Зеркала

Часть вторая Подмастерье и лесное братство

Белые одежды — и его, и братьев — давно превратились в лохмотья. Утери поначалу различал их белизну в темноте, но со временем, от грязи, крови и нечистот, она потускнела и вовсе исчезла. Тогда, наконец, их поглотила тьма. Только благодаря еще теплившемуся Свету веры, Утери был жив и сохранил рассудок. Многих его братьев тьма поглотила еще при жизни. Прежде чем саму жизнь.

Пятьдесят Белых братьев. Пятьдесят огней, отказавшихся преклониться перед мраком. За это мрак поглощал их одного за другим. Настал день, когда ушел и Нотэри — Старший брат, глава Ордена Белой Иибус в Ильритане. Они называли его Отцом. Служители Богини покидали свои семьи, отрекались от прошлого — принося их в жертву Трону Света. Ибо только тот, кто готов лишиться всего, может служить бескорыстно. Нотэри привечал вновь прибывших, и истинно становился для них новой семьей, окружая заботой, участием и спокойной, уверенной лаской человека, чья природа состоит в сотворении добра. Новички у него учились этому спокойствию, которое было тверже любого камня и никогда не покидало его. Не покинуло и в тот ужасный вечер, когда состоялся ужин во дворце, в честь коронации Адаманта.

Нотэри учил без презрения и брезгливости относиться к нищим, больным и увечным. Облегчать духовные и физические страдания. Беспрекословно выполнять самую тяжелую и грязную общественную работу. Женская община Светлой богини в Ильритане была гораздо больше мужской — несколько сот человек. Но в городских богадельнях, приютах и могильниках основная доля работы приходилась на мужчин. И они были горды тем, что защищали женщин от ужасных, разрывающих сердце зрелищ, заразных болезней, непосильного труда. Утери с гордостью вспоминал, каким уважением пользовался Нотэри у светлых сестер. За отзывчивое сердце, за полное отсутствие гордыни и высокомерия, вообще-то присущее верховному духовенству, за житейскую мудрость и нравственную чистоту. Он всегда и во всем старался походить на своего учителя.

Нотэри был необыкновенно сильным целителем. Сейчас жизненная сила медленно покидала его, истекала каплями крови, сочащимися из израненных тел — он делился Тайной с братьями, чтобы облегчить их физические и душевные страдания. В подземелье Адаманта, где даже воздух был насыщен темным колдовством, кровь не сворачивалась, и раны не затягивались, а гнили. В одну долгую темную ночь слились все ночи и дни. Ее расцвечивали временами сполохи пламени со злых, как красные глаза, факелов, которые несли рыцари, затянутые в черные доспехи. По приставной лестнице они спускались в яму, подхватывали, как груду тряпья, чье-нибудь тело, и уносили наверх. Все происходило в сосредоточенном молчании, в котором Утери явственно ощущал постороннее насмешливое присутствие. От этого ощущения у него волосы вставали дыбом и накатывали волны тошнотворного ужаса. Тогда ослабевшей рукой он хватался за серебряный цветок, висевший на ремешке под лохмотьями, и до боли сжимал ладонь. Семилистник врезался в кожу. В этой темноте символ Иибус не светился, как обычно.

Мертвых не возвращали. Еще живых просто скидывали обратно. Не раз и не два тело падало на кого-то из лежащих внизу. Ощупывая в кромешной тьме чуткими пальцами целителя раны брата, Утери удивлялся, как разнообразна человеческая изощренность в причинении мучений себе подобным! Он проводил осмотр и говорил Нотэри, куда направить Тайну для поддержания жизни и облегчения страданий. Если бы Нотэри диагностировал сам — терял бы сил вдвое больше.

Пока тех, до кого дошла очередь, забирали наверх единожды. Только Нотэри уводили уже пять раз. И каждый раз возвращали безжизненным телом. По крайней мере на ощупь — а только так они могли диагностировать в темноте — братья не находили на теле следов ран. Чего палачи хотели от него? И что это были за пытки, если после, чтобы не дать погаснуть искре жизни, едва теплившейся в теле Нотэри, требовалась Тайна всех братьев?

И вот, Отец ушел от своих детей. Утери не знал, на какой день заключения это случилось, но однажды черные пришли снова. Ангелами смерти спускались они сверху в метании ослепляющего пламени факелов. Как всегда их спустилось четверо. Ногами расталкивая не успевших отползти братьев, они направились прямо к Нотэри и молча окружили его. И таким нечеловеческим повеяло от их безмолвных, мощных, зловещих фигур, что бывшие рядом с Нотэри братья со стонами поползли прочь, в спасительную темноту и влажность, которой прежде страшились.

Голова Отца лежала на коленях у Утери. Его, как и других, охватил ужас, но если бы он бросился прочь, Нотэри полностью оказался бы на каменном холодном полу, и эта мысль отчего-то показалось юноше невыносимой. Он остался. Четверо смотрели на него. В прорезях вороненых шлемов он не мог разглядеть их глаз, только нечеловеческие отблески. Окаменев, он пристально рассматривал их, словно видел впервые, и не сразу почувствовал, как в его руку скользнуло что-то теплое и острое. Он машинально сжал ладонь, и в этот момент четверо наклонились и, подхватив Нотэри, поставили на ноги. Утери вскрикнул, выронил то, что держал, и вцепился в учителя. Не первый раз того забирали наверх, но именно сегодня ужас полностью лишил Утери разума. А может быть, наоборот, именно разум подсказал ему, что если сейчас он отпустит Нотэри, никогда более не увидит!

Утери кричал, а его били рукоятями мечей по голове. Обезумевшие братья сползались из темноты, почувствовав то же, что и он, но черные, которых было всего четверо, легко отбрасывали тела, били об стены, давили коваными сапогами, обрушивали плашмя тяжеленные мечи.

Крича, Утери поднял голову и посмотрел в лицо учителя. Старик был странно спокоен, и только бесконечная усталость читалась в его глазах. Черные оторвали Утери от него и пинками отшвырнули прочь, подхватили Нотэри и поволокли вверх по лестнице. Утери, теряющему сознание от боли, вдруг показалось, что свет вокруг разливается не от их слепящих факелов, а от худой фигуры старика в отрепьях, когда-то бывших белыми. И в этом свете он увидел на полу яркий блеск вещи, которую выронил. Из последних сил он пополз к ней и упал, накрыв своим телом Троицу — тройной семилистник, символ Верховного священнослужителя Ордена.

Кровь из разбитой головы горячими языками лизала его лицо. Черные перевалили за край ямы, и свет исчез. Исчез он и из разума Утери.

Подмастерье угрюмо смотрел в темноту. Холодная осенняя ночь опустила над лесом недвижимый полог. Измученное тело требовало отдыха, а он не мог уснуть. События последних дней кружились в памяти навязчивым калейдоскопом. Он не раскрыл тайн Адаманта и не узнал, что случилось с Тагом. Правда, он предполагал, что Таг пошел до конца — или его заставили — и погиб. Инвари тоже пытался пойти до конца, но голос девочки позвал его и он бросил все, чтобы прийти на помощь. Сейчас он жалел, что не увидел окончания обряда инициации. Вдали от Адаманта и Зеркала он был уверен, что смог бы сопротивляться и дальше, и отмахивался от внутреннего голоса, шептавшего о глупой самонадеянности.

Одно он установил точно — зеркало в Подземелье Адаманта было Потаенным.

«Представим мироздание в виде яблока, — говорил Учитель, — яблока, изъеденного червоточинами. Сии червоточины есть проходы в ткани Вселенной, позволяющие попасть из одной точки пространства в другую. Многие проходы свободны. Таковы те, что связывают наши поселения в разных точках Вселенной. Они не требуют защиты, т. к. мы знаем, где они начинаются и где заканчиваются, и не ждем оттуда чужаков. Другие проходы не изведаны и потому запретны и заперты. Зеркала же суть двери. Конечно, не всякие зеркала. Те, что запечатывают проходы, мы называем Потаенными. Если вы где-либо встретите подобное зеркало, знайте — оно запирает нечто, могущее представлять опасность для вас. Или же вы можете представлять опасность для того, что сокрыто за ним. Открывать такие двери, не обладая знанием о них — глупо. Проникать в них — опасно. Никто не скажет вам, что вы там встретите или каким вернетесь? И вернетесь ли?…».

У него была возможность узнать, что скрывает зеркало, о существовании которого в Поднебесье не ведали. Это он, Инвари, первым обнаружил его и опасность, идущую оттуда. Но какого рода опасность? Он НИЧЕГО не узнал. Это не давало ему покоя. Похоже, Испытания он не выдержал!

Снова и снова он вспоминал багровую искру перстня на своем пальце, перстня, который Гэри дал ему в Змеином логе. Едва оказавшись в предрассветной тьме Чащи, Шери остановил коня и потребовал, чтобы Инвари надел перстень. Иначе, сказал он, они не пропустят.

— А ты? — удивился Инвари.

— Меня и так знают.

Инвари покосился на Ангели, сладко спящую в седле перед братом. Тот заметил его взгляд:

— Детей они не трогают.

— Я все время слышу это «они»! Кто это?

— Духи. Хранители леса. Они с незапамятных времен живут в глубине Чащи, потому она и пользуется дурной славой. У Гэри договор с ними, вот почему Чаща — единственное безопасное для нас место в Ильри, да еще и рядом со столицей. Адамант рискнул приготовить нам засаду в Змеином логе только потому, что это — самая окраина леса, Хранители там редко показываются.

— Географически столица равноудалена от границ страны — людям удобно собираться именно здесь, — догадался Инвари. — Сколько же вас там?

Шери усмехнулся.

— Увидишь.

Осеннее солнце вставало быстро — под пологом леса светлело на глазах. Как и во время последнего посещения Чащи, над землей клубился туман цвета сливочного масла, и из него, прямо перед захрапевшими от неожиданности лошадьми, сформировались две тени, грозно склонившись по обеим сторонам едва заметной тропки.

— Покажи им перстень, — шепнул Шери.

Инвари высоко поднял руку…

Он тяжело поднялся с кучи лапника, на которой пытался уснуть.

Вокруг раскинулся лагерь — теперь он вряд ли назвал его «лагерем разбойников»! Тлели угли угасающих костров. Шелестели на ветру пологи навесов и палаток, чернели шалаши, крытые ельником. В них спали дети, женщины и старики, мужчины, не выпускавшие оружия даже во сне, спали, беспокойно вздрагивая во сне от пережитого: соратники Арлона; несчастные, в чей семье у кого-то волосы были светлее обычного; объявленные вне закона; бежавшие от непосильных поборов последних лет; любители приключений и просто авантюристы — кого здесь только не было! Около двухсот человек способных держать оружие, от 14 до 60 лет, насчитал Инвари. Несколько небольших стад домашних животных. Пока женщины вели хозяйство, а дети собирали валежник, сухостой, съедобные ягоды и коренья, мужчины контролировали большую часть Чащи, прилегающую к столице. Они обложили данью торговые пути на запад и юго-запад, а отказывающихся платить грабили, забирая все, вплоть до повозок и лошадей, поэтому в провианте лагерь недостатка не испытывал. Дремучий лес скрывал следы преступлений. Основной массив тянулся на Запад, переходя, насколько помнил Инвари, в обширный район болот. Это был настоящий, дикий, доселе не знавший человека лес. Его деревья бугрили узловатыми корнями землю, щедро усыпанную валежником и прелыми листьями, а седые мхи связывали ветви наподобие мохнатой паутины. Редкие опушки, гнилые и топкие под изумрудным ковром зелени, перемежались с огромными буреломами, возникшими еще в те времена, когда о людях и слыхом не слыхивали. В центре одного из таких буреломов располагался лагерь Гэри. Для знающего человека, каким был Молчун, путь от городских стен составил всего несколько часов тайными тропами. О таких ведали лишь доверенные Гэри, одобренные Хранителями люди, которых здесь называли Следопытами. Всем остальным, в том числе и Адаманту с подручными, дорога была закрыта. Поэтому герцог и не догадывался об истинном размере «разбойничьей шайки». Иначе никогда не попытался бы уничтожить их одним махом, как в Змеином логе. Скрывающиеся там люди всего лишь ожидали проводника в лагерь Гэри, и именно их герцог принял за настоящих разбойников. Инвари искренне надеялся, что это место действительно недостижимо для Черного герцога. Хотя, во всем, что касалось Адаманта, он теперь сомневался. Слишком мощную тварь вызвал тот во дворце. Слишком могущественную — не для себя ли тоже? Что случилось после того, как они с Шери покинули «зеркальный чертог»?

— Не спится?

Инвари поднял глаза. Перед ним стоял Гэри, а он снова не услышал приближающихся шагов!

— Наверное, от усталости, — Инвари бледно улыбнулся.

Глаза в прорезях кожаной маски изучали его.

— Пойдем к костру, дэльф, — Атаман отвернулся, и направился к одному из затухающих огней.

Инвари подобрал свой плащ и пошел следом.

Гэри подбросил сухих ветвей, и языки пламени выглянули из-под одеяла золы, взметнув сноп искр. Инвари проследил за ними взглядом — наверное, один из этих огней видел он с крыши дома в ту ночь.

— Что собираешься делать? — спросил вдруг Гэри.

Инвари уселся напротив, скрестив ноги. Пламя разделило их.

— Сначала высплюсь, Атаман.

— Шери рассказал мне о том, что видел во дворце. Я слышал… — Гэри запнулся, — что Адамант занимается магией, но не знал, что он так силен в ней!

Глаза Гэри в отсветах пламени лучились неподдельной ненавистью, и что-то подсказывало Инвари, что лучше не спрашивать о ее причинах. Он молчал.

— Ты можешь находиться здесь, сколько захочешь, — продолжил Гэри. — Когда ты решишь уехать — тебя проводят до границы. Ты ведь направлялся в Кабестан?

Инвари покачал головой, глядя в огонь.

— Я не уеду, — он поднял глаза. — Я остаюсь.

Гэри резко вскинул голову.

— Зачем?

Инвари усмехнулся.

— Я устал объяснять всем и каждому смысл моих поступков!

— Если ты со всеми разговариваешь в таком тоне, — заметил Гэри, — я удивляюсь, как Ворчун не прирезал тебя в первую вашу встречу.

— Быть зарезанным — не моя судьба! — снова усмехнулся Инвари.

Глядя на Атамана, он чувствовал его волнение. Лица того не было видно, но слишком уж горели серые глаза, слишком напряжены были с виду спокойно лежащие на коленях руки.

— Спрашивай! — тихо произнес Инвари.

Гэри вздрогнул.

— Что?

— Я же вижу — ты хочешь что-то узнать от меня!

Атаман повел широкими плечами. Инвари увидел, как сплелись и побелели от усилия его пальцы. Несколько секунд он был натянут как струна, казалось, напряжение вырвется из-под маски безумием. Но вот, он вздохнул и расцепил руки. Однако голос его звучал глухо, а глаза скрылись под ресницами.

— Итак… регент сделал это! Он короновал себя!

— Человек предполагает… — по-дэльфийски нараспев произнес Инвари.

— А негодяй располагает! — резко закончил Гэри. — Он — узурпатор!

— В случае если наследник жив — да! — согласился Инвари. — Но Адамант слишком уверен в том, что тот погиб — я видел это собственными глазами! Он так ловко все подстроил! Я и не подозревал, что Черный Волк — его единокровный брат, думал, просто один из вассалов.

— А я думал — он мертв! — резко прервал его Гэри. — Я слышал, как Ванвельту объявляли приговор — на всех площадях столицы. Должно быть, в последнюю минуту, король, в бесконечной милости своей, заменил казнь ссылкой.

Инвари пожал плечами.

— Ванвельт не похож на ссыльного. Он привел с собой хорошо вооруженных конных рыцарей и пехоту. Говорят, это лишь арьергард! Кроме того, я видел, как с его повозок сгружали тяжеленные ящики во внутреннем дворе замка. Один из них разбился. Там было золото, Атаман! Ванвельт привез пять подвод, груженных такими ящиками. Так в какой же рай сослал Арлон преступника?

— Он мог сослать его только в одно место, дэльф, но раем его не назовешь! Ванвельт был лишен всех земель и титулов. И если королю чего-то не понадобилось из его имущества, то это могут быть только Пустоши, что лежат сразу за Черными топями. Самое дальнее и скудное владение Ванвельта. Это заболоченные земли, где худо-бедно перебиваются продажей торфа. Земля там едва родит, много денег со всего этого не получишь. Да и пейзаж на редкость безрадостный!

— Ты был там?

— Да. Был. Когда-то. Я исходил Чащу вдоль и поперек, дэльф, я знаю ее как свой меч. Пустоши — нехорошее место. Чаща разбивается на скудные рощи и незаметно переходит в болота. Это настоящая гибель!

— То же люди говорят и про Чащу, — улыбнулся Инвари.

— Говорят, — согласился Гэри, — те, кто не знает этот лес так, как я. Даже здешние духи признали меня, и вот что я скажу тебе, дэльф — духи не пересекают границ владений Ванвельта!

Гэри задумался.

— Надо будет поспрашивать людей, что они знают о Пустошах. Здесь есть несколько стариков, служивших еще Арлону — они будут счастливы хоть чем-то насолить регенту.

— Ты продолжаешь называть его регентом?

— Это единственный законный титул, который он может носить. Ни я, ни мои люди не собираются признавать его истинным властителем Ильри.

— Ворчун велел напомнить тебе, что подземные жители столицы тоже, — раздался голос из темноты и к костру вышел Шери.

Инвари присвистнул.

— Вам, ребята, никак не обойтись без законного наследника, — сказал он, подвигаясь, чтобы освободить Шери место у костра.

— Его ищут и найдут, дэльф, — подал голос Гэри. — Но сначала мы разберемся с регентом.

— С каких это пор лесные разбойники следят за законностью? — поинтересовался подмастерье.

— С тех самых, как ее не стало в Ильри, — ехидно, как показалось Инвари, ответил Шери.

— Так это бунт! — Инвари сделал вид, что только что догадался.

— Нет, — Шери взглянул на Атамана, тот едва заметно кивнул, — это война!

Инвари удивленно их разглядывал.

— Я не предполагал, что вы можете зайти так далеко. А как же разбой на большой дороге?

— Это только начало. Наша цель — вернуть законного наследника на престол. К его появлению трон должен быть освобожден!

— Значит, все это делается ради власти, — заключил Инвари. — Жаль! А я-то думал, что ты — защитник обиженных и несчастных, хочешь спасти их от ужасной участи быть скормленными чудовищу в подземелье дворца.

— Замолчи, монах! — властно прервал Атаман и Инвари, к удивлению своему, замолчал.

— Когда на троне был законный правитель — всех этих ужасов не было в Ильри. Король должен управлять страной и заботиться о своих подданных, а не проникать извращенным умом в тайны мироздания! Арлон привел страну к благополучию, потому что редко думал о своей выгоде. Когда правитель думает о собственных удовольствиях — ничего хорошего из этого не выходит. Династическая кровь была чиста, покуда один из законных наследников не связал свою судьбу с ведьмой, и не возвел ее — не отрекшуюся, на трон рядом с собой, ибо таково было ее условие. Проклятие этого поступка легло на королевский род и Адамант — его прямое следствие!

— «… Такова была цель запретной любви короля Вилаона и коронованной ведьмы Элонории, цель, ведомая теперь лишь этой книге, да уже почившему автору ее, королевскому летописцу Пта», — пробормотал подмастерье.

Гэри подался вперед.

— Откуда тебе известно?

— Орденские архивы велики…, - Инвари улыбнулся, поднимаясь. — Что ж… Можете рассчитывать на меня. Я останусь здесь, ради законности, разумеется. А сейчас пойду, с вашего позволения, спать. Такие разговоры — лучшее снотворное!

И он скрылся в темноте.

Двое оставшихся некоторое время молча смотрели в огонь.

— Как думаешь, — спросил, наконец, Гэри, — ему можно доверять?

Шери пожал плечами.

— Он предупредил нас о западне в Логе, он вытащил меня и сестру из Подземелья. Он и от тебя отвел удар, не так ли?

Гэри покачал головой, не зная, что сказать.

— Ангели доверяет ему! — добавил Шерри, и лицо его озарилось нежностью.

— И это самый веский аргумент, не так ли? — по голосу стало понятно, что Атаман улыбается.

— Для меня — да! — серьезно отвечал Шери. — Но они провели над ним часть обряда. Я не знаю, что они хотели с ним сделать, и что, может быть, уже сделали? Я никогда раньше не присутствовал при этом! Но то, что я видел, меня напугало…

Шери передернуло.

— Когда… когда все это закончится — ноги моей не будет во дворце!

— Посмотрим… — голос Гэри вновь звучал холодно. — Присматривай за ним, Молчун.

Его разбудил тихий смех. Он разлепил веки и увидел склонившееся над ним лицо — румяное и свежее, блестящие голубые глаза, смеющиеся губы.

Она звонко поцеловала его и приказала тоном, не терпящим возражений:

— Вставай. Уже утро!

Инвари улыбнулся в ответ.

— Гэти, прекрасно выглядишь!

Она лукаво улыбалась. В буро-зеленом наряде следопыта ее можно было принять за мальчишку, если бы не рано оформившаяся соблазнительная фигура и длинные золотистые волосы, кудряшками падающие на плечи.

Инвари сел, протирая глаза. Тело ломило, словно его несколько дней везли скрюченным в бочке. Что с ним творится?

— Где тут можно умыться?

— Пойдем.

Она отвела его к речушке в густых зарослях высокого папоротника, и деликатно удалилась. Инвари разделся и с наслаждением влез в холодную воду, оглядывая себя. На спине багрово-синим расплывались кровоподтеки — следы от удара об стену, в которую его швырнул Ванвельт. Впрочем, они уже не болели. А вот крестом алевший на груди шрам, который был оставлен кинжалом Мора, покрылся коркой черной крови и немилосердно саднил. Инвари осторожно лил на него воду, смывая сгустки. Затем окунулся с головой и, окончательно заледенев, в прекрасном настроении вылез на берег — одеваться.

У костра мелькала тонкая фигура Гэти — она споро готовила завтрак.

Когда он подошел, она протянула ему походный котелок с дымящейся кашей, в которой алели крупные ягоды птичника, а сама села напротив, с удовольствием наблюдая, как он ест. Инвари не мог оторвать от нее глаз — она словно была соткана из солнечных лучей пополам с довольством. Ни тени не осталось от бледной девчонки, которую он спасал от герцогских гвардейцев. Бес, всегда сидевший в ней и сдавшийся только той ночью, сейчас выглядывал наружу сквозь ангельски голубые глаза.

— Как поживаешь? — доев, спросил Инвари, в общем-то, не зная, что еще спрашивать.

— Разбойницей быть лучше, чем шлюхой! — ничуть не смущаясь, ответила она.

— Ворчун передавал тебе привет, — внимательно наблюдая за ней, сказал Инвари.

На самом деле Ворчун приветов не передавал.

Она слегка изменилась в лице.

«Что же все-таки их связывает?» — подумал он в очередной раз.

— С ним все в порядке?

В ее голосе сквозило истинное беспокойство.

— Он, как всегда, холоден, и немного жутковат, — улыбнулся Инвари.

Она упрямо тряхнула волосами.

— Ты поспешно судишь о людях. Он очень хороший, добрый и…

Она осеклась, заметив его взгляд. Затем, помолчав мгновение, просто сказала:

— Приказывай, господин!

— Что?! — Инвари поперхнулся горячим ягодным отваром, который здесь пили вместо чая.

— Я — твоя рабыня, забыл? Таков обычай…

— Дурацкий обычай! — искренне возмутился Инвари. — Послушай, а почему бы нам ни забыть об этом? Мы останемся друзьями, и не будет никаких приказов, идет?

Она пристально посмотрела на него. Под этим взглядом Инвари показалось, что он краснеет. «Боги мои, только не это! — в панике подумал он, — Я — Подмастерье, а не…»

— Один раз я нарушила наши обычаи, — задумчиво сказала Гэти, — и жестоко поплатилась за это… Ты, что же, не хочешь меня?

Инвари снова поперхнулся. Спокойствие небожителя таяло как мед на солнце.

— Ты ведь шел к нам, чтобы провести ночь с блондинкой? — продолжала Гэти. — Почему же сейчас ты не хочешь того, чего хотел тогда? И платить тебе больше не придется.

— Ты ничего не поняла! — возмутился Инвари.

Она подалась вперед, словно от его слов зависела вся ее жизнь.

— Я пришел потому, что знал — в вашем городе опасность грозит всем, у кого светлые волосы. Я пришел узнать, что происходит! Помочь, если нужно… а не спать с тобой!

— А долг за меня ты тоже заплатил, чтобы помочь? — язвительно поинтересовалась она.

Он с готовностью кивнул.

Гэти вскочила на ноги, словно разъяренная кошка.

— Значит, ты выложил кучу денег и рисковал жизнью только, чтобы спасти меня? — вскричала она.

— А что в этом плохого? — удивился Инвари.

Она прищурила посиневшие от гнева глаза.

— Ничего. Но и хорошего тоже!

— Почему?

— Дурак! — в сердцах кинула она и одарила уничижительным взглядом, — Спаситель!

Она развернулась и вихрем унеслась прочь, едва не сбив с ног подходящего Шери. Ее лицо пылало, а волосы развевались на ветру, как крылья золотой птицы.

— Чем ты так разозлил ее? — поинтересовался тот.

Инвари пожал плечами.

— Она словно с цепи сорвалась! Вот это темперамент! — восхитился Шери, с интересом провожая глазами быстро удаляющуюся фигурку.

— А я за тобой! — опомнился он, наконец. — Волк задрал одного из наших. Лекарь не справляется. Посмотришь?

— А почему ты решил, что я разберусь? — удивился Инвари.

— Не знаю. Но сдается мне — ты разбираешься во многом!

«Точно! — подумал Инвари. — Только взбалмошные девицы в этот список не входят!».

Шери привел его к единственному в лагере бревенчатому срубу, скрытому в высоком кустарнике с ярко багровеющими листьями. Внутри, у самого порога, на груде ельника, накрытого окровавленным плащом, лежал, задыхаясь, юноша, почти мальчик, в изорванной одежде следопыта. Видимо, его только что внесли сюда. Грудная клетка его была разворочена, обломки ребер торчали наружу, поднимая прикрывавший их кусок полотна. Рваные раны покрывали ноги. Рядом с ним на коленях стоял высокий худой мужчина, чье лицо закрывали длинные черные волосы. Он осторожно промокал раны куском полотна, сокрушенно качая при этом головой.

— Я привел его, Аф, — негромко позвал Шери.

Тот поднял голову и вгляделся в лицо Инвари узкими, зелеными глазами. Вертикальные зрачки сузились от света.

— Флавин! — ахнул Инвари.

Названный улыбнулся, блеснув белоснежными зубами. Блестящие черные волосы сдвинулись, открыв пару острых коричневых рожек.

Приятно познакомиться, юноша! Меня зовут Аф, — представился он.

Затем поднялся и застучал копытами по дощатому полу, подходя и протягивая Инвари руку. Тот крепко пожал ее.

— Один Эвиньонский.

— Дэльф, я полагаю? — насмешливо уточнил флавин. — Только вы носите такие по-королевски вычурные имена.

Инвари, соглашаясь, склонил голову.

— Чем я могу здесь помочь? — спросил он, и голос его дрогнул.

Он действительно мог спасти человека с такими страшными ранами. Точнее МОГ БЫ, если бы обрел Силу.

— Сделайте милость, Один, побудьте со мной, пока я осматриваю его — он вот-вот испустит дух. Вам, надеюсь, сан дает право благословлять в Последний путь?

— Даже простой послушник Ордена имеет на это право! — несколько высокомерно ответил Инвари.

Флавин только усмехнулся.

— А где же ваша помощница? — поинтересовался Шери из-за его спины. — Она могла бы тоже…

— Волки напали на нашу засаду у Короткого брода. Этот мальчик совсем плох. Поэтому она доставила его сюда, и вернулась.

— Неразумно было тревожить его, — заметил Инвари, опускаясь на колени перед раненым.

Короткий брод. Какое-то воспоминание мелькнуло у него — это название было ему знакомо.

— Неразумно оставлять! — не согласился флавин. — Судите сами, для волков не характерно такое поведение. Здесь полно дичи, зачем им было нападать на вооруженный отряд? Судя по ранам этого несчастного, их нанесли бешеные животные! Раздразненные запахом крови они могут напасть снова, а защитить его там никто уже не сможет. Здесь же он в безопасности.

Тем временем Инвари приподнял полотно, прикрывавшее рану. Из несчастного просто выгрызли кусок тела сбоку. Торчали розовые обломки костей, с каждым вздохом пузырилась алая легочная кровь в глубине раны, по краям которой проявились следы от огромных клыков.

Инвари приложил ладонь к синим отметинам. Короткий брод! Ну конечно!

— Шери! Взгляни…

Тот подошел, присел рядом.

— Что?

— Видишь, отметины от клыков на гораздо большем расстоянии друг от друга, чем у волка?

— Все выжившие в один голос заявили, что это были волки, — подал голос Аф.

Инвари поднялся.

— Несколько дней назад, направляясь в Ильритану, я заблудился в Чаще. Свернул с тракта как раз перед рекой — решил отдохнуть перед переправой. На карте она называлась Коротким бродом. Отъехал всего на несколько шагов и понял, что заблудился. Я никак не мог найти дорогу обратно, как вдруг меня окружили необычайно крупные и умные звери. Очень похожие на волков. У них была четко отработанная тактика нападения, мне даже показалось, — он нервно повел плечами, — что они действуют по ситуации! Они повалили моего коня — мне удалось выпутаться из стремян — и занялись им. Это дало мне фору, я бежал. Затем они вспомнили обо мне и попытались отогнать меня в сторону от тракта. Но мне повезло — я спасся. А коня потерял! — Инвари расстроено замолчал.

Аф легко тронул юношу за плечо.

— Не печальтесь, Один! Природа дает, природа отбирает. Мы все существуем по ее законам, из которых главнейший — выживание. Вы лишь повиновались инстинкту, а он сильнее не только человека, но и…, - Аф улыбнулся, — флавина!

Инвари благодарно посмотрел на него.

— Звери, похожие на волков? Крупные и умные? — Удивился Шери. — Впервые слышу о таких!

Он вопросительно посмотрел на Афа. Тот отрицательно покачал головой.

— Я решил, что это местная фауна, — пояснил Инвари. — Слышал, что Чаща полна чудес, думал — звери тоже к этому относятся!

— Пойду, предупрежу Гэри. Я больше не нужен? — поинтересовался Шери.

— Нет, благодарю, — отвечал Аф. — Вы останетесь, Один?

— Конечно.

— Я тебя сам найду, — кивнул Шери юноше. — До свидания, Аф!

— До свидания.

Шери вышел.

Раненый дернулся и застонал.

— Я остановил кровь, — Аф выжидающе смотрел на Инвари.

Тот пожал плечами.

— Вряд ли я могу советовать ФЛАВИНУ! — сказал он. — Операция бесполезна. Сила могла бы помочь, — его голос предательски дрогнул, — но ее должно быть очень много. Я неплохо разбираюсь в травах, можно попробовать облегчить его страдания.

Аф провел его вглубь, где на протянутых под потолком веревках сушились травяные пучки, издавая терпкий аромат умирания.

Вдвоем они отобрали травы, приготовили отвар, промыли раны и, капнув целебной смолы оха на полотно, туго перевязали самую страшную. Инвари отцепил от пояса мешочек с травами, купленными еще в столице у старухи-ведьмы, стер с вином и осторожно влил в рот умирающего. Почти сразу же тот забылся сном. Если бы не тяжесть его состояния, сон мог бы стать целительным.

Аф с интересом следил за ним.

— Вы не задумываетесь — как и что делать! — одобрительно заметил он. — А значит, вы делаете именно то, что хорошо знаете.

Инвари смотрел на спящего.

— Ему нужно отдохнуть, чтобы выйти из этого сна живым. Шанс ничтожен! Вы владеете Тайной?

«Тайной» на ветри называли Силу.

— Конечно! — флавин даже обиделся. — Мы владеем искусством передачи Силы с младенчества! Но один я не справлюсь — мне понадобится помощница. Пойду, посмотрю, не вернулась ли она?

— Флавинка? — с любопытством спросил Инвари.

Живую или мертвую флавинку не видел никто из его знакомых. Возможно, о них знали Мастера, но они молчали. Возможно, флавинок и не существовало вовсе.

— Нет, — улыбнулся Аф, — увидите!

И вышел на улицу.

Инвари положил руку на лоб раненого — у того начинался жар. Он набрал в миску холодной воды из бочки у дверей и сел рядом с ним — обтирать его пылающее лицо. «Должно быть, мой ровесник в этом времени, — печально думал Подмастерье, — В таком возрасте простецы только и начинают жить! Как жаль терять…».

Но Закон был жесток. Молодая Сила слишком ценна, чтобы тратить ее на исцеление простых людей — так объясняли в Академии. Кроме того, Подмастерье, проходящий Испытания, не должен был ничем отличаться от Живущих, как называли Мастера жителей планеты, вот почему ему запрещалось применять так же Искусство или Сталь. Если только не возникала ситуация, в которой приказ об их применении Мастер отдавал лично. Исключение из области применения магического Искусства естественным образом приводило к тому, что подмастерье не мог, используя заклинание, вызвать собственную Силу, чтобы воспользоваться ею. Такой прием считался злостным нарушением правил. Воспользовавшийся им, независимо от того, какие причины подтолкнули его к этому, снимался с Испытаний, и отныне мог рассчитывать лишь на судьбу эмиссара. Сила подмастерья считалась обретенной им и признавалась Мастерами только в случае ее самостоятельного проявления. Проявления без вмешательства посторонних лиц или приемов, связанных с употреблением заклинаний или магических артефактов. Однако такие САМОВОЛЬНЫЕ ПРОЯВЛЕНИЯ НЕ ПОДРАЗУМЕВАЛИ КОНТРОЛЬ РАЗУМА НАД СИЛОЙ. Мастера же учили, что Разум — основа всего сущего. Хаос же, происходящий от отсутствия контроля, может разрушить мироздание. Вот почему приемы самоконтроля жестко вбивались в головы выходцев из Академии. И вот почему Инвари внимательно прислушивался к самому себе, с гордостью и грустью сознавая, что был хорошим учеником. Он искренне сочувствовал умирающему юноше, но в душе было темно и пусто. Жаркая искра Силы не разгоралась даже сейчас, привлеченная призрачной и запретной возможностью подарить умирающему жизнь.

Послышался стук копыт.

— А вот и моя помощница! — сказал Аф и отошел в сторону.

Инвари поднялся.

На него смотрели черные чуть раскосые глаза, в глубине которых бился дикий огонек. Распущенные, с Посвящения не знавшие ножниц, волосы до пят, словно соболиный плащ скрывали фигуру и одеяние высокой девушки. Даже не видя серебряного медальона с изображением единорога на ее груди, Инвари понял, что перед ним молодая ведьма.

Он изящно поклонился.

— Госпожа…

— Почему не хочешь врачевать? — последовал холодный вопрос.

Чувственный низкий голос привык подчинять. Инвари уже не сомневался, что большинство мужчин лагеря мечтает о ней темными ночами.

— Я всего лишь Странник Ордена дэльфов! — нейтрально ответил он, предчувствуя ее враждебность. — И Тайной не владею.

— Это Гроза, — представил ее Аф. — Несмотря на то, что молода — очень перспективная ведьма!

— Я заметил, — Инвари улыбнулся ей, стремясь преодолеть отчужденность. — Рад познакомиться!

Она презрительно скривила яркий рот. Казалось, сок осенних ягод заставил его алеть, и осекла резко:

— К чему эти любезности, монах, мы не при дворе! Иди за мной, там мертвые ждут обряда.

Затем развернулась, колыхнув черную реку волос, и быстро вышла. Инвари недовольно проводил ее взглядом. Как она смеет с ним так обращаться? Простая деревенская ведьма!

— Обожглись? — насмешливо поинтересовался Аф.

— У нее плохое настроение?

— Хуже, Один — плохой характер. Идите-ка за ней, а то она устроит вам выволочку!

Инвари презрительно пожал плечами.

— Очень рад был познакомиться с вами, Аф! — искренне сказал он. — Вы — первый флавин, которого я встретил в своей жизни!

— Все легенды когда-то сбываются! — улыбнулся тот.

Под утро следующего дня раненый юноша скончался. Аф и Гроза, пошатываясь от усталости, вышли вдохнуть свежего предрассветного воздуха. Всю ночь они пытались делиться с умирающим своими жизненными силами, но этого оказалось недостаточно. Раны были слишком обширны и глубоки, да и испуганное сознание молодого следопыта, сломленное страхом пережитого и болевым шоком, не захотело вернуться.

