Пиу-у-у… фьють, пам!
Дротик с розовым оперением пролетел через всю комнату и аккуратно вонзился в нос взрослого мужчины, изображённого на реалистичной миниатюре, пришпиленной к стене маленькими иголками.
Молодой господин по имени Этьен изволил играть в дартс со столь экстравагантной мишенью. Он стоял рядом с окном и забавлялся вдвойне, наблюдая между делом за суетой внизу у подъездной центральной аллеи, по которой изнурённые и самую малость разозлённые орчанки топали, наряженные в непривычные для их расы длинные безразмерные платья.
– О, огурчихи пожаловали! – весело поделился новостью рыжеволосый красавец по имени Этьен.
Взяв дротик с зелёным оперением в другую руку, он быстро прицелился и запустил метательный снаряд.
Пиу-у-у… фьють, стук-стук.
В этот раз дротик непривычно изменил траекторию и стукнулся о фотографию плашмя, из-за чего упал на пол к другим, таким же зелёным дротикам.
– Не люблю зелёный. Он невезучий.
– Ну да, оправдывай больше свои кривые пальцы, – Джульен усмехнулся, сидя у камина.
Он с ностальгией поглядывал на стопку писем в его руках и не спешил расставаться с источником сладострастного наслаждения, любовной перепиской, которая увлекала его не хуже детективных романов. Рослый, ухоженный, с блестящей копной каштановых волос, аккуратно уложенных в стильную причёску, он представлял собой идеальный образец для соблазнения всякой женщины всякого возраста. Чем беззастенчиво пользовался, едва выдавалась хоть малейшая возможность выбраться в свет, минуя настоятельный запрет отца, беспрекословно исполняемый тьмой безупречно вышколенных слуг. Оттого подобная переписка с молодыми пылкими леди была для него настоящей усладой в те ночи, когда он не мог покинуть ненавистный для него Огуречный край (как официально по документам называлось фермерское селение и все прилегающие к нему территории). Ему было попросту жаль времени и сил, потраченных на подобные интрижки.
Этьен тем временем насупился и с раздражением выхватил дротик с красным оперением. Взмах руки и…
Пиу-у-у, фьють, пам!
Он стремительно вонзился в белую гипсовую лепнину внешнего обклада камина.
– Ну что вы снова начинаете ссору на пустом месте, – лениво протянул свидетель назревающего конфликта.
Равьен, обладатель не столько отталкивающей внешности, сколько острого и неприятного взгляда, сейчас лежал на кушетке и с удовольствием поглаживал белоснежную пушистую Малышку, его любимую кошку, которой был безраздельно предан все-все годы их неприлично долгого знакомства.
Пушок, молодой кот, обделённый вниманием как кошки, так и хозяина, недовольно подёрнул хвостом и потянулся когтистыми лапами на ковре, чем невольно отвлёк внимание на себя.
Любитель азартных игр снова замахнулся и запустил снаряд, однако промазал и дротик в этот раз с хрустом вонзился прямо в дверной косяк, чудом не задев входящего в этот самый миг бессменного слугу большого поместья Гридж-Стоунов.
– Милч, и ты здесь? – приветствовал его Джульен. – Чем обязаны?
Тем самым он дал понять, что появление старшего лакея в этой комнате в данное конкретное время крайне нежелательно. Братья Стоун ныне были едины в острой нужде поскорее спрятаться с глаз долой и игнорировать любые приказы отца, которому вдруг потребовалось появление непослушных отпрысков то в часовне, то в поле, то в детском приюте, где нерасторопным орчанкам было устроено настоящее кукольное представление.
– Отличный удар, сэр Этьен, – мажордом и бровью не повёл, вытащил дротик из дверного косяка и по старой привычке отправил метательный снаряд в один и безразмерных карманов своего безупречного фрака.
Вытянутое лицо слуги будто застыло в одном-единственном положении скучающего превосходства на веки вечные с той самой поры, когда он был повышен до звания старшего лакея, заведующего хозяйственными делами Огуречного поместья горохового короля.
– Я пришёл сказать, сэр, – Милч сделал многозначительную паузу, как любил, – что ваш отец крайне недоволен вашим отсутствием на его сегодняшних мероприятиях, целью которых было подыскать вам подходящих особ.
– Каких-каких особ? – Джульен хитро посмотрел в сторону Этьена. Тот выхватил новый зелёный дротик и намеренно медленно стал замахиваться им в сторону двери.
– Особ, подходящих для… – Мажордом умолк, стоически ожидая неминуемый удар, потому что, как и многие слуги, знал о невезучем цвете младшего господина. – Для…– Он зажмурил глаза и вдохнул побольше воздуха, воображая наперед пронзительную боль от укола иглы.
Не выдержав напряжения, Равьен раздражённо встал с кровати. Малышка в его руках недовольно мяукнула, а Этьен передумал куда-то вообще кидать невезучий дротик.
– Довольно, – бросил старший из сыновей Стоунов, – шутка сильно затянулась. Спасибо, Милч. Мы спустимся вниз к обеду, ступай.
