Знак фараона

Глава 1

Время, каждый час которого был прекрасен и напоминал переполненную сладким вином чашу, осталось позади. После двухлетнего перемирия Интеб снова был на войне.

В самом начале правления Рамсеса египетскому войску пришлось сражаться с ливийцами и сардинцами, что заняло около трех лет. На пятом году царствования молодого фараона египтянам предстояла война с хеттами.

Интеб, коему минуло сорок лет и чья жизнь прошла в военных походах, не испытывал ни душевной усталости, ни упадка физических сил. Возможно, потому что и в предыдущую, и в эту кампанию рядом с ним находился сын. Когда Рамсес вступил на престол, Интеб дал священную клятву служить ему верой и правдой. Тогда же военачальник в последний раз спросил Уну, не стоит ли рассказать Тамиту правду о том, что он единокровный брат нынешнего властителя Египта.

— Человек царской крови всегда одинок среди простых смертных, вдобавок я не желаю, чтобы жажда власти и сознание превосходства над другими людьми отравили чистую душу моего сына, — сказала женщина.

Интеб был согласен с женой. Рамсес никогда не признает Тамита своим братом, и юноше придется терзаться мыслями о несправедливости судьбы. Если же он когда-нибудь заикнется о родстве с великим фараоном, это может стоить ему жизни.

К счастью, об этом не знал никто, кроме Интеба и Уны. Мути умерла год назад. Перед смертью бывшая кормилица царских детей позвала к себе Тамита и сказала:

— Будь счастлив. И никогда не тревожь прошлое, ибо оно потребует платы.

Юноша кивнул, хотя и не понял, что она имеет в виду.

Уне пришлось проводить в поход не только мужа, но и сына, хотя душа последнего не лежала к войне, ибо Тамит не был наделен ни жестокосердием, ни властолюбием, ни алчностью. Однако судьба распорядилась иначе: юноше пришлось последовать за отцом и познать тяготы военной жизни.

К началу похода против хеттов Тамиту исполнилось двадцать три года. Стать искусным воином юноше мешала привычка размышлять над своими поступками и созерцать окружающий мир. Несмотря на это, судьба уберегла Тамита от опасностей: он благополучно перенес первый поход и даже не был ранен.

Хетес продолжал жить в доме родителей своего приятеля. Ему удалось завоевать расположение Уны тем, что он готовил для нее омолаживающие настойки и мази. Мальчик, которого родила Джемет, подрастал. У него были светло-карие глаза, каштановые волосы и нежная кожа; увидев ребенка после трехлетнего отсутствия, Тамит заподозрил, что это и впрямь его сын, но не торопился объявлять об этом вслух. Юноша считал, что время для признания отцовства упущено, к тому же ему, как всегда, мешали мысли о Тие.

Он думал о ней и сейчас, когда отряд Амона, составлявший авангард войска и возглавляемый самим фараоном, стоял на высотах Ливанских хребтов, откуда открывался обширный вид на долину Оронта. Рядом высились стены источенного ветрами камня, внизу бурлила река, через которую им предстояло переправиться рано утром.

Цель египетского войска — город Кадеш, центр сирийского могущества, — находился на расстоянии одного дня пути; зоркий глаз мог различить его укрепления на далеком западном горизонте.

По дороге Тамиту довелось увидеть то, чего он прежде никогда не встречал: бескрайнее водное пространство, называемое морем и сверкающее под солнцем, будто гигантский серебряный

щит, высоченные кедры с густыми кронами, густо одетые лесами горы. После созерцания унылых залежей бесплодного песка от этой красоты захватывало дух. За каждым поворотом дороги открывалось что-то новое, необычное, неизведанное.

Кармел сказал, что он, Тамит, никогда не покинет пределов своей страны. Юноша помнил предсказания рыжеволосого хетта, однако уже не верил в то, что они сбудутся. Кармел говорил, что им суждена новая встреча, но если они и смогут увидеться, то только на поле боя, там, где едва ли узнают друг друга. Да, его родители оказались живы и он встретился с ними, но не стал другим и не станет. Никогда не сделается тем, кто считает себя таким, каким его представляют люди, а не таким, каким он видит себя сам. Он останется самим собой, со своей любовью и горем.

Год назад Тамит случайно увидел Тию. Она его не заметила, и он был этому рад. Пляска солнечных бликов смешивалась со сверканием золотых украшений и переливами пестрых тканей, аромат благовоний и масел — с запахами жареного мяса и рыбы. Тия шла вдоль рыночных рядов легкой, упругой походкой — богатая горожанка, истинная жительница Фив. Можно было подумать, что она всю жизнь провела в этом городе исступленных восторгов и яркого света.

Ее взор и улыбка, ее красота показались Тамиту ослепительными, но не это сразило юношу. Тия несла на руках маленькую девочку. Рядом шел архитектор Мериб. За ними следовала служанка, она вела за руку второго ребенка, мальчика лет трех. Надменное лицо супруга Тии выражало довольство. Он поглядывал на свою жену с вожделением и гордостью.

После этого Тамит отправился в очередной военный поход если не с радостью, то с легкостью и, когда ему приходилось пускать в ход оружие, вспоминал не только людей, некогда причинивших ему зло, но и богов, которые пожалели для него простого человеческого счастья.

Голый камень нагрелся на солнце и дышал жаром. Спускаться со скал с оружием и поклажей по едва намеченной, вьющейся на головокружительной высоте тропинке было нелегко. Слышалось тяжелое, прерывистое дыхание людей. В щитах воинов отражались солнечные лучи. Несколько человек сорвались с тропы и навсегда исчезли из глаз.

Когда отряд Амона очутился внизу, Рамсес не дал воинам передышки и приказал следовать к переправе через Оронт. Еще рывок — и египтяне смогут укрыться в благодатной тени лесов, чтобы немного передохнуть перед штурмом Кадеша.

Наконец разрешили сделать привал. Воины сновали туда- сюда, бряцая оружием, расседлывая лошадей, разбивая шатры. Рабы распаковывали мешки с провизией, копали ямы для очагов, устанавливали котлы. Фараон распорядился накормить отряд хорошим ужином. Он надел царский убор, отполированные до блеска доспехи и прошел в наскоро поставленный шатер. С ним были Интеб и другие военачальники.

Они долго совещались, потом Интеб вернулся в лагерь и нашел сына.

— У меня плохое предчувствие, — с ходу сказал он.

Тамит кивнул. Молодой человек дорожил доверием отца,

и ему было немного стыдно, оттого что он не стал и, по-видимому, не сумеет стать таким воином, каким его мечтал увидеть Интеб.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Наша разведка не смогла обнаружить никаких признаков врага; фараон считает, что хетты находятся далеко отсюда. Только что в лагерь явились два солдата, они утверждают, что дезертировали из неприятельского войска и что царь хеттов Муваталли отступил далеко на север.

— Полагаешь, это не так?

— Не знаю. Думаю, мы можем угодить в ловушку. Фараон намерен переправиться через реку и идти к Кадешу, не дожидаясь отрядов Птаха и Ра, тогда как, на мой взгляд, стоит немного повременить.

— Ты сказал об этом на совещании?

Интеб вздохнул.

— Меня не стали слушать.

Тамит видел перед собой усталое, обветренное, покрытое сеткой мелких морщинок лицо отца. Он знал, что по телу Интеба вьется страшный узловатый шрам, полученный в те времена, когда военачальник сражался бок о бок с прежним фараоном, отцом Рамсеса. Интеб имел огромный опыт и почти сверхъестественное чутье во всем, что касалось войны. Он всегда говорил: «Я делаю то, что должен». Он должен был служить новому фараону так, как служил прежнему, и беспрекословно подчиняться его приказам. И все же Тамит понимал: отцу больно сознавать, что молодой царь пренебрегает его мудрыми советами.

Время стирает в пыль даже камни, что говорить о человеческих заслугах и опыте, а тем более о мыслях и чувствах! Молодой человек вспомнил слова Тии: «Все сохранят письмена». Как сохранить любовь в чем бы то ни было, даже в свитках? Тамиту почудилось, что он слышит женский смех. В армии не было недостатка ни в услужливых рабынях из обоза, ни в красивых пленницах. Молодой человек нечасто прибегал к такому способу утешения, хотя с тех пор как благородство его происхождения перестало подвергаться сомнению, он все больше нравился женщинам — как простым и бедным, так богатым и знатным. Однако их объятия не приносили облегчения, и ему не хотелось довольствоваться жалкой подделкой любви.

Тамит понял, что отвлекся, посмотрел на отца и виновато произнес:

— Мне жаль, но я не чувствую себя настоящим воином. Иногда я ощущаю себя никем.

Улыбнувшись, Интеб покровительственно, но вместе с тем мягко промолвил:

— Это не страшно. Все еще впереди. Просто у тебя было другое воспитание и ты немного запоздал. Главное, что ты умен, честен и смел. Тебя ждет большое будущее.

Они еще немного поговорили, после чего Тамит отправился спать.

Он знал, что должен усвоить новые привычки, иное отношение к вещам, к самой жизни, и это не было связано с непредвиденными лишениями, скорее наоборот. Молодой человек понимал, что обязан думать о воинской карьере, о том месте, которое ему когда-нибудь предстоит занять. Однако то, что его отец и многие другие считали необходимым, Тамит с легкостью счел бы ненужным. Он понимал, что не создан для войны. Охотнее всего он посвящал бы время мирным путешествиям, чтению и — дневнику. Очутившись на войне, Тамит принялся записывать свои впечатления: иногда ему казалось, что по папирусу струятся невидимые потоки крови и слез, а порой чудилось, будто строки окрашены в цвета зари, воды, зелени и неба. Свитки должны были сохранить то, что ему довелось увидеть и пережить.

Юноша проснулся на рассвете и выбрался из палатки. Тамиту казалось, что окружающая природа по-прежнему отдыхает; даже течение реки словно замедлило свой торопливый бег. Все олицетворяло собой мир, покой и тишину, а не воинственность, борьбу и смерть.

Рассвет был нежно-розовым, воздух прозрачным, трава — изумрудной. Над землей порхали стайки мотыльков — их невесомые крылышки отливали всеми цветами радуги. День сулил удачу и радость.

Отряд Амона миновал зеленое сердце ущелья, прошел между мрачными откосами, переправился через Оронт и ступил на равнину. До Кадеша было несколько часов пути, и фараон не был намерен останавливаться ни на минуту.

Тамит ехал верхом рядом с отцом, глядя на марширующую пехоту и дорожную колесницу царя с роскошным навесом для защиты от палящего солнца, окруженную телохранителями. Сплоченное, вышколенное, направляемое единой волей войско представляло собой потрясающее зрелище. Неудивительно, что царь хеттов испугался и бежал прочь!

После полудня утомленное длительным переходом войско разбило лагерь на левом берегу Оронта. На прибрежном холме поставили золотую скамью, на которую опустился царь. Слуги с опахалами заняли свои места позади фараона. Рядом стояли высшие военачальники, среди которых находился Интеб.

Хотя Тамит остановился поодаль, он хорошо видел лицо Рамсеса, его жадный взор, устремленный туда, где высилась угрюмая твердыня Кадеша, его зубчатые стены и башни. Молодой человек почувствовал, как по телу пробежала дрожь. Он присутствовал при чем-то несравненно великом, ему предстояло принять участие в грандиозной битве в отряде самого царя! Теперь он понимал, что такие, как Интеб, служат фараону не за земли, не за золотые ожерелья и слитки, а за возможность прикоснуться к чему-то божественному, неповторимому.

Неподалеку суетились простые воины: разбивали стан, распрягали и развьючивали животных, задавали корм лошадям, готовили пищу, сооружали заграждения из повозок и щитов.

Над лагерем распростерлось безукоризненно чистое, без единого облачка небо, вдаль серебристой лентой убегала река.

Тамит не успел как следует отдохнуть и поесть, когда в палатку ворвался Интеб с помутневшими, остановившимися глазами, подавленный предчувствием неминуемой беды.

— Я оказался прав! В лагерь привели двух хеттских воинов, они признались под пытками, что все это время их царь со всей своей армией прятался за окраиной Кадеша!

Тамит вскочил.

— Что теперь будет?!

— Не знаю. Отряд Сутеха не успеет прибыть к нам на помощь. Фараон послал за отрядом Птаха. Надевай доспехи, мы должны быть готовы к наступлению.

«Или к защите», — подумал молодой человек.

— А отряд Ра? — спросил Тамит, хотя уже знал ответ.

Интеб сжал кулаки и коротко произнес:

— Он у самого города.

Когда отец вышел из палатки, Тамит принялся натягивать сшитую из кожи и покрытую металлическими пластинами защитную одежду. Раб принес ему щит и помог надеть шлем.

Молодой человек направился к палатке фараона, надеясь увидеть отца и получить приказ. Он не успел сделать и нескольких шагов, как увидел то, что увидели сотни других глаз: по равнине катилась утопавшая в клубах пыли туча вражеских колесниц; она гнала перед собой остатки отряда Ра. Впереди летели две раззолоченные повозки — ими правили юные царевичи, сыновья Рамсеса. Земля была усеяна мертвыми телами, а также доспехами и оружием, которое солдаты отряда Ра позорно бросали во время бегства.

Ошеломленные воины отряда Амона на мгновение застыли как вкопанные, а потом заметались, хватая оружие.

Тамит бросился обратно в палатку, нашел заветный сверток, достал золотое ожерелье и надел на шею. Всякий раз, когда молодой человек вспоминал о пекторали в присутствии Интеба и Уны, родители хмурились и переводили разговор на другое. Очевидно, это будило в них воспоминания о том, что они были разлучены с сыном целых семнадцать лет. Он всегда носил эту вещь с собой, но никому ее не показывал. Теперь наступило иное время, время, когда жизнь спорит со смертью, когда решаются судьбы тысяч людей, государства, истории, самого царя.

В лагере творилось нечто невообразимое. Кругом виднелись оскаленные лошадиные морды и искаженные человеческие лица. Оглушительный, зловещий рев битвы напоминал шум гигантского водопада. Крики, стоны, вопли, звон оружия — все слилось воедино; чудовищный звук наполнил собой всю округу.

Тамит видел, как Рамсес на боевой колеснице с беззаветной отвагой бросился навстречу врагу. Телохранители, свита и высшие офицеры последовали за ним, готовые отдать жизнь за своего царя.

Молодой человек вскочил на коня и помчался за ними. Со стороны войска хеттов летели десятки стрел, вместе с тем часть их колесниц не устояла перед внезапным напором противника и оказалась сброшенной в реку.

Тамит рубил мечом направо и налево, моля бога о том, чтобы под ним не убили коня. Молодой человек пытался прорваться к Рамсесу. Он заметил, что фараон и кучка его защитников окружены врагами. Всюду, куда бы он ни посмотрел, виднелись вражеские колесницы. Боевые повозки хеттов, в отличие от египетских, были настоящей ударной силой. На каждой из них стояло по три воина: нападавший, возница и щитоносец, который прикрывал товарищей.

Где был Интеб и другие военачальники? По всей вероятности, они пытались собрать остатки отряда Ра и защитить лагерь от разграбления. Фараон оказался отрезанным от самых надежных и лучших сил.

Когда Тамит поравнялся с повозкой Рамсеса, один из хеттских воинов схватился за ее борт и храбро шагнул вперед, занося меч. Ближайшие телохранители царя были тяжело ранены или убиты. Фараон отражал удары тех, кто нападал с другой стороны, и не видел опасности. Царский возничий оглянулся и в ужасе замер, понимая, что не успеет помешать вражескому солдату.

Тамит прыгнул на хетта и свалился на землю вместе с ним. И тут же ощутил невыносимую боль — взбешенный неудачей враг вонзил ему в грудь нож. Молодой человек успел заметить, как фараон повернулся и посмотрел вниз. Это длилось одно мгновение, и все же он ясно видел глаза царя. Тамит вспомнил слова Кармела о том, что египетский царь — не бог, потому что он видим и смертен. Сейчас юноша мог сказать по-другому: «Потому что в его сердце живут простые человеческие чувства, потому что он способен испытывать боль и страх. И в то же время он бог, потому что, несмотря на это, может заставить себя мчаться вперед».

Тамит понял, что не сумеет встать. Силы стремительно убывали. Колесница Рамсеса давно скрылась из виду, мимо проносились повозки хеттов, и Тамит ежесекундно рисковал быть раздавленным их колесами. Молодой человек с трудом перевернулся и пополз. Его окружали сотни трупов, плавающих в море крови. Когда Тамит почувствовал, что больше не может двигаться, он лег на спину и стал смотреть в подернутое знойной дымкой небо. Ему было жаль мать. Гибель сына станет для Уны трагическим, если не смертельным ударом. Он сочувствовал отцу, чьим надеждам не суждено оправдаться. А еще Тамит думал о Тие, о том, что она никогда не узнает, как он погиб.

Тамит положил руку на золотое ожерелье, таинственный знак, ставший мокрым и липким от крови, и потерял сознание.

Глава 2

Калитка отворилась, и во двор уверенной походкой вошла красивая молодая женщина. На ней были золотые украшения, роскошный парик, сандалии, расшитые цветными камушками и серебристыми блестками. Сквозь тончайшее льняное одеяние просвечивали очертания бедер и груди.

Однако по-настоящему поражали в ее облике глаза — глубокие, как воды Нила, и такие же светлые и прозрачные. Их цвет мог принимать бесчисленное множество оттенков, становиться лазурным, изумрудным или зеленовато-серым. Они могли метать искры, сверкать холодным блеском или быть теплыми и нежными.

Навстречу вышла темнокожая служанка.

— Ты быстро пришла, госпожа! Твой муж еще не вернулся, а дети не успели проснуться. Ты довольна, что посетила храм?

Было видно, что ей не терпится узнать подробности.

— Да, Хнут. — Тия в волнении сжала руки. — Я благодарна тебе за то, что ты посоветовала мне обратиться к жрецам Амона! И мне не жаль золота, которое пришлось им отдать!

— Они ответили на твои вопросы?

Тия быстро оглянулась. В ее глазах мерцали тревожные, но вместе с тем радостные огоньки.

— Идем в мою комнату. Там нас не смогут подслушать!

Не успели женщины начать разговор, как явился слуга и сообщил, что пришел господин Джедхор и спрашивает хозяйку.

Тия нахмурилась.

— Меня? Что ему нужно? Он прекрасно знает, что Мериба нет дома!

— Лучше выйди к нему, госпожа, — сказала Хнут. — А я пока пойду к детям.

Джедхор ждал возле ворот. Поклонившись и поприветствовав Тию, он сказал, что хочет поговорить, и она предложила ему пройти в беседку.

Этот человек не нравился ей, и он это знал. Помощник Мериба был наделен странным даром — он не нравился никому.

— Не стану ходить вокруг да около, госпожа. Я пришел потолковать об одном деле и прошу, чтобы разговор остался между нами.

Тия сложила руки на коленях и посмотрела ему в глаза.

— Смотря о чем пойдет речь.

Джедхор усмехнулся.

— Я не люблю зависеть от других людей, однако, к несчастью, это мой жребий, — заметил он и добавил: — Я не скажу ничего запретного, госпожа. Просто мне нужна ваша помощь.

— Я вас слушаю.

— У меня к вам просьба: поговорите с Мерибом. Я хочу, чтобы вы убедили его отдать за меня Анок. Ей минуло двадцать лет, а она все еще живет в доме брата и до сих пор не познала мужчины.

Тия глубоко вздохнула.

— Зачем вам понадобилась Анок? Из-за ее приданого?

— Отчасти да. Но не только. Я знаю девушку с детства и хорошо представляю, как ее покорить.

Молодая женщина повела плечом.

— При чем здесь покорность? Если бы Анок хотела выйти за вас, она давно ответила бы «да».

— Это излюбленная отговорка Мериба. Но мне хорошо известно, что, если речь зайдет о достойном, по его мнению, женихе, он не станет считаться с чувствами сестры. Мериб хочет выдать ее замуж за очень богатого и знатного человека! Такие претенденты находились — девушка очень красива! — но они бежали прочь, едва заговаривали с ней. Анок знает такие ругательства, каких не слышали грузчики на пристани!

Тия смотрела внимательно, без тени улыбки.

— Что могу сделать я?

— Вы имеете влияние на мужа.

— Не большее, чем вы, Джедхор.

Помощник архитектора рассмеялся.

— О нет! Я не могу лечь с Мерибом в постель и доказать ему свою преданность и любовь!

Тия вздрогнула. Она всегда подозревала, что он относится к ней пренебрежительно, с насмешкой, и теперь убедилась в этом. Молодая женщина решительно поднялась с места, а Джедхор притворился, что не заметил ее возмущения, и продолжил:

— Отец Мериба был отвратительным человеком. Он имел кучу наложниц, спал со всеми своими рабынями, несмотря на то что у него была прелестная и кроткая жена. Он интересовался только развратными женщинами да своими постройками. Когда мать Мериба умирала, рожая Анок, отца не было дома. Вернувшись и узнав, что его жена скончалась, он не пролил ни слезинки. — Глаза Джедхора злобно блестели. — А моя мать была кормилицей его детей. Хозяин дома жил с ней, как и со всеми остальными служанками. — Он усмехнулся в ответ на вопросительный взгляд Тии. — Нет, я не брат вашего мужа, я сам не знаю, кто мой отец! Я же не фараон, чтобы жениться на собственной сестре! Я вырос рядом с Мерибом, в его тени, и он всегда относился ко мне как к собачонке. У меня тоже есть талант зодчего, а он поручал мне самую грязную работу и при этом платил ничтожное жалованье. Говорил, что, если я уйду, он сделает так, что меня начнут отовсюду гнать и я не смогу получить ни одного заказа! Я пытался накопить денег и избавиться от его покровительства и власти! Но мне никогда не удавалось довести дело до конца. Однажды я даже решился на воровство: сделал приписки в расходах. Все открылось, и мне грозило жестокое наказание. Мериб меня выручил, но каким образом? Он свалил вину на вашего отца. Анхор дешево отделался, его всего лишь сослали в дальний ном, но все могло закончиться хуже! С тех пор ваш муж следит за каждым моим поступком, он никогда не выпустит меня из рук! А если так, для меня выгоднее стать членом его семьи.

Лишь едва уловимые движения губ, бровей и ноздрей могли выдать гнев молодой женщины, да еще взгляд, потемневший, будто воды реки, на которые упала тень дождевой тучи.

— Отец Мериба погиб от несчастного случая?

— Это не было несчастным случаем, — резко произнес Джедхор. — Таких случайностей не бывает. Кто-то подстроил этот обвал. Признаться, я был рад. Никто не жалел об этом человеке. В том числе и Мериб.

Тия долго молчала, потом вымолвила:

— Я понимаю ваши обиды. Вы хотите отыграться на Анок?

Джедхор сверлил ее взглядом своих темных глаз. Его губы растянулись в неприятной улыбке.

— Разве настоящей женщине не зазорно покориться настоящему мужчине? — сказал он и поднялся со скамьи. — Теперь вы знаете многое, чего не знали раньше. Я всегда к вашим услугам. Если вы исполните мою просьбу, я не останусь в долгу.

— Мне от вас ничего не нужно.

Помощник архитектора лукаво прищурился.

— Неужели? Поймите, Тия, я давно читаю ваши желания. Вы хотите избавиться от бремени этого брака, но не знаете, как это сделать. Я могу помочь вам.

Он поднялся и вышел, а Тия продолжала сидеть не двигаясь. Так вот почему ее отцу пришлось покинуть Фивы и отправиться в ном Черного Быка! Молодая женщина прикусила губу. Она считала Анхора гордым, а он унизился, отдав свою дочь человеку, который исковеркал его судьбу.

В саду послышались голоса детей. Мерибу-младшему исполнилось пять лет; это был молчаливый, серьезный, погруженный в себя мальчик. Он редко улыбался и не любил шумных, подвижных игр. С тех пор как отец показал сыну, как смешивать краски, ребенок раскрашивал все, что попадалось под руку: камни, стены, скамьи. Скоро он с потрясающей ловкостью проводил прямую линию и рисовал круг. А после изобразил первую картину: солнце в зените, голубую воду, полосу зеленой земли, а справа и слева от нее — желтые просторы пустыни. Родители бурно выразили свой восторг, и мальчик подарил им снисходительную улыбку.

Четырехлетняя Харуя была другой. Резвая, проказливая, веселая девочка чертами лица и светлыми глазами напоминала мать. Дети никогда не ссорились, но они редко играли вместе. Харуя всей душой тянулась к родителям, а ее замкнутый брат существовал сам по себе.

Иногда молодой женщине казалось, что она оттолкнула Мериба-младшего еще в младенчестве, что он помнит ее равнодушие с первых дней своего существования на свете, помнит ее ненависть, когда она носила его под сердцем. И ее терзало чувство вины. Разумеется, мальчик не мог что-либо помнить, а впоследствии Тия дарила сыну любовь столь же щедро, как и дочери. Просто он был таким, каким его создали боги.

Молодая женщина вышла из беседки и увидела мужа. Мериб держал за руки сына и дочь. Дети оживленно болтали, и Тия подумала о том, что два маленьких существа соединяют ее с этим мужчиной куда крепче самых надежных цепей.

— Вот ты где! — удовлетворенно произнес Мериб. — Я тебя искал, потому что должен сообщить нечто важное.

— Что именно? — насторожившись, произнесла Тия.

— Погуляйте в саду, — сказал архитектор детям и потянул жену обратно в беседку.

Он усадил Тию к себе на колени, спустил с ее плеч узкие лямки льняного платья и жадно приник губами к нежной коже. Одной рукой он ласкал грудь жены, другой гладил ее ноги.

— Я по тебе соскучился! — прошептал мужчина.

Тия закрыла глаза. После рождения Харуи молодая женщина дала понять мужу, что станет спать с ним при одном условии: она не желает рожать по ребенку в год. Она выносила подряд двоих детей, и этого было достаточно.

Мериб принес жене таинственное снадобье, которое, если верить его словам, было изготовлено для царских наложниц.

Тия испробовала новое средство с сомнением и опаской, но оно помогло: после рождения Харуи она ни разу не забеременела. Между ней и мужем установилось некое подобие гармонии. Молодая женщина научилась получать телесное удовлетворение, но ее сердце молчало. А Мериб не замечал или делал вид, будто не замечает того, что супруга, хотя и не избегает близости с ним, никогда не ищет его объятий.

Пока Мериб наслаждался запахом волос и нежностью кожи своей жены, целовал ее грудь и плечи, молодая женщина размышляла, говорить ли ему о том, что она услышала от Джедхора. Нет, разумнее утаить свой гнев и смолчать. Возможно, когда-нибудь ей удастся воспользоваться тем, что она узнала.

— Кажется, ты хотел что-то сказать? — напомнила Тия.

Нехотя прервав ласки и заботливо поправив одежду жены, архитектор сообщил:

— Я решил построить гробницу.

Молодая женщина пристально смотрела на мужа, не понимая, что он имеет в виду, и Мериб пояснил:

— Для себя. Для нас с тобой. Это будет самое грандиозное творение, какое мне когда-либо удалось создать. Я использую для строительства отборный известняк с низовьев Нила. Я устрою все так, что ни один грабитель не сможет проникнуть внутрь. Я сам распишу стены и выполню все надписи. Нас ожидает вечность. Когда-нибудь мы сможем гулять рука об руку по священным полям загробного мира.

Тия задрожала. Ей почудилось, что на нее пахнуло могильным холодом. Он не хочет ее отпускать даже после смерти!

Она произнесла как можно спокойнее:

— Помнится, ты говорил, что загробного царства нет.

Взгляд Мериба сделался непроницаемым, а голос задумчивым:

— Так мне стало казаться после смерти матери. Тот, кто прошел через врата смерти, не возвращается к жизни! Если бы любящие нас люди не уходили в никуда, то нашли бы способ подать знак, чтобы как-то утешить близких. — Он долго молчал, потом продолжил: — Когда в моей судьбе появилась ты, а потом и дети, во мне возродились надежды и прежняя вера.

— Наверняка один из нас умрет раньше другого, — промолвила Тия, включившись в навязанную ей игру.

— Наверное, я ведь старше тебя, — сказал Мериб и печально улыбнулся. — Я подожду тебя в царстве Осириса! — Он смотрел ей в глаза. — Ты хорошая жена, Тия. Ты подарила мне детей и никогда не принадлежала другому мужчине.

— Да, Мериб, — ответила молодая женщина, удивляясь словам мужа.

Он прекрасно знал, что она любила другого. Или он уверовал в то, что она уже позабыла Тамита? Неужели ему нужно только ее тело, временная, непрочная оболочка души?

— Тебе не кажется, что Джедхор недоволен своей судьбой? — внезапно спросила Тия, желая сменить тему.

— Недоволен? — Мериб усмехнулся. — С чего бы это? Что ты о нем знаешь? Мать Джедхора родила его неизвестно от кого. Мой отец великодушно принял ее на службу кормилицей. Джедхор всегда был своевольным и упрямым. В юности он часто попадал в переделки и мне приходилось его выручать. В сравнении с ним я всегда отличался благоразумием. Мой отец дал ему образование, а я сделал его своим помощником и не прогнал до сих пор, хотя он много раз меня подводил.

— Тебе известно, что Джедхор хочет жениться на Анок? — осведомилась Тия.

— И что? Только безумец способен отдать свою сестру такому человеку!

— Почему она до сих пор не замужем?

— Ей никто не нравится. Да и я не вижу достойных претендентов.

— Ты хочешь выдать Анок за богатого и знатного человека?

Мериб вздохнул и поднялся со скамьи.

— У меня достаточно денег, и меня уважают в обществе. Главное, чтобы моя сестра была счастлива.

Тия задумалась. Мериб и Джедхор говорили об одном и том же по-разному. Кто из них лгал? Правда не на устах, правда — в человеческом сердце, но сердце одного смертного отличается от сердца другого, потому в каждом живет своя истина.

— Когда твоя мать умирала, ты был рядом с ней? — прошептала молодая женщина.

— Да, я держал ее за руку до последнего вздоха. Это было ужасно! Вот почему во время родов возле тебя дежурила целая армия врачей.

Тия затаила дыхание.

— А твой отец?

Архитектор нахмурился.

— Он не смог приехать. Он был зодчим царя. Слуги фараона не распоряжаются собой. — Мериб выдержал паузу, а затем твердо произнес: — Не стоит вспоминать прошлое.

Взгляд мужа сделался равнодушным, отстраненным. Он хотел забыть свою историю. Но Тия не могла не помнить своей.

Подавленная разговором, молодая женщина вышла из беседки. В ее сердце вновь поселилось неверие. Она дала жрецу Амона, жрецу, который славился предсказаниями, много золота. Возможно, поэтому он поведал ей то, что она желала услышать?

