — Питер открыл дверь, и мы нашли место в конце зала.

— Правда? — я понятия не имела. Они мало походили друг на друга. Директор был худощавым и светловолосым, а Сэмюэл — темноволосым и дородным. Наверное, он пошёл в мать.

— Помяни чёрта, — прошептал Питер, когда Сэмюэл вошёл в комнату, его глаза всё ещё горели яростью.

— Эй, смотрите, — крикнул Сэмюэл классу. — Обе дамы хихикают сзади, как старые курицы.

Питер покраснел и уставился в стол.

— Почему бы тебе не сесть впереди, чтобы никто не видел, как ты шевелишь губами, пока пишешь? — предложила я Сэмюэлу.

И снова парочка мальчишек отреагировали на оскорбление тихим аханьем и смехом.

Сэмюэл готов был плеваться в меня огнём.

Я скрестила руки.

— Хочешь ещё затеять ещё один обмен колкостями, или для тебя это слишком обременительно?

— Я был бы не против повоевать, — вставил Дэвид, входя в двери.

Я перевела взгляд на него, и моя самоуверенность рухнула вниз вместе с внутренними органами. Шанса возразить у меня не было.

— Все до одного, займите свои места, — позвал знакомый голос.

«Оливер!»

Мое лицо расплылось в улыбке, когда я увидела Оливера, входящего через узкую дверь в углу комнаты за огромным столом. Его растрёпанные волосы пребывали, как всегда, в беспорядке, но лицо так и светилось хорошим настроением, когда он засунул большие пальцы в карманы жилета и оглядел класс. Я прижала руку к письму в кармане. На мгновение показалось, что солнце пробилось сквозь бесконечный зимний туман.

— Дэвид, на своё место, — сказал Оливер с небрежным предупреждением в голосе. Дэвид демонстративно зашагал вниз по лестнице, присмирённый своим старшим, богатым и высокопоставленным будущим шурином.

Я готова была сплясать джигу.

Питер открыл книги и приготовил чернильницу, но прежде, чем он окунул ручку, Оливер протянул руку и сказал:

— Книги в стороны, будьте любезны. Сегодня будет практическое занятие. Возьмите с собой только маленький блокнот и карандаш.

Все в комнате заговорили приглушенными голосами, возбуждение в воздухе стало ощутимым. Мы могли действительно что-то сделать, а не только слушать лекции и писать конспекты.

— Очень хорошо, — заявил Оливер, пока мы собирали свои вещи. — Следуйте за мной, будьте любезны.

Мы выстроились в шеренгу, и Оливер повёл нас дальше по коридору во двор. Как только мы сгруппировались в большом пространстве, он повёл нас к вольеру механических птиц, молча стоявших в углу.

Он хлопнул в ладоши и обратился к нам:

— До настоящего момента вы изучали теорию и математику, и всё это хорошо. — Оливер заложил одну руку за спину, а другой сделал приглашающий жест. — Но быть Развлекателем — это не просто цифры. Мы находим решения проблем. — Он сделал паузу и игриво пожал плечами. — Или мы создаём проблемы и заставляем других решать их. Боюсь, это давняя традиция.

Я обошла толпу сзади, не видя ничего за высокими парнями перед собой.

Оливер продолжал.

— Как вы видите, это Развлечение с возрастом заржавело. Когда его только изобрели, птицы могли издавать свист, используя пар, проходящий через трубы. Мы использовали их, чтобы созывать людей во дворе на собрания. Птицы не работали больше двадцати лет. Ваше предназначение — осмотреть птиц, и к следующей нашей встрече придумать план, который сможет либо отремонтировать вольер в его нынешнем виде, либо создать что-то ещё более эффектное, — свет упал на очки Оливера, и он усмехнулся. — У вас есть три дня. Мы претворим в жизнь лучший дизайн, и вместе вновь услышим зов птиц. Удачи!

Я рванулась вперёд, готовая разнести весь вольер на части, если понадобится. Именно этого я и ждала. Я приступила к испытанию, заметив, что директор Лоренс наблюдает за нами с верхней ступеньки лестницы.

Я должна стать той, кто найдёт лучшее решение. Это мой шанс блеснуть.

Глава 11

К несчастью, не я одна страстно желала осмотреть птиц. Остальные парни рванули вперёд, и я испугалась, что они в спешке обвалят всё Развлечение.

Осознав тщетность своих попыток, я шагнула назад и по возможности зарисовала верхнюю часть клетки из труб. Мне нужно взглянуть поближе. Я не могла протиснуться силой. Да даже если бы и смогла, то не увидела бы ничего полезного. Иногда быть на голову ниже остальных — это настоящая помеха.

Я раздражённо отвернулась и заметила небольшую часть тёмной трубы, проходящей вдоль основания высокой каменной стены. Заинтересовавшись, я подошла поближе к ней и подковырнула грязь носком ботинка. Труба тянулась вдоль всей стены. Она исчезала в небольшом отверстии у той части стены, которая находилась над опущенным каретным сараем. Кожу на моих руках закололо от нетерпения.

Вольер был больше, чем казалось с первого взгляда. Мне нужно найти остальную его часть. Прижимая альбом к груди, я направилась к склону и поспешила вниз.

— Мисс Уитлок, уже сдаётесь? — крикнул Дэвид. Я даже не потрудилась обернуться. Дураки могут следовать своей собственной глупости. Я стояла на пороге открытия. Я могла лишь надеяться, что этот путь не заведёт меня в тупик.

Пока я плавно спускалась по склону, лишь свет из арочного проёма позади меня освещал длинный подземный коридор. Я шагнула вправо и осмотрела один из светильников, которые освещали проход, когда проезжали экипажи.

Над ним находилось кремниевое колесо. Я уже видела подобные факелы. Механизм довольно прост: когда натягивался трос, колесо над факелом начинало вращаться. Внешний край колеса был покрыт кремнием. Вращаясь, он тёрся об ударник и осыпал факел искрами, позволяя ему зажечься.

Мне просто нужно найти направление. Следуя по тонкой трубке, соединявшей факелы, я проследила за ней до небольшого рычага у подножия склона. Он немного застрял, но мне удалось потянуть за рычаг. Раздался треск, и кремниевые колеса закрутились в потоке искр. Факелы загорелись, освещая проход.

Я осмотрелась по сторонам, не забывая о странных шагах, которые я слышала, когда в последний раз спускалась по склону одна. Я не уверена, что тогда в темноте притаился именно человек в маске, но осторожность не помешает. Я повернула направо и пошла вдоль каретного сарая, пока не нашла большую металлическую панель высотой добрых шесть футов. Она крепилась к стене, а к ней болтами были прикручены двойные двери.

Я протянула руку, чтобы открыть дверь.

— Что ты делаешь здесь внизу?

Я подскочила и резко обернулась, вскинув руку к горлу.

— Питер! — ахнула я, внезапно почувствовав головокружение от шока. — Никогда больше так не делай.

Он поднял руки вверх.

— Приношу свои извинения. Я не хотел пугать тебя.

Я жестом подозвала его ближе.

— Думаю, я нашла двигатель.

Круглое лицо Питера расслабилось от облегчения.

— Блестяще! — он поспешил ко мне, и мы вместе распахнули двери.

Наружу выбежала крыса, попискивая на бегу. Я завизжала и прыгнула за Питера. Он так сильно рассмеялся надо мной, что чуть не согнулся пополам. Я сильно толкнула его в плечо, и он отшатнулся в сторону.

— Это была всего лишь крыса, — проворчала я.

— Не я же подскочил до потолка, — он вытер глаза и подошёл поближе, чтобы присмотреться. Большую часть комнаты занимал большой котёл, но в нем не было ничего необычного, только паровая топка и трубы. — Ну и бардак.

— Вот и проблема нашлась, — сказала я, указывая на большую трещину в трубе, которая вела от старого котла.

— Что ж, ты, безусловно, избавила меня от массы работы, — Питер закрыл дверь. — Починить такое должно быть просто.

Я кивнула, но ушла мыслями намного дальше ремонта треснувшей трубы.

***

Вернувшись к себе в мастерскую, я торопливо принялась вытаскивать дневник за дневником с полки над рабочим столом. Я перелистывала страницы в лихорадочной спешке, ища то, о чём читала несколько месяцев назад.

Это тот случай, когда огромное количество заметок Саймона стало ужасным препятствием.

Одна из книг в кожаном переплёте с глухим стуком упала на пол. Я наклонилась, чтобы поднять её, затем полистала страницы. Наконец, я нашла это.