Узнав об этом, Инвари ощутил болезненную судорогу души, словно его ударили ножом в солнечное сплетение — так велико было сожаление об утрате. Однако он ожидал его. Он тоже всю ночь не уходил из лазарета — ухаживал за единственными тремя выжившими следопытами из того же отряда, и все это время в глубине души теплилась надежда, что юноше не дадут умереть. Надежда теплилась. Но твердая уверенность в обратном плотно засела в сердце. И когда он увидел его прикрытое плащом тело — мальчика, которого не знал, голоса которого ни разу не слышал, простого смертного — удивления не было в его глазах. Но мысль, что ОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО МОГ БЫ ЕГО СПАСТИ, впервые причинила такую невыразимую боль, что он бросил все и ушел в папоротники к реке. Сел на берегу, сжав голову руками.

Еще вчера он благословлял в Последний путь шестерых убитых у Короткого брода, с таким видом, словно провожал мертвых всю жизнь. Следил за вспыхивающими в полуденном воздухе знаками, и жалости не было в его сердце. Все случилось так, как случилось — такова их судьба. Но и тогда уже скребло изнутри воспоминание о воспаленном лице юноши, лежащего у самых дверей — чтобы легче было выносить — юноши, жизнь в котором еще теплилась. Он мог вытащить его из мира теней, отогнать кошмарные сны, вернуть солнце и смех любимой, радость побед и горечь поражений, все то, что Живущие почитали за жизнь! Но он не мог преступить Закон! Возможно, именно поэтому его Сила и не проявила себя. Этот запрет слишком глубоко проник в его разум!

Обладание Искусством и Сталью давало многое, если не все. Обладание Силой давало ВСЕ. Инвари никогда не стремился к власти, как некоторые его честолюбивые братья. Не стремился он и постигнуть тайны мироздания — что тоже являлось одним из видов честолюбия — как другие. Однако, оказавшись в Академии с младенчества, он впитал ее атмосферу, как губка. Ее существование стало его существованием, ее законы — законами его жизни, и потому Закон Испытаний казался ему доселе таким же естественным, как белоглазость Мастеров. А невыполнение его — таким же странным, как и то, что у жителей Ветры, как и у него самого, радужки глаз были карими, серыми, да какими угодно, только не белыми. Но вот, внезапно, пресловутый Закон обернулся своей тайной стороной, и он увидел дорогу к Мантии Мастера такой, какой она могла стать — усеянной трупами людей, которым он не смог, нет, НЕ ЗАХОТЕЛ помочь.

Каждый глоток воздуха давался ему с неимоверным трудом. Он бы заплакал, если бы знал, что такое слезы!

Долго, очень долго просидел он неподвижно на берегу, под мирное журчание воды. Вода несла мимо листья, палочки и другой лесной мусор, длинные узкие плети побуревших к зиме водорослей колыхались, извиваясь по дну, словно пытались догнать течение. Следя за тщетой их завораживающего движения, он, наконец, заставил себя дышать ровнее и успокоиться. В конце концов, смерти, встреченные им на пути и столь больно ранившие — Ворона, и теперь вот этого юного следопыта, повысят цену тому, что он получит, став Мастером. Тогда и только тогда, когда он не будет ограничен ничем, а власть его станет бесконечной, он сможет помочь всем, кто будет в нем нуждаться!

Он умылся холодной водой, избегая смотреть в глаза своему отражению. «Мы делаем ошибки, чтобы расплачиваться за них!» — говорил Учитель. Он, Инвари, выплатит все долги потом, когда пройдет ступени Испытаний. Лес рубят — щепки летят.

Простучал быстрый топоток, и белокурое создание обвило его шею маленькими руками. Ангели, повиснув на нем сзади, пыталась заглянуть ему в лицо.

— Ты грустишь? — в голосе ее прозвучали требовательные нотки.

Он невольно улыбнулся, подумав, каким милым маленьким тираном она, в сущности, оказалась.

— Да.

— Разве добрые волшебники могут грустить?

— Гораздо больше злых…

Инвари вытащил ее из-за спины и усадил рядом на край плаща.

— Неправда, — заявила она, — злые должны грустить чаще!

— Почему? — удивился Инвари.

— Они же творят зло! От этого им должно быть грустно. Они видят все плохое, думают о плохом, и поэтому сами плохие, и им плохо, и они грустят… Правильно?

Инвари молча разглядывал ее. Она была совершенно серьезна, облечена, словно в белую ризу, облаком чисто вымытых и тщательно расчесанных локонов. Инвари обнял ее, зарываясь в них лицом. Они пахли молоком, теплом дома, которого он никогда не знал, утренней свежестью молодых летних лугов и еще чем-то, от чего тоскливо сжималось сердце. Она доверчиво приникла к нему и подняла свои обычно лукавые глазенки. Но сейчас они были печальны.

— Мне кажется, — сказала она, — ты совсем один…

Он вздрогнул. Неужели она почувствовала одиночество, ставшее его попутчиком с того момента, как он переступил Последний порог? Одиночество чужака. Неужели она «услышала» его даже сквозь обычную броню спокойствия и невозмутимости?

— Ну что ты! — ласково произнес он, — Сейчас ты со мной…

— Я с тобой чуть-чуть! — не сдавалась она. — А весь ты где-то далеко, но…, - она нахмурилась, — я пока не вижу — где? Или с кем?

— Как ты сказала? — изумился Инвари. — Не видишь?

— Да, — она уютно устроилась в кольце его рук и застыла, глядя на свинцовую воду. — Когда я вижу человека, я представляю его где-то, как будто рисую. Вот рядом с мамой был колодец без воды, рядом с братом медведь и лисица, а вокруг тебя — темно. Только в уголке, далеко-далече я нарисовала бы…

Она вывернулась, подхватила веточку и, усердно тыкая землю, нанесла на нее шесть точек — четыре ромбом и две позади левого острого угла.

— Вот так…

Из-за зарослей раздался мощный голос Шери.

— Меня зовет брат!

Ангели улыбнулась и, сражая прутиком заросли папоротника, убежала прочь.

Инвари тоже подобрал веточку. Поколебавшись, соединил все звездочки одной линией. Затем с тоской поднял глаза к небу — он еще слабо светился в самой темной части небосвода — им самим придуманный себе талисман. Маленькое нежное созвездие Морской Девы. Он глядел на нее до тех пор, пока небо не посветлело и созвездие не исчезло, словно его никогда и не было. Затем опустил голову на руки. Уверенность снова оставила его. И как это было больно!..

— Пойдем, прогуляемся по лагерю, — тормошил его Шери. — Ты себя не жалеешь, не ешь вот ничего, зря Гэти готовит, что ли? Я бы за счастье почел такое внимание, а ты…

Инвари поднял на него воспаленные глаза. Пятые сутки он не спал и почти не ел, день и ночь выхаживая последних двух оставшихся в живых следопытов. Третий скончался накануне от заражения крови — усилия Афа и Грозы не спасли и его. Кроме того, Инвари взялся выполнять самую грязную и тяжелую работу в лазарете и исполнял ее с каким-то мрачным остервенением, словно наказывая себя. Свою кучу лапника он перенес под стены сруба и спал на улице, укрываясь только своим плащом и отказываясь принимать приглашения Шери или Гэти перебраться к их кострам. Девушка продолжала дуться на него, но исправно приносила еду и ужасно расстраивалась, видя, как он худеет, бледнеет и ежеминутно изводит себя мрачными мыслями.

Работавшая бок о бок с ним Гроза ни слова не сказала ему в эти дни, стараясь вообще не замечать. Ведьма будто бы безмолвно признала его вину — так, во всяком случае, ему казалось — но не сочла его усилия достаточными и не сделала ни единой попытки помочь. Впрочем, уж в этом-то он не нуждался! Неприязнь между ними, возникшая с первого момента встречи, усилилась, и такие молнии антипатии беззвучно вспарывали воздух, что Аф только качал рогатой головой.

— Идите с ним, Один! — тоном, не терпящим возражений, заявил флавин из дальнего угла лазарета — слух у него был воистину звериный. — Вам, и, правда, пора развеяться. Вы ведь любите лошадей? Так почему бы вам, Шери, не показать ему наш табун?

— Да, пойдем! — оживился Шери. — Гэри обещал тебе коня — вот и выберешь…

Инвари молча кивнул, снял с крюка на стене перевязь со шпагой, и вышел наружу.

День обещал быть чудесным. Ранней осенью порой выдаются такие деньки — с пронзительно голубым небом, ярко желтеющими листьями, кое-где еще зеленой травой. Зрительный мир сужается до трех основных цветов и сотен их полутонов и оттенков и кажется ясным и простым, как детство, и мудрым, как старость. В такие дни хочется геройствовать, дышится этим воздухом легко, и если ты плачешь, то горше этого ничего уже не бывает, но если смеешься — Боги смеются вместе с тобой.

Невозможно было не поддаться очарованию этого дня, как невозможно не пойти на плач ребенка, и Инвари невольно залюбовался живой, почти игрушечной, яркостью утра. Возможно, это был последний солнечный день осени. Но этим он и был особенно ценен.

Обычно молчаливый Шери что-то оживленно рассказывал. Его-то совесть была чиста и спокойна, и он, как ребенок, радовался своей молодости и силе, едва пригревающему солнцу, далекому гомону детей, среди которых слышался звонкий голосок сестры.

Инвари не слушал его. Он шел, положа руку на эфес шпаги, гордо вскинув голову. Он дышал полной грудью, и спертый дух лазаретного тлена оставлял его, и каждый глоток воздуха был так сладостен, что казался последним. Льдинки в его глазах таяли. Нельзя вернуть вчерашний день, как нельзя будет вернуть и этот. Надо жить! Он потянулся, словно тяжесть свалилась с его плеч. Она, и правда, свалилась — в дальний уголок сердца, где уже давно саднила болью потеря Ворона, но его внутренняя жизнь никого не касалась! И с каждым шагом он все более походил на себя прежнего — невозмутимого, расчетливого, холодного, каким и полагается быть небожителю.

Шедшая навстречу Гроза удивленно подняла брови — такой отстраненностью от мира повеяло от него, таким равнодушием! Молодой дэльф шагал мимо, даже не замечая ее, хотя не он ли недавно прятал от нее взгляд? Это тонкое лицо, эти то ли серые, то ли синие глаза, пустые, чужие, словно принадлежащие не человеку, а… кому? Оглядываясь на него, она призналась себе, что ей есть чего бояться. Накануне она гадала на углях и увидела это лицо во всполохах пламени. Тогда она решила, что огонь ошибся — дэльф был слишком молод и, кажется, подавлен происходящим, чтобы представлять опасность. Но осеннее солнце растопило его маску, открыв истинное обличье — чужака, которого она боялась и ненавидела. Теперь она уверовала в то, что ее догадки верны, и человек этот будет той искрой, что разожжет страшный пожар бедствий и войны. Пожар, в огне которого суждено сгореть тому, кто любим ею больше жизни.

Проклиная, смотрела она ему вслед.

А к нему слетались птицы, весело чирикая, вились над головой. Инвари осторожно гладил зорянку, уютно устроившуюся на ладони. Ничуть не удивленный, Шери смеялся, глядя на них.

— … Скоро прибудет Шторм, — говорил он, когда подмастерье, наконец, начал вслушиваться, — и вот тогда в лагере не останется ни одного спокойного места! Он, хотя и отличный боец, но ужасный буян. Только Ворчун имеет над ним власть, как, впрочем, и над всеми, с кем общается.

— Зачем он приедет?

— Он — наш связной. Городские побаиваются Чащи, но ему — сам пес не брат! Чувство страха, похоже, ему вообще не ведомо. Может быть, потому, что он когда-то был наемником?

— А ты? — неожиданно спросил Инвари.

— Я? — Шери даже остановился. — Я всегда был вором. Ловкость рук и стоящие люди вокруг — это была хорошая жизнь! Когда Адамант наводнил город своей гвардией, я ушел на большую дорогу и некоторые ушли со мной. Банд было не много — Чаща не всех допускает в свои пределы. Меня вот отчего-то приняла. Постепенно банды сошлись ко мне. К нам примкнули первые беженцы. А затем объявился Гэри.

«Он говорит о нем без обиды, — отметил про себя Инвари, — значит, знает цену ему и себе!».

— Кто он, откуда?

— Никто не знает. — Шери наклонился и поднял золотистый лист, вглядываясь в хитросплетение тонких жил. — Просто появился однажды вечером у костра и все. Но он сейчас на своем месте, а я — на своем, понятно?

— Конечно, — Инвари успокаивающе улыбнулся. — Это ваши дела. А он и тогда носил маску?

— Без нее его никто не видел. Ходят слухи, что его лицо так обезображено, что на него невозможно смотреть. Он будто бы попал в лапы к Адаманту, был приговорен к казни и бежал прямо из пыточной. Звучит лживо, знаю, но Гэри, и правда, способен на это. И если бы регент попал к нему в руки — он бы собственными зубами перегрыз его глотку, даже не поморщившись!

— А откуда слухи? — поинтересовался Инвари.

Шери пожал плечами. Глаза его голубели на солнце неподдельной искренностью.

— Люди говорят.

— А твоя комедия?

— О! Это была идея Гэри. Я так промышлял на улицах, ведь никто не заподозрит в слабоумном — карманника. А поскольку меня никогда не ловили за руку, то, даже если пропажа и обнаруживалась, а потерпевший начинал вопить, стража бежала за кем угодно, только не за мной! — Шери улыбнулся. — Мне доставались только пинки — за то, что путаюсь под ногами!

— Эй!

Они оглянулись.

Аф и Гэри нагоняли их. Странно смотрелась эта пара — мрачная фигура Атамана, в черном плаще и черной маске, и высокий худощавый флавин, равномерно стучащий по земле блестящими, словно отполированными, копытами. Копыта торчали из-под широких холщовых штанов. Была на флавине и безрукавка, под ней курчавилась на широкой груди черная звериная шерсть.

Они нагнали их и дальше двинулись вместе.

— Куда это вы? — удивился Шери.

— Я просил Афа еще раз взглянуть на моего нового коня — он только его к себе подпускает! — охотно отвечал Гэри. — Может, ему успокоительного дать? Он чуть не убил меня вчера, а конюшего давеча так саданул копытом, что тот несколько дней не мог встать.

Неужели этот день повлиял и на Гэри? Глаза Атамана в прорезях маски озорно блестели, и Инвари вдруг осознал, что тот не намного старше его самого. Сердце его на миг сжалось — ТОТ тоже был молод! Но Гэри уже обращался к нему:

— Помнишь, дэльф, в Логе я потерял коня? Какой был конь! Умник, красавец, но с этим не сравнится даже он! Лютый зверь, а не жеребец. Сколько уже пытаюсь его приручить — все впустую! Вот, кстати, дэльф, ты собираешься воевать за нас, а коня у тебя нет. Сегодня и выберешь из табуна — любого!

Инвари смотрел в землю. Ворон…Друг… Прости меня…

Они подошли к высокой стене, образованной поваленными друг на друга стволами — линия бурелома пролегла здесь в незапамятные времена. Оттуда слышались тяжелые удары, храп, звонкое ржание табуна.

Гэри первым забрался на деревья и уселся верхом. Остальные последовали его примеру.

Глазам Инвари открылась огромная поляна, огороженная естественной стеной бурелома. Здесь пасся табун невысоких ильрийских лошадок, разноцветных и гладких, словно речные камни. Лошади выглядели сытыми и ухоженными. Из-за отрога бурелома, укрепленного подпорками из толстых стволов, раздавались глухие удары.

— Там, — Гэри махнул рукой, — в загоне, слышите? Зверюга беснуется.

В этот момент скрытая стволами лошадь звонко заржала. Инвари вздрогнул. Ограда вновь затрещала под мощными ударами копыт.

— Неужели он меня так ненавидит? — огорченно пробормотал Гэри, оборачиваясь к Афу.

— Нет, — зло бросил Инвари, — не тебя!

Он спрыгнул вниз и быстро двинулся вперед. Никто не успел удержать его.

— Стой! — заорал Шери, — Это боевые кони, они затопчут тебя!

Словно не слыша, Инвари шел к загону, а невысокие лошади уже неслись на него лавиной, вбивая в землю жухлую траву.

— Безумец! — рявкнул Гэри и поспешил за ним.

Шери выругался на арго, спрыгивая следом. Лишь Аф не тронулся с места, с любопытством наблюдая за происходящим.

— Стой! Сто-о-ой! — закричал Гэри. — Остановись, и они не тронут тебя!

Но Инвари упрямо шел вперед. Вдруг он приложил руки ко рту и издал жуткий вой. Этот переливчатый зов не был присущ ни одному животному, обитавшему на территории Ветри.

Передние кони от неожиданности вздыбились и остановились, преграждая дорогу остальным, прядя острыми ушами и похрапывая. После топота сотен копыт наступила глухая тишина и все услышали, как за стеной загона тяжело разбегается для прыжка крупная лошадь.

— Конь хочет прыгнуть! — ужаснулся Шери, резко останавливаясь. — Он же ноги себе переломает!

Это был очень долгий разбег. Инвари прошел уже половину пути к загону, когда удары копыт зазвучали громко и уверенно.

Шери закрыл лицо руками.

Атаман, щурясь от солнца, из-под ладони разглядывал дэльфа и взгляд этот не предвещал ничего хорошего. А тот остановился в трех шагах от боевых коней, не замечая, что они заходят ему за спину, скалясь, словно собаки. Он смотрел на высокую, в два человеческих роста, стену загона. Смотрел, словно от этого зависела его жизнь.

Копыта мощно ударили в землю, заставив комья брызнуть во все стороны. Над стеной, оскалившей черные на фоне неба обломки стволов, распластавшись в прыжке, появился конь. Он летел, словно у него были крылья. Мышцы переливались на солнце под лоснящейся черной шкурой, белая лента полотна разматывалась и медленно падала с левой задней бабки, цепляясь за сучья.

Дэльф закричал и бросился к нему. Лошади, уже окружившие его, неохотно расступились.

Черный жеребец приземлился и, прихрамывая, поскакал навстречу человеку.

Через мгновение они сошлись.

Шери открыл глаза.

Человек и конь стояли рядом, и человек обнимал шею коня, на которой еще светлели страшные подживающие рубцы, а конь прижимался головой к груди человека, и над поляной висела мертвая тишина.

Прибежавшие на крики конюшие отогнали табун на безопасное расстояние, но побоялись приближаться к огромному черному зверю, уже прославившемуся своим буйным нравом.

Аф ловко спустился вниз и подошел к Гэри. Тот сумрачно глянул на него.

— Как вы думаете, Аф, что это значит? — спросил он.

— Лишь одно — конь признал хозяина!

Кулаки Гэри непроизвольно сжались — жеребец был так хорош, он не хотел терять его!

— Почему?

Аф пожал плечами.

— Взгляните, это же очевидно!

Атаман посмотрел на Шери. Тот отвел взгляд.

— Боюсь, Аф прав, — сказал он. — Дэльф рассказывал, как волки повалили его коня. Он, правда, думал, что они его загрызли, откуда же ему было знать про отряд Гати, карауливший купеческий обоз? Из-за этого коня Гати и упустил обоз! Как раз 10 дней назад монах появился в столице. По времени все сходится. Да тут и гадать не надо — сам посмотри…

Дельф подходил к ним, сияя глазами, а невзнузданный конь шел рядом, повинуясь только его руке, ласково треплющей холку. Тот самый конь, который разогнал самых неистовых и сильных жеребцов — вожаков стада, которого так и не смогли усмирить ни Гэри, ни его лучшие конюхи.

Дэльф подошел к ним и вдруг опустился перед Гэри на одно колено.

— От всего сердца благодарю тебя, Атаман! — сказал он, и голос его дрогнул. — Ты спас моего друга — я твой должник до тех пор, пока не окажу тебе услугу, равную его жизни!

От неожиданности Гэри даже растерялся. Чего угодно ожидал он от независимого и насмешливого монаха, только не этого. Он оглянулся на флавина, ища поддержки. Глаза того смеялись, он покачивал рогатой головой.

— Встань, дэльф…, - пробормотал Гэри. — Я рад, что помог тебе…

Если Гэри и был недоволен ходом событий, то оставил недовольство при себе. Ведь он при свидетелях пообещал дэльфу любого коня. Любого!

При ровном солнечном свете, проливавшемся с неба золотым дождем, стал заметен чудесный муаровый рисунок на боках коня. Жеребец был черен, как ночь, а отметины Богов отливали чистым перламутром. Конь был гораздо крупнее невысоких ильрийских лошадок и обладал мощью тяжеловеса вкупе с удивительной грацией, выдававшей в нем породистого боевого скакуна древних кровей.

Инвари уже осматривал подживающую рваную рану на бабке и глубокие отметины клыков на шее коня. Флавин, ничуть не боясь удара копытом, присел рядом на корточки.

— Могу я вывести его отсюда? — спросил Инвари. — Теперь он не захочет оставаться.

Гэри только кивнул и отвернулся к спутнику.

— Пойдем, Молчун, — бросил он, чувствуя себя глубоко уязвленным.

В молчании они вернулись в лагерь. Шери внезапно заторопился.

— Ты куда? — вяло поинтересовался Атаман.

Ах, что за чудо-коня потерял он по вине дэльфа!

— Взгляну на сестренку. А ты посмотри, кто к нам идет! — Шери махнул рукой. — Кажется, я знаю, кто поднимет тебе настроение…

Гэри взглянул.

К ним, в развевающемся, словно серое облако, платье, увитая косами толщиной в руку, спешила Гроза.

Спустя несколько дней приехал Шторм и привез неутешительные вести. Адамант провел налоговую реформу, состоящую в увеличении старых и введении новых налогов. Деньги потекли в казну рекой. В столицу начали прибывать кликнутые глашатаями нового короля наемники, оборванцы, жулики, нищие — все те, кто не гнушались любыми заработками. За дворцовыми стенами их встречал Ванвельт и лично производил отбор. Наиболее крепких и выносливых записывали в новую армию Адаманта, после чего отправляли колоннами по западному тракту под усиленным конвоем черных рыцарей. Окончательная цель их похода оставалась тайной. Остальных использовали на общественных работах — Адамант задумал укрепить стены столицы, а для этого требовался камень, который везли с ближайших каменоломен, находящихся на Северной равнине. Несмотря на жесткую дисциплину и тяжелый труд, наемники не выказывали недовольства. Соглядатаи Ворчуна доносили, что платили им щедро, а городской страже было велено не мешать им отдыхать и развлекаться в свободное от работы время. Нетрудно себе представить, каким образом отдыхал и развлекался подобный сброд. Столичные жители были запуганы происходящим донельзя и почти не показывались на улицах. Несмотря на это люди продолжали пропадать бесследно.

После коронации не прошло и двух дней, как посланники короля начали свозить в столицу новенькие, специально для того выкованные, ключи от ильрийских городов и крепостей. Бургомистры хотели жить, а весть об «отставке» столичного Магистра неслась впереди курьерских коней. Однако не все подчинились Адаманту. Многие землевладельцы, которым принадлежали крупные угодья в разных частях страны, не спешили явиться ко двору, чтобы принести присягу в верности. Старинные благородные семейства, опора городов ильрийских, так же выжидали.

Чтобы выслушать рассказ Шторма, приближенные Гэри собрались вокруг большого «атаманского» костра. Слушали молча, мрачнели, не перебивали. Гроза сидела по правую руку Атамана и, глядя на нее, Инвари все время вспоминал Балладу о королеве сумерек. Он устроился напротив, рядом с Афом. Позади них, держась в стороне от полосы света, маячили неясные тени Хранителей.

— На западном тракте оживление, — подтвердил рассказ Шторма один из следопытов, — Черные гонят наемников куда-то за пределы Чащи. Они торопятся, с дороги не сходят, провиант и воду везут с собой. Конвой многочисленный и слишком хорошо вооружен, чтобы мы могли напасть. По количеству обозов провианта примерно на шесть дней пути, но они двигаются гораздо быстрее, потому что останавливаются только на четыре часа ночью. Лагеря не разбивают. Едят всухомятку. Люди просто валятся от усталости, но почему-то не возражают и не сопротивляются. То ли плата так хороша, то ли боятся. И есть чего — их караульщики с коней не слезают, словно железные, ей-богу! Ничего не едят, не спят и почти не разговаривают.

— Ворчун просил передать, — вмешался Шторм, — что эта возня ему очень не по душе! Мол, Хранители Хранителями, а охрану основного лагеря надо усилить или, еще лучше, сменить место!

— Я подумаю, — коротко ответил Гэри и вновь повернулся к следопыту, — Так куда они направляются?

— Я послал пару отрядов следить за их передвижением, но пока не получил весточки…

— Давно?

— Шесть дней назад…

Гэри только покачал головой.

— Вы свободны. О любых изменениях докладывать немедленно. Охрану всех лагерей усилить.

Быстро и бесшумно люди стали расходиться.

Инвари покосился на Афа — тот даже не шевельнулся — и тоже остался на месте.

Гроза зябко поежилась, и Гэри, хотя и виду не подал, что заметил ее жест, тут же подкинул сучьев в костер.

— Мне все это тоже не нравится! — блаженно заметил Шторм, грея здоровенные ладони почти в самом огне.

— Сколько дней пути до Пустошей? — внезапно спросил Инвари.

— Тропами, отсюда, да напрямую через Топи около трех, а по тракту с гружеными обозами в обход болот дней шесть, и там проселочными дорогами дня два…, - сказал Шери и замолчал, пораженный догадкой. — Наемники идут быстро!

Гэри поднял голову.

— Уж не думаешь ли ты?…

— Именно, — кивнул Инвари. — Я не говорю, что знаю, зачем Адамант отсылает людей на запад. Но ведь Ванвельт привел черных рыцарей именно из своих владений?

Не установлено! — отрезал Гэри. — А разведчики, как видишь, не вернулись.

Инвари смотрел в огонь, и оттуда, прямо из красных горячих глубин вдруг глянуло на него мертвое лицо юноши, загрызенного волками.

— Они и не вернутся! — прошептал Инвари.

— Что ты сказал? — удивился Шторм.

— Мне кажется, они не вернутся, — повторил Инвари, ни на кого не глядя.

Гэри посмотрел на ведьму. Она, побледнев, подалась вперед и вгляделась в яркие языки пламени. Черные глаза ее заполыхали изнутри, волосы от жара взметнулись и опали змеями — она метнула в Инвари ненавидящий взгляд.

— Он прав! — прозвучал ее напряженный голос. — Они даже не покинули Чащу!

И, не дожидаясь следующего вопроса, тихо добавила:

— Мертвы…

— Закуси тобою мышь! — воскликнул Шторм.

Инвари поежился. На душе было неспокойно — предчувствие беды витало в воздухе вместе с Хранителями. Ведьма не отрывала от его лица горящих глаз, словно подозревала в чем-то.

— А что, если проверить владения Ванвельта? Чего гадать-то? — предложил Шери. — Если следопыты пойдут через Топи, то вернутся с новостями довольно быстро.

— Топи они не пройдут! — возразил Аф.

— Мы пошлем лучших, — подал голос Гэри.

— Не сомневаюсь. — Аф покивал рогатой головой. — Но Чаща и Топи — совершенно разные. Я долгое время жил там. Пройти болота могут только местные жители, а я что-то не припомню, чтобы в лагере был хоть кто-нибудь с той стороны!

— На Топях? — изумился Шторм. — Жить в болоте? Боги мои, что же там может быть хорошего? Тина? Огоньки гнилые противные? Или эти, как их, лягуши?

Флавин улыбнулся.

— Природа везде мать, мой друг. До тех пор, пока вы не превращаете ее в мусорную яму.

— Ничего я не превращаю! — обиделся Шторм.

— Я не вас лично имел в виду, Шторм, простите меня. Я про людей вообще. Вам свойственно покорять природу, а не сотрудничать с ней. Поэтому и путь вашего рода долог, извилист, но не радостен.

Инвари тихонько кивал, соглашаясь. Флавин, с высоты неимоверного старшинства своей расы над расой человеческой говорил правду.

— Пока я — помеха в лагере! — предложил юноша. — Поэтому могу отправиться туда и все разузнать, — он любезно улыбнулся Афу, — если вы не откажетесь сопровождать меня в качестве проводника.

— Аф никуда не поедет! — резко вмешалась Гроза. — И тебе, дэльф, лучше не вмешиваться в наши дела. Здесь все решает Гэри!

Инвари посмотрел в глаза Атаману.

— Я уважаю тебя, — медленно сказал он, не обращая внимания на женщину, — но, даже если ты будешь против — я поеду! Потому что, чувствую, там мы найдем ответ на наши вопросы.

— Один прав, — поддержал его флавин, — вдвоем у нас есть шанс!

— Втроем! — прогудел все еще обиженный Шторм и ласково погладил оголовье дубины, лежащей рядом, — Я, конечно, тоже очень уважаю всех присутствующих и вас обоих, но вы какие-то, гм, хилые на вид…

Инвари расхохотался. Даже флавин улыбнулся шире обычного.

— Ворчун этого не одобрит! — вкрадчиво напомнил Шери.

— Ворчун? — Шторм озаботился, но только на мгновение. — Он ничего и не узнает, на то ты и Молчун, а? Он все равно не ждет меня скоро. Мы быстренько обернемся туда-сюда…

— Карго! — выругался Шери и вопросительно взглянул на Атамана.

Тот отрицательно качнул головой.

— Они пусть едут. Но ты мне нужен здесь.

— Как?! — возмутилась Гроза. — Ты отпускаешь их с этим… монахом? Ему нельзя доверять!

— Хватит! — оборвал Гэри. — Решения принимаю я, не так ли?

Гроза вскочила и, фыркнув, разъяренной кошкой прыгнула в темноту. Гэри только плечами пожал. Инвари жалел, что не может видеть выражения его лица.

Флавин тоже поднялся, постучал копытами о холодную землю.

— И я пойду. Надо осмотреть раненых. Укусы этих, так называемых волков, очень плохо заживают!

Он ушел за ведьмой.

— Интересно, — вслед ему сказал Шери, — Почему он всегда с нами на вы? Не знаешь, Один?

— Аф — первый встреченный мною флавин, — признался Инвари. — И поэтому все, что я знаю о них — из Орденских хроник и путеводителей. Вряд ли то, что о них говорится — правда. Но, если хотите, я расскажу.

— Расскажи! — попросил Шторм.

Глаза его блестели. Похоже, этой промозглой ночью, у разбойничьего костра в компании с бандитами, ведьмой, флавином и странным монахом он был по-настоящему счастлив.

— Флавины, — задумчиво заговорил Инвари, — первые дети природы. Они появились за несколько десятков кругов до нас и мудрость их несоизмерима с тем, что мы зовем человеческим разумом. Мы не всегда понимаем их, они никогда не слушают нас. Как отцы и дети, мы иногда конфликтуем. Но если беда угрожает нашей земле, мы объединяемся и забываем обиды. Так было, например, в четвертом круге, когда исчезновение Хороса — стихийбога привело к чудовищным бедствиям, мору и гибели сотен тысяч людей. Лишь благодаря совместным действиям мудрецов-флавинов и человеческих женщин-ведуний, называемых ныне ведьмами, удалось усмирить стихии и передать их во временное ведение последних.

Флавины — самые независимые из Всех живущих. Они не строят дома — по крайней мере, их никто никогда не видел — и не носят одежду. Единственное жилье — материнское чрево природы, одежда — собственная шерсть…

— А как же Аф? — заинтересовался Гэри.

— Думаю, он носит человеческую одежду лишь из уважения к нашим обычаям. Ведь флавинам не чуждо уважение к людям, хотя такое случается весьма редко. Но если они кому-то доверяют, то доверяют верно! Они немногословны, но то, о чем говорят — правда, а то о чем умалчивают — истина. Своим обращением на «вы» они подчеркивают дистанцию между нами. Они никогда не примут человеческого ребенка в свою семью, даже если он будет терпеть бедствие. Не из жестокости, а из опасения сломать его разум по своему образу и подобию, лишить индивидуальности, а значит независимости. Они скорее найдут ему новых родителей — добрых людей, и он будет действительно счастлив с ними, ведь в людях они никогда не ошибаются. Но критерии их доверия или недоверия неясны. Были случаи, когда флавины приходили на помощь тем, которых изгоняло общество, мимо других же равнодушно проходили, не протянув руки, обрекая на гибель.

Они истинные целители и знахари, которые не доверяют магии людей, используя лишь свои знания о природных процессах и веществах. Но Тайной они владеют. Говорят, флавин заговаривает синяки и ушибы, еще не начав ходить.

— Откуда же у него тогда синяки? — воскликнул Шторм. — Вот, закуси тобою мышь!

Инвари улыбнулся.

— Они оберегают природу в меру своих возможностей. А возможности эти широки. Если некто вредит земле, воде или лесу, они делают так, что он уходит, гонимый собственным страхом. Человек, вызвавший неприязнь флавина не будет спать спокойно. Они не пугают его, не причиняют вреда ему, семье или имуществу. Они просто время от времени показываются ему на глаза и такие волны ненависти и отвращения обрушиваются на несчастного, дерзнувшего посягнуть на чистоту Матери природы, что и сам он преисполняется ненависти и отвращения к себе и скитается до тех пор, пока не представится случай искупить вину.

— А они смертны? — заворожено спросил Шери.

— Не знаю, — искренне признался Инвари. — Об их жизни вообще ничего не известно. Все, что я рассказал, основано на слухах и некоторых реальных событиях, описанных у дэльфов. Но говорят, — он развеселился, — что увидеть флавинку и стать Богом — одно и то же! Эта примета исполнения всех желаний.

— И где их можно увидеть? — живо заинтересовался Шторм.

Инвари, смеясь, пожал плечами.

— Не знаю. Никогда не видел.

— Так может, их и нет вовсе? — весело спросил Шери.

— А как же тогда они… это? — расхохотался Шторм.

За спиной у Инвари раздался тяжелый вздох и Ворон, на полкорпуса высунувшийся из темноты в круг света, положил голову на плечо хозяина.

Инвари потрепал его по морде и поднялся, чтобы взглянуть, не ослабели ли бинты?

— Чем ты околдовал коня? — невольно вздохнул Гэри. — Ходит за тобой, как привязанный, и смирный, словно котенок!

— Это не я его, а он меня! — улыбнулся Инвари.

— А откуда он у тебя? — Шери, любовался отсветами, пламенеющими в больших конских глазах.

— Это долгая история, — отмахнулся юноша. — Между тем, спать пора! Пойдем-ка, дружок.

Конь послушно и осторожно развернулся и, еще прихрамывая, потрусил за хозяином.

Оставшиеся у костра переглянулись.

Утро выдалось тревожным. Инвари кружил по лагерю, отыскивая следы почуянной вчера беды, но, еще спящий, лагерь был тих и спокоен. Лишь всегда рано встававшие ребятишки собирали валежник и шишки для костров.

За спиной Инвари раздавался неотвратимый перестук копыт — невзнузданный конь не отходил от хозяина ни ночью, ни днем, должно быть, опасаясь, что тот снова потеряется.

Накануне Инвари долго не мог уснуть: кожу саднило под рубашкой — рана от кинжала никак не желала заживать. К тому же еловые и оховые ветви, из которых он соорудил себе ложе под стенами лазарета, немилосердно кололись даже сквозь плащ, а навязчивая мысль о том, что он забыл что-то важное и никак не может вспомнить — что это, не выходила из головы.

Когда, наконец, он уснул, перед глазами его появились строки, написанные летописцем Пта, хронистом и провидцем Ильрийского двора. Их смысл был страшен и временами вовсе непонятен, но, похоже, экспрессия летописца намертво впечатала слова в сознание подмастерья. Даже сейчас Инвари холодила нервная дрожь, когда на ум приходило: «И смеялся Осемнадцатиликий…». Имя этого Божества не называлось вслух, прячась за многочисленными прозвищами. Дэльфы называли его «ДомИно» и это имя было ближе других к истинному, о котором ведали Мастера; люди образованные — «Осемнадцатиликим», так как считалось, что у зла 18 личин; простецы именовали «Черной собакой тьмы» или «Черным псом», или просто «Псом». Ибо в человеческом понимании нет ничего страшнее предательства существа, чья ласка и преданность оборачиваются разорванным горлом и тогда все — ложь и тлен. Черной собаки, с чьих острых клыков стекает пена безумия, чьи глаза горят в ночи, как злые звезды. И смерть находит везде, и нет спасения!

Инвари нервно оглянулся — приснится же такое! Но воздух был свеж, и даже веяло чуть-чуть смоляным ароматом охов — деревьев Силы из самого Сердца Чащи, а веселые голоса детей беспокоили утреннюю тишину. Их фигурки шныряли в папоротниках, собирая хворост, ягоды и мелкую любопытную живность. Вот рядом с ним вынырнул из зарослей крепкий румяный парнишка. Ему было жарко, рубашка была расшнурована на груди, а в руке он держал зеленое лупоглазое чудо. По тяжелому дыханию мальчика было ясно, что чудо заставило побегать за собой.

