Зелёные яблочки

Он, не оглядываясь, так же степенно, пошел вперед, как будто ничего и не предлагал оставшемуся в растерянности стоять на дороге Дмитрию.

– Мать честная, – тот ладонью вытирал пот с лица, – воистину неисповедимы пути твои, Господи. Чего же это? Выходит сватаются за Егорку. Да еще кто! Вот так сын! – ухмылялся он про себя. – Вот так времена: девки сами на шею вешаются! Ежели прикинуть с другой стороны, Егор должон доволен быть, ему и не приснилось бы жениться на дочке мельника, не с нашими капиталами, – горько усмехался Дмитрий.

Ободренный и озабоченный, он повернул домой, кум может и подождать, тут дела поважнее есть. Надо с сыном переговорить, нельзя откладывать, чай не каждый день такие люди предложения делают. Поди у мельниковой дочки женихов хоть пруд пруди. Он спешил домой, обрадовать сына, жену, да и самому порадоваться. Ведь в беспросветной этой жизни так мало радостей, а уж такие и совсем, как из сказки. Только не принц, а принцесса деревенская снизошла до бедняка. Не обметая валенок, он вломился в избу. Жена тут же накинулась на него: ты белены объелся что ли? На валенках снега сколько, растает, притирай тут за вами. Она еще долго бурчала, пока муж снимал полушубок.

– Тебя же черти к куму понесли? – удивилась Аграфена раннему возвращению мужа.

– Тут не до кума теперь! – возбужденно приглаживая мокрые от пота волосы, Дмитрий метался по комнате. – Егор где?

– Где ему быть. Не поднимался еще. До утра шастает по девкам, добудиться не могу. Воды в дом принести некому, – причитала женщина.

– Эх не до воды теперь. Буди его, разговор есть.

– Чавой-то? – удивилась Аграфена. Но допытываться не стала, прошла в переднюю и стала тряси сына за плечо: Егорка, там отец тебя требует, – тихо говорила она.

Егор нехотя приподнял голову. Поспать не дадут. Будто времени не будет для разговоров. Но все же натянул штаны и вышел к отцу, взлохмаченный в нижней рубахе.

– Прибрался хотя бы, – встретил его отец.

– Так мать говорит: ты по мне соскучился, – пошутил Егор. – Cтряслось чего?

– Тут такое, такое, сразу и не обскажешь, – горячился отец. Егор терпеливо ждал.

– Ты об будущем думаешь? – Дмитрий пошел сразу в наступление, – ить жениться тебе надо!

– Думал. Но до осени обожду. Не срочно.

– Нечего до осени ждать, когда такие люди предложение нам делают, – загорячился отец. Мать, стоящая у печи, прислушалась к разговору.

– Какие еще люди? Ты о чем отец? – не понял Егор.

– Об чем, об чем? Отказываться никак нельзя. Сам Евсей Григорич намекнул, что хотел бы видеть тебя своим зятем.

– Свят, свят, – перекрестилась Аграфена на висящие в переднем углу иконы.

– Молчи, старая, – перебил ее муж. – Тут такие дела… Не успел я из дому выйти, как повстречал его. Ты скажи-ка, он ведь и носа с мельницы не высовывает, а тут в лавку ему приспичило… – рассуждал Дмитрий.

– Чего ж тут интересного, – не понимал спросонья Егор.

– Свататься надо за Парашку! – вскинулся отец. – Не понимаешь что ли? Медлить нельзя, в другой раз не предложат.

– За Парашку? – Егор, наконец, начал соображать, – не-е-е, я другую приглядел.

– Другую? – отец не понимающе глядел на сына. – Я думал ты к вдовушке какой наладился. Всеми ночами пропадаешь.

Егор, собравшись духом, выпалил: Я на хутор хожу.

– Дак там девок, поди, нету, – удивилась молчавшая до сих пор мать.

– Есть у Даниловых, ты запамятовала старая, – поморщился отец.

