Звуки Шофара

_16. 2003

Сэмюель открыл дверь своей квартиры и оказался лицом к лицу с высоким молодым человеком в синей рубашке, черной кожаной куртке и джинсах.

— Тимоти Хадсон! Очень рад тебя видеть. — Он обнял парня. Потом молча отстранился и жестом предложил ему войти. Сэмюелю приходилось прилагать усилия, чтобы не заплакать. Врач говорил, что слезливость вызвана микроинсультом, который он перенес.

— Как же мне приятно видеть вас, Сэмюель! Я скучал по вам.

— Прекрасно выглядишь, Тим. — Возмутитель спокойствия, который уезжал из Сентервилля, вернулся, только теперь он был значительно выше ростом, шире в плечах и излучал уверенность в себе. И единственным признаком его непокорности были длинные, до плеч, золотистые волосы.

— Мне не хватало вас в церкви, Сэмюель.

— Я перестал туда ездить после инсульта. Пропустил уже несколько служб. — Он не стал сообщать Тимоти, что не ходит вовсе в Центр новой жизни. Не стоит говорить, что единственной из прихожан Сентервилльской христианской церкви, еще посещающей Центр новой жизни, была его мать. Когда Сэмюель перестал ходить в церковь, никто даже не побеспокоился спросить почему, хотя он и не был готов объяснять. А тем, кто знал причину, было все равно. Его очень обижало и беспокоило, что после всех долгих лет его службы все так быстро про него забыли. — Моя группа приходит ко мне прямо сюда. Мы проводим свои молитвенные собрания. Вместе изучаем Библию, поем гимны и молимся.

Когда Сэмюель переехал в Вайн–Хилл, он очень удивился, что здесь не проводятся воскресные службы, что сюда очень редко заглядывают Божьи служители. Единственным постоянным посетителем был отец Джеймс О`Молли, католический священник, почти такой же старый, как и его прихожане в приюте для престарелых.

— Я не возражаю, если вы станете обучать членов моей общины, — с сильным ирландским акцентом сказал Сэмюелю Джеймс, когда они впервые встретились. — Вы учите их Слову Божьему, и я не против этого. Только постарайтесь не забивать им головы бунтарскими идеями.

Джеймс О`Молли приезжал каждый четверг и оставался надолго. И хотя они не всегда приходили к согласию по теологическим вопросам, священник любил Иисуса и людей, которых Господь ему доверил. Кроме того, всегда приятно иметь друзей.

— Вам нравится здесь, Сэмюель? — недоверчиво спросил Тимоти.

Неужели мальчик его жалеет? Сэмюелю это было ни к чему.

— Мне было уже не справиться с домом. Мне стало не по силам ухаживать за двором. Зато здесь я могу отдыхать и наслаждаться жизнью. Для меня готовят, стирают мое белье и все остальное. — И ему хватало времени на молитву и обучение тех, чьи сердца открыты для Иисуса. — Присаживайся и чувствуй себя как дома.

Тимоти сел в старое кресло лицом к окну. В этом кресле часто сидел Джеймс. Приют в Вайн–Хилле построили таким образом, что все окна выходили во двор. Живущие здесь могли любоваться мраморной статуей крестьянки, которая лила воду из кувшина в пруд, заросший лилиями. Сэмюель распахнул окно, чтобы Тимоти мог слышать пение птиц, когда они прилетали к кормушкам.

— Я могу любоваться садом и ни о чем не беспокоиться. Томас Гомес ухаживает за ним, и каждый сезон сажает новые цветы.

— У вас здесь хорошо, Сэмюель.

Временное жилище перед встречей с Эбби.

— Я виделся с твоей матерью на прошлой неделе. Она ничего мне не сказала о том, что ты собираешься приехать.

— Она сама не знала. Я преподнес ей сюрприз. Мы с бабушкой подумали, что будет неплохо съездить в Сентервилль.

— С какой‑то особой целью?

— Да нет. Наверное, можно сказать, что мне захотелось посмотреть, как идут дела в церкви моего отца.

— Ну и как? — осторожно поинтересовался Сэмюэль.

— Великолепное здание.

— Да, действительно. — Сэмюель поудобнее устроился в кресле и отставил трость. — Я должен чем‑нибудь угостить тебя. Может, хочешь содовой? Печенья? Чувствуй себя как дома. — В крошечной кухоньке стоял холодильник, микроволновка и висело несколько шкафчиков.

Тимоти налил чай со льдом в два стакана. Улыбающийся Сэмюель взял стакан, помешал напиток и сделал глоток. Тим даже не забыл добавить лимон.

— Великолепно. Как раз как я люблю. Итак, о чем мы говорили?

— Вы получаете записи собраний отца?

—Угу.

— И как?

— Твой отец — замечательный оратор.

— Да, я знаю, и все же… — Тим ждал, внимательно вглядываясь в лицо Сэмюеля.

Старик не собирался сплетничать об отце Тимоти, не собирался он и делиться своими мыслями по поводу манеры Пола Хадсона проповедовать. Он уже говорил обо всем этом с Господом. Много раз.

— Ты окончил среднюю школу. Что теперь собираешься делать? Тимоти откинул голову на спинку кресла.

— Я еще не решил. Наверное, стоит поработать годик, подумать, чего я хочу. Меня уже берут в четыре университета.

— Хорошо. А в какие?

— Калифорнийский университет в Лос–Анджелесе, университет в Беркли, Калифорнийский государственный в Сакраменто и альма–матер папы и мамы — христианский университет на Среднем Западе.

— Кажется, ты уже передумал становиться ковбоем? — улыбнулся Сэмюель.

Тимоти криво усмехнулся:

— Может быть, мне стоит вернуться к этой идее. Перееду в Монтану. Подальше от всех, кто хочет как‑то влиять на мою жизнь. Я все еще не знаю, что выбрал для меня Господь. Спрашиваю Его уже два года, перебрал почти все.

Тимоти говорил о Боге так, словно был знаком с Ним очень близко.

— И не можешь придумать, куда пойти учиться?

— Я даже не уверен, что вообще хочу учиться, Сэмюель.

— Денежные проблемы?

— Дело совсем не в деньгах. Мама и папа откладывали деньги на мою учебу с самого моего рождения. Их, конечно, немного, но можно подрабатывать. Папа подталкивает меня к христианскому университету Среднего Запада. Семейная традиция в третьем поколении, как он говорит, будто все уже решено. — Саркастическая улыбка парня напомнила Сэмюелю его отца, Пола Хадсона. — По–моему, впервые отец мной доволен. — Он тряхнул головой и отвернулся. — Но все дело в том, что я абсолютно уверен — Господь этого не хочет.

— Откуда ты знаешь?

— Я ощущаю какое‑то беспокойство. Я подавал документы, только чтобы угодить отцу. А теперь жалею об этом. — Он поднялся и высунулся из окна, глядя во двор. — Все так сложно.

— Когда придет время, ты узнаешь, чего от тебя ожидает Господь.

— Очень надеюсь. Но если я пойду не в христианский университет, отец расстроится. А я не знаю, как поступить правильно.

— Все зависит от того, кому ты хочешь угодить.

Тим смотрел на Сэмюеля, и было видно, что он все прекрасно понимает.

— А как насчет заповеди чтить отца и мать?

— Первая и наибольшая заповедь — возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой и разумением, Тимоти. Вторая — возлюби ближнего твоего, как самого себя. На этих двух заповедях утверждается весь закон и пророки Ветхого Завета[65]. Верность этим заповедям Христос доказал Своей жизнью, смертью и воскресением. Мы должны следовать за Иисусом, а не за людьми, как бы сильно мы их ни любили.

— Все ясно и просто в теории, Сэмюель. Но очень трудно соблюдать эти заповеди в жизни.

— А никто и не обещал, что будет легко. С самого начала времен идет великая духовная битва. Даже Иисусу пришлось в ней сразиться. Помнишь, как Он молился в Гефсиманском саду? «…Не Моя воля, но Твоя да будет»[66]. Вся жизнь такова. Разум и сердце — поле битвы с сатаной. Христос и Слово Божье — твоя сила и защита.

Тимоти снова сел. Наклонившись вперед, он уперся локтями в колени.

— Я беспокоюсь о маме. — Он резко поднял голову. — Она ничего вам не рассказывала?

— Она много о чем рассказывает мне.

— О чем‑то таком, что мне следует знать?

— Нет, раз она сама тебе ничего не сказала. — Юнис всегда обращалась к Эбби за советом. Несколько раз она приходила и к нему в тревожные минуты, но так и не решилась сказать, что же ее беспокоило. Ее скрытность подсказывала Сэмюелю, что дело касалось Пола, но он никогда не считал себя вправе расспрашивать ее либо давить на нее.

Тим пожал плечами:

—У мамы с папой что‑то разладилось. Не знаю, что именно. Отец часто раздражается, скрытничает. Они с мамой разговаривают, словно чужие. И только на бытовые темы.

— Брак — очень нелегкое дело, Тимоти.

— Да, я слышал. Но разве у них не должно получаться лучше, чем у остальных? Они оба заняты исключительно церковными делами. Мама стала какой‑то нервной. Она никогда не была такой. — Тимоти еще раз пожал плечами и выглянул в окно. — Мне кажется, она изо всех сил старается занять себя. Пытается создать видимость благополучного брака. Она уверяет, что все замечательно, но у меня такое ощущение, что все как раз наоборот. Не знаю, верит ли она сама в это или только надеется. Возможно, она притворяется больше ради себя самой, чем для окружающих. Я ничего не знаю, Сэмюель. Но я очень хочу разобраться, что же происходит. Выглядит все как обычно, но… чего‑то не хватает.

— Когда ты говоришь «хочу разобраться», ты имеешь в виду, что хочешь все исправить, так?

— Конечно, если это в моих силах.

Сэмюель вспомнил о тех жертвах, которые пришлось принести Юнис Хадсон, и подумал, а способен ли ее сын на такое.

— Почему мать отвезла тебя в Лос–Анджелес?

Тимоти насторожился:

— У нас с папой появились трения.

— И почему она тебя там оставила?

— Она сказала, что мне нужен простор, чтобы понять, кто я такой, кроме того, что я сын Пола Хадсона.

— Думаешь, ей легко было решиться?

— Конечно, нелегко. — Тим скривился. — Да и сейчас непросто. Она плачет всякий раз, когда уезжает.

— Хочешь совет?

— Да. Это одна из причин, по которой я здесь.

— Ладно, слушай. Бери пример с матери. Не вмешивайся. Отойди. Молись. И увидишь, чего желает Господь.

— Я подумал, если поговорить с отцом…

И тут Сэмюель увидел в Тимоти Пола Хадсона.

— Так, — он слегка улыбнулся, — ты знаешь, как поступать правильно. Верно? Ты вообразил, что можешь указать своему отцу, как ему следует жить, как сделать мать счастливой. — Сэмюель покачал головой. — Горячая, самонадеянная молодежь.

Лицо Тимоти стало пунцовым.

— У меня появилось ощущение, что их брак начинает разваливаться, а я не хочу наблюдать со стороны и молчать.

— Кто‑то из них просил твоего совета?

—Нет.

— Тогда не нужно вмешиваться. Позволь Господу творить, лепить и переделывать. И рушить тоже. Помни об этом. То, каким мы видим Бога, определяет и то, как мы Ему служим. И зачастую это значит, что мы не должны вмешиваться в дела Божьи. — Яснее выразиться уже невозможно.

— Советуете мне уповать на Господа?

— Именно.

— Но я слишком нетерпелив.

Сэмюель улыбнулся:

— Не нужно представлять себя Одиноким ковбоем[67]. Люди начинают создавать своих собственных божков, когда Господь не подстраивается под их расписание, программу, план, расчеты. И все из‑за иллюзии контроля над собственной жизнью. Пока не случается несчастье.

Как и надеялся Сэмюель, Тимоти сменил тему разговора, спросив о его здоровье. Сэмюель рассказал ему про инсульт. И хотя это был микроинсульт, он все‑таки внес изменения в его жизнь.

— Больше всего мне жаль, что я не могу водить машину, я ведь не желаю размазать кого‑то по асфальту. Одно дело убить себя, а другое — прихватить с собой еще кого‑то. — У него по–прежнему были права и его автомобиль, правда, ни то, ни другое больше не было ему нужно.

Сэмюель пригласил Тимоти пообедать с ним в столовой на первом этаже. Он позвонил менеджеру, Глэдис Таунсенд, и сказал, что у него гость.

— Почти все спускаются к обеду, — сообщил он Тимоти.

Для некоторых это был единственный шанс побыть на людях, если они не посещали многочисленные кружки, которые работали всю неделю. В этих кружках можно было заняться всем чем угодно: от складывания паззлов до тай ши. Сэмюель ходил в кружок живописи маслом. Раз в неделю. Правда, он не показывал свои картины никому, у кого еще было неплохое зрение.

Сэмюель представил Тимоти своим соседям по столу: Бесси Энрайт, Тому Ориону, Фоли Хаддлстону, Лорейн Крамер и Шарлотте Уитком. Обменявшись приветствиями, все, кроме одного, сказали, что рады новому знакомству.

— Еще один длинноволосый хиппи. — Том Орион наклонился вперед, приподняв подбородок. — Хорошо, что не красится в синий цвет, как мой внук. У вас есть татуировки?

— Нет, сэр.

— А у меня есть.

Шарлотта пришла в ужас:

— Том, никому не интересно на них смотреть.

Бесси похлопала Тимоти по руке:

— Он слишком молод, чтобы быть хиппи.

— Но ведь у него длинные волосы.

— Длинные волосы — это просто прическа, — возразила Лорейн. — У моего любимого актера в сериале «Дни и годы» тоже длинные волосы.

— Да это же дурацкая мыльная опера! Неудивительно, что у тебя вместо мозгов каша.

Лорейн надела очки и посмотрела на Тома поверх них:

— Лучше уж смотреть мыльные оперы, чем слоняться по вестибюлю и ругаться с персоналом.

— Я не ругаюсь.

— Ты постоянно скулишь и ноешь, — вмешалась Шарлотта, поддерживая Лорейн.

— Орион, — вдруг произнес Тимоти. — В сентервилльской школе был тренер по фамилии Орион.

— Мой сын.

— Как только он пришел, наша футбольная команда начала выигрывать.

Было очевидно, что Тимоти унаследовал от матери ее деликатность. Том Орион моментально забыл про свои жалобы. А Шарлотте, Лорейн и Бесси манеры и внешний вид Тимоти стали нравиться еще больше. Они минут десять послушали воспоминания Тома о футбольных матчах, а потом Шарлотта перебила его и спросила, есть ли у Тимоти девушка.

— Нет, мэм. Во всяком случае, ничего серьезного.

— А у меня есть внучка, очень симпатичная.

— Он живет не в Сентервилле, Шарлотта, — вставила Лорейн. — Он здесь в гостях.

— Как жаль, из них бы получилась прекрасная пара.

Лорейн погладила руку Шарлоты:

— Твоей внучке уже сорок четыре.

Но Шарлотта не собиралась сдаваться.

— А сколько вам лет, Тимоти?

— Только исполнилось девятнадцать.

Сэмюелю понравился и обед, и беседа. Тимоти явно чувствовал себя свободно со всеми. Даже Том развеселился и заговорил про старые времена в Сентервилле, когда в городе было больше садов и виноградников, чем районов. Они прекрасно посидели, пока не появилась бригада уборщиков и не попросила выйти, чтобы можно было привести зал в порядок. Тимоти помог дамам подняться и пожал руки Фоли Хаддлстону и Тому Ориону.

Уходя, Том сказал Сэмюелю:

— Хороший парень. — Это была наивысшая похвала старого сварливого мясника.

Бесси Энрайт проводила их до самого лифта.

— У тебя такой милый внук, Сэмюель.

Сэмюель не стал говорить, что они не родственники. Через десять минут она вовсе забудет, что Тимоти приходил к ним.

Сэмюель и Тим вошли в лифт.

— Тебе понравился обед?

— Вкусная еда. Очень приятные люди.

— Одинокие люди. Некоторых совсем забыли. С тех пор как я сюда переехал, Бесси Энрайт не навестил ни один родственник. Ее дети и внуки живут на западе.

Сэмюель сказал об этом Юнис, и в следующий же свой визит она зашла и к Бесси, принесла африканскую фиалку для ее коллекции.

— Ты поживешь у родителей, пока не решишь, где будешь учиться?

— Нет. — Тимоти покачал головой. — У меня билет на автобус на сегодняшний вечер. Со следующей недели я выхожу на работу. На стройку.

— На стройку?

— Буду подносить раствор. — Он усмехнулся. — Говорят, от этой работы прекрасно развивается мускулатура. — Он согнул руку.

— За тобой заедет мать?

—Нет.

— Бабушка?

— Она уехала вчера.

Сэмюель не мог даже предположить, что Пол Хадсон выделит время в своем графике, чтобы подвезти сына.

— Как же ты доберешься домой?

— Так же, как и сюда, пешком.

Три мили в сорокаградусную жару! Сэмюель был тронут, что Тимоти пошел на такие жертвы ради встречи с ним.

Они поговорили про университет, спорт, миссионерские поездки Тимоти в Мексику, о занятости его матери, о политике. Но ничего не было сказано о Центре новой жизни или о его пасторе.

— Пожалуй, пора идти.

Тимоти встал, и Сэмюель вдруг почувствовал сожаление. Возможно, ему уже не придется увидеть Тима на этом свете. Он поднялся с кресла, чтобы проводить молодого человека до двери.

— Сэмюель, могу я вас кое о чем попросить?

— О чем угодно, в любое время.

— Вы не могли бы помолиться за моего отца?

— Господь не допускает, чтобы я не делал этого. — Он молился за Пола Хадсона еще до того, как узнал его. Он прекрасно помнил тот первый разговор с ним много лет тому назад. Тогда он был уверен, что Пол призван Господом служить в Сентервилле.

И снова в глазах Тимоти промелькнуло беспокойство. Он нес свое бремя и сомневался, может ли от него избавиться.

— Что беспокоит тебя, сынок?

— У меня такое ощущение, что в ближайшее время моего отца ожидают очень крупные неприятности.

Сэмюель не стал спрашивать, почему ему так кажется.

— Рад был повидать вас, Сэмюель. — Тимоти протянул руку, в глазах его блеснули слезы. Он крепко пожал руку старику. Настоящее мужское пожатие. Тимоти обнял его, и Сэмюель вдруг увидел того маленького мальчика, который с радостным криком влетал в их с Эбби дом. — Я скучал по вам. — Голос его стал хрипловатым. — Больше, чем по кому‑либо в этом городе, я скучал по вам и по маме. И Эбби… — Тим вдруг смутился, еще раз сжал руку Сэмюеля и отпустил. — Спасибо за все.

— Я пока еще не умер.

Молодой человек робко улыбнулся:

— Да, знаю, но когда я учился вождению, вы сказали, что жизнь нельзя принимать как что‑то само собой разумеющееся. Есть вещи, которые лучше сказать при случае. Я люблю вас, Сэмюель. Вы были для меня лучшим дедушкой, чем мой собственный.

Сэмюель был не в силах говорить от переполнявших его чувств. Тимоти помог зажить ране в его сердце, которая появилась после гибели сына во Вьетнаме. Уже стоя в дверях, Сэмюель вдруг почувствовал толчок Святого Духа. За семьдесят лет жизни во Христе он привык чутко реагировать на такие знаки.

— Погоди‑ка, сынок. У меня для тебя кое‑что есть. — Он подошел к секретеру и открыл ящик, перебрал какие‑то бумаги, пока не нашел то, что искал. Потом написал записку, подписав в конце свое имя, и вложил ее в конверт. Затем достал из ящика ключи и вернулся к Тимоти, который все еще стоял в дверях.

— Пустячок, который немного тебе поможет. — Он протянул юноше ключи от «де сото».

— Вы шутите?

— Я никогда не шучу такими вещами. Можешь мне поверить. — Он передал Тимоти конверт. — Это доверенность, выписанная на твое имя. Тебе только нужно заскочить в Управление автомобильным транспортом, и машина твоя.

— Я не могу забрать вашу машину, Сэмюель. Я же знаю, как вы ее любите.

— Я не люблю ее. Она мне нравилась. А люблю я тебя. И еще хочу тебя спросить — что мне делать с машиной, если я больше не могу ее водить? — Он показал на коридор. — Иди прямо по коридору, в конце будет лестница. Спустишься по ней в гараж. Машина твоя с одним условием: ты ничем не связан. Если она тебя не устроит, можешь продать ее и потратить деньги на обучение.

Тимоти стоял в нерешительности.

— Даже не знаю, что сказать.

— Ничего не говори. Просто иди и забери машину. Потом позвонишь, скажешь, как она ездит.

Тимоти обнял Сэмюеля и пошел по коридору. Сэмюель смотрел, как он вертит на пальце ключи от «де сото». У выхода на лестницу Тим остановился. Улыбнулся и помахал рукой.

— Спасибо, Сэмюель!

Старик поднял руку в ответ, но сдержался, не стал давать советов по вождению. Дверь за Тимоти захлопнулась.

Сэмюель закрыл дверь своей квартиры. Когда он переезжал сюда, он раздал почти все свои вещи, но с машиной расстаться никак не мог. В последние несколько месяцев он регулярно спускался в гараж и проводил там пару часов, полируя свою машину, проверяя, все ли в порядке. Он даже садился на водительское сидение и включал мотор, чтобы убедиться, что он работает. И сам не знал, зачем это делает.

— Зато теперь знаю, Господи. — Улыбаясь, он уселся в свое кресло–качалку.

Всему свое время. И для всего оно наступает.

Сэмюель наслаждался осознанием того, что избавился еще от одной ненужной вещи. Он ясно представил, как Тимоти едет по автостраде 99 к пересечению с 5–м федеральным шоссе — локоть выставлен в открытое окно, ветер треплет волосы.

Как же это приятно, Господи. Как хорошо, что я подарил молодому человеку машину.

Особенно приятно, когда знаешь, что выполнил Божью волю.

Пол испытывал противоречивые чувства к своему сыну. Он им гордился, но при этом не возлагал на него особых надежд. Он не ожидал, что Тимоти вообще сможет поступить в университет, тем более в Калифорнийский. Его сын уже задумывается о будущем, рассматривает различные варианты. А слушает ли он своего отца? Хотя, с другой стороны, почему он должен его слушать? Теперь Пол совсем не знал своего сына. Он разговаривал с ним по телефону раз в неделю или две, и разговоры эти были короткими и пустыми. И в том, что они не могли нормально общаться, не было ни его вины, ни вины Тимоти. Их личности были несовместимы. Обычно Юнис помогала им находить общий язык, но в последнее время она перестала это делать.

Может, до нее дошли слухи? Пол старался назначать Шиле встречи в такое время, когда в церкви никого не было. Ни он, ни она не хотели разрушить свой брак, хотя их семьи были далеки от идеала. Они оба могли многое потерять, если поползут сплетни. Она — его прихожанка и нуждается в утешении. Ей необходим хотя бы один мужчина, находящий ее привлекательной и желанной, и с ней, в отличие от Юнис, он чувствует себя по–настоящему сильным.

Но в последнее время ему пришлось поволноваться. Шила стала рисковать, и ему это не нравилось. Поцелуй в щечку на выходе из церкви, звонок домой, записка на столе. Сегодня утром, когда Шила с ним заговорила, Тимоти едва не просверлил его глазами. Лучше бы обратил внимание на девушек, которые наблюдали за ним и перешептывались. Если Тимоти поделится с Юнис своими подозрениями, Пол расскажет ей всю правду. Ведь он просто консультирует Шилу. Юнис поверит. Она всегда верит. И даже если Юнис начнет задавать вопросы, он спросит ее, что бы он был за пастор, если бы отказал в помощи жене одного из самых щедрых спонсоров церкви.

Нужно позвонить аптекарю и заказать еще таблеток. Желудок снова его мучает. Ему не нравилось, что Шила заигрывает с ним на людях. Конечно, это всего лишь признак ее низкой самооценки. Роб совсем не уделяет ей внимания, поэтому она и обратилась к Полу. Он позвонит ей и еще раз с ней поговорит. Роб снова уехал. Может, просто зайти к ней домой? Там уж никто не сможет их подслушать или увидеть.

Машина Юнис была уже в гараже. Они с Тимоти отправились есть гамбургеры в «Закусочную Чарли», Пол отказался идти с ними. Ему не улыбалось сидеть напротив Тимоти и играть в гляделки. А то и еще хуже, придется отвечать на вопросы Юнис. Даже если Тимоти что‑то подозревает, он не станет ничего говорить. Ни к чему обижать мать.

Пол вспомнил, что когда‑то сам был в таком же положении, в каком находился сейчас его сын. Потом Пол радовался, что ничего не сказал своей матери. Стаскивая на ходу пиджак, он прошел через кухню. Наверное, лучше было бы позвонить Шиле еще из церкви.

Полу стало стыдно, потом он разозлился. Чего ему стыдиться? Консультирование прихожан — часть пасторской работы. Он ведь не подстраивает встречи с Шилой, не стремится к уединению. Если бы он этого хотел, то снял бы номер в какой‑нибудь небольшой гостинице. Возможно, в том уютном мотеле в Марипоса. Где никто их не знает. Они могли бы вместе пообедать, погулять, поговорить и…

Он быстро прервал свои размышления. Он всего лишь утешал одинокую женщину, чей муж был слишком глуп, чтобы понять, чего себя лишает. Пол ослабил узел галстука и расстегнул воротник. Раздраженный, сердитый, он чуть не налетел на Юнис, выходившую из спальни.

— О, извини, — рассмеялась она, перекидывая ремень сумочки через плечо.

— Куда ты идешь?

— В магазин. — Она обошла его.

Он пошел за ней следом в прихожую.

— Сейчас же вечер воскресенья.

— Ты же сам говорил, что у нас кончился кофе, и тебе нужен крем для бритья. Я составила список.

— А где Тимоти?

— Пошел прогуляться. Он сказал, что до автобуса у него еще полно времени.

— Тебя долго не будет?

— Максимум час.

Часа вполне хватит.

Целый час — это замечательно. Ему хотелось поговорить с Шилой без помех.

Юнис нахмурилась.

— Могу отложить до завтра, если хочешь. — Она сняла с плеча сумку. — Наверное, так даже лучше. Уже поздновато.

— Нет, что ты. Иди. У меня полно работы.

Пол подождал, пока дверь гаража не закрылась. Он чуть приоткрыл шторы в спальне, чтобы убедиться, что Юнис едет вверх по холму. Потом перевел взгляд на телефон. Все‑таки ему претила мысль звонить из спальни. Пол швырнул пиджак на стул и направился в свой кабинет. Закрыв дверь, он повернул ключ в замке и уселся за стол. Он должен поговорить с Шилой о ее поведении. Интересно, надолго ли уехал Роб? Шила острее нуждалась в Поле, когда Роб был в отъезде.

Полу не требовалось искать ее номер телефона.

Стивен заметил серебристый «лексус» перед домом. Было только девять часов утра, он ожидал первого клиента не раньше одиннадцати.

Из машины вышла Кэтрин.

О, помоги мне, Господи! Стивен положил карандаш на чертежную доску. Он не стал дожидаться, когда она постучит.

— Привет.

— Привет, — довольно резко ответила она. Кэтрин вошла в кабинет, не взглянув на бывшего мужа. Она снова отрастила свои белокурые волосы и носила их распущенными. В то время, когда он ухаживал за Кэтрин, он как‑то сказал ей, что ему нравится, когда у женщины длинные волосы. Возможно, из‑за этого через несколько лет она подстриглась. Сначала Кэтрин отрезала только несколько дюймов. А к концу их семейной жизни она носила уже очень короткую стрижку и укладывала волосы с помощью геля. Он был просто взбешен. И она об этом знала.

Она по–прежнему была в отличной форме. Наверное, посещала спортзал. Возможно, даже обзавелась личным тренером. Стивен вдруг спохватился и остановил поток мыслей. Она еще и рта не успела открыть, а он уже мысленно смешал ее с грязью, принялся искать недостатки, отыскивать слабости. Видит Бог, у него самого их пруд пруди.

— И зачем ты купил этот дом, Стивен? Почему не перестроил или не отремонтировал что‑нибудь в Сакраменто? Или в Роузвилле? Почему выбрал Роквилль?

Она не собиралась быть дружелюбной.

— Он мне понравился.

Стивен не собирался рассказывать ей, как Господь привел его сюда, что в подвале он проводит занятия по изучению Библии. Она на взводе и не готова его слушать.

— И сколько денег ты на него угрохал? Никогда не замечала, чтобы ты сорил деньгами. В этом захолустном городишке живут одни неудачники. У большинства домов здесь даже нет фундамента. А этот трейлерный парк! И повсюду бродят эти мексиканцы.

— Это поденщики. К девяти их всех обычно нанимают. — Двое из них посещают его занятия по средам вечером. Прекрасные парни, одинокие, их семьи остались на юге.

— Никто в здравом уме не захочет жить в Роквилле, особенно если у них есть деньги, чтобы поселиться в другом месте. Даже Сентервилль лучше. Мне кажется, Бриттани не стоит здесь жить.

Стивен моргнул от удивления. По прошествии четырех лет Кэтрин вдруг высказывает мнение, где жить их дочери? Он уже открыл было рот, чтобы сказать, что Бриттани приходилось жить в местах и похуже, чем Роквилль, но вовремя остановился. Не теряй голову, Декер. Не попадайся на ту же удочку.

Кэтрин посмотрела в сторону лестницы второго этажа.

— Наверное, Бриттани видела, как я приехала. Не можешь позвать ее?

— Она сегодня рано ушла.

Кэтрин вскинула голову, но Стивен не видел ее глаз за стеклами солнечных очков.

— Ты сказал ей, что я приеду?

— Я же не знал, что ты приедешь, Кэтрин. Ты уже давно не даешь о себе знать. — Стивен очень старался говорить спокойно, но она все равно пыталась найти повод для ссоры.

— Я не знала, когда смогу приехать. Ясно?

Он пропустил ее сарказм мимо ушей.

— Бриттани обычно уходит рано утром и возвращается после полудня.

— А куда она ходит?

— Я не знаю.

— И не спрашивал?

— Когда я приглашал Брит пожить здесь, я кое‑что ей обещал, Кэтрин. Одно из условий — я не вмешиваюсь в ее дела, если она сама не хочет посвящать меня в них. Пока она здесь не появилась, я совсем ничего не знал о ее жизни.

Бриттани всегда уходила утром, но ни разу не сказала, куда идет, что собирается делать. Он был рад уже тому, что она возвращалась, и еще больше радовался, если она не приходила пьяной или обкуренной. Конечно, его интересовало, куда она ходила каждый день. Конечно, он хотел ее спросить. Но Стивен молчал и ждал. Он не хотел поступать с Бриттани так, как Кэтрин поступала с ним: подвергать допросу с пристрастием. Он чувствовал, что Бриттани одной ногой уже стоит на той дорожке, которая ведет в никуда.

Кэтрин подошла к чертежной доске и взглянула на чертежи.

Стивен подавил в себе желание свернуть их в рулон. Кэтрин тяжело вздохнула.

— Наверное, многого не понадобится, чтобы Бриттани сбежала снова. — Она невесело усмехнулась. — Достаточно одного вида моей машины.

У Стивена появилось желание спросить почему, но он сдержался — он же хочет разрушить стену, которую они возвели между собой. Сейчас его бывшая жена обходит свои укрепления, проверяет пушки. Она рассматривала его чертежи офисного здания. Тянет время?

— Может, сварить кофе?

Она удивленно посмотрела на Стивена:

— Кофе?

— Я могу сделать перерыв. Работаю с семи утра.

— Хорошие чертежи. — Он не ожидал комплимента, поэтому застыл на месте от удивления. — И где строишь?

— На северо–востоке. — Он направился к лестнице. — Пошли наверх. Посмотришь дом.

Она подчинилась.

Он вытащил из шкафчика кофе и фильтры, пока Кэтрин осматривалась. А Стивен осматривал ее. Она похудела, побледнела. Даже когда они были на грани развода, она продолжала тщательно следить за своей внешностью. Ее дорогие джинсы были ей велики, загар почти сошел. Но ногти по–прежнему были накрашены красным лаком. Она наконец сняла очки, сложила и засунула в карман пиджака. Кожа вокруг покрасневших глаз припухла. Никакой макияж не мог скрыть ее возраст, следы бессонных ночей, пристрастие к выпивке и разочарование.

Стивен сразу распознал состояние похмелья. В прошлом он сам часто страдал именно этим.

— Ты сегодня ела, Кэт?

— Нет. — Она повернулась к нему спиной и уставилась в окно, скрестив руки на груди.

— Я тоже. У меня есть яйца, не возражаешь?

Она оглянулась через плечо, приподняв брови.

— Ты теперь готовишь?

Он не обратил внимания на ее насмешливый тон.

— Пытаюсь. — Бриттани говорила, что Кэтрин ходит на занятия по кулинарии, чтобы устраивать шикарные вечеринки и производить впечатление на Джеффа и его богатеньких друзей.

— Могу сделать омлет. Как, ты не против?

— На это стоит посмотреть. — Она села в кресло Бриттани и наблюдала, как он взбивает яйца и трет сыр. Стивен знал, что ей хочется позлить его. Он вылил взбитые яйца на разогретую сковороду, посыпал тертым сыром, закрыл крышкой и уменьшил огонь. Пока омлет жарился, Стивен накрыл стол на двоих. Кэтрин усмехнулась:

— Каких только чудес не бывает.

— Попридержи комплименты, пока не попробуешь. — На ее лице промелькнула улыбка. Он налил ей горячего кофе. — Прости, у меня нет сливок. Может, хочешь молока? — Он настороженно смотрел на нее, дожидаясь ответа.

— Сойдет и черный.

Стивен поделил омлет и положил первый кусок ей. Затем помолился, попросив у Господа мудрости и терпения. Кэтрин всегда легко удавалось его разозлить.

— Что это ты такой добренький сегодня? Снова хочешь начать разговор об опеке?

Неужели она это серьезно?

— Бриттани исполнился двадцать один год, поздновато для разговоров об опеке.

Кэтрин закрыла глаза, на ее лицо набежала тень.

— Да, наверное, ты прав. — В ее глазах блеснули слезы, она судорожно вздохнула и отвернулась, изо всех сил пытаясь не расплакаться. Как много она пьет эти последние пять лет? — Столько времени прошло. — Она тряхнула головой и повернулась к нему. Взгляд стал жестким. — Что ты уставился?

— Прости.

— Ты так и не сказал, с чего это ты такой добренький.

Интересно, насколько он виноват, что она стала такой?

— Просто подумал, что пришла пора заключить перемирие.

Она пристально посмотрела на омлет, потом неприязненно на него:

— Это что‑то вроде Троянского коня?

Усмехнувшись, он протянул руку через стол, подцепил кусочек омлета с ее тарелки и съел.

— Маловато соли. Зато совсем нет мышьяка.

На сей раз Кэтрин улыбнулась, правда как‑то вяло и неискренне, но все же улыбнулась. Она проглотила кусочек.

— Совсем неплохо.

Они ели молча. Потом он отнес тарелки в раковину.

— Еще кофе?

— Да, пожалуйста. — Он налил ей кофе и поставил кофейник на подставку для горячего. Она зажала чашку между ладонями. — Я думала, ты злорадствуешь.

— По поводу чего?

Она как‑то странно посмотрела на него.

— Джефф ушел от меня. И снова я осталась одна.

— Твои несчастья не радуют меня, Кэт. — Он понял, что нужно кое‑что прояснить. — Когда‑то радовали, но не сейчас.

