Змеиные секреты

Юношеский максимализм или Тайны у каждого свои

Часть 1

Глава 1

«Касторкин» таки исполнил свою угрозу и оставил меня на излечение на все семь дней. Причин для такого решения я не видела, с какой стороны не присматривалась. Даже с лупой, которую ради развлечения притащила Милисент. Но их видел профессор Эскул. Он регулярно и тщательно проводил осмотры меня, вроде как болезной, делая пометки, отбирая пробы на анализы. И очень внимательно наблюдал за мной, во избежание скрытых пролонгированных последствий. Мне же было скучно. Откровенно.

Девчонки навещали, но все реже. Первые два дня они забегали нечетное количество раз, затем — раз в день, а потом — как получится. Их романы развивались бурно, и времени на меня здорово-болезную не хватало. Оно и правда, я была здорова. И, видя сияющие и счастливые лица подруг, не могла их винить в том, что они предпочитали встречи со своими любимыми змиями просиживанию времени со мной. Особенно поражала Эрилия. Она изменилась кардинально — «цвела и пахла», где и поделись колючесть и агрессивность. Ч. М. забегала иногда и, потупив лучащиеся счастьем глаза, извинялась за редкие посещения, и вскорости убегала.

Сенти бывала чаще и дольше — минут на пять-десять. Зеленушка успевала рассказать в быстром темпе новости академии, а затем исчезала. А я оставалась скучать и штудировать учебники, чтобы не отстать от остальных. Откровенно говоря, новости, практически, всегда были одни и те же — все хорошо! Даже не знала, как на это реагировать: меня — нет, и все спокойно! Дни протекали, как равнинная река, тихо, неспешно, без эксцессов. Где-то внутри скреблась небольшая обида. Чем дальше, тем ощутимее. После круговерти недавних событий, я чувствовала себя не у дел.

Навещал меня и ректор. На этот случай я всегда прикидывалась спящей: было неудобно. Его присутствие льстило, даже больше — мне этого хотелось. Но я не знала, как себя вести. То, что поведала Офелия, в голове не укладывалось: я и он, такой взрослый, если не сказать старый, по нашим, человеческим меркам. Примерно такой же по возрасту, как и мой отец, только папа родился здесь, на Земле, и ему действительно сорок лет, а вот ректору… В общем, и сладко, и колко, и СТРЕМНО.

Вот и сегодня, он тихо вошел в палату и, подойдя к окну, замер там вполоборота — такой красивый, собранный и … сдержанный. Так невыносимо тянуло к нему, но я была растеряна и зла. Не понимала, что происходит. И эта обжигающая боль внутри. Она не забывалась. НИКАК! Хотя уже и не выкручивала наизнанку. Мои подруги наслаждались своими отношениями, упивались ими, радуясь каждой встрече с любимыми, а я… Я наблюдала за мужчиной, так будоражащим мою сущность. Наблюдала из-под прикрытых ресниц, боясь выдать себя неловким движением, лишним вдохом. Его губы манили до умопомрачения. Но, стиснув зубы, я упорно изображала спящую.

Ректор стоял и молчал, изредка посматривая в мою сторону. В его присутствии во мне словно просыпалась какая-то стихия. Что-то легкое и горячее. Хотелось летать. Птицей. Бабочкой. Невесомым перышком сгорать в холодном пламени темно-серых глаз, влажных и манящих, обещанных только мне…

— О чем думаете, адептка?

Меня коснулась прохладная рука с длинными музыкальными пальцами. Феерия мыслей с треском лопнула, как платье с некачественной строчкой. И когда только подошел? Мой блеф был раскрыт. Далее притворяться было унизительно.

— О том, что сказала мне Офелия, — не меняя лежачего положения, ответила я. И почти не соврала. С вызовом взглянула на своего эмоционального мучителя.

— И что же сказала принцесса Священных?

Возможно, мне показалось, но в голосе ректора скользнули нотки напряжения. А хорош-то как, словно теплое молоко на больное горло! О, Господи, что я несу? Я ведь в школе в упор их братию не видела! Они всегда пустым местом для меня были! А здесь с ума сойду от шквала разно действующих эмоций или сдохну от стыда. И виноватым будет он, вот этот одуряюще-манящий «зараз», он же ректор, он же предназначенная мне особь мужского пола.