– Ты про Дашку? Так молодая еще, ей годков семнадцать есть? – не сдавалась мать.

– После Рождества будет, – уточнил Егор.

– Ты про нее и не думай, – возмутился отец, – чего такого в ней нашел? Красивая, тут ничего не скажешь. А худая какая: ни спереди, ни сзади. У нее грудей нету, а дети пойдут… Ты на Парашку посмотри, все при ней. Титьки вон как торчат. А главное приданое какое. Мельница, не шутка.

– Даниловы не бедные, – заступился за любимую Егор.

– Но и не такие богатые, у Евсея не только мельница, у него денег куры не клюют. А дела с какими людьми имеет! Нам и не снилось! Чего ты, прилип к Дашке той?

– Я ее люблю, – тихо произнес Егор.

Отец взбеленился от такого непослушания.

– «Люблю, люблю», ты и думать о ней забудь. И Парашку полюбишь, как мельницу получишь, – заорал он. – Что это за любовь такая?

Он в сердцах хлопнул ладонью по столу: женишься и все тут, это мое последнее слово. Спорить с отцом Егор не стал, но кипевшая досада не давала сидеть на месте. Мать кинулась: поешь, сынок! Я быстро на стол соберу.

– Накормили с утреца! – Егор в сердцах сорвал полушубок с гвоздя.

Надвинув на глаза шапку и не застегивая полушубка, он выбежал из дома. Не успев остыть от разговора с отцом, достиг ворот дома друга. Никита возился во дворе с телегой.

– Зима еще не кончилась, а ты телегу запрягать надумал, – невесело пошутил Егор.

– Э-э, – возразил Никита, – ты в городе совсем отвык от крестьянской жизни: у телеги колеса зимой проверяют, забыл? Он поднял голову от колеса и протянул руку другу: а ты что-то смурной c утреца. Тоже родичи донимают?

Егор махнул рукой: выспаться не дают. Давай закурим что ли?

– Я еще не завтракал, а ты уж за самосад. Нет, пошли в хату, маманя настряпала поди. Ты пост великий блюдешь? – Никита шагал к дому, уверенной походкой, не обремененный заботами. Единственными заботами для него были отцовские наказы, тот уже заставлял готовиться к весеннему севу. Беспокойный отец никому в семье не давал сидеть без дела. Всю жизнь суетился. Сам не мог и мгновения без работы посидеть и жене с детьми постоянно находил дела. Вот и сегодня с утра, придя с база, где управлял скотину, он увидел праздно сидевшего у печи сына. И сразу погнал его на улицу: надо бы телегу посмотреть, весна не за горами. Никита, решив, что отцу лучше не перечить, оделся и пошел во двор. Он для виду обошел телегу со всех сторон, попинал ее валенком, зная, что отец наблюдает из окна, как выполняется его наказ. Пришедший Егор отвлек его от бессмысленного занятия. На вмерзшую в снег телегу только и можно было смотреть. Какой смысл откапывать её в самом деле, чтобы ступицы посмотреть?

Мать Никиты, незаметная маленькая женщина, двигала в печи горшки.

– Мать, ставь на стол, что там у тебя в печи есть, – от порога заявил Никита, – видишь гости у нас. Женщина засуетилась: у нас только картошка нечищеная, да капуста квашеная – пост ведь теперь.

– Давай картошку, – скомандовал Никита – а то нам с Егоркой армейская каша надоела. Дома и картошка слаще городских конфет.

Мать быстро ставила на стол нехитрую снедь. Обжигаясь горячей картошкой, Никита перекидывал ее с руки на руку, весело поглядывая на друга.

– Что-то ты, дружище, невеселый? Заботы одолели? Мать, а там нету у тебя «колыванихиной»? – переключился он на хозяйку. – Вон Егор не отказался бы от рюмашки.

– Сынок, да Бог с тобой, c утра… !? – укорила его мать.

– Пошутил я, – усмехнулся Никита.