Саймон Прикетт сделал подробные заметки о внутреннем устройстве нескольких Развлечений, созданных Орденом. Само собой, в дневнике он составил подробную карту тока пара по трубам золочёного вольера в Академии, а также внутренние схемы птиц.

В теле каждой птицы был заложен элементарный свисток. Саймон пометил, какой тон издаёт каждая птица в вольере. Он также пометил, что по мере нарастания давления открывались различные клапаны, и хор птиц щебетал в случайном порядке.

Я бы могла сделать гораздо лучше.

Если найти способ одновременно выпустить пар в тело каждой птицы, я бы заставила их петь не беспорядочно, а хором.

Это было бы изумительно.

Но у меня есть только три дня.

Если бы я хотела нарисовать набросок замены треснувшей трубы, это заняло бы у меня не больше часа. То, что я задумала, либо выделит мою идею среди остальных учеников своим творческим даром, либо выставит меня чересчур амбициозной дурой.

Если я хотела, чтобы моя затея увенчалась успехом, то мне требовалось время. Время — единственная вещь, которой у меня, похоже, никогда не будет в достатке.

Я вытащила большой лист чистой бумаги, взяла в руки карандаш и принялась за работу.

Я трудилась весь день и ночь. Даже когда я пыталась поесть или помочь покупателям в магазине, мои мысли возвращались к моему грандиозному плану. Он стал моим наваждением, но в некотором отношении помогал мне почувствовать себя живой и сильной. Я могла лишь представлять себе, каково это — привести свой план в действие и заставить его работать.

Идея была простой, но вот её реализация — напротив. Мне пришлось создать большую музыкальную шкатулку с выступами, обозначающими сигнал каждой птицы. Когда пружина поднималась над каждым выступом, она открывала клапан, позволяя пару войти в нужную птицу и издать ноту через свисток.

Я выбрала упрощённую версию четвёртой части Девятой Симфонии Бетховена. Ритм и последовательность тонов знаменитой «Оды к радости» были легко узнаваемы и соответствовали тонам, которые я могла бы выпустить через птиц.

Я так зациклилась, что поймала себя на том, что постоянно напеваю мелодию и подбираю слова под песню в соответствии с тем, что я делала в данный момент. Однажды утром я запела лихим громогласным голосом:

— Мне нужно масло для лепёшки, немного чая и варенья. А коль проголодаюсь, я съем ещё печенье, — одержимость превратила меня в поэта.

Разобравшись, как лабиринт из клапанов и пусковых сигналов можно связать с моими пружинами, я принялась трудиться над схемой нотных знаков, поскольку на тумблере они должны обозначаться выступами. Я практически довела себя до сумасшествия деталями.

К концу третьего дня, слава богу, у меня было нечто стоящее. Я посмотрела на лист бумаги со своими аккуратными рисунками и подробными нотами. Меня переполняла гордость, которую я не могла описать. Это нечто прекрасное.

Я осторожно скрутила большой лист в рулон и перевязала его розовой лентой, прежде чем встретиться с Бобом за конюшнями, чтобы он отвез меня на следующую лекцию. Я с трудом сдерживала волнение.

Путешествие до монастыря заняло немного времени. Было рано, и когда мы подъехали к потайному каретному сараю, Лондон едва открывал сонные глаза, чтобы поприветствовать солнце.

Я взлетела по склону, чувствуя себя птицей. Я не смотрела по сторонам и случайно врезалась в Дэвида.

Он поймал меня, не дав упасть, и крепко сжал мою руку, подождав, пока я встану на ноги. Мой рисунок упал на землю.

— Доброе утро, мисс Уитлок, — поприветствовал он, когда я потянулась за рисунком. Но он поднял его раньше меня. — Что это?

— Отдай это, Дэвид, — моё сердце заколотилось от страха и гнева, когда он снял ленту и развернул бумагу. Он не имел на это права. Крепко стиснув зубы, я протянула руку.

— Я только посмотрю, — он одарил меня улыбкой, полной высокомерия, и я ринулась за рисунком. Он грациозно повернулся на каблуках, чему либо научился на своих уроках танцев, либо у дорогого итальянского инструктора по фехтованию. Каждый раз, когда я подходила ближе, он умело делал ложный выпад в сторону. Его бледные глаза пробежались по моим рисункам, и полуулыбка, которую я нашла такой раздражающей, медленно исчезала.

В этот самый момент Сэмюэл и ещё четверо учеников подошли к Дэвиду с другой стороны. Мой страх перерос в панику, когда Сэмюэл подошёл к Дэвиду.

— Что у тебя там? — съязвил он. — Она захотела украсить птиц лентами и кружевами? — Сэмюэл подобрал брошенную ленту, словно охотничий трофей, и заглянул Дэвиду через плечо.

Когда его глаза скользнули по моему рисунку, жестокая улыбка исчезла с его лица.

Я не могла кричать или плакать. Я знала, что никоим образом не могу потерять контроль, иначе они получат именно то, что хотели. Им обоим больше всего на свете хотелось бы довести меня до ужимок маленькой девочки, позорно выпрашивающей игрушку.

— Я сказала — отдай это назад, — не знаю, где я научилась говорить таким тоном, но это явно не был голос отчаявшегося ребёнка. Парень из Ирландии и Ноа отступили на шаг, когда я угрожающе зашагала вперёд.

Дэвид казался опешившим. В этот момент Сэмюэл выхватил у него бумагу, едва не порвав. Я почувствовала резкий укол в груди и приготовилась защищаться от него.

— Отдай это мне. Сейчас же, — потребовала я.

Он сжал чертежи в кулаке и спрятал за спину.

— Что ты мне за это дашь? — в его глазах светилось безумие, когда он устремился вперёд, прямо ко мне. — Конечно, это стоит поцелуя.

Я отступила.

— Я слышал, ты делала гораздо больше с той цыганской дворняжкой, с которой ты водилась, — он усмехнулся. Я почувствовала, как моё лицо запылало.

— Оставь её в покое, Сэмюэл, — я обернулась, и Питер вышел вперёд. Он был намного ниже Сэмюэла, но что-то в его поведении изменилось, и он выглядел угрожающе.

— Ты собираешься драться со мной за это? — ухмыльнулся Сэмюэл, сжав кулак. — Хороший повод для смеха.

К моему удивлению, Питер остановился и откинулся назад, весело склонив голову набок.

— Нет, но я приму твоё первое предложение.

Парни во дворе взвыли как собаки, некоторые из них схватились за бока, сопя, покатываясь со смеху и давая друг другу пять.

Питер не сдавался, пока я пыталась справиться с внезапным смятением. Я уверена, что неправильно расслышала его слова. Совершенно точно, я неправильно расслышала.

— Что здесь происходит? — мы замерли, когда директор Лоренс царственно спустился по ступеням. Ничто не ускользнуло от его внимания, когда его невообразимо умный взгляд прошёлся по всем нам. Он подошёл к сыну и протянул руку.

Сэмюэл нахмурился, передав мои чертежи директору. Я затаила дыхание, когда директор схватил бумагу, чтобы разгладить самые сильные складки, а затем внимательно изучил её. Одна резко изогнутая бровь медленно поднялась. Он не отрывал глаз от рисунка.

— Чья это работа? — в его голосе всё ещё звучало неодобрение, и толпа, казалось, отступила от меня, как будто я только что заразилась чумой.

Сомнение вытеснило каждую мысль из головы, и я как будто лишилась дара речи. Буквально утром я так гордилась своим замыслом, но мне всего лишь шестнадцать лет. У меня больше опыта вышивания анютиных глазок на шёлке, чем черчения и создания изобретений. Я беспокоилась, что набросок был ужасно некорректным, а мои амбиции выглядели глупо. Мне стоило просто составить план ремонта сломанной трубы. Мне следовало попытаться сделать только то, что я знала наверняка.

Директор окинул толпу непроницаемым взглядом.

— Ну?

— Это работа мисс Уитлок, сэр, — Ноа выступил вперёд, и я почувствовала, что готова умереть на месте. Я сердито посмотрела на него, но он не потрудился даже взглянуть на меня.

— Понятно, — директор торопливо свернул чертёж, даже не взглянув на меня. Он выглядел одновременно чувствующим отвращение и разочарованным, а мне показалось, будто кто-то растоптал моё сердце. — Я не потерплю недисциплинированности в этих коридорах. В любой момент вас оценивают не только по вашим навыкам, но и по вашему поведению. У человека без контроля нет ничего, — он сунул чертежи под мышку. — Пожалуйста, передайте ваши задания учителю Найджелу, а затем встретьтесь с учителем Оливером в лекционном зале. Вы свободны.

