Злодейка

Глава двадцать первая

Сознание возвращалось долго, рывками. Варя словно выплывала из тяжелого страшного сна, наполненного кошмарными образами, непонятными звуками и неприятными ощущениями во всем теле. Девушка открыла глаза и увидела потолок своей спальни, зашторенные окна, чье-то лицо, с тревогой наклонившееся над ней. Это был доктор. И тут Варя вспомнила все, и злоба вскипела в ней. Она попыталась приподняться, чтобы половчее оттолкнуть любовника, но не смогла. Варя сделала еще одну попытку, но безуспешно. Доктор со страхом следил за ее отчаянными усилиями.

– Господи, что со мной, доктор? – прохрипела девушка.

– Боюсь, что вы повредили позвоночник от неудачного падения и теперь не можете двигать ногами, – побелевшими губами прошептал Литвиненко.

– Но ведь это временно, это пройдет, ведь ты вылечишь меня? – закричала Варя.

Доктор отвел глаза:

– Я сделаю все мыслимое и немыслимое для тебя!

– Спасибо, ты уже постарался!

– Но ведь я предупреждал, я говорил, что ты слаба!

– Я не знаю, что со мной стало, я не могла управиться с Миа. И лошадь будто взбесилась!

Что с ней?

– Расшиблась насмерть и все себе переломала. Платон Петрович пристрелил, чтоб не мучилась.

Варя замерла. Ужас и отчаяние овладели ее.

Она бессильно откинулась на подушки и замерла.

Почему ее никто не пристрелил! Ее участь теперь ужасней судьбы злополучной Миа!

Началась борьба с недугом и с собой, своим желанием тотчас же умереть. Жизнь потеряла смысл. Никто и ничто не приносило ей утешения. Постоянно думала только об одном – за что? И понимала, за что. За грехи, за гордыню, за спесь и самолюбие. За то, что не любила и не ценила чувств других. Но это жестокое самобичевание только усугубляло ее страдания. Литвиненко раздражал, а ведь и его самого, и его лечение приходилось терпеть. Невыносимо было также видеть серого от горя отца, враз постаревшего. Но тяжелее всего было видеть Марго, которая, казалось, потеряла рассудок и целый день пребывала около больной в отчаянном оцепенении, бесконечно шепча слова молитвы и прося прощения. В этой бесконечной череде боли и отчаяния один Гривин почему-то не вызывал у Вари тоски и раздражения. Он приходил постоянно, подолгу сидел рядом, иногда даже ничего не говорил, просто держал ее за руку. Она пыталась понять, почему только Дмитрий приносит ей спокойствие? И только потом, намного позже, уже в браке с ним, поняла: он не любил ее, поэтому его жалость и внимание были иными, не такими пронзительными, без примеси личной боли. Он сострадал ей, как сострадают сиделки.

Но в тот момент именно его внутреннее спокойствие дало и ей некую силу. Понемногу девушка стала приходить в себя. И Дмитрий Иванович, постепенно, стал казаться опорой ее духа. Она решила, что это и есть истинная любовь. Эта мысль поразила Варю. Она с чувством радости и печали поняла, что наконец и ее почерневшую душу посетила любовь. Но что же делать с Гривиным, с их несостоявшимся бракосочетанием? И тогда она решила отпустить его. Именно теперь она поняла, что значит любить. Пожертвовать собой. Это решение Варя приняла легко и сразу, потому что за этим пришла так же легко и другая мысль. Жизнь калеки не для нее, ей не нужна такая жизнь. Она позвала Дмитрия и сообщила ему о принятом решении. К тому времени инвалидное кресло стало частью ее существования, и она придумала, как использовать его в последний раз, чтобы свести счеты с несправедливой судьбой. Варвара продумала все до мелочей. Важно было, как поведет себя Гривин. Девушка мысленно по-разному представляла себе их разговор. Гривин, как она и ожидала, принял свободу со смешанным чувством. Как человек благородный, в подобных обстоятельствах сам он не мог отказаться от предложения руки и сердца. Но и жениться на неподвижной калеке ему теперь тоже не хотелось, несмотря на самое искреннее сочувствие к своей невесте.