— Гляди! — восторженно сказал ребенок, демонстрируя лягуша, и Инвари, улыбаясь, протянул руку и… застыл.

Ребенок доверчиво протягивал ему находку, но не на нее упал взгляд Инвари. Холодея, он присел на корточки и крепко сжал парнишку за плечо.

— Как тебя зовут? — ласково спросил он.

— Яни, — с достоинством отвечал тот.

Инвари отогнул воротник его рубашки и увидел красную петлю сыпи, уже захлестнувшую шею мальчика.

— Давно у тебя это? — Инвари показал на сыпь.

— С утра. Мать еще не видела — опять мыться заставит! — грустно констатировал ребенок.

— Знаешь что, Яни, — излишне спокойно предложил Инвари, — давай сходим, покажем твоего лягуша Афу? Он все про них знает. Ты ведь не боишься его, нет?

— Нет, — Яни вложил руку в ладонь Инвари. — А откуда он все знает?

Рассказывая про флавинов, Инвари подвел Яни к лазарету и, не заходя внутрь, кликнул Афа. Через мгновение тот выскользнул наружу, приветливо поздоровался с ребенком, восхитился находкой. Но, кинув взгляд на Инвари, посерьезнел и отвел их в сторону — в заросли кустарника.

Мальчик взахлеб рассказывал ему, как ловил лягуша. Кивая головой, Аф покосился на Инвари и одними губами пошептал:

— Что?

Инвари осторожно отогнул воротник рубашки.

— Взгляните.

Флавин опустился на колени и пристально осмотрел сначала лягуша — Яни настаивал на этом — а затем и петлю вокруг шеи мальчика, багровеющую на глазах. И тут Инвари впервые увидел, как бледнеют флавины — полосой, словно краски сползают с лица.

Яни растерянно замолчал.

— Может быть, я ошибся? — с надеждой спросил Инвари, зная ответ.

— Нет, юноша!

Аф достал из кармана штанов горсть неведомо откуда взявшихся красивых речных камешков.

— Нравятся? — спросил он мальчишку, высоко подкидывая их в воздухе и ловя все разом одной рукой. — Сможете так?

Яни восхищенно смотрел на представление. Лягуш выполз из его руки и скакнул в траву.

— Держите, — Аф протянул камешки Яну, — потренируйтесь здесь.

Мальчик занялся новой игрушкой, а Аф отвел Инвари в сторону.

— Вы спросили — как давно?

— С сегодняшнего утра.

— Это конец, дэльф! Завтра сляжет весь лагерь.

— Надо найти всех, с кем он общался…

— Боюсь, это будет куча народу…

— Значит, надо осмотреть всех!

— И отделить агнцов от плевел? — Аф невесело усмехнулся.

— Ради блага тех и других! — кивнул Инвари. — Еще не заразившиеся могут вообще не заболеть, но отделить их необходимо!

— А есть ли такие? — словно сам себя спросил Аф. — Что ж, недаром Гроза не любит вас, Один — вы приносите дурные вести!

Инвари только вздохнул в ответ.

Флавин посмотрел на ребенка.

— Он уже в испарине. Болезнь прогрессирует. К полуночи он умрет.

Инвари стиснул зубы.

— Вы начинайте осмотр, Аф, а я пойду к Гэри — пускай дурные вести лежат целиком на мне! Что-нибудь передать ему от вас?

Флавин грустно взглянул на Инвари. Его вертикальные зрачки расширились и казались безнадежно-бездонными.

— Вы и сами знаете, что сказать, юноша…

— И все же?

— Скажите что в лагере…, - Аф запнулся, — …красная чума.

Проведя в болезненном забытьи много времени, Утери очнулся. Что-то кололо его в бок. Охнув, он перевернулся на спину, пошарил рукой по полу и наткнулся на кусочек холодного влажного металла. В кромешной тьме он поднес к глазам Троицу и попытался представить, как она выглядит воочию — крестообразный кулон из серебра, каждый конец которого, кроме нижнего, оканчивался семилистником с капелькой алмазной росы в средоточии лепестков. Солнце и полумесяц украшали само перекрестие, а на нижнем конце символа была выплавлена золотая звезда с разной длины лучами, неровно покрытая глубокими бороздками. До боли сжимая пальцами острые края кулона, Утери молча плакал от бессилия, отчаяния и страха, пока слезы на иссякли совсем. Затем, спрятав Троицу глубоко в складки одежды, он осторожно ощупал голову и лицо — кости были целы, и постарался сесть. Чьи-то руки помогли ему.

— Кто это? — прошептал он.

В темноте казалось кощунством говорить громко.

— Это я — Логир. Вот вода, давай я промою твои раны.

— Вода? — удивился Утери.

— Братья не стали пить…

Логир не сказал более ни слова, но он и так понял. Раз в день сверху спускали бадью с грязной водой, и другую — с какими-то отбросами. Воду делили как величайшую драгоценность, оставляя бо льшую часть для искалеченных и больных. Ведь раненым или пребывающим в бреду братьям воды требовалось больше. Если ее не хватало, те, кто был сильнее, отказывались от своей доли до следующей раздачи.

Логир осторожно смывал с его лица запекшуюся кровь. Вода была холодной.

— Мы все тут умрем, — тихо сказал Логир. — И перед тем пожалеем, что родились на свет.

Он был старше Утери на двадцать лет и на восемнадцать лет дольше служил Свету. Утери нащупал его руку на своем лице, сжал.

— Не говори так! И ты, и я знаем, что Свет существует. Просто здесь темно.

В смехе, прозвучавшем в ответ, Утери почудились нотки безумия. Логир отцепил его пальцы и продолжил смывать кровь.

— Ты прав, брат, СЮДА свет не проникает!

— Неправда! — Утери был слишком слаб, чтобы сердиться. — Он здесь!

Он почувствовал, как в темноте шевельнулся воздух — Логир оглядывался вокруг.

— И где же он?

Утери помолчал. Ему показалось, что он не слышит дыхания братьев! Что он один на один в темноте с человеком, которого считал другом и которого сейчас… боялся.

— Здесь темно как в гробу! — зло сказал Логир.

— В наших сердцах… — прошептал Утери.

— Что?

— Свет, он здесь, в наших сердцах…

Логир долго молчал.

— Я молюсь Ей каждую минуту, — наконец, с трудом выговорил он, — я прошу не за себя! Я прошу за тебя, за братьев, за Нотэри, за других и даже за этих черных нелюдей. Но Она молчит. И тогда другой голос говорит мне, что живым я отсюда не выйду. И никто не выйдет. Адамант сгноит нас, растягивая наши муки насколько это возможно. Нотэри слишком самонадеянно отказал ему. Это говорит голос моего разума!

Утери резко выпрямился, сдерживая подступающую дурноту.

— Это говорит голос твоего безумия! — срываясь, воскликнул он и в тишине его слабый крик показался чудовищно громким. — Даже если нам суждено умереть здесь, мы обязаны пронести свет в наших сердцах через предсмертные муки! Нотэри сделал то, что должен был сделать. Или цвет наших одежд должен померкнуть? Стыдись того, что говоришь, брат! — закончил он неожиданно тихо.

Логир помолчал. Затем провел в последний раз по лицу Утери мокрой тряпкой.

— Я пытаюсь, — тяжело дыша, сказал он. — Ничего не получается…

Зашелестела его одежда — он поднялся и ушел прочь.

Утери вновь нащупал кулон под лохмотьями. Почему Отец отдал его? Он ведь никогда не снимал его! Никогда никому не давал в руки! Может ли быть, чтобы он выбрал Утери в преемники? Нет, ведь он, Утери, слишком молод и глуп, в общине есть более достойные! Тогда почему? Ведь — теперь Утери понял это — Отец знал, что идет на смерть!

Его руку нащупала в темноте другая рука.

— Это я, Крой, как ты, брат?

Крой был ровесником Утери. Они вместе пришли в Белое братство. И хотя родители Утери были образованными людьми, владели книжной лавкой на улице Книгочеев, а Крой был сыном сапожника и прачки, юноши быстро сдружились. Оба были любознательны, неиспорченны и чисты сердцем. Оба любили книги. Оба искренне верили в то, что добро изменит мир.

Утери сжал его руку.

— Я боюсь за Логира! — прошептал он. — Я боюсь за братьев! Темнота сильна. Она проникает в наши сердца, как гнилой воздух этой ямы в наши легкие!

Крой тяжело вздохнул.

— Если бы Нотэри был с нами! — сказал он.

— Нотэри умер! — прозвучал из темноты громкий голос.

Утери узнал Логира.

— Вот в эту самую минуту его тело рвут на части чудовищные твари! — Логир вдруг хихикнул. — Рвут на части… рвут на части… А-А-А-А!

Внезапно он закричал так страшно, что остальные вторили ему криками ужаса.

Двое юношей молчали, прижавшись друг к другу и затравленно оглядывались.

Ничего не было видно в темноте.

К полудню слегли пятеро. К вечеру несколько десятков. В основном, старики и дети. Аф, Гроза, Инвари и их добровольные помощники осматривали людей и, разбивая тех, у кого следы болезни пока не были обнаружены, на небольшие группы, отправляли под присмотром следопытов в дальние лагеря. Они отстояли далеко друг от друга, по периметру Сердца, где целительная сила охов возрастала. Но даже и там, стоило заболеть лишь одному, шанс выжить у остальных становился ничтожным. Оставалось надеяться лишь на то, что Виселица — как называли в народе Красную чуму за след вокруг шеи — обычно собирала обильную жатву только в первые дни эпидемии.

Грозу заставили уйти с одной из последних групп. Она отказывалась, ее глаза метали молнии, а уста — брань, но Гэри увел ведьму в свою палатку и долго увещевал, тихо и ласково. Она вышла в слезах и, проходя мимо Инвари, бросила срывающимся голосом:

— Ты, опять ты! Это ты навел на нас чуму!

Вместе с ней Атаман отправил Шери с сестрой, Гэти, Шторма и нескольких своих «полководцев».

В лагере остались только зараженные, десятка три добровольцев — и в их числе Гэри, наотрез отказавшийся уходить, Аф и Инвари.

Лагерь обезлюдел. Те, кто еще мог ходить, помогали жечь шалаши и скарб и ухаживать за теми, кто слег навсегда.

С наступлением темноты пришла смерть и отобрала самых слабых. Первым ушел Яни. За ним еще несколько детей. Старики, лежащие рядом, плакали, видя, в каких муках суждено умирать молодым, и умоляли Смерть вместо детей забрать их. Но, как и полагалось Смерти, она была неумолима.

Несколько последующих дней живых становилось все меньше. Заболела и слегла, а вскоре и умерла, половина добровольцев. Оставшиеся не спали и почти не ели, пытаясь хоть как-то облегчить страдания умирающих. Никаких известий от других групп не поступало и поступить не могло — передача сообщений и встречи были запрещены и оставшиеся не знали, что случилось с их близкими? Живы ли они еще? Удалось ли кому-нибудь перехитрить Виселицу?

Инвари мучился не меньше остальных. Судьба Ангели, Шери, Гэти, Шторма, да что там говорить, даже Грозы, искренне заботила его. Так же, как и другие, он не спал и не ел, поил больных укрепляющим отваром трав, присыпал страшные раны порошком из оховых иголок, который, вместе с ветвями для погребальных костров, исправно поставлял Аф. Ему единственному Хранители разрешили доступ в Сердце. Подмастерье выслушивал исповеди, держал слабеющие руки, успокаивал рыдания, благословлял в Последний путь, стаскивал трупы к костерным ямам, которые сам же и рыл. Впервые он столкнулся с эпидемией такого масштаба и вид человеческих страданий настолько потряс его, что, в конце концов, сделал совершенно нечувствительным к тому, что он видел. Он, словно механизм, выполнял какие-то страшные в своей однообразности действия, и уже не пытался отыскать искру Силы в глубине захолодевшей от страданий души. Однако против Виселицы даже Сила была бесполезна. Так, во всяком случае, считалось в Академии. Изучая болезни Ветри, Инвари хорошо запомнил описание Красной чумы. Он знал, что трупы умерших и внутренние органы сочатся кровью еще сутки после смерти. Человека с такими повреждениями не могло спасти даже чудо — Виселица туго затягивала петлю разъедающей сыпи на шее своего избранника.

Он потерял счет времени, забыл, что значит спать или умываться. Да что говорить, все они, кто еще стоял на ногах, стали похожи на лесных призраков — ввалившиеся щеки, заросшие чумазые лица. Даже Аф выказывал признаки утомления, когда, спотыкаясь от усталости, возвращался из очередного похода, нагруженный ветвями оха едва ли не наравне с Вороном, которого Инвари отдал ему в помощь.

В конце концов, когда живых осталось совсем немного, Аф отправил спать половину добровольцев и отослал Инвари вместе с ними.

— Это будет недолгий сон, — предупредил он, — работы еще много.

И люди уснули там же, где услышали эту новость.

Ворон тревожно заржал рядом, но Инвари спал. Не проснулся он и тогда, когда гибкая тень, ласково огладив ладонью заволновавшегося жеребца, блеснула кинжалом над грудью Инвари и, распоров ткань рубашки, посветила факелом.

— Видишь? — раздался торжествующий возглас.

— Не могу поверить! — прошептал другой голос. — За что?

— Он — подослан герцогом, я же говорила тебе!!! Он выжидал, втирался в доверие и вот, дождался!

— Но он первым заметил признаки чумы…

— Он хотел вызвать панику в лагере… или отвести от себя подозрения… Клянусь бешеной собакой тьмы, взгляни же — видишь этот сыпной крест у него груди? Ты же достаточно образован, чтобы узнать Знак повелителя болезни. Его надо сжечь пока не поздно! Он чуть не убил нас всех!

Вторая фигура взяла у первой факел и наклонилась над Инвари. Тот открыл глаза, щурясь от слепящего света. И наткнулся на ледяной взгляд Атамана.

— Ты права, — тихо сказал Гэри, — ему не будет пощады!

В его словах Инвари услышал смертный приговор. Он еще не разобрался — в чем тут дело, но рефлексы сработали быстрее. Он вскинулся, одновременно нашаривая лежащую рядом шпагу, когда сразу несколько человек набросились на него и повалили, заламывая руки, связывая крепкими веревками. Гэри высоко держал факел над головой и в его неверном свете Гроза — а это была она — торжествующая, как статуя из драгоценного камня, стояла, указывая пальцем на растерянного Инвари.

— Вот он — убийца наших детей! Пес, прокравшийся в ночи и обманувший всех, кроме меня. Я с самого начала почуяла в нем зло, но вы не хотели слушать!

— Что случилось? — изумленно спросил Инвари, перестав сопротивляться и окончательно уверившись, что это не сон.

Лица стоявших вокруг людей не выражали ничего кроме ненависти; глаза Гэри из-под маски кололи, словно лезвия; усмехалась со злобой Гроза. Среди этого безумия Инвари увидел лишь одно нормальное, но отчего-то страшно грустное лицо — Афа.

— В чем дело, Аф? — спросил он. — В чем меня обвиняют?

Тот только покачал головой и указал на истерзанную рубашку.

Инвари опустил глаза и, под лохмотьями, увидел на месте шрама от кинжала Ванвельта красный сыпной крест — от плеча до плеча, от ямочки между ключицами до пупа. Так проявлялась болезнь, прирученная Обратившимися-Во-Мрак. Крест указывал на ее хозяина.

— Но это неправда! — закричал Инвари, вновь пытаясь освободиться. — Я не насылал болезнь!!!

— Он лицемер и лжец! — воскликнула в ответ Гроза. — Его надо сжечь как можно скорее, иначе люди продолжат умирать!..

Гэри сорвал с его пальца подаренный перстень и Инвари услышал холодный голос:

— Готовьте костер!

В плотном кольце людей его довели до окраины поляны и засунули в гигантское дупло старого дуба, устланное сухими листьями. К его удивлению, развязали и оставили одного. Все еще до глубины души потрясенный, он выглянул наружу, но тут раздался хлопок и его швырнуло вглубь дупла, да так, что он, ударившись головой, на мгновенье потерял сознание.

Когда он очнулся, снаружи еще висела угрожающая тень, закрывая дупло. Лишь когда она окончательно развеялась, стал виден на скорую руку сооружаемый помост, освещенный кольцом уже запаленных охранных костров и другим — ярким и жадным, в котором огонь неустанно поглощал оховые ветви и не только их. То были негасимые погребальные огни.

Инвари горько усмехнулся. Они поторопятся сжечь его до первого луча солнца, и сейчас он ничем не может себе помочь.

Распахнув изодранную рубашку, он внимательно разглядывал ярко алевший крест. Да, Гроза не ошиблась, именно так болезнь помечала хозяина. И если маг был не слишком силен, он уходил вслед за теми, на кого навел болезнь, но в муках гораздо более страшных. По иронии судьбы Виселица отличалась некоторой справедливостью.

Сейчас он вспомнил зуд кожи и слабость, ощущаемые уже несколько дней. Но последние события, да уверенность в собственной непогрешимости сыграли свою роль. Ему даже и в голову не могло прийти, что такое может случиться с НИМ!

Запахнув одежду, он свернулся на дне дупла.

«Не стала ли черной твоя душа? — вдруг вспомнились ему слова Ворчуна. — Ты слишком долго общался со злом!..».

Нет! Он даже привстал. Нет, он не поддался Адаманту! И хотя тот чуть было не сломил его волю, разум его не помутился, сомнение не шевельнулось в душе ни в ответ на сладкие уговоры, ни на угрозы, ни на явную демонстрацию силы. Но что же тогда?… Что он забыл и никак не может вспомнить? Что-то важное…

Там, в подземной зале, торопясь спасти Ангели, он ринулся за ней, оставив незаконченным обряд и… Ну, конечно!!! КАК он мог упустить это? Его кровь и волосы! Оставленные в руках черного мага, коим без сомнения являлся Адамант, они могли стать орудием долгой и мучительной смерти подмастерья. КАК мог он забыть об этом, бросаясь в погоню за чудовищем, уволакивающим в темноту чумазую полумертвую девчонку — простую смертную! Вряд ли мир потерял бы много, пропади она пропадом! Но забыть в руках врага такое оружие против себя! Почему Адамант не уничтожил его, не подчинил себе, ведь прошло столько времени с тех пор, как он сбежал с Шери? Герцог оставил его в покое… до сих пор! И получается, что Виселица — его рук дело. Но как? Ни единому хозяину не удавалось передать болезнь через другого окружающим его людям! Виселица подчинялась только ему и от него расходилась красными кругами эпидемии. Боги, что же такое помогает Черному герцогу, если половина лагеря вымерла в первые два дня, в непосредственной близости к Сердцу Чащи, где эманация Силы делает бесполезными любые магические вмешательства?

Инвари вгляделся в вырастающий помост. Чтобы прервать эту связь, спасти еще живых, у него только два выхода — либо сгореть, либо уничтожить то, на чем эта связь основана. Из-за него могут погибнуть те люди, с которыми свела его судьба, все эти простые, далекие от Истины смертные, к которым, стыдно признаться себе, он искренне привязался. И из-за него уже столькие умерли…

Ему стало страшно. Едва ли не впервые в жизни он осознал, что такое ужас свершенного, и паника охватила его. Мастера, мудрые наставники — как горько будет их разочарование и как бледно в сравнении с тем наказанием, которое его ждет. И будет Суд Одного…

Вздрогнув, он отер испарину со лба! Предательская слабость! Позволив им сжечь себя, он избегнет кары, которая может быть в тысячи раз хуже мук в пламени. Поднебесье, Учитель, безграничные дали, открывающиеся перед ним, глубины истинного знания, вершины Силы — все это не жалко бросить в костер, так велик его ужас перед тем, что он совершил и перед тем, что его ожидает за это…

Вся затея с инициацией казалась ему теперь до ужаса глупой. Он так и не узнал, что за тварь вызывал Адамант, кому поклонялся? Вместо этого он подставил себя под удар и погубил невинных людей, заставил умирать, корчась от невыносимой боли. Вот теперь он точно НЕ СПРАВИЛСЯ С ПЕРВЫМ ИСПЫТАНИЕМ! Он ударил кулаками в шершавое древесное нутро, разбивая их в кровь, и дерево отозвалось укоризненным гулом. «Глупо думать, что мир держится на трех китах, — говорил Учитель, — мир держится на мелочах. Великие деяния складываются из маленьких поступков и оттого, добры или злы будут они, зависит прекрасное или ужасное великое ты совершаешь. Никогда не забывайте про мелочи — они — суть жизни, ибо даже не мудрость познаете вы от меня, но крупицы мудрости. А крупицы так малы…».

Ветер донес до него запах дыма. Наскоро собранные непросушенные ветви горели плохо, чадя.

Инвари погладил дерево, отдавая ему жертву крови с разбитых рук и прося прощения за боль, что причинил, и медленно поднялся во весь рост. Сделанного не воротишь, но попытаться спасти тех, кого еще можно, он обязан! И забудь, наконец, о страхе перед наказанием, Подмастерье! Каково бы оно ни было — ты его заслужил!

— Неисповедимы пути Богов…, - по-дэльфийски нараспев пробормотал он, чтобы успокоить себя.

Его дрожащий голос обретал постепенно уверенность и певучесть:

— … И мы никогда не узнаем лучшего пути, и потому будем считать лучшим тот, по которому пройдем. Ну, так и пойдем!..

Внезапно он насторожился.

— Один, — послышался тихий шепот, — ты здесь?

Не высовываясь далеко из дупла, чтобы не получить очередную оплеуху Хранителя, он также тихо ответил:

— Да.

— Вылезай.

— Не могу — Хранитель…

— Его нет. Давай скорее…

Инвари осторожно выглянул. И разглядел Шери, прячущегося за стволом.

— Вылезай, — сердито повторил тот, — или тоже хочешь остаться там навсегда?

Инвари выскочил наружу, не потревожив ни единой веточки, его тут же втащили в заросли папоротника, а перед дуплом черной в темноте кляксой снова замаячила фигура Хранителя.

Как тебе удалось? — изумился Инвари, но Шери прижал палец к губам и ужом пополз прочь от лагеря.

Инвари едва успевал за ним.

Они спустились в глубокий ров, откуда доносилось уханье филина, и глаза Инвари различили силуэты коней. Тихое фырканье приветствовало его и еще до того, как он протянул руку, Ворон положил ему на плечо тяжелую голову. Из темноты выдвинулись двое, и Инвари с изумлением разглядел Шторма и длинноногого флавина. Последний подал ему перевязь со шпагой, предупреждая вопросы, прыгнул в седло белоснежной кобылки, которой Инвари прежде не видел, и пустил ее шагом. Остальные оседлали своих лошадей и последовали за ним. Некоторое время молча и не торопясь ехали по хлюпавшему дну рва, а затем Шери прокричал какой-то грустной ночной птицей. Над их головами показались в ветвях человеческие лица и равнодушно скрылись в темных кронах. Ехавший впереди Аф что-то прошептал своей лошади, Инвари различил только ее имя — Чайни. Она легко вскарабкалась наверх по осыпающейся земле и поскакала прочь от лагеря. Ее тонкие ноги словно бы и не тревожили землю. Прижав уши, кони понеслись за ней.

До самого рассвета они летели бешеным аллюром, с ходу одолевая завалы и ручьи, одинокими звериными тропами или вовсе без дороги — Чайни впереди, безошибочно угадывая путь, за ней Ворон, Саврас Шторма и крепкий ильрийский конек Шери, имени которого Инвари не знал. Похоже, именно Чайни выбирала дорогу, потому что за все время безумной предутренней скачки Аф не сказал ей ни слова, не поправил ни рукой, ни коленом, лишь пригнулся к холке, слившись с белой лошадью в единое сказочное существо. Инвари подозревал, что Чайни могла бы скакать быстрее, но щадила хотя и приученных к лесному бегу, но все же людьми воспитанных коней.

Когда слабое утреннее солнце поднялось над горизонтом, они, наконец, спешились. Шери, не подводя лошадей к близкому ручью, обтер их морды свежей водой. Впрочем, конские шкуры были почти сухими — лошади еще не устали.

Флавин насмешливо взглянул на Инвари.

— Вижу, вы дрожите от любопытства, юноша!

Инвари только кивнул.

— Видите ли, Один, я давно начал подозревать, что с вами твориться неладное. Да и Гроза никогда не ошибается. Странно, что вы ничего не замечали! Должно быть, вам застили глаза. Шери и Шторм прибыли в том отряде, который привела Гроза, когда — сама, заметьте — разобралась в природе болезни. Они не хотели верить ей. Когда вас схватили, я более подробно расспросил Шери о ваших приключениях во дворце и понял, в чем дело…

— Кровь и волосы…, - хмуро сказал Инвари.

— Значит, с ваших глаз спала пелена! Прекрасно. Жаль только, что этого не случилось ранее. Думаю, впрочем, что и в этом нет вашей вины. Однако объяснить что-либо разъяренным людям невозможно — они нашли виновного!

Инвари пожал плечами.

— Они правы!

Теперь пожал плечами флавин.

— В таком случае виновен и я! Не предупредил вас, не осмотрел вовремя, не проявил любопытство раньше, чтобы узнать от Шери подробности. Так можно рассуждать до бесконечности, Один, а тот, кто по-настоящему виновен, будет продолжать делать свое дело. Теперь у вас есть еще одна причина расквитаться с ним. Мы с Шери решили вас выкрасть. Гэри будет в ярости. Но он не понимает истинного положения вещей.

— Почему? — Инвари повернулся к Шери. — Ангели тоже могла…, - он запнулся. — Ведь с ней все в порядке?

Шери кивнул.

— Тогда, в Подземелье, ты несколько раз спасал нам жизнь. Ты благословил мою мать в Последний путь. В конце концов, ты не дал герцогу ударить увечного слугу, помнишь? Я по уши в долгах перед тобой, а я этого не люблю.

— Но как вам удалось вывести меня из лагеря?

— С Хранителем договорился он, — Шери мотнул головой в сторону Афа, — а с людьми…. Это ведь и мои люди, дэльф. И Гэри вовсе необязательно знать об этом.

Инвари посмотрел на Шторма. Тот все это время простоял молча, с любопытством слушая разговор.

— Ну а ты, почему ты?

Шторм повел плечами.

— С тобой забавно! — чистосердечно признался он. — А баб — ну их. Они вечно чего-то недодумают, а уж раздуются от гордости!.. Эти, как их, георини! — и он смачно выругался.

Инвари поспешно скрыл улыбку.

— Не знаю, как вас и благодарить! — тихо сказал он.

— Не надо, Один, — флавин качнул рогатой головой. — Мы все делаем то, что положено.

И он со значением поглядел на Шери.

Тот вскочил в седло.

Ты возвращаешься в лагерь? — Инвари даже испугался за него.

— Нет — во дворец. Надо уничтожить то, чем Адамант связан с тобой. Аф сказал, что люди, которые доживут до этого — выживут. Почти все.

Инвари рванулся к Ворону, но крепкая рука удержала его на месте.

— Я еду с ним! — он упрямо дернул плечом, но отчего-то не сдвинулся с места.

Флавин укоризненно встряхнул его.

— Вы совсем потеряли разум, Один! Чем ближе вы окажетесь к Адаманту, тем больше власти над вами он приобретет. Если даже вблизи Сердца он отводил ваши глаза от явного, что будет с вами во дворце? Вам надо уходить прочь от столицы!

Инвари виновато опустил голову. Он совсем не чувствовал чужого влияния, но, наверное, действительно Адаманту как-то удалось смутить его разум, раз он не осознавал таких элементарных вещей. Вот только КАК герцогу удалось преодолеть иммунитет к магии, которым Инвари обладал наравне с другими выходцами из Академии? Еще одна загадка.

— Не волнуйся, дэльф! — сказал Шери. — Я все сделаю, как надо. Мы еще свидимся.

И он пустил коня вскачь.

«Он не сказал ни слова об Ангели, — глядя вслед, подумал Инвари, — а ведь, возможно, он идет на смерть. Страшную смерть, ради меня, недостойного! Впрочем, что толку напоминать о девочке? Шери и так знает, что я не брошу ее. Вот только, что я буду с ней делать? Подмастерье с ребенком! Такого еще не бывало. Боги мои, пускай он вернется!..».

Аф и Шторм тем временем садились на коней.

— Поехали, монах, — прогудел Шторм.

— Куда?

— Туда, куда и собирались, — Аф смотрел на него. — Пустоши ждут нас. Это достаточно далеко от столицы, не так ли?

Под вечер Инвари стало плохо. Несколько минут он еще пытался держаться в седле. Ворон, почуяв неладное, сбавил шаг и тихо заржал. Аф оглянулся. И вовремя — чтобы успеть подхватить сползающего наземь дэльфа. Он спешился и положил юношу на траву. Тот был бледен. Холодная испарина струйками стекала по лицу, оставляя нежные розовые разводы на коже, хриплое дыхание с трудом вырывалось сквозь стиснутые зубы.

— Поищите воду, Шторм, — сказал флавин, опускаясь на колени перед Инвари, — и укромное место для стоянки. Боюсь, мы задержимся надолго.

Шторм беззвучно исчез в кустах.

Флавин осторожно откинул остатки рубашки с груди дэльфа. Перекладина сыпного креста уже начала сводить концы вокруг его шеи. Он посмотрел на полоску неба — виднеясь над деревьями, она неуклонно превращалась из закатной ярко-розовой в темно-синюю ночную. Шери должен был уже достичь города. Сколько времени потребуется ему, чтобы проникнуть в подземелье и найти связующие элементы болезни?

Вернулся Шторм. Они перенесли Инвари на скрытую в тугих кустарниках дикого орешника полянку, усеянную сухими сосновыми иглами. Сами сосны возносили кроны высоко над головами. Невдалеке, в камнях, журчал родник.

Флавин быстро развел костерок, уложил Инвари рядом с огнем на лапник, прикрытый плащом.

— Вам, может, помочь? — вежливо поинтересовался Шторм — перед загадочным флавином он немного робел.

Но Аф лишь покачал головой. Он был встревожен. Состояние дэльфа ухудшалось с каждой минутой. Не иначе Адамант решил, что юноша ему больше не нужен, и спешил расправиться с ним. Инвари еще ясными глазами смотрел в лицо Афа, но пелена бреда время от времени уже туманила их.

Шторм, расседлав и напоив коней, взял легкий охотничий лук, казавшийся в его руках игрушечным, поправил за поясом нож и ушел в чащу.

Инвари трясло. Он протянул руку и слабо сжал пальцы Афа.

— Герцог добрался до меня, — усмехнулся он. — Шери не успеет… Я умру на рассвете.

— Возможно, — серьезно ответил Аф. — Если…, - он повел носом, — ветер не переменится.

Он осторожно высвободил руку и ушел к костру — готовить согревающий отвар.

— Вы столько натерпелись из-за меня, Аф, — виновато сказал Инвари, — жаль, что все напрасно…

Не отвечая, Аф подвесил котелок над огнем и начал сыпать травы из сумки, с которой не расставался, провожая их гортанными словами. В них слышался то шум водопада, то крики птиц, то вой ветра.

Инвари зачарованно слушал, хотя и не понимал ни слова. В Академии учили всем языкам Ветри, кроме языка сотайров — так Мастера называли первых детей природы.

Постепенно глаза его закрывались, а сознание покидало тело. Огромные волны сбегали по ступеням великанских лестниц и уносили за собой. Он отчаянно цеплялся за перильца, но пол проваливался и он летел вниз, мимо закрытого гроба, окруженного свечами, мимо белого ковра из меха верде, мимо подмигивающей морской девы, подозрительно похожей на Гэти. Мимо Учителя, который лишь грустно покачал головой, провожая взглядом ученика, потом отвел глаза и посмотрел куда-то в сторону. Инвари тоже взглянул туда и увидел тела, сплетающиеся, словно радужные змеи, на желтых листьях. Женское тело — смуглое, стремительное, окутанное облаком грозовых волос трепетно прижималось к мужскому, смутно знакомому — статному и сильному. Инвари узнал горящие глаза и алые губы ведьмы и хотел отвернуться, чтобы не видеть ее лица, страстно закинутого к небу, пылающего блаженством и истинно нежного — впервые за время их знакомства. Лицо мужчины он не мог разглядеть. Лишь мощные движения тела, лишь бугрившиеся под загорелой кожей мышцы, лишь отчего-то алые когти женщины, исполосовавшие его спину. Эти двое бились, словно единое сердце и движения их завораживали. Внезапно мужское тело напряглось, а женское забилось под ним в мучительной истоме. Мужчина поднял голову, а вместо лица была у него черная дыра, откуда змеился звездный свет.

Инвари закричал и очнулся.

Стояла зыбкая тишина. У костра, раскинувшись, спал Шторм. Рядом с Инвари устало смежил веки флавин. Он уснул сидя, полуопершись на седло. И глядя на него, Инвари вдруг подумал, что после всех бессонных ночей, проведенных в умирающем лагере, Аф и эту ночь провел без сна рядом с ним, и только сейчас усталость одолела его, притушив звериную чуткость. Сон опустил на осунувшееся лицо флавина покров покоя, слабо освещаемый едва тлеющими углями. Заглядевшись на их огоньки, почти скрывшиеся под золой, Инвари вспомнил предсказание рыночной ведьмы и понял, что умирает.

Звездные угли на краю неба только что подернулись рассветом, словно костер, в который он смотрел — пеплом. Но небесный купол над поляной еще оставался утыканным жемчужными булавками.

Инвари выскользнул из-под плаща и, шатаясь, пошел прочь, ощущая, как жизнь стекает на землю. Ему не хотелось, чтобы спутники, проснувшись, увидели рядом его остывшее тело. Он шел, покуда хватило сил. Затем упал, но продолжал упрямо ползти прочь. Когда же, обессилев, Инвари уткнулся головой в корень какого-то древесного — в несколько обхватов толщиной — гиганта, синий бархат над его головой превратился в шелк и звезды погасли.

Мысли его путались, тело сводили судороги и тошнота, а петля вокруг шеи мучительно жгла и — он ясно осознавал это — душила. С усталым удивлением он отметил, что Звезда Поднебесья на его руке проявилась и ярко пылала, шипя и разбрасывая вокруг синие искры. Он перевернулся, желая последний раз взглянуть на небо, и попытался вызвать Силу. Сейчас он имел на это полное право — ЗНАЛ, что смерть всего в паре шагов. Но внутри было пусто и холодно, лишь ворочалось с усилием сердце, отказываясь гнать отравленную чумой кровь. Должно быть, пустоту уже торопились заполнить внутренние кровоизлияния.

Снова пришел страх. На просторах Ветри его, оказывается, было много. А вот раньше? Что было раньше? Он напрягся, вспоминая — да, он ничего не боялся, потому что не знал ничего такого, чего следовало бы опасаться Поднебесному Подмастерью. Не станет и сейчас…

Слабеющей рукой он поднял с земли горсть преющих листьев и, поднеся к лицу, насколько мог глубоко, вдохнул терпкий аромат умирания. Он попытался сосредоточиться и упорядочить дыхание, чтобы сознанию легче было покинуть бренное тело, но услышал совсем близко лошадиное ржание. И грустно улыбнулся. Тело его выгнулось дугой, страшное сиплое дыхание потревожило воздух. Сердце последний раз устало толкнулось в ребра. И было еще очень больно.

Тело Инвари, обмякнув, застыло. Еще теплая кровь стекала с уголка его рта.

Кусты разомкнулись и Ворон, вздыбив землю, выпрыгнул из зарослей. Увидев хозяина, он громко и отчаянно заржал, и встал над ним, наклонив голову и обнюхивая. Вслед за лошадью, задыхаясь от быстрого бега, выскочили Аф и Шторм.

Вот он! — закричал Шторм. — Без сознания…

Аф только покачал головой. Он знал эту страшную неподвижность тел. Имя ей было одно.

Конь вдруг оскалился, словно собака, и, прижав уши, пошел на них. Глаза его горели совсем не по-конски.

— Э-э! — возмутился Шторм, отступая. — Совсем с ума сошел? Мы же помочь ему хотим!

Но жеребец теснил их прочь с поляны. А за его спиной, из-за древесного великана выскользнул невысокий, дочерна загорелый и совершенно седой человек. Пропыленное одеяние путника покрывал черный тончайший плащ. Только он, пожалуй, и указывал на то, что это не простой бродяга. Да еще глаза — с ними было что-то не так!