Парни выстроились в очередь, передавая свои свитки учителю Найджелу, а затем мы вошли в тёмный зал и затопали вниз по знакомой дороге к лекционному залу.

Я всё ещё словно язык проглотила. Мне было плохо, когда я уселась на своё обычное место в углу. Дэвид жесток, а Сэмюэл — скотина, но их издевательства казались незначительными по сравнению с реакцией директора Лоренса. Он испытывал отвращение к моей работе. Выражение его лица ни с чем нельзя было перепутать.

— Мег, с тобой всё в порядке? — прошептал Питер, усевшись рядом со мной.

Обращение по имени шокировало меня, и я моргнула, спешно стараясь подавить слезы, защипавшие глаза.

Я провела рукой, делая вид, что небрежно приглаживаю причёску спереди.

— Я в порядке, — соврала я.

До конца дня Оливер поделил нас на команды. В лекционном зале один человек пытался нарисовать и описать хитроумное приспособление, которое Оливер положил на главный стол. В другой комнате другой член команды брал чертежи и пытался воспроизвести машину.

Я пыталась сосредоточиться, но мне не хватало уверенности. Я нарисовала машину, как могла, однако руки дрожали, и пропорции были ошибочными. Мои объяснения того, как всё соединяется воедино, оставляли желать лучшего. Я просто хотела, чтобы этот день закончился.

Один за другим парни ушли, и лекционный зал опустел, пока последний ученик в комнате не поднялся и не вышел через дверь, оставив меня одну. Чувствуя на себе давление, я поспешно дописала последнее примечание, схватила рисунок и тоже выбежала за дверь.

Когда я вошла в комнату, где все собрались, Питер широко раскрыл глаза от волнения. Он посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Где ты была?»

Я неопределённо пожала плечом и протянула ему рисунок.

К счастью, нехватку познаний в математике Питер компенсировал умением собирать сложные структуры. Его руки двигались уверенно и быстро, пока я наблюдала, как из кучи деталей рождается машина.

Он привлёк внимание нескольких других, когда быстро превзошёл их усилия. Я смотрела на него с благоговением, испытывая облегчение и благодарность к нему.

Питер медленно отодвинул большой шарнир на пружине. Как только он поставит его на место, мы станем первой командой, которая закончит.

Я наблюдала, как он повернул скобу вниз, чтобы зафиксировать шарнир.

Она треснула, и острый край металла впился в руку Питера, а затем ударил по корпусу двигателя с резким треском, который эхом отразился от каменных стен.

Питер завопил, прижав руку к груди.

— Питер! — закричала я и побежала к нему. Кровь хлынула из его руки, и он в шоке уставился на меня, подавляя боль. Я схватила его носовой платок и завернула им рану на руке, а все остальные, казалось, столпились вокруг нас.

Питер зашипел, когда я попыталась надавить на рану, чтобы остановить кровь.

— Оставь. Ты сделала достаточно.

— Что происходит? — Оливер протиснулся сквозь толпу. Он бросил взгляд на руку Питера, затем смерил меня строгим, обвиняющим взглядом. — Что здесь произошло?

— Я… я… — я заикалась. — Должно быть, я допустила ошибку.

Я оцепенело смотрела, как Оливер подхватил Питера и вывел его из комнаты. Слева от меня Сэмюэл хмыкнул. Я собрала свои вещи перед уходом, чувствуя себя беспомощной, обеспокоенной и побеждённой.

В ту ночь, сидя в постели и глядя, как пламя свечей мерцает на гладких белых стенах моей ничем не украшенной спальни, я пыталась написать письмо Уиллу. На полу лежали беспорядочно разбросанные листы бумаги. Ни одно из писем не казалось правильным. Мне хотелось сказать ему, что я тоже счастлива, и что Академия оказалась всем тем, на что я надеялась. Я хотела сказать ему, что справляюсь сама, и что у меня всё хорошо.

Я хотела сказать ему, что не жалею о своём решении. Мне нужно сказать ему, что мне жаль.

Вместо этого я положила чистый лист бумаги на прикроватную тумбочку и задула свечу.

Глава 12

Прошло больше недели, прежде чем пришло следующее письмо, вызывающее нас в Академию. Летняя жара сделала Лондон гнетущим и удушающим. Затхлые и горькие запахи висели в воздухе и липли к моей коже, заставляя чувствовать себя отвратительно.

Даже сидя за секретером и просматривая приходно-расходные книги магазина, я не могла сосредоточиться на цифрах. Обычно процесс приведения книг в порядок успокаивал меня. Было нечто простое в сложении и вычитании чисел аккуратными рядами и получении чёткого результата в конце.

Моя работа в Академии намного сложнее. Неважно, занималась ли я сведением счетов или заваривала чай, мои мысли всё равно цеплялись за одно: каких результатов я добилась по сравнению с остальными?

По всей видимости, не очень солидных. Хмурый взгляд директора в момент, когда он увидел мой чертёж, был таким резким и суровым. Моя идея не произвела на него впечатления. Я считала себя такой умной, а теперь чувствовала себя глупо.

Моя рассеянность не только для меня обошлась дорогой ценой. Меня всё ещё грызло чувство вины по поводу того, что случилось с рукой Питера. Я не знала, насколько глубоким был порез, и я молилась, чтобы рана зажила без последствий. Я пыталась писать ему, затем поняла, что даже не знаю его фамилии. В данном случае правило Развлекателей по поводу использования имён без фамилий, мягко говоря, раздражало. В конце концов, я написала письмо с извинениями и послала его Оливеру с просьбой переслать его Питеру.

Оливер прислал ответную записку со словами, что передал послание, но от Питера я ответа не получила.

Наконец, наступил день следующей встречи. Поездка из Мэйфера к старому монастырю показалась как никогда долгой, хотя ранним пятничным утром движения на улицах почти не было. Старый конь семенил довольно быстрым шагом, и Боб весело насвистывал, покачивая вожжами.

Я стискивала свою маленькую корзинку и сосредоточилась на трещине в половицах, наблюдая, как под ней быстро проносится мощёная улица. В кои-то веки я не волновалась об опоздании. Я вообще боялась приезжать. Когда мы, наконец, добрались до каретника, я коротко помахала Бобу на прощание, затем глубоко вздохнула и посмотрела на яркое небо над вершиной склона. Мои ноги казались чугунными, пока я поднималась во двор, где возле вольера обнаружила большую толпу. У меня не было желания присоединяться к ним, но и задерживаться под аркой в одиночестве тоже не стоило.

Смирившись с неизбежным разочарованием, я подошла к остальным.

— Что происходит? — спросила я высокого ирландского парня. Кажется, его звали Майкл, но я не уверена.

Майкл переступил с одной долговязой ноги на другую. Он сунул руку в карман, отчего его такой же худой локоть торчал, как куриное крылышко.

— Учителя выбрали лучший проект для новой версии вольера. Всё это время они ремонтировали его. И теперь они собираются обнародовать результат.

На мгновение я задумалась, у кого мог быть лучший проект, но потом решила, что это, должно быть, Дэвид. Абсолютно всё давалось ему легко. Золотой ореол совершенства, постоянно окружавший его, непременно распространится и на этот проект.

Взглянув на молодого графа в безукоризненно сшитом пиджаке и блестящем шёлковом жилете, я поняла, что камердинеру, должно быть, понадобилось три дня, чтобы привести его в безупречный вид. Я попыталась представить себе, каково это — иметь жизнь, не требующую усилий, но не смогла даже вообразить себе такое.

Начиная с надменного наклона головы и заканчивая гордой позой, он во всем казался таким уверенным в себе, когда скрестил руки на груди и оглянулся на меня. Но в его глазах была какая-то неуверенность. Сэмюэл что-то сказал ему с редкой улыбкой на лице.

А потом мне в голову пришла ужасная мысль. Сэмюэл — сын директора. Несомненно, отец помогал ему с проектом. Это нечестно, и я не могла переварить мысль, что буду проходить мимо вольера каждый день, зная, что именно Сэмюэл спроектировал его ремонт.

Я привстала на носочки, чтобы лучше получить лучший обзор, но прока от этого не было. Вольер накрывала огромная белая ткань. Парни вокруг меня тоже смотрели с предвкушением. Любой из них мог удостоиться этой чести. Все они были великолепны — ладно, большинство из них. Даже парни, которые предпочитали молчать — например, взрослый парень из России или паренёк-индеец, — похоже, никогда не ошибались в расчётах.