– Спасибо, сэр, – мажордом искренне поблагодарил старшего господина, охотно скрываясь за дверью со скоростью улитки – ещё одна излюбленная привычка, позволяющая иной раз как бы невзначай подслушать часть тайных разговоров высоких господ. Потому что помимо предметов вещественных, Милч считал своим священным долгом заведовать предметами нематериальными. Другими словами, информацией, которая иной раз приносила ему немаленькие дивиденды, а иногда даже солидные премиальные.
Тем удивительнее было для него услышать абсолютную тишину в комнате.
Братья Стоун, наученные горьким опытом, не раскрывали рта до тех пор, пока разочарованный слуга окончательно не закроет дверь и его шаги не зазвучат хотя бы в районе скрипучей лестницы. Потому что очередным из любимых занятий бессменного слуги горохового короля было подслушивание разной степени сложности. А ради этого Милч мог забраться на стремянку, исключительно случайным образом оставленную в коридоре возле лючка воздуховода. Или же подняться на крышу, измазаться в копоти и саже, лишь бы лично услышать пару громких восклицаний через дымоход, особенно если его очень уж настойчивым образом выпроводят из коридора.
Грубо говоря, Милч очень любил разного рода слухи и их производные. Поэтому всячески старался не отставать в плане осведомлённости, иной раз зная предмет разговора гораздо лучше самих источников сплетен, потому что обладал подчас бездонным, невероятным, просто неиссякаемым воображением, позволяющим ему с лёгкостью додумывать упущенные, но неизменно необходимые детали.
– Ну вот, теперь нам покоя не дадут, – проворчал Этьен вслед дотошному слуге. – Отец из кожи вон лезет, чтобы сбыть нас с рук. Так сказать, перепоручить более ответственным личностям, чем мы сами.
– Да уж, – Джульен охотно согласился с братом, что бывало крайне редко. – Тебе особенно это необходимо. Не обессудь. Но с твоими привычками плакали все сбережения, которые отец оставит нам после смерти.
– Мы не используем подобные слова, вы забыли? – оборвал брата Равьен. – Иначе Милч услышит звон и понесёт по всему поместью новость с тем апломбом, будто мы желаем поскорее закопать нашего любимейшего папа, да поглубже.
Последние слова он и произнёс тишайшим шёпотом.
– Пускай додумывает, – Этьен был более категоричен. – Может, хотя бы в этот раз до отца дойдёт, что ему не следует столь бесцеремонно влезать в нашу личную жизнь?
– Ха! – средний из братьев громко усмехнулся. – Давайте начистоту, из нас троих личная жизнь есть только у меня.
Он с достоинством великого героя-победителя поднял стопку писем, подобно ценному боевому трофею.
– Такой личной жизни враги не позавидуют, – Равьен вернул средненького с небес на землю. – Надолго ли эта влюблённость? Бьюсь об заклад, каждая из череды твоих воздыхательниц держит на примете претендента менее претенциозного и богатого на случай отказа, чтобы попросту не остаться в гордом одиночестве на старости лет.
– Дело говорит, – поддакнул уязвлённый Этьен. – А ты давай жги уже письма. Иначе отец пригласит сюда и твоих воздыхательниц до кучи.
Джульен недовольно скривился и раздражённо проронил, указывая в окно:
– А что, лучше пребывать в обществе огурчих? Сам же сказал, зелёный – твой невезучий цвет. Вот и попроси папочку исключить их из претенденток на смотрины. Иначе как представлю себя рядом с кем-то вроде неё, так сразу поджилки трястись начинают.
– Глупости! – Равьен подошёл к брату и выглянул наружу. – О, эльфийки тоже пожаловали? Кажется, это будет интересно, если даже их всеми правдами и неправдами заставили присоединиться к новой абсурдной пиар-компании моего отца. Точно… Вы ничего не понимаете. Па хитёр как лис. Наверняка новость об отборе невест приобрела стихийный характер и разнеслась по миру со скоростью урагана. Она принесёт папеньке и его овощезаготовкам в банках баснословные богатства.
– Предлагаешь ему подыграть? – лениво уточнил Этьен. – Как по мне, то быть использованным – маленькая радость. Тем более полученной прибылью с нами вряд ли поделятся.
– Не знаю, как вы, – Джульен передумал сжигать письма и отложил их на столик рядом с креслом, – а я планирую изрядно позабавиться в этом мероприятии. Можно сказать, интерес взыграл. Но только не к орчанкам, не поймите неправильно.
– Куда уж нам понять высокий полёт твоих низменных мыслей, – проворчал Равьен, но махнул рукой и перевёл тему. – А я предлагаю устроить папеньке встречную гадость… Однако в пределах разумного. Чтобы котелок кипел-кипел, позвякивал крышкой, но пена не выплёскивалась на огонь, если вы меня понимаете…
Братья злорадно переглянулись, и старший продолжил:
– И тогда, быть может, он передумает принуждать нас к ненавистному браку и отстанет наконец со своей маниакальной идеей устроить нашу жизнь, то есть женить исключительно на подходящих по его меркам кандидатурах.
Этьен хмыкнул:
– Как по мне, то он просто скучает без дела. Ему хочется новых эмоций, азарта…
– Или женской ласки.