Хнут поджидала госпожу в саду. В ее темных глазах читался безмолвный вопрос. Взяв рабыню за руку, Тия промолвила:

— Жрец утверждает, что человек, о котором я думаю, жив. Он помнит обо мне и любит меня. Он сказал, что нам суждены большие испытания. Но мы будем вместе.

Глава 3

Тамит открыл глаза. Прежде ему казалось, что он слышит сквозь пелену забытья звон подков, бряцание оружия, ржание лошадей и короткий разговор воинов на странном, непонятном языке, и не мог понять, где находится. Теперь юноша видел, что лежит в шатре, на мягкой подстилке, что на стене висит украшенная бляхами кольчуга, а рядом с ней — узорный щит.

Грудь Тамита обвивали плотные повязки. Молодой человек поднял руку и встревоженно завозился, не обнаружив пекторали. Тут же чьи-то нежные пальцы заботливо вложили украшение в его ладонь, а женский голос, в каждом звуке которого была ласка, заставил Тамита окончательно очнуться.

На него смотрела девушка. Смотрела так, как смотрит женщина на мужчину, мысли о котором присутствуют во всем великом и малом, что есть в ее жизни. Ее волосы были золотистыми, как солнечные лучи, а глаза отливали серебром. Она что-то защебетала на чужом языке и осторожно провела рукой по его щеке.

Тамит не успел ничего сказать, как в шатер ворвался третий человек, рыжеволосый, как и незнакомка, без доспехов, но с повадками воина. Тамит с удивлением узнал Кармела. Значит, он в лагере хеттов? Он потерял сознание, и его взяли в плен... Почему тогда он лежит в богато убранном шатре и с ним обращаются как с дорогим гостем?

— Очнулся? Я рад! Ты заставил нас поволноваться! Удар был нацелен в сердце, но тебя спасла твоя пектораль. Лезвие кинжала застряло между звеньями и отклонилось вбок. — Молодой человек от души рассмеялся. — Ты ловко меня провел! Я знал, что ты не тот, за кого себя выдаешь, и все же не подозревал, что ты царского рода!

Слова Кармела заставили Тамита съежиться: его будто окатили холодной волной.

— Я не царского рода, — прошептал он.

Хетт упрямо тряхнул головой.

— Тебя нашли на поле боя, ты был без сознания, но никто не сомневался в том, что ты — принц. Такую штуку на шее может носить только член семьи фараона! Неужели тебе неизвестно об этом? Мне стоило большого труда забрать тебя к себе, чтобы выходить. Я пообещал, что не спущу с тебя глаз. Когда ты окончательно выздоровеешь, тебе придется предстать перед Муваталли.

— Перед царем хеттов?

— Да. Перед моим старшим братом.

Тамит устало прикрыл глаза и промолвил:

— Вот как?

— Не сердись! — Кармел опустился на подстилку и примирительно похлопал его по плечу. — Тогда я не мог открыть тебе правду. Так же, как ты — мне. Счастье, что ты попался мне на глаза и я сумел тебя узнать. Надеюсь, Инара хорошо ухаживает за тобой?

— Повторяю, я не принц. Я сын одного из военачальников армии фараона, — терпеливо произнес Тамит и в свою очередь спросил: — Кто такая Инара?

— Моя младшая сестра.

Египтянин повернул голову и встретился взглядом с рыжеволосой девушкой, чьи серебристо-серые глаза напоминали тающие звезды.

— Она не понимает, о чем мы говорим, — заметил Кармел.

Тамит кивнул. Ему не терпелось узнать правду об исходе сражения, в котором он едва не погиб.

— Ты можешь сказать, чем закончилась битва? Наш фараон жив?

Хетт нахмурился и упрямо сжал губы.

— Она закончилась ничем. Твой фараон жив. Мы потеряли много воинов, вы тоже. Твоему царю не удалось взять Кадеш, но наше войско обескровлено, и наши союзники разбежались. Я потерял одного из братьев.

Видя, как потемнели глаза хетта, Тамит с надеждой промолвил:

— Полагаю, ты помнишь свои слова: «У нас разные обычаи и разные боги. Думаю, они разберутся между собой. Мы тоже можем встретиться в честном бою или... договориться. Мы никогда не будем врагами!»

Лицо Кармела смягчилось. Он улыбнулся и ответил:

— Я помню. И я умею держать свое слово. Ни о чем не думай. Поправляйся, отдыхай. С тобой будет Инара. А я стану приходить каждый день.

Тамит усомнился, прилично ли девушке столь высокого происхождения оставаться наедине с пленником-египтянином, но решил промолчать. Он ничего не знал об обычаях хеттов.

— Поклянись, что не сбежишь, — добавил Кармел.

Тамит улыбнулся.

— Не сбегу. Скажи, как тебе удалось преодолеть пески и горы?

— Мне помогли мои боги, — серьезно ответил хетт. — Если человек по-настоящему стремится к своей цели, он непременно ее достигнет.

Последующие дни текли как во сне. Тяжелое и непослушное тело постепенно становилось легким и гибким. Запахи пыли, конской сбруи, травы возбуждали сердце и тревожили душу.

Вскоре Тамит начал выходить из палатки и гулять по лагерю, после — ездить верхом. Сначала хетты косились на египтянина, а потом перестали. Он разделил с ними пищу и кров и стал другом одного из братьев царя. Кармел сообщил, что египтяне и хетты заключили мир. Тамит понимал, что соглашение было временным и непрочным, и все же вздохнул с облегчением. Теперь он жил среди недавних врагов на положении не пленника, а гостя и с любопытством постигал их обычаи.

Большинство из них имело светлую кожу и длинные темные волосы, которые воины царя Муваталли заплетали в одну или две косы. Хетты делали отличные боевые колесницы и разводили породистых лошадей. Они носили не доходящие до колен, подпоясанные ремнем туники, поверх которых надевали отделанные металлическими пластинами доспехи. Их женщины пользовались еще большей свободой, чем египтянки, что и объясняло присутствие среди воинов молодой и красивой сестры царя, которой стало скучно дома и которая решила немного попутешествовать. Их вера была непонятной, многие ритуалы — жестокими, и благодаря этому в душе Тамита не было ощущения превосходства. Он знал, что этот народ достоин уважения.

Молодой человек сдружился с Кармелом, который научил египтянина править знаменитой хеттской колесницей, владеть боевым топором и копьем. Тамиту очень хотелось подробно описать обычаи этого народа, но хетты писали не на легком папирусе, а на тяжелых глиняных табличках, поэтому юноша решил подождать возвращения на родину.

Вскоре после того как Рамсес и Муваталли заключили мир, войско хеттов направилось в хорошо укрепленный город Депер. Узнав об этом, Тамит спросил Кармела о своей судьбе, и тот ответил:

— Я могу устроить так, что ты поедешь домой хоть завтра. Но предлагаю тебе остаться еще ненадолго. Посмотришь крепость. Она окружена очень красивой долиной. Быть может, тебе понравится у нас и ты не захочешь возвращаться домой.

Тамит не стал уточнять, было ли это шуткой. Молодой человек знал: он должен быть среди своих. Его дорога, как и путь солнца, бессмертного бога Ра, пролегала в одном направлении.

Равнина струилась шелком и переливалась серебром. Упрямый ветер волновал высохшую до белизны траву. Звенела сбруя, поскрипывали седла, стучали копыта коней, резкий ветер вырывал из глаз слезы. День ото дня перед Тамитом расстилалось полное жизни пространство. Свежий воздух бередил душу и горячил кровь, вид бескрайних небес внушал надежду и радость.

Инара ехала рядом с египтянином. Она училась понимать его, а он — ее язык. Вскоре они смогли разговаривать. Хеттская принцесса жадно расспрашивала Тамита о жизни в Фивах, о богах, в которых он верил, и обычаях египтян. В свою очередь молодой человек узнал от Инары о том, что царица хеттов — ею была отнюдь не жена, а мать правителя страны! — играет большую роль в делах государства и у нее есть своя собственная печать. О том, что некоторые хеттские девушки приносят свою девственность в жертву Кибеле, отдаваясь незнакомцам на алтаре богини.

Инара нравилась Тамиту. Она была красива необычной, неегипетской красотой; ее собственные роскошные, напоминающие светлое пламя волосы струились до пояса, а серебристые глаза сияли не мечтательностью и кротостью, а бесстрашием и весельем. Тамит не знал и никогда не спрашивал, есть ли у нее жених и что думают хетты о том, что он повсюду разъезжает в сопровождении царской дочери.

Однажды, когда они ехали вдоль берега Оронта, Инара обмолвилась:

— Прежде я считала египтян заносчивыми слепцами, безмерно гордящимися своими богами, письменами и постройками.

Тамит улыбнулся.

— Мне трудно быть высокомерным, поскольку я вырос на болотах, в самом глухом уголке дельты. Человек, которого я считал своим отцом, ловил рыбу и плел папирусные циновки.

— Странно, что новая жизнь не вскружила тебе голову, — заметила Инара, и Тамит задумчиво произнес:

— Наверное, так получилось, потому что я не сумел получить самого главного.

Глаза младшей сестры царя сияли любопытством.

— О чем ты?

— Я не хочу об этом говорить, — ответил юноша.

Некоторое время они ехали молча. Молодой человек думал

о матери и отце, которые наверняка считали его погибшим. Тамита охватило чувство глубокой вины и трагической нежности. Он побывает в крепости хеттов, а после обязательно вернется домой и обнимет Уну!

— Давай поговорим о том главном, что волнует меня, — предложила девушка и призналась: — Я хочу прийти в твой шатер на закате, египтянин, чтобы разделить с тобой ложе. Ни один мужчина не волновал меня так сильно, как ты, потому я еще не принадлежала ни одному из них.

Вопреки ожиданиям девушки молодой человек не обрадовался. Как объяснить Инаре, почему он не хочет усложнять свою жизнь?

Тамит услышал свой спокойный, прозвучавший как будто со стороны голос:

— Послушай, Инара, ты дочь царя, тогда как в моих жилах течет не божественная кровь. Кармел заблуждается на этот счет. Несмотря на заключенный мир, наши народы остаются врагами. У нас разные боги. — И с тайным облегчением подытожил: — Твои братья никогда не отдадут тебя замуж за египтянина!

Молодой человек решил не открывать девушке правды. Проще сослаться на войну и обычаи.

Инара беспечно улыбнулась.

— Тебе необязательно брать меня в жены, Тамит. Я прошу не об этом.

— Если так, что скажут твой будущий муж и братья, если узнают о том, что мы сделали?

— Мне все равно. Моя мать была жрицей, она отдавалась мужчинам на алтаре Кибелы! Потом пришел мой отец и женился на ней и мне было суждено родиться принцессой. Однако мать всегда говорила, что вкус свободы на губах много прекраснее привкуса золота, — сказала Инара. — Я не случайно попросила у брата позволения ухаживать за тобой. Я сразу поняла: мы предназначены друг другу.

— Ты так решила, потому что умеешь предвидеть судьбу?

Она сделала паузу и посмотрела ему в глаза.

— Не только поэтому.

Тамит вспомнил предсказание Кармела, которое отчасти сбылось.

— Скажи, что меня ждет!

Молодой человек протянул девушке руку, но она не взяла.

— Нет! — В ее голосе слышались своеволие и упрямство, достойные сестры царя. — Меня не интересует будущее. Я думаю только о настоящем, в котором ты должен принадлежать мне. — И с вызовом откинула назад отягощенную косами голову. — Или я тебе не нравлюсь?

Тамит предпринял последнюю попытку:

— Такая девушка, как ты, не может не нравиться! Поверь, я обыкновенный человек, Инара. Я тебя не достоин.

Девушка рассмеялась.

— Если б ты смог посмотреть на себя моими глазами! Ты не такой, как другие. Ты наблюдаешь за всем, что есть вокруг, не как воин, а как путник. Ты живешь тем, что называется мечтами, и они не похожи на обычные человеческие желания.

«Да, — хотел ответить Тамит. — Я мечтаю, чтобы в душах людей царил свет, чтобы все были счастливы и, по крайней мере, каждый получал то, чего больше всего желает. Чтобы дороги мира были открыты для тех, кто хочет по ним пройти».

Вот только... что толку говорить о том, что не может исполниться?

Вскоре наступил вечер и войско сделало привал. Тамит сидел возле входа в палатку. Небо на западе стало красным, как раскаленный металл, по лагерю были разбросаны желтоватые огни, а равнина, наоборот, потонула в темноте.

Когда солнце зашло, молодой человек увидел мерцающие искорки, которые срывались с небес и летели вниз. Это были звезды или, возможно, еще какие-то светила, не известные ему. В темноте безмятежно колыхались травы, шелестел ночной ветер.

Тамит был уверен, что Инара сдержит свое обещание и придет, но не испытывал никакого волнения. Заметив девичий силуэт, молодой человек поднялся и шагнул навстречу. Инара безмолвно обвила его шею руками, а после скользнула в шатер.

Тамит медленно, осторожно освободил ее тело от тонких покровов. Он был рад, что можно молчать и не лгать. Второй раз в его жизни женщина приходила к нему сама и предлагала себя. И снова он был не в состоянии дать ей то, чего она желала на самом деле. Тело Инары было горячим и нежным. Взор серебристых глаз завораживал и манил. Тамит думал о том, что, возможно, дочери жрицы богини Кибелы были известны особые тайны? Рабыня Джемет и другие женщины их не знали. К тому же ему еще не приходилось держать в объятиях девственницу.

Внезапно Тамит поверил, что с Инарой ему удастся забыть ту, чье имя он давно не произносил вслух, и это мгновение разрешило его сомнения. Он наслаждался ее сокровенным теплом, ее невинностью, он ласкал ее тело, стараясь подарить и утешение, и страсть. Девушка дышала глубоко и прерывисто. Движения их тел были напряженными, сильными, полными волнующей дрожи.

Когда все закончилось, молодой человек вновь почувствовал себя потерянным и отчаявшимся. Его тело пылало, но сердце оставалось странно холодным. Они с Инарой относились друг к другу по-разному. Ее чувства были искренними и чистыми, тогда как он терзался сомнениями и угрызениями совести.

— Египетские девушки красивы? — прошептала Инара.

— Да. Но их воспитывают так, чтобы они, в первую очередь, стали хорошими женами и матерями и только потом — любовницами.

— Там, в твоей стране, у тебя есть жена?

— Нет.

— Возлюбленная?

Тамит задумался.

— Нет.

— Почему ты до сих пор не женат?

— Мне пришлось привыкать к новой жизни. А потом я отправился на войну.

Девушка погладила волосы юноши. Ее нежная грудь касалась его груди.

— Значит, если б ты смог, то женился бы на мне?

Светильник погас. Лицо Инары смутно белело в темноте шатра, а ее глаза продолжали ярко блестеть.

Что он должен был сказать, после того, что произошло между ними?

Молодой человек сжал руку Инары.

— Да, я женился бы на тебе.

— Я это запомню! — со страстным вздохом прошептала девушка. Потом сказала: — Я должна идти.

— Оставайся до утра, — сдержанно предложил Тамит, думая о том, что будет, когда Инара выйдет из его палатки на глазах у всего лагеря.

— Не могу. — Инара вздохнула и тут же добавила: — Не волнуйся, я буду приходить каждую ночь, все ночи, которые тебе предстоит провести среди нас!

На прощание Тамит сжал ее в объятиях с чувством благодарности за ее понимание, жертвенность и любовь.

Последующие дни пролетели как во сне. Инара действительно приходила, причем не только ночью. Однажды они занимались любовью в прохладной волнистой траве под розоватым рассветным небом, в другой раз — в полдень, под сенью огромного одинокого дерева. Девушку притягивала кажущаяся возвышенной отдаленность Тамита, тогда как юношу влекли ее безыскусность, раскованность и страстность.

Когда войско хеттов наконец достигло цели, египтянин из вежливости осмотрел крепость, хотя на самом деле его мысли блуждали где-то далеко.

— Из тебя не получится разведчик, — сказал сопровождавший его Кармел. — Ты глядишь не по сторонам, а в самого себя. — И вполне серьезно повторил свое предложение: — Оставайся. Мы плохо понимаем ваши письмена и не слишком разбираемся в ваших богах. Нам нужны такие люди, как ты. У тебя будет все: дом, золото, слуги. Ты сможешь жениться на Инаре.

И испытующе посмотрел ему в глаза.

Тамиту стало неловко.

— Я догадался, что ты знаешь, — сказал египтянин. — Так получилось, прости. — Он умолк, не находя нужных слов.

— Что случилось, то случилось, — небрежно произнес Кармел. — Честно говоря, я не в восторге от того, что моя сестра упала в объятия чужестранца, но мне известно, насколько человек зависим от воли своего сердца, даже если он — воин. Что говорить о женщине!

Тамит кивнул. Да, это так. Даже на суде Осириса самый страшный обвинитель, как и главный защитник умершего, — его собственное сердце!

— Разве я могу жениться на принцессе? — спросил юноша.

— Почему нет? Ты не простой воин, а Муваталли признает величие Рамсеса, его страны и народа.

На миг у Тамита мелькнула мысль о том, что он мог бы согласиться. Чужая страна, чужой народ, любящая его девушка, красивая и страстная, — вот что помогло бы ему позабыть о прошлом. О Тие. Вместе с тем в Египте его ждут отец и мать. Он их любит. Он в долгу перед ними. И он не способен причинить им боль.

— Прости, но мне необходимо вернуться домой.

— Как хочешь, — сказал хетт и спросил: — Не можешь одолжить мне свою пектораль?

Тамит хотел спросить зачем, но передумал. Он снял украшение и протянул младшему брату царя хеттов.

Через несколько дней, в течение которых египтянин обитал в красивом доме, в хорошо обставленных покоях и наслаждался любовью Инары, к нему пришел Кармел, вернул пектораль и сказал, что Тамит должен предстать перед царем.

— Муваталли хочет на тебя посмотреть.

Тамиту тоже было любопытно взглянуть на царя хеттов и сравнить его с Рамсесом. Прежде он видел Муваталли только издали. Он уже знал, что повелитель хеттов не так далек от своих подданных, как египетский фараон. Если Рамсес превращался в человека только на поле битвы, то хеттский царь никогда не обожествлялся при жизни.

Его дворец оказался много скромнее дворца Рамсеса; сам Муваталли был облачен в длинное одеяние и замысловатую накидку, на голове царя красовалась плотная шапочка, а в руках он держал длинный посох.

Войдя в зал, Тамит низко поклонился, а затем, выпрямившись, заметил, что глаза царя и его советников прикованы к его лицу, в особенности к украшению на его груди. В зале присутствовал переводчик. Египтянину задали несколько вопросов, после чего хетты заговорили между собой на своем языке: они то ли совещались, то ли спорили.

Кармел стоял в стороне. Молодой хетт внимательно следил за участниками разговора. Когда к Кармелу обратились, он что-то веско произнес, но при этом на его лице промелькнула неприятная для египтянина усмешка. Тамит понял, что сейчас присутствующий в этом зале Кармел был одним из тех, кто считал жителей страны Кемет своими врагами.

Когда Тамиту велели покинуть зал, он не удержался и украдкой задал хетту вопрос:

— О чем они говорили?

— Тебе не следует этого знать, — ответил Кармел и добавил: — Радуйся, египтянин! Тебя отпускают домой.

Когда они остались одни, хетт протянул Тамиту прочно зашитый мешок и сказал:

— Это золотые таблички с текстом послания. Они скреплены оттиском царской печати. Передай их своему фараону. И поклянись, что никому о них не расскажешь.

Тамит отдернул руку.

— Меня не пропустят во дворец Рамсеса!

В серых глазах Кармела появился металлический блеск.

— Пропустят, если наденешь свою пектораль. Советники Муваталли сказали, что это царская вещь.

Тамит покачал головой.

— Мой отец сказал, что пектораль — награда за его воинские заслуги. Он не хотел, чтобы я ее надевал. Я думал, что раскрыл все тайны, а оказалось, что нет.

Юноша задумчиво взвесил украшение на ладони. Оно было с ним, когда он жил на болотах и считал себя сыном Шеду, когда стал наследником Интеба и когда поравнялся с колесницей Рамсеса и бросился к фараону, желая его защитить.

— Зачем сопротивляться судьбе? — спросил Кармел. — Иди вперед до тех пор, пока это возможно. И еще: ты не должен быть один. Мир не признает одиночек.

— Я не один, — возразил египтянин.

— Но только не там, внутри.

«Только не говори об этом Инаре», — хотел сказать Тамит, но промолчал.

Им предстояло проститься, и, по всей вероятности, навсегда.

Это случилось скорее, чем он мог предположить, потому что время неумолимо к тем, кто хочет приостановить его бег. Тамит стоял перед Инарой, и ему чудилось, будто он видит перед собой пепел потухшего костра. Как быстро все закончилось! И так же скоро забудется. Ему было неловко и стыдно, и он не знал, что сказать девушке. Лучше не иметь дело с женщинами, которых, как бы ни старался, не можешь полюбить всем сердцем, к которым только влечет!

Инара, казалось, тоже не знала, о чем говорить. Печально улыбнувшись, она достала браслет из мудрено сплетенных тонких полосок кожи и надела на руку Тамита.

— У тебя будет много золота, а такого украшения тебе никто не подарит. Обещай, что не станешь его снимать. Оно не позволит тебе позабыть о моей любви.

Он сжал ее запястье. Инара права: иногда ценность заключается не в материале, а в искусной работе. В чувствах, с которыми была сделана вещь.

— Обещаю. Инара! Если я чем-то обидел тебя, прости.

— О нет, ты подарил мне радость! Жаль только, что я не жду от тебя ребенка.

Тамит с облегчением вздохнул, тогда как предательский внутренний голос шептал: «У Тии уже двое детей — от другого мужчины!»

Вечерний воздух опьянял свежестью, как молодое вино. Мир казался чудесным, как мечта, деревья и травы волновались, словно корабли на якорях. Это был один из тех моментов, какие исчезают бесследно, хотя на самом деле хочется, чтобы они никогда не кончались.

Тамит знал, что Инаре пора возвращаться обратно, и все же не смог устоять перед желанием еще раз вкусить ее страсть. Мешок с загадочными табличками упал в траву, шелковистые волосы девушки накрыли Тамита мягкой волной. Одежда обоих промокла от вечерней росы. Никто не слышал их криков и стонов отчаяния и радости, разве что птицы, парящие высоко в небесах, да неприметные земные твари.

Когда девушка поднялась с земли, ее лицо было залито слезами. Тамит впервые увидел, как Инара плачет. Она прошептала:

— Возвращайся, я буду ждать!

Глава 4

Когда-то Тамиту казалось, будто он может забыть Фивы. Город с его неповторимыми ароматами, звуками, зданиями, чарующей атмосферой величия и вечности. Сейчас юноша понимал, насколько он сроднился с этим городом, как сильно рад тому, что вернулся домой.

В мешке побрякивали тяжелые таблички. Тамит старался не думать о них. Сначала надо увидеть мать. Успокоить, обнять, обрадовать, сказать, как сильно он ее любит.

Возле ворот особняка военачальника Интеба сидел мальчик и что-то чертил на каменных плитах. Увидев Тамита, он широко раскрыл глаза; на его лице появилось выражение непонятного ожидания и горячей надежды.

Тамит узнал его.

— Это ты, Амени?

Из каких-то известных только ей соображений Джемет выбрала в покровители своему сыну не кого-нибудь, а великого Амона.

— Да, господин.

Тамиту сделалось неловко. Он присел на корточки.

— Что ты здесь делаешь? Играешь?

— Да.

Мальчик смотрел на него светло-карими глазами; его чистый и нежный взгляд был похож на взгляд Уны. У Тамита сжалось сердце.

— Почему твоя мать не отдаст тебя в школу?

Амени опустил глаза.

— Она говорит, что я сын рабыни и мне там не место.

— Джемет пора перестать считать себя рабыней.

— Тогда кто она?

— Просто одна из служанок хозяйки этого дома.

На самом деле это была неправда. Джемет попала в дом Интеба и Уны потому, что когда-то была его любовницей. Тамит выкупил ее, как выкупают рабынь, и она жила среди других служанок его матери. Он не раз предлагал выделить Джемет хорошее приданое, чтобы она могла выйти замуж за свободного мужчину, но молодая женщина презрительно и злобно отказывалась. Тамит понимал, что она живет ожиданием того, что никогда не сбудется. Неужели то же самое ждет ее сына?

Как бы ему ни хотелось увидеть Уну, прежде придется поговорить с мальчиком.

— Я сам отведу тебя в школу. Ты научишься читать и писать.

Глаза Амени загорелись.

— А потом?

— А потом посмотрим. Выберешь, чем бы ты хотел заниматься, и я тебе помогу.

— Надо мной станут смеяться, — с грустью заметил мальчик.

— Кто?

— Другие дети.

— Почему?

— Потому что... если они спросят меня, кто мой отец, мне нечего будет ответить.

Едва ли Джемет могла внушить сыну такие мысли. Скорее, это были его собственные переживания.

— Если ты придешь со мной, никто не будет смеяться, — сказал Тамит.

Ребенок облегченно вздохнул.

— Ты вернулся с войны? — спросил он.

— Да.

— Ты видел фараона?

— Видел. Он очень храбро сражался! Египетскому войску удалось остановить хеттов только благодаря Рамсесу.

— Мы с друзьями играли в эту битву! — воскликнул мальчик, и Тамит вспомнил свое детство, безумные фантазии, увлекательные игры. Игры с Тией.

Амени не успел продолжить рассказ — ворота открылись и Тамит увидел Джемет.

— Ты здесь, Амени? Я тебя ищу! — сказала она и только потом посмотрела на Тамита.

Ее лицо оживилось, в глазах появился блеск.

— Ты вернулся!

— Да.

— Твои родители сходили с ума, считая, что ты погиб. Но я знала, что ты жив.

Казалось, Джемет хочет обнять Тамита, но она этого не сделала. Взяв сына за руку и устыдившись минутной слабости, она быстро произнесла:

— Пойдем, Амени.

— Я тоже рад видеть тебя, Джемет, — мягко произнес Тамит.

Молодая женщина обернулась.

— Однако ты не выказываешь желания поговорить со мной и никогда не приходишь в мою комнату.

— Ты же знаешь, что я не могу.

Джемет открыла ворота и втолкнула мальчика внутрь.

— Подожди меня во дворе, сынок!

Тамиту казалось странным стоять возле ворот собственного дома, но ему не хотелось обижать Джемет. Ничего не случится, если они немного поговорят. Главное, чтобы ни ее, ни его не потянуло говорить правду.

— Что тебе мешает? — спросила Джемет. Она подошла вплотную и произнесла упавшим голосом: — Там, откуда ты пришел, у тебя была женщина. Я вижу это в твоих глазах.

— Тебе обидно, что твое ложе остается одиноким, Джемет? — В тот же миг Тамит понял, что сказал не то, что следовало, потому что глаза молодой женщины сузились и в них мелькнуло презрение.

— Ты знаешь, я не из тех женщин, чье ложе слишком долго остается пустым! Даже Хетес, который считает себя твоим другом, не так давно предлагал разделить мое одиночество. Мне обидно от того, что мне некому подарить свое сердце. Потому я рада, что у меня есть Амени.

— Я обещал мальчику, что отведу его в школу.

Джемет пожала плечами.

— Зачем?

— Он должен научиться читать и писать.

Молодая женщина усмехнулась.

— Правда? С чего бы тебе заботиться об Амени, Тамит? Ведь это не твой ребенок!

Она открыла ворота и вошла во двор. Немного подождав, Тамит направился следом.

Тия, Инара, а теперь еще и Джемет с Амени — его совесть не выдержит такого груза! На мгновение тоска по недавнему прошлому больно резанула сердце, но он постарался затолкать ее в невидимую комнату в глубинах своей души и захлопнуть дверь.

Очутившись во дворе, Тамит остановился, наслаждаясь блаженным покоем. Аромат цветов вмиг уничтожил запахи улицы, а тень деревьев охладила разгоряченное тело.

Молодой человек удивлялся причудам времени. Казалось, еще недавно он находился среди хеттов, а сейчас стоит возле дома, который прежде не смог бы назвать своим даже в самом чудесном сне. По широким каменным ступеням сбежал черноволосый красавец и заключил Тамита в объятия.

— Иногда мне кажется, что ты способен появиться из-под земли!

Тамит вспомнил, что сказала Джемет, и его посетило неприятное чувство. Хетес никогда не отличался разборчивостью. Он жил только для себя и не скрывал этого.

Молодой человек отстранился.

— Мать дома?

— Да.

— Я позову тебя позже, — сказал Тамит. — Мне нужно с тобой поговорить.

Уна не выбежала навстречу, хотя слуги наверняка успели сообщить о том, что ее сын вернулся. Она сидела в зале не двигаясь, так что ни одна складка ее одежды не шевелилась.

Тамит бросился вперед, упал на колени и обвил ее ноги руками, будто она была священной статуей или богиней. Он почувствовал ее руку на своих волосах, а потом ощутил, как тело Уны сотрясается от рыданий.

Юноша поднял голову. Тамита всегда поражали глаза матери, ее взгляд, способный, казалось, проникать в сокровенные глубины души, видеть его мечты и надежды, читать тайные мысли. Он был светлым и нежным, как у юной девушки, и вместе с тем полным той печальной серьезности, какая может появиться только в зрелые годы.

— Если бы ты не вернулся, я бы умерла, — просто сказала Уна.

— Надеюсь, больше мне не придется тебя огорчать!

Они долго сидели молча, словно отогреваясь друг возле друга. Потом Тамит спросил:

— Как отец?

— Был ранен, но поправился. Он очень переживал, обвинял себя в том, что не смог тебя уберечь. — Уна улыбнулась сквозь слезы. — Где ты был?

— Меня ранили, и я попал в плен. Один из хеттов оказался моим старым другом, потому меня отпустили на родину.

— Сейчас Интеб в военном лагере, что неподалеку от Фив. Я послала слуг с радостной вестью. Когда он приедет домой, мы устроим пир в честь твоего возвращения! — с воодушевлением промолвила Уна.

— Подожди, мама. Сначала мне надо выполнить одно поручение.

— Какое?

— Я не могу рассказать, — признался Тамит.

Уна встревожилась.

— Это опасно?

Тамит вдруг почувствовал, насколько она ему дорога. Как и Тия, но по-другому. Он бережно накрыл пальцы матери своей ладонью.

— Не волнуйся. Думаю, нет.

Приняв ванну и поужинав, Тамит позвал к себе Хетеса.

Тот пришел довольно быстро и без всяких церемоний опустился в кресло, тогда как Тамит с наслаждением растянулся на кровати.

