Во вторник утром я проснулась от того, что отец тряс меня за плечо, и я знала, что у меня в запасе лишь две минуты на то, чтобы успеть собраться.
Он выглядел полностью собранным, а его брови были приподняты в насмешливом вызове.
Я даже не дождалась, когда за ним закроется дверь, сразу помчалась к своему шкафу, на ходу стаскивая с себя тонкую майку, в которой спала.
Заставляя свое тело проснуться, чтобы пальцы двигались проворнее, я теряла драгоценные секунды, пока доставала бюстгальтер. Времени на то, чтобы сменить пижамные трусики-шортики, не было. Я буквально сдернула с вешалки платье, которое выбрала в понедельник, и натянула его через голову.
Босиком я понеслась по лестнице, несколько раз споткнувшись и хватаясь за перила, чтобы предотвратить падение. Последнее, что мне было нужно, — это подвернуть лодыжку.
У меня едва хватило времени схватить сумку, которую я оставила в шкафу в прихожей, до того, как отец успел выехать из гаража, и осторожно открыть дверь, чтобы запрыгнуть в машину, пока папаша не проехался колесами мне по ногам в предрассветных утренних лучах.
У моего отца был белый грузовик с логотипом его фирмы — «Лоу Корп.: сервис, который заботится» — на обеих дверях и задней панели. Отец говорил, что грузовик был его лицом, который он демонстрировал миру, и в этом вопросе он был фанатичен.
Каждое утро понедельника он загонял его на профессиональную автомойку, и каждый четверг он протирал диски, когда заправлял бензин. Каждый вечер, как бы поздно он не возвращался домой, я прислушивалась, когда же откроется дверь гаража, а затем, понурившись, послушно шла пылесосить салон.
Однажды, когда я попыталась пропустить ежедневную уборку с пылесосом, он избил меня проводом так, что пошла кровь.
Я поежилась.
Я ненавидела эту машину.
Даже когда мы медленно доехали до кампуса, это ощущалось как трюк.
Мой день начался за три часа до того, как открылось одно из зданий, и от этого было еще хуже.
Здесь не было места, где я могла бы посидеть или свернуться калачиком, чтобы подремать. Я планировала сделать это в библиотеке. Мне следовало знать, что она не откроется раньше девяти.
Одно небольшое здание действительно открывалось в восемь, но когда я двинулась туда с другими студентами с заспанными глазами, то быстро поняла, что это было место, где они собирались на утренние занятия, и именно для этого его и открыли.
Ни открытых офисов, ни студенческих аудиторий, ни торговых автоматов.
Прошло два часа, а я уже выпила свою бутылку воды, поэтому мне пришлось отправиться наполнить ее в фонтанчике, затем я заглянула в туалет, но когда дело было сделано, я ушла. Все классы были заполнены студентами. На меня начали странно поглядывать.
Поэтому я вышла наружу к холодным каменным скамейкам, от которых у меня затекала задница.
Я съела половину своей еды, но не двинулась с места: сначала было слишком темно, сейчас чертовски неудобно, и у меня все еще было в запасе десять часов пребывания на территории кампуса.
Возможно, мой отец и не должен был делать ничего сверх того, что уже делал, чтобы я чувствовала себя полной дурой. Держу пари, что он тоже это знал.
Если бы он был таким отцом, образ которого пытался создать, то проехался бы по первым вызовам и высадил бы меня у университетского городка в девять или в десять, а не в шесть гребаных утра. У него было много свободного времени в течение дня, ведь он регулярно возвращался домой, чтобы накуриться, вздремнуть или просто проверить меня.
К тому времени, когда я добралась до учебного центра, я еле волочила ноги, живот урчал, а в голове пульсировала сильная боль.
Я ждала приблизительно десять минут, пока снова наполняла бутылку водой. Мне не хотелось появляться там ровно в девять, это был не тот способ, которым ты мог понравиться профессору.
Но когда я вошла и быстро просканировала учебный класс, то поняла, что совершила ужасную ошибку.
Никто из присутствующих, что сидели за столами или на диванах, не был значительно старше меня.
Как же я сразу не догадалась, что у колледжа не было достаточно средств, чтобы оплачивать дополнительные рабочие часы профессорам.
Просто... студенты.
Другие студенты.
Я хотела развернуться и убраться оттуда, но я будто приросла к месту. Мышцы моих ног, напряженные и вопящие, казалось, кричали мне: «Мы ждали этого часами, мы никуда не пойдем».
Моим ногам тоже должна быть чужда грамматика. Я обречена.
Я должна просто уйти, сейчас же.
Парень с вьющимися светлыми волосами толкнул девушку, которая сидела рядом с ним на диване. Она посмотрела на меня и бодро улыбнулась. Когда девушка поднялась с дивана, то фиолетовая рубашка, заправленная в джинсы, вылезла из-за пояса и образовала складки вокруг ее тонкой талии. Она заправила ее обратно, пока приближалась ко мне, а затем весело помахала рукой в знак приветствия, так, что мне захотелось ответить ей тем же.
— Нужна помощь при написании? — спросила она.
Я осторожно кивнула.
— Сдача эссе? Или просто готовишься заранее?
— Сдача эссе, — призналась я. — Завтра.
Она громко рассмеялась.
— По крайней мере, его не нужно было сдать вчера! Вот, что я привыкла слышать.
Я колебалась, уставившись в пол.
