Завещание Кришноканто

Глава первая

В деревню Хоридра пришло известие о том, что Гобиндолал с матерью благополучно добрались до Бенареса. Бхомре писем не было. Из гордости она тоже не писала мужу. Письма приходили на имя управляющего.

Так прошел месяц, за ним — второй. Письма приходили регулярно. Наконец пронесся слух, будто бы Гобиндолал выехал из Бенареса на родину. Но Бхомра была уверена, что Гобиндолал просто переехал в другое место, подальше от матери. На его возвращение она больше не надеялась.

Все это время Бхомра тайно собирала сведения о Рохини. Сначала все шло по-старому: Рохини стряпала, ела, купалась, ходила за водой. Потом Бхомре сообщили, что Рохини больна и не выходит из дома. Брохманондо сам готовит еду. Вскоре после этого Бхомре донесли: Рохини немного лучше, но болезнь еще не прошла. Потом Бхомра узнала, что Рохини собралась в паломничество к храму бога-исцелителя. Наконец, пришло известие, что Рохини уехала. Отправилась она в одиночестве, да и кому было сопровождать ее?

Прошло несколько месяцев, а Гобиндолал все не возвращался. Не приехал он и через полгода. У Бхомры глаза не высыхали.

«Хоть бы узнать, где он, что с ним! — терзалась бедная женщина. — Почему нет писем от него?» Наконец Бхомра упросила деверя написать матери Гобиндолала — должна ведь она знать, где ее сын! И действительно, свекровь вскоре сообщила, что Гобиндолал посетил Праяг, Матхуру, Джайпур и сейчас находится в Дели. Но скоро и оттуда собирается уехать. Надолго он нигде не останавливается.

Между тем Рохини тоже не возвращалась.

«Одному всевышнему известно, где сейчас эта Рохини, — с тревогой думала Бхомра, — вымолвить страшно, какие черные мысли приходят мне в голову!»

Не в силах дольше сносить одиночество и неизвестность, Бхомра вымолила у деверя разрешение съездить домой. Но там узнать что-нибудь о Гобиндолале было еще труднее, поэтому Бхомра вскоре вернулась. Однако в деревне Хоридра не было ничего нового. Снова полетело письмо в Бенарес. На этот раз свекровь ответила, что Гобиндолал не дает о себе знать. Когда первый год разлуки с мужем подошел к концу, Бхомра слегла. Цветок, пленявший всех своей свежестью, увял.

Глава вторая

Узнав о болезни дочери, отец приехал навестить ее. Пора вас познакомить с ним. Мадхобинатху шел сорок первый год. Он имел приятную наружность. Однако о его характере ходили самые разноречивые слухи. Многие пели ему хвалебные гимны, но немало было и таких, которые считали его опасным человеком. Однако все сходились на том, что Мадхобинатх чрезвычайно хитер, и немного побаивались его.

Вид Бхомры поразил Мадхобинатха. Его ненаглядная, всегда жизнерадостная дочка лежала исхудавшая и бледная, словно увядший голубой лотос, с глубоко запавшими измученными глазами. Увидев отца, Бхомра разрыдалась.

— Мне кажется, дни мои сочтены, отец, — сказала Бхомра, когда оба они немного успокоились. — Я еще молода, но моя жизнь в этом мире кончена. Зачем зря тянуть время? У меня есть деньги, и я хочу стать отшельницей. Как это сделать, ты не знаешь?

Мадхобинатх не ответил. Слова дочери причинили ему такую боль, что он был вынужден выйти и хоть немного собраться с мыслями. Присев тут же, у дверей, он разрыдался. Но постепенно гнев, бешеный, неуемный, вытеснил из его сердца горе.

«Неужели избегнет возмездия тот, кто причинил столько зла моей бедной девочке?» — с негодованием подумал он, и поклялся погубить мучителя Бхомры. Эта мысль принесла Мадхобинатху некоторое облегчение, и он вернулся к постели больной.

— Я думал о том, что ты сказала мне, — обратился он к Бхомре. — Но сейчас ты слишком слаба, чтобы поститься, тебе не под силу подобное испытание. Окрепни немного.

— Я никогда не поправлюсь, отец.

— Поправишься, непременно! Ведь тебя еще не лечили по-настоящему. Это и понятно: свекра со свекровью нет, кому здесь за тобой ухаживать? Поедешь со мной, мы тебя живо вылечим. Дня два я еще тут побуду, а потом поедем к нам в Раджу. — Так называлась деревня Бхомры.

Расставшись с дочерью, Мадхобинатх отправился в контору.

— Письма от господина есть? — спросил он управляющего.

— Нет, — отвечал тот.

— Где он сейчас?

— Это нам неизвестно. Он ничего не пишет.

— У кого я мог бы расспросить о нем?

— Мы бы и сами сделали это, если б знали, у кого справиться. Посылали человека в Бенарес, к тхакурани, но она тоже ничего не знает.

Глава третья

Мадхобинатх решил во что бы то ни стало спасти дочь. Гобиндолал и Рохини были повинны в ее несчастье. Поэтому прежде всего следовало разыскать их, выяснить, где скрываются эти негодяи. Иначе зло не замедлит свершиться — Бхомра умрет.

Но оба они как в воду канули. Все способы обнаружить их местопребывание были исчерпаны. Следы совершенно потерялись. Но Мадхобинатх был настойчив.

«На что годится мой ум, если я не сумею найти этих негодяев!» — говорил он себе.

Однажды Мадхобинатх вышел из дому и отправился к деревенской почте. Он вошел туда не спеша, беззаботно помахивая палкой и жуя бетель — ни дать ни взять простой деревенский житель.

Там, в полутемной комнате почты, процветал, а вернее сказать, прозябал господин почтмейстер. Он сидел за хромоногим деревянным столом, на котором в беспорядке были разбросаны письма, конверты, почтовая печать, клей в мисочке, весы, и управлял своим единственным подчиненным. Уважаемый господин почтмейстер получал пятнадцать рупий в месяц, а его подданный — всего семь. Однако подчиненный не был склонен думать, что он на целых восемь рупий хуже начальника. Со своей стороны, господин почтмейстер полагал, что он, правительственный чиновник, как небо от земли, отличается от своего оборванца слуги. Для большей убедительности он распекал беднягу день и ночь, а тот отвечал начальнику согласно своему достоинству в семь рупий. Почтмейстер-бабу как раз взвешивал чье-то письмо и одновременно отвешивал на целых восемьдесят ан ругательств своему помощнику, когда перед ним возникло безмятежное, улыбающееся лицо Мадхобинатха. При виде его господин почтмейстер прекратил грызню с подчиненным и, раскрыв рот, застыл в ожидании. У него мелькнула мысль, что нужно повежливее принять этого господина, но он не знал, как это сделать, и потому хранил молчание.

«Что за обезьяна!» — подумал Мадхобинатх и спросил с приятной улыбкой:

— Вы, кажется, брахман?

— Ага, — ответил почтмейстер, — а ты? То есть вы?

— Примите мое уважение, — проговорил Мадхобинатх, складывая руки и склоняя голову. Он с трудом удерживался от смеха.

— Присядьте, — нашелся наконец почтмейстер.

Мадхобинатх оказался в несколько затруднительном положении. Сесть? Но куда? Дряхлую низенькую скамью занимал сам хозяин, а больше сесть было некуда. Спас положение тот, кто, по мнению хозяина, стоил не более семи ан, то есть его подчиненный Хоридаш. Сняв со сломанного стула кипу папок и книг, Хоридаш предложил его Мадхобинатху.

— Ты кто такой, братец? — обратился к нему Мадхобинатх. — Что-то я тебя не встречал.

— Я разношу письма, господин.

— Вижу, вижу. А ну-ка, приготовь мне трубку.

Мадхобинатх жил в другой деревне, а бедняга Хоридаш день и ночь трудился на почте, поэтому им не довелось до сих пор встретиться.

«Обходительный господин! Кто знает, может, мне от него кое-что перепадет!» — подумал Хоридаш и с готовностью кинулся за табаком.

Надо сказать, что Мадхобинатх вообще не курил, он попросил принести табак лишь для того, чтобы на некоторое время избавиться от Хоридаша. Едва тот вышел, как Мадхобинатх обратился к почтмейстеру.

— Мне хотелось бы задать вам один вопрос, — сказал он.

Почтмейстер усмехнулся про себя. Он был родом из Викрампура, и, хотя особой сообразительностью не отличался, свои интересы соблюдать умел превосходно. Он догадался, что зачем-то нужен этому незнакомцу, и спросил:

— В чем дело, господин?

— Вы знаете Брохманондо?

— Нет. Вернее, знаю, на не очень хорошо, — уклончиво ответил викрампурец.

Мадхобинатх начинал понимать, с кем имеет дело.

— К вам поступают какие-нибудь письма на имя Брохманондо?

— А у него самого вы не спрашивали?

— Это не имеет значения. Я хочу справиться именно у вас.

Тут господин почтмейстер счел уместным вспомнить про занимаемый им высокий пост правительственного чиновника, и сухо ответил:

— Мы не имеем права давать сведения о чужой корреспонденции, — и снова принялся взвешивать письма.

Мадхобинатх только улыбнулся.