— Я хочу поделиться с тобой своим секретом, но ты должен поклясться, что будешь молчать!

— Клянусь, — не моргнув глазом произнес Хетес.

Тамит рассказал ему про таблички. Он понимал, что, возможно, поступает опрометчиво, но не знал, кому еще можно доверить столь секретное дело.

— Покажи их Интебу, — сразу сказал Хетес. — Пусть твой отец найдет того, кто сумеет прочитать, что там написано.

— Нет. Я обещал, что не вскрою мешок.

— Кому? Дикарю? — Хетес пожал плечами. — Теперь, когда ты находишься в безопасности, можешь спокойно нарушить обещание.

— Хетты не дикари. Это могущественный, достойный уважения народ.

— Пора бы научиться называть вещи своими именами, — пробормотал Хетес.

Тамит пристально посмотрел на приятеля и усмехнулся.

— А как назвать то, что ты приглашаешь в свою постель женщину, которая прежде была моей!

На лице Хетеса не было и тени смущения.

— Ты о Джемет? Так ведь теперь она не твоя, верно? А мне надо с кем-то спать! К сожалению, рабынь твоей матери нельзя назвать сговорчивыми.

— Тебе уже двадцать пять. Ты давно мог бы жениться и спал бы в свое удовольствие со своей женой.

Хетес расхохотался.

— Жениться? Я? Тебе прекрасно известно, что я никогда не женюсь! У меня нет ни малейшего желания о ком-то заботиться. Жена, а потом еще дети... Зачем они мне? «Жениться!» Показал бы пример.

Тамит нахмурился.

— Лучше давай подумаем, как мне попасть во дворец.

Сын лекаря Баты задумался.

— Надо составить прошение. Грамотно, в подобающих выражениях, на хорошем папирусе. Придется обратиться к писцу.

— Только не к писцу Интеба!

— Завтра отправимся в храм и наймем какого-нибудь юношу, который успешно проходит обучение, сможет написать как надо и при этом будет молчать. А теперь позволь принести вина. Отпразднуем твое возвращение, а заодно ты расскажешь, чем хеттские девушки отличаются от египетских. Откровенно и подробно! Обещаешь?

Хетес подмигнул, и на губах Тамита против воли появилась улыбка. Он приказал подать вина, и они долго разговаривали. Не о женщинах. Тамит рассказывал о хеттах, их странных обычаях, о войне, в которой Рамсес показал себя настоящим героем, достойным титула фараона.

На следующее утро молодые люди отправились к храму Амона. Они шли по главным улицам Фив, и на душе у Тамита было легко и радостно. Ветер дул со стороны Нила, отчего воздух был прохладным и свежим. По яркому небу плыли легкие облачка, напоминающие лепестки лотоса, а утренний туман над горизонтом отливал перламутром.

У храма толпился народ. Сюда приходили те, кто желал почтить бога, поблагодарить его или вымолить удачу, те, кому понадобилось узнать свое будущее или излечиться от болезней. Ноздри дрожали от аромата дорогих смол, глаза щипало от благовонных курений, уши глохли от многоголосья толпы. Величие Амона обрушивалось на паломников с неумолимой силой, заставляло их сердца трепетать, а тела пригибаться к земле.

Тамит держался спокойно. Его было трудно удивить, ибо он видел нечто такое, что действовало сильнее, чем атмосфера храма. Видел, как смертные возвышаются до богов, а те, в чьих жилах течет священная кровь, ведут себя просто, как обычные люди.

Тамит и Хетес вошли в залитый солнцем храмовый двор и почти сразу увидели молодых писцов. Одни из них болтали между собой, перешучивались и смеялись, другие прилежно сидели на корточках и усердно трудились.

Хетес кивнул на юношу, который примостился в стороне от своих товарищей. Лучи великого Ра освещали его юное лицо и нескладное тело. Взгляд ученика казался сосредоточенным и серьезным, а движения рук были уверенными и точными.

Хетес подошел поближе и заглянул в его свиток. Заметив тень, юноша поднял глаза и вопросительно посмотрел на незнакомцев.

— Проходишь обучение? — небрежно поинтересовался Хетес.

— Да, — ответил юноша.

Тамит не заметил во взгляде молодого писца покорности и смирения, свойственных его сословию. Юноша держался независимо и с достоинством.

Это понравилось Тамиту. Он улыбнулся и промолвил:

— Прости, что помешали. Я — сын военачальника Интеба, а это мой друг. Мы ищем того, кто сумел бы составить и написать секретное послание. Мы готовы хорошо заплатить, но в обмен потребуем молчания.

Лицо юноши залилось краской, он поднялся на ноги и, запинаясь, произнес:

— Я... я могу выполнить ваше поручение.

— Хорошо. Ты обучаешься при Доме Жизни?

— Да. Скоро буду сдавать экзамены.

— Как тебя зовут?

— Тимес.

— С кем ты живешь? С родителями?

— Нет. Мои родители живут далеко отсюда, в маленьком городке. Когда я приехал в Фивы, мне пришлось поселиться в доме мужа моей старшей сестры.

Тамит и Хетес переглянулись.

— Подходит, — негромко произнес Хетес, а Тамит на всякий случай осведомился:

— Муж сестры? Кто он? Чем занимается?

— Строит гробницы. Он архитектор. Возможно, вы о нем слышали. Архитектор Мериб.

В ушах зазвенело, и свет в глазах на миг потускнел, а после так ослепительно вспыхнул, что Тамит невольно опустил веки. Его обдало жаром, и он ощутил мгновенную слабость в ногах.

— Твою сестру зовут Тия?

— Да. Вы ее знаете?

— Мы знакомы с детства. Меня зовут Тамит.

Тимес облизнул губы. Он казался растерянным.

— Я помню эту историю еще с тех времен, когда жил в Эффе.

Сына военачальника Интеба одолевали противоречивые чувства. Он разрывался между воспоминаниями о юноше и девушке на берегу Нила, взволнованно глядящих друг другу в глаза, о клятвах, словах любви и о спокойной, невозмутимой Тие, идущей рядом с мужем и детьми.

Тамит не стал интересоваться, что именно помнит юноша. Вместо этого спросил:

— Ты сможешь передать Тие письмо?

К его удивлению, Тимес покачал головой.

— Нет, господин. Не сердитесь. Ее муж позволил мне поселиться в его доме и помог поступить в школу. Я не могу платить ему неблагодарностью.

— Понимаю. — Тамит улыбнулся. Честность Тимеса вызывала симпатию. — Наше предложение по поводу другого послания остается в силе. Я попрошу жрецов, чтобы они позволили тебе отлучиться.

Когда Тамит начал излагать суть дела, Тимес не выразил ни малейшего удивления. Он сосредоточился только на тексте. Дважды перечитав его Тамиту и Хетесу, он аккуратно и красиво вывел его на дорогом папирусе. Тамит дал ему три золотых дебена. Лицо юноши покраснело от удовольствия, и он попытался отказаться от столь большой платы.

— Я же только учусь, — сказал он.

— Это за молчание, — заметил Хетес, а Тамит негромко добавил:

— За благую весть.

Он предложил Тимесу пообедать с ними, но юный писец отказался.

— Благодарю. Мне нужно вернуться в храм, чтобы поискать врача.

Хетес внимательно посмотрел на юношу.

— Кто-то заболел?

— Сестра Мериба. С ней происходит что-то странное. Она сидит в своей комнате и прогоняет всех, кто пытается к ней войти. Лекари разводят руками. Девушка ведет себя как безумная. Наверное, в нее вселились злые духи. Я предложил позвать к ней черного колдуна.

— Сестра? Сколько ей лет? — полюбопытствовал Хетес.

— Кажется, двадцать или чуть больше.

— Красивая?

Тимес кивнул.

— Черный колдун не поможет, — уверенно заявил молодой человек. — Я хороший лекарь и наверняка смогу вылечить девушку. Я приду завтра. Как ее зовут?

— Анок.

Когда юный писец ушел, Тамит пристально посмотрел на Хетеса и сказал:

— Ты не лекарь.

Приятель рассмеялся.

— Я сын лекаря. Мой отец исцелил половину жителей Эффе. А другую отправил на тот свет, хотя лечил всех одинаково. Он

всегда хотел, чтобы я продолжил его дело, но мне было скучно. И все-таки я обладаю кое-какими знаниями.

— Настоящие лекари, Хетес, изучают строение человеческого тела, умеют пользоваться врачебными инструментами, знают, как готовить лекарства. Они проходят посвящение в Доме Жизни, — настаивал на своем Тамит.

— Жрецы Дома Жизни — самые великие притворщики в мире. И все-таки даже они не способны научить меня обманывать лучше, чем я умею это делать. Строение женского тела я изучил достаточно хорошо. Что касается инструмента...

И, не закончив, он расхохотался.

Тамит, не выдержав, воскликнул:

— Ты наделаешь глупостей!

Лицо Хетеса стало серьезным.

— Я пошутил. На самом деле это способ проникнуть в дом архитектора. Мериб меня не знает. Я смогу передать Тие твое письмо и получить ответ, хотя и не слишком хорошо понимаю, зачем тебе понадобилось с ней встречаться.

Тамит задумался. Он чувствовал, что должен увидеть Тию раньше, чем отправится к фараону. Он не знал, каким будет их разговор, но не сомневался в том, что она согласится прийти на свидание.

— Я спрошу, счастлива ли она. Если да, то навсегда оставлю ее в покое, — сказал Тамит. — Завтра ты отнесешь прошение во дворец. А после отправишься в дом архитектора Мериба.

Глава 5

Тию сморил дневной сон. Ей снилось что-то удивительное, красивое, необычное — то был вихрь цвета, звука, невероятно сильных чувств, непередаваемо ярких ощущений. Проснувшись, молодая женщина задумалась. Она и любила, и не любила такие сны. С одной стороны, они давали возможность вырваться из замкнутого круга размеренной жизни, внушали надежду на счастливые перемены, с другой — напоминали о том, чего она была лишена.

Тия услышала, как Хнут осторожно зовет ее, поднялась с влажных простыней, надела платье, парик и вышла из комнаты.

— Там пришел какой-то человек, — сказала служанка, — говорит, что он лекарь и хочет повидать Анок.

Тия пожала плечами. В доме перебывало много врачей, но она считала, что «болезнь» Анок, дикие истерики, грязная ругань и бросание предметов — это всего лишь способ привлечь к себе внимание. Сестра Мериба все еще оставалась капризным ребенком, тем ребенком, который был изображен на стенах зала.

После рождения детей Тия прочно заняла положение хозяйки дома. Служанки Анок одна за другой перешли на сторону новой госпожи, доброй и справедливой. Мериб поддерживал жену, а не сестру. Тимес был братом Тии. Анок осталась одна. Она не стала открыто объявлять войну, но принялась вести себя так, будто вконец лишилась рассудка.

Тия вышла во двор. Там стоял человек, чье лицо показалось ей странно знакомым. Где она могла видеть его? Молодая женщина нахмурилась и молча ожидала, что он скажет.

В свою очередь Хетес был поражен видом Тии, ее уверенностью в себе, силой ее взгляда. Они не виделись семь лет и, скорее всего, не узнали бы друг друга на улице. Однако, встретив такую женщину, он наверняка бы обернулся ей вслед.

— Я пришел к сестре вашего мужа. Она больна?

— Да, — сдержанно ответила Тия, — но вам лучше поговорить с Мерибом. Он вернется вечером.

— Нет, — с нажимом произнес молодой человек и добавил вполголоса: — Не узнаешь меня, Тия? Я Хетес. Я принес письмо от Тамита.

Молодая женщина задрожала от волнения. Хетес? Тамит?!

— Харуя! — прошептала она, и обвинение в ее голосе прозвучало, как лязг металла.

— Я помню Харую. Мне очень жаль. Тогда я был слишком молод. Тамит меня простил. Теперь мы друзья, — скороговоркой сказал Хетес и сунул в руку Тии небольшой свиток. — Вот письмо. Он ждет ответа. Ты дашь мне его после того, как я повидаю Анок. Где мне ее найти?

Тие почудилось, что она не слышит собственного голоса:

— Наверху. — И обернулась, словно во сне: — Хнут, проводи!

Молодая женщина прижала свиток к груди. Ей казалось, что стук сердца отдается во всем теле, даже в кончиках пальцев. Она глубоко вздохнула, но не почувствовала, что дышит. А после бросилась в беседку и развернула папирус.

Тамит просил о встрече. Тие чудилось, что она видит его взгляд, слышит его голос. Между строк письма затаились его чувства. Молодая женщина бережно погладила папирус. Ей казалось, будто она знает Тамита больше и лучше всех людей на земле, однако они не виделись почти шесть лет и ни разу не были близки как мужчина и женщина. Все эти годы Тия жила воспоминаниями и мыслями о нем. Она нанизала связанные с ним мгновения, переживания, чувства, слова на призрачную нить и носила на груди как невидимое драгоценное ожерелье.

Что ж, возможно, эта встреча станет вознаграждением за все дни и ночи, которые им довелось провести в разлуке!

Хнут привела Хетеса на второй этаж дома, и он осторожно вошел в комнату. Сначала ему показалось, что в ней никого нет. Потом на кровати что-то шевельнулось, и Хетес увидел бледное девичье лицо, обрамленное густыми темными волосами. Глаза Анок напоминали черные жемчужины, тонкие губы были печально сомкнуты.

— Кто ты? Что тебе нужно? — отрывисто и злобно спросила девушка.

Хетес перевел дыхание. Похоже, это маленькое приключение доставит ему большое удовольствие!

— Я лекарь. Хочу тебя осмотреть. Чем ты больна?

— Тебя прислал Мериб? Убирайся прочь!

— Нет, — признался Хетес, — Мериб обо мне не знает. Я пришел сам, когда услышал, что в этом доме есть девушка, страдающая от непонятной болезни, а может быть... от тоски.

Последние слова были произнесены вкрадчивым тоном, и голос Хетеса потонул в потоке брани, которой разразилась Анок. Было трудно представить, что эта утонченная девушка знает такие слова.

— Я не больна! И не тоскую! Я не хочу никого видеть! Ты не лекарь, ты такой же осел, как и все остальные! — выкрикивала она в промежутках между грязными ругательствами.

В глазах Хетеса появилось восхищение.

— Я не уйду, — твердо произнес он.

Анок вскочила с кровати. На девушке было полупрозрачное льняное платье, открывавшее верхнюю часть груди. Хетес не сводил с сестры Мериба голодного взгляда.

— Только подойди! — сказала она.

Он подошел, и Анок ударила его по лицу. Он протянул руку, и Анок вцепилась в нее зубами, будто хищница в кусок мяса. Хетес зашипел от боли. Когда Анок разжала челюсти, Хетес рывками стянул с себя одежду, и девушка в ярости полоснула по его груди своими острыми ногтями. На коже появились багровые полосы, брызнула кровь. Губы Анок искривились, ноздри раздулись, она задрожала всем телом.

Сорвав и растоптав парик Хетеса, девушка вырвала клок его собственных волос. Он все стерпел. Он позволял Анок терзать и бить себя до тех пор, пока она не обессилела. Тогда он поднял девушку на руки, положил на кровать, снял с нее платье и принялся гладить ее тело, покрывать его нежными поцелуями. Ее влажная кожа была гладкой как шелк и пахла миндалем. Анок закрыла глаза, ее стройное тело страстно выгибалось под его ласками. Хетес едва удержался от того, чтобы окончательно не потерять голову. Он с трудом заставил себя отстраниться от девушки и встать.

Анок села на постели и с бесстыдным любопытством принялась разглядывать стоявшего перед ней обнаженного мужчину, тело которого покрывали следы нанесенных ею царапин, ударов и укусов.

— Так мне приходить завтра? — спросил Хетес, подбирая одежду. Он тяжело дышал, у него было такое чувство, будто он совершил изнурительную пробежку под палящим солнцем. — Продолжим лечение?

Их глаза встретились.

— Приходи, — прошептала Анок.

Молодой человек спустился вниз. Тия ждала во дворе и протянула Хетесу свиток.

— Это ответ.

Вечером, к удивлению Мериба и Тии, Анок спустилась к ужину. Ее бледное лицо порозовело, темные глаза ожили.

— Я слышал, к тебе приходил врач? — спросил Мериб.

В глазах девушки появился блеск.

— Да.

— Откуда он взялся?

Анок напряглась, не зная, что ответить, и Тия пришла на помощь.

— Его нашел Тимес в храме Амона.

— Как его имя?

Анок замерла. Странно, она даже не знала, как зовут этого человека!

— Хетес, — сказала Тия и тут же задумалась о том, можно ли ему доверять. Впрочем, наверное, да, если его послал Тамит. Анок уже взрослая; зная ее характер, можно не сомневаться, что она сумеет за себя постоять.

Мериб повернулся к сестре:

— Чем он тебя лечил?

— Дал настойку каких-то трав, и мне сразу стало легче.

Архитектор подозрительно прищурился. Впервые за долгие

дни сестра вела себя нормально и говорила спокойным тоном.

— Пусть придет, когда я буду дома. Я хочу с ним поговорить.

Анок кивнула с притворным равнодушием. Мериб целый день пропадал на стройке и возвращался на закате солнца.

Девушка вспоминала жгучие прикосновения незнакомца, такие бесстыдные и вместе с тем приятные. Он был сильнее ее, но позволил себя бить. Не убежал сломя голову, когда услышал ее ругань. Снял с нее платье, не боясь, что она закричит и позовет на помощь. Если этот человек придет завтра, как и обещал, она сделает то, чего никто от нее не ждет!

Думая о том, что подарит следующий день, Тия грезила наяву. Едва ли все сведется только к разговору. Она немного боялась и вместе с тем страстно желала этого. Она смотрела на Мериба и Анок, которые сидели с ней за одним столом, так, будто их не было рядом, будто они были ненастоящими. В конце концов муж заметил ее смятение и поинтересовался:

— Что с тобой?

Тия очнулась. Она должна следить за тем, что делает, как смотрит, о чем говорит. Он не должен ни о чем догадаться!

— Было очень жарко, я немного устала.

— Как вели себя дети?

Тия вздрогнула. Она совсем забыла о детях!

— Они тоже были вялыми и много спали.

Завершив домашние дела, Тия прошла в спальню, разделась и легла. Строительство собственной гробницы отнимало много времени и сил, потому в последнее время Мериб, случалось, не тревожил жену несколько ночей подряд. Они спали вместе вчера, и оставалась надежда, что сегодня Мериб останется в своей комнате.

Прошло полчаса, и Тия с облегчением закрыла глаза. Мериб не придет. А Тамит жив. Он любит. Он ждет. Завтра они увидятся.

Никому не сказав правды, даже Хнут, Тия сообщила, что отправляется в храм, и попросила присмотреть за детьми.

Она не стала умащивать тело ароматным маслом, украшать себя золотом и серебром, не захотела надевать парик и повязала голову легким платком. Молодая женщина сжимала в руках посланный Тамитом папирус с таким чувством, будто это была карта, без которой она не сумеет достичь своей цели. В последний миг Тию захлестнуло неверие. Сколько раз судьба чинила им препятствия, не давая встретиться, разлучая, разрывая их сердца в клочья! Тия боялась. Если она придет к условленному месту, а Тамита там не окажется, ей будет легче умереть.

Переливающийся, многоцветный, бурлящий жизнью город казался ненастоящим, как и все вокруг: залитые солнцем дома, глубокая синева небес, толпы богатых и бедных, счастливых и несчастных людей. Реальным был только Тамит, который ждал Тию на повороте дороги, ведущей к храму Амона. Когда молодая женщина увидела своего любимого, ей почудилось, будто она узрела огонь посреди непроглядной ночи.

Они оба не выдержали и одновременно сорвались с места, хотя это могло привлечь внимание посторонних. Не добежав несколько шагов, остановились и замерли, заворожено глядя друг другу в глаза.

Тия была поражена переменами, происшедшими с тем, кого она так давно знала. Тамит выглядел очень мужественным и красивым, а также высокородным и гордым. Но в глубине его янтарных глаз Тия видела мальчика — друга детства, и юношу — свою первую и единственную любовь.

Во взгляде Тии были пылкое ожидание и безумная радость. Тамит понял, что не хочет задавать ей никаких вопросов.

— Тия! — выдохнул он. — Тия! — И протянул руки. — Идем! Не будем терять время.

Она не спросила о том, куда он ее ведет, потому что это было как в сказке или как в детстве: они шли рядом, бок о бок, и крепко держались за руки.

— Ты был на войне? — спросила Тия.

— Да. Потом в плену, но все обошлось.

— По этой причине ты не давал о себе знать?

Тамит посмотрел в землю.

— Не только поэтому. Я не знал... нужно ли это.

— Тебе?

Он вскинул взор, и его глаза потемнели.

— Нет, тебе.

Тия вздохнула так глубоко, что складки платья на груди заколыхались, словно потревоженные порывом ветра.

— Почему ты не спросишь, надо ли мне дышать!

Они молча дошли до конца дороги, потом свернули в какой-то проулок. Тамит остановился перед маленьким домиком с плоской крышей, который был окружен крохотным садом и отделялся от улицы густыми кустами акации и четырьмя посаженными в ряд смоковницами с раскидистой кроной и шершавым стволом.

Тамит и Тия вошли во двор. Там было пусто, в домике — тоже. Две комнатки с очень скромной обстановкой: кроватью из крепко сплетенных пальмовых ветвей, подставкой для кувшинов, сундуком и двумя сиденьями. Узкие окна были занавешены циновками, потому внутри царил полумрак.

— Где мы? — спросила Тия.

— Я снял этот дом для того, чтобы мы могли поговорить спокойно и без свидетелей, пусть даже это будет только раз, — сказал Тамит, и у молодой женщины сжалось сердце.

Она опустилась на табурет.

— Ты сердишься на меня?

— За что? — произнес Тамит, доставая кувшин с вином и две чаши. — Просто однажды я увидел тебя с мужем и детьми, и мое сердце сжалось от боли.

— Потому что у меня родились дети?

Тамит сел напротив.

— Я понимаю, что это естественно, и все же мне стало не по себе.

Тия взяла протянутую чашу и сделала глоток. При этом ни на мгновение не опускала взгляда.

— Да, это неизбежно, когда приходится жить с мужчиной, который желает, чтобы ты родила ему наследников. Мериб хотел детей, он надеялся, что таким образом сумеет привязать меня к себе.

— Ему это удалось?

— Мы стали ближе друг к другу. С моей стороны — это долг, привычка, но не любовь.

— Он плохо относился к тебе? Как к вещи?

Тия задумалась.

— Он никогда не был грубым, скорее невнимательным к моим чувствам. Потому я не сразу поняла, почему он на мне женился.

Тамит пристально посмотрел на нее.

— Почему?

Молодая женщина набрала в грудь побольше воздуха и сказала:

— Он меня полюбил. — И, желая смягчить последнюю фразу, добавила: — Конечно, по-своему...

— Все любят по-своему. На свете нет одинаковых людей и одинаковых чувств. Вот почему мы так одиноки.

— Когда я думала о тебе, я не ощущала себя одинокой.

— Я тоже. Но мне хотелось, чтобы ты была рядом. Да, я получил многое, что не надеялся получить: любящих родителей, положение в обществе, деньги. Вместе с тем мне пришлось понять: то, чем боги никогда не одарят человека сполна, он и должен считать для себя самым главным. В моем случае это возможность навсегда соединиться с тобой.

Тия затаила дыхание.

— Неужели ты променял бы все, что тебе удалось обрести, на одну меня?

— Да. Пусть бы я остался бедным до конца своих дней и никогда не нашел настоящих отца и мать, я все равно был бы счастлив, если бы у меня была ты. Ты ошибаешься, если думаешь, что я не пытался забыть тебя, твое имя. Поверь, временами мне начинало казаться, что слово «Тия» выжжено на моей коже везде, где это возможно, не говоря о том, что оно никогда не покидало моего сердца.

Тамит поймал ее руку и прижал к губам.

«Да, — подумала Тия, — любовь это то, чем живешь каждый миг, что у тебя в крови, что способно возродить и от чего можно умереть».

Ее глаза наполнились слезами.

— Что же нам делать? — прошептала она.

— Просто быть вместе тогда, когда это возможно.

Тия смущенно молчала. Тамит снова наполнил чаши.

— Как получилось, что Хетес стал твоим другом? — спросила она после паузы. — Я никогда не забуду о его подлости, о том, как он предал Харую. Ты ему доверяешь?

— Мы очень разные, и я не в восторге от его характера и манер. Однако нам пришлось пережить то, что способны понять только я и он, — ответил Тамит и попросил: — Давай поговорим о нас.

Они вспоминали детство, свои игры и те чудесные минуты, когда плавали вместе, когда Тия учила Тамита грамоте и когда они робко прикасались друг к другу. Постепенно им стало казаться, что они вернулись в прошлое и снова стали теми юношей и девушкой, которые еще не знали ни любовных объятий, ни разочарований, ни разлуки.

Потом они умолкли. Тамит сидел неподвижно, сжав руку Тии в своей, и, казалось, чего-то ждал. Как им ни хотелось приблизить давно желанный миг, оба словно боялись проститься с прошлым. Почему-то и ей, и ему казалось, что именно сейчас они по-настоящему расстанутся с невинностью, которую сохранили друг для друга в непостижимых глубинах души.

Когда они легли в постель, Тия сразу поняла, что у Тамита были женщины. Она не хотела знать их имен. Он тоже старался не думать о ее муже и детях, о том, что Тия никогда не останется с ним навсегда, что она вернется в свою прежнюю жизнь, где ему нет места. Собираясь на свидание, Тамит снял с руки кожаный браслет. Он подумал, что подарок Инары станет жечь ему руку.

Поцелуи Тамита чертили на ее коже огненные дорожки, она ощущала жар его дыхания и тела. Тия не подозревала, что обычная телесная близость способна вознести человеческий дух на такую вершину, заставить сердце таять и столь остро и полно чувствовать красоту, свободу и жизнь.

Им казалось, что они занимались любовью целую вечность, потом следовал короткий отдых; они лежали, переплетясь руками и ногами, и разговаривали, а после снова любили друг друга. В эти мгновения все казалось легко достижимым, реальным, простым. Они будут встречаться. Каждый день. В это время. Когда Мериба нет дома. И постепенно придумают, как быть дальше.

Сияющие, радостные, любящие глаза Тамита находились очень близко от ее лица, он был рядом, его душа и сердце раскрывались ей, и это сводило Тию с ума.

— Ты о чем-то жалеешь? — спросил он.

— Сейчас — ни о чем. Мне кажется, будто все впереди.

Тамит счастливо улыбнулся и заметил:

— У тебя хороший брат.

— Да, он умный и очень усердный.

Тамит не выдержал и рассказал про таблички. Он не очень удивился, когда Тия ответила то же, что и Хетес:

— Покажи их своему отцу.

— Я не могу. Я обещал, — задумчиво произнес Тамит.

Молодая женщина кивнула. Она помнила, каким честным Тамит был в годы юности, и ее радовало, что он остался таким.

В те мгновения, которые они провели вместе, Тию не покидало ощущение непоколебимой надежды и глубокого счастья. Когда пришла пора расстаться, в сердце вновь поселилась боль, а в душе — тревога. Мериб проницателен и умен; что будет, если он догадается? Однако почему им с Тамитом нужно скрываться, будто двум преступникам, если у них нет сомнений, что они созданы друг для друга, что они — две случайно потерявшиеся половинки нерасторжимого целого!

Проводив молодую женщину до дома, Тамит протянул ей свитки.

— Возьми.

— Что это?

— В одних — любовная повесть, в других — мои заметки о походе Рамсеса и обычаях хеттов. Я хочу, чтобы ты прочитала их и сказала, что думаешь об этом.

У Тии заблестели глаза.

— Ты кому-нибудь их показывал?

— Нет. Ты будешь первой, — ответил Тамит и улыбнулся, увидев, как сильно она обрадовалась.

— Мы встретимся завтра?

— Конечно. Я буду ждать!

Часом раньше Хетес уверенно вошел в комнату Анок. Девушка лежала в постели, ее темные глаза были затянуты поволокой. Откинув тонкую ткань простыни, она прошептала:

— Иди сюда!

Хетес увидел, что на Анок ничего нет. Он никогда не отказывался от таких приглашений, потому быстро разделся и скользнул в постель.

Почувствовав, что Анок сгорает от нетерпения, он решил, что сейчас они на равных. Когда Хетес понял, что она девственница, он стиснул зубы, но было поздно. Анок пронзительно вскрикнула, и он поспешно зажал ей рот рукой. И застонал, ибо ее зубы вонзились в его ладонь, а ногти впились в покрытую незажившими царапинами спину.

Сила, вырвавшаяся из неведомой темноты, казалось, связала их в единый узел, заставила забыть о том, где они находятся, о времени, о самих себе. Хетес шептал какие-то неслыханные слова, и Анок отвечала тем же. Ему казалось, он ощущает запах далеких земель, неведомых стран. Он не мог сказать, имеют ли такие отношения что-то общее с любовью, но это было непередаваемо.

Когда Хетес поднялся, Анок продолжала лежать в постели, натянув покрывало до самой шеи, и тяжело дышала.

— Ты сведешь меня с ума, — это было единственное, что сумел произнести молодой человек.

— Ты еще придешь? — прошептала Анок.

Хетес усмехнулся.

— Не думаю, что после того, что ты со мной сделала, мне удастся забыть дорогу в этот дом!

Молодой человек чувствовал, что должен сказать что-то еще, что-то другое, но он не находил слов. Или не был готов их произнести.

Он пришел к Анок и завтра, и послезавтра. Они буквально разрывали друг друга на части, испытывая при этом невероятное наслаждение.

Тамит осознал, что совершил ошибку, послав Хетеса в дом, где жила сестра Мериба. Приятель возвращался в таком виде, словно побывал в клетке со львами, но снова и снова рвался туда. Тамит ничего не говорил, поскольку понимал, что зависит от своего приятеля. Никто, кроме Хетеса, не мог передавать послания Тие. В том числе и последнее, в котором юноша сообщал, что они не смогут увидеться в течение нескольких дней: из военного лагеря приехал Интеб и родители решили устроить пир в честь возвращения сына. А еще недавно Тамит получил свиток с замысловатой и грозной печатью, в котором ему было велено явиться во дворец фараона.

Глава 6

Интеб радостно приветствовал сына, который вернулся из плена живым и невредимым. Уна, сидевшая на пиру рядом с супругом, улыбалась легкой и нежной улыбкой. Она сияла от гордости и счастья и выглядела помолодевшей лет на десять.

