Здравствуйте, я ваша мачеха Эмма

Глава восьмая. Бубновые короли продолжают множиться

— Вот никак не пойму, что сюда намешали хваленые, заморские повара, — задумчиво говорила Екатерина Васильевна, смакуя во рту очередную порцию заказанного ею салата.

Она прикрывала глаза от удовольствия, щурилась, а затем вдруг низко наклонялась над тарелкой, словно пыталась глазами распробовать таинственный и незнакомый ей на вкус ингредиент, который не мог опознать ее язык.

Пронзительно яркое перо, наверное выдернутое из хвоста птицы счастья, забавно колыхалось, реяло синим, пушистым знаменем над ее меховым беретом. Свой головной убор Екатерина Васильевна категорически отказалась снимать, когда мы сдавали свои шубы в гардероб.

Теперь вездесущее ярко-синие перо старательно портило мне настроение. Оно пару раз скользнуло по чашке с чаем, смахнуло белую салфетку на отполированный до зеркального блеска паркет, пыталось вместе с хозяйкой попробовать загадочный салат из большой тарелки с золотым ободком.

После того, как любопытное перышко нырнуло в мою полупустую чашку, аппетит у меня окончательно испортился. Вздохнув я отодвинула чашку на край стола и принялась рассматривать помещение и посетителей.

В это утро их было не много. Женщины одетые дорого, но просто. Мужчины в деловых костюмах. Некоторые просматривали свежие газеты, некоторые не торопясь поглощали свой завтрак.

Человек работавший над дизайном этого заведения постарался на славу, проявив весь свой талант и оригинальность. Впрочем даже самый незаурядный талант, не сможет проявиться без материальных вливаний. А денег хозяин вложил сюда немало. В оформлении просторного зала, в воздушной, словно белый зефир мебели, в высоких арочных окнах пропускающих много света, ощущалась изысканная красота.

Наши мрачные"Сладкие Хрящики", без всякого сомнения проигрывали заведению Пьера-Петьки по всем статьям. Их даже сравнивать было нельзя. Разве можно поставить в один ряд грациозного белого лебедя и косматого, неуклюжего медведя?

Я смотрела на все это великолепие и даже слезы на глазах выступили от досады. Прав был местный начальник полиции, ох как прав! Продавать нужно"Хрящики", пока они не повисли тяжелыми гирями на моей шее. Продавать и бежать не оглядываясь! Бежать от портрета Агафьи Платоновны, развлекающей меня непонятной пантомимой. Бежать от баньки с мрачной славой, которую наверняка породит история с шестью трупами и привидениями. Бежать от сидевшей напротив меня Екатерины Васильевны, женщины ненадежной и вздорной.

Она словно почувствовала, что я про нее думаю, оживилась, встрепенулась и крепко схватила меня за руку.

— Ой, батюшки! Смотрите Эмма Платоновна, никак сам хозяин Петр Кондратович Беркутов пожаловал! А ведь мне посудомойка Нинка, говорила, что он редко здесь бывает, все больше в городе околачивается. У него там еще три ресторана открылись, — горячо зашептала женщина энергично покачивая ярко— синим пером на норковом берете. — Ох, с ним еще и Валериан Антонович явился! — Екатерина беспокойно заерзала на стуле, словно он вдруг превратился в раскаленную сковородку.

Я и сама слегка занервничала, когда увидела, что начальник полиции Добужинский Валериан Антонович собственной персоной идет рядом с высоким, плечистым мужчиной, что-то говорит ему явно смешное и они сдержанно смеются, не забывая раскланиваться со знакомыми, сидящими за столиками. Мужчины направлялись в нашу сторону. Двигались слаженно, словно танцевали хищный, скользящий танец.

Я подвинула к себе чашку с давно остывшим чаем, увлеченно принялась помешивать в ней серябряной ложечкой и старательно делала вид, что пока не заметила Добужинского. Почему-то мне захотелось что бы он и его спутник прошли мимо. Возможно виной тому было то, что высокий незнакомец очень походил фигурой, походкой, разворотом плечей на моего бывшего мужа Гошу. Его я любила той больной любовью-зависимостью, от которой кружится голова и перехватывает дух. Когда-то он взял и вынул мое бедное сердце, разбил его своим уходом к другой женщине. Даже находясь в чужом теле и в чужом мире я иногда просыпалась по ночам от приступа острой, смертельной тоски. "Гоша, Гоша, ну как ты мог, так поступить со мной?"— шептали губы, а щеку холодила непрошенная слеза.