Джульен перевёл многозначительный взгляд на письма.
– Ему не хватает уравновешенности, – докончил мысль Равьен. – Даже не спорьте. Я умнее вас, и это факт.
Младшие возражать не стали, хотя каждый из них остался при своём мнении. Равьен был тем ещё мастером игры на чужих нервах. Лицемерный, скрупулёзный и крайне мстительный. Спорить с ним – себе дороже. О чём знали абсолютно все жители Огуречного края и не без причины.
Сам инициатор происходящего прекрасно догадывался о подобной черте характера противника и уже предпринял всевозможные меры на тот случай, если старшенький надумает сыграть с ним по-взрослому в игру манипуляторов.
Эльфийки и орчанки – не самые экстраординарные решения во всем мероприятии, задуманном Пеппером. Флигель, пристроенный к северному крылу, в котором жили-поживали Этьен, Джульен и Равьен, сейчас медленно и уверенно заселялся прекрасными представительницами разных рас и народностей, доблестно вытерпевших столь «радушный» приём хозяина Огуречного края.
А бессменный слуга по имени Милч не зря был откомандирован к братьям Стоун, чтобы не спускать с них глаз и ушей и при необходимости докладывать о предстоящих планах предприимчивого трио, как только поступят подобные сведения.
Забравшись на стремянку возле воздуховода, Милч как раз застал окончание беседы и пытался додумать недостающие детали. Но даже его фантазия давала сбой, когда он услышал обрывки фраз про «кастрюльку», «пену», «женить», «азарт» и «даже не спорьте» в тихом разговоре предусмотрительных заговорщиков.
Поэтому он решил немного повременить с докладом и понаблюдать за объектами слежки чуть пристальнее и вместе с тем преисполнился искренней убеждённостью обязательно предупредить кухарей, чтобы они проявляли повышенную бдительность по отношению к кастрюлькам и снимаемой пенке мясных бульонов. На всякий случай, вдруг кто-то из высоких господ действительно соизволит учудить?
Ему показалось, будто пожелание Равьена спуститься к обеду было высказано неспроста. А значит, у его покорного слуги оставалось мало времени, чтобы предотвратить неизбежные события, за которыми неминуемо последует праведный гнев хозяина Огуречного края. Позже, много позже он проявит смелость и признается Пепперу, что совершил поистине геройский поступок, достойный увековечивания в летах, а сейчас время действовать. Действовать, несмотря на преклонный возраст!
Собравшись с силами и воспылав неистовым желанием услужить, Милч по-молодецки стал спускаться со стремянки, абсолютно не подозревая, что многострадальный инструмент, столь необходимый для подслушивания, изменит ему в самый неподходящий момент, не зная о том, что последняя ступенька под его спешащими шагами надломится и он полетит вниз со скоростью камня, пущенного с утёса прямо в воду. Но увы, встретила слугу отнюдь не мягкая поверхность морских волн, а деревянный пол, в этой части коридора не застеленный коврами.
– Уй-ё-ё-ё! – простонал Милч, напрочь позабыв о планах оставаться незаметным.
На его крик первой прибежала молоденькая служанка по имени Мередит. А уже за ней в том самом месте, где ещё некогда целая стремянка была приставлена к стене, образовалось настоящее столпотворение.
– Спёкся на работе, – хмыкнул кто-то из разговорчивых лакеев.
– Расступитесь, дайте глянуть, – повелительно приказал вышедший на шум Равьен.
Его грозный как взгляд, так и голос, возымел действие, и прислуга молча предоставила обзор молодому господину.
– Милч?
– Кастрюлька, – запричитал страдающий мажордом. – Кастрюлька… кухари… пена…
Слуги дружно переглянулись, придя к неутешительному выводу.
– Всё ясно, он ударился головой, – подытожил старший из братьев Стоун. – Отведите его к доктору, а лучше отнесите на носилках. Ему сейчас нужен покой и только покой.
«Теперь-то отцовский дворецкий перестанет таскаться за нами незримой тенью», – Равьен мысленно поздравил себя с упрощением предстоящей задачи. Однако его лицо по-прежнему оставалось холодным и бесстрастным. Он умел держать марку в любой, даже самой невероятной ситуации. Ему была присуща выдержка, достойная арнгасских шпионов. А тех, как известно, никто из людей в глаза не видывал. Во всяком случае, ни один отчёт бдительных стражей не касался этой темы никогда за всю историю людского королевства Истер, подданными которого братья Стоун и являлись с самого их младенчества.
Невольно припомнив сей факт, Равьен обернулся и отправился прочь по коридору, намереваясь немного освежить голову прогулкой. Царящая кругом суета была ему абсолютно безразлична и потому ничуть не мешала мыслям и будущему плану, который он строил на ходу. Буквально. Тем более встреча с собственным родителем теперь не так пугала его теперь, когда он был к этому готов. Наоборот, сын пожелал поскорее встретиться с отцом, чтобы прояснить некоторые детали.
И только Милч продолжил повторять, как попугай, про кастрюльку и пену, заботливо уводимый в другой соседний флигель, в котором уже много лет жили работники поместья.