Злое небо

2

– Шания Перил, двадцать пять лет, рост метр 68 сантиметров, глаза голубые, нос прямой, шатенка, хронических заболеваний и жалоб…, – тюремный врач бегло посмотрел на меня, и ответил сам себе, – нет. Над ключицей и под лопаткой, зажившие шрамы, предположительно, следы от выстрела. На запястьях рук и щиколотках ног следы от кандалов. На щеке, шее, брюшной полости и ногах гематомы. Других повреждений, или ранений, угрожающих жизни не выявлено.

Я смотрела на врача – уже немолодого, с виду уставшего мужчину, средних лет, и с горечью думала, что вся моя жизнь уместилась в две строчки на его планшете.

Поспешила натянуть на себя все еще мокрую, мерзко липнущую к телу одежду, так как сменить ее на сухую нам никто не предложил. Снег, тая, стекал по одежде, образуя под нами грязные лужицы. Нас провели через терминал, завели в большое, а, следовательно, плохо отапливаемое помещение, заставили выстроиться перед красной линией, видимо, в этом месте происходило отделение «семян от плевел», и ненадолго предоставили самим себе.

«Бастилии в конце концов падут, и замки Иф на их останках возведут…[1]» – Толкен склонился ближе к стене и пытался прочитать стершиеся от времени слова. Видимо, это был девиз заведения.

– Меня они так ни о чем и не спросили, – к нам подошла женщина с ребенком. Малыш был завернут в старое ветхое тряпье, спокоен, и с большим вниманием рассматривал окружающую обстановку, будто и не было изматывающего путешествия по снежным заносам.

– Почему они вас не пожалели? Неужели судья не видел, что вы в положении? – удивился профессор.

– Я Марта. Выросла в небогатой семье. Прилетела с Земли на Хаумею, чтобы заработать немного денег. Ну, вы же понимаете…

Я понимала. Хаумея славилась богачами и шикарными дворцами. Несмотря на все ее великолепие, казалось, этот маленький мир источает гнилостный запах разложения, который охватывает всю Солнечную систему. Планета была терраформирована около сорока лет назад и сейчас считалась символом роскошной жизни, вседозволенности и распущенности.

– Мне предложили работу горничной, это же такая удача – семидесятилетний старик, живет один, близкой родни нет. Вопреки моему ожиданию он оказался интересным дяденькой и мы подружились. А потом… Не знаю, как и сказать…

– Вы оказались в одной постели. И судя по тому очаровательному младенцу, что ты держишь в руках, вы там не только спали, – закончила я за нее.

– Ну да, – девушка помялась. – А потом я забеременела. Ну и мистер Гарри предложил мне родить. Детей у него не было, как-то не получалось, он хотел признать ребенка. И я согласилась.

– И что же потом?

– А потом его убили… Размозжили голову тяжелой вазой, – девушка всхлипнула, – а меня… а я… Не понимаю, почему его родственники, которых я даже не видела за все то время, что работала у него, обвинили в убийстве меня?

– Вот это как раз и объяснимо, – ответил профессор Толкен, – вы являлись бы опекуном наследника этого почтенного джентльмена. По достижению совершеннолетия, ваш ребенок имел право на свою долю наследства. Видимо, родственники уже давно между собой все поделили, и ваше присутствие в их планы не входило.

– Но мой ребенок?

– Он был бы наследником, не будь вы обвинены в убийстве, с особой жестокостью. Оставь они его на Хаумее, был бы риск когда-нибудь заполучить невыгодного претендента. А так… кто знает, от кого вы понесли. Да и дату рождения малыша всегда можно исправить. Теперь никто не знает, когда вы его родили. Вам повезло, если можно так сказать. Вам и малышу сохранили жизнь. Видимо для того, чтобы ни у кого не возникало вопросов в личности убийцы. Правосудие свершилось.

– Но есть же свидетели, что я родила в пути. К тому же, если провести исследования… можно ведь доказать чей это ребенок… – она была растеряна. Бедняжка, не думаю, что она желала зла своему мистеру Гарри. Скорее, просто хотела сытой жизни и человека, на которого всегда можно положиться. Но ее планы, натолкнувшись на чьи-то еще, полетели к чертям.

