Земля неведомая

Эпилог

Я долго ломала голову над тем, за каким чертом «доброжелателям» приспичило строить новые миры. Но ключ к пониманию дал мне пароль к их почтово-отчетной программе. «Sanctuary». Английское слово, означающее «приют, убежище». Они готовили себе пути отхода из нашего мира, потому что он их отверг. Выплюнул, как кость, ставшую поперек горла. Жаль, не довелось в этом процессе посильно поучаствовать. Впрочем, и новый, ими же созданный мир их тоже не принял. Мой личный вклад в это святое дело невелик, но я горжусь даже такой малостью.

Одно только осталось загадкой: почему они все-таки сами ничего тут не наизобретали? Мозги вроде были при них, опять же — компьютеры под рукой. Связи с орденом иезуитов — кстати, весьма и весьма интересная организация. Даст Бог, еще пересечемся. Но почему-то изобретения требовались исключительно от тех, кого эти, блин, «доброжелатели» переместили в прошлое. Сами, что ли, допетрить не могли? Ладно, Бог им судья. Об одном жалею — что спросить уже не у кого…

Итак, мы в свободном плавании. Это совсем не то, чего хотели господа «доброжелатели», забросив сюда пришельцев из будущего. Но это именно то, что способно породить новый мир. И пусть он, как и мой родной, появился из грязи и крови. У истоков этого мира стоят пират с саблей и ученый с книгой. Он тоже имеет право на существование, как и многие другие миры. Это терра инкогнито, земля неведомая. Что нас ждет теперь впереди? Бог его знает… Но у нас есть надежда, будущее, своя гавань в этом мире.

Я не могу знать, переживет ли меня республика Сен-Доменг или мне суждено, как Беневскому, погибнуть вместе со своим детищем. Капитаны правы: предстоит большая драка. Но мы не будем сидеть сложа руки и ждать, пока нас перережут господа «цивилизаторы». Мы придумаем новое оружие, получше стальных пушек Пьера. Мы пригласим со всего мира ученых, инженеров, вольнодумцев, философов, просто добрых работящих людей. Мы даже готовы выкупать христиан из алжирского и турецкого рабства или даже немножко подраться с последователями пророка Мухаммеда ради освобождения людей, но населим Сен-Доменг. И в пятнадцать лет поднимем уровень образования до европейского. Мы уже ввели всеобщее бесплатное начальное образование. А со временем, глядишь, и выше можно будет прыгнуть. Вначале поторгуем сахаром, заодно по старой пиратской привычке потрусим испанцев, которым Сен-Доменг на правах суверенного государства уже объявил войну. Пусть наедут из Европы готовые кадры и начнут под руководством Мартина создавать новейшее оружие, способное защитить пиратскую страну. Через десять-пятнадцать лет, а то и раньше, будут свои молодые кадры, и тогда нас уже не остановить. Сен-Доменг сможет торговать не только сахаром, но и высокими технологиями (естественно, не в ущерб себе), и под этим соусом самостоятельно выбирать себе союзников…

Главное — выиграть время. Стать сильными, пока у европейских держав еще действительно руки коротки нас задавить. А когда они наконец просекут фишку и поймут опасность, исходящую от нас, — будет поздно что-то менять. Поздно и чертовски накладно.

Угроза для нас исходит лишь от «золотого тельца» — как бы не попробовали после всех военных обломов пустить в ход подкуп… Причард ведь намекал на такой исход. И сам же капитанам говорил: не покупайтесь на денежки других держав. Сунут вам тридцать сребреников, а потом, как дело будет сделано, кинут по всей форме. Мол, видал я такие фокусы. Не знаю, насколько внимательно прислушались к нему капитаны, но наша казна сейчас полна, и война с Испанией обещает богатые призы. Так что пока братва посылает подкупателей на фиг и нахально звенит золотом в карманах. А там, глядишь, еще кто-нибудь богатенький захочет на нас наехать. Та же Англия, к примеру. Мне даже из Сен-Доменга слышно, как сэр Томас Линч, сидя в Порт-Ройяле, скрипит зубами… В общем, работы непочатый край.