— Знаю, братец, даром ты говорить не станешь, — сказал он. — Я захватил кое-что для тебя. А теперь отвечай на мои вопросы, только правду.

Почтмейстер просиял.

— Так что вам угодно узнать?

— Приходят ли письма на имя Брохманондо?

— Приходят.

— Часто?

— Э, так не пойдет! На один вопрос я уже ответил, а еще ничего не получил. Сначала заплатите, а потом уже спрашивайте, — отвечал хитрый чиновник.

Мадхобинатх действительно думал заплатить почтмейстеру за услугу, но наглость чиновника возмутила его, и он грозно проговорил:

— Вот что, друг, ты, я вижу, не из местных, и не знаешь, кто я?

— Не знаю, — ответил чиновник. — Но кем бы вы ни были, мы не обязаны сообщать подобные сведения первому встречному. Кто вы такой?

— Я — Мадхобинатх Шоркар из Раджи. Тебе известно, какая у меня охрана?

О Мадхобинатхе и его неукротимом нраве почтмейстер слыхал немало. Он струсил и прикусил язык.

— Отвечай прямо на мои вопросы, — продолжал Мадхобинатх. — Не вздумай вилять, а то не получишь ни пайсы. А промолчишь или соврешь — берегись! Я прикажу поджечь твой дом и разгромить почту. Донесу, что ты присваиваешь казенные деньги. Ну как, теперь будешь отвечать?

— Не надо сердиться! — дрожа, проговорил почтмейстер. — Я принял вас за обыкновенного посетителя, поэтому и разговаривал так. Спрашивайте, я постараюсь ответить на все ваши вопросы.

— Часто приходят Брохманондо письма?

— По-моему, каждый месяц, точно не знаю.

— Письма заказные?

— Да, почти все.

— Какое там указано место?

— Не помню.

— Но у тебя, наверное, регистрация ведется?

Почтмейстер отыскал в книге записей нужную страницу и прочел: «Прошадпур».

— Посмотри в справочнике, в каком округе он находится.

Почтмейстер повиновался.

— Джессорский округ, — спустя немного времени проговорил он.

— Теперь взгляни, откуда еще приходили на его имя письма. Просмотри все записи.

Выяснилось, что Брохманондо получал письма только из Прошадпура. Бросив на трясущуюся ладонь почтмейстера десять рупий, Мадхобинатх стал прощаться. Хоридаш все не возвращался. Мадхобинатх и для него оставил рупию. Но, разумеется, почтмейстер присвоил ее.

Глава четвертая

Мадхобинатх был очень доволен собой. Он знал обо всем, что говорилось в деревне насчет Гобиндолала и Рохини, и был уверен, что они вместе. Разузнал он также, что у Брохманондо не было других родственников, кроме Рохини. Поэтому, когда ему на почте сообщили, что Брохманондо регулярно получает письма, он пришел к заключению, что эти письма либо от Рохини, либо от Гобиндолала. Послания приходили из Прошадпура, следовательно, беглецы находились именно там или где-то поблизости. Но Мадхобинатх хотел действовать наверняка. Поэтому, вернувшись, он тотчас послал человека с запиской в полицейский участок. Мадхобинатх просил прислать в его распоряжение констебля, якобы для поимки преступника с краденым товаром.

Начальник участка отлично знал Мадхобинатха и побаивался его, как и все прочие. Поэтому он не замедлил отправить в поместье констебля Нидрашинха.

— Вот что, братец, — сказал Мадхобинатх, вручая констеблю две рупии, — много не рассуждай и делай, что прикажу. Спрячешься вон за тем деревом, но так, чтобы отсюда тебя было видно. Больше ничего от тебя не требуется.

Нидрашинх поспешил к указанному месту, а Мадхобинатх послал за Брохманондо. Тот не замедлил явиться. Их встреча произошла без свидетелей. После взаимных приветствий Мадхобинатх сказал:

— Я знаю, что мой покойный родственник вас очень любил. Сейчас его уже нет, да и молодой хозяин в отъезде. Стало быть, обязанность помогать вам в случае беды лежит теперь на нас. Поэтому я и послал за вами.

Брохманондо замер от страха.

— Разве мне что-нибудь угрожает, господин? — едва вымолвил он.

— Боюсь, что так, — озабоченно проговорил Мадхобинатх.

— Но в чем дело?

— Дело очень серьезное. Полиции каким-то образом стало известно, что к вам попали краденые деньги.

Изумлению Брохманондо не было границ.

— Что такое?! — воскликнул он. — Ко мне?

— Никто не говорит, что ты сам занимаешься этим. Но тебе могли их подсунуть.

— Не может быть, господин. Кто станет это делать?

Тогда Мадхобинатх, понизив голос, сказал:

— Мне все известно, и полиции тоже. Там я и услышал об этом. Деньги присланы из Прошадпура. Вон, посмотри, констебль тебя уже дожидается, но я заплатил ему, чтобы он не торопился. — И Мадхобинатх указал в сторону дерева, под которым маячила воинственная фигура бородатого представителя власти. Брохманондо задрожал.

— Спасите меня, — воскликнул он, упав к ногам Мадхобинатха.

— Не бойся, — успокаивающе проговорил тот. — Скажи только, какая серия на банкноте, присланном из Прошадпура. В полиции мне сообщили номер, который ищут. Может, у тебя такого нет, тогда и беспокоиться не о чем. Ведь номер не подменишь! Принеси-ка сюда письмо, я посмотрю.

Но Брохманондо не решался пройти мимо констебля, все еще стоявшего под деревом.

— Не бойся, я дам тебе охрану, — успокоил его Мадхобинатх.

И Брохманондо, в сопровождении слуги, поспешил домой. Вскоре он вернулся с письмом. Оно действительно оказалось от Рохини. Из этого письма Мадхобинатх узнал все, что требовалось.

— Нет, номер не тот, — проговорил он, — возвращайся спокойно домой, а констебля предоставь мне.

Эти слова вернули Брохманондо к жизни, и он с легким сердцем ушел.

Мадхобинатх увез Бхомру к себе в деревню. Он приставил к дочери опытного врача, а сам собрался в Калькутту. Бхомре очень не хотелось отпускать его, но Мадхобинатх был непреклонен. Он уехал, пообещав скоро вернуться.

В Калькутте жил его большой приятель Нишакор Даш. Он был на десять лет моложе Мадхобинатха и ничем не занят. Отец оставил ему большое наследство. Нишакор Даш мог проводить время, как вздумается, и свободно предаваться своему любимому занятию — музыке. Не будучи связан делами, он много ездил. Мадхобинатх зашел повидаться с другом и как бы между прочим спросил его:

— Ну как, ты не расположен попутешествовать?

— Смотря куда.

— В Джессор.

— Что нам там делать?

— Будем торговать индиговую фабрику.

— Поехали.

На следующий день друзья были уже на пути к Джессору. Оттуда им предстояло отправиться в Прошадпур.

Глава пятая

Не спеша течет узенькая речка Читра. В густой прибрежной роще, где в изобилии растут манговые, ашоковые деревья и финиковые пальмы, звонко распевают дайял и папия. Отсюда до небольшого базарного местечка Прошадпур не более кроша пути. Место это глухое, малолюдное, его когда-то облюбовал для своих темных дел один плантатор и начал строить здесь индиговую фабрику. Теперь от самого плантатора и его богатства не осталось и следа. Все его управляющие, счетоводы, надсмотрщики давно вкушают плоды деяний своих в местах не столь отдаленных. Теперь этот живописный уголок приобрел какой-то бенгалец. Цветами, мраморными статуями и картинами украсил он свое жилище. В один из просторных покоев этого дома мы сейчас и войдем. На стенах несколько ярких картин, но далеко не все они свидетельствуют о хорошем вкусе владельца. На мягких подушках сидит седобородый мусульманин и задумчиво потягивает струны тамбуры, рядом с ним молодая женщина легко ударяет по табле. В такт мелодии позвякивают ее золотые браслеты. Движения старика и женщины повторяют их отражения в настенных зеркалах. В соседней комнате сидит с книгой молодой мужчина. Через отворенную дверь ему видна женщина, играющая на табле. В поисках верного тона бородач осторожно трогает пальцами струны. Наконец звуки тамбуры и барабана сливаются в стройную мелодию. Тогда сквозь дремучий лес усов и бороды сверкают в довольной улыбке белоснежные зубы, и густым, как у буйвола, голосом старик запевает песню. При этом он так энергично шевелит губами, что его иссиня-черная борода ходит из стороны в сторону. Молодая женщина присоединяет свой чистый грудной голос к рокочущему басу, и плавная, переливающаяся, словно золото, мелодия песни наполняет комнату.

Здесь нам хочется опустить занавес. Мы не покажем то, что низко и недостойно лицезрения, опишем лишь самое необходимое. Но все же мы еще упомянем о роще, где гудят пчелы и распевают кукушки; и о маленькой речке, откуда доносятся крики лебедей; и о том, как пряно пахнут цветы; и о необычайной прелести солнечных лучей, которые проникают в комнаты сквозь синие стекла; и о расставленных повсюду букетах в хрустальных и серебряных вазах; и о великолепном голосе певца. Мы рассказываем обо всем этом только потому, что для юноши, который ловил нежные взгляды молодой женщины, все окружающее имело цену лишь постольку, поскольку он знал, что любим ею. Этот юноша был Гобиндолал, а молодая женщина — Рохини. Дом этот принадлежал теперь Гобиндолалу. Здесь они жили вместе.