– Да и то сказать, – встрял и отец, – делов вон: невпроворот, не до выпивки. Никита и Егор, переглянувшись, улыбнулись: отец долго теперь будет перечислять дела, которые, если и можно переделать, так не иначе, как за год. Настроение у Егора приподнялось: хоть здесь не заставляют жениться. Остывшая картошка уже не так обжигала ладони, капуста, заправленная каплей постного масла, весело хрустела на зубах.

– Вот и говорю вам, – продолжал отец, – волков постреляли бы. Вон у Сидоркиных солому на катухе разрыли, да овец порезали. Утром пришел Николай скотину убирать, а они, сердешные, лежат холодные уже. Всех и утащить не смогли. Вы вечером не к Августине шли бы, а затаились бы в стоге сена, глядишь, и попугали бы серых.

После завтрака Егор и Никита курили на улице самосад, весело беседуя о своих секретах.

– А давай посидим в засаде вечерком.? Поохотимся, – предложил Никита. Бердан у нас есть. Пуганем волков, может и поотстанут, а то сладу нету с ними. Егору не хотелось мерзнуть в ожидании волков. Тянуло на хутор, к Даше. Недавно зародившееся чувство не давало покоя, занимало все мысли. Утренний разговор с отцом отодвинулся в глубь сознания: ведь он не мальчишка, чтобы подчиняться безропотно, Егор сможет постоять за себя. Если не удастся переубедить отца – уйдет из дома, пойдет батрачить. Но от Даши не откажется. Посидеть c другом в засаде он все-таки согласился. Всё легче, чем слушать рассуждения отца о выгоде женитьбы на Параньке, да видеть мать, украдкой вытирающую слезы. Она, не согласная с мужем, перечить ему боялась, а сына было жалко. Егор понимал, что дома спокойствия теперь не видать.

– Давай вечерком у Дятловых в соломе посидим, – предложил Никита.

– Почему у них?

– Эх, охотник! – Никита недовольно посмотрел на друга, – волки, они ушлые, в одно место два раза не полезут. А Дятловы на другом конце живут. Вот и прикинь, куда серые полезут.

Егор озадаченно посмотрел на друга: думаешь, ты умней их?

– Ты поговори, поговори! – Никита толкнул друга в плечо, – вот добуду волчью шкуру! Разговоров на посиделках будет! – он мечтательно улыбался.

Молва, что сорная трава: появляется, где хочет, и ничего с ней нельзя поделать. Живет себе сколько хочет, то затихая, то разрастаясь. А главное – нельзя от нее нигде укрыться. Не зря говорят, что стоит чихнуть на одном конце деревни, на другом здоровья желают. Егор и Даша пытались скрыть свою зарождающуюся любовь от любопытных глаз. Но их отсутствие на посиделках было отмечено всем молодым обществом деревни. На хуторе тоже глаза есть. И вот уже около колодца кумушки перетирают очередные молодые косточки.

– Ну надо же, – удивлялась Любка Поставничева, вездесущая молодка, пересказывая свежую новость, – Егор под утро с хутора пришел. Видел его дед Демьян, вот не стоять мне на этом месте, – бойко стрекотала она. Женщины, пришедшие за водой, окружили ее, всем была интересна свежая новость. От кого мог Егор возвращаться?

– Ошибся, может, дед? На хуторе под его возраст никого и нет. Там замужние все, – сомневалась немолодая Верка Павлова.

– Как же нету? – догадалась Таисия, – а у Даниловых девка. Помоложе его, конечно, но пары лучше не найти, они друг другу подходят.

– И то, бабы, – с завистью в голосе перебила ее засидевшаяся в девках Фекла, – Дашка вон красавица какая, ей в нашей деревне женихов под стать нету, окромя Егора.

Бабы единогласно согласились с ее мнением: да, словно созданы друг для друга. Уж такие пригожие оба!

