Звезды без глянца

Глава 12

Приближался конец недели. Вообще-то была среда. И один из наших самых раскрученных актеров исчез.

— Найди мне Тони! — выкрикнул Скотт из своего кабинета, едва я вбежала в офис (после девяти прошло несколько секунд). Из дома я вышла в семь тридцать — отдохнувшая настолько, насколько это было возможно, учитывая, что до двух ночи мне не давали заснуть весьма энергичные занятия аштангой за стенкой. Ударов и глухих стуков было так много, что я, наверное, давно услышала бы за окном сирену полицейских, приехавших на сигнал о домашнем насилии, если бы не знала, что соседка практикует отказ от насилия, причем в самой дзэн-буддийской манере. На целых десять децибел громче, чем молодая пара, разбивающая тарелки.

Потом дорога. Машина — идеальное место, чтобы опробовать на практике то, что поведала мне из своего духовного опыта Алекса, когда на прошлой неделе мы столкнулись на лестничной площадке с мусорными пакетами. Но как бы я ни пыталась расслабить мышцы тазового дна, я еле сдерживалась, чтобы не выплеснуть свою ненависть на эту дрянь на «БМВ», которая подрезала меня на крайней левой. Все свое спокойствие, которое к тому моменту удалось накопить, я разом потеряла, выдав: «Чтоб тебя сплющило со всем твоим гребаным причесоном, "Тами-69"!» — быстрее, чем «ом». Мне точно придется почистить свой рот и душу в «Холливей клинерс» в следующий раз, когда Виктория пошлет меня туда с коллекцией своего похоронного облачения.

И кто мог осудить меня за то, что я слишком часто повторяла нецензурные выражения (это от отсутствия личной жизни)? Во всем виноват Скотт.

— Ты нашла мне Тони? Это срочно, крайний срок — вчера! — еще раз потребовал он, на сей раз перекрикивая «Линкин парк», свой новый способ оттяга.

— Я уже работаю над этим, — сказала я, одной рукой набирая номер Тони, другой стягивая куртку и помогая себе зубами. Сотовый Тони переключался на автоответчик. Я взяла картотеку и нашла его домашний телефон. Не люблю звонить домой нашим клиентам, особенно актерам, которые всегда так ревностно защищают свою личную жизнь. Кое-кто даже с ума сошел по этому поводу.

«Привет, меня нету. Оставьте сообщение». Тони — один из самых неприглядных мужчин, и с ним мне меньше всего захочется переспать. Но вам бы захотелось. Если бы вы увидели его в мультиплексе. А особенно — на награждении Академии, в роли обладателя награды, в его облачении из демонической красоты кожи. Но не захотелось бы, если бы вам случилось наткнуться на него в туалете дублинского паба, навешивающего в челюсть отважному папарацци. Хотя и в таком виде он бы обязательно кому-нибудь понравился. Тони был ходячим примером словарного определения «красивый до умопомрачения». С акцентом на последнем.

Я заметила, что на карточке красными чернилами был нацарапан телефон матери Тони. «Мамашка Тони», — гласила надпись, под которой красовался номер телефона в Ирландии. Я прикидывала, хватит ли у меня смелости позвонить по нему. Не хватило.

— Скотт, я оставила сообщения на оба телефона, но ответа нет. Нам остается только сидеть и ждать, пока он свяжется с нами. — Я поднялась из-за стола и сунула голову в кабинет Скотта. Пришлось, потому что с легкими Паваротти повезло больше, чем мне, и Скотт мог элементарно не расслышать меня сквозь какофонию металлического рэпа.

— А матери ты звонила? — Скотт с завидным усердием уничтожал шестнадцать миллиардов мозговых клеток, которые не восстанавливаются.

— Его матери? — Я прикинулась, что в глаза не видела красных каракулей пятьдесят секунд назад. — Хорошая идея. Пойду найду ее телефон и попытаюсь.

— Это срочно, Лиззи! — проревел он, грохнув кулаком по столу с такой силой, что подставка для ручек подпрыгнула, а мышка беспомощно взлетела в воздух. Дэвид Склански со своей «Теорией покера» рухнул на пол. Очередным страстным увлечением Скотта стала онлайновая игрушка «Техасский холдэм». Откуда-то из Коста-Рики. И настроение у него было или не было в зависимости от расклада в карточном состязании. — Да пошли вы, гребаный гомосек из Индианаполиса с тремя педиками! — прокричал он.

— Э-э… добрый день. Можно услышать Тони?

Ответила ирландка.