Неожиданно табла Рохини издала резкий звук. Старик сбился, мелодия зазвучала фальшиво, и песня оборвалась. Книга выпала из рук Гобиндолала. В дверях, на пороге их счастливого укромного жилища стоял незнакомый мужчина. Мы уже знаем его — это был Нишакор Даш.

Глава шестая

Покои Рохини были расположены на втором этаже, отдельно от других помещений. Весь первый этаж был предоставлен в распоряжение слуг. Гобиндолал почти никого не принимал у себя, поэтому в парадной комнате не было никакой необходимости. Когда же, изредка, к нему заглядывал какой-нибудь торговец или поселянин, Гобиндолалу докладывали об этом, и он спускался вниз. На такой случай у него имелась отдельная комната на первом этаже.

Приблизившись к дверям дома, Нишакор крикнул:

— Эй, есть тут кто-нибудь?

Гобиндолал держал двух слуг: Шону и Рупо. Услышав незнакомый голос, оба они подошли к дверям и с изумлением воззрились на Нишакора. Этот господин произвел на них впечатление: сразу видно, что не крестьянин, да и одет по-городскому. Такие еще никогда не переступали порог их дома. Слуги переглянулись, затем Шона спросила:

— Вам кого нужно?

— Вас. Доложите господину, что его желают видеть.

— Кто?

— Это неважно. Скажи, что с ним хочет увидеться один человек.

Слуги знали, что хозяин не очень любит принимать у себя чужих, и поэтому не торопились исполнять приказ Нишакора. Шона в нерешительности молчала, а Рупо проговорил:

— Вы напрасно пришли, наш хозяин никого не принимает.

— Что ж, тогда я поднимусь наверх без доклада.

Слуги растерялись. Затем один из них сказал:

— Нельзя, господин, тогда нас выгонят.

— Тот, кто доложит обо мне, получит эту рупию, — проговорил Нишакор, доставая деньги.

Пока Шона колебалась, Рупо коршуном кинулся на золотую монету и поспешил к хозяину.

Дом был окружен прекрасным садом. Нишакор сказал Шоне, что хотел бы погулять там до возвращения Рупо, и подкрепил свою просьбу еще одной рупией.

Между тем Рупо не смог тотчас известить хозяина о приходе Нишакора, так как Гобиндолал отлучился ненадолго по какому-то делу.

Бродя по саду, Нишакор случайно взглянул вверх, и неожиданно увидел стоявшую у окна второго этажа красивую молодую женщину.

«Кто он? — думала тем временем Рохини. Она сразу поняла, что это не крестьянин. Манера держаться и одежда выдавали в нем человека состоятельного. — Красивый мужчина! Красивее Гобиндолала? Конечно, нет! Гобиндолал светлее, но у этого замечательные глаза. Ах, какие глаза! Лучших нет в целом свете! Однако откуда взялся этот человек? Он нездешний, здесь я всех знаю. Не заговорить ли с ним? Что в этом дурного? Гобиндолалу я все равно не изменю».

Как раз в это время Нишакор поднял голову, и взгляды их встретились. Что сказали их глаза друг ругу, мне неведомо, да если бы я и знал, все равно не рассказал бы об этом. Однако мне приходилось слышать о таких немых беседах.

К этому времени Рупо наконец удалось найти хозяина и сообщить ему, что его хочет видеть какой-то человек.

— Откуда он? — спросил Гобиндолал.

— Не знаю.

— Отчего же ты не потрудился спросить его об этом?

«Эх, свалял я дурака», — подумал Рупо, но тут же нашелся:

— Он сказал, что только вам сообщит, откуда приехал.

— В таком случае передай, что я не могу с ним встретиться.

Между тем по длительному отсутствию Рупо Нишакор догадался, что Гобиндолал отказался принять его.

«Какие могут быть церемонии с обманщиком! — решил тогда Нишакор. — Поднимусь к нему сам!» И, не дожидаясь возвращения Рупо, он вошел в дом. Никто не попался ему навстречу, и, беспрепятственно поднявшись по лестнице, он очутился в той комнате, где были Гобиндолал, Рохини и музыкант Данеш Кхан. Увидев Нишакора, Рупо объяснил Гобиндолалу, что это и есть тот самый господин, о котором он только что докладывал. Гобиндолал был явно недоволен. Правда, он сразу понял, что перед ним человек одной с ним касты, и спросил:

— Кто вы такой?

— Меня зовут Рашбихари Дэ.

— Откуда вы?

— Из Борахногора, — ответил Нишакор и спокойно сел. Он понял, что Гобиндолал не намерен предлагать ему садиться.

— Кого вы ищете?

— Вас.

— Если бы вы не ворвались в мой дом, а имели терпение подождать, то услышали бы от моего слуги, что я не имею возможности вас принять.

— Однако я сам нашел такую возможность. Если бы я был человеком нерешительным, то и вовсе не пошел бы к вам. Но я уже здесь, и вы меня выслушаете, так что все в порядке.

— Мне не хотелось бы вас слушать. Но несколько слов вы можете сказать, и давайте поскорее простимся.

— Постараюсь быть кратким. Ваша супруга Бхомра Даши сдает свое имение в аренду.

Данеш Кхан в это время стал натягивать новые струны на тамбуре. Одной рукой он натягивал струну, другой придерживал ее.

— Раз, — произнес он вслух.

— Ничего не имею против, — с трудом вымолвил Гобиндолал.

— Два, — проговорил Данеш, загибая второй палец.

— Для этой аренды я ездил к вам в Хоридру.

— Теперь пойдет третья, — продолжал музыкант.

— Вы, учитель, свиней, что ли, считаете? — шутливо спросил его Нишакор.

Старик побагровел от обиды.

— Выгони этого невежу, господин! — воскликнул он, обращаясь к Гобиндолалу.

Но Гобиндолал был поглощен своими мыслями и ничего не ответил.

— Ваша жена согласилась сдать мне в аренду имение, — продолжал Нишакор, — но ждет вашего решения. Вашего адреса она не знает, да и писать ей, как видно, не хочется. Поэтому мне самому пришлось взять на себя труд получить ваше согласие. Мне удалось разыскать ваш адрес, и вот я здесь.

Глубоко задумавшись, Гобиндолал хранил молчание.

Как давно он ничего не слыхал о Бхомре! О своей Бхомре! Почти два года.

Нишакор, казалось, угадал его мысли.

— Если вы согласны, напишите расписку, — проговорил он, — и я уеду.

Гобиндолал по-прежнему молчал. Нишакору пришлось повторить все сначала. На этот раз Гобиндолал взял себя в руки и слушал внимательно.

Читатель, разумеется, понял, что все, сказанное Нишакором, было от начала до конца вымыслом, однако Гобиндолалу это не пришло в голову.

— В моем согласии нет никакой надобности, — холодно проговорил Гобиндолал. — Имение принадлежит моей жене, это вам, вероятно, известно. Она может сдавать его в аренду кому угодно, я не могу ни разрешать, ни запрещать ей этого. Писать ей я тоже не буду. Думаю, теперь вы избавите меня от своего присутствия.

Нишакору ничего не оставалось, как проститься.

Оставшись один, Гобиндолал повернулся к певцу.

— Сыграем что-нибудь, — предложил он.

Данеш Кхан стал послушно настраивать тамбуру.

— Что будем играть?

— Что хочешь, — ответил Гобиндолал, беря таблу. Он и раньше умел играть, но за последнее время стал отличным музыкантом. Однако сейчас он никак не мог найти верную тональность и сразу же сбился с ритма. Данеш Кхан сердито оборвал пение и, отбросив инструмент, проговорил:

— Довольно, я устал.

Гобиндолал взялся было за ситар, но с самого начала стал фальшивить. Потом он попробовал читать. Однако смысл прочитанного не доходил до его сознания. Тогда Гобиндолал оставил книгу и направился к себе в спальню. Рохини он там не нашел, зато увидел Шону.

— Я подремлю немного, — сказал он. — Пусть меня не беспокоят. И Гобиндолал заперся у себя. К тому времени уже почти стемнело.

Но Гобиндолал не заснул. Присев на постели, он закрыл лицо руками и зарыдал. Бхомру ли он оплакивал или себя самого? Скорее всего обоих.

Да, пожалуй, Гобиндолалу и не оставалось ничего другого, как проливать слезы. Вернуться к Бхомре стало для него невозможным. Теперь нечего было и думать о возвращении в Хоридру. Как будет он смотреть в глаза Бхомре? Путь в родную деревню навсегда был закрыт для него. Ему осталось лишь одно — сожаление.

Глава седьмая

Когда явился Нишакор, Рохини вышла в соседнюю комнату и оттуда слышала весь разговор. Она решилась даже слегка раздвинуть занавес, чтобы видеть Нишакора. Нишакор же тотчас приметил, что из-за штор на него внимательно смотрит чей-то узкий, как миндалина, глаз. Таким образом, Рохини стало известно, что Нишакор, вернее, Рашбихари, приехал из ее деревни. Рупо находился поблизости и тоже все слышал. Едва Нишакор покинул комнату, как Рохини, выглянув из-за занавески, поманила слугу к себе. Когда Рупо подошел поближе, она шепнула ему:

— Я хочу попросить тебя кое о чем. Только господин не должен ничего знать. Если сохранишь все в тайне, получишь пять рупий.