– Лишь в том случае, если кто-то кроме вас окажется заинтересован в установлении истины, – с сожалением ответил профессор. – Не думаю, что здесь вам позволят это сделать.

Нас прервал звук открывшейся двери, и в проем вполз человек, которого вполне можно было бы сравнить с горой. Его сопровождали двое из личной охраны.

– Итак, чмыри! Заткнулись, и слушаем то, что говорит ваш папа, царь и Бог на этой гребаной планете! – зычный голос коменданта эхом отразился от голых обшарпанных стен и разнесся по всему коридору. По нашим нестройным рядам пробежала волна тишины. Мои ноги от холода были готовы выбивать чечетку, руки мелко дрожали. Я лишь надеялась, что приветственная речь продлится не слишком долго.

– Мое имя – Ральф Насри. С ударением на первую гласную.

Сзади кто-то тихо хрюкнул, видимо не в силах сдержать кашель, маскирующий смех. Но его никто не поддержал.

– У меня список из тридцати имен, – продолжал комендант Насри, – но вас, подранков, здесь только двадцать семь. Это значит, что трое сдохли раньше, чем попали в мои заботливые руки. Я поставлен здесь следить, чтобы не один из вас, долбанных идиотов, не скопытился до того, как вы пересечете Белую Пустошь и отправитесь в свободное плавание по бескрайним просторам Утлагатуса.

Его последняя фраза настолько не вязалась с предыдущим блатным жаргоном, что я искренне посочувствовала его тонкой и трепетной душе, брошенной в этот жестокий мир. Потом, с сомнением вглядевшись в это одутловатое лицо со следами вчерашней пьянки, красные свинячье глазки, багровые щечки, заплывшие жиром и пузо, гордо стоящее торчком, сочла себя фантазеркой.

– Десятеро из вас, имена, которых я назову, останутся здесь и будут искупать свою вину, работая на благо скромного контингента станции: на кухне, в прачечной в мастерских. Остальных же, завтра утром высадят в точке, с которой и начнется ваш непростой путь, призванный сделать из вас достойных членов общества!

Пафоса в его словах и выражении лица было как по мне – так чересчур. Я и так знала, что окажусь среди тех, кто станет достойным членом общества лишь посмертно. Но услышав имя молодой мамаши, искренне за нее порадовалась. Если ее распределят на кухню, у нее будет шанс выжить и спасти малыша. Среди счастливчиков было еще две женщины потасканного вида, судя по лицам которых их уже сейчас распирало от заботы о благе станции.

– Я знаю эту мразь, – за моей спиной раздался немного хрипловатый голос, будто человек был слегка простужен, – стоматолог, хренов. Еще на Земле любил «играть» с зэками.

К своему ужасу, я поняла, о чем говорил мой невольный сосед, еще недавно страдающий от кашля. Одна из самых жестоких пыток, призванная не убить, а заставить говорить, и негласно запрещенная уже много лет на Земле, но не в колониях – «стоматологическая помощь». Бедолагу заковывали в наручники, руки сводили под коленями. Затем под мышками перед грудью просовывали швабру или трость и подвешивали на спинках двух стульев. Потом вставляли поперек рта палку, разжимали рот и напильником стачивали передние зубы.

Я поморщилась, представив, как эта свинья проделывала такое с живым существом, превращая его в жалкий, стонущий оголенный кусок нерва. Когда, в общем-то, ничего из себя не представляющий человек получает власть над другими, он старается расквитаться за все свои надуманные обиды, унижения и комплекс неполноценности. Жаль, что теперь он обрел власть над всеми нами. И хорошо, что это лишь до утра.

– А теперь, выкидыши трупоеда, вы получите новую одежду и вас проводят в душ. От вас воняет.

Пятеро охранников, вооружившись электрическими дубинками, для придания нашей толпе ускорения, погнали нас на два этажа вниз. От мысли, что сейчас я вымоюсь, стало не так погано на душе. Не успев подойти к двери, я споткнулась о чью-то предусмотрительно выставленную ногу в грубом форменном ботинке. Вмазавшись лбом в стену, услышала сзади мерзкое хихиканье. Обернувшись, и заставив себя не потереть ушибленное место, уставилась на высокого, но болезненно худого охранника.