Интеб рассказывал о героической победе египетского войска, о невиданной добыче, сотнях пленников, ценной утвари, золоте, серебре и самоцветах. Вспоминал, как жители Фив шумно приветствовали царя и его войско и забрасывали правителя цветами: вдоль дороги, по которой несли золотые носилки фараона, стояли толпы народа.

На самом деле египтян нельзя было назвать победителями. Несмотря на все усилия, Рамсесу не удалось взять Кадеш. Потери его войска были куда более внушительными, чем потери хеттов.

Тамит не оправдывал ложь и деланный восторг отца, но он был способен понять Интеба. Далеко не в последнюю очередь тот заботился о своем сыне, о его будущем. Те, кто в ответ на его слова уважительно кивал, подыгрывали скорее не Интебу, а фараону: мнение божественного правителя не подвергалось сомнениям.

Слушая отца и его гостей, Тамит беспокоился все больше и больше. Что написано на табличках? Как воспримет его визит божественный Рамсес? Какое будущее ждет его и Тию?

Гости расспрашивали Тамита о том, как ему удалось спастись, и он рассказал о знакомстве с Кармелом. Поведал, что был тяжело ранен и очнулся в неприятельском лагере. Юношу не волновало, что большинство знакомых его отца видят в хеттах дикарей и врагов. Тамит не стал говорить о том, как встретился взглядом с Рамсесом, о том, как... спас ему жизнь.

В тот день когда ему предстояло явиться во дворец, молодой человек проснулся задолго до рассвета. Он лежал и вспоминал, как в детстве наблюдал за пробуждением света над Нилом. Сначала вода казалась глянцевито-темной, после начинала играть серебром, затем розовела. В бледно-голубом небе появлялись стаи больших черных и белых птиц, а рыбы с тихим плеском уходили на глубину.

Внезапно Тамита одолела тоска по прежней незамысловатой жизни, по Шеду, по братьям. По прошлому — ибо настоящее казалось зыбким, как утреннее марево, как сон.

Тамит совершил тщательный утренний туалет и оделся в белоснежный лен. Украсил запястья, предплечья и щиколотки браслетами с плоским узором из цветной эмали. Надел парадный парик. И — свою пектораль. Наверное, в нем еще жили детские мечты, в которых можно вообразить себя кем угодно, если он надеялся, что ему будет дозволено войти во дворец с колоннами, балками и дверями из серебра и золотыми балконами!

Вместо этого юношу приняли во внешней части строения, представлявшей собой просторный, окруженный крепостной стеной двор. В «дом царя» допускались только принцы и личные служители фараона. Тамиту пришлось отдать мешок с табличками молчаливому, хмурому писцу. Если бы он этого не сделал, ему было бы велено убираться прочь.

Тамит остался ждать, испытывая глубокое волнение, ощущение прикосновения к чему-то великому. Но, даже стоя перед дворцом фараона, молодой человек вспоминал о той, что всегда жила в его душе. О Тие.

В этот час, укрывшись от жары в прохладной тишине своей комнаты, Тия тоже думала о возлюбленном. Она лежала на спине, вперив неподвижный взгляд в потолок. За окном сонно покачивались резные листья пальм. Сквозь тростниковые занавески просачивался золотистый свет.

Молодая женщина знала, что станет тосковать без Тамита, и все же не думала, что ей будет так тяжело. Время тянулось мучительно, каждая минута тонкой иглой вонзалась в душу, тогда как совсем недавно оно летело стрелой, любое мгновение было подобно прекрасной песне.

Тия вспоминала ощущение невероятной слитности, когда они с Тамитом занимались любовью и когда просто смотрели друг другу в глаза.

Она прочитала свитки, которые дал ей Тамит, и пришла в восторг. Ее глубоко тронула любовная история: в героине Тия узнавала себя, а в ее переживаниях — свои чувства. Повествование было трагическим, но оно хорошо заканчивалось, и это принесло молодой женщине невероятное облегчение. Путевые заметки Тамита свидетельствовали о его наблюдательности, остроумии и удивительной широте взглядов. Тия сказала возлюбленному, что, по ее мнению, он мог бы стать одним из вы-дающихся авторов жизнеописания фараона. Тамит сначала рассмеялся, а после серьезно ответил:

— Дело в том, что я не умею приукрашивать действительность в угоду кому бы то ни было, даже если это сам фараон.

Вспомнив об этом, Тия прикусила губу. Как пройдет встреча Тамита с царем?

— Вы не спите, госпожа? — раздался тихий голос, и Тия повернулась на бок.

Хнут. Упругие кудри, темная кожа, обвиняющий взгляд.

— Что тебе нужно?

— Госпожа, мы можем поговорить?

— Да, — нехотя ответила Тия, с трудом выплывая из пучины сокровенных мыслей и чувств. — Садись.

Служанка осталась стоять.

— Вы поступаете неправильно, госпожа. Скажу больше: вы поступаете плохо.

От изумления молодая женщина резко села на кровати.

— Что ты обо мне знаешь, чтобы обвинять меня?!

— Ничего. Как и вы обо мне. И все-таки я не могу молчать. Сейчас господин занят на строительстве вашей гробницы, потому вам удается его обманывать. Когда-нибудь все откроется. И еще: лекарь, который приходит к госпоже Анок, вовсе не лекарь. Вам об этом известно, но вы молчите, потому что так удобно для вас.

Взгляд Тии потемнел, щеки залились румянцем.

— «Вашу гробницу», — передразнила она Хнут и невольно повысила голос: — Я еще не умерла! Я хочу жить, потому и делаю то, что делаю! Анок взрослая, пусть поступает так, как считает нужным. А Мериб... — Внезапно Тие стало страшно, ее взор потух, краска сбежала с лица. — Неужели ты способна ему рассказать?

Хнут помотала головой.

— Если я это сделаю, он убьет вас. Или отберет у вас детей. Я не желаю вам зла, только добра, и поэтому...

Она не успела закончить: в комнату вошел хозяин дома. Он выглядел усталым, но довольным. Рабыня быстро поклонилась и скрылась, а Тия повернула к мужу растерянное, осунувшееся лицо.

— Стоит ужасная жара, — сказал Мериб и предложил: — Давай вместе примем ванну.

Молодая женщина хотела отказаться, но не посмела. Она по-прежнему видела перед собой темное зеркало глаз Хнут, зеркало, в котором отражалась истина.

Мериб никогда не мог без трепета смотреть на свою жену, когда она снимала одежду. Вот и сейчас он пожелал овладеть ею прямо в бассейне. Вода помогла Тие скрыть, насколько она не готова к близости с мужем, давно ставшей привычной. Благо, вода сделала ее тело теплым, податливым, мягким. Молодая женщина закрыла глаза и притворилась, будто расслабилась, будто ей приятно и хорошо.

Она была женой архитектора по закону, а по праву любви принадлежала только Тамиту. И все же закон был сильнее. Тия подумала о том, что, даже если она родит от возлюбленного, этот ребенок будет считаться ребенком Мериба.

Позднее, когда они с мужем лежали рядом на тонких простынях, а рабыни, безмолвные как тени, делали им массаж, Мериб с воодушевлением повествовал о том, как продвигается строительство гробницы:

— Я решил, что она будет вырублена в скале. Только такая усыпальница способна сохраниться навеки. Я нанял искусных каменотесов и сам слежу за их работой. После того как стены будут покрыты известью, возьмусь за роспись. Говорят, что лишь слуги царя умеют правильно смешивать краски, но на самом деле это не так. Мои рисунки никогда не потускнеют — в отличие от моих глаз! — Он рассмеялся. — Но это не страшно. У души есть свое зрение. — И завершил: — Богатству моей усыпальницы позавидует сам фараон!

— А как же грабители? — спросила Тия.

— Я все обдумал. Устрою несколько ловушек. Того, кто посмеет посягнуть на покой наших тел, завалит камнями. — Мериб протянул руку и коснулся плеча жены. — Позднее я приглашу тебя взглянуть на плод моего ума и моих рук!

Тие вовсе не хотелось смотреть на свою будущую могилу, какой бы роскошной она ни была. Молодая женщина хотела жить. А еще — наконец обрести свободу. Именно тогда в ее голове впервые зародились предательские мысли. Мысли о роковом случае. О судьбе.

Тамит почти отчаялся дождаться ответа, когда появился все тот же безмолвный служитель и поманил его за собой.

Они пошли через двор. Жара угнетала, пронзительный солнечный свет резал глаза. Тамит ощущал едва заметное движение сухого воздуха, но небеса и все остальное казалось застывшим, неживым. Сопровождавший его мужчина подошел к стене, отворил небольшую неприметную дверь и жестом пригласил войти.

Молодой человек доверчиво шагнул в полумрак, и его тут же схватили. Нападавших было несколько, они связали Тамита, набросили ему на голову мешок и куда-то потащили. Пленник почувствовал, что задыхается, и вскоре потерял сознание.

Он довольно скоро очнулся и обнаружил себя в крошечном каменном помещении без окон. Воздух был спертым и влажным. Вероятно, Тамита бросили в какое-то подземелье. Одежда и украшения были при нем. Все, кроме одного. Пекторали.

Тамит прикусил губу. То, что способно спасти и защитить, может и погубить. Ему не стоило пренебрегать этой истиной. «Будь счастлив. И никогда не тревожь прошлое, ибо оно потребует платы», — сказала служанка Мути перед своей смертью. Чей долг ему предстоит заплатить?

Тамит горько усмехнулся. Итак, вместо полосатого царского платка и золотого урея божественного правителя он вновь увидел перед собой мрачные застенки. Все верно. Кто он такой, чтобы его допустили к царю!

Молодой человек не знал, сколько времени провел в одиночестве, когда в помещение вошли трое мужчин: писец со своими неизменными принадлежностями и еще два служителя фараона, один из которых держал в руках масляную лампу.

Тамит медленно поднялся на ноги. Он не стал задавать вопросов, потому что сразу понял: спрашивать будут те, кто пришел к нему. Он не сопротивлялся и рассказал правду, которая, на его взгляд, не таила в себе ничего недозволенного или позорного. О пекторали. О тех, кто дал ему таблички. О своих родителях.

Мужчины не комментировали ответы. Они вообще не проявляли эмоций. Один бесстрастно задавал вопросы, второй скрупулезно записывал, третий молча смотрел Тамиту в глаза.

После допроса охранник принес пленнику воды и снова запер его одного.

Тамит думал не о своей участи, он сходил с ума от тревоги за мать и отца, за Тию. Если с ним что-то случится, его родные и возлюбленная никогда не узнают правды о его судьбе.

За ним пришли через несколько дней. Тамит не знал, куда его ведут, он ни о чем не спрашивал, только щурился от яркого света.

Его привели в большой светлый зал, где сидели все тот же писец и, судя по виду, важные, наделенные властью люди. Тамит бесстрашно встретил их напряженные, внимательные взгляды. Он собрался заговорить, но в этот момент в зал ввели еще двоих. Интеба и Уну.

На Интебе не было ни украшений, ни каких-либо воинских отличий. Он выглядел страшно растерянным, почти сломленным. Лицо Уны осунулось и побледнело; казалось, она постарела сразу на несколько лет. Однако когда женщина увидела сына живым, в ее глазах вспыхнула радость.

Юноша онемел. Он понял, что его собираются обвинить в чем-то ужасном, и не только его самого, но и родителей.

Один из мужчин сделал знак — мать и отца Тамита подвели ближе. Им задали несколько обычных вопросов о том, кто они, сколько им лет, чем они занимаются. Потом в зале появился еще человек. Его вели под руки, но не потому, что он был очень стар, а потому, что его глаза ничего не видели. Его тоже спросили о том, кто он такой, и старик ответил:

— Меня зовут Онха. Когда я был моложе и видел, я делал ювелирные украшения для царской семьи.

Один из мужчин протянул старику нечто сверкнувшее золотом. Тамит затаил дыхание. Это была его пектораль.

— Можешь ли ты сказать, что это такое?

Старик внимательно ощупал украшение.

— Да. Это моя работа. Я помню ее, как и сотни других. Каждое из украшений, сделанных моими руками, было неповторимо.

— Для кого ты изготовил это ожерелье?

— Оно было сделано по заказу великого фараона Сети для его сына Рамсеса.

По залу пронесся возбужденный шепот. Пронесся и стих, как порыв ветра. Тамит и Интеб застыли, будто каменные статуи, а Уна закрыла лицо руками и неслышно заплакала, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Я расскажу, что было дальше, — произнес один из обвинителей. — Пектораль бесследно исчезла. Ее искали, но не нашли. Подозревали, что она была украдена. Теперь мы знаем, что это действительно так. Хотелось бы знать, кто это сделал и каким образом украшение оказалось у этого человека. — Мужчина кивнул на Тамита. — Потому мы хотим задать вопрос женщине, которая называет себя его матерью.

Уна отняла руки от заплаканного лица и шагнула вперед.

— Я действительно мать этого юноши. Пектораль в самом деле была украдена во дворце. Я узнала правду через семнадцать лет после того, как это случилось, — сдавленно произнесла она.

— Такие преступления караются смертью, — заметил обвинитель.

— Женщина, которая это сделала, умерла пять лет назад. Ее звали Мути. Она была моим доверенным лицом, а прежде — кормилицей царских детей и старшей служанкой гарема.

— Тебе придется рассказать все по порядку.

Уна кивнула. Тамит заметил, что она старательно отводит взгляд от его лица.

Когда женщина начала рассказывать, он уже знал, что ему придется услышать то, что потрясет его сердце, перевернет душу. Что-то такое, с чем он, возможно, не сумеет смириться, не сможет жить. Когда Уна дошла до того момента, как она покинула гарем, царский служитель остановил ее вопросом:

— Скажи при всех, громко и внятно, кто отец юноши по имени Тамит.

Уна выпрямилась и мужественно произнесла:

— Фараон Сети.

Сказав это, женщина сникла, будто сломленный ветром цветок. Обвинитель повернулся к человеку с пером и папирусом:

— Запишите.

Того, что не записано, не существует. Это настолько верно, как и то, что начертанное на папирусе становится правдой.

Полными изумления и страха глазами Тамит смотрел на поникшую от горя мать, на ее залитое слезами лицо. На какое-то мгновение ему показалось, что Уна сошла с ума. У него было странное ощущение. Ему чудилось, что у него вырастают крылья, что они поднимают его на невиданную высоту, и одновременно он чувствовал, как стремительно падает вниз, погружается в бездонную пропасть. Его отцом был фараон! А нынешний правитель страны и египетского народа, божественный Рамсес, — его единокровный брат.

Тамит посмотрел на Интеба и улыбнулся слабой улыбкой. Ему было жаль этого честного, благородного человека, как прежде было жаль Шеду. А еще его сердце было переполнено благодарностью. Он хотел сказать Интебу о том, что предпочел бы, чтобы его отцом был именно он, пусть знатный, но все же обычный человек. Простой смертный. Не фараон.

— Твой сын об этом знал? — спросил обвинитель.

— Нет. Он услышал правду только сейчас.

— Почему ты ее скрывала?

— Я боялась за будущее Тамита.

— Полагаешь, великий Рамсес немилосерден?

Женщина задрожала.

— Я знаю, что он справедлив. Дело в другом. Тогда бы мне пришлось рассказать моему сыну и все остальное.

— Тебе придется сделать это сейчас, — заметил мужчина.

Уна подняла голову и посмотрела Тамиту в глаза.

— Я готова.

Пока она говорила, Тамита не покидало ощущение, будто он висит над пропастью. Ему было нелегко услышать о том, что мать хотела от него избавиться, что именно она обрекла его на годы неведения о своем истинном происхождении. Уна поступила жестоко: он мог утонуть, погибнуть в пасти диких зверей, умереть от голода. Он остался жив только благодаря Шеду. Богам. Своей судьбе.

И все же Тамит знал, что сумеет ее простить и не станет любить меньше, чем любил до сих пор.

— Прости меня, — прошептала Уна.

Он не сделал паузы. И не отвел взгляда.

— Да, мама. Я тебя люблю!

Уна зарыдала и упала на колени.

— Убейте меня! Только меня! Не его! Он ни в чем не виноват!

— Встань, женщина. Последнее слово останется не за тобой. И не за мной, — сказал царский служитель.

Тамит понял, о ком идет речь. О Рамсесе.

Обвинитель повернулся к Интебу:

— Несколько лет назад в храме Амона было заведено дело, где упоминалось некое золотое ожерелье. Полагаю, речь шла об украшении, которое сделал ювелир Онха. Нам необходимо знать, куда подевались папирусы.

То, что когда-либо было записано, не исчезает. Тамит в отчаянии опустил веки, а лицо Интеба покрыла пепельная бледность.

— Их не представили на суд фараона. Я подкупил одного из служителей храма пятью дебенами золота.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы спасти сына своей жены.

— В чем его хотели обвинить?

— В краже. Но он не был грабителем.

— Тебе было известно то, о чем только что рассказала твоя супруга?

— Да, она призналась мне. И попросила, чтобы я назвался отцом этого юноши. У нас с Уной не было детей, и я обрадовался, что у меня появится взрослый сын. Я собирался обучить его воинскому искусству, чтобы впоследствии он мог унаследовать мою должность. — В словах Интеба звучали сожаление, волнение, любовь и простодушие, удивительное для этого много повидавшего в жизни человека.

Наступила тишина. А после Тамит услышал за спиной голос того, кто прежде не присутствовал в этом зале:

— Вы, все трое, сумели меня удивить!

Тамит увидел, как люди, присутствующие в зале, стали падать на колени и целовать каменный пол. Он обернулся и почувствовал, что его ноги ослабели, а сердце едва не остановилось. В зал вошел Рамсес.

Фараон выглядел не так, как на войне и в те дни, когда появлялся на золотом балконе перед народом в образе бессмертного бога. И не так, как во время визитов в храм, когда повелителя окутывали облака благовоний, курившихся в кадильницах, и сопровождали толпы жрецов в великолепных церемониальных одеждах.

Сейчас на нем был обычный парик, набедренная повязка из гофрированного льна, широкий пояс с металлической пряжкой, на которой красовался царский картуш . Фараон был бос, но на его лице лежала печать величия, такая твердая и вечная, как если бы она была высечена на камне.

Рамсес посмотрел на Уну и Интеба, которые простерлись перед ним и не смели поднять взора.

— Ваши поступки доказывают, что вы — люди. Я прощаю тебя, женщина, поскольку ты достаточно наказана судьбой. Можешь быть свободен, Интеб! Ты доказал свою преданность и моему отцу, и мне. Тамит! — Жесткий взгляд фараона остановился на лице молодого человека. — Не могу сказать, что меня радует появление нового родственника. Однако я помню юношу с золотой пекторалью на шее. — Он многозначительно умолк, и Тамит понял, что царь не желает, чтобы посторонние знали подробности их единственной встречи. Юноша кивнул, и тогда Рамсес продолжил: — Твоя судьба удивительна, и я не стану вмешиваться в то, что угодно богам. Скажи сам, что ты желаешь получить?

В глазах Тамита фараон был первым человеком, которого власть делала привлекательным. Но и здесь власти было наплевать на чувства.

Молодой человек с трудом разомкнул губы.

— Владыка-царь! Я бы хотел остаться сыном военачальника Интеба. Пусть все, кто здесь находится, дадут священную клятву не разглашать тайну, которую они узнали.

Спустя мгновение, осознав, что он сумел дать правильный ответ, Тамит перевел дух.

— Хорошо. В табличках, которые ты привез из Хеттского царства, содержится интересное предложение. Царь хеттов Муваталли желает закрепить наш мир взаимным посольством. Он приглашает к себе египтян, а взамен готов направить в Фивы своих людей. Ты дружен с этим народом, понимаешь их язык, — Рамсес сделал небольшую паузу, — и я намерен отправить тебя в Хаттусу.

— Почту за честь, повелитель.

«Твои слова сбываются каждый день, и мысли твоего сердца осуществляются так же, как мысли Птаха. Ты бессмертен, и твои замыслы будут исполняться, а твоим словам люди будут повиноваться вечно» — так обращались к фараону его подданные, но только сейчас Тамит понял, что это означало на самом деле.

— Меня удовлетворили твои ответы. Видно, что ты умен и не заносчив. Отправляйся домой. Завтра явишься во дворец. Тебе необходимо кое-чему научиться. Через несколько месяцев возглавишь посольство к хеттам.

Тамит низко поклонился и осмелился прошептать:

— А пектораль?

— Я дарю ее тебе, — снисходительно промолвил Рамсес.

Очутившись вне стен дворца, Тамит, Интеб и Уна обнимались, смеялись и плакали. Всем троим казалось, что им дарована вечная свобода. Все тайны разгаданы, покровы сорваны, обиды забыты. Они могут думать, говорить, делать все, что хотят.

На самом деле все было иначе. Тамит почувствовал это первым. Рамсес проявил великодушие, но он решил судьбу новоявленного брата так, как посчитал нужным. На всякий случай он отправлял его подальше и фактически делал заложником политики двух государств. Едва ли молодого тщеславного фараона удовлетворит мир с Муваталли, мир, при заключении которого ему пришлось пойти на уступки. Пройдет год-два, самое большее несколько лет, — и Рамсес вновь соберет войско и двинется в Сирию.

Кармел оказался прав: фараон не был богом. Он был человеком, иллюзией, созданной людьми и почитаемой ими.

Однако главное заключалось не в этом: Рамсес не знал о том, что разлучает Тамита с Тией. Молодой человек не представлял, как рассказать возлюбленной правду, и для начала решил поделиться новостью с Хетесом. Тот был поражен.

— Значит, ты принц?!

— Я мог бы им стать, но отказался от такой возможности, — ответил Тамит и, усмехнувшись, добавил: — Думается, тем самым я сохранил себе жизнь.

— Ты возьмешь меня с собой? — с надеждой в голосе произнес Хетес.

— Почему нет? — ответил Тамит, продолжая размышлять.

Молодой человек мог сполна оценить дальновидность Кармела, мнение которого наверняка повлияло на решение царя Муваталли. Хетт предугадал, как все сложится. Если Рамсесу понравится идея завести постоянное посольство, он отправит к хеттам именно Тамита. Тот не сможет отказать фараону. Приедет в Хеттское царство и... женится на Инаре.

Глава 7

Было раннее утро, но потоки яркого солнечного света уже вонзались в кроны пышных пальм, скользили по голубой глади Нила. По улицам катились колесницы и повозки, спешили люди самых разных сословий. Торговцы овощами и фруктами раскладывали свой товар прямо вдоль дороги.

Взглянув на прозрачный, будто напоенный светом виноград, Хетес подумал о том, что ни разу не приносил Анок подарков, и купил целую корзину фруктов. Он улыбнулся при мысли о сладостном безумии, в которое ему вот-вот предстоит окунуться. Недавно Тия сообщила Хетесу о том, что Мериб полон подозрений по поводу его визитов к Анок, и молодой человек приловчился достигать цели, забираясь на дерево, которое росло возле дома, с него — на стену, а со стены — на галерею, куда выходила комната девушки.

Он пребывал в возбужденном состоянии с того момента, как открыл глаза, и так распалил свою кровь воображаемыми любовными картинами, что, едва увидев Анок, бросил корзину на пол и заключил девушку в объятия.

К его изумлению, Анок решительно высвободилась из кольца его рук и сказала:

— Я намерена отправиться на прогулку.

Хетес оторопел.

— На какую прогулку?

— После узнаешь.

Она выглядела сосредоточенной, погруженной в себя, и молодой человек впервые подумал о том, что ничего о ней не знает. Чем живет ее душа, какие мысли таятся в ее голове? Неистовая радость угасла, но он все еще был охвачен желанием и потому произнес:

— Сначала ляжем в постель! Я с рассвета не могу думать ни о чем другом.

В глазах Анок появилось выражение тайной надежды. Девушка сняла платье, легла и позволила Хетесу делать то, что он хочет. Он овладел ею с привычной жадностью, тогда как она казалась скованной, почти безучастной.

Потом они лежали рядом и ели фрукты. Хетес шутя измазал кожу Анок виноградным соком, а после слизывал его. Когда молодой человек коснулся ее груди, девушка болезненно поморщилась.

— Ты заболела? — спросил Хетес.

— Если это можно так назвать. Одевайся, поедем.

— Быть может, все же останемся здесь?

Анок смотрела на него немигающими темными глазами.

— Нет. Это очень важно.

Хетес нехотя оделся, гадая, что она задумала. Анок соглашалась проделывать такие вещи, какие любая другая женщина отвергла бы с возмущением и испугом. В том, что касалось телесных удовольствий, для нее не существовало запретов, и это воспринималось Хетесом как нечто поразительное, поскольку до встречи с ним она была девственницей. Мысль о врожденной порочности девушки вызывала у молодого человека довольную улыбку. У него еще не было такой потрясающей любовницы.

Он удивился, когда Анок вывела из ворот колесницу, ибо не подозревал, что она умеет править лошадьми. Девушка жестом пригласила Хетеса встать рядом, и он, весьма заинтригованный, повиновался. Что задумала эта сумасшедшая девчонка?

Они пронеслись по улицам в клубах пыли, распугивая прохожих, после чего Анок уверенно направила колесницу в пустыню. Глядя на синюю бездну над головой и красную бездну под ногами, Хетес испытывал легкое головокружение. Ветер поднимал в воздух густую пелену песка; мелкие камешки больно стегали по лицу.

Анок остановила колесницу, когда город остался далеко позади.

Девушка сошла на землю. Хетес последовал за ней. Ощущение неведомой опасности будоражило нервы, но он старался сохранять внешнее спокойствие. Горячий воздух обжигал легкие, и Хетес подумал о том, что через несколько часов или даже раньше они изжарятся, как цыплята на вертеле.

— Зачем мы приехали сюда? — тревожно спросил он.

Анок повернулась. Ее глаза блестели. Хетесу почудилось, что

в них стоят непролитые слезы.

— Я беременна.

Он отшатнулся.

— Ты уверена?

— Да, — сказала Анок и опустила голову.

Молодой человек замер, сраженный неожиданной новостью. Девушка долго стояла молча, прислонившись к колесу; потом быстро посмотрела на него исподлобья, и ее взгляд показался Хетесу холодным и злым.

— Что ты думаешь делать? — небрежно произнес он.

Сестра архитектора Мериба пожала плечами.

— Не знаю. За меня сватались многие мужчины, но я всех отвергала. А за тебя я бы вышла замуж.

— Почему? Только потому, что тебе нравится со мной спать? Тебе понравилось бы и с другим, если бы ты только попробовала.

— Я жду ребенка от тебя, а не от кого-то другого, — заметила Анок.

Хетес опустился на землю.

— Что ты обо мне знаешь? — с горечью произнес он. — Я — никто. У меня нет ничего своего. Я живу на содержании своего приятеля, с которым у меня на самом деле мало общего.

— Мой брат даст за мной хорошее приданое.

— Уверен, что он прогонит меня, как собаку, когда узнает, кто я такой!

— Скажи правду, ты не хочешь брать меня в жены? — прошептала Анок.

Хетес поднялся на ноги, подошел к ней, взял за плечи и заглянул в глаза.

— Не хочу. Я не готов заботиться ни о тебе, ни о ребенке. А ты? Какая из тебя жена и мать? Ты отдалась мне, даже не спросив моего имени! Царапалась и кусалась, как дикая кошка! Тебе пришло в голову поехать в пустыню лишь для того, чтобы сообщить мне о своей беременности. Ты не просто взбалмошная, ты сумасшедшая.

— Что ж, — медленно произнесла Анок, — ты сам выбрал свою судьбу.

И рассмеялась жутким пронзительным смехом.

Внезапно Хетес все понял. Сердце застучало как бешеное. Руки и ноги онемели. Он закрыл глаза. Анок или бросит его посреди пылающей бездны, или раздавит колесами, или они вместе разобьются на колеснице. В любом случае ему не выбраться отсюда живым.

— Мы возвращаемся? — осторожно спросил Хетес.

Анок схватила кнут и внезапно огрела любовника по едва прикрытому телу.

Молодой человек зашипел от боли, подскочил к девушке и стиснул ее руку Они боролись неистово — так, будто хотели убить друг друга. Хетес был сильнее. Он повалил Анок на песок, придавив своим телом. Она плюнула ему в лицо.

Хетес с трудом перевел дыхание и прошептал:

— Прости. Я не хотел. Я беру свои слова обратно.

— Слова нельзя взять обратно, так же как невозможно повернуть время вспять.

— Можно. Я пойду к твоему брату и попрошу позволения жениться на тебе.

— Ты лжешь! — в ярости вскричала девушка.

— Нет, не лгу. Ты впрямь сумасшедшая, но я... я тебя люблю. Все это случилось слишком внезапно, и я растерялся. Просто я долго был один. Как, впрочем, и ты, — он произнес эти слова с простодушной и светлой улыбкой, какой Анок никогда у него не видела.

Девушка пристально смотрела на Хетеса, словно пыталась проникнуть в глубину его мыслей и чувств. Ей хотелось верить, что в нем, как и в ней, проснулось нечто невыразимое, то, что толкает, влечет, бросает к другому человеку. Что никогда не позволит просто взять и уйти.

Они вернулись обратно живые и невредимые. Перед тем как расстаться, Хетес промолвил:

— Жди. Я приду завтра и попрошу у Мериба твоей руки.

Он не пришел ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю.

Анок не кричала, не плакала, не била посуду, не придиралась к служанкам. Она неподвижно лежала в своей комнате и думала. Наконец велела позвать свою бывшую рабыню, а ныне служанку Тии, Хнут. Когда та вошла, произнесла чужим, сдавленным голосом:

— Садись. Мне нужно с тобой поговорить.

Предугадать будущее так же невозможно, как и отыскать истоки божественного Нила. Тамит окончательно убедился в этом, когда узнал тайну своего рождения. Теперь он бывал во дворце, обитатели которого жили тайной, «божественной» жизнью, постигал структуру и иерархию мира, закрытого для простых смертных.

Многим из тех, кто его окружал, казалось, что ему довелось познать истинное величие и что привычный мир отныне выглядит для него крохотным, ненастоящим.

Одна только Тия сказала:

— Помнишь наши детские игры, в которых ты воображал себя то фараоном, то жрецом? Твои мечты были слишком смелыми, но ни ты, ни я не хотели этого признавать. Я всегда чувствовала, что в тебе есть что-то необычное, некая внутренняя свобода, стремление добиться немыслимого. Вместе с тем ты всегда оставался для меня самым близким и понятным человеком.

Она чувствовала в нем того, кого видела прежде. Это стало для Тамита высшей наградой. Он до сих пор не признался возлюбленной в том, что ему придется покинуть Фивы, потому что боялся причинить Тие смертельную боль. Тамит понимал, что им не удастся повлиять на решение фараона, как не удастся изменить судьбу.

