Зыбучие пески

Глава 2

Поезд остановился на станции Дувр-Прайори, сошло довольно много людей. Поезд стоял здесь пять минут, пока грузили почту, и когда последние пассажиры, которые сошли с поезда, миновали шлагбаум, я обратила внимание на спешащую вдоль платформы женщину. А рядом с ней шагала девочка-подросток лет двенадцати-тринадцати. Она заметила меня, выглядывающую из окна, когда пробегала мимо; потом резко остановилась, повернулась, поспешила назад, открыла дверь, и они вошли в купе.

Когда обе они устраивались напротив, женщина украдкой бросила взгляд в мою сторону, и ее дочь тоже искоса взглянула на меня. Женщина вздохнула:

– О боже! Как же я устаю ходить по магазинам!

Девочка молчала, но я видела, что обе с любопытством меня рассматривают. «С чего бы это? – гадала я. – Неужели я как-то необычно выгляжу?» Но тут меня осенила догадка: поезд от Дувр-Прайори дальше шел между маленькими станциями, и скорее всего те, кто пользовался этим поездом, – местные жители, прекрасно знающие друг друга. Так что во мне мгновенно угадывался человек посторонний.

Женщина положила несколько небольших пакетов рядом с собой на сиденье, а когда один из них упал прямо мне под ноги и я его подняла, повод для начала разговора был найден.

– Эти поезда так утомительны, – пожаловалась женщина. – Вечно перепачкаешься. Вы едете до самого Рамсгейта?

– Нет-нет, я выхожу в поместье Милл.

– Неужели? И мы. Хвала небесам, что ехать недалеко… еще каких-то двадцать минут, и мы будем на месте… если поезд не опоздает. Удивительно, что вы туда направляетесь. Конечно, в последнее время у нас кипит жизнь. Эти археологи, ну, те, которые нашли римское поселение…

– Правда? – неопределенно произнесла я.

– Вы не имеете к ним никакого отношения, как я понимаю?

– Нет-нет. Я направляюсь в имение Стейси.

– Боже мой! В таком случае вы, должно быть, та молодая дама, которая будет давать девочкам уроки музыки.

– Да.

Она искренне обрадовалась:

– Когда я вас только увидела, сразу предположила, что вы учительница музыки. Понимаете, здесь так редко встречаешь незнакомцев. Мы слышали, что вы сегодня приезжаете.

– Вы тоже живете в имении?

– Нет-нет. Мы из поместья Милл… только живем не в усадьбе. В доме приходского священника. Мой муж священник. Мы в дружеских отношениях с семьей Стейси. Признаться, их девочки ходят к моему супругу на уроки. Мы живем всего в паре километров от особняка. Сильвия тоже берет с девочками уроки, верно, Сильвия?

Сильвия едва слышно произнесла:

– Да, мамочка. – И мне подумалось, что всеми в их доме командует мамочка, включая и самого священника.

Сильвия казалась воплощенным смирением, но что-то в очертании ее подбородка и поджатых губах не вязалось с этой кротостью. И я предположила, что вся эта скромность испарится, как только мамочки не будет рядом.

– Полагаю, священник обратится к вам с просьбой обучать и Сильвию, когда вы будете давать уроки девочкам Стейси.

– А Сильвия увлекается музыкой? – Я улыбнулась Сильвии, которая переглянулась с мамой.

– Увлечется, – решительно заявила дама.

Сильвия едва заметно улыбнулась, откинула назад косичку, свисающую с правого плеча. Я заметила, что пальцы у нее широкие, как шпатели, совершенно не похожие на пальцы пианистки. И уже мысленно услышала, как Сильвия мучительно терзает фортепиано.

– Я так рада, что вы не одна из этих археологов. Я была категорически против того, чтобы пускать их в поместье Стейси.

– Вы не одобряете подобного рода открытия?

– Скажете тоже! Открытия! – фыркнула она. – А какой прок от этих открытий? Если бы кто-то хотел, чтобы мы узнали об этих реликвиях, их не стали бы так тщательно припрятывать, как полагаете?

Такая удивительная логика шла вразрез с нашим семейным воспитанием, но эта убежденно вещающая женщина явно ожидала от меня ответа. Я не хотела с ней спорить, догадываясь, что ей есть что порассказать мне о поместье Стейси. Поэтому я лишь неопределенно улыбнулась, мысленно прося прощения у родителей и сестры.

– Они приехали сюда… все разворошили. Боже милостивый, и шагу невозможно было ступить, чтобы на них не наткнуться. Ведра, лопаты… перерытая земля, полностью перекопанные несколько акров парка… И чего ради? Чтобы добыть останки римлян! «Да по всей стране полно этих останков, – говорила я викарию. – Здесь они нам ни к чему». А одну из этих археологов ждал странный конец… а может быть, и не конец вовсе. Кто знает! Она исчезла.

Я ощутила, как по спине побежал холодок. Мне показалось, что я могу чем-то выдать себя, свое отношение к пропавшей. А ведь именно это я и намеревалась скрыть. Поэтому поспешно воскликнула:

– Исчезла?

– Да! Очень странная история. Еще утром она была на месте раскопок… а потом ее никто уже не видел. Она исчезла средь бела дня.

– И куда она отправилась?

– Многие хотели бы знать ответ на этот вопрос. Ее звали… как ее звали, Сильвия?

Сильвия сцепила свои пальчики-шпатели с обгрызенными ногтями, пытаясь справиться с волнением, и на мгновение мне подумалось, что она встревожилась из-за того, что ей что-то известно об исчезновении Ромы. Но потом я поняла, что она просто до дрожи в коленках боится собственную мать, особенно когда та задает вопрос, ответ на который Сильвия не знает.

Однако она вспомнила:

– Ее звали мисс Брэндон. Мисс Рома Брэндон.

Ее мать закивала:

– Да-да, Брэндон. Одна из этих женщин, совершенно не похожих на дам. – Она передернула плечами. – Что-то копала! Лазила в ямах! По-моему, не пристало девице этим заниматься. Скорее всего, это наказание за то, что потревожили прошлое. Некоторые верят, что это кара из-за раскопок. Скажете, предрассудки? Это… с чем бы ни было связано ее исчезновение… случилось потому, что она потревожила прошлое. Своего рода проклятие. Мне кажется, это должно стать уроком для остальных археологов.

– Но сейчас все уже уехали? – спросила я.

– Да-да. Они и так собирались уезжать, когда она исчезла. Конечно, из-за всей этой суеты с ее исчезновением они немного задержались. Я-то сама верю в то, что она пошла купаться и ее унесло течением. Крайне бесстыдная привычка – купаться. Легко может унести в море. Своего рода кара. Людям стоит быть более осторожными. Но местные станут вас уверять, что это своего рода расплата. Кара одного из римских богов или кого-то еще, кому не по нраву пришлось, что его побеспокоили: «Это тебе за то, что потревожила!» Мы со священником пытаемся вразумить их, но в то же время произошедшее с ней напоминает «пещерное» правосудие.

– А вы были знакомы с этой… исчезнувшей женщиной?

– Знакома? О нет. Я с такими людьми не знакомлюсь, хотя с некоторыми из хозяйского дома они были довольно дружны. Впрочем, и сам сэр Уильям немного странноват. Не сомневайтесь, Стейси – отличная семья, и, разумеется, мы ладим. Люди нашего круга стремятся держаться вместе в таких небольших местечках. К тому же наши девочки постоянно общаются. Кстати, я, похоже, не спросила, как вас зовут.

– Каролина Верлен. Миссис Верлен.

Я с тревогой вглядывалась в ее лицо – не свяжет ли она меня с Ромой? И хотя Эсси уверяла меня, что сэр Уильям не знает, что я сестра Ромы, вокруг ее исчезновения поднялась большая шумиха. В конце концов, Рома была свояченицей Пьетро, а его многие знали, об этом также могли упоминать. Я испугалась не на шутку. Но волновалась я напрасно. Было совершенно очевидно, что мое имя ни о чем не говорит жене викария.

– Да, я слышала, что вы вдова, – сказала она. – Признаться, я ожидала кого-то постарше.

– Я овдовела год назад.

– Соболезную, соболезную. – Она ненадолго замолчала, выражая участие. – А я миссис Рендалл… а это, разумеется, мисс Рендалл.

Я кивнула: приятно познакомиться.

– Я слышала, у вас много дипломов и наград.

– Есть несколько.

– Должно быть, это очень мило.

Я опустила голову, пряча улыбку.

– Не сомневаюсь, что Аллегра вам покажется твердым орешком. Викарий говорит, что она не может более нескольких секунд удерживать внимание к предмету. Обучать ее было ошибкой. Даже если и дочь служанки… Позор. Такое запутанное семейство… и не связанное родственными узами. Со стороны сэра Уильяма слишком эксцентрично позволить маленькой Элис Линкрофт жить с ним под одной крышей. Но она такое тихое дитя. Ни для кого не стоит делать исключения. К ней относятся, как к остальным… Сильвии позволено быть их компаньонкой. – Она пожала плечами. – Это крайне сложно, но поскольку сэр Уильям принимает их, что мы можем поделать?

Сильвия выглядела встревоженной, как будто все время сосредоточенно слушала. Бедняжка Сильвия! Она, верно, из тех детей, которые говорят только тогда, когда их спросят. И вновь я ощутила огромную благодарность своим родителям.

– А кто такая эта Элис Линкрофт?

– Если хотите знать, дочь экономки. Видите ли, миссис Линкрофт превосходная экономка. Она работала в доме еще до своего замужества. Была компаньонкой леди Стейси, потом уехала, вернулась, когда овдовела… и уже с Элис. Тогда малышке было всего два года… поэтому почти всю свою жизнь она живет в усадьбе Стейси. Это, разумеется, было бы недопустимо, если бы она не была таким спокойным ребенком. А она не доставляет никаких хлопот, в отличие от Аллегры. Вот о ком следует волноваться. Однажды все еще наплачутся из-за этой девчонки. Я часто повторяю это викарию, и он со мной согласен.