— И что же так тебя изменило?

— В реабилитационном центре я признал Христа Спасителем. И я вручил Ему свою жизнь. Без Него я не прожил бы без выпивки и дня.

— Ты любил говорить, что это я довела тебя до пьянства.

— Просто мне нужно было на кого‑то свалить вину.

— Значит, ты пошел в церковь, и твоя жизнь тотчас изменилась к лучшему? Так?

— Я говорю не о здании, а о связи с Богом.

— Наверное, приятно иметь контакт с Самим Господом Богом.

Она сопротивлялась изо всех сил, как и он раньше, перед тем как сдаться.

— Я признал, что нуждаюсь в Христе. Да, все произошло совсем просто. У меня не было сил сказать алкоголю «нет».

— Я прекрасно все помню.

Ему захотелось перечислить ее грехи, но он удержался.

— У нас в центре говорили: «Я не могу — может Бог. Я отдаю свою жизнь Господу». И с тех пор я произношу эти слова каждый день. Благодаря Ему я больше не пью.

Кэтрин посмотрела на Стивена. Сложила руки на груди и отвернулась. Взгляд ее затуманился.

— Это трудно?

— В некоторые дни труднее, в некоторые легче.

Кэтрин встала и подошла к окну.

— Я всегда и во всем винила тебя. Особенно когда чувствовала себя несчастной. Я винила тебя, когда наш брак начал разваливаться. Я винила тебя, когда забеременела и не могла больше работать. Я винила тебя за то, что мне приходилось ходить всю беременность к врачу и я не могла жить так, как хочется. — Она подняла голову. — Но потом я встретила Джеффа и решила, что с ним все будет прекрасно. — У нее затряслись плечи. — Но все оказалось не так. И я стала винить Бриттани.

Для Стивена в ее словах не было ничего нового, но его удивило, что Кэтрин сама все поняла. У Стивена появилась надежда, что она сможет все исправить.

— Нам всем нравится думать, будто мы полностью контролируем свою жизнь. Что наши грехи никого не касаются. Мы закрываем глаза на последствия и указуем перстом на кого‑нибудь другого. Не надо думать, что ты одна такая, Кэт. На мне лежит большая часть вины.

Он вспомнил, что говорил ей, будто стал пить из‑за нее, что мужчина не может быть трезвым, живя с ней в одном доме. Он пытался объяснить и оправдать свою распущенность. Разве удивительно, что она защищалась? Какая разница, кто начал войну и кто в ней побеждал. Стивен хотел, чтобы они заключили перемирие. И не только ради Бриттани, но и ради себя. Единственное, что мешало им остановиться, — это их гордыня.

— Не твоя вина, что я стал алкоголиком, Кэт. И никогда ты не была виновата. — Он поднялся и подошел к ней, остановившись за ее спиной. — Мне очень жаль. — Когда он положил руку ей на плечо, Кэтрин вся напряглась. Он убрал руку.

Они стояли молча и смотрели на улицу.

— Мне тоже. — Она неприязненно взглянула на него. — Особенно теперь, когда ты стал благопристойным человеком. — Стивену понравилось ее ядовитое остроумие.

— У тебя потекла тушь. — Он достал из кармана платок и протянул ей. — Не волнуйся, он чистый.

Они снова сели за стол. Кэтрин вытащила из сумочки пудреницу, открыла ее и принялась стирать разводы. Тяжело вздохнув, она закрыла пудреницу и бросила ее назад в сумочку.

— Мне страшно надоело притворяться и жить так, чтобы остальные были довольны. Я уже даже не знаю, кто я такая. Я только знаю, что не хочу так больше жить. — Ее тушь снова потекла. — Джефф с самого начала не понравился Бриттани, я надеялась, что она со временем привыкнет, но этого не произошло. Поэтому я старалась, чтобы она реже бывала дома, отправляла ее заниматься балетом, музыкой, футболом, посылала в летние лагеря. Я уверяла ее, что делаю это для ее же блага, но Бриттани знала правду. Она хотела жить с тобой. Она говорила тебе об этом?

— Да. — Дальше все было понятно. Мысль о том, что ее дочь станет жить с отцом–алкоголиком, а не с ней, била по ее самолюбию, вызывала ревность.

Кэтрин закрыла глаза:

— А когда она это сказала?

— Когда приехала сюда, в первый день. Сказала — ты говорила ей, что я не хочу жить с ней.

Кэтрин вскинула голову:

— Возможно, я была неправа.

— Возможно?

— Ладно. — Она отвернулась. — Чем больше ты хотел ее заполучить, тем меньше я хотела ее отдать. Я хотела причинить тебе такую же боль, какую ты причинил мне.

— Тебе это удалось.

— Я думала, это доставит мне радость.

Стивен внимательно посмотрел на бывшую жену:

— Тебе делает честь то, что ты не порадовалась. У Кэтрин опустились плечи.

— Никогда бы не подумала, что стану с тобой так разговаривать, Стивен. Даже через тысячу лет.

Он никогда не помогал ей разговориться. Он вел себя как футболист на скамейке запасных, наблюдающий за противником и ожидающий своей очереди добраться до мяча.

Бедная Бриттани. Ничего удивительного, что их дочь так запуталась.

Кэтрин отхлебнула кофе.

— Я знаю, почему сбежала Бриттани. Мы с ней страшно поругались. Она сказала, что видела Джеффа с другой женщиной. Я дала ей пощечину и сказала, что она просто хочет разрушить мой брак. Она же заявила, что уже не в первый раз видит их вместе. И добавила, что он ничтожество, а я дура, потому что верю его россказням. — Она скривила губы. — Я снова дала ей пощечину и сказала, что она пьянчужка, как…

— Как ее отец?

У Кэтрин был несчастный вид.

— Я наговорила еще много всего. Очень жестокого, сейчас и не вспомню все. Но она никогда не забудет. — Кэтрин стерла слезы со щек, ее рука при этом дрожала. — Я страшно разозлилась. Я сказала, что она надоела мне до смерти, что я жду не дождусь, когда она вырастет и уйдет. Она же молча стояла передо мной и с ненавистью смотрела. Я сказала, что меня тошнит от ее вида: от этих синих волос, кольца в носу. Я сказала… даже не помню, что еще я сказала. А она повернулась ко мне спиной и направилась в свою комнату. Хлопнула дверью и заперлась. А на следующее утро ушла. Я‑то думала, она просто вышла, как всегда. Она часто уходила. Иногда ее не было день–два, но она всегда возвращалась. Однако через три дня и три ночи я поняла, что она ушла насовсем. И я обрадовалась. Я радовалась целую неделю. — Кэтрин закрыла лицо платком и зарыдала. — Вот такой хорошей матерью я была. А через две недели я испугалась по–настоящему. Я боялась звонить тебе. Я не знала, что делать. А вскоре я обнаружила, что все, что она говорила про Джеффа, правда.

— И когда я позвонил тебе, ты попросила передать, что разводишься с Джеффом.

Кэтрин высморкалась и кивнула.

Стивен надеялся, что его признание не прервет их разговор.

— Я ей не сказал, Кэтрин. Прости. Теперь я очень сожалею об этом. Но я боялся, что ты обвинишь дочь в том, что твой второй брак рухнул.

Во всяком случае, она не стала на него орать. Кэтрин продолжала сидеть на месте, а не бросилась душить его.

Она медленно выдохнула. Закрыв глаза, снова высморкалась, потом зажала его платок в руке.

— Хорошо, что не сказал. Я сама хочу ей сказать, что она была права. — Ее губы снова изогнулись. — Возможно, тогда она меня простит.

Возможно, со временем Бриттани простит их обоих за их ошибки и полную несостоятельность как родителей.

— Спасибо, — еле слышно прошептала Кэтрин.

— За что?

— За то, что выслушал.

Нужно было начать это делать давным–давно.

— Всегда готов. — Надо продолжать в том же духе.

— Ну–ну, это что‑то новенькое. — На лестнице стояла Бриттани и смотрела на них. За плечами у нее виднелся рюкзак, она переводила взгляд с отца на мать. — Вот уж не ожидала, что вы можете находиться в одной комнате больше пяти секунд и не поцапаться.

Стивен откинулся на спинку стула и улыбнулся дочери:

— Мы с твоей матерью только что вместе позавтракали.

— Быть того не может!

— А готовил твой отец.

— И тебе понравилось, мама?

Кэтрин не ответила, и Бриттани повернулась к отцу:

— Она вечно на все жалуется. Не слушай ее, папа.

— Она сказала, что завтрак получился неплохой.

— Чудо из чудес. — Бриттани пристально посмотрела на мать. Стивен чувствовал, что одно неверное слово — и она унесется вниз по лестнице прочь из их жизни.

Кэтрин прервала молчание:

— Ты оказалась права насчет Джеффа, Бриттани.

— Тоже мне удивила.

— Я с ним развожусь.

— Думаешь, меня это волнует? — Бриттани вскинула голову, как это частенько делала Кэтрин. — Я еще кое‑что узнала за это время. Я действительно нужна папе. А ты говорила, что не нужна.

— Я врала.

Бриттани на миг изумилась подобной откровенности, но лицо ее снова стало непроницаемым.

— Назови хоть одну причину, по которой мне не следует ненавидеть тебя до конца моих дней.

— Не могу. Но надеюсь, этого не случится.

— Ладно, расслабься.

Стивену стало жаль Кэтрин. Он‑то знал, как тяжело признавать свои ошибки.

Кэтрин взяла свою сумочку и набросила ремешок на плечо.

— Я, пожалуй, пойду.

Стивен тоже поднялся.

— Я провожу тебя.

Бриттани движением плеч скинула со спины рюкзак и держала его в руке. Стивену показалось, что она приготовилась использовать рюкзак как оружие, если только Кэтрин к ней приблизится. Кэтрин не стала к ней подходить. Мать и дочь посмотрели друг на друга. Бриттани повернулась к ней спиной, Кэтрин не успела и рта открыть.

Стивен спустился по лестнице вслед за Кэтрин. Он распахнул перед ней входную дверь.

— Ты справишься?

— Придется постараться.

— Я хочу точно знать.

Кэтрин посмотрела ему в глаза, такая бледная и печальная.

— Ты очень изменился. — Она усмехнулась. — Успокойся. Мы оба знаем, что я слишком эгоистична, чтобы причинить себе вред. — Она снова нацепила солнечные очки и небрежно помахала рукой. — Хотя бы теперь я знаю, что Бриттани в безопасности и у нее все хорошо.

Стивен смотрел, как она идет к машине, распахивает дверцу и садится за руль. Кэтрин завела мотор, посидела немного с опущенной головой и выехала на дорогу.

Юнис покупала таблетки от мигрени, когда вдруг заметила Роба Атертона, он разговаривал с фармацевтом.

— Знаю, знаю. — В его голосе слышалось раздражение. — Я иду на прием через две недели. — Снова заговорил фармацевт, но вполголоса, вид у него был довольно мрачный. Юнис отошла, чтобы не подумали, будто она подслушивает. — И долго мне придется дожидаться? — Фармацевт ответил, что позвонит лечащему врачу Роба, узнает, можно ли это лекарство продать ему еще раз. — Прекрасно. Так и сделайте, — сказал Атертон.

Роб повернулся и заметил Юнис. Почему у него такой мученический взгляд?

Кассирша тоже заметила ее и спросила, не нужна ли ей помощь. Юнис протянула ей коробочку с таблетками. Кассирша мило болтала все время, пока пробивала покупку на кассе, получала деньги, давала сдачу, засовывала коробочку в пакет и прикалывала к нему чек. Наконец, она вручила Юнис ее лекарства.

— Приятного вам дня, миссис Хадсон.

Юнис увидела, что Роб бродит среди полок.

— Роб, у вас все в порядке?

Он поднял на нее взгляд:

— Не совсем. Мне нужен нитроглицерин, а фармацевт хочет звонить врачу. Он, конечно, прав, но я не рассчитывал на задержку.

— Нитроглицерин ведь принимают от сердца?

— От стенокардии.

— А я и не знала, что у вас проблемы с сердцем.

— Откуда вам знать. Если только Шила не говорила вашему мужу… на консультации.

Роб так странно смотрел, произнося эти слова. Она даже задумалась, что бы это могло значить. Он хочет сказать, что Пол обсуждает вещи, которые его не касаются?

— Пол никогда не рассказывает мне, что обсуждается на консультациях.

Глаза Роба слегка сузились.

— Я мог бы и сам догадаться.

И снова в его взгляде промелькнуло что‑то неприятное. Что же здесь происходит? Пол никогда не выдавал чужих секретов. Это было бы неэтично. Юнис не нашлась что сказать, поэтому повторила то, что уже говорила:

— Мне стыдно, что я не знала о ваших проблемах со здоровьем, Роб. Простите.

— Что ж, если откровенно, мне нужен совет женщины. — В этот момент его окликнул фармацевт. — Юнис, вы не могли бы чуть задержаться? Я хочу узнать ваше мнение по одному вопросу.

У нее защемило сердце, но она заставила себя согласиться подождать. Роб заплатил за нитроглицерин, выслушал наставления фармацевта о его побочных эффектах и объяснения, как его принимать. Роб и Юнис встретились у полок с лекарствами от головной боли и заболеваний желудка.

— Мы не могли бы поговорить в другом месте?

Юнис предложила кофейню в конце квартала.

— Там недавно вынесли столики прямо на улицу. Сегодня прекрасная солнечная погода, а в это время в кофейне обычно мало посетителей.

Роб выбрал столик подальше от входа. Навес еще не установили.

— Даже не знаю, с чего начать. Я не в курсе, что вам известно.

— Известно о чем?

— О консультациях Шилы.

— Ничего не известно. Пол не обсуждает это со мной.

Уголки губ Роба поползли вниз, когда он внимательно посмотрел на Юнис. Он открыл рот, чтобы что‑то сказать, но сразу же закрыл — к ним подошла официантка. Он спросил Юнис, что она хочет заказать.

— Кофе с молоком.

Себе Роб заказал кофе без кофеина.

Он откинулся на спинку стула и принялся изучать Юнис.

— А что вам известно обо мне и Шиле?

— Я знаю, что вы оба щедро жертвуете на нужды церкви. — Юнис не знала, что следует говорить, а чего не следует. — А Шила интересуется делами церкви больше, чем вы.

Роб усмехнулся:

— Можно, конечно, и так сказать.

— Еще я слышала, что вы много ездите.

— Это точно.

Ее беспокоил его сухой тон.

— По делам, как мне кажется.

Он кивнул.

— По делам. Иногда по личным. — Он положил руки на стол и сжал пальцы в кулаки. — Я езжу во Флориду каждые два месяца. Там живет моя бывшая жена. Все так запуталось, Юнис. Я хочу с вами поделиться и спросить вашего совета. Можно? — Он снова откинулся на спинку стула — официантка принесла их заказ.

Юнис поблагодарила его за угощение, прежде чем сделать глоток. Она надеялась, что у него пропадет желание откровенничать с ней, но он придвинул свой стул поближе к столу, явно намереваясь исполнить задуманное.

— Молли, моя первая жена, помогала мне окончить колледж. Она мать моих двоих детей. Как раз в то время, когда они перешли в старшие классы и с ними начались проблемы, я нанял новую секретаршу. Умненькую, молодую и красивую. Как вы уже догадались, это была Шила. И очень скоро у нас с ней начался роман. Рядом с ней жена казалась такой скучной. Молли никогда не училась в колледже. У нее просто не было такой возможности. — Он опять откинулся на спинку, взгляд его стал задумчивым. — Мне кажется, что я немного стыдился Молли. Я получил степень магистра, зарабатывал денег куда больше, чем мог когда‑нибудь надеяться, участвовал в общественной жизни. И Молли в эту жизнь не вписывалась. Хуже того, она и не хотела под меня подстраиваться. И я стал брать с собой Шилу на деловые ужины, с этого все и началось. Я попросил у Молли развода. Конечно, она и дети сильно страдали. Но я был очарован Шилой, и семья меня совсем не трогала. У меня были друзья, которые тоже проходили через развод, они и дали мне совет. Очень плохой совет. Они порекомендовали мне забрать с общего счета как можно больше денег и положить их на свое имя. Что я и сделал. Я оправдывал себя тем, что это я заработал все эти деньги. Жена работала только первые четыре года нашего брака, помогая мне получить образование. — Он покачал головой и отвернулся. — Я нанял энергичного адвоката, который помог мне забрать большую часть имущества. Молли не сопротивлялась. Она тогда сказала, что я когда‑нибудь приду в себя и вернусь домой. Поэтому отобрать у нее имущество не представляло труда. Она соглашалась на все, что предлагал мой адвокат. Деньги на детей. Алименты в течение десяти лет. Полдома. Она надеялась, что сможет выкупить мою половину исходя из тех небольших средств, что я ей выделил. — Наклонившись вперед, он сжал в руке чашку. Сделал глоток, нахмурился и продолжил свой печальный рассказ: — Она выставила дом на продажу только через две недели после моей женитьбы на Шиле. Дом располагался в очень хорошем районе и продался за неделю. Она уже не могла купить такой же. Тогда она сняла дом поблизости от школы. Ей хотелось, чтобы дети учились со старыми друзьями. Так и получилось. Я виделся с Молли пару раз. Она сильно похудела. И пошла на компьютерные курсы, чтобы иметь возможность работать. Алиментов, которые я платил, было недостаточно. Но она ни разу ничего у меня не попросила. Я все знаю от сына, с которым встречаюсь.

Юнис видела его боль. Когда Роб пристально смотрел на нее, у нее создавалось ощущение, будто он пытается разглядеть, не судит ли она его слишком строго. Она же старалась вовсе не осуждать его.

Роб немного расслабился.

— Беда в том, что я до сих пор люблю Молли. И я люблю своих детей. — Он безрадостно рассмеялся. — Но ни один из них не захочет иметь со мной дело. Молли никогда не настраивала детей против меня. Они все видели сами. В награду я получил жену, которая моложе, красивее их матери, но для которой цель оправдывает средства. Шила до сих пор насмехается над Молли и возмущается всякий раз, когда я отправляю детям деньги. А если честно, я ее совсем не интересую.

— Я уверена, что вы ошибаетесь, Роб.

Он с сожалением посмотрел на нее:

— Вы ни в чем не видите зла, верно? Вы понятия не имеете, как добиваются своего такие женщины, как Шила. Вы не можете себе представить, какой хитрой и коварной может быть Шила. Какой тщеславной. Возможно, она… — Он замолчал. Сжал губы и снова тряхнул головой. Потом отхлебнул еще кофе. — Можете мне поверить, я‑то ее знаю. Шиле все быстро надоедает, а я надоел ей очень давно. Сначала меня это волновало, я изо всех сил старался удержать ее интерес. Но вскоре бросил бесплодные попытки и целиком погрузился в работу.

— Шила все еще с вами, Роб. Это уже о чем‑то говорит.

— Да. Не спорю, это что‑то значит. — Он не сказал, что именно это значит, но было видно, что корень его беспокойства скрыт здесь.

Юнис совсем растерялась.

— Возможно, вам следует поговорить с Полом…

— Вряд ли я услышу что‑то стоящее.

— Полу уже доводилось консультировать супружеские пары. Он…

— Уже поздно, Юнис.

— Никогда не поздно.

Он с ней не согласился.

— Главная незадача вовсе не в Шиле. А в моих чувствах к Молли. Меня все время терзало чувство вины. А сейчас я понял, что это не только вина. Я все еще ее люблю. Я езжу во Флориду каждые два месяца. Повидать детей. Так я говорю Шиле. Но на самом деле я езжу повидать Молли. — Он жалобно улыбнулся. — Она необыкновенная. Она окончила колледж, хотя у нее ушло на это целых десять лет. В прошлом месяце ей исполнилось пятьдесят шесть, но выглядит она великолепно. Она занимается такими вещами, которые, по моему мнению, вряд ли могли бы понравиться ей. Несколько лет тому назад она увлеклась скалолазанием. Дочь рассказала мне, что Молли тренировалась месяцами, потому что захотела подняться на гору Уитни[68]. Я думал, что ей не хватит пороху и она откажется. Но нет, в прошлом году она все‑таки забралась на эту гору. Я своим ушам не поверил. А теперь она собирается съездить с друзьями в Европу и автостопом пересечь Испанию. Она даже брала уроки испанского. — Он кивнул. — А я‑то считал ее скучной.

Официантка спросила, не хотят ли они чего‑нибудь еще. Он снова попросил кофе без кофеина. Юнис не стала ничего заказывать. У нее неприятно сосало под ложечкой. Что же так ее тревожит? К ней за советом обращалось множество людей. Почему же в этот раз она так нервничает?

Роб снова откинулся на спинку стула.

— В прошлом месяце я ездил на свадьбу к сыну. Я даже не стал говорить Шиле об этом, потому что был уверен, что он не захочет видеть ее у себя. На банкете мы с Молли сидели рядом. Мы не могли наговориться весь день. А когда молодые уехали в свадебное путешествие, мы вместе поужинали и еще поговорили. В итоге я понял, что люблю ее. И всегда любил. А к Шиле у меня было просто влечение, которое давно прошло. И каждый раз, когда я бываю у Молли, моя любовь к ней крепнет.

— И вы ей сказали об этом?

— Да, сказал. Она заплакала. Она уже научилась жить без меня. Молли напомнила мне, что я женат на Шиле. Если это можно назвать браком. — Он еле слышно выругался. — Я не могу находиться в одном доме с ней. Она постоянно зудит по любому поводу. Ей ничем не угодить. Если я подарю ей Луну, она тотчас потребует Марс. Она высасывает из меня все соки. Наш брак — полная катастрофа. Моя жизнь превратилась в настоящий кошмар! — Он не мог скрыть свое отчаяние.

— Но вы же ее когда‑то любили, Роб.

— Это была не любовь, Юнис. Я уже говорил. — В его глазах застыло страдание. — Я хочу вернуть свою жену. Я хочу возвращаться вечером к Молли. Я хочу общаться с детьми. Я хочу все возродить. Разве не к этому призывает нас Господь?

У Юнис глаза защипало от слез. Что же она может сказать, как может утешить страдающего человека? Он даже не понимает, о возрождении чего идет речь.

— Роб, если вы обратитесь к Богу, Он подарит вам покой. Он поможет построить…

— Не нужно говорить мне про Господа! Я хочу от вас другого. Скажите, может ли женщина простить мужчину, который предал ее так, как я Молли? Можете ответить?

— Задавать такой вопрос нечестно.

— Честно. Мне нужно знать! Молли говорит, что простила меня, но не хочет ничего слышать о том, чтобы снова жить вместе. Когда‑то она любила меня. Я помню, как сильно. Она пожертвовала своими мечтами ради моей учебы. Как думаете, могло ли хоть что‑то сохраниться от той любви? Можно ли возродить эту любовь?

Юнис полностью растерялась. Каким бы ни был брак Роба и Шилы, это все‑таки брак, про него нельзя забывать.

— Роб, если вы думаете, что я одобрю ваше намерение оставить Шилу и попытаться вернуть Молли, то вы ошибаетесь.

Он оглядел ее.

— Но почему?

У Юнис учащенно забилось сердце. Она подумала, как бы отреагировал Пол, если бы узнал, что она хочет сказать человеку, жертвующему церкви большие деньги.

— Потому что это эгоистично. — Она произнесла эти слова насколько могла мягко. — Вы не думаете о той жизни, что построила Молли, вы думаете прежде всего о том, что потеряли сами.

— Интересно, сказали бы вы эти слова, если бы знали Шилу?

Юнис прикрыла ладонью его руку.

— Роб, это же вы бросили Молли. Разве не так?

— Да, это так.

— Тогда разве справедливо с вашей стороны обвинять Шилу в своих сегодняшних бедах? Или возлагать на Молли ответственность за свое будущее счастье? Вы должны обратиться за советом к Богу. Понять, чего Он ждет от вас, какова Его воля. Господь исцелит вашу душу, если вы позволите Ему сделать это.

Глаза Роба сузились.

— Шила неверна мне. Что вы скажете на это?

Юнис резко убрала руки со стола, ее сердце было готово выскочить из груди.

— У вас есть основания так считать?

— О, да. — Он выдержал ее взгляд.

Юнис почувствовала, что Святой Дух дает ей какой‑то знак, но она не пожелала Его слушать. Она не хотела выяснять, что Роб имеет в виду. И не хотела знать, почему она так поступает.

Роб тяжело вздохнул.

— Похоже, все сводится к старой проверенной временем пословице — что посеешь, то и пожнешь. — Он допил свой кофе. — Пора возвращаться к работе. — Он поднялся.

Юнис поняла, что не смогла ему помочь.

— Мне жаль, Роб.

Атертон протянул ей руку, и она пожала ее.

— А мне жаль вдвойне, — сказал он, при этом лицо его выражало странную нежность и грусть. — Вы напоминаете мне Молли.

Юнис просидела в кофейне еще полчаса, ее почти нетронутый кофе совсем остыл.

_17.

Пол вошел в свою приемную.

— Привет, Рита. Как дела? Рад тебя видеть. — Проходя мимо стола, он забрал у нее почту. — Отмени все встречи на сегодня. — Он просмотрел письма. — Мне нужно заняться срочной работой. Пожалуйста, не соединяй меня ни с кем и никого не пускай ко мне.

Он закрыл дверь личного кабинета и швырнул с полдюжины писем в корзину для бумаг. Всегда находятся вечно что‑то выпрашивающие миссионеры. Раз совет решил сократить миссионерские расходы вдвое, он даже не стал читать письма из Кореи, Южной Африки и Мексики. Центру новой жизни требовались деньги. Теперь у них самих появилось поле для миссионерской деятельности.

Он вытащил из пачки письмо от Дэниса Моргана. Слава Богу. Сейчас бюджет очень нуждается в новых вливаниях, а Морган всегда присылал чеки на немалые суммы. Он открыл конверт и первым делом глянул на чек. Две тысячи долларов? И все? В записке говорилось: «Целевой дар — стипендии для участников духовного движения мирян „Верные слову"».

Пол в раздражении смял записку и швырнул в корзину. Еще чего, водопроводчик станет ему указывать, что делать! Морган понятия не имеет, на что нужно тратить деньги. Пусть совет решит, на что пойдут эти жалкие две тысячи.

Селектор запищал, он нажал на кнопку.

— Рита, я же просил не беспокоить меня.

— Именно это я и сказала миссис Атертон, пастор, но она настаивает на том, что ей нужно с вами поговорить.

У него тотчас застучало сердце.

— Хорошо. — Он надеялся, что голос не выдал его чувств.

— Несколько минут назад звонила миссис Таблор. Ее муж скончался сегодня ночью.

— Мне жаль это слышать. Я позвоню ей чуть позже.

Он отпустил кнопку, обошел стол и открыл дверь.

— Шила. — Он порадовался тому, что смог произнести ее имя спокойным тоном. — Чем могу быть полезен? — На ней было прелестное желтое платье, которое ему особенно нравилось.

— Простите за беспокойство, пастор Пол. — Не обращая внимания на Риту, Шила прошла в кабинет. — Я знаю, что вы заняты, но мне нужно поговорить по очень важному делу.

Пол посмотрел секретарше прямо в глаза:

— Церковный информационный бюллетень готов, Рита?

— Вот он. Полностью готов.

— Почему бы вам не пойти сейчас на обеденный перерыв? Заодно забросите бюллетень в типографию.

— Я обычно делаю это по дороге домой.

— И в прошлый раз опоздали. Я хочу, чтобы он был отпечатан к десяти часам. У вас в запасе полчаса.

Рита вспыхнула:

— Да, сэр.

Она никогда не обращалась к нему «сэр». Он посмотрел на нее, но она склонилась над нижним ящиком стола, доставая свою сумочку.

— Я не хотел быть грубым, Рита. Вы хорошо работаете. Когда будете уходить, включите автоответчик. И не торопитесь. Я скоро тоже уйду на встречу и не вернусь до двух. — Он закрыл дверь.

Шила улыбнулась и провела рукой по плечу Пола:

— Я знаю, ты не хочешь, чтобы я приходила сюда, Пол, но мне нужно было тебя увидеть. Ничего не могла с собой поделать. У тебя действительно встреча?

Он взял ее за руку, останавливая:

— Рита еще в приемной.

Шила швырнула сумочку на диван.

— Рита так грубо вела себя со мной. Она меня презирает. — Неужели у секретарши имеются подозрения насчет их отношений с Шилой? Он надеялся, что нет. — Ты бы видел ее лицо, когда я вошла. Она только взглянула на мое платье и тут же скривилась, словно глотнула уксуса.

— Ты одеваешься не для Риты.

— Нет, конечно. — Она снова улыбнулась и придвинулась ближе. — Оно ведь нравится тебе?

Даже слишком. Она надевала это платье на один из пикников, которые устраивались для членов общины, тогда он был не в силах отвести от нее взгляд. И сейчас ему было трудно собраться с мыслями.

— Рита просто выполняет свою работу. — Кожа Шилы была темно–медовой. Ему очень хотелось провести рукой по ее обнаженным плечам. Ему хотелось гораздо большего, но это неподходящее место. Она и сама должна понимать.

— Ты же знаешь, в обязанности секретаря не входит устройство личной жизни босса.

— Рита не устраивает мою личную жизнь. Она помогает мне везде успевать.

— Она слишком много на себя берет, ты и сам знаешь. — Шила покрутила пуговицу на его рубашке. — Тебе следует уволить ее и взять меня.

— Вот тогда у нас и появятся настоящие проблемы.

— Что ты хочешь сказать? — Она отдернула руки. — Что я не могу справиться с такой работой? Я как раз этим и занималась, пока не вышла замуж за Роба.

Она была сама не своя в это утро.

— Не сомневаюсь, ты умеешь работать, Шила, но мне будет очень трудно сосредоточиться на деле.

Она тотчас повеселела.

— Зато ты с большим удовольствием приходил бы на работу.

— Я собирался позвонить тебе, Шила.

— Неужели?

Она стояла так близко, что он чувствовал запах ее духов. От их экзотического аромата кружилась голова. Пол занервничал и покрылся испариной. Он прошел к двери.

— Рита, наверное, уже ушла.

Он посмотрел сквозь прозрачные занавеси на парковку. Она шла к своей машине. К уху был прижат сотовый телефон. Она остановилась около своей «тойоты», продолжая разговаривать.

— Рита уехала?

— Как раз садится в машину.

— Значит, мы наконец одни. Можешь расслабиться. — Шила села и скрестила свои стройные ножки.

Его сердце колотилось.

— Давай сначала поговорим.

Она сразу насторожилась:

— О чем?

— Ты должна прекратить звонить мне домой, это первое.

— Но я никогда ничего не прошу передать.

— А еще ты поцеловала меня на выходе из церкви. Это тоже нужно прекратить.

— Почему? — Она улыбнулась. — Это был чисто дружеский поцелуй. — Она раскачивала одной ногой в босоножке. — Никто ничего плохого не подумал, Пол. — Она вскинула брови. — А Юнис даже не заметила.

— Юнис никогда не сплетничает. — Иногда Пол сам удивлялся, зачем он так рискует. Разве он влюблен в Шилу? Просто с ней он чувствовал себя мужчиной.

— Скажи, что волнует тебя на самом деле, Пол? Ситуация выходила из‑под контроля.

— По–моему, мы совсем запутались, Шила. — Он не должен был заходить так далеко. Он даже не мог нормально соображать, если дело касалось ее. Иногда Пол ловил себя на том, что мечтает о Шиле, сидя за столом с Юнис.

Она пустила слезу:

— Я‑то думала, что ты меня любишь.

— Я люблю тебя. — Он сел с ней рядом.

— Прости, в воскресенье я поступила неосторожно. Я больше не могла ждать. Ты же мой спаситель, Пол. Ты самый добрый, самый мудрый из всех мужчин. Моя душа засохнет и умрет без тебя.

Он почувствовал, что слабеет. Он ей нужен. Он не может от нее отвернуться.

— Ты должна обещать больше не приходить в мой кабинет, только в назначенный день. Мы должны соблюдать осторожность. — Он взял ее руку и поцеловал. — Сплетни могут уничтожить нас обоих.

— Робу плевать, что я делаю. А Юнис не может дать тебе такого счастья, как я.

Он весь напрягся.

— Зато церковь волнует, что я делаю. Мы ведь не хотим никому зла?

— Нет, конечно, — неохотно ответила она. — Просто мне трудно быть без тебя. Еще ни к кому я такого не испытывала. Когда ты смотришь на меня, я просто таю. Как бы я хотела, чтобы и ты любил меня.

Он нежно поцеловал ее в губы:

— Чувствуешь?

Она прижалась к нему:

— Ах, Пол.

Дверь была закрыта. Рита ушла. И чего он боится? Пол снова поцеловал Шилу. Когда он поднял голову, ее взор был затуманен.

— Теперь лучше?

— Намного. — Она теребила его воротник. — Роб уехал сегодня утром. Я посмотрела его авиабилет, пока он принимал душ. Он не вернется до следующей среды. Ты мог бы прийти ко мне домой сегодня, когда закончится совет. Вот было бы замечательно. Только мы вдвоем. И никаких телефонов. Никаких секретарей за дверью. Ты мог бы оставить машину в гараже, тогда ее никто не увидит. Никто ничего не узнает. Никто не обидится.

— А что я скажу Юнис?

— Скажи, что произошло что‑то серьезное, и твое присутствие необходимо. Ты же звонил ей в прошлый раз, она даже ничего не спросила, когда ты вернулся после двух ночи.

Юнис верила всему, что он говорил.

— Не думаю, что это стоит делать.

— Юнис даже не соскучится. Ты же говорил, что она постоянно занимается одним и тем же — читает Библию.

Пол терял рассудок, когда Шила к нему прикасалась.

— Мы можем делать, что захотим, Пол. Никто ничего не узнает. Кроме того, Юнис не любит тебя, как я. Роб постоянно бросает меня одну, это несправедливо. Юнис вечно возится с несчастненькими, а Роб думает только о деньгах. А ты мог бы прийти ко мне, и мы бы вместе приняли ванну.

Юнис не удовлетворяла его. И уже очень давно. Она была слишком невинной, чтобы понять такого мужчину, как он. Зато Шила понимала. Было бы неплохо расслабиться и побыть самим собой.

— Мы будем осторожны, Пол, так осторожны, что комар носа не подточит. — Она притянула его к себе. — Никто никогда не узнает.

Пол был охвачен желанием, поэтому даже не подумал, что кое‑кто уже знает.

Юнис как раз направлялась к входной двери, когда раздался телефонный звонок. Она застонала и посмотрела на часы. Она уже настроилась на встречу с Сэмюелем, они собирались выпить чаю в Вайн–Хилле. Время еще оставалось.

— Дом Хадсонов. Юнис слушает.

— Юнис, это Рита. Вы должны сейчас же приехать в церковь.

— Почему, что случилось?

— Я не могу вам объяснить. Когда вы приедете, меня там уже не будет. Я еду в типографию, а потом домой. Я не вернусь, Юнис. Извините. Я больше не могу с ним работать. Простите. Мне так жаль, что именно я говорю вам это, Юнис.

Господи, что же случилось? Юнис повесила трубку и пошла к выходу. Усевшись в машину, она достала сотовый телефон из сумочки и включила его. Надев гарнитуру, чтобы разговаривать в режиме «свободные руки», она набрала номер Сэмюеля и тронулась с места.

— Сэмюель! Это Юни. Я не смогу сегодня приехать. — Она выехала из гаража и, нажав на кнопку пульта, закрыла дверь.

— Ты чем‑то расстроена? Юнис переключила скорость.