То, что произошло потом, оказалось неожиданным для самой Варвары. Конечно, она в глубине души питала романтические надежды, что он с негодованием отвергнет ее предложение расстаться. Но он согласился, с мучительным сомнением и жалостью к ней, но согласился. Это укрепило несчастную в мысли покончить с собой. Кому она будет нужна, если даже Гривин покинул ее?! А существовать просто, как растение, она не могла, слишком яркой и сильной была прежняя, здоровая жизнь! Напрягая изо всех сил руки, Варя перелезла из кресла на подоконник и из последних сил попыталась выброситься из окна.

Но не получилось. Она билась на широком подоконнике, и в этот момент ворвался Гривин. Его бешеный порыв, страстные поцелуи, которыми он не награждал ее, даже когда она была здорова, заставили Варвару опомниться.

Он спас ее, он не отказался от нее – это радовало и мучило Варю. Приходилось учить свою душу добру, ломать себя, а это порой казалось трудней, чем превозмогать болезнь. Не только к Дмитрию изменилось се отношение. Маргарита просто потрясла своим отчаянием и состраданием. Могла бы она, Варя, так убиваться о чужой судьбе? Господь лишил ее возможности передвигаться, но зато глаза стали видеть то, что не замечали раньше.

Она опять стала невестой, опять шли приготовления к бракосочетанию. Но теперь все было совсем по-иному. Венчание прошло скромно, в доме на Казанской. Присутствовали только близкие люди. Варю в своем наряде беспокоило только одно – платье должно закрывать колеса кресла и неподвижные безжизненные ножки. Поэтому на прежний подвенечный наряд нашили многочисленные пышные оборки, сделав его необъятным. Варя сама настояла на возвращении в Цветочное. Ей невыносимо было присутствие в Петербурге. Нужно привыкнуть жить самостоятельно, приспособиться к мужу, к жизни вдвоем.

А это лучше сделать подальше от посторонних глаз. И молодые уехали в усадьбу.

Поначалу все ладилось. С трудом, но все-таки молодая Гривина стала полноценной хозяйкой в доме, научившись ловко управлять своим креслом. Правда, без посторонней помощи ей были доступны только помещения первого этажа.

В комнатах второго этажа позже разместились Прозоровы. Потом ей покорились и окрестности дома. Она даже, как прежде, посещала мастерские и жилища рабочих, вызывая горячее сочувствие и благодарность работников и их жен. Варя ожила, воспряла духом. С ее лица стало потихоньку сходить угрюмое, тоскливое выражение, ставшее последнее время постоянным.

Муж, Дмитрий Иванович, по-прежнему проявлял внимание и нежную заботу о больной супруге. Они подолгу беседовали, совершали прогулки на коляске, читали вслух книги. Однако постепенно молодая женщина стала томиться, ожидая большего. Безусловно, она прекрасно понимала, что ее инвалидность серьезное препятствие для полноценного общения. Но она также понимала, что взрослые любящие люди всегда найдут возможность доставить друг другу наслаждение, выказать свою любовь. Гривин же либо не видел этих страданий, либо делал вид, что не видит.

Сама же Варя отчего-то стеснялась говорить с ним об этом. Время шло. Ничего не происходило.

Постепенно между супругами стало нарастать напряжение и взаимное раздражение. Всякий пустяк грозил вылиться в ссору. Гривин тоже понимал причину всех взаимных недовольств, но переступить через себя он не мог, полагая, что и так сделал для несчастной предостаточно, связав себя узами брака и запершись безвылазно в имении. Печально, но Варя стала потихоньку понимать это отношение мужа к себе. И он уже не казался ей идеально благородным. А не был ли этот порыв изначально так уж бескорыстен, не кроется ли здесь желание завладеть наследством?