— Это еще кто? — огрызнулась она. Мамашка Тони, надо полагать.

— Меня зовут Элизабет Миллер. Я звоню из Агентства, которое в Лос-Анджелесе. Мы представляем Тони, и его агент Скотт Вагнер хотел бы поговорить с ним, если это возможно. Вы мать Тони? — Я сказала все это в самой лучшей своей пиар-манере. То есть увеличивая и увеличивая высоту своего голоса с «максимальной вежливостью». Как будто говорю с маленьким животным.

— Кто я — не твое дело! И я знаю, что такое Агентство, ты, дура набитая! — сказала она, и на заднем фоне послышался хор одобрительных голосов. Затем мамашка Тони обратилась к стрекочущей компании, которая, как я подозревала, сидела кружком за кухонным столом в Гэлвее и потягивала приторный чай. — Она думает, мы ни черта не соображаем, потому что не живем в Лос-Анджелесе. — «Лос-Анджелес» она произнесла нараспев. Опять стрекотание и шиканье салфеточных дам. Теперь понятно, от кого Тони унаследовал свои манеры.

— Мне очень неловко вас беспокоить. И если Тони там нет…

— Кто сказал, что его тут нет?

— О, раз он там, это замечательно. Позовите его, пожалуйста. А если он сейчас не может подойти, то попросите его перезвонить Скотту Вагнеру, пожалуйста. — Больше всего меня раздражало то, что вытрясти все из мамашки Тони для меня на самом деле было раз плюнуть. «Ладно, слушай сюда, старая карга! Это в интересах твоего толстозадого сынка, чтобы он поговорил со своим агентом, потому что даже несмотря на то, что это один из самых талантливых актеров, которых когда-либо терпел на себе экран, он скоро отправится искать себе работу в самой последней забегаловке из-за своих проблем с агрессией, жиром, женщинами и еще из-за того, что он ни черта не делает так, как его просят очень умные, здравомыслящие люди. И сказать по правде, никто в этом городе его не любит. А если ты не догоняешь, о чем я, возьми свой «Хелло!» и посмотри на Микки Рурка. Так, значит, его там нет? Может, это потому, что всем на него уже давно наплевать? Короче, мамашка Тони, я все сказала!» Тем не менее я вовремя остановилась, чтобы не высказаться до конца.

— Ну, его здесь нет. Если вы так интересуетесь, — сказала она агрессивно.

«Ну да, интересуюсь, именно поэтому и позвонила тебе».

— Но знаю, где он может быть, — съязвила она, и из трубки донеслось приглушенное блеяние.

— Ясно.

— Но я не знаю, могу ли я сказать.

— Понятно.

— Хотя скажу, если захочу.

Видимо, кто-то однажды проговорился мамашке Тони, что знание — сила, и она приняла это слишком близко к сердцу.

— Моя благодарность не имела бы предела, если бы вы мне сказали. И Скотта Вагнера тоже, потому что он очень хочет поговорить со своим клиентом. — Я перешла на формальное общение. Чтобы окончательно не «испачкаться».

— Он на диете.

— Отличная новость, — сказала я слишком уж охотно. У Тони была страсть к жирной пище, достойная Брандо, и после очередных сексуальных приключений он увлекался мастурбацией, нападая на всякие гамбургеры и поглощая их с неудержимым аппетитом. Так что в перерывах между съемками единственное, что у него оставалось от образа героя, — его челюсть.

— На арбузной диете, — огласила она. — И видели бы вы, во что превратился мой туалет!

— Он сейчас там?

— Он в понедельник уехал в какую-то жаркую страну. Эти арбузы — он на них зациклился. И на своих кишках. И его не остановишь. А я ведь умоляла его. «Тони, ради твоего покойного отца, завязывай с арбузами», — сказала я. Но он ни в какую. Так что он отправился в жаркую страну, где арбузы растут прямо под ногами. Это тебе не кооперативный магазин.

— А вы, случайно, не знаете куда?

— Я не собираюсь все рассказывать таким, как ты.

— Ладно, спасибо, что потратили на меня время. До свидания.

Я уронила голову на руки и из последних сил сдержалась, чтобы не закричать. У меня ничего не получилось. После всех оскорблений и перебранок с мамашкой Тони я до сих пор не имела понятия, где он. Похоже, у меня просто полпотовский талант к дипломатии. Вероятность того, что мне удастся разыскать Тони по телефону, такая же, как и того, что меня удочерит его любящая маман.

— Ну? — прокричал Скотт в паузе между тем, что можно, наверное, назвать песнями.