Рупо стал припоминать, кто первый встретился ему в это утро, — видно, тот человек принес ему удачу! Такой прибыльный день! Ведь для бедняка и две пайсы целое богатство!

— Приказывайте, я готов, — проговорил он.

— Ступай за этим господином. Он приехал из моей деревни. Я совсем не получаю вестей оттуда и очень беспокоюсь. Когда кто-нибудь приезжает из тех мест, я каждый раз расспрашиваю о своих родных, но это очень сердит господина. Так вот, ты пойдешь и остановишь этого человека. Отведи его куда-нибудь, где его не сможет увидеть твой хозяин. Я постараюсь выбрать время и повидаюсь с этим господином. Если он не пожелает ждать, уговори его!

Рупо, почуяв наживу, кинулся исполнять поручение.

Всем понятно, зачем Нишакору понадобилось обманывать Гобиндолала. Но если бы какому-нибудь умнику удалось подсмотреть, как повел себя Нишакор, когда спустился вниз, он пришел бы в чрезвычайное недоумение. Нишакор принялся внимательно разглядывать дверь, дверные петли и болты. В это время к нему подошел Рупо.

— Не хотите ли покурить? — обратился он к Нишакору.

— Если мне не предложил этого сам хозяин, зачем я стану просить у слуги?

— Ну, как угодно. Послушайте, мне надо сказать вам кое-что по секрету. Пойдемте куда-нибудь в безопасное место, — проговорил Рупо и повел Нишакора в свою комнату. Там он усадил гостя и передал ему просьбу своей госпожи.

Луна сама давалась в руки Нишакору. Теперь ему было совсем нетрудно выполнить задуманное.

— Твой хозяин прогнал меня. Как же я после этого могу скрываться у него в доме? — произнес Нишакор.

— Он ничего не узнает. Он никогда не заходит в эту комнату.

— Да, но вдруг, когда госпожа начнет спускаться, он заметит ее и пойдет за ней следом? Каково мне придется, если он застанет меня с твоей госпожой?

Рупо молчал. Между тем Нишакор продолжал:

— Кругом такое безлюдье, что меня могут убить, закопать в этом саду, да так, что мать родная никогда не узнает, куда делся ее сын. Ты же первый бросишься на меня. Нет, на это я не согласен. Так и предай своей госпоже. Постой, скажи ей вот еще что: ее дядя просил сообщить ей очень важную новость. Но твой хозяин выгнал меня, и я не успел ничего ей сказать.

Рупо почувствовал, что пять рупий ускользают из его рук, и поспешно проговорил:

— Если вы не хотите посидеть здесь, то, может, согласитесь подождать где-нибудь поблизости от дома?

— Я тоже об этом думал. Когда я шел сюда, то приметил неподалеку, у спуска к реке, два высоких дерева. Знаешь это место?

— Конечно.

— Я подожду там. Уже смеркается, а ночь наступит, так меня и вовсе нельзя будет увидеть. Если твоя госпожа пожелает прийти туда, я ей обо всем расскажу. К тому же, в случае чего, мне будет нетрудно бежать. А то не очень-то приятно, когда на тебя собак натравят.

Весь их разговор Рупо немедленно передал Рохини. На этот раз мы не можем сказать вам, что было на уме у Рохини. Когда человек сам не знает, чего хочет, то откуда об этом знать нам? Однако не думаем, что именно привязанность к дяде толкнула Рохини на столь необдуманный поступок. Вероятно, ею руководили какие-то иные соображения. Кое-какие догадки на этот счет у нас имеются. Рохини нашла лицо Нишакора привлекательным, а его глаза красивыми. Рохини догадывалась, что он занимает далеко не последнее место в обществе. Она твердо знала, что никогда не изменит Гобиндолалу. Но ведь одно дело измена, а другое — просто свидание! Может, эта великая грешница думала:

«Какой настоящий охотник упустит неосторожную лань? Какая женщина не пожелает покорить мужчину, если он хорош собою?»

Ведь и тигры съедают не всех коров, которых загрызают. Так и женщина: она покоряет мужчин лишь ради самой сладости победы; и рыбу многие ловят не для того, чтобы есть, а так, ради удовольствия: поймают и выкинут; или птицу — бьют, а потом бросают. Ведь охотятся чаще всего из азарта. Правда, что до меня, то я не понимаю такого рода удовольствий. Но Рохини, наверное, рассуждала именно так: «Почему бы мне и не поохотиться на этого большеглазого оленя, раз уж он имел неосторожность забрести в нашу прошадпурскую глушь?»

Не знаю, что еще творилось в грешном сердце Рохини, только она согласилась увидеться с Нишакором, чтобы расспросить его о дяде. Рупо известил Нишакора о решении своей госпожи, и тот, торжествуя, медленно направился к условленному месту.

Глава восьмая

Как только Рупо скрылся из вида, Нишакор окликнул Шону.

— Давно вы служите у этого господина?

— С самого его приезда.

— Значит, совсем недавно? И сколько же он вам платит?

— Три рупии деньгами; кроме того, одежда и пища.

— Как! Такие отличные слуги, и так мало получают?

Слова Нишакора несказанно польстили Шоне.

— Что ж поделаешь, — проговорила она со вздохом, — здесь нелегко найти работу.

— Стоит ли об этом беспокоиться! В наших местах вы бы не пропали. Легко могли бы заработать даже десять рупий.

— Ох, возьмите меня, пожалуйста, с собой.

— Я бы с охотой, да ведь тебе, наверное, не захочется уходить от такого хорошего хозяина.

— Хозяин и правда неплохой, но больно уж хозяйка противная.

— Да, я сам уже успел в этом убедиться. Ну так что, поедешь со мной?

— Конечно!

— На прощание тебе придется оказать своему хозяину небольшую услугу. Правда, тут нужно действовать осторожно. Согласна?

— Отчего не согласиться, раз дело доброе?

— Доброе для твоего хозяина, но не для хозяйки.

— Тем лучше! Говорите скорее, я готова!

— Сегодня ночью твоя госпожа назначила мне у реки свидание. Поняла? Я согласился. Хочу открыть глаза твоему хозяину. Сумеешь ты осторожно рассказать ему об этом свидании?

— Помешать такому греху? Да хоть сейчас!

— Сейчас еще рано. Я пока отправлюсь к реке, а ты будь начеку. Как заметишь, что госпожа вышла из дому, ступай к хозяину. Помни: Рупо ни о чем не должен догадаться. А потом догонишь меня.

— Будет исполнено, — проговорила Шона, взяла прах от ног Нишакора и исчезла.

А Нишакор как ни в чем не бывало зашагал к реке. Там он опустился на ступени гхата и стал терпеливо ждать. В темноте неслышно бежала речка Читра. В воде ее слабо мерцали звезды. Вокруг стояла тишина. Лишь время от времени слышался вой шакалов и лай собак, да издалека доносилась песня: это какой-то одинокий рыбак славил богиню Кали[2]. Прислушиваясь к далекой песне, Нишакор смотрел на жилище Гобиндолала; из окна на втором этаже лился яркий свет.

«Как жестоко я поступаю, — вдруг подумалось ему, — сколько ловушек расставляю, чтобы погубить беззащитную женщину. А впрочем, что такое жестокость? Ведь зло должно быть наказано. И раз уж я согласился помочь другу, то ради спасения его дочери обязан сделать все возможное, хоть и не лежит у меня сердце к этому делу. Правда, Рохини великая грешница, и, по справедливости наказав ее, я уничтожу зло. Разве это жестоко? Не знаю, может быть, если бы я действовал открыто, то не чувствовал бы себя так скверно. Но я выбрал окольный путь, и от этого мне как-то не по себе. Кто я такой, чтобы распределять награды и наказания? И у меня, и у Рохини может быть только один судья — всевышний. Но, возможно, сейчас он сам руководит мною? Как говорится:

Между тем настала ночь. Неожиданно Нишакор заметил Рохини, которая тихо подошла и остановилась совсем близко от него. Для большей уверенности Нишакор окликнул ее:

— Эй, кто здесь?

— А вы кто? — в свою очередь спросила Рохини.

— Я Рашбихари.

— А я Рохини.

— Почему так поздно?

— Нужно было убедиться, что за мной не следят. Ведь меня могли увидеть, и тогда я подвела бы вас.

— А я боялся, что вы забудете про наше свидание.

— Если б я умела забывать, моя жизнь сложилась бы иначе. Одного забыть не смогла — и потому очутилась в этих краях; не могла забыть о вас — и вот пришла сюда.

Едва успела Рохини произнести эти слова, как почувствовала, что кто-то схватил ее сзади за горло.

— Кто это?

— Твоя смерть, — прозвучал глухой ответ.

Рохини узнала голос Гобиндолала.