С недавних пор Тамит и Тия проводили вместе все ночи. Влюбленным выпала редкая удача: Мериб уехал искать камень, подходящий для отделки каких-то частей гробницы.

Нежное дуновение прохладного ветерка овевало обнаженные тела. Тамит и Тия лежали на плоской крыше дома и смотрели в небесный свод, усеянный сверкающими серебряными точками. Им казалось, что созвездия неудержимо притягивают их к себе. Тие чудилось, что она вот-вот расстанется с телесной оболочкой и унесется в бесконечное пространство. Станет витать в глубокой синеве небес, перелетать от звезды к звезде, теряясь в таинственном мерцании светил, пока не погрузится в серебряную реку Млечного Пути.

Молодая женщина повернулась к любимому, чтобы сказать, что она чувствует, и в этот миг он глухо произнес:

— Тия, боюсь, мне придется уехать.

Тие почудилось, будто она сорвалась с высоты и со всей силой ударилась о землю.

— Уехать? Куда? Надолго?

Тамит начал говорить. Тия внимательно слушала.

— Если я прибуду в Хеттское царство в качестве посланника египтян, может случиться так, что я нескоро вернусь обратно. Если вообще вернусь, — закончил он.

— А как же твои родители?

— Для отца долг воина и приказ фараона — две божественные истины. Мать еще не знает всей правды. Она думает, что это ненадолго.

Тия с трудом проглотила слезы.

— Если бы я была свободна, ты бы взял меня с собой?

— Я немедленно женился бы на тебе, и мы бы никогда не расставались.

— И ты принял бы детей, которых я родила от Мериба?

— Конечно.

Молодая женщина знала, что Тамит говорит правду.

— Я надеюсь, что во время этой поездки ему на голову упадет камень! — сказала Тия и ужаснулась силе и непреклонности своего желания избавиться от мужа.

— Он совсем ничего для тебя не значит? — тихо спросил молодой человек.

— Когда ты рядом со мной, я думаю о нем как о досадной помехе. Как о чем-то неживом. О глыбе, которая лежит у меня на пути и которую я не в силах сдвинуть с места!

Тамит знал, что она честна с ним. Он крепко обнял Тию. Всей своей женской сущностью она впитывала ласку его обжигающих губ, его горячего тела, ласку, которой прежде не знала и которую, возможно, ей больше не суждено испытать.

На рассвете пришлось проститься. Ни Тамит, ни Тия не стремились подыскивать какие-то особые, пламенные, трепетные слова для того, чтобы выразить свои чувства. Они слишком хорошо знали друг друга, потому даже легкое пожатие руки могло сказать больше, чем самые горячие признания.

Тия пообещала, что передаст ему, когда снова сможет прийти на свидание. Может, Мериб вернется сегодня или завтра.

Тамит возвращался обратно, не видя ничего вокруг, потому не заметил Джемет, которая поджидала его в самом начале улицы. Молодой женщине пришлось догнать его и дотронуться до его руки. Тамит вздрогнул, обернулся и сразу все понял.

— Ты следила за мной?

Джемет не стала отвечать на вопрос, вместо этого сказала:

— Я ее видела.

— Кого?

— Твою возлюбленную. Она красива и очень счастлива с тобой. Вместе с тем она страдает.

— Я тоже, — ответил Тамит, глядя в глаза молодой женщины. — Что тебе нужно, Джемет?

— То, что мне нужно, я никогда не получу. Ты слишком честен для этого. Возьми, — сказала она и протянула ему сплетенный из ремешков браслет. — Сначала я думала, что ты его потерял, а после поняла: ты не хочешь, чтобы она знала, ты боишься причинить ей боль.

— Ты могла отдать мне браслет, когда я вернусь домой.

— Я хотела на нее посмотреть.

Тамит видел в глазах Джемет то самое отчаяние, какое, случалось, испытывал сам. Но он не мог ей помочь.

— Я обещал отвести Амени в школу. Я сделаю это сегодня.

— Его примут?

— Я в этом уверен.

Джемет усмехнулась.

— Говорят, твой отец — фараон!

— Мой отец — человек. Я по-прежнему сделан из плоти и крови. И у меня все та же душа.

— Только все это принадлежит не мне. Оно принадлежит Тие.

— Поверь, Джемет, желания Тии тоже не сбылись, — с горечью произнес Тамит.

— По крайней мере, она знает, что ты ее любишь.

Тамит не стал продолжать разговор. Он выполнил свое обещание: отвел сына Джемет в школу при храме Амона. Туда принимали не всех. Тамит видел длинную очередь родителей с детьми, терпеливо ожидавших назначенного часа. Некоторые из них приехали в Фивы издалека и стояли во дворе храма по нескольку часов. Одежда многих была покрыта пылью, а лица выглядели усталыми. По большей части это были небогатые люди, с трудом скопившие немного денег и мечтавшие о том, чтобы их детям выпала лучшая доля, нежели им самим.

Тамиту и Амени не пришлось ждать. Крепко держа за руку оробевшего мальчика, молодой человек прошел к одному из жрецов. Тот принял их с величайшим почтением и попросил Амени изобразить на письменной доске несколько знаков. К счастью, ребенок легко справился с заданием. На обратном пути он выглядел радостным, возбужденным и простодушно заявил Тамиту:

— Как бы порадовался мой отец, если бы узнал о том, где я буду учиться!

Тамиту сделалось не по себе.

— Что ты о нем знаешь?

— Почти ничего. Мама говорит, он живет где-то рядом, и мы ждем, когда он вспомнит о нас.

Амени опустил голову, а Тамит задался вопросом: отчего даже мелкие пятна на его совести порой кажутся огромными черными дырами? «Кому много дано, с того больше спросится», — говорил Шеду. Разве ему, незаконному сыну Сети и непризнанному брату Рамсеса, тайному любовнику женщины, которой он был готов отдать свою жизнь, удалось получить все, о чем он мечтал?

Тия вернулась домой. Осторожно вошла в калитку и сразу поняла, что Мериб еще не приехал. Молодая женщина облегченно вздохнула.

Тия подумала о Тамите. Быть может, им выпадет еще одна ночь? У нее сжалось сердце. Он был для нее всем — миром, небом, радостью, счастьем, совершеннейшим даром, какой только способна подарить человеку судьба.

Тия была так поглощена своими мыслями, что не заметила, как к ней подошла Хнут. Молодая женщина подумала, что рабыня снова станет ее осуждать, но та взволнованно произнесла:

— Госпожа! Я думала, что не смогу вас дождаться, но вы пришли вовремя! Несколько дней назад госпожа Анок спросила меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто помогает женщинам избавляться от нежеланных детей. Она очень плохо выглядела. Я ответила отрицательно, и она отослала меня. Но после куда- то отлучалась, а сегодня снова покинула дом.

— Она давно ушла?

— Нет. Возможно, вы сумеете ее догнать.

Тия метнулась к воротам, выбежала на улицу и устремилась в сторону, противоположную той, откуда пришла. Ей повезло — вскоре до ее обоняния долетел аромат душистого масла, а затем мелькнуло льняное платье богатой египтянки. Тия узнала Анок, хотя та шла, непривычно ссутулившись и потупив взор.

Тия решила за ней проследить и вскоре очутилась в квартале городской бедноты, недалеко от Верхних пристаней, где разгружались торговые корабли. Здесь было грязно, берега завалены камнями и мусором. Пахло сыростью и отбросами. Однако воды Нила слепили взор пронзительной голубизной, а ветер весело звенел в небесной вышине. Рыбья чешуя, прилипшая к побуревшим сетям, что сушились на берегу, сверкала серебром.

Анок упорно шла вперед, не сбавляя шага, не обращая внимания на грязные улицы и толпы бедноты. Когда она скользнула в крохотный двор какой-то хижины, Тия, немного подождав, направилась следом.

В хижине было темно и тесно. Неопрятная женщина перебирала какие-то зловещие инструменты. Полуобнаженная Анок лежала на полу, на чистой белой простыне, которую, скорее всего, принесла с собой.

Увидев Тию, она не вскрикнула, не шевельнулась. Анок выглядела опустошенной, лишенной мыслей и воли, погруженной в мертвенное оцепенение. Тия нагнулась и решительно протянула руку.

— Пойдем!

Незнакомая женщина пробовала возмутиться, но Тия бросила на нее такой взгляд, что той пришлось замолчать.

Тия вывела пошатывающуюся Анок на улицу и спустилась вместе с ней к берегу реки. Потом она помогла девушке умыться и усадила ее на обросший мохнатыми водорослями камень.

Жара набирала силу. Синева неба казалась застывшей и резала взор. Паруса барок были окрашены в золотой цвет. Птицы, расправив крылья, взмывали ввысь и кружили там подобно хлопьям пены.

Черты лица Анок заострились, лоб покрылся испариной, девушка тяжело дышала.

— Ты что-то пила? — искренне волнуясь за нее, спросила Тия.

— Да, эта женщина дала мне настойку каких-то трав, от которой у меня закружилась голова. Она сказала, что благодаря этому я не почувствую боли. Сейчас мне уже лучше, — прошептала Анок.

— Ты не должна была туда приходить!

Тия взяла холодную руку девушки в свою, затем обняла Анок и принялась осторожно гладить ее напряженную спину

— Мне не оставалось ничего другого.

— Отец ребенка Хетес?

— Да.

— Он знает?

— Он сказал, что придет, и обманул.

Несколько минут Анок сидела, тупо глядя перед собой. Потом внезапно заговорила:

— Меня никто никогда не любил. У меня не было матери. Когда я подходила к отцу, он морщился и кричал служанкам: «Уберите ее от меня!» В его сердце жила ненависть, а в моей — страх. Отец часто говорил о мумиях. Рассказывал, что иные покойники обманывают богов, покидают свои усыпальницы и преследуют живых. По ночам я забиралась под простыню с головой и ждала, что за мной придут эти обмотанные льняными лентами чудовища. Мне казалось, я вижу, как они тайком выбираются из своих гробниц и крадутся к нашему дому. Я боялась, что они схватят меня и уволокут во тьму. Я представляла, как стану защищаться, как начну срывать с них повязки, разрывать на части их мертвые тела! Когда наступало утро, мне не становилось лучше. Меня все сторонились, я все время была одна. Потом отец погиб и я осталась с Мерибом, который тоже не обращал на меня никакого внимания. Как и отец, он увлекался постройкой гробниц, а еще — женщинами. Приглашал в дом этих продажных тварей и проделывал с ними всякие гнусные вещи! Чтобы я не видела всего этого, он меня запирал. Да, он дарил мне подарки, но лишь для того, чтобы я ему не докучала. Он постоянно твердил, что хочет удачно выдать меня замуж. С тех пор как мне исполнилось четырнадцать, в наш дом приходили мужчины и сватались за меня. Молодые, старые — все они казались мне одинаковыми. Похожие лица, ничего не стоящие слова. Они вызывали у меня отвращение. Я говорила им гадости, смеялась над ними, они уходили и больше не возвращались.

— А Хетес? — осмелилась спросить Тия.

Анок задумалась. Выражение ее лица смягчилось.

— Он повел себя иначе. Его не смутило мое поведение, он не испугался моей ругани. Мне казалось, он принял меня такой,

какая я есть. Он приходил каждый день, и я чувствовала, что он хочет меня видеть. Я не понимаю, почему он изменился, когда я сказала о ребенке. Вместе с тем я предвидела, что это случится, потому повезла его в пустыню. Я решила, что если он меня отвергнет, то лучше нам погибнуть, чем я вновь буду страдать в одиночестве. Хетес все понял и решил меня обмануть. — Она тяжело вздохнула. — Меня по-прежнему никто не любит. Я снова одна.

Тия обняла сестру Мериба.

— Ты не одна, Анок! Отныне у тебя есть я, а еще ты родишь ребенка, и он тоже станет тебя любить! И я не сомневаюсь, что Хетес одумается и вернется.

Тия с трудом довела девушку до дома и там окружила поистине материнской заботой. Раздела, уложила в постель, приготовила успокоительное питье.

Закрывая глаза, сестра Мериба медленно произнесла:

— На твоем месте я бы не стала мучиться. Я бы его убила.

Перед мысленным взором Тии промелькнула тень страшной

истины.

— О чем ты? — Голос молодой женщины дрогнул.

Во взгляде Анок не было жалости.

— Ты поняла, что я имею в виду.

Когда сестра Мериба заснула, Тия вышла на улицу и направилась к дому, в котором жил Тамит. Она подошла к воротам и постучала. Ей отворил не привратник, а молодая женщина. Открыла и уставилась во все глаза.

— Кто вам нужен?

— Хетес.

Женщина удивилась.

— Хетес? Почему не Тамит?

Тия замерла.

— Вы его знаете?

— Я живу в этом доме. Тамит — мой господин. — В ее голосе звучала горькая ирония.

— Мне нужен Хетес, — твердо повторила Тия.

— Я его позову. Однако прежде хочу признаться в том, что я тебя знаю. Ты любовница Тамита. Я — тоже. Меня зовут Джемет. Карьер, где добывали известняк, считался ужасным местом: нас спасала только любовь. То было страшное время, которое кажется мне прекрасным. После у Тамита были другие женщины, например девушка из Хеттского царства, сестра тамошнего правителя. Она подарила Тамиту кожаный браслет, который он носит, когда тебя нет рядом, и снимает, когда идет на встречу с тобой. — Джемет улыбнулась. — Еще я родила ребенка, мальчика, который похож на Тамита как две капли воды. Однако твой возлюбленный не желает этого замечать!

Тию охватила глубокая внутренняя дрожь, мысли начали путаться, перескакивать с одной на другую, но она постаралась взять себя в руки и спокойно сказала:

— Я все поняла, Джемет. Пожалуйста, позови Хетеса.

Женщина выдержала паузу. Тие почудилось, будто в ее взоре промелькнуло невольное уважение.

— Хорошо. — Она кивнула и исчезла.

Когда Хетес появился в воротах, Тия не стала раздумывать и одну за другой отвесила ему две пощечины.

— За Харую! За Анок!

Он схватился за щеку.

— Ты сошла с ума?!

— Из-за тебя повесилась Харуя, а теперь Анок едва себя не погубила! Немедленно иди к Мерибу и проси руки его сестры! — вскричала Тия.

— У меня ничего нет, чтобы я мог жениться!

— У тебя точно ничего не будет, если ты предашь Анок! Я обо всем расскажу Тамиту, и он вышвырнет тебя на улицу! — с непоколебимой уверенностью произнесла Тия.

— Разве ты не знаешь о том, что Анок безумна?

— Если дать ей немного любви и ласки, с ней все будет в порядке.

Воцарилось тягостное молчание. Тия почувствовала, что обессилела. Она прислонилась к стене и тихо сказала:

— Поступай как знаешь. Я позабочусь и об Анок, и о ребенке. Просто когда-нибудь тебе придется оглянуться на свою жизнь и ты не увидишь позади ничего, кроме мрака и пустоты.

Молодая женщина оттолкнулась от стены и неверным шагом пошла по улице. Тия задавалась вопросом: могло ли то, что она узнала, разрушить ее жизнь, ее отношения с Тамитом? Вне всякого сомнения, Джемет говорила правду. Значит, у Тамита

были женщины, к которым он питал какие-то чувства, у него был сын. Тия знала, что никогда не захочет и не сможет расспрашивать его об этом. В какой-то момент ей стало очень больно, но потом боль утихла. Что бы там ни было, Тамит принадлежал ей. Он любил только ее. Это доказывали его слова, его поступки, его прикосновения и взгляды.

Соперницей Тии была не женщина, ею была судьба. Тия воспринимала свою жизнь и жизнь Тамита как единое целое, тогда как злой рок стремился разорвать их на две половинки. Можно было или смириться с этим, или бороться до конца.

Мериб вернулся поздно вечером, когда дети уже спали. Зато на следующий день они радостно приветствовали его. Он отдал им подарки, после чего позвал Тию в беседку. Она неохотно пошла за ним и села на скамью. Мериб наклонился и стал надевать ей на ноги башмачки — изумрудно-зеленые, искусно вышитые серебряными и золотыми нитями. Пока он это делал, Тия смотрела на мужа сверху вниз, смотрела, решая его судьбу.

Мериб поднял голову — его темные глаза улыбались, в них светилась любовь.

— Нравится?

«Я не смогу», — подумала Тия.

В полдень пришел Хетес. Мериб отдыхал и был недоволен тем, что его потревожили. Однако, узнав, зачем пришел посетитель, оделся и прошел в зал. Через четверть часа Хетес вышел из дома и направился к воротам. Тия поспешила следом и, поравнявшись с ним, спросила:

— Что он сказал?

Хетес криво усмехнулся.

— Велел убираться прочь. Прошу, передай Анок, что я приходил, что я хотел на ней жениться. Впрочем, лучше не говори ничего. Я уеду к хеттам вместе с Тамитом, если он возьмет меня.

Тия молчала, чувствуя, как в броне ее многолетнего ожидания и терпения образуется трещина. Проходит время, и даже кажущиеся нерушимыми постройки сметает ветер судьбы. Если Тамит уедет, рано или поздно он ее забудет. Он молод, знатен, богат; его стремления поглотят иные события, его вниманием завладеют другие люди. А она будет продолжать рожать детей от Мериба: не так давно он намекнул, что не прочь завести еще одного сына.

Пройдут годы, дети вырастут, она умрет, и ее безглазая, безмолвная, неподвижная мумия будет лежать в роскошной усыпальнице рядом с мумией Мериба. А душа станет томиться в загробном мире, как томилась на этом свете.

С трудом вернувшись к действительности, молодая женщина произнесла:

— Я поговорю с мужем.

— Он не передумает. Я видел его глаза.

— Тебе правда нужна Анок? — спросила Тия. — Я не ожидала, что ты придешь.

— Она мне нравится. Наверное, мы подходим друг другу. Я поговорил с Тамитом, и он посоветовал мне взять Анок в жены. Сказал, что мы ни в чем не будем нуждаться. — Хетес сделал паузу и посмотрел вдаль. — Хотя, может, и к лучшему, что твой муж прогнал меня прочь! Ведь все, что ты думаешь обо мне, это правда, Тия! Прощай! — И, не оглядываясь, пошел по улице.

Тия вернулась в дом. Мериб сидел в зале. У него был застывший, тяжелый взгляд, однако молодая женщина решилась спросить:

— Почему ты отказал Хетесу?

— Потому что этот человек — проходимец. Я вижу его насквозь.

Тон Мериба был небрежным и холодным, тогда как Тия говорила с искренним волнением.

— Однако он первый мужчина, за которого Анок согласилась выйти замуж.

Мериб подозрительно прищурился.

— Откуда ты знаешь?

— Она мне призналась.

Он мотнул головой.

— Анок не понимает, что делает.

— Твоя сестра любит его.

Уголки губ Мериба поползли вверх, но выражение лица оставалось непроницаемым.

— Почему ты так думаешь?

— Мы разговаривали.

— С каких пор ты стала ее защищать?

Перед Тией был не тот Мериб, что надевал на ее ноги диковинные заморские башмачки, не тот, что играл с детьми и дарил им подарки. Тия видела перед собой чужого, расчетливого, холодного человека, во взгляде которого было что-то безжалостное, неумолимое. Ее губы предательски задрожали, но она успела крепко сжать зубы до того, как Мериб это заметил.

— Анок ждет ребенка, — сказала женщина.

Мериб вскочил с места.

— Что ты сказала?!

— Это правда. Не трогай Анок. Ты сделаешь только хуже. Просто позволь своей сестре поступать так, как она хочет.

Мериб невольно сжал кулаки.

— Я знал, что эта сумасшедшая меня опозорит! — вскричал он. — Теперь мне не остается ничего другого, как выдать ее за Джедхора!

Тие почудилось, будто в ее грудь внезапно вонзили нож.

— За Джедхора? О нет!

Взгляд Мериба сделался острым как стальной клинок.

— Почему? Он давно желает заполучить Анок в жены. А для нее это будет хорошим наказанием.

Молодая женщина отшатнулась.

— Наказанием?!

—- Да. Случается, наказывая, мы проявляем сострадание к тому, кто не обладает собственным разумом, — жестко произнес Мериб и встал, давая понять, что больше не намерен обсуждать эту тему.

Тия предприняла последнюю попытку.

— Разве Джедхор женится на ней после того, как узнает правду?

Мериб усмехнулся.

— Конечно. Он метит на ее приданое, а в нем ему не придется разочаровываться.

Тия ощутила беспомощность перед здравым смыслом мужа, перед его волей. Она впервые почувствовала, что он намного сильнее, и поняла, что ее усилия изменить свою жизнь — это потуги крохотной мушки, угодившей в сети огромного паука.

У нее недостало решимости навестить Анок, хотя она знала, что Мериб заходил в комнату сестры и разговаривал с ней. Хнут сказала, что девушка лежит в постели. Похожая на мумию, неподвижная и безучастная, она выглядит ужасно, и это еще страшнее, чем прежние вспышки ярости.

Остаток дня Тия провела с детьми. Она играла с дочерью и разглядывала рисунки сына, а сама продолжала думать. В ее мыслях смешались скрытое бешенство, глубокое отчаяние и неизбывная боль.

Тию не покидало предчувствие беды, ощущение, что земля под ногами в любой момент может превратиться в зыбучий песок. Самое страшное заключалось в том, что это зависело от нее самой. Молодая женщина понимала: если она совершит то, что задумала, на суде Осириса ее душу сожрет чудовище с головой крокодила. Оно сгрызет ее плоть и выпьет кровь до последней капли. Зато тогда она, быть может, встретится с Харуей. Харуей, которую лишили самого главного — Вечности.

Еще отец говорил: «Вечность — это пребывание «там». В загробном мире земная жизнь человека предстает как одно мгновение».

Но... что значит холодная Вечность перед прекрасными мгновениями настоящего? Перед цветком, что вот-вот завянет, перед облаком, которое развеет ветер, перед секундами, полными страстного биения сердец, пламенных взоров, слов любви, перед тем, что исчезнет, как исчезают мысли, чей след неосязаем, невидим, неразличим и... бессмертен.

Подумав так, Тия обрела если не уверенность, то что-то похожее на глубокое внутреннее спокойствие. Она решила поговорить с Джедхором.

Глава 8

Они встретились на берегу Нила, когда солнце начало клониться к закату. Набегавшие на каменный берег волны отливали оранжевым, а с небес будто сочилась кровь.

После разговора с Джедхором Тия собиралась увидеться с Тамитом. Сегодня он должен был назвать срок отъезда в Хеттское царство.

— Джедхор, — начала женщина, — прошу, откажитесь от женитьбы на Анок.

— Вы позвали меня сюда для этого?

— Прежде всего для этого.

Маленькие черные глазки Джедхора злорадно блеснули.

— С какой стати я должен отказываться? Я много лет стремился к браку с сестрой вашего мужа!

— Но Мериб был против. А теперь сам сделал вам предложение.

— Да.

— Как вам кажется, почему?

Джедхор пожал плечами.

— Мериба бывает трудно понять. Возможно, до него наконец дошло, что, если он не выдаст Анок за меня, ей придется остаться в девках!

— Он не сказал вам о том, что она ждет ребенка от другого мужчины? — резко произнесла Тия и хладнокровно ждала, пока он оправится от минутного потрясения.

— Не сказал, — глухо проговорил Джедхор.

— Вероятно, забыл.

Помощник архитектора уловил в ее голосе насмешку, и это взбесило его не меньше, чем коварство Мериба.

— Вот как? Стало быть, он предлагает мне сестрицу с незаконным отродьем в животе!

— Да. Потому я советую вам подумать, прежде чем вы решитесь взять ее в жены.

На лице Джедхора появилось мстительное выражение. Он процедил сквозь зубы:

— Я не женюсь на ней, если мы сумеем кое о чем договориться.

— Что вы имеете в виду? — спросила Тия.

— Я уже объяснял вам, что, пока Мериб жив, мне придется прозябать в его тени. Мне никогда не сделаться архитектором, не получить выгодных заказов, — сказал Джедхор.

— Потому что он талантливее вас?

— Потому что он этого не допустит. — Помощник архитектора поморщился и добавил небрежным тоном: — Послушайте, Тия! Бросьте играть в прятки! Мы оба хотим одного и того же. Если с Мерибом что-то случится, именно вы станете распоряжаться его имуществом, и тогда...

— Деньги меня не интересуют, — перебила Тия.

— Я это знаю. Вы не любите мужа, вам интересен другой человек.

Тия невольно отшатнулась.

— Откуда вам известно об этом?

Джедхор усмехнулся, довольный тем, что ему удалось смутить ее.

— Я, представьте себе, весьма догадлив.

Помощник Мериба взял молодую женщину за руку. Тия сделала попытку высвободиться, но он не отпускал ее до тех пор, пока не закончил говорить.

— Я ничего не понимаю в ядах, и я против наемных убийц. Я не хочу, чтобы какой-нибудь дотошный лекарь догадался о том, что произошло, и не желаю, чтобы меня шантажировали. Однако мне известен способ, при котором все будет выглядеть как несчастный случай. Мериб поглощен строительством своей гробницы. Вашему мужу удалось придумать очень хитрую штуку: если в усыпальницу проникнет вор, начнет пробираться к погребальной камере и наступит на одну из плит, его завалит камнями. Смерть будет мгновенной. Мериб установил специальные блоки и рычаги. Сейчас они бездействуют, но я могу привести их в движение. Мериб занят настенными росписями как раз неподалеку от этого места.

Тия вообразила гробницу, и ее сердце затрепетало. Темные стены, массивные своды, узкие, подобные горным тропам, коридоры. Она представила, как дробятся человеческие кости, как тяжелые глыбы сминают плоть, превращая ее в кровавое месиво. Молодая женщина пошатнулась. Она словно очнулась от наваждения и увидела страшную явь.

— Нет, — прошептала она, — он отец моих детей. Я не могу!

— Почему? Жизнь одна, и надо брать все, что она дает. А чего не дает, вырывать силой. Как жена известного архитектора, вы обладаете обширными связями. Стоит вам объявить меня наследником Мериба в том, что касается строительства гробниц, заказы потекут рекой. На всякий случай вы дадите мне денег и подарите команду каменотесов, которая сейчас принадлежит Мерибу. Не бойтесь, я не потребую с вас письменного договора, я поверю вам на слово. Никто ничего не узнает. Вы будете свободны и счастливы.

— Я буду знать об этом! Я не смогу с этим жить.

— Сможете. Вашу совесть успокоит любовь.

— А как же Последний суд? — прошептала Тия.

Джедхор беспечно усмехнулся.

— А есть ли он? Все это выдумано людьми от страха, да еще для того, чтобы тем, кто не получил ничего хорошего на этом свете, было на что надеяться.

— И все-таки я говорю «нет». Это была минутная слабость. Я не убийца!

Тия повернулась и быстро пошла по дороге. Джедхор молча смотрел ей вслед.

Листва растущих по обочинам деревьев была темно-красной, словно ее окунули в вино или в кровь. Кое-где над головой зажигались звезды — маленькие окна в таинственную бесконечность.

Тамит ждал в условленном месте. Тия поймала его взгляд и ощутила минутный покой в своей растревоженной, израненной, мятущейся душе. Встречаясь с возлюбленным, она всякий раз словно возвращалась домой после долгих скитаний.

Они взялись за руки и пошли по улице. В такие мгновения Тие казалось, что они с Тамитом похожи на двух заблудившихся, испуганных детей, которые изо всех сил стараются держаться мужественно и, несмотря ни на что, продолжают верить в чудо.

— Ты знаешь, чем закончилось сватовство Хетеса? — спросил Тамит.

— Да.

— Жаль. Мне стоило труда убедить его решиться на это. Не думал, что он получит отказ.

— Подожди. Быть может, Мериб передумает.

Тамит мягко притянул молодую женщину к себе.

— У нас есть немного времени? Мы пойдем в наш дом?

«Немного времени», «наш дом» — каждое слово вонзалось в душу точно острый нож. У них всегда было мало времени и никогда не было своего общего дома. Не было и не будет.

Свет заката окрасил их лица, одежду, руки в прозрачный розовый цвет. В эти мгновения река и небо казались слитыми воедино, они простирались перед взором как огромный окровавленный занавес, как напоминание о том, что она едва не совершила ради любви к человеку, который навсегда завладел ее сердцем. Молодая женщина тяжело вздохнула. Пора покориться судьбе и открыто признать свое поражение.

— Я не могу задерживаться. Скажи, — голос Тии дрогнул, — когда ты уезжаешь?

Тамит больно сжал ее плечи.

— Через три дня я должен явиться во дворец фараона.

Тия пыталась справиться со слезами.

— Мы когда-нибудь увидимся?

— Не знаю. Я не хотел тебе говорить, но... там, в Хеттском царстве, есть одна девушка, принцесса Инара. Боюсь, если я приеду к хеттам, мне придется на ней жениться. — Он протянул руку и показал тонкий кожаный браслет на запястье. — Это ее подарок. Она сказала, что будет ждать моего возвращения.

Сердце Тии сначала замерло, а после забилось как бешеное. Она поняла, что эта девушка значила для него, возможно, меньше, чем она, но несравненно больше, чем любая другая женщина.

— Я знала, что когда-нибудь это случится, — прошептала Тия и перестала сдерживать слезы.

Молодая женщина закрыла лицо руками, а когда отняла ладони, встретилась взглядом с полными любви, понимания и боли глазами Тамита.

— Я чувствую себя виноватым. Мне кажется, я прикладывал мало усилий к тому, чтобы мы были вместе. Я хочу предложить: давай уедем, Тия, сбежим!

В ее взгляде сквозила горечь.

— Куда?

— Неважно. Не к хеттам. Скажем, вернемся в Эффе. Мне ничего не нужно. Ничего и никого, кроме тебя.

— Я мать, я не могу бросить детей.

— Возьми их с собой.

— Каким образом? Мой сын любит Фивы, любит своего отца. Он меня не поймет. Я не могу лишать их будущего. К тому же Мериб не успокоится. Он станет искать нас. Наша жизнь превратится в бесконечное бегство.

Тамит опустил руки.

— Тогда я не знаю, что нам делать.

Тия проглотила горький комок.

— Нам придется расстаться.

Он не сводил с нее глаз.

— У нас... у тебя есть три дня. Подумай, Тия. Я буду ждать.

Она ушла первой. Тамит смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Погруженный в свои мысли, он повернулся, чтобы идти назад, и почти сразу столкнулся с Джемет. Он не заметил бы ее, но она стояла прямо на его пути и смотрела на него в упор.

В глазах молодой женщины пылали отблески внутреннего пожара, тогда как во взоре Тамита сквозила странная опустошенность.