– А леди Стейси?

– Она умерла. Уже очень давно… еще до того, как миссис Линкрофт вернулась и устроилась экономкой.

– А есть же еще третья юная леди – тоже моя ученица.

Миссис Рендалл хмыкнула:

– Эдит Кован… или теперь скорее Эдит Стейси. Должна признаться, все это очень и очень странно. Замужняя дама… бедняжка.

– Потому что замужем? – уточнила я.

– Замужем! – фыркнула миссис Рендалл. – Должна сказать, что это очень странный брак. Я так сразу и сказала викарию. И продолжаю это повторять. И, разумеется, мне совершенно очевидно, что все устроил сэр Уильям.

– Сэр Уильям? – вклинилась я. – А молодые не противились?

– Милая моя юная леди, когда вы проживете в усадьбе Стейси хотя бы один день, вы сразу же поймете, что единственный, кто принимает решения по всем вопросам, – это сэр Уильям. Сэр Уильям взял Эдит в дом, оформил над ней опеку, а потом решил вернуть Нэпира и их поженить. – Она заговорила тише. – Разумеется, – оправдывала она свою опрометчивую откровенность, – вам предстоит войти в это семейство, и рано или поздно вы все равно об этом узнали бы. Сэр Уильям никогда не вернул бы Нэпира, если бы не деньги Кована.

– Вот как? – Я хотела, чтобы она продолжала откровенничать дальше, но, думаю, она и сама поняла, что слишком разболталась, и, откинувшись на спинку сиденья, поджала губы и сложила руки на коленях – вылитая богиня-мстительница.

В купе воцарилось молчание, а я пыталась придумать уловку, которая побудила бы эту болтушку к дальнейшим опрометчивым высказываниям, когда Сильвия робко заметила:

– Мамочка, мы почти приехали.

– Приехали! – воскликнула миссис Рендалл, вскакивая. Пакеты упали на пол. – О боже, я все гадаю, подойдет ли эта пряжа для носков викария?

– Уверена, что подойдет, мамочка. Ты ведь сама ее выбирала.

Я пристально взглянула на девочку. Мне послышалось? Иронические нотки? Однако, казалось, мама ничего не заметила.

– Возьми это, – велела она дочери.

Я тоже встала, взяла с полки свои сумки. Я видела, что миссис Рендалл внимательно изучает мои пожитки, так же, как раньше рассматривала меня.

– Я так полагаю, вас будут встречать, – сказала она, слегка подтолкнула Сильвию и сама последовала за дочерью на перрон. Потом повернулась ко мне и добавила: – Ах, верно, вон миссис Линкрофт. – И она крикнула своим высоким пронзительным голосом: – Миссис Линкрофт! Молодая леди, которую вы встречаете, здесь.

Я сошла с поезда и стояла на перроне с двумя большими сумками. Жена священника коротко мне кивнула, потом кивнула приближающейся женщине и поспешила прочь. Сильвия последовала за матерью.

– Вы миссис Верлен?

Ко мне подошла высокая стройная женщина, на вид ей было лет тридцать пять. Следы былой красоты тут же напомнили мне о цветах, которые я когда-то вкладывала между страницами книг. На голове – широкополая соломенная шляпа с яркими фатиновыми завязками под подбородком, огромные голубые глаза; немного вытянутое лицо, и сама она очень стройная. Она была вся в сером, исключая блузку василькового цвета, который, как я догадывалась, делал ее голубые глаза более глубокими. А в остальном в ее внешности не было ничего примечательного.

Я представилась.

– Эми Линкрофт, – представилась она в ответ, – экономка из поместья Стейси. У меня на улице двуколка. Ваш багаж доставят прямо в дом.

Она подозвала носильщика, дала ему указания и уже через пару минут вывела меня через турникет на привокзальную площадь.

– Я вижу, вы уже успели познакомиться с госпожой супругой викария.

– Да. Как ни странно, она догадалась, кто я.

Миссис Линкрофт улыбнулась:

– В этом-то и был умысел. Она знала, что вы будете в поезде, и захотела познакомиться с вами раньше всех остальных.

– Польщена подобным вниманием.

Мы подошли к экипажу. Я села, она взяла в руки вожжи.

– Мы от станции километрах в четырех, – сказала она. Я заметила изящные запястья и длинные тонкие пальцы. – Надеюсь, вам нравится сельская местность, миссис Верлен.

Я ответила, что раньше жила в городах, поэтому сельская местность будет для меня в новинку.

– В больших городах? – поинтересовалась она.

– Воспитывалась я в Лондоне. Потом мы с супругом жили за границей, а когда он скончался, я вернулась в Лондон.

Она промолчала, а поскольку она тоже была вдовой, я решила, что она вспомнила о собственном муже. Я попыталась представить, каким он был. Была ли она счастлива? Скорее всего, нет.

Миссис Линкрофт совершенно не походила на жену священника, у которой рот почти не закрывался и которая за короткое время успела мне столько всего рассказать. Было заметно, что моя нынешняя собеседница – человек замкнутый.

Она лишь сказала, что когда-то непродолжительное время жила в Лондоне, а потом упомянула о восточных ветрах – характерном явлении на этом побережье.

– Мы ощущаем здесь всю мощь ветра. Надеюсь, вы не замерзли, миссис Верлен? Уже скоро весна. А весной здесь довольно мило. Как и летом.

Я спросила ее о своих ученицах, и она подтвердила, что я буду давать уроки ее собственной дочери Элис, а также Аллегре и Эдит, миссис Стейси.

– Миссис Стейси и Элис – прилежные ученицы, вы сами увидите. Аллегра тоже неплохая ученица, только слишком резвая и, может, немного склонная к шалостям. Думаю, вы всех их полюбите.

– Жду не дождусь встречи с ними.

– Совсем скоро познакомитесь, поскольку они тоже с нетерпением ждут встречи с вами.

Дул действительно пронзительный ветер, и мне показалось, что я ощущаю запах моря, когда мы подъехали к римским развалинам.

Миссис Линкрофт сказала:

– Совсем недавно здесь велись раскопки. К нам приезжали археологи, и сэр Уильям дал разрешение их проводить. Впоследствии он пожалел о своем поступке. Сюда съезжались толпы, чтобы поглазеть. А еще здесь произошел несчастный случай. Наверное, вы слышали. В свое время из-за него поднялась огромная шумиха. Исчезла одна женщина-археолог… и кажется… больше о ней никто не слышал.

– Миссис Рендалл упоминала об этом.

– Одно время об этом только и говорили. Собралась масса зевак… Очень грустно. Я однажды видела эту молодую женщину. Она приходила к сэру Уильяму.

– Значит, она исчезла, – подытожила я. – А у вас есть версии, как это произошло?

Она покачала головой:

– Такая решительная молодая дама. Никто не может представить, как такое с ней могло произойти.

– Что… произойти?

– Она просто ушла, никому не сказав, куда направляется. Скорее всего, именно так и случилось.

– Но она никогда бы так не поступила. Сестру бы свою она предупредила.

– О! У нее была сестра?

Я едва заметно зарделась. Какая глупость с моей стороны! Если я не буду осмотрительна, я себя выдам.

– Или брата, или родителей, – продолжала я.

– Ваша правда, – согласилась миссис Линкрофт. – Разумеется, предупредила бы. Очень загадочное исчезновение.

Я решила, что проявила повышенный интерес к этому вопросу, поэтому быстро сменила тему разговора.

– Я чувствую запах моря.

– О да… через мгновение его увидите. И особняк тоже.

Я затаила дыхание в изумлении – вот он, именно таким я его и запомнила! – эти внушительные ворота с привратником, дом с молдингами, со средниками окон и арочными фрамугами.

– Какой величественный, – выдохнула я.

Она выглядела довольной.

– Есть еще прекрасный сад. Я и сама немного увлекаюсь садоводством. Это меня так… умиротворяет.

Я ее практически не слушала. Меня охватило величайшее возбуждение. Этот дом одновременно и вызывал неприязнь, и интриговал. Башни с зубчатыми стенами и машикулями[10] как будто предупреждали тех безрассудных, кто дерзнул войти в эти ворота. Я представила себе стрелы и горячую смолу, которые летят с высоты этих башен на врагов величественного особняка.

Миссис Линкрофт заметила, какое впечатление произвел на меня дом, и улыбнулась.

– Полагаю, что мы, те, кто живет здесь, склонны воспринимать его как само собой разумеющееся.

– Любопытно, каково это – жить в таком доме?

– Вы сами вскоре узнаете.

Мы ехали по посыпанной гравием дорожке, вдоль которой по обе стороны возвышались поросшие мхом стены. Эта дорожка вела прямо в ворота. На меня произвело глубокое впечатление то, что, когда мы проезжали под аркой, я увидела двери сторожки с глазком, через который, должно быть, пристально разглядывали всех визитеров особняка. Интересно, а сейчас за нами кто-то наблюдает?

Миссис Линкрофт остановила двуколку в мощеном внутреннем дворе.

– Здесь два внутренних дворика, – сказала она, – нижний и верхний. – Она махнула рукой в сторону четырех высоких стен, за которыми этот дворик и скрывался. – Здесь в основном жилье для слуг, – продолжала она, кивая в сторону арочного прохода, в котором я заметила ведущие вверх каменные ступени. – Над воротами – детские, а во внутренний дворик выходят хозяйские спальни.

– Какой огромный! – изумилась я.

Она засмеялась:

– Вы еще узнаете насколько! Здесь конюшни. Поэтому, если вы сойдете, я позову кого-нибудь из конюхов, а потом проведу вас в дом и представлю. Ваш багаж вскоре будет на месте… полагаю, к тому времени, как я угощу вас чаем. Я проведу вас в классную комнату, там вы и встретитесь с девочками.