— Так, ну… — сказала я, поднимаясь и направляясь к нему. — Похоже, Тони сел на арбузную диету. Сошел с ума и теперь отдыхает где-то в жарких странах.

— Так соедини его. — Скотт одним толчком оттолкнулся от окна, рядом с которым сидел, и доехал на своем кресле до стола. Он так проворно им управлял, что без труда мог бы взять золото на Паралимпийских играх. Если бы был инвалидом. Он схватил трубку.

— Э-э… нет, видишь ли, я с ним не разговаривала. — Я сморщилась, приготовившись к атаке.

— Ты что, черт тебя дери? У него самый дорогой фильм в Мексике начинается в будущий понедельник, а я с ним ничего не обсуждал целых три недели! Где его носит?

— Может, он уже в Мексике, — предположила я, излучая оптимизм. — Там ведь тоже жарко, да?

— Да, Лиззи, там жарко.

— И у них растут арбузы. Много.

— Что ты прицепилась к гребаным арбузам? — Скотт не мог так долго концентрироваться на одной теме, и его взгляд приклеился к монитору, на котором снова появилась рука, сдающая карты.

«Как хорошо, что существуют наркоманы!» — подумала я и приготовилась улизнуть.

— Никуда. Не. Уходи! — громким голосом скомандовал Скотт, глядя на руку с покером, но обращаясь ко мне.

— Скотт, я не знаю, что еще можно сделать. Я оставила сообщения его матери, на его домашнем телефоне и на сотовом. Он свяжется с нами, когда будет готов.

— Звони в Интерпол.

— Извини?

— Он же пропал. Правильно?

— Скотт… — умоляюще произнесла я.

— Ну разве я не долбаный гений? — Скотт забыл про руку с покером, но зажегся новой блестящей идеей. — Понимаешь, центры реабилитации зачем-то ведь существуют? Там советуют использовать все возможные ресурсы. И что тогда представляет собой Интерпол, если не возможный ресурс? — Он осклабился и блеснул своими безупречными зубами «Сделано в Беверли-Хиллз». — Достань его, Лиззи.

Я еще раз испробовала на нем свой взгляд «Скотт, ты же это не всерьез?», но он только отразился от эталонной белизны его пасти, как солнце от зеркала.

— Э-э… да, алло, добрый день. Можно поговорить с кем-нибудь из отдела пропавших без вести? — Кошмар какой-то. Я чувствовала себя идиоткой. Но я вынуждена была это делать! Мне за это платят. Слава Богу, им хоть меня не видно, но это единственное утешение. Даже сейчас я еще не могу открыть все подробности моего стыда. Достаточно сказать, что слышали девочки из моего офиса. — Я бы хотела сообщить о пропавшем человеке… Нет, по-моему, мне не нужен отдел работорговли. Это касается… короче, кто у вас занимается знаменитостями? Специально никто? Понятно. Ну, тогда старый добрый отдел по розыску пропавших без вести вполне подойдет. Спасибо… Алло, не могли бы вы мне помочь? У нас тут актер пропал, и мы хотели бы вас попросить пролить свет на его местонахождение… Нет, я не из родственников, я вообще-то второй ассистент его голливудского агента… Крайне необычно? Понятно. О нем нет вестей уже, ну, несколько дней… Похитили? Знаете, он один из самых востребованных актеров, так что все может быть. Но это вряд ли… Нет, за выкупом не обращались. Просто он должен начать работу над фильмом под названием… — Я потянулась за списком фильмов, которые снимаются в Голливуде на данный момент, и тех, которые предстоит снимать, когда позволит финансирование. — Так вот, он называется «Непредвиденные обстоятельства», съемки должны начаться в Мексике в понедельник и… ну, он же ведущий актер, без него никак… Подозрительное? Ну, если учесть, что он сел на арбузную диету и от этого нарушилось равновесие его нервной системы, тогда мы действительно можем говорить о подозрениях. Понимаете ли, я разговаривала с его матерью в Ирландии и… Терроризм? Нет, вряд ли. Хотя если у вас в отделе по борьбе с терроризмом тоже успешно находят людей… хорошо, если бы вы послали пару разведчиков… Да, я полностью осознаю, что Интерпол — серьезное агентство, цель которого состоит в том, чтобы бороться с международной преступностью. Я ужасно сожалею. Да. Это больше не повторится… Бесполезная трата времени? Безответственная? Да. Мне это известно. Да. Очень жаль. Спасибо.