У этой девушки руки не были замерзшими и обветренными как мои. Они были гладкими и без морщинок, просто слегка пухленькими. Ее ногти были очень чистыми. Они не были длинными, без покрытия, но блестели и ничего не скрывали.
Однако это было тем, что сказали мне сделать профессора.
Это было тем, что, как они предполагали, поможет мне.
— Я, правда, не могу написать, — сказала я. — Мои преподаватели постоянно говорят, что если бы они сели и поговорили со мной, то поставили бы удовлетворительную оценку, но мое эссе...
— Не так красноречиво? — спросила девушка.
Я кивнула.
Точно. Красноречиво. Потому что именно это слово они и использовали.
— Хорошо, с другой стороны у нас есть комнаты для занятий. Итак, тебе нужно распечатать эссе, чтобы потом встретиться с нами здесь?
— Ох, эм, секундочку, — сказал я. Положив свой лимонно-зеленый рюкзак на стол, я осторожно открыла самый большой карман так, чтобы не разошлась молния, а зубчики подходили друг другу, и остановила собачку перед скотчем. Что предоставило мне достаточно пространства, чтобы немного помять, но вытянуть скрепленные вместе листы.
— Это должно занимать четыре страницы, — печально произнесла я.
— Окей, круто, похоже, у тебя тут есть то, над чем надо поработать, — сказала она, листая страницы. — Здесь, что, дюжина листов?
Я кивнула.
Иногда я надеялась, что если смогу доказать своим профессорам, что я действительно чего-то стою, то на самом деле смогу найти выход.
Другая девушка, Миранда, махнула мне, приглашая идти впереди нее, и загнала меня в небольшую комнату как овчарка своего щенка. Я почти столкнулась с тремя встречными людьми и кофеваркой, пока быстро поворачивала по коридорам, следуя ее указаниям.
Маленькая комната была унылой. Практически голая лампочка и пыль, но немного лучше, чем я себе представляла.
— Хорошо, что ж, давай начинать, — сказала она. — Хочешь, чтобы я прочитала вместе с тобой или вместо тебя?
— Я не знаю, — призналась я. — А как, ты думаешь, будет лучше?
— Давай попробуем вместе! — воскликнула она. — Если это не сработает, то мы можем начать все сначала и придумать что-нибудь другое!
Она была одной из самых энергичных людей, которых я только встречала. Успокаивалась ли она когда-нибудь? Как она вообще спала?
Не успели мы прочитать и трех строчек, как она положила листы на стол.
— Хорошо, пожалуйста, не пойми меня не правильно, но ты никогда не... изучала грамматику? — спросила она. — Черт, это было не слишком тактично. Кто-нибудь, когда-либо учил тебя...
Она замолчала.
Я заметила, как часть ее чрезмерного энтузиазма, казалось, отключилась.
— Нет, — сказала я. — В первый же год в средней школе мой учитель английского разрыдался и ушел. У нас была замена до конца года. Я была единственной, кто прошел итоговый годовой тест... с трудом.
— Дерьмо, — произнесла она.
Миранда откинулась на спинку стула и чуть-чуть расслабилась.
— Хорошо, ты же не собираешься сказать мне, что я маленький бурундук, правда?
— Ни за что, — сказала я.
— Мило. Тогда мне доставит огромное удовольствие помочь тебе.
— Ох, спасибо, Господи, — с облегчением выдохнула я.
От ее прекрасных чистых ногтей и сияющих (благодаря профессиональному шампуню) волос, мне уже было плохо, но от ее стеклянной улыбки я была почти готова сбежать. На минутку Миранда исчезла, а когда вернулась, то в руках у нее оказались маленькая доска и куча маркеров.
Большими красными буквами она написала на доске: ОНИ / ТАМ / ИХ.
— Давай начнем отсюда, — сказала она. — Мы поговорим о различиях, а потом возьмем твое эссе и проверим его вместе. Только эту часть. Рим тоже построили не за один день (Прим. аналог поговорки: «Москва не сразу строилась»).
Мы потратили много времени, склонившись с красным маркером над моим эссе, от чего я почти опоздала на свою первую пару. Мне пришлось запихивать свою работу в рюкзак настолько быстро, что я даже порвала некоторые страницы. Миранда вырвала из блокнота листок и написала свой номер телефона, подтолкнув бумажку ко мне.
— Мы не закончили, — сказала она. — Мы проделали отличную работу, но даже не поговорили о самой структуре твоего эссе, ясно? Может, ты придешь завтра?
Я покачала головой. У меня не было времени об этом говорить.
— Ты сможешь написать мне? Летняя сессия будет короткой, она пройдет быстро.
Я кивнула.
— Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО напишешь мне? — спросила девушка. — Ты же не струсишь, да? Это было намного веселее, чем общаться с психующими людьми, которые получили А-, а не А+. (Прим. пятерку с минусом, а не пятерку с плюсом) Это то, на что я, на самом деле, соглашалась. Дай мне свой номер или поклянись, что напишешь мне.
— Я клянусь, — я почти выбежала за дверь. — Мне пора бежать, извини.
Между следующими парами у меня оказалось окно в сорок минут. Первые двадцать минут, я обдумывала, что могла бы сказать Миранде, а затем отправила ей сообщение, поблагодарив девушку за помощь. Она ответила почти сразу, спросив, какое у меня расписание и когда я смогу снова с ней встретиться. Как я могла кому-то объяснить, что находилась на территории кампуса тогда, когда мне позволял отец?
«Я не уверена», — написала я. — «Полный завал. Извини. Может, в четверг?».
«Тогда увидимся, если получится».