Злой Морозов для Алёнушки

12. "С Новым годом!"

- Вы ебанутые? – орал я, уже не сдерживаясь, разглядывая, стоящих передо мной Алёнушку и Аньку.

Пацаны и Фёдор, притихли на кухне, шурша и разгребая тёткины гостинцы.

Все были, мягко говоря, в шоке.

А если выражаться прямо, то все охуели.

Благо у меня сработала чуйка, и мне показалось подозрительным приоткрытая калитка, хотя я чётко помнил, что всё закрывал. Ведь секундой раньше хотел пацанов отправить открывать ворота.

Блядь, даже представлять не хочу, что произошло бы. А когда сам подошёл и увидел, что творится во дворе родного дома, то, наверное, поседел, во всех местах.

Пока рысцой бежал обратно до машины, костеря себя последними словами, за то, что пожалел медведицу и не пристрелил, когда у меня был шанс, и чего только не представил, какие только сценарии в башке не проиграл, обливаясь холодным потом от страха.

Да и делать чего, толком сообразить не мог. Шуметь, светить. Всё это могло сработать, а могло, наоборот, подстегнуть медведицу стать ещё агрессивнее.

И думать-то времени не было, надо было решать. Здесь и сейчас, пока есть хоть мизерный шанс спасти эту дурочку, что за каким-то хером выперлась на улицу.

Вдал по клаксону, решившись, зажёг дальним светом.

Медведица ломанулась с перепугу, за дом, расхерачила всю поленницу, стараясь вскарабкаться, по ней, заметалась по двору, забор-то везде высокий.

Выход только через калитку, через которую они забрели. Отъехал подальше, молясь богу, чтобы Алёнушка сообразила, спрятаться, и вырубил фары, заглушил мотор. Приказал всем молчать. Долго ждать не пришлось, медведица хоть и настороженно вышла в калитку, а следом за ней, посеменил медвежонок.

Он уже не был таким шустрым, и как мать, сильно похудел. Не ровен час, она его задавит и возможно сожрет. Почему это ещё не произошло, мне непонятно.

Но это всё я потом увидел, когда к дому, наконец, подъехал, страшась заходить во двор. И с каким же облегчением увидел, что нет нигде Алёнушки и частей её отдельных.

Выдохнул, наказав пацанам, и Фёдору сумки в дом тащить и пошёл трахать разборки, ещё не зная, что баб в моём доме прибавилось.

- Вы хоть понимаете, что могло произойти?

Алёнушка шмыгнула носом.

Анька закатила глаза.

Но обе молчали, даже не пытаясь оправдываться.

- Куда ты попёрлась? – навис над этой пигалицей, нацепившей чёрт-те что. – Я же сказал сидеть и не отсвечивать.

- Да я…- начала Алёнушка, злобно зыркнув на Аньку.

- А ты чего вернулась? – напустился на любовницу.

- Да если бы не я, эту идиотку уже бы медведь доедал, - зафырчала Анька, выпячивая свою грудь.

- Если бы не ты, Аня, то медведь бы во двор не зашёл. Калитку ты не закрыла?!

- Ой, ну давай во всём меня обвиним, конечно, - насупилась она в ответ, сложив руки на груди.

- Обе хороши, - выдохнул я, всё ещё негодуя, но меня уже отпускало.

Вся та ужасная морось, что пронеслась минутами ранее, когда я думал, что не увижу больше никогда Алёнушку, отступала.

- Где ты это тряпьё нашла-то? - устало потёр переносицу, желая, чтобы этот день уже закончился.

- В кладовой, - снова шмыгнула носом Алёнушка, жалобно поглядывая на брата, который держался молодцом и не вмешивался, прочувствовав всю серьёзность ситуации, и горячее приветствие с сестрой, которую, оказывается, потерял, отложил на потом.

- Какого хрена ты там делала?

- Ёлку украсить хотела.

Я посмотрел на ёлку, прислонённую к стене возле камина, на которой красовалась одинокая мочалка из спутанного дождика, а рядом, и вправду стоял контейнер с игрушками, и новогодними приблудами. Сто лет его не доставал. А эта, гляди, нашла.

- Отлично получилось, - не удерживаюсь от издёвки.

- Да если б не эта… - Алёнушка стянула с головы уродскую шапку. Растрёпанные волосы тут же обрамили её несчастное личико, светлым ореолом.