Неожиданно я поняла, что сегодня еще только среда. Предстоящего уик-энда я ждала, как горячего душа после целого декабрьского дня изнурительных десантных занятий. Но, карабкаясь по сетке высотой с дом, под грохот автоматных выстрелов, я уже не надеялась, что когда-нибудь увижу даже мыло.

— Они собираются этим заняться? — Скотт вышел из кабинета и наклонился к моему столу, еще пылающий своей прекрасной идеей.

— Скотт, это Интерпол. Они помогают всем организациям, властям и службам, чья миссия — предотвращать международные преступления или бороться с ними. Они не имеют дела с актерами на арбузных диетах.

— Но ты сказала им про миллионы долларов?

— Я не думаю, что их это так сильно заботит, — объяснила я, вспоминая выговор от человека из Интерпола по телефону и краснея от стыда.

— Тогда за что, черт возьми, мы платим налоги? — разбушевался Скотт. — В смысле, ты знаешь, сколько налоговое управление дерет с моей зарплаты? А если эту цифру умножить на всех в этом здании, то у нас есть гребаное оправдание, чтобы звонить в Интерпол и сказать им, что мы оплатили свое право на то, чтобы они нашли нашего актера, и могут пососать мой левый помидор…

— Скотт, может, хватит? — сказала Лара, не отрываясь от экрана.

— Хм? Ну да, конечно. Ладно. — Его гнев немедленно сошел на нет, с извиняющимся видом Скотт провел рукой по волосам и отправился к себе. А если бы это сказала я, результат был бы тот же? Интересно. Искренне сомневаюсь. У Лары было что-то, чего недоставало мне.

Когда наступила суббота, я разложила свою одежду на кровати, и передо мной вдруг словно возник новый человек. Вечеринка Лары вытащит меня в свет, и в Лос-Анджелесе у меня начнется жизнь вне офиса и «Кофейного зерна». Она маячила передо мной, как мираж на горизонте. И хотя я не отшельница с замороженным ужином, магнитики на моем холодильники не пухли от того, что под ними была сотня (или три сотни) приглашений на вечеринки. Меня грела мысль о том, что на моем автоответчике появятся сообщения. Мне нравилось представлять себе, как иногда можно будет надеть высокие каблуки вместо пижамы, когда я вечером приду домой с работы. Потому что, если до сего момента я этого и не замечала, я думаю, что чувствую себя одинокой в последнее время.

Я могу это сказать, потому что больше не считаю пузырек с лаком для ногтей и ванночку мороженого лучшими друзьями, с которыми можно скоротать вечер пятницы. И если приготовление ветчины по рецепту Найджелы Лоусон — неплохой способ развеяться после целого воскресенья, проведенного за чтением сценария, то выбрасывать ее во вторник, прежде чем она позеленеет, только потому, что ее некому есть, — это уж слишком. Теперь я — самостоятельная девочка и знаю разницу между уединенностью и одиночеством, но чувствую, что стремительно приближаюсь к последнему, и надо срочно принимать меры. Я бы не сказала, что горю желанием познакомиться со Звездами. Я только буду волноваться лишний раз, как бы не пролить красное вино им на брюки или не плюнуть случайно прямо в глаз зернышком поп-корна, прося стакан минеральной воды. Их расположение — далекий берег, и я не намеревалась топить себя в попытке достичь его. Но я надеялась, что Миа пригласит еще парочку менее звездных друзей, которые, может быть, согласятся как-нибудь попить со мной кофе в «Хуз» на Третьей, если все пройдет хорошо.

Преисполненная надежд, я подъехала к дому Скотта и Миа. Одиннадцать — минута в минуту. Я заехала по подъездной аллее и решила скромно припарковаться под деревом. Где-нибудь в незаметном месте, чтобы Скотт не испугался, увидев мою машину. Их дом и вся территория соответствовали стандартам Беверли-Хиллз и были просто совершенными — нигде ни листика, ни камушка не на своем месте. Это был миниатюрный замок, вырисовывавшийся среди пальм с разбрызгивателями, от которых над лужайкой переливались маленькие радуги, среди кустов, кишащих охранниками, готовыми пристрелить тебя в любой момент (как гласила белая табличка на воротах), — были даже розы, обвивающие парадный вход и стены, как в сказке. Я засунула ключи в сумочку, подошла к дубовым дверям под аркой, постучала золотым львом и, замотав саронг как надо, стала ждать.