Я заметила Питера, стоявшего у стены в стороне от толпы, рядом с парнем из Индии. Его рука всё ещё была обмотана повязкой. Я отошла к другой стороне группы, где он не мог меня видеть. Я не знала, что ему сказать. Я чувствовала себя ужасно из-за того, что он пострадал из-за меня.

Раздалось три громких удара, когда посох стукнул по камню верхней ступеньки лестницы, ведущей в здание. Отойдя от Питера, я нечаянно оказалась прямо перед директором.

Он мельком взглянул на меня, затем поднял руку, призывая к тишине.

Парни замолчали. Предвкушение может эффективно дисциплинировать.

— Я разочарован в вас, — сказал он с надменным и устрашающим видом. Я уставилась вниз, на камни под своими ногами. — Слишком многие из вас были ослеплены тем, что видели перед собой. Вы не приложили ни капли усилий, чтобы разобраться, как работает Развлечение. В своих проектах вы основывались на домыслах. Ослеплённые сложностью, вы не смогли увидеть простоту.

Я посмотрела вверх, почувствовав, как ноги сделались ватными. Мы с Питером обнаружили треснувшую трубу, и мои чертежи определённо затрагивали проблему, но я также добавила комплекс компонентов, основанных на предположениях, и я не смогла сделать их простыми.

— Власть решает все! — директор Лоренс выпятил грудь. — Без власти у вас ничего не будет. Все остальное ничтожно.

Теперь уже мои соученики засмущались. Несколько из них опустили взгляды

и неловко переступили с ноги на ногу. Только Дэвиду хватало дерзости смотреть директору в глаза.

— Победивший дизайн затронул и проблему власти, и проблему функционирования, тем самым следуя девизу Развлекателя, — директор впервые улыбнулся. — Красота от науки!

Оливер и Найджел дёрнули за золочёные верёвки по обе стороны вольера. Ткань упала, и беседка засияла на солнце золотом.

Не может быть. Я протолкнулась через других учеников, заставив их расступиться. Наконец, я вышла перед толпой. Я не осмеливалась надеяться.

За вольером у стены стоял приземистый цилиндр с колпачком, на котором красовалась печать Развлекателей.

Я тут же узнала, что это такое.

Это футляр для тумблера, который я так тщательно проектировала. Вот он, передо мной. Моя мечта стала реальностью.

Колоссальное волнение вспыхнуло во мне будто солнце в первый погожий день лета и рвалось сквозь кожу. Директор спустился по ступеням и пересёк двор.

— Мои поздравления, мисс Уитлок. Окажете ли вы нам честь? — предложил директор, когда Оливер хитро мне подмигнул. Учитель Найджел хмуро посмотрел на него, затем, похоже, примирился с неизбежным.

Я сделала шаг вперёд, но когда нога коснулась камня, я испугалась, что она не выдержит моего веса. Колени стали чужими и слабыми, и я забыла, как дышать.

Каким-то образом я сумела дойти до директора, хотя должно быть, походила на пьяницу.

— Давайте посмотрим, работает ли ваш чертёж, — сказал он, и я невольно ощутила в его словах зловещий подтекст.

Прикусив нижнюю губу, я взялась за рычаг и толкнула его вниз.

В трубах послышалось шипение, и птицы задрожали. Они запрыгали вперёд и назад, разминая металлические крылья. Затем они раскрыли клювы.

Как я и представляла себе, звуки полились из птиц в медленном, но узнаваемом темпе.

Парни раскрыли рты от изумления, слушая чудесную музыку птиц, весёлую, радостную и величественную.

Мое сердце переполнилось радостью, я мысленно подпевала мелодии.

«Я умница. Я сделала это. Теперь все птицы могут здесь петь. Однажды я присоединюсь к Ордену. Это моя по-бе-…»

Раздался хлопок, затем громкий свист и шипение. Струя горячего пара вырвалась из клюва маленькой птицы рядом с Оливером.

Он закричал от боли, заслонил лицо согнутой рукой и отскочил от беседки.

В тот же миг во дворе воцарился хаос, и все бросились к дальней стене, крича и показывая пальцами.

Из клювов птиц одна за другой вырывались струйки пара.

— Сейчас взорвётся! — закричал кто-то. Я локтями растолкала парней рядом со мной, пытаясь создать достаточно места, чтобы я могла добраться до склона и открыть выпускной клапан котла.

Я мельком увидела Питера, бегущего вниз по склону в каретный сарай прямо передо мной. Мы вместе повернули направо и побежали. Я поспешила к нему, когда он распахнул дверь и повернул колесо для аварийного освобождения. Прямо над тем местом, где только что была треснувшая труба, открылся клапан, и оттуда со свистом вырвался пар, выплеснувшийся из маленького отсека и закруживший под потолком каретного сарая. С исчезновением давления пронзительный свист во дворе стих.

Питер уселся на задницу и потёр руками лицо. Он опустил плечи, убрал руки и уставился на повязку.

— Что ты наделала? — спросил Питер, с ужасом глядя на меня.

— Я не знаю, что произошло, — попыталась я объяснить. — Я не меняла клапаны, только механизм их открытия.

— Это твоя вторая авария, — Питер покачал головой с таким видом, с каким смотрят на уличных бродяжек. — Они завалят тебя на экзамене.

Огромный камень, образовавшийся у меня в животе, ощущался как валун. Как будто я этого не знала. Одна лишь мысль об этом вызывала у меня тревогу.

«Почему?»

Я не могла понять, что сделала неправильно. Признаюсь, я отвлеклась, делая чертёж машины, которая поранила Питера, но эта модель была идеальной. Я раз за разом проверяла каждую деталь. Ничто в моем плане не могло заставить птиц сработать таким провальным образом.

Если только я не слишком глупа, чтобы понять проблему.

Я не смогла сделать это.

Мое сердце оказалось разбитым, боль — глубинной и всеобъемлющей. Слышать пение птиц было восхитительно. Это переполнило меня чувством удивления и гордости. Я никогда так не гордилась, а теперь все закончилось так.

Питер поднялся на ноги и посмотрел на склон.

— Лучше надейся, чтобы больше никто не пострадал, — он сжал пораненную ладонь в кулак вместе с повязкой.

— О, Боже, — прошептала я, когда чувство вины добавилось к моим страданиям.

Мы вышли со склона и увидели моих одноклассников, разговаривающих тихим и настойчивым шёпотом.

Я приблизилась к первому, кого увидела.

— Ноа, — позвала я. Он повернулся ко мне, и его глаза тут же с подозрением прищурились. — Кто-то ещё пострадал?

Подбородок Ноа напрягся прежде, чем он тяжело выдохнул.

— У учителя Оливера ожоги с одной стороны лица. Его состояние весьма серьёзное.

Я ощутила тошноту. Мне было даже хуже, чем в то время, когда я подхватила скарлатину, будучи ребёнком. Мне хотелось, чтобы Бог забрал меня, в тот же момент.

— Где он?

— Внутри.

Я схватила юбки и побежала к лестнице, ведущей в монастырь.

— Осторожнее, — крикнул мне вслед Сэмюэл с ноткой жестокого юмора в голосе. — Следующая машина, к которой она прикоснётся, убьёт нас всех.

Я постаралась проигнорировать его. Сэмюэл был худшим из мерзавцев, но время от времени Дьявол гласит истину. Ни один из остальных учеников не чинил таких катастроф, как я.

Бегая по коридорам, я искала, куда они забрали Оливера, но вокруг никого не было. Когда я добралась до лекционного зала, он пустовал.

Главный зал также пустовал, как и все комнаты в длинном коридоре слева. Наконец, я оказалась у двери кабинета директора Лоренса.

Я подняла руку, чтобы постучать, но только сжала кулак в воздухе. Заставив себя сделать глубокий вдох, я попыталась успокоить паническое биение сердца.

Медленные и осторожные шаги эхом отдавались в длинном коридоре. Я замерла. Что-то не так. Все во дворе спешили, а не крались неспешно

Я развернулась, вглядываясь в тусклый коридор, но ничего не увидела в слабом свете, пробивавшемся через грязное окно позади меня.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвала я.

Ответа не последовало.

Я настороженно сделала робкий шаг, вглядываясь в глубину коридора.

Слева от меня дверь в кабинет директора открылась с медленным скрипом.

Меня охватил страх совершенно иного рода.

— Заходите, мисс Уитлок.

