Звёздная пыль в их венах

Беатрис

Беатрис меряет шагами маленькую келью, расположенную в затерявшемся среди Ольховых гор селларианском Сестринстве. От стены до стены – всего десять шагов. Прошло пять дней с тех пор, как ее привезли сюда и заперли в этой полупустой комнате с узкой кроватью, потертым одеялом и маленьким деревянным табуретом с кувшином воды на нем. Прошло пять дней с тех пор, как она слышала в своей голове голоса сестер так ясно, словно они стояли в комнате рядом с ней. Пять дней с тех пор, как она услышала о смерти Софронии.

Нет, она не может знать наверняка. Беатрис находила дюжины оправданий случившемуся, дюжины причин, чтобы поверить, что ее сестра все еще где-то там, жива и невредима. Всякий раз, когда Беатрис закрывала глаза, она видела Софронию. Слышала в тишине комнаты ее звонкий смех. Всякий раз, когда ей удавалось несколько часов поспать, ее начинали преследовать кошмары – в них она слышала слова, которые последними слетели с уст ее сестры:

Они приветствуют мою казнь… Все намного сложнее, чем мы предполагали. Я до сих пор не все понимаю, но, пожалуйста, будьте осторожны. Я так сильно люблю вас обеих. Я люблю вас до самых звезд. И я…

И больше ничего.

Беатрис не понимает, что за волшебство помогло им услышать друг друга, но все это случилось благодаря Дафне, которая однажды уже провернула подобное, чтобы поговорить с Беатрис один на один. Тогда их разговор тоже оказался прерван, но в тот раз все было по-другому. Словно после того, как Софрония замолчала, Беатрис еще несколько секунд могла ощущать присутствие Дафны. Ее ошеломленное молчание эхом отдавалось в голове девушки, а затем и их связь прервалась.

Но Софрония не могла быть мертва. Эта мысль непостижима. Они пришли в этот мир вместе – Беатрис, Дафна и Софрония – и просто не могли покинуть его по отдельности.

Однако, сколько бы раз Беатрис этим ни утешалась, в глубине души она сама себе не верит. Ведь тогда ей показалось, словно у нее из груди вырвали сердце. Она почувствовала, что потеряла что-то жизненно важное.

По келье разносится эхо от скрежета открываемого замка, и она поворачивается к двери, решив, что кто-то из сестер снова принес ей еду. Однако гостья прибыла с пустыми руками.

– Мать Эллария, – говорит Беатрис. В последние дни она так мало разговаривала, что начала хрипеть.

Мать Эллария – это сестра, которая встретила Беатрис по прибытии и отвела ее в келью. В тот день она дала ей сменную одежду – точно такую же, как у самой женщины. Из всей этой одежды Беатрис надела только серое шерстяное платье. Ее платок все еще лежал на кровати.

В Бессемии для сестер было большой честью надеть свои платки. Для этого организовывались церемонии – Беатрис и сама присутствовала на нескольких. Это было празднество в честь женщины, сделавшей серьезный выбор и решившей посвятить свою жизнь звездам.

Но Беатрис ничего не выбирала, поэтому оставила своей платок на кровати.

Мать Эллария, очевидно, замечает это, потому что переводит взгляд со спутавшихся рыжевато-каштановых волос Беатрис прямо на него. Нахмурившись, она вновь смотрит на Беатрис.

– У тебя посетитель, – говорит она, не скрывая неодобрения.

– Кто? – спрашивает Беатрис.

Но мать Эллария, так и не ответив, разворачивается и молча выходит из комнаты. У Беатрис не остается другого выбора, кроме как следовать за ней по темному коридору, давая волю своему воображению.

На мгновение Беатрис в голову приходит мысль, что это Софрония. Что ее сестра приехала из Темарина и сейчас предстанет перед ней живой и здоровой. Но гораздо вероятнее, что это вновь пришла позлорадствовать ее бывшая подруга Жизелла. Или брат-близнец Жизеллы, Нико, пришел проверить, не передумала ли Беатрис насчет его предложения после того, как провела несколько дней в Сестринстве.

Если это так, то он уйдет разочарованным. Хоть Беатрис и ненавистно это место, она скорее останется здесь, чем вернется во дворец Селларии, пока Паскаль доживает остаток своей жизни в Братстве на другом берегу реки Азина.

Ее сердце сжимается при мысли о Паскале, лишенном наследства и заключенном в тюрьму лишь из-за того, что она убедила его доверять не тем людям.