Я решила, что Миа просила меня приехать пораньше, чтобы помочь ей порезать салат или еще что-нибудь. А может, она хотела посоветоваться, подойдет ли украшение из полыни и не слишком ли бросаются в глаза лимонно-желтые винтажные кружевные салфетки.

— Элизабет, отлично! Заходи. — Миа появилась в джинсах домохозяйки от «Севен джинс», во «вьетнамках» и топе. Волосы, собранные в косы, свисали по плечам, как у школьницы. Короче, она выглядела так, словно наскоро сообразила прическу и напялила на себя первое, что попалось ей на глаза. Но так казалось только на первый взгляд — ее «кэжуал» работал на нее.

— Привет, я немного опоздала? — спросила я. Надо же было хоть что-то сказать — стрелки показывали две минуты двенадцатого.

— Чуть-чуть, но это не страшно. — Она улыбнулась, и я вошла за ней в холл. — Так, теперь я уверена, что ты очень ответственна, но тебе надо знать еще кое-что, прежде чем ты возьмешь ее.

— Ясно, — кивнула я, не представляя, о чем она говорит.

— Идем. — Миа повела меня по прохладному, отделанному панелями из дуба темному холлу, потом вниз по лестнице, на фоне которой, я уверена, происходили некоторые интересные моменты жизни Миа в стиле Скарлетт О’Хара.

— О, как мило! — сказала я, глазея по сторонам, в то же самое время стараясь не попасть под гипноз шизофреничных — пардон, эклектичных — работ Брейгеля, Пикассо и огромного количества будд. Бидермейеровская мебель соседствовала с китайскими колокольчиками и ловушками снов племени навахо, которые она, наверное, купила в магазине на Венис-Бич. Потому что, со всем своим безупречным вкусом, Миа не могла противостоять той особой страсти играть с потусторонней силой в намерении выиграть, которая особенно свойственна калифорнийцам. Немного буддизма и щепотка каббалы. Ублажим индейских духов — а потом обратим внимание и на римско-католические иконы, на всякий случай, а то вдруг кто-нибудь там наверху все-таки за нами наблюдает? Складывалось впечатление, что на небесах намечается вечеринка и ты настойчиво набиваешься в список приглашенных представителем сразу от всех конфессий.

— Так, где же она? — Миа заглянула в приоткрытую дверь кухни. Через секунду она гаркнула: «Анастейша!» — так, что мне даже пришлось вцепиться в перила, как тем няням в истории про Мэри Поппинс, чтобы меня не унесло. — A-а, вот она.

И тут афганская борзая размером с маленького пони, цветом шерсти напоминающая цвет волос Джейн Мэнсфилд, оказалась перед Миа и села у ее ног.

— Ой, да это… «афганец», — сказала я слащавым голосом. Потому что даже если обычно мне удается убедить себя в том, что моя грязная ложь — это проявление дипломатии, с одной стороны, и инструмент выживания — с другой, то, увидев эту собаку, я могла лишь подтвердить очевидный факт: это афганская борзая. С самыми отвратительными светлыми волосами и чудаковатой наружностью из всех, что мне попадались с момента обеда в «Спаго». В этом месте каждый клиент через одного — ну точь-в-точь Анастейша. Которая, может быть, собака очень даже благодушная, но выглядела она наполовину собакой, наполовину же какой-то уличной проституткой. Мне даже стало как-то не по себе.

— Ну конечно же, мы афганцы, правда, моя дорогая? — сказала Миа, даже не притронувшись к псине. И ее нельзя винить. Ведь это все равно что погладить волосы другой женщины. — Так, Лиззи, я думаю, тебе стоит взять другую машину Скотта, потому что не хочу, чтобы в моей потом везде была собачья шерсть. Ей нужно как минимум сорок минут тренировки сердечно-сосудистой системы, и не забудь про разминку, а после занятий ей обязательно нужно остыть. А когда придешь, то можешь оставить ее экономке. У меня сегодня вечеринка, так что… в общем, — она снова как-то странно посмотрела на меня, — девушки не хотели бы, чтобы их беспокоили. — С этими словами она прицепила поводок к ошейнику от «Гермес», вручила мне ключи от машины и изобразила на лице нечто вроде улыбки. В параллельном мире, где хирурги еще не обнаружили, что инъекции ботокса помогают замедлить проявления человечности, такое еще могли бы принять за улыбку. А в нашем это выглядело просто как мышечный спазм.