— Пусти! Пусти! — отчаянно крикнула она в густой мрак. — Я не хотела ничего плохого! Спроси этого господина, он сам скажет! — И Рохини указала в ту сторону, где только что стоял Нишакор. Но там никого не было. При виде Гобиндолала Нишакор мгновенно скрылся.

— Что это? Никого нет? — изумленно проговорила Рохини.

— Никого. Ты же видишь. Идем со мной, — приказал Гобиндолал.

И Рохини в полной растерянности медленно последовала за ним.

Глава девятая

— Наверх никого не пускайте, — распорядился Гобиндолал, как только они вошли в дом. К тому времени Данеш Кхан уже ушел. Гобиндолал провел Рохини в самую дальнюю комнату и запер за собой дверь. Рохини дрожала, как тростинка, что сгибается под напором стремительно мчащегося потока.

— Рохини! — тихо окликнул ее Гобиндолал.

— Да? — тихо отозвалась она.

— Я хочу спросить тебя об одной вещи.

— О чем же?

— Кто ты мне?

— Никто. Твоя рабыня, пока ты терпишь меня, а так — никто.

— Я возвысил тебя и поклоняюсь тебе, как богине. Огромное богатство, честь свою, совесть свою — все забыл я ради тебя. Кто ж ты такая, Рохини, что ради тебя я бросил все самое дорогое и забрался в такую глушь? Кто ты такая, Рохини, что ради тебя я оставил Бхомру? Оставил свою Бхомру, которой нет равной в мире, которая одна умела поддерживать в беде и разгонять мрачные мысли, которая одна умела дарить безмерное счастье!

И, вне себя от горя и негодования, Гобиндолал ударил Рохини ногой. Рохини упала. Она не вымолвила ни слова, лишь слезы лились из ее глаз. Но Гобиндолал, казалось, не замечал этих слез.

— Встань, — холодно проговорил он.

Рохини поднялась.

— Было время, когда ты хотела умереть. Хватит ли у тебя решимости встретить смерть сейчас?

В эту минуту Рохини действительно желала умереть.

— Зачем мне теперь жизнь? — безнадежно проговорила она. — Видно, от судьбы не уйдешь.

— Тогда стой. Не шевелись.

Рохини замерла. Гобиндолал достал пистолет. Он был заряжен.

— Ну, ты готова? — проговорил Гобиндолал, наводя на Рохини дуло.

Но Рохини вдруг заколебалась. Она уже успела позабыть о том дне, когда без раздумья и колебаний кинулась в пруд Баруни. Сейчас она не испытывала того отчаяния, и поэтому у нее не было прежней решимости.

«Зачем мне умирать? — подумала она. — Пусть бросит меня, если хочет. Я никогда не забуду его, но зачем мне из-за него умирать? Стоит жить хотя бы ради воспоминаний о нем и о том счастье, которое пережила я здесь, у Прошадпуре. К чему умирать?» И она воскликнула:

— Нет, нет! Не убивай меня! Если не желаешь больше меня видеть, я уйду сама.

— Нет! — проговорил Гобиндолал, целясь в лоб Рохини.

Рохини отчаянно зарыдала.

— Не стреляй, прошу тебя, не стреляй, — молила она, — я еще так молода! Клянусь, я никогда не встану на твоем пути, никогда не буду искать встреч с тобой. Я уйду сейчас же. Не убивай!

Щелкнул курок. Потом раздался звук выстрела, и все стихло. Молодая женщина медленно опустилась на пол.

Гобиндолал отшвырнул пистолет и бросился вон из дома. Сбежавшиеся на шум слуги увидели на полу распростертое тело Рохини. Гобиндолал исчез.

Глава десятая

В ту же ночь в ближайший полицейский участок сообщили о том, что в прошадпурском поместье совершено убийство. К счастью, от участка до Прошадпура было целых шесть крошей. Инспектор прибыл к месту происшествия лишь на следующий день к вечеру и сразу же приступил к расследованию. Он снял, как положено, устный допрос, осмотрел труп и отослал рапорт. Труп Рохини был завернут и в сопровождении полицейского отослан на тележке в городскую больницу. Затем полицейский инспектор выкупался, плотно поел, и только после этого принялся за поиски преступника. Куда он мог деться? Гобиндолал скрылся сразу после убийства Рохини, и с тех пор его не видели. В каком направлении и как далеко успел он уйти за сутки? Его никто не видел. Даже имени его никто не знал. В Прошадпуре Гобиндолал скрывал от всех свое настоящее имя. Здесь он бы известен как Чунилал. Слуги и те не могли сказать, откуда он родом. Полицейский инспектор приказал арестовать нескольких человек, но никаких сведений о Гобиндолале так и не собрал. Кончилось тем, что он отдал весьма туманный приказ о задержании преступника. Тогда из Джессора был прислан опытный сыщик.

Его звали Фичел Кхан. О методах работы Фичела Кхана мы распространяться не будем. Скажем лишь, что при обыске дома он обнаружил несколько писем, из которых выяснил настоящее имя обвиняемого. Само собою, он не испугался трудностей дороги, и под чужим именем побывал в деревне Хоридра. Но Гобиндолал там не появлялся, и Фичел Кхан уехал ни с чем.

Между тем Нишакор Даш, оставив ошеломленную Рохини одну во мраке черной, как смерть, ночи, вернулся в свое жилище на прошадпурском базаре. Там дожидался его Мадхобинатх. Он не решился сам явиться к Гобиндолалу. Узнав о случившемся, Мадхобинатх задумчиво проговорил:

— Нехорошо получилось. Как бы не произошло убийства!

Они поспешили на площадь, чтобы осторожно разузнать о событиях в поместье. На рассвете им стало известно, что Чунилал Дотто убил свою жену и бежал. Оба ужаснулись, но вскоре успокоились, узнав, что полицейскому не удалось ничего выяснить. Гобиндолала так и не нашли. Мадхобинатх и Нишакор покинули Прошадпур.

Глава одиннадцатая

Бхомра осталась жива. Почему? Не берусь объяснить. Самое печальное на свете то, что люди никогда не умирают в положенное время. Смерть наступает всегда неожиданно. Наверное, потому Бхомра и осталась жива, что ждала смерти. Как бы там ни было, она немного оправилась от своей тяжелой болезни. Теперь она жила в отцовском доме. Обо всем, что произошло в Прошадпуре, Бхомра узнала от своей старшей сестры Джамини. Мадхобинатх рассказал все жене, и та попросила свою старшую дочь осторожно сообщить эти новости Бхомре.

— Он мог бы спокойно вернуться к себе в деревню, — уверенно сказала Джамини. — Думаю, что это было бы для него совсем не опасно.

— Почему?

— Да потому, что в Прошадпуре он жил под вымышленным именем. Там никто не знал его как Гобиндолала.

— Разве ты не слыхала, что его разыскивала полиция? Значит, им все известно.

— Может быть. Но если бы он приехал сюда, то смог бы пустить в ход принадлежащие ему по праву деньги. Отец говорит, на деньги всю полицию купить можно.

Бхомра заплакала.

— Но кто надоумит моего господина сделать это? Где найти его, чтобы подать ему этот добрый совет? Один раз отцу уже удалось отыскать его, сможет ли он найти его снова?

— Конечно, нет! Уж на что ловкий народ полицейские, и те ничего не добились, хотя искали его днем и ночью. Но мне почему-то кажется, что Гобиндолал-бабу скоро сам вернется в Хоридру. Если бы он явился домой сразу после событий в Прошадпуре, это показалось бы полиции очень подозрительным. Ясно, что именно поэтому он еще не приехал. Вот увидишь, скоро явится!

— Я уже потеряла всякую надежду.

— А если он все же вернется?

— Что ж, если для него лучше вернуться, пусть возвращается как можно скорее. Если же ему безопаснее жить где-нибудь в другом месте, буду молиться днем и ночью, чтобы он не вздумал приехать сюда. Только бы всевышний спас его!

— Слушай, сестренка, по-моему, сейчас тебе нужно быть в Хоридре. Вдруг Гобиндолал-бабу неожиданно понадобятся деньги, а управляющему он довериться не пожелает? Тебя не найдет и уедет ни с чем.

— Но я еще больна. Кто там поможет мне?

— Кто-нибудь из нас может с тобой поехать, но тебе нужно быть там.

— Хорошо, — проговорила Бхомра, немного подумав, — я согласна. Передай маме, чтобы завтра все было готово к моему отъезду. Сейчас можете меня не провожать, но приезжайте, когда ко мне придет беда.

— Какая беда, сестрица?

— Когда он вернется, — едва вымолвила сквозь слезы Бхомра.

— Что же тут страшного? Тебе останется только радоваться, что твое украденное сокровище снова при тебе.

— Радоваться! Нет, сестра, кончилась моя радость навсегда, — упавшим голосом проговорила Бхомра и умолкла.

Джамини ничего не поняла. Она не знала, что сердце Бхомры исполнено отчаяния. Бхомра смутно чувствовала, чем окончится ее встреча с Гобиндолалом. А Джамини ни о чем не подозревала. Она видела лишь одно: что Бхомра не может забыть Гобиндолала и готова простить ему даже то, что он стал убийцей.