— Только что позвонила Рита. Кажется, она уволилась. Она сказала, что я срочно нужна Полу в церкви. Не знаю, что произошло, но скоро выясню.

— Я могу помочь?

— Просто молитесь. Молитесь от всей души.

— Это я делаю уже много лет.

— Я знаю. Спасибо. — Она не хотела его расстраивать. — Уверена, все уладится. Я позвоню вам позже. Передайте Бесси привет. Скажите ей, что я скоро к ней заеду.

— Обязательно. Будь осторожна.

Юнис выключила телефон, бросила гарнитуру на пассажирское сиденье и выехала на главное шоссе. Когда она въехала на церковную парковку, там находилось с дюжину припаркованных машин. Она вспомнила, что сегодня в одиннадцать проходит репетиция церемонии венчания. Ее проводил один из помощников Пола. Она оставила свой старенький «бьюик» рядом с новеньким «мерседесом» Пола. Схватив сумочку, направилась к входу в Центр новой жизни.

На столе Риты звонил телефон, но прежде чем Юнис сняла трубку, включился автоответчик. Приветливый голос сообщил название церкви и перечислил расписание служб, затем попросил звонившего оставить сообщение, пообещав, что ему перезвонят при первой возможности.

«Да благословит вас Господь!»

Как только сообщение закончилось, Юнис услышала другие звуки. Сердце ее остановилось.

— Пол? — Она распахнула дверь и застыла на месте. Боль и ужас лишили ее дара речи.

— Юнис!

Ей казалось, что ее сердце сейчас разорвется и она умрет прямо здесь, на пороге. О, Господи, Господи.

— Юнис! — Кажется, Пол ничего другого не мог произнести. Он лихорадочно поправлял на себе одежду. Было ясно как день, чем они здесь занимались. — Юнис…

Ей еще не приходилось видеть его таким. На лице Пола отобразились ужас, стыд, страх, злость.

Юнис шагнула назад и закрыла дверь. Задыхаясь, она отдернула руку от ручки двери, словно та ее жгла. Потом развернулась и побежала.

— Юнис, погоди! — Пол весь похолодел.

— Зачем она пришла? — взвилась Шила.

В пылу страсти Пол забыл запереть дверь. Какая жалость.

— Юнис, милая, погоди! — Он помчался за ней, но к тому моменту, когда он добежал до входной двери, Юнис уже сидела в машине. Ее шины взвизгнули, когда она развернулась и выехала со стоянки. Охваченный страхом, Пол смотрел, как она мчится по улице. Он пошел назад в свой кабинет, сердце учащенно билось, как у перепуганного кролика.

Побледневшая Шила вышагивала по кабинету.

— Что же мне делать? Почему ты не запер дверь?

— Ты отвлекла меня.

— Я отвлекла тебя? Ты просто не мог дождаться, когда до меня доберешься! Не нужно обвинять меня, Пол!

Он должен был запереть дверь, но теперь уже поздно об этом думать. Хорошо, что хоть Риты не было в приемной. Удачно, что он позаботился о том, чтобы отослать ее. Пол стер с шеи капельки пота. Он сможет уговорить Юнис. Она никогда не скажет ничего, что может нанести урон церкви.

Шила метала громы и молнии. Пол никогда раньше не слышал, чтобы она ругалась, впервые она разразилась при нем целой тирадой.

— Что мне теперь делать?

Пол и сам задавал себе этот вопрос. Почему именно сегодня Юнис решила к нему приехать? Она никогда раньше этого не делала.

— Мы все уладим.

Как он собирается это сделать? Почему Юнис зашла сразу, не дожидаясь разрешения? Она не дала им времени, чтобы встать и сделать вид, что они просто слишком эмоционально обсуждают проблемы Шилы и ее мужа и больше ничего. Могла бы постучать в дверь, прежде чем войти.

— Успокойся, Шила. Все утрясется. Я с ней поговорю.

— Ты шутишь? Ты ничего не понял. Роб будет рад со мной развестись. Если он об этом узнает, он тут же подаст на развод.

— Я думал, что ты этого хочешь.

— Вовсе не хочу.

Такой резкий ответ обидел его.

— Тогда я поговорю и с ним. — Он надеялся, что у Роба не было пистолета.

— Замечательно. Просто великолепно. И что скажешь? Что не смог совладать с собой? Он сразу поймет, что произошло. Он узнает.

Что же произошло? Он никогда не видел Шилу такой.

— Я что‑нибудь придумаю, Шила. Я…

— Лучше заткнись. Не мешай мне думать! Все, что ты можешь, — это испортить все окончательно. — Лицо, которое Пол всегда считал красивым, перекосилось, стало уродливым. Она уставилась на него: — На что ты пялишься?

— На тебя. Никогда не видел тебя такой.

— Какой?

Взбешенной, сквернословящей, с черными злыми глазами. У него возникло ощущение, что сейчас он видит настоящую Шилу.

— Для тебя все это — игра?

Ее глаза сверкнули.

— Нет, что ты.

Пола охватила ярость.

— Ты врешь.

— Я никогда ни в чем тебя не обманывала! — И тут он узнал правду, которую она скрывала. — Ладно, все, что я хотела, это немного развлечься. Роб такой скучный. — Шила собрала свои вещи. — Не нужно так на меня смотреть. Ты же сам хотел поиграть. Не нужно прикидываться. Ты же тоже получал удовольствие.

— Ты шлюха! — Пол так разъярился, что был готов наброситься на нее с кулаками. — Пастор, в этом все дело, так? Тебе стало любопытно. Верно?

Ее глаза снова сверкнули.

— Любопытно? Не льсти себе. — Она подхватила с пола свою сумочку. — Твой вечно виноватый вид уже начал утомлять меня.

— Убирайся. — Все чувства к этой женщине испарились, когда их поймали с поличным. — Если ты хоть кому‑то расскажешь об этом, я расскажу свою версию.

Шила повернулась к нему, на ее лице снова было то невинное, обиженное выражение, что она напускала на себя последние несколько месяцев.

— Ты имеешь в виду, расскажешь, как меня совращал? — Сарказм ее слов пошатнул его уверенность.

— Я не совращал тебя!

— Я пришла к вам за помощью, пастор. Помните? А вы меня использовали.

— Какая ложь!

— Ну и что? — Она рассмеялась ему в лицо. — И думаешь, люди мне не поверят? Люди всегда готовы верить в худшее. Или ты об этом не догадывался?

— Они хорошо знают меня.

— Не так хорошо, как я. И мне придется убеждать совсем немногих.

И как он только мог подумать, что любит эту женщину? Что он в ней нашел? Она же коварная и порочная. Впервые с того момента, как Пол начал консультировать Шилу, он почувствовал жалость к Робу Атертону.

— Думаешь, тебе удастся убедить своего мужа?

Она побледнела, глаза ее метнули молнии.

— Я совсем не хочу развода, как и ты. — Шила посмотрела в сторону двери, потом на Пола. — Послушай, мне очень жаль. Я совсем не хотела обижать тебя. — Ее глаза сузились. — Тебе нужно просто убедить нашу добродетельную девочку, что ты раскаиваешься, и поклясться, что не взглянешь больше ни на одну женщину. Она тебя простит. Такие, как она, всегда прощают. — И с этими словами она ушла.

Пол чувствовал, как рушится его жизнь. Он не мог броситься вслед за женой, иначе люди начнут болтать. Что же ему делать? Нужно дождаться, пока Шила уедет, и только потом выходить. Нужно, чтобы все выглядело естественно. Если увидят, что он взволнован, заподозрят что‑то неладное.

Пол весь вспотел. Он раздвинул занавески. Ну, какой же он идиот! Какой тупица, доверчивый дурак! Он схватил бумажник, ключи от машины и сотовый телефон с письменного стола. Он поговорит с Юнис. Он заставит ее понять, что это была ошибка. Он потерял голову. Он скажет, что очень сожалеет обо всем. Она не станет ничего делать во вред приходу. Что бы она ни сделала, стараясь отомстить ему, нанесет вред и ее репутации. Она же его жена, в конце концов! И люди могут заинтересоваться, почему он начал искать любви с другой женщиной.

Хорошо, что Рита уже ушла в типографию, когда пришла Юнис.

Он все объяснит. Скажет, что любит ее. Что все это было ошибкой и никогда больше не повторится. Ему всегда удавалось убедить ее. А когда на карту поставлено так много, он сделает так, что она послушает его и на этот раз.

Юнис бросила чемодан на кровать и раскрыла его. Она ничего не возьмет с собой. Только самое необходимое на неделю. Или две. Ей необходимо уехать. Нужно подумать. Рыдая, она перебирала свою одежду. Куда бы она ни поехала, ей понадобится платье для выхода в церковь. Которое? Которое? Она выбрала зеленое и вытащила его из шкафа. Вешалка упала на пол. Юнис наклонилась и подняла ее. Эбби связала крючком украшение для этой вешалки. Юнис потрогала пальцем хорошенькие розовые бутончики, украшавшие верхнюю часть возле крючка, и ее глаза сразу же наполнились слезами. Сколько часов провела ее любимая подруга над изготовлением этого подарка? Каждое Рождество Эбби дарила ей по две новые вешалки.

Юнис принялась срывать платье за платьем. Она бросала их на пол, а вешалки бережно засовывала под мышку. Она не останавливалась, пока не собрала все вешалки. Дрожащими руками она аккуратно сложила их в чемодан, сверху положила одно платье. Затем завернула картинку Тимоти в свитер. Юнис выдвинула ящик комода и принялась искать свою шкатулку с украшениями, которая когда‑то принадлежала матери. Она вынула из нее медальон в форме сердца, который подарил ей Пол на пятилетие их свадьбы. Внутри находилась фотография ее красавца мужа, он улыбался, выглядел очень молодым и уверенным в себе. С воплем она швырнула украшение в дальний угол, закрыла шкатулку и убрала в чемодан.

— Что ты делаешь? — спросил Пол, стоя в дверях.

Она подскочила от звука его голоса.

— А как ты думаешь? — Ее сердце бешено колотилось. — Я уезжаю.

— Не уезжай, Юнис. Прошу тебя. Я тебя люблю.

Он любит ее? Он что, считает ее дурой?

— Прошу тебя, Юнис. Выслушай меня.

— Мне нужно уехать. Я должна подумать.

— Ты можешь подумать здесь. Давай сядем и все обсудим.

— Не нужно говорить со мной как на консультации! Оставь это для Шилы! — Она расплакалась, безудержно рыдая от жестокой обиды и негодования.

— Милая… — Он хотел было к ней подойти, но она отскочила. Как она его ненавидела. Ей показалось, что в спальне пахнет духами Шилы. — Шила уже ушла из моей жизни. Позволь, я расскажу тебе, что случилось.

— Я не желаю тебя слушать…

— Ладно. Хорошо. Не сейчас. Но мы обязательно все уладим.

— Ты все уладишь. — Она рывком открыла следующий ящики потянулась за ночной рубашкой. Они занимались любовью, когда она надевала ее. Она не стала брать рубашку и закрыла ящик. Вдруг она заметила вышитый двадцать третий псалом в рамочке на стене. Это был подарок ее матери на шестнадцатилетие. Она сняла его со стены.

— Все было не так плохо, как тебе показалось, Юнис.

Она посмотрела на него сквозь слезы и снова вернулась к лежащему на кровати чемодану. Интересно, что по его представлениям «плохо»? Что могло быть хуже, чем увидеть его в объятиях другой женщины? На этот раз это не был легкий поцелуй в щечку. Она помнила времена, когда он целовал ее так, как целовал Шилу Атертон. Но это не значит, что она когда‑нибудь позволит ему снова целовать себя. О, Господи, прекрати все это!

Пол схватил ее за руку.

— Ты не можешь хоть на время отойти от чемодана и послушать меня?

— Убирайся, Пол.

Его пальцы разжались, и она вырвала свою руку.

— Неужели наш брак так мало для тебя значит, что ты не хочешь даже выслушать меня, Юни?

— Если бы наш брак что‑то значил для тебя, я не обнаружила бы тебя на полу с женой другого человека! — Он покраснел.

Ему следовало выглядеть смущенным. Ему следовало выглядеть пристыженным. Она прошла мимо и достала из шкафа еще несколько вещей.

— Ты могла бы хоть послушать, прежде чем выносить окончательный приговор. Ведь это не только моя вина. Шила пришла ко мне за советом по поводу ее брака. Она была такой несчастной. Она сказала, что ее брак разваливается. Роб слишком занят другими вещами. Он холоден, много работает, его почти не бывает дома.

— Значит, это Роб виноват, что у тебя интрижка с его женой.

— Нет, вовсе не интрижка.

— И как же ты это назовешь?

— Ничего подобного не произошло бы, если бы Роб заботился о Шиле. Он даже ни разу не пришел вместе с ней на консультацию!

Она могла, конечно, рассказать ему, что говорил ей Роб. Она многое могла бы рассказать из того, что ей довелось услышать, но чего она не понимала до сегодняшнего дня. Она отвернулась, стараясь побороть желание раскрывать чужие секреты.

Пол обошел вокруг кровати. Он пристально смотрел на нее. Умоляющим взглядом. Ей уже доводилось видеть такой.

— Я понимал, что Шила чересчур привязывается ко мне. Я советовал ей обратиться к другому пастору, но она отказалась. Она заявила, что может доверять только мне. Видимо, меня подкупила ее лесть. Приятно, когда женщина в тебе нуждается.

— Я нуждалась в тебе.

— Ты никогда этого не показывала. Тебе всегда было куда пойти, с кем встречаться.

— Зато ты был вечно занят консультациями. Пол снова вспыхнул:

— Ты была такой холодной, Юнис. Ты не можешь это отрицать. Я приходил домой вечером, а ты почти со мной не разговаривала. С тех пор как Тимоти переехал к моей матери, ты постоянно наказываешь меня. Если бы ты была мне доброй женой, ничего подобного никогда бы не произошло!

Ее очень больно ранили его слова. Неужели это правда?

Пол снова обошел вокруг кровати.

— Ты и сама знаешь, что наши отношения испортились. И ты даже не можешь представить, как мне было тяжело.

Думай! Ты должна думать!

— У тебя три помощника, замечательная секретарша и куча добровольцев.

— Но ведь я за все отвечаю.

— Я думала, что за все отвечает только Господь.

— Ты знаешь, о чем я говорю! — Он рассердился, перешел в наступление. — После того как я отстранил тебя от работы в церкви, ты все время критиковала меня. И как я должен был себя чувствовать? Как мужчина? Как твой муж?

В глазах Юнис закипели слезы. У нее перехватило дыхание. Она поняла, куда он клонит.

— Ты хочешь сказать, что я виновата в том, что у тебя интрижка.

— Я никогда с ней не спал.

Юнис заметила, как дернулся мускул на его лице, когда он это говорил, и она поняла, что Пол лжет. «Спать» — очень удобное слово.

— Нет, конечно. Там, в кабинете, ты вовсе не спал. — Она вспомнила, как однажды Пол вернулся домой позже двух часов ночи. Вспомнила и другие вечера. Долго ли он держался, прежде чем сдаться? Или вовсе не сопротивлялся? Она вспомнила телефонные звонки, на которые он мог отвечать только в кабинете. — Могу лишь сказать, что тот, кто посмотрел на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с ней в сердце своем[69].

— Не нужно цитировать мне Священное Писание! — Пол был пунцовым, на этот раз от злости. — Я знаю его лучше тебя!

— Ты знаешь. Но не живешь по нему.

Лицо Пола окаменело.

— Я пытаюсь сказать тебе, что я сожалею.

— Сожалеешь, что тебя поймали. — Юнис, в отличие от него самого, знала, что на самом деле его беспокоит.

— Чего ты хочешь от меня? Чтобы я упал на колени?

Юнис вся сжалась от его сарказма. Она захлопнула чемодан дрожащими руками и закрыла замки.

— Хочу, чтобы ты говорил от сердца. Хочу, чтобы ты понял, что жалких оправданий, неискренних извинений недостаточно. — Стаскивая чемодан с кровати двумя руками, она посмотрела на него сквозь слезы. — Хочу, чтобы ты понял, что мне нужно уехать. Мне нужно подумать, что делать дальше.

Он загородил ей дорогу. Вот теперь он испугался. Но не того, что потеряет ее.

— Я не отпущу тебя, Юнис. Прошу тебя. Подумай, что ты делаешь! Оставайся здесь и думай. Я не буду тебе мешать. Клянусь. Я буду спать в гостевой комнате. А в воскресенье скажу всем, что ты плохо себя чувствуешь.

Вот, значит, в чем все дело. Вот чего он действительно боится, а вовсе не распада семьи.

— Я не хочу оставаться с тобой в одном доме.

Пол выругался и преградил ей дорогу.

— Ты жена не простого человека! Ты — моя жена. А я пастор большой церкви! Я отвечаю за жизни трех тысяч человек. Если ты уедешь, все буду спрашивать, почему. Ты же знаешь, как быстро расползаются сплетни. Ты разрушишь мой приход! Ты уедешь от меня и этим уничтожишь все, что я создавал годами! Ты этого хочешь?

— В данный момент, да!

Он побледнел.

— А как же все люди, которых ты любишь? Как же быть с ними? Как думаешь, что произойдет, если ты станешь говорить обо мне и Шиле? Может, ты хочешь рассказать Робу Атертону, что его жена изменяет ему?

— Прекрати! — Она уронила чемодан и закрыла лицо руками. — Прекрати сейчас же!

— От тебя зависит судьба Центра новой жизни!

Неужели этот человек совсем ее не знает?

— Я никогда не разносила сплетен, ты прекрасно это знаешь. Рита тоже.

О, Господи, бедняжка Рита.

— Шила не собирается ничего рассказывать. Она не хочет развода. Она сделает все возможное, чтобы сохранить свой брак с Робом.

— Боюсь, на этот раз ее усилий окажется мало. Пол схватил ее за плечи:

— Ты не можешь ему рассказать, Юнис. Ты просто не имеешь права… Мы должны остаться вместе. Я знаю, я причинил тебе боль. Знаю, ты злишься на меня. Я тебя понимаю. Думаешь, я сам не расстроен? Сам не думал, что меня может поймать в свои сети какая‑то распутница.

И все время только о себе. Юнис вырвалась и схватила чемодан.

— Я люблю тебя.

— Ничего подобного, — всхлипнула она. — Не знаю, любил ли когда‑нибудь. — Она попыталась обойти его.

Он вырвал у нее чемодан.

— Прости, но я не могу стоять в стороне и смотреть, как рушат мою церковь. Сейчас ты не можешь разумно рассуждать. Если ты бросишь меня сегодня, уже завтра ты пожалеешь. Я знаю тебя. Тебя будут пожирать угрызения совести за то, что ты сотворила. Но будет уже поздно. Ущерб уже будет нанесен. И ни один из нас не сможет ничего исправить.

— Ты защищаешь не церковь, Пол. Ты защищаешь себя!

— Я и есть церковь, Юнис, и ты это знаешь. Люди приходят на мои проповеди. Они хотят быть частью того, что я создал. — Его тон смягчился. — Знаю, сейчас тебе хочется ударить побольнее. Ты хотела бы меня уничтожить.

Он совсем ее не знал.

— Но я хочу, чтобы ты перестала думать о себе, а вспомнила о людях, которым причинишь боль. Подумай о тех, кто поддерживал нас годами, кто в нас верил! Что они решат? — Он поставил чемодан на пол и силой повернул ее к себе. — И знаешь, каким вопросом они зададутся в первую очередь? Почему мне пришлось искать любви у другой женщины.

Он словно ударил ее ножом.

Зазвонил телефон. Юнис видела, что он разрывается на части. Но внутренняя борьба закончилась за несколько секунд. Она проиграла.

— Прости, Марвин. Я совсем забыл. Подъеду через двадцать минут. Пусть Рита приготовит тебе кофе. Нет на месте? — Он повесил трубку и посмотрел на часы. — Что‑то Рита задерживается. Совсем забыл о своей встрече с Марвином.

Юнис не знала, можно ли ему верить. Она подозревала, что звонила Шила и велела ему вернуться в церковь, чтобы продолжить начатое.

— Что‑то не так с бюджетом. А Рита еще не вернулась с обеда. Наверное, пошла к стоматологу или что‑то в этом роде. Мне нужно идти.

Пол наклонился, чтобы поцеловать ее. Она отвернулась. Он погладил ее по щеке.

— Я люблю тебя сильнее, чем ты думаешь.

Но недостаточно сильно, чтобы бороться за их брак.

Пол пересек комнату, взял ее сумочку и вытряхнул содержимое на комод.

-— Что ты делаешь?

— Забираю твои ключи от машины. Тебе нельзя ехать в таком состоянии.

Они оба прекрасно понимали, что причина была не в этом.

Он вернулся, чтобы забрать и чемодан.

— Я отдам его тебе вечером. Я ухожу ненадолго. Когда вернусь, мы сможем еще поговорить. — Он закрыл за собой дверь. К ее счастью, дверь можно было открыть и изнутри.

Юнис знала — если она останется, ничто не изменится.

_18.

Сэмюель подождал до семи вечера и позвонил Хадсонам домой. Как только Пол ответил, Сэмюелю стало ясно — что‑то произошло.

— Ее нет дома сегодня, Сэмюель. Извините. Думаю, у нее собрание. Посмотреть ее ежедневник?

Будь все в порядке, Юнис обязательно позвонила бы. Она не оставила бы его в неизвестности после того, как сказала, что у Пола неприятности. Совсем на нее не похоже.

— Сегодня утром ничего не случилось в церкви?

— Сегодня утром? Что вы имеете в виду?

Пол явно нервничал.

— Утром Рита позвонила Юнис и сказала, что ей нужно срочно ехать в церковь.

— Ей звонила Рита?

Сэмюель пожалел, что упомянул имя Риты.

— Юнис собиралась на встречу со мной сегодня утром.

— Да. Я знаю.

И это ему определенно не понравилось. Сэмюель продолжил наступление.

— Юни мне позвонила и сказала, что понадобилась вам. Она обещала перезвонить и сказать, что произошло. — Он подождал, но ничего не услышал. Тишина. — У вас все в порядке, Пол?

— Естественно. А почему должно быть иначе? — Теперь на место нетерпения заступил гнев.

— Я не знаю. Вы могли бы мне сказать.

— Все в порядке, Сэмюель. Можете мне поверить. Церковь растет. Вы слышали об этом?

Сэмюель был почти уверен — произошло что‑то очень серьезное. Бравада Пола была вымученной, он терял свою обычную уверенность.

— Количество прихожан не самое главное, Пол. Как ваши дела?

— Лучше не бывает.

— Ну, если вы так говорите… — Сэмюель был слишком стар для споров, кроме того, даже если он загонит Пола в угол, Юнис от этого легче не станет.

— Не знаю, что имела в виду Рита, утром ничего в церкви не происходило, я бы заметил.

Пол врал, но Сэмюелю сейчас не было до этого никакого дела. Не станет ли Пол преследовать Риту? Сэмюель очень не хотел доставить этой милой женщине неприятности.

— Возможно, это была не Рита. Я ведь мог и ошибиться. Слух у меня уже не тот, что раньше.

— Сейчас, когда вы это сказали, я вспомнил, что Юнис заезжала в церковь, но она ничего не говорила о звонке. Наверное, догадалась, что это ошибка или чья‑то шутка. Вы же знаете, какими бывают люди.

— Да, конечно. — И Сэмюель сожалел, что знал.

— Приятно было с вами поговорить, Сэмюель. Я передам Юнис, что вы звонили.

У Сэмюеля не осталось никаких сомнений. Его воображение моментально нарисовало несколько возможных вариантов того, что могло произойти или происходило в стенах церкви и дома у Хадсонов. Довольно об этом. У него было чем заняться. Как же легко врагу удавалось надавить на педаль газа и заставить мысли Сэмюеля нестись с бешеной скоростью. И только вера могла положить этому конец.

О, Господи, я не знаю, что там произошло, но Ты знаешь. Ты видишь людей насквозь, все их помыслы и планы. Ничто не может скрыться от взгляда Твоего. Иисус, умоляю, дай мне сил. Я старый человек, и я устал бороться. Дух правый обнови внутри меня [70]. Дай мне сил добежать дистанцию до конца. Сейчас я испытываю такое же неприятное чувство, как тогда, когда я сидел в машине напротив Сентервилльской христианской церкви, а с нее снимали крест. О, Отец, не допусти этого еще раз. А если это снова должно произойти, забери меня к себе, чтобы я больше не испытывал такой острой боли. Сделай нас лучше, Господи. Прошу, Отец, что бы ни сотворил Пол, не дай разрушиться Твоей церкви. Не допусти, чтобы вера Юнис пошатнулась. Не дай ей пасть духом. Ты знаешь, сатана силен. Если сатана может добраться до пастуха, он доберется и до стада. Что бы там ни произошло, Господи, призови виновных к ответу, пусть они раскаются. Господи, Господи…

И когда только люди поймут, что они не могут грешить против Господа и избегать наказания? Они думают, что сами могут строить свою жизнь в соответствии со своими представлениями, а потом еще набираются наглости называть это «служением Богу».

«Церковь растет. Вы слышали об этом?»

Сердце Пола не смягчилось. Он по–прежнему пребывал в тени своего земного отца, по–прежнему бежал впереди Господа, по–прежнему позволял страху и гордыне брать вверх над собой.

О, Господи, когда же мальчик научится? Что же нужно сделать, чтобы призвать его к ответу?

Сэмюель заплакал, он знал, что этот день уже не за горами, и ради этого Юнис придется претерпеть страшные муки.

Жир шипел на раскаленных углях, Стивен занимался гамбургерами. Наклонив голову, чтобы дым не лез ему в глаза, он огляделся вокруг. Больше сорока человек пришли на вечерний пикник в середине недели. Он рассчитывал, что придет человек двадцать пять, те, кто посещает библейские уроки, но Господь увеличил их число. По всей видимости, они привлекали внимание людей, гулявших в небольшом парке. Стивен даже арендовал на один день два биотуалета.

Разложили одеяла, раскрыли пляжные зонты, на небольших столиках расставили миски с картошкой, тушеными бобами, запеканкой и рогаликами. Бриттани помогала Джеку Бодену готовить барбекю. Стивен очень надеялся, что они не разругаются в пух и прах снова. Хотя Джек не пил уже четыре года, Стивен знал, как долго обычно налаживается жизнь.

Он увидел машину Кэтрин, она как раз подъезжала. Кэтрин помахала ему рукой.

Бриттани тоже ее увидела.

— Что она здесь делает?

Стивен посмотрел дочери в глаза:

— Я ее пригласил.

— Зачем? Она же брюзга…

— Она может найти здесь друзей.

Бриттани насмешливо хмыкнула:

— Ты же был на ней женат. Неужели ты думаешь, что ей хоть кто‑то из присутствующих понравится? Ты же ее знаешь.

— Люди могут меняться.

— Но не она.

— Ей нужен Иисус, Брит, — вмешался Джек.

— Значит, и ты на ее стороне? — Ее охватило негодование.

— Здесь дело не в сторонах. Побойся Бога, Брит. Будто только твоя мать ошибалась в жизни. И ты, и я не всегда поступали правильно.

— И это все из‑за нее.

Джек произнес грубое слово, как бы выражая этим свое отношение к ее заявлению.

— Ты прекрасно знаешь, что не права. Почему бы не дать ей еще один шанс?

Ее глаза сверкнули.

— Ты не понимаешь. Вы оба не понимаете.

— Не понимаем что? — Джек не желал отступать. — Что ты хочешь насладиться местью?

— А ты хочешь, чтобы я ее простила?

— Да, хочу.

— Ну а если я скажу, что еще не готова? А что если я скажу, что не останусь здесь, если останется она? Что ты тогда скажешь, Джек?

Стивен видел, что Бриттани научилась у матери быть саркастичной и контролировать свои эмоции.

Джек пожал плечами. Когда же он сказал ей без обиняков все, что думал по этому поводу, ничего не утаивая, у нее буквально отвисла челюсть.

— Думаю, ты продолжишь жалеть себя. Ты будешь оправдывать и объяснять свое безобразное поведение, будешь винить ее во всех своих грехах. Ведь это так удобно — найти козла отпущения.

— Ты закончил?

— Как жаль, что ты уходишь, пропустишь замечательный пикник.

— Что ж, приятно было узнать, что ты действительно обо мне думаешь, Джек.

Джек поднял голову и посмотрел на нее:

— Ты знаешь, что я о тебе думаю. Незачем прикидываться. Поняла? Что бы ни сделала твоя мать, пусть ее судит Господь. И если ты не желаешь слушать меня, нам не о чем говорить.

Бриттани выругалась и гордо зашагала прочь.

Джек поморщился:

— Прости, приятель.

— Ничего нового, все это мы уже проходили. — Стивен невесело засмеялся. Он заметил, что Джек не сводил глаз с Бриттани, даже когда укладывал початки кукурузы на решетку или переворачивал их.

К ним подошла Кэтрин с подносом кексов. На ней были джинсы, белая безрукавка и соломенная шляпка, сверху повязанная шелковым шарфом. Стивен не видел ее глаз за стеклами солнечных очков, но знал, что она смотрит вслед дочери, которая была уже почти у выхода из парка. У Кэтрин опустились плечи.

— Может быть, мне просто оставить эти кексы и уйти?

— Ничего уже не поделаешь. Оставайся, повеселись. Сейчас начнется фейерверк.

— На случай, если ты забыл — четвертое июля было два месяца назад.

— Подожди. Возможно, Брит вернется в этот раз.

— Надейся, надейся. Но я все равно останусь, хотя бы ненадолго.

Стивен представил Кэтрин Джеку Бодену. Они обменялись вежливыми приветствиями, и она отошла со своими кексами. Стивен жарил гамбургеры и поглядывал на Кэтрин. Неужели она действительно так неловко себя чувствует? Она остановилась у стола и принялась передвигать тарелки, изображая, что занята, а сама поглядывала на группки беседующих и смеющихся людей. С дальнего конца площадки, где играли в бейсбол, доносились крики. Гектор Мендоза бежал с мечом, а его жена и дети прыгали и кричали. Кэтрин направилась к своей машине.

— Эй, Кевин, подмени меня! — Стивен передал подошедшему мужчине лопаточку и направился к Кэтрин.

— Знаешь, Кэт, вам с Бриттани пора прекратить бегать друг от Друга.

— С чего ты взял, что она вернется, пока я здесь?

Он усмехнулся:

— Из‑за Джека Бодена. У него получается общаться с Бриттани лучше, чем у нас двоих вместе взятых, а он только что сделал ей внушение. Если она относится к нему так, как я думаю, она вернется. — Он взял ее под руку. — Потерпи еще пару часов. Если она не вернется и тебе здесь наскучит, то уйдешь. Я не буду тебя держать. — Он повел ее обратно. — А пока давай я познакомлю тебя с теми, кого сам знаю.

Он оставил Кэтрин с Лусиндой Мендоза и полудюжиной других женщин, наблюдавших за игрой в бейсбол, и вернулся к своему барбекю. Пришел новый гость, он принес с собой целый пакет готовых хот–догов.

Как только объявили, что готовы гамбургеры и хот–доги, люди начали выстраиваться в очередь. И тогда Стивен увидел Бриттани под кленом, она прижималась лбом к груди Джека. Он обнимал ее за плечи и что‑то говорил. Она же слушала его, не поднимая головы.

Кэтрин находилась на противоположном конце стола, накладывала себе тушеные бобы. Стивен не сомневался, что она тоже заметила Бриттани с Джеком.

— Давай сядем вместе.

Кэтрин подняла на Стивена удивленный взгляд.

— Конечно. Спасибо.

Наполнив свою тарелку, он направился на край поля для софт–бола, где еще с полдюжины семей разложили свои одеяла. Бриттани и Джек встали в конец очереди за барбекю. Кэтрин села и вскинула голову, внимательно посмотрела на ребят и только после этого принялась за свои бобы.

— Лусинда говорит, что из тебя вышел хороший учитель. Я понятия не имела, что ты вообще читаешь Библию, тем более, что можешь ее толковать.

Она не подкалывала его.

— Я вообще не притрагивался к Библии, пока не оказался в реабилитационном центре. Вот тогда я повстречал Сэмюеля Мейсона. Это он пробудил во мне жажду знаний. И мне это очень понравилось. — Она явно переживала. — Не волнуйся за Бриттани, Кэт. Если это не произойдет сегодня, произойдет позже. Только не бросай попыток. — Он откусил большой кусок от своего гамбургера.

— Я думала не о Бриттани. — Она снова подняла глаза и встряхнула головой. — Я просто не понимаю этого, Стивен.

— Не понимаешь чего?

— Как ты можешь говорить об Иисусе, словно Он твой знакомый. И при этом близкий. — Она скривилась. — Я не собираюсь затевать ссору. Я только хочу знать, что сделало тебя таким.

Он рассказал ей, и впервые она его слушала, не перебивала, не делала насмешливых замечаний. Она слушала его и ела. Его немножко угнетало ее молчание. Он решил, что у него плохо получается говорить о своей вере, но он все‑таки излагал ей чистую правду, ничего не приукрашивая. Если хочет, может посмеяться над ним. Это ее дело.

— Ты не станешь возражать, если я как‑нибудь посижу на твоих занятиях?

Он закашлялся:

— Ты хочешь прийти на занятия по изучению Библии?

— Не нужно смеяться. Я не приду, если…

— Нет, нет. — Он замахал руками и снова закашлялся. — Конечно. Да. Пожалуйста, приходи.

Кэтрин рассмеялась:

— Видел бы ты сейчас свое лицо!

Стивен не слышал ее смеха уже очень–очень давно. Смех так преображал ее.

На закате солнца люди принялись поджаривать на огне маршмаллоу[71]. Пели гимны. Гектор удивил всех своим замечательным тенором. Но вот смех затих, и начался серьезный разговор.

— У нас уже достаточно людей, чтобы основать церковь, Стивен.

Услышав это предложение, Стивен напрягся:

— Ни в коем случае, Каланча. Зачем все портить?

— Нам уже не хватает места, — возразил Гектор. — Если пожарная инспекция обнаружит, сколько народу собирается в подвале твоего дома по вечерам в среду, она запретит нам проводить занятия.

— Подумаешь, ерунда какая, — сказала Бриттани. — Я бывала в таких заведениях, где людей было куда больше, чем у папы в подвале.

Очень умное замечание, Бриттани. Прекрасный способ сообщить матери, где ты жила до того, как вернулась домой. Стивен потер виски, у него начинался очередной приступ головной боли.

— На Третьей улице есть церковь, которая вот–вот закроется, — продолжил другой мужчина. — Почему бы не поговорить с местным пастором, возможно, он согласится сдавать нам помещение на один вечер в неделю? Мы могли бы сделать что‑то полезное для Роквилля.

— Возможно, они даже согласятся продать здание. Я бывал там на службах. К ним приходят всего несколько человек.

— Мы могли бы собрать денег и купить ту церковь.

— Здание нужно ремонтировать.

— Этот вопрос уже в компетенции Стивена.

— Здесь живут шесть парней из тех, кто работал на строительстве церкви. Мы подправим это здание очень быстро.

— Стоп! — Стивен поднял обе руки. — Если вы собрались говорить о купле, ремонте или строительстве церкви, на меня не рассчитывайте. Все это у меня уже было, не хочу начинать снова.

— Но нам же не хватает места, босс. Стивен постарался сдержать свои чувства.

— Нам не нужны новые церкви, Гектор. Нам нужны учителя.

— Хорошие учителя, — добавил кто‑то.

— Я всю свою жизнь провел в церкви, приятель, но гораздо больше узнал о Библии за последние шесть недель от тебя, чем на всех катехизационных уроках вместе взятых.