Я скрыла нахлынувшее негодование и обиду за улыбкой и взяла поводок Анастейши. Конечно, Миа звала меня не затем, чтобы садиться со мной за один стол. Это я, тупая башка, вообразила себе такую неправдоподобную ситуацию, — сама и виновата. С какой стати кому-нибудь пришло бы в голову усадить меня между лучшими актрисами современности и решить, что я могу сказать что-то, что будет им интересно? Какими шутками я могла бы развлечь их за обедом? Какую мудрость изречь, чтобы стать достойной филе лосося под соусом из водяного кресса? Я снова заняла свое место у основания социальной лестницы и повела Анастейшу, с которой, по всей видимости, обращались лучше, чем со мной, к машине.

«Другой» машиной Скотта оказался светло-голубого с серебристым цвета «мустанг» 1969 года с откидным верхом. И когда мы ехали по Сансет — собака сидела рядом со мной, — мужчина, ехавший позади нас, наверное, ошибся и принял нас за двух красоток блондинок. Но когда он занял место в соседнем ряду, тогда обнаружилось, что одна из нас оказалась самозванкой из Вашингтона, а другая — собакой. Кстати, я не забыла упомянуть, что у этой собаки было зверское стремление к смерти? Причем умирать одной ей совершенно не хотелось, поэтому она всячески старалась прихватить с собой и меня, пытаясь выбраться из машины, чтобы растянуться под колесами встречных грузовиков. Единственное я знала наверняка — на ее похоронах цветов будет больше, чем на моих.

— Анастейша, прекрати, моя дорогая. — Я пыталась подражать интонации Миа, но тщетно. Тогда мне пришло в голову прибегнуть к грубой силе и привязать ее. Но и на сей раз я потратила силы впустую. Она только выворачивалась и злобно рычала на меня. К тому моменту как мы подъехали к следующему светофору, мы с милой собачкой были оплетены кожаным поводком, как парочка садомазохисток-любительниц. — Хрен ли ты крутишься, прекрати ерзать, сядь на свою гребаную задницу, в конце концов! — заверещала я, и это очень развеселило парня, который сидел в машине рядом. Как ни удивительно — сработало. Ясно, значит, раньше я имитировала не ту речь. У меня закралось сомнение, что слово «дорогая» часто слышалось в доме Вагнеров.

Хвала небесам, она угомонилась и не шевелилась до конца поездки, так что я начала принимать ее за свою сестру. Такую же Голливудскую Милашку. Наверное, я уже дошла до ручки и мне сейчас отчаянно не хватало друга, особенно после того, как со мной обошлись самым пренебрежительным образом. От потенциальной подруги до прислуги, выгуливающей собаку, — один шаг. А может статься, мои нежные чувства к Анастейше — обыкновенный отходняк, который наступает у человека, избежавшего смертельной угрозы. В общем, я решила продемонстрировать Анастейше, что выходки в стиле Кортни Лав не пройдут, зато послушание и покорность поощряются. Я дотянулась до сумочки и извлекла оттуда несколько бисквитных вегетарианских собачьих печений, которыми Миа снабдила меня перед отъездом. Строго-настрого наказав, что собаке положено только одно, чтобы она не потеряла фигуру. Однако после шестого печенья она стала шелковой, как маленький мурлыкающий котенок. После седьмого окончательно разомлела, и ей захотелось больше комфорта. К тому времени как мы добрались до парка, она уже чуть ли не сидела у меня на коленях. Мне пришлось приложить неимоверные усилия и еще несколько нецензурных слов, чтобы сдвинуть ее с места и вывести на песчаную парковочную площадку.

У меня никогда не было собаки, поэтому я не представляла, что должно происходить в собачьем парке. Я ожидала обнаружить что-нибудь пустынное, вонючее и противное с одиноким извращенцем на скамейке. Но я недооценила Лос-Анджелес. Собачий парк оказался просто изумительным местом. Во-первых, там была такая туча народу, что я едва нашла место, чтобы припарковать машину. А во-вторых, здесь не было и намека на грязь. Зато чего здесь было в изобилии — так это модных вечнозеленых деревьев на подстриженной маникюрными ножницами лужайке, пластиковых мешков под каждым деревом, а еще, в обоих концах парка, два фонтанчика с питьевой водой — один для собак, другой для их владельцев. Это место было удивительно хорошо приспособлено для знакомств, если сравнивать его с другими местами, в которых мне приходилось бывать. А для всех этих привередливых жителей Лос-Анджелеса оно еще и имело преимущества: ведь гулять полезнее, чем сидеть в баре, а заводить личные знакомства гораздо безопаснее, чем напороться на сомнительную личность в Интернете.