– Осторожнее надо быть, – писклявым девчачьим голоском произнес он. Судя по выражению лица, в данный момент его пучило от счастья. Комендант, еще и этот… их здесь что, специально подобрали по степени сволочизма?

– Пошла вперед, чего пялишься, гадина!

Я внимательно и строго посмотрела ему в глаза.

– Какого черта вылупилась? – выражение счастья в его лице сменила нерешительность. Не сводя взгляда, я твердо и четко произнесла «запоминаю», и уже не обращая на него внимания, поспешила за остальными.

Обжигающе горячая струя ударила мне в лицо. Я зажмурилась, и, дав себе немного привыкнуть к такой долгожданной воде, смело встала под душ. Санобработка проходила на нижнем уровне, заключенных согнали в одну большую душевую и оставили без охраны. И, правда, куда мы денемся из подвала? Хоть несколько минут не видеть тюремщиков, не замечать на себе их брезгливые, надменные взгляды. Сколько раз себе говорила, что мне плевать на то, как ко мне относятся и кем считают. Наверное, со временем я поверю, что мне все безразлично. Но пока… я еще недостаточно заледенела для этой планеты.

Взгляд выхватил тощую фигуру Толкена, и я тут же поспешила отвернуться. Профессор был чрезвычайно сконфужен, и мне совершенно не хотелось смущать его еще больше. Вымыв и выжав волосы, пожалела, что не остригла их раньше. Наскоро вытершись, наконец, обернулась. Все были заняты собой, еще не до конца осознавшие куда они попали люди суетились, сновали туда-сюда, пытались привести себя в порядок до того, как войдут стражники и увидят их голыми и беззащитными. Как будто одежда гарантирует чью-то безопасность. Почти все они выглядели обычными людьми, а не рецидивистами, которым прямая дорога на ледяную планету. Я хмыкнула про себя и начала одевать то, что каждому выдали по прибытию. Термобелье, без которого на чертовой планете можно замерзнуть в первый же час. Широкую рубаху, грубую, но теплую, штаны, явно не моего размера и меховую куртку, которая источала какой-то странный, незнакомый мне запах, носки и ботинки, на грубой подошве. Была еще шапка, плотно прикрывающая уши и очки, защищающие глаза от промозглого ветра. Но с этим я решила повременить. Одевшись, я облегченно вздохнула.

– Я знаю, что нам бессмысленно роптать на судьбу. И все же, это варварство! – профессор поспешил обратить на себя мое внимание. – Никогда не думал, что в моем возрасте мне придется пройти через такое!

Он был возмущен и расстроен. Не знаю, что больше его огорчало: то, что он здесь, вместе с людьми вне закона, или то, что его вынудили испытать стыд.

– Это всего лишь тело, – я посмотрела ему в глаза, стараясь внушить то, что сможет хоть как-то помочь, – оно привыкает к жаре, холоду, голоду и жажде. Оно может умереть, но не должно вызывать у вас неловкость.

– Вы слишком молоды, чтобы так относиться к данной ситуации, – возразил он.

– Я стара чтобы меняться. А молодой и наивной была давно.

Отойдя от Толкена, я присела на скамью, скрытую тонкой перегородкой. Так у меня появилась какая-то иллюзия одиночества. До меня доносился шум воды, злое пофыркивание, шлепанье мокрых босых ног по холодному кафелю. Такие мирные звуки в таком страшном месте.

– Простите, пожалуйста! Не могли бы вы мне помочь, – передо мной с просящим видом замерла молодая мамаша, Марта. Грудничок все еще мирно спал у нее на руках, и видя его розовые щечки и чуть подрагивающий во сне носик, мне почему-то захотелось заплакать от злости на судьбу.

– У нас заканчивается время, а я еще не успела вымыться. Не могли бы вы его подержать?

С этими словами она впихнула мне ребенка в протянутые на автомате руки и поспешила отойти. Я пожала плечами, и сосредоточила взгляд на малыше. Бедный ангелочек в ледяном аду. Что ждет тебя среди негодяев и убийц? Дадут ли тебе вырасти? Или, презирая за слабость, расправятся раньше, чем ты сможешь себя защитить?

Мои размышления прервало появление рядом мужчины средних лет, носатого с бородой. Его совершенно не смущало собственное тело, сплошь покрытое татуировками, что позволили распознать в нем завсегдатая тюрем. Нижняя гмм…часть туловища была скупо замотана дырявым полотенцем.