Неприятная новость, учитывая то, как мало знал сам Стивен.

— Я не хочу ввязываться во все это, вмешиваться в церковную жизнь. Заниматься не своим делом. Как только начинаешь строить церковь, сразу же смещается ось приоритетов. Очень скоро все заняты только бюджетом строительства. Нужно получать разрешения, ходить по различным комиссиям, пока не затошнит. А потом кому‑то захочется спортивный зал при церкви и фонтан. Придется создавать комитеты и искать спонсоров. В результате на строительство уходит куда больше сил и энергии, чем на людей, приходящих в церковь. Ни в коем случае. Мало того, у нас даже нет пастора.

— Ты мог бы стать нашим пастором, — предложил Джек.

Стивен рассмеялся. Он не смог сдержаться.

— Я не пастор. Мне не стать пастором и через миллион лет.

— Почему? — И Джек сказал это совершенно серьезно!

— Я разведен. Я излечившийся алкоголик. Я плохой отец. У меня нет богословского образования. Этого мало?

— Не думаю, что у апостола Петра было богословское образование.

— Его учил и вел Сам Иисус Христос.

— А нас разве ведет не Сам Иисус? Во всяком случае, ты так нам говорил. В каждого, кто признает Иисуса Спасителем, вселяется Святой Дух, Который и становится личным учителем человека. Разве не так сказано в Библии?

— Верно! — хором ответили сразу человек десять.

— Послушайте, друзья…

— Ведь не одному тебе тащить на себе этот груз, папа.

— Где же твоя вера, брат Стивен?

Декер оглянулся, но не смог определить, кто из присутствующих произнес эти слова. Возможно, кто‑то из случайных гостей хочет позабавиться и вызвать ссору. Он должен объяснить все предельно ясно.

— У меня нет опыта.

— Господь вразумит тебя.

Стивен начинал паниковать:

— Вы ищете подрядчика, а церковь — это не здание, это люди. Это Тело Христово. Главное — не ритуалы, а отношения с Богом.

— Предположим, мы все с тобой согласны, — заговорил в тишине Джек. — Что же нам делать, куда идти?

— Что вы имеете в виду?

— Мы так и не решили нашу проблему. В твой подвал не могут поместиться все желающие послушать Писание.

Стивен наконец понял, куда они клонят, и не знал, как отвлечь их от этой затеи. Все смотрели на него.

Гектор усмехнулся:

— Кажется, тебя избрали, хочешь ты этого или нет.

— Можешь не приходить завтра на работу. Ты уволен. — Гектор рассмеялся. — Послушайте, — обратился Стивен ко всем. — Пастора не выбирают. Его призывает Господь.

— Он призвал тебя, дружище. Просто тебе не хватает смелости взойти на кафедру.

Стивен развел руками:

— Я хочу только одного — объяснить вам, кто вы есть во Христе. А для этого не нужны четыре стены.

— Зато четыре стены и потолок защитят нас от дождя, когда мы будем учиться.

— И от песка.

Сэмюель, где же вы, когда вы так мне нужны? Он бы нашел ответы на их вопросы. Он бы знал, что нужно делать дальше. От одной только мысли о том, что нужно строить церковь, Стивену захотелось убежать подальше в горы. Но когда он посмотрел на лица своих друзей, он увидел в их глазах надежду и ожидание. Ему стало неловко. Но по–прежнему хотелось убежать от ответственности.

Каланча скрестил руки на груди и ухмылялся.

Стивен сердито посмотрел на него:

— А ты хочешь быть диаконом? Мы назначим тебя во временно действующий комитет.

Все засмеялись.

Стивен медленно выдохнул. Он положил руки на колени и склонил голову. Господи, что же нам делать дальше? Когда он поднял глаза, оказалось, что все опустили головы. Кроме Кэтрин, она смотрела на него и ждала. А вот чего ждала, он не знал. Он закрыл глаза и снова склонил голову. Сердце бешено колотилось. Он молчал, но в душе его раздавался крик. О, Господи, помоги мне. Я совсем не гожусь для этой работы. Только посмотри, как я искалечил собственную жизнь.

Посмотри на Меня.

И друг за другом собравшиеся принялись молиться. Когда Стивен услышал их слова, исполненные веры, их мольбу указать им путь, их хвалу Иисусу за то, что Он сделал в их жизни и продолжал делать, он почувствовал себя никчемным и трусливым. Иисус, моя вера так слаба, намного слабее, нем у тех, кто сидит здесь рядом со мной. Он не мог разместить у себя в подвале еще больше людей, а они просили его. Этим людям нужно место для собраний и молитв. Дай мне сил, Господи. Укажи, нто делать.

Не беспокойся, доверься Богу. Живи одним днем. Это просто. Думай. Все девизы Общества анонимных алкоголиков вдруг вспомнились ему. Раз Господь велит, Его повеление следует исполнить.

Напряжение ушло. Стивен перестал мерить все своими прошлыми неудачами и обидами. Чем же он отличается от жены и дочери, если смотрит только назад, а не вперед? Сердце перестало бешено колотиться. Страх и гордыня исчезли. И наступили тишина и покой. Ему только кажется, или он действительно почувствовал движение Духа, услышал Его шепот? Я есмь путь и истина и жизнь [72]. Я есмь хлеб жизни, приходящий ко Мне не будет алкать[73]. Я ЕСМЬ.

По рукам, спине и шее Стивена побежали мурашки. О, Господи, Господи. Ты изменил сердце Моисея. Прошу, измени и меня. Пусть я стану таким, каким должен стать, нтобы Твой замысел исполнился.

Стивен знал, что нужно Богу. Повиновение. Что же касается строительства церкви, то Стивен уже думал об этом. Не нужно заглядывать вперед, лучше обернуться и посмотреть на ту небольшую группу мужчин и женщин, которые собрались в горнице и единодушно пребывали в молитве[74].

Время близилось к полуночи, когда Юнис наконец добралась до Реседы и нашла дом, где жили Тимоти и Лоис. Она заехала на парковку, предназначенную для гостей, датчик уровня топлива указывал, что бензин на исходе. Юнис только сейчас сообразила, что могла застрять в пути. Ни о чем кроме Пола в объятиях жены Роба Атертона она не могла думать. Юнис проплакала все двести миль дороги. В голове стучало. Дрожа от усталости, она выключила двигатель и бросила ключи от машины в сумочку.

Она шла по освещенной дорожке и размышляла, не лучше ли вернуться в машину и поехать в ближайший мотель. Уже слишком поздно. Лоис и Тимоти наверняка спят. Подходя к их дому, Юнис стерла слезы с лица. В окне гостиной горел свет.

А вдруг это Тимоти? Что же я ему скажу? Как объясню, почему примчалась среди ночи?

Она стояла под окнами в ночной прохладе и плакала, она никак не могла решиться. Нужно было сначала обо всем подумать, а потом уже ехать за двести миль. А теперь ей недостанет сил проехать даже два квартала до заправочной станции, не говоря о том, чтобы прочесывать окрестности Сан–Фернандо в поисках приличного мотеля, который она сможет оплатить. Она поднялась на крыльцо и тихонько постучала. Тотчас над входом зажглась лампочка, Юнис не сомневалась, что сейчас ее разглядывают в глазок. Она заставила себя улыбнуться. Зазвенела цепочка, и дверь открылась. На пороге появилась Лоис в розовом купальном халате и бигуди.

— Юнис! Ради всего святого! Что ты делаешь здесь в такой час? Когда Лоис распахнула перед ней дверь и протянула навстречу руки, Юнис упала в ее объятья. Она думала, что выплакала уже все слезы, но они снова полились потоком. Сердце Юнис пронзила боль от сознания того, что ее предали. Она почувствовала себя раздавленной и потерянной.

— Пол, — произнесла Лоис дрогнувшим голосом. — Что‑то случилось с Полом.

Юнис отшатнулась. Ведь Лоис была матерью Пола. Почему она не подумала об этом, прежде чем нестись к ней за сочувствием?

— С Полом все в порядке. Ничего не произошло, он здоров.

Может, лучше сейчас же и уехать?

— Садись, дорогая. Ты вот–вот упадешь в обморок.

Юнис рухнула на диван и закрыла лицо руками.

— Простите. Не нужно было сюда ехать. Я сама не знаю, зачем это сделала.

Лоис спокойно опустилась в мягкое кресло. Вид у нее был такой, словно она готовилась принять самые страшные известия. Юнис зажала рот рукой, наблюдая за свекровью.

— Я приготовлю тебе чаю.

Прежде чем уйти на кухню, она взяла шерстяной платок и накинула его на плечи невестки.

— Тимоти спит?

— Не волнуйся, дорогая. Он уехал на несколько недель. У его друга, Теда, есть квартира ближе к месту их работы в Анахейме. Мы совсем одни.

Слава Тебе, Господи!

Юнис постаралась успокоиться и взять себя в руки к возвращению Лоис. Она потерла виски. Желудок сводило. Когда же она последний раз ела? Но при одной мысли о еде ее затошнило. Надо лечь спать. Возможно, ей удастся уснуть, а поговорит с Лоис она уже утром. Пользуется ли Лоис таблетками от бессонницы? Сколько ей может понадобиться, чтобы успокоиться? Сколько их нужно, чтобы угомонить хор голосов, орущих на нее со всех сторон о том, что она должна, а чего не должна была делать?

Роб Атертон все знал. Он пытался сказать ей об этом тогда в кофейне. Неужели Шила не в первый раз охотится за чужим мужем? Просто ради забавы?

Но дело не только в Шиле. Юнис собственными глазами видела, с каким удовольствием Пол участвовал в этом моральном падении.

Простить, Ты говоришь. Простить.

— Юни! — Лоис протянула ей чашку чая.

— Спасибо, мама. — Юнис взяла чай. У нее дрожали руки. Она поставила чашку на кофейный столик, не хотела, чтобы хоть капля пролилась на чудесный бежевый ковер Лоис. Кажется, свекровь говорила, что собирается сделать ремонт. А Юнис даже ничего не заметила. — У вас очень красиво. Французский кантри?

— Скорее дешевый шик.

Юнис отпила чай.

— Очень красиво. У вас талант, мама.

— Я рада, что тебе понравилось.

Юнис посмотрела на журналы, разбросанные по всему столику. Христианские издания соседствовали с глянцевыми журналами, посвященными дизайну интерьеров и путешествиям. Словно в приемной врача — бери любой, чтобы не думать о том, что тебя ждет. Консультация по поводу серьезной операции. Ампутация.

Нет. Операция на сердце без наркоза. Или удаление неизлечимой раковой опухоли.

— Простите, Лоис. Мне не следовало приезжать. — И зачем я здесь, Господи? — Я должна была отправиться в другое место. — Господи, куда же мне ехать?

— Юнис, ты для меня как дочь. Я люблю тебя. Где же тебе будет лучше?

— Не знаю. — Она снова оказалась во власти противоречивых чувств. Их было так много, что она потерялась в ощущениях. Она вцепилась руками в свой свитер и раскачивалась на диване, чтобы справиться с болью. Как ей открыть рот и рассказать Лоис, что она видела? Пол — единственный сын Лоис. Пол — зеница ее ока.

— Давай, милая, расскажи. — Голос Лоис дрожал. — Поделись тем, что мучает тебя — и сразу станет легче.

— У него роман на стороне.

— С кем‑то из знакомых?

—Да.

— С кем‑то из церкви?

—Да.

— Только начинается или уже закончился?

Какая разница?

— Мне кажется, роман длился довольно долго. — Ей множество раз доводилось отвечать по телефону Шиле Атертон, у которой возникала то одна проблема, то другая.

— Он проводил с ней консультации по семейным вопросам. — Юнис хрипло засмеялась. — Ее муж знает. — «Вы напоминаете мне Молли». — А я не понимала. — «Шиле все быстро надоедает, а я надоел ей очень давно». — Я не хотела его понять. А в то утро мне позвонила Рита. — «Простите, Юнис». — Рита сказала, что я нужна Полу в церкви. — «Простите. Мне так жаль, что именно я говорю вам это, Юнис». Она хотела, чтобы я поторопилась. — Она хотела, чтобы я застала их врасплох! Пол вернулся домой, когда я уже собирала вещи. Он придумывал себе всевозможные оправдания. — Ее память все время возвращалась в прошлое. Она не могла остановиться. «Роб даже ни разу не пришел вместе с ней на консультацию!» «Ты и сама знаешь, что наши отношения испортились после того, как Тимоти уехал к моей матери».

Многое теперь приобрело смысл. Разрывающий сердце, убивающий душу смысл.

О, Господи, прости меня, что я не замечала всех знаков. Я чувствовала, что Святой Дух предупреждает меня о чем‑то, но я не обращала внимания на Его предупреждения и не потребовала ответа от Пола. Я не хотела выслушивать ложь. Не хотела испытывать боль. Я уговаривала себя, что любовь всегда верит в лучшее. Но любовь не должна проходить мимо зла. Любовь не прячет грех под ковром, притворяясь, что его нет. Я стыдилась своих подозрений. Я не хотела верить, что Пол мне изменяет. Но я все видела, Господи. О, Боже, я же видела его неверность Тебе. Господи, прости мне мое невежество. Как было глупо думать, что мой муж обманывает Тебя, но хранит верность мне.

— Простите. — Юнис кинулась в ванную. Там ее вырвало. Интересно, через какое время после начала консультирования он закрутил роман с Шилой? Через несколько недель? Через месяц? Через два? Пол отправился в церковь, чтобы ее утешить? А сейчас он у Шилы, продумывает, как получить развод и не лишиться прихода? Ее вырвало жалкими остатками завтрака. Она содрогалась от рыданий и позывов на рвоту. Ее вытошнило еще раз. Тяжело дыша, она сполоснула лицо холодной водой. Потом намочила полотенце, уселась на закрытую крышку унитаза и приложила компресс к глазам. И словно всего этого было мало, у нее началась икота. Она горько засмеялась.

В дверь постучала Лоис:

— С тобой все в порядке?

— Я выйду, — она икнула, — через минуту.

— Моя помощь не нужна, Юни?

— Нет. Со мной все будет в порядке. — В порядке! Разве она сможет хоть когда‑нибудь прийти в себя? Она снова прижала полотенце к глазам, пытаясь стереть из памяти воспоминание о целующихся Поле и Шиле.

— Я буду на кухне.

— Хорошо. — Юнис задержала дыхание, но это не помогло. Икота. Она еще раз умылась холодной водой и прижала к лицу полотенце. Ей нужно было взять себя в руки. Ей нужно было подумать. Она не может выболтать свекрови все. Что станет Лоис думать о своем сыне?

И почему это мне нужно заботиться, что будут думать о нем? Почему я должна его защищать?

Она оперлась о раковину. Потому что. Потому что! На карту поставлена не только его жизнь, а и жизни других людей. И моя тоже. Что станут делать те драгоценные души, которые восседают на скамьях Центра новой жизни, если пойдут слухи? Юнис попыталась привести в порядок волосы дрожащими руками. Она выглядела просто ужасно. Возможно, если слегка подкрасить губы, она станет меньше походить на покойника? Ее сумочка осталась на полу в гостиной. Помоги мне, Господи, помоги мне.

Когда Юнис вошла на кухню, Лоис стояла у плиты.

— Как насчет куриного супа?

Юнис присела за стол. Еда прекрасно восстанавливает силы. Только куриный суп не сможет исцелить душу.

— Едва ли я смогу что‑то проглотить, мама. — Сначала нужно избавиться от картины, которая стояла у нее перед глазами. От звуков и запахов.

— Я знаю, что ты испытываешь, Юнис. Мне тоже пришлось через это пройти. — Ее глаза наполнились слезами.

— Я знаю, мама.

Так, может быть, в этом кроется причина, по которой она помчалась именно к Лоис? Юнис кое‑что знала о семейных неприятностях свекрови. Кто же лучше сможет успокоить, кто лучше поймет, чем женщина, которой пришлось сражаться за своего мужа, но которая при этом сохранила свою веру? Юнис не была уверена, что собирается сражаться за Пола, тем более, что он того не достоин. Он сильно изменился. Он менялся довольно долгое время. Сначала он отвернулся от Бога. А потом отвернулся и от нее.

— Мне очень жаль, Юни. — Лоис налила суп в тарелку и поставила перед Юнис. — Я думала, что лучше воспитала Пола. — Ее глаза потемнели от гнева и боли, она присела на стул напротив невестки.

Юнис медленно перемешивала суп.

— Я не могла остаться. Он сказал, что ему нужно вернуться в церковь на встречу, но он вполне мог соврать и снова отправиться к ней.

— Это долго не продлится. Это никогда не продолжается долго.

— Что не продлится? — Ее страдания? Ее брак?

— Его роман. Возможно, он уже закончился. Его застали на месте преступления, это достаточный шок, чтобы все чувства испарились.

— Может быть. — Во всяком случае, испарилось ее чувство защищенности, которое она испытывала с Полом. Их брак основывался на вере, а сейчас она убедилась, что он неверующий.

— По крайней мере, теперь Пол станет думать о том, что важно.

— О своей церкви.

— Нет, Юни. О тебе. Он любит тебя. Я знаю, что любит.

Свекровь просто принимает желаемое за действительное. Пустые слова. Любовь. Знает ли Пол значение этого слова? Он находил время для всех, кроме жены и сына. И очень много внимания он уделял Шиле Атертон.

— Ох, Юни. Вспомни прошлое. Как Пол смотрел на тебя в день свадьбы. Когда ты шла по проходу, он просто не мог отвести глаз. Казалось, он вот–вот растает. И я благодарила Господа за то, что мой сын полюбил женщину, в которой есть вера, которая будет рядом, что бы ни происходило. Как только я с тобой познакомилась, я сразу поняла, что ты не просто красивая девушка. Ты была необыкновенной. Благословение Божье для моего сына. Такой ты и осталась. — Она дотронулась до руки Юнис. — Дай ему время. Он придет в чувства. Прояви терпение.

— Вы именно так поступали?

— Да. — Взгляд Лоис затуманился. — Я забыла о гордости. Очень больно, когда мужчина, которого ты любишь, интересуется другой женщиной. Унизительно. Создается ощущение, что ты недостаточно хорошая жена, чтобы удержать мужа, что в тебе чего‑то не хватает, что ты в чем‑то виновата сама. — Она покачала головой. — Но это неправда. Просто некоторые мужчины падки на женщин. У них есть власть и сила. Женщины приходят к ним и влюбляются. Это льстит мужскому самолюбию. Один проступок тянет за собой второй. Сначала ничего такого, легкий флирт. Но рано или поздно они попадаются. Их пьянит мысль, что ими восхищается не только жена, они теряют самоконтроль. Но обычно долго это не продолжается.

— Обычно… — Юнис положила ложку. Разве флирт так уж невинен? — Мы обе слышали о пасторах, которые бросали жен ради других женщин.

— Дейвид никогда даже не думал на эту тему. И Пол не станет. — Она безрадостно улыбнулась. — Пол постарается наладить с тобой отношения, Юни. Дейвид всегда так поступал. Хорошо хоть Пол извинился перед тобой. Дейвид никогда не утруждался. Но после каждого романа на стороне делал мне подарки. Однажды он подарил мне превосходный браслет с бриллиантами.

— Ни разу его у вас не видела.

— Как я могла носить его? Каждый раз, доставая его, я вспоминаю. — Она тряхнула головой. — Мужчины — такие глупцы. — Она поднялась и налила две чашки чаю. — Когда ты в последний раз ела?

— Утром.

— Нужно что‑нибудь съесть, Юни. Попытайся. Один кусочек. Тебе сразу станет легче.

Ей удалось впихнуть в себя несколько ложек супа.

— Думаю, лучше ничего не говорить Тимоти. — Лоис положила перед Юнис тост с маслом. — От этого только пострадают его отношения с отцом, а этого ты не хочешь. И так уже было достаточно обид. — Она снова села. — Я Полу не говорила о похождениях отца. Запомни. Любовь покрывает множество грехов.

Похождения? Сколько раз Дейвид Хадсон изменял своей жене? И скрывал свою порочную любовь? А верно ли скрывать правду от окружающих? Позволять людям думать, что за кафедрой стоит ангел, хотя на самом деле это не так? Юнис не знала, что ответить. Она не знала, что ей делать. Следует ли ей обратиться к старейшинам и рассказать правду, попросить помощи, чтобы заставить Пола понести наказание? От такой мысли ей стало нехорошо. Как можно ожидать справедливого решения от Джерри Боэма, Мартина Локфорда и остальных подхалимов Пола. Скорее всего, они осудят ее и потребуют, чтобы она молчала, продолжала улыбаться и делать вид, что все в порядке.

Господи, помоги. Мне так нестерпимо больно. Я не хочу больше страдать.

— У тебя есть друг, вроде Джозефа Уиллера, который мог бы поддержать тебя, когда ты будешь говорить с Полом?

Джозеф, знающий, верный Джозеф, который встал во главе церкви после ухода Дейвида Хадсона.

— Сэмюель. — Юнис подумала о Стивене Декере, но не стала произносить его имя.

Лоис улыбнулась:

— Сэмюель хороший человек, но он слишком стар.

— И давно не ходит в нашу церковь.

— Почему?

— Они с Полом терпеть друг друга не могут. Когда заболела Эбби, Сэмюель отказался от должности. А Пол очень этому обрадовался.

Лоис обхватила чашку руками и опустила голову.

— Жаль. Пасторам нужно окружать себя хорошими людьми, такими, чтобы видели надвигающуюся беду и могли ее остановить, пока не поздно.

Пастор, прежде всего, должен хотеть слушать других. Когда‑то Пол слушал ее. Пока не погряз в том, что он называл «строительством церкви Господней». Если не призвать его к ответу сейчас, сможет ли он вернуться на путь истины? А что будет, когда он предстанет перед Господом? Ему придется отвечать за то, как он обращался с людьми. Неужели он об этом забыл?

Юнис оцепенела. Нужно ли убеждать себя, что все это было ошибкой? Разве это правильно? Она же не может считать произошедшее кошмарным сном. Она не знала, хватит ли у нее сил загнать эти воспоминания в дальний угол памяти и запереть за ними дверь.

Нет. Нет, она не может забыть. Пока. Ей пришлось напомнить себе, что встреча с Марвином Локфордом была для Пола важнее разговора с ней.

— Ты очень устала, милая. Ты не сможешь ни о чем думать, пока не отдохнешь. Мы обсудим все утром. Твой чемодан в машине?

— У меня нет чемодана. Пол отобрал его у меня. Вместе с ключами. Мне пришлось воспользоваться запасными.

— У меня найдется лишняя ночнушка для тебя, и я покупаю сразу несколько зубных щеток. Найдешь в шкафчике в ванной, там же и паста.

Юнис поднялась. Она принялась убирать посуду со стола, но Лоис ее остановила.

— Оставь. Я сама помою. А ты отправляйся спать. Ты еле держишься на ногах. Постарайся выспаться. Все может подождать до утра.

— Спасибо, что позволили остаться.

— Ты думала, что я выгоню тебя, потому что мой сын вел себя как последний дурак? — Она неуверенно улыбнулась.

Юнис только сейчас почувствовала, как сильно она устала. Она еле передвигала ноги. Она совсем обессилела после пережитого? Юнис уперлась рукой в косяк и оглянулась на свекровь.

— Как вам удалось? Как вы прошли через это? Лоис сейчас выглядела на все свои семьдесят восемь.

— Когда живешь с человеком без веры, опираешься на свою веру в Господа.

Был уже одиннадцатый час, когда Стивен убрал остатки углей и поставил переносной холодильник в пикап. Еще не уехали некоторые любители посмотреть на звезды. Бриттани и Джек стояли с Кэтрин. Говорил только Джек. Кэтрин протянула руку, чтобы попрощаться с ним. Она что‑то сказала Бриттани и направилась к своей машине. Во всяком случае, на этот раз дочь от нее не убежала. Кэтрин набросила на плечи пиджак, но не поспешила уехать, когда Стивен направился к ней.

— Не нервничай в дороге, Кэт.

— Я не собираюсь заезжать в винный магазин.

Обиделась.

— Ладно.

— Бриттани говорит, что я пью больше, чем ты когда‑то. Что на это скажешь?

Он не собирался ступать на минное поле. Он промолчал.

— Хорошо. Хорошо. Знаю, у меня проблемы. Я все равно собиралась бросать. Алкоголь плохо действует на кожу.

— И на все остальное.

— Зато помогает забыть.

— Пока не просыпаешься утром и не расплачиваешься за то, что делал накануне вечером.

— Слово знатока. — Она поморщилась. — Прости, я не собиралась тебя обидеть. Ты был очень мил весь сегодняшний вечер. Как жаль, что ты таким не был, когда мы были женаты, Стивен.

Несколько приятных встреч еще не значат, что Кэтрин может измениться. Сколько лет ушло у него на то, чтобы увидеть свет и решиться последовать за Христом?

— Бриттани считает, что мне нужно обратиться в какой‑нибудь центр, вроде того, куда ходил ты, но мне нужно себя содержать. Я не могу себе позволить такую роскошь, как отпуск на полгода.

Она снова пытается затеять ссору? Пусть попробует. На этот раз он не намерен отвечать.

Она посмотрела на него:

— Джек предложил мне походить на твои занятия. Я сказала, что уже спрашивала у тебя на это разрешения. Бриттани эта мысль не особенно понравилась.

— Она снова с тобой разговаривает. Это хорошо.

— Она говорит одни колкости.

Он улыбнулся ее словам. Дочка вся пошла в маму.

Она засунула руки в карманы пиджака.

— Я прекрасно провела здесь время, Стивен, несмотря ни на что. Спасибо, что познакомил меня со своими друзьями.

— А чего ты от меня ожидала? Что я брошу тебя на произвол судьбы?

— Я ощущала себя брошенной большую часть своей жизни. Как только я начинаю понимать правила игры, игроки сменяются. Я так устала… — Она пожала плечами. — Ладно. Спасибо тебе за приглашение. Я получила удовольствие, несмотря на желание дочери сразить меня наповал рассказами о заведениях, в которых она бывала. Это ведь неправда?

— Ты должна сама с ней поговорить об этом.

— Едва ли я хочу это знать. По крайней мере, сегодня днем она вернулась. И главным образом благодаря тебе, так мне кажется.

— Не забывай про Джека.

— Как я могу его забыть? — Она оглянулась. — И где только ты его откопал?

— Он заходил ко мне, смотрел, как продвигаются дела.

— Бриттани говорила, что он хороший мастер.

— Он плотник. А на самом деле талантливый художник. Сейчас он делает панно из кусочков и разных обрезков, от сосны до красного дерева. Очень красиво. Он называет это терапией. Занимает и мозг и руки.

— А что он собирается с ним делать, когда закончит?

— Понятия не имею.

— Если хорошо получится, я могла бы купить.

— Я всегда считал, что ты предпочитаешь картины маслом и работы признанных мастеров.

Кэтрин выразительно посмотрела на него:

— Поскольку у меня больше нет богатого мужа, а алименты слишком маленькие, чтобы на них прожить, тут уж не до искусства. Мне снова пришлось пойти работать. Теперь я работаю у дизайнера по интерьерам. Очень хорошего. Она любит необычные вещички.

— Ты встала на ноги.

— А разве могло быть по–другому?

Кэтрин достала ключи из сумочки, села в машину и поехала в сторону главной улицы Роквилля. К Стивену подошла Бриттани.

— Она любого выведет из себя.

— Как и ты, Брит. Да и я, кстати, тоже.

— После стольких лет странно слышать, как ты ее защищаешь. Стивен улыбнулся:

— А где Джек?

— Уехал домой. Он сказал, что ему надоело слушать мои жалобы на мать.

— Тебя подвезти до дому или пройдешь шесть кварталов пешком? — Стивен не хотел дразнить гусей.

— Я предпочла бы машину, если не будешь читать мне нотации.

— Даже не думал.

Юнис плохо спала. Она все‑таки уснула на пару часов, но неприятный сон разбудил ее в три часа ночи. Какой сегодня день недели? Четверг? Дальше она спала очень чутко, просыпаясь от самого легкого звука на улице. Она слышала шум шоссе, проходившего в шести кварталах от дома. Рев множества машин. Поток автомобилей шел в обе стороны. И он никогда не кончался. Куда могли ехать все эти люди среди ночи? Она снова задремала, но проснулась, когда электронные часы показывали 4.00.

Что же теперь делать с Тимоти? Стоит ли позвонить ему и сказать, что она приехала в город на несколько дней? Или на несколько недель? Стоит ему только взглянуть на нее, и он поймет — что‑то случилось. Ей никогда не удавалось что‑нибудь скрыть. Может, следует рассказать ему правду о Поле? Они с отцом только начали налаживать отношения. И к чему может привести такая правда? Она может побыть здесь несколько дней и не извещать Тимоти. Но ей не следует задерживаться надолго. И куда же ей ехать? Сама мысль вернуться домой и выслушивать оправдания Пола, а то и новые обвинения в ее адрес, была ей противна. Интересно, что он сейчас делает? Роб Атертон находится во Флориде. Пол и Шила вольны делать все, что им заблагорассудится, ведь их супругов нет в городе.

Она заплакала, уткнувшись в подушку. Ей казалось, что Пол вырвал ее сердце и растоптал его. Она его ненавидела, но и любила. Как такое возможно? Может, ей вернуться и забыть обо всем, что произошло, ради их семьи? Если он действительно хочет ее сохранить. Или его все‑таки волнует только его положение? К своему ужасу, она знала правду — единственное, что его волновало, это реакция прихожан. Что будет с ним, если они узнают о том, что произошло? Но если она все‑таки вернется, что, кроме предательства, может она ожидать от него в будущем? Как сможет она снова ему доверять? Каждый раз, когда он будет выходить из дома, она будет теряться в догадках, куда он отправился, уж не была ли важная встреча просто предлогом, чтобы отправиться на тайное свидание. Если даже Шила уедет, появится другая красивая женщина, которая обратится к пастору за помощью и попытается влюбить его в себя. «Я нужен ей». Если сейчас Пол не понимает, что совершил грех, тогда что может остановить его падение?

В шесть она бросила попытки уснуть. Казалось, голова набита ватой. Подумав, что чашечка чаю может оказаться весьма кстати, она накинула халат, который одолжила ей Лоис. Свекровь с кем‑то говорила на кухне. У Юнис заколотилось сердце. Неужели домой вернулся Тимоти? Что же она ему скажет? И что говорит Лоис?

— Она постучала в мою дверь после полуночи. Да. Я все знаю. Какой кошмар! Естественно, я сильно в тебе разочаровалась. — Потом она довольно долго молчала, слушала. Наконец, ответила усталым голосом: — Нет. Не думаю, чтобы она кому‑то рассказала. Я сказала ей, что она может оставаться столько, сколько посчитает нужным. — Снова молчание. На этот раз Лоис рассердилась: — Да. Да. Знаю, у тебя теперь трудности. Нужно было думать до того, как заводить любовницу… — Теперь голос свекрови звучал раздраженно. — Ты и не представляешь, как тяжело сейчас твоей жене. Ты должен сюда приехать… — Лоис тяжело дышала. — Не нужно придумывать оправданий. — Пауза. — Ты вполне можешь сказать, что у тебя семейные обстоятельства. — Пауза. — Да, ей нужно время, чтобы успокоиться. — Пауза. — Лучше сегодня вечером. В понедельник может быть поздно. — Лоис тяжело вздохнула. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И не нужно притворяться. Да, конечно, я сделаю все, что в моих силах. — Свекровь всхлипнула. — Как всегда. Я люблю вас обоих. Поверить не могу, что ты сделал такое. Вот уж не чаяла, что именно ты сотворишь нечто подобное. Знаю. Знаю. Такое происходит постоянно.

Юнис стояла в дверях. Свекровь подняла глаза и покраснела до корней седых волос. Она отвернулась и заговорила в трубку уже тихо:

— Я больше не могу говорить. Ты знаешь, что нужно делать. Надеюсь, так ты и поступишь. — Она повесила трубку и поднялась. — Доброе утро, милая. Надеюсь, ты хорошо поспала. Хочешь чаю? У меня есть с бергамотом. Он ведь тебе нравится? — Она вымученно улыбалась.

— Это был Пол? — Юнис переполнял гнев. Она была готова взорваться от негодования. Эмоции рвались наружу, словно лава из жерла вулкана.

Лоис повернула ручку плиты, зажегся огонь.

—Да.

— Я не слышала звонка.

— Я подумала, что ему следует знать, что ты добралась благополучно.

— А вам не приходило в голову, что он сам должен был побеспокоиться? Я не хотела, чтобы он знал, где я! Мне нужно было спокойное место, чтобы подумать.

Лоис приуныла.

— Прости меня, Юнис. Я пыталась помочь. Ты была сама не своя вчера. Я боялась, что у тебя случится нервный срыв.

— Возможно, вы и правы, но у меня ведь есть на то причина, вы же не станете возражать.

— Нет такой причины, по которой надо было бы держать Пола в неведении относительно твоего здоровья. Это жестоко и не по–христиански. И вовсе не похоже на тебя.

— Нет. Не похоже. Наверное, я должна позволить ему еще раз смешать меня с грязью!

— Ну, что ты! Он сожалеет. Мы должны любить друг друга, как Иисус любит нас. А Пол страшно волновался. Я подумала…

— Я слышала, как он волновался. — Юнис горько рассмеялась. — Он до смерти боится того, что может произойти, если узнают в церкви. Вот об этом он и волнуется. О себе. «Лучше сегодня вечером, — сказали вы. — В понедельник может быть поздно». Что вы имели в виду, Лоис?

Лоис опустила глаза.

— Он собирался подобрать себе замену из помощников, чтобы приехать сюда. Вы можете все обсудить, все исправить.

Юнис почувствовала, как снова закипают слезы.

— Я не могу доверять даже вам! Лоис подняла глаза, она плакала.

— Как ты можешь говорить такое мне? Конечно, ты можешь мне доверять. Я стараюсь делать все, чтобы помочь вам обоим.

— Вы делали то же самое многие годы. Все скрывали! Притворялись, что все в порядке. Отворачивались, надеясь, что проблемы испарятся сами собой.

На ее лице отразилась боль.

— Это не твое дело.

— Мне плевать, считаете ли вы это моим делом или нет. Так вел себя Дейвид Хадсон, верно? Он врал и обманывал? И вы позволили втянуть себя в такое. А теперь и Пол пошел по стопам отца. Сыновья повторяют грехи отцов, потому что отцы не исповедуют их и притворяются, что все в порядке, когда на самом деле все плохо! Господь запрещает находить у пастора слабости. Господь запрещает говорить о том, что пастор тоже может ошибаться. В этом, по–вашему, истина? И сколько раз, Лоис, вы покрывали Дейвида Хадсона?

— У тебя нет никакого права…

— И вы делали все это во имя любви. Так вы убеждали себя. Вы сказали Полу, почему его отцу пришлось уйти в отставку так неожиданно?

—Нет.

— А почему?

— Как я могла? Это разрушило бы представления Пола об отце.

— Значит, вы позволили Полу думать, что его отец совершенен, что ему следует подражать. Вы помогали ему делать из Дейвида Хадсона идола. — А она сама помогала в этом Лоис.

— Я никогда не говорила, что Дейвид — совершенство. Пол знал…

— Пол забыл. Если он что‑то и знал, он вынес урок, что для человека, облеченного властью, грех не помеха, главное, чтобы семья молчала.

Лоис побледнела:

— Ты несправедлива. Я старалась научить Пола поступать правильно, но при этом не отвращать его от отца.