Она отогнала экипаж на конюшню, оставив меня стоять посреди двора. Воцарилась тишина, и, оставшись в одиночестве, я ощутила, как будто ступила назад, в прошлое. Стала считать, сколько же веков окружающим меня стенам. Четыре… пять? Я подняла голову; со стены на меня сердито смотрели две омерзительные горгульи. Изящный готический узор на свинцовой отделке водосточных желобов резко контрастировал с этими гротескными существами. Двери, все четыре, были дубовыми, обитыми массивными гвоздями. Я посмотрела на витражные окна и задумалась: что за люди живут за ними?

Стоя во дворе, я вновь ощутила, что кроме очарования во мне вновь растет чувство отвращения. Я не могла этого объяснить, но у меня возникло непреодолимое желание убежать отсюда, вернуться в Лондон, написать своему учителю музыки в Париж и молить его дать мне еще один шанс. Быть может, всему виной злобные выражения на лицах этих каменных изваяний, выступающих из стен. Быть может, всему виной звенящая тишина, вся гнетущая атмосфера прошлого, заставившая меня вообразить, будто меня перенесло на столетия назад. Я живо представила себе, как Рома входит в ворота этой крепости, требует встречи с сэром Уильямом и задает ему вопрос: неужели он полагает, что его парк и деревья важнее истории? Бедняжка Рома. Если бы он не дал ей разрешения, была бы она сейчас жива?

Казалось, что дом – живое существо, а эти гротескные фигуры – не просто каменные изваяния. А что там за тень мелькнула в окне над вторыми воротами? Что миссис Линкрофт говорила? Там детские. Возможно. Разве не естественно, что мои ученицы захотели хоть одним глазком взглянуть, как же выглядит их новая учительница музыки, искренне уверенные, что та их не видит?

Я напомнила себе, что никогда ранее не была в таких старинных особняках. И мое отношение к этому дому подогревали обстоятельства моего приезда сюда.

– Рома, – прошептала я про себя. – Где же ты, Рома?

Мне показалось, что у меня за спиной засмеялись горгульи. Казалось, мне намекают: не стоит здесь оставаться. Если я останусь, мне придется за это как-то поплатиться. И с этим чувством пришла уверенность, что ключ к исчезновению Ромы спрятан где-то в этом доме.

Я предостерегла себя голосом Ромы: абсурд и фантастика. Пьетро заметил бы, что во мне так и не умерла тяга к романтике: она то и дело проглядывала из-под напускной уравновешенности, из-под маски прагматизма.

Вернулась миссис Линкрофт, и от нее повеяло таким покоем, что мои видения развеялись.

Признаться, я продолжала убеждать себя, что приехала сюда не столько для того, чтобы раскрыть тайну исчезновения Ромы, сколько чтобы заработать на достойную жизнь, обеспечить себе крышу над головой. Пришлось признать, что пора поставить жирный крест на своих грандиозных амбициях, поэтому данное предприятие можно считать практичным и в высшей степени разумным поступком. Мне следовало здраво оценивать ситуацию.

Миссис Линкрофт провела меня во вторые ворота, над которыми располагались окна классной комнаты. Я замешкалась, чтобы прочесть надпись.

– Вряд ли вы сможете что-то прочесть, – сказала она. – Надпись на староанглийском. «Бойтесь Бога и почитайте короля».

– Благородный девиз, – заметила я.

Она улыбнулась:

– Осторожнее на лестнице. Здесь крутые потертые ступени.

На верхний двор вели двенадцать ступеней; этот двор был гораздо больше, окруженный высокими серыми стенами. Я заметила одинаковые витражные окна, горгулий и замысловатые орнаменты на носиках водяных желобов.

– Прошу сюда, – пригласила миссис Линкрофт, толкая массивную дверь.

Мы оказались в огромном зале метров двадцать в длину со сводчатым потолком и четырьмя окнами-бойницами. Несмотря на то, что сами окна были большими, витражи были маленькими, а значит, в помещении лежали длинные тени, хотя стоял белый день. В одном конце зала находилось возвышение, на котором стоял рояль, в другом конце располагались хоры. От хоров вела лестница и два арочных проема, в которых я заметила темный коридор. На выбеленных стенах висело оружие, а у подножия лестницы – латные доспехи.

– Сейчас этот зал редко используют, – объяснила миссис Линкрофт. – Когда-то здесь устраивали балы… музыкальные вечера. Но со смертью леди Стейси и после… С тех пор сэр Уильям почти не устраивает приемов. Иногда дает обед… но, конечно, теперь, когда в доме появилась молодая хозяйка, зал будут использовать по назначению. Я так полагаю, мы вскоре будем устраивать и музыкальные вечера.

– От меня ожидается, что я…

– Я так полагаю.

Я представила, как сижу за большим роялем, стоящим на возвышении. Даже услышала смех Пьетро: «Наконец-то концертируешь. Кто-то может сказать, что ты попала на сцену через черный ход. Нет-нет, через ворота замка».

Когда миссис Линкрофт повела меня к лестнице, я положила руку на резные перила, засмотрелась на вырезанных там драконов и других злобных созданий.

– Уверена, – произнесла я, – что таких животных в природе никогда не существовало. – Миссис Линкрофт вновь улыбнулась, а я продолжала: – Я всегда недоумеваю, почему все так хотели напугать окружающих. Те, кто хотят пугать других, часто сами очень боятся. Вот вам и ответ. Должно быть, они действительно очень опасались… отсюда и эти создания, нагоняющие страх.

– Как говорится, рассчитывали вселить ужас в сердца тех, кто дерзал посягнуть.

– И им это вполне удавалось, скажу я вам. И эти длинные тени… как и эта резьба, которая слишком похожа на сказку, чтобы быть правдой, внушает чувство… страха.

– Вы слишком чувствительны к окружающей атмосфере, миссис Верлен. Вы надеетесь, что в этом доме не обитают привидения? Настолько суеверны?

– Мы все отрицаем, что суеверны, пока не сталкиваемся с загадкой. И тогда многие из нас оказываются суеверными.

– В таком случае вам не стоит здесь оставаться. В таких местах, где люди столетиями живут в одних и тех же стенах, всякие истории ходят по кругу. Слуги замечают собственную тень и клянутся, что видели привидение в сером. В таком доме, как этот, миссис Верлен, несложно их перепутать.

– Не думаю, что испугаюсь собственной тени.

– Я помню, какие у меня были ощущения, когда я впервые попала сюда. Еще не забыла, как вошла в этот зал и, испуганная, стояла здесь. – Она вздрогнула от воспоминания.

– Полагаю, все сложилось хорошо.

– Я нашла… место в этом доме… со временем. – Она едва заметно дернулась, как будто отряхиваясь от былых воспоминаний. – Думаю, нам стоит сперва посетить классную комнату. Я велю подать туда чай. Полагаю, вы не откажетесь выпить чаю.

Мы достигли галереи, где висело несколько портретов, и я заметила пару изящных гобеленов, которые вознамерилась изучить позже. Очень заинтриговали их сюжеты.

Она распахнула дверь и произнесла:

– Миссис Верлен приехала.

Я вошла за ней в комнату с высоким потолком, там сидели три девочки. Какая очаровательная мизансцена: одна сидела у окна, вторая за столом, а третья стояла спиной к камину, по обе стороны которого возвышались две массивные подставки для дров.

Та, что сидела у окна, первой подошла ко мне, и я тут же ее узнала, потому что уже видела, как она идет по проходу под руку со своим женихом. Она выглядела такой робкой – видимо, чувствовала себя неуверенно в новом положении хозяйки дома. Откровенно говоря, думать о ней как о хозяйке замка казалось нелепым. Она выглядела как ребенок.

– Добрый день, миссис Верлен! – Она произнесла эти слова, как будто много раз их репетировала. Я пожала протянутую руку. На пару секунд ее безвольная рука задержалась в моей – мне стало жаль эту девушку, захотелось ее защитить. – Счастливы вас видеть, – продолжала она несколько напыщенно.

Девушка, несомненно, гордилась густой гривой волос цвета спелой августовской пшеницы, пара завитков выбилась на низкий белый лоб. Эти завитки были единственной живой деталью в созданном ею образе чопорной дамы.

Я ответила, что тоже рада, что приехала, и с нетерпением жду, когда же приступлю к работе.

– С нетерпением жду начала наших занятий, – мило улыбнулась она. – Аллегра! Элис!

Аллегра отошла от камина и приблизилась ко мне. Густые темные вьющиеся волосы собраны в хвост и перевязаны красной лентой; дерзкие черные глаза, болезненный цвет лица.

– Значит, вы приехали учить нас музыке, миссис Верлен, – произнесла она.

– Надеюсь, вы проявите рвение в науке, – ответила я, напуская на себя суровость при знакомстве с ученицами, к тому же миссис Рендалл предупредила, что от этой стоит ожидать неприятностей.

– Зачем это мне? – О да, с ней будет непросто.

– Если вы хотите научиться играть на фортепиано, следует приложить старание.

– Не думаю, что я хочу чему-то учиться… по крайней мере, тому, чему учат учителя.

– Возможно, когда вы повзрослеете и наберетесь мудрости, вы измените свое мнение. – О боже, плохой знак – ввязываться с первых минут знакомства в словесные баталии.

Я повернулась к третьей ученице, сидевшей за столом.

– Элис, подойди, – велела миссис Линкрофт.

Элис встала передо мной, присела в сдержанном реверансе. Мне показалось, что они с Аллегрой ровесницы – лет двенадцати-тринадцати, – хотя из-за невысокого роста она казалась младше. Одета она была с иголочки: в белом с оборками фартуке поверх серого габардинового платья. Длинные светло-каштановые волосы были забраны назад голубой бархатной лентой, открывая слишком суровое маленькое личико.

– Элис будет прилежной ученицей, – мягко сказала ее мать.

– Постараюсь, – застенчиво улыбнулась Элис. – Но Эдит… миссис Стейси… очень хорошо играет.

Я улыбнулась Эдит, которая тут же слегка зарделась и ответила:

– Надеюсь, миссис Верлен будет такого же мнения.

