Злой летний рыцарь

1 Глава Стелла

С громким стоном я падаю обратно на кровать. Такое чувство, что стены смыкаются вокруг меня.

Склонив голову набок, я смотрю в окно на быстро садящееся солнце. Лето в Лондоне было невероятным — ничего подобного я не ожидал, когда говорил людям, куда я переезжаю на этот раз.

Для всех, кто находится по другую сторону пруда, все, что они знают об Англии, — это дождь.

Что ж, солнечный ожог на моих плечах является доказательством того, что на самом деле это не так.

Мы здесь почти два месяца, и, кроме сидения во дворе, я могу по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз я на самом деле выходила из дома.

Я имею в виду, я не совсем уверена, куда бы я пошла, если бы я это сделала, но я начинаю сходить с ума. Как будто я забываю, кто я на самом деле.

Папа знает, что может доверять мне, поэтому тот факт, что он попросил меня никуда не ходить без него, говорит мне, что он смертельно серьезен. Так что, как бы это ни убивало меня, я оставалась на месте, пока он исчезал, куда бы он ни пошел.

Я не должна жаловаться; из всех домов, в которых мы жили за эти годы, этот, безусловно, один из самых хороших. Я даже не хочу думать о том, сколько это должно стоить. Единственное, чего мне не хватает, это места, но тогда я думаю, что это Лондон, а не Монтана.

Я выдыхаю, глядя на пылающее оранжевое солнце, которое опускается за деревья в конце нашего двора.

Мои пальцы впиваются в простыни подо мной, мне нужно выбраться. С моей потребностью двигаться… и не только в подвальном спортзале. Мне нужно восстановить связь с тем человеком, которым я являюсь, за пределами этих четырех стен, которые начинают казаться тюрьмой.

«Черт возьми», — бормочу я, вскакивая и открывая дверь своего шкафа.

Я нахожу пару кроссовок и натягиваю их на ноги, прежде чем выйти из своей комнаты.

В доме, как всегда, тишина. Весь второй этаж в моем распоряжении. Это совершенно излишне и ненужно, но папа всегда был таким. Все дома, в которых мы жили, были слишком большими для нас двоих и пары сотрудников, которых он нанял.

Я останавливаюсь у кухонной двери, когда слышу, как Энджи, наша экономка, суетится вокруг, вероятно, убирает после ужина.

Я не хочу улизнуть. Я не хочу быть таким человеком. Но в равной степени я не хочу, чтобы она звонила папе, как только я отвернусь, и имела с ним дело, зная, что я проигнорировала его желания.

— Добрый вечер, миссис Э, — объявляю я, входя в комнату.

«Тебе что-нибудь нужно, милая?» Тихо спрашивает Энджи, вставая с того места, где она загружала посудомоечную машину.

«Нет, спасибо». Хотя вскоре становится ясно, что это ложь, когда я останавливаюсь перед одним конкретным шкафом и открываю его.

«Эстелла», — рычит она, когда моя рука снова появляется с пальцами, обернутыми вокруг горлышка бутылки водки, хотя я не пропускаю блеск в ее глазах.

«Что?» — Спрашиваю я с улыбкой, запрыгивая на прохладную мраморную стойку. «Не похоже, что мне здесь еще есть, что делать». Ее губы приоткрываются, чтобы ответить, но ни слова не слетает с ее губ, когда я проглатываю свой первый глоток. Это обжигает мне горло, как мне и нужно. Она знает, что я права. «Есть какие-нибудь новости о том, когда папа будет дома?»

«Он сказал, что опоздает».

«Отлично». Я закатываю глаза и делаю еще один глоток. «По крайней мере, здесь это почти законно, верно?»

«Пожалуйста, не пей все это сегодня вечером», — умоляет она, глядя на бутылку.

«Да ладно, я знаю, что в свое время вы были диким ребенком, миссис Э.»

«Э — э…»

«Я собираюсь переспать со своим другом здесь». Я покачиваю бутылкой, обрывая ее ложь с нахальной улыбкой на губах.

«Стелла, я…»

«Хорошего вечера, Энджи. Ночь.» Я отмахиваюсь от нее, выскальзываю из комнаты и направляюсь к лестнице на случай, если она наблюдает.

Оглядываясь назад, я поворачиваюсь и направляюсь к задней части дома в надежде, что смогу выскользнуть незамеченной охраной.

Липкий летний воздух ударяет в меня, как только я выхожу из раздвижных дверей на задний двор. Солнце, возможно, уже зашло, но все еще жарко, как в аду, и мои волосы прилипают к затылку задолго до того, как я выхожу через задние ворота на улицу.

Я улыбаюсь про себя, чувствуя себя бунтарем. На самом деле ничего особенного, просто выхожу на прогулку, но мой папа никогда не шутит, особенно когда речь идет о моей безопасности, поэтому я знаю, что он серьезно относится к тому, чтобы я оставалась дома. Я просто хочу, чтобы он сказал мне причину, чтобы, по крайней мере, я могла понять, а не прятаться от какой-то неизвестной угрозы.

Я спускаюсь по мирной, обсаженной деревьями улице.

Я не знаю пункт назначения. Я приезжала сюда только на папиной машине, потому что моя еще не приехала.