— Вы все перепутали, Лоис. Господь не идет на компромиссы. А как насчет дисциплины? Как насчет ответственности? Дейвиду Хадсону удавалось жить без этого.

— Я делала то, что считала нужным!

— Вы делали то, что велел вам муж, даже если это значило совершить грех! Вы делали то, что проще. Вы очень страдали, когда приезжали к нам в Сентервилль, чтобы сообщить об отставке Дейвида. И теперь я знаю почему. Проступки, сказали вы вчера. Это был не первый случай, когда муж вам изменил. Просто это был последний раз в его церковной карьере. — Она размазала слезы по щеке. — Вы не сказали мне всей правды, но взяли клятву держать все в тайне. Вы и меня втянули в грех.

—Нет.

— Я должна была принять это как предупреждение. Я и сама виновата не меньше, чем вы. У меня были предчувствия. Святой Дух пытался сказать мне, что происходит нечто плохое, а я не послушала Его тихий голос, как когда‑то вы. Признайтесь, вы рассказали мне о Дейвиде, чтобы я знала, каким может стать Пол?

— Пол не такой, как его отец.

— Тогда зачем вы рассказывали мне о своей семье?

Лоис повторила хриплым голосом:

— Пол не такой, как его отец.

— Такой. Каков отец, таков и сын!

— Он раскаивается.

— Он ничуть не раскаивается, Лоис. Он лишь сожалеет. О том, что попался. А теперь он боится, как бы все, что он строил для себя, не полетело вверх тормашками. Если бы он раскаялся, не побежал бы первым делом в церковь на встречу с Марвином Локфордом! Он бы стоял на коленях и молил о прощении. — А матери не пришлось бы убеждать его, что он должен приехать, не откладывая поездку на понедельник.

— Ты этого хочешь, Юнис? Поставить Пола на колени? Раздавить и уничтожить? Прилюдно унизить? Спалить его церковь?

Да! Юнис хотелось кричать. Где же еще ему быть, как не на коленях перед Господом? Разве Иисуса не унижали публично? А Он при этом был невиновен. Он был чистым и святым. И если Господь мог унизить Себя до такой степени перед всем человечеством, разве человек не может унизиться перед всемогущим Богом? Господь сознательно взял на Себя все грехи человечества. Никто, кроме Господа, не сможет изменить жизнь Пола. Только Господь может залечить раны, нанесенные Полом. И никто, кроме Господа, не сможет вернуть Пола на путь истины!

О, Господь, всемилостивый и всемогущий, я бессильна что‑либо изменить.

Неожиданно Юнис совершенно успокоилась. Как перед бурей.

— С вами бесполезно разговаривать, Лоис. Вы такая же обманщица, каким был Дейвид Хадсон. — Она увидела, что Лоис была потрясена. Юнис вышла из кухни.

Я не могу оставаться здесь, Господи. Куда мне идти? Что мне теперь делать?

Она отправилась в спальню и закрыла за собой дверь. Быстро переоделась, застелила кровать, сложила ночную рубашку и халат и прошла в гостиную, чтобы забрать свою сумочку.

Лоис стояла в дверях кухни, бледная, по ее щекам текли слезы. Юнис стало очень жаль ее. Возможно, глаза свекрови тоже открылись.

— Я люблю вас, Лоис. Всегда любила. И всегда буду любить. Но я не стану поступать, как вы. Больше не стану.

— Куда ты едешь?

В этот момент Юнис поняла, куда ей следует направиться.

— Домой.

Лоис с облегчением вздохнула:

— Слава Богу. Позвонить Полу? Сказать, что ты возвращаешься?

— Сентервилль мне не дом. — Она открыла дверь и вышла.

_19.

Стивен никак не мог отделаться от мысли основать новую церковь. Возможно, его удерживали разочарования, которые он испытал, строя Центр новой жизни? Или опасения, что он не оправдает надежды людей, приходивших на его уроки? Стивен просил Бога сделать так, чтобы его помыслы были чисты, если Господь действительно призывает его к служению пастором. Стивен не хотел соревноваться с Полом Хадсоном. И чтобы убедиться в правильности своих мыслей, Декер направился к тому единственному человеку, которому мог всецело доверять, в чьей честности был абсолютно уверен, потому что этот человек в своей жизни опирался на Писание.

— Мистер Мейсон во внутреннем дворике, мистер Декер, — сказала ему администратор.

И как обычно, Сэмюель был не один. Под большим пляжным зонтом с ним рядом сидела та самая Флоренс Найтингейл. Стивен сразу угадал момент, когда она его заметила. Женщина застыла, наклонилась вперед, что‑то сказала Сэмюелю, взяла свою сумочку и поднялась.

— Не уходите из‑за меня.

Она всегда сбегала, едва завидев его. Несомненно, она не забыла унижения, которое испытала, когда Юнис пыталась их свести. Когда же это было?

— Я не знал, что вы сегодня придете.

— Конечно, вы не знали.

Сэмюель поднял глаза:

— Вы даже не допили свой чай, Карен.

— Простите, Сэмюель. Останусь подольше в следующий раз.

— Я уверен, что Стивен не станет возражать…

— Конечно, не стану. — Как же глупо он вел себя в тот день, гели эта прекрасная женщина убегает каждый раз, как только его увидит? — Вы все еще возглавляете клуб для одиноких людей при Центре новой жизни?

— Я не хожу в Центр новой жизни уже больше года. Ого!

— Действительно? — Стивен удивленно приподнял бровь. — У вас для этого есть причина?

— Во всяком случае, с вами я не могу ее обсуждать.

— Ваш ответ заставляет меня задать вам еще больше вопросов.

— Зато я не хочу на них отвечать.

Его попытка как‑то наладить их отношения не удалась. Возможно, лучше действовать напрямую, без обиняков?

— Послушайте, Карен, я признаю, что тогда в больнице вел себя отвратительно. Простите меня. Может, заключим перемирие?

Она вспыхнула:

— Я не хочу, чтобы между нами оставалось недопонимание.

Она хочет сказать, что не пыталась привлечь его внимание. Ну да, он понял ее.

— Когда мы встретились в первый раз, недопонимания не было. Я так повел себя не из‑за вас.

Карен пристально посмотрела Стивену в глаза:

— Я знаю.

Стивен понял, что она говорит правду, и почувствовал, что краснеет.

— Это было очевидно, верно?

— Не настолько очевидно, чтобы кому‑нибудь навредить.

Она соблюдала осторожность, а это Стивен не мог не оценить.

Но он все‑таки продолжал задаваться вопросом, многие ли из посещавших Центр новой жизни заметили его увлечение женой пастора. Когда Карен сделала шаг к нему навстречу, он выдвинул стул и предложил ей сесть.

— Если я вас очень попрошу, вы согласитесь допить свой чай? Я могу рычать, но не кусаюсь.

Она искренне рассмеялась.

— Хорошо. На этот раз рискну. — Она сняла с плеча сумочку и села.

— Теперь Карен посещает большую церковь в Сакраменто. — Сэмюель отпил чаю. — Ей нравится там, но она пока не уверена, что хочет стать членом местной общины.

Стивен посмотрел на нее:

— Что‑то не так с проповедями?

— Нет. Пастор прекрасно разбирается в Писании, но церковь расположена слишком далеко от моего дома, поэтому я не смогу участвовать в церковной деятельности. Члены клуба для одиноких людей собираются по вторникам, а хористы по четвергам. Я попробовала туда ездить, но домой я попадаю только после десяти. Мне не нравится так поздно возвращаться домой одной, а из моего района никто туда не ездит.

— А где вы живете?

Она не спешила ответить, за нее это сделал Сэмюель:

— В ваших краях.

— Вы живете в Роквилле?

На лице Карен появилось страдальческое выражение.

— Не в самом Роквилле, в миле к северу, на Джелсон–роуд. Лет шесть тому назад я купила этот участок и живу там с тех пор.

Шесть лет. Она пытается показать, что не бегала за ним. Видимо, она считала его самым тщеславным человеком на земле.

— Я недавно приехал в город. — Он хотел донести до нее, что все понял. У нее такая приятная улыбка. — Я задаю вопрос, который задал бы любому. Почему Роквилль?

— Я выросла в Сан–Франциско, поэтому подумала, что жить на ферме очень романтично. Я и не предполагала, что будет столько работы.

У нее и смех был приятным. — Вы работаете на ферме?

— У меня огород и несколько фруктовых деревьев. Мне не приходится покупать овощи и фрукты.

— А животных вы не держите?

— Нет возможности. У меня была собака, но ее пришлось усыпить. Рак. Мне очень не хватает Брута, но я слишком мало бываю дома, чтобы заводить животное. У меня плотное расписание в больнице.

Сэмюель молчал, но Стивен прекрасно понял, почему его друг подтолкнул Карен поделиться своей проблемой. Сэмюель мог прямо сказать о ней, только Карен наверняка была бы недовольна.

— Я провожу занятия по изучению Библии у себя дома по средам вечером. Приглашаю и вас. Приходят и мужчины, и женщины. Рабочие, несколько иммигрантов. Моя дочь. Моя бывшая жена. Я никогда не знаю, что каждый из них может сказать или сделать.

— Вы пытаетесь меня завлечь или отвратить?

— Я вас приглашаю.

Карен бросила взгляд на Сэмюеля:

— Он хороший учитель?

— Да. И он постоянно работает над собой.

Она еще раз глянула на Сэмюеля.

— Что нужно принести?

— Библию и открытую душу.

Сэмюель явно был доволен.

— Как прошел пикник?

Стивен откинулся на спинку стула.

— Замечательно, пока кое‑кто не начал говорить о том, чтобы основать новую церковь.

У Карен от удивления взлетели брови.

— Вы хотите основать церковь?

— Нет, я совсем этого не хочу.

Сэмюель заинтересовался:

— А почему нет?

— Вы ожидаете услышать одну причину или двадцать одну? Меньше всего на свете я хочу снова ввязываться в строительство церкви.

— Можно создать церковь и не строить здание, сам знаешь.

— Все что я хотел, Сэмюель, это проводить занятия по изучению Библии для нескольких человек, и больше ничего.

— Очень трогательное желание.

Стивен посмотрел на Карен поверх своих солнечных очков:

— Осторожнее, вы еще не член нашей группы.

— Поздно. Вы меня пригласили, а я приняла приглашение.

— Вы могли бы пока держать свое мнение при себе.

— А вы могли бы последовать собственному совету и открыть свою душу.

Сэмюель улыбнулся:

— Ну, и что ты ответил своим ученикам?

— Я ничего не сказал. — Стивен отвел глаза от Карен. — Мы помолились об этом.

—И?

— Я продолжаю молиться. — Он потер висок. — Дело в том, что у меня создается ощущение, будто я двигаюсь дальше, только задом наперед. — Карен и Сэмюель оба смотрели на него и ждали. — Церковь создали сто двадцать человек, молившиеся вместе в горнице в Иерусалиме. Верно?

Сэмюель кивнул:

— Да, но они не остались в той горнице навсегда, Стивен.

Или в подвале, если так можно сказать.

— И их община увеличилась, — вставила Карен. — Она была маленькой только сорок дней, а потом настал день Пятидесятницы. Как только Святой Дух сошел на них, они понесли людям Благую весть, и Господь добавил к их рядам еще три тысячи человек.

— Да, но и после этого они встречались в частных домах.

Сэмюель улыбнулся:

— А еще они встречались в коридорах храма.

— В притворе, называемом Соломоновым.

Стивен бросил на Карен сердитый взгляд:

— Наверное, вам лучше заняться преподаванием.

Она подняла руки:

— А еще говорили, что не кусаетесь.

Рассерженный Стивен упорствовал:

— Я вот что пытаюсь сказать. Самым важным делом церкви должно быть не возведение здания для встреч, а завоевание душ, общение, совместные трапезы и молитвы. Если я и решусь участвовать в создании церкви, то я предпочел бы церковь без стен. Разве не об этом толковал Иисус? Главное — не здание, и не разнообразие программ, не количество людей. Не музыка и ритуалы. Главное — наши отношения с Иисусом Христом. Храм создают верующие. Они и есть церковь. Сила воскресения Христа проявляется в нашей новой жизни.

— И вы намерены держать ваших слушателей в заложниках в вашем подвале?

Стивен повернулся к Карен:

— Как вижу, я ничего, кроме неприятностей, от вас не дождусь.

— Почему же? Я просто спросила. Я хочу сначала узнать, на чем вы стоите, а уж потом открывать вашу дверь. Я убежала из «владений» одного пастора вовсе не затем, чтобы скатиться по лестнице в подвал другого.

Стивену сделалось жарко.

— Вы сравниваете меня с Полом Хадсоном?

— Только когда вы решаете, что знаете ответы на все вопросы. — Она говорила спокойно, ласково глядя на него.

Он облегченно выдохнул:

— Ничего подобного. Я не знаю ответов на все вопросы. Просто не хочу снова повторять те же ошибки. Как только Сентервилльская христианская церковь решила расширяться и строить новое здание, центр внимания переместился. Главной заботой стало привлечение людей, чтобы добывать деньги на продолжение проекта. Церковь перестала быть святилищем. Она превратилась в спортивный зал. Все были заняты только мероприятиями. Никто уже не думал о том, чтобы заботиться о своих отношениях с Христом. Только считали головы и выручку за воскресное утро. Господь снова и снова разрушает храм, но мы все равно пытаемся отстроить его заново. Как долго это будет продолжаться?

Карен явно размышляла над услышанным.

— Почему вы считаете, будто мы заняты именно этим?

— Я не уверен, но мне кажется, что тратить силы на строительство здания проще, чем на построение отношений с Господом. Первое требует нескольких лет упорного труда, зато на второе уходит вся жизнь. Вся беда в том, что здание церкви превращается в идола. Программы становятся чем‑то вроде священных коров. Тщеславие, сплошное тщеславие. Моя церковь больше твоей. Мой пастор собирает больше людей, чем твой. Эй, разве вы не слышали? Он выступает по телевидению, записывает радиопередачи, которые транслируют по всей стране. Надо же, уже хотят выпустить Библию с его именем на обложке. Что на это скажете?

— Он здорово достал вас.

—Кто?

— Пол Хадсон.

— Я не имел в виду Пола Хадсона.

— Пра–а-авда? — Она произнесла слово нараспев и посмотрела на Сэмюеля.

Стивен тяжело вздохнул. Он сдерживал раздражение? Стивен надеялся, что нет. Его раны от противостояния Полу еще не зажили, но это вовсе не означало, что он увлекся, рассуждая о том, чем является церковь. Даже не зная Карен достаточно хорошо, Стивен догадался, что она вся кипит.

— Вы что‑то хотите сказать? Не стесняйтесь.

— Тот факт, что мотивация Пола Хадсона была ошибочной, еще не значит, что ваша не может быть правильной.

— Ну, да. Я же такой великий строитель. Все считают, что я нажился на том проекте. Набил полные карманы денег.

— Никто так не считает.

Возможно, он преувеличивает. Стивен внимательно посмотрел на Карен. Он никогда никому не говорил, в какую яму он упал, прежде чем вышел на путь истины. Но она, похоже, знала об этом. А жаловаться он не собирался. Бог помогал ему находить работу, чтобы выживать и чтобы имя его не попадало в список банкротов.

— Дело в том, что моя мотивация ничего не меняет для самой церкви.

— Во всяком случае, нам не дано это увидеть, — продолжил Сэмюель. — Только не надо думать, что Господь дремлет. Он следил за нами и продолжает следить.

— Естественно. — Стивен криво усмехнулся. — В этом у меня нет никаких сомнений. — Он уже почувствовал, как Господь начал пробивать его броню. Он становился все более уязвимым и неуверенным.

— Только не думай, что произошедшее в Сентервилле может иметь продолжение в Роквилле, — добавил Сэмюэль.

Стивен сделал большой глоток из своего стакана с чаем.

— Кажется, Господь работает как раз в этом направлении. Юнис говорила, что дом, который я купил, был завещан Сентервилльской христианской церкви, а Пол продал его, чтобы получить деньги для строительства.

Карен вскинула голову:

— И вы об этом знали, когда покупали его?

Неужели она думает, что он мог сделать это, чтобы отомстить Полу? То же приходило в голову и Юнис. Стивен отрицательно покачал головой.

— Нет. — Уж не раздумывает ли она теперь, когда он разговаривал с Юнис и при каких обстоятельствах? — Я понятия не имел. Меня интересовало только одно: не наложен ли арест на это имущество и найдется ли там для меня достаточно работы. Мне нужно было чем‑то занять голову и руки. — И добавил для полной ясности: — Я не хотел снова докатиться до реабилитационного центра для алкоголиков.

Карен подняла бровь:

— Не всякий станет такое о себе рассказывать.

Он рассмеялся:

— Я не ждал, что вы скажете что‑то другое.

— Например, что?

— Что вы уже слышали, что я алкоголик. — Такие слухи бродили по округе, когда Пол пытался выставить его из церкви.

— Я не слушаю сплетни и мало общаюсь с людьми, которые это делают.

Неудивительно, что Юнис понравилась эта женщина.

Сэмюель прочистил горло, и тогда Стивен понял, что слишком пристально разглядывает Карен. У нее не было обручального кольца.

Она посмотрела на свои часы:

— Мне нужно бежать. Я сегодня дежурю.

Карен накинула ремешок сумочки на плечо и поднялась. Сэмюель тоже встал, опираясь на свою палку. Стивен отодвинул стул и поднялся. Как давно ему уже не приходилось вставать в знак уважения к женщине? Карен удивленно посмотрела на него. Неужели у него на лице написано, что он чувствует себя как слон в посудной лавке? Карен взяла руку Сэмюеля двумя руками, пожала и поблагодарила за приятно проведенное время, сказала, что скоро еще заглянет. Поворачиваясь, чтобы уйти, она ласково посмотрела на Стивена:

— Приятно было встретить вас, Стивен.

— А мне — вас. — Он подумал, что не мешало бы узнать ее получше. Возможно, пригласить на чашечку кофе. Или поужинать вместе.

— Мне нужен ваш номер телефона. Вдруг мне придется отменять занятия в последнюю минуту? — Он надеялся, что нашел удачный предлог.

— Мой номер есть в телефонном справочнике. — Она ушла, не оглядываясь.

Как жаль, что он не помнил ее фамилию.

Стивен сел после того, как сел Сэмюель.

— Мне кажется, Господь давно хочет, чтобы в Роквилле появилась церковь. Жатвы много, а делателей мало[75].

— Я согласен. Только я сомневаюсь, что подхожу на роль пастора. Я не желаю браться за дело, если мои мотивы неверны.

— Господь не зря привел тебя сюда.

— Вести занятия по изучению Библии — совсем не то, что служить в церкви.

— А ты действуй постепенно. Сосредоточься на Слове. Опустись на колени и помолись. А потом встань и выполни назначенную тебе Господом работу. И не пытайся перейти реку, пока до нее не дойдешь.

— Мне нужно зарабатывать на жизнь.

Сэмюель пошевелился в своем кресле. Лицо его исказилось от боли, когда он попробовал выпрямить ногу.

— Апостол Петр изготавливал палатки. — Он устроился поудобнее. — Больше половины людей, которые приходят на твои занятия, работали вместе с тобой. Господь знает, что этот труд слишком тяжел для одного человека. Но он дает тебе силы, чтобы ты давал силы другим. Тебе вовсе не обязательно получать богословское образование или стоять за кафедрой.

Стивен заметил новые морщины на лице Сэмюеля. Как же он сильно состарился за несколько дней. Они немного помолчали. Стивен допил свой чай.

— Хотите, я отведу вас в вашу квартиру?

— Прости. Сегодня я не очень хорошая компания.

— Вы явно о чем‑то беспокоитесь. Что случилось?

— Я не могу сказать.

— Хорошо. — Неужели что‑то произошло с Юнис? — Я могу чем‑то помочь?

— Только тем, что делаешь. И думай о Христе. Подчинись Божьему замыслу. Что бы это ни было, как бы трудно тебе ни пришлось.

Стивен вгляделся в его лицо. Старик задумался, в нем явно происходила внутренняя борьба.

Сэмюель смотрел на деревья в саду.

— Думаю, посижу здесь еще немного.

— Ладно. — Стивен поднялся. — Я зайду к вам завтра.

— Погоди, Стивен. — Сэмюель полез в нагрудный карман. — У тебя нет ручки?

Стивен дал ему свою шариковую.

Сэмюель взял бумажную салфетку и что‑то на ней написал. Потом с улыбкой протянул ее Стивену.

Карен Кесслер. И ее номер телефона.

Заезжая на парковку для гостей жилого комплекса, где теперь обитала Лоис, Пол поискал глазами машину Юнис. Он устал после переезда, обессилел после бессонной ночи. Пол никак не ожидал от Юнис такого: уехала к матери, все ей рассказала. Она должна была остаться дома, как он ей велел. Они вполне могли все обсудить, достичь взаимопонимания и не вмешивать в это дело посторонних. Никто не должен знать об их проблемах, особенно мать! У Юнис есть, конечно, повод огорчаться, но это не дает ей права наносить ему вред. Она ведь жена пастора. Она должна понимать, что никому ничего нельзя говорить против него!

Вынув ключ из замка зажигания, он распахнул дверцу машины, вышел и захлопнул ее. Пол смутно припоминал, как его отец несколько раз жестко разговаривал с матерью. Возможно, и ему следует так поступить. Поменьше извиняться, проявить твердость ради блага своего прихода. На карту поставлено слишком многое, нужно держать свои чувства в узде.

Он нашел квартиру матери и позвонил. Потоптался на месте, поджидая, когда откроют. Он же предупреждал, что едет. Лоис должна была передать Юнис. Неужели она все еще дуется, а он должен ждать на пороге? Пол снова нажал на кнопку звонка и на этот раз держал долго.

Дверь открыла мать, она стояла и смотрела на него. Лицо ее было покрыто красными пятнами и опухло, веки покраснели от слез.

— Мам, все не так плохо, как кажется.

— Неужели?

— Что тебе сказала Юнис?

— А ты как думаешь?

Пол винил Юнис в том, что она причинила боль его матери.

— Где она? Она не имела никакого права приезжать сюда и сваливать на тебя все проблемы. — Пол крикнул в пространство квартиры: — Юнис!

— Она уехала.

— Что ты имеешь в виду? Куда уехала?

— Она сказала, что поехала домой.

Его охватила злоба.

— Замечательно! Просто великолепно! А я прикатил сюда. Что это за игру она затеяла? Что она собирается делать? Пойти в церковь и объявить, что у нас кое–какие проблемы?

— Кое–какие? Так вот как ты относишься к супружеской неверности?

Пол покраснел:

— Это не только моя вина, ты знаешь. Она бы ничего не узнала, если бы Рита все не подстроила. И я никогда бы не взглянул в сторону Шилы Атертон, если бы Юнис была мне хорошей женой. Она постоянно дулась на меня с тех пор, как Тим переехал к тебе.

— Значит, виноваты все, кроме тебя, верно? Даже я виновата.

— Я этого не говорил. Я не это имел в виду.

— Тебе нет оправдания, Пол. И ничто не поможет тебе выбраться из этой передряги.

— Ладно. — Он примирительно поднял руки. — Достаточно! Не могли бы мы поговорить внутри. Чтобы не все соседи нас слышали?!

Лоис отступила на шаг, чтобы Пол мог войти. Он швырнул свою куртку на диван и с недовольным видом потер шею.

— Если бы Юнис потрудилась ответить на звонок, я бы ждал ее дома.

— Она поехала не в Сентервилль.

— Ты же только что сказала, что она поехала домой. — У него была бессонная ночь, и еще эта поездка. Он был не в настроении разгадывать ребусы.

— Не смей говорить со мной таким тоном, Пол Хадсон.

Ему еще ни разу не доводилось видеть мать в подобном состоянии. Словно она его ненавидела. Пол был потрясен.

— Она сказала, что Сентервилль ей не дом. И ничего удивительного.

Из‑за Юнис у него еще и испортились отношения с матерью. Ну почему она не могла держать рот на замке и не обсуждать их личные проблемы? Если уж ей нужно было выговориться, почему она не выбрала кого‑нибудь другого? Хорошо, что Юнис сейчас не у матери, иначе он наговорил бы ей такого, о чем бы потом сожалел. А теперь ему снова придется за ней бежать. И где искать ее? Сколько ей нужно времени, чтобы успокоиться, просто сесть и выслушать его доводы?

— Так куда она поехала? — Он старался быть терпеливым.

— Это ты мне скажи, Пол. Где дом Юнис? — Глаза Лоис заблестели от слез. — Может, на небесах?

Пол почувствовал, как его сковывает холод.

— Она этого не сделает. Ты же знаешь Юнис не хуже меня, она даже не станет об этом думать.

— А ты хорошо знаешь меня? Я подумывала о самоубийстве, когда твой отец впервые мне изменил.

Впервые? Пол отпрянул.

— О чем ты говоришь? Лоис тряхнула головой.

— У него никогда не было времени на тебя, верно? И на меня тоже. Зато на других у него было полно времени.

Пол с трудом сглотнул. О чем она говорит?

Лоис горько заплакала:

— Юнис была права. Я ошибалась. Все эти годы я поступала неверно.

— Мама. — Ему приходилось видеть ее плачущей, но не так, как сегодня. — Мама. — Он обнял ее за плечи, но она отстранилась.

— Я должна была поговорить с тобой обо всем этом давным–давно. Я должна была предупредить тебя, когда наблюдала за тем, что происходит. Я же знала, что ты меняешься. Видела, что твое честолюбие взяло над тобой верх. Но я надеялась, что рано или поздно ты вспомнишь то, чему я тебя учила. Я так надеялась, что мне не придется говорить тебе все это. — Она опустилась в кресло и высморкалась. — Тебе лучше присесть. Я намерена рассказать тебе всю правду про твоего отца, хочешь ты этого или нет. Он медленно сел, тело его словно окаменело.

— С детства я пыталась защитить тебя. И себя тоже. — Она пристально посмотрела на Пола. — Не имеет смысла рассказывать, как это больно — жить с человеком, который тебе изменяет, врет, но при этом считает, что у него есть право жить, как ему хочется, и ни перед кем не отчитываться, даже перед Богом. Я за него молилась. Год за годом. И даже когда он уничтожил последнюю искорку моей к нему любви, я молилась за его спасение.

— Спасение? Уж если кто и спасен, так это папа.

— Хотела бы я верить. Я действительно очень хотела бы, чтобы Господь до него достучался. Но очень в этом сомневаюсь. Я ни разу за всю нашу жизнь не заметила подтверждения того, что он был христианином.

Он поверить не мог, что она может говорить подобные вещи о самом известном проповеднике страны.

— Он привел к Господу множество людей, мама. Его паства насчитывала тысячи. У него была телевизионная программа и программа на радио. Он писал книги, которые раскупались!

— И ты считаешь, что все это знаки Божьего благоволения? Твой отец ни одну душу не привел к спасению. Я‑то думала, ты понимаешь. Спасение — это работа Святого Духа, Пол. Спасти может только Господь. Только Иисус. Ни один человек не может спасти чью‑либо душу. Я пыталась донести до тебя истину. Я пыталась указать тебе верный путь. Без всяких компромиссов. Пробудить в тебе стремление жить праведной жизнью. Я пыталась объяснить тебе, что христианская жизнь — это не забег на короткую дистанцию. Это изнурительный марафон. И раньше ты мне верил. Сердце твое было открыто Господу. И твоя вера вызывала у отца недовольство. Помнишь?

— Да, он был со мной слишком строг, как мне кажется.

— Кажется? Да поможет тебе Бог вспомнить, как это было на самом деле. Ты так жаждал внимания своего отца, его похвалы. И я поняла, насколько страстно ты этого желал, когда услышала твою проповедь. Я тогда сказала, что ты больше похож на своего отца, чем я считала. А ты принял мои слова за комплимент. Я же другое имела в виду. Нужно было выразиться яснее.

Он поднялся:

— Не думаю, что мне хочется слушать, как моя родная мать уничтожает репутацию отца, когда его уже нет и он не может себя защитить.

— Было время, когда ты не убегал от правды.

— Да, у меня был роман на стороне. Признаю. Но все кончено. Я сожалею о случившемся. Это никогда не повторится.

— Он говорил то же самое — таким же наглым тоном, в котором не было даже намека на раскаяние. Ты уже говорил Юнис, что это ее вина? Что она недостаточно хорошая жена, чтобы ты чувствовал себя счастливым? Ты уже швырял в нее обвинениями в собственных грехах, как это делал твой отец со мной? Вижу по твоему лицу, что уже говорил. Сядь!

Пол сел. Потрясенный. Мать никогда так с ним не говорила.

— Твой отец не сам решил уйти в отставку, Пол. Его заставили уйти. Один из старейшин узнал, что у отца интрижка с одной из прихожанок, которую он консультировал. И это был не первый случай, можешь мне поверить. Старейшина осудил твоего отца. Тот не стал его слушать. Тогда еще двое старейшин пришли к нему. Он быстренько бросил любовницу и думал, что на этом все кончится. Но он стал слишком неосторожным. Он связался сразу с несколькими женщинами. Одна узнала про других и пришла к старейшинам. Они сказали ему, что если он не уйдет, они все расскажут прихожанам. А если он уйдет мирно, ничего не будет сказано. А женщинам посоветуют не ходить в эту церковь. Его репутация не пострадает. Он согласился, и они исполнили свои обещания. Никто ничего не сказал. Мы замели весь сор под ковер, под которым за много лет накопилось достаточно грязи. И все мы думали, что защищаем церковь. — Она замолчала, глаза ее снова наполнились слезами. — Но мы только способствовали разложению… потому что теперь ты, его сын, следуешь тем же путем.

— У меня был только один роман на стороне.

— Ты лжешь мне так же легко, как себе.

— Шила единственная, клянусь тебе, мама. Все кончено. Это было ошибкой. Самой большой в моей жизни. — Он весь дрожал.

— Ах, Пол, ты слепец! Ты обманываешь Господа уже много лет. Я приходила в твою церковь. Я видела, как ты «обрабатываешь» людей, как очаровываешь их, а потом манипулируешь ими. Ты стал точно таким же, как отец. Он использовал людей, а потом выбрасывал их, как ненужный хлам. Я была первой в длинной цепочке людей, которые его любили, молились за него. Он же использовал мою любовь, чтобы мной управлять, заставлять молчать. А ты сделал то же с Юнис. А еще использовал ее таланты. Пока она не отказалась идти на компромиссы. И тогда ты отстранил ее, потому что тебя больше интересовало, нравишься ли ты людям, а не то, что правильно в глазах Господа.

Пол почувствовал, как по спине ползет холодок. У него зашевелились волосы. Он снова потер шею, пытаясь избавиться от неприятных ощущений.

Лоис наклонилась вперед, сцепив руки.

— Неужели ты думаешь, что Господь не видит твоих деяний? Неужели ты считаешь, Он не знает, что́ ты думаешь о Нем? Ты используешь Его имя, чтобы пробивать себе путь, Его Слово, чтобы развлекать людей. Ты плевал в лицо Тому, Кто спас тебя, Кто любит тебя в отличие от твоего земного отца!

Слова матери больно ранили Пола. Она никогда не осуждала его. Он сжал кулаки, с трудом сдерживая слезы.

— Я тяжко работал, чтобы построить эту церковь. Она умирала, когда я приехал в Сентервилль. А сейчас в моем приходе три тысячи человек!

— И ты считаешь это успехом? — Она откинулась назад и положила руки на подлокотники. — И чему же служит твоя церковь, как не твоей гордыне?

Он отпрянул:

— Она служит Христу.

— Вовсе нет. Люди, входящие в нее, даже не представляют, какое учение услышат. Они вообще не знают, что такое Божье учение. И что же они слышат, Пол? Какую правду? Писание? Нет. Им предлагается час развлечений. Волнующая музыка. Спецэффекты. Приятные слова, поднимающие настроение. Тебя больше заботит количество людей на твоих скамьях, чем то, что они -потерянные души, нуждающиеся в Спасителе. Они не могут обрести спасение, пока их сердца не отринут грех. А ты примиряешь их с грехом, да и сам идешь тем же путем.

Он не мог смотреть ей в глаза.

Мать истощила запас сил. Она закрыла лицо руками.

— Я была неправа, покрывая твоего отца. Я пыталась убедить себя, что, защищая его, я защищаю церковь. — Она подняла голову, на ее лице читалась скорбь. — Прости меня, Господи. Юнис была права. Я жила с ложью. Я защищала себя от унижения и позора. — Она как‑то пристыженно улыбнулась. — Я не хотела, чтобы люди узнали, что я недостаточно хороша, чтобы удержать своего мужчину. — Она безрадостно рассмеялась. — Но истина в том, что ни одна женщина не сумела бы его удержать. Таковы были правила его игры. Вот если бы ему приходилось отвечать за свои поступки, возможно, что‑нибудь и изменилось бы. Наказание могло бы вселить страх перед Богом в других. Таких, как ты. И тебе бы не пришло в голову поступать по собственному разумению. И ты бы понял, что Господь всемилостив, но Он не заключает сделки.

— Папа был хорошим человеком. Я не могу поверить тому, что ты говоришь. — Он не желал ее слушать. Он не хотел верить ее словам.

Лоис вздрогнула:

— Господь не раз давал твоему отцу возможность раскаяться, Пол. Он давал ему такой шанс много раз. Иногда мне кажется, что Господь забрал у отца жизнь, пока он не наделал еще больше мерзостей.

— Он построил церковь, мама.

— Он собрал толпу. — Она подалась вперед, протягивая руки. — Послушай меня, Пол. Послушай внимательно. Твой отец никогда не был пастырем. Он был скотником, гонящим стадо на рынок. Он и тобой пытался помыкать. Помнишь? Он унижал тебя и высмеивал. Он постоянно принижал тебя. Он изо всех сил старался переделать тебя, сделать похожим на себя. А ты сопротивлялся. Я видела, какое у тебя нежное сердце. Ты был больше похож на дедушку Эзру, чем твой отец.

— Но дедушка же был неудачником.

— Ты очень сильно заблуждаешься. Все, что хотел в этой жизни Эзра, это служить Господу, нести добрую весть о спасении в Иисусе Христе. И он делал это! И если ты поедешь туда, где он проповедовал, ты найдешь там церкви, Пол. Маленькие, но живые, они основаны на вере и Божьем Слове. Твой дедушка служил Господу гораздо преданнее, чем твой отец.

— Но отец говорил…

— А твой отец видел только одно — ему вечно не хватало денег на то, чего ему хотелось. За это собственный отец презирал его. Дейвид не желал той жизни, которую вел его отец, жизни, полной жертв. Он хотел большой дом и дорогую машину. Он хотел славы. И поэтому он использовал таланты, данные ему Господом, для возвышения себя самого. Он относился к своему служению как к способу зарабытывания денег. И Господь воздал ему за грехи.

— Я думал, ты его любишь.

— Я любила того человека, за которого выходила замуж. Но когда я узнала, кто и что он есть на самом деле, я любила его только из покорности Богу. У меня не всегда получалось. Я никогда не рассматривала развод как возможный выход из сложившейся ситуации. Но пришло время… — Она покачала головой и опустила глаза. — Я перестала спать с твоим отцом после его четвертой интрижки. — Она подняла голову. — Юнис об этом знала. А тебе я ничего не рассказала. Я не говорила, сколько раз твой отец мне изменял, зато она знала, сколько мне приходилось страдать и почему. И она сдержала обещание, данное мне, и хранила молчание. А когда она уехала сегодня утром, я задумалась, почему я ей рассказывала об изменах Дейвида. Может, я хотела, чтобы она сделала за меня грязную работу и просветила тебя? Какое тяжкое бремя она несла из‑за меня все эти годы!..