Почуяв его присутствие, Ворон поднялся на дыбы, забив тяжеленными копытами в опасной близости от головы Шторма. Аф уже давно тянул того за руку, но проще было выкорчевать старый пень — Шторм, уворачиваясь от копыт, пытался разглядеть незнакомца. Тот тихо свистнул, и конь, потеряв к Шторму всякий интерес, развернулся и затрусил к Инвари, которого ласково ткнул носом и, тихонько заржав, посмотрел прямо в глаза незнакомцу.

У Шторма не было волос, иначе они зашевелились на черепе — у незнакомца вместо глаз были белые бельма, которыми он коротко и страшно глянул в его сторону.

— Мое почтение, — сказал незнакомец, но и с голосом его было что-то не так — он слишком правильно выговаривал слова. — А теперь уходите. Вы будете мешать.

— Это еще кто? — возмутился Шторм, несмотря на то, что весь взмок от ужаса.

Аф, сделав поистине титаническое усилие, уволок его в чащу. Какое-то время голоса их еще были слышны. Потом стихли и они.

Незнакомец ласково потрепал коня по холке.

— Ты тоже иди, — тихо сказал он, и это были слова языка, никогда прежде не звучавшего в этом лесу.

Конь ушел, непрерывно оглядываясь на лежащее, словно сломанная кукла, тело хозяина.

Незнакомец раскидал листья, оголив землю, и осторожно переложил Инвари на расчищенное место. Закутался в плащ, закрыл свои страшные глаза, а когда полы плаща разошлись вновь, под ними билось голубое бездымное пламя. Он снял его со своего тела и положил на грудь Подмастерью. Сел в изголовье, взял его голову в свои руки, сжал длинными чуткими пальцами виски и, заглянув в мертвые глаза, властно проговорил:

— Еще не время, Подмастерье. Возвращайся. Это приказ.

Шторм искренне сожалел о молодом монахе. За свою не очень длинную, но богатую приключениями жизнь, он видел много смертей. Смертей самых разных — отвратительных и страшных, мужественных и не очень, но ни одна не потрясла его сильнее. И хотя флавин сказал ему, что дэльф, возможно, не умер, Шторм видел, что и сам он не верит в то, что говорит. Однако стоянку Аф не сворачивал, словно бы чего-то ждал.

Прошли сутки. На вторую ночь Шторм не выдержал ожидания. Молчание Афа, воспоминание о безжизненном теле юноши и жутковатом типе, вышедшим из леса — все это заставило его дождаться, пока измученный флавин крепко уснет, и прокрасться к поляне, где они оставили, он бы сказал «бросили», тело дэльфа. Оттуда в ночную темноту тонко струился странный свет, который не мог быть лунным.

Шторм осторожно выглянул из-за дерева.

Обнаженное тело лежало на взрыхленной кругом земле, а давешний незнакомец, скрестив ноги, сидел слева от него, положа руки на грудь юноши — туда, где разъела его плоть, умертвив, мета Виселицы. Страшные глаза чужака были закрыты и обведены глубокими тенями. Лишь бешеное подергивание век выдавало в нем живого человека, а не залитую сиянием статую. Сияние сочилось из мертвеца, неровно билось на его груди, изредка выпуская протуберанцы к сыпному кресту, алеющему живым мясом.

Забыв об осторожности, Шторм вывалился на поляну и замер, открыв рот. Такого он еще не видел! Жидкий огнь тек по рукам незнакомца, заворачивался нимбом вокруг головы дэльфа, насыщался гудением и цветом, и возвращался к левой половине груди юноши — на то место, где должно было быть сердце. Там он вздрагивал, и в его дрожи Шторм уловил четкий ритм. Даже послышался ему будто стук о грудную клетку измученного болезнью, но живого сердца. И не мог он поверить, хотя и ясно видел — грудная клетка дэльфа вздымалась словно бы чьим-то нечеловеческим усилием.

Внезапно — Шторм подпрыгнул от неожиданности — замерший ожил, пробормотал что-то, открыл глаза и отнял руки от дэльфа. И в тот же миг голубое пламя загудело и набросилось на сыпной крест. Тело дэльфа корчилось на земле, лицо исказилось страданием, а огнь пожирал и пожирал ужасную мету, вгрызаясь в живую плоть и оставляя за собой обуглившийся след.

Покойников надо хоронить. Предавать земле, огню, воде или бросать на съедение диким животным — согласно вере умершего. Это Шторм уяснил навсегда. Иначе охальника, дерзнувшего не исполнить Закон посмертного часа, ждали крупные неприятности. Пуще того, не допускалось после смерти измываться над телом. И хотя, будучи наемником, навидался он всякого, но вывел еще одно правило — тот, кто творит или допускает подобное — плохо кончает. Вот почему, не задумываясь, он выхватил нож и бросился на незнакомца, творящего невесть что над мертвым. Несмотря на внушительные размеры, Шторм двигался быстро и почти приблизился к чужаку, когда тот, едва повернув голову, ясно произнес:

— Замри!

После чего потерял к нападавшему всякий интерес.

Шторм же так и застыл от неожиданности: его нога была занесена для финального прыжка, а рука — для удара, лицо перекосило справедливое негодование… Придя в себя от удивления, он понял, что не может шевельнуть даже пальцем.

Чужак с хрустом потянулся, задумчиво наблюдая, как догорает огнь на груди дэльфа. Затем осторожно смахнул пепел — ни следа сыпного креста не осталось на теле, лишь розовая, быстро бледнеющая полоса. Он поднялся, размял затекшие ноги, накинул на плечи свой дорогой плащ и прошептал что-то юноше. Тот, всхлипнув, задышал размеренно и спокойно — так дышат глубоко спящие. Незнакомец страшно взглянул на Шторма своими белыми глазами и ловко ввинтился в подкронную тьму, пропав из вида. Лишь откуда-то издалека донесся его насмешливый голос:

— Отомри, мститель.

И в то же мгновение тело Шторма обмякло, и он, не удержав равновесия, рухнул рядом с дэльфом. Рухнул и откатился в сторону — подальше. Только тогда приподнял голову, чтобы взглянуть тому в лицо.

Восковой бледности уже не было на щеках юноши. Длинные ресницы вздрагивали во сне. Он был жив! А Виселица сдохла. Чужак лечил, а не мучил его!

Послышался мягкий перестук, и Ворон укоризненно толкнул лежащего Шторма носом — мол, чего ты разлегся, помоги хозяину! Косясь на черные копыта, Шторм поднялся, не без труда разыскал аккуратно сложенную под дальним кустом одежку, и ловко одел легкое тело дэльфа. Он имел кое-какой опыт. Правда, раньше ему доводилось раздевать покойников. Затем он взвалил спящего юношу на плечо и потащил на стоянку под неумолчный стук конских копыт за спиной.

Поляна опустела. Остался лишь взрыхленный круг земли да занимающийся над кронами рассвет нового дня.

Встревоженный Аф встретил их на середине пути. Ему хватило одного взгляда на обалдевшее лицо Шторма, чтобы понять, что случилось.

— Вы напали на него? — то ли спросил, то ли утвердил он, а Шторм только кивнул.

Выражение полнейшей растерянности так и не сходило с его лица.

На стоянке они уложили дэльфа у костра. Тот беспробудно спал, и румянец постепенно возвращался на запавшие щеки. Шторм, ни слова не говоря, ушел в лес — то ли успокоить расстроенные нервы, то ли поискать незнакомца, столь бесцеремонно с ним обошедшегося. Проводив его глазами, Аф некоторое время задумчиво смотрел на дэльфа и кивал головой неизвестно чему, затем лег по другую сторону костра, устало вытянул длинные ноги, облегченно вздохнул и заснул, наконец, совершенно спокойно.

Когда дыхание флавина выровнялось, а солнце поднялось высоко, над Инвари сконцентрировалась грустная тень и, протянув руку в призрачной перчатке, коснулась его лба. Спящий вздрогнул и открыл глаза.

Некоторое время он щурился на свет, плохо различая окружающий мир. Затем вскинулся, словно что-то вспомнив, и попытался дотянуться до шпаги — но она лежала на расстоянии вытянутой руки — слишком далеко! А он очень ослаб.

Призрак терпеливо висел над ним, ожидая, пока он придет в себя. Звезда Поднебесья приветливо подмигнула ему и исчезла.

— Грешник? — слабо поинтересовался Инвари.

Силы потихоньку возвращались к нему.

— Пора приниматься за дело, Подмастерье! — недовольно заметил призрак. — Ты слишком долго валяешься. С настоящими воинами этого не бывает! Они или сражаются до конца или умирают.

— С чумой не сразишься! — парировал Инвари, озираясь.

Место казалось знакомым.

— Где мы?

— Там же, где и два дня назад.

— А я…

— А ты жив.

— Значит, Шери удалось!..

— Можно сказать и так.

Инвари, наконец, посмотрел в пустые глазницы под тяжелым старинным шеломом с острым навершием.

— А ты что здесь делаешь?

— Бужу тебя…

— Снились кошмары? — послышался веселый голос.

Инвари вздрогнул, нервно повел плечами, но Грешника уже и след простыл. Ему приветливо улыбался флавин.

— Я вовремя проснулся, — ответил он и осторожно сел.

Он ощущал, как пульсирует на пальце Звезда Поднебесья, придавая новые силы. Подошедший Ворон сунул голову ему под руку, поддерживая.

— А где наша тяжелая конница?

— Воюет с деревьями, — Аф смотрел на Инвари с удовольствием.

Из леса вывалился Шторм, сгибаясь под тяжестью кабаньей туши.

— О! — изумился он. — А я-то нес тебе свинью на погребальный костер!

— Спасибо! — Инвари даже смутился.

— Впервые вижу воскресшего! Ты, часом, не святой, а, монах?

— Цветами пахнет? — вопросом на вопрос отвечал тот.

— Нет, — удивился Шторм.

— А сияние видишь?

— Сейчас — нет! — честно признался Шторм.

— А на мощи я похож?

— Это которые нетленные? — подал голос Аф.

— Ага.

— Н… не знаю, — совсем растерялся Шторм. — Я их не видел никогда.

— Тогда вам не повезло, Шторм, — скрывая улыбку, закончил Аф, — для мощей наш друг выглядит подозрительно живым.

— Для моща, — назидательно поправил его Шторм. — Он же один!

Инвари рассмеялся, сгибаясь от сбитого дыхания. Несколько мгновений Шторм насупясь смотрел на него, затем тоже зашелся хохотом, забыв про тушу кабана на плечах. Аф покачивал рогатой головой, глядя на них. Бледное осеннее солнце катилось по небу под их смех.

До вечера они, не торопясь, двигались на запад. Инвари уже достаточно окреп, чтобы провести целый день в седле, но ехать быстро ему было еще не по силам.

Лес поредел. Высокие ели сменились кривыми елочками, седой мох — яркой травой. Стали попадаться прямые, как свечи, осины. Их листья уже начали пламенеть, и, казалось, деревья провожают путников взмахами кровавых ладоней. В траве то тут, то там замелькали неглубокие лужицы, в которых отражалось седое осеннее небо с неожиданными проблесками ультрамарина.

Ранее отряд то и дело пересекал звериные тропы, лес звенел от птичьих голосов, далеких кличей лесных обитателей. Теперь же вокруг царили шум ветра, шелест осин, да чавканье грязи под копытами лошадей.

«Идеальное место для жаждущих одиночества, — думал Инвари, — безмолвное, печальное, но еще не настолько жуткое, чтобы испугать отшельника. Должно быть, где-то здесь жил Аф?…».

На третий день пути, к вечеру, Аф вывел отряд на возвышение, окруженное стесанными клыками развалин. Земля здесь была рыхлая, но, по крайней мере, не брызгала водой из-под каждого шага.

— Завтра пойдем пешком, — предупредил Аф, — лошадей придется вести в поводу.

— А далеко еще? — поинтересовался Шторм.

— Пройдем болота, и будем на месте. Собственно, мы уже на Топях. Сюда впадают ручейки и речушки из Чащи — поэтому здесь вода не гнилая. Но завтра коней придется поить из запасов. Утром наполним бурдюки под завязку — там, в камнях, есть источник.

А есть ли тут люди? — расседлывая Ворона, спросил Инвари.

Место это ему не нравилось.

— На северо-восток отсюда был раньше скит. Других поселений нет. Да и что людям тут делать? Охотиться не на кого, рыба не вкусная. За Топями более сухо, там кое-где можно сеять зерно и получать скудный урожай — этим, да добычей торфа и живут несколько деревень. Мы заночуем в одной из них. И там же оставим лошадей. К замку Ванвельта лучше идти пешком.

— То есть подкрадываться? — уточнил Шторм.

— Именно. Если наши предположения насчет наемников верны, в поместье должна быть куча народу.

— Жаль, что придется вести себя тихо! — расстроился Шторм, оглаживая свою дубину. — Ненавижу наемников от всей души!

Инвари удивленно посмотрел на него.

— Не обижайся на меня, — попросил он, — но разве ты сам не…?

— Я уже давно не наемник! — все-таки обиделся тот. — И служу Ворчуну не за деньги…

— А за что же? — не удержался Инвари.

— За удовольствие от веселой жизни! — усмехнулся Шторм. — Жизнь-то одна, деньгами всего не измеришь. Ворчун меня многому научил. А кем я был до встречи с ним? Таким же псом, — Шторм мотнул головой в сторону болот, — как и эти оборванцы, готовые за монету глотку порезать.

— Вот это да! — ахнул Инвари. — «Деньгами всего не измеришь»! Сдается мне — это не ильрийский подход к делу!

— А я не ильриец, с чего ты взял? — удивился Шторм.

Инвари только пожал плечами.

Шторм, разложив свои нехитрые пожитки и конскую упряжь, устроился меж ними поудобнее, и глаза его заблестели.

— Так я сирота! — тоном рыночного мальчишки-плакальщика заголосил он. — Нету у мене ни батюшки, ни матушки, ни единого родственничка. Подобрали меня после кораблекрушения не бережке, нагого и беспамятного.

— То есть? — не понял Аф.

Он ловко разжигал костер под прикрытием груды камней.

— Память я потерял! — важно сказал Шторм. — Корабль этот помню, а как попал на него, и чего вообще раньше со мной было — нет. Корабль в шторм потонул, а меня на берег вынесло. С тех пор и прозвище мое…

— А сколько же лет тебе было? — спросил Инвари.

— Думаю с дюжину. А точно не скажу — не знаю. Но выглядел я как совершеннолетний. Добрые люди подобрали, накормили, одели, а как попытались власть надо мной взять и к делу пристроить — купеческие корабли разгружать, потому как я здоровяк, так я их поблагодарил вежливо и смылся.

— И чем же вы потом занимались? — вешая котелок на распорки, поинтересовался Аф.

— Странствовал много. Не любитель я себя в обиду давать — потому со стоящими людьми легко сходился. То к той шайке пристану, то к этой. А в Витеже меня в армию загребли. Был пьян, на какой-то бумаге мету поставил, ну и забрали. Мне еще пятнадцати — по моим подсчетам — не исполнилось, а мне документ выправили о совершеннолетии и забрили. Два года отвоевал с Аркадией. Пока служил — всякого повидал! Читать-писать научился, людей калечить — спасибо родным командирам. Да заскучал. Земля столько чудес бережет! Прихватил парочку товарищей и через фронт метнулся. Всю Аркадию крадучись пересек, а там и в городах страшно! Ночью чудища прямо по улицам ходят. В Хиве побывал — тогда еще через границу знающие люди могли провести, это сейчас они наглухо закрыты! А из Хивы прямая дорога только в Ильри. Через своих узнал, что Ворчун Ильританский себе толковых людей ищет по эту сторону Антэоса. У него, скажу вам, соображений побольше, чем у всех моих командиров вместе взятых…

Давно прислушивавшийся к чему-то флавин вдруг вскочил на ноги и приложил палец к губам.

Из-за необозримых пространств болот, залитых нездоровым светом луны, донесся тоскливый вой. К нему прибавился еще один. И еще. Воздух зазвенел от какофонии жутковатых голосов.

— Волки! — пробормотал Шторм. — Стая голов в двадцать. Они слишком далеко, чтобы беспокоиться, да и ветер в нашу сторону.

Флавин напряженно слушал. Вой, дойдя до самой высокой точки, оборвался, сменившись жалобным и каким-то похоронным рыданием. Казалось, глядела в черное зеркало болота и плакала сама смерть.

— Это не волки, — сказал Инвари, подходя к коням, чтобы их успокоить. — Вы же говорили, Аф, что зверей на топях нет?

Флавин повернул к нему бледное лицо.

— Я никогда прежде такого не слышал! — произнес он, и Инвари показалось, что голос всегда невозмутимого флавина дрогнул. — Я не знаю животное, которое могло бы издавать такие звуки. Может быть, это те, похожие на волков?

— Все неладно в этом королевстве! — пробурчал Шторм. — Давайте костер затушим от греха и поужинаем. А беспокоиться будем, когда встретимся с ними.

Инвари зябко повел плечами.

— Не хотелось бы!

— Это точно! — вздохнул Аф. — Шторм дежурит первым, вы вторым, а я последним.

Он всегда оставлял себе дежурство в самые тяжелые предутренние часы.

Шторм плеснул из котелка на огонь и, бурча, принялся нарезать кабанятину.

Инвари оглаживал лошадей, поглядывая в сторону болот.

Но вой больше не повторялся.

Безрадостный пейзаж, полный грязи, расстилался вокруг. Предательские островки, так и норовящие уйти из-под ног, заросли камышом, рогозом и острой, как бритва, осокой, достигавшей здесь чудовищных размеров. Посреди черной воды неожиданно расцветали прозрачные лужицы, в которых отражалось низкое небо. Болото гудело, шептало и шевелилось. Пузыри газа поднимались со дна, заливаясь жидкой грязью и гнилостным запахом.

Лошадей вели в поводу. Аф шел впереди, угадывая путь одному ему известным способом — ни меток, ни каких-либо особых примет не было — однообразная картина, одинаковые островки. Шторм сменил дубину на арбалет и шел позади всех, недовольно оглядываясь. От Топей веяло необъяснимой жутью. Нет, не казалось путникам, что вдруг вылезет огромное чудовище с пастью, полной острых и вонючих клыков, или разверзнется бездна, чтобы поглотить их без остатка, или случится еще что-нибудь, столь же ужасное. Топи страшили именно своей пустотой, мертвенностью и кладбищенской тишью.

— Кажется, что здесь даже утопленников нет! — выразил Шторм общее настроение.

Это были единственные слова, произнесенные за половину дня пути.

Когда солнце поднялось высоко, тошнотворный запах стал невыносимым. Аф раздал полосы ткани, пропитанные пахучей смолой какого-то дерева, и велел повязать их на лица, наподобие масок. Головы лошадям закутали той же тканью.

Так и шли до вечера. Шторм, остановившийся подтянуть сползающий сапог, оступился, и чуть было не ушел в топь. Спасло его то, что он не выпустил поводья Савраса. Конь, почуяв беду, стал как вкопанный и не двигался с места. Ругаясь, на чем свет стоит, Шторм подтянулся на поводьях, чтобы вновь очутиться на узенькой, невидимой под грязью, тропке.

— Не пугайте нас так больше, Шторм! — мягко попросил флавин, когда поток ругательств у здоровяка иссяк.

Шторм только сердито дернул плечом и благодарно похлопал жеребца по шее.

Наступление ночи прошло незамеченным — серое небо стало лишь чуточку темнее. И только когда луна раздвинула облака, отряд остановился и Аф указал на темнеющие вдали холмы.

— Дальше начинаются торфяники. Но вам лучше не проявлять самостоятельность и по-прежнему следовать точно за мной — там еще достаточно ловушек, чтобы затянуть вас вместе с лошадью в мгновение ока.

— Когда будет привал? — поинтересовался Шторм, не перестававший всю дорогу обирать с себя комья засыхающей грязи.

— Скоро. Начнутся рощицы, в одной из них и переночуем, а завтра уже будем в деревне.

Вопреки гнетущей тишине ночь прошла спокойно. К царившему здесь безмолвию путники уже успели привыкнуть, но к полудню следующего дня первый робкий пересвист птиц его нарушил. Стали попадаться вспаханные клочки земли. На засеянных полях жухли забытые, измочаленные дождями колосья, склонив верхушки в грязь.

— Разве в это время урожай не должен быть собран? — спросил Инвари, глядя на флавина.

Тот пожал плечами:

— Не узнаю ильрийцев!

Они поднялись на холм позади одного из полей. Флавин приказал спешиться и указал вниз.

— Вон там, правее, одна из деревень.

— Не вижу движения! — Шторм профессионально окинул взглядом окрестности.

Какое-то время они смотрели на притаившиеся в рощице дома. Это были бедные, небеленые хижины. Навес над алтарем Богу-покровителю, да, должно быть, местная таверна, только и были крыты яркой черепицей.

Аф, поводя острыми ушами, прислушивался. Но если в окружавших их кустарниках хоть изредка звучал птичий переклич, то снизу не доносилось ни звука.

Мощные мышцы Шторма напряглись. Он удобнее перехватил арбалет и словно бы принюхивался — машина смерти приготовилась к бою.

Инвари же наблюдал за Вороном. Жеребец закладывал уши, нервно рыл землю копытом.

— Ветер меняется, — задумчиво проговорил он. — И дует в нашу сторону. А снизу пахнет чем-то очень неприятным.

— Так пахнет смерть, монах! — прогудел Шторм. — Она нашла их несколько дней назад…

И вскочив на коня, он погнал его вниз — в деревню.

Инвари вопросительно взглянул на Афа.

— Он прав, — сказал тот. — Мертвых можно не бояться.

— Но не следует оставлять его одного!

Они нагнали его в начале главной улицы и остановились, как вкопанные.

Ветер здесь обезумел. Он рвал воздух короткими порывами, разнося тошнотворный запах.

Они спешились, пошли по домам, и нашли их пустыми. Кое-где царил легкий беспорядок, словно хозяева только что покинули жилища.

В таверне — квадратной, срубленной из мощных бревен избе, на полу темнели потеки вина, в которых четко отпечатались следы подкованных сапог.

— Где-то я уже видел такие следы! — пробормотал Шторм.

— Это они, Черные, — ответил Инвари. — Они были здесь.

Аф оглядывался.

— Нигде не видно крови. Но судя по запаху, люди мертвы.

Он повел носом и, выйдя на улицу, двинулся в сторону от деревни — к оврагу, чернеющему слева. Лошади, все это время следовавшие за ними, на пол пути неожиданно стали. Саврас поднимался на задние ноги и бил воздух тяжеленными копытами, коротко всхрапывая. Чайни отошла за спину Ворона, а тот прижал уши и оскалился как пес.

— Оставим их здесь, — предложил Инвари, и они двинулись дальше.

На краю оврага запах стал невыносим. Они уже догадывались, что увидят, но взглянуть первым не отваживался никто.

Инвари сделал шаг вперед. Предусмотрительный Аф сунул ему в руку кусок ткани, которой они закрывали лица на болоте. Обмотав голову, Инвари спрыгнул вниз — прямо на груду начавших разлагаться тел…

Вода уже просочилась сюда. Из нее торчали руки, ноги, головы. Глаза были выедены.

Тщетно стараясь не наступать на мертвых, он перешел овраг и остановился около взметнувшейся из грязи руки — старческой, ссохшейся, неправдоподобно белой в этой грязи. С трудом повернул запястьем к свету, прощупал вены. Брови его сошлись на переносице, затем удивленно поднялись.

— Спускайтесь! — крикнул он. — Их нужно вытащить отсюда.

Быстро подошел флавин. Шторм замешкался, ища куда ступить.

Втроем они вытащили их наверх и разложили на краю оврага. Перемазанных грязью тел было тридцать. На изъеденных лицах ничего нельзя было прочесть.

— Аф, найдите им достойное место для погребения! Шторм, отведи коней к таверне, — бросил Инвари, опускаясь на колени перед крайним трупом.

Вам нужна помощь? — спросил Аф.

Только нож, если можно.

Аф протянул Инвари свой охотничий нож и с любопытством принялся наблюдать, как Инвари разрезает одежду на трупе. Когда Инвари стащил остатки тряпья, обнажив неестественно белую кожу со следами гниения, Шторм фыркнул и, отвернувшись, пошел прочь. Аф последовал за ним.

Инвари подождал, пока они отойдут подальше, и начал осмотр.

Через пару часов, перемазанный грязью с ног до головы, подмастерье вернулся к таверне — сквозь плотно задернутые шторы не пробивался ни один луч света, ни один запах не тревожил воздух.

Инвари постучал.

— Кто? — лаконично поинтересовался Шторм, и Инвари физически ощутил, что арбалетный болт направлен как раз туда, где у человека среднего роста находится сердце.

— Я! — так же лаконично ответил он, и дверь распахнулась.

Он шагнул внутрь.

Остатками мебели были глухо забаррикадированы окна, на полу раскидан толстый слой соломы. Лошади, едва не достающие холками до потолочных балок, в дальнем углу залы хрустели овсом из подвешенных к мордам торб. Было жарко и вкусно пахло. К удивлению Инвари в камине вовсю гудело пламя, а на вертеле сочился соком бараний бок.

Непривычно сияющий чистотой Шторм кивнул на дверь позади стойки.

— Иди, вымойся, монах, а то от тебя мертвечиной несет! Я втащил туда пустую бочку из-под вина. А воды там достаточно.

Когда Инвари вернулся, на одном из оставшихся столов уже был накрыт ранний обед.

— Мы пошарили по дворам, — пояснил Шторм, — нашли ту живность, что еще не разбежалась. Так что, сегодня у нас и бульон и жаркое!

Инвари взглянул на огонь.

— Неразумно разжигать очаг! Искры из дымохода и дым могут быть видны издалека…

— Аф эту проблему решил, — подмигнул Шторм и понизил голос. — Он говорил с огнем, и тот его послушал! Ты ведь ничего не заметил, когда подходил к дому, а?

Инвари устало кивнул.

Из погреба за стойкой вынырнул Аф с запыленной бутылкой вина.

— Вот, смотрите-ка! Это очень неплохое старое вино. Была всего одна бутылка. Должно быть, денег не нее ни у кого не нашлось.

Вначале ели сосредоточенно, в полном молчании. Поглядывая на Шторма, Инвари засомневался, хватит ли еды? Однако мяса, птицы и овощей оказалось достаточно.

Они с флавином уже давно отвалились от стола и распустили пояса, подливая друг другу вина, а весело блестевший глазами Шторм вгрызался в очередной кусок мяса.

— Это на десерт! — пояснил он, поймав взгляд Инвари. — А ты, монах, чем глазеть на аппетит здорового человека, лучше расскажи, что ты делал с мертвяками?

— А вы, Шторм, чем говорить гадости, лучше кушайте дальше, — мягко пожурил Аф.

— Я ничего такого не имел в виду, — обиделся Шторм, — почему вы все время от меня гадостей ждете? Я что, какой-то испорченный?

— Я пытался понять, отчего они умерли? — как ни в чем не бывало, сказал Инвари. — Аф, вы нашли место для погребения?

Тот кивнул.

— После обеда их надо похоронить.

— Опять в грязи копаться! — вздохнул Шторм, но, заметив пристальный взгляд флавина, торопливо закивал. — Конечно, конечно, мы поможем…

— Шестеро — дряхлые старики, — продолжил подмастерье, — один — парализованный, еще один был в жестокой горячке, когда умер, трое болели болотной лихорадкой. Двадцать человек — просто пожилые люди. Физически здоровы, насколько могут быть здоровы люди в их возрасте. Среди них нет ни одного моложе пятидесяти. Первые одиннадцать убиты — зарезаны, заколоты или задушены. Лица и глаза выедены, а не выклеваны. Шторм, я не порчу тебе аппетит?

— Неа, — легко откликнулся тот, — мне случалось трапезничать на поле боя, среди кишок.

— Но не это самое странное! — продолжал он дальше. — Оставшиеся девятнадцать человек умерли по одной и той же причине.

Шторм, наконец, перестал жевать и подался вперед.

— Ну!?

— В их телах не осталось ни капли крови! — заключил Инвари и замолчал, подливая себе вина.

Себе, затем Афу и Шторму, изумленно смотревшим на него.

— Я не понимаю! — сказал Аф.

— Их стащили в яму, зарезали, и кровь вытекла! — изрек Шторм.

— Я не сказал, что этих зарезали, — ответил Инвари, — на телах нет ни колотых, ни резаных ран, кроме…

Он замолчал.

— Что вас смутило, Один? — голос Афа звучал напряженно.

— Кровь выкачали из тел, если можно так выразиться, медицинским способом.

— Это еще что за дерьмо? — удивился Шторм.

— В вены вставляют специальные иглы и выкачивают кровь, — пояснил Инвари.

— Никогда о таком не слышал! Наши лекари иногда пускают кровь, но делают это по-другому. Они…

— Я знаю, Шторм. Метод, о котором я говорю, не применяется нигде, кроме медицинской общины университета в Кабестане. Ведь это не только столица нашего Ордена, но и самый крупный научный центр по обе стороны Антэоса. Естественно, что не все посвященные и уж тем более простые смертные владеют этим искусством!

— Так, вы, дэльфы, выкачиваете кровь из живых людей?! — возмутился Шторм.

— Иногда это лечит, — мягко произнес флавин. — Я слышал о таком. Но, Один, если Адамант замешан в этом — мы сильно недооценивали его!

— Я не понял, куда же делась кровь? — вмешался Шторм.

Инвари пожал плечами.

— Ее забрали для каких-то целей.

— В замок Ванвельта! — Шторм громыхнул кулаком по столу. — Черные могли прийти только оттуда. Когда отправляемся?

— Давайте отоспимся? — предложил Инвари. — А пойдем с наступлением темноты.

Спутники согласно кивнули.

— Лошадей оставим здесь, как вы и предлагали, Аф, — продолжал он.

— В деревне? Почему? — удивился Шторм.

— Пешими мы менее заметны, кроме того, у замка лошадей оставлять опасно. Черные вряд ли сюда заявятся — им здесь делать уже нечего, а кто из вас может предложить лучшую защиту от волков-переростков, чем эти стены?

— Если звери почуют коней, они возьмут дом в кольцо — вряд ли мы сможем их разогнать!

— Об этом беспокоиться предоставьте мне, Шторм! — подал голос Аф. — Звери не почуют ничего.

— А если кто-то попытается проникнуть внутрь? Или подожжет стены? — не отступал Шторм.

— Мы запрем дверь. Да и кони могут сами постоять за себя. — Инвари оглянулся на лошадей — вороной перестал жевать и внимательно слушал. — Ворон выведет остальных наружу, и они сами найдут нас.

— Как это он выведет их из запертого дома? Взгляни на эту дверь, даже моему битюгу не под силу ее вышибить, а уж в окна кони не лазают!

— А уж об этом побеспокоюсь я! — Инвари напустил на себя загадочный вид.

Шторм посмотрел на флавина. Тот кивнул и добавил:

— Вещи пусть остаются здесь, нам нужно только оружие и немного воды. Поместье в паре часов быстрого бега. Вокруг глухой лес. Стена невысокая, из неотесанных глыб — лезть будет легко. Внутри стен целый городок — с пристройками, сараями, конюшнями и псарнями. Будет где спрятаться.

— А дальше? — Шторм снова начал есть.

— Дальше, как решат Боги! — вздохнул Инвари и поднялся. — Солнце клонится к горизонту. Мы с Афом поищем лопаты, а ты доедай и присоединяйся.

Однако Шторм отодвинул тарелку и встал. Поискал, обо что вытереть жирные руки, нашел занавеску и радостно двинулся к ней. Но потом посерьезнел.

— Это подождет! — торжественно произнес он. — Покойников надо хоронить!

Выйдя на улицу, Инвари посмотрел на трубу — воздух над ней был чист и недвижен. Ни дым, ни искры, ни даже легкое облачка пара не тревожили послеполуденный свет. Дом казался мертвым, как и все вокруг. Да так оно и было.

В полном молчании, при непривычно рано садящемся солнце, прошел обряд погребения. Инвари, пользуясь саном странника Ордена, дававшим право проводить наиболее распространенные обряды, отправил несчастные души в Последний путь. Они вспорхнули с истерзанной плоти и последовали за сияющим знаком, начертанным юношей над каждым из тел.

Найденными в сараях лопатами выкопали общую могилу, переложили туда обескровленные и обездушенные тела, забросали бурым, остро пахнущим торфом. Шторм ушел в ближайшую рощу и скоро вернулся, неся в каждой руке по паре только что выкопанных молодых деревец. Инвари благодарно кивнул и принялся копать неглубокие ямы друг против друга на востоке и западе. Вскоре деревья были посажены, политы водой, и ветви будущей кладбищенской рощи взметнулись над могилой.

Флавин, неподвижно стоявший все это время, неожиданно снял с пояса кожаный мешочек и достал щепотку серой пыли.

— Что вы делаете? — заинтересовался Шторм, но флавин, ушедший в себя, не ответил.

— Мне кажется, — прошептал Инвари на ухо Шторму, — что это земля Катаркиса — мифической родины флавинов.

— Значит, это и есть чудодейственный порошок Скрир? — ахнул тот. — Тот самый, что заставляет землю цвести зимой?

— Люди преувеличивают все, что связано с нами! — вздохнул Аф. — Но эти деревья не замерзнут при самом лютом морозе и не иссохнут от жгучего солнца, а взрослыми кронами покроются уже летом. Цветы будут цвести до поздней осени, а птицы, свившие здесь гнезда — улетать последними. Эти люди заслужили подобную память.

Больше он не сказал ничего. В молчании они вернулись в дом — в тепло, пахнущее сеном и лошадьми, жизнью пахнущее. И каждый долго не мог уснуть. Несмотря на усталость к одному и тому же подводили их мысли — к неизбежности конца.

Когда совсем стемнело, Инвари проснулся и тихо, чтобы не разбудить крепко спавших товарищей, поднялся. Он ушел на кухню, смыл тяжелый дневной сон, напился студеной воды из кадки и, бесшумно ступая, отправился в дальний угол — туда, где дремали кони. Ворон покосился на хозяина, и Инвари приблизил лицо к его уху.

— Вечером мы уйдем в замок Ванвельта, — прошептал он. — Мы можем отсутствовать сутки, самое большее двое. Если кто-то попытается проникнуть, чтобы причинить зло — убей. Если мы не вернемся к указанному сроку — отведи коней в лагерь Гэри и возвращайся домой.

Ворон возмущенно фыркнул, прижал уши и попытался наступить Инвари на ногу. Тот пакостей ждал и потому ногу отдернул. Тогда конь вопросительно глянул на дверь.

— Если будет необходимость, можешь все здесь разнести, даже крышу! — улыбнулся Инвари.

Жеребец радостно всхрапнул. Инвари почесал коня между ушами и, достав из нагрудного кармана камзола маленькую тетрадь, отцепил от пояса мешочек с письменными принадлежностями и чернильницу и сел за стол, чтобы заполнить свои «орденские хроники».

Однако перо, ничем не отличимое от обычного, не пачкало бумагу. Только он один видел то, что писал между строк последнего и так давно заполненного листа. За этим занятием его и застали проснувшиеся попутчики. Последовали быстрые сборы.

Наскоро перекусили. Принесли коням свежего сена и налили чистой воды, слегка ослабили упряжь. Вышли за порог. Заперли за собой дверь на ключ, найденный под стойкой. Ключ Шторм повесил на одну из многочисленных цепочек, украшавших его шею.

Через час с небольшим пологого подъема хилые рощицы сменились густым еловым подлеском, а затем и настоящим вековым лесом. Топь осталась внизу.

Трое бежали в полной темноте, бесшумно и ладно, и ничего пока не предвещало опасности. Только было очень тихо. Впереди, меж поредевшими деревьями, уже проглядывал массив замка, когда они остановились, и Аф, чутко поводя ушами, повернул вправо. Что-то до жути звериное проступило в темноте в его облике — то ли движение поросших серой шерстью ушей, то ли чернота гривы, спадающей на плечи, то ли страшноватые, посверкивающие зелеными огоньками глаза.

Они вышли к обломкам, торчащим из-под земли и густо заросшим травой. Виднелись ажурные перекрытия и несущие столбы, покрытые резьбой, едва различимой в темноте.

Аф молча указал на замок, и Шторм также молча скрылся за обломками. Флавин и Инвари влезли внутрь развалин и затаились.

— Нам придется оставить его здесь, — прошептал Аф, — на случай, если с нами что-то случится.

Шторм вернулся.

— В замке темно и тихо, похоже, он заброшен! — удивленно сообщил он. — И чего тогда мы сюда тащились?

— Может быть, он только таким кажется? — ответил Аф. — Шторм, вы должны остаться.

Тот возмущенно фыркнул:

— Ни за что!

— Кто-то должен вернуться и все рассказать Гэри, — вмешался Инвари. — Лучше, если это будешь ты — тебе он доверяет!