Миссис Линкрофт обратилась к Эдит:

– Я велела подать чай сюда. Вы желаете остаться или…

– О да! – обрадовалась Эдит. – Мне бы хотелось побеседовать с миссис Верлен.

Насколько я заметила, всех немного смущал новый статус Эдит в этом доме со времени ее замужества.

Когда подали чай, я увидела, что сервировали его точно так, как мы привыкли сервировать дома: большой коричневый фаянсовый чайник и молоко в фарфоровом молочнике. На стол положили скатерть и расставили хлеб, масло, пирожные.

– Быть может, вы расскажете миссис Верлен о своих успехах в музыке, – подсказала миссис Линкрофт.

– С удовольствием послушаю.

– Вас рекомендовала мисс Элджин, если не ошибаюсь? – спросила Аллегра.

– Верно.

– Значит, вы сами когда-то были ученицей.

– Верно.

Она засмеялась и кивнула, как будто сама мысль о том, что я была ученицей, нелепа. Я уже начинала понимать, что Аллегре нравится выступать на публике. Но больше меня заинтересовала Эдит – и не только потому, что ее жизнь вызывала у меня любопытство, но, во-первых, потому, что она, юная девушка, стала хозяйкой такого огромного дома, а во-вторых, она явно была не бесталанна. Я почувствовала это по тому, как она изменилась, когда заговорила о музыке: вся засияла, стала более уверенной.

Пока мы беседовали, вошла служанка и доложила, что сэр Уильям желает видеть миссис Линкрофт.

– Благодарю, Джейн, – сказала она. – Передайте ему, что я подойду через несколько минут. Элис, когда закончите чаепитие, покажи миссис Верлен ее комнату.

– Да, мама, – ответила Элис.

Как только миссис Линкрофт вышла, атмосфера едва уловимо изменилась. Любопытно знать, почему? Экономка произвела на меня впечатление доброго человека, была в ней некая твердость, но мне совершенно не показалось, что она из тех, кто навязывает свое мнение юным девицам – в особенности таким резвым, как Аллегра.

Аллегра сказала:

– Мы ожидали кого-то постарше. Вы еще не так стары, чтобы быть вдовой.

Меня пристально изучали три пары глаз.

– Верно, мы прожили в браке всего несколько лет. Прежде чем я потеряла супруга.

– А отчего умер ваш муж? – продолжала допытываться Аллегра.

– Возможно, миссис Верлен не хочет говорить об этом, – негромко предупредила Эдит.

– Ерунда! – возразила Аллегра. – Все любят порассуждать о смерти.

Я удивленно приподняла брови.

– Правда-правда! – продолжала неугомонная Аллегра. – Посмотрите на нашу повариху. Она опускается до отвратительных подробностей о своем незабвенном – так она называет мужа, – когда ты ее ни спросишь… нет, ее и спрашивать не нужно. Она смакует эти подробности. Поэтому глупо утверждать, что люди не любят говорить о смерти. Это совсем не так!

– Возможно, миссис Верлен не такая, как наша повариха, – едва слышно возразила Элис.

«Бедняжка Элис», – подумала я. Видимо, дочь экономки здесь ровней не считали, хотя и позволили ей заниматься с ними музыкой.

Я повернулась к ней и ответила:

– Мой муж умер от сердечного приступа. Такое случается.

Аллегра взглянула на своих подруг, как будто ждала, что они вот-вот лишатся чувств.

– Конечно, – продолжала я, – существуют признаки, указывающие на то, что приступ неминуем. Когда люди слишком много работают, тревожатся…

Эдит робко предложила:

– Быть может, нам лучше сменить тему. Вам нравится преподавать, миссис Верлен? У вас было много учеников?

– Мне нравится преподавать, когда есть отдача от учеников… и никак иначе; я научила многих.

– О какой отдаче речь? – поинтересовалась Аллегра.

– Любовь к фортепиано? – предположила Эдит.

– Именно! – ответила я. – Если по-настоящему любишь музыку, если хочешь поделиться с другими тем удовольствием, которое дарит тебе музыка, ты будешь хорошо играть и наслаждаться своей игрой.

– Даже если ты обделен талантом? – тут же спросила Элис.

– Если у человека, когда он начинает, нет таланта, он может усердно трудиться, чтобы по крайней мере овладеть мастерством. Но я искренне верю, что музыкальный дар – это врожденное. Предлагаю завтра же начать наши уроки. Я по очереди прослушаю вас – тогда увидим, кто же обладает этим талантом.

– Почему вы приехали сюда? – выспрашивала далее Аллегра. – Чем занимались раньше?

– Давала уроки.

– А как же ваши бывшие ученики? Они не будут по вам скучать?

– Их было не так уж много.

– Здесь нас и вовсе только трое. И это место не назовешь счастливым.

– Что ты имеешь в виду?

Аллегра заговорщически посмотрела на девочек.

– Кое-кто приехал на раскопки в наш парк. Эти…

– Археологи, – подсказала Элис.

– Точно. Вокруг все говорили, что нельзя тревожить мертвых. Они ушли и почивают с миром, не желают, чтобы другие люди раскапывали их могилы, тревожили их дома. Говорят, что они налагают проклятие: если кто-то потревожит их покой, они отомстят. Вы в это верите, миссис Верлен?

– Нет, это все суеверия. Если римляне строили красивые дома, они наверняка хотели бы, чтобы мы знали, какими они были умными и преуспевающими.

– А вам известно, – тут же вмешалась Элис, – что они согревали свои дома с помощью труб с горячей водой? Нам рассказывала молодая дама, которая умерла. Она любила, когда ее расспрашивали о раскопках.

– Элис всегда и всем пытается угодить, – съязвила Аллегра. – А все потому, что она дочка экономки и должна всем льстить.

Я удивленно приподняла брови в ответ на подобную грубость, посмотрела на Элис, надеясь взглядом передать ей, что не намереваюсь делать никаких различий.

– Значит, чтобы угодить… этой женщине-археологу, ты делала вид, что тебе интересно? – спросила я.

– Но нам действительно было интересно! – ответила Элис. – А мисс Брэндон столько рассказывала нам о римлянах, которые ранее здесь обитали. Однако когда узнала о проклятье, испугалась, и… потом оно ее настигло.

– Она сама призналась, что напугана?

– Мне кажется, она именно это имела в виду. Она сказала: «В конце концов, мы вторгаемся в мир усопших. Поэтому неудивительно, что существует проклятие».

– Она имела в виду, что нет ничего удивительного в том, что ходят слухи о проклятии.

– Вероятно, она верила в проклятия, – предположила Аллегра. – То же самое, что верить в Бога. Люди в Библии были прокляты, потому что верили. Быть может, это работает и в обратную сторону. Мисс Брэндон исчезла, потому что верила.

– По-твоему выходит, что если бы она не верила в проклятие, то не исчезла бы? – спросила я.

В классной комнате повисла тишина. Потом Элис ответила:

– Наверное, я позже решила, что она испугалась. Когда что-то случается, легко предположить подобное.

Элис явно была девочкой неглупой, несмотря на всю свою скромность – или, возможно, именно благодаря ей. Я легко могла себе представить, как с ней обращается Аллегра, когда они остаются одни. Наверное, ее жизнь – бесконечная череда унижений: бедная родственница, которой дали кров и внешне такие же привилегии в обмен на несложные, но лакейские задания и пренебрежительное отношение со стороны тех, кто считает себе выше статусом. Я смягчилась по отношению к Элис, и мне показалось, что она потеплела по отношению ко мне.

– У Элис буйная фантазия, – усмехнулась Аллегра. – Пастор Рендалл так говорит всякий раз, когда она пишет сочинение.

Элис зарделась, а ответила:

– Похвально, – и я улыбнулась малышке. – С нетерпением жду, когда начну давать вам уроки музыки.

Прибыл лакей и сообщил, что мой багаж доставили и уже подняли в Желтую комнату, которую выделили для меня.

Я поблагодарила его, а Элис тут же предложила:

– Хотите, я вас проведу в вашу комнату, миссис Верлен?

Я призналась, что с удовольствием принимаю ее предложение.

Она встала, остальные остались сидеть, и я решила, что провожать гостей в их комнаты – обязанность старших слуг, к которым как раз и принадлежала Элис.

Она вежливо предложила:

– Прошу вас следовать за мной, миссис Верлен, – и начала подниматься по лестнице.

– Вы давно здесь живете? – продолжала я разговор.

– Я другого дома не знаю. Мама вернулась сюда, когда мне было два года.

– Дом производит впечатление.

Элис положила руку на перила, посмотрела на резные фигуры.

– Красивый старинный особняк, согласны, миссис Верлен? Я бы никогда отсюда не уехала.

– Возможно, ты передумаешь, когда повзрослеешь. Например, выйдешь замуж и твой брак станет намного важнее, чем возможность оставаться здесь.

Она обернулась, испуганно взглянула на меня:

– Я надеюсь остаться здесь в качестве компаньонки Эдит.

Она вздохнула и продолжила подниматься по лестнице. Было в ее позе некое смирение, и я представила ее сперва молодой женщиной, потом женщиной зрелой и пожилой – и в семье не своя, и среди слуг чужая. К ней обращаются в сложных семейных ситуациях. Малышка Элис тут как тут, по первому же зову, по мановению руки, безотказная и бессловесная, к помощи которой прибегают, когда надо сделать что-то неприятное.

Она неожиданно обернулась и улыбнулась.

– В конечном итоге это все, о чем я мечтаю. – Она пожала плечами. – Я люблю этот дом. В нем столько интересного.

– Даже не сомневаюсь в этом.

– Да-да, – заверила она с придыханием. – Здесь есть покои, где останавливался сам король. Если не ошибаюсь, король Карл, во время гражданской войны. По-моему, он боялся ехать в Дуврский замок, поэтому прибыл сюда. Сейчас там покои молодых. Говорят, что там обитают привидения, но мистер Нэпир не обращает на это ни малейшего внимания. В отличие от большинства людей. Эдит, например. Эдит по-настоящему напугана… но, с другой стороны, она часто пугается. Однако Нэпир верит, что для ее собственного блага полезно встретиться с предметом своих страхов лицом к лицу. Она должна научиться быть храброй.