Эти мысли разъедали душу, как ржавчина.

Ко всему прочему неожиданно добавилась новость о женитьбе самого Прозорова, да еще на ком! На Марго! Варвара Платоновна тяжело пережила и новость, и саму свадьбу отца с бывшей воспитанницей. Для Варвары выбор отца казался кощунственным, позорным, унизительным для семьи. Конечно, она продолжала любить преданную подругу, и, может, теперь даже больше чем раньше, но не настолько, чтобы делить с ней расположение отца. Но она поняла, что ее некогда бесспорное мнение может ничего не значить для Платона Петровича. Другая женщина теперь царит в его душе.

Сидя в своем кресле среди гостей, она с жадным вниманием следила за тем, как невеста вплывает в храм в облаке фаты, в роскошном платье, идеально подчеркивающем достоинства полноватой, но изящной фигуры. Блеск свечей отражается в трепетании бриллиантов на шее новобрачной, в огне медных волос. Маленькие прелестные руки в тонких перчатках держат букет флердоранжа, нежный, как она сама.

– Ангел! Красота-то какая! – раздается шепот среди гостей.

Оказывается, можно любоваться и этой, некогда незаметной мышкой! А сам Платон Петрович точно десять лет сбросил! Роскошный фрак с цветком в петлице ловко сидит на сильной высокой фигуре, в глазах снова пылает огонь жизни, да и гордая голова еще не совсем седа! Вот священник говорит слова молитвы. Невеста поворачивает голову, жених откидывает вуаль, и лицо Марго озаряет нежная улыбка, обращенная к супругу. Варя подавила в себе стон, она не могла этого вынести.

– Тебе нехорошо, дорогая, – наклоняется к ней муж, стоящий за спинкой кресла. У него самого бледное напряженное лицо, вероятно, от духоты.

– Да, мне очень, очень нехорошо!

Но еще более страшным испытанием стало рождение Коли. Душа ее погрузилась во тьму ненависти, зависти, ревности. Словно и не было между ними пылкой девичьей привязанности.

" Мачеха встала на ее пути везде. Она теперь была хозяйкой имения и получала вместе с ребенком две трети наследства. Прислуга выполняла ее приказы беспрекословно, а на отца тошно было смотреть. Он разве что не целовал следы от подошв своей молодой жены. Варя с ее горестями и проблемами отошла в тень. В доме царили малыш и его мамаша. Эта глупая курица! Эта отвратительно притягательное животное с мягкой грацией и плавной походкой! Эта жалкая нищенка, убогая приживалка, живущая теперь королевой!

Приехал и доктор Литвиненко. Они почти не виделись после ее замужества. Да и к чему"? Несмотря на все его усилия, недуг не поддавался.

Доктор перепробовал все, что только было доступно медицине. И все без толку.

Однажды Литвиненко зашел в комнату Варвары, и они разговорились как прежде.

– Мне кажется, Варвара Платоновна, что вас в последнее время гнетет не только ваш недуг? – Доктор погладил пациентку по руке и сел рядом, притянув стул поближе к инвалидному креслу.

Варя помолчала, размышляя, стоит ли откровенничать, но потом решилась, слишком тяжко в одиночку пробираться в джунглях собственной души. Сначала она говорила медленно, подбирая слова, смущаясь, а потом все откровенней и яростней стала ее исповедь. Доктор слушал, не перебивая. В душе его нарастало ликование, и он его уже не смог скрывать:

– Я предупреждал вас! Я знал, что настанет миг прозрения Разве может это холодное рациональное существо понять женщину! Он примитивен и прост! Его желания подобны действиям животных! Никто, никто не в состоянии чувствовать вас, ваше тело, лучше, чем я.

– Вы забываете, мой дорогой, что прежние тропы любви заросли и недоступны! – с горькой иронией произнесла молодая женщина.