Пятнадцать лет мира. Нам вполне по силам обеспечить это для населения Сен-Доменга, если учесть, сколько лихих парней переехало сюда со всего Мэйна. Около восьми тысяч братвы на десятках кораблей! Флот, достойный Европы! Но это означает, что нам, армии и флоту этой страны, светят пятнадцать лет беспрерывной войны. В том числе и дипломатической. Жестокой, беспощадной и бескомпромиссной, из которой мы обязаны выйти победителями. Иначе — смерть. Братва такой перспективе даже рада. Война — это добыча, которую можно прогулять в кабаках Сен-Доменга, Пти-Гоава или Кайонны. А ведь шесть лет назад при слове «война» они только отмахивались и говорили: это не про нас, ищите дураков в другом месте. Даже называли, в каком именно…

Еще дома, у Калашникова, по-моему, я читала про одно интересное государство. Парагвай. Точно не вспомню, но в общем… В девятнадцатом веке выбрали там одного умного президента. Он установил жесткую вертикаль власти, поборол коррупцию и бюрократию, искоренил преступность, непомерно много денег тратил на образование и так далее. В общем, все то же, что сейчас делаем мы. То же самое делали два его преемника, и Парагвай превратился в самую успешную страну Южной Америки. А сильные державы, не заинтересованные в том, чтобы хоть кто-то хоть где-то вышел из-под их контроля, пошли войной на этот Парагвай, умело спровоцировав на активные действия. Обвинили президента в расстреле пары десятков, или сколько там было, человек, назвали его кровавым палачом, а сами в ходе войны вырезали мужское население Парагвая почти поголовно.[49] И к началу двадцать первого века это не оазис образованных людей, прообраз будущего, каким его задумывали те парагвайские президенты, а насквозь коррумпированная беднейшая страна, где не продохнуть от наркоторговцев… Еще пример? Югославия. Некогда одна из самых развитых стран Европы — где она? Стерта с карты мира «точечными бомбовыми ударами» хреновых «миротворцев», крышующих все тех же наркоторговцев. Есть повод задуматься, не так ли?

Я не хочу, чтобы Сен-Доменг стал Парагваем или Югославией семнадцатого века. И потому-то буду драться насмерть. С любым, кто посмеет тянуть к нам грабли. Буду драться не за свою гавань, не за торговые льготы, а за землю неведомую — за будущее. Без оборзевших «цивилизаторов», причесывающих весь мир под свою гребенку. Без валютных спекулянтов, ради забавы ввергающих в кризисы и нищету целые страны. Без ублюдочных местечковых царьков, готовых продать свою страну оптом и в розницу за личное — и весьма эфемерное — благополучие. Одним словом, за будущее без уродов. За него и умереть не жалко.

Странно слышать такие слова от пиратки, не так ли, дамы и господа?

Ну и пусть. На нашем гербе — абордажный крюк и сабля. Хорошее предупреждение тому, кто надумает точить на нас зубы. Пираты — это не парагвайские интеллигенты девятнадцатого века. Сами кого хоть сожрем, не подавимся. И это хорошо. Полезут — получат по морде раз, два, а на третий раз уже призадумаются. Некрасиво? Да. Нецивилизованно? Безусловно. Дико? Согласна на все сто. Но — с волками жить… Я никогда не принимала «общечеловеческие ценности» только потому, что они — при всей их внешней красоте — лишь маска. И горе тем, кто принимает эту маску за истину: за ней прячется рожа пирата-отморозка.

Ага, все вспоминаю покойных Риверо, Джонсона и им подобных. Морган тоже, при всех его организаторских способностях, был изрядной сволочью. Жалко, Олонэ каннибалы съели, не довелось узреть этого урода в петле… Всех не перевешаю, но острастка для них уже есть. Они меня боятся, ненавидят, и правильно делают. Пока живу, буду давить этих гнид, где только поймаю…

Мы можем избежать массы ошибок, которые были допущены в моем мире. Это не убережет нас от совершения новых, но мы по крайней мере хоть будем знать, от чего следует держаться подальше.