– Привет, красавица! – я удивленно глянула на него. Он мне явно льстил, хотя, отмывшись и приодевшись среди подобной компании, я немного выигрывала.

– Здравствуйте, – вежливо произнесла я. Неприятности мне были ни к чему. Еще не понятно как на мне скажется убийство тюремщика. Хотя… Неужели меня изгонят и с этой планеты? Губы сами собой растянулись в полуулыбке. Вся ситуация напоминала страшный и абсурдный сон. Мне здесь не место, среди этих людей, я не должна со смирением и покорностью слушать какого-то расписанного под хохлому мужика, достаточно сильного, чтобы выбить из меня дух.

– Я давно за тобой наблюдаю, – начал он издалека, видимо, разбираясь в приллюдии ничуть не лучше дохлого тюремщика.

Я молча взирала на него, ожидая когда он продолжит, и для меня начнутся новые неприятности.

– Ну че, подружимся, что ли? Одной бабе на этой планете не выжить.

– Благодарю, но вынуждена отказать. Не хочу отягчать вашу и без того нелегкую жизнь заботой о моей безопасности.

– Чего? Какой безопасности? – он поморщился, будто не совсем понял мой ответ, потом, видимо решив, что мы не договоримся, как-то сразу расстроился. Сжал кулаки, исписанные разноцветным орнаментом, и мне показалось, что сейчас меня снова будут бить. Тут же пришла мысль о ребенке: куда его спрятать, чтобы не навредить. Ситуацию неожиданно спас один из охранников, который потеряв терпение, заглянул в душевую и грубо приказал пошевеливаться.

– Еще перетрем, – потенциальный благодетель поспешил ретироваться. Да, трудно нынче с отважными героями.

– Он к вам приставал? – профессор спешно присоединился ко мне. После душа его вьющиеся волосы пришли в еще больший беспорядок, да и весь он выглядел каким-то нескладным, тщедушным и потерянным. Одежда мешком висела на исхудавшем теле.

– Знакомился. Видимо хотел создать клуб по интересам.

– Будьте осторожны. Не стоит наживать врагов, которые могут усложнить жизнь там. Но и демонстрировать слабость было бы ошибкой.

– И что же делать? – поинтересовалась я.

– Быть собой. Не смотря ни на что, – твердо изрек Толкен.

Здесь не было одиночных камер, здесь не было элементарных удобств. Для тех, кто попал сюда лишь для того, чтобы утром навсегда уйти имелось три широких лежанки из не струганного дерева, умывальник и сортир. Зэки довольно щедро уступили мне целую лежанку, разместившись кое-как на полу. Как шепнул мне профессор, наблюдая, как я обустраиваю спальное место, это было данью уважения человеку, убившему тюремщика на «Медузе». Слухи разносятся быстро. И я боялась… Чего именно, я не знала. Как еще можно наказать человека, и так отправляемого на смерть?

Все произошло где-то спустя час, после того, как мы расположились, и кое-кто успел задремать, подкошенные нелегким днем. Мне не удавалось расслабиться. Тело было напряжено, разум отказывался махнуть на все рукой и плыть по течению, упрямо подсовывая варианты дальнейшего развития событий. От того, что они были неутешительными, спокойнее не становилось.

– Заключенная Перил! – меня буквально сдернуло с лежанки. – К Коменданту!

Меня вели мимо камер, но мне казалось, что я стою на месте, и это они движутся навстречу мне. Когда тяжелая металлическая дверь оказалась распахнутой прямо перед моим носом, я сделала шаг внутрь и замерла. Толчок в спину убедил меня подойти поближе к Насри.

Он восседал в огромном кожаном кресле, с трудом умещавшим его тушу. Я посочувствовала бессловесному предмету и опустила глаза вниз, как меня учили.

– Итак, моя заблудшая овца, мне доложили, что вместо того, чтобы встать на путь исправления, ты занялась душегубством. Это правда?

Меня больше забавляло, когда он говорил по фене. Но, пришлось лишь вздохнуть и кротко кивнуть головой.

– Ты убила своего тюремщика. При исполнении, вероломно напав на него сзади!