— А почему не вы? — спросил Шторм у Афа.

Он был сердит на обоих, но на флавина голоса не повысил.

— Я не знаю, что мы встретим в замке, — честно ответил тот. — Думаю, что буду полезен там Одину больше, нежели здесь.

— Я через топи не пройду! — буркнул Шторм.

— Чайни проведет вас, — сказал Аф. — К тому же — добавил он, улыбаясь, — чердачное окно, через которое я планирую проникнуть внутрь замка, не предназначено для людей вашей комплекции.

— Чего-чего? — еще больше возмутился Шторм.

— Плечи не пролезут, — перевел Инвари, — ты застрянешь.

Шторм переводил подозрительный взгляд с одного на другого.

— Я буду ждать вас здесь до утра. Если вы не объявитесь и после восхода солнца, я полезу за вами! — сказал он, наконец, и насупился.

Аф промолчал.

Недовольно бормоча что-то под нос, Шторм забрался глубже в развалины и слился с темнотой.

Аф и Инвари прокрались к стене, взобрались на нее и, едва приподнимая головы над краем, оглядели двор.

Замок Ванвельта был скорее громоздким, чем грозным. В прямоугольном донжоне, по бокам которого торчали четыре башни, сложенные из грубо отесанных камней, не горел ни один огонь, не слышалось ни звука.

Большой двор и темнеющие прямоугольники хозяйственных построек были пусты.

Аф пополз налево. Там, метрах в трех от стены, виднелся скат крыши, отмеченный массивной трубой.

Аф метнулся вперед. Движение было молниеносно и бесшумно, флавин словно сорвался с места и полетел. Инвари изумленно проводил его глазами и прыгнул следом, сгруппировавшись, как кошка, падающая на лапы.

Флавин уже нашел небольшое чердачное окно, закрытое мощными, изнутри запертыми ставнями. Он взялся за них и неожиданно мышцы его, прежде стройного и подтянутого, вздулись под тонкой безрукавкой. Ставни жалобно скрипнули и развалились. Жутковато блеснув глазами, Аф отложил створки в сторону и скользнул внутрь.

Инвари прыгнул за ним, откатился в сторону и вскочил на ноги. Сталь блеснула в его руке, но свет этот был отраженным — из-за облаков вышла луна.

По приставной лестнице они спустились на кухню.

Подмастерье приложил ладонь к прокопченному боку огромной печи, но даже и без этого было ясно, что ее давно не разжигали.

— Похоже, замок действительно заброшен! — тихо сказал флавин. — Я не чувствую чьего-либо присутствия.

Инвари кивнул.

Они прошли этаж, поднялись наверх: запустение и неровные разводы пыли, толстым слоем покрывшие мебель и пол — вот и все, что они увидели.

— В покоях очень давно никого не было! — пробормотал Инвари. — Но Ванвельт должен был быть здесь совсем недавно!

— Где охрана? — недоумевал Аф. — Здесь должны кишеть черные рыцари, но я ничего не чувствую!

Инвари, все еще хоронясь, выглянул в окно. Лунный свет заливал двор. Высокие кованые фонари отбрасывали длинные тени. Тени от хозяйственных построек казались еще более черными. Что-то тревожило его. Что-то задевало его внимание, но он никак не мог понять — что?

— Обойдем остальные помещения, посмотрим в башнях? — предложил флавин. — До утра еще далеко, попробуем хоть что-нибудь найти?

Инвари собрался было кивнуть, как вдруг уловил неясное движение внизу. Он резко отступил от окна, обшаривая взглядом двор. Несколько стогов сена в лунном свете казались гигантскими ощетинившимися ежами.

Он закрыл глаза, сосредотачиваясь. Несколько мгновений двор представал в мельчайших деталях только в его воображении. Когда он поднял веки, то посмотрел именно туда — на недвижимые фонарные столбы. Бледное сияние разгоралось в них, и тени смещались — вот почему он уловил движение. Тени двигались. Пока еще слишком медленно. Инвари огляделся, разглядывая разводы в пыли, неравномерно покрывавшие пол.

— Аф, вы знаете, когда здесь наступает истинная полночь? — быстро спросил он.

Аф, обходивший комнату, не задумываясь, ответил:

— Через пару минут.

Инвари рванул прочь.

— Бежим!

Флавин последовал за ним. Со двора послышались скрип и глухие удары.

Инвари вел его вниз, через кухню, к кладовой, двери которой были заперты. Аф приготовился было сломать и их, но Инвари не дал. Он достал из одного из многочисленных карманов на камзоле полоску металла, купленную еще на рынке, и сунул в замочную скважину. Дверь открылась, они ввалились внутрь, и он тщательно запер дверь за собой.

— Теперь объясните мне, в чем дело? — спокойно попросил флавин.

От бешеного бега он даже не задохнулся.

— Сейчас увидите!

Инвари потащил его между ящиков и бочек к забитым изнутри досками окнам кладовой. Правда, это и окнами нельзя было назвать — кладовая находилась в полуподвале и над землей поднимались только узкие полоски оконных стекол.

— Прислушайтесь! — прошептал Инвари и прижал палец к губам.

Дом ожил. Скрипели двери, стонали половицы, раздавался беспорядочный и тяжелый стук, слышались будто неровные шаги и шлепки. Снаружи, во дворе, что-то жалобно заныло, да так, что заломило зубы.

— Будьте очень осторожны, — одними губами прошептал Инвари.

Ощутимо дрогнула земля.

Так же ощутимо Звезда Поднебесья сжала безымянный палец его руки.

Тяжелая поступь сотрясла двор. Жуткий скрип повторился. Шаг. Еще. Еще. Шаги громыхнули рядом. В щель между досками ворвалась пыль, поднятая ударом. Когда она осела, всегда невозмутимый флавин протер глаза — перед окном переминался с лапы на лапу чугунный треножник — основание одного из дворовых фонарей. Лапы невиданного чудовища неторопливо рыли землю. Вот одна из них вцепилась в нее когтями, две другие оттолкнулись и шагнули вперед. Земля дрогнула. Треножник исчез из вида.

— Мать Земля, что это было? — потрясенно прошептал Аф.

— Охрана замка, — тихо пояснил Инвари. — Эти охраняют двор, а наверху — слышите звуки? — обследуют помещения другие материальные слуги Ванвельта.

— Вещи? — поразился Аф.

— Мебель.

— А почему их нет здесь?

— Здесь ничего не представляет ценности, — пожал плечами Инвари, — бочки пусты, провианта нет. Я так и предполагал, когда побежал сюда.

— Но как это возможно?

— Не знаю, — честно признался юноша. — Слышал, что такое бывает. Это какая-то древняя магия, не телекинез в прямом смысле. Вещи действуют в отсутствии хозяина, выполняя его волю.

— Они разумны? — Аф поежился.

— Нет, просто механические охотники. Они не чуют запахов, не читают следов. Движение и незнакомый зрительный образ — вот то, на что они ориентируются в поисках жертвы. Они, безусловно, выделяют хозяина и тех приближенных, на которых он укажет, остальных же убивают, — он сделал паузу, — в лучшем случае.

— А в худшем?

— Калечат. Представляете, что может сделать с человеком взбесившийся комод? Или кресло?

Аф долго молчал.

— Я не знаю, как реагировать на то, что вы рассказали! — признался он, наконец, — Наверное, я еще плохо понимаю людей. Поэтому мне не страшно, а смешно!

Инвари тоже сдержал нервный смешок. Мимо проследовал еще один фонарь. Когда он отошел достаточно далеко, Аф оттянул доску и, рискуя свернуть себе шею, осторожно выглянул. И успел увидеть, как чугунное чудовище поднимается на цыпочки, чтобы заглянуть в верхние окна донжона. Стеклянное навершие горящего фонаря походило на злой глаз.

— И что нам теперь делать? — возвращая доску на место, поинтересовался он.

Инвари пожал плечами.

— Это не продлится долго. Думаю, представление с огнями и звуками посреди ночи в пустующем замке призвано отпугнуть любопытных. Если же среди них и находились смельчаки, рискнувшие докопаться до причин странных явлений — они уже умерли.

Аф закрыл рот руками и отвернулся. Плечи его задрожали.

— Что с вами? — испугался Инвари.

Флавин повернул к нему лицо, кривящееся гримасой — он изо всех сил сдерживал смех.

— Простите меня, Один! — сдавленно произнес он. — Я просто не могу…, - он всхлипнул, — …быть убитым платяным шкафом!.. Вы, люди, сумасшедшие!

Инвари не знал смеяться ему или сердится?

Звуки наверху начали стихать.

Он заглянул в щель и увидел, как фонари выстраиваются вдоль стены, переминаясь с ноги на ногу. Они еще вертели головами-навершиями, но огни внутри них гасли.

Через несколько минут ничего, кроме странно взрыхленной земли, не напоминало о взбесившимся замке.

— Кажется, можно идти? Осмотрим башни? — предложил Аф, поднимаясь.

В первых двух башнях они не обнаружили ничего кроме паутины и свалки старой мебели и доспехов. А вот в третьей их ждал сюрприз. Пыли на винтовой лестнице не было. В факельные кольца были заправлены факелы. Казалось, башню оставили не так давно, и она ждала хозяина.

— Поднимитесь наверх, осмотрите помещения. Я чувствую, что сейчас здесь никого нет, — сказал Аф. — Вряд ли мы что-то найдем в четвертой башне, раз уж нашли в этой, но, для порядка, я схожу, осмотрю ее и вернусь.

Инвари кивнул, и флавин скрылся за дверью.

Зажигать факел нужды не было. Он прекрасно видел в темноте и крадучись пошел по лестнице, держа наготове шпагу. Сталь не светилась, Звезда Поднебесья тоже вела себя спокойно, да он и сам чувствовал, что никого нет, но привычка брала свое. Он вступил в большую круглую комнату с коллекцией старинного оружия на стенах, заглянул под ковры и кресла, в пасть большого холодного камина, за портреты и в ящики шкафов. Маленькая лестница без перил вела отсюда вверх, за потолок, сложенный из необструганных бревен. Он поднялся по ней, откинул люк, вылез, огляделся. Комната разительно отличалась от предыдущей. Там царила хотя и скромная, но роскошь. Здесь никакой роскоши не было и в помине. Узкая кровать, заправленная волчьими шкурами. Не ложе для развлечений — походная койка. Пара охотничьих трофеев на стенах. Грубо сработанные дубовые стол и стул. На столе простая чернильница, чисто вымытая, стопка хорошей бумаги. И лист, приколотый в изножье кровати к стене. Почти черный прямоугольник в черной комнате Черного Волка. Инвари бросился к нему, ахнул — это был лист, вырванный из последнего тома Истории Королевской Династии. Он сразу узнал манеру Витольда. Старший брат нынешнего короля-узурпатора, средний брат умершего страшной смертью истинного короля и дядя пропавшего наследника престола был изображен художником во всей своей мощи — в боевых начищенных доспехах и рогатом, старинной работы, шлеме, с мечом, занесенным для удара. Глаза мастера видели Ванвельта снизу вверх, словно художник уже был повержен и готовился принять смерть от лезвия огромного, уже знакомого Инвари, меча. За спиной принца угадывалась какая-то дымчатая поверхность и смутно отраженная в ней фигура в черном, сидящая на ступенях у основания… зеркала! Инвари узнал и то и другое. Неужели Витольд посещал «зеркальный чертог»? Видел Мора?

Инвари продолжал напряженно вглядываться в рисунок, но тот так и не ожил. Тогда он отцепил его от стены, повертел в руках. На оборотной стороне рисунка острым неровным почерком было выведено: «Возвращайся. Время пришло!». Без подписи. Но ее не требовалось — Инвари узнал почерк регента.

Повинуясь внезапному порыву, он осторожно сложил рисунок и убрал его в карман.

Больше ничего интересного он не нашел. Афа все не было. Инвари, тревожась, поспешил за ним.

Когда он поднимался по лестнице в верхние покои четвертой башни, там что-то с грохотом упало. Он помчался, перепрыгивая через ступени, но, когда добрался до люка, тот оказался закрыт. Инвари толкнул его плечами, распрямляясь, и створка неожиданно легко подалась. Но почти сразу же захлопнулась, ощутимо двинув его по макушке. Что-то тяжелое каталось там по полу. Инвари слышал звуки возни и сдавленное дыхание.

Он попробовал приоткрыть люк и осмотреться — глазам его предстала полностью разгромленная ветхая мебель, на останках которой, сцепившись, рыча и сопя, катался мохнатый шар, состоявший из Афа и кого-то еще. Кого-то большого, черно-серого. Юноша рывком откинул крышку люка и одним прыжком оказался в комнате без окон. В кромешной тьме сцепившиеся дрались не на жизнь, а на смерть.

— Аф! — закричал Инвари, пытаясь разглядеть, кто есть кто. — Отзовитесь!

В ответ раздалось нечто, похожее на придушенное ругательство. На мгновение Инвари разглядел массивные челюсти, грозившие сомкнуться на горле флавина. Тот обеими руками удерживал-душил врага. Мышцы вздувались под его кожей нечеловеческой силой, но тою же был наделен противник. К тому же его густая шерсть и толстая шкура не давали как следует обхватить горло — пальцы Афа неумолимо скользили. Инвари напряженно следил за поединком, готовый сделать молниеносный выпад, но они так быстро менялись местами в поле зрения, ожесточенно катаясь по полу, что он боялся задеть флавина лезвием. Он лихорадочно огляделся. На глаза ему попалась тяжеленная подставка для книг. Не без труда подтащив ее к клубку тел, он толкнул ее в тот момент, когда более темное тело оказалось наверху. На мгновение это отвлекло чудовище, оказавшееся подобием зверя, и этого хватило Афу, чтобы отшвырнуть от себя его черно-серое тело. Отшвырнуть как раз на вспыхнувшее лезвие шпаги Инвари. С воем зверь рухнул на пол и истек черной кровью.

Во время прошлой своей встречи с подобными животными, Инвари не успел как следует разглядеть их. И теперь изумленно смотрел на самого большого волка, из всех, когда-либо виденных им в жизни. Но, нет, зверь только походил на волка! У него были короче морда и выше лоб, глубоко посаженные глаза, короткие уши, поросшие жесткой щетиной, мощное тело, огромные лапы и совсем не было хвоста. Это почему-то поразило подмастерье больше всего. На всякий случай он вонзил шпагу в уродливое тело еще раз — в то место, где, как он предполагал, должно было находиться сердце. Зверь дернулся и затих. Не теряя его из виду, он поспешил к Афу. Тот привалился к стене, закрыв глаза, и хрипло дышал. Он был изрядно исполосован клыками, даже по лицу стекали струйки крови.

Инвари опустился на колени перед ним и тихо, волнуясь, позвал:

— Аф…

Флавин открыл глаза и криво улыбнулся.

— Как вы вовремя, Один! Он мог бы сожрать меня целиком!

Инвари облегченно улыбнулся.

— Вы считаете, он был просто голоден?

Он подал флавину руку и помог подняться. Вдвоем они подошли к трупу. Флавин опустился на корточки и ладонью измерил расстояние между клыками.

— Видите? Мы уже встречались с такими зубками.

— Значит, Ванвельту мы обязаны такой чудесной породой! — заметил Инвари, вытирая окровавленную шпагу о шкуру зверя.

Аф сорвал с себя остатки безрукавки, превратившейся в лохмотья, и протянул юноше.

— Сможете этим перевязать основные раны?

Инвари кивнул, убрал шпагу в ножны и принялся за дело.

— Как случилось, что он напал на вас?

— Когда я зашел в башню, она была пуста. Я бы почувствовал чужое присутствие. Я все осмотрел и собирался возвращаться к вам, но тут появился он. Он пришел снизу, не через дверь — я бы почуял приток свежего воздуха. Я ждал его, но когда он появился — растерялся. Видите ли, я никак не мог решить, нужно ли убивать это… животное? Флавины не убивают животных… Не так! Иногда трудно выразить даже простую мысль на вашем языке! На флавинов не нападают животные. Никакие! Никогда! Поэтому, когда он прыгнул — я был не готов.

— Это могло стоить вам жизни! — заметил Инвари.

Он видел, что раны Афа перестают кровоточить сами собой, но на всякий бинтовал потуже.

— Вот и все. Как вы себя чувствуете? Может, вернемся к Шторму?

Флавин усмехнулся.

— Сущие пустяки. Я правильно выразился? Спустимся вниз, взглянем — откуда пришел этот зверь?

— Там могут быть и другие!

Инвари вновь обнажил шпагу и двинулся к люку, но Аф придержал его.

— Позвольте мне. Теперь я буду осторожнее!

Инвари пропустил его вперед. Тело Афа, почти лишенное одежды, вовсе не казалось ему худым. Разбуженная схваткой дикая сила поигрывала в нем тугими мышцами, глаза флавина нехорошо светились в темноте. Его вполне можно было испугаться. Однако он так и не снял с пояса свой кривой иззубренный нож.

Они спустились вниз и обнаружили под лестницей открытый люк. Влажные ступени вели в темноту.

Флавин хищно принюхивался, глубоко втягивая ноздрями затхлый воздух. Инвари выжидающе смотрел на него.

— Зверь пришел один, — сказал, наконец, Аф, — ход идет далеко, и ходят по нему нечасто.

Инвари заглянул в темноту. Потянуло холодом.

— Там уж очень темно! — поежился он.

Флавин коротко взглянул на него, и Инвари показалось, что зрачки того сейчас вываляться из глазниц.

— А для моего ночного зрения — в самый раз! — улыбнулся Аф. — Хочется взглянуть на эту новую породу! Идите за мной. Будет страшно — позовете!

И он нырнул в отверстие.

Инвари, подняв брови, смотрел ему вслед. Страшно? Надо же такое сказать!

Но все же там было очень темно! Вздохнув, подмастерье шагнул вперед. И тьма, в который уже раз, поглотила его.

Черный атлас воды вспарывали глубокие борозды — с мерзким писком расплывались в стороны спугнутые толстые крысы. Ход вел прямо, без ответвлений. Толстые балки, подпирающие потолок, и щиты, которыми были обшиты стены, блестели от водяных потеков. Под ногами, несмотря на тихо журчащую воду, доходившую порой до колен, не валялись камни или куски грунта со стен — за ходом следили.

Вода не стояла зеркалом — тихо утекала вперед, убыстряя бег. К концу пути она уже стремительно прыгала от стены к стене и, несмотря на небольшую глубину, представляла опасность. Шум усиливался по мере того, как они приближались к темневшему в стене боковому проходу. Вода сворачивала туда и с ревом устремлялась вниз. Держась стены, Инвари и Аф осторожно миновали опасное место. Пол постепенно поднимался. Ход кончился лестницей, вырубленной в скале.

— Мы покинули пределы замка? — поинтересовался Инвари.

— Давно. И я никак не могу припомнить, что находится в этой стороне! — ответил Аф. — Разве только…

— Что?

— Торфяные карьеры. Но их перестали разрабатывать лет двадцать назад.

Они поднялись по лестнице в залу, откуда лучами расходились темные коридоры. Вдоль стен были проложены желоба для воды.

— Как тихо, — прошептал Инвари.

Аф яростно втягивал воздух носом.

— Здесь никого нет. То есть… не понимаю… какой странный запах!

Инвари направил шпагу поочередно к каждому из четырех коридоров. Лезвие оставалось тусклым.

— Что-нибудь еще вы чувствуете?

Аф снова принюхался.

— Железо, железо, раскаленное масло, вода и этот… запах. Он сводит меня с ума!

— Откуда?

Аф указал на один из левых коридоров.

Не сговариваясь, они двинулись вперед.

— Надеюсь, здесь нет никаких ловушек! — пробормотал Инвари.

— Ловушка была наверху, — ответил Аф, потирая перевязанное плечо.

Они прошли мимо нескольких окованных дверей, запертых снаружи на засов. Почему-то открывать их им не захотелось.

Коридор привел в длинную комнату. Было тихо. В многочисленных кольцах тлели факелы. Занавеси колыхались по обе стороны прохода.

Вжавшись в стену у входа, Аф и Инвари оглядывали странное помещение. Аф, наконец, достал из-за пояса свой широкий охотничий нож.

— Вы направо, я налево, — прошептал он и скользнул за занавеску.

Инвари тихо двинулся вправо.

За первой занавесью он увидел аккуратно сложенные ящики. Добротные толстостенные ящики, пропитанные соком волчанки и запертые на замок. Он не стал возиться с ними.

В неверном свете тлеющих факелов занавеси шевелились, словно живые, отбрасывая сотни теней, каждая их которых могла оказаться врагом. Он прошел несколько пустых помещений, а в следующем остановился, как вкопанный. Перед ним стоял столик, длиной в человеческий рост, ножки которого оканчивались маленькими деревянными колесиками. Ремешки сыромятной кожи свешивались с его краев в изножье и изголовье. На столике лежали кандалы, прикреплявшиеся к скобам с обратной стороны столешницы.

Все более мрачнея, Инвари проходил разделенные занавесями помещения. Каталки стали попадаться чаще. Темные въевшиеся пятна на столешницах указывали на то, что они использовались.

Тихий возглас отвлек его. Инвари выскочил в коридор и увидел в конце его Афа, который, забыв об осторожности, приник к окну, источавшему яркий свет.

Не забывая оглядываться и прислушиваться, Инвари поспешил к нему.

Небольшое отверстие выходило в залу нижнего уровня — ярко освещенную и оттого видную, как на ладони. Она была вдвое больше той, в которой они сейчас находились. И там занавеси разделяли пространство на равные промежутки, и там Инвари разглядел каталки. Только все они были заняты. То, что вначале он принял за кули с бельем, оказалось людьми — с мучнисто-белыми лицами, забинтованными целиком телами. Кроме лежащих, там никого не было.

Инвари потянул Афа прочь.

— Должно быть, это соседний коридор. Нам надо побывать там, пока хозяева не появились!

Аф молча развернулся и бросился во тьму, не забывая принюхиваться. Инвари не спускал глаз со Стали. Лезвие не светилось.

Они вернулись в центральную залу и повернули в другой проход. Коридор повел вниз. Справа что-то сильно шумело. Инвари заглянул за угол — гирлянда маленьких водяных мельниц, била лопастями по воде, поток с ревом падал сверху. Они проследовали дальше, за толстые двери с засовом снаружи. Прижались к стене, прикрылись занавесями. Но было тихо, лишь шумела за створками вода.

— Здесь никого нет! — сказал Аф, и Инвари почудилось раздражение в его голосе.

Он, закинув голову, смотрел вверх. Стеклянные шары, подвешенные к толстым балкам, ярко светились. Подмастерье глазам своим не верил! Мельницы, шумящие за стеной, давали энергию, которая посредством простых механизмов передавалась в шары. На Ветри должны были пройти сотни лет, чтобы Живущие научились пользоваться этой технологией! Как, Боги мои? Как это возможно?

Аф потянул его в сторону.

Перед ними на деревянной кровати лежало туго забинтованное тело, когда-то принадлежавшее человеку. По тонким прозрачным жилам бежала в прикованные руки красная жидкость, стекая из стеклянных плоских сосудов, подвешенных в изголовье.

— Что это значит? — поразился Аф.

— Эту методу разработали дэльфы пятьдесят лет назад, я говорил об этом, помните? — неохотно ответил Инвари (о том, что они сделали это под непосредственным руководством Мастеров он, конечно, рассказывать не собирался). — Вводимые в организм растворы лечат разные заболевания. Но до сих пор этим пользовались только в Кабестане.

— Вы полагаете, его лечат?

Инвари наклонился к капельнице. Красные капли падали быстро, намного чаще допустимой при любой трансфузии скорости. Мужчина лет тридцати находился в глубокой коме. Лицо и конечности, торчавшие из-под повязок, были так обтянуты кожей, что казалось, та сейчас прорвется. Цвет кожи был зеленовато-сизым, что указывало на сильнейшую интоксикацию, однако человек дышал самостоятельно. Потрескавшиеся губы его кривились. Инвари осторожно приподнял верхнюю губу, да, он так и предполагал — клыки мужчины были увеличены, а нижняя челюсть уже начала менять свою форму.

Флавин выжидающе смотрел на него.

— Мне не нравится выражение вашего лица, Один, — тихо сказал он. — Кто этот человек?

— Один из пригнанных наемников, полагаю. Раствор, поступающий в его кровь, меняет его изнутри. И он превращается…

Аф оттолкнул Инвари в сторону и поднял голову к фляге с красным содержимым.

— Этого не может быть!

Инвари заглянул ему в лицо и увидел горечь и боль. Флавин пристально смотрел на бутылку и, внезапно, зрачки его расширились и закрыли радужку, а затем и белки глаз.

Юноша отшатнулся.

Через несколько мгновений флавин повернулся и двинулся к нему. Глаза его были темны и пусты. Инвари отступал, невольно выставив вперед шпагу. Та полыхнула и это, кажется, возымело действие. Флавин мотнул головой, пошатнулся и остановился, закрыв лицо руками.

— Они изменили состав крови! — прошептал он сквозь пальцы. — Мутация скоротечна и в третьей стадии необратима!

Он отнял руки от лица. Гримаса гнева исказила его правильные черты.

— И это сделал человек! — со спокойной ненавистью произнес он, глядя на Инвари. — Иногда мне кажется, что братья мои правы — вас нужно уничтожать безжалостно, как разносчиков заразы, ибо все, что вы можете делать в бесконечной гордыне своей — это насиловать природу и менять то, что менять недопустимо!

«Я тут не причем!» — хотел было сказать Инвари, но промолчал. Вместо этого он опустил шпагу и шагнул к Афу.

— Как вы догадались про состав крови?

Флавин закрыл глаза, а когда открыл, они снова стали нормальными.

— Я не догадывался. Мне такое чудовищное глумление даже в голову не могло прийти! Но то, что я увидел в этом… в этой жидкости, не оставляет сомнений. Эритроциты и лейкоциты изменены на клеточном уровне. Однако вы ошиблись, решив, что поступающая в кровь жидкость — причина ее. Состав лишь облегчает переходный период, насыщает кровь измененными клетками и поддерживает жизнедеятельность. Его мутацию вызвало другое…

Инвари прислушивался к чему-то.

— Можем отложить этот разговор на потом, Аф? — спросил он. — Мы уже давно здесь стоим, и тишина мне не нравится. Пора убираться отсюда. Нам удалось узнать почти все. Ванвельт трансформировал своих подчиненных и, полагаю, здоровых жителей окрестных деревень, в Черных рыцарей либо в волков-оборотней. Армия его почти непобедима, но конечна. Следопыты Гэри подсчитают число наемников, доставленных сюда, и мы будем знать, сколько подобных тварей нам придется уничтожить. Сюда можно послать карательную экспедицию… Но это все потом! Здесь слишком тихо…

— Я никуда не уйду, пока не узнаю причину этой трансформации, — Аф упрямо склонил рогатую голову. — Вы возвращайтесь к Шторму…

— Ну, уж нет. Я иду с вами, главное давайте уйдем отсюда.

Аф двинулся мимо и исчез за занавесью. Инвари пошел следом. Перед выходом оглянулся и едва не вскрикнул.

Человек открыл запавшие глаза. У него были круглые лунные зрачки, в которых мерцал красноватый огонек. Отблеск света в глазах зверя. С угла рта стекала мутная слюна.

Лежащий прищурился и, глядя на Инвари, облизнул губы. С жадностью.

Последующие полчаса они блуждали по одинаковым коридорам, многочисленным лабораториям, оснащенным прогрессивным даже для Кабестанской общины оборудованием, осматривали виварии, кровехранилища и складские помещения. Тайное убежище Ванвельта выгрызенное неведомой силой в скальной породе, было оборудовано по последнему слову науки. Становилось ясно, что годы своего заточения Черный Волк провел здесь не зря.

Никто так и не попался им на пути.

Аф все более мрачнел. Зачем-то трогал стены, слизывал воду, стекающую с них. Инвари если и удивлялся, то про себя — выражение лица флавина не предвещало ничего хорошего. В лаборатории подмастерье прихватил запаянную колбу с розовой жидкостью и сейчас прикидывал, в какой бы карман камзола ее засунуть, чтобы ненароком не разбить.

Все помещения, кроме коридоров, были ярко освещены и, казалось, ненадолго оставлены. Это не прибавляло Инвари спокойствия.

— У Ванвельта должна быть куча денег, чтобы платить за это оборудование. Многое из того, что я видел, представляет собой достижения последних лет и стоит целые состояния! — тихо сказал он Афу, пытаясь разорвать гнетущую тишину.

— Деньги — это выдумки людей! — поморщился Аф. — Вы лучше скажите мне, откуда здесь пещеры?

— Не понимаю.

Аф остановился и постучал по камню.

— В этой местности нет и не может быть скальных образований у поверхности земли! — раздельно сказал он. — Интуиция же мне подсказывает, что мы находимся весьма неглубоко. Как сказали бы вы, люди, мы пребываем в месте, которого нет, никогда не существовало и не могло существовать!

Инвари потрясенно уставился на него.

— Это уже ни в какие ворота не лезет, Аф! — сказал он. — Сначала электричество, затем трансфузия, теперь вот еще и это!

— Где ворота и что значат эти незнакомые мне слова?

Инвари поморщился и кратко объяснил.

— То есть, я говорю, что наличие данного места невозможно, а вы — что процессы, обозначаемые вашими словами, не могут существовать в этом времени? — уточнил Аф.

— Истинно так! Но…

— Тихо!

— Что?

— Я что-то слышал.

— Где?

— Внизу, под нами. Прислушайтесь!

И действительно, стоило Инвари прислушаться, как он услышал, вернее, почувствовал низкий гул, колеблющий пол. Холодок пробежал вдоль позвоночника, и неожиданно, словно отзываясь, внутри него свернутым жгутом шевельнулась Сила.

Инвари удивленно охнул и невольно сделал несколько шагов вперед.

Аф двинулся за ним.

Перейдя на бег, Инвари спускался ниже по круговой лестнице, соединявшей подземные галереи. Тяжесть камня, давившая сверху, становилась невыносимой. Было очень душно и влажно. Из-за угла ярко бил свет. Не сговариваясь, они выглянули. И застыли.

Этот зал не был таким огромным, как «зеркальный чертог» в подземелье дворца, но его размеры впечатляли. В дальнем конце его мутнел кусок стекла высотой в два человеческих роста, оправленный в толстую серебряную раму. На полу вперемешку валялись черные рыцари в полном вооружении, косматые фигуры оборотней, бесформенные существа в свободных черных балахонах. Словно упавшие замертво, тела покрывали весь пол до самого зеркала, которое вибрировало, издавая басовитый гул, и выдавало порциями ярчайшие вспышки света. Воздух вокруг зеркала колебался и вихрился цветовым спектром.

Инвари с ужасом почувствовал, что его Сила пробуждается в ответ на безмолвный призыв, чтобы ринуться туда, откуда так явственно звучал чужой и бесконечно холодный голос. Не в силах оторвать взгляда от разноцветного сияния, он понимал, что она не может быть освобождена сейчас — в этом ошибка и погибель, но ничего не мог с собой сделать! Как завороженный, он сделал шаг вперед. Пытался сопротивляться, беспощадно подавить то, что просыпалось внутри, хотя в другое время и в другом месте он несказанно радовался бы проявлению Силы, ибо это доказывало его исключительность.

Он чувствовал, как невидимые лучи касаются и наполняют его. Он ощущал, как под их влиянием Сила становится иной. Мощь, которая могла снести любые преграды, благословение и проклятие Мастеров, ныне повеяла на него чужеродным разумом. Она толкала его к Зеркалу.

Стиснув зубы и вцепившись, ломая ногти, в каменную стену, Инвари пытался не поддаться ей.

— Должно быть, это — то, что меняет их! — шептал Аф, ничего не замечая. — И то, что лежит в основе их жизнедеятельности после оборота. Какое-то излучение. Я чувствую его. Такая мутация требует огромного количества энергии…

Не отвечая, Инвари заскрипел зубами. Кровь кипела у него в груди и била горячими молоточками в висках. Аф взглянул на него и молча, обхватив за плечи, с легкостью приподнял и утянул за угол.

Тяжело дыша, Инвари привалился к стене. Разворачивающаяся внутри лента мгновенно свернулась, только невыносимо заломило затылок, да вдоль позвоночника шел и шел холодок, покрывая кожу мурашками.

— Вам нужна помощь?

Аф обеспокоено заглядывал ему в лицо.

Кусая губы, Инвари покачал головой. Что-то осталось в нем от того безумного света в зеркальном чертоге Адамантова дворца! Что-то чужое…

Он несколько раз ощутимо стукнул затылком по камню, прогоняя наваждение.

— Давайте… уйдем отсюда!

Флавин кивнул и подтолкнул его к лестнице, предусмотрительно перекрывая дорогу обратно.

Они поднялись наверх.

— Мы осмотрели почти все! — сказал Аф. — Остался последний коридор.

— Он вел вверх — выход? — наконец, отдышавшись, смог ответить Инвари.

— Тогда выйдем? — Аф улыбнулся одними губами и двинулся вперед.

Коридор вывел наружу. Они вышли на поверхность земли, но оказались под крышей. Куда ни глянь, простирались груды необработанной руды, гудели печи плавилен, булькала расплавленная лава.

— Здесь куют оружие, — проговорил Аф, озираясь. — Прекрасное производство! На том самом месте, где мы с вами сейчас стоим, около двадцати лет назад были выработанные торфяные карьеры. Этого просто не может быть!

— Нам надо очень быстро убираться отсюда! — сказал Инвари. — Они скоро придут в себя — излучение слабеет.

Аф быстро повернулся к нему.

— Вы все еще чувствуете его? — обеспокоено спросил он. — Оно такое же, как в подземелье Адаманта?

Инвари поморщился.

— Не так, как… там. Но чувствую. Уйти обратно тем же путем мы не успеем.

Аф принюхался и пошел влево.

Они миновали плавильни, прессы для лат, наковальни для мечей, полировочные столы.

Внезапно Аф остановился перед ничем не примечательной грудой руды.

— Что? — не понял Инвари.

Аф подобрал камешек, отколупал кусочек. Под ним зажелтело.

— Глядите! — воскликнул он.

— Это золото? — неуверенно сказал Инвари. — Но откуда?

— Этого не может быть! — снова повторил Аф.

Словно кто-то дернул подмастерье за плащ.

— Они проснулись, Аф, бежим!

И не оглядываясь, он бросился к выходу. Судя по топоту копыт, Аф последовал за ним. Подмастерье зорко оглядывался вокруг и задержался только у небольшой плавильни, рядом с которой были аккуратно разложены золотые слитки. Ни них можно было прикупить немалое королевство. Теперь ему стало ясно, что так привлекало сюда наемников.

Ощущение опасности стало запредельным. Аф метнулся к Инвари и затащил его за корзину с отработанной рудой.

Зал заполнился странно двигающимися людьми. Они словно проснулись от долгого сна или перенесли тяжелую болезнь, но с каждым шагом их походка становилась увереннее, движения четче. Скоро застучали молоты и молоточки, зашипела вода, и ярче вспыхнули огни плавилен. Где-то задышали мощные меха. Производство снова было запущено.

Инвари толкнул флавина, указал на вагонетку рядом. Аф проскользнул к ней, прижался к стенке, молниеносно выглянул, оценивая ситуацию, и бесшумно перевалился внутрь. Сверху упал кусок мешковины и дэльф вместе с ним. Они накрылись грубой тканью и замерли.

— Если нас заметят, живыми не уйдем, — одними губами сказал Аф.

— Посмотрим! — так же ответил Инвари. — Сейчас их чувства притуплены.

Вагонетку толкнули. По мешковине застучали камни, на них обрушилась отработанная руда, вдавив в пол.

Аф накрыл дэльфа своим телом. Основная тяжесть пришлась на него. Он даже не охнул. Инвари чувствовал, что флавин словно окаменел, его мышцы стали тем стальным каркасом, что спасал подмастерью жизнь. Вот только не хватало воздуха. Он моментально отключил все органы, кроме слуха. Воздух ему не понадобится несколько минут. Как с этой проблемой справится Аф, он не знал.

Вагонетка пошла по наклонной вверх и тащилась довольно долго. Инвари даже успел подумать, что глупо так умирать, выжив после Виселицы. Но тут вагонетка остановилась, перевернулась, и они вывалились в овраг. Сверху посыпались куски руды, песок и пыль.

Темнота уже сменилась предрассветными сумерками.

Больно ударяемые камнями и кусками руды, они шумно влетели в густую поросль ежевики. Инвари ободрал лицо и руки. Перед тем, как закрыть глаза и провалится в заросли, он заметил маленькую фигурку, пристально глядящую им вслед.

Аф пополз прочь, Инвари едва поспевал за ним. Вопреки его ожиданиям, сзади не раздалось ни предупреждающего крика, ни другого сигнала тревоги.