Это не последняя наша с ними встреча, – сказал Паскаль после того, как им вынесли приговор за государственную измену. – И достаточно скоро они пожалеют, что не убили нас, когда у них был шанс.

Она позволяет этим словам эхом отдаваться в ее голове, пока следует за матерью Элларией по тускло освещенному коридору, прокручивая в голове все способы, которыми она могла бы одолеть хрупкую пожилую женщину и сбежать… но куда сбежать? Ольховые горы коварны даже по отношению к тем, кто к ним готов. Если Беатрис решит бежать одна, одетая лишь в платье и хлопчатобумажные тапочки, у нее нет ни единого шанса пережить эту ночь.

Ее мать всегда призывала девушку к терпению, и хотя выдержка никогда не была сильной стороной Беатрис, она понимала, что сейчас это необходимо. Поэтому, держа руки по швам, она продолжает идти за матерью Элларией. Та поворачивает за угол, затем еще раз и наконец останавливается у высокой деревянной двери и устремляет на Беатрис такой пронзительный взгляд, словно почуяла запах чего-то гнилого. Беатрис знает, что женщина ее недолюбливает, но все же ей показалось, что на этот раз дело было в чем-то еще.

– Из-за… статуса твоего гостя я разрешила использовать для вашей встречи мой кабинет, но я вернусь через десять минут и ни секундой больше.

Беатрис кивает, еще более уверившись в том, что за дверью ее ждут Жизелла или Николо. Николо, в конце концов, теперь король Селларии, и статус Жизеллы, как его сестры, тоже повысился. Хотя это не мешает матери Элларии испытывать к ним столь же сильное неодобрение, какое она испытывает по отношению к Беатрис.

Игнорируя эти мысли, Беатрис берет себя в руки и, толкнув дверь, заходит внутрь. Но почти сразу замирает как вкопанная и начинает моргать, будто стоящая перед ней фигура может вот-вот исчезнуть.

Но сколько бы раз она ни моргнула, Найджелус остается на месте. Эмпирей ее матери устроился в кресле Элларии, как у себя дома, и пока Беатрис заходила в кабинет, наблюдал за девушкой поверх сложенных домиком пальцев. В ее собственной келье окон нет, и вскоре после прибытия Беатрис потеряла счет времени. Но теперь она смогла видеть, что на улице ночь – полная луна светит в окно позади Найджелуса, а звезды горят ярче обычного.

За эти пять дней она видит их впервые и наконец может почувствовать на своей коже легкий танец света. От этого у Беатрис начинает кружиться голова, и она сжимает руки в кулаки. Она понимает, что в ней просыпается магия, но все еще не может до конца в это поверить, хотя уже дважды ненароком использовала свою силу и снимала с неба звезды.

Найджелус замечает, как побелели костяшки ее рук, но ничего не говорит. Дверь за Беатрис закрывается, оставляя их наедине. Какое-то мгновение они просто смотрят друг на друга и молчат.

– Софрония мертва, так ведь? – спрашивает Беатрис, первой нарушив молчание.

Найджелус отвечает не сразу, но спустя, казалось бы, целую вечность он кивает:

– Королева Софрония была казнена пять дней назад, – говорит он ровным голосом, лишенным каких-либо эмоций. – Вместе с большей частью темаринской знати. Армия твоей матери уже ждала на границе, и когда в Темарине воцарился хаос, они захватили столицу. У страны даже не было правителя, который мог бы сдаться, так что императрица просто объявила эту землю своей.

Беатрис опускается в кресло напротив письменного стола. В этот момент жизнь словно покидает ее. Софрония мертва. Она должна была быть готова, должна была ожидать этого. Разве их мать не говорила им, что никогда нельзя задавать вопрос, на который заранее не знаешь ответа? Но то, что ее самый большой страх подтвердился, опустошает. Беатрис – пустая оболочка прежней себя.

– Софи мертва, – снова повторяет она, забыв обо всем остальном. Забыв о матери, ее армии, о новой короне, которую она добавила в свою коллекцию.

– То, что вы с Дафной еще живы, – чистая случайность, – говорит Найджелус, вырывая ее из раздумий.

Она смотрит на него снизу вверх, гадая, сможет ли он защититься, если она бросится через стол и ударит его. Однако прежде, чем она успевает это сделать, он продолжает:

– Это не совпадение, Беатрис, – говорит он. – Восстания, заговоры, мертвые короли. Хаос.