Но даже здесь, в Городе Извращенцев, наше появление в парке представляло собой любопытное зрелище. По иронии судьбы впервые я оделась так, что хоть сейчас отправляйся в «Тиффани» и покупай кое-что подороже, чем брелок для ключей. Я соответствовала именно такому образу: чистые, длинные, блестящие волосы, педикюр, высоченные шпильки. Жаль, облик не соответствовал обстоятельствам. Я была экипирована для «Римских каникул», все же остальные в этом собачьем раю словно выпали из кадров Тарантино: невообразимой ширины штаны на два размера больше, висящие на самой заднице, коротенькие футболочки, какие-то невообразимые шляпы, украшенные физиономиями звезд кино, от «Ангелов Чарли» до «Беспечного ездока». Этот головной убор, видимо, использовался в качестве «крутомета» среди знаменитых. Знаменитости в такой массированной поддержке не нуждаются.

Я спустила Анастейшу с поводка, но она, вместо того чтобы изящно фыркнуть, уткнувшись носом в землю, как я ожидала от этой избалованной особы, рванула и понеслась куда-то, как скаковая лошадь со старта на дерби в Кентукки. Я попыталась схватить ее за хвост, пока она не натворила неприятностей, но мои каблуки ввинтились в землю. Так что я было решила уже просто позвать ее, но внезапно меня охватило сомнение: как-то неловко во всеуслышание кричать такое претенциозное имя — тут все больше я слышала «Элвис», «Крошка».

— Эй, собачка, иди сюда! — позвала я. Ноль эмоций. Никакой реакции не последовало и на Стэш, Стази, Сашу, даже Анну. Наконец я сдалась и решила, что ничего плохого не будет, если я предоставлю ей свободу, а в такой собачьей идиллии с ней вряд ли что-нибудь произойдет.

Все скамейки были заняты, так что мне пришлось довольствоваться клочком земли, где я уютно устроилась на траве с пачкой сценариев. Я вырвала эту стопку из ящика для перчаток в машине, когда до меня дошло, что я, мягко говоря, не собираюсь провести весь день, потягивая шардонне в новой компании. Я скинула свои миленькие каблуки и открыла сценарий. Однако начав читать одну и ту же страницу в шестой раз, я поняла, что не могу сосредоточиться. Мешал объем таланта — здесь, в парке. Совокупный объем. Талант не в том смысле, в каком его принято понимать в Агентстве. (Актеров здесь хватало, поставь камеру — и пожалуйста, хоть сейчас снимай римейк эпопеи Сесила Б. Де Мила: здесь был и Хью, бросающий фрисби веселому шоколадного цвета лабрадору, и Гизель со своим мобильным телефоном, и Йорки, и продюсер, которого я видела на обложке «Энтертейнмент» буквально вчера.) Нет, я имею в виду талант притворяться — каждый строит из себя одинокого, загадочного… Идет безмолвный разговор, просеивание и отсеивание «кандидатов». Кто бы мог подумать, что собачьи какашки способствуют созданию сексуальной атмосферы?! И тем не менее. Эрогенные зоны, повсюду одни сплошные эрогенные зоны! Я закрыла сценарий и отдалась во власть этой энергии. Если мне нельзя действовать, то уж смотреть-то я могу совершенно безнаказанно.

Но какой-то бог мщения имел другие планы, ибо только я бросила нежный взгляд на актера в трикотажной рубашке (хозяина гончей), как услышала сумасшедший лай. Из кустов вылетела Анастейша, держа что-то в зубах. О черт! Этого еще не хватало! Я решила притвориться, что вообще просто проходила мимо. Уткнувшись в сценарий, я старалась не обращать внимания на какофонию криков и воплей.

— Это Лилибет! — кричала какая-то женщина. — Это она!

— Да нет же, — отвечал ей мужчина.

Я тупо уставилась на запятую, стараясь не обращать внимания на этот хор, пока какой-то назойливый тип не решился задать резонный вопрос:

— А чья это собака?

Тут я сообразила, что надо бежать назад к машине и отсиживаться там. До тех пор, пока все не разойдутся. Но своими действиями я могла привлечь внимание, и потому, не обращая внимания на Анастейшу, которая нарезала круги по поляне, продолжала читать. Устав бегать, она подбежала ко мне и разжала челюсти. Прямо на мой сценарий легла… полузадушенная белка. Я вскрикнула и подскочила.

— Это всего лишь белка, — пробормотала я.