Она снова глянула на Аньку.

- Вот мне интересно, - перебил её, заводясь по новой, снова чувствуя это двоякое, когда хочется и прибить, и зацеловать.

И ведь только к ней такой диссонанс у меня с чувствами.

- Ты вот куда пошла бы?

- Да отсюда подальше! – выкрикнула Алёнушка и бросилась из гостиной в коридор, в известном ей направлении. Либо в кладовку, либо ко мне в спальню, хорошо, что опять не на выход.

Правда, не рассчитала малёха. Одежда-то здоровая, и валенки на размеров пять, больше. Поскользнулась на повороте, загремела.

Анька прыснула, вертя головой, с таким бесячим выражением на лице, что до зубного скрежета, захотелось ей чего-нибудь обидное сказать. Еле сдержался.

Но и к Алёнушке не пошёл, опасаясь как бы не утащить её, в дальний угол для профилактической порки, а там и больше, отпустить уже все свои чувства на волю.

Глупо это всё, конечно, поэтому и стою как вкопанный.

Тем более Алёнушка уже поднялась и поковыляла дальше. Да и Фёдор, подхватил её сумку, что мы прихватили из её машины, и поспешил к сестре.

- Ты чё припёрлась? - потащил Аньку в сторону, чтобы пацаны мои уши не грели. - Я же тебя и в хвост, и в гриву? Или передумала?

Анька сперва с возмущением посмотрела на меня, потом жеманно улыбнулась.

- Ой, передумала, Емеля, - полезла обниматься, но я быстро это пресёк.

- Ну, так и я передумал, - отстранился от неё.

- Это из-за пигалицы это? - зашипела рассерженно, сверкая глазами.

Странно, что раньше, она мне вполне красивой бабой казалась. Может, даже в чём-то Катьку напоминала. Тоже темноволосая, характер, огонь. А уж что в постели вытворяла, так и вовсе Мисс Мира.

Но вот сейчас смотрю на лицо её, размалёванное, и почему-то вижу перед собой вульгарную бабу.

И ведь права она, сбила мне все ориентиры Алёнушка. Запал я на пигалицу эту бедовую. За пару неполных суток втрескался по уши. А она, между прочим, к парню ехала, и не должны были мы, никогда встретится в этом мире. Если бы не буран этот. Если бы не заглохшая машина. Если бы…

- Слушай Аньк, мы же в любви друг другу не клялись, - напомнил без обиняков, наблюдая, как она вся скисла.

- Я тебе сразу условия озвучил, а ты согласилась, что без обязательств у нас, а сейчас, по-моему, на что-то надеешься.

Она злобно глянула на меня из-под ресниц накрашенных, скривила рот в некрасивой усмешке.

- Да всё у нас отлично было, Емеля, пока ты потаскушку малолетнюю в дом не привёл.

- А мы сейчас не о ней, дорогая, - не ведусь на эти провокации, придерживая её, когда она собралась меня обойти, демонстрируя, что за ней останется последнее слово. – Сейчас собираешься и трусцой валишь до дома. И оглядывайся почаще, в округе шатун бродит.

- Да видела я, - дёргает свою руку. – Зря только эту лохудру спасала. Пусть бы её медведь разодрал.

- Дура, ты, Анька!

- А ты, Емельян, умный прямо. Как сыч живёшь. Всё по Катьке своей сохнешь. Я теперь понимаю, почему она тебя бросила! От тебя же отзывчивости днём с огнём не дождёшься.

Смолчал, придерживая все обидные слова, что рвались в ответ. Она всё же женщина, ещё и обиженная.

Спокойно наблюдал, как она оделась и пошла на выход.

- Так, Гриня, Никитос, - позвал я сыновей. – Ёлку нарядить, на стол накидать провизии. Я быстро округу проверю и вернусь. Будем Новый год встречать.

Пацаны у меня понятливые, тем более радостные, что дома, а не у тётки, закивали.

Глянул на часы, почти десять.

Успею.

- Ну, Алёныч! Ты, как всегда! – выдал брат, зайдя за мной спальню Морозова.

Я только успела стянуть с плеч здоровый пуховик, бросив его тут же, на широкую кровать, всё ещё стояла в длинных штанах и валенках.

Развернулась к нему, и неожиданно даже для себя расплакалась.