Глава 13

Я вошла в кабинет директора, аккуратно сложив руки перед собой. Моё дыхание вырывалось мелкими толчками. Директор Лоренс позволил двери закрыться и торжественно прошёл в дальний угол комнаты. Он заглянул в нечто похожее на одну из шпионских машин лорда Рэтфорда. Она обладала такой же конструкцией из медных труб, окружавших огромное овальное стекло около двух футов высотой с рукояткой с одной стороны и круговой шкалой под ней.

В доме барона Рэтфорда вращение круговой шкалы позволяло смотреть через стеклянные глаза различных статуй вокруг его владений. Я подозревала, что здесь действует та же система.

Туманное, бесцветное изображение небольшой классной комнаты светилось в похожем на шар стекле. Я видела, как там суетились люди, а Оливер сидел с тряпкой, прижатой к лицу.

Боже мой, надеюсь, пар его не изуродовал. Оливер был красивым мужчиной и женихом моей лучшей подруги. Разве сумеет она простить меня за то, что я обезобразила его лицо прямо перед их свадьбой? Мои внутренности болезненно скрутило, и я уселась на стул с жёсткой спинкой напротив стола директора. Он выключил машину, и шар померк до тёмно-чёрного.

— Травмы Оливера серьёзны? — спросила я срывающимся голосом.

Директор опустился в похожее на трон кресло.

— Ожоги не поверхностные, — уголки его рта опустились, лицо озабоченно нахмурилось. — И для вас он «учитель Оливер», пока вы не станете полноправным членом Ордена. Не забывайте своё место.

Я почувствовала, как слезы жгут глаза. Как всё покатилось под откос? Я была так осторожна, и всё же я сожгла половину лица человека, которым восхищалась. Отныне ему придётся носить маску, чтобы появляться на людях, и это полностью моя вина.

Ярко-голубые глаза директора Лоренса сочувственно смягчились.

— Его ожоги обрабатывают. Я уверен, о нём позаботятся наилучшим образом.

Я должна сделать что-то для Оливера, чтобы загладить вину. Он верил, что вольер нормально сработает, потому что верил в меня. А теперь его лицо забинтовано. Оливер был моим ценным другом и наставником. Я бы никогда себе не простила, если бы он покалечился или погиб.

Он так просто мог погибнуть.

Я проглотила комок в горле.

— Надеюсь, он быстро поправится.

Лоренс выпрямился, глядя на меня поверх своего длинного и заострённого носа.

— Итак, встаёт вопрос, что делать с вами?

Лишь один раз в жизни до сего момента я чувствовала себя такой сломленной и разочарованной. Моя жизнь разваливалась прямо на моих глазах, точно так же, как и недавно во дворе, под той самой клеткой птиц.

Я презирала тот вольер. Он не принёс мне ничего, кроме страданий.

— Я подвела вас, — сказала я, хотя мой голос звучал едва ли громче шёпота. Я старалась сдерживать эмоции, быть сильной перед лицом такого отвращения к себе, но в горле встал ком, а голос срывался, будто у меня на шее висела тяжёлая петля. — Я покину Академию. Прошу прощения, что ваша вера в мои способности оказалась незаслуженной.

Директор посмотрел на меня, нахмурив брови.

— Это что за чушь? Само собой, вы не покинете Академию.

Я в неверии откинулась на спинку стула. Должно быть, я не так его расслышала.

— Прошу прощения?

Он наклонился, открыл ящик и вытащил знакомый лист бумаги. Это оказался мой рисунок вольера, но с комментариями. Как минимум четыре разных почерка виднелись по всей поверхности листа.

— Полагаю, вы узнаёте это?

Я протянула руку и дотронулась до края прекрасного рисунка.

— Конечно, но мои разработки оказались опасными. А ранее было происшествие, которое ранило Питера. Очевидно, я допустила ошибки.

— Нет, — голос директора опустился до очень серьёзного тона. — Нет, вы не допускали ошибок.

Я села, как громом поражённая.

Директор Лоренс опустил взгляд на лежащий перед ним чертёж и провёл по нему рукой, прослеживая различные трубы.

— Я не хочу сказать, что ваша работа безошибочна. Вы склонны забывать, что вы всего лишь студентка, мисс Уитлок. Несмотря на мою репутацию, я ожидаю от учеников, что они будут учиться на своих ошибках. Я не жду, что они не будут допускать ошибок в принципе. В данном случае, учитель Оливер, учитель Барнабас, учитель Виктор и я просмотрели ваш чертёж и скорректировали все найденные ошибки. По правде говоря, там особо нечего было корректировать. Вы проделали на удивление хорошую работу. Птицы должны были сыграть песню именно так, как вы и предполагали.

В моих ушах зашумело, грудь сдавило. Похвала. Он меня хвалил. Он пока что не вышвырнул меня на улицу. Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы обрести дар речи.

— Тогда что случилось?

Директор разгладил руками бумагу и пригвоздил меня серьёзным взглядом светлых глаз.

— Полагаю, это была диверсия.

Диверсия? С одной стороны, это казалось таким зловещим, как сюжет мрачного и запутанного романа. С другой, это казалось логичным, и это-то и тревожило меня сильнее всего.

— Это не может быть правдой. Кому бы вдруг захотелось саботировать меня?

Директор Лоренс выгнул бровь.

— В создавшейся ситуации возникает другой вопрос: а кто не захотел бы саботировать вас? — он встал из-за стола и достал с одной из полок механизм, который Питер попытался собрать. — И это не в первый раз. Рассмотрите вот это поближе.

Я присмотрелась к механизму, когда он положил его передо мной. Я не видела ничего неправильного. Он выглядел в точности так же, как тот механизм, который я так скрупулёзно описывала в своей работе в тот день.

— Я не вижу ничего неправильного.

— Конечно, не видите, — безапелляционно сказал Лоренс. — Но вот собранная машина, по которой вы делали чертёж, — он достал второй, как будто идентичный механизм и поставил его рядом с первым. — Что вы видите?

Они были одинаковыми. Приглядевшись поближе к двум механизмам, я попыталась волшебным образом или силой воли обнаружить то, что директор пытался мне показать.

— Я не вижу разни….

Нет, вот здесь. Пружина, та, что отскочила. Она была слишком толстой, и в её форме имелось едва уловимое отличие.

— Это не та пружина, — слова слетели с моих губ, и моё сердце как будто последовало за ними, шлёпнувшись на пол.

— В самом деле, но юный Питер не мог этого знать. Пружина, лежавшая на столе перед ним, была единственной деталью, хоть немного походившей на ту, которую он должен был использовать — ту, которая была частью этого задания, десятилетиями выполняемого без происшествий. Кто-то заменил ту пружину на эту. Запор не смог сдержать дополнительное давление этой более мощной пружины

Боже милостивый, это не я навредила Питеру. Я почувствовала, как бремя спало с моих плеч, только его место заняла новая ноша. Кто-то намеренно подменил пружину. Кто-то хотел причинить вред. Сборка второй машины с лёгкостью могла достаться мне, а не Питеру.

— Может, это просто ошибка. Возможно, пружину заменили случайно, — я так устала от опасности и интриг.

Лоренс медленно покачал головой.

— Может и так, но я сомневаюсь в этом. Мы будем знать наверняка, когда учитель Виктор, учитель Найджел и я разберём вольер. Подозреваю, мы обнаружим, что клапаны заменили.

— Как вы думаете, кто стоит за этим? — с этой минуты всё, к чему я буду притрагиваться в Академии, будет под подозрением. Я не смогу продолжать в таком духе.

Директор казался рассерженным, когда сел обратно на стул и опёрся на подлокотники. Он сложил руки на своём худом теле.

— Моя дорогая мисс Уитлок, если бы я знал это, то сейчас не разговаривал бы с вами.

То есть, он пребывал в такой же растерянности, как и я. Замечательно. Я должна сузить список своих потенциальных саботажников. Большинство моих одноклассников не выносили, когда я находилась с ними в одной комнате, поэтому большинство из них были под подозрением.

— Думаете, это мог сделать ученик?

Лоренс вздохнул.

— Возможно. Один из учеников мог подсунуть более прочную пружину в груду деталей на столе, пока ждал, когда его напарник закончит работу.

— А вольер? — спросила я.

— Только несколько учеников знали, что я выбрал ваш чертёж, — ответил он. — Моего, — он замялся, и пальцы его левой руки сжались в кулак, — сына поймали, когда он рылся в кое-каких моих вещах.

Я знала это. Сэмюэл больше всех хотел унизить меня. Кажется, он также мало заботился о том, что навредит остальным. Сэмюэл был единственной кандидатурой, в которой был хоть какой-то смысл.