— Так что же Вам, адептка, поведала Офелия? — не сдавался ректор.

А была — не была! Пусть лучше выгонят за… ну, в общем, за что-нибудь, чем и дальше быть в неведении.

— Тебе, — поправила мужчину, изменяя расстояние меж нами на словесном уровне до минимума.

— Что мне? — не понял ректор.

— Не тебе, а мне! — я осмелела. Побарахтавшись немного в своей больничной рубашке, встала лицом к лицу со своей Судьбой. — Офелия сказала, что ты — мой жених!

Все! Все мосты сожжены одним махом! И теперь я напряженно ожидала изощренной насмешки со спорадическим смешением с грязью.

— Да, это правда, — спокойный голос; уверенный, изучающий взгляд.

— Что?!

Ответ звучал как изысканная насмешка. Руку обожгла резкая боль, а «мужик» даже не шевельнулся, лишь полморды ректорского лица расцвело красным маком. Физические реакции моего тела опередили мыслительные процессы. Я снова замерла в ожидании скорой расправы. Что я творю?!

Мой подбородок поймали длинные некромантские пальцы. Крепкие. Жесткие. Но больно не было. Страшно стало. Я замерла «а-ля белая мышь» перед удавом. Даже прощальное «пи-пи» девочкам мысленно послала. А меня поцеловали. Осторожно, едва касаясь губ. Только и всего! И мои внутренности стремительно закружились в ритме танго, по очереди меняя партнеров: вот печень обвилась вокруг почки, а желудок намаслил глаз на оба легких. Сердце же, за неимением партнера, опустило свой взор на нижнюю часть моего тела, сгорающую в жарком ожидании. Я сама еще не разобралась в происходящем, а они… Внутренности одним словом! И предатели!

Вторая рука до места назначения не долетела и была перехвачена на подлете, зажата в твердокаменной ладони, а затем медленно, со вкусом, зацелована, начиная с кончиков пальцев. Мужские губы, не спеша, перебирали каждый сантиметр дерзкой руки, оставляя влажный, еле заметный след. Огонь разгорался, грозя превратить кое-кого в факел. Нужно было срочно что-то делать. Отвлечься! Представила себе, как по руке ползет слизняк (медленно так ползет!), оставляя скользкую дорожку. Вздрогнула. Бр-р-р! И встретилась с недоуменным взглядом.

— Аринар Арнель… — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Никогда не думала, что в щекотливой ситуации имя стервы может быть так кстати.

— Зира… — лицо ректора исказилось, как от зубной боли.

— Аринар! — упрямо повторила я. — Не хочу повторить судьбу Офелии и Драгона. — О том, что уже априори «на все согласна», как-то даже не задумывалась. На баррикады вылез мой извечный максимализм и требовал удовлетворения.

— Принцесса священных тебе рассказала? Это столь личное.

— А у нас не «личное»? — я закипала изнутри, сама себя пугая столь откровенным наездом. И по-детски глупым.

— Вся эта чушь для того, чтоб защитить тебя, — мужчина перебирал мои пострадавшие пальцы.

— Чушь?! Вы же… Ты с ней…

Мне резко прикрыли рот рукой (я бы сказала заткнули!), не давая упиться надуманным обвинением. А потом лицо оказалось в плену прохладных, сильных ладоней. Эристел поймал мой взгляд. Сфокусировал на себе, отрезая возможность отвести глаза.

Когда-то давно в детстве, на реке, я попала в водоворот, создаваемый воронкой от снаряда. Меня тянуло в эпицентр, туда, где ноги не доставали дна, и глоток воздуха был подобен вселенскому взрыву сверхновой звезды. Тогда я выбралась. Но не сейчас. Я утонула в глазах наглого особя — меня заставили, на корню оборвав бессмысленные, замешанные на нервах, препирательства.

Глава 2

Вдох — выдох, вдох — выдох. Перед глазами развиднелось. Размытые очертания набрали формы. Я всплываю на поверхность сквозь толстую, вязкую преграду, что стремиться задержать, не пустить, утянуть в глубины. Но я стремлюсь к светлым, колеблющимся бликам впереди.