Родное лицо брата, пережитый стресс и страх, злой Морозов, эта Анька, да вообще этот дурацкий Новый год, в который я верила, ждала чего-то… Всё это сейчас выплеснулось в горькие слёзы и жалость к себе, что я такая несчастная.

- Ну, ты чего, сестрёнка, - спохватился Федька и поспешил меня обнять и успокоить. – Всё обошлось…

- Ничего не обошлось, - всхлипывала я, - этот злющий Морозов, вечно орёт, вечно недовольный. То ему не так, это ему не так…А я чуть не умерла…

- Да? - задумчиво тянет Федя, поглаживая меня по голове, - а мне нормальным мужиком показался. Только взрослый он, Алён! У него вон дети…

- И ты туда же, - оттолкнула брата и, размазав слёзы по щекам, стала остервенело убирать с лица налипшие волосы.

- Ну, я же тебя знаю, и видел, как ты на него смотришь. Уже наверняка влюбилась, - Федька потянулся ко мне, желая опять обнять, но я оттолкнула его, уперев руки в бока.

- С чего такие выводы?

- Ой, Алёныч, а то я тебя не знаю. То к этому Борису сломя голову помчалась, то теперь Морозов у тебя на уме. А Владик твой до этого? Тоже в грудь себя била, что любишь, не можешь

- Да плевать мне на этого Морозова, - возмущённо вставила я, раздосадованная такой оценкой брата, который, даже парня моего первого вспомнил.

И пусть не плевать, это моё дело. Личное! Я сама с собой разберусь.

Обида, так и жгла меня, за слова Емельяна, такие резкие, и за то, что отчитывал при этой, своей Ане.

- Ну, ты знаешь, Морозов ещё ничего, по сравнению с твоим Борей.

- Что? – встрепенулась я. – А что с Борей?

Федька пригладил свои светлые лохматые волосы, но они всё равно топорщились на затылке. Оттянул ворот свитера, потом подкатал рукава, намеренно мешкая, а может, слова подбирал.

- Ну, Федя, - затянула я, скидывая, наконец, валенки, потому что уже и жарко было и неудобно жуть.

- Да гад твой, Боря, - произнёс Федька, и столько решительности в его голубых глазах было, что стало понятно не переспорить его. А ещё так отца напомнил сейчас. Просто вылитый папа. Такой же высокий и статный. И волосы вихрастые, светлые как у него. Симпатичное доброе лицо, с яркими голубыми глазами. От девушек отбоя нет. Это я, пошла в материнскую породу, причём в тётку, низкая и маленькая, и от папы у меня только голубые глаза, светлые волосы и оптимизм. А вот Федька, очень похож на отца, а когда вот так порой посмотрит, прямо вылитый.

- Федь, давай без предисловий, - уселась я на кровать, вдруг враз почувствовав, как устала. За двое суток, моя жизнь закрутилась так, что и не вспомнишь, с чего всё началось. И уже хочется остановить этот вихрь, а он всё крутит и крутит.

- Ты когда не позвонила вчера, я сразу почувствовал неладное, - Федька присел рядом и притянул меня к себе. – Знаешь, Алёнка, отходить бы тебя по заднице, - вдруг перескочил он с темы, - на правах старшего брата. Я за эти сутки, чего только не надумал! А Боря твой… Увижу, рожу ему начищу!

- Федь, - одёрнула его. – Давай по порядку.

- По порядку, - заворчал он.- Вот выдам тебя замуж за Морозова этого, чтобы при деле была!

Он сжал мои плечи, вжал в свой бок.

- Дура-дурацкая! Говорил же, сиди дома. Думал, не увижу тебя никогда. О себе не думаешь? Обо мне бы тогда подумала, как я жил бы дальше, зная, что не сберёг тебя!

Стыд затопил моментально, вытеснив все остальные чувства, а гаже всего стало, что за это время я ни разу не подумал о чувствах брата. На первом месте у меня были собственные переживания, а подумать как там Федька, который действительно ни сном ни духом не знает, куда я пропала, даже не потрудилась ни разу. А ведь могла попросить у Емельяна телефон и позвонить ему. Но я настолько была оглушена всем произошедшим.

Сперва я непреднамеренно напилась. Потом ночью наткнулась на злого Морозова, который напугал меня до чёртиков, потом опять злой Морозов, взбесил меня. Следом из дома выкинул и тут же пожалел. Потом пришла эта Аня его, и снова он меня взбесил и расстроил. Ну и моя фееричная встреча с медведем, и снова злой Морозов на первом плане.