Под прикрытием сумерек и буйствующей полуболотной зелени они выбрались из оврага, наполовину заполненного отработанной породой. Аф разрешил встать и двигаться полусогнувшись. Он вел Инвари к одинокому дубу, чья крона возвышалась над чахлой болотной рощицей в полумере отсюда. На этой влажной земле не могло уродиться такого огромного дерева, но вот, поди ж ты, оно стояло, сжав узловатые корни словно кулак, и буро-желтые листья еще не облетели.

Ни слова не говоря, Аф взобрался на дуб, помог подняться исцарапанному спутнику. Выражение лица флавина, чьи огромные зрачки опасно заблестели, подмастерью не понравилось.

— Чего вы ждете? — спросил Инвари.

— Рассвета. Должно быть, он рассеет этот морок. Я не верю глазам своим!

— Что вы видите?

— Здесь были торфяники, Один! Все заливала хлюпающая болотная жижа и, хотя жители пытались ее откачивать с мест торфозаготовок, усилия были бесполезны. Теперь же я вижу огромный песчаный карьер. Таких цехов, как тот, из которого мы выбрались, здесь еще несколько.

— Песчаный? — удивился Инвари, — Вы сказали песчаный?

— Вот поэтому-то я и жду рассвета. Мороки всегда рассеиваются под первым лучом солнца.

Больше Инвари ничего у него не спрашивал. Он вытаскивал ежевичные иглы из кожи на руках, и это заняло его время до восхода. Флавин сидел неподвижно, и сам казался частью дерева — его шерсть, как и листья, отливала бурым, побурели от крови бинты.

Едва первый луч солнца коснулся земли, флавин ожил и спрыгнул на землю. Ни слова не говоря, он исчез в подлеске, словно в воду канул.

Подумав немного, Инвари не последовал за ним. Вместо этого он принялся разглядывать раскинувшуюся перед ним грандиозную картину.

Справа, вдалеке, виднелся еще покрытый ночной испариной, мрачный и мертвый замок Ванвельта. Лес окружал его, но редел по мере приближения к болотам, постепенно сходя на нет. Там тоже висел густой болотный туман, сквозь него проглядывали кое-где предательски весело зеленеющие полянки, способные поглотить всадника с лошадью в считанные секунды. И внезапно, словно отсеченный невидимым лезвием, туман заканчивался. Заканчивались и болота, переходя в скальную породу, словно края гигантской чаши ограничивающую песчаный карьер. Прямо на дне карьера было построено несколько цехов, из труб вырывалось пламя, выкатывались вагонетки с отработанной породой, прицеплялись к другим, которые тащила мимо четверка невысоких, но сильных, ильрийских лошадок. Лошадки по пологой окружной дороге, вырубленной прямо в скальном крае «чаши», выбирались на край карьера, останавливались, чтобы скинуть породу под откос — в овраг или дальше — в болото, и продолжали свой путь далее, возвращаясь к цехам. Движение шло справа налево и в нем ощущалась нечеловеческая четкость и точность расчетов — наполненные вагонетки появлялись как раз к тому моменту, как подходили лошади; пустые — отцеплялись без проволочек, заводились на запасные пути, и четверка понуро шла дальше. Их вела под уздцы маленькая фигурка.

Флавин появился на соседней ветке так неожиданно, что Инвари, пытаясь выхватить шпагу, чуть не полетел с дерева. Аф, не улыбнувшись, придержал его за шиворот и протянул кожаный мешочек.

— Взгляните, Один. Это я взял в карьере.

Инвари высыпал содержимое мешочка на ладонь — мелкий песок с вкраплениями желтого. Золотой песок.

— Этого не может быть! — в который уже раз, сказал Аф. — Это надругательство над природой! Кому под силу так извратить суть земли?

Инвари молчал. Он и сам видел, как отличаются карьеры от окружающего ландшафта. Торф — все, что могла дать эта бедная земля. Но вопреки всем законам природы и логики она давала золото.

— Вон там, с лошадьми, взгляните, Аф, это ребенок, не так ли?

Флавин посмотрел в указанную сторону.

— Именно так.

Инвари соскользнул по стволу вниз.

— Теперь моя очередь, Аф. Я скоро вернусь.

Флавин не отвечал. Он смотрел на раскинувшиеся перед ним карьеры и в глазах его горел нехороший огонек.

Лошадки мирно паслись на прогалине меж ежевичных кустов. Мальчишка-погонщик сидел на обочине дороги спиной к ним и жадно грыз сухарь, запивая его водой из перевитой лозой бутыли. Должно быть, это и был его завтрак.

Кони почуяли Инвари, когда он уже подполз слишком близко. Мальчишка повернул голову — посмотреть, что это они расфыркались? Инвари на мгновение приподнявшись, показался ему на глаза и снова канул в заросли.

— Не пугайся! — тихо зазвучал его голос. — Я не причиню тебе вреда.

Мальчик сошел с дороги к лошадям, сделал вид, что проверяет сбрую, наклонился, попытавшись разглядеть незнакомца.

— Я ЛЮДЕЙ не боюсь! — буркнул он вполголоса. — Вот только, чего вы не убежали-то?

— Хочу узнать кое-что. Как давно здесь добывают золото?

— Лет пятнадцать, наверное.

— Но раньше его не было? Как же это случилось?

— Я не знаю. Мать говорила, что как-то ночью зашевелилась земля и тряслась еще три дня. Птицы кружили в небе — не садились. Господин запретил нашим сюда приближаться. Его солдаты повесили нескольких любопытных. И про это место все даже говорить перестали. А года два назад наш пастух там пропавшую корову собрался искать. Вернулся весь взмыленный и сказал, что на болотах золото на земле лежит. Наши все побросали и побежали туда. А там, откуда не возьмись, черных видимо-невидимо. Они всех под землю и загнали.

Голос у мальчишки дрогнул и Инвари не стал спрашивать, что случилось с его родителями.

— Другие-то селения покудова не трогали, — продолжал мальчишка. — Но недавно к нам новеньких пригнали. Сдается мне, нет больше деревень на Пустошах!

Инвари вспомнил ров с мертвецами.

— Почему ты остался человеком? — напрямую спросил он.

— Не я один. Все, кому пятнадцати не исполнилось. Сначала нас просто в клетках держали, а потом на всякие подсобные работы определили. Крестьянские лошадки этих боятся, а нас нет. Эти-то только на своих, обученных, ездят. Не будут же они боевых скакунов в телегу запрягать? Вот нас и приспособили в погонщики, да в конюшие. Некоторые мальчишки сбежали. А я надеюсь отца или мать отыскать. Мне до пятнадцати еще три года.

Инвари задумался.

— Эй, — позвал мальчик, — ты здесь еще?

— Слушай, — Инвари знал, что, рискует, но сделать с собой ничего не мог, — хочешь, заберу тебя с собой?

Теперь задумался ребенок. Грубый голос окликнул его с дороги. Странный голос. Будто механический.

Мальчик огладил лошадей и взял их под уздцы.

— Меня зовут Стась, — тихо сказал он. — Спасибо, но я останусь.

— Меня зовут Один, — так же тихо ответил Инвари. — Береги себя, Стась. Может быть, скоро все переменится.

— Я это понял, — хитро улыбнулся мальчишка, — как только увидел вас!

Он поворотил коней и повел их вверх по склону — на дорогу, к вагонеткам.

Трое слаженно бежали по лесу.

— Нужно уходить в Топи! — на бегу говорил флавин. — Как только они обнаружат мертвое тело в башне — поймут, что здесь были чужаки. Кроме того, звери из поместья могут взять наш след. Но за нами в болото они не пойдут, а кружной путь займет несколько дней.

— Мне не хочется быть дичью! — прогудел сзади Шторм. — Тем более для таких мерзких тварей.

— Они могли уже найти его! — заметил Инвари.

Аф с одобрением отметил, что дыхание юного дэльфа даже не сбилось.

— И чего вы его не спрятали? — буркнул Шторм.

Он окоченел и переволновался, ожидая их возвращения, и потому был не в духе. Кроме того, он сгорал от любопытства, но на долгие разговоры времени не было. Дэльф обещал ему рассказать все подробно, когда они будут далеко отсюда.

— Вряд ли можно спрятать труп в лесу, кишащем полуразумными животными, — ответил Аф. — Может быть, в башне он дольше останется необнаруженным? В конце концов, в замке бывают не часто.

Окраина деревни встретила их недавно насыпанным могильным холмом, встревоженными взмахами ветвей кладбищенской рощи и тишиной.

Флавин принюхался.

— Звери были здесь, но ничего не учуяли. Хотя все тихо, за лошадьми я пойду один. Прикройте меня.

— Постойте!

Шторм влез на ограду крайнего дома, перепрыгнул на крышу и достал из-за спины арбалет. Инвари одобрительно кивнул и вытащил шпагу.

Аф двинулся вперед, держась стен. И хотя Инвари до боли напрягал глаза, он ежесекундно терял флавина из виду — тот словно растворялся в воздухе.

Он продолжал следить за ним — тот застыл, напряженно вытянувшись. Шпага бледно засветилась. В ту же секунду просвистел и ударил арбалетный болт, попав в грудь черно-серому зверю, который появился в начале улицы, прислушиваясь и принюхиваясь.

Зверь низко зарычал и, вытащив стрелу зубами, пошел вперед.

Шторм на крыше выругался.

— Закуси тобою мышь! — расслышал Инвари. — Я же попал в него!

Предчувствие заставило его обернуться. Через лес к деревне поднималась стая голов в пятнадцать. Звери шли по следу клином, едва не касаясь носами земли. Инвари понял, что флавин не успеет вывести лошадей. Он поднес руки ко рту и завыл. Над головой раздался стук и проклятия — это Шторм подскочил от неожиданности.

Флавин повел ушами — он уже слышал этот вой. Но если в прошлый раз в нем звучало ликование, теперь ясно слышался приказ.

Инвари опустил руки и прислушался.

Стая остановилась как вкопанная, звери поворачивали головы, раздраженно щелкали челюстями.

Из деревни раздалось призывное ржание — Ворон услышал хозяина. Мощный удар изнутри вышиб двери таверны и часть стены. Из-под проваливающейся крыши, отряхиваясь и фыркая, появился вороной. За ним трусили Чайни и Саврас.

Прошедший уже значительное расстояние раненный волк оказался у них на пути. В глазах черного жеребца полыхнуло пламя. Его морда неуловимо изменилась, сделавшись похожей на собачью. Из-под толстых губ поползли кривые клыки. Радостно взбрыкнув, он изогнул шею, схватил зверя поперек туловища и забросил на крышу таверны.

В начале улицы показались еще несколько тварей. Должно быть, они, как и первый, кружили поблизости. Конь уже сделал несколько шагов им навстречу, но новый вой, в котором слышалось нешуточное раздражение, остановил его. Он с сожалением мотнул головой, возвращая ее в прежнюю форму, и поскакал назад, увлекая за собой других лошадей.

Чайни метнулась к стене того дома, где ждал флавин. Шторм скатился с крыши прямо в седло Савраса. Инвари уже был в седле.

— Их может убить только серебро! — крикнул он.

— У меня ничего такого нет, — ответил Шторм и снова выстрелил.

Волк, шедший во главе стаи, покатился по земле, но почти сразу же поднялся.

— У меня тоже, — с сожалением произнес флавин, сдерживая гарцующую Чайни.

— Тогда бежим, — просто сказал Инвари и послал коня в галоп.

Сзади дико вскрикнул Шторм, подгоняя коня.

Навстречу Инвари прыгнул крупный черный зверь. Грудь в грудь с Вороном. Столкновение было неизбежно, но в последнюю секунду Ворон сделал то, чего никогда не смогла бы сделать ни одна лошадь — он качнулся в сторону вместе с всадником, который пронзил зверя шпагой еще в прыжке. Короткий вой оборвался на неожиданно жалобной ноте. Зверь упал и замер в грязи деревенской улицы. Черная кровь смешалась с землей.

Волки, преграждавшие дорогу в начале улицы, в замешательстве сгрудились, но жажда была сильнее страха. Более не обращая на всадников внимания, они пошли на запах свежей крови и склонились над телом собрата, голодно ворча. К ним уже спешила другая стая, рыча и прижимая уши. Мгновение, и еще теплое тело, начавшее уже менять свое обличье, было разорвано на клочки. Из-за останков разгорелась нешуточная драка.

Всадники гнали лошадей, не останавливаясь, до самых топей. Здесь, не сговариваясь, спешились, выстроились цепочкой с Афом во главе и вошли в воду.

Покинутый берег провожал их отдаленным воем черных зверей. Разочарованным и голодным.

Вновь приходили Черные. На этот раз они забрали Логира. Он мрачно отбивался и выл, словно помешанный.

Утери и Крой, забившись в угол, молча смотрели слезящимися от непривычно яркого света глазами, как рыцари деловито бьют его рукоятками тяжеленных мечей по голове. Когда он упал, его так же слаженно, как и били, подхватили и потащили наверх.

Поднятый движением затхлый воздух шевельнулся, ударяя по ноздрям трупным запахом. Пятеро мертвых братьев — из тех, что умерли здесь, а не наверху — лежали в противоположном углу. Их трупы никто не собирался убирать.

— Еще несколько дней, — сказал Крой, — и гниль перейдет в болезнь. Если до сих пор нас не отравило то, что дают в качестве еды — отравит воздух.

С тех пор, как Утери пришел в себя, юноши держались вместе. Большую часть времени они молчали — им не было нужды что-то говорить. Темнота наделила их даром понимать друг друга без слов. Понимать, что надежды нет. И что скоро придет их черед. И что так страшно умирать, не увидев солнца.

Утери устало привалился к холодной влажной стене ямы. Он стал нечувствителен к холоду. Наоборот — стылость камня, явственно ощутимая сквозь лохмотья, говорила ему, что он еще жив.

— А помнишь, как сестра Марти гнала меня два квартала, нахлестывая вожжами? — вдруг хихикнул Крой.

Утери вскинул голову, вслушиваясь в голос друга. Неужели и к нему подкралось безумие? Но нет. Голос Кроя был спокоен и — насколько было возможно здесь — весел.

— А я-то думал, я ей нравлюсь! Она казалась такой опытной… Многообещающей… Разыгрывала из себя веселую вдову! А оказалась старой девой! — он рассмеялся. — Когда она поняла, что я готов зайти дальше ее подвязок, завизжала, как резаная! И чуть было меня не оскопила!

Утери невольно улыбнулся. Крой был известен своими похождениями. Нотэри не раз пенял ему на женолюбие, на что сын сапожника гордо отвечал, что жизнелюбие и женолюбие суть одно и тоже.

— Старая ханжа! — сказал Утери. — Мало того, что запудрила всем мозги своим якобы бесценным опытом в любовных утехах! Так еще и, когда случай представился, не поделилась им с тобой!

— А весь ее опыт — из любовных романов! — засмеялся Крой, и кто-то ответил ему из темноты слабым смехом. — А может и из этих книжечек, с картинками, знаешь?

— Из тех, которыми Нотэри отхлестал тебя по морде, когда нашел их под твоей подушкой? — невинно осведомился Утери. — Уж не ты ли давал их почитать сестре Марти?

Смешки в темноте усилились.

— Искусство требует жертв! — гордо отвечал Крой.

— Тогда она должна была тебя оскопить! — сказал Утери.

— Почему? — удивился Крой.

— Плотское искусство требует подобающих жертв! — высокопарно отвечал Утери, с радостью прислушиваясь к смеху, доносящемуся из темноты.

— А помните, как Крой с братским смирением помогал одной девушке донести продукты с рынка? — спросил в темноте кто-то.

— …ага, донес прямо в спальню!..

— …а девушка оказалась дочерью начальника городской стражи…,

— …который в своей спальне развлекался…

— …вместе с женой купеческого старшины…

— … той самой, которой Крой, как раз накануне, клялся в вечной любви…

Голоса раздавались со всех сторон. Впервые со дня, когда забрали Нотэри, братья разговаривали друг с другом.

Крой довольно ткнул друга локтем под ребра.

Воспоминания длились еще долго. Утери молча слушал, как Крой отбивается от оппонентов, и тихо улыбался, сжимая в кулаке Троицу. Почему-то до сих пор он не повесил кулон на шнурок на шее, рядом со своим.

Темнота метнулась прочь.

Утери вздрогнул всем телом и вжался в стену.

Разговоры испуганно смолкли.

Сверху, по лестнице, спускались люди. Утери насчитал пятерых. Это его удивило. Обычно черные приходили вчетвером. А тело просто швыряли вниз.

Пятый, шатавшийся словно пьяный, был одет в лохмотья. В свете факелов они были подозрительно бурыми. Спиной вперед человек спустился в яму и обернулся.

Утери зажал руками рот, чтобы не вскрикнуть.

Это был Логир. На месте его носа разверзлась красная дыра, еще сочащаяся пеной. Вместо правого глаза зиял ровный аккуратный рубец. Такой нельзя было нанести ударом меча, только скальпелем в умелых руках. Волос на голове Логира не было — на черепе сморщивалась и тошнотно пахла паленая кожа.

Логир постоял немного, шатаясь и разглядывая братьев оставшимся глазом, потом, словно нырнул, сделал шаг вперед и пошел… к ним с Кроем.

Утери от неожиданности разжал ладонь, и Троица упала на пол. Логир остановился прямо над ними. В его единственном глазе плескалось безумие.

Он поднял руку и указал на Утери.

— Они обещали отпустить братьев, если ты ответишь на их вопросы! — хрипло сказал он.

Один из черных подошел к нему и грубо ударил в спину.

— Который?

— Правый. Он был с Нотэри, когда его забирали.

Крой, побледневший до синевы, вцепился в руки Утери, не желая его отпускать. Рыцарь опустил на его голову лезвие меча — плашмя, и за шкирку поднял Утери на ноги.

— Тьмаааа! — вдруг тоненько запищал Логир. — Смееерть!

На глазах Утери показались слезы. Он оплакивал не себя. Он оплакивал Логира.

Ветер из Чащи дул в их сторону. Аф напряженно принюхивался. Он вывел их на берег в другом месте, по-прежнему ему одному ведомым способом угадывая дорогу в топях.

— Я чувствую слишком много чужеродных запахов! — пояснил он. — Звери могли учуять нас раньше, до того, как мы вступили в Топи. Тогда они будут ждать на обратном пути в том же месте. Поэтому я вывел вас западнее, теперь дорога обратно займет больше времени, но будет безопаснее. Кроме того, Гэри должен был перенести основной лагерь. Чтобы попасть в него, придется пройти через Сердце.

— Через Сердце? — поразился Шторм. — Но Хранители не пускают туда людей!

— Предоставьте это мне. Я встречу вас на границе и проведу.

— Встретите? — переспросил Инвари.

— Да, юноша. Сейчас я вас покину. Нужно выяснить, что творится в Чаще. У меня нехорошее предчувствие, да и ветер говорит мне, что оборотней по эту сторону стало гораздо больше. Вы направитесь на северо-восток. Дойдете до заболоченной речушки и пойдете вверх по течению. Через два дня пути свернете налево. Скоро увидите границу Сердца — там лес редеет, и появляются холмы. Один их них с белыми пещерами. Около него я вас и встречу. Соблюдайте предельную осторожность. Огонь сможете разжечь только там. До границы не расседлывайте коней, чтобы уйти при малейшем подозрении на опасность. Если оборотни встанут на ваш след, не прекратят преследование, пока не уничтожат…

— Или мы их! — жизнерадостно заметил Шторм.

Инвари с сомнением поглядел на него.

Аф снял с Чайни свой мешок с провизией и протянул Инвари.

— Мне это не понадобится.

Пока Инвари приторачивал мешок к седлу Ворона, Аф вскочил в седло.

— Завтра выпадет снег, — сказал он. — Постарайтесь сегодня пройти как можно больше.

— Снег? — не поверил Шторм. — Так рано?

— Все неладно в этом королевстве! — грустно покачал головой флавин. — До встречи.

Он тронул Чайни с места и быстро исчез за деревьями.

Инвари и Шторм потерянно смотрели ему вслед.

Шторм тяжело вздохнул.

— Словно отца лишились, правда, монах? — выразил он общее настроение. — Ну да ладно. Поехали?

Инвари кивнул.

— Ты мне еще про ваши приключения в замке не рассказал, — укорил Шторм, садясь в седло. — Обещал ведь!

— Сделаем привал, расскажу.

Они оглядывались на Топи, пока те не скрылись за деревьями.

— Как на проклятом кладбище побывали! — проворчал Шторм.

Инвари молча кивнул.

С севера повеяло холодом. На Ильри наступала зима.

На рассвете флавин остановил Чайни. Спешился и прошептал ей что-то на ухо. Лошадь отвечала, тихо пофыркивая, кивала головой. Когда он замолчал, она ткнулась в его плечо носом и неспешной рысью потрусила прочь.

Перепрыгивая с корня на корень, флавин углубился в чащу. Он не оставлял следов, а тяжелый аромат мокнущих прелых листьев перебивал его запах. Ветра здесь не было — слишком тесной стеной стояли старые коряжистые деревья.

Резко похолодало.

Он остановился. Запрокинул бледное лицо к небу. Поднеся руки ко рту, трижды хрипло прокаркал. Прислушался. Двинулся дальше.

Вскоре шум крыльев нагнал его.

Аф остановился. Сел на землю, скрестив ноги, опершись спиной о могучий ствол.

Тяжелое черное тело упало сверху, и, отряхнув лоснящиеся перья, к нему важно прошествовала крупная птица.

— Приветствую тебя, брат Ворон! — пропел Аф на языке сотайров. — Много весен прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Птица согласно склонила голову к плечу.

— Как поживает твоя семья? — вежливо продолжал тем временем флавин. — Не нужна ли вам наша помощь?

Ворон склонил голову к другому плечу, помолчал, словно вспоминая чужой язык, затем открыл клюв и хрипло заговорил:

— Благодарю, брат Флавин, у моего семейства все благополучно. Чем я могу помочь тебе? Я чую запах крови…

Аф поморщился.

— Нет-нет. С этим я справлюсь сам. Благодарю. Но не знаешь ли ты, как мне передать весточку моим братьям из клана Лиори?

— Владения моих сыновей простираются на запад. Я передам семье все, что нужно, а они передадут твоим братьям.

Аф улыбнулся.

— Твой род — один из самых древних, — церемонно заметил он, — мне приятно называть тебя братом и другом!

Птица польщенно заворчала.

— Это очень важно. Возможно, это потребует созыва Совета Катаркиса. Передай им…

Ворон шагнул ближе и нахохлился, запоминая сообщение слово в слово.

Когда он улетел, Аф устало откинулся назад. Бинты, перетягивавшие его раны, набрякли кровью, и он с раздражением сорвал их. Кровь заструилась по шерсти. Он был ранен гораздо серьезнее, чем думал Инвари. Но тогда у них не было времени.

Надо держаться! Осталось совсем немного.

Флавин бросил бинты на землю.

— Спрячь мою кровь, прошу тебя, — пробормотал он, и узловатый корень, выпутавшись из палой листвы, схватил побуревшее тряпье и утащил под землю.

Аф тяжело поднялся и пошел дальше. Бурые капли падали в жухлую листву, и та жадно поглощала их, не оставляя даже запаха. Весной здесь расцветут цветы.

Он шел недолго. Показались прямые, янтарные, руками не обхватишь, стволы. Светло-зеленые, пушистые, с длинными серебристыми иглами кроны покрывали их. Охи. Деревья Силы. Ближе к Сердцу их станет больше.

У первого преградившего путь оха флавин остановился. Он провел ладонями по телу, окрашивая их своей кровью, и прижал к теплой древесной коре.

— Помощи, — прошептал он. — Я прошу у тебя помощи…

Его колени подогнулись. Но дерево не дало ему упасть. Ладони флавина вросли в ствол, поддерживая тело, и янтарное свечение коры поглотило его целиком, покрыв тонкой коркой. Ох опустил нижние ветви, скрывая флавина от любопытных глаз.

Где-то далеко послышался многоголосый вой. Это волки-оборотни шли по следу белой кобылицы, уводившей их в сторону от людей.

К ночи, убедившись, что достаточно запутали следы, Инвари и Шторм устроились на ночлег у основания огромного гратха — лиственного дерева, чьи корни в человеческий рост высотой торчали из земли, переплетаясь и образуя подобие беседки. Стена сплошных мхов, свисавших с них, скрыла лежбище. Хотя сильно похолодало, костра разжигать не стали. Поужинали вяленым мясом и сухарями. Накормили коней и слегка ослабили упряжь. Договорились, что первым дежурит Шторм. Но Инвари не спалось. Он ворочался, то так, то эдак натягивая плащ — сон не шел.

С неба посыпалась ледяная крупа. Острые снежинки залетали под корни и метили в лицо.

— Не спится? — спросил Шторм. — Грехи мучают?

Он сидел снаружи, укутавшись в овчинную шкуру, которую достал из своей седельной сумки. На коленях у него лежал арбалет, рядом — верная дубина.

Инвари тяжело вздохнул и вылез к нему. Устроился рядом.

— Что ты об это знаешь? — насмешливо поинтересовался он.

— А как же! — обиделся Шторм. — С детства грешу. Совесть тебя мучает. Мертвецов вспоминаешь. Так ведь?

Инвари искоса поглядел на него. Ничего не ответил.

— Не сказать, что я тебе очень-то верю, — признался вдруг Шторм. — Все с тобой не просто. Там мои друзья остались. И из тех, кого Виселица забрала, я знал многих. Так что, если ты — Адамантов прихвостень, я тебя вмиг порешу!

— А я все ждал, когда ты это скажешь! — улыбнулся Инвари, глядя в небо. — Я и сам в себе сомневаюсь, с тех пор, как с Адамантом познакомился. И вину в гибели людей с себя не снимаю! Вот только не перед тобой мне отвечать. И сполна получать тоже не от тебя. Ты уж не обессудь.

Шторм молчал. Инвари краем глаза следил, как он играл узким ильрийским кинжалом почти вслепую — было темно. Клинок так и танцевал в его пальцах. Конечно, он не успел бы захватить подмастерье врасплох. Но все же он был быстр. Очень быстр. Инвари уже видел, как он без промаха стрелял из арбалета. Как ловко управлялся со своей огромной дубиной. Шторм был очень и очень опасен.

Шторм подкинул крутящийся кинжал, перехватил другой рукой, продолжая крутить в пальцах, и не боясь пораниться.

— Дай взглянуть на твою шпагу, — вдруг сказал он. — Давно интересуюсь.

Инвари молча протянул ему оружие. Чувствовал — задумайся он хоть на мгновение, и Шторм никогда более не поверит ему. Хотя, могло быть и по-другому — возможно, Шторм хотел просто обезоружить его. Чтобы убить.

Шторм убрал кинжал. Осторожно принял клинок. Тот вспыхнул синевой и погас.

— Разве он серебряный? — удивился он.

Инвари покачал головой.

— Нет. Это другой металл.

Шторм поднес шпагу к самым глазам, пытаясь в темноте разглядеть узор на эфесе.

— Старая работа, — лаская гарду пальцами, сказал он. — Не ильрийская. Неужели в дэльфийских мастерских делают такой тонкий узор? Ни разу не видел.

— Я получил клинок в качестве награды за выполненное поручение, — ответил Инвари. — В наших хранилищах много чудесных вещей. Шпага — одна из них. Что ты слышал о Поднебесье?

Шторм насторожился.

— Болтают всякое. Мол, есть на Севере, у предела, такая страна. И живут там волшебники. Да только никто в этой стране не бывал и волшебников этих не видел. А что?

— Мне говорили, что шпага сделана там.

Шторм аккуратно вложил клинок в ножны. Ножны были новыми, отметил он про себя. В отличие от клинка.

— Не верю, — сказал он и протянул Инвари шпагу. — Может, она и впрямь волшебная — как оборотни от нее дохнут, своими глазами видел. Только, зачем волшебникам оружие? Такой пальцами щелкнет, и нет тебя! Слушай, — вдруг воскликнул он так громко, что Инвари даже вздрогнул, — как я сразу не подумал! Я же видел такого! Когда ты окочурился — хочешь, расскажу?

Инвари кивнул.

И тогда Шторм рассказал ему про страшного незнакомца, встреченного в лесу. Как тот приказал ему замереть. И синий огнь лился и лился по рукам чужака. И Шторм, как дурак, застыл, не в силах даже моргнуть, а потом свалился прямо рядом с телом Инвари, и вдруг понял, что монах уже живой, а ведь был мертвее мертвого, уж он-то, Шторм, покойников навидался всяких…

Инвари слушал с интересом, хотя давно догадался, что произошло на самом деле. Он так и полагал, что до тех пор, пока он не понесет заслуженное наказание, умереть ему не дадут. Вот только кто из Мастеров вывел его с той стороны?

— Да, — задумчиво улыбнулся он, когда Шторм закончил, — вот так захочешь умереть, а не дадут! Все мы солдаты, все выполняем приказы…

— Какие приказы? — вскинулся Шторм.

В руках его снова появился кинжал.

Инвари не заметил. Он смотрел в темноту перед собой.

— Приказы судьбы, друг мой. Мы всегда на своем месте, в свое время. Даже смерть не смеет приблизиться к нам без приглашения. Ты когда-нибудь задумывался о судьбе?

Шторм дико поглядел на него. Лицо юноши неестественно белело в темноте.

— Сейчас, — честно сказал он. — Не люблю об этом думать! Грустно сознавать, что не я, а она — моя хозяйка. Я всегда сам строил свою жизнь…

Инвари вдруг резко повернулся к нему и так посмотрел бездонными глазами, что Шторм поежился и крепче сжал рукоять кинжала.

— А ведь ты прав! — согласился Инвари. — Тебе дано самому выбирать судьбу! А вот я лишен этого дара.

— Да уж, — усмехнулся Шторм, — быть монахом не просто. Я бы не смог отказаться от свободы.

Инвари передернул плечами, снова уставился в темноту.

— Нет, не то! Орден здесь не при чем. Просто, если со мной что-то происходит, я чувствую, что это должно произойти именно так! И иначе никогда бы не было, понимаешь? Словно у меня нет выбора. Словно чья-то воля направляет меня именно по этому пути.

— Я ни о чем подобном не думал, — признался Шторм. — Жил в свое удовольствие: пил, гулял, убивал. Веселился, в общем! — он тяжело вздохнул. — Вот и поговори с монахом о душе! Теперь я до утра не усну — буду думать. — Он спрятал кинжал и дружески толкнул дэльфа в плечо. — Иди-ка ты спать, а то мы щас и не до того договоримся! Я разбужу тебя на рассвете.

Инвари молча залез внутрь и снова улегся, закутавшись в плащ. Шпагу он положил рядом и успокоился, только нащупав рукой почерневший от времени эфес. Сталь напомнила о доме. О доме, где его ждало наказание.

Дорога пошла вверх. Деревья поредели. Выпавший снег выбелил их, навесил тяжелые покрывала, заткал землю белым полотном, на котором были хорошо видны следы.

Перед ними раскинулась холмистая долина, скрытая в глубине Чащи. Почти в самой ее середине высился большой черный холм, испещренный ямами и отверстиями, которые белели известковыми выносами.

— На череп прокаженного похож! — сказал Шторм, и Инвари, в который раз, поразился точности его суждений.

— Веселенькое место, — согласился он и придержал коня.

Они медленно подъезжали к холму.

Инвари обратил внимание, как сильно Ворон втягивал ноздрями воздух. Он достал шпагу — она не светилась и повернулся к Шторму.

— Там кто-то есть!

— Аф? — обрадовался тот.

— Не думаю. Но это человек, не зверь. Я поеду один, а ты прикрой меня.

— Понял, — Шторм отцепил арбалет от седла и развернул Савраса, снова скрываясь за деревьями.

Ворон медленно подходил к холму. Руки Инвари были свободны от оружия. Он сосредоточенно смотрел перед собой, чувствуя, как холодный ветер буравит голову — это целился в него невидимый противник.

— Я пришел с миром! — крикнул он, остановив коня.

В то же мгновение свистнула стрела. Инвари выхватил ее из воздуха, спрыгнул с седла и поднял руки.

— Я не причиню вам вреда, — продолжал он, разглядывая стрелу — она, несомненно, была самодельной. — Я ждал встречи с другом!

В одной из пещер у основания холма, на мгновение показался седой растрепанный человек.

— Люди не знают об этом месте, — послышался хриплый голос. — Что вам нужно?

— Мой друг — не человек, — крикнул в ответ Инвари, — он — флавин.

Седоволосый снова выглянул. Казалось, он борется с сомнениями.

— Подойди, — наконец, разрешил он.

— Стой на месте, — шепнул Инвари Ворону, — опасности нет.

Тот недоверчиво покосился на хозяина, но приказ выполнил.

Инвари вышел на каменистую осыпь, окружавшую холм, и положил стрелу на землю.

— Я принес твою стрелу, отец, — приветливо улыбнулся он.

— Юноша, что ты знаешь о флавинах? — старик грозно хмурил густые брови.

Впрочем, теперь Инвари разглядел, что говоривший был не слишком стар. Человек старше средних лет, крепкий, загорелый и обросший, как и полагается живущему вдали от людей отшельнику. Вот только волосы его, отросшие ниже плеч, белели сплошной сединой. Он перетягивал их кожаным ремешком для удобства. Борода, покрывавшая грудь, была заплетена в две косицы. Красный нос указывал на известный грешок. Откуда здесь было взяться вину, Инвари не понимал, но цвет лица отшельника говорил о том, что тот прикладывался к бутылке часто и помногу.

На незнакомце была одета хламида из грубой холстины, более похожая на монашеское одеяние. Руки, держащие лук, не отличались особой чистотой, а вот форма кисти и длинные пальцы не могли принадлежать простолюдину.

— Ничего, кроме того, что я должен встретиться здесь с одним из них, — ответил Инвари. — Ты можешь не бояться меня…

— У меня ничего нет, — прервал его отшельник, — кроме глиняной миски и треснувшего кувшина! Ах да, есть еще циновка, но на ней я сплю.

— Я не разбойник, — мягко увещевал Инвари, — я только прошу позволения дождаться друга…

— Ты не похож на разбойника, — согласился отшельник и туже натянул лук. — А вот твой сообщник укрылся в кустах, как тать!

— Где он? — не моргнув глазом, поинтересовался Инвари.

— Справа от тебя. Он хорошо спрятался, но и я еще из ума не выжил! Если он не поднимется, вышибу ему глаз. Вот только думаю — правый или левый?

— Выходи, Шторм, — не оборачиваясь, крикнул Инвари, — старик не сделает нам ничего плохого!

— Кто это тебе сказал? — подозрительно осведомился отшельник.

Шторм разочарованно поднялся из травы.

Старик до предела натянул тетиву, увидев его.

— Ох ты, какая рожа! — ахнул он и укоризненно взглянул на Инвари. — А говорил — не разбойники!

— Он раскаялся! — серьезно сказал Инвари. — Боги вразумили его и подвигли на добрые дела.

Отшельник изумленно поднял густые брови. Затем в глазах его мелькнули веселые искры.

— Мне понравилась твоя шутка, юноша, — проговорил он. — Можете разжечь костер неподалеку. Но чтобы я вас видел! И в пещеры не лазить!..

— А говорил — золота нету! — невинно заметил подошедший Шторм.

Арбалет он держал отнесенным далеко в сторону.

— И нету! — неожиданно обиделся старик. — Я — скромный отшельник, зачем оно мне?

— Пойдем, — Инвари потянул Шторма за рукав, — устроимся с подветренной стороны.

Они расположились в осыпи камней так, чтобы их не было видно со стороны леса. Разожгли небольшой костерок, радуясь возможности поесть горячего.

Краем глаза Инвари заметил, что отшельник следит за ними, появляясь то в одной, то в другой пещере. Должны быть, внутри холма они соединялись ходами, словно лисья нора.

— Может, подстрелишь что-нибудь вкусное? — нарочито громко обратился он к Шторму.

— Щас сообразим! — подмигнул ему тот и, сменив арбалет на легкий лук, ушел в лес.

Инвари принялся распрягать лошадей. Здесь, у границы Сердца, было безопасно — так говорил Аф. Дожидаясь его, можно было позволить лошадям небольшой отдых, а себе — тепло костра и горячую пищу.

Шторм вскоре вернулся, неся двух толстых тетерок.

— Дичь непуганая! — восхитился он. — Сама под прицел лезет…

Вдвоем они разделали птиц, Инвари набрал воды в котелок из ключа, бившего в камнях у основания холма, бросил туда щепотку специй из своих запасов. Вскоре ароматный бульон был готов, а на ореховом пруте, заменившем им вертел, поджаривалось жаркое, исходя янтарным соком. Чудный запах разнесся вокруг и, видимо, достиг пещер.