— Эмма Платоновна, как я рад вас видеть. Не поверите, но именно сегодня хотел наведаться в"Сладкие Хрящики", у меня есть для вас сюрприз! Агенство по найму предоставило мне списки, а я выбрал из них людей надежных, проверенных. Впрочем давайте о делах поговорим чуть позже, а сейчас позвольте представить вам, моего друга и вашего так сказать коллегу, Петра Кондратовича Беркутова! — голос мужчины торжественно, парадно завибрировал, словно у опытного конферансье объявляющего смертельный номер в цирке.

Глаза от чайной чашки я поднимала медленно, с очаровательной и надеюсь глупой улыбкой, именно ее я выбрала из всех отработанных перед зеркалом улыбок. Я целую неделю изучала свое лицо, знала как оно выглялит если нахмурю брови, если вдруг соберусь заплакать. Милое личико Эммы украшали все гримасы, ей бы в актрисы податься, а она влюбилась в человека, который разбил ее сердце. Вот этим, мы наверное с ней и похожи, поняла я внезапно. Забавно, а я то думала, что связи между нами нет.

Я улыбнулась своим мыслям, еще старательней растянула в милой гримаске личико. Словно видела себя сейчас со стороны, смотрясь в старое зеркало в спальне Агафьи Платоновны. Черные глаза светятся мягким, бархатным светом, на щечках появились ямочки, крохотная родинка над верхней, пухлой губой слегка подрагивает, а белые зубы влажно блестят обнажившись в глупенькой улыбке. Именно такая маска показалась мне самой подходящей при знакомстве с успешным конкурентом.

— Ах, как я рада нашей встрече, Валериан Антонович, как рада! — защебетала я нежным голоском, словно певчая канарейка в брачный период.

Мой веселый щебет не помешал мне с интересом рассматривать Петра Кондратовича Беркутова. Первое, что я отметила, так это его невероятную самоуверенность. У него был вид человека купающегося в деньгах.

Гладко выбритая кожа лица сияла, словно светилась изнутри. Густые и светлые, немного рыжеватые волосы были уложены идеальными волнами. У меня не было никаких сомнений в том, что с утра над прической мужчины усердно поработал мастер парикмахерского искусства. Губы были немного великоваты для мужчины, но твердого и четкого рисунка. Они улыбались насмешливо и даже несколько порочно и нагло. Почему-то мне подумалось, что стоящий передо мной мужчина — порядочная сволочь. Но сволочь с невинными телячьими глазами, удивительного светло-орехового цвета. В глубине этих глаз скрывалось что-то мальчишечье, чистое и озорное. Что-такое с чем мне приходилось сталкиваться только один раз в своей жизни. Именно такие глаза были у моего бывшего мужа Гоши.

Пауза затянулась, мы рассматривали друг друга с минуту. Чем больше длилось молчание, тем более неловко я начинала себя чувствовать.

Мужчина стоял нависнув над столом плечистой громадой, а я сидела и казазалась сама себе маленькой девочкой, робко глядящей на грозного дядьку. Дядька продолжал насмешливо улыбаться, снисходительно смотреть сверху вниз. Казалось, что вот сейчас он достанет конфетку из кармана своих безупречно выглаженных брюк.

Я потупилась и опустила глаза. Когда мне удалось прекратить наш поединок взглядов, поспешила разогнать неловкую, вязкую тишину повисшую над нашим столиком нежным, беззаботным щебетом о всякой ерунде.

— Присаживайтесь пожалуйста, господа! Валериан Антонович, вас наверное нам послали небеса! Вот мы с Екатериной Васильевной поспорили, что такое занятное положили повара в этот салат. Я утверждаю, что это грецкие орехи, а вот Екатерина Васильевна убеждена, что кедровые! — быстро тараторила я, наскоро сочиняя рецепт салата который даже не пробовала.

Краем глаза я заметила, что женщина сидевшая напртив меня застыла, словно внезапно превратилась в статую. Розовый и нежный румянец залил ее лицо, впитал как в губку и растворил расплывчатые веснушки и они удивительным образом исчезли. Глаза, которые я совсем недавно считала тусклыми и невыразительными, вдруг засверкали темными искрами, засветились притягательным сине-серым дурманом. Даже нос уже не напоминал унылый баклажанчик, он вдруг показался мне изящным.