Сплетня эта, зародившись, понеслась гулять по деревне. Никакие силы не могли теперь остановить ее. В сознании деревенских жителей эта пара была одобрена и теперь была неразлучной.

−

Видимо, свадьбу ожидать к масленице, – говорили в деревне. А какие могут быть препятствия, если их Господь друг для друга создал? Может Катерина и будет ухватами греметь недовольная, дак разве Мишка пойдет против дочери? А уж Аграфена с Дмитрием только рады будут породниться с хуторскими. Дашка в дом придет не с пустыми руками.

В деревне быстро решили судьбу молодых людей.

Никита и Егор лежали, закопавшись в солому, в ожидании волчьей стаи. В том, что животных режет стая, они не сомневались. Разве можно так нагло уложить с десяток овец? Прошло уже порядочно времени, начали мерзнуть руки и ноги, а волки не появлялись.

– Видимо, на хутор подались, – решил неугомонный Никита. Ему наcкучило бесполезное сидение в засаде. Он перевернулся и попытался сесть. Глаза его сразу заметили на крыше сарая здорового волка. Тот успел разрыть в соломе на крыше сарая небольшую дыру и теперь, опустив морду, принюхивался к запаху, доносившемуся из сарая, не опасаясь, что может быть застигнут. Ненаказанный за прежние дерзкие нападения на сараи, он и здесь ожидал легкой добычи. Никита замер, боясь спугнуть зверя. Безветренная ночь давала некоторое преимущество охотникам. Одинокий волк не мог уловить запах человека. Никита схватил бердан и прицелился. Его движение долетело до чуткого волчьего уха. Никита, наконец, нажал на курок. В это мгновение волк темной тенью метнулся вниз. Выстрел гулким эхом пронесся по степи. Вслед прогремел второй, послышалось громкое ругательство. Еще несколько выстрелов раздались вслед ускользнувшему хищнику. Но тот словно провалился в кромешной тьме. Друзья не видели его убегающим. На свежем снегу не осталось следов. Никита распекал своего друга: ладно я повернулся, а ты, как пропустил его? Куда он с крыши сиганул? Егор растерянно молчал, он тоже не мог объяснить появление серого, а уж тем более его внезапного исчезновения.

– Не иначе проделки Агафьи, – решил Никита, – про нее все говорят, что она колдунья.

– Да брось ты, что она в волчицу обернулась что ли? – усомнился Егор.

– А ты не заметил? Там волчица стояла на катухе, – не унимался Никита, – Агафье раз плюнуть, хоть в кошку, хоть в волка обернется. Ты, прямо, как новорожденный, не слыхал про нее, – возмущался Никита.

Егор с детства помнил рассказы о тетке Агафье. И, как все деревенские жители, он верил и не верил в колдовские её способности. С одной стороны – раз говорят, значит знают про нее, но ведь за руку не поймал никто?

И все же, вылезая из соломы, он не мог не задеть друга:

– Вот на посиделках разговору будет! – улыбнулся Егор, – такую шкуру упустили!

– Из-за тебя все! – не сдавался Никита.

Напрасно Даша выходила за околицу в ожидании Егора.

Тот, не особенно огорченный неудачной охотой, укладывался на печку. Идти на хутор было поздно, завтра он все объяснит Даше и, они вместе посмеются над незадачливыми охотниками. Даша, лежа на узкой девичьей кровати, придумывала причины, по которым он не смог прийти. Так и не придумав ничего, что могло бы оправдать Егора, она забылась тревожным сном.

Бабка Авдотья возвращалась от сына Петра, куда ушла еще вчерашним вечером. Скоро праздник, надо навести в доме сына порядок женской рукой. С Лизки, что возьмешь? Кругом пыль, да нестираное белье. Бабка весь вечер стирала в хате сына, просить об этом сноху Катерину, или внучку она не стала. Сама еще в состоянии помочь сыну. Катерина и так хмурится, стоит только заговорить о Петре. Авдотья была довольна. Перестирала, прибралась, полы вымыла так, что блестят. Теперь не стыдно будет Петру, если кто христославить забежит. Она дошла почти до калитки, когда окликнула ее Мария, мать Харитона, видимо только пришедшая из деревни.