Глава двенадцатая ГОД ПЯТЫЙ

И вот Бхомра снова в доме мужа. Каждый час, каждую минуту ждала она Гобиндолала. Но муж не возвращался. Прошел день, прошел месяц, а его все не было. Вестей от него тоже не приходило. Кончался третий год со дня их разлуки. Гобиндолал все не появлялся. Минул и четвертый год, а о нем по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Между тем Бхомре становилось все хуже. Надрывный сухой кашель не давал ей покоя, молодая женщина таяла на глазах, было ясно, что дни ее сочтены.

Потянулся пятый год. И тут в Хоридру пришло страшное известие: Гобиндолала схватили. Его нашли во Вриндаване, где он жил под видом отшельника, и отправили в Джессор. Там должен был состояться суд.

Дошла эта весть и до Бхомры. И вот каким образом. Гобиндолал прислал поверенному Бхомры письмо, в котором сообщал:

«Я в тюрьме. Если вы сочтете возможным для моего освобождения использовать часть денег, нажитых моим отцом, то сделайте это немедля. Я этого не заслуживаю и жизнью не дорожу. Но все же мне бы не хотелось умереть на виселице. Дома не говорите, что получили от меня письмо, скажите, что знаете о моем положении по слухам».

Поверенный так и поступил. Услышав, что Гобиндолал арестован, Бхомра тотчас послала за отцом. Когда Мадхобинатх приехал к дочери, она вручила ему пятьдесят тысяч рупий и со слезами на глазах проговорила:

— Отец, умоляю тебя, поезжай и сделай все возможное. Иначе я покончу с собой.

— Не беспокойся, милая, — взволнованно отвечал Мадхобинатх, — я отправлюсь сегодня же. Не мучай себя. Еще не доказано, что Гобиндолал убийца. Обещаю тебе, что привезу обратно зятя и сорок восемь тысяч рупий в придачу.

В тот же день Мадхобинатх уехал в Джессор. Там он узнал, что улик против Гобиндолала почти нет. Допросом свидетелей занимался Фичел Кхан. Но тех, кто мог бы рассказать правду, ему найти не удалось: Шона, как известно, уехала с Нишакором; куда девался Рупо, никто не знал. Опасаясь, что суд может не состояться, Фичел Кхан нанял трех подставных свидетелей. Мэру они сообщили, что видели своими глазами, как Гобиндолал, он же Чунилал, выстрелил в Рохини, они будто как раз в это время возвращались с представления, которое смотрели в доме Чунилала. Мэр, истый европеец, заслуживший не одну благодарность правительства за справедливый суд, основываясь на этих показаниях, передал Гобиндолала в руки правосудия. Когда Мадхобинатх приехал в Джессор, Гобиндолал был уже под судом. Не ожидавший столь скорого решения дела Мадхобинатх вначале растерялся. Он узнал имена свидетелей и направился прямо к ним.

— С тем, что вы уже сказали мэру, ничего не поделаешь. Но судье вы будете говорить другое, — заявил он им. — Скажете, что ничего не знаете. Пока вот вам пятьсот рупий. Если обвиняемого выпустят, получите еще по пятьсот.

— Но ведь за ложь под присягой полагается смертная казнь!

— Не бойтесь. Я найму свидетелей, и они покажут, что Фичел Кхан побоями вынудил вас дать ложные показания.

Беднягам никогда в жизни не приходилось даже видеть сто рупий, и они без колебаний приняли предложение Мадхобинатха. Наступил день суда. Гобиндолала посадили на скамью подсудимых. Затем вызвали первого свидетеля.

— Ты знаешь этого человека, Гобиндолала, именовавшего себя Чунилалом? — спросил его адвокат.

— Нет, не знаю.

— И никогда не видел?

— Нет.

— А Рохини ты знал?

— Какую Рохини?

— Ту, которая жила в прошадпурском поместье.

— Да я никогда в жизни не бывал в этом поместье!

— Как погибла Рохини?

— Мы слышали, будто бы она покончила с собой.

— Что ты знаешь об убийстве?

— Ничего.

Тогда адвокат зачитал показания свидетеля на допросе у мэра и спросил:

— Это ты говорил?

— Я.

— Почему же теперь ты утверждаешь, что ничего не знал об убийстве?

— Так ведь били меня. Вот Фичел Кхан на мне живого места не оставил, — всхлипнув, проговорил свидетель и без капли смущения показал синяк, который у него остался после недавней потасовки с братом из-за дележа земли.

Тогда судья вызвал второго свидетеля. Но тот говорил то же самое. Он намалевал себе на спине шрам — чего не сделаешь за тысячу рупий! — и показал этот шрам судье. Подобным же образом вел себя и третий свидетель. Господину судье не оставалось ничего другого, как освободить обвиняемого за недостатком улик. Что же касается Фичела Кхана, то судья, весьма им недовольный, порекомендовал мэру серьезно заняться расследованием его поступков.

Неожиданная поддержка со стороны свидетелей изумила Гобиндолала. Но потом, заметив в толпе Мадхобинатха, он понял, в чем дело. Хотя Гобиндолала и освободили, ему нужно было еще раз побывать в тюрьме, чтобы получить свидетельство об освобождении. Когда он проходил мимо Мадхобинатха, тот шепнул:

— Из тюрьмы сразу же зайди ко мне, — и на ходу объяснил Гобиндолалу свой адрес.

Однако Гобиндолал не пришел к Мадхобинатху. Никто не знал, куда он исчез. В течение нескольких дней Мадхобинатх безуспешно разыскивал его. В конце концов ему пришлось прекратить поиски и одному вернуться в Хоридру.

Глава тринадцатая ГОД ШЕСТОЙ

Мадхобинатх рассказал дочери об освобождении Гобиндолала, но вынужден был признаться, что не смог заставить его вернуться домой, и вообще потерял его след. Когда отец вышел, Бхомра разрыдалась. Почему? Этого мы не знаем.

Едва с Гобиндолала был снят арест, он отправился в Прошадпур. Он нашел дом опустевшим. За отсутствием законных наследников, все ценное было разграблено. Оставался лишь дом, да и оттуда было вынесено все, вплоть до дверей. Несколько дней Гобиндолал прожил на прошадпурском базаре. Потом продал за гроши дом и уехал в Калькутту.

Там он повел самый скромный образ жизни. Однако денег, вырученных от продажи дома, едва хватило на год. И тогда, после шестилетнего молчания, Гобиндолал решил обратиться за помощью к Бхомре.

Он достал перо, чернила и бумагу и приготовился писать. Скажем правду: в этот момент Гобиндолал не смог удержаться от слез.

«Жива ли еще Бхомра? Кому я пишу? — с горечью думал он. — Ну что ж, попробую, — наконец сказал он себе. — Если письмо вернется, значит, Бхомры больше нет». Долго раздумывал он над тем, как написать, чтобы не обидеть ее. «Но что может быть хуже того, что я уже сделал, бросив ее, ни в чем не повинную?» — спросил он себя и написал:

«Бхомра! Через шесть лет я, преступник, решился напомнить тебе о своем существовании. Поступи с письмом, как найдешь нужным: хочешь — прочти, хочешь — изорви. Ты, вероятно, слышала обо всем, что случилось со мной за это время. Когда я скажу, что получил по заслугам за зло, которое совершил, ты, наверное, подумаешь, что сбываются твои слова, ибо я действительно обращаюсь сейчас к тебе как нищий. У меня больше ничего не осталось. Три года я кое-как перебивался на милостыню. Скитался по священным местам, там хорошо подают. Но теперь мне грозит голодная смерть. У меня оставалась одна надежда — уехать в Бенарес к матери. Но ты, наверное, уже знаешь о том, что она умерла. Мне негде жить и нечего есть. Поэтому думаю, что мне придется вернуться в Хоридру, хоть я и не должен показываться там. Иного выхода у меня нет. К тому же разве может что-нибудь смутить того, кто бросил свою жену ради другой, а потом убил их обеих? Разве что-нибудь может смутить того, кому нечего есть? Как видишь, мне не стыдно показаться в Хоридре, но ведь владелица состояния и хозяйка дома ты, а я, наверное, тебе ненавистен. Разрешишь ли ты мне вернуться? Голод заставляет меня обратиться к тебе, согласишься ли ты содержать меня?»

После долгих колебаний Гобиндолал отнес это письмо на почту и стал ждать ответа.

Бхомра сразу узнала почерк мужа. Вся дрожа, она распечатала конверт и заперлась у себя в спальне. Там, поминутно вытирая неудержимо льющиеся слезы, она прочитала послание Гобиндолала. Прочла в первый раз, и во второй, и в сотый. В тот день Бхомра больше не выходила из своей комнаты. Когда ее позвали ужинать, она сказала, что ее лихорадит и ей не хочется есть. Это никого не удивило, так как ее почти всегда лихорадило.