Где там были мысли о Федьке?

Нигде.

- Федь, - я уткнулась ему в грудь, в колючий свитер, пахнущий бензином и котлетами, которые брат жарил накануне перед моим путешествием в "Глухари", и я ворчала на него, вынося все свои вещи, приготовленные к отъезду, на балкон, боясь, что всё пропахнет жареным фаршем. А сейчас этот запах был таким желанным и родным. Из того нашего мирка, где всё ещё понятно и спокойно, и где глупая я, с горящим сердцем собирается на встречу к любимому мужчине, чтобы как в сказке встретит с ним Новый год.

- Федь, - повторила жалобно, слушая, как бьётся его сердце, - прости меня!

- Бедовая ты у меня, сестрица, - вздохнул он, гладя меня по голове.

- А ты добрый! – просияла я, сжимая его в объятиях. – И самый лучший брат.

- Эх, Алёныч, - голос у брата подобрел окончательно, он никогда не умел долго злиться, а тем более на меня.

Федька всегда был отходчивым, да и не строжил сильно. Я его понимала. Когда не стало папы, ему, восемнадцатилетнему парню, пришлось заботиться обо мне, пятнадцатилетней шалопайке, которая, вечно во что-то влипала. Я старалась не косячить, честно, но оно, само собой, как-то выходило.

- Вечно приключений ищешь. Доверчивая ты сильно, нельзя такой быть. И знаешь, я рад, что ты к Борису не доехала, и Морозову этому благодарен буду по гроб, что тебя вытащил, не дал замёрзнуть.

Ну, с Морозовым спорно, но я прикусила язык, не желая перечить брату. А вот с Борей стало очень интересно.

- Да что там с Борей?

- Да женат твой Боря, - вздохнул Федька и не стал препятствовать, когда я выбралась из его объятий, и удивлённо уставилась на него.

- Что?

- То, - снова вздохнул брат.

- Ты когда не отзвонилась, я первым делом ему набрал. Представился, так и так, ситуацию объяснил, думал, может, ты у него, да забыла позвонить, а он как завопит, чтобы я сейчас же тебя возвращал. Всего пересказывать не буду, незачем тебе знать. Козёл он, только за свою задницу переживал, а то, что ты пропала, даже не побеспокоился.

Странно, но эта новость не вызвала во мне никаких особых чувств. Ну, неприятно. Больнее всего было бы, наверное, если бы я всё же доехала до Бори и увидела всё сама, а теперь, честно всё равно.

- Федь, а давай домой уедем! Прямо сейчас! – встрепенулась я.

Федька посмотрел на меня насмешливо, и немного свысока.

- Алёныч! Ты погоду видела. Да и не на чём нам с тобой ехать. Бобик, что я у дяди Миши одолжил, сдох, аккурат с твоей малюткой. Я так торопился тебя найти, что заправиться забыл. Да и Новый год, через пару часов. Не говоря уже о медведе. Теперь всё от Емельяна зависит.

Опять этот Морозов!

-Медведице, - поправила его, не желая, говорит о Емельяне, особенно про то, какой он хороший. – Она спать должна. Зима же. А она бродит, и медвежонок у неё.

- Шатун, - пожал плечами Федька. – Бывает.

- Жалко мне её.

- А себя не жалко, - хмыкнул Федька. – Если бы не Емельян, не факт, что разговаривали бы мы.

- Вообще-то, меня спасла Аня, - вставила я, не желая, чтобы все почести доставались Морозову.

- Ни чё такая, эта Аня, - цокнул Федька, заулыбавшись.

- Серьёзно? – офигела я, и тут же поспешно подняла руки, пресекая дальнейшие объяснения, чем так понравилась моему брату эта вульгарная особа. – Избавь меня от упоминаний о ней.

- Да я и не собирался, - хмыкнул Федька, поднимаясь с кровати, и потянулся, захрустел косточками. – Но когда я к тебе пошёл, Емельян её как раз выгонял, - добавил он, хитро поглядывая на меня.

- Да мне плевать, - постаралась сказать это как можно беззаботнее, но внутри разлилось тепло.

- Да я так и понял, - Федька не подал вида, что уловил, как порадовала меня эта новость.