– Расскажи мне подробнее, – попросила я, надеясь услышать больше о Нэпире и его невесте, но Элис просто продолжила описывать комнату:

– Эта одна из самых больших комнат в особняке. Королю бы отвели самую большую, верно? Там есть камин, который, по словам викария, имеет камерную арку и подпорки. Наш священник очень хорошо разбирается в древних… в старых домах, старой мебели… во всякой старине.

Мы прошли по галерее, подобной той, которая имелась и на первом этаже. Элис остановилась у одной из дверей.

– Эту комнату мама выбрала для вас. Она называется Желтой из-за желтых занавесок и половиков. Покрывало на кровати тоже желтое. Вы только взгляните!

Она распахнула дверь. Я увидела свой багаж, стоящий на паркете, и тут же в глаза мне бросились желтые занавески на большом окне, половики и покрывало на кровати с балдахином. Высокий потолок, свисающая с потолка люстра, но в комнате лежали тени, поскольку, как и большинство окон в доме, окно в этой комнате было витражным, отчего скрадывалась большая часть дневного света. Я подумала, что комната слишком шикарна для простой учительницы музыки. Любопытно, а эта комната похожа на ту, которую занимал Нэпир, – на покои, которые когда-то принимали самого короля?

– Здесь есть и уборная, только маленькая. Но она станет вашей дамской комнатой. Хотите, я помогу вам разобрать багаж?

Я поблагодарила ее и заверила, что сама справлюсь.

– Из окна вашей комнаты открывается прекрасный вид, – сказала она и подошла к окну.

Я последовала за ней и встала рядом. И увидела, что до самого ельника простирается лужайка, а за ним лежит море, и волны бьются о белые скалы.

– Смотрите! – Она повернулась ко мне. – Вам нравится, миссис Верлен?

– По-моему, очаровательно.

– Красиво… везде красота. Но все в округе говорят, что этот дом несчастливый.

– Почему? Потому что исчезла молодая женщина, когда…

– Вы сейчас говорите о женщине-археологе? Она не имеет к этому дому никакого отношения.

– Но вы ее знали, и она работала неподалеку от этого особняка.

– Я имела в виду не ее.

– Тогда есть иная причина?

Элис кивнула.

– Когда умер старший сын сэра Уильяма, все сказали, что особняк… приносит несчастья.

– Но Нэпир здесь!

– Нэпир – его брат. Речь о Бомонте. Все называли его Бо[11]. Такое обращение очень шло ему, потому что он действительно был красавцем. Потом он умер… а Нэпира отослали, и он не возвращался домой до дня женитьбы на Эдит. Сэр Уильям так и не смог пережить смерть сына. Как и леди Стейси.

– А отчего он умер? Несчастный случай?

– Может быть. А может быть, и нет. – Она прижала палец к губам. – Мама говорит, чтобы я держала язык за зубами.

Я не могла давить на нее, но девочка добавила:

– Мне кажется, поэтому этот дом и называют несчастливым. Говорят, тут живут привидения… Призрак Бо! Но что имеется в виду – что он превратился в настоящего призрака, который бродит по особняку по ночам, или что память о нем до сих пор жива, – я сказать не могу. В любом случае речь идет о некой навязчивой идее, как полагаете? Но мама будет браниться, если узнает, что я заговорила о нем. Пожалуйста, ничего ей не говорите, миссис Верлен. Просто забудьте, ладно?

Она смотрела на меня с такой мольбой, что мне стало ее жаль и я заверила ее, что ничего не скажу, и тут же сменила тему.

А моя собеседница продолжила:

– Сегодня ясно. Правда, не настолько, чтобы разглядеть берег Франции, но если у вас хорошее зрение, то мели Гудвин разглядеть можно. Ну, сами пески вы не увидите, но торчащие остовы кораблей – вполне. – Я перевела взгляд туда, куда она указывала пальцем.

– Я вижу что-то напоминающее колышки.

– Это они… их и можно разглядеть. Это мачты кораблей, которые давным-давно увязли в песках. Вы же слышали о мелях, миссис Верлен? Плавунах… зыбучих песках… Лодки вязнут в них и уже не могут выплыть. Возникает такое чувство, что их держит некая неведомая сила, и ничто не может их высвободить… и суда медленно вязнут в зыбучих песках. – Она посмотрела на меня.

– Какой ужас! – воскликнула я.

– Верно, ужас! И мачты всегда служат нам напоминанием. В ясный день их легко разглядеть. Там есть и плавучий маяк, чтобы предупреждать мореплавателей. Ночью видно его мерцающий свет. Но некоторые суда до сих пор грузнут в зыбучих песках.

Я отвернулась от окна, Элис предположила:

– Вы сейчас, наверное, хотите разобрать багаж. Надеюсь, что вы пообедаете с мамой и со мной? Я справлюсь у мамы, когда подадут обед. Потом, вероятно, за вами пришлет сэр Уильям. Вернусь за вами через час.

Элис бесшумно выскользнула из комнаты. Я начала разбирать багаж, и мысли мои переключились с миссис Линкрофт на ее дочь, потом на Аллегру, от которой только и жди неприятностей, и на бледную Эдит, супругу Нэпира, и на призрак Бо, который погиб в результате несчастного случая. И который, по мнению живущих в округе, нашел пристанище в этом доме… так или иначе.

Я прислушалась к плеску волн, разбивающихся об утесы, и мысленно представила торчащие из вероломных песков остовы матч.

Через пятнадцать минут, умывшись в туалетной комнате, я распаковала пожитки и уже ждала, когда за мной придут. Я обошла свои покои, рассматривая все в мельчайших подробностях. Ткань, которой были драпированы стены, желтая парча, должно быть, висела здесь много лет, поскольку местами выцвела; арочный альков, половики на выложенном паркетом полу, канделябры на стенах – в них стояли свечи. Потом я подошла к окну, посмотрела на сад, ельник, море. Я пыталась разглядеть мачты тех затонувших кораблей, но не увидела.

Ждать мне оставалось добрых три четверти часа, поэтому я решилась прогуляться в саду. Я была уверена, что в течение часа вернусь в свою комнату.

Я надела пальто и отправилась в прихожую, потом вышла на верхний двор. Прошла под арочным проемом, спустилась по каменным ступеням, и передо мной простерлась терраса, ведущая к лужайкам, вокруг которых были высажены цветы. Как же здесь, должно быть, восхитительно красиво в конце весны – начале лета! Скальные растения теснились группами – белые резухи и голубые обриеты. Сплошное очарование.

Деревьев не было, только приземистые тисы, которые, казалось, росли здесь испокон веков, а вот кустарников оказалось великое множество. В настоящий момент цвели исключительно желтые форзиции. «Совсем как солнышко», – подумала я, но сейчас на дворе было самое начало весны, и я уже представила себе, какое буйство красок ждет меня позже.

Я прохаживалась мимо кустарников, подошла к каменной арке, оплетенной зеленым растением. Прошла под этой аркой и оказалась в огороженном саду – четырехугольном дворике, вымощенном булыжником. Друг напротив друга тут стояли две деревянные скамьи, а между ними лежал небольшой пруд с кувшинками. Зрелище было настолько чарующим, что я уже представила, как прихожу сюда жаркими летними деньками в перерывах между уроками. Я предполагала, что у меня должно быть свободное время, – я уже начала составлять план занятий для девочек и была намерена с каждой ежедневно заниматься музыкой, и все равно мне казалось, что время для отдыха у меня должно быть. Но мне намекнули, что я должна играть еще и для сэра Уильяма. И что это за собой повлечет? Передо мной открывались разного рода возможности: я видела себя в зале, сидящей за инструментом, играющей для… большой аудитории.

Я вышла из обнесенного стеной сада, направилась назад через террасу, мимо массивных подпорок. И когда я подняла голову и посмотрела на эти серые стены с выступающими эркерами и очередными вселяющими ужас горгульями, я подумала: «Как же легко здесь сбиться с пути».

Пытаясь найти обратную дорогу во двор, я очутилась на конюшне. Когда я проходила мимо мостика для посадки на лошадь, которым, должно быть, дамы этого имения пользовались много веков, поскольку камень уже потрескался, из конюшни под уздцы вывел лошадь Нэпир Стейси. Я смутилась оттого, что меня застали прогуливающейся у конюшни, я бы вообще предпочла с ним не встречаться. Но было уже поздно – он меня заметил.

И тут же замер на месте, удивленно посмотрел на меня, похоже, гадая, кто же посмел посягнуть на его владения. Высокий, сухощавый, крепко стоящий на ногах, враждебный, надменный. Я тут же подумала о хрупкой Эдит, сочетавшейся браком с таким человеком. «Бедняжка, – подумала я. – Бедное, бедное дитя». Мне он симпатии не внушал. Тяжелые темные брови недовольно хмурились над пронзительными голубыми глазами. «У этих глаз нет ни малейшего права на такую голубизну на столь смуглом лице», – почему-то решила я. Длинный, слегка выдающийся нос, слишком тонкие губы, как будто он все время насмехается над миром. О да, определенно он не внушал мне симпатии.

– Добрый день, – дерзнула приветствовать его я. Естественная реакция, когда встречаешь такого человека.

– Не припоминаю, что имел удовольствие… – Последнее слово он произнес с сарказмом, пытаясь вложить в него совершенно противоположный смысл… или, быть может, у меня разыгралось воображение.

– Я учительница музыки. Только что приехала.

– Учительница музыки? – Он изумленно приподнял свои черные брови. – Да-да, теперь припоминаю. Слышал какие-то разговоры. Значит… вы решили осмотреть конюшни?

Я почувствовала раздражение.

– У меня не было намерения направляться сюда, – резко ответила я. – Оказалась здесь случайно.

Он покачался на каблуках, и его отношение ко мне явно изменилось. Только я не могла сказать, хорошо это или плохо.