— И он был один? — спросила я. Конечно, если знал Сэмюэл, тогда и Дэвид так же знал об этом. Вдвоём они могли бы заручиться поддержкой любого количества овец, которым нравилось ходить за ними по пятам.

— Нет. Питера вызвали обратно в Академию, чтобы уладить проблемы с кое-какой работой, которую я поручил ему сейчас, когда его рука восстановилась. Когда я вошёл в кабинет, он очень тщательно изучал ваши чертёжи. Мне не следовало оставлять их на рабочем столе, но тогда я не подозревал о саботаже, — сказал директор Лоренс.

Я не могла в это поверить. Питер никогда бы этого не сделал. Зачем ему это?

— Он не мог намеренно причинить себе вред.

— Это было бы идеальным оправданием, и, возможно, он не ожидал, что пружина сломается, пока он будет её устанавливать. Она могла легко сломаться позже, когда учитель попытался бы её снять, — директор испытал пружину, надавив на неё, а затем позволив аккуратно распрямиться.

— Но у него нет мотива, — сказала я. Питер был моим другом.

— Разве? — директор посмотрел на меня так, будто мне следовало знать нечто очевидное. Я отпрянула, не понимая, что упускаю. Несмотря ни на что, я не могла поверить, что Питер мог предать меня.

Директор Лоренс оставил вопрос без ответа.

— Если саботажником является ученик, то это потребовало бы от него удивительного мастерства. Мы должны признать, что это может быть высокопоставленный член Ордена.

— Зачем одному из учителей саботировать мои усилия? Если бы они хотели избавиться от меня, то легко могли организовать мне провал, — я не была дурой и определённо не забыла приём, который мне оказали во время выдвижения, но у взрослых не было необходимости обманывать.

— Нет, не могли. Я наблюдаю за всем, что происходит на лекциях, и все задания для студентов утверждаются через меня, — директор свернул чертежи и убрал их обратно в стол. — Вы не провалитесь до тех пор, пока не заслужите это, — он нахмурился, но лишь на мгновение. — Что касается тех, кто заслуживает подобной участи… — его голос затих, когда он вернул механизмы на место на полке.

Конечно, я испытала облегчение, что одни лишь мои заслуги удержат меня в Академии, но я всё ещё чувствовала себя не в своей тарелке. Как будто я была причудливой вещью, проектом-игрушкой для директора. Мне не хотелось нуждаться в его защите, но я знала, что если у меня её не было, я никогда бы не дала присяги Развлекателей, как полноправный член Ордена.

Он достал коробку и открыл её, достав очень старую трубку с толстым резным шариком из слоновой кости и длинным черенком из красного дерева. Он аккуратно набил её и закурил, пыхтя и глядя в узкое окно.

— Всё гораздо сложнее, чем кажется.

— А мне кажется, что достаточно просто, — я вздохнула, когда аромат сладкого табака наполнил комнату.

— Неужели? — Лоренс вынул трубку, задумчиво держа её у подбородка.

— Остальные не хотят, чтобы среди них была женщина-Развлекатель, — сказала я.

Директор ещё раз затянулся и внимательно посмотрел на меня.

— Мне кажется, что всё намного глубже, чем это. Кто бы ни саботировал вас, он не хочет видеть женщину главой Ордена.

Я в шоке вскочила на ноги и едва не опрокинула стул.

— Прошу прощения?

— Очень многое изменилось в связи с последними убийствами, — он сделал паузу. — Полагаю, вы будете на поминках лорда Стромптона. Мне очень хотелось бы услышать кое-что из последних слухов. Само собой, все заметили, что эти смерти очень удобно сделали возможным восхождение рода Харрингтон, — директор Лоренс очень осторожно посмотрел на меня, словно ища на моём лице подтверждение того, что ему хотелось знать на самом деле. — Вообще-то, блестящая политическая стратегия. Дождаться, когда один из нас сойдёт с ума, затем замаскировать свои собственные тёмные намерения.

Я старалась оставаться совершенно неподвижной. Аластер Харрингтон, граф Стромптон, был безжалостным человеком. Я своими глазами видела всю глубину его одержимости и махинаций. Он даже хладнокровно выстрелил зятю в спину.

— Я мало что знаю о таких вещах, — солгала я.

Директор изучал меня взглядом.

— Действительно, — он пыхнул трубкой. — Мало что может предотвратить восхождение Дэвида в качестве главы Ордена, когда Октавиан скончается, и мы должны быть честны. Октавиану осталось не так много. Я был уверен, что от твоего выдвижения у него остановится сердце, и всё же он жив.

— Ладно, Дэвид станет главой Ордена. Какое отношение это имеет ко мне? — я уставилась на директора, хотя дым от трубки начинал жечь мне глаза.

Лоренс мельком поднял взгляд к потолку, потом снова посмотрел на меня.

— Вы последняя из рода Уитлоков. Добавьте к этому ваше наследие Рейхлин, и у вас будет столько же политической власти в Ордене, сколько у Дэвида.

Мои руки задрожали, и я положила их на колени.

— Я не понимаю.

— Думаю, понимаете, — продолжил он. — Семейное положение внутри Ордена решает всё. Чем выше положение семьи внутри Ордена, тем больше их доля от патентов, которые мы выпускаем на публику.

— Я думала, Орден против какой-то произвольной социальной иерархии.

— Несмотря на все наши знания, иногда мы не выше лицемерия. Однако в этом нет ничего необоснованного. Наследник семейной родословной — этот тот, кто заслуживает семейное наследство благодаря безупречной работе в качестве ученика и позже в качестве Развлекателя, и это не всегда первенец. Орден склонен полагаться на репутацию семьи, чтобы сделать нашу политику более предсказуемой. Система работает только до тех пор, пока семья, находящаяся у власти, считается наделённой интеллектуальными достоинствами.

— Но если семьи Уитлок и Рейхлин получали большую часть прибыли от патентов или инвестиций, — сказала я, — это означало бы, что у меня большое состояние.

Я была дочерью часовщика, а не богатой наследницей. Мы потеряли всё в огне. Те небольшие деньги, что имелись на счетах моего отца, пошли на оплату наших долгов. Я была вынуждена стать горничной из-за нищеты.

— Моя семья жила хорошо, но у нас не было богатства. После пожара у меня ничего не осталось.

— И вам не показалось подозрительным, что у вашего отца не было денег, чтобы расплатиться с долгами, когда вы жили так хорошо, гораздо лучше, чем должен был бы жить часовщик? Всё наоборот. Вы единственная наследница огромного состояния. Трагедия в том, что никто не знает, где оно, — директор Лоренс на мгновение задумчиво посмотрел на свою трубку. Он снова затянулся. — У вашего дедушки был большой талант прятать вещи. Полагаю, он единственный, кто знает, где хранится состояние Уитлоков. Бомба, которую вы нашли, возможно, вызвана жаждой наживы, грубой попыткой забрать главный ключ вашего дедушки, а затем присвоить состояние.

Я упала на стул. Мужчина в заводной маске, конечно же, намеревался любыми средствами завладеть ключом.

Директор пожал плечами и прикурил трубку.

— Я искренне надеюсь, что Генри в безопасности, ради вас же. На данный момент, ему следует вернуться. Он мог бы стать главой Ордена, будучи главой линии Уитлок и занимая положение выше Дэвида. Если он этого не сделает, то социальное положение линии Уитлок и Харрингтон полностью зависит от вас и Дэвида. Тот, кто займёт более высокое положение к концу вашего обучения, в конечном счёте, станет главой Ордена.

Таким образом, у Дэвида был мотив саботировать меня.

Директор выпустил облако дыма, которое закружило вокруг его лица.

— Поскольку ясно, что вы являетесь мишенью, остаётся вопрос, что с вами делать.

И мы вернулись к тому, с чего начали, хотя многое стало одновременно яснее и запутаннее.

— Держитесь начеку, мисс Уитлок. Если вы заметите что-то необычное, я хочу, чтобы вы сказали об этом мне, и что бы вы ни делали, я категорически запрещаю вам упоминать что-либо из этого разговора при своих сверстниках, — он поднялся. — Это может поставить под угрозу наши шансы найти саботажника.

Я подумала о мужчине в заводной маске и тёмной фигуре, которую, как мне казалось, я видела в Академии.

— Директор, — я не знала, как спросить о том, что мне так отчаянно необходимо узнать. — Есть ли какая-то возможность кому-то извне проникнуть в Орден через вход в монастырь?