— Зачем ты за мной следишь? — бессильно произнес он.

— Я уже говорила, что я не из тех женщин, чье ложе будет пустовать слишком долго! — В голосе Джемет звучал неприкрытый вызов. — Я пыталась тебя забыть, отдаваясь всем подряд, как мне приходилось делать это в карьере. Ничего не получилось: как и прежде, ты один-единственный владеешь моими мыслями. Мне по-прежнему больно отдавать тебя другой. Я слышала, ты предлагал ей бежать? А как же Фивы, твое происхождение?

— В детстве я жил на болотах и плел папирусные веревки. Я способен заняться этим и сейчас. Знак фараона не может мне помешать, — жестко ответил Тамит. — Я, как и раньше, живу не ради чего-то внешнего, наносного, а ради того истинно ценного, что есть внутри.

— А тот браслет, который тебе подарила хеттская девушка? Он тебе не помешает?

Тамит снял ремешок со своего запястья, и надел на руку Джемет.

— Возьми, — сказал он, — делай с ним что хочешь.

Он обошел женщину и направился дальше. Он не оглянулся, даже когда она крикнула вслед:

— Я тебе отомщу!

Посещения усыпальниц совершались по определенным дням, и Уна всегда отпускала рабов и слуг навестить умерших родственников. Сегодня Джемет тоже отправилась в Город мертвых, хотя и она сама, и ее родители родились далеко от Фив, и ей не было известно, живы они или давно отошли в мир иной.

Случалось, бедняки хоронили умерших родственников в старой покинутой гробнице, а то и вовсе сбрасывали завернутые в грубую ткань мумии в общую могилу Их слегка присыпали песком, а сверху кидали тела других покойников. Бывало и так, что смельчаки, сумевшие под покровом ночи миновать посты охраны Города мертвых, рыли могилу рядом с усыпальницей великого фараона в надежде, что останки их близких станут питаться роскошными подношениями и принимать небывалые почести.

Собираясь в Город мертвых, Джемет нарядилась. Надела бусы из цветного стекла и шариков глазурованной глины, плотно обхватывающую голову, сплетенную из ярких шелковых шнурков сетку и белое платье тонкого льна.

Она впервые видела такое множество разбросанных на необозримом пространстве могил. Среди них были крохотные, едва ли больше собачьей будки, и те, что поражали величием не меньше, чем дворцы, в которых обитали знатные фиванцы.

Джемет отстала от остальных и медленно шла по главной аллее, с интересом и страхом оглядываясь вокруг. По Городу мертвых бродило немало любопытных посетителей, равнодушно читавших надписи на погребальных стелах; кое-где слышался заунывный ритуальный плач родственников умерших, которые ставили на жертвенные столы у входа в гробницу еду и кувшины с водой и вином. Иные молились. Кто-то радовался тому, что усыпальница хорошо сохранилась и ее не разграбили нечестивцы.

Повсюду стояли маленькие лавочки, в которых продавались всевозможные амулеты, талисманы и благовония.

Заметив одного из служителей Города, Джемет подошла к нему и задала несколько вопросов. Он ненадолго задумался, потом махнул рукой, указав путь.

Солнце набирало силу. От каменных поверхностей гробниц веяло нестерпимым жаром. Хотелось присесть в тени, но тени не было. Молодая женщина задыхалась, по ее телу струился пот. Джемет давно потеряла из виду тех, с кем прибыла в Город мертвых, и не думала, как будет добираться обратно. Не размышляла она и о последствиях того, что собиралась сделать. Ею руководила обида ребенка, которого обманули, подсунув ярко раскрашенную пустую коробку, разочарование души, не дождавшейся чуда.

Гробница, которую она искала, была вырублена в скале. Она имела обширный внутренний двор и внушительный портик. Во дворе суетились рабы, обустраивая цветники, укладывая гранитные плиты. Один из них ответил, что хозяин находится внутри усыпальницы.

Возле входа в гробницу какой-то человек преградил женщине путь, и она объяснила, что должна увидеть архитектора Мериба.

— Зачем он тебе?

— Я должна передать ему важные сведения.

Мужчина сверлил Джемет недобрым взглядом.

— Какие? Сначала скажи мне.

Она сделала вид, что раздумывает, и вдруг резко метнулась внутрь.

После слепящего солнца и нестерпимого зноя беспросветная тьма и влажная прохлада показались целительным бальзамом. Не так ли бывает, когда после полной страданий жизни человеческая душа попадает в объятия смерти?

Джемет боязливо шагнула вперед. Ее глаза начали привыкать к темноте. Из узкого прохода появилась человеческая фигура.

— Кто там? Ты, Джедхор?

Женщина услышала прозвучавший издалека голос:

— Это какая-то сумасшедшая, Мериб. Я не знаю, что ей нужно.

Боясь, что ее прогонят, страшась растерять решимость, Джемет быстро проговорила:

— Я пришла, чтобы сообщить нечто важное! Про вашу жену.

Мериб сделал несколько шагов и очутился перед ней.

— Говори.

Человек по имени Джедхор куда-то исчез. Вместо него Джемет увидела мужа Тии. Она не знала, как он выглядит, и теперь с волнением смотрела в его замкнутое, мрачноватое, по-своему красивое лицо. Мериб держал в руках масляный светильник и тростниковые кисти, его передник был перепачкан красками.

На стене за его спиной женщина увидела рисунки. Изображенные на штукатурке цветные фигуры были полны движения и жизни. В них не было ничего великого, напряженного, чопорного. Муж, жена, дети, слуги, связанные теплыми человеческими отношениями. Мужчина смотрел на женщину полными тайного обожания и жгучей страсти глазами, а она, мечтательно опустив ресницы, загадочно улыбалась. Он держал за руку сына, а она — дочь. Девочка казалась непосредственной и веселой, мальчик выглядел задумчивым и серьезным.

Джемет понимала: после слов, которые она намерена произнести, жизнь человека, который стоял перед ней, будет разрушена, прежней она останется только на этих рисунках, но уже не могла остановиться.

— Ваша жена и мой господин — тайные любовники. Пока вы находитесь здесь, они проводят время наедине. Когда вы уезжали, они спали вместе каждую ночь. Мой господин предлагал вашей супруге бежать вместе с ним, забрав ваших детей. Она обещала подумать. Мне кажется, она согласится!

Мериб выронил кисти. Он смотрел страшным, леденящим душу взглядом.

— Кто ты такая?! Ты лжешь!

— Я покажу вам дом, где они встречаются.

Его лоб прорезала жесткая складка.

— Как зовут твоего господина?

— Тамит.

Звук ненавистного имени резанул больнее ножа. Мериб потерял голову. Он швырнул светильник на землю и бросился к Джемет. Женщине показалось, что мужчина хочет ее убить. Он и в самом деле схватил ее и принялся душить. Чудом вырвавшись, Джемет метнулась в глубину гробницы. Она понимала, что попадет в ловушку, что впереди тупик, но в порыве борьбы Мериб преградил ей путь к выходу.

Женщина побежала по коридору, мужчина — за ней. Внезапно она услышала грохот, такой оглушительный, словно разверзлась земля. Джемет в ужасе распахнула глаза, но ничего не увидела. Не потому, что в гробнице царил мрак, а потому, что это было последнее мгновение ее несчастливой жизни.

Анок лежала в своей комнате. Она не желала ни вставать, ни говорить, ни принимать пищу. Хнут с трудом заставляла ее умыться и уговорами вынуждала немного поесть. Больше Анок не дралась, не ругалась, не пыталась бороться с жизнью и окружающими людьми. Все то хорошее и плохое, что прежде наполняло ее душу, вытекло, как вытекает вода из треснувшего кувшина.

Всего лишь несколько недель она видела мир сверкающим, обновленным, словно родившимся заново. А после все снова стало мрачным и скучным. Ей было странно думать о том, что внутри ее тела зреет новая жизнь. Иногда Анок пугалась этого. А порой ей казалось, будто ничего не было и нет, что все случилось во сне.

Когда приходила Тия и начинала говорить о ребенке, о том, что никогда не оставит ее одну, Анок ненадолго успокаивалась. В те недолгие минуты, когда жена Мериба гладила ее руку, кошмары прошлого отступали и тьма будущего представлялась не столь непроницаемой и холодной.

Брат сказал, что выдаст ее за Джедхора. Девушка не возражала. За Джедхора или за кого-то еще, не имело значения.

— Ты спишь?

Анок напряглась, но не шелохнулась. Кто-то коснулся ее плеча, и она испуганно сжалась, слушая биение своего сердца.

Девушка медленно повернула голову. Перед ней стоял Хетес, и первое, что она ощутила, была не радость, а боль. Анок не проронила ни слова. Она боялась, что он может исчезнуть, растаять или снова уйти.

— Что с тобой? — как ни в чем не бывало произнес он.

Она с трудом разомкнула губы:

— Почему ты вернулся?

В глазах Хетеса был горячий настойчивый блеск.

— Что делать, если я не могу ни просыпаться, ни засыпать без тебя? Глядя на тебя и даже думая о тебе, я умираю от желания. Мне некем тебя заменить. Всякий мужчина страдает легкомыслием, пока не встретит настоящую любовь, — смущенно проговорил он.

— Я жду ребенка, — напомнила Анок.

— Я знаю.

— Что ты намерен с ним делать?

— Воспитывать, растить. А если у нас с тобой дело пойдет так, как шло прежде, боюсь, мне придется много работать, чтобы прокормить целую ораву детей!

— Брат решил выдать меня замуж за своего помощника. Если я убегу с тобой, он не даст мне приданого.

Хетес махнул рукой.

— Это неважно. Я все равно на тебе женюсь. Собирайся. Надеюсь, тебе не понадобится много вещей? Мы уйдем тем же путем, каким я сюда пришел. Перелезем через стену. Тамит нас укроет. После придумаем, что делать дальше.

— Я не смогу!

— Я тебе помогу.

Анок встала и принялась ходить по комнате, роняя вещи, разглядывая их так, будто видела впервые. В конце концов она решила не брать с собой ничего. Хетес не возражал.

— По ночам ты будешь рядом? — спросила девушка. — Я боюсь спать в чужом доме.

Молодой человек рассмеялся.

— В этом можешь не сомневаться!

Они вышли на галерею, и в этот миг во дворе раздались душераздирающие вопли. Анок задрожала и посмотрела на Хетеса. Он сжал ее руку.

— Идем!

Она испуганно заморгала.

— Нет. Я не могу. Что это? Что-то случилось!

Во взгляде Хетеса появился нехороший огонек.

— Какое тебе дело до обитателей этого дома?

— Не знаю. У меня плохое предчувствие. Надо спуститься и посмотреть.

— Оставайся здесь. Я спущусь вниз и посмотрю сам, — немного поколебавшись, сказал Хетес.

В первую минуту он ничего не понял. Кричала какая-то девушка, темнокожая, с густыми вьющимися волосами. Она упала на колени и билась головой о плиты, которыми был вымощен двор. Безмолвная и бледная Тия застыла, прижав руки к груди. Рядом стояли растерянные дети.

— Ты уверен? — спросила Тия измученного, запыхавшегося раба.

— Да, — отвечал тот. — Хозяина завалило камнями. А еще — женщину. Никто не знает, кто она такая.

— Он умер?! — Голос Тии прозвучал пронзительно и резко.

— Господин Джедхор сказал, что да. На них обрушилась груда камней. Сейчас рабочие разбирают завал.

Тия расхаживала взад-вперед по двору. Она то гладила по голове Мериба-младшего, то обнимала Харую.

Хетес отступил в тень, потом вернулся в комнату Анок и осторожно сообщил о случившемся. Девушка села на кровать и сказала, что никуда не пойдет, пока не узнает правду об участи брата.

Во двор внесли носилки. Первой Тия увидела женщину. Ее тело было раздроблено, изувечено, разбито камнями. Однако Тия узнала тонкий кожаный браслет на ее запястье.

Она нашла в себе силы сказать:

— Я знаю эту несчастную. Отправьте ее тело в дом военачальника Интеба.

В этот момент Мериб, которого внесли следом, медленно открыл глаза и встретился взглядом с глазами жены. И почти тут же потерял сознание.

Тия прижала ладонь к губам и заглушила крик, однако в ее взоре отразился ужас. Голова, лицо и верхняя часть тела Мериба почти не пострадали, однако белая ткань, прикрывавшая туловище ниже пояса, насквозь пропиталась кровью.

Кто-то воскликнул:

— Позовите лекаря!

Хетес, который вновь спустился вниз, растолкал толпу и набросился на рабов:

— У вас хватило ума везти умирающего сюда!

— Хозяин сказал, что хочет проститься с семьей.

— Они бы могли приехать к нему!

— Он приказал везти его домой, — продолжал твердить раб.

Хетес в досаде махнул рукой, потом обратился к Тие:

— Надо перенести твоего мужа в дом и, если он снова очнется, дать ему опиум, иначе он сойдет с ума от боли. Уведи детей и пошли за врачом. Я постараюсь что-нибудь сделать до его прихода.

— Я послала за двумя лекарями. Надеюсь, они скоро придут.

В это время в ворота вошел помощник Мериба, и Тия, устремившись к нему, тихо сказала, чтобы мог слышать только он:

— Как вы осмелились сюда явиться?! Вы убийца, Джедхор!

Встретив ее обвиняющий, ненавидящий взор, мужчина развел руками.

— Я ничего не делал! В гробницу проникла какая-то женщина; я находился снаружи. Я не знаю, что произошло между ней и Мерибом и почему случился обвал.

Тия резко повернулась и побежала вслед за рабами, которые несли Мериба. Она принесла все лекарства, какие хранились в доме. Хетес взял у нее шкатулку и велел покинуть комнату.

Хнут все еще сидела на земле, обняв руками колени и уткнув в них лицо. Тия помогла ей встать и сказала:

— Прошу, побудь с детьми.

— Я должна находиться рядом с господином! — прошептала девушка. — И сейчас, и после его смерти. Я знаю, что не заслужила такой чести, однако это единственное, в чем заключается смысл моей жизни.

По ее смуглому лицу текли слезы и кровь. Лоб невольницы был разбит о каменные плиты. Хнут смотрела в глаза Тии, и молодая женщина вдруг увидела то, чего не замечала прежде. Эта девушка была предана Мерибу не так, как служанка бывает предана хозяину, — она любила его, как женщина любит мужчину. Любила, несмотря на то что он видел в ней только рабыню, что, возможно, был повинен в смерти ее ребенка.

Хнут должна была ненавидеть ее, Тию, а вместо этого служила ей верой и правдой.

Во двор вошел запыхавшийся лекарь. Вскоре прибыл еще один, он приехал на носилках в сопровождении двух помощников. Оба врача когда-то принимали у Тии роды. У молодой женщины сжалось сердце. Ее несчастные дети! Мериб-младший, который редко плакал и нечасто смеялся, был растерян и расстроен до глубины души и все время просился к отцу. Харуя смотрела непонимающе и испуганно. Доведется ли им увидеть его живым?

Тия до боли стиснула пальцы и прикусила губу. Она была виновата в том, что хотела смерти Мериба! Она убила его беспрестанным желанием жестокого избавления! А теперь, как и Хнут, была готова пожертвовать чем угодно, лишь бы он выжил. Впервые мысли о Тамите отодвинулись вглубь сознания, а любовь к нему показалась костром, присыпанным пеплом.

Тия вспомнила о Джемет. Зачем эта женщина приходила к Мерибу?

Потянулись долгие, невыносимо томительные минуты. Потом из дома вышел врач, за ним второй.

— Он еще жив.

— Мы сделали все, что могли.

— Повреждения очень велики; если он выживет, это будет похоже на чудо.

— Он пришел в себя и хочет, чтобы вы, госпожа, собрали всех домочадцев. Господин Мериб желает отдать последние распоряжения.

Тия подавила рыдания и вошла в дом вместе с Хнут.

Мериб лежал неподвижно, и молодой женщине казалось, что она видит, как в нем затухает жизнь. Простыня, которой он был укрыт, неровно вздымалась и опускалась на груди. Лицо Мериба было на удивление спокойным, почти отрешенным, словно какая-то часть его существа уже принадлежала другому миру. Повинуясь его просьбе, члены семьи и слуги встали вокруг ложа.

Мериб нашел глазами Джедхора.

— У нас остались незавершенные заказы. Поручаю тебе закончить их от моего имени. Ты всегда стремился занять мое место. Я предоставляю тебе такую возможность. Если у тебя есть талант, ты справишься. Больше тебе ничего не поможет. И еще: я не отдам тебе Анок. Прости, но я передумал.

Он перевел дыхание и обратился к сыну:

— Мериб! Постарайся стать тем, кем хочешь стать. О будущем Харуи позаботится твоя мать, а тебе придется строить его самому.

Хетес подвел к ложу Анок. Девушка смотрела остановившимся взглядом и двигалась как во сне.

— Анок, — голос Мериба дрогнул, — прости за то, что я уделял тебе мало внимания и думал только о себе. Теперь ты свободна. Выходи замуж за кого хочешь и будь счастлива. — Он скосил глаза на Хетеса. — Лекари сказали, ты все сделал правильно. Благодарю за то, что продлил мне жизнь. Я нуждался в этих минутах.

— Это не я, — испытывая неловкость, произнес Хетес, — это боги. Быть может, они сделают так, что ты останешься жив!

— Я не хочу, чтобы ты умирал! — прошептала Анок и прижала руки к груди.

Мериб тяжело вздохнул и ничего не ответил.

К ложу подошла Хнут и опустилась на колени.

— Господин! Позвольте сопровождать вас в загробный мир!

— Нет! — отрезал Мериб и позвал брата Тии: — Тимес! Возьми папирус и запиши: рабыня Хнут получает свободу и десять дебенов золота. — После чего при всех сказал девушке: — Я не знаю, отчего умер твой сын. В этом нет моей вины. Да, я не хотел признавать его своим. Но если бы я мог вернуть прошлое, то, клянусь, поступил бы иначе.

Хнут заплакала навзрыд и прижалась щекой к его руке.

Хозяин дома распорядился относительно раздела имущества. Когда Тимес закончил писать и свернул папирус, сказал:

— Теперь я хочу остаться наедине со своей женой.

Тия не заметила, как все, кто минуту назад окружал ложе, покинули помещение. Хнут вышла последней, она несколько раз оглянулась, но не осмелилась задержаться.

Тия пребывала во власти странного смятения. Она понимала, что муж умирает, что осталось совсем немного времени, чтобы сказать ему что-то важное и чтобы он мог ей ответить, и все-таки те слова, что приходили на ум, казались ничего не значащими, пустыми.

Наконец она решилась спросить:

— Зачем к тебе приходила эта женщина?

Мериб на мгновение опустил веки, а после ответил:

— Не знаю. Она не успела ничего сказать — случился обвал.

— Почему на вас обрушились камни?

— Вероятно, придуманная мной конструкция оказалась несовершенной, — ответил архитектор и добавил: — Пусть меня похоронят в другой гробнице. Купи самую скромную где-нибудь на окраине Города мертвых.

— Мериб! — Тия посмотрела на него полными слез глазами. Она осторожно и ласково гладила его руку, а потом тихо сжала, согревая в своей. — Не сдавайся! Я не хочу, чтобы ты умирал!

— Тия! Все будет так, как суждено... Я знаю, что ты никогда не любила меня, и все же я был счастлив с тобой. Или мне так казалось. Я хочу, чтобы после того как я отплыву к другому берегу, ты вышла замуж за человека, которого по-настоящему любила все это время. Мне трудно произносить его имя... Ты знаешь, о ком я говорю. Только пусть он хорошо относится к детям.

— Почему ты говоришь мне такое?! — воскликнула Тия. Она была потрясена до глубины души.

Мериб слабо улыбнулся.

— Потому что перед смертью человек начинает видеть пройденный путь и понимает, что не сможет повторить прожитую жизнь. Повторить и что-то исправить. — Он вздохнул. — Мы все равны перед смертью. А что будет потом — никому не известно. Надо надеяться, что это просто переход от временного мрака к вечному свету.

Тия вспомнила, как он когда-то говорил ей о том, что за гранью жизни ничего нет, и содрогнулась.

— Я хочу, чтобы ты жил, — искренне произнесла молодая женщина. — Я обещаю тебя любить! Я навсегда останусь с тобой.

Молодая женщина заплакала, и у нее было такое ощущение, будто плачет не она, а ее сердце. Прежде она испытывала нечто подобное только в тех случаях, когда думала о Тамите. Должно быть, Мериб это почувствовал, потому что с неожиданной силой сжал ее руку.

— Я знаю, сейчас ты говоришь правду. А теперь иди. Я хочу спать.

Пришел один из лекарей. Он обещал позвать Тию, если Мерибу станет хуже.

В соседнем помещении ждала заплаканная Хнут.

— Госпожа, — сказала она, — нам нужно поговорить.

— У меня мало времени.

Тия подумала о детях, которые остались наедине с непониманием и горем.

— Это недолго, — ответила девушка и подняла похожие на черные жемчужины глаза. — Я солгала тебе, госпожа.

— Когда? — растерянно произнесла Тия.

— Давно. Когда ты только появилась в этом доме.

— Ты хочешь сказать, что любишь Мериба? Я это поняла, — перебила Тия.

Хнут отчаянно мотнула головой.

— Да! Я ему тоже нравилась. Я помню, как загорелись его глаза, когда он увидел меня на рынке. Господин купил меня не торгуясь и проводил со мной все ночи. Я не боялась забеременеть, я страстно желала этого. Я забыла о том, что я вещь, забыла про цвет своей кожи. Когда мне пришлось об этом вспомнить, я испытала жестокое потрясение, но по-прежнему не теряла надежды. До тех пор... пока не приехала ты. Тогда все закончилось. Я солгала, сказав, что господин приказал мне прийти в его комнату после того, как ты отказалась ему отдаться. Я явилась к нему сама и предложила утешить. Он был страшно раздосадован случившимся, он чувствовал себя виноватым перед тобой. Он овладел мной, но при этом его сердце было холодным, а мысли были далеки от действительности. Именно тогда я окончательно поняла, что больше не нужна господину, что он любит тебя и способен думать только о тебе! — Ее голос срывался. — Я никогда не желала тебе добра!

Тия привлекла девушку к себе и сказала:

— Ты делала мне только добро.

Они долго стояли, прижавшись друг к другу, потом Тия промолвила:

— Иди к Мерибу. Я побуду с детьми.

Хнут молча кивнула, слизывая с губ слезы.

Тия поднялась наверх. Бедняжка Харуя сидела на материнской кровати, уголки ее губ опустились, а сине-зеленые глаза были полны слез. Растерянный и удрученный Мериб-младший стоял рядом.

— Отец поправится?

— Я надеюсь, — сказала Тия и погладила сына по голове. Потом усадила Харую к себе на колени. — Нам надо спуститься вниз и поесть. И я хочу, чтобы этой ночью вы спали со мной.

— Чтобы нам не было страшно, мама? — спросила Харуя, а ее брат нахмурился.

Молодая женщина подумала о том, что когда он вырастет, то станет копией своего отца.

— Чтобы мне не было страшно, сынок, — мягко ответила Тия.

Она накормила и успокоила детей и провела остаток дня возле постели мужа. Рядом находился врач, он проверял и менял повязки, давал раненому лекарства и опиум.

На ночь Тия осталась с детьми и не сомкнула глаз. В темном, безоблачном небе на удивление ярко горели звезды. Листва в саду казалась вырезанной из черного шелка. Когда Мериб-младший и Харуя уснули, Тия долго вглядывалась в алмазную россыпь небесных светил. Она вспомнила, как Тамит говорил о том, что хетты считают звезды божествами. Многие египтяне думали иначе: Сириус — душа Исиды, Орион — душа Гора. Другие звезды представлялись им обиталищами благочестивых человеческих душ.

Едва ли ее душе суждено поселиться в небе! И даже если бы это было возможно, она с легкостью променяла бы возвышенное вечное пристанище на земную радость и земной покой.

Под утро Тию сморил короткий тревожный сон. Она пробудилась на рассвете, как будто почувствовав внезапный толчок. В саду пели птицы, легкий ветерок раскачивал ветви деревьев, отчего их листва переливалась серебристо-зеленой рябью. По небу разметались полупрозрачные перья облаков. Молодая женщина подумала о волшебном пере, которую богиня Маат клала на одну чашу весов во время Последнего суда. На другой лежало человеческое сердце. И если сердце, словно губка, впитывает переживания и тяжелеет от горя, часто ли оно и перо уравновешивают друг друга?

Тия спустилась в комнату, где лежал Мериб. Каждый шаг наполнял душу тревогой, такой сильной, что было трудно дышать. Она тихо вошла. Утомленный лекарь сидел в кресле, смежив веки. На полу клубочком, будто черная кошка, свернулась Хнут.

Молодая женщина неслышно подошла к постели, на которой без движений лежал ее муж, и боязливо дотронулась до его руки. Рука была теплой. Мериб вздрогнул и открыл глаза. Он смотрел на нее так, будто только что вернулся откуда-то издалека; его взгляд был не таким, как вчера, сквозь страдание в нем просвечивала жажда жизни.

— Еще не все потеряно, — с облегчением промолвила Тия и тут же мысленно обратилась к себе: «И все же кое-что ты навсегда потеряла».

Глава 9

Тамит шел в сторону храма Амона. Эта часть Фив с ее красивыми особняками и прекрасными садами казалась другим миром по сравнению с кварталами бедноты. Тамит привык думать, что в любом из них способен ощущать себя таким, какой он есть на самом деле, но сейчас ему казалось, что он заблудившийся, потерявшийся в жизни человек. Вскоре ему предстояло отправиться в Хеттское царство с почетной, а на самом деле весьма сомнительной миссией и навсегда потерять женщину, любовь к которой была смыслом его жизни.

Тамит хотел забрать из школы Амени. Вчера ему удалось обмануть ребенка, сказав, будто его мать ушла в гости и вернется завтра, а после поручить мальчика заботам служанок. И сейчас Тамит мог думать только о том, что лишенное внутренних органов тело Джемет покоится в ванне, полной натрона, тогда как Амени уверен, что его мать жива.

Тамит распорядился забальзамировать тело женщины так, как бальзамировали тела знатных людей, что требовало много времени. Джемет похоронят через три месяца: к тому времени он уедет из Фив. Молодой человек собирался купить для матери Амени отдельную гробницу и отдать ей почести, каких она никогда не знала при жизни.

Он подошел к храму. Каменные плиты, которыми был выстлан внутренний двор, раскалились от жара. Над головой простирались бездонные и бескрайние небеса, и было некуда спрятаться от солнца. Ученики сидели на корточках над своими досками вдоль высокой стены и что-то писали. За ними присматривал бритоголовый наставник с палкой в руках.

Тамит сказал ему, что с матерью Амени случилось несчастье, и попросил позволения забрать мальчика домой. Ребенок сложил принадлежности для письма и доверчиво пошел рядом с ним.

— Тебе нравится учиться, Амени?

Тот почтительно кивнул.

— Да, господин.

Тамит почувствовал, что на душе скребут кошки. Он с трудом подавил свои чувства и спросил мальчика:

— Ты многому научился?

Амени принялся рассказывать о школе. В эти минуты он выглядел строгим, серьезным, хотя на самом деле был непосредственным, жизнерадостным, шаловливым, как большинство детей.

— Тебя не наказывают, не обижают?

— Не больше, чем остальных, — беспечно проговорил ребенок. — Правда, другие мальчики часто спрашивают меня о том,

кто мой отец, а я не знаю, что ответить. Тогда мне приходится или молчать, или лгать. А если они начинают смеяться — давать сдачи.

Тамит остановился в тени огромной пальмы. Он понимал, что может и должен сделать для Джемет, которой больше ничего не нужно в этом мире, и главное — для ее ребенка.

Вокруг простирался огромный, полный движения, света и звуков мир, и было трудно представить, насколько большое место в нем занимает смерть. «Последнее слово всегда остается за ней», — Тамит много раз слышал эти слова, но их настоящее значение он понял только теперь.

— Прости, что не сказал тебе этого раньше, Амени. Отныне тебе не придется лгать. Теперь ты будешь говорить, что твой отец — я.

— Вы? — Мальчик выглядел испуганным и ошеломленным, будто его настигла не великая радость, а внезапный удар. — Это правда?

— Да. С этого дня ты не будешь жить там, где живут слуги. Тебе отведут комнату рядом с моими покоями.

Во взгляде Амени промелькнули изумление и восторг.

— А мама?

— У нее будет свой дом.

— Где?

— Далеко отсюда. В то же время она всегда будет находиться рядом с тобой.

Вечером Тамит вошел в комнату Уны вместе с Амени, которого держал за руку. Лицо мальчика хранило следы растерянности и горя. Когда Амени сообщили о гибели матери и о том, что вскоре она уйдет к богам, мальчик спросил, хорошо это или плохо. Тамит не знал, что ответить, и тогда ребенок промолвил:

— Плохо, что мама никогда не вернется обратно.

— Когда-нибудь мы встретимся с ней.

Амени поднял глаза, в которых блестели слезы.

— Когда?

— Этого никто не знает.

Затем Тамит обратился к Уне:

— Ты говорила, что жалеешь о том, что не имела возможности воспитывать меня, когда я был маленьким. Быть может, ты захочешь растить моего сына? Я буду благодарен, если ты позаботишься о нем, когда я уеду.

Женщина тревожно улыбнулась. Сын был прав. Она помнила время, когда он лежал в ее утробе, но не ведала о страхах, надеждах и мечтах, которые населяли его душу в последующие годы. Когда они познакомились, он уже не был ребенком. А теперь он ее покидал. Его жизнь и благополучие больше не зависли от нее; и хотя Уна знала, что Тамит никогда ее не забудет, сердце женщины терзала печаль.

Она посмотрела на ребенка.

— Ты все-таки сделал это.

— Да.

— Но разве ты уверен в том, что...

— Это не имеет значения.

Женщина подозвала к себе мальчика и погладила его по голове.

— Я выполню твою просьбу. Фараон отправляет Интеба в военный лагерь, и я опять остаюсь одна, — произнесла она и вдруг без всякого перехода спросила: — Ты не думал о том, чтобы жениться, Тамит?

Он не задумался ни на мгновение.

— Нет.

— Почему?

— Ты знаешь.

Уна подавила вздох.

— Имеет ли смысл столько лет думать о женщине, которая несвободна?

— Когда любишь, не задумываешься о смысле, — ответил Тамит.

— Ты слышал, что с ее мужем случилось несчастье?

— Да.

Весть о происшествии быстро разлетелась по городу, но Тамит еще не разговаривал с Тией. Им предстояло встретиться сегодня, и он боялся думать о том, что ему придется услышать.