– Блаженство любви недоступно там, где нет самой любви, – тихо промолвил Валентин Михайлович и легким прикосновением пальцев поверг ее в дрожь.

Варя думала, что подобные ощущения ушли в прошлое. Но ошиблась. Волшебные руки Лптвиненко по-прежнему имели над ней магическую власть. И уже через несколько минут их губы слились в страстных поцелуях. Впервые Варвара забыла о своей неподвижности. Доктор мастерски оживил то, что, казалось, заснуло навсегда Конечно, нижняя часть ее тела так и осталась в мертвом безмолвии, но шея, грудь, руки – все трепетало и изнемогало от наслаждения! Волосы тяжелой волной рухнули на плечи и разметались от нежных волнующих движений Мягкие пальцы доктора исследовали все закоулки ее тела, ища отклик еще живой плоти. И он получил свой ответ. Варвара, изогнувшись дугой, обняла его с неимоверной силой и глухо застонала. Такой силы наслаждения она не знала, даже когда была здорова.

В последующие минуты Литвиненко помогал ей привести в порядок одежду и прическу. Они не проронили не слова. Но было совершенно ясно, что доктор восстановил утраченное влияние прежним, проверенным способом.

Варвара не стыдилась своего поступка. Более того, она полагала, что поступила правильно. Ей хотелось снова царить в семье, а для этого необходим был верный помощник. Как сбросить мачеху с ее пьедестала, вырвать из отцовского сердца? Опорочить. Как лишить ее власти и влияния?

Извести наследника! Новый, пожалуй, уже не получится, чудес не бывает!

Мысль о детоубийстве только поначалу показалась Варваре страшной. Но чем больше она размышляла об этом, тем более к ней привыкала.

Однако даже Литвиненко не посвятила в свои планы. Собственно, плана-то и не было. Ребенок постоянно находился при матери или няньке, которые не спускали с него глаз. Сама Варвара редко могла оказаться рядом с мальчиком. Он словно чувствовал черные мысли сводной сестрицы и всякий раз при виде ее начинал кричать и биться.

Варвара выжидала, представляя себе разные картины ужасной смерти ребенка и дикого горя несчастной матери. Эти мрачно-сладостные картины прервались ужасным случаем. На Дмитрия кто-то напал и ранил его из пистолета.

В первый миг Варя искренне испугалась. Но когда суета улеглась и стало ясно, что Гривину не грозит серьезная опасность, она пожалела, что он остался жив. Муж перестал являться для нее опорой и надеждой. Более того, он своим равнодушием и холодностью погубил в ней остатки желания жить, бороться с болезнью. А ведь она верила в него, в его любовь! Но оказалось, что любви там не было и в помине! Если бы не Литвиненко! Он спас Варвару. Воскресил и ее тело, и, увы, ее пороки.

Однажды, осмотрев раненого Дмитрия, Валентин Михайлович произнес:

– Чрезвычайно странными кажутся мне все обстоятельства данного дела!

– Нет ничего странного в том, что обозленные пролетарии мстят своим благодетелям! Иногда блудливая собака кусает руку, дающую ей хлеб! – пожала Варя плечами в ответ, не замечая, что тем самым противоречит сама себе, всем своим прежним шагам на почве благотворительности.

– Странным является не сам факт нападения, а характер ранения. Я, как врач, скорее склонен предположить попытку Дмитрия Ивановича выстрелить в себя. Но то ли духу не хватило, то ли рука дрогнула; так или иначе, он очень удачно промазал.

Варя задумалась. Вероятно, не только ей опротивела совместная жизнь, но и супругу. Странно, что муж не пытался извести ее, калеку, что было бы проще. Значит, в его жизни есть еще нечто важное или некто! Но кто это может быть! Прислуга? Работница, баба из деревни? Вряд ли. Митя брезглив и осторожен.