— Генерал, французский фрегат на горизонте!

Галка отложила перо. Столько лет уже здесь, а писать гусиными перьями как следует не научилась: все пальцы в чернилах. Как Джеймс умудряется не испачкаться во время письма? Загадка.

Эшби уже разглядывал гостя в свою подзорную трубу. Не так уж много кораблей под французскими флагами заходит в их гавань: власти Франции пока очень сдержанно относились к самопровозглашенной республике пиратов и вольных колонистов. Лишь несколько самых отчаянных французских купцов рискнули вести дела с «этими разбойниками», и дела эти, надо сказать, шли весьма даже успешно. Испанцы обходили эти воды десятой морской дорожкой, голландцы и португальцы тоже косо смотрели на все эти дела, хоть и не брезговали перекупать по случаю пиратскую добычу и дешевые ткани. А англичане… Что ж, эти точно никогда своей выгоды не упустят. Сейчас в гавани снова стояли шесть торговых кораблей под английским флагом. Нейтралы… Джеймс слишком хорошо ведал цену английскому нейтралитету, и потому — никто из купцов этого не знал! — на стоящие в гавани корабли были наведены пушки скрытых за деревьями и кустами береговых батарей… Он молча, с загадочной улыбкой, передал подзорную трубу жене.

— «Экюель». — Галка тоже узнала этот фрегат и тоже улыбнулась. Но сдержанно: пока еще не известно, с чем пожаловал господин д'Ожерон, сделавшийся по ее милости безработным.

В любом случае судьба Сен-Доменга уже решена. Еще месяца два назад. Но узнать об этом им предстояло только сейчас. И у Галки заколотилось сердце… Даже если Франция отказала республике в признании, она не прислала бы сюда военную эскадру. Достаточно будет одного д'Ожерона, по которому пиратка не станет стрелять. А если все в порядке, то тем более она будет рада видеть старого знакомого. Так что остается только ждать и надеяться.

На клотике «Гардарики» под республиканским флагом развевался адмиральский вымпел: его всегда поднимали, когда капитан была на борту. И д'Ожерон это знал. Потому шлюпка с «Экюеля» пошла не к пристани, а прямиком к красно-белому галеону… Галка отметила, как постарел д'Ожерон. Не имея никакого медицинского образования, она верно поняла и эту одышку, и легко краснеющее лицо: бывший губернатор бывшей французской колонии страдал от явного сердечно-сосудистого заболевания. Но при этом сохранял спокойствие, положенное любому дипломату. С чем он пришел?

— Со щитом или на щите? — сразу спросила Галка, любезно поприветствовав его.

— Мадам, — с достоинством, которого не могла задавить и предательская одышка, произнес д'Ожерон. — Указом его величества я назначен послом Франции в республике Сен-Доменг. Верительные грамоты я вручу вам на церемонии представления, по всей форме.

Только сейчас Галка во всей полноте ощутила смысл выражения «гора с плеч». Если судить по ее посветлевшему лицу, до сего момента она таскала на плечах не одну гору, а Кавказ, Альпы, Пиренеи, Гималаи и Анды вместе взятые.

— Я думаю, месье Бертран, что вы привезли с собой не просто верительные грамоты, — сказала она, не скрывая радостной улыбки. — У вас в кармане билет в весьма интересное будущее, ожидающее наши страны. Если, конечно, не случится ничего… непредвиденного.

— Вы намекаете на эксперименты месье Лангера? — усмехнулся д'Ожерон.

— С вашего позволения, я бы сводила вас к нему в лабораторию…

…Мартин принял гостей не слишком дружелюбно: Галка и д'Ожерон умудрились явиться в самый неудобный момент. Этот немец вообще был сдержанным и корректным человеком, но не тогда, когда у него над душой стояло начальство, а двое помощников возились с запайкой какой-то стеклянной штуковины.

— Фрау капитан. — Он по прежнему именовал ее этим званием, хотя Галку давно уже все знали как «генерала Сен-Доменга». — Вы не могли бы подождать минут десять?