– Конечно нет, – говорит Беатрис, вздергивая подбородок. – Мать вырастила нас, чтобы сеять хаос, строить заговоры, разжигать огонь восстания.

– Она вырастила вас, чтобы погубить, – поправляет Найджелус.

У Беатрис перехватывает дыхание, но через мгновение она кивает:

– Да, похоже, что так, – говорит она, потому что его слова и правда имеют смысл. – Она, должно быть, ужасно разочарована тем, что ее план сработал только в одном случае из трех.

– Твоя мать ведет долгую игру, – говорит Найджелус, качая головой. – Она ждала семнадцать лет. Она может подождать еще немного.

Беатрис сглатывает.

– Зачем ты мне это рассказываешь? Чтобы подразнить меня? Я заперта в этом ужасном месте. Разве этого недостаточно?

Найджелус тщательно обдумывает свои следующие слова.

– Ты знаешь, как я сумел прожить так долго, Беатрис? – спрашивает он, но не дает ей времени на ответ: – Я не недооцениваю людей. Никогда. И ты не будешь исключением.

Беатрис смеется.

– Может, я и не умерла, но могу тебя заверить, что моя мать взяла верх. Я повержена.

Даже произнося эти слова вслух, Беатрис в них не верит. Она пообещала Паскалю, что они найдут выход из этого положения, и она знала, что так оно и будет. Но гораздо лучше, чтобы Найджелус и, следовательно, императрица считали ее безнадежно сломленной.

Найджелус улыбается и качает головой:

– Ты не повержена, Беатрис. Я думаю, мы оба это знаем. Ты ждешь подходящего момента, чтобы нанести удар.

Беатрис поджимает губы, но ничего не отрицает.

Он продолжает:

– Я бы хотел тебе помочь.

Беатрис на мгновение задумывается над его словами. Она не доверяет ему, и он никогда ей не нравился. Какая-то ее часть в его присутствии все еще ощущает себя ребенком, маленьким и испуганным. Но она заперта в глубокой яме, а он предлагает ей веревку. И она ничего не потеряет, ухватившись за нее.

– Почему? – спрашивает она его.

Найджелус перегибается через стол, опираясь на локти.

– Знаешь, у нас одинаковые глаза, – говорит он. – Уверен, ты знаешь, что в Бессемии ходят слухи, будто бы на самом деле мать родила вас с сестрами от меня.

Если такие слухи и были, то они никогда не доходили до ушей Беатрис. Но он прав – его глаза были такими же, как у нее, Дафны и Софронии: чистое, дистиллированное серебро. Глаза детей, которых коснулись звезды. Детей, которые появились на свет, потому что их родители загадали желание с помощью звездной пыли. Или, куда реже, потому что ради их рождения эмпирей загадал желание, сняв с неба звезду. Когда Беатрис отправили в Селларию, мать дала ей капли, скрывающие цвет ее глаз. Глаз, из-за которых ее сразу бы нарекли еретичкой в стране, где звездная магия считается богохульством. Когда ее отправили в Сестринство, ей не разрешили взять с собой вообще никаких вещей, даже те капли, поэтому ее глаза вернулись к своему естественному серебристому цвету. Но очевидно, что после того, как она использовала магию, чтобы вызволить человека из тюрьмы, серебристые глаза – наименьшая из ее проблем.

Словно прочитав ее мысли, Найджелус кивает.

– Нас коснулись звезды, тебя и меня. В какой-то мере мы оба созданы звездами. Твоя мать загадала желание, чтобы ты и твои сестры родились, и я снял с неба звезды, чтобы ее желание сбылось. Я полагаю, что и моя мать использовала звездную пыль, чтобы я появился на свет, но она умерла прежде, чем я смог ее об этом спросить.

Твоя мать загадала желание, чтобы ты и твои сестры родились. Конечно, Беатрис слышала об этом. Люди часто исполняли свои желания с помощью звездной пыли. Но желания, которые эмпиреи загадывали на звездах, снимая их с неба, создавали магию столь сильную, что могли случаться чудеса. Чудеса, подобные тому, что ее мать забеременела тройней, хотя ее отец, как известно, в свои восемьдесят лет никогда прежде не имел детей, даже незаконных, даже с помощью немалого количества звездной пыли. Но даже несмотря на то, что эмпиреи, люди, которые могут загадать желание на звезду в небе, встречаются редко – и звезды сами по себе являются ограниченным ресурсом, – Беатрис не удивилась, узнав, что ее мать перешла эту черту. Во всяком случае, на фоне всего остального, что она совершила, это – сущий пустяк.