- Ладно, пойду, помогу на стол накрыть, всё же Новый год.

- Ага, - я уже слушала вполуха, роясь в своей сумке, прикидывая, что надеть и как накрасится.

А через полчаса, вышла в гостиную при полном параде, надев облегающее платье, которое готовила к Борису.

Привела в порядок волосы, сделала лёгкий макияж и даже нанесла духи, что купила за баснословные деньги, экономя и откладывая с каждой зарплаты, целые полгода.

И каково же было моё разочарование, когда за праздничным столом сидели только сыновья Морозова и Федька.

Дом ожидаемо встретил тишиной и темнотой.

В гостиной, в тусклом свете ночника, блестела дождиком наряженная ёлка. Пустой стол с аккуратно сложенной скатертью, стоял в углу. Пахло мандаринами и чем-то неуловимо сладким и нежным. Было тепло и уютно. И это странно, потому что кроме наряженной ёлки, здесь ничего не изменилось, а такое ощущение, что жизнь перевернулась с ног на голову. Да так и оно и было собственно.

Жил, не тужил злой Морозко. Всё его устраивало в этой жизни. Ну как всё. Многое. Ну, это так он думал, пока не встретил дерзкую пигалицу Алёнушку, и понял тогда Морозко, какой ущербной была его жизнь. Как он задвигал свои чувства, чувства своих детей. Какой серой и пресной была его жизнь, без неё, потому что всего за двое суток понял он очень многое, и уже не хотелось ему назад.

Хорошая сказка. Надо будет Алёнушке рассказать, ей наверняка понравится.

На сердце вдруг стало так тепло при понимании, что где-то здесь, совсем рядом есть эта мелкая зараза, которая вскружила мне голову, и скоро я до неё доберусь.

Часы на стене напротив камина показывали четыре утра.

Затянулся мой рейд.

Хотелось спать, есть, и Алёнушку.

Но первым делом, я проведал пацанов. Гриня сладко спал, обняв подушку, Никитос, наоборот, всё разметал, и подушку, и одеяло. Но оба они были рядом, и, возможно, я только сейчас понял, как здорово, что они дома.

Всё завертелось вчера. Как только свернул на лесную дорогу, проводив Аньку, поодаль наблюдая, как доковыляла по сугробам до дома, позвонил отец, сказал, чтобы встречал гостей.

И конечно, мне не улыбалось посреди ночи шастать по лесу, по полуметровому снежному покрову. Но выбирать не приходилось. И я твёрдо понял, что Новый год буду встречать в лесу.

Набрал Грине, короткое сообщение, чтобы не ждали и не беспокоились, праздновали без меня, и поехал навстречу нарастающему гулу колоны разнокалиберных машин, что тянулась от посёлка к лесу.

Первыми шли тяжёлые МАЗы с прицепами, для медведицы и медвежонка. Там наверняка отсек с клеткой, куда их пометят, пока они будут спать, потому что, скорее всего, будут использовать сильные транквилизаторы, чтобы звери в покое добрались до самого места назначения.

Куда их повезут, я не знал, но предполагал, что это будет какой-нибудь заповедник, где о них позаботься должным образом.

Народу прибыло очень много, и я только удивлялся, как отцу в такой короткий срок удалось организовать столь масштабную операцию. Даже репортёры были, мешались, правда, под ногами и были не раз посланы на три буквы, но упорно делали своё дело. И в лес лезли по метровым сугробам, и в снегу лежали, когда выслеживали медведицу, и за успех операции, и за Новый год пили горькую водку, наравне со всеми.

С такой техникой, как у прибывших спецов, выследить медведицу не составило труда. И не знаю, можно ли это считать новогодним чудом, но успели мы вовремя. До утра бы не дотянули ни мать, ни детёныш. Медведица была настолько слаба, что, даже почуяв нас, не смогла встать и уйти, так и лежала бурой массой, в сугробе, только рычала на ходившего вокруг неё медвежонка, явно опасаясь за его судьбу. Но тот тоже от голода был слаб, да и куда он мог пойти без неё. Шансов выжить без матери, даже в летнем лесу у него маленькие, а уж зимой, сводятся к нулю.

И видавшие многое, прибывшие охотоведы и специалисты из Росприроднадзора, были удивлены и поражены тому, что медведица, родившая накануне спячки, не задавила потомство. В природе же жестокие законы, и по ним, она должна была избавиться от детёныша и впасть в спячку, потому что по этим же законам не выжить зимой ни медведице, ни медвежонку. А эта каким-то образом пошла против природы, ради потомства. Один случай на миллион.