Инвари помешивал бульон, не поднимая глаз, пока не почувствовал, что отшельник стоит прямо за ним. Только тогда он обернулся.

— Чем это пахнет? — подозрительно поинтересовался тот, пытаясь заглянуть в котел.

— Мы давно не обедали по-настоящему, — пояснил Инвари. — Вот и решили. Жаль, не хватает вина!

— Но…, - вмешался Шторм, у которого был небольшой бурдючок, но Инвари сверкнул на него глазами, и тот замолчал.

Отшельник облизнул пересохшие губы. Инвари сосредоточенно попробовал варево, посолил.

— Соль! — не сдержался старик. — У вас есть соль! Моя кончилась года три назад!

Его красный с прожилками нос жадно шевелился, втягивая запахи еды.

— А винца бы неплохо! — протянул Шторм, поворачивая жаркое.

— Пообедаешь с нами, отец? — спросил Инвари. — Небось, надоело есть в одиночку?

— Пойдем-ка со мной! — решился отшельник. — Не тебе говорю! — рявкнул он на Шторма, который с готовностью поднялся. — Ты меня прибьешь и глазом не моргнешь. Пойдем, юноша, есть у меня кое-какой запасец. Поможешь донести. Стар я уже. Оружие здесь оставь.

Шторм только криво усмехнулся.

— А золота нету! — хихикнул он.

Отшельник злобно на него покосился, но промолчал.

— Ты не попытаешься нас поодиночке прикончить? — спросил Инвари, бок о бок идя с ним к холму. — Честность за честность.

Отшельник остановился.

— Назови мне имя флавина, которого вы здесь якобы поджидаете? — заявил он. — И все будет по-честному — вино за обед.

— Аф, — Инвари чуть помедлил с ответом, но потом решил, что никакого секрета в имени флавина нет.

Отшельник молча его разглядывал. Потом, ни слова не говоря, двинулся вперед.

Инвари пришлось наклониться, чтобы влезть в пещеру. Там было темно и сыро. Несколько самодельных факелов, воткнутых в трещины стен и дававших больше вони, чем света, едва освещали тесные проходы.

— Иди за мной, — буркнул отшельник.

Инвари внимательно оглядывался. Ладонь привычно искала эфес шпаги. Вдруг, в конце одного из коридоров, он увидел яркий свет. Такой не мог дать очаг или факел. Это был дневной свет, но они находились в самом центре холма, над головой ощущалась толща камня. Что это?

Отшельник грубо дернул его за руку.

— Не отставай. Потеряешься, не буду тебя искать!

Он втолкнул Инвари в низенькую пещерку. Она была бы совсем крошечной, если бы не выкопанный вглубь и тщательно утрамбованный пол. Свет едва падал из коридора. На полу валялись циновка, кувшин и кружка. А вдоль стен, поставленные друг на друга, лежали потемневшие от времени бочонки, тускло поблескивая медными ободами.

— Ничего себе! — ахнул Инвари. — Ротманские бочонки! Да это вино дороже золота!

Отшельник скакнул к бочонкам, словно собираясь закрыть их собственным телом.

— Ты ничего не видел! — рявкнул он. — И лысому не говори. Не привел бы тебя сюда, если бы ты Афа не помянул. И лицо у тебя честное. Вот этот бери — он початый уже.

— Откуда такое богатство? — поинтересовался Инвари, взваливая бочонок на плечо.

Он отчего-то не боялся, что старик воспользуется случаем и попробует его убить, тем более, что здесь они были на его территории.

— Восточнее скит был, — пояснил отшельник, указывая обратный путь, — да лет пять назад последний монах умер от болотной лихорадки. Братия жили не бедно. Однажды наведался туда — поискать чего полезного — как при них все лежало. Почти непорченое. Я из их кладовых долго кормился. А этих, родимых, по одному сюда перетащил. Тут для них самое место. Моложе был… Теперь вот и одного поднять не могу. Здесь и вкушаю. Не отходя, так сказать… Но ты…

— Ничего ему не скажу, — продолжил Инвари. — Но и он не дурак. Ты скажи, что, мол, единственный. Вряд ли ему в голову придет, что у тебя целый склад.

И снова он увидел этот свет — не то дневной, не то сумеречный, но никак не похожий на свет огня, запертого в каменном мешке.

Старик вывел его наружу, а сам замешкался, но вскоре появился. Они вернулись к костру.

— Ну, ты, старикан, даешь! — восхитился Шторм.

— Пять лет людей не видел, — пояснил тот. — Он у меня единственная радость был. Ну да ладно. Отметим!

Шторм подозрительно глянул на Инвари. Тот только плечами пожал.

Вино, которое из уважения к возрасту, пить полагалось малыми чарками, черпали ковшом и пускали по кругу.

Старик, разомлевший от запаха дичи и горячего бульона, расслабился, перестал поминутно зыркать на Шторма и проверять уровень вина в бочонке. Его нос радостно алел на порозовевшем лице. Похоже, он, и правда, соскучился по людям.

Под вечер похолодало сильнее. Инвари все ждал, когда отшельнику надоест трапезничать под открытым небом, и он пригласит их в пещеры, но тот с удовольствием поглощал пищу, запивая драгоценным вином, на свежем воздухе. Они не разговаривали. Старик о мире не спрашивал. А Инвари и Шторм просто наслаждались горячей едой и долгожданным отдыхом.

К удивлению своему Инвари захмелел. Такого с ним никогда не случалось.

Шторм, отяжелевший от еды, раскинул на земле свою овчину, улегся и принялся подшучивать над отшельником. Какие, мол, срамные мысли тебя, дед, в одиночестве одолевают? Часто ли? — Не до срамных мыслей, отвечал тот, я истину ищу. — Знаем мы, где твоя истина — у девок под подолом! — А ты, лысый, больше нигде и не искал, наверное? Неспособен потому что. — Почему это неспособен? Я — добрый человек, а истины, получается, недостоин! Где же правда? — Какой же ты добрый человек? Ты в зеркало на себя-то смотрел? — Да раскаялся я! Закуси тобою мышь, раскаялся! — Раскаялся, как же! А правда твоя на острие меча, а скорее — на перышке разбойничьем…

Так, беззлобно, впрочем, они переругивались, а Инвари, подложив спину седло, смотрел в не по-осеннему низкое небо, и ждал подходящего момента. Когда ковш в очередной раз оказался у него, он сыпанул туда давно зажатый в ладони порошок. Еще пара кругов — Инвари лишь делал вид, что пьет — и собеседники начали зевать. Отшельник сам не заметил, как, совсем расслабившись, уснул, скрючившись у костра. Шторм тоже зевал.

— Спекся дед-то, — сказал он Инвари. — И я чего-то устал…

— Ты не спал прошлую ночь, — улыбнулся тот, — да и кровь у тебя от головы отлила к желудку…

— Отлила… прилила…, - пробормотал Шторм и ушел в кусты.

Вернулся еще более сонный. Глаза его так и слипались. Однако подозрительности в них не убавилось.

— Посторожишь, монах?

— Конечно. Я тебе должен сон — за прошлую ночь. Ложись, тебя-то небось грехи мучить не будут?

Мгновение Шторм смотрел ему прямо в глаза. Потом принялся укладываться, зевая и сладко потягиваясь.

— Ты все-таки не забывай наш разговор, — пробормотал он.

— На лошадей взгляну, — сказал Инвари, и ушел туда, где кони выбивали копытами из-под снега еще зеленую траву.

Когда он вернулся, Шторм уже похрапывал, завернувшись в шкуру. Инвари накрыл отшельника своим плащом, подложил ему под голову седло, и, не оглядываясь, двинулся к холму. Он знал, что в ближайший час они не проснутся.

Он влез в пещеру и пошел туда, где видел странный свет. Вот только никакого света не было. Коридор заканчивался тупиком. Инвари глазам своим не верил — осклизлая каменная стена. Он даже руку протянул, чтобы коснуться, но тут же отдернул, как от огня — пальцы уперлись во что-то мягкое. Камень? От его движения камень зашевелился. Пальцы нащупали грубую холстину, занавешивающую проход. По виду — каменный монолит. Он отвел потайную занавесь в сторону, и свет брызнул оттуда, как сок из фрукта — яркий, живой, веселый. Инвари постоял немного, чтобы глаза после мрака пещеры привыкли к нему и, решительно откинув занавесь, шагнул вперед.

И попал в лето.

Буйное цветение луга с одной стороны и задумчивый бор со спасительной тенью — с другой, окружили его, повергнув в изумление. На лугу басовито гудели шмели и стрекотали кузнечики, в опрокинутой чаше неба ликовал жаворонок, на полуденной стороне зенита кружил ястреб, высматривая добычу. От леса веяло прохладой, там щебетали и пересвистывались лесные пташки, лучи еще раннего солнца бороздили воздух столбами ясного света, слышалось деловитое журчание ручья и откуда-то оттуда и впрямь веяло свежестью. Словно и не было унылой поры дождей, холодов и снега, словно не задувал сейчас снаружи ветер, несущий зиму.

Инвари так и застыл посреди этого великолепия, забыв о времени. Сладкий воздух томил его грудь, легкий ветерок задувал в восхищенное лицо и мысли в голове совершенно перепутались. Что это? Выход в другой мир? В другое время? Грезы его собственного сознания? И вместе с тем он чувствовал, что где-то уже встречал подобное. В своем ли прошлом? Нет, он не мог вспомнить. Но это слабое мерцание, какого не может быть у настоящих деревьев, это тщательно подобранное буйство красок! А вот цветок, таких не бывает в природе, что за цвет, Боги мои, что за огнеглавый сияющий цвет! Подчиняясь его призыву, Инвари шагнул к цветку, и протянул руку, не сорвать, нет, как можно, но лишь коснуться его светящихся бархатистой нежностью лепестков, убедиться, что не привиделся… Пальцы больно скребнули по камню.

Не может быть!

Он прикрыл глаза и провел рукой по шероховатой поверхности пористого известняка, составляющего внутренности холма, камня, на котором…

— Убери руки от стены! — раздался угрожающий голос. — Обернись, медленно.

Инвари почувствовал холод, стекающий по спине — в него целились и, судя по тому, как леденило, всерьез собирались выстрелить.

Он очень медленно обернулся и увидел металлический наконечник болта, направленного ему в грудь из арбалета Шторма. Лицо отшельника, без особого усилия держащего арбалет, было искажено яростью.

— Вор! — с холодной ненавистью произнес он. — Кто позволил тебе прийти сюда, щенок, не знающий законов гостеприимства? Посмотри вправо, медленно поверни голову, видишь холмик земли в углу, там, где цветет шиповник? Видишь? Там погребены несчастные жертвы собственного любопытства, и твое тело через несколько коротких мгновений попадет туда же. Тебе ведь понравилось здесь, не так ли? Им тоже, а что может быть лучше, чем быть похороненным в месте, которое пришлось по душе!

Инвари увидел, как палец старика лег на курок. В этом тесном пространстве и в такой близости от оружия он мог не успеть увернуться. Он не знал, как отшельник отреагирует на то, что он собирался сделать. Между тем старик поднял прицел — теперь он метил в горло. Инвари стало не по себе и он, прямо взглянув в бешеные блеклые глаза, на дне которых еще плескалась сонная одурь, четко произнес:

— Витольд.

Арбалет дернулся в руках старика, Инвари отшатнулся, но болт успел зацепить его плечо и, мощно просвистев, вонзился прямо в ствол нарисованного старого дуба.

Старик отшвырнул ставший ненужным арбалет и бросился на Инвари, который был совершенно безоружен — шпага осталась у костра.

Зажав ладонью кровоточащее плечо, Инвари попытался ускользнуть, но отшельник был ловок не по годам. Он схватил его за ворот и притянул к себе.

— Откуда ты знаешь? — задыхаясь, зашептал он. — Кто ты? Кем подослан?

— Вепрь на картине…,- торопливо заговорил Инвари, чувствуя, что еще чуть-чуть и старик задушит его, — королева в черном гробу, потайная комната на мансарде, исчезнувший принц — это все разрозненные части одной картины, не хватает только художника…

Глаза отшельника расширились, он выпустил Инвари и отшатнулся.

— Ты что же думаешь, это я?…

— Нет, но я знаю — кто! Тебе нужно вернуться, Витольд, люди ищут доказательства его вины и если найдут, то… Время пришло.

Названный тяжело опустился на тот самый холмик, в котором обещал похоронить Инвари. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, приходя в себя, затем спокойно поглядел на юношу.

— Кто ты, проницательный молодой нахал, откуда явился на мою бедную голову? — в его голосе сквозила явная ирония.

Инвари снял камзол и, оторвав окровавленный рукав рубашки, приложил его к ране.

— Я — дэльф, — ответил он. — Я видел незаконченный том Истории королевской династии и твою «Последнюю охоту» и понял, что ты знаешь больше, чем нужно, чтобы чувствовать себя в безопасности при дворе. Я хотел найти тебя, Аф догадался верно. Но не сказал, что мы встретим тебя здесь.

— Пойдем-ка отсюда, — неожиданно сказал художник. — Это место для отдыха, а не для разговора о грязных делишках. Не будем святотатствовать!

Он поднялся и откинул полог. Нарисованные на нем высокие травы закачались и зашумели, шмель, сердито гудя, перелетел на более устойчивое место. Инвари с сожалением огляделся и вышел.

В пещере с бочонками Витольд достал кусок чистого полотна и помог Инвари перевязать рану.

— Садись, — он кивнул на опустевший бочонок, служивший стулом, а сам уселся на циновке, скрестив ноги. — Как звать тебя?

— Один Эвиньонский. Я направлялся в Орденскую резиденцию в Кабестан, когда в Ильритане меня схватили слуги герцога и привезли во дворец. В качестве гостя. Адамант обещал отпустить меня после праздника Чудесного спасения, но в ту ночь попытался скормить какому-то чудовищу, которое вызвал в Подземелье вместе со своим братом…

— Ванвельт жив? — удивился художник.

Инвари кивнул.

— Он привел с собой сотню рыцарей, как бы это сказать…

— Не совсем людей? — снова встрял тот.

— Откуда тебе известно?

— Черный Волк всегда плевал на общепринятые законы, в том числе и на законы природы. Но что было дальше?

— Праздник, отмечаемый впервые, завершился переворотом. На Ильрийском троне теперь Адамант Первый.

Инвари заметил, как стрик сцепил руки, вздулись синие вены, но он сдержался, только лицо его враз побледнело и осунулось.

— Вот оно как! — пробормотал он. — И до конца срока не подождал, сучий сын. Видать, так в себе уверен!

— У него есть основания, — заметил Инвари. — Рыцари Ванвельта очень впечатляют, простой народ их боится до смерти. Магистр Крол был казнен за неповиновение. После этого города стали присылать ключи. Из всех общин только служители Иибус открыто выступили против. Думаю, не многие остались в живых.

Витольд поднял голову.

— В таких ситуациях всегда остаются недовольные. Что с ними?

— Люди собираются здесь, в Чаще. У их предводителя — Гэри, договор с Хранителями, вот почему они пропускают беглецов. Он создал маленькую армию, которая вредит Адаманту как может. В ответ Ванвельт создал оборотней. Огромных волков-переростков. И Чаща впустила их. Аф говорил, что теперь только Сердце безопасно…

— Кто такой этот Гэри?

— Здоровенный детина в маске, которую никогда не снимает. Говорят, у него с Адамантом свои счеты, тот вроде бы ему лицо попортил.

Отшельник недоверчиво усмехнулся. Инвари пожал плечами:

— За что купил, за то и продаю, отец. Сам я лица его не видел, но вожак из него стоящий, дисциплина в лагере хоть куда, а там ведь женщины, дети.

— А чего это ты мне все так вот, просто, рассказываешь? — спросил вдруг старик. — Друг я тебе, али знакомец хороший? С тех пор, как я Арлону служил, годы прошли, а ежели я изменился? Ежели к новому королю переметнусь, за шкуру свою опасаючись?

— Я не сказал тебе ничего такого, о чем бы Адамант не догадывался, — пожал плечами Инвари, — а если ты вдруг заинтересуешься, помощь от тебя может быть неоценимая. За просто так люди против узурпатора не пойдут, денег у Гэри нет, значит, нужна идея. Если отыщется законный наследник престола, его поддержат и купцы, которым непосильные налоги платить невмоготу, а тогда будут и деньги и оружие, и простой люд, который от страха уже на улицу не выходит.

— А благородные как же?

— Благородные отсиживаются в фамильных владениях, и носа в Ильритану показать не смеют. Я, гуляя по столице, проследил — почти все дома, принадлежащие знати, заколочены.

— А я-то думал, Адамант их до поры до времени обласкает! — искренне удивился старик. — И станет постепенно узел на их шеях туже завязывать, чтобы и вздохнуть без его разрешения не смели.

— Это странно, — согласился Инвари, — если их мнение, связи, деньги, традиции, наконец, для него ничего не значат, следовательно, он очень уверен в себе и в своих силах и, следовательно…

— …За ним кто-то есть, — закончил художник, — чьи-то деньги, связи, мнения. Кто-то его поддерживает? Брат?

Инвари покачал головой.

— Адамант — очень сильный маг, — осторожно заметил он, — я сам в этом убедился. Он талантливый и разносторонне образованный ученый и у него… очень странные обряды.

— Стоп! — прервал старик. — Не делай поспешных выводов. Вызывать духов еще не значит опираться на другой план бытия, ты ведь, в этом его подозреваешь?

Инвари кивнул. «Духов!..» — подумал он и вздрогнул, как наяву увидев бьющийся в центре подземелья сгусток пламени.

— Истина проста! — назидательно заметил Витольд. — И лежит всегда на поверхности. Но, увы, она — иногда — невидима.

Инвари склонил голову, соглашаясь.

— Я вижу на твоем лице следы недавно перенесенной тяжелой болезни, — между тем спрашивал художник, — это как-то связано с Адамантом?

Инвари отвел глаза.

— Если связано, — продолжал допытываться Витольд, — то ты вряд ли проговоришься о том, чего он еще не знает.

Юноша подавил тяжелый вздох. Не хотелось снова вспоминать, как он по собственной глупости стал смертоносным орудием в руках герцога. Но старик был прав, и, не вдаваясь в подробности и не называя лишних имен, он рассказал о насланной эпидемии.

По мере его рассказа лицо художника все более мрачнело.

— Герцог стал гораздо сильнее, чем раньше! — заметил он, когда Инвари закончил рассказ. — Слишком. Может быть, ты и прав, подозревая его в получении помощи от потусторонних сил. Но кто из многочисленных тварей поддерживает и ведет его? Какой-нибудь давно умерший великий волшебник или злой гений? Демон? Духи стихий?

— Не знаю, — честно сказал Инвари. — Только мне почему-то кажется, что это он использует их силы, а не наоборот.

— То есть, ты хочешь сказать, что не их разум повелевает им, а его — ими? — воскликнул старик. — Но, поверь мне, Адамант всегда был посредственным магом. Да, он проявлял недюжинные способности в лабораторных науках, был блестяще образован, начитан, вел бурную переписку с университетами, да, он был талантлив более чем любой из его братьев, но его магии хватало только на то, чтобы ускорить распускание роз, что он и делал, надеясь, что Рэа обратит на него свое внимание, ибо она боготворила белый цвет и, соответственно, белые розы.

Инвари почувствовал жар в груди. Рэа, Рэа! Белая королева из белой страны. Солнце, вставшее на Севере и явившееся в Ильри!

Старик внимательно смотрел на него.

— Ты можешь рассказать еще многое, — тихо произнес он, наконец, — но мне уже нет нужды слушать. Ты пойдешь до конца, юный дэльф, ради своей белой мечты! И тебя ничто не остановит. Ты уничтожишь любого, кто посмеет помешать восстановлению справедливости, но не ради самой справедливости, а ради…

Инвари гневно вскинул голову и увидел, как художник отирает скатившуюся по щеке слезу.

— Поверь мне, — прошептал Витольд, — она была еще красивее и светлее, чем мне удалось запечатлеть. Даже на смертном ложе!

Не глядя друг на друга, они долго молчали.

— Возвращайся к костру! — наконец, резко приказал старик. — Мне предстоит тяжелый выбор.

Инвари молча поднялся и вышел наружу. Падал снег. Пушистые хлопья. Шторм спал, как убитый. Инвари закутался в свой поношенный плащ, вытянул ноги к потухшему костру и загляделся на падающие снежинки. Снежинки, прилетевшие с Севера, из белой страны.

Скудный паек все-таки сделал свое дело! Утери с удивлением обнаружил, что не может долго стоять — падает от слабости.

Его вздернули за растянутые руки. А для верности накинули на шею петлю. Стоило коленям подогнуться, и петля затягивалась. Вот почему он старался стоять — почти на цыпочках, их последних сил, чувствуя то удушье, то нестерпимую боль в вывернутых руках.

Он простоял так долго. Когда удавалось глотнуть свежего воздуха — а здесь, хотя они и не покидали Подземелье, после зловония ямы он казался чистейшим — Утери оглядывал круглую комнату, выложенную подозрительно бурым кирпичом; огромный очаг в дальней стене, в котором на угольях стояла жаровня, а из нее торчали какие-то металлические палки; громоздкий стол напротив, а рядом на удивление новые и, наверное, мягкие стулья. За столом сидел некто, с головой закутанный в черное. Лицо его было опущено, и Утери даже показалось, что тот спит. Во всяком случае, когда рыцари притащили его сюда и подвесили, некто даже не пошевелился.

Время шло. Сознание Утери все чаще заливала темнота — ноги уже не слушались и веревка давила на горло постоянно. Ни одного вопроса задано не было. Когда, наконец, Утери захрипел и забился в агонии, черная фигура шевельнулась и выпростала руку. Веревки, удерживающие Белого брата, лопнули, и он рухнул на пол.

В то же мгновение из-за низенькой дверцы послышались шаги, и в нее с трудом пролез Ванвельт Черный Волк. За ним поспешали двое: низенький толстяк и высокий костлявый молодец, оба в красных фартуках и перчатках.

Заметив раскинувшегося на полу юношу, Ванвельт сделал знак, и палачи бросились к нему. Толстый заглянул лежащему под веки, прощупал пульс. Кивнул худому. Тот вышел из комнаты, но скоро вернулся, неся ведро воды, которую и вылил на Утери.

Ванвельт укоризненно взглянул на сидевшего за столом.

— Ты едва не убил его, Мор! Опять?

— Ну не убил же! — фигура пошевелилась, устраиваясь удобнее. — Зато я получил массу удовольствия, ощущая его агонию! Нет ничего прекрасней в этом мире, чем агония живого существа, живого и, желательно, разумного! Зверушки умирают, не раздумывая. Не получая от процесса никакого удовлетворения! Фу — и нет его! А здесь? Нет, Ванвельт, жизнь все-таки прекрасна и удивительна, если смертные так не хотят с нею расставаться!

Ванвельт с любопытством поглядел на Мора.

— Почему бы тебе не написать книгу? — с иронией спросил он. — Ты так красиво излагаешь!

Мор с достоинством пожал плечами.

— К сожалению, у меня не будет последователей. Я — единственный в своем роде. А истинные последователи должны быть похожи на Учителя. Взгляни на этого мальчика! Та же покорность судьбе и непротивление злу, как у Нотэри. Вот только поверь мне — как и Нотэри, он ничего нам не скажет!

— Еще как скажет! — рявкнул Ванвельт и ткнул лежащего сапогом под ребра. — Еще воды, — повернулся он к палачам. — Сказал же предыдущий?

— Он был, — Мор покрутил пальцами, подыскивая слово, — с гнильцой. Такой, знаешь ли, человек по обстоятельствам. Когда у него отняли посох — он упал!

— Какой посох? — удивился Ванвельт.

— Нотэри. Если бы он был жив, этот — как его — Логир? — демонстрировал бы чудеса мужества. Знаешь, есть люди, которым для подвига нужен еще кто-то — нянька, например.

Ванвельт, продолжавший нетерпеливо кружить по комнате, остановился и дико глянул на Мора.

— Ты сумасшедший, клянусь Черным Псом! — сказал он.

В этот момент юноша пошевелился. Его тут же подняли и усадили на глубокий деревянный стул, крепко привязав к нему. В ход пошло еще одно ведро воды.

Утери закашлялся и открыл глаза.

Над ним нависала огромная черная фигура. Он узнал человека, виденного им в тронной зале рядом с Адамантом. Принца Ванвельта.

— Я задам тебе только один вопрос, — низко наклонившись к нему, сказал тот. — Только один. Если ты правильно ответишь на него — я отпущу братьев. Если нет…, - он отодвинулся и отошел в сторону. — Видел ты Логира? — неожиданно спросил он.

Утери вздрогнул.

— Видел, — тихо ответил он.

Ванвельт уселся за стол рядом с темной фигурой.

— Хочешь уподобиться ему?

— Уподобиться в чем? — Утери поерзал, пристраивая немеющие конечности. — В безумии? В предательстве?

Фигура в черном зашевелилась. Явственно послышалось хихиканье.

Ванвельт кивнул палачам. Они встали с двух сторон от Утери. Худой нежно взял его за руку. Длинные пальцы палача, затянутые красной тканью перчатки были чувствительными, как у музыканта.

— Ответь мне, — заговорил Ванвельт, поднимаясь и снова принимаясь расхаживать, — где символ Верховного священнослужителя? Где Троица Нотэри? Кому он отдал ее?

Утери удивленно поглядел на него.

— Он никогда не снимал ее. Когда его забирали — она была у него!

Ванвельт остановился. В то же мгновение музыкальные пальцы палача крепко сжали мизинец Утери и вывернули. Раздался хруст. Утери закричал.

Палач убрал руки за спину и вопросительно уставился на принца.

— Ай-ай, как нехорошо говорить неправду! — зашелестел вдруг голос из недр черных одежд.

Услышав его, Утери перестал кричать и, тяжело дыша, вжался в стул. Палач снова взял его за руку.

— У Нотэри его не оказалось, вот ведь досада! — сказал Ванвельт. — Ты был с ним рядом — может, видел, куда он дел его? Спрятал?

— Или отдал тебе? — снова зашелестел голос.

Утери ощутил, как голову сжимает горячим кольцом адская боль. Она перекрыла боль от сломанного мизинца. Она полыхала огнем, и стоило ему шевельнуться, как огонь перекидывался с головы на все тело.

Им очень нужно знать — внезапно, понял он. Отчего-то Троица важна для них. И они не убьют его сейчас потому, что им нужна правда, а не его смерть. И еще он понял, как они пытали Нотэри.

Боль захватывала все большую территорию. Она почти дошла до сердца, но где-то там, глубоко, притаилась белая искра — его вера. Слова молитв забылись. Он повторял, как заклятие, имя Богини. И боль вдруг отступила. Уменьшилась до размеров его головы. Давление, которое он испытывал извне, отпустило его. И он снова — откровением — понял: они ничего не узнали от него. И не узнают. А что они сделают с его телом — неважно.

— У меня нет Троицы, — хрипло проговорил он.

Он говорил чистую правду.

— Если ты отдашь нам Троицу — мы отпустим братьев. И все закончится! — Ванвельт внимательно смотрел в его лицо. — Подумай, юноша. Мы не торопимся. У тебя еще много чего можно сломать.

— Да-да, — хихикнула темная фигура. — Мы будем делать это пла-но-мер-но! — он нарочито произнес слово по слогам.

— Ломайте! — хотел было ответить Утери, но потерял сознание.

— Слабак! — буркнул Ванвельт. — Принесите ему воды. А мне вина.

— Волк, ты ошибся, — Мор поправил капюшон, который не снимал, и откинулся на стуле. — Никакой он не слабак. Слабаком был предыдущий. А с этим придется возиться долго. Может, поужинаем?

— Согласен! Принесите ужин сюда. Позовем Адаманта?

— Не надо! — Мор покачал головой. — Не мешай ему. Королевские обязанности отнимают слишком много времени. Но кто-то должен делать эту нудятину? Мы на это и рассчитывали, когда сажали его на трон, не так ли?

— Твоя правда! — кивнул Ванвельт. — Пусть играется с короной — он так о ней мечтал. А мы займемся действительно важными вещами!

Это утро можно было с полным основанием назвать зимним. Ночной снегопад совсем забелил землю, словно молоком, лишь пещеры в холме неприятно чернели.

Шторм продрых до полудня и вскочил, ошарашенный и возмущенный.

— Что случилось? — поинтересовался он первым делом у неподвижно сидящего у костра дэльфа. Тот равнодушно пожал плечами.

— Ничего.

— Почему ты не разбудил меня ночью?

— Зачем? Ты выспался, а мне все равно не хотелось спать.

Шторм подозрительно посмотрел на него и ушел к ручью.

Инвари устало откинулся на седло, плотнее закутал плащ и через минуту был уже во сне.

Ему снова снились сплетенные тела. Но на этот раз на снежной, а не травяной, перине. Женщина была узкобедра и белокожа. Ее гладкие черные волосы змеились по свежо пахнущему снегу. Она металась в любовном жару, как в лихорадке, и пряди живыми блестящими полосами сочились сквозь пальцы держащего ее мужчины, сильного, плечистого, смуглого. Они двигались в самом центре белого вихря, вздымаемого неправдоподобным сном вокруг них, и Инвари, смотрящий сверху, видел их игру от начала до самого конца, когда жар затопил тела и снег превратился в пар и осел капельками на их разгоряченной коже. И была еще чья-то улыбка. Неприятная и странная, как косой взгляд в спину, она беспокоила его и была так очевидна, что он не понимал, почему те двое ее не замечают.

Но они уже снова любили друг друга. И он видел, как внутри женщины разгорелось голубое с золотыми прожилками сияние — она зачала ребенка, и это было желанное дитя любви и согласия, и все было бы прекрасно, если бы в тот же момент в теле мужчины не погас свет, словно его выключила невидимая рука. И хотя он еще двигался, шептал нежные слова, жил, Инвари знал наверняка, что к утру он умрет. Почувствовала это и женщина, потому что вдруг широко раскрыла темные грозовые свои глаза, взглянула в его лицо, обвила ногами его тело и застонала от боли, неведомой ему боли предсказания, которую он принял за страсть. И неведомая ухмылка стала шире, залив лицо Инвари слезами ужаса и толкнув его в спину костлявой рукой смерти. И пришла боль…

Он вскрикнул прежде, чем проснулся. Открыл глаза. Невыносимо болела раненая рука — он во сне отлежал ее. Мирно потрескивал вновь разведенный костер, пахло пищей, дымом. Снег прекратился, принеся зиму. Неподалеку Шторм подвешивал торбы лошадям, а от леса, бесшумно, словно привидение, двигалась долговязая фигура, темная, косматая. Заметил ее и Шторм.

— Аф! — радостно прогудел он, поднимая руку в приветствии.

Флавин подошел к костру, бросил настороженный взгляд на холм и еще один, внимательный, на Инвари.

— Добрый день, Один, давайте, я перевяжу вам рану, — были его первые слова.

Инвари, все еще под впечатлением сна, растерянно улыбнулся ему, начал снимать камзол, разматывать повязку.

Подошел Шторм. Увидев глубоко рассеченную мышцу, поднял брови.

— Откуда это у тебя?

— С отшельником поругался, — честно ответил Инвари.

Он чувствовал, что разбойник начнет ему доверять, только если он будет говорить правду.

— И что же вы не поделили? — вежливо поинтересовался Аф, туго бинтуя рану куском чистого полотна, взятым им из своей «медицинской» сумки.

— Взгляд на искусство, — буркнул Инвари и перевел тему. — А как ваши дела, Аф? Как вы себя чувствуете? Вижу, ваши раны уже затянулись.

— У сотайров хороший иммунитет, Один, поэтому ремиссия не занимает много времени. Когда тронемся в путь?

— Сначала плотно пообедаем! — раздался хриплый голос из-за его спины. — Пес его знает, когда удастся поесть по-человечески.

Инвари дернулся от неожиданности и зашипел от боли.

— Приветствую тебя, Аф Лиолинелл! — как ни в чем не бывало, говорил бесшумно подошедший отшельник. — Последний раз ты навещал меня в моем одиночестве лет шесть назад?

— Так оно и было, старый друг, — отвечал Аф, не оглядываясь и не удивляясь. — Моя инспекция принесла мне массу удовольствия от твоих работ.

— Не понял! — возмутился Шторм. — Вы, что же, знакомы уже?

Флавин умело затянул повязку на плече у Инвари.

— Благодарю вас, — пробормотал тот, поднимаясь и направляясь к своему коню.

Ворон тихо заржал, приветствуя хозяина.

— Давайте, давайте обедать! — торопил, меж тем, отшельник недоумевающего Шторма. — К ночи мы должны быть в Колдовском урочище.

— Мы? — удивился Шторм. — Опять не понял!

— Я знаком с этим человеком, — терпеливо вмешался флавин. — И, по всей видимости, он едет с нами.

Вернулся дэльф. Виденный сон вызывал теперь лишь легкое беспокойство. И было еще что-то, упущенное им в разговоре старика и Афа. И лишь сидя у костра вместе со всеми и дуя на обжигающее варево из бурлящего котелка, он понял, что упустил. Отшельник-человек и флавин обращались друг к другу на ты!

Под сводами притихшего в недоумении от ранней зимы леса, по мокнущей земле, не успевшей укрыться одеялом из листвы или снега, в сырости и тлене умирающих листьев и засыпающей природы, маленький отряд продвигался по Приграничью Сердца не слишком быстро. Художник сидел позади Шторма, на его тяжелом, но сильном битюге, а когда тот все же уставал, ибо хозяин и сам представлял собой нелегкую ношу, отшельник пересаживался на кобылку Афа, который был неутомим в ходьбе и, казалось, мог идти пешком много лет. Приходилось соблюдать определенную осторожность и в отношении оборотней. Правда, чем ближе к Сердцу они подходили, тем меньше следов их присутствия ощущалось. Но все же обглоданные трупы животных попадались им на пути, а крупные следы вокруг говорили о том, что не обычные волки сделали это. Странным казалось и то, что почти целые туши, убитые, словно забавы ради, были не тронуты другими хищниками. Даже любители падали не интересовались ими. Когда Аф установил это, он наотрез отказался идти мимо трупов, и у каждого встреченного места пиршества оборотней приходилось делать остановку и заваливать тела землей, над которой флавин шептал что-то на своем языке, словно, казалось Инвари, извинялся.

С приходом зимы неожиданно укоротился день. Смотря на вечеряющее небо, путники только качали головами — все пошло вкривь в Ильрийском королевстве!

Сообща решили с наступлением темноты — как бы рано она не наступила — не идти дальше. И хотя Аф знал этот лес как свои пять пальцев, а ночные переходы сильно сократили бы время путешествия, риск мог не оправдаться. Ночь — мать любви, стала матерью ненависти. Ночью лес кричал от боли, корчась под вкрадчивыми шагами созданных Ванвельтом тварей. Ощущения нереальности и надругательства клубились в воздухе, и флавин чувствовал это острее всех. Он все больше мрачнел, отставал от отряда, кружа вокруг, чтобы обнаружить следы пребывания оборотней. Когда во время очередного перехода они наткнулись на целое стадо оленей, безжалостно вырезанное только ради забавы, флавин надолго замкнулся в себе. Он совершил обряд, и произнес последующие слова только вечером, на привале.

После небогатого ужина путники разлеглись вокруг костра, готовясь ко сну. Шторм, сменивший с наступлением холодов безрукавку на рубаху из толстой кожи, подбитую мехом, блаженно растянулся на своей любимой овечьей шкуре, ногами к огню.

— Хорошо! — искренне пробасил он. — Сон на свежем воздухе — самый полезный.

— Продляет годы бренного существования, — ехидно пропел художник, — укрепляет плоть и изгоняет бесов вожделения.

— У тебя, что ли, бесы? — хохотнул Шторм — они с отшельником явно недолюбливали друг друга.

— Да что ты, громила, знаешь о вожделении? — тотчас взвился тот. — Деваху хапнуть, затащить на сеновал и побаловаться — вот и все твое вожделение, только и считаешься с тем, что у нее под юбкой.

— А с чем еще-то? — удивился Шторм.

— Во-во, — неожиданно миролюбиво отозвался Витольд, — молодой, здоровый и глупый — полный набор!

— Я, может, и глупый, но от жизни, в отличие от некоторых, не бегаю! — огрызнулся Шторм.

— Что имеет в виду этот головорез? Пусть объяснит! — от обиды обращаясь к нему в третьем лице, возгласил художник, потрясая перед его лицом кулаками.