— Нет, — он ответил, решительно покачав головой. — Это невозможно.

Этого-то я и боялась.

Глава 14

Мои проблемы усугубились на поминках лорда Стромптона. С отцом Люсинды я сталкивалась лишь несколько раз. В самом ярком из воспоминаний фигурировал пистолет, направленный мне в грудь. Само собой, я не захватила носовой платок, чтобы вытирать слёзы. Мне ненавистно было молчать о его убийствах, но я и так вызвала достаточно споров в Ордене. Рассказ о том, что произошло на самом деле, не поможет вернуть мёртвых. Но понимание этого не делало посещение его поминок более комфортным.

Следуя за вереницей людей, которые выходили из загородного поместья в своих лучших траурных одеждах, я знала, что саботажник, скорее всего, был среди них. Череда людей спускалась с холма, как чудовищная змея, её тело извивалось в колышущейся траве, пока голова не достигла ротонды древних римских руин на краю огромного, залитого солнцем озера.

Пока мы все шли в подобающем мрачном темпе, передняя часть строя так и не вышла за границы ротонды, и я гадала, что же ожидает меня среди руин.

Я не знала, где находилась Люсинда. На фоне поместья Стромптонов великолепие дворца Оливера выглядело странным и нелепым. Вдовствующая графиня сумела разместить у себя большинство Развлекателей, а остальные остановились в Чэдвик-холле. Оливера я видела лишь мельком. После недели лечения кожа с одной стороны его лица всё ещё оставалась красной и кровоточила, хотя волдыри уже заживали. На одном глазу он носил повязку. Я попыталась поговорить с ним, но он был слишком занят с множеством гостей и не мог отвлекаться.

От его нежелания говорить со мной я почувствовала себя ещё хуже. То же самое было и с Питером. Ни одному из них я не могла объяснить, что я не виновата. Саботажник навредил моим друзьям. А теперь их молчание стало моей расплатой. Только если Питер не был этим саботажником… Ох, я уже не знала, что и думать.

Я знала, что это эгоистично, но меня бесконечно раздражало, что я пришла сюда лишь для того, чтобы поддержать Люсинду, а её нигде не было. Она намеренно попросила меня присутствовать, но я так и не нашла её. Хотя я не сомневалась, что она занята из-за огромного количества гостей, но мы хотя бы могли бы составить друг другу компанию на этом ужасном параде. Едва ли она в настроении оплакивать своего отца.

Из-за солнца чёрная ткань моего платья становилась невыносимой. Я чувствовала, как влага струйкой змеилась сзади по шее, пока я шла вперёд.

Никто не разговаривал.

Я продолжала коситься на лица мужчин и женщин вокруг меня, но они казались погруженными в собственные мысли или воспоминания о покойнике. А я тем временем пыталась не думать об обыденных вещах — например, были ли волосы женщины передо мной настоящими, или это парик.

Я достаточно долго скорбела по тем, кто этого действительно заслуживал, и больше не хотела этим заниматься.

Не имея другого выбора, кроме как идти вперёд, я опустила голову и шла вместе со всеми, пока не пересекла тень потёртой каменной колонны. У меня перехватило дыхание, когда я осмотрела руины, подвергшиеся воздействию стихий. В центре ротонды находилось небольшое мраморное здание, похожее на склеп с тяжёлой железной дверью, на которой красовалась эмблема Развлекателей.

Я видела, как скорбящие медленно скрываются в здании, и размышляла о том, что может находиться глубоко внутри склепа.

В склепе слуга вручил каждому из нас зажжённые свечи. Я держала свою свечу слегка дрожащей рукой, пока мы спускались по узкой винтовой лестнице глубоко в прохладную землю.

Ноги ныли от тяжести спуска по бесконечным ступеням. Воздух сделался душным, горячим от дыхания и тел стольких людей, державших свечи в таком душном месте.

Наконец мы дошли до низа и пошли по длинному тёмному туннелю, освещённому тусклыми факелами. Их свет мерцал на ровном сквозняке, струившемся по туннелю.

Я не знала, что заставляло воздух двигаться, и не могла обнаружить источник, так как в туннеле не было почти ничего, кроме темных каменных стен и отдалённого мерцающего света над головой.

Строй людей, казалось, пошёл быстрее, устремляясь к кружащемуся свету. Мы миновали богато украшенную арку с бронзовыми колоннами по обеим сторонам.

То, что я увидела, вытеснило все мысли из головы, и я поняла, что ничто из того, что я мола себе представить, не шло ни в какое сравнение с этим.

Это было великолепно.

Я вошла в комнату, сделанную из стекла и находившуюся глубоко внутри озера. Надо мной нависал прозрачный потолок, поддерживаемый изогнутыми железными балками с огромными заклёпками, головки которых были размером с яйца. Это походило на мерцающий пузырь под водой, заключённый в тёмную железную паутину.

Я таращилась по сторонам, поражённая красотой лучей света, пронизывающих мрак озера и проникающих сквозь стеклянные стекла. Остальные Развлекатели продолжали вереницей входить в комнату, но помещение легко вместило всё собрание. Свет свечей, которые держали скорбящие, подрагивал и отражался в стеклянном куполе, как мерцающие звезды в глубине.

Что-то шевельнулось в мутной воде, и я ахнула. Другие тоже заметили это, потому что остановились и обратили внимание. Пригвождённая к месту зрелищем, я с удивлением наблюдала, как мимо лениво проплывала автоматическая русалка. Сначала я была так очарована, что просто смотрела, как она плывёт, но вскоре заметила, что русалка тёмной цепью привязана к треку. Я уже видела, как этот механизм приводил к катастрофическим последствиям в другом озере.

Теперь мой мозг собрал вместе кусочки шарниров и разъёмов хвоста русалки и волнообразно колеблющегося тела. Частичка гордости переполнила моё сердце вместе с неизменной грустью. Мне казалось, будто я посмотрела за накидку волшебника и теперь знала, как устроен фокус.

Водянистый свет отражался от ржавых чешуек, озёрные водоросли струились из проволочных волос, делая русалку одновременно призрачной и ужасающе красивой. Несмотря на знание механики, я всё равно могла оценить её неотразимую красоту.

Скоро и другие присоединились к ней, то подплывая близко, то уплывая за пределы видимости, продолжая движение по предназначенным дорожкам. Их стеклянные глаза затуманились, а изящные хвосты слегка подёргивались с каждым гипнотическим взмахом в тёмной воде.

Бормотание вокруг меня сделалось торопливым и благоговейным. Люди говорили о том времени, когда русалки были новыми и сияющими, когда они подплывали и уплывали в ускользающем свете.

Я постаралась представить это, но со струящимися водорослями и ржавым металлом мне они казались реальными, живыми и совершенно не похожими на машины. Или, возможно, иллюзия жизни вызвана их сходством со смертью.

— Мои дорогие друзья, — голос вдовствующей графини эхом прокатился по стеклянной комнате, похожей на пещеру. Остальные вокруг меня затихли и повернулись туда, где она стояла на платформе. — С великой скорбью я пригласила вас сюда, чтобы почтить наследие моего горячо любимого мужа. В наш самый тёмный час, когда потеря стольких лучших и самых близких членов почти довела нас до отчаяния, он в своей великой мудрости и храбрости противостоял злу, которое мучило наш Орден, и пожертвовал своей жизнью, чтобы спасти нас всех…

Она умолкла, когда тёмная масса зрителей расступилась перед единственной фигурой в капюшоне. Человек, с головы до ног закутанный в длинный и тяжёлый чёрный плащ, медленно вышел на середину комнаты. Поначалу меня охватил сильный шок, и я спряталась за довольно дородного Развлекателя. Затем я поняла, что фигура в плаще слишком маленькая и хрупкая, чтобы быть человеком в заводной маске.

«Ох, Боже мой».

Поняв кто это был, я выпрыгнула вперёд, пихнув мужчину впереди себя. О чём она думала? Я должна добраться до неё прежде, чем она сделает глупость…

Люсинда с размаху сбросила с плеч накидку и выпрямилась, стоя в ярко-красном платье и высоко подняв подбородок. Её распущенные волосы свободно рассыпались по плечам и спине, дикие и непокорные. Она светилась, как тлеющие угольки в море чёрного, её ярость и вызов ярко пылали под водой.

Несколько человек ахнули, а одна женщина сзади упала в обморок.

— Да, мама. Давайте почтим его, — Люсинда не смотрела ни на что, кроме тяжёлой вуали матери.