После бессонной ночи у Бхомры действительно началась лихорадка, но мысли ее были на редкость ясными. Бхомра давно обдумала, что напишет мужу. Она обдумала каждое слово и твердо решила ничего не менять. Даже обращение к Гобиндолалу Бхомра выбрала заранее. Она решила, что ей не годится писать теперь «слуга твоя», но к мужу все же следовало обращаться почтительно. Поэтому она начала так:

«Примите мое почтение и наилучшие пожелания. Ваше письмо я получила. Все имущество и деньги принадлежат Вам. Если они считаются моими, то передаю Вам все полностью. Имущество и поместья переходят к Вам по той дарственной, подлинник которой Вы разорвали перед отъездом, ее копия есть в нотариальной конторе. Этот документ действителен по сей день. Таким образом, Вы можете спокойно возвратиться в Хоридру и вступить во владение своим поместьем. Дом тоже остается за Вами. За пять лет я собрала довольно большие деньги. Возьмите их, они тоже Ваши. Из этой суммы восемь тысяч рупий я беру для себя. На три тысячи хочу выстроить небольшой дом на берегу Ганги, остальные уйдут на пищу и одежду. Как только приготовлю все к Вашему приезду, перееду к отцу. В этом рождении нам с Вами больше незачем видеться. Не сомневаюсь, что и Вы так думаете. Остаюсь в ожидании ответа».

Это письмо поразило Гобиндолала своей холодностью. В нем не чувствовалось даже того намека на нежность, который был в письме самого Гобиндолала. И это после шестилетней разлуки! Вот она какая стала, его Бхомра! «В Хоридру я не вернусь, — написал он, — поэтому прошу тебя каждый месяц высылать мне сюда небольшую сумму денег». На это Бхомра ответила: «Я буду ежемесячно высылать Вам пятьсот рупий. Послала бы и больше, но думаю, что они будут растрачены впустую. Доходами же, которые поступают из года в год, распорядитесь, когда вернетесь обратно. Вам не придется из-за меня долго жить на чужбине, мои дни сочтены».

Гобиндолал остался в Калькутте. Оба поняли, что так будет лучше.

Глава четырнадцатая

Действительно, жизнь Бхомры близилась к концу. Долгое время разрушительное действие болезни сдерживалось лекарствами. Но теперь и они перестали помогать. День ото дня Бхомре становилось все хуже. В месяце огрохайон[3] Бхомра слегла и с тех пор больше не вставала. Мадхобинатх неотлучно находился у ее постели, упорно продолжая давать ей лекарства. Джамини тоже приехала в Хоридру, чтобы провести последние дни с сестрой. Миновал поуш[4], наступил магх[5]. Бхомра наотрез отказалась от лекарств. Они не приносили ей никакого облегчения.

— Пилюли мне больше не нужны, сестра. Скоро придет первый месяц весны. Я хочу умереть в весеннее полнолуние. Только бы не пропустить мне эту ночь. Запомни, сестра, если в полнолуние я буду еще жива, сделай мне укол. Я непременно хочу умереть в ночь весеннего полнолуния. Запомни это.

Сколько ни плакала Джамини, так и не смогла уговорить Бхомру выпить лекарство. Болезнь приняла угрожающий характер, но Бхомра, вопреки всему, с каждым днем становилась все спокойнее и даже повеселела.

Она смеялась и шутила, как шесть лет назад. Так вспыхивает огонек перед тем, как навсегда погаснуть. Бежали дни. И чем ближе становился последний час Бхомры, тем спокойнее и радостнее делалась она. Наконец роковой день наступил. Бхомра поняла это по растерянным лицам домашних и заплаканным глазам Джамини, поняла по тем страданиям, которые испытывала сама.

— Сегодня все кончится, — сказала она сестре.

Джамини разрыдалась.

— У меня есть к тебе просьба, диди, — продолжала Бхомра.

Джамини не могла выговорить ни слова.

— Выполни мое последнее желание. Подожди, перестань плакать. Плачь себе сколько угодно после моей смерти, тогда я не стану тебе запрещать. А сейчас давай поговорим. Я хочу умереть спокойно.

Джамини вытерла слезы, села рядом с Бхомрой, но рыдания сжимали ей горло, и она молчала.

— И еще прошу тебя, — продолжала Бхомра, — пусть сюда больше никто не входит. Я еще попрощаюсь со всеми, но сейчас никого не хочу видеть. Иначе я не успею наговориться с тобой.

Могла ли Джамини слушать ее спокойно?!

Наступила ночь.

— Ну что, диди, лунная ночь сегодня? — раздался слабый голос Бхомры.

Джамини распахнула окно.

— Да, луна светит очень ярко, — проговорила она.

— Тогда открой все окна, я хочу перед смертью еще раз полюбоваться лунным светом. Скажи, распустились ли цветы в саду, вон под тем окном?

У этого окна когда-то Бхомра каждое утро разговаривала с Гобиндолалом. Прошло семь лет с тех пор, как Бхомра не подходила к этому окну.

С большим трудом Джамини удалось наконец распахнуть его.

— Здесь нет никаких цветов, — проговорила она с удивлением, — только сухая трава да несколько чахлых кустов. Даже листьев нет.

— Семь лет назад там сад был, — прошептала Бхомра. — Целых семь лет я за ним не ухаживала! — Она долго молчала. Потом снова заговорила: — Принеси мне откуда-нибудь цветов. Ты ведь знаешь, сегодня мне опять можно усыпать постель цветами.

Джамини исполнила ее просьбу. На глазах Бхомры блеснули слезы.

— Ты о чем плачешь, диди? — спросила Джамини.

— Мне так тяжело, сестра! В тот день, когда он уезжал в Бенарес, я молилась, чтобы когда-нибудь увидеть его опять. Тогда я имела дерзость говорить: «Он непременно вернется ко мне, потому что я верная жена». Но видишь, мы так и не встретились. Хоть бы перед смертью увидеть его! Я забыла бы о семи годах страданий!

— Ты хочешь видеть его? — вдруг спросила Джамини.

— Кого? — вскрикнула Бхомра и стремительно приподнялась на постели.

— Гобиндолала, — спокойно проговорила Джамини. — Он здесь. Отец сообщил ему, что тебе плохо, и он приехал. Но я боялась, как бы тебе не стало хуже, и потому молчала, а он тоже не решается войти к тебе.

— Хочу взглянуть на него еще раз! Последний раз в этой жизни! — с рыданием вырвалось у Бхомры.

Джамини вышла. Прошло немного времени, и Гобиндолал неслышными шагами вошел в спальню. Семь лет он не был здесь! Оба молчали. Бхомра знаком попросила мужа сесть рядом. Гобиндолал опустился на постель.

— Ближе, — сказала ему Бхомра.

Гобиндолал повиновался. Тогда Бхомра, коснувшись его ног, приложила руку к своему лбу. Тем самым она исполнила священный обряд прощания — взяла прах от ног мужа.

— Теперь прости меня за все и благослови на счастье в будущей жизни, — проговорила она.

Гобиндолал не мог произнести ни слова, только взял руки жены в свои. Так и сидели они. Долго-долго. А потом Бхомра тихо скончалась.

Глава пятнадцатая

Бхомра умерла. С соблюдением надлежащих церемоний тело ее было предано огню. После похорон Гобиндолал вернулся домой. С самого приезда он ни с кем не разговаривал.

И снова ночь подошла к концу; снова взошло солнце; снова по листве деревьев побежали солнечные зайчики; снова, как и накануне, подернулась рябью и засверкала на солнце темная вода в пруду, посветлели облака на высоком небе, — все было как и прежде, словно Бхомра и не умирала. На рассвете Гобиндолал вышел из дому.

Двух женщин любил Гобиндолал — Бхомру и Рохини. Умерла Рохини, теперь не стало и Бхомры. Гобиндолал пошел за Рохини, потому что жажда красоты, неудовлетворенная в юности, томила его сердце. Ради нее он оставил Бхомру. Но, даже покидая жену, он понимал, что Рохини никогда не заменит ему Бхомру; он понимал, что эту жажду красоты не назовешь любовью; что наслаждение, которое дарит ему Рохини, не похоже на его былое счастье так же, как смертоносный яд издыхающего змея Васуки не похож на сладкий нектар бога-исцелителя.

Гобиндолал видел, что сердце Рохини как бездонное море. Он всколыхнул это море и должен был испить яд, который поднялся со дна его. Подобно богу Шиве, он выпил этот яд, и как некогда посинело от яда горло великого бога, так теперь оказался отравленным Гобиндолал. От этого яда не было противоядия и не было спасения. Зато днем и ночью Гобиндолала преследовало воспоминание о целительном и ароматном напитке любви, который довелось ему попробовать раньше. Поэтому даже в Прошадпуре, когда волны песен Рохини уносили тело Гобиндолала, душою его всецело владела Бхомра. Она была в его сердце, а Рохини — только рядом. Поэтому так легко и расстался он с Рохини.

Быть может, кому-нибудь мысль моя неясна, тогда, значит, я напрасно взялся писать этот роман.

Если бы Гобиндолал, поступив с Рохини, как она того заслуживает, сразу вернулся к Бхомре, если бы он сказал: «Я недостоин твоего снисхождения, но знаю, что по доброте своей ты сжалишься надо мной», — Бхомра, конечно, простила бы его. Ведь женщина — существо милосердное, любящее, всепрощающее; женщина — самое великое творение божье, воплощение небесной благодати. Мужчина же просто один из множества предметов, сотворенных всевышним. Женщина — свет, мужчина — тень. Можно ли разлучить свет и тень?