Помимо друзей, которых я оставил в Америке, моя машина — одна из немногих вещей, по которым я скучаю. Мой матовый черный Porsche 911. Это был мой ребенок, и я не могу дождаться, когда родится мой новый. Надеюсь, это даст мне немного побега. Никто не может добраться до меня, пока я за рулем.

Издалека доносится гудение автомобильных клаксонов, напоминающее о том, что шум и суета города находятся всего в нескольких метрах. Пока я прячусь в доме, легко забыть, что мы здесь не у черта на куличках.

В первую неделю, когда мы приехали, папа повел меня смотреть все достопримечательности Лондона, и он показал мне несколько мест, где он проводил время, когда был ребенком.

Я отчаянно хочу узнать больше, встретиться с некоторыми из его старых друзей. Я бы сказала, семьей, но я уже знаю, что у меня их нет.

Я выдыхаю, продолжая идти, снова поднося бутылку к губам и позволяя легкому гудению от водки заглушить меня. Солнце уже давно село, и единственными огнями, указывающими мне путь, являются уличные фонари над моей головой, когда я сворачиваю улицу за улицей, вглядываясь в окна домов, в которых горит свет и раздвинуты шторы, пытаясь понять людей внутри.

Я понятия не имею, куда я иду, но впервые с момента переезда сюда я чувствую себя свободной.

Мне должно нравиться абсолютно ничего не делать, иметь возможность дышать в течение нескольких недель, прежде чем меня отправят в середину еще одной школы, чтобы начать все сначала, но это не так. Думаю, я бы предпочла терпеть все неизвестности и стрессы новой школы. Я почти сбился со счета, сколько я посещала за эти годы, благодаря тому, что папа перевозил нас по всей стране. Он заверил меня, что это оно. Что мы остаемся здесь и что я, возможно, действительно смогу окончить школу. Хотя за переезд сюда пришлось заплатить. Я возвращаюсь на год назад. Если бы я все еще была в Америке и посещала школу Розвуд, я бы уже начала свой выпускной год вместе со своими друзьями, но сейчас я собираюсь начать свой первый год в британском шестом классе.

Я не хочу и не нуждаюсь в еще одном году, прежде чем смогу, наконец, принимать собственные решения о жизни и о том, куда я, возможно, захочу поступить в колледж или университет, но, похоже, у меня мало выбора в этом вопросе.

Часть меня хотела остаться в Америке и позволить папе вернуться сюда одному. Я почти уверена, что если бы я попросила и придумала достаточно вескую причину, он бы позволил это… В конце концов, мне почти восемнадцать, и он знает, что я достаточно разумна, чтобы не облажаться, но, хотя большая часть моей жизни была сплошной чередой переездов, штатов и стран, он был моей единственной постоянной. Да, он всегда работал больше, чем дома, и временами мне казалось, что меня воспитывает домработница или наша охрана, но он всегда был рядом, даже если это было на другом конце телефона.

Мы с папой были против всего мира, и мысль о том, что он сядет в самолет и полетит через весь мир без меня, разрушает меня даже сейчас, когда я здесь с ним.

Разумнее всего было бы развернуться и отправиться домой в надежде, что я смогу незаметно проникнуть внутрь и тихо насладиться тем фактом, что мне удалось сбежать и просто дышать несколько часов, но это не то, что я делаю.

Когда я делаю еще один шаг, это не к дому, а в темноту кладбища и к звуку, который глупо говорит с моей душой.

Есть мягкие огни, освещающие церковь позади, а также вдоль стены по периметру. Их достаточно, чтобы я увидела тропинку, которая прорезает траву и ведет меня в темноту.

Снова раздается хлопок, но на этот раз громче, говоря мне, что мои инстинкты были верны.

Но зачем кому-то стрелять на кладбище посреди ночи?

Папа всегда говорил, что мое любопытство меня убьет, и, похоже, он прав. Но даже зная, что иду навстречу кому-то опасному, мои шаги не замедляются, когда мои кроссовки касаются травы.

Я останавливаюсь у старого дуба и оглядываю темное, жуткое пространство, пока мои глаза не останавливаются на фигуре, сидящей, прислонившись спиной к надгробию.

Луна отбрасывает серебристый свет на его угловатое лицо. Прячась в тени, я рассматриваю его сильную квадратную челюсть и идеально прямой нос. Он одет с ног до головы в черное, его тело сливается с окружающей его темнотой. Единственное, что действительно выделяется, это его вытянутая рука и металл в его руке, сверкающий в серебристом лунном свете. Мои глаза фокусируются на нем, и я не могу отвести взгляд, когда он стреляет еще раз, и звон, который быстро следует, говорит мне, что он попадает в любую цель, в которую он целился.

После долгих секунд мне удается оторвать взгляд и снова сосредоточится на его лице. Я мало что вижу, но то, что я могу, притягивает меня к нему так, как я не могу объяснить.

Он незнакомец на кладбище с пистолетом. Мне следовало бы бежать в противоположном направлении, но что-то заставляет меня поступить наоборот.

Я выхожу из-за дерева и направляюсь к нему, мое сердце колотиться в груди, когда под моей ногой хрустит ветка, и оба его глаза и пистолет поворачиваются ко мне.