– Авдотья Алексеевна, доброго здоровья, откуда спозаранку?

– У Петра ночевала. Доброго и тебе здоровьица, – поздоровалась бабка Авдотья. Заботы у нас с тобой похожие. Тоже пришла помочь Харитону?

– А как же, надо детишек искупать. В хате тоже прибраться. Мужик, он и есть мужик, сам и щей не сварит. А детишкам горячего надо. Я было прихворнула, а нынче оклемалась вот немного, приковыляла. Никак не уговорю его жениться. За детьми догляд был бы, – вздыхала Мария. Но другая мысль, вдруг пришедшая на ум, заставила ее хитро улыбнуться.

– А вы к свадьбе не готовитесь еще?

– О чем ты? Кого нам женить? Ребята не доросли еще, – удивилась бабка.

– Алексеевна, неуж не знаешь? Дашка ваша с Егором гуляет. Вся деревня говорит. Ой, так до хутора пока дойдет, – подмигнула Мария, – Побегу я, вон внуки окно облепили, ждут, – заспешила соседка.

– Иди-иди, – поджала губы бабка Авдотья. В избу она вошла, не поздоровавшись. Молча раздевалась у порога. Стряпавшей у стола Катерине и сидевшему у печи деду Василию стало ясно: поругалась бабка с сыном. Должна была теперь бабка влезть на печь, да и просидеть там молча целый день. Никакие уговоры невестки, или мужа не могли заставить бабку слезть с печи даже пообедать. Никто первым не решился с ней заговорить. Как говорил в таких случаях дед Василий : перегорит, зола будет. Позже сама Авдотья расскажет, чем не угодил старший сын.

Но сегодня вопреки ожиданию, бабка Авдотья уселась на сундук около двери и не произнеся ни слова уставилась в пространство перед собой. Зная ее строптивый норов, дед кряхтя подкидывал в печь поленца и искоса поглядывал на благоверную. Однако долго молчать бабка не смогла, ее так и распирало от принесенной новости. С улицы вошли Михаил, и старший внук Лука, управлявшие скотину.

– Зорька вот-вот отелиться должна, пить не стала, – сообщил ничего не подозревавший Михаил.

– Рано вроде, – в сомнении произнес дед Василий, – да и морозы вон какие, не ровен час, замерзнет телок. Смотреть надо. Ночью по очереди ходить будем.

Бабка, не выдержав невнимания со стороны родни, недовольно фыркнула:

– Полон дом людей, а уследить не может никто.

Вступить с ней в препирательство решился только дед. Решив, что жена достаточно перегорела и теперь можно выведать причину недовольства, он спокойно произнес:

– Как же уследишь? Стоять возле нее что ли? По очереди и будем наведываться в сарай.

Из боковушки вышла заспанная Даша, c печки выглядывали младшие братья. Всем было интересно ежегодное рождение теленка. Его заворачивали в старый тулуп и приносили в хату, иначе он мог бы замерзнуть в сарае. Каждый год корова приносила приплод, и каждый год с нетерпением вся семья ожидала его. Беспомощность новорожденного приводила в восторг детей. Все вместе они учили его пить молозиво, поочередно окуная упрямую голову в ведерко. Вот и теперь они прислушивались к разговору взрослых. Скоро будет новая потеха. Но бабка, решив, что обделена вниманием, не выдержала:

– Только о хозяйстве и думаете, о детях подумали бы!

Домочадцы удивленно переглянулись: не иначе от Лизки безумием заразилась. Дети все дома, здоровы, слава Богу.

Но бабка не унималась:

– Ты вот, Катерина, всё соринки на полу ищешь. На дочь бы внимание обратила. Выросла она, жених вон объявился у нее, а вы со своей коровой, – укорила бабка сноху и сына.