Я добавила:

– Не вижу ничего зазорного в том, чтобы прогуляться по имению.

– А разве кто-то говорил, что в таком невинном поступке есть что-то зазорное?

– Я решила, что вы… – Я запнулась. Он терпеливо ждал, явно наслаждаясь – да-да! – моим замешательством. Я дерзко продолжила: – Я решила, что, возможно, вы будете возражать.

– Не припомню, чтобы я говорил подобное.

– Что ж, раз вы не возражаете, я продолжу свою прогулку.

Я двинулась дальше, намереваясь обойти лошадь сзади. В долю секунды Нэпир Стейси оказался рядом со мной, грубо дернул меня за руку, резко оттаскивая в сторону, когда лошадь лягнула копытом. Его голубые глаза метали молнии, на лице застыло презрение.

– Бог мой, лучше ничего не придумали?

Я негодующе смотрела на него, он продолжал сжимать мой локоть, а лицо его было настолько близко, что я четко видела белки его глаз, его белозубую усмешку.

– Да что вы себе… – начала было я.

Но он резко оборвал мое возмущение:

– Милая леди, разве вам не известно, что к лошади сзади приближаться нельзя? Она могла лягнуть вас насмерть… или, самое меньшее, нанести серьезные увечья… и глазом не успели бы моргнуть.

– Я… я понятия не имела…

Он отпустил мой локоть и потрепал лошадь по загривку. Выражение его лица изменилось. Какая нежность читалась в его взгляде! Насколько же привлекательнее казалась лошадь, чем какая-то любопытная учительница музыки!

Тут он вновь повернулся ко мне:

– На вашем месте я бы не ходил на конюшню один, мисс… э…

– Миссис, – с достоинством произнесла я, – миссис Верлен. – Я хотела посмотреть, какое впечатление произведет на него мой статус замужней дамы, однако было совершенно очевидно, что это не имело для него никакого значения.

– Как бы там ни было, ради бога, не ходите на конюшню, если намерены совершать подобные глупости. Лошадь слышит движение сзади и, естественно, лягается в целях самозащиты. Больше никогда так не поступайте.

– Я так полагаю, – холодно ответила я, – вы хотите мне напомнить, что я должна вас поблагодарить.

– Я вам хочу напомнить, что в будущем вы должны быть хоть немного благоразумней.

– Как любезно с вашей стороны. Благодарю за то, что спасли мне жизнь… пусть и не слишком учтиво.

Губы его медленно растянулись в улыбке, а большего я ждать не стала. Пошла прочь, испуганная настолько, что меня била крупная дрожь.

Я до сих пор чувствовала его хватку на своем локте, скорее всего, там появятся синяки как напоминание о нем в ближайшие дни. И это больше всего не давало покоя. Откуда мне было знать, что его чертова лошадь станет лягаться? Быть благоразумной, сказал он. Знаете ли, некоторых из нас больше интересуют люди, чем лошади. Его выражение лица, когда он повернулся к лошади, – и как оно изменилось, когда он смотрел на меня! Мне он ничуть не понравился. Я продолжала вспоминать Эдит на свадьбе, как она шла по проходу церкви под руку с этим человеком. Она его боялась. Что же он за человек, если так напугал юную девушку? Несложно догадаться! Надеюсь, мне не придется часто встречаться с мистером Нэпиром Стейси. Я выброшу его из головы. Пьетро стал бы презирать его с первого взгляда. Эта ярко выраженная… как бы это назвать… мужественность, выраженная маскулинность… вызвала бы у него раздражение. «Какой-то мещанин!» – прокомментировал бы Пьетро, что означало бы чуждое музыке создание.

Однако я все никак не могла отделаться от мыслей о Нэпире.

Я успешно нашла дорогу в свою комнату, села у окна, но видела перед собой не серо-зеленую водную гладь, а эти презрительные глаза потрясающей голубизны.

Потом в комнату вошла миссис Линкрофт и сказала, что сэр Уильям хочет меня видеть.

Как только меня представили сэру Уильяму, я тут же заметила сходство между ним и Нэпиром. Те же пронзительные голубые глаза, длинный, можно сказать, орлиный нос, тонкие губы – что-то едва различимое – и этот высокомерный взгляд, в котором сквозит пренебрежение ко всему миру.

Миссис Линкрофт успела сообщить мне по дороге, что сэр Уильям наполовину парализован после инсульта, который разбил его год назад. Он едва мог шевелиться. Кусочки мозаики начинали складываться в моей голове, и я поняла, что инсульт стал еще одной причиной, почему Нэпира призвали домой.

Сэр Уильям сидел в кожаном кресле с подголовником, рядом стояла трость с набалдашником, как мне показалось, украшенным лазуритом. Одет он был в халат с темно-синим бархатным воротником и отворотами; он, несомненно, был очень высокого роста, и мне стало бесконечно грустно, что такой мужчина оказался недееспособен, а ведь когда-то он был таким же сильным и мужественным, как и его сын. Тяжелые велюровые портьеры были наполовину задернуты, сэр Стейси сидел спиной к свету, как будто намеренно избегал даже самых тусклых лучиков. Толстый ковер на полу скрадывал звуки моих шагов. Вся мебель – огромные позолоченные часы, письменный стол стиля «буль» с инкрустацией из бронзы и перламутра, столы и стулья – выглядела массивной и производила гнетущее впечатление.

Миссис Линкрофт произнесла своим негромким, но властным голосом:

– Сэр Уильям, миссис Верлен.

– О, миссис Верлен. – Говорил он с трудом, и это тронуло меня. Наверное, я отдавала себе отчет, – возможно, благодаря недавней встрече с его сыном, – как сильно этого человека изменил недуг. – Прошу вас, присаживайтесь.

Миссис Линкрофт тут же поставила перед сэром Уильямом стул, настолько близко, что я заподозрила, что зрение его тоже подводит.

Я присела, и он сказал:

– У вас отличные рекомендации, миссис Верлен. Я очень рад. Мне кажется, у миссис Стейси талант. И мне бы очень хотелось его развить. Видимо, у вас еще не было времени ее прослушать…

– Пока нет, – ответила я. – Но я уже успела побеседовать с юными леди.

Он кивнул.

– Когда я узнал, кто вы, немедленно заинтересовался.

Мое сердце учащенно забилось. Если он узнал, что я сестра Ромы, скорее всего, догадался и о цели моего приезда.

– Мне так и не выпало удовольствия послушать, как играет ваш супруг, – продолжал он, – но я читал о его величайшем таланте.

Разумеется, он имел в виду Пьетро. Как же у меня шалят нервы! Должна была сразу понять.

– Он был великим музыкантом, – согласилась я, пытаясь скрыть чувства, которые охватывали меня всякий раз, когда я говорила о Пьетро.

– Миссис Стейси до него, разумеется, далеко.

– Мало кто из живущих мог бы с ним сравниться, – с достоинством парировала я. Он склонил голову, чтобы засвидетельствовать свое уважение к Пьетро.

– Я буду просить вас играть для меня время от времени, – продолжал сэр Уильям. – Это будет входить в ваши обязанности. И, возможно, иногда для гостей.

– Ясно.

– Я бы хотел послушать, как вы играете, прямо сейчас. – Тут же рядом со мной оказалась миссис Линкрофт.

– В соседней комнате есть фортепиано, – сказала она. – Там же вы найдете и произведение, которое сэр Уильям хотел бы послушать в вашем исполнении.

Миссис Линкрофт отдернула тяжелую портьеру, открыла дверь, и я последовала за ней в комнату. Первое, что я увидела, это фортепиано. Крышка инструмента была открыта, на пюпитре стояли ноты. Комната была оформлена в тех же цветах, как и та, из которой я вышла; и было так же заметно, что владелец избегает солнечного света.

Я подошла к фортепиано, взглянула на ноты. Я знала каждую ноту на память. «К Элизе» Бетховена, на мой взгляд, самое красивое из когда-либо написанных произведений.

Миссис Линкрофт кивнула, я села за инструмент и заиграла. Я была глубоко тронута, поскольку это произведение напомнило мне о нашем доме в Париже, напомнило о Пьетро. Об этой пьесе он говорил: «Романтичная… западающая в память… таинственная. Нельзя фальшивить в таком произведении. Благодаря подобной музыке можно представить себя великим пианистом».

И я играла, и боль стихала, и я уже забыла о печальном старике, сидящем в соседней комнате, и о молодом грубияне, которого я встретила на конюшне. Музыка всегда оказывала на меня подобное воздействие. Во мне жили два человека: музыкант и женщина. И эта женщина была вполне прагматичной, она училась пренебрегать окружающим миром, поскольку ей не раз причиняли боль и больше она была не намерена эту боль сносить. Женщина привыкла маскировать свои чувства, а порой делать вид, что их просто не существует, потому что они ее страшат.

А вот музыкант – это одни эмоции, одни переживания. Когда я играю, представляю, что меня уносит из этого мира, мои чувства и сознание обостряются, я воспринимаю все слишком пронзительно, не так, как обычные люди. И пока я играла, я почувствовала, как эта комната, где до этого уже давно царили мрак и печаль, неожиданно вновь ожила. Я привнесла в нее то, по чему уже давно здесь истомились. Просто невообразимо! Но музыка – нечто чуждое этому земному миру. Великие музыканты черпали вдохновение в божественном начале… и хотя меня нельзя назвать великой пианисткой, но по крайней мере я – музыкант.

Я закончила играть, и комната вновь стала обычной – вся магия развеялась. Я почувствовала, что еще никогда так совершенно не исполняла «К Элизе», и если хозяин дома, превозмогая собственную глухоту, все-таки услышал мое исполнение, он наверняка не разочарован.

Воцарилась тишина. Я сидела за инструментом и ждала. Когда молчание затянулось, я встала, вышла из комнаты, придержав портьеру, которая была неплотно задернута. Сэр Уильям сидел, откинувшись в кресле, с закрытыми глазами. Ко мне тут же подошла до этого стоявшая рядом с ним миссис Линкрофт.