Вынырнула. Мне больше ничего не мешает. Даже странно, что минутой назад задыхалась, беспомощно барахтаясь в аморфной, облепляющей со всех сторон субстанции. Перед моими ногами лежал огромный луг. То здесь, то там словно отыгрывались отдельные сцены пьесы. Вот маленький чернявый малыш впервые проходит трансформацию. Путаясь в хвосте, он падает, но не плачет, лишь удивленно рассматривает, как снова появляются ножки. И вновь — эта длинная, блестящая веревка. А здесь — молодой воин учит двоих пареньков, одного постарше, другого моложе, держать рапиры. Я засмотрелась на стройного мужчину, чем-то смутно мне знакомого. Но так и не смогла вспомнить.

Картины жизни, запечатленные в памяти Эристела, сменялись одна за другой, рассказывая о жизни моего нареченного. И не было в них ничего предосудительного, что оттолкнуло бы или насторожило. В одном из видений крылья угольно-черного дракона закрыли блеск ночных звезд. Его мощь завораживала. Мгла поглотила небо. В груди затрепетал огонек восторга. Драгон! И новая картинка. Девушка в белом поглаживает уже внушительный животик. Порывистый ветер играет ее длинными платиновыми волосами, время от времени кидая их на стройного, смуглого красавца «а-ля испанский тореро». Он сморит на подругу с бездонным обожанием и горящим взглядом. Возле них топчется юноша, похожий на старшего мужчину. Только волосы у него не вьющиеся, а прямые, собранные в задиристый хвост. И ведет он себя сдержано, что-то упрямо доказывая. Эристел! Примерно моего возраста! Я невольно улыбнулась: совсем мальчишка!

А вот какая-то поляна посреди почти непроходимых джунглей. Несколько поваленных деревьев, опутанных лианами. Уставшая Офелия, окруженная мужчинами. Неожиданно приходит понимание — это первый разговор о создании академии. В голове всплывает потайная дверь с тремя змеиными головами, высеченными на ее поверхности в каменно-земляном холме, куда я полезла ради интереса. Три головы — три основателя, а кристалл в оправе вместо ручки — символ их потерянной родины — Мерцающей Звезды. А еще — инсталляция на площади академии. В груди кольнуло. Остро.

Видение плавно перешло в следующее. Сердце сжалось в точку и замерло: принцесса священных лежала на земле. По ее белоснежному платью расползалось отвратительное, ужасающее своей безысходностью пятно. Эристел стоял перед Верховной жрицей Храма Времени на коленях, принимая из ее слабых рук сверток. Живой и мирно сопящий.

Офелия… Слезы набежали и, не задерживаясь, пролились. Омыв лицо, зависли на скулах — может что забыли? В груди расплескалась боль. Она поднималась волнами, накатывала приливами, но отхлынув на минуту, снова собиралась с силами и — пике. Боль пронзала раскаленной иглой. Пронзала насквозь. Она проникала во все клеточки, цепляясь за нервные окончания. Сейчас там, на лужайке лежала я, преданная и убитая. Из последних сил вглядывалась в глаза цвета мокрого асфальта. С надеждой. И мольбой. И без разницы, что сейчас, ни я, ни Офелия не имели физических тел — ощущения были настоящими.

Мимолетным фантомом пронеслась какая-то тень. Словно стертый ластиком рисунок. С него безжалостно удалили все линии. Вроде как стерли, но и лист чистым не назовешь. Рваные контуры, оставленные яростным росчерком графита, прослеживались в абрисах, продавленных на бумаге сильной рукой художника.

Присмотрелась, до слез напрягая глаза: какой-то молодой, тонкотелый, сильно загоревший мужчина. Он стоит на коленях перед четырьмя нагами, среди которых непробиваемо хмурый Эристел… Видение подернулось рябью, словно от брошенного в воду камня, и исчезло.

А потом были годы. Годы боли, печали и борьбы. Невыносимая тоска смуглого красавца с вьющимися волосами. Она выедала его изнутри. Его боль. Его смерть. И мое озарение, что за пирамида стоит на территории академии. Шантер! Двоюродный брат Эристела и мой… пра… дед? «Не бойся! — всплыло в голове. — Я не боюсь». Посвящение «ищущих» приобрело совершенно другую окраску.