Но всё это лирика. Работали ребята слаженно и чётко, я только наблюдал, на правах покровителя моей шатуньи, чтобы не навредили ни ей, ни медвежонку. Но всё прошло слаженно. Усыпили, сгрузили и отчалили, только развороченный шинами снег остался. Я ещё долго смотрел за утекающей вдаль колонной, потом набрал отцу сообщение, поздравил с Новым годом и поблагодарил его, поехал домой.

После сыновей вернулся в гостиную, и только сейчас увидел развалившегося на диване Фёдора, который тихо похрапывал, уткнувшись лицом в подушку. Парню явно маловато было места, его ноги свисали с дивана. Интересно, что Алёнушка, такая миниатюрная, а брат у неё высокий и плечистый. Я усмехнулся про себя, вспомнив, как он чуть ли в драку не кинулся, когда я его засёк в машине Алёнушки. А эта зараза даже позвонить ему не догадалась, парень весь извёлся, поехала к жениху и пропала. Жених, правда, с душком оказался, это мне уже потом Фёдор рассказал, когда страсти поутихли, и мы выяснили, кто есть кто. Но это даже лучше, теперь я её и к нормальному не отпущу. Всё промотала своё время, не сбежать ей.

В холодильнике нашёл тёткины гостинцы, и, ополоснув лицо и руки тут же в мойке, с голодухи даже не понял, как смёл всё подчистую.

На сытый желудок, усталость навалилась просто неподъёмной тяжестью, и я, позёвывая, развалившись за столом, думал о многом, сменяя лениво мысли и картинки в голове.

О Катьке и наших лучших годах.

О сыновьях, как тяжело им было без матери, и как я душил в себе все чувства, обозлившись на весь мир, и в них пытался тоже душить, слава богу, не получилось.

Про медведицу, что, несмотря ни на что, отчаянно боролась за жизнь, свою и детёныша.

Про отца, который так и не простил мне затворничество, после неудачного брака, всё равно помог.

Про себя, о том, как хорошо, снова чувствовать и признавать, что есть любовь, и что она греет, оживляет.

И, конечно, про Алёнушку. Наивную и такую настоящую. Маленькую, бойкую, непосредственную и очень красивую.

На щеке замерло лёгкое прикосновение. Тонкие пальцы прошлись по бороде, прохлада от нежного касания перетекла на мои веки. И сладкий аромат вполз в ноздри.

Я, оказывается, так и отрубился за столом, а будить меня пришла Алёнушка.

Я не глядя, ориентируясь только на ощущения, сгрёб её в объятия. Она тихо пискнула и немного повозилась, замерла в моих руках. А я блаженно выдохнул, уткнувшись носом в нежный изгиб её шеи, втягивая тёплый аромат, чувствуя, как наполняюсь всем сразу: радостью, от её присутствия; щекотным волнением, что ползёт по позвоночнику; ленивым желанием, потому что её горячее, нежное тело, наконец, в моих руках, и забытой нежностью.

Хотелось всего и сразу. Продолжать баюкать её, и тут же положить перед собой на стол, и исследовать её тело губами. Длить этот момент, и прервать его, утащить в спальню, и дать волю всем своим фантазиям, которые терзают меня, с момента нашей встречи.

Быть нежным и грубым, потому что нетерпеливо, внизу живота, кололось желание, сердце разгоняло кровь, и плоть перевешивала, все эти трепыхания.

- Где ты был? Твои сыновья сказали, что у тебя важное задание,– шепнула Алёнушка, неожиданно на «ты», легонько коснувшись губами уха, и я вздрогнул от щекочущего чувства, приоткрыл один глаз, посмотрел на неё.

В утреннем холодном свете, что лился из окна, черты Алёнушки были смазанные, мягкие. Она была растрёпанная, сонная, и до одури хорошенькая, намного лучше, чем в моих фантазиях.

- Медведицу спасал, - ответил я, двинул руками ниже, проверяя границы дозволенного.

Огладил тонкую талию и повёл ладони по бёдрам, наблюдая за Алёнушкой. Сжал круглые ягодицы, под тонкой футболкой, придвигая ещё ближе к себе.