Размышляя подобным образом, Варвара поделилась своими сомнениями с доктором. Вот тогда Литвиненко и стал потихоньку приглядывать не только за больной рукой своего пациента. Однажды, мягкой походкой, бесшумно, несмотря на Грузность своего тела, он подкрался к дверям спальни Гривина и стал свидетелем прелюбопытнейшей сцены. Он поразился пылкости чувств Марго и Дмитрия. Наблюдая за нежной сценой и прислушиваясь к долетавшему до него шепоту, догадливый доктор понял, что это не первый внезапный порыв, охвативший молодых людей. Они, несомненно, предавались своему греху и ранее. Он осторожно рассказал об этом Варе. Варя была готова узнать нечто подобное. Но то, что объектом страсти ее мужа оказалась ненавистная выскочка, повергло ее в неописуемую злобу. Она мастерски разыграла душераздирающую сцену доверительной беседы двух близких подруг. И с наслаждением наблюдала за нарастающим смятением Маргариты, когда попросила следить за неверным Гривиным. Варвара просто упивалась, видя смятение Марго. И именно в тот момент невероятная догадка поразила ее. Точно такое же смятение запомнила она на лице подруги накануне свадьбы, накануне страшного падения. По-видимому, Марго и управляющий были близки и раньше, и девушка знала, что будет с разлучницей дальше!

Варе требовались подтверждения подозрениям. И доктор придумывает план со срочным отъездом. Соглядатаем оставили горничную Настю.

И та оправдала надежды. Правда, после такого предательства ей пришлось срочно покинуть место. Уже в Петербурге, на Казанской, выяснилось еще одно важное обстоятельство. Чрезвычайное сходство Мити и Коли.

Варвара не сомневалась теперь в тайной связи своего мужа и мачехи. Она не обвиняла их, она радовалась и раздумывала, в какой момент обнародовать все эти грязные тайны. Одно внушало ей беспокойство. Отец не переживет такого предательства. Поэтому действовать приходилось крайне осторожно и постепенно.

Однако события стали развиваться слишком стремительно и приняли неожиданный оборот.

Увиденная Варварой Платоновной под гипнозом чашка кофе упорно наводила мысль доктора на отравление. И это теперь казалось логичным, если предположить давнюю связь и подлый сговор Марго и Дмитрия с целью коварно завладеть наследством своих благодетелей. Варя соглашалась.

Но про себя она не верила, что наивная, романтичная подруга и расчетливый, трусоватый Гривин рискнули совершить подобное. Она упала, потому что не послушала Литвиненко, одолела слабость, закружилась голова. Но Дмитрий Иванович оказался не так прост. Он сам решился раскрыть перед Прозоровым грязные игры его дочери. Последнее время он; видимо, что-то разузнал, тайно наведываясь в клинику доктора.

Литвиненко решился нанести удар первым и рассказать Платону Петровичу о своих подозрениях.

Последующее осталось для Варвары непонятным.

Скоропостижная смерть Прозорова сломила молодую женщину. От горя она потеряла возможность рассуждать трезво и рационально. Идея о злодейском замысле мужа и мачехи, так сильно внушаемая доктором, стала казаться вполне реальной. Арест Маргариты Павловны довершил дело. Далее надо вывести из игры Гривина. Подтвердить его соучастие будет нетрудно, особенно после того как полиция нашла переписку любовников в домике тетки на Васильевском острове.

Оставался Коленька, несчастный ребенок. Доказывать, что он не сын Прозорова и не имеет прав на наследство? Поначалу такая идея овладела Варварой. Однако скоро ее сменила другая – воспитать сводного брата как собственное дитя, заменить ему родителей, сделать его своей послушной куклой и наследником всего состояния.

Теперь она радовалась, что он есть, что она получит над ним власть. Марго упекут на каторгу, а Гривин никогда не рискнет признать свое отцовство. Зато какие мучения ожидают несчастных! Эта изощренная пытка не менее ужасна, чем примитивное убийство!

Подобные размышления помогали Варваре Платоновне переживать потерю отца.