Вуаль медленно приподнялась, когда вдовствующая графиня откинула её назад. У неё были резкие и поразительные черты лица, которые когда-то считались красивыми, но её взгляд мог превратить половину собрания в камень.

— Как ты смеешь? — графиня уставилась на дочь. — У тебя никогда не было причин дурно говорить о таком великом человеке.

Люсинда рассмеялась.

— Как я смею? Как смеешь ты, мама? Все мы знаем, для кого предназначен этот спектакль. Ты не могла упустить шанс похвастаться перед Орденом своим богатством. Всё остальное — не более чем фарс. Здесь никогда не царила любовь. Разве что любовь к деньгам и власти.

— Ты не вправе заявлять такое!

Люсинда откинула волосы назад, гневно тряхнув головой.

— Нет. Я очень даже вправе рассказать каждому, каким человеком на самом деле был Аластер Харрингтон.

Я не могла шевельнуться. Мне казалось, будто я смотрела какую-то отвратительную драму, разыгрывавшуюся на сцене, и я была просто безмолвным очевидцем в зрителях. Я была одной из немногих, кто знал, как глубоко простиралась порочность старого графа, но он ушёл навеки. Единственная, кому Люсинда могла причинить боль этой правдой — это её мать. И, похоже, она решительно настроена сделать это.

Дэвид шагнул вперёд.

Я почувствовала, как сердце подскочило к горлу, когда спокойствие Люсинды впервые дрогнуло. Кулак, который она держала перед собой, разжался, и её взгляд метнулся от младшего брата обратно к разгневанной графине, словно дьявол, вселившийся в неё, внезапно удрал.

— Сестра? — Дэвид приблизился к ней, его обычное высокомерие сменилось смущением, написанным на его лице. Молодая и нескладная девушка, которая, наверное, была младшей сестрой Люсинды, взяла брата за руку. Девушке не могло быть больше двенадцати, её лицо выражало любовь и беспокойство за сестру. Дэвид спрятал младшую сестру за спину и снова переключил своё внимание на Люсинду. — Я не понимаю. Что ты хотела этим сказать?

Люсинда больше не смотрела на графиню. Она быстро заморгала, сжала губы, потом открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но ничего не вышло. Я знала, что она отчаянно хотела заявить. Я знала, как её, должно быть, убивало изнутри то, что никто не знал, что это её отец хладнокровно убил её любимого мужа.

Я знала, что каждый раз, когда кто-то беспечно обвинял бедного безумного Рэтфорда в кровавых деяниях её отца, или её мать выставляла напоказ его наследие, Люсинда умирала внутри. Она сама призналась мне в этом. Я видела по её лицу, как отчаянно она хотела что-нибудь сказать, но промолчала. Если она бы это сделала, это погубило её брата.

О чём она думала, когда планировала эту выходку, я не могла понять. Я понимала её потребность осудить мать за то, что она защищала монстра, но Люсинда явно забыла о других жизнях, поставленных на кон. Теперь она попала в ловушку, и мне ненавистно было видеть её такой растерзанной.

Оливер подошёл к ней сзади, и я почувствовала, как впервые с момента её появления в комнате её плечи расслабились. Оливер прижался щекой к её щеке и прошептал что-то ей на ухо. Я не видела выражения его лица из-за повязки на глазу, но он взял Люсинду за руку, и её тело прильнуло к нему. Затем он повёл её обратно тем же путём, которым она пришла.

Она собиралась навеки разрушить имя Харрингтон. Я взглянула на Дэвида. Он нахмурился, словно глубоко задумавшись. На него упала тень, словно призрак его отца восстал. Я почти чувствовала присутствие старого графа, нависавшего над нами.

Зал взорвался сотнями голосов одновременно.

Мне нужно сбежать. Я знала слишком много, и если я не буду осторожной, то разрушу весь род Харрингтонов, высказав правду.

Я задула свою свечу и стала проталкиваться через толпу. Мне нужен воздух. Обрывки разговоров поражали меня, пока я проходила мимо.

— Что ж, она всегда была такой. Порывистая до неприличия, так и рвущаяся разрушить репутацию своей семьи, и ради чего? Ради любви? — пожилая женщина с весьма похожим на клюв носом и узкими глазами раздражающе кудахтала. Её смех напоминал воронье карканье. Женщина помладше с пепельными волосами и таким же незавидным носом злобно улыбнулась мне. — Любовь слишком глупа и никогда не приведёт женщину к величию.

Я зашагала медленнее. Я предполагала, что они говорят про Люсинду, но когда девушка помладше посмотрела на меня, я задалась вопросом, не говорили ли они обо мне.

— Ты не согласна, Мег? — спросила меня девушка, её улыбка во все тридцать два сделалась шире.

Это заставило меня остановиться. Как бы мне ни хотелось, чтобы мои товарищи по учёбе называли меня по имени, девушка произнесла это так, словно обращалась к своей служанке. Я не могла оставить оскорбление без внимания.

— Не думаю, что мы были представлены друг другу, — мой тон едва ли можно было назвать вежливым. Пожилая женщина, больше похожая на мать девушки, заметила это и повернулась к нам. — А вы кто? — спросила я.

Матери хватило здравого смысла изобразить, будто она удивлена моим присутствием.

— Разве вы не маленькая девочка Уитлоков? — сказала она в знак приветствия.

Весьма пожилая матрона с лицом, будто высеченным из гранита, и такими же жёсткими глазами повернулась к нам.

— Леди Торнби, если вы хотите пощадить своё хрупкое эго, берите свою гарпию-дочь и уходите прежде, чем я представлю вас мисс Уитлок. В последнее время у меня не было повода поупражняться в своём красочном словарном запасе. Если вы хотите утомиться ещё более, то прошу, продолжайте радовать нас своим присутствием.

Леди Торнби с крючковатым носом самодовольно ухмыльнулась мне, даже когда посмотрела на пожилую женщину со смесью ужаса и негодования. Женщина Торнби обладала поразительным сходством с длинношеей птицей. Гусь. Определённо гусь.

— Леди Чэдвик. Прошу прощения. Я не увидела вас там. Уверяю, я не хотела вас обидеть. Я действительно удивилась встречей с ребёнком, вот и всё. Я очень рада с ней познакомиться. Ей необходимы кое-какие хорошие связи среди остальных женщин, если она хочет смыть позор своего неудачного образования.

«Побойтесь Бога!»

Леди Чэдвик тяжело опиралась на трость с медным набалдашником в виде орла. Воинственное пламя горело в её глазах, и она улыбнулась, поджав губы. Она наклонила голову, и длинные, чёрные как смоль фазаньи перья на её шляпе слегка качнулись, пока она рассматривала леди Торнби. Значит, это грозная бабушка Оливера.

— Возможно, — сказала вдовствующая герцогиня. — Но кое-какие связи лучше остальных. Уверена мисс Уитлок, в отличие от некоторых присутствующих, достаточно умна, чтобы не разрушать богатство своей семьи.

— После этого падения я не удивлюсь, если будущую жену вашего внука больше никогда не пригласят на светские мероприятия. Меня не волнует, станет ли она герцогиней Чэдвик, — дочь леди Торнби, наблюдавшая за этим обменом репликами, хихикнула, прикрыв рот рукой.

Как они посмели?

Люсинда всю жизнь была частью их «Общества». Она росла под гнетом их испытующих взглядов, а теперь, когда она нашла мужество бросить вызов большинству из них, они заработали языками, как горстка трещащих куриц, готовых распять её.

— Да, у неё сильный ум и непостоянное сердце. Подобный нрав, как правило, вызывает сложности в нашей политике, но он никогда не наносил такого урона, как слепые амбиции, — герцогиня многозначительно подняла бровь, глядя на меня.

Кажется, меня подстрекали сразиться в этой войне. Очень хорошо. Я могла за себя постоять. Решив сказать им именно то, что думала, я ответила:

— Если сила и влияние Ордена опирается на семейные связи, то прихоти человеческого сердца всегда будут переменчивы. Разумный курс действий состоял бы в том, чтобы полностью отказаться от манипулирования системой через брак и справедливо распределять власть только по заслугам.

— Чепуха, — леди Торнби скривила лицо, как будто только что попробовала нечто вонючее. Я почти была уверена, что это её собственный язык. — Не слушайте её, леди Чэдвик. Она молода и глупа, если можно судить по её собственным перспективам замужества и недавнему позору с этой ученической ерундой.

Леди Чэдвик ухмыльнулась, и в этот момент она очень напоминала мне её внука.