Но Гобиндолал не вернулся. Ему помешало отчасти самолюбие — мужчины всегда безмерно самолюбивы, — отчасти стыд, этот спутник всех виноватых, а также страх: не легко грешнику предстать пред своею невинной жертвой. Все это закрыло Гобиндолалу путь к Бхомре. Гобиндолал так и не решился вернуться. К тому же он стал убийцей. Это лишило его последней надежды на возвращение домой. Мрак не может вынести встречи со светом.

И все же непреодолимое, всепоглощающее желание снова увидеть Бхомру месяц за месяцем, год за годом неотступно преследовало Гобиндолала. Оба были несчастны — и Бхомра, и Гобиндолал. Но Бхомра оказалась счастливее мужа. Страдания Гобиндолала были невыносимы, потому что никто не терял так много, как он. У Бхомры нашелся утешитель — сам Яма, бог смерти. К Гобиндолалу не шел на помощь даже он.

Ночь наконец прошла, снова улыбнулась земля, приветствуя солнце. Гобиндолал вышел из дома.

«Своими руками я убил Рохини и оказался виновником смерти Бхомры», — думал он, переступая порог своего дома.

Мы не знаем, как провел он ту ночь. Наверное, она была для него ужасной. Выходя, Гобиндолал встретился с Мадхобинатхом. Отец Бхомры пристально посмотрел на своего зятя и увидел лицо, какое бывает у людей, пораженных смертельным недугом. Однако Мадхобинатх не произнес ни слова. Он поклялся, что никогда не заговорит с Гобиндолалом, и потому прошел мимо.

Гобиндолал направился к цветнику, который был разбит когда-то под окном Бхомры. Но Джамини сказала правду: здесь больше не было цветов. Все заросло сорной травой. В этой буйной поросли сохранилось, правда, несколько жалких кустарников, но и они уже давно не цвели. Долго бродил Гобиндолал по этому пустырю. Солнце уже стояло высоко, когда, измученный, он покинул это печальное место. Избегая взглядов прохожих, по-прежнему молчаливый, Гобиндолал побрел к пруду Баруни. Было уже около одиннадцати часов. На темную воду пруда было больно смотреть, так ослепительно она сверкала на солнце. Здесь было много купающихся, брызгалась и шумела детвора. Весь этот шум и оживление были неприятны Гобиндолалу, и он пошел вдоль берега — туда, к своей любимой роще. Где же ограда? Вместо узорчатой чугунной решетки тянулась простая бамбуковая изгородь. Бхомра ревностно следила за всем, что принадлежало Гобиндолалу, но рощу не приводила в порядок. Джамини как-то напомнила сестре об этом, но Бхомра сказала:

— Я скоро умру, и сад пускай гибнет. Для кого мне оставлять свой земной рай?

Калитки Гобиндолал тоже не нашел. Вместо цветущих деревьев лишь заросли тростника, колючки, побеги манго; все беседки разрушены, статуи разбиты и превращены в груды мусора, вокруг обломков обвились лианы; правда, некоторые изваяния, сильно поврежденные, еще держались. Крыша летнего домика обвалилась, жалюзи, мраморные плиты пола были сняты и унесены. В этой роще больше не цвели цветы, не зрели плоды, даже свежий воздух, казалось, не проникает сюда.

У подножия какой-то полуразрушенной статуи Гобиндолал опустился на землю. Медленно текли послеполуденные часы. Гобиндолал сидел не шевелясь. Горячее солнце жгло его непокрытую голову, но он не замечал этого. Казалось, жизнь покинула Гобиндолала. До самой ночи мысли о Бхомре и Рохини не оставляли его ни на мгновение. О Бхомре и о Рохини, о Бхомре и снова о Рохини думал он. Постепенно ему стало казаться, что он ясно видит их обеих. Бхомры и Рохини словно наводнили весь мир. Каждый пень принимал он за Бхомру, в густой тени каждого дерева ему чудилась Рохини. Вот только что здесь стояла Бхомра, и уж нет ее; а вот появилась Рохини, но тоже вмиг куда-то исчезла! В каждом звуке ему чудился голос Бхомры или голос Рохини. Купающиеся перекликались у гхата, — и среди их голосов Гобиндолал ясно различал то голос Бхомры, то голос Рохини, а иногда сразу обеих! Зашелестит сухой лист — и кажется ему, что это шаги Бхомры; скользнет ящерица в густой траве — и мерещится ему, что это бежит Рохини. Ветер шевельнет ветку на дереве — не Бхомра ли это вздыхает? Запоет птица — он слышит пение Рохини. Бхомры и Рохини обступили его со всех сторон! Бежали часы, Гобиндолал все сидел на прежнем месте, а тени Рохини и Бхомры, сменяя одна другую, все кружились и кружились, не выпуская его. Стало смеркаться. Гобиндолал не двигался. Сознание покинуло его.

Дома решили, что Гобиндолал уехал в Калькутту. Поэтому никто не разыскивал его. Стемнело. Густой мрак окутал рощу. Высоко в небе зажглись звезды. Все стихло кругом. Земля погрузилась в молчание. Гобиндолал по-прежнему не двигался.

И тут, в этой кромешной тьме, в этом глухом безмолвии безумие охватило Гобиндолала. Он оказался во власти страшной галлюцинации. Он явственно услышал голос Рохини.

— Здесь! — громко произнес этот голос.

В этот момент Гобиндолал позабыл о том, что Рохини давно мертва.

— Здесь? Что здесь, Рохини? — спросил он.

— В это же время, — послышалось снова.

— В это время? Здесь? О чем ты, Рохини?

И обезумевший Гобиндолал услышал, как Рохини сказала:

— Я утопилась.

— И мне тоже нужно утопиться? — проговорил Гобиндолал.

— Да, ступай сейчас же, — услышал он. — Бхомра просила передать, что она искупит наш грех своим благочестивым поведением. Искупи и ты свою вину! Умри!

Гобиндолал закрыл глаза. Он вдруг почувствовал страшную слабость. Дрожь начала сотрясать его тело, и через минуту он, теряя сознание, упал на холодные мраморные плиты. В бреду ему показалось, что Рохини внезапно растаяла во тьме и вместо нее появилась окруженная сиянием фигура Бхомры.

— Зачем тебе умирать? — проговорила она. — Живи. Ты хочешь умереть оттого, что потерял меня? Но, кроме меня, есть еще некто другой. Живи, и ты обретешь его.

Всю ночь Гобиндолал пролежал, не приходя в сознание. На рассвете его подобрали и отнесли в дом. Даже сердце Мадхобинатха смягчилось.

После нескольких месяцев заботливого ухода Гобиндолал наконец поправился. Все полагали, что он останется жить дома. Но Гобиндолал поступил иначе, В первую же ночь после своего выздоровления он исчез неизвестно куда. Больше о нем ничего не слышали. Через семь лет совершили поминальные обряды.

Эпилог

Все состояние Гобиндолала перешло к его племяннику Шочиканто. К тому времени Шочиканто уже достиг совершеннолетия. Он имел обыкновение гулять в той самой запущенной роще, где когда-то был разбит сад Гобиндолала. Шочиканто в подробностях знал печальную историю своего дяди. Бродя по диким зарослям, он часто вспоминал Гобиндолала. В память о нем он приказал расчистить рощу. Снова появилась ограда, спуск к пруду выложили красивыми плитами черного мрамора. Посадили красивые деревья, но цветущие кустарники больше не росли здесь. На месте летнего домика был сооружен небольшой храм. В нем не было изображений богов и богинь. Вместо них Шочиканто поставил здесь золотую статую Бхомры. На постаменте было высечено:

Той, которая добродетелью своею и судьбою своею сравнится с Бхомрой, завещаю я этот памятник.

Двенадцать лет минуло со дня смерти Бхомры, когда однажды к этому храму подошел отшельник. У дверей он встретил Шочиканто.

— Можно посмотреть, что в этом храме? — спросил отшельник.

Шочиканто отворил дверь и указал на статую Бхомры.

— Эта Бхомра была когда-то моей женой. Я Гобиндолал Рай, — внезапно проговорил отшельник.

Шочиканто окаменел от изумления, и на мгновение, казалось, лишился дара речи. Опомнившись, он почтительно взял прах от ног Гобиндолала и пригласил его в дом. Но Гобиндолал отказался.

— Сегодня окончилось мое двенадцатилетнее скитание, на которое я сам осудил себя. Я пришел лишь затем, чтобы пожелать всем вам счастья. Благословляю тебя и ухожу.

— Все ваше состояние цело. Оставайтесь с нами, — принялся уговаривать его Шочиканто.

— Я обрел богатство, равного которому нет и у Куберы[6], — ответил Гобиндолал. — Я обрел то, что выше и чище самой Бхомры, обрел покой. Деньги мне ни к чему, распоряжайся ими как знаешь.

— Неужели можно найти покой в отшельничестве? — грустно проговорил Шочиканто.

И Гобиндолал ответил:

— Дело не в этом. Я стал отшельником лишь потому, что дал обет двенадцать лет странствовать. Обрести же покой можно, лишь направив все помыслы ко Всевышнему. В нем теперь мое достояние, моя Бхомра, и эта новая Бхомра мне дороже той женщины, которую я когда-то любил как жену.

С этими словами Гобиндолал удалился. С тех пор его больше не видели в Хоридре.