— Никаких проблем, Мартин. — Галка сделала примирительный жест. — Месье Бертран, прошу вас, присаживайтесь.

— Это называется лабораторией? — хмыкнул д'Ожерон, разглядывая обстановку. — Старая казарма, к которой зачем-то пристроили ветряную мельницу.

— О, это непростая мельница, — хитро подмигнула ему Галка. — Она еще намелет нам много интересного. Чего именно — Мартин расскажет… чуть позже, когда закончит возиться со своим стеклом.

Немец, слыша это, недовольно хмыкнул, но промолчал.

— Готово, — сказал один из его помощников, державший длинными щипцами стеклянный пузырь странной формы.

— Теперь пусть остывает. — Мартин окинул суровым взглядом это изделие, внутри которого угадывались какие-то конструкции из тонкой проволоки. — А я займусь гостями… Итак, господа, добро пожаловать в наш сарайчик.

— Если у вас есть настроение, Мартин, расскажите господину послу о ваших успехах. — Галка, пользуясь тем, что д'Ожерон не видит ее лица, весело подмигнула немцу.

— Я могу и показать. — Он снял прожженный фартук и небрежно бросил его на грубый табурет. — Сейчас остынет стекло, мы подключим реостат… Да вот мои помощники уже подключают. Не дождались, черти…

Галка давно опознала в только что изготовленном стеклянном изделии примитивную лампу накаливания. Мартин экспериментировал, извел кучу разной проволоки, но лучшая нить накаливания получилась из… карбонизированной хлопчатобумажной нитки.[50] Медные контакты присоединили проволокой к клеммам реостата, сделанного немцем вручную. Силу тока измеряли снятым с его «опеля» и приспособленным для этого прибором. Словом, конструкция была еще та. Но лампа, закрепленная на деревянной подставке, все же засветилась — сперва тусклым малиновым светом, а затем все ярче и ярче…

— Достаточно. — Мартин остановил помощника, плавно перемещавшего деревянную ручку реостата. — Нравится? — это уже гостям.

— Как это работает? — удивленно спросил д'Ожерон.

— Ветряк, который вы, несомненно, видели, соединен с электрическим генератором, — охотно пояснил Мартин, скромно умолчав о том, что это устройство тоже было сверстано им вручную — по образу и подобию генератора все из того же «опеля». — Механическая сила ветра преобразуется в электрическую, а та уже распределяется по металлическим проводникам на наши приборы. Кстати, воздух из стеклянного баллона откачан. Над этим приходится возиться, но теперь для нас это не проблема. Да, мы используем электричество не только для экспериментов с освещением, — усмехнулся немец. — Вот взгляните.

В углу, на большом плоском камне, стоял какой-то агрегат. А на агрегате глухо клокотал медный котелок. Один из помощников Мартина снял с котелка крышку и помешал его содержимое длинной деревянной ложкой. По «сарайчику» расплылся запах каши с мясом.

— Печь тоже электрическая, — с холодной усмешкой пояснил немец. — Я сам гнул спираль и делал решетку. Две спирали сжег, пока удалось создать стабильно действующую модель. Все, что здесь есть, лишь экспериментальные образцы. Но деньги сюда вкладываются немалые, и уверяю вас, господин д'Ожерон, через несколько лет вы можете не узнать Сен-Доменг… Не желаете ли отобедать с нами?

— Электрический обед, — не без иронии проговорил д'Ожерон. — Честно сказать, даже немного страшновато… но интересно.

— Как видите, — сказала Галка, быстрее всех уничтожив свою порцию, — у нас есть неплохой задел на будущее. Это только кажется забавой, пока не вышло за пределы лаборатории. Но представьте себе множество таких вот «ветряных мельниц». Представьте электрические печи в каждой, даже самой бедной кухне. Или электрические фонари, освещающие улицы города. И энергия будет доставаться почти даром — тут в некоторых местах все время ветер. Я уже не говорю о том, какие еще вещи могут быть придуманы на этой основе. Так что история не окончена. Она только начинается.