Пол вскинул голову. Он не мог вырваться из кольца правды, не мог остановить поток воспоминаний.

— Я не знаю, что делать. Я не знаю, что думать.

— Все ты знаешь.

— Мне нужно поспать. Нужно все обдумать.

— Ты можешь заняться этим где‑нибудь в другом месте. — Мать поднялась. — Я люблю тебя, Пол, но сейчас ты должен уйти.

Он в изумлении уставился на нее:

— Ты меня выгоняешь? Мама, я совсем не спал прошлой ночью. Я пять часов ехал сюда. Не моя вина, что Юнис здесь нет. Я слишком устал, чтобы…

— Я, я, я! — Она посмотрела на него с отвращением. — Ты заварил всю эту кашу, и чтобы выбраться из этого, недостаточно нытья, извинений и жалости к себе.

— Я понимаю, только…

— Тебе даже в голову не приходило, на какие страдания ты обрек Юнис, верно?

— Конечно, приходило.

— Да поможет тебе Господь. Ты такой же лжец, как твой отец. Я сама облегчила ему жизнь. А теперь сам видишь, к чему все это привело. — Она прошла к двери и распахнула ее. — Я не собираюсь предоставлять тихую гавань человеку, из‑за которого Юнис пришлось уехать в ночь.

— Я же не знаю, где она. У меня нет никаких предположений.

— Будет лучше, если ты догадаешься. — Ее голос прерывался. — Бедная девочка. Что ты с ней сделал! А я тебе помогла. — Лоис выпрямилась и заговорила твердым голосом: — Мой дом закрыт для тебя до тех пор, пока ты не помиришься со своей женой. — Она указала ему на дверь, при этом по ее щекам лились слезы.

Пол подобрал свой пиджак и направился к выходу. Когда он оглянулся и посмотрел в глаза матери, его сердце упало. Она всегда была готова броситься ему на помощь, всегда была на его стороне. Ни одна мать так не любила сына. Сейчас она смотрела на него как на постороннего, с которым не хотела знаться.

— Подожди минутку. — Она отошла и вернулась со свадебной фотографией Пола и Юнис. — Возможно, она поможет тебе понять, что ты теряешь.

Лоис захлопнула за сыном дверь и закрыла ее на замок.

На первый рейс в Филадельфию билетов не было. Ничего не оставалось, как только ждать.

Юнис присела у окна и стала смотреть на взлетные полосы. Она страшно устала, ей хотелось растянуться прямо на полу и подсунуть под голову свою сумочку. Но так делать нельзя. Что могут подумать люди? Возможно, ей поможет топленое молоко, придаст мужества для первого в жизни полета.

Правда, помогло.

Она старалась не думать ни о чем, особенно о реакции Пола, когда он приедет в Реседу и узнает, что ее там нет. Она вполне могла себе представить. Интересно, что он скажет прихожанам о ее отсутствии? Если, конечно, кто‑то вообще заинтересуется.

Семейные обстоятельства? Умер двоюродный брат? Спасибо за сочувствие. Никаких двоюродных братьев у нее, разумеется, не было.

В голове роились грустные мысли. Она молилась, чтобы Господь остановил их. Она просила Господа помочь ей преодолеть эту жуткую боль, подсказать, что же делать дальше.

Зазвонил мобильный. Она вынула его из сумочки, нажала кнопку и посмотрела, кто звонит. Пол. Она швырнула мобильник обратно в сумку.

Прошло четыре часа, прежде чем она, наконец, села в самолет без багажа, с одной сумочкой.

— Хотите подушку и одеяло?

— Да, пожалуйста. — Юнис улыбнулась стюарду. Скомкав подушку, она подсунула ее себе под голову.

Она просыпалась только один раз, когда подавали обед. Как только она доела свою лазанью, она снова уснула и не просыпалась, пока стюард не потряс ее за плечо.

— Вы должны привести кресло в вертикальное положение. У вас застегнут ремень безопасности? — Она кивнула и снова задремала.

Все поднялись со своих мест, принялись доставать багаж с верхних полок и из‑под сидений. Люди стояли в проходе, обвешанные сумками и ожидали, когда можно будет выйти из самолета. Юнис всматривалась в лица проходящих мимо. Когда очередь поредела, Юнис поднялась, перекинула ремень сумочки через плечо и вышла в проход. Она выходила из самолета последней.

— Спасибо, — сказала она пилоту и стюарду, — за приятный полет.

Как жаль, что она проспала всю дорогу, не смогла полюбоваться на Америку с высоты птичьего полета. Она слишком устала, не могла смотреть в иллюминатор. А гул мотора замечательно убаюкивал.

Она нашла расположенные поблизости пункты проката автомобилей и обошла несколько из них. Цены оказались выше, чем она ожидала. Она же не покупает машину, а берет напрокат. В конце концов Юнис вручила служащему свою пластиковую карту и взяла малолитражку, которая стоила не так дорого, и даже за километраж платить было не нужно. Она довольно долго сидела в машине и читала инструкцию, чтобы знать, как включать фары, дворники, как отпускать тормоз. Ей впервые довелось сесть за руль новой машины, не хотелось повредить ее, еще не выехав со стоянки.

Было уже поздно. Большинство путешественников, наверное, давно разместились в отелях, но она выспалась в самолете, а номер в гостинице — пустая трата денег. Она поехала в сторону главного шоссе.

Юнис скучала по Тиму. Когда она о нем думала, у нее комок подкатывал к горлу. Может, стоило ему позвонить и сказать, что она сейчас в Южной Калифорнии? Но если она позвонит, он обязательно приедет и тотчас догадается, что произошло что‑то нехорошее.

Господи, сделай так, чтобы Пол первым рассказал ему. Или Лоис. Я не могу. Не хочу видеть разочарование в его глазах, ведь он поймет, что был абсолютно прав. «Эта церковь полна лицемеров, а отец самый большой из них». Сын оказался проницательнее своей матери.

Одни за другими мелькали огни фар проносящихся мимо нее машин.

Любил ли Пол ее по–настоящему когда‑нибудь? Интересно, почему он вообще обратил на нее внимание тогда, в университете? На девочку из захолустья. Простушку.

Что же теперь делать, Господи? Разве Ты не говорил, что неверность — достаточный повод для развода?

Она разжала вцепившиеся в руль пальцы и поменяла позу. Одна подруга как‑то сказала ей, что душевные раны после развода так и не заживают. Особенно, если есть дети. Правда, Тим уже не ребенок. Он молодой человек, готовый с головой уйти в любое дело, приготовленное для него Богом.

Господи, пошли моему сыну верную и любящую жену, девушку, которая будет заботиться о нем и сражаться за их брак. Пусть он любит и балует эту женщину до конца своих дней. Господи, сделай его человеком слова.

Пол провел беспокойную ночь в гостинице «Хилтон» на федеральной автостраде № 5 возле Санта–Клариты. Когда он выезжал из дома на юг, ему даже не пришло в голову, что нужно взять с собой смену белья, бритву, зубную щетку. Он купил все это перед регистрацией в отеле. Потом посмотрел какой‑то фильм, чтобы не думать о том, что говорила мать.

Не помогало.

Ему нужно возвращаться в церковь. Необходимо знать, не просочилась ли какая‑нибудь информация, не возникли ли вопросы. А еще нужно написать воскресную проповедь. Какие бы несчастья ни постигли его в жизни, он все равно должен подняться на кафедру и дать людям, заполнившим скамьи, какое‑нибудь наставление. Он выпрямился, пытаясь побороть тошноту от крайней усталости и морального потрясения.

Возможно, после душа станет легче.

Он открыл кран на полную мощность и долго стоял окутанный паром под струями горячей воды. Лучше ему не стало. Он даже не почувствовал себя чистым. Он никак не мог забыть презрительный взгляд Шилы и полные боли глаза Юнис.

Фотография, которую дала ему мать, осталась в машине. Пол не захотел брать ее с собой в гостиничный номер, он не желал видеть ее, когда проснется.

Во время бритья он заметил, что порезался, выругался и стал бриться осторожнее, потом выбросил все туалетные принадлежности в мусорное ведро, оделся и спустился вниз, чтобы позавтракать. Но до шести ресторан не обслуживал, а Пол не пожелал ждать. Он выписался из гостиницы. Можно позавтракать позже.

Сэмюель прислушался. Он слышал пение птиц, тихое жужжание пчел в жимолости, плеск фонтана в центре внутреннего дворика, металлический скрип открывающегося окна и приглушенный звук телевизора.

И среди этих мирных шумов ему вдруг почудились звуки шофара. Эти звуки исходили от Господа и отдавались в сердце. Он звал. Стивен тоже слышал их. Богу больше не нужны люди, чтобы трубить в бараний рог и призывать всех слушать Его Слово. Он мог говорить с людьми с помощью Святого Духа. Но немногие Его слушали. Немногие смиряли себя, чтобы исполнять Его волю.

Однажды на горе Синай Сам Господь дунул в шофар, когда давал закон Моисею[76]. И звук был таким громким, что дрогнули людские сердца.

О, Господи, как же долго Тебе приходится трубить! Чтобы заставить глухих услышать Тебя, заставить признать, что на небесах есть Бог. Ты — Создатель, Отец, Бог Вседержитель и Сын. О, Господи, я знаю, Ты говоришь с нами посредством Святого Духа, но однажды Ты вострубил. Протруби же еще раз, чтобы Пол — да и все остальные тоже — прекратили нести разрушение. Долго ли еще мне слушать пустые слова человека, который утверждает, что говорит от Твоего имени, а сам сидит во тьме и тени смертной?[77] Я слышу Твой тихий голос, но его уши закрыты. Сбей с него спесь, пока не стало слишком поздно, Господи. Встряхни его. Я вижу свидетельство Твоего существования в каждом восходе и закате… а его глаза не видят.

Солнце поднималось у Юнис за спиной. Она приближалась к мосту, что находился в полумиле от ее родного города. Когда она была девочкой, ей нравилось сидеть на этом мосту и бросать в воду камешки. Коул–Ридж, казалось, совсем опустел, только двое стариков сидели в креслах–качалках перед магазином. Они посмотрели на нее, когда она проезжала мимо. Она повернула на Колтон–авеню и замедлила ход, притормозив перед домом, в котором выросла. Он был заколочен, двор зарос сорняками, на белом частоколе красовалась поблекшая надпись «Продается». Юнис остановила машину.

Калитка была сломана. Она вспомнила, сколько людей открывало ее, чтобы навестить папу и маму. Ступени крыльца прогнили. Она осторожно пошла к дому. Заглянула в окно. Дом был нежилым, на полу лежал слой пыли, окна затянула паутина.

Кто‑то сказал, что вернуться домой невозможно. До сегодняшнего дня она этого не понимала. Это полуразвалившееся строение не было ее домом. Люди, которые делали его теплым, полным любви приютом, давно умерли.

Юнис пожалела, что приехала сюда. Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. Щемящее чувство потери охватило ее. Юнис развернулась и пошла прочь, прикрыв за собой калитку. Она шла по Колтон–авеню мимо домов, где когда‑то жили ее друзья. Тулли, О`Малли, Фрицпатрики, Данверы. Где они теперь? Куда все уехали, когда закрылись шахты?

Улица заканчивалась тупиком. Юнис вернулась по противоположной стороне и села в машину. Она долго сидела неподвижно, словно оцепенев. И куда теперь? Она включила зажигание, развернула машину и поехала в сторону главной улицы. Повернув направо, двинулась к южной окраине, потом налево в горы.

Пол положил свадебную фотографию на пассажирское сидение изображением вниз. Он не собирался думать о том, что сказала ему мать. Не сейчас. Он слишком устал и не может здраво рассуждать. Впереди показался въезд на автостраду № 5.

Вымотанный, чуть живой, Пол включил радио. Ему нужно было отвлечься от тяжелых мыслей о своем будущем. Пэтси Клайн горланил «Твое неверное сердце». Пол нашел другую радиостанцию и услышал Карли Саймона, который пел: «Ты такой тщеславный. И наверняка думаешь, что эта песня про тебя». Пол выругался и снова переключил канал. Он тотчас узнал первые такты песни, которая, как он однажды сказал Юнис, напоминала ему о ней: «Время в бутылке» в исполнении Джима Кроуса. Пол выключил радио.

Он отвратительно чувствовал себя. Впереди тянулся крутой склон Грейпвайна, а прямо перед ним раскинулась Большая Калифорнийская долина, словно лоскутное одеяло. Грузовики ехали черепашьим шагом, коробки передач ревели, скрипели тормоза. Он остановился у подножия горы, чтобы заправить машину и выпить чашечку кофе. Такими темпами он доберется в Сентервилль только к десяти. Придется заскочить домой, переодеться и в двенадцать быть уже в церкви. Он все приведет в порядок к приходу первого посетителя. Никто даже не узнает, что он уезжал. А если кто‑нибудь все‑таки спросит про Юнис, можно сказать, что она уехала навестить Тима.

Неужели из‑за того, что Сэмюель все утро читал Библию, он постоянно думает о шофаре? Теперь шофар используется только при совершении иудейских обрядов, даже не все евреи знают, для чего он нужен. Все люди должны отвечать за свои грехи, а наказание за грех по–прежнему смерть. Звуки шофара возвещали приближение Господа. Когда они раздавались, люди собирались вместе, исповедовались, каялись, молились. В бараний рог трубили, извещая о наступлении Дня очищения и юбилейного года. А также в разгар битвы.

Звуки шофара призывали Божьих людей собраться, призывали раскаяться или вступить в бой. В старые времена глас Божий доходил до людей через пророков, а теперь Господь говорит с каждым верующим посредством Святого Духа.

О, Господь, я знаю, что сейчас я на поле битвы. Как долго мне вести этот бой? Я так устал. Пал духом. Отчаялся. Только Ты можешь его спасти, а он все отворачивается, отворачивается, отворачивается. Почему же Ты это терпишь? Какова же должна быть сила Твоей любви, если Ты висел на кресте и слушал, как они глумятся над Тобой, пока Ты прокладывал для них путь к спасению и вечной жизни? Что удерживает Тебя от того, чтобы сжечь этот мир дотла?

Сэмюель склонил голову, желая отдать Господу душу и обрести покой. Но дни человеческие считает Господь. И если Он еще не забрал его к Себе, на это есть причина. Сэмюель вел свою битву уже много лет — он молил Бога смягчить сердце одного человека, который с каждым годом все больше ожесточался.

Юнис не была на этом кладбище с самой смерти матери. Она припарковала машину и вошла в проржавевшие железные ворота. Она вспомнила первые похороны, которые ей довелось видеть в этом городе, хоронили знакомого ей восьмилетнего мальчика, он утонул в реке. И последние — похороны ее матери, скончавшейся через два года после смерти отца. Когда поминальная служба по ее отцу закончилась, они с матерью посадили на его могиле незабудки. А когда Юнис приезжала хоронить мать, она посадила еще незабудок. Тогда же она выставила дом на продажу.

Юнис нашла место упокоения родителей и несколько минут, опустившись на колени, выдергивала сорняки, приглаживала траву, словно это было их одеяло. Сейчас она очень сильно по ним скучала. Одна, вдали от того места, которое должна была бы звать своим домом, вдали от человека, которого поклялась любить, пока смерть не разлучит их. Ее сердце так истосковалось по безусловной любви.

О, Господи. Отец, я так хочу домой. Не мог бы Ты забрать меня прямо сейчас? Пусть мое сердце остановится от этой невыносимой боли.

Напрасные мечты. Господь уже счел ее дни и не собирается забирать ее к Себе только потому, что ей причинили боль. Иисусу как никому другому знакома боль жизни на земле. Иисус знал, каково быть преданным.

Она упала ничком на траву, раскинула руки, словно хотела обнять и отца, и мать. Земля под ней была холодной.

Ее родители — счастливые люди. Им больше не приходится страдать. А им пришлось бы страдать вместе с ней, если бы они дожили до этого дня и узнали, что Пол не был хозяином своего слова. Ей не хватало их мудрости. Она остро почувствовала, как много потеряла. Она могла рассказать им абсолютно все, и они не изменили бы своего мнения о ней из‑за того, что случилось между ней и Полом. Они бы поплакали с ней вместе, дали бы совет. Но стала бы она слушать?

Она знала, что сказал бы отец, а мать согласилась бы с ним. «Прости. Неважно, что сделал Пол, ты все еще его жена». Неважно, что она увидела, войдя в его кабинет, ее обязательства остались прежними. Иисус — Господь. И что Он видел, взирая вниз с креста? Людей, собравшихся, чтобы над Ним поиздеваться. А Он умер, чтобы искупить их грехи.

И отец, и мать велели бы ей простить. Но посоветовали бы они ей вернуться к Полу? Велели бы они ей жить с человеком, который игнорировал Божьи заповеди и продолжал делать то, что делал его отец, вместо того чтобы покориться Богу?

Господь велел делать то, что правильно.

Господи, что же правильно в этой ситуации?

Пол подумал, сколько же раз Юнис проезжала здесь по дороге к Тиму. Сколько раз останавливалась, чтобы поесть в одиночестве, потому что он был вечно занят и не ездил с ней?

Он не хотел об этом думать. Лучше подумать о проповеди. Но почему‑то в голову не приходило ни одной стоящей мысли.

Всегда можно взять предыдущую проповедь, немножко изменить и использовать. Нет ли в ближайшее время праздников? Какого‑нибудь мероприятия, нуждающегося в рекламе?

Когда он заметил знак, указывающий, что автострада разветвляется, он выбрал трассу 99. Потянувшись за кофе, Пол всего на секунду отвел взгляд от дороги… Посмотрев на нее снова, он увидел впереди бегущего кролика.

Сэмюель вспомнил тот вечер, когда трое старейшин собрались в церкви и решили не закрывать ее.

Мы хотели использовать последний шанс. Мы были неправы? О, Господи, тогда мне казалось, что я стою на берегу реки Иордан и вижу землю обетованную. И я все еще вижу ее, но сейчас из долины смерти. Я молюсь и надеюсь, что однажды Пол покинет пустыню греха и войдет в царство веры.

Юнис, милая Юнис. Не дай ей ускользнуть от нас. Помоги ей, Господи. Защити ее сердце, ибо из него текут реки воды живой. Помоги ей справиться с бедой, Господи. Держи ее в Своих руках.

— Папа, — рыдала Юнис. — Папа…

Что же мне делать?

— Мисс?

Рядом с ней стоял человек с лопатой. Испуганная Юнис вскочила на ноги и вытерла слезы. Незнакомец был чуть старше ее, одет в заляпанные джинсы и шерстяную клетчатую рубаху, его ботинки были перепачканы землей. Гробокопатель? Землекоп? Он был явно взволнован.

— Могу я чем‑нибудь помочь вам?

Юнис от смущения принялась стряхивать с одежды траву.

— Просто я… — Просто что? Разговаривала с умершими родителями? Она с тревогой глянула на его лопату. Она не знала, кто этот человек и представляет ли он опасность для нее.

Он отложил лопату в сторону.

— Может, хотите рассказать? — Он смотрел на нее с такой добротой, так ласково.

— Мой муж… — начала Юнис, глядя в сторону. Мужчина сел на траву, словно ему вовсе некуда было спешить. Его присутствие успокаивало Юнис. Он выглядел буднично, просто человек, решивший немного отдохнуть от той работы, которую выполнял. И Юнис все ему рассказала.

— А теперь я не знаю, должна ли вернуться к нему. Видите ли, он пастор.

Мужчина молчал.

Юнис посмотрела ему в глаза.

— И дело не только в его неверности.

— Естественно.

Она провела рукой по траве, росшей на могилах родителей.

— Мой отец тоже был пастором. И очень хорошим.

— А что посоветовал бы вам отец?

— Простить. — Юнис грустно улыбнулась сквозь слезы. — Все было бы проще, если бы муж раскаялся. — Улыбка исчезла с ее лица.

— А те, стоявшие у креста, разве раскаялись?

Юнис наклонила голову, она подумала о тех муках, которые принял Иисус. И те страдания, что испытывает она, — лишь капля в море горечи, которую пришлось испить Иисусу в день Его распятия.

— Пусть вас поддерживает сила Господа, Юнис.

— Умом я все понимаю. Но мое сердце… даже если бы Пол раскаялся, не знаю, смогла бы я снова ему доверять. А если я ему не доверяю, что я ему за жена? Все равно, как раньше, уже не будет.

— Вы думаете от него уйти?

— Возможно. Во всяком случае, я избавлюсь от боли. Он ласково улыбнулся:

— От нее не избавишься. Она появляется, как только мы приходим в этот мир, и остается до конца.

— Не представляю, какое может быть у нас будущее после того, что он сделал.

— Довольно для каждого дня своей заботы[78]. Подумаете о завтрашнем дне, когда он наступит.

— Я хочу убежать от всего этого и никогда не вспоминать.

— Это будет с вами везде и всегда.

Юнис и сама это знала. Она убежала на другой конец страны, а боль нисколько не уменьшилась.

— Что же посоветуете вы?

Его взгляд исполнился сочувствия.

— Полагайтесь на Господа. Делайте то, что считаете правильным. И успокойтесь. — Он поднялся с земли, подобрал свою лопату и ушел.

Успокоиться, — подумала она. — Найти покой в Нем. Мне нужно остановиться, прекратить бежать. Я не могу доверять своему мужу, свекрови, друзьям, но я могу доверять Господу. И я верю, что и сейчас Он трудится. Я знаю, что Христос, чтобы исполнить Свой великий замысел, всю эту боль обратит во благо.

Когда‑нибудь.

А пока нужно найти где поесть и переночевать.

Один во внутреннем дворике, Сэмюель продолжал возносить молитвы Богу. Как долго, Господи, мне носить в себе эту горечь? Я исполнял Твою волю семьдесят с лишним лет, я знаю, чего Ты хочешь, но я знаю людей. Чтобы Пол остановился и прислушался, должны раздаться звуки шофара. Господи, прошу Тебя, заставь его понять, что он причиняет боль. Призови его к ответу. Измени его, Господи, так, чтобы он не смог вернуться к себе прежнему и чтобы благодаря этой перемене люди увидели свет истины.

Пол вскрикнул от боли, когда ему на правую ногу вылился горячий кофе. Он надавил на педаль тормоза, схватил руль двумя руками и резко повернул, чтобы объехать кролика, который несся прямо под колеса его машины. Гудки автомобилей буквально оглушили его. Пол услышал визг тормозов, его машину сильно занесло. В испуге он попытался выправить ее и закричал, увидев, как в него едва не врезался грузовик.

Со всех сторон протяжно и громко гудели автомобили. Он же чуть не погиб! Он чуть не погиб!

Я не понимаю, Господи, — молился Сэмюель, — как я мог так сильно ошибиться в человеке? Я считал, что исполняю Твою волю, приглашая Пола Хадсона в Сентервилльскую христианскую церковь. Но я же видел, как он набросился на Твоих овец, словно волк, сбивая их с правильного пути, учил их лжи, давал необоснованную надежду. Или он все‑таки заблудшая овца? О, Господи, я уже ничего не понимаю. Как бы я хотел, чтобы глас Твой прозвучал подобно древнему шофару, чтобы я услышал его и понял, чего же Ты хочешь от меня.

Ты знаешь, чего Я хочу.

По щекам Сэмюеля покатились слезы.

Пол съехал с дороги, остановил машину, подняв облако пыли. Сердце его так сильно колотилось, словно хотело выскочить из груди. Он крепко сжимал руками руль и весь дрожал. Наконец, Пол сумел восстановить дыхание, перевел рычаг переключения передач в позицию «парковка» и положил голову на руль.

Кто‑то постучал в окно.

— Эй! Все в порядке?

Нет, конечно, не в порядке. Все было плохо. Пол поднял руку и кивнул, не глядя на подошедшего человека.

— Нужен эвакуатор?

Сколько же людей пострадали из‑за его попытки не сбить кролика?

Пол нажал кнопку и приоткрыл окно, чтобы спросить, не пострадал ли кто‑нибудь.

— Вроде бы никто. — Мужчина оглянулся. — Но все машины остановились. Мой грузовик перекрыл дорогу. Мне лучше пойти. Уверен, что с тобой все в порядке? Я могу вызвать скорую.

— Нет–нет, все хорошо.

— Тебя, парень, Бог бережет, это точно. Еще доля секунды, и я бы врезался прицепом прямо тебе в лоб. Чего ты вдруг так резко повернул?

— Инстинктивно, наверное. Кажется, кролик перебегал дорогу. Водитель грузовика сказал ему пару ласковых и побежал к своей машине. Он распахнул дверцу, вскочил внутрь и включил мотор. Раздался гудок. Ужасно грохоча, грузовик проехал мимо Пола, развернулся и выехал на шоссе, направляясь на север. Еще с десяток автомобилей проехали мимо. Водитель каждого замедлял ход, чтобы внимательно посмотреть на Пола.

Пол был потрясен происшедшим, ехать дальше он не мог. Поэтому он просто сидел и ждал, пока его сердцебиение придет в норму. Свадебная фотография валялась на полу под сидением. Сквозь разбитое стекло на него смотрела Юнис — с восхищением и доверием. И тут его словно в живот ударили — он вдруг понял, что с ней сделал, что сделал со своим браком.

О, Господи…

Он чуть не погиб, чтобы не раздавить кролика, но многие годы давил Юнис.

Полу вдруг стал понятен смысл всех слов, сказанных матерью. Я потерял ее. Я потерял мою Юнис.

Всю свою жизнь Пол хотел стать похожим на отца. И вот ему это удалось, только оказалось, что его земному отцу не стоило подражать, но понял он это слишком поздно. Да, он, точно как его отец, обманывал свою жену, обманывал Господа и Создателя, Иисуса Христа. Он научился ловко использовать церковь, чтобы тешить свою гордыню, чтобы строить собственную империю. Он служил тем же идолам, что и его отец: тщеславию и высокомерию. Да, он пожертвовал многим, очень многим, своими мечтами, честностью, нравственностью. То, что нужно было хранить, он отбросил. Так он поступил со старыми друзьями: Сэмюелем и Эбби Мейсон, Стивеном Декером, с десятками других, пока не отверг даже сына и жену. Или их он отринул первыми?

Они все пытались до него достучаться. Пытались предупредить. Но гордыня и самомнение не позволяли ему услышать их. Он же знал, что делал, как ему казалось. Он строил церковь. Он трудился для Господа. А это искупает все, разве нет?

О, Господь, о, Иисус…

Как он смеет даже произносить это имя?

Когда Пол приехал домой, на автоответчике его поджидало пятнадцать сообщений. Он молился, прослушивая их, но звонка от Юнис не дождался. Все звонки были связаны с церковными делами, включая напоминание о том, что ему не нужно беспокоиться о воскресенье. На это молитвенное собрание пригласили известного проповедника. Что ж, во всяком случае, это было кстати.

Последнее сообщение было от Шилы. «Мне кажется, это Рита попросила Юнис приехать в церковь». Она обозвала секретаршу грязным словом. «Если ты ее не уволишь — ты идиот. Я сожалею о том, что наговорила тебе тогда в кабинете. Думаю, ты понимаешь, что я здорово расстроилась. Я люблю тебя, но мы оба знаем, что все кончено. Я звоню из Палм–Спрингс. Роб собирается сюда заехать по пути из Флориды. Я ничего ему не сказала. И не собираюсь говорить. Мне показалось, что так мы сможем избежать крупных неприятностей. Полагаю, если слухи и поползут, они быстро утихнут, когда я приеду домой с шикарным загаром и под ручку с муженьком. Остается только уладить все с Юнис…»

Пол стер запись. «Уладить все с Юнис». Не этим ли он занимался последние десять лет? Он посмотрел на записи, расписание встреч, программы, разложенные на столе, дюжины аккуратных стопок. В учебном плане Пол прочитал: «Сила молитвы: как получить ответ от Бога»; «Как примириться со своим прошлым»; «Как повысить самооценку»; «Курс любви к ближнему»; «Йога: упражнения, побуждающие к медитации». Жена одного диакона устраивает вечера, на которых помогает снять стресс при помощи ароматерапии. У Пола от ужаса волосы встали дыбом. Основная проблема заключалась вовсе не в Шиле. Его измена жене — просто последний грех из длинной вереницы прегрешений, которые он совершал многие годы. Неожиданно Пол ощутил, как его придавил к земле этот страшный груз, он едва мог дышать.

Как же мне выпутаться из всего этого? Как вернуться на путь истины? О, Иисус, помоги мне! И как мне удалось так сильно отклониться от верного пути?

Кто же я теперь?

Пол обхватил голову руками и заплакал. Он вел себя хуже любого неверующего.

Он поднялся со стула и опустился на колени. Он не молился так со времен своей службы в Маунтин–Хай.

О, Господи, Боже мой, Иисус, Спаситель, будь милостив ко мне. Прости мне мои грехи, Иисус, пусть пролитая Тобой кровь снова очистит меня.

То, как человек думает о Боге, определяет его поступки. И кто это ему говорил? Юнис? Сэмюель? Мать? О, Господи, я согрешил против Тебя.

Пол пал ниц. Я творил то, что было злом в Твоих глазах, и при этом убеждал себя, что служу Тебе. Господи, будь милостив ко мне! Позволь мне снова с радостью слышать Слово Твое. Очисти меня от грехов. Дай мне новое сердце и новый разум, новый дух и твердую веру. Господи, не повергай меня во тьму, исцели мою душу. Он зарыдал. Позволь мне вновь стать чадом Твоим.

Он молился целый час, потом, наконец, поднялся на ноги, усталый и подавленный. Раньше, когда он молился, он чувствовал присутствие Господа. А сейчас только одиночество и заброшенность. Ему хотелось поговорить об этом с матерью, но она не желала его знать, пока он не исправит то, что натворил, пока не наладит отношения с Юнис.

Ему не хотелось думать о Юнис. Не хотелось думать о той боли, что он ей причинил, о том, как она сейчас себя чувствует. Зато он вспомнил Писание. Оно заполнило собой его мысли, вернуло назад и указало путь.

Господь не станет слушать его молитвы, пока он не искупит свою вину перед Юнис. Добродетельная жена — дар от Бога. И что же он сделал с этим даром? Пол уже попросил у Господа прощения, а Он всегда держит слово, Он верен. Но сейчас нужно найти жену и вымолить ее прощение.

Куда же она могла уехать? Были ли у нее деньги на еду и гостиницу? Он нахмурился, вспомнив, как отобрал у нее чемодан и ключи. Он вообразил, что этого достаточно, чтобы удержать ее в доме, заставить молчать. Неужели он думал, что она будет сидеть и ждать его возвращения? Она убежала. Мог ли он винить ее? Чего могла она ожидать от него, кроме объяснений и оправданий своего поведения? Мало того, он сделал ее козлом отпущения.

Были ли у нее деньги, кроме тех, что лежали в сумочке? На что она собиралась жить?

Она наверняка воспользовалась кредитной карточкой!

Пол вытащил бумажник и просмотрел свои кредитки. У него их было две, он использовал их, оплачивая ужины в ресторанах, новые костюмы и книги. У Юнис была своя кредитная карточка. Какая? Он точно не знал. Она оплачивала их счета, кроме тех, которые он от нее скрывал. Пол прошел в спальню и открыл ящик ее письменного стола. Сверху аккуратной стопкой лежали счета, разложенные по датам. Он взял парочку и нашел номер телефона.

Понадобился почти целый час, чтобы выявить ее последние платы по кредитной карте. Авиабилет до Филадельфии. Аренда машины, бензин и мотель. Благодарю Тебя, Господи! О, Отец, защити ее!

Он достал ее чемодан из багажника своей машины. Вернувшись в спальню, Пол вывалил его содержимое на кровать. Он посмотрел на вешалки и картины, на коробочку с драгоценностями — каждый предмет был связан с человеком, которого она любила, которому доверяла. Он аккуратно повесил платья в шкаф, вернул картины на стену, а коробочку в ящик стола. Потом начал собираться.

По дороге в аэропорт Сакраменто он позвонил по сотовому одному из новых пасторов. Он не ладил с Джоном Дирманом с самого первого дня совместной работы. И теперь Пол понял почему. Джон следовал Писанию. Он учил Божьим заповедям. Его группы были небольшими, по мнению Пола, слишком маленькими. Поэтому он хотел отстранить Джона от преподавания, а тот не соглашался. В результате Пол внес в список неотложных дел увольнение Дирмана. А теперь он увидел в нем человека, похожего на Джозефа Уиллера, того, кто занял место его отца.

Пол сказал Джону, что не придет в церковь в воскресенье. Ему нужно уехать. Он не стал ничего объяснять.

— Помолитесь за меня, Джон. И хорошенько.

— Что у вас случилось, Пол?

— Я на пути в Дамаск[79]. Вы меня понимаете?

— Да, Пол. Хвала Господу!

_20.

Юнис спала на удивление крепко, настолько крепко, что утром не смогла вспомнить, что ей снилось. Она заехала в Сомерсет, чтобы купить самое необходимое: зубную щетку, пасту, ночную рубашку, пару дешевеньких синтетических платьев и теплую шерстяную кофту. Этого хватит, пока она не решит, что делать дальше.

Она позавтракала в местном кафе, съела яйцо и один тост, выпила стаканчик сока и чашку кофе, но даже такую малость она с трудом впихнула в себя. Как только она вспоминала Пола и Шилу, к горлу подступал комок. Юнис достала карманную Библию, которую всегда носила в сумке, и открыла псалмы. Ее душа болела, и облегчения не последовало. Юнис молилась, пока пила кофе. Но молитва ее превратилась в многословный монолог, говорила только она.

Другая женщина на ее месте сразу поняла бы, что пытался сказать ей Роб Атертон. Другая женщина, возможно, схватила бы Шилу за волосы и сражалась бы за своего мужчину. Другая женщина все поняла бы задолго до того, как ей открыла глаза секретарша. Но она оказалась трусихой. Она отказывалась присмотреться к происходящему, иначе ей пришлось бы бороться, рискуя потерять мужа. А теперь, как выяснилось, она все равно его потеряла.

Юнис расплатилась и отправилась на прогулку. В конце концов она снова оказалась на кладбище. Она поискала того землекопа, которого встретила накануне. Стоящий неподалеку домик казался нежилым. На двери висел ржавый замок. Юнис осмотрелась и не заметила свежих могил. В действительности здесь очень давно не хоронили людей. Трава была высокой, повсюду росли сорняки, только под деревьями их не было — им бы не хватило солнечного света.

—Эй!

Птицы вдруг смолкли. Юнис ждала, но никто не отзывался. Она побродила по кладбищу. Многие имена на могильных плитах были ей знакомы. Она прошла на могилы родителей, села на землю, положив подбородок на колени. И хотя здесь было так спокойно, Юнис знала, что больше сюда не вернется. Ее родителей здесь нет. Они находились сейчас с Господом и больше не чувствовали боли этого мира. Здесь только их оболочки. Утешение и успокоение принесло ей вовсе не посещение этого места, а те слова, которые когда‑то говорили ей родители, и сочувствие того незнакомца, посоветовавшего ей молиться, делать то, что правильно, и полагаться на Господа.

Если бы ей только хватило смелости.

Она поднялась и снова огляделась.

— Спасибо тебе. — Птицы снова смолкли. Она закрыла глаза. — Спасибо, — еще раз прошептала Юнис. И решительно направилась к выходу.