Мужчина за стол садиться не стал, он еще ниже навис над ним. Теперь его взгляд был устремлен на мою спутницу.

— Как поживаешь, Катюша? — спросил он вдруг дрогнувшим голосом. В глубине его телячьих глаз тоже что-то дрогнуло, расплескалось застарелой болью.

Екатерина Васильевна уже справилась с собой, отхлынул с ее лица нежный румянец, вытолкнул проступившие на белой коже расплывчатые веснушки. Только глаза продолжали сиять темным дурманом.

— Хорошо живу Петр Кондратович. Замуж вышла. Вот у Эммы Платоновны управляющей служу, — голос женщины был хриплым, словно она внезапно простудилась.

— Рад за тебя Катюша, очень рад, — бездушным, механическим голосом проговорил мужчина.

Я не верила своим глазам. Перед нами вновь стоял самодовольный, насмешливый хозяин жизни. Просто порядочная сволочь с телячьими глазами.

Он распрямился резко, и посмотрел на меня.

— Эмма Платоновна, в салате есть авокадо. Купил по случаю целый вагон сего замечательного фрукта. Но вам это не интересно должно быть. К хрящикам горчица с хреном полагается, да водочки побольше, да в баньке голы...,

Договорить ему не дал Добужинский. Наверное по долгу службы он поспешил погасить неприятную для всех тему. Мягко, но настойчиво дотронулся до рукава модного, светло-серого пиджака Беркутова.

— Петр Кондратович, хочу напомнить тебе, что времени у меня не так уж много. Служба знаешь ли, служба. Может быть мы сегодня все же дойдем до твоего кабинета? — говорил он быстро и весело, но в голосе чувствовалось некое напряжение.

Хозяин заведения усмехнулся, дружески похлопал начальника полиции по плечу.

— Ты прав, Валериан Антонович, дела прежде всего! Дамы, к сожалению вынужден покинуть ваше приятное общество.

Мужчина выпрямился во весь свой рост и шутливо развел руками. На длинном, словно у музыканта пальце сверкнуло тонким ободком обручальное кольцо.

Почему-то я почувствовала щемящее чувство разочарования. Сидела и бессознательно помешивала ложечкой давно остывший чай в белой фарфоровой чашке, густо расписанной букетиками лаванды и роз.

— Что так и будете им в спину пялиться? Валериан Антонович обещал вам список надежных слуг дать, и адрес агенства, — прошипел у меня над ухом сердитый голос Екатерины.

Я вздрогнула, словно от морока очнулась. Действительно, размечталась невесть о чем. Дела то прежде всего!

Быстро, решительно вскочила из-за столика, застучала по паркету слишком высокими каблуками щегольских сапожек, которые мне от Эммы достались.

— Валериан Антонович! Валериан Антонович! Вы что-то забыли! — серебряными колокольчиками звенел мой голосок.

Мужчины дружно остановились, обернулись, как по команде, но с места не сдвинулись. Стояли и наблюдали, как я с трудом держа равновесие спешу к ним.

Цепкий взгляд Петра Кондратовича нахально скользил по моей фигуре, губы чуть кривились в наглой усмешке.

— Быстро же вы бегаете Эмма Платоновна, в точь-точь как моя любимая афганская борзая Эми.

Я споткнулась от его холодных, насмешливых слов, понимая — мне только что объявили войну.

Образ глупенькой дурочки облегчал задачу. Я рухнула всем своим телом на мужчину, уцепилась острыми коготками в его локоть так, что он невольно поморщился от боли.

— Фу, в каком извращении вы мне признаетесь Петр Кондратович! Так вы живете с афганской борзой?! Сейчас вспомню, как это называется.

Я старательно наморщила лоб, задумчиво прикусила нижнюю губу.

— О-о-о! Вспомнила! Точно, точно. Ваша извращенная любовь к собакам, называется зоофилия!

Мой голосок прозвучал так восторженно и так громко, что его наверное услышали и повара на кухне.

Кто-то уронил вилку и она испуганно звякнула столкнувшись с полом. Кто-то нервно хихикнул, а затем наступила тишина. Плотная и тяжелая. Про такую говорят — гробовая.

Она длилась минуту, другую, а затем опять застучали столовые приборы, заговорили люди, зашуршали газеты.