– И, – продолжает Найджелус, пристально наблюдая за ней, – коснувшись кого-то, звезды могут наделить его даром.

Беатрис заставляет себя сохранить бесстрастное лицо, но в голове у нее роятся мысли. Уже дважды она загадывала желание у звезды, и оба раза желания сбылись, оставив в напоминание о себе звездную пыль. Лишь один из десяти тысяч человек может с помощью магии снимать с неба звезды, и Беатрис никогда не думала, что станет одной из них. А теперь она была в этом уверена. Но они находились в Селларии, где магия считалась преступлением, наказуемым смертью, и Найджелус сам признался, что мать хочет ее смерти. Она не собирается помогать ему себя потопить.

– Если бы каждый ребенок с серебряными глазами был эмпиреем, мир стал бы безумным местом, – говорит она через мгновение.

– Не каждый ребенок с серебряными глазами, – говорит он, качая головой. – Не каждый ребенок, которого коснулись звезды, – у большинства талант дремлет, как у твоих сестер, и никогда не пробуждается. Но у тебя все иначе.

Когда выражение лица Беатрис не меняется, он приподнимает брови.

– Ты знаешь, – спрашивает он, откидываясь на спинку стула и оценивающе глядя на нее. – Сколько раз ты это сделала?

– Дважды, – призналась она. – Оба раза случайно.

– Так всегда поначалу, – говорит он. – Магия накатывает волнами, и зачастую это связано с сильными эмоциями.

Беатрис вспоминает, как впервые обратилась к звездам. В тот миг тоска по дому одолевала ее так сильно, что казалась ей невыносимой. И во второй раз, в миг, когда больше всего на свете она желала, чтобы Николо поцеловал ее. Как бы ни было больно это признавать сейчас, в свете его предательства, она понимает, что тогда ее тоже переполняли эмоции. Какой же она была дурой.

– Не имеет значения, какими талантами я обладаю или не обладаю, – говорит она, поднимаясь на ноги. – Они подозревают о моих способностях и поэтому ночи напролет держат меня в комнате без окон. Если только у тебя нет способа вытащить меня из этого места…

– Способ есть, – перебивает он, наклоняя голову в ее сторону. – Если ты согласишься на мое предложение, завтра же вечером мы покинем это место. Ты можешь вернуться в Бессемию всего через пару дней.

Беатрис наклоняет голову и в течение пары мгновений задумчиво смотрит на него, взвешивая это предложение. Не то чтобы оно было недостаточно хорошим, но она подозревает, что может получить больше.

– Нет.

Найджелус фыркает.

– Ты даже не знаешь, чего я хочу, – говорит он.

– Это не имеет значения. Я не хочу сбегать отсюда одна. Если ты хочешь вытащить меня, то тебе нужно вытащить и Паскаля.

Беатрис не знает, видела ли она когда-нибудь Найджелуса удивленным, но ее слова определенно его ошарашили.

– Селларианского принца? – спрашивает он, нахмурившись.

– Моего мужа, – говорит она, потому что, хотя брак так и не был скреплен – и никогда не будет, – они дали друг другу клятвы, как на свадьбе, так и после нее. И эти клятвы Беатрис намерена сдержать.

– Его удерживают в Братстве на другом берегу реки Азина, так же как меня удерживают здесь. По тем же самым сфабрикованным обвинениям в государственной измене.

Найджелус бросает на нее понимающий взгляд.

– Насколько я слышал, обвинения были обоснованными.

Беатрис сжимает челюсти, но ничего не отрицает. Они замышляли свергнуть безумного отца Паскаля, это было правдой. Обвинение в измене можно было счесть весьма скромным, ведь, помимо прочего, они принимали участие в побеге из тюрьмы другого предателя короны, а Беатрис к тому же была виновна в нарушении религиозных законов Селларии, потому что использовала магию.

– Это неважно. Если ты сможешь вытащить нас обоих, то, может быть, мы сможем обсудить твои условия.

Мгновение Найджелус молчит, а затем кивает.

– Хорошо. Я доставлю тебя и твоего принца в безопасное место, далеко от Селларии.

Она смотрит на Найджелуса, пытаясь разгадать ход его мыслей, но это кажется невозможным. Найджелуса не раскусить, и она была бы дурой, если бы не понимала, что он уже на два шага впереди нее в игре, правил которой она даже не знает. Он с ней не заодно, они преследуют разные цели.

Она не должна ему доверять. Но выбора нет.

– По рукам.