Я подняла на Насри взгляд и тут же опустила. Мужик вошел в раж, и несоответствие фактов его ничуть не смущало. Главное, чтобы ему не пришло в голову меня допросить с пристрастием. Вспомнив про его любовь к стоматологии заранее решила признаваться во всем, в чем ему придет мысль меня обвинить. Главное, пережить эту ночь. А дальше…

– «Ты имеешь право отвечать, когда спрашивают, и молчать, когда не спрашивают. Это твоя свобода выбора, мразь!» – процитировав чье-то изречение, он кивнул замершему сзади меня конвоиру, и я упала от сильного удара по ногам.

Ирония заключалась в том, что меня вроде бы ни о чем и не спрашивали. Скорее всего, это – воспитательная беседа, которая должна была закончиться либо увечьями, либо смертью. Я готова была рискнуть и поставить на первое. Не захочет он марать об меня руки здесь и сейчас. Марать, выражаясь фигурально. И я снова поморщилась, ощутив новый удар по печени.

– Уберите ее отсюда, – брезгливо прошипел комендант, когда после следующего удара кровь, из рассеченной губы полилась на ковер, – и приберите здесь.

Транспортировку моего тела на место ночлега помню смутно, я была благодарна уже тому, что меня вернули. Профессор не спал. Охнув, извлек серый от грязи платок, смочил его в раковине, и постарался остановить кровь из разбитой губы. Пока он со мной возился, из нашей камеры вывели еще троих. Как я подозревала, комендант был сегодня в ударе.

– Я ждал, когда вас приведут, – шепнул он мне, – не мог поверить, что для вас все кончится именно здесь.

– Я тоже, – улыбаться было больно, но мне захотелось послать ему приободряющую улыбку, показать, что я в порядке.

– Но вам плохо! Как же вы сможете выдержать завтрашний день?

– Это будет завтра, – поморщилась я, старательно выбрасывая все посторонние мысли из своей головы.

Ночью началась метель. Снег валил плотной стеной, сужая видимость до минимума. Людей в полной темноте загрузили во флайер, достаточно тяжелый, чтобы выдержать сильный ветер. Нас осталось семнадцать человек, которым не нашлось места нигде. Напротив меня оказался татуированный приятель со свежим синяком. Он бодро подмигнул заплывшим глазом и отвернулся. Рядом сел профессор, видимо решив не оставлять меня одну ни на минуту. Подлетая к границе, так поэтично именуемой Насри Белой Пустошью, мы увидели в небе свечение, пока неяркое. Но с каждой минутой забирающее у темноты все больше пространства.

– Что это? – я ни к кому не обращалась, но ответил мне именно профессор.

– Сияние. На Земле полярные сияния наблюдаются преимущественно в высоких широтах обоих полушарий в овальных зонах-поясах, окружающих магнитные полюса планеты. А здесь… Это всего лишь искусственный эффект, созданный при терраформировании. Иллюзия, и ничего больше, – Толкен печально вздохнул.

Я промолчала, думая о том, что фальшивой, оказывается, может быть не только твоя жизнь, но и целая планета.

Ледяной ветер ворвался во флайер, когда один из конвоиров отворил дверь. Транспорт так и не приземлился, из чего я сделала неутешительный вывод – нас высадят на планету немного странным способом. Когда двое зэков буквально вывалились налету, увлекаемые вниз тяжелыми мешками с запасами еды на несколько дней и прочими нужными мелочами, до меня дошло, что останавливаться и зависать тоже, в общем-то, никто не собирается. Флайер продолжал свой стремительный полет. Бросив на меня одобряющий, но слегка печальный взгляд, профессор также скрылся. Я встала, боязливо пробираясь к выходу. Когда до бушующей стихии оставалось всего несколько шагов, и ветер бил колючим снегом прямо в лицо, один из конвоиров схватил меня за руку. Мы оказались наедине на небольшом отрезке, скрытом от взоров остального персонала. Он притянул меня к себе и со злостью бросил:

– Получи подарок, сука!

Я вырвалась вперед, зависнув над снежной пропастью, которая сейчас казалась мне спасением, и почти не почувствовала резкую боль под ребром, короткий полет и удар, выбивший из меня дух, но оставивший одну-единственную ускользающую мысль: почему теперь?