Двигаясь по проселочной дороге в сторону мотеля, Юнис по пути заехала в магазин в Шанксвилле и купила там содовую и кое‑что для бутербродов. На пару минут она остановилась у мемориальной плиты в том месте, где 11–го сентября 2001 года разбился самолет, выполнявший рейс 93. Как странно, что прекрасное зеленое поле стало местом, где произошла чудовищная трагедия. Сколько еще людей могло тогда погибнуть, если бы отважные пассажиры этого рейса не оказали сопротивления, не победили террористов, жаждавших превратить самолет в летающую бомбу, нацеленную на Белый дом? По Божьей милости самолет взорвался в стороне от школы Стоуникрик, в которой тогда находились пятьсот учеников и учителя.

Юнис вспомнила, как люди хлынули в Центр новой жизни, желая получить ответы в первые недели после 11–го сентября. Они понимали, что им нужен Господь. Им требовалась защита. Но на самом деле им требовалась правда и надежда. Пол же дал им очень мало, отделался общими фразами. Белый хлеб с содовой вместо хлеба жизни и воды живой. Некоторые остались после проповеди. Остальные же ушли неудовлетворенными.

Осталось ли еще в словаре слово «грех»? Понимали ли люди, что Господь, к Которому они взывают, свят и не идет на компромиссы? «Я есмь путь и истина и жизнь, — говорил Иисус, — никто не приходит к Отцу, как только через Меня»[80]. То, что раньше называлось потаканием слабостям, теперь зовется самореализацией. Моральную безответственность теперь называют свободой самовыражения. К тому, что раньше считалось отвратительным и вульгарным, теперь относятся вполне терпимо, это даже считается «альтернативным образом жизни». Так в школах говорят детям. Половинчатые решения проблем. Религия, которая не задевает ничьих чувств и доставляет удовольствие. Дисциплина — это подавление личности; порочность — творческое самовыражение; убийство — дело выбора; измена — секс по взаимному согласию. Черное стало белым, а белое — черным.

О, Господи. Я боролась с расхожими мнениями, укоренившимися в этом мире, многие годы, и что хорошего мне принесла эта борьба? Даже Пол, который должен был все понимать, оказался во власти лжи.

Удрученная, Юнис подъехала к Коул–Риджу и увидела, что у мотеля припаркована еще одна белая машина, взятая напрокат. Дверь соседнего номера была распахнута. Почему в гостинице, где все номера пустые, хозяин поселил второго человека рядом с ней? Она вышла из машины.

В дверном проеме появился мужчина. Сердце Юнис подскочило. Несколько секунд она не могла произнести ни слова.

— Что ты здесь делаешь, Пол?

— Я приехал поговорить с тобой.

Поговорить? Или попросить ее дать ему развод? Она пыталась сдержать бурю чувств, готовых вновь овладеть ей. Горло так сдавило, что она еле дышала.

— Зачем?

— Потому что я люблю тебя. Потому что я согрешил против Бога и хочу все исправить.

Она всмотрелась в его лицо. Ей очень хотелось ему поверить, но она прекрасно знала, что он умеет быть убедительным и может притвориться раскаявшимся, если это нужно для достижения его целей.

— Я проделала такой длинный путь, чтобы быть подальше от тебя.

И как ей быть теперь?

— Ты хочешь, чтобы я уехал? — У него был подавленный, скорбный вид. Неужели это всего лишь игра?

— Поступай как знаешь. — Она ушла в свой номер, закрыла дверь и накинула цепочку. Заплакала, присев на краешек кровати.

Юнис проплакала больше часа, потом долго стояла под горячим душем, снова оделась и посмотрела в окно. Его машина стояла на месте. Что ж, поездка была долгой. Ему придется провести здесь ночь перед отъездом в Калифорнию. В голове стучало. Юнис улеглась на кровать и постаралась не думать, что ее отвергнутый муж находится в соседнем номере. Что он сейчас делает? И почему это ее волнует? Она вздрогнула, услышав легкий стук в дверь. Вся дрожа, она ждала. Еще стук. Она повернулась на бок спиной к двери. И услышала, как открылась и закрылась дверь в соседний номер. Он собирается ей позвонить?

Телефон не зазвонил. За стеной не было слышно ни звука. Ее напряжение росло. Завтра воскресенье. Она вдруг вскочила с кровати и вышла из номера. Подошла к соседней двери и громко постучала. Пол ответил без промедления, выражение его лица не поддавалось расшифровке. Юнис и не пыталась понять.

— Завтра воскресенье. Ты должен читать проповедь.

— Ты важнее.

— Не думаешь же ты, что я поверю. Только не сейчас. Только не после стольких лет.

— Я и не ожидаю, что поверишь. Я столько лет вел себя как последний дурак. — Его плечи были опущены, но ясный взгляд был устремлен прямо на нее. — Не волнуйся о церкви, Юни. Я звонил Джону Дирману. Он меня заменит. Я приехал ради нас с тобой.

Юни. Как давно он не произносил ее имя таким тоном?

— Джон? Ты же терпеть не можешь Джона. — У нее чуть не вырвалось: «Каких „нас с тобой"? Нас с тобой больше нет!» Но Господь не согласился бы с ней.

Пол сунул руки в карманы.

— Я посчитал, что Джон самый подходящий для этого человек. Одна ее часть хотела остаться и наорать на него. Другая часть хотела сесть в машину и уехать от него. Но ни то, ни другое не было правильным. Ни то, ни другое проблемы не решит. Она проделала большой путь, но по сути так и осталась стоять на месте.

— Я еще не готова говорить с тобой, Пол.

— Я подожду.

— Но может пройти очень много времени.

— Я подожду. И сколько бы времени ни понадобилось, я буду здесь, Юни.

Потрясенная, Юнис вернулась в свой номер и присела на кровать. Она уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо. О, Господи, помоги мне. Должна ли я ему верить? Как мне ему поверить? Я не хочу ему верить. Я не желаю, чтобы меня снова обманывали. Не хочу, чтобы меня уговорили, а потом использовали. Ты же его знаешь, Господи. Знаешь, каким он стал, знаешь, что я видела. Я останусь его женой, если так нужно, только не требуй, чтобы я жила с ним. О, Господи, прошу Тебя.

В тот день она больше не говорила с Полом. Она сделала себе бутерброд и включила телевизор, чтобы не думать о нем. Но посторонний шум не помогал.

Юнис плохо спала в ту ночь, а утром отправилась в церковь. Старый пастор прочел неплохую проповедь. Он не искажал смысл Благой вести. Хор был маленьким, пел плохо, но от его пения на глаза Юнис навернулись слезы. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что Господь присутствует в этом молитвенном доме. Она ощущала Его присутствие в каждом слове, в каждой песне. Когда служба закончилась, она поднялась, чтобы уйти, человек шесть поздоровались с ней.

В заднем ряду Юнис заметила Пола. Он не смотрел на нее. Голова его была низко опущена. Проходя мимо, она заметила, что он зажал руки между колен. Ей тотчас вспомнилось время учебы в университете. Заходя тогда в церковь, она видела Пола точно в такой позе.

Острая боль снова пронзила ее сердце.

Он пришел из‑за нее или по собственной воле? Она не стала спрашивать у него.

На выходе из церкви к Юнис подошли несколько человек, они приветствовали ее и поинтересовались, приехала ли она в гости или решила вернуться насовсем. Она ответила, что еще думает. Она говорила с ними, а сама все время поглядывала на дверь церкви. Вышли все, но не Пол. Пастор вернулся в храм. Когда люди разошлись, Юнис отправилась в мотель. Она решила, что в такой день неплохо покататься за городом. Но прогулка не принесла ей успокоения, и Юнис, вернувшись в номер, чуть отдернула штору, чтобы видеть, когда приедет Пол.

Пол вернулся только через час. Но не пошел в свой номер. Он подошел к ее двери и тихонько постучал. Стук отдался в ее сердце. Тук–тук. Хочет ли она его впустить? Хочет ли рисковать? Впрочем, не моя воля, но Твоя да будет. Оправив юбку, Юнис подошла к двери и открыла ее. Сердце учащенно забилось, но тотчас замерло от боли. Как может она по–прежнему любить человека, который столько лет пренебрегал ее любовью, а в конце концов еще и изменил?

— Здесь рядышком есть неплохое кафе. Могу я пригласить тебя на обед?

На этот раз она нервничала еще больше, чем в первую их встречу в мотеле.

— Хорошо, пойдем пообедаем. — Не было причины слишком радоваться. — Я возьму сумочку. — И свою броню.

Они шли рядом. Когда они открывали дверь, зазвонил колокольчик. Официантка за стойкой сказала, что можно сесть за любой столик. Почти все места были заняты. Пол пошел за Юнис к выбранному ею столику в задней части заведения. Они сели лицом друг к другу. Он смотрел на нее, пока она не спряталась за меню. Ее сердце гулко стучало, как колеса поезда, несущегося по рельсам. Куда она едет? К новым бедам? К новым разочарованиям? Если бы она не сдерживалась, слезы лились бы непрерывно.

Как я могу ему доверять, Господи?

Они молчали. Официантка подошла за заказом.

— Глазунью, тост, апельсиновый сок и кофе, пожалуйста.

Пол заказал куриный стейк, яйца, овсянку и кофе.

Он улыбнулся Юнис:

— Я не ел со вчерашнего дня.

Она что, должна его пожалеть? А когда она последний раз нормально ела? Неизвестно, сможет ли она хоть что‑то проглотить даже сейчас. Одно утешение — он платит. Господи, заставь его заплатить за все. О, Господи, прости меня. Я не это хотела сказать. Юнис потерла лоб, ей хотелось избавиться от мыслей, наполнявших ее голову. Возможно, она совершила глупость, может, снять заказ, извиниться и уйти назад в мотель, чтобы плакать? И сколько слез она еще прольет? Сможет ли она выплакать все горе?

— Я знаю, тебе со мной неловко, Юни. Знаю, сейчас ты раздумываешь, не уйти ли тебе. Но я надеюсь, ты решишь остаться.

Его голос был ласковым. Он сломлен, но у него еще есть надежда. Юнис сквозь слезы посмотрела на него и заметила, что и его глаза повлажнели. Она не могла говорить, плотно сжала губы, горло сдавило.

— Я говорил с матерью. — Он грустно улыбнулся. — Точнее, мама говорила, а я слушал. Вполуха. Но потом по дороге домой на меня снизошло озарение. — Он рассказал ей про кролика, про острое ощущение приближающейся смерти, про их разбитую свадебную фотографию под сиденьем машины.

Юнис вдруг охватил гнев. Ну, конечно. Расскажи мне еще одну сказку, Пол. А она чуть было не поверила, будто он — апостол Павел на пути в Дамаск! Наконец он прозрел. Аллилуйя! Только что он был слеп — и вот увидел истину! Вот это сюрприз! Теперь все в мире встанет на свои места.

Неужели он действительно считает ее такой наивной? Да, может, когда‑то она и была такой. Но не теперь. Благодаря ему.

Она вдруг почувствовала себя уничтоженной, осколки ее жизни валялись у его ног.

— Как это мило, — любезно ответила она, не глядя на него, не желая вновь попасться на его крючок. Приманка была не настолько хороша, чтобы она проглотила крючок, леску и грузило.

Ее муж имел талант так преподнести любую историю, чтобы задеть самые тонкие струны человеческой души. Она больше не будет его марионеткой. Она не станет плясать под его дудочку.

Пол низко наклонил голову.

Юнис тотчас стало стыдно. Она пожалела о произнесенных словах, потому что они скорее свидетельствовали об изменениях в ней, а не в нем. Лучше было промолчать, пусть он запутается сам. Она внутренне содрогнулась. Ей совсем не нравились мысли, которые непрошеными гостями лезли ей в голову.

Официантка налила им кофе. Юнис обхватила чашку руками, стараясь прогнать навязчивые мысли и обратиться к Иисусу. Как, по мнению Иисуса, она должна поступить? О, Господи, я знаю. Юнис и не требовалось спрашивать Господа об этом! Важно было ответить на другой вопрос. А хочет ли она простить Пола? Сомнения охватили ее. Можно ли верить Полу? Где гарантия, что ее муж теперь не прежний эгоистичный, тщеславный манипулятор, каковым был столько лет? А если даже он и говорит искренне, что помешает ему снова вернуться на старый путь, как только она смягчится к нему и он вновь почувствует себя в безопасности? Если она сейчас встанет и уйдет, никто ее не осудит. Шажок, еще шажок. На улицу. И не оглядываться.

Куда же ты пойдешь, возлюбленная Моя?

Вопрос, старый как мир. Чем она будет руководствоваться в своих решениях: переменчивыми мирскими представлениями или вечными Божьими истинами?

Дни человека как трава; как цвет полевой, так он цветет[81]. Совсем недолго. Но иногда кажется, что жизнь длится вечно.

Убежав, попадет ли она туда, куда хочет?

Юнис отпила кофе, в голове вихрем носились разные вопросы. В этот раз Пол вовсе не пытался выпутаться из неприятности. И это было очень странно. Не в его привычках так долго молчать. Он знал, что она с недоверием отнеслась к его словам, но не стал защищаться, заставляя ее чувствовать себя никчемной и во всем виноватой.

Официантка принесла их заказ. Потом сходила еще за кофе. Но Пол не поблагодарил ее, продолжая молчать. Это новая стратегия?

— Я тоже беседовала с твоей матерью. Она говорила тебе?

Он встретил ее взгляд.

—Да.

—И?

— Она сказала, что ты права.

— Тогда ты знаешь, я не стану следовать ее примеру. Я не вернусь в Центр новой жизни, чтобы сидеть в первом ряду и делать вид, будто все в порядке и с нашим браком, и со служением. Я больше не позволю тебе манипулировать мной, мешать мне самостоятельно думать. Больше так не будет. Я не стану заметать сор под ковер. Я не буду тебя покрывать.

— Я знаю, — просто ответил Пол. Его взгляд, устремленный на нее, был ясным. Ни хитрости, ни гнева, ни страха в нем не было.

Ее броня начала давать трещину. Юнис попыталась заделать ее.

— Ну, и как поживает Шила?

— Она в Палм–Спрингс, дожидается приезда мужа. Она не собирается ничего ему говорить, поэтому и я не имею права ее выдавать.

— Роб все знает. Он пытался предупредить меня, — сказала Юнис. Пол явно удивился, но не испугался такого поворота.

— Я постараюсь все уладить.

Она не собиралась говорить ему, что Роб Атертон будет благодарен ему за подходящий повод для развода.

Какой же бардак мы устраиваем в своей жизни, если предоставлены сами себе.

— Проблема вовсе не в Шиле, Юнис. И, несмотря на то что я говорил тебе тогда дома, ты абсолютно ни в чем не виновата. Ты всегда была мне верной, любящей и преданной женой. — Голос изменил ему. Пол откашлялся. — Я один несу ответственность за свои поступки. Ведь все началось с того, что я отверг Христа. Я заполнял пустоту чем придется. Гордыней. Планами. Проектами. Это было только начало моего падения, длинная спираль разнообразных грехов, и не последним среди них было оправдание моей интрижки с чужой женой. Теперь с этим покончено.

— Видимо, Шила тебя бросила и уехала в Палм–Спрингс дожидаться Роба. — Юнис сама не поверила, что произнесла такие резкие, жестокие слова. Она всегда была деликатной. И что за христианка она после этого? Неужели такая жестокость всегда скрывалась в ней? Неужели она всегда носила в себе злобу, чтобы в нужный момент выплеснуть ее?

— Я говорю не только про интрижку, — произнес Пол спокойным голосом, не предпринимая никаких попыток оправдаться или защититься. — Я говорю вообще о своем образе жизни, о своем пути во Христе.

Знаешь, Юнис, что ты делаешь? Ты бьешь раскаявшегося грешника, когда он повержен. Она зажала рот дрожащей рукой.

— Все в порядке, Юнис.

Она не согласилась, пытаясь сдержать поток горючих слез. Вовсе не в порядке. Что‑то было не так. Пол не ужалил ее в ответ. И это подсказало ей яснее, чем что‑либо еще, что ее муж изменился.

Но долго ли продлится эта перемена?

«Довольно для каждого дня своей заботы», — сказал ей тот незнакомец на кладбище. То же говорил людям и Иисус Христос на склоне горы в Галилее.

А они распяли Его.

— Говори все, что тебе хочется сказать, Юни. Не думай о том, какой эффект могут произвести на меня твои слова. Я тебя люблю.

Юнис посмотрела на него:

— Я пыталась говорить с тобой.

— Но теперь я слушаю.

Господи, она смотрела Полу в глаза и все еще любила его. Как такое возможно, после того что он сделал? Господь, не делай со мной этого. Сколько еще боли должен принести мне этот человек, прежде чем Ты позволишь мне от него освободиться? Ей хотелось растоптать то крошечное зернышко надежды, что зрело у нее в груди. Она пыталась держаться за воспоминания о его измене, за боль, за горькие волны разочарования в течение многих лет, за муки, что испытывала в данный момент. Пол Хадсон не стал ее рыцарем в сверкающих доспехах. Во всяком случае, давно уже им не был.

Нет, возлюбленное дитя. Он всего лишь человек, одураченный извечным врагом. Тем же врагом, который сейчас пытается одурачить тебя, заставляя думать, будто Иисус не может восстановить утраченное, вернуть украденные годы.

Она могла бы сказать то, что ему так нужно услышать, и посмотреть, что произойдет дальше.

— Я прощаю тебя, Пол. — Повинуясь Тебе, Господи, я прощаю его. Как прощала его все эти годы, так прощаю его и теперь. Только ради Тебя, исключительно ради Тебя, и только с Твоей помощью я могу это сделать. Она медленно выдохнула и расслабила напряженные мышцы.

Пол взял ее за руку.

Ее сердце тотчас забилось, как испуганная птичка. С отвращением она отдернула руку и отрицательно покачала головой. Всего несколько дней тому назад она видела, как он ласкал этими руками тело другой женщины. Господь мог очистить человека от греха, но она‑то была простой женщиной. Пол слишком торопился.

Он постарался поймать ее взгляд, на его лице было выражение тревоги.

— Прощение — только начало.

Чего он ожидал от нее в ответ? Какие заверения хотел услышать? Ну конечно, она знала.

— Если ты беспокоишься, что я вернусь домой и сразу же побегу в редакцию городской газеты, можешь успокоиться.

Он покачал головой:

— Я об этом не думал. Это не в твоем духе. Я беспокоюсь о том, как ты примешь мое решение. Я хочу отказаться от должности пастора.

— Отказаться? — Вот этого она меньше всего ожидала от Пола.

— Сначала я должен привести в порядок собственную жизнь, а уж потом подниматься на кафедру и учить других, как нужно жить.

— Ты просто хочешь сбежать. — Точно как она сама, но проблемы от этого никуда не делись.

— Нет. Я возвращаюсь домой. Созову старейшин и сначала поговорю с ними. А затем, если мне разрешат, прочитаю еще одну проповедь, последнюю, чтобы моя паства поняла, почему мне необходимо уйти.

— Шила…

— Имя Шилы не будет упомянуто. Я исповедую свои грехи, а не ее.

— И когда ты так решил?

— Сегодня утром. Я разговаривал с пастором после службы. Он говорил со мной без обиняков, напрямую.

Надо же, столько лет она пыталась до него достучаться без всякого результата, а совершенно чужой человек пробился сквозь стены, которые он возвел вокруг себя. Все, что говорили она сама,

Лоис, Сэмюель и даже Стивен, не оказывало на Пола никакого влияния. Хорошо, что ее муж наконец‑то прозрел. Она не должна обижаться, что он услышал правду и принял ее в свое сердце. Даже если он пожелал выслушать постороннего, а не тех, кто знал его, любил все эти годы и видел, как он бродит в потемках. Все это не должно было беспокоить Юнис, но все‑таки беспокоило.

О, Господи, ну почему он не слушал меня? А теперь поздно. И что бы он теперь ни предпринял, последствия содеянного будут сыпаться на его голову подобно граду горящих угольев. И не он один пострадает. Все, кто любил его, кто верил каждому его слову, словно самому Писанию, все, кто самоотверженно трудился на строительстве…

Строительстве чего? Пьедестала для Пола Хадсона? Многие ли люди приходили поклоняться Христу? Как часто доводилось ей слышать разговоры прихожан о его красноречии, об удачных оборотах, которые остались в их памяти. Они повторяли эти выражения снова и снова, словно дурную шутку. А должны были запоминать Слово Божье!

Эти несчастные превратили Пола в идола, а теперь им предстоит узнать, что у него глиняные ноги. Они будут сидеть на удобных скамьях с мягкими сидениями и наблюдать, как их идол рухнет.

Им это совсем не понравится.

И это в том случае, если они еще помнят повеление Господа хранить непорочность. В том случае, если они возмутятся его супружеской изменой. Она знала, что многие не возмутятся. Они ведь просто люди и вполне могут спустить ему этот грех. «С кем не бывает?» «А посмотрите на Билла Клинтона!»

И что тогда?

Полу придется снова столкнуться с искушением. Выдержит ли он? Сможет ли он поступать как должно после стольких лет игнорирования Божьих заповедей?

Она снова потерла лоб, жаль, что от головной боли так просто не избавишься.

По крайней мере, он помирился с Богом через Христа. Она должна порадоваться вместе с ним. Его грехи искуплены кровью Иисуса. Долги прощены. Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь[82].

Ты слишком многого хочешь от меня, Господи. Моя радость погребена под непосильным гнетом боли. Я потерпела поражение. Я пыталась, но не смогла. Разве не долг жены беречь своего мужа и защищать свой брак? По всей видимости, она не нашла нужных слов, не поступила должным образом, когда это требовалось.

«Всякий отвечает за свои собственные грехи, — говорил ее отец. — На все воля Божья. Господь — Владыка».

Разве не мог Ты достучаться до Пола раньше? Прежде чем он раздавил Сэмюеля? Пока не выжил всех старейших членов общины из церкви? Пока он не успел опорочить репутацию Стивена Декера, потому что Стивен посмел не согласиться с ним? Прежде чем я обнаружила его в объятиях чужой жены?

— Ты поедешь со мной домой, Юнис?

Она подняла голову. Ей хотелось на него накричать. Как она сможет снова сесть в первый ряд и слушать его проповедь? Как сможет смотреть в глаза людям, которых он годами обманывал? Как сможет вынести перешептывания, улыбочки и бурю негодования, которая разразится после его признаний?

— Не знаю, Пол, смогу ли я.

— Тогда мы останемся здесь. Я подожду.

— Нет. Ты должен ехать. — Сейчас, пока не передумал. Если он станет оттягивать, то может испугаться. — Важнее наладить отношения с Господом, чем пытаться реанимировать наш брак. — Исповедь заставит его почувствовать свою ответственность и необходимость давать отчет за свои действия. Никаких секретов. Никаких закрытых дверей. Никаких Шил. Во всяком случае, есть надежда.

— Знаешь, — сказал он, опустив голову, — однажды я совсем уже было решил отказаться от пасторства. Сразу после окончания университета.

— Ты никогда мне не говорил об этом.

— Нет. Я боялся, что ты откажешься выйти за меня замуж. — Он выглядел смущенным. — Твоя мать говорила мне, что ты поступила в университет, чтобы выйти замуж за пастора. Ты хотела встретить такого же богобоязненного человека, каким был твой отец. А я полюбил тебя. И первое, что привлекло меня в тебе, это твоя глубокая вера. Большинство девушек в кампусе просто искали себе мужей. А ты была другой.

— Наивной. Простушкой. Из Богом забытой глухомани, — усмехнулась Юнис.

— Нет. Я видел тебя не такой. Я видел в тебе человека, который во всем ищет Бога. Ты никогда ни под кого не подстраивалась, не притворялась, всегда оставалась собой. Ты шла своим путем, не сводя глаз с Иисуса. Я часто наблюдал за тобой, когда ты сидела на скамейке рядом с общежитием, вся в лучах солнечного света и читала Библию. Ты была похожа на ангела. Ты была тверда в своей вере, бескомпромиссна. Поэтому меньше всего я хотел признаться тебе, что не знаю, призван ли я быть пастором.

А она призвана быть покорной. Господь велел ей с Полом любить друг друга, и не только тогда, когда жизнь легка, но и тогда, когда она полна боли и страданий — они поклялись любить друг друга всегда, несмотря ни на что. Разве Иисус не думал о ближних, даже когда висел на кресте и страдал от невыносимой боли, а на Него давила тяжесть грехов целого мира? Разве не позаботился Он тогда о Своей матери, разве не высматривал Своего молодого друга Иоанна? «Любовь долготерпит, милосердствует…»[83] Юнис вдруг вспомнила строки из Библии, словно Господь Сам прошептал ей их. А разве не так? И Ему пришлось немало страдать. Тому, Чье милосердие необъяснимо, Чьи любовь и сострадание безграничны.

Любовь «…все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит»[84]. Ее отец мог бы прочитать всю тринадцатую главу Первого послания к Коринфянам наизусть, если бы он проводил их брачную церемонию. Никаких компромиссов? Она уступила Полу, потому что наследник Дейвида Хадсона никак не мог венчаться в гостиной бедного домика в шахтерском городке.

По щекам Юнис потекли слезы. И она была грешницей, милостиво прощенной. Разве не должна она являть Божью милость окружающим? Разве не в этом состоит милость? Любить того, кто погубил все, что было тебе дорого? Если Господь милостив к нераскаявшимся грешникам, то неужели она не может простить того, кто просит у нее прощения?

Во всяком случае, создавалось впечатление, что Пол действительно раскаивается.

Человеческая любовь непостоянна. Она то вспыхивает, то гаснет. Но любовь Божья неизменна. Господи, Господи, помоги мне.

Ты знаешь, возлюбленная, него Я жду от тебя.

Ее сердце разрывалось на части, она сдавалась. Ведь она принадлежит Ему. Господь — ее супруг. Он никогда не предаст ее. Он верен. Он умер за нее. И воскрес, чтобы она знала, что Он будет с ней всегда. Он даст ей силы.

Хорошо, Господи. Пусть будет так. Сколько бы боли это ни принесло, сколько бы времени мне ни пришлось мучиться… В день нашей с Полом свадьбы я поклялась перед Тобой, что всегда буду с ним. Правда, тогда я была слишком молода и полна мечтаний, я ничего не знала о жизни.

Мне это известно.

Из любви к Иисусу Юнис произнесла слова, которые должна была произнести, хотя это шло вразрез с ее собственными желаниями. Она подчинилась Богу и сказала то, что было необходимо услышать Полу:

— Я была призвана быть просто твоей женой, а не женой пастора.

И таковой она останется до тех пор, пока Господь не решит иначе.

Пол чувствовал, что давно пора уезжать, но он не хотел торопить Юнис. Он и так много лет постоянно ее торопил, толкал, понуждал делать то, что было нужно ему. Помоги мне, Господи, избавиться от этой привычки. Юнис была бледна, в ее взгляде читалось недоверие, но она продолжала делать то, что делала всегда — продвигалась вперед с верой, зная, что Господь подхватит ее, если она начнет падать.

Пол очень удивился, когда она сказала ему, что они должны как можно быстрее вернуться в Сентервилль.

Ему очень хотелось уберечь ее от того, с чем придется столкнуться ему самому. Почему она должна стоять рядом с ним в львином рве? Он остановился и посмотрел ей в лицо:

— Я хочу, Юнис, чтобы ты делала то, что считаешь нужным. Если тебе необходимо остаться и еще раз все обдумать, я за тобой приеду.

Она ответила не сразу:

— Мы оплачиваем два номера и две взятые напрокат машины. Разве это разумно?

Пол не предложил ей переехать в его номер. Все ее движения подсказывали, что она еще не готова к его прикосновению, не говоря уже о том, чтобы вместе спать. Они не разговаривали на эту тему, но он не раз задумывался, станут ли их отношения когда‑нибудь прежними. Ей нужно время, возможно, очень много времени. Он подождет. Он станет за ней ухаживать, только не так, как в молодости, когда он прибегал к помощи цветов, любовных записок, мелодичной музыки и приглушенного освещения. Нет, он завоюет ее любовь, принимая правильные решения и демонстрируя свою верность Богу и ей. Он медленно пройдет этот путь, шаг за шагом. Сохраняя свою веру, защищая свой брак.

— Ты уверена, что хочешь ехать со мной?

— Абсолютно уверена.

Пол молился о том, чтобы Юнис отбросила сомнения в искренности его раскаяния. Для этого понадобится время и нежность.

Сэмюель оторвался от газеты, которую читал, и увидел Пола Хадсона, приближающегося к его дому. Сердце Сэмюеля забилось от страха. Зачем Полу приходить, если только что‑то не случилось с Юнис? Старик сложил газету дрожащими руками и положил ее на стол. Схватив свою трость, он попытался встать.

— Что‑то случилось с Юнис?

Лицо Пола смягчилось.

— Юнис дома, Сэмюель. Она просила передать, что навестит вас позже.

Сэмюель снова опустился в кресло.

— Слава Богу. — И все же странно, что она сразу не зашла. Что‑то здесь не так. Он звонил Рите Уилсон, но она расплакалась, сказала, что ничего не знает, и повесила трубку. По угрюмому выражению лица Пола Сэмюель догадался, что тот собирается что‑то ему сообщить. Пол не сел на стул напротив Сэмюеля, а выбрал место рядом с ним. Пастор выглядел страшно растерянным, таким Сэмюель никогда его не видел.

— Я пришел просить у вас прощения, Сэмюель.

Старик удивился бы меньше, если бы к нему вдруг нагрянули представители Расчетной палаты и вручили бы чек на миллион долларов. Но по его телу разлилась приятная теплота, словно в его старые омертвевшие конечности возвращалась жизнь.

Пол впервые за много лет посмотрел Сэмюелю прямо в глаза:

— Я поступал с вами дурно в течение многих лет. Вы пригласили меня занять должность пастора в Сентервилльской христианской церкви, а я вдруг вообразил, что знаю ответы на все вопросы. Вы предлагали мне свою дружбу, а я принес вам лишь разочарования. Вы пытались меня воспитывать, я же пресекал любую попытку вернуть меня на путь истинный. — Пол выглядел как человек, сидящий на электрическом стуле, только он сам приговорил себя к смерти. — Я был слеп из‑за своего высокомерия и тщеславия, мне было все равно, какими путями достигать желаемого. — Он склонил голову. — Мне очень жаль. — Его голос звучал хрипло. — Жаль куда больше, чем можно выразить словами. С самого первого дня у меня был собственный план, Сэмюель. Я думал, что строю храм для Господа. — Голос Пола задрожал. — Но я закончил тем, что стал возводить пьедестал для себя и своей гордыни и повел мою паству прямиком в ад.

Сэмюель никак не ожидал подобных речей от Пола Хадсона. Он хотел только одного — чтобы Пол покаялся перед Богом. Сэмюель уже смирился с мыслью о том, что Пол вряд ли когда‑нибудь извинится перед ним. Он был для молодого пастора всего лишь старой занозой.

— Как же Господу удалось до вас достучаться?

Пол рассказал ему все.

Сэмюель улыбнулся:

— Только Господь мог задействовать кролика, чтобы исполнить Свой замысел.

Но охота смеяться пропала, когда Сэмюель осознал — Пол Хадсон был как тот кролик, удирающий со всех ног, чтобы спастись. Он бежал изо всех сил, пытаясь не попасть под колеса автомобилей, несущихся на него со своими надеждами и требованиями. Некоторые из них только и ждали возможности переехать его, раздавить колесами так называемого прогресса.

О, Иисус, милосердный Спаситель, никогда не думал я, что мне доведется увидеть раскаявшегося Пола Хадсона. Благодарю Тебя!

Благодарю Тебя, Господи! И вот он здесь. Мальчик вернулся к Тебе. Наконец он стал прислушиваться к голосу Святого Духа.

Сэмюель заплакал.

Пол тоже прослезился.

— Я прошу прощения за боль, которую вам причинил, Сэмюель.

По морщинистым щекам старика текли слезы. Слезы радости, слезы сбывшихся надежд.

Плечи Пола опустились. Он обхватил склоненную голову руками и плакал.

— Я использовал дары, данные мне Господом, чтобы достичь своих целей. У меня нет права просить у вас прощения после стольких лет такого грубого и несправедливого отношения к вам.

— Я вас простил, Пол, уже очень давно. И Эбби тоже. Она просила меня молиться за вас в день своей смерти.

Пол поднял голову и посмотрел на него.

Сэмюель улыбался.

— Только постарайтесь в дальнейшем относиться ко мне получше!

Пол кивнул, закрыл глаза и почувствовал, что снова может дышать.

— Я обещаю. — Это говорил человек, получивший помилование и прощение.

Когда Пол снова открыл глаза, Сэмюеля удивило их мягкое, кроткое выражение. Пол не устремлял на Сэмюеля невидящий взгляд, планируя в уме следующую деловую встречу, он был здесь, никуда не спешил и испытывал благодарность.

О, Эбби, как жаль, что тебя нет рядом со мной и что ты не видишь сейчас Пола Хадсона. В конце концов, мы в нем не ошиблись. Вот он передо мной, смиренный и раскаявшийся. И только Господу было под силу сотворить такое чудо. Только Святому Духу.

Сэмюель откинулся в кресле, потирая ноющее бедро.

— И что вы собираетесь делать с Центром новой жизни?

— Я собираюсь исповедоваться перед моими прихожанами в воскресенье утром и отказаться от должности пастора.

Так, Пол не теряет времени даром.

— Возможно, они и согласятся принять вашу отставку. В наши дни мир уже не кажется таким незыблемым. Некоторые начинают осознавать тот факт, что не могут распоряжаться собственной жизнью. — Он задумался. — Только не нужно слишком торопиться уйти, Пол. Кто же поведет их в дальнейшем?

— Я не гожусь на эту должность.

— Петр трижды отрекся от Христа, и все же он служил Богу.

— Петр не манипулировал людьми, чтобы получить желаемое. Он не изменял жене с чужой супругой. — У Сэмюеля на несколько секунд перехватило дыхание. — Мне нужно, чтобы за меня молились. Вы не откажетесь? Мне будет легче, если я буду знать, что вы молитесь за меня. — Он улыбнулся. — Много может усиленная молитва праведного[85].

— О чем же я должен просить в первую очередь?

— Чтобы мной не овладел страх. Я могу потерять решимость. О том, чтобы я мог слышать и говорить слова, которые угодны Господу. Я старался угождать людям всю свою жизнь. А теперь я хочу угождать Господу.

Сэмюель кивнул.

— Я много лет молился за вас, Пол. — Он наклонился вперед и протянул руку. — А теперь мы будем молиться вместе.

Пол провел с Сэмюелем еще час. Сэмюель рассказал ему про домашнюю группу Стивена Декера, чему Пол совсем не удивился. Он почувствовал себя виноватым. Он сделал все возможное, чтобы опорочить репутацию Стивена Декера, когда подрядчик отказался идти наперекор собственным принципам. Вначале они были друзьями, потом соперниками и в конце концов стали врагами. Быть может, что‑то еще возможно исправить, особенно если Сэмюель согласится быть посредником. Быть может.

По пути домой Пол остановился у дома Риты Уилсон. Ее машина стояла на подъездной дорожке. Он позвонил и стал ждать. Он слышал, как кто‑то подошел к двери, потом снова стало тихо. Он подумал, что Рита, видимо, разглядывает его в глазок. Он не станет осуждать ее, если она вовсе ему не откроет. Пол снова позвонил и подождал. Никакого ответа. Тогда он вернулся в машину и написал короткую, но сердечную записку.

Он подсунул записку под дверь.

По дороге домой он размышлял, хватит ли ему жизни, чтобы исправить все зло, что он причинил людям.

Старенький «де сото» Сэмюеля Мейсона стоял около его дома. Тимоти был здесь.