– Это было прекрасно, – прошептала она. – Он невероятно тронут. Как полагаете, вы сами сможете вернуться в свою комнату? Найдете дорогу?

Я заверила, что смогу, и вышла из комнаты, все гадая: неужели музыка настолько тронула сэра Уильяма, что ему стало плохо? По крайней мере, настолько, что миссис Линкрофт решила остаться с ним. Каким же утешением, должно быть, она являлась для сэра Уильяма – ее роль была намного большей, чем роль обычной экономки. Неудивительно, что он отплатил ей тем, что предоставил ее дочери Элис возможность учиться и получать хорошее воспитание.

Размышляя о сэре Уильяме, миссис Линкрофт и, разумеется, встрече с Нэпиром Стейси, я не так-то легко, как мне казалось изначально, нашла дорогу в свою комнату. Особняк был просто огромным: столько разных коридоров, лестничных пролетов, которые были абсолютно похожи, поэтому вполне понятно, что я могла повернуть не в том месте.

Я подошла к одной из дверей, гадая, приведет ли она меня вновь в ту часть дома, где располагалась моя комната, и открыла ее. Первое, что бросилось в глаза в этой комнате, – колокольчик на шнурке, и мне тут же пришла в голову мысль, что следует просто позвонить и попросить слугу провести меня в мои покои.

Как только я вошла в эту комнату, я мгновенно почувствовала, что в ней что-то не так. В ней было нечто, что я могла назвать напускной естественностью, и складывалось впечатление, что хозяин комнаты только что отсюда вышел. На столе лежала открытая книга. Я подошла и увидела, что это коллекция марок; на стуле лежал хлыст, на стенах висели картины, на которых были изображены солдаты в различных формах. Над камином висел портрет молодого мужчины. Я подошла к камину и стала разглядывать картину: это полотно меня восхитило. Каштановые волосы, живые голубые глаза, длинный орлиный нос, на губах играет улыбка. Я мало видела таких красивых лиц. Конечно, я поняла, кто это – тот самый красавец-брат, который погиб. И я зашла в его комнату. Я испугалась, когда поняла, что не имею никакого права находиться в этой святая святых; однако я не могла отвести взгляд от прекрасного лица на холсте. Картина была написана настолько талантливо, что глаза на ней, казалось, следовали за тобой повсюду. И пока я пятилась назад, не в силах оторвать взгляд от картины, голубые очи следовали за мной: они казались то печальными, то смеющимися.

– Ха-ха! – услышала я пронзительный смех, от которого у меня побежали мурашки по спине. – Любуетесь Бо?

Я обернулась, и на мгновение мне показалось, что у меня за спиной стоит маленькая девочка. Потом я разглядела, что она отнюдь не юна. На вид ей было уже за семьдесят. Она носила бледно-голубое батистовое платье, подпоясанное голубым атласным кушаком. На седых волосах по бокам головы были закреплены два маленьких голубых банта в тон кушаку; юбка с оборками больше подошла бы юной Эдит, чем этой старушке.

– Да-да, – жеманно продолжала она. – Вы смотрели на Бо. Видела, что смотрели… не стоит отрицать.

– Я новая учительница музыки, – представилась я.

– Мне это известно. Я знаю все, что происходит в этом доме. Но что это доказывает? Что? Что вы не смотрели на Бо?

Я пристально разглядывала старушку: маленькое личико по форме напоминало сердечко – в молодости она, должно быть, была писаной красавицей. От нее так и веяло женственностью, и она явно намеревалась сохранить это качество, о чем свидетельствовали платье и банты. В складках морщинок озорно сверкали голубые глаза, носик был приплюснут, как у котенка.

– Я только что приехала, – пустилась я в объяснения. – Пыталась…

– Полюбоваться на Бо, – закончила она. – Мне известно, что вы только что прибыли, и я хотела встретиться с вами. Вы, разумеется, уже слышали о Бо. Все знают о Бо.

– А вы не могли бы быть настолько любезны, чтобы представиться?

– Разумеется, разумеется. Как беспечно с моей стороны. – Она засмеялась. – Я решила, что вы уже слышали обо мне… как слышали о Бо. Я – мисс Сибилла Стейси, сестра Уильяма. Я живу в этом доме всю свою жизнь, поэтому я живой свидетель и точно знаю, что здесь происходит.

– Должно быть, это вам нравится.

Она строго взглянула на меня.

– Вы же вдова? – уточнила она. – Значит, уже имеете опыт. Вы были замужем за тем знаменитым музыкантом, верно? И он умер. Очень печально. Смерть – это грустно. Мы пережили в этом доме несколько смертей…

Губы у нее задрожали, как будто она готова была вот-вот расплакаться. Неожиданно она вся засветилась, как ребенок.

– Но теперь, когда Нэпир вернулся и женился на Эдит… появятся дети. А потом все изменится к лучшему. Дети все расставят на свои места. – Она перевела взгляд на картину. – Быть может, и Бо тогда уйдет.

Она поморщилась.

– Он же умер, если я не ошибаюсь? – мягко уточнила я.

– Мертвые не всегда уходят, не так ли? Бывают, что они решают остаться. Они не могут оторваться от тех, с кем прожили годы. Временами их держит любовь… бывает, что ненависть. Бо все еще здесь. Все еще не может обрести покой, бедняжка Бо. Судьба была к нему щедра. У него было все: красота, шарм, острый ум. Бывало, так заиграет на рояле, что растрогает до слез. У Бо было все. Он никогда не укоротил бы себе жизнь, которая была во всех смыслах идеальна, как полагаете?

– Возможно, он нашел абсолютное совершенство.

Она покачала головой, как ребенок, упрямо топнула ножкой.

– Быть такого не может! – разозлилась она. – Бо не мог быть нигде счастливее… ни на земле, ни на небе. С чего бы Бо умирать, как по-вашему?

– Потому что пробил его час, – предположила я. – Так случается… время от времени. Молодые умирают.

Я подумала о Пьетро, о Роме. Почувствовала, как дрожат губы.

– О, он был настоящим красавцем, – сказала она и подняла взгляд на картину, как будто стояла перед иконой. – Вот таким он был… при жизни. Эта картина как будто говорит с тобой. Я никогда не забуду тот день. Кровь… всюду кровь…

Она поморщилась, а я сказала:

– Прошу вас, не думайте об этом. Видно, что даже сейчас воспоминания причиняют вам боль.

Она подошла ближе, и в ее глазах уже не было ни следа печали – они озорно блестели, что пугало даже больше, чем недавняя грусть.

– У него взяли показания. Доктор настоял. Он сказал, что вины Нэпира нет. Они просто играли с пистолетами… как обычно играют мальчики. «Руки вверх! Или я буду стрелять!» – кричал Нэпир. А Бо ответил: «Ага, я быстрее!» По крайней мере, так рассказал нам Нэпир. Но свидетелей не оказалось. Они были в комнате, где хранится оружие. Потом Бо потянулся за своим пистолетом, и Нэпир выстрелил. Нэпир сказал: оба думали, что пистолеты не заряжены. Но, как видите, ошибались.

– Ужасный несчастный случай.

– С тех пор все изменилось.

– Но это был несчастный случай.

– Вы совершенно правы, миссис… миссис…

– Верлен.

– Я запомню. Никогда не забываю имен. Никогда не забываю лиц. Вы совершенно правы, миссис Верлен. А вы ведь только-только приехали. Поэтому вы совершенно правы.

– Разумеется, я ни в чем не могу быть уверенной, – сказала я, – но очень легко представить, как два мальчика играют и происходит несчастный случай. Подобное случалось уже не раз.

Она заговорщически прошептала:

– Нэпир ревновал Бо. Об этом все знали. А разве могло быть иначе? Бо был божественно красив, ему все в жизни удавалось. Он привык бросать Нэпиру вызов во всем.

– В таком случае он был не без изъяна, – резко парировала я, сама не понимая, почему мне захотелось встать на защиту Нэпира. Мне хотелось защитить мальчика, а не того выскочку из конюшни.

– Как и любой мальчишка. Он был такой озорник… А Нэпир… он совершенно другой.

– В каком смысле?

– С ним трудно ладить. Он всегда держался особняком. Бродил сам по себе. Никогда не упражнялся на фортепиано.

– А в этом доме всегда любили музыку?

– Их мать прекрасно играла на рояле. Как и вы. О да, я только что слышала, как вы играли. Я легко поверила бы, что Изабелла вернулась. Изабелла могла бы стать величайшей пианисткой, я слышала, как об этом говорили. Но она оставила учебу, когда вышла замуж. Уильям не хотел, чтобы она училась. Он желал, чтобы она играла исключительно ему. Вы можете это понять, миссис Верлен?

– Нет, – горячо заверила я. – По моему мнению, нужно было позволить ей продолжить обучение. Если есть талант, нельзя зарывать его в землю.

– Притча о талантах! – радостно воскликнула она. – Изабелла тоже так думала. Она была… возмущена.

Я почувствовала определенную симпатию к Изабелле: вне всякого сомнения, она положила карьеру на алтарь брака… точно так же, как и я.

Я ощутила на себе взгляд этих по-детски озорных, но пронзительных глаз.

Потом она вновь повернулась к картине.

– Я открою вам тайну, миссис Верлен. Это моя работа.

– В таком случае вы истинный художник.

Она заложила руки за спину и медленно кивнула.

– Как интересно!

– О да. Я написала эту картину.

– А позировал он для картины задолго до смерти?

– Позировал? Он никогда ни для кого не позировал. Представить, чтобы Бо посидел смирно, – невозможно! Да и зачем мне натурщик? Я знала его как свои пять пальцев. Сейчас я вижу его так же ясно… как видела тогда. Мне не нужен был натурщик, миссис Верлен. Я пишу только тех, кого я знаю.

– Очень мудро с вашей стороны.

– Не желаете посмотреть другие мои картины?

– С огромным удовольствием.