— А то и имею! — неожиданно разозлился Шторм. — Развелось вас, калик перехожих, странников да отшельников всяких, как собак нерезаных! Ни хрена не делаете, деньги обманом выманиваете, от жизни отворачиваетесь. Что за грехи такие тебя в глушь загнали? Ничем не интересуетесь, ничего не хотите, только жрете, да мечтаете. А есть еще такие, которые святых из себя разыгрывают, постятся, скромничают. Карго! Да разве нормальный человек поститься станет? Нет! Он поест, да дело славно сделает, потому как у сытого и работа ладится. Дармоеды паршивые!

Витольд вскочил.

— Я у тебя есть, что ли, просил? Я вообще никогда ничего не просил. И мое это дело, чем и как заниматься, только мое и Богов, что мне покровительствуют. Ты лучше о своей душе позаботься, она у тебя заржавела, небось, от чужой пролитой крови-то. Тоже мне, обличитель! «Дело славное!» Знаем мы ваши славные дела по ночам, да на большой дороге.

Неуловимо кошачьим движением Шторм поднялся. Инвари, не без интереса следивший за перепалкой, напрягся, ощутив опасность, волной накатившую от стоящих друг против друга мужчин. Художник сжимал крепкие кулаки и почти не казался старым.

— Чего мы спорим-то, — широко улыбнулся Шторм, и от его улыбки Инвари сделалось нехорошо, — рук у нас, что ли, нету? Там, справа, полянка, пойдем, папаша, разберемся? Или испугался?

Старик сверкнул глазом в его сторону и повернулся, чтобы идти.

— Сядьте оба! — прозвучал неожиданно властный голос.

Все повернули головы. Говорил Аф. Он сидел на голой земле вне линии света и казался лесным божеством — огромный, темный, косматый, с горящими злобой глазами.

— На всей земле ваше племя самое сволочное! На что вас создали Боги? Понять не могу, но природа здесь не при чем — она мудра, вас, своих убийц и насильников, не создала бы! Нет, это Боги намудрили, скучно им стало в нашем спокойном мире, вот они и пошутили, создав вас себе на потеху! Человек на человека, брат на брата, отец на сына и сын на отца… Какие интриги, какие связи, какие сюжетные повороты!

Флавин говорил неспешно и то ли горькая ирония, то ли настоящая ненависть сквозили в его словах, но слова подействовали на остальных, как ушат ледяной воды — они застыли от изумления, забыв о ссоре.

— А чтобы было еще интереснее, — едко продолжал Аф, — всемудрые наделили вас болезненным честолюбием и эгоизмом. Чтобы и вам не скучно жилось. Ближнего под себя подмял — мало! И дальнего надо, чтобы знал свое место. Дерево вам мешает — вы его срубите, а чего уж о ближнем говорить? По трупам пройдете, и цель благородную изыщите, чтобы совесть чиста была. Вы — как тля, все портите, все рушите, где бы ни появились, со своим уставом лезете, не зная, что у природы уже миллионы лет свои законы, не видя дел рук своих, не ведая, что творите! Слышите? — Аф чутко повел ушами — вдали раздался леденящий вой. — Слышите? И это создал человек, чуть, может быть, более образованный. Создал чудовищ, а подсобным материалом послужили такие как вы и он сам, вам это о чем-нибудь говорит? Жить не страшно после этого? Вам, Шторм?

Тот опустил глаза.

— А ты, мой старый друг, — голос флавина зазвучал печально, — ты, кто создавал, подобно нашей Матери — природе, неужели и ты можешь поддаться амбициям, которые ничего не стоят? Можешь биться с человеком, уверен, до последнего, из-за обиженного самолюбия? Вижу, можешь…

Отшельник попытался что-то сказать, но только махнул рукой. Аф молча посмотрел на Инвари. Не произнес ни слова, но юноша, так же, как и другие, залился краской. Флавин тяжело поднялся.

— Я долго жил среди людей и научился понимать вас, — глухо сказал он. — Но вы и ваши склоки мне опостылели. Вы здесь чужие и всегда такими останетесь! Я ухожу. А вы следуйте на северо-запад. Приграничье выведет вас на стоянку следопытов. Они поведут вас в Сердце.

Он развернулся и быстро исчез во тьме. Простучали копыта — это ушла за хозяином не стреноженная на ночь Чайни. Тихо заржал Ворон, зовя ее. Она не отозвалась.

Стараясь не глядеть друг на друга, оставшиеся потерянно сгрудились вокруг костра.

— Как стыдно! — прошептал Витольд, закрывая лицо руками. — Я-то хорош!

— Его нельзя отпускать одного, — тихо сказал Шторм, — там полно оборотней.

— Оставь! — Инвари досадливо махнул рукой. — Мы никогда не найдем флавина в лесу, если он того не захочет.

— Какой стыд! — снова прошептал художник.

Никто ему не возразил, только Шторм молча протянул руку. Тот крепко пожал ее. Больше в эту ночь не было сказано ни слова.

И сон тоже не пришел.

Шел третий день пути по Приграничью. Аф не вернулся. Следопытов они пока не встретили.

На привалах Витольд и Шторм были подчеркнуто вежливы друг с другом, настроение у всех было подавленное, пока однажды Шторм не нашел безопасной темы для разговора. Со свойственным ему любопытством он попросил Инвари рассказать о поместье Ванвельта. И тот охотно пошел на это, стремясь хоть как-нибудь разрядить обстановку. Отличаясь хорошей зрительной памятью, он красочно описывал заброшенную роскошь тех комнат, которые видел. Витольд, вначале не принимавший участия в их беседах, однажды проявил интерес, и с тех пор давал пространные и занимательные комментарии к рассказам Инвари, часто отвлекаясь на экскурсы в область истории культур и ремесел. Шторм, слушая его с удовольствием, осознавал, что видит перед собой действительно образованного человека, и постепенно из его вежливости исчезли прохладные нотки, уступив место уважению — он решил, что этот человек тоже чего-то стоит, хотя и совсем в другой области приложения. А так как Витольд рассказывал увлеченно и просто, без малейшего превосходства растолковывая Шторму неизвестные понятия, информация эта не казалась здоровяку ненужной. Особенно его интересовала реальная ценность вещей из замка. И здесь Витольд оказался на высоте — основываясь только на воспоминаниях Инвари он с ловкостью заправского купца оценивал стоимость мебели и предметов роскоши, картин и статуэток, беспорядочных мелочей, всего того, что составляло красочный, но подпорченный пылью, запущенный хаос богатого замка. Это превратилось в своеобразную игру по вечерам и окончательно примирило Шторма с художником.

В пути Инвари не раз задумывался о том, что может случиться, когда они доберутся до лагеря Гэри. За судьбу Шторма он не беспокоился — его собратья, такие же авантюристы, как и он, не станут подозревать того в измене. Художник был ценным свидетелем преступлений Адаманта и мог дать незаменимые сведения об исчезнувшем принце, а, следовательно, был необходим, и его жизни так же ничего не угрожало. Но вот простил ли атаман самого Инвари? Вернулся ли Шери, рассказал ли ему об истинной подоплеке событий, вызвавших эпидемию? И поверил ли Гэри ему? Инвари затруднялся ответить. Характер у Атамана был крутой, а явная ненависть Грозы только усугубляла положение. Пока же, ведя Ворона в поводу — лес становился непроезжим — он пытался представить их встречу.

На пятый день пути Инвари понял, что они заблудились. Не действовали в Чаще ни интуиция подмастерья, ни навык ориентирования! И — что самое плохое — сбились в сторону Сердца, уйдя из Приграничья. Здесь сильнее сгущался воздух осознанием неведомой опасности. И не в оборотнях было дело — их следы совсем перестали попадаться на пути. В Сердце гнет тысячелетий, прожитых Чащей, ее эманация и сила были так очевидны и чувственны, что каждый глоток подкронного воздуха давался с трудом, и казалось, лес недружелюбно следит за тем, как пьется этот глоток, подсчитывает убыток и замышляет что-то.

Под тяжелый полог самой сокровенной части леса они вступили ровно в полдень. И хотя там, наверху, тучи разомкнулись, здесь было сыро и сумрачно, воздух казался спертым, несмотря на обилие охов, чьи янтарные стволы, казалось, источают мягкое сияние. Здесь царили звери. Белки спускались с веток прямо на плечи путникам, еноты и лисы то и дело пересекали дорогу, ничуть не боясь незнакомцев. Слышался хруст ветвей под тяжелыми шагами сохатых. Им встретилась даже медведица — грузная, брюхатая, она косолапила мимо, не обращая на чужаков ни малейшего внимания, настолько была озабочена поисками берлоги. Ведь, несмотря на рано выпавший снег, было еще только начало осени.

Они тихо вели лошадей, затаивая дыхание, стараясь не говорить без крайней необходимости, чтобы не распугать живность. Шторм с любопытством вертел головой, рассматривая место, о котором слышал столько легенд, Витольд, позабыв обо всем, любовался осенними красками и редкими солнечными пятнами на покрытой хвойным ковром земле, а Инвари, настороженно следил за тенями, не внушавшими доверия, и ждал неприятностей.

И он их дождался.

Внезапно и быстро воздух загустел вокруг них, птицы смолкли, любопытные белки ускакали на верхушки деревьев, сердито стрекоча оттуда. Инвари поднял руку, приказывая остановиться, и, повинуясь инстинкту, выхватил шпагу. Почти в ту же секунду Шторм отцепил от седла свою дубину и демонстративно закинул ее на плечо, а художник достал из складок балахона широкий охотничий нож с потертой от долгого употребления рукоятью. С трудом удерживая нервно зафыркавших лошадей, прикрывая спины друг друга, они застыли на крошечной полянке, затравленно оглядываясь. Чаща смотрела им в спину, всаживала взгляды тысяч невидимых глаз острыми стрелами, косилась из-под полуприкрытых век тлеющими огнями опасности. Ощущение было настолько неприятным, что Шторм, желая подбодрить себя и своих спутников, завертел дубиной над головой, со свистом рассекая воздух, как вдруг неведомая сила вырвала ее из его рук, отшвырнув в сторону. В тот же миг вырвался и вонзился в землю далеко от хозяина нож художника и невесть откуда появившийся сливочный туман кольцом отделил их от Инвари. Сгустившийся воздух обрел неясные очертания, холодом залило поляну.

— Карго! — тихо и не очень уверенно выругался Шторм.

Инвари продолжал сжимать эфес шпаги внезапно вспотевшей ладонью.

Тени заклубились с неясной угрозой и одна, приобретая почти человеческие формы, выскользнула вперед, вытягивая перед собой туманный отросток, из которого медленно формировалась рука. Ее указующий перст гневно ткнул в юношу.

— Они — чужие, но ты — враг! — зашелестело вокруг, словно пронесся невидимый ветер.

Туман вокруг Шторма и художника сгустился, закрывая Инвари от них.

— Это Хранители, пес их возьми! — закричал гигант, борясь с охватившим его оцепенением. — Пропустите нас, мы должны попасть к Гэри, это важно!

— Ты — враг! — повторила тень, не опуская руки, и смертельная сила стекла с кончика ее пальца, чтобы ударить в Инвари.

Он растерянно оглянулся — судьба спутников заботила его больше, чем своя собственная. Но, поняв, что разглядеть их ему не удастся, он крепче перехватил шпагу, которую почему-то не выбило из его рук, и приготовился драться, если получится. Ледяной луч протянулся к нему и… отскочил от Грешника, как мяч от стены. Призрак печально висел в воздухе, держа полупрозрачный меч перед собой.

— Отстань от него, — предложил он злобствующей тени, но та только покачала подобием головы.

— Будет поединок, — грустно констатировал призрак.

— Грешник! — обрадовался Инвари, оглядываясь теперь уже, чтобы убедиться, что друзья не видят его, радующегося привидению. — Откуда ты взялся?

— Вернись на свой путь! — высокопарно провозгласила тень, обращаясь к привидению. — Войди в круг, исполни свершенное. Что тебе в смертном? Он должен умереть, мы просто исполняем свою часть договора. Не мешай нам!

Грешник покачал головой.

— Не могу. Я выполняю свои обязательства.

— И выполняешь честно, — перебила тень. — Но это — плохой человек, он должен умереть, ибо…

— Не вещай! — прервал Грешник. — Я уже слышал. Ничем не могу помочь. Я должен помешать тебе совершить решенное. И я сделаю это. Ты сомневаешься?

Туман вокруг возбужденно шевельнулся.

— Даже после смерти твой род назойливее мухи! — взвыла тень, испуская холодное сияние, вновь направленное на Инвари.

Грешник равнодушно отбил его.

— Кодекс чести, — спокойно заметил он, когда другие тени, возмущенные вмешательством, зашевелились вокруг.

Инвари, чувствовавший, что они тоже пытаются убить его, облегченно вздохнул, видя, что слова призрака утихомирили их. В бессильной ярости они клубились совсем близко, но реальную опасность он ощущал только от первой, которая полоснула воздух широкой дугой пламени. «Долго так продолжаться не может! — лихорадочно думал он. — Потусторонние забияки могут драться вечно, но у меня нет такого времени. Что же делать?»

— Я в чем-то виноват? — невинно вопросил он. — Может, мы договоримся?

— Мы охраняем лес, — охотно прошелестел голос другой тени из-за его спины, — Женщина-сила приказала не пускать тебя, молодой странник, а если ты попытаешься прорваться — убить. Ты опасен для подписавшего договор собственной кровью, значит ты — враг, врага надо уничтожить!

Все это время Грешник четко и без особого удовольствия отбивал атаки воинствующей тени.

— Можно поподробнее? — поинтересовался Инвари, внимательно следя за поединком. — Кто такая эта ваша кровожадная женщина-сила, почему я кому-то опасен и кто этот кто-то? Да, еще… Меня обязательно убивать?

— Обязательно! — взвыла первая тень, нападая теперь сзади. Но Грешник материализовался из воздуха прямо перед ней.

— Откуда подобная кровожадность у вас? — негромко удивился он.

— Сила договора, — неясно пояснила тень, скрестив огненный луч с призрачным мечом привидения.

Посыпались искры на ковер из хвои, зашипели, готовясь вспыхнуть.

— Эй! Эй! Посмотрите, что вы делаете? — попытался Инвари их образумить. — Хвоя сухая, вспыхнет как лучина. Тоже мне — Хранители!

Не обращая больше внимания на дерущихся, он принялся затаптывать тлеющие искры.

— Он прав! — взволнованно зашелестели тени. — Остановитесь!

Дерущиеся разошлись.

— Мы должны убить молодого, — все же заупрямилась первая тень. — Он может причинить вред подписавшему договор!

— Если ты продолжишь в этом духе, предмета договора не станет гораздо раньше! — съязвила словоохотливая тень.

— Дай мне убить его, и разойдемся с миром. Если хочешь, он даже не почувствует боли! — не унималась тень-убийца.

— Вот, спасибо! — возмутился Инвари.

— Не могу. Даже если бы и хотел, не смог! — грустно сказал Грешник. — У меня обязательства…

— И тебе спасибо! — пробормотал Инвари.

Послышался странный звук, от которого у него заныли кости. Он почему-то представил зубастую улыбку смерти и оглянулся, в изумлении. Его догадка оказалась верна — так ужасно смеялась словоохотливая тень, содрогая пласты тумана, в которых скрывалась.

— Вот так дилемма! — слышался сквозь смех ее шепот.

Инвари заткнул уши, пытаясь избавиться от отвратительного звука, и вдруг заметил, что Грешник исчез. Он растерянно огляделся, вмиг позабыв о хохоте, и в очередной раз приготовился умереть, сражаясь.

— Готов? — лаконично поинтересовалась тень-убийца. — Все вы обманщики! Даже после смерти.

Она протянула к Инвари наливающуюся силой длань.

— С моими спутниками все будет в порядке? — торопливо поинтересовался тот.

— Обещаем, — ответили из-за спины. — Мы просто выдворим их с охраняемой территории.

И в этот миг сильные руки разорвали снаружи туманный круг. На победно гарцующей кобылке внутрь ворвался высокий темный всадник, похожий на лесное божество. Он ловко спрыгнул со спины лошади и, бросившись к Инвари, закрыл его своим телом. Тот не поверил глазам своим. Пришедший, не обращая внимания на угрожающе сияющую «руку» тени, обратился к ней почтительно, хотя и бесстрашно. Инвари не понял ни слова. И немудрено, ибо прибывший говорил на певучем языке сотайров. По мере их разговора сила, наполняющая тень постепенно угасала, пока не потухла совсем. Тень подплыла совсем близко к Инвари, словно заглядывая ему в лицо, остальные тоже придвинулись ближе. Юношу зазнобило, но он не опустил головы, глядя в самый центр пульсирующего облака. Ему показалось, он увидел…

— Аф поручился за тебя и твоих спутников честью своего рода, — зашелестела тень, — и если ты подведешь его, он убьет тебя, чтобы смыть позор кровью. Ты понимаешь?

Инвари перевел изумленный взгляд на флавина.

— Убью, — спокойно подтвердил тот, глядя ему прямо в глаза и не замечая в них ни тревоги, ни испуга, только искреннюю радость от своего возвращения.

— Я все понимаю, — облегченно вздохнул Инвари.

Ради Афа он был готов на что угодно.

Прошелестел ветер. Туман рассеялся. Вернулась легкость, звуки, краски. Хранители отпустили их. Исчезли.

Инвари благодарно улыбался флавину, не в силах произнести ни слова от переполнявших его чувств.

— Закуси тобою мышь! — позабыв об осторожной тишине леса, заорал Шторм. — Чудесное спасение монаха! Возвращение Афа! Как добры Боги! Наверное, у них сегодня вечеринка.

Он подошел, стряхивая с себя последние остатки наваждения.

— Вы больше не сердитесь на нас? — в густом голосе гиганта виноватые нотки звучали забавно, но искренне.

Флавин загадочно улыбнулся.

Старик, приволакивая ногу, с которой еще ни спало оцепенение, поспешил к ним.

— Старый друг! — только и сказал он, крепко пожимая протянутую руку.

Инвари с удивлением оглядывался — было совсем темно. И если наверху еще царили сумерки, то здесь, под кронами охов уже наступила ночь. Хотя, как ему казалось, с момента встречи с Хранителями прошло не больше часа.

— Уйдем отсюда, — вскакивая в седло, сказал Аф. — Здесь, неподалеку есть хорошее место для ночлега. Завтра мы покинем Сердце и проследуем мимо оставленного лагеря. Заедем, проверим его. После чего отправимся в новый лагерь Гэри.

Он говорил обычным тоном, словно ничего и не случилось, и по всему было видно, что давать какие бы то ни было объяснения он не намерен. Но, пожалуй, сейчас они никого и не интересовали. Аф вернулся. И это было самое главное.

Опустевший лагерь был взят в кольцо тишины. Многочисленные ямы со следами огня, заваленные известняковыми валунами, землей и уже припорошенные снегом, стали могилами для погибших от чумы. Вокруг них не были высажены погребальные рощи, и это указывало на то, что хоронившие торопились завершить свою печальную работу, чтобы убраться подальше от этого гнилого теперь места.

— Хорошо, что эпицентр болезни так глубоко в Чаще, недалеко от Сердца, — заметил Аф, оглядывая могильники. — Животные не являются переносчиками, болезнь присуща только людям, следовательно, вряд ли кто-то разнесет ее нечаянно. А для людей Гэри, единственных, кому известно и доступно это место, оно стало запретным.

— А как же те, что ушли отсюда в разгар болезни? — спросил Шторм.

— Большинство заболевает только в первые три дня.

Флавин оглянулся на дэльфа. Тот стоял у одной из могил, и лицо его было перекошено гримасой страдания. Почувствовав взгляд Афа, он оглянулся.

— Вы смотрите на меня, как на убийцу, не так ли? — горько улыбнулся он. — Что ж, вы правы.

— Нет, юноша, — качнул головой Аф. — Я ни в чем вас не обвиняю. Существует другой — тот, кто выдумал и претворил в жизнь свой ужасный план, воспользовавшись вами.

— Попробуйте объяснить это родным и близким погибших или тем, кому еще предстоит умереть в муках.

— Они не поймут, вы правы, Один. Но в наших силах предотвратить дальнейшие поступки этого безумца.

— Поэтому ты вернулся? — тихо сказал Витольд.

Флавин кивнул.

— И поэтому тоже, старый друг. Но есть и еще одна причина…

— Какая же? — живо среагировал Шторм.

Аф улыбнулся его непосредственности.

— Идите сюда, Один! — позвал он. — Я объясняю лишь единожды.

Он замолчал, ожидая дэльфа. Тот подходил, едва передвигая ноги под тяжестью чужой вины.

— Мое решение покинуть вас было окончательным, — медленно произнес Аф. — До тех пор, пока мне не встретился некто, объяснивший простую истину, которая как-то раньше не приходила мне в голову. Видите ли, история моего народа насчитывает несколько сотен тысяч лет, в то время как вашего — всего несколько тысяч. Вывод из этого настолько очевиден, что я удивляюсь, отчего большинству он неизвестен!

— И какой же это вывод? — снова встрял Шторм.

Он мучительно соображал, пытаясь найти ответ первым.

— Все предельно просто! — улыбнулся флавин. — Посмотри, сказал мне некто, посмотри на их поступки: они благородны и жестоки одновременно, они непосредственны и сложны, они необразованны и гениальны, они не всегда логичны и не всегда последовательны! И они с завидным упорством строят свои замки и играют в свои войны, так кого же они напоминают?

Инвари широко раскрыв глаза смотрел на Афа. Он уже слышал эти слова.

— А и верно! — вскричал старик. — Это слишком просто, чтобы быть замеченным!

Шторм, хмурясь, глядел на него. Он никак не мог понять, о чем идет речь.

— Мы на протяжении тысячелетий являемся зрелой цивилизацией, — словно захваченный объяснением продолжал флавин, — вы по сравнению с нами — дети и… это ответ на все вопросы! — он сдержанно улыбнулся. — Детей, сказал мне некто, надо воспитывать, а не бросать на произвол судьбы.

— Кто он, скажи? — допытывался Витольд. — Он — гениальный человек, если своим умом дошел до этого! Я бы хотел увидеть его.

— Я не могу сказать тебе, я дал слово. Но я надеюсь еще встретиться с ним. Когда-нибудь.

— Жаль! — видно было, что художник искренне расстроился. — Мне бы так хотелось посмотреть на его лицо, в нем должно быть что-то такое… — он неопределенно покрутил рукой в воздухе. — … От вечности.

Флавин с любопытством глянул на него.

— Ты почти угадал, мой друг, — заметил он, но старик его уже не слушал.

— Я нарисую его, — бормотал он, направляясь к лошади Шторма, к седлу которой был приторочен его мешок с рисовальными принадлежностями, — я попробую нарисовать его, основываясь только на простоте и величии сказанного…

Шторм растерянно проводил его взглядом.

— Что же это вы хотите сказать, Аф? — недоуменно прогудел он. — Я — ребенок? И монах тоже? И даже этот седой безумец?

— Я скажу иначе, — спокойно отвечал флавин. — Ваш человеческий род слишком молод и поэтому вы делаете много глупостей. Так понятно?

Шторм кивнул, но не спешил соглашаться.

— Насчет остальных согласен, — заявил он, — но назовите хоть одну глупость, совершенную мной?

От самонадеянности его заявления улыбнулся даже Инвари.

— Хорошо, — кивнул Аф. — Вспомните вашу ссору у костра. Вы готовы были убить друг друга из-за простого слова. Вы, Шторм, молоды и горячи, у вас ярко выражен бойцовский темперамент, но Витольд — немолодой человек, умудренный годами, поддался на эмоциональную провокацию так же, как и вы. Если бы я или, например, Один, не вмешались бы, драки было бы не избежать. Но представьте себе, что в разгар выяснения отношений, оборотни вышли из леса и набросились на одного из вас. Ваши действия?

Шторм посмотрел в сторону художника, усевшегося в снег рядом с лошадьми и разложившего вокруг свои принадлежности. Окружение могил ничуть того не смущало.

— Вы хотите сказать… — наконец, пробормотал он.

— Вот именно! — перебил Аф. — Вы сами не соображаете, что творите, не думаете о последствиях. Вы, не задумываясь, убили бы его, если бы у вас появилось преимущество в драке! И, так же, не задумываясь, оказались бы с ним спина к спине против оборотней на той же поляне, где только что пытались убить друг друга! Или защищали бы тело Витольда, убитого вами, от них, на том только основании, что он человек, как и вы.

— Они пытались бы убить нас на той же поляне, где мы только что пытались бы убить себя, и я защищал бы его, если бы не убил, как и он меня, даже убитого… Карго! — Шторм помотал головой. — Я должен обдумать то, что вы сказали!

Он сел прямо на землю и, действительно, глубоко задумался.

— Надо будет вернуться сюда весной, чтобы посадить деревья. Лучше всего здесь приживутся хвойные, да и воздух вокруг них обладает обеззараживающими свойствами — как раз то, что нужно для могильника, — проговорил Аф, оглядывая безрадостную картину.

— Вы сказали — некто, — волнуясь, произнес Инвари. — О ком?

Флавин повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Вы знаете, — тихо ответил он. — Вы прекрасно его знаете.

И направился к художнику, чтобы уговорить его двигаться дальше. Задача была не из легких — на листе желтоватой бумаги уже просматривались контуры лица, в котором сквозила вечность.

Вскоре после того, как они покинули заброшенный лагерь и снова вернулись в Приграничье, Шторм оставил их и отправился в город.

— Когда Аф ушел, я решил проводить тебя в новый лагерь и проследить, чтобы ненароком не повесили, — пояснил он Инвари перед уходом, — но Аф справится с этим лучше. Мне надо возвращаться, тени выпустят меня, хотя мне не очень-то хочется их снова видеть.

Он вскочил в седло и послал коня рысью.

— До встречи! — донеслось до остающихся.

Витольд рассеянно привешивал свой мешок на луку седла Ворона. Конь недовольно перебирал копытами — он не любил, когда до него дотрагивались чужие. Инвари, провожая Шторма взглядом, не забывал поглядывать на вороного, ожидая какой-нибудь пакости.

— Садись на Чайни, — заметив колебания дэльфа, предложил Аф художнику.

Тот молча повиновался. Он пребывал в глубокой задумчивости с тех пор, как начал рисовать таинственного незнакомца.

— Вечером сделаем последний привал, — сообщил флавин Инвари. — Лагерь должен быть недалеко, в глубине Сердца.

— В Сердце? — удивился Инвари. — Но как?

— Это — единственное место Чащи, в которое оборотням нет доступа. Когда мы вернемся, нужно будет убедить Гэри отослать отсюда женщин, детей и стариков. Сердце не прокормит всех. Хотя Хранители здесь наиболее сильны и опасность людям не угрожает. Тронемся в путь?

Инвари кивнул.

Они ехали до наступления темноты. На тонком слое снега пестрели разнообразнейшие следы. Развлекаясь их разгадыванием, Инвари никак не мог отделаться от ощущения, что за ними следят. Он поглядывал на флавина, доверяя его фантастическому чутью, но тот ехал спокойно, время от времени принюхиваясь, поводя чуткими ушами, и, видимо, не чувствуя никакой опасности.

Когда разбили привал, неприятное ощущение только усилилось. Витольд, едва ноги его коснулись земли, схватил свой мешок и уселся близь костра — подправлять эскиз будущей картины.

— Могу я воспользоваться вашим луком? — спросил Инвари, указав на легкий лук, притороченный к седлу Чайни.

— Хотите поохотиться? Берите, — кивнул Аф. — Только будьте осторожны, я видел заломы на ветвях, здесь неподалеку могут быть сторожевые посты. Не стоит вам встречаться с ними в одиночку!

Инвари молча кивнул и исчез в темноте.

Он довольно долго крался по лесу, поддавшись интуиции и обострившимся ощущениям. Темнота не была для него преградой. На краю зрения то и дело прошмыгивали ночные звери. Отойдя уже довольно далеко от лагеря, он увидел на снегу необычные следы. Их было несколько, расходящихся в разные стороны. Инвари присел на корточки, разглядывая их. Теперь ему стало ясно, почему Аф не реагировал на явную опасность. Но зачем? Зачем…

Хрустнула ветка. Слишком близко — а он отвлекся, заинтересовавшись следами! Он вскочил, нащупывая эфес, и в ту же секунду заросли кустарника ожили. Темные фигуры выбросили на него рыбацкую сеть и набросились следом. Инвари упал, запутавшись. Пятеро, из которых только один был одет как следопыт — в короткой куртке и высоких сапогах, а остальные выглядели обыкновенными бродягами, скрутили его, отбросив шпагу и лук далеко в сторону.

Щелкнуло огниво, запылал факел, принесенный незнакомцами с собой.

— Эй! Да это же монах, которого разыскивает Гэри! — вскричал один из них.

— Знал атаман, где засаду ставить!

— Он один? Странно…

— Чего тут странного, под покровом темноты пробирался в лагерь, чтобы еще как-нибудь навредить, колдун проклятый!

— Налегке шел.

— Дык, ему ничего не нужно, он уже крови человеческой напился, а понадобится — наколдует.

— Отведем к атаману. Сгорит на этот раз наверняка!

— Ишь, глазами так и зыркает!

— Давайте в лагерь оттащим…

— Стойте! — прозвучал голос следопыта.

У самого лица Инвари остановились коричневые кожаные сапоги.

— У меня есть предложение. По золотому каждому, если повесим его прямо здесь.

— Да у тебя таких денег отродясь не бывало! — засмеялись в ответ. — Шутник!

— Деньги не мои! — парировал говоривший, тяжело звякнув кошельком. — Да и не шучу я. Здесь повесим, закопаем, а атаману скажем: сопротивлялся столь отчаянно, что, мол, живым не дался. В качестве доказательства шпагу предъявим и всем сестрам по серьгам: вам — деньги, Гэри — мертвого колдуна.

— А тебе какая выгода?

— По золотому каждому! — упрямо повторил следопыт.

Разбойники задумались.

— Хорошие деньги! — вздохнул один из них. — Только ведь колдунов сжигать полагается.

— Он прав, слышь? А костер такой и в лагере будет виден. Тебе ж это ни к чему?

Следопыт мгновение подумал.

— Оховый кол подойдет, — решил, наконец, он. — Вобьем мертвецу в спину, не поднимется! Согласны?

Те все еще сомневались.

— Гэри ясно приказал — живьем брать. Узнает что — взлютует!

— Не узнает! С глаз долой — из сердца вон. У него своих забот достаточно, чтобы еще о каком-то монахе вспоминать. А тот, чей приказ выполняю, не забудет вашу сговорчивость.

— Ладно, — решился один. — Скажешь, кто хозяин, сучонка собственными руками вздерну.

Остальные тоже согласились.

Инвари затаил дыхание.

— Почему нет? — пробормотал следопыт. — Это подруга Гэри.

— Гроза?! Вот, бой-баба!

— Ну, раз так…

— А ведь она, и правда, невзлюбила парня, едва увидела…

— И правильно сделала. Вот оно — ведьмино чутье!

— Веревка есть?

— У меня.

— Вон сук подходящий, перекинь-ка.

Двое распутали Инвари и подвели к дереву, заломив руки за спину. Тот молча повиновался. Пользоваться Силой или Искусством было еще рано.

Третий накинул петлю ему на шею.

— Вы, двое, — распоряжался следопыт, — беритесь за веревку. А вы приподнимите его. Когда скажу — отпустите.

— Чай, сами знаем, как вешают-то! — проворчал тот, что затягивал петлю и заглянул в лицо Инвари.

При колеблющемся свете факела оно выглядело совсем юным.

— Мальчишка! — буркнул он. — Наворочал делов-то! Даже Грозе дорожку перебежал, а зря. Женщина — сила!

Инвари непроизвольно дернулся. «Женщина — сила»! Вот оно! Но за что?

Лесные тени вдруг шевельнулись, зеленые фосфоресцирующие глаза глянули сквозь них, и поляна вмиг заполнилась грациозными существами. Люди, кроме Инвари, застыли, ощущая у горла неприятный холод. Факел упал на землю и был тут же забит копытами.

Они вышли настолько бесшумно и стремительно, что никто не успел ничего понять. Один из них — мощный, косматый, подойдя к Инвари, снял петлю с его шеи. Инвари во все глаза разглядывал его. Флавина густо покрывала собственная шерсть, тяжелая кожаная перевязь скрывала чресла. Волосы черной вьющейся волной спадали на плечи. Рожки были заострены и укреплены стальными насадками, отчего казалось, что у него из головы торчат ножи. Он не был высоким и худощавым, как Аф, он казался коренастым и крепким, как и остальные, пришедшие с ним, и все равно был выше Инвари почти на две головы. Его тяжелые круглые копыта, полускрытые свисающей шерстью, уверенно попирали землю; рука лежала на здоровенном, отчего-то темном боевом топоре, засунутом за перевязь, а узкие горящие глаза насмешливо разглядывали Инвари.

— Вас предупреждали не отходить далеко? — констатировал флавин густым низким голосом. — И кто вас кусает?

— Меня? — изумился Инвари. — Никто.

— Это такое выражение, Один, — послышался усталый голос Афа, и он сам вышел на поляну.

— Я чувствовал, что за нами следят! — набросился на него юноша. — Почему вы не сказали мне, что это ваши сородичи?

Флавин с любопытством взглянул на него.

— Я не знал, что ваша интуиция настолько сильна, Один! Они были далеко от нас. Я так же не ожидал, что они будут здесь первыми.

Аф улыбнулся уголками губ и перешел на родной язык, обращаясь к флавину, стоявшему рядом с Инвари. Тот отвечал насмешливо.

— Эй, парень, — позвал разбойник, пожалевший Инвари. — Ты где?

Погасший факел лишил людей возможности что-либо разглядеть. Они могли видеть только тени, да жуткий блеск нескольких пар глаз.

— Здесь, — ответил Инвари, подходя.

— Они убьют нас?

Инвари пожал плечами.

— Оховый кол мешает мне говорить, — сердито буркнул он и перешел к следопыту.

— Почему? — только и спросил он.

— Не знаю, — искренне ответил тот. — Она скрытная. К тому же она не отменила главного приказа, а только изменила его. Чуть-чуть.

— О да! — согласился Инвари. — Совсем чуть-чуть.

— Один…

— Да.

— Что вы думаете делать с людьми?

— Отпустить их. Пусть сообщат в лагере, что мы скоро будем. Своим ходом и без эскорта.

— Пожалуй, — Аф кивнул и заговорил со следопытом, которого, похоже, хорошо знал. Узнав флавина, разбойники окончательно стушевались.

Инвари испытывал смешанные чувства. Он поглядывал на спасших его существ и хотел подойти и поблагодарить за спасение, но внезапно им овладело смущение — они согнали людей в кучу и застыли вокруг, молча, недвижимо. От них веяло древней силой, природной мощью, увидеть одного флавина считалось у людей редкостью, а он насчитал семерых и растерялся, впервые почувствовав себя ничтожеством после посвящения, которым так гордился. Но все же он подошел к ним. Под мерцающим взглядом семи пар глаз ему стало еще более неуютно.

— Я ваш должник! — сказал он. — Вы спасли мне жизнь.

Зеленые огни насмешливо полыхнули. Тяжелая рука опустилась ему на плечо, узкие глаза первого флавина заглянули прямо в сознание.

— Какой же долг ты сможешь нам отдать? — услышал Инвари чей-то голос. — Возвращайся в свой лагерь, детеныш.

Его слегка подтолкнули, и он послушно пошел обратно, забыв об оставленной Стали, ошеломленный и растерянный властью, которая заставила его — избранного среди избранных — повиноваться безмолвно.

У самой стоянки его догнал ничуть не запыхавшийся Аф, молча отдал шпагу.

— Люди ушли, — ответил он на немой вопрос Инвари.

Тот остановился, тяжело дыша.

— Аф, кто они? Кто они такие?

Флавин косо глянул на него.

— Я понимаю ваше смятение… — начал он, но юноша резко оборвал его.

— Ничего вы не понимаете! Я считал, что все флавины чем-то похожи на вас, а вы, хоть и не человек, но близки и понятны. Я считал, что знаю о вашем народе больше, нежели любой другой, но вот увидел их и растерялся! Они совсем иные, чем вы или я, они словно существа с другой планеты и, мне стыдно признаться, но я скажу вам — я уже забыл, что такое страх, а вот они до смерти меня напугали!

Аф с любопытством разглядывал его взволнованное лицо.

— Разве вас не учили, что самонадеянность — дурное качество? — заметил он, когда Инвари выговорился. — Рано или поздно жизнь учит нас, и наши чувства при этом никого не волнуют.

— Аф! — с мукой в голосе произнес Инвари. — Кто они?

— Представители боевого клана Лиори, юноша. Я решил, что семерых будет достаточно.

— Для чего?

— Как для чего? — Аф улыбнулся уголками губ. — Чтобы помочь вам справиться с Адамантом. Вы еще не чувствуете? Война началась!

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