Жаль, что на мне столько одежды. Я так и остался в карго и тонкой водолазке.

- Что с ней? – встревожено, заговорила она, но руки не оттолкнула, лишь плечи мои сжала крепче.

- С ней всё в порядке, - пробормотал, чертя носом по её щеке и виску, позволяя, наконец, себе, наслаждаться её близостью. – Её и медвежонка отвезут в заповедник, где у них будет достаточно корма, и они успешно перезимуют…

Не договорил, потому что Алёнушка, взяла в ладони моё лицо, подняла его, огладила пальцами щёки, смотря так пронзительно на меня.

- Ты не злой, - сказала она, наклоняясь ближе. – Ты самый добрый и хороший! – и сама аккуратно поцеловала меня.

Её нежное прикосновение запустило цепную реакцию, сбивая все мои стопоры к чёрту.

Я притянул её к себе так близко, захватывая всё больше плоти, вжимая в себя, так сильно, и целовал так неистово, что и самому вскоре стало не хватать кислорода.

Она была невероятно сладкая, отзывчивая. Сшибала мою голову на раз, когда пыталась поспевать за мной, несмело отвечая на мой напор.

И вот я делаю с ней то, что хотел, чего так страстно желал, касаюсь там, где хотел, веду борозды ладоням по нежной коже, сдирая с её тела одежду, всё больше набираясь чёрным влечением.

Алёнушка тихо застонала и послушно выгнулась в моих руках, позволяя всё, что мне так хотелось, с самой первых минут нашей встречи.

- Э-э-э… - раздалось совершенно неожиданно из гостиной. – Если вы забыли, то я здесь сплю. И вообще, хватит осквернять мою сестру, практически на моих глазах.

Мы с Алёнушкой замерли.

В ушах набатом стучал пульс.

Тело содрогалось от желания получить немедленно всё, что ему было обещано разумом.

Алёнушка неуклюже поправила задранную мной футболку и тихо рассмеялась, пряча лицо на моей груди.

- И вообще, - продолжал бухтеть Фёдор. – Сперва гарантии, потом сестру. А то был уже тут один…

- Федя, - взмолила Алёнушка. – Не слушай его, - взглянула на меня, стремительно краснея.

- Нет, он прав, - выдохнул я, усмиряя все свои чувства. – Прав.

Я помог ей спуститься со своих колен и окончательно оправиться.

- Замуж тебя возьму. Пойдёшь!

Сам не ожидал от себя такой поспешности, но произнёс и понял, что всё верно говорю.

- Сумасшедший, - рассмеялась Алёнушка. – Я же могу согласиться, потом не жалуйся.

- Вот это другое дело, - в кухню зашёл помятый Фёдор, потянулся и пожал мне крепко ладонь. – Отдаю. Но должен предупредить, хлопот с ней много.

- Федя, - насупилась Алёнушка.

- Да я уж понял, - притянул её к себе и снова поцеловал. – Тест-драйв пройден.

- Ну, тогда с Новым годом! – отсалютовал Фёдор.

- Люська, стой!

В кухню вбежала кошка, громко заявляя о себе хриплым мяуканьем, за ней заспанный Никита.

Опять подобрал поганку эту, пожалел.

- Привет! – смущённо заулыбался сын. – Прости, пап, мне жалко её стало.

Притянул младшего к себе.

- Ничего страшного, - потрепал его по лохматой гриве. – Куда нам теперь без неё. Но кладовку за ней сам убирать будешь.

Никитка сморщился, но отказываться не стал.

- Никита, садись, - захлопотала Алёнушка, включая свет, и повязывая на себя, неизвестно откуда взявшийся фартук. - Я сейчас чайник поставлю, там ваша тётушка такие вкусные булочки передала.

Никита, довольный приземлился за стол, к нему тут же на колени запрыгнула кошка.

Рядом сел Фёдор, расспрашивая меня про медведицу.

В кухню вполз сонный Гриня, и тоже уселся рядом со всеми. Правда, тут же положил голову на сложенные руки, но как только Алёнушка поставила перед ним тарелку с булочками, и ласково потрепала по голове, тут же ожил, разулыбался, жуя сдобу.

Все болтали наперебой, даже Люська вставляла свой хриплый мяв. А я сидел во главе стола, слушал этот нестройный ропот и ловил себя на том, что наконец-то счастлив.

Конец.