— Но это будет уже ваша история, мадам, — сказал д'Ожерон, когда они покинули лабораторию. — Мое время на исходе. Строго говоря, меня прислали сюда умирать.[51] Но я надеюсь еще увидеть электрические фонари на улицах этого города, — добавил он с усмешкой.

— А я надеюсь дожить до таких же фонарей на улицах Парижа, — оптимистично заявила Галка. — Оно, конечно, смотрелось бы вовсе неплохо, но я думаю, не все будет так, как мы хотим.

— Это естественно. — Д'Ожерон вытер платочком покрасневшее лицо. — Мне стоило огромных трудов и нервов убедить его величество принять ваше предложение. Куба — само собой. Вы будете готовиться к походу здесь, а месье Дюкен — в Тулоне.

— Дюкен?!! — неподдельно изумилась Галка.

— Да, операция по захвату Кубы, назначенная на январь-февраль будущего года, поручена ему.

— О, это честь для меня!

— Командор Дюкен тоже сказал, что это честь для него — сражаться бок о бок с вами. Но вернемся к делу. Когда я смогу получить документацию по нарезным пушкам?

— Да хоть сейчас, — проговорила Галка. — Кстати, его величество — это одно дело, а месье Кольбер… Как вам удалось его уломать?

— Не мне — его величеству. — Д'Ожерон снова был вынужден вытирать платочком лицо: жара и болезнь… — Король счел, что ему гораздо выгоднее получить мощные пушки в обмен на признание независимости Сен-Доменга, чем брать эти же пушки силой. Но вы — вы не боитесь, что однажды сюда явится французский флот, вооруженный вашими же нарезными орудиями?

— К тому времени, как он сюда явится, у нас уже будет что-нибудь поинтереснее, — хитро подмигнула Галка. Она не стала рассказывать о химических опытах Мартина и об опытных образцах снарядов на пироксилиновом порохе. Всему свое время. — Но это пока лишь возможность, один из вариантов. К тому же не самый вероятный. Мы отлично помним, в каким мире живем. Предательство — заразная болезнь, и я не уверена, что ее не подхватят в Версале.

— Такова жизнь, мадам, и ничего с этим мы поделать не можем. Впрочем, вы из тех, кто любит бросать вызов судьбе.

— Удача любит безумцев, — рассмеялась женщина и добавила уже серьезно: — Вам лучше отдохнуть, месье Бертран. С таким плохим сердцем на жаре делать нечего.

Вот и перевернута первая страница, написанная нашей рукой. Тяжело прокладывать свой курс. Еще тяжелее — удержаться на нем. Ведь дон Альваро прав: мы должны любой ценой уберечься от соблазна превратиться в эдакую Чечню местного разлива. Иначе никакая Франция не спасет нас от скорой и страшной гибели. Или — в лучшем случае — полуголодного прозябания на задворках истории.

Мы, пираты, армия и флот этой страны, должны быть ее щитом, а не нахлебником. Потому я и внесла предложение не отдавать всю власть в одни руки. И образовался некий триумвират. Я — генерал, глава совета капитанов. То есть военного ведомства. В моей компетенции войска, флот, разведка с контрразведкой — Этьен все-таки мастер своего дела, черт бы меня побрал! — внутренняя безопасность и внешняя политика. К слову, разведка отстранена от выработки каких-либо государственных решений. Сбор информации, противодействие чужим разведкам — и то лишь с моей санкции. И ничего больше.

Месье Аллен — глава торгового совета. Здесь все ясно: экономика, промышленность. И Мартин — глава ученого совета. Пока его ведомство не имеет такого веса, как два других, но это заготовка на будущее. Скорое будущее.

А тем, кто все-таки рискнет являться к нам «с мечом», я готова напомнить неплохие стихи, которые недавно Влад записал мне в дневник.

Черная полоса на нашем флаге не с потолка взялась. Пираты мы, что поделаешь…

Днепропетровск 20 декабря 2007 — 14 мая 2008.