— Всего лишь белка? — возопила женщина, утверждавшая, что в зубах у Анастейши некая Лилибет. — А вы бы хотели оказаться на месте этой белки?

У меня был реальный шанс. Если они все сейчас на меня набросятся…

— Конечно, безусловно, не просто белка, — нервно откашлялась я, отходя от Анастейши на безопасное расстояние.

— Она, наверное, пичкает собаку гормонами, — высказался кто-то.

— Бедная белочка!

— Слушайте, мне тоже ее жаль! — не выдержала я. — Но это не совсем моя собака, и…

— Ну разумеется, когда надо отвечать за действия животного, то от него проще отказаться, — язвительно заметил мужчина с бородавкой на носу.

Я чувствовала себя совершенно отвратно.

— Ладно, ребята, шоу закончилось. — Из ниоткуда возник парень со съемочной площадки. Тот, что разговаривал с Джорджем на вечеринке. — Мы позаботимся о белке, так что вы спокойно можете продолжать прогулку, — авторитетно заявил он с — надо признать — подлинным южным акцентом. Я с изумлением наблюдала, как мертвенно-бледные собачники рассеялись, что-то рассерженно бурча.

— Не знаю, что сказать. — Я смотрела на продюсера «Венчальной расправы», как Гиневра, наверное, смотрела бы на Ланцелота, не будь он женоненавистнической, милитаристской свиньей. — По-моему, вы только что спасли мне жизнь.

— Едва ли, детка, — сказал он и нагнулся к собаке: — Ну, в чем дело, а, Анастейша?

— Вы ее знаете? — спросила я.

— О да, мы давно знакомы. Она не прочь полизать моего Рокки. — Услышав свое имя, к нам подбежал черчиллевского вида бульдог. — Это Рокки.

— Рада познакомиться с тобой, Рокки, — сказала я и присела, чтобы потрепать его. Только чтобы показать, что я не испытываю неприязни к животным. — Они знакомы по парку? — спросила я.

— Нет, я друг Скотта. Иногда хожу сюда, а собачки любят тут побегать. — Улыбаясь, он встал на колени рядом с псом и погладил его по животу. «Так, охлади пыл, детка, — сказала я себе, обнаружив, что моя рука как-то сама по себе принялась приглаживать волосы. — Это друг Скотта. Он не для тебя. Он не для тебя. Он не для тебя». — Мы встречались раньше, не помните?

Боже, ну почему он не может уйти и забрать с собой это свое очарование? Свою привлекательность. Ладно, сногсшибательно сексуальный шарм манекенщика. Слава Богу за то, что он здесь и я с ним. Или не слава Богу? Да нет же! Черт возьми, ну за что мне такое искушение? Что же я такая непутевая?

— Я вас помню, — кивнула я. — Я второй ассистент Скотта.

— А коленки на ковре натерла, а? — Он добродушно поднял брови и взглянул на мои поцарапанные ноги.

— Нет, это заслуга собаки, — сказала я. — А совсем не то, что вы подумали.

— О, конечно. А ты знаешь, что я думал? В самом деле?

Опять намеки. Чтоб тебя!

— Нет, но я знаю, что вы, вероятнее всего, собой представляете: развратник от индустрии развлечений, который обожает сигары и не пропускает ни одной юбки и выгодного контракта с большим кушем.

— Ого, да ты еще и экстрасенс?

Уязвила.

— Простите. — Я ласкала собаку, компенсируя свои огромные возможности в отношении ее хозяина. — Я еще не пришла в себя после эпизода с белкой, наверное.

— Да нет, почти в точку. Хотя, чтоб ты знала, я терпеть не могу сигары.

— Элизабет Миллер. И еще раз прошу прощения.

— Люк Ллойд. — Он протянул руку, и мы обменялись рукопожатием. Собаки смотрели на нас, как в эпизоде из «Большого приключения». — Ты будешь здесь на следующей неделе?

— Надеюсь, нет. — Я закатила глаза. — Я хочу сказать — с собакой не буду. А без нее здесь появляться, думаю, глупо. Так что… Вряд ли.

— Принимаю это как вежливую отставку. — Он подмигнул мне. — Приятно было познакомиться, Элизабет Миллер. — После этих слов оба — пес и хозяин — побежали к фонтану. Я ждала, что он хотя бы оглянется, но нет…

— Проклятие?! — сказала я Анастейше. Мы побрели к машине. — Ну почему обязательно один из них? Почему это не может быть такой же нормальный человек, как я? — Которая разговаривает сама с собой и западает на малознакомых людей, потому что они сексапильные…