— Ты не возьмешь меня с собой, отец? — спросил Амени, когда они покинули комнату Уны.

— Я приеду за тобой, как только устроюсь на новом месте, — сказал Тамит, и мальчик облегченно вздохнул.

После Тамит отправился в дом, где встречался с Тией, и принялся ждать.

Молодая женщина пришла под вечер, когда город купался в золоте позднего солнца. В саду благоухали цветы, облака на небе напоминали птичьи крылья. На фоне этой красоты лицо Тии выглядело осунувшимся, озабоченным и печальным.

Тамит не знал, что сказать любимой, и протянул к ней руки. Ему показалось, что Тия неохотно покорилась его объятиям, как будто они больше не могли принести ни утешения, ни радости.

— У меня мало времени, — с грустью произнесла она.

Тамит отстранился и сел, не сводя с нее взгляда.

— Я тебя слушаю.

— Ты знаешь про Мериба?

Тамит кивнул.

— Он жив?

— Пока да. Я молю богов, чтобы он выжил, хотя прежде желала ему смерти!

— Почему? — промолвил Тамит, и Тия не стала уточнять, что именно его интересует.

— Он говорил такие вещи, какие я не ожидала услышать. Мне кажется, он все знает. Джемет рассказала ему о нас. Но он не подает виду. Мериб сказал, чтобы после его смерти я выходила замуж... за тебя. — Она с трудом перевела дыхание. — Он признался, что смерть стояла рядом и держала его за руку. Возможно, она отпустила его только потому, что он сумел преодолеть невозможное. Перестал обманывать себя и признался, что все эти годы владел тем, что ему не принадлежало. Как ты думаешь, после всего этого я смогу его бросить?!

Тамит молчал, и Тия добавила:

— Уезжай. Если тебе есть на ком жениться, женись. Я устала бороться с судьбой. Мы никогда не будем вместе. Я остаюсь с Мерибом.

Он все понимал и в то же время не мог смириться с ее решением. В тот момент когда нити, которые опутывали ее столько лет, обрывались, давая свободу, она сама связывала их прочным узлом.

Тамит рискнул осведомиться:

— А если он умрет?

— Я не желаю об этом думать.

— Ты хочешь сказать, что мы навсегда расстаемся?

— Да, Тамит. Я пришла, чтобы проститься.

Молодой человек понимал, что в такой ситуации уговоры бесполезны, и втайне восхищался тем, как стойко держится Тия, тогда как сам он страшился заглянуть в бездну, в которой ему придется очутиться, в бездну сердечного одиночества, бессмысленности существования и душевной тоски.

Тем же вечером Тамит спросил Хетеса, намерен ли тот отправиться с ним.

— Анок беременна, я не могу оставить ее одну в Фивах, как не могу везти к хеттам. Я решил, что попытаюсь выучиться на лекаря и сдать экзамены в Доме Жизни. Именно об этом мечтал мой отец, — смущенно проговорил Хетес, очевидно удивляясь своим словам, и добавил: — Хватит жить на чужом содержании и в чужом доме.

— Ты мне не чужой, — возразил Тамит.

Хетес усмехнулся.

— Мы стали чужими в тот день, когда впервые увиделись. После встречи в карьере просто притворялись, будто дело обстоит иначе.

Тамит не стал спорить, а на следующий день привел Хетеса в квартал, в котором жили жрецы среднего ранга, младшие военачальники и сборщики налогов, показал приятелю окруженный садом дом, где было пять комнат, веранда и кухня, и сказал:

— Здесь можно жить и принимать больных. В этом квартале обитают вполне приличные люди, но, даже если к тебе обратятся бедняки, надеюсь, ты не сочтешь зазорным оказать им помощь. В конце концов, высшая награда для лекаря — благодарность в глазах исцелившихся!

— Да, — согласился Хетес, — я осознал это в тот день, когда именитые врачи смотрели на меня с уважением. — И пояснил: — Там, в доме Тии.

— Я понял, — сказал Тамит и спросил: — Положение ее мужа серьезно?

— Возможно, он останется жив. Хотя я бы предпочел смерть такой жизни! Джемет повезло больше. — И подытожил: — Его жене не позавидуешь!

Тамит сжал зубы. Если б он мог чем-то помочь Тие! Она просила его уехать. Она не хотела его видеть, она мечтала о нем забыть. Он должен сделать так, чтобы любимая женщина обрела покой. "Или его иллюзию.

Последний вечер они провели втроем — Тамит, Интеб и Уна.

Тамит вспоминал непомерную роскошь Золотого дворца: трон с изображениями сфинксов — знак царского сана — под великолепным балдахином, окруженный телохранителями-египтянами и азиатскими воинами-наемниками, а также носителями опахал и другими высокопоставленными чиновниками; ярко расписанную мебель, толстые ковры. Знал ли он, что сможет прикоснуться ко всему этому великолепию, которое, тем не менее, не будет иметь для него никакого значения!

Ему преподнесли золото, почетный жезл, охранные грамоты и другие важные документы, дали лошадей и повозки и выделили отряд хорошо вооруженных воинов. На рассвете он должен был отправиться в путь.

Уна время от времени вытирала слезы. Интеб, который отбывал в военный лагерь, сказал сыну:

— Не слушай мать. То, что ты уезжаешь, по-своему хорошо. Мне кажется, правление Рамсеса будет великим, но он не из тех фараонов, кто ценит свое окружение. Тебе известна правда о битве при Кадеше; между тем царь не только приписал себе несуществующие победы, он обвинил в поражении своих военачальников. Он нам больше не доверяет, не слушает наших советов. Отныне молодой фараон все решает сам. Всякий царь страдает величием, иначе и быть не может, но человеческая гордыня, как воды Нила, способна разлиться без всяких пределов и затопить все вокруг. Фараон уже распорядился о сотнях построек в свою честь и желает основать новую столицу, город Пер-Рамсес.

Тамит бы поражен. Интеб впервые заговорил о фараоне как о человеке.

— Да, будет лучше, если я окажусь подальше.

Интеб накрыл руку молодого человека своей ладонью.

— Мы прекрасно помним, каким образом он вступил на трон, как приказал стереть все изображения своего старшего брата, хотя именно тот был объявлен наследником! Помним, но не смеем вспоминать.

— Я еду к хеттам. Это тоже не очень надежно, — заметил Тамит.

— Все-таки это лучше, чем угодить в плен дворцовых интриг. Ты можешь не помышлять о величии и власти, но любое неосторожное слово тех, кто приближен к фараону, может сыграть роковую роль.

— Так хорошо или плохо то, что я и фараон узнали правду? — задумчиво произнес Тамит, трогая пектораль.

— На этот вопрос способен ответить только ты сам, и только жизнь может подсказать тебе ответ.

Покидая Египет, Тамит думал о том, что нигде на свете не существует таких волшебных восходов и закатов. Все происходит внезапно, как в сказке. С горизонта срывается туманно-серый покров, и земля, листва, одежда людей мгновенно окрашиваются в золотисто-розовый цвет. По водам Нила струится сверкающая рябь, будто солнце перебирает гладь воды своими золотыми пальцами. Эти мгновения наполняли душу невыразимым счастьем и ускользали так же быстро, как и наступали. Теперь заря и сумерки казались ему медлительными, невыразительными, задумчивыми.

Рядом не было хорошо знакомых, а тем более близких людей, и Тамит мог без помехи предаваться размышлениям.

Перед самым отъездом он купил на рынке подарки. Дорогое и красивое оружие для Кармела, а для его сестры — румяна, бальзамы и ароматические масла, которые сложил в шкатулку из слоновой кости, инкрустированную золотом.

Тамит следовал тем же путем, каким год назад шло войско Рамсеса. Его вновь поразило огромное сверкающее море, и он опять ощутил грусть, потому что, как и прежде, цвет морской воды напомнил ему глаза Тии.

В Хаттусе, столице хеттов, Тамита удивили мощные, высокие крепостные стены, массивные башни и бастионы, великолепные бронзовые ворота. Город имел два уровня, в нем было много храмов, площадей и длинных прямых дорог, вдоль которых стояли дома богатых горожан. Домишки бедноты теснились на террасах на склоне холма.

Проезжая по мирным улицам столицы, Тамит невольно вспоминал, как тяжелые боевые колесницы хеттов с грохотом неслись по степи в облаках пыли, как от их массивных колес отлетали камни и как под ними хрустели человеческие кости.

Царь Муваталли милостиво принял посланника фараона Рамсеса в своем внушительном каменном дворце. Тамиту и его людям было предоставлено просторное жилье в кварталах знати.

Тамит не слишком удивился и очень обрадовался, когда вечером к нему пришли Кармел и Инара. Роскошные волосы девушки переливались всеми оттенками золота, а серые глаза сияли от счастья. Она была в платье из шерсти, красиво расшитом разноцветными нитями и зашпиленном на плечах шестью бронзовыми булавками, и шнурованных башмачках.

— Я знала, что ты вернешься, египтянин, — просто сказала Инара.

— Я тоже это знал! — со смехом заявил ее брат.

Кармел и Тамит обнялись. Египтянин не мог обнять Инару, во всяком случае, в присутствии ее брата. Он усадил дорогих гостей на почетные места и отправил слуг на рынок за угощением и вином.

— Теперь тебе известно, кто ты? — спросил Кармел, показав на пектораль.

— А тебе?

Лукавые искорки в глазах молодого хетта не дали обмануться.

— Я давно об этом знал, а ты не хотел верить!

— Так ты — брат фараона, египтянин? Теперь ты не можешь сказать, что мы с тобой неравны, — с достоинством произнесла сестра царя, и Тамит понял, о чем она подумала.

Он заметил, что девушка смотрит на кожаный ремешок на его запястье, ремешок, который он снял с руки мертвой Джемет. Тамит знал: Инара не поймет, если он явится в Хеттское царство без ее подарка.

Он вручил Инаре и ее брату дары, принял благодарности, а после спросил Кармела:

— Признайся, что в планах царя — мир или война?

Молодой человек нахмурился.

— Полагаю, нас ждет несколько мирных лет, но что будет потом — никому не известно. Твой фараон утратил влияние в Сирии и Палестине и едва ли успокоится на этом. Муваталли продолжает разжигать волнение среди народов, подчиненных

Рамсесу, благо Северная Палестина близка к долине Оронта. Но тебе не стоит волноваться. Пока я жив, тебе ничто не грозит. К тому же ты можешь укрепить свое положение среди нашего народа, — сказал Кармел Тамиту и бросил взгляд на сестру.

Девушка зарделась. Она опустила глаза и стала перебирать звенья металлического пояса. Тамит смотрел на ее прекрасное юное лицо и чувствовал, как в груди разгорается жар. Инара была свободна, не обременена тяжелым прошлым, и она любила его. Что мешает ему вступить в брак с хеттской принцессой?

Когда Кармел и Инара ушли, он продолжал размышлять. Быть может, здесь, в чужой стране, он наконец сумеет обрести равновесие и душевный покой?

Тамит стоял на крыльце, когда вновь увидел Инару. Она очень спешила и, очутившись во дворе, бросилась к Тамиту бегом.

Он глубоко вздохнул.

— Ты вернулась! А как же твой брат? Наверное, он будет против того, чтобы мы нарушали приличия?

Девушка, взяв руки Тамита в свои, не сводила с него сияющих глаз. Ее ладони были горячими как огонь, на длинной шее билась тонкая жилка.

— Ради тебя я готова нарушить все, что угодно! Прошел почти год. Неужели ты думал, что я смогу ждать дольше?

Обнимая Инару, Тамит думал о том, что его отношения с этой девушкой не похожи на те, что были с другими. То, что происходило у них с Тией, было овеяно тревогой и неуверенностью в будущем. Она постоянно грустила, тогда как Инара казалась светлым, легким и радостным существом. Стоит сказать всего одно слово, и эта прекрасная, яркая, как пламя, девушка будет принадлежать ему.

Тамит провел гостью в одну из дальних комнат, где привлек ее к себе и осыпал бесчисленными поцелуями. Инара в блаженстве закрыла глаза.

— Я ждала тебя почти год и была готова ждать вечно.

Отдавшись страсти, они словно растворились друг в друге

и уже не принадлежали сами себе. Весь мир, прошлое, будущее и настоящее — все свелось к прикосновениям, к безумным ласкам и поцелуям. Тамит понимал, что его желание столь нестерпимо не потому, что у него давно не было женщины, а потому, что он хочет именно эту девушку. Инара осталась на всю ночь, а утром Тамит сказал:

— Выходи за меня замуж. Надеюсь, твои братья не будут возражать?

Девушка сверкнула глазами.

— Думаю, Кармел сумеет уговорить Муваталли. Я всего лишь младшая сестра царя, а ты — брат фараона. Я слышала, Муваталли мечтает отдать одну из своих дочерей за Рамсеса. Наш брак, брак хеттской девушки и египтянина, может послужить примером и стать ступенькой к осуществлению его желания!

В тот же день Тамит явился к Кармелу и заявил, что хочет жениться на его сестре. Тот обещал поговорить с царем и попытаться склонить его к нужному решению.

Через месяц Тамит получил письмо от Уны. Мать рассказывала, что жизнь в столице идет своим чередом; Рамсес распорядился восстановить полузаброшенный храмовый комплекс, возведенный во славу Сети, и выстроить множество памятников в свою честь. Интеб по-прежнему находился в военном лагере, где обучал египтян и наемников. Вероятно, фараон не оставил планов нового похода на Сирию и другие подчиненные хеттам земли. Уна много писала про Амени; им удалось найти общий язык, и она полюбила мальчика. В конце письма женщина упоминала о Тие. Архитектор Мериб выжил, но был прикован к постели. Тия преданно ухаживала за супругом. Последнее сообщение окончательно развеяло сомнения Тамита относительно женитьбы на хеттской принцессе.

Его обязанности посланника были несложными, потому он много времени проводил с Инарой. Они любили ездить верхом и неутомимо исследовали окрестности. Однажды девушка привезла возлюбленного в знаменитое хеттское святилище, великолепный скальный храм в нескольких часах пути от Хаттусы. Надворные постройки были сооружены из циклопических блоков и поражали не меньше, чем гробницы царей на родине Тамита; внутренние помещения, украшенные высеченными на стенах изображениями крылатых чудовищ с львиными головами и процессиями богов и богинь в островерхих шапках, вызывали благоговение.

Инара была допущена в святилище. Тамиту, как иноземцу и человеку другой веры, пришлось подождать снаружи.

Он заметил волнение девушки и спросил:

— Что ты хочешь сделать?

Она прижала ладони к горящим щекам.

— Один из здешних жрецов умеет блестяще предсказывать будущее. Я хочу спросить его, что меня ждет.

Тамит ощутил странный трепет.

— Зачем тебе это? Ты и без того знаешь, что будет. Мы поженимся.

— А потом? Я так долго тебя ждала, что научилась страдать и бояться.

Тамит улыбнулся.

— Прости.

— Ты часто вспоминал обо мне?

Ему пришлось покривить душой.

— Как я мог забыть о девушке, чьи глаза напоминают лунный свет, а волосы сотканы из солнечных лучей!

— Ты хочешь иметь детей?

— Конечно.

— Я тоже. Много. И чтобы они были похожи на тебя! — сказала Инара и попросила: — Дай мне браслет.

— Зачем?

— Я покажу его жрецу. Ему нужна вещь, которая сможет рассказать о каждом из нас.

По спине Тамита пробежал холодок. Однако он не подал виду и протянул девушке кожаный ремешок.

Она скрылась в святилище, а он принялся размышлять. Рассказать Инаре правду? У него было сложное прошлое, и он не хотел перекладывать это бремя на плечи юной девушки. Как объяснить, что значила для него Тия, почему он позволил Джемет совершить то, что она совершила? Как признаться, что у него есть сын, появления которого он не желал и не ждал, о котором не вспоминал до тех пор, пока его мать не погибла?

Когда Инара вернулась, Тамит был поражен ее видом. Лицо девушки побледнело, в глазах застыл ужас. Он бросился к ней:

— Что случилось?!

Инара бессильно прислонилась к любимому. Ее плечи вздрагивали. Она глухо произнесла:

— Давай поскорее уедем отсюда.

Они забрались в седла и тронули лошадей. Тамит смотрел на округлые низкие холмы, окружавшие долину и делавшие ее похожей на огромную малахитовую чашу, на покрытую сверкающей росой траву, на чистые, как родниковая вода, небеса и убеждал себя в том, что ни с ним, ни с хеттской принцессой не может случиться ничего плохого.

Когда они отъехали достаточно далеко от святилища, Тамит остановил коня, спешился, помог Инаре спуститься на землю и спросил:

— Что сказал жрец?

Девушка вернула возлюбленному браслет. Молодой человек на мгновение закрыл глаза. Если прорицатель узнал правду и рассказал ее Инаре, ему придется многое объяснять.

— Он сказал, что эта вещь способна поведать больше, чем любая другая. Мы поженимся, но наше счастье будет недолгим. Скоро мы навсегда расстанемся. И у нас не будет общих детей.

Тамит погладил ее по голове и мягко произнес:

— Это неправда. Что может нас разлучить? А если мы будем вместе, у нас обязательно появятся дети.

Девушка подняла заплаканные глаза.

— Вдруг тебе придется уехать на родину?

— Если это случится, я возьму тебя с собой.

— В Фивы?

— Да.

— Расскажи мне о них.

— Это самый прекрасный город на свете, — промолвил Тамит и начал рассказывать, а Инара слушала с изумлением и благоговейным восторгом.

— Твои родители меня примут?

— Конечно. Они замечательные. Моя мать давно мечтала, чтобы я женился.

— Почему ты не выбрал египтянку? — спросила Инара. Ее взгляд был чистым, как у ребенка.

— Потому что ни одна из них не была похожа на тебя.

— Ты меня любишь?

Подумав о том, что у него наконец появилась возможность сделать счастливой хотя бы одну женщину, Тамит произнес как можно искреннее:

— Да, Инара! Я люблю тебя.

Пытаясь вернуть девушке душевное равновесие и уверенность в будущем, египтянин сделал все для того, чтобы ускорить свадьбу. Она состоялась в следующем месяце и была сыграна согласно обычаям хеттов. Жениху и невесте были подарены породистые лошади, дорогое оружие, множество красивейших керамических изделий, золотых и бронзовых украшений, а также подвесок, играющих роль амулетов. Пектораль Тамита привлекала внимание многочисленных гостей. Молодому египтянину оказывались почести, какие заслуживало только лицо божественной крови.

Инара была счастлива, и он тоже казался счастливым. Тамит решил, что напишет Уне. Возможно, он обидел мать, не сообщив о том, что собирается вступить в брак. Но едва ли в ближайшие годы ему доведется увидеть родителей, если только хрупкий и во многом условный мир между Рамсесом и хеттами не пошатнется и не даст трещину.

Тамит не желал притворяться перед собой: ему не хотелось возвращаться в Фивы, к неумолимому и всесильному прошлому. Он, как когда-то его мать, мечтал начать новую жизнь.

Глава 10

За последние полгода Тие довелось испытать много такого, что мешало вспоминать дни далекого детства, не давало мечтать о тайных мгновениях, которые дарили радость душе, истосковавшейся по любви и свободе.

Вместо этого Тия думала о минутах, когда биение крови в теле Мериба становилось почти неразличимым, когда он тяжело и неровно дышал, а его лицо искажалось от страданий. Она была искренне рада, когда эти страшные секунды, часы и дни остались позади. Мериб понемногу начал подниматься с постели, и, хотя было ясно, что он никогда не сможет в полной мере вернуться к прежней жизни, его состояние стало внушать надежду.

Тамит уехал, и Тия старалась не думать о том, где он и что с ним сейчас. Он наверняка написал своей матери, но молодая женщина не находила в себе сил навестить Уну. Ее жизнь свелась к заботе о муже, к беспрестанной борьбе с болезнью и смертью.

Сегодняшний день выглядел по-особому ярким, и Тией овладело позабытое спокойствие. Вернувшись из храма Амона, она вошла в сад и стала прислушиваться к бесчисленным звукам — чириканью птиц, стрекоту насекомых в траве, а также любоваться солнечными бликами, сверкающими в листве.

Утром Мериб попросил перенести его в беседку, и Тия направилась туда.

К удивлению молодой женщины, там находился и Тимес с неизменными папирусом и пером в руках. Ему удалось сдать экзамены на жреца низшей степени, и теперь юноша готовился преодолеть среднюю.

— Что-то случилось? — спросила Тия, переводя взгляд с брата на мужа.

— Садись, — сказал Мериб.

Он выглядел осунувшимся, но боль и страдания, совсем недавно омрачавшие взгляд, ушли. В глазах осталась только усталость.

Тия опустилась на скамью. Хнут поправила подушки за спиной Мериба, и он произнес:

— Я специально позвал Тимеса. Он составит прошение о расторжении нашего брака.

Молодой женщине почудилось, будто внутри что-то рушится, и вместе с тем она ощутила, как в сердце разгорается жаркое пламя.

— Но... почему? — прошептала она.

— Потому что так будет лучше для всех нас. Хотя мы разводимся по взаимному согласию, все же придется указать причину. Супружеская измена не подойдет, поскольку в этом случае тебя ждет наказание, — невозмутимо продолжал Мериб. — Однако моя болезнь может показаться жрецам достаточным основанием. Ты молодая, здоровая женщина, а я превратился в калеку.

— Я тебе не изменяла! — быстро произнесла Тия и покраснела.

Один из уголков его губ пополз вверх, а взгляд помрачнел.

— Ты не можешь дать мне любви, Тия, а жалость мне не нужна. Это поймет каждый, кому знакомо слово «гордость». Ты получишь половину имущества и сохранишь репутацию порядочной женщины. Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. Больше мне не о чем тебя просить.

Тия уронила руки на колени и проговорила упавшим голосом:

— А дети?

— Когда ты будешь готова покинуть мой дом, мы поговорим и об этом. Поверь, я ничего не собираюсь у тебя отнимать.

Голос Мериба звучал спокойно и ровно, разве что слишком отстраненно и холодно. В его душе затаилась обида. Обида на нее, Тию, за ее обман и измену, на судьбу, которая разрушила его жизнь. С той минуты когда его состояние начало улучшаться и стало ясно, что он не умрет, архитектор обращался с женой так, словно между ними была глухая стена.

В глазах молодой женщины блеснули слезы.

— Чем ты намерен заняться, Мериб?

— Строить гробницы мне уже не придется, но я не жалею. Последняя усыпальница, в строительство которой я вложил так много сил, оказалась неудачной. Я стал жертвой собственного творения. Слава богам, мои глаза и руки целы. Я займусь тем, чем мечтал заниматься еще в юности: рисовать. Благо, у меня есть помощник — мой сын.

Хнут стояла рядом с Мерибом как верный страж; по лицу девушки нельзя было догадаться, о чем она думает и что испытывает в эти минуты. Однако когда господин произнес ее имя, она смутилась и затрепетала.

— Тот свиток, в котором записано распределение имущества, хранится у тебя, Тимес?

— Да.

— Найди его и прибавь: награда Хнут увеличивается до двадцати дебенов.

Девушка вспыхнула.

— Зачем мне деньги!

— Затем, зачем и свобода. Отныне ты сама себе госпожа и можешь распоряжаться собой. Иди куда желаешь и делай что хочешь.

— Золото не даст мне того, что я хочу получить. Я желаю быть рядом с тобой.

Архитектор усмехнулся.

— Зачем я тебе?

— Ты знаешь зачем, — прошептала девушка.

Мериб смотрел на женщин, одну из которых он хотел, но был вынужден отпустить, вторую не желал, но должен был оставить при себе.

Когда-то Хнут в самом деле очень нравилась архитектору, она нравилась ему и сейчас. Она сделала для него много такого, о чем он предпочел бы забыть, потому что не знал, сумеет ли ей отплатить. Эта молодая женщина была по-собачьи пре-дана ему, тогда как он сумел принести ей одно только горе.

Мериб устало закрыл глаза и открыл их, когда Тия спросила:

— Ты говорил, будто видел иной мир. Скажи, там что-нибудь есть?

— Там есть все, о чем говорят люди, и даже больше. Но нам не надо туда спешить.

Тия помедлила.

— Я давно хотела спросить, — нерешительно начала она, — правда ли, что ты оговорил моего отца, из-за чего ему пришлось уехать из Фив в Эффе?

— Правда. Я выручал Джедхора, — ответил Мериб и коротко добавил: — Прости.

— Я тебя не виню, — сказала Тия. — Если бы Анхор остался в Фивах, моя судьба могла сложиться иначе.

Мериб поднял брови.

— Так ты не жалеешь?

— Жалеть о своей судьбе так же бессмысленно, как сетовать на богов, — ответила женщина.

Последующие недели Тия жила с чувством, какое, должно быть, испытывают люди, когда глядят на высохшую, потрескавшуюся землю, не веря в то, что она способна принять семена, которые затем дадут всходы.

Через месяц Тимес принес из храма известие о том, что жрецы согласны считать брак Мериба и Тии расторгнутым. Такие вещи случались нечасто, но архитектор не раз приносил Амону щедрые дары, а боги, как известно, чаще откликаются на просьбы тех, кто привык окружать их богатством и блеском.

Мериб сказал, что не стоит сообщать об этом детям, дабы избавить их от лишних переживаний.

— Пока ты не решишь изменить свою жизнь, — добавил он.

Тия ждала ровно десять дней, а потом, поборов неуверенность, отправилась к Уне. Душа молодой женщины была полна тревожных сомнений и предчувствий.

Уна была в доме одна, не считая слуг; она приняла Тию вежливо, но настороженно и прохладно. Хозяйка предложила гостье сесть. Они находились в одной из великолепно обставленных комнат особняка. В высокие окна струились потоки света. Солнце переливалось на поверхностях мебели, выложенной мозаикой из разноцветного дерева или украшенной металлическим орнаментом.

Тия с болью глядела в лицо хозяйки дома, находя в нем знакомые, родные черты, черты своего любимого.

— Как здоровье твоего мужа? — спросила Уна.

— Благодарю. Ему значительно лучше.

— Он сможет ходить?

— Надеюсь, что да.

— Я догадываюсь, что привело тебя в мой дом, Тия. Ты хочешь узнать о Тамите, — сказала Уна.

Молодая женщина вдохнула полной грудью, чувствуя, что приближается к тому желанному, что потребует и воли, и сил.

— Да. Я хочу ему написать.

Уна, казалось, удивилась.

— О чем?

— О том, что я свободна. Десять дней назад жрецы Амона расторгли наш брак с Мерибом.

— Как это могло произойти? Вы прожили вместе несколько лет, и у вас есть дети!

— По обоюдному согласию. Мериб больше не хочет меня удерживать. А я решила позаботиться о своем счастье.

— Когда-то я не верила, что любовь может принести человеку горе, но в вашем случае это именно так. Тамит был несчастлив все эти годы. — В голосе Уны звучало осуждение.

Тия смотрела прямо и честно.

— Я знаю. И верю в то, что это можно исправить.

Уна поднялась с места. Бывшая танцовщица отличалась стройностью и воистину царственной осанкой. Благодаря искусным притираниям ее лицо почти не носило следов увядания, и Тия невольно подумала об отметинах усталости и тревоги на своем собственном лице.

Хозяйка дома принесла футляр, в котором хранились папирусные свитки, и сказала:

— Сын прислал мне письмо. Ему нравится в Хеттском царстве, он считает, что его жизнь изменилась к лучшему. Тамит вступил в брак с хеттской принцессой. Не могу сказать, что я сильно этому рада, но, если мой сын счастлив, мне не стоит мечтать о большем.

Зачастую человеческая радость соткана из иллюзий, тогда как правда приносит горечь и зло. В тот миг когда судьба захлопнула последнюю дверь, Тия поняла, что имеют в виду люди, когда говорят, что в ином случае лучше лишиться жизни, чем обманных снов.

Она нашла в себе силы прошептать:

— Он не пишет обо мне?

В глазах Уны искрились золотые точки.

— Ни слова.

Молодая женщина кивнула. Да, так и должно быть.

— Прости, Тия, но мне нужно идти. Я должна отнести обед моему внуку, который учится в школе при храме Амона. — Уна оживилась, в ее голосе слышались радость и гордость. — Я сама ношу ему еду, потому что так делала его мать, — пояснила женщина, поймав удивленный взгляд гостьи.

Тия встала. Она понимала, что ей не в чем винить Тамита, который отчаялся и устал, наверное, даже больше, чем она, и чувствовала, что не может желать ему ни счастья, ни несчастья.

Вернувшись домой, молодая женщина долго сидела в одиночестве, а потом сказала Мерибу, что хочет съездить в Эффе, навестить родителей и братьев.

— Они помнят своего внука младенцем, а Харую и вовсе не видели.

— Дорога в Эффе длинная, и неизвестно, сколько времени ты там пробудешь. Мерибу не стоит пропускать занятия в школе, — ответил архитектор. — Будет лучше, если ты возьмешь с собой только Харую.

Тем самым архитектор дал понять бывшей жене, каким образом он решил поделить детей.

Мериб-младший спокойно отнесся к отъезду матери и сестры, поскольку подразумевалось, что они уезжают на время. Тия не захотела нанимать отдельное судно, не стала брать с собой много вещей и отказалась от сопровождения слуг и охраны. Ее спешный отъезд напоминал бегство изгнанника.

Семь лет назад Тия так же плыла по Нилу, только в другую сторону, и то путешествие тоже было безрадостным, но сейчас ее согревало присутствие дочери. Харуя никогда не путешествовала по Нилу на большом, ярко раскрашенном корабле с резной головой быка на носу и огромным парусом. Она смотрела на Нил блестящими от возбуждения глазами и задавала матери множество вопросов.

Тия тоже не сводила взгляда с царственной реки. Нил, «отец богов», старый, облепленный глиной, могучий и вместе с тем сохранивший цвет юности, вечной юности, которая не дарована людям! Как и прежде, вдоль берегов колыхался гигантский тростник, а на песчаных отмелях дремали крокодилы.

Вслед за полуднем приходило безветрие, а с раскаленных небес лились потоки белесого солнца. Тия смотрела на блестящие от пота спины гребцов, которые сгибались и выпрямлялись в едином ритме. Молодая женщина удалялась в укрытие вместе с дочерью и там, в тени легкого льняного полога, рассказывала ей сказки, угощала взятыми в дорогу сладостями и фруктами.

К вечеру прозрачный наряд Нила темнел, на небе мерцали алмазные звезды. Над горизонтом поднималась кроваво-красная луна, которая постепенно становилась золотой. В эти часы Тия размышляла о предстоящей встрече с родителями и прощании с теми, кто остался в Фивах. С бывшим мужем они расстались сдержанно, но не враждебно. Тия искренне желала Мерибу выздоровления. Хнут, прощаясь с ней, заплакала, но при этом не скрывала облегчения и радости. С отъездом Тии ее шансы сблизиться с господином значительно возрастали.