Исполненный страха и стыда, Пол въехал в гараж. Он закрыл дверь и долго сидел в тишине, все еще сжимая руль. Он мог представить себе, что́ сын скажет ему. Полу стало нехорошо, в глубине души он понимал, что́ сделал со своим сыном. Пол шел по стопам Дейвида Хадсона, распихивал людей, желая достичь большего. Но Тимоти не последовал примеру отца. Тим не покорился, он восстал против него, Пола. Он набрался храбрости и сказал отцу в лицо, что тот лицемер. И за это Пол изгнал его из дома. Тогда Пол почувствовал облегчение, он даже радовался тому, что Тимоти не было рядом и что сын больше не смущает его. Но хуже всего было то, что, приезжая в последний раз, Тимоти заметил — отношения между отцом и матерью испортились.

И что бы Тим ни сказал, на этот раз Пол выслушает его до конца. Он даст сыну возможность выговориться. И если тот захочет его наказать, пусть так и будет.

После непродолжительной молитвы Пол вышел из машины и направился в дом. Он услышал голоса в гостиной. Тимоти приехал не один. Он привез с собой бабушку. Мать подняла на Пола глаза, когда он вошел в комнату. Юнис, напротив, смотрела в сторону и вытирала со щек слезы.

Тимоти поднялся.

— Отец. — Он произнес это слово уважительно, словно признавая отцовский авторитет. И протянул Полу руку. Его поразило, что сын знает о милосердии в свои девятнадцать лет больше, чем его отец в сорок четыре. Он крепко пожал сыну руку, не в силах произнести ни слова.

Его сын уже не был мальчиком. В нем ощущалась зрелость, несмотря на джинсы с футболкой и длинные волосы. И дело было не в ширине плеч и крепости мышц или в загаре, который он приобрел, работая на открытом воздухе. А в том, как он держался, в выражении его лица.

Юнис подняла голову, глаза ее блестели от слез, она была бледна.

— Твой сын хочет кое‑что тебе сказать. — Она всхлипнула и выбежала из комнаты.

— Может, посмотришь, как она, ба?

Мать Пола молча поднялась и оставила их одних.

— Давай присядем? — предложил Тимоти.

— Конечно.

Они сели друг напротив друга, словно чужие.

Пол ждал. Многие годы он склонял людей на свою сторону, управлял ими, манипулировал, но понятия не имел, как говорить с собственным сыном. Его отец тоже не умел этого делать, разве что отдавал распоряжения. И даже в последние годы, когда Полу казалось, что они стали близки, отец продолжал «обрабатывать» его, пытался подтолкнуть на путь, по которому Пол не намеревался идти. И все же он не винил отца. Пол теперь знал, что сам отвечает за собственные грехи, и расплачивался бы за них в Судный день, если бы Иисус не искупил их Своей кровью. Он спасен. Настало время жить так, как полагается спасенному.

Пол весь напрягся. Что же хочет сообщить ему сын?

— Твоя бабушка говорила тебе о… — Он не знал, как это сказать, и стоит ли.

— Я все знаю, папа. Это та блондинка, верно? Та, что поцеловала тебя на выходе из церкви?

Пол покраснел:

—Да.

— Она хорошенькая. Знаешь, мне тогда нужно было уехать. Я понимал, что если не уеду, наломаю много дров. Я бы свернул тебе шею. — Тим криво усмехнулся. — Но я не смог бы этого сделать, мама захотела бы узнать, за что. Она же понятия не имела, что происходит, а если бы я сказал, она все равно бы не одобрила отцеубийства.

— Твоя мать всегда видит в людях только хорошее.

— Она уже не так наивна.

Пол вздрогнул — вина за то, что Юнис перестала доверять людям, целиком лежала на нем. Он использовал ее бесхитростность против нее же самой, всегда уворачиваясь от прямых ответов на ее вопросы.

— Тебе все равно не удалось бы достучаться до меня, Тим. Меня переполняла гордыня.

Тим вскинул голову и посмотрел отцу в глаза:

— Мама рассказала, что ты отправился на запад и отыскал ее. Это значит, что ты хочешь попытаться все исправить?

— Я готов отдать за это все что угодно, Тим. Я люблю твою мать.

— Как же можно ее не любить. — Он покачал головой, лицо его выражало при этом сожаление и грусть.

Снова повисла тишина.

— Я приехал не для того, чтобы бросать в тебя камни, папа. Я приехал сообщить тебе и маме, что завербовался на военную службу. Подумал, что лучше сказать об этом, глядя в глаза, чем по телефону. — Он невесело усмехнулся, бросив взгляд в сторону двери, куда ушла мать. — Правда, теперь я не так в этом уверен.

Если бы в этот момент в комнату ввалился террорист с автоматом, Пол и то был бы меньше потрясен.

— Завербовался? — Война добралась до их дома.

— В морскую пехоту. — Пол закрыл глаза. — После 11–го сентября я только и думал, что о нашей стране и цене свободы. Я думал о тех временах, когда люди попустительствовали злу, и о том, к чему это привело. Что было бы с нами, если бы тысячи добровольцев не пошли в армию, чтобы воевать с Гитлером? Я очень долго молился, папа. И другие молились за меня. Это решение далось мне нелегко.

Потрясенный, Пол смотрел на сына:

— Ты сам не знаешь, во что ввязываешься.

— Согласен, но мне и не нужно знать все. Просто мне нужно идти туда, куда, я верю, ведет меня Господь.

На войну?

— Я знаю, Америка не всегда поступает правильно, но у нас есть свобода слова и вероисповедания, наше общество основано на христианских принципах. Возможно, Господь милостив к нам именно поэтому. Как только где‑то случается беда, американцы первыми приходят на помощь. Господь даровал нам процветание, и мы стараемся помогать другим. И не всегда по политическим мотивам или из‑за нефти. Может быть, только наша доброта к другим народам удерживает Господа от того, чтобы наказать нас за содеянное нами зло.

Тимоти поднялся и заходил по комнате.

— Ты должен знать, папа. Очень многие молодые люди моего возраста понятия не имеют, кто такой Иисус Христос. Мой сосед в общежитии как раз тому пример. Он вырос, считая, что Рождество — это только Санта–Клаус, подарки под елкой и январские каникулы. Он ни разу не был в церкви, пока я его не сводил. В шестидесятые Господь был изгнан из школ, и в результате выросло целое поколение, которое не слышало Благой вести. И где же лучше распространять знания, как не среди тех, кто идет воевать за свою страну?

Помоги ему, Господи.

— Тебе не дадут проповедовать в морской пехоте, сын. Ты не станешь капелланом. Ты превратишься в марионетку с оружием в руках.

— Я не имею в виду проповедь. Я буду просто говорить о своей вере, если мне представится такая возможность. — Он криво усмехнулся. — Я попросился в Военный институт иностранных языков. Один преподаватель в старших классах говорил, что у меня есть способности.

Молодо–зелено. А может быть, вера самого Пола слишком слаба? Он никогда не предполагал, что Господь станет действовать через девятнадцатилетнего юношу в зоне военного конфликта. А не станет ли его сын пушечным мясом?

— Ты уже подписал бумаги? — Может, еще не поздно отступить.

— Да. Я дал подписку явиться через две недели. У меня будет еще неделя, а потом я отправляюсь на призывной пункт в Лос–Анджелесе. Я хотел, чтобы все было уже сделано, перед тем как я сообщу тебе и маме. По очевидным причинам.

Отговорить его теперь не представлялось возможным. Следующей остановкой сына будет учебный лагерь для новобранцев. Потом спецподготовка и строевая.

О, Господи, в течение девятнадцати лет у меня было столько возможностей повлиять на своего сына, а я их не использовал. А теперь Тим может исчезнуть навсегда.

— Подобные войны выигрываются не только с помощью оружия, папа, но и с помощью истины Слова Божьего. И где лучше нести свет истины, как не в рядах солдат? Возможно, я даже смогу благовествовать тем, которые проглотили лживые заверения, будто в награду за убийства людей они получат на небесах семьдесят девственниц! — Военный миссионер? Есть ли такое понятие? — Ты во мне разочаровался? Ты считаешь, что я поступил глупо?

Пол понял, что его молчание было понято превратно. Неудивительно, учитывая их отношения в последние годы. Пол знал, что был плохим отцом. Несмотря на все свои добрые намерения, он все‑таки повторял своего отца очень во многом. Неоправданно высокие требования. Приступы многословия, сменяемые длительными периодами молчания. Неужели Тимоти жаждет его признания и одобрения так же, как он сам — от своего отца?

Пол хотел лучше разобраться в собственных чувствах, прежде чем станет слишком поздно.

— Нет, я горжусь тобой, у тебя есть собственные убеждения. Если кто и совершил глупость, так это я, избегавший годами своего сына. А теперь у нас осталось слишком мало времени. — Его голос задрожал. Неделя. Семь дней. После всех лет, прошедших впустую.

— Ты это так говоришь, словно я иду на верную смерть.

У Пола защипало глаза.

— Надеюсь, нет.

Тимоти улыбнулся:

— Все хорошо, папа. Что бы ни произошло, со мной все будет в порядке. И сейчас мы вовсе не прощаемся навсегда.

Пол не захотел терять последнюю возможность.

— Не станешь возражать, если мы с матерью приедем и проведем оставшееся время с тобой?

Тимоти вроде бы был доволен.

— Конечно. Я буду рад. — Он поднялся. — Я хотел заехать к Сэмюелю. Хочу, чтобы он узнал о моем решении от меня, а не от кого‑то другого. И еще я надеюсь, он согласится присмотреть за машиной до моего возвращения.

— Если он не сможет, это сделаем мы.

— Спасибо. — Тим достал из кармана ключи. В дверях он остановился и обеспокоенно посмотрел на отца: — Думаешь, мы сможем уговорить маму не плакать всю неделю?

— Я постараюсь, сынок. Но обещать не могу. — Он и сам был готов расплакаться.

Входная дверь открылась и закрылась. Пол услышал, как заводится мотор «де сото».

Бедная Юнис. Что она должна чувствовать? Несколько дней тому назад она уличила своего мужа в измене, а сейчас вернулась домой, чтобы узнать, что ее единственный сын отправляется на войну.

В прихожую спустилась Лоис. Она едва взглянула на Пола.

— Я отправляюсь на долгую прогулку. — Она открыла дверь. — Юнис говорила, что ты читаешь проповедь в воскресенье.

—Да.

Она плотно закрыла за собой дверь.

Он и не ожидал, будто она поверит, что он вдруг в одночасье изменился. Ей, видимо, доводилось выслушивать пустые обещания от отца.

Пол прошел через прихожую и открыл дверь в комнату для гостей. Чемодан матери стоял на кровати, на которой он спал. Он закрыл чемодан и переставил его на диван, потом поменял на кровати белье, взял несколько нужных ему вещей, которые понадобятся в кабинете. Он будет спать на диване.

Комната Тимоти была такой же, как раньше. Об этом позаботилась Юнис. Она всегда надеялась, что однажды сын вернется. А сейчас Пол понял, Тимоти сделал бы это только при условии, что отец сам его позовет. Пол закрыл лицо руками. Сколько же боли он причинил своей жене за эти годы! Она сносила его безразличие и терпела его нападки. Она даже пожертвовала сыном. И в конце концов супружеская измена стала ее терновым венцом.

Дверь в спальню была закрыта.

— Юнис? Можно войти?

— Не заперто.

Она сидела в своем кресле у окна, где обычно читала, шторы были раздвинуты, и солнечный свет пробивался сквозь тюль. Она была похожа на ангела даже с распухшими от слез глазами.

— С тобой все в порядке?

Она не смотрела на него.

— Я только что позвонила Сэмюелю, сказала, что не смогу заехать к нему сегодня.

— Туда как раз отправился Тим.

— Я видела. — Ее голос дрожал.

Пол вошел в комнату и засунул руки в карманы.

— Как ты себя чувствуешь?

— Словно по мне проехался грузовик. Дважды.

И в первом случае Пол сам был виноват в этом.

— Мне очень жаль. — Интересно, задает ли она себе те же вопросы, что и он? — Как считаешь, Тим так поступил, чтобы привлечь мое внимание?

Ее лицо исказилось.

— Я не знаю. — Она согнулась и зарыдала. — Я не знаю.

Вид ее скорби переполнил Пола горечью. Он вынул руки из карманов и подошел к ней, присел на корточки и положил ладони на подлокотники кресла.

— Я бы пошел вместо него, если б мог.

Ее рыдания затихли. Она пристально посмотрела на него. Потом прерывисто вздохнула и откинулась на спинку.

— Ты уже старый. — Она вытащила бумажный платок из пачки, которая лежала у нее на коленях. — За последние несколько дней я выплакала слез больше, чем за всю мою жизнь. Я устала плакать. И только я подумаю, что слезы кончились, как они снова набегают. — Она громко высморкалась, продолжая на него смотреть. Сжала платок в кулаке. Уж не хочет ли она его ударить? Он подставит щеку. — Встань, Пол.

Хорошо хоть не выгнала.

Он поднялся и отошел от нее, встал у окна и опять засунул руки в карманы.

Она чихнула и снова прерывисто вздохнула.

— Насколько я знаю Тима, он сделал это по той причине, которую назвал. Думаю, он прослушал новости, опустился на колени и начал молиться, а когда встал, сделал то, что, как ему показалось, хотел от него Господь. — У нее срывался голос. Она сжала губы, подбородок ее задрожал. — Мне остается только ждать и молиться…

Юнис не закончила фразу и вновь заплакала.

Пол присел на краешек кровати и уставился на кончики своих ботинок. Ему не хотелось говорить банальности или делать вид, что он знает Божий замысел.

— Господь всегда верен, — тихо сказала Юнис. — Даже если мы Его предаем. — Она швырнула намокший платок в корзину для мусора и вытащила следующий.

Пол ничего не мог придумать ей в утешение. Его сердце болело за нее. Если бы она позволила, он обнял бы ее.

— Звонила Рита. Она сказала, что ты оставил ей записку. Она сожалеет, что не открыла тебе дверь, но в тот момент ей не хотелось с тобой говорить. Она верит, что нам с тобой удастся все уладить. Она будет за нас молиться.

Наступила тишина, Полу не хотелось ее нарушать. Груз скорби был тяжел.

— Я знаю, Пол, ты чувствуешь себя виноватым. Но Тим уже не маленький мальчик. Он сам принимает решения. — Юнис взглянула на него. На миг она прижала кончики пальцев к губам, потом уронила руки на колени. — Сэмюель сказал, что ты к нему заходил. Что ты просил у него прощения. Он сказал, что вы проговорили почти два часа. — Ее голубые глаза смягчились и засияли. — Твой визит многое для него значит.

— Он мог быть моим лучшим другом.

— Он и есть твой друг. — Она опустила голову, теребя свой платочек. — Ты еще кое к кому должен зайти. К человеку, которого ты сильно обидел. Не думаю, что он все забыл.

Пол знал, о ком она говорит.

— Стивен Декер.

Юнис чуть приподняла голову и заметила легкий румянец, появившийся на щеках Пола.

— Стивен мог бы причинить нам обоим большой вред, Пол. Но он не стал. И даже когда представилась возможность, он ею не воспользовался.

У Пола упало сердце. Он не хотел спрашивать, о какой возможности говорила Юнис. У него было такое чувство, что он знает.

Стивен как раз сворачивал копию чертежа, когда заметил подъезжающий «мерседес» Пола. Что здесь понадобилось Хадсону? Он положил чертеж на место и откинулся на стуле, наблюдая, как пастор Пол вылезает из машины, смотрит на дом и направляется к двери.

Хадсон вошел. Главный недостаток соединения под одной крышей жилого помещения и офиса состоит в том, что дверь приходится держать открытой.

— Можно поговорить с тобой, Стивен?

— Мои рабочие часы закончились. — Хадсону лучше не обращаться к нему по вопросам, связанным со строительством. Стивен нанимал только лучших рабочих и использовал только лучшие строительные материалы. Поэтому вину за неполадки можно возложить на кого угодно, но только не на него. Пусть Пол сам отвечает, Стивен больше не у дел и рад этому.

— Ты пытался объяснить мне, что я сбиваюсь с пути, — начал Пол. — Однажды ты сказал, что я строю не церковь, а памятник себе самому. И ты был прав.

Интересно, что он задумал?

— Зачем ты пришел, Хадсон?

— За прощением.

Стивен цинично рассмеялся:

— Ты же знаешь, куда за этим нужно идти.

— Я уже покаялся перед Иисусом в своих грехах, но я хочу попытаться как‑то загладить вину перед людьми, которых я обижал столько лет.

— Сначала ты должен разобраться с Юнис.

— Мы приехали из Пенсильвании вместе.

Стивен удивленно поднял брови. Он и не знал, что Юнис уезжала, тем более на другой конец страны. Возможно, Сэмюель что‑то знал, но не говорил.

— Ты должен поговорить с Сэмюелем.

— Я был у него вчера. Он меня простил. Я пришел к тебе спросить, не простишь ли и ты.

— Много воды утекло с тех пор, как наши с тобой пути разошлись, Хадсон. — Это Пол разбил их дружбу.

— Мне бы хотелось помириться с тобой.

Стивен насмешливо усмехнулся:

— Каким образом? Ты задумал еще один строительный проект?

— Нет. Я приглашаю тебя в церковь в воскресенье.

— Ты, наверное, шутишь!

— Нет. Не шучу. Стивен, я знаю, что мои извинения малого стоят. Я намеревался разрушить твою жизнь.

Стивен развел руками:

— Как видишь, у тебя не получилось.

— Я наговаривал на тебя. На друга, который хотел меня предостеречь.

Настойчивый парень. Он решил исповедоваться перед Стивеном, даже если тот не желал этого. И, несмотря на свое раздражение, Стивен был вынужден его выслушивать. О, Господи, я знаю, него Ты от меня хочешь, ноу меня нет силы Сэмюеля.

Пол продолжал каяться в грехах. Наконец, он остановился, медленно выдохнул и сказал:

— Я подаю в отставку. — Хадсон уходит из Центра новой жизни? Отказывается от своей империи? Стивен был потрясен. — В воскресенье я буду исповедоваться. Я подумал, что и ты, возможно, захочешь прийти.

Стивен не испытывал к нему жалости. Но нежданно–негаданно проникся к пастору сочувствием. Он не был уверен, что может ему верить, но не мог бить лежачего. Стивен вспомнил времена, когда называл Пола своим лучшим другом и братом во Христе. Пол протянул ему руку помощи в те трудные, мучительные дни, когда только начиналось его выздоровление. Пол же помог ему и обрести веру.

А сейчас Стивен столкнулся с некоторыми из искушений, которым подвергался и Пол, он избегал их, потому что не был уверен, что справится. Он должен держать себя так, чтобы не поддаться соблазнам, которые приносит с собой власть. Наблюдая за ошибками Пола, Стивен многому научился, у него был хороший наставник. Каждому пастору нужен свой Сэмюель. А два еще лучше.

В последние несколько недель Стивен видел, что, будучи лидером, он обретает власть. Очень легко впасть в искушение, когда люди смотрят на тебя так, словно ты знаешь ответы на все вопросы и, кроме того, лично беседуешь с Господом. От этого может закружиться голова. Он не хотел вести людей ложным путем.

— Пошли наверх, угощу тебя кофе.

Стивен включил кофеварку.

Засунув руки в карманы, Пол осматривался.

— У тебя всегда были золотые руки. — Он заметил вещи Бриттани. — Ты женился? — В его голосе послышалась надежда.

— Это вещи дочери. Она наконец вернулась домой. — Знал ли Пол вообще, что она отсутствовала? Интересуют ли Хадсона те годы его переживаний, страданий, волнений за свою беглую дочь? Наверное, нет. Если вообще он что‑то знает. Стивен не стал рассказывать. — Она живет здесь, а я живу в подвале.

— Сэмюель говорил, что ты проводишь там богослужения.

Стивен посмотрел на него:

— Я не провожу богослужений. Просто веду занятия по изучению Библии в одной группе.

— И у тебя получается, как говорит Сэмюель.

— Да ладно, ты же знаешь Сэмюеля. Он всегда надеется на лучшее.

— Из того, что он сказал мне, я понял, что из тебя получится неплохой пастор.

Лесть? Стивен поставил на стол две чашки. Он хотел сменить тему разговора. Лучше послушать о том, что заставило Пола очнуться.

— Что же так подействовало на тебя?

— Взгляд Юнис, когда она застала меня с другой женщиной. Разговор с матерью. И ДТП на автостраде 99.

— Тебе понадобилось так много пережить, чтобы понять?

Бедная Юнис.

— Я, наконец, примирился с Господом, но потребуется еще очень много времени, чтобы искупить свою вину перед людьми и компенсировать нанесенный ущерб. Если это вообще удастся.

— Это совет старейшин попросил тебя уйти?

— Нет. Они хотели, чтобы я остался. Но я не имею права стоять за кафедрой или занимать любую руководящую должность, пока не вернусь на путь истинный. И даже если Господь снова призовет меня стать пастором, мне понадобятся люди, которые будут требовать от меня ответа за мои действия.

Стивен поднял руку, сжатую в кулак.

— Я бы хотел потребовать у тебя ответа. — Странно, но желание ударить исчезло.

Пол улыбнулся:

— Ты будешь вторым, кого я позову. А первым, конечно, будет Сэмюель.

— Ты достаточно бед натворил.

—Да.

— И походя обидел множество людей.

— Я знаю.

По лицу Пола было видно, что он действительно знает. Никогда еще Стивену не доводилось видеть Пола Хадсона таким несчастным. И кто он такой, чтобы швырять камни?

— Мне кажется, что сейчас мы с тобой очень похожи. Мы оба наломали много дров. Нам в пору открывать собственное общество АА. Анонимные автократы. Как думаешь? — Пол рассмеялся. Но это была шутка лишь наполовину. — Мне пришлось столкнуться с такими же соблазнами, что и тебе в эти годы. Очень трудно заставить людей думать, что ты такой же человек, как и они, что тебе тоже приходится бороться, чтобы не отступать от веры.

— И когда прекращаешь бороться, случается беда, — сказал Пол. — Как только начинаешь думать, что знаешь, что ты делаешь. Я считал, что у меня есть ответы на все вопросы. А всякого, кто оспаривал мои методы, я рассматривал как угрозу себе. Моя мать очень правильно выразила эту мысль. Я был скотником, погоняющим стадо, а не пастырем, ведущим паству.

Кофе был выпит. Стивен налил еще.

— И кто будет вместо тебя?

— Я порекомендовал Джона Дирмана.

— Не знаю такого.

— Я старался держать его на задворках. Но он очень хороший служитель, и он тверд в вере.

— А, еще один человек, который подвергал сомнению твои действия.

— Джон непоколебим в вере и имеет глубокие познания в Библии. И если совет согласится утвердить его кандидатуру, в дальнейшем прихожане будут слышать Божье Слово в неискаженном виде.

Стивен не был уверен, что паства Центра новой жизни готова к восприятию правды.

Господь, Ты творишь чудеса. Сейчас одно из них сидит за моим столом. Но для того чтобы спасти эту церковь, нужно очень большое чудо.

— Тимоти завербовался в морскую пехоту.

— Что ты говоришь! Я и не представлял, что он уже такой взрослый.

— Ему девятнадцать.

— Как Юнис восприняла новость?

— Она плачет.

Два жестоких удара. Стивен надеялся, что они не пошатнули ее веру.

— Я проезжал мимо церкви по дороге сюда, — сказал Пол. — Ты построил нечто, что будет стоять в веках, Стивен. Очень красиво. Хорошо бы…

Стивен догадывался, что хотел бы сказать Пол.

— Посмотри на это трезво. Это просто здание. Памятник человеческим усилиям. Брось. — Он поднял чашку как бы в знак приветствия. — Раз я смог уйти с этого проекта, сможешь и ты.

Они просто поболтали ни о чем, потом перешли к более серьезным темам. Пол спросил о Кэтрин. Стивен удивился, что Хадсон не забыл имя его бывшей жены. Пол прекрасно помнил Бриттани. Стивен сказал, что с ней все хорошо. Она сдает экзамены за среднюю школу и надеется поступить в колледж. Пол попросил его показать дом, что Стивен и сделал.

Они поговорили, правда, с предосторожностями, о старых обидах и неудачах. Возможно, им удастся снова стать друзьями, но только случится это не сегодня. Им приходилось пробираться через развалины. Чтобы простить, достаточно решиться, а вот доверие нужно заслужить заново.

— Мне пора возвращаться домой. — Когда Пол протянул Стивену руку, тот помедлил.

— Прежде чем мы пожмем друг другу руки, я должен тебе кое в чем признаться. — Пол побледнел, зато Стивен почувствовал, как кровь приливает к его лицу. — Ты уже знаешь, что я затаил на тебя обиду с тех пор, как уехал из Сентервилля, но, кроме того… — Скажи. Признайся откровенно. — Я люблю твою жену уже десять лет. Я все надеялся, что твой брак развалится и я смогу прискакать, словно рыцарь на белом коне, и пасть к ногам Юнис.

— Юни сказала мне сегодня, что ты мог причинить большой вред. Я понял, что она имела в виду.

Его влечение было взаимным. Но Декер не собирался этого говорить.

— Ничего не было, Пол.

— Потому что вы с Юнис оказались достаточно благоразумны.

Нелегко было расстаться с ней, когда она в последний раз приходила к нему. Если бы он позволил чувствам взять вверх, этот поступок тяжким грузом лег бы на его совесть.

— Она не такая, как все.

— Как говорит мой сын, нет человека, который не любил бы ее. Хорошо, что Пол понимал все недосказанное. Иногда Стивен задумывался, сможет ли он когда‑нибудь забыть Юнис Хадсон. Таких женщин очень мало, с ними нужно обращаться как с сокровищем. Хорошо, что Господь Сам создает преграды. Если бы Пол ценил свою жену, Стивену не пришлось бы бороться с искушением, когда она одна пришла к нему домой. Стивен подумал, что Пол должен лучше беречь сокровище, которым одарил его Господь.

— И еще. Ты не назвал имя той женщины.

— Да, не назвал.

— Шила Атертон, так?

— Неважно кто, все равно это плохо.

— Очень даже важно, я ее знаю. Она пробовала свои штучки на мне, когда я строил дом в Куэйл–Холлоу. Я сразу догадался, к чему она клонит, как только увидел ее у тебя в кабинете. Но я помалкивал. Я был зол и затаил обиду. Мне хотелось, чтобы ты попался на эту удочку. Или чтобы совсем сломался. Я должен был тебя предупредить. Прости, что не сделал этого.

— В тот момент я едва ли послушал бы тебя. Но извинения принимаются.

— Ты был не первым, Пол. И думаю, что будешь не последним.

— Мне от этого не легче. Какой бы ни была Шила, ничто не может меня оправдать. — Пол снова протянул руку. — Спасибо, что сказал. Особенно про Юнис. — Он печально улыбнулся. — Теперь я буду лучше обращаться со своей женой.

Стивен закрыл за ним дверь и попросил Бога благословить брак Юнис и Пола и защитить их. Потом он уселся за чертежную доску и принялся готовиться к предстоящим работам.

Пол много часов просидел над своей исповедью, записывая все, что хотел сказать, снова и снова перечитывая, чтобы ничего не упустить. Когда же наступило утро воскресенья, он был без сил.

Пол молился на коленях целый час, потом принял душ. Когда он брился, руки дрожали. Он порезался. Если так пойдет и дальше, он перережет себе горло. Пол умылся, протер ранку антисептиком и оделся. Галстук казался ему петлей на шее.

Когда он вышел из своего кабинета, дом безмолвствовал. Дверь их с Юнис спальни была закрыта. И дверь комнаты для гостей тоже. Зато дверь Тимоти была открыта, но его в комнате не было. Пол понимал, что не имеет права ожидать от своих родных, что они пойдут в церковь вместе с ним, особенно сегодня.

Он приехал в Центр новой жизни за час до начала богослужения и один. Аккуратно сложил свои листочки в папку. Он хотел подготовиться. На этот раз все должно быть сделано как нужно.

Церковь была не заперта, хористы репетировали. Они замечательно пели, но слова их песни никак не согласовывались с тем посланием, что в это утро собирался передать своим прихожанам Пол, ничего в них не было о крови Иисуса Христа, Который спас их от вечного осуждения.

Пол отправился в свой пасторский кабинет. В последний раз он был здесь в тот день, когда Юнис застала его с Шилой Атертон. Его щеки горели, когда он поправлял подушки на диване, ставил стул на место и усаживался за свой стол. Он удалил номер Шилы из списка быстрого дозвона. Затем достал из ящика фотографию Юнис и снова поставил на стол. Пол задумался о Господе в Гефсиманском саду, когда Он обливался кровавым потом, потому что знал, что Ему предстоит.

Пол заплакал.

Помоги мне, Господи, все сделать правильно. Хоть один раз не отступить от истины. О, Господи, Ты видел, как я брожу впотьмах. Ты видел, как я вел этих людей ложным путем. Ты был свидетелем всех моих грехов. Я был слишком занят, стремясь к успеху в этом мире, и не заметил, что сбиваюсь с пути истинного. Я грешил против Тебя, и только против Тебя, а через эти грехи нанес огромный ущерб окружающим.

На парковку начали стекаться машины. Служители раздавали программки на входе. Пол слышал шум голосов. На этот раз он не дал названия своей проповеди.

Потом стало тише. Наверное, люди рассаживались по скамьям. Заиграла музыка, успокаивающая, приятная. Смесь разных песен.

И ни одного гимна среди них. Он непроизвольно сжался, когда вспомнил, как говорил Юнис, что она больше не будет заниматься музыкальным сопровождением, потому что она посмела спеть песню об очищающей крови Христа.

Он в последний раз глянул в свои записи, сунул их в Библию и вышел. С каждым шагом сердце его билось все сильнее. Сосало под ложечкой. Ладони вспотели. Он прошел в коридор и оказался в маленьком холле. Очень похоже на театральное фойе, подумал Пол. Хор пел.

— Вот вы где! — Один из его помощников подошел к нему с нервным смешком. — Я уже начал подумывать, не пора ли бежать наверх за какой‑нибудь старой проповедью.

Джон Дирман встретил его у бокового выхода на сцену и пожал руку:

— Я буду молиться за вас, брат.

Все было приготовлено для его выступления. Аудитория ждала его. Пришло время главного исполнителя, пора ему выйти на сцену и ошеломить зрителей.

И куда бы Пол ни посмотрел, он сталкивался с результатами того, что творил четырнадцать лет. Община аплодировала певцам, одетым в красный атлас с белой окантовкой, они выстроились ровными рядами.

— Рад, что вы вернулись, пастор Пол, — раздавались голоса, когда он проходил мимо.

А один сказал:

— Как же мы без вас скучали в прошлое воскресенье. Приглашенный оратор — это совсем не то!

Пол поднялся на сцену и положил Библию на кафедру. Он раскрыл книгу и достал свои листочки, разложив так, чтобы можно было посматривать. Предстояла самая важная в его жизни проповедь. Он не хотел ее испортить.

Вдруг наступила полнейшая тишина, у Пола мурашки поползли по спине. Он поднял глаза и увидел море людских лиц.

В переднем ряду, низко склонив голову, сидела Юнис. Справа от нее находился Тимоти, он смотрел на отца так, как, наверное, когда‑то сам Пол смотрел на своего отца. Мать сидела слева от Юнис, лицо ее было бесстрастным. Уж не готовится ли она к новому разочарованию?

Пол просматривал рад за рядом и видел всех тех людей, которые приходили слушать его из года в год. Именно его, а не проповедь. Приходили, чтобы развлечься, а не просветиться.

Пол удивился, заметив в восьмом ряду Риту. Она прижимала сцепленные руки к груди. Предлагала прощение и дружбу. У Пола к горлу подступил ком.

В открытых дверях появились двое. Сэмюель Мейсон, тяжело опираясь на свою трость, прошел на заднюю скамью и сел, оставив место для второго — Стивена Декера.

Пол слышал легкий гул толпы. Всех изумила затянувшаяся пауза. Люди привыкли, что он энергично выходил на сцену и громко возвещал: «Доброе утро!» Собравшиеся переглядывались и перешептывались. Несколько человек молились.

Станет ли он снова стараться угодить толпе? Или же обратится к Богу? Чем он будет руководствоваться: страхом или верой? Все эти вопросы разом обрушились на него. Страх заставил его заботиться только о собственных интересах. Страх же заставил пойти по тому пути, который уготовил для него его отец: по пути, ведущему к престижу, славе, процветанию, — по пути гордыни и гибели.

Чем все это могло закончиться? К чему могли привести его полуправда, полумеры? А что если развернуться и пойти в другом направлении?

Пол не стал заглядывать в свой конспект. Он был ему не нужен. Ему был нужен Иисус. Он помолился про себя, чтобы Господь подсказал ему верные слова, а потом начал:

— Я подал прошение об отставке. Я сам решил отказаться от своего поста в церкви. — Он видел их лица, слышал гул голосов. — Я вынужден это сделать, потому что согрешил перед Господом.

Сломленный и полный раскаяния, Пол Хадсон обнажил душу перед общиной, и когда он сделал это, страх ушел. Он открыто рассказал о своей борьбе с истиной, о своей капитуляции перед гордыней, о своем глубоком падении, о том, какую высокую цену пришлось заплатить за это его близким, особенно жене, сыну, друзьям, братьям и сестрам во Христе. Они же остались верны и молились за него.

Потом Пол говорил о Спасителе, Иисусе Христе. Он говорил о любви Бога, Который отдал Своего единственного Сына, чтобы те, кто в Него верит, смогли обрести жизнь вечную. И даже такие люди, как он сам, потерпевшие поражение на всех фронтах — в качестве мужа, отца, друга и пастора. Вися на кресте, перед тем как умереть, Иисус сказал: «Совершилось». И это так. Победу не завоевать человеческими усилиями, она уже одержана Иисусом Христом, Который доказал, что у Него есть власть над смертью и что жизнь возможна только в Нем.

— В этом мире у вас есть лишь горести, но во Христе вы обретаете жизнь. Если вы вверите себя Христу, уже ничто не отлучит вас от любви Божьей. Господь никогда не оставит вас.

Пол не знал, что ждет его в конце этой проповеди. Не знал он и что ждет его в ближайшем будущем. Что случилось с ним — неважно. Важны люди. Он говорил, не глядя на часы на стене, не пытаясь уложиться в пятнадцать минут, чтобы не терять их внимания. Он говорил то, что должен был сказать, и молился, чтобы Бог ему помог.

Что бы ни случилось, Господи, что бы ни произошло, помоги мне сохранить мою веру.

— Все эти годы вы ожидали от меня ответов на свои вопросы, а я вел вас неверным путем. И сегодня впервые за многие годы я проповедовал Евангелие Иисуса Христа, Сына Бога Вседержителя. Я должен предупредить вас. Когда я уйду, мое место займет другой человек, и он будет говорить с вами. Я же хочу сказать вам вот что: вы в ответе за то, во что вы верите. Незнание не извиняет. Истина заключается в следующем: вы должны идти за Иисусом Христом! Христос умер за вас. И у Него есть власть над грехом и смертью. Иисус — ваш Спаситель и Господь. И нет иного пути к спасению, как только через веру в Него.

Пол сказал все, что повелел ему сказать Господь, ничего лишнего. В церкви повисла абсолютная тишина. Никто не шевелился. Не раздавалось ни звука.

Пол в последний раз оглядел людей и исполнился бесконечной любви к ним. Как много заблудших овец. Слезы выступили у него на глазах.

— Возлюбленные, слушайте истину. Примите ее и пребывайте с миром. Во Христе вам нечего бояться. Без Него у вас нет надежды.

Пол Хадсон забрал свою Библию и покинул кафедру.