Голова кружилась. Ответы рождали новые вопросы. На мягких кошачьих лапах ко мне подбирался эмоциональный раздрай. Где-то на периферии сознания увидела, как расползаются толстые, величественные тела нагов — кто куда. Уныло отблескивали в лучах солнца разноцветные чешуйки: «Король умер! Да здравствует король!» Их путеводная звезда погасла. Растерянные, иногда несдержанные и озлобленные, они шли за ней, за своей повелительницей. И только за ней! Теперь все были равны в выборе. И даже приближенные к Офелии, не могли заставить их подчиниться. Шантер с головой ушел в свое горе, скинув непосильную ношу разработки идеи академии на юного Эристела. Возможно, наги остались бы, и признали власть второй королевской ветви. Возможно… Но — нет! Я отчетливо ощущала их нежелание оставаться. Они обвиняли! Молча. Уходили кто куда, в поисках лучшей доли, без надежды когда-то вернуться домой. Их эмоции были разноречивы, и, окунись в них, я захлебнулась бы.

Остались единицы. Помогли в создании академии. Среди них была Новели Рас — совершенная девчушка. Младше Эристела год на семь. Она крутилась возле юноши, доверчиво заглядывая ему в глаза, и старалась быть максимально полезной. Совершенно неугомонное создание. Что значит «возраст взял свое»… Что? Я возвратила взор на малышку. Не может быть! Этого просто не может быть! Непонимание ударило по вискам. Растерянность. А эмораздрай домашним котом уже развалился на моих плечах и мурлычет на ухо, пуская по телу неумолимых термитов ужаса. Они грызут, упрямо продвигаясь к цели.

Кто-то там, извне, слишком сильно вцепился мне в руки. Нервно. Болезненно. Будут синяки! Меня старательно уводили в сторону. И я пошла. Дальше. Не сопротивляясь. Оставляя невыносимых тварей в растерянности. Все дальше. И дальше. Там были годы становления академии, поиски ребенка Офелии, которого Эристел сам и спрятал в далеком поселении людей. И снова годы печали и боли. И поиски. Далекие отголоски о тех, кто ушел.

Калейдоскоп времен завертелся колесом, стирая их последовательность и нумерацию, превращая в сплошной временной поток. Мурлыкающий ужас остался вдалеке и более не пугал меня. Теперь я подглядывала за метаниями Эристела в его бесконечных, как само время, поисках своей нареченной. Вокруг него толпами кружились обалденные женские особи, экземпляры изысканной красоты. Но Эристел, словно больной на транквилизаторах, холодный, как лед, и невозмутимый, как кладовщик, равнодушно держался на расстоянии от праздника жизни, где дамы сами танцуют кавалеров. Они меняли их, как перчатки. Роскошные, элегантные дамы, слегка вальяжные, уверенные в своей неотразимости и праве. Ни одна не задела сердце мужчины. Даже краешка. В нем, огражденное ото всех, лелеялось нежное чувство к неизвестной любимой, единственным внешним признаком которой была белая шкурка — первоначальный признак родственной связи с Офелией.

В жизни младшего представителя второй королевской ветви встречались идеальные блондинки с идеальными шкурками, в число коих попала и Дриколания Субанулатус, вызвав мимолетный интерес, но отвергнутая впоследствии, так как имела несчастье родиться просто блондинкой. Время безжалостно шло, а суженую Эристел так и не мог отыскать. И это давало надежду дроу-змее.

В день, когда я ввалилась через потаенную дверь, его что-то беспокоило. Бесформенные ощущения мешали мыслям и тянули проверить входы для «ищущих». По сути, одним из них никогда не приходили будущие адепты, только пользовались устроители академии во времена, когда все создавалось. Эту червоточину в пространстве нашел сам Эристел, когда подыскивал место для Академии. Теперь вход, и вообще, бездействовал. А потому, зная истинную нелюбовь к людям, сюда был поставлен в качестве охраны на время прибытия адептов ненаследный принц королевства тайпанов, чтобы адептов лишний раз не трогал и не пугал.

Я видела, как ректор наблюдал за моими препирательствами с Сираном. Немного растерянно. И недоуменно. Его вело-тянуло странно-тревожное чувство к худенькому, ершистому существу, лица которого он не видел. Непонимание билось в мозгу: что могло его заинтересовать у входа для полулюдей? Он легко читал мысли девушки. Мои мысли. Они были бесхитростны. Жуткий страх змей и полное незнание куда попала. Но храбрость, упрямство фонтанировали.