– Изабелла была талантливым музыкантом, но не ей одной был дарован талант. Идемте в мою комнату. У меня есть собственная маленькая комнатка. Я прожила там всю свою жизнь. Было время, когда я могла бы отсюда уехать. Собиралась выходить замуж… – Личико старушки сморщилось, и мне показалось, что она вот-вот разрыдается. – Но так и не вышла… поэтому осталась здесь, где и прожила всю свою жизнь. У меня есть дом и мои картины…

– Мне очень жаль, – произнесла я.

Она улыбнулась:

– Быть может, однажды я и вас напишу, миссис Верлен. Когда узнаю вас получше. И тогда подумаю, как вас написать. А сейчас ступайте за мной.

Эта странная маленькая женщина меня очаровала. Она изящно развернулась, и я заметила, как из-под голубой юбки выглядывают черные атласные тапочки. Своей озорной улыбкой, как я уже говорила, она напоминала веселую девчушку, а ее манеры в сочетании с морщинистым личиком интриговали, хотя я и предположила, что она старая дева. Любопытно, что же я увижу в ее комнате? И неужели она действительно написала картину, висящую над камином в комнате Бо?

Мы поднялись по лестнице и прошли по коридору. Она оглянулась через плечо.

– Миссис Верлен, вы сбились с пути, верно? – как ребенок, поддразнила меня она.

Я призналась, что она права, но добавила, что со временем научусь хорошо ориентироваться в доме.

– Со временем… – прошептала она. – Возможно. Но время ничему не учит, не так ли? Говорят, что время лечит, но все, что люди говорят, неправда, как считаете?

У меня не было желания вступать с ней в спор, поэтому я в тот момент возражать не стала. Она улыбнулась и зашагала дальше.

В конце концов мы подошли к комнате, которую она назвала «покоями». Мы находились в одной из башенок, и она с радостью пригласила меня войти в свои апартаменты. В большой башне было три комнаты.

– Они расположены по кругу, – пояснила она, – можно все обойти… одна комната ведет в другую, и вы возвращаетесь туда, откуда начали. Правда, необычно, миссис Верлен? Но я хотела бы показать вам свою мастерскую. Она выходит окнами на север. Для художника очень важен свет. Пройдемте со мной, я покажу вам свои работы.

Я вошла. В этой комнате окна были намного больше, чем в остальных, и залиты светом с северной стороны. В этой комнате ее возраст становился совершенно очевиден, маленькие бантики, голубое платье с атласным кушаком, маленькие черные атласные туфельки уже не могли скрыть ни морщин, ни коричневых пятен на тонких руках с когтистыми пальцами. Но она ничуть не утратила живости. Мастерская была меблирована очень просто, две двери в одном и другом конце, как я поняла, вели в соседние комнаты. На стенах висело несколько картин, еще несколько полотен сгрудились в углу. На столе лежал шпатель, стоял мольберт, на котором оказался незаконченный портрет трех девочек. Я сразу же их узнала: Эдит, Аллегра, Элис. Она проследила за моим взглядом.

– Ах, – заговорщически прощебетала она. – Подойдите, посмотрите.

Я подошла ближе. Она с нетерпением ожидала моей реакции. Я разглядывала картину: Эдит с золотистыми волосами, Аллегра с густыми черными кудрями, Элис с белой тесьмой, которой сзади были стянуты ее длинные прямые светло-каштановые волосы.

– Узнали?

– Разумеется. Очень похоже.

– Они молоды, – сказала она. – Их лица ничего не передают, как полагаете?

– Юность… невинность… неопытность…

– Их лица ничего не скажут, – продолжала она. – Но если вы узнаете их поближе, сможете разглядеть за их лицами целый мир. В этом и заключается талант художника, согласны? Разглядеть то, что пытаются скрыть.

– От таких слов о художнике становится тревожно.

– Художников стоит избегать. – Она озорно, по-девичьи засмеялась.

Она смотрела на меня своими по-детски наивными глазками, и мне стало не по себе. Неужели она пытается разгадать мои секреты? Неужели она видит мою бурную жизнь с Пьетро? Неужели она захочет узнать истинные причины моего приезда? А если она выяснит, что я сестра Ромы?

– Все зависит от того, – ответила я, – есть ли у человека тайны.

– У каждого есть свой секрет, не находите, миссис Верлен? Он может быть один-единственный, крошечный… но принадлежит он только одному человеку. Пожилые люди намного интереснее молодых. Природа – творец. Природа рисует на лицах людей все, что они предпочли бы скрыть.

– Природа также рисует и более приятные вещи.

– А вы оптимистка, миссис Верлен. Я сразу поняла. Вы похожи на ту молодую женщину, которая приезжала сюда… на раскопки.

Я встревожилась не на шутку.

– Похожа? – удивилась я.

Она продолжала:

– Уильям не хотел, чтобы это место тревожили, но она была так настойчива. Не давала ему проходу, поэтому Уильям был вынужден согласиться. И приехали эти археологи в поисках римских останков. С тех пор все изменилось.

– А вы встречали эту молодую даму?

– О да. Я люблю знать, что происходит.

– Это она исчезла?

Старушка радостно закивала. Глаз из-за морщинок было почти не разглядеть.

– И знаете почему? – спросила она.

– Нет.

– Потревожили покой. Им это не понравилось.

– Кому им?

– Тем, кто умер и почил там. Они не уходят… навсегда, понимаете? Они возвращаются.

– Вы имеете в виду… римлян?

– Мертвых, – ответила она. – Их можно ощутить повсюду. – Она подошла поближе и прошептала: – Мне кажется, что Бо не понравилось бы, что Нэпир вернулся. По правде говоря, он недоволен. Он сам мне сказал.

– Бо… вам сказал?

– Во сне. Мы были очень близки… он был моим маленьким мальчиком. Ребенком, который у меня так и не родился. Я представляла своего сына… именно таким, как Бо. А Нэпира здесь не должно быть. Отослать его прочь – это правильное решение. Почему Бо должен был уйти, а Нэпир остаться? Это нечестно. Неправильно. Но теперь он вернулся, и это очень плохо, уверяю вас. Минуточку.

Она подошла к груде полотен и вытащила одну картину. Поставила ее к стене – и я ахнула от ужаса. Это был портрет мужчины в полный рост. Свирепое выражение лица… заметный орлиный нос, глаза прищурены, губы изогнуты в мерзком оскале. В этом мужчине я узнала Нэпира.

– Узнали? – спросила она.

– Мне он не очень-то нравится, – ответила я.

– Я написала его, когда он убил своего брата.

Меня охватило возмущение. Из-за мальчика, вновь стала уверять я себя. Она наблюдала за моим выражением лица и засмеялась.

– Вижу, вы готовы встать на его защиту. Вы же его не знаете. Он само зло. Он ревновал своего брата, красавца Бо. Он хотел иметь все то, что имел Бо… поэтому он его убил. Это на него похоже. Уж я-то знаю. Все это знают.

– Уверена, что есть люди, которые…

Она оборвала меня:

– Откуда такая уверенность, миссис Верлен? Что вам известно? Думаете, потому что Уильям привез его назад и женил на Эдит… Уильям тоже сложный человек, миссис Верлен. Мужчины в этом доме все очень сложные люди… за исключением Бо. Тот был красавец. Бо был хороший. И ему пришлось умереть. – Она отвернулась. – Простите. Мне до сих пор больно. Я никогда не смогу его забыть.

– Понимаю. – Я повернулась спиной к портрету молодого Нэпира. – Очень любезно с вашей стороны показать свои картины. Я пыталась найти дорогу в свою комнату. Наверное, меня уже хватились.

Она кивнула.

– Надеюсь, в другой раз вы посмотрите остальные мои картины.

– С удовольствием, – заверила я.

– Как скоро? – взмолилась она, как дитя.

– Если вы будете так любезны, что пригласите меня к себе.

Она радостно закивала и позвонила в колокольчик. Вошла служанка, и старушка попросила ее провести меня в мою комнату.

Когда я оказалась в своей комнате, то застала там Элис.

Девушка сказала:

– Я пришла предупредить вас, что сегодня вечером вы обедаете с нами с мамой, в семь вечера я приду за вами, проведу в ее покои.

– Благодарю, – ответила я.

– Вы выглядите испуганной. Сэр Уильям вас не обидел?

– Нет-нет. Я просто сыграла для него. По-моему, ему понравилось. Но я сбилась с пути и встретила мисс Стейси.

Элис понимающе улыбнулась:

– Она немного… странноватая. Надеюсь, она вас не смутила.

– Она провела меня в свою студию.

Элис удивилась:

– Наверное, вы ее заинтересовали. Она показывала вам свои картины?

Я кивнула:

– Я видела один твой портрет. С миссис Стейси и Аллегрой.

– Правда? Она не говорила, что пишет наш портрет. Красивый?

– Мне кажется, сходство идеальное.

– Я бы хотела посмотреть.

– Она, несомненно, вам с удовольствием его покажет.

– Иногда она бывает немного эксцентричной. А все потому, что она пережила несчастную любовь. Кстати, вам не показались странными наши имена, миссис Верлен?

– Ваши имена?

– Три наших имени… ваших учениц?

– Элис, Эдит, Аллегра. Аллегра звучит необычно.

– Да, но если три имени сложить вместе, получается стих. А я люблю поэзию. А вы?

– Иногда, – ответила я. – А какое стихотворение ты сейчас имеешь в виду?

– Мистера Лонгфелло. Прочитать мой любимый отрывок? Я знаю его наизусть.

– Прошу вас.

Она встала рядом со мной, сложила руки за спиной, потупила взор и стала читать:

Она посмотрела на меня, глаза ее сияли.

– Вы поняли: смеющаяся Аллегра, златовласая Эдит и я – степенная, разве нет? Это ведь о нас.

– И вы кому-то приготовили сюрприз?

Она едва заметно улыбнулась.

А потом произнесла крайне серьезно:

– Полагаю, что каждая из нас иногда готовит окружающим сюрпризы, миссис Верлен.