Сначала Тию огорчило видимое равнодушие сына, но потом она сказала себе, что Мериб-младший всегда будет жить своей собственной, недоступной постороннему взору жизнью.

Накануне отъезда Тия навестила сестру Мериба, которая жила с Хетесом в новом доме. Анок вот-вот должна была родить. Она по-прежнему редко улыбалась, но ее взгляд показался Тие непривычно теплым и мягким. Хетес готовился к экзаменам в Доме Жизни и шутя говорил, что жрецам еще не приходилось видеть такого старого ученика.

Тия и ее дочь прибыли в Эффе рано утром. Их никто не встречал, потому что они не предупредили о своем приезде.

— Здравствуй! — вполголоса произнесла Тия, обращаясь к Харуе, в честь которой назвала свою дочь, Харуе, которую ее отец обрек на вечные скитания в бездне Преисподней.

Она, Тия, тоже оказалась неверной женой и заслуживала такого же наказания. Мериб не стал ей мстить. Ее наказала судьба.

Женщина с девочкой миновала позеленевшую от времени каменную пристань и пошла по знакомым улочкам. Жители Эффе удивленно смотрели ей вслед. За годы жизни в столице Тия привыкла выглядеть так, как выглядят знатные фиванки: платье тончайшего льна, золотые и фаянсовые украшения, черная краска на бровях и ресницах, зеленая — на веках; ногти окрашены белым, кисти рук и ступни ног — оранжевым. Коротко остриженные волосы спрятаны под красивым париком.

Родители были изумлены и обрадованы. Возможно, Анхору не понравилось, что Тия нарекла свою дочь Харуей, но он не подал виду и с довольной улыбкой усадил девочку к себе на колени. И отец, и мать постарели. Однако Небет сохранила прежнее спокойствие и стойкость, а Анхор продолжал работать. Братья Тии, сыновья Харуи, превратились в красивых юношей. Улучив момент, Тия спросила младшего, Айриса:

— Ты помнишь свою мать?

Он нахмурился.

— Смутно. Она утонула в Ниле, когда я был еще мал.

Тия облегченно перевела дыхание. К счастью, сыновья Харуи не знали правды о ее участи.

Тия не рассказала родителям о разводе с Мерибом. Да, с ним случилось несчастье, но он поправляется, а она приехала к родителям потому, что очень соскучилась. Анхор безумно обрадовался, когда услышал про успехи Тимеса. Тия сообщила, что сыновья Харуи тоже могут поехать в Фивы: в доме Мериба хватит места для всех. Анхор обещал подумать. Он был немолод и нуждался в помощниках.

— В старости не хочется оставаться в одиночестве, — заметил писец.

Тия бродила по комнатам. Все осталось прежним и в то же время стало другим. Или минувшие годы дали ей новый взгляд на привычные вещи?

Молодая женщина навестила подругу детства, Эте. Та жила со своей семьей, у нее было четверо детей. Она была поражена видом Тии и с интересом расспрашивала ее о Фивах, о Городе мертвых, о фараоне. Видела ли подруга Рамсеса и как он выглядит?

— Он слишком далек от нас, как и другие боги, — ответила Тия. — Всецело поглощен собой, как и другие люди.

— Разве он человек? — со страхом спросила Эте.

— Он смертен, а значит, ничем не отличается от нас.

Молодая женщина не могла объяснить подруге, почему и как она прониклась равнодушием к величию и утратила веру в божественное.

Через несколько дней Тия отправилась к Нилу. Ей хотелось посидеть на берегу и подумать. Воды реки были синими, как и прежде, песок — золотым, а небо таким же бездонным. Окружающий мир казался приютом спокойствия и тишины.

Не так давно Нил вернулся в свои берега, напоив землю водой и пропитав ее жирным илом, отчего она ярко сверкала зеленью. Засевались поля. Жители Эффе высаживали на огородах рассаду.

Молодая женщина пыталась вспомнить, как они с Тамитом играли в фараонов и жрецов, но воспоминания ускользали: это было очень давно, с тех пор произошло слишком много событий.

Тия подумала о пекторали, сверкавшей на груди Тамита, будто кусок солнца. Знак фараона. Куда больше молодая женщина ценила благородство его души, неутомимый сердечный жар. Его достоинства не смогли истребить ни унижения, ни бедность, и ему не было суждено заразиться горячкой тщеславия и гордыни. Потому она и влюбилась в него так сильно, потому все эти годы столь отчаянно стремилась к нему.

Молодая женщина уронила лицо в ладони и разрыдалась. Тие казалось, что ей понадобится больше слез, чем воды в Ниле, для того, чтобы выплакать свое горе.

Едва проснувшись, еще не открывая глаз, Тамит протянул руки, чтобы обнять Инару. Ему нравилось погружать пальцы в ее шелковистые волосы, сливаться с ее телом. В этом было что-то животное, исцеляющее и разум, и память. Если душу Тии он познал намного раньше, чем познал ее тело, то с Инарой все было наоборот.

Иногда девушка рассказывала об оргиастических культах, царивших в некоторых хеттских храмах, где страсть граничила с исступлением. Она слышала о них от матери, бывшей жрицы. Мать Инары была жива, но после смерти царственного супруга редко появлялась во дворце. Это была дивно красивая женщина с рыжими волосами и колдовским взглядом серебристо-серых глаз, которая славилась даром предвидеть будущее. После свадьбы Тамит узнал, что мать Инары была против их брака, но царь Муваталли не стал слушать ее возражений. Женщина никогда не посещала дом египтянина, предпочитая встречаться с дочерью в своих владениях.

Инара очень хотела родить ребенка. Тамит соглашался с ней, хотя, в общем-то, ему было все равно. Он женился на этой девушке не из желания иметь наследников, а потому что хотел излечить свое сердце.

Утреннее слияние было глубоким, неспешным. Инара покорилась сразу, без обольстительных игр и притворного сопротивления, которое обычно заканчивалось взрывом безумной страсти. Девушка опустила тяжелые веки и дышала так, как дышат во сне. Тамит долго не выпускал ее из объятий.

После они сидели на постели и ели фрукты, вкушали хлеб, мед и вино. Тамит не спускал глаз со своей жены, в облике которой было много света и вместе с тем присутствовала какая- то тайна. Инара не умела читать на его языке, религия мужа казалась ей слишком сложной; она не имела понятия о многих вещах, какими он жил, но казалась близкой, родной. Самой родной после матери и... Тии.

— Зачем нужны таинства Великой Матери? — спросил Тамит.

— Затем, чтобы познать безграничную силу великой богини, ощутить душу и тело как нечто отдельное. Прочувствовать миг, когда страсть сковывает и разум, и волю. Понять, что стремление к смерти как к освобождению от бремени плоти может быть более ярким, чем жизнь, — ответила Инара.

— Освобождению?

— Великая Мать — это земля; после смерти тело возвращается ей, а душа становится свободной.

— При чем тут страсть?

— Разве есть что-то более сильное, чем телесное желание? Неужели человек способен ощутить власть плоти над душой с помощью чего-то другого?

Ноздри Инары трепетали, глаза сверкали, но Тамит не испытывал возбуждения. Он подумал о том, что в его жизни сокровенные чувства всегда были сильнее телесных желаний.

Едва они успели одеться, как пришел Кармел. Брат царя выглядел удрученным. Он держал в руках кожаный мешок. Ответил на приветствие, сел, пригубил вино, которое подала ему сестра, и попросил Инару выйти, сказав, что им с Тамитом предстоит мужской разговор.

Когда девушка удалилась, хетт не стал тянуть и промолвил:

— Плохие вести, Тамит. Муваталли удалось разжечь ненависть к Рамсесу среди народов, которые подчиняются египтянам. Восстание распространилось до пограничных фортов в Северо-Восточной Дельте, после чего царь хеттов отправил твоему правителю послание, в котором говорится, что он признает страну Кемет очагом более развитой культуры, но отрицает политические обязательства. Рамсес впал в гнев и приказал убить нашего посланника. Ты можешь представить, что после этого ждет тебя? Ведь ты — брат фараона!

Тамит подумал, что едва ли Рамсес будет огорчен, узнав о гибели одного из побочных детей своего отца, но не стал об этом говорить.

— Почему ты решил меня предупредить? — спросил он у хетта.

Кармел посмотрел на него долгим взглядом, залпом выпил вино и сказал:

— Когда-то я обещал быть тебе братом. Клятвы, записанные в сердце, случается, вернее тех, что записаны на папирусе или табличках. — Он потряс мешок. — Здесь письмо, которое я распечатал и прочитал первым. Во дворце скажу, что оно было вскрыто по дороге.

— Что же делать?

— Тебе надо вернуться в свою страну. Бежать тайно, сегодня вечером, пока Муваталли не успел принять решение.

— Как? — спросил Тамит.

— Под главными воротами Хаттусы есть тайный подземный ход.

Тамит почувствовал сильное волнение. Его судьба в очередной раз менялась, и он не знал, чего ему ждать.

— А как же ты? Что тебе будет за это?

Кармел усмехнулся; его глаза засеребрились, как глаза матери, бывшей жрицы Кибелы.

— Ничего.

— А мои люди? Те, что приехали со мной?

— Не беспокойся. Я позабочусь о том, чтобы их обменяли на наших пленных.

Тамит поднялся с места.

— Тогда нам с Инарой нужно собираться.

Хетт удержал египтянина, взяв его за руку. В его прикосновении были уверенность, твердость и скрытое повеление.

— Инара останется в Хаттусе.

Тамит смотрел на него в упор.

— Она моя жена.

— По хеттским, а не по египетским обычаям, — заметил Кармел.

— Этот брак заключен в моем сердце. — Тамит приложил руку к груди.

Кармел резко поднялся.

— Я не могу подвергать сестру опасности. Я не знаю, что ее ждет в незнакомой стране, среди чужого народа.

— Ты только что назвал меня братом.

— Тебя, а не других египтян. Я спасаю твою жизнь, а взамен требую, чтобы Инара осталась здесь.

— Она не захочет.

— Ей придется послушаться тебя. Ты сможешь ее убедить. В крайнем случае обмани. Пообещай, что скоро вернешься.

Тамит подумал об Инаре. О тех моментах, когда она отдавалась в его власть и он уносил ее душу на невидимых крыльях туда, где обитал его дух. Как ни странно, это происходило в минуты телесного сближения, в моменты накала страсти. Если она исчезнет из его жизни, он потеряет все.

— Хорошо, пусть будет по-твоему, — согласился египтянин, и Кармел облегченно вздохнул.

Хетт ушел, а Тамит долго и мучительно размышлял. В конце концов он не выдержал и все рассказал Инаре. Египтянин удивился, когда она оживилась, воспрянула духом и будто сбросила с плеч тайный груз.

— Это та самая разлука, о которой говорил жрец! Ты правильно сделал, что во всем признался. Теперь мы сможем перехитрить судьбу. Я — часть тебя, я поеду с тобой.

— Я не знаю, почему Кармел так настаивал. Быть может, он знает больше, чем мы? — задумчиво произнес Тамит.

— Мой брат ревнив, как все мужчины, а я одна из хеттских женщин, хотя и его сестра.

Возможно, она была права. Тамит боролся с собой, заранее понимая, что искушение окажется сильнее. Что-то внутри его существа сопротивлялось любым разумным доводам и заставляло идти на риск.

Когда Кармел пришел второй раз, принес охранные таблички и рассказал, куда идти, Тамит притворился, что сумел уговорить Инару. Девушка великолепно сыграла роль скорбящей, подавленной грядущей разлукой жены. Она упросила брата позволить ей ненадолго остаться в доме мужа, чтобы помочь ему собраться в дорогу, и Кармел согласился. Тамиту Инара сказала, что найдет способ обмануть брата.

— Обещаю, что буду ждать тебя по ту сторону ворот.

— Но как ты сможешь...

Она не дала ему договорить и, гордо вскинув голову в короне сияющих золотом волос, промолвила:

— Я — царская дочь и сестра царя!

Тамит с улыбкой подумал о том, что она наверняка будет пользоваться среди его соотечественников ошеломляющим успехом.

Вечером Кармел привел двух лошадей.

— Одна на смену, — пояснил он.

— Как Инара? — осведомился Тамит.

— Она хорошо держится, — сказал Кармел и положил руку на плечо молодого человека. — Не беспокойся, мы позаботимся о ней. А если у нее родится ребенок, то и о нем тоже.

Когда они шли по улицам Хаттусы, стараясь держаться в тени, Тамит спросил:

— Почему Инара должна остаться? Мне кажется, ты не называешь истинной причины.

— Потому, — ответил хетт, — что наша мать сказала: «Не отпускай мою дочь с египтянином, он увезет ее на погибель». А она никогда не ошибается.

Тамита пронзила боль, дошедшая до самого сердца. Что же делать? Можно ли верить предсказаниям, ведь будущее известно только богам! Не лучше ли, пока еще не поздно, раскрыть Кармелу правду? Но что тогда будет с Инарой, ведь она не раз говорила: «Если мы расстанемся, мне незачем будет жить!»

Он промолчал. Хетт довел его до начала тайного хода.

— Если встретится пост охраны, покажешь таблички.

— Тебя не накажут? — снова спросил Тамит.

Кармел упрямо тряхнул головой.

— Я выкручусь.

Они пожали друг другу руки.

— Предчувствие говорит, что мы больше не увидимся. Будь счастлив, египтянин. Я рад, что познакомился с тобой, — произнес хетт.

Тамит подумал о том, что скажет Кармел, когда узнает об обмане, о том, что Инара сбежала. Сочтет его предателем?

Кармел ушел не оглядываясь. Египтянин остался один, но ему не стало легче. Его терзали тревога и совесть. Быть может, Инаре не удалось убежать? Тогда, как бы мучительно ни далось такое решение, он не станет ее дожидаться и пустит лошадей вскачь.

Таблички с царской печатью сделали свое дело: Тамит благополучно выбрался из города. Если на главных воротах его могли остановить соглядатаи Муваталли, то проследовать через ход, о существовании которого знали лишь посвященные и который охранял один-единственный стражник, не составило труда. Стены подземного хода были исчерчены древними знаками, непонятными и пугающими. Хотя культ смерти был развит у хеттов куда меньше, чем у египтян, их обычаи, а также храмы и другие постройки вызывали мрачные мысли о тайнах, сокрытых в глубине былых времен или в недрах земли.

На равнине гулял прохладный ветер, остро пахло свежей травой. Инара ждала Тамита, и, когда он подъехал, на ее лице расцвела улыбка. Увидев, как она рада встрече, египтянин решил не рассказывать жене о разговоре с Кармелом.

Вскоре Хаттуса осталась позади. Тамит и Инара ехали по широкой равнине. Горизонт растворялся в сумеречной мгле, отчего небо казалось таким низким, что путникам чудилось, будто они вот-вот коснутся его головой. Ветер трепал конские гривы, но не мог развеять лежавшего в низинах тумана. Повсюду витал дух одиночества, и у Тамита тревожно заныло сердце. Инара, напротив, казалась бодрой, она крепко держала повод и смело смотрела вперед.

Вскоре путники достигли Оронта. Река широко разлилась, и ее воды казались неподвижными. Инара сказала, что помнит место, где должен быть брод. Они перешли через реку. Туман становился все гуще, он окутал нижние ветви кустарников и деревьев и стелился по земле густой пеленой. Отчего-то у Тамита появилось предчувствие, что, как только туман растает, перед ними предстанет совсем другой, измененный, преобразившийся мир.

— Я виноват перед Кармелом, я обманул его доверие, — произнес он в надежде хотя бы немного облегчить душу.

— Не думай об этом, — нежно проговорила Инара, — главное, что мы вместе.

Стремясь поскорее покинуть земли хеттов, они продолжали ехать ночью, и это напомнило Тамиту бегство с Тией после ее свадьбы. Тогда они тоже плыли по Нилу во тьме, стремясь перехитрить судьбу. Он не рассказывал об этом Инаре и никогда не расскажет.

Стояла глубокая ночь, когда Тамиту почудилось, что за ними кто-то едет. Было очень тихо, потому каждый звук казался гулким. Инара тоже прислушалась и прошептала:

— Мне кажется, это не хетты. По эту сторону Оронта живут разные племена, многие из которых после войн Муваталли занимаются разбоем.

Едва ли кто-то стал бы разъезжать по ночам без крайней нужды. Тамит старался не показать, насколько он обеспокоен. Он не считал себя опытным наездником, тем не менее рискнул пустить лошадь вскачь и временами обгонял Инару, которая с детства привыкла ездить верхом. Они не разговаривали друг с другом, лишь беспрестанно погоняли коней. Небосвод был погружен во мрак, и беглецы почти ничего не видели, однако темнота давала надежду на то, что им удастся оторваться от погони.

В какой-то миг Тамит вновь опередил Инару и вдруг услышал короткий вскрик, а после — страшный булькающий звук и в ужасе оглянулся. Девушка еще держалась в седле, но ее голова поникла, а тело раскачивалось из стороны в сторону Тамит развернул свою лошадь, схватил коня Инары за повод, остановил его и спешился. Девушка сползла ему на руки. Из ее спины торчала выпущенная наугад стрела.

Тамит не знал, что ему делать. Остаться на месте? Тогда их неминуемо настигнут.

Он усадил Инару в свое седло, впереди себя, и продолжил путь, моля богов сохранить девушке жизнь.

Ветер хлестал по лицу, зубы выбивали дробь. Холод и страх стучались в объятую мраком душу. Лицо окаменело, а тело было натянуто как струна. Над головой, в просветах туч, беспокойно вспыхивали и мерцали звезды. Вдали виднелись поросшие густым лесом холмы.

Внезапно из мрака выступили очертания каких-то строений. Тамит остановил коня, спрыгнул на землю и бросился вперед, держа Инару на руках. Ему повезло: это был храм, хорошо укрепленный и охраняемый, как все хеттские святилища. Хетты никогда всецело не полагались ни на небожителей, ни на богобоязненность или честность людей, зато свято верили в силу меча.

Тамит сбивчиво объяснил, что случилось, и его впустили внутрь.

Здесь, как и в других хеттских храмах, угадывалось присутствие чужой, нечеловеческой силы, чья власть поражала и угнетала, но сейчас египтянин не испытывал страха. Он надеялся, что эта сила поможет Инаре.

Жрецы унесли девушку, и Тамит подумал о том, что никогда не узнает, чья стрела сразила Инару — обуреваемых мщением хеттов, неведомых разбойников или всесильной судьбы.

— Если она очнется, позовите меня, — попросил египтянин.

Он неподвижно сидел в сумрачном помещении, полном запаха дыма, исходящего от жертвенников, и думал об Инаре, о ее жизнерадостности, которая казалась неисчерпаемой, о пламенной страстности, о беззаветной любви. Почему он был столь неразумен и беспечен, почему думал только о себе? Надо было послушать Кармела и оставить девушку в Хаттусе!

Сквозь каменные решетки окон стал просачиваться бледный свет, а его все не звали. Наконец из глубины коридора появился жрец, и Тамит вскочил на ноги.

— Она оставила нас. Мы не смогли ничего сделать: стрела насквозь пробила ей грудь. Скоро Великая Мать заберет ее к себе, чтобы когда-нибудь возродить в ином, лучшем качестве. Она не приходила в себя и не чувствовала боли. Мы совершили положенные обряды, теперь ты можешь с ней проститься, — спокойно произнес жрец.

Тамит, шатаясь, побрел за ним.

Причесанная и умащенная Инара лежала на широкой каменной плите. Ее прекрасное тело стало холодным и твердым как гранит, а лицо изменилось.

Тамит опустился на колени и припал к ее изголовью. Впервые в его душе не осталось ни капли света.

Да, наверное, так было лучше, лучше, что она не очнулась, а он не видел, как она умирала. Наверное, было бы ужасно, если бы она задыхалась и кашляла, истекая кровью, а в ее глазах отражалось нечеловеческое страдание.

И все же Тамит жалел, что не смог сказать ей последнего слова.

— Это я ее погубил, — в отчаянии произнес он.

Жрецы молчали.

Египтянин признался, кто она такая, но жрецы ответили, что не повезут девушку в Хаттусу, а похоронят здесь. Однако они обещали отправить табличку брату Инары, Кармелу. Тамит знал, что хетты сжигают покойников. Молодой человек понимал, что Инара должна быть похоронена по обычаям своего народа.

В последний раз взглянув на лицо своей юной супруги, Тамит поцеловал руку девушки и надел на ее запястье кожаный браслет.

— Я возвращаю его тебе, — прошептал он, — а взамен прошу у тебя прощения.

Тамит не помнил, как вернулся в Кемет. Его преследовали воспоминания о запахе смолистых ветвей, неистово пляшущем, жадном и жарком пламени, о том, во что превратилось тело Инары после того, как потух костер. Ее прах навсегда остался в святилище, а память о ней — в сердце Тамита.

Уна встретила обезумевшего и почерневшего от горя сына со слезами на глазах.

Тамит сутки напролет лежал в своей комнате и не хотел никого видеть, даже мать, даже Амени, который пришел в восторг от того, что отец вернулся домой. Тамит сравнительно легко перенес гибель Джемет, но уход Инары... Когда он наконец нашел в себе силы встать и выйти на свет, Уне показалось, что ее сын постарел лет на десять. Уголки его губ опустились, а глаза потухли.

Они сидели на увитой зеленью террасе, над головой летали ласточки, впереди открывался вид на величественный ряд дворцов и храмов, но погруженный в воспоминания Тамит ничего не замечал. Обычно египтяне выражали горе, посыпая голову землей, ударяя кулаками в грудь, разрывая на себе одежду и царапая ногтями лицо, но Тамит будто окаменел. Уне стало страшно, и она, глубоко вдохнув, сообщила:

— Ко мне приходила Тия.

— Тия? — Он, казалось, не понял, о ком говорит мать.

— Она хотела тебе напасать, а я сказала, что ты... женился. Тия ушла, но перед этим я узнала от нее, что их брак с архитектором Мерибом расторгнут по обоюдному согласию. Думаю, она мечтала соединиться с тобой.

По лицу Тамита скользнула тень.

— Я только что потерял свою супругу.

— Да, но... — Уна не решилась продолжить.

— Я попрошу Рамсеса отправить меня в самый дальний, забытый всеми ном. Я больше не хочу созерцать красоту и величие Фив. Я также не заслуживаю, чтобы обо мне упоминали как о человеке, в чьих жилах течет царская кровь. Рамсес желает увековечить свое имя от топей Северной Дельты до четвертых порогов Нила, тогда как я жажду только покоя.

Тамит произнес это с горечью и иронией, прежде ему не свойственной, и Уна не решилась возразить.

Ее сын позвал писца и велел написать прошение в ведомство фараона, а спустя две недели получил приказ явиться к одному из царских сановников.

Тамит отправился во дворец. Впервые в жизни он был совершенно равнодушен к своей судьбе. Былые надежды казались не более чем пьянящим и дурманящим зельем, странным, нелепым сном. Во дворце ему было сказано, что фараон рад тому, что один из его слуг сумел вовремя убежать от хеттов, что царь внимает его просьбе и согласен отправить его на службу в тот ном, какой Тамит пожелает избрать.

— Разумеется, служащие нужны не везде. Сейчас тебе зачитают список номов и городов, — сказал чиновник.

Он держался без подобострастия, но с должным уважением и время от времени с любопытством поглядывал на золотую пектораль на шее посетителя.

Писец принялся читать, а Тамит погрузился в думы о своих безнадежных грезах. Как же долго он сооружал в своих мечтах, в своих мыслях и сердце эту непомерную пирамиду, сооружал для того, чтобы однажды одна-единственная смерть смогла разрушить ее до основания!

Он очнулся, уловив отзвук чего-то знакомого, и попросил писца:

— Пожалуйста, повтори.

— Ном Черного Быка. Город Эффе.

Тамит встрепенулся.

— Я бы хотел поехать туда.

— Но это очень далеко, — вмешался чиновник. — Настоящее захолустье. Там полно болот.

— Мне знаком этот край, — ответил Тамит, — я там родился.

На самом деле он родился в Фивах, но ему доставило удовольствие увидеть, как округлились глаза писца, а взгляд чиновника сделался подозрительным и острым.

Получив назначение, Тамит испытал прилив душевных сил, что помогло ему решиться на следующий шаг.

Пока человек жив, он продолжает надеяться, и его чувства не вынешь из сердца даже острым ножом. Тамит отправился в дом архитектора Мериба и не слишком удивился, когда отворившая ему дверь темнокожая служанка сказала, что госпожа уехала в Эффе навестить родителей и неизвестно когда вернется.

Уна просила Тамита оставить Амени в Фивах.

— Я хочу подарить ему ту любовь, которой был лишен ты, — сказала женщина.

Тамит не возражал. Он постарался убедить мальчика, что ему лучше остаться в столице.

— Я скоро приеду, — добавил он, хотя не был уверен в том, что вернется.

Амени нехотя согласился. Он гордился своим отцом и вместе с тем привязался к бабушке, которая любила и баловала внука.

Тамит сошел на пристань Эффе около полудня, и ему почуди-лось, будто он вернулся в прошлое. Хрустящий раскаленный песок казался белым от солнца. Редкие растения поникли, сраженные зноем. Красновато-желтая земля была покрыта затвердевшей коркой. Жители Эффе попрятались в домах, спасаясь от солнца и мелкой песчаной пыли, которая норовила проникнуть в жилье. Весь город казался погруженным в жаркую пустоту.

Тамит шел по знакомым улицам, и его снедало слепое ожидание чего-то такого, что могло бы перевернуть жизнь. То было ожидание, от которого он устал и которому перестал верить. Прежде он удивился бы, если бы кто-то сказал, что самая изнуряющая на свете вещь — это предвкушение счастья.

Среди зелени сада пестрели цветы, скромный провинциальный особняк Анхора, как и прежде, был аккуратно побелен. Служанка сказала, что госпожа Тия отдыхает после обеда, но гость без колебаний проследовал в дом. Давно минуло время, когда Тамита гнали прочь, — теперь его принимали с почтительными поклонами, хотя он считал такое уважение незаслуженным.

Молодой человек тихо постучал. Изнутри отозвался сонный женский голос, и тогда он быстро вошел.

Тия не отрываясь смотрела на Тамита. Ее губы и щеки порозовели, глаза вспыхнули переливом нежнейших красок — от изумрудной до тончайшей лазури. Она протянула тонкие руки и обняла того, кто вдруг очутился на ее пороге, и этот жест решил все. Он вернулся туда, куда должен был вернуться, пришел к той женщине, которая никогда не переставала его ждать.

Тия припала к груди возлюбленного.

— Ты приехал!

— Да, Тия.

Она подняла взор, и золотое солнце вновь отразилось в прозрачной воде.

— Мы снова расстанемся?

— Нет, никогда.

Лицо женщины озарилось улыбкой, но Тамит еще не был готов улыбнуться в ответ. Он не мог скрыть правду, которая всегда жила в его сердце.

— Я люблю тебя, Тия, и прошу богов отдать тебя мне, — сказал Тамит и, не выдержав, добавил: — Они и без того отняли у меня слишком много!

— Боги способны отнять у нас только то, что сами же дали нам в наказание или в награду, — со слезами промолвила Тия.

Анхор был ошеломлен, когда узнал правду о разводе дочери, но ему пришлось с этим смириться. Тамит, как высокородный гость и будущий зять, остановился в его доме. Оба старались не вспоминать о том, что произошло между ними в ту пору, когда потомок фараона Сети считал себя сыном обитателя болот.

Тамит поселился на мужской половине и виделся с Тией лишь днем. Оба вели себя как люди, едва оправившиеся от тяжелой болезни и делающие первые неуверенные шаги. Их сближению сопутствовало слишком много трагедий. Джемет, Инара. Мериб. И все же когда Тамит смотрел в глаза Тии, он забывал то зло, которое ему причинили другие люди, и то, причиной коего он невольно сделался сам. Он помнил только о любви к этой женщине и думал о том, что вдвоем они сумеют проложить путь в ту жизнь, о которой так долго мечтали.

Тамиту понравилась Харуя, дочь Тии. Она была ласковым, веселым ребенком и внешне походила на мать. Тамит признался Тие, что не знает, как обращаться с детьми.

— Когда-то ты умел играть, — сказала женщина. — А больше ничего и не нужно.

Через несколько дней Тамит пригласил Тию на речную прогулку. Он помог молодой женщине сесть в лодку и привычным движением оттолкнул суденышко от берега.

— Куда мы едем? — спросила Тия.

— Навестим Шеду, моего отца. Я признаюсь ему, кого он воспитал.

— Он воспитал человека. Человека, способного сопереживать и любить.

Тамит усмехнулся.

— Да. Знак фараона не спасает ни от одиночества, ни от горя. От них спасает только любовь.

По берегам Нила высился тростник, заросли которого служили приютом для множества птиц. На ветвях акаций неподвижно лежали большие вараны; завидев лодку, они мгновенно скрывались из глаз.

Вскоре путешественники заметили небольшой пустынный пляж, напоминавший одно из тех местечек, где они когда-то проводили время.

— Помнишь? — спросил Тамит.

— Если бы мы имели возможность вновь и вновь переживать все самые острые, сладкие, незабываемые моменты жизни! — прошептала Тия.

— Мы попытаемся это сделать, — ответил Тамит.

Они причалили к берегу и сошли на песчаную отмель. Тамит скинул одежду. Свет облек его тело в прозрачную огненную пелену; казалось, что по коже стекают золотистые капли. Тия любовалась его по-прежнему красивыми, только чуть более суровыми чертами, и, как и в годы юности, он казался ей ни больше ни меньше, чем сошедшим на землю богом.

Молодая женщина сняла платье, и они, взявшись за руки, вошли в священный Нил, как входили в него восемь лет назад. Их глаза были прищурены от солнца, а кожу обжигал горячий ветер. Прохлада шелковистой воды успокаивала и ласкала. Тамит и Тия долго плавали, скользя рядом, а иной раз причудливо переплетаясь руками и ногами, и это была часть игры, которую — оба это знали — они продолжат на берегу.

Прикосновения, поцелуи, взгляды, слова — все было жарким и новым, как в первый раз, и в этой жаре, в неожиданной новизне растворялись горе, печаль, боль утрат и — слишком долгой разлуки.

— Вот мы и вернулись в прошлое, — прошептал Тамит, сливаясь с прекрасным, как у Исиды, телом той, которую он любил.

Тия счастливо рассмеялась.

— Это не прошлое, а настоящее. Самое ценное, что существует на свете.