А вот и глубокий капюшон курточки. Целую вечность, втиснутую в секунды, он сползал с моей головы, явив перед глазами зрителей пшенично-белую шевелюру. Мое зрение трансформировалось в ощущения, и я не услышала биения сердца Эристела. И дело не в картинках памяти нага или «испорченном телефоне» его эмоций. В ту самую секунду сердце мужчины остановилось. Оно еще долго не могло выйти на свою ритмическую волну. Мысли клубились тысячью вопросов. И главный из них: КАК? Такая маленькая. И получеловек? Ведь ребенок Офелии неизмеримо старше. Неужто принцесса Нагов ошиблась в своем предсказании?

«И станет суженной твоей белоснежная дочь Нагов. По силе равная мне и частица крови моей. И открыв переход обратно, вернет спокойствие в мир Мерцающей Звезды. И хаос обернется порядком. И взойдет на престол мира нашего рука об руку с наследником Священных.»

В памяти нага эти слова были глубоко выбиты. Я читала, и перед глазами ярко вспыхивала каждая буква. Эристел знал наизусть все предсказание. Слово в слово. То последнее, что сорвалось с губ умирающей Офелии.

Из всех пришедших вслед за принцессой, он один оставался без пары, свято веря сказанному. Все остальные, кто раньше, кто позже, влились в змеиный поток земной реальности, дав начало земным истинным. А он… Мужское сердце заполошно трепыхалось при виде взъерошенного цыпленка с пшеничными локонами. Мысли путались. Эристела мучительно тянуло к человеческому недоразумению — КО МНЕ!

Я продолжила свое странное путешествие. Одним из пунктов на карте памяти нага пульсировало недавнее неприятное событие — ментальная атака на меня, его сканирование моих воспоминаний, и очередное обмирание: Чаррод Арчер — их с Шантером начальник охраны и … мой дед.

Клубок чувств Эристела искрил светящимися нитями мыслей. Словно блуждающие молнии, они то выскакивали из него, то снова зарывались глубоко внутрь. Я осторожно взяла в сторону, обходя этот фейерверк чувств. Совсем рядом отчетливо услышала некоторые из них: «Вот пройдоха! Очевидно, он стал парой дочери Офелии. И значит, девочка потомок белой нагини!» Сомнения Эристела разрешали два факта: принцесса Священных в роле ангела-хранителя для «идущей к звездам», то бишь меня, что могло быть спорным само по себе. И активация символа власти клана «Детей Света» — принудить сапфир в кольце светится никто не мог. Лишь кровь рода пробуждала его из спячки.

И Эристел поверил. Поверил, что его мытарства окончены и впереди реки счастья. Осталось лишь дождаться ответных чувств от девушки и защитить ее от любых напастей. И даже смерти. От последней мысли меня передернуло. Но тепло от его веры окутало меня, отряхивая негатив, как кошка отряхивает лапы, вступив в воду. Я видела тугой комок терзаний, часть которого вопила: «Откройся!» Вторая же предупреждала: «Не спугни!» А ректор держал в крепкой связке свои чувства. «Не спугни! Защити!» — стали его путеводными звездами. Академической стерве места в его душе не было. Даже крохотного закоулочка.

Глава 3

Мои сомнения, боль, обида стали отступать. Они обнажили другие чувства, которые крепко скрывались. Как ростки бамбука, они устремились в приоткрытые двери, стали расти. Вверх. Все выше. Быстро-быстро, заполняя всю мою душу, чтоб ответить истомившейся душе Эристела.

Где-то там, извне, кто-то прерывисто, осторожно выдохнул. Улыбка расползлась по моей мысленно-эфемерной мордашке. Пришло время признать: я тоже тебя люблю, вредный особь. И кажется — очень… С самой первой встречи ты запал мне в душу, мозг, сознание и под него, в подсознание, то есть. Наверное, это любовь с первого взгляда. В душе было — ХОРОШО! Хотелось всего и сразу — мотыльков, моря, чего-то еще… Но пора возвращаться. Хватит блуждать чужими закоулками!

По моим рукам скользили крепкие пальцы, будя в теле восторг от нехитрых прикосновений. В последний раз окинула взглядом лужайку чужого сознания и памятных событий. Собралась вернуться в себя. Край глаза зацепился за роскошное дерево. Оно было похоже на нашу обычную плакучую иву — большую, старую, раскидистую. Ее густые ветви свешивались вниз, тянулись к траве, стараясь ко…