Мгновения (СИ)

Глава 8. Волны, разбивающиеся о скалы

— Я снова с вами не соглашусь, мистер, — Хеймитч уже злится. Об этом говорит складка между бровей и небрежный тон. — Пит никогда не реагировал плохо на Энни. Да и на Финника тоже. Вы, кстати говоря, сами это видели.

— Президент Койн поручила мне… — Хеймитч его перебивает.

— Мне. Плевать. На. Это, — злобно выплевывает он каждое слово.

Охранник хмурится, но ничего не отвечает. Хеймитч нервно перешагивает с ноги на ногу.

— Этому парню завтра ехать в Капитолий, — он показывает на меня пальцем. — Здесь у него остается беременная жена. Неужели вы думаете, что ему хочется стоять здесь и наблюдать за такими истуканами, как вы, вместо того, чтобы пойти к ней и провести этот день вместе?

— Я не заставляю никого здесь стоять, — сухо отвечает охранник, даже не взглянув на меня.

Губы Хеймитча превращаются в тоненькую полосочку. Он так зол, что даже мне становится страшно.

— Ладно. Мы уйдем. Только ответь на еще один вопрос, — охранник поворачивается к Хеймитчу лицом и вопросительно наклоняет голову вбок. — Президент Койн приказала тебе относиться к этому парню как к опасному преступнику или как к тяжелобольному?

Верзила-охранник замолкает, обдумывая ответ, и тут где-то справа от нас раздается мелодичный женский голосок.

— Кто тяжелобольной?

От этого голоса у меня сразу появляется улыбка на лице. Энни тоже улыбается, увидев меня, а потом видит злого Хеймитча и сразу хмурится.

— С Питом что-то случилось? — в ее голосе слышится волнение.

— Как к опасному тяжелобольному преступнику, — наконец отвечает охранник и отворачивается от Хеймитча. Глаза старого ментора от бешенства наливаются кровью, как у быка. Он кидает на меня взгляд, и я поджимаю губы, не зная, что ответить.

— Про кого это он? — шепчет мне Энни.

— Про Пита, — отвечаю я, и глаза у Энни широко раскрываются от удивления. Секунду она обдумывает то, что услышала, а потом с кулаками кидается на охранника. — Как! Ты! Смеешь! — верзила отмахивается от нее, как от назойливой мухи, а Хеймитч хватает Энни за руку.

— Тише, девочка. Ты можешь ударить свою руку, — Хеймитч специально произносит последнее предложение громче нужного.

Я подхожу к Энни и обнимаю ее вокруг талии.

— Пойдем отсюда, — говорю, обращаясь к ней и к Хеймитчу. — Поговорим с Питом за обедом.

Хеймитч кивает и уходит, продолжая возмущаться.

— Парень ведь сам попросил, чтобы ты пришел к нему! Они, что, не понимают, что удерживая его взаперти, как какую-то бешеную собаку, они сделают еще хуже?!

— Пит хотел тебя видеть? — Энни вопросительно поднимает бровь, обращаясь ко мне. — Почему я не знала?

— Он сказал мне это за завтраком. Я забыл тебе рассказать.

— Хм… И что же он хотел?

— В том-то и дело, что не знаю. Эти гориллы нам даже не разрешили с ним поговорить.

— Он знает, что это уезжаешь завтра? — голос Энни срывается, как и каждый раз, стоит ей только заговорить об этом.

— Да… Президент говорила это при нем.

— Ты переживаешь за него? — тихонько спрашивает Энни уже около нашего отсека.

— Конечно, — не задумываясь, отвечаю я. — Они с Китнисс стали для меня почти семьей.

— Не почти семьей, а семьей, — добавляет Энни, и я согласно киваю. — Я позабочусь о нем, пока вас не будет. Хеймитч мне поможет.

— Отлично, — отвечаю я, а в горле у меня возникает неприятный комок. «Пока вас не будет».

Становится тоскливо от мысли о расставании. Энни замечает это и нежно обнимает меня.

— Не переживай. Обо мне тоже позаботятся. Тем более, я теперь не одна, — я не вижу ее лица, но точно знаю, что она улыбается. Моя рука уже по привычке переносится ей на живот. Он уже не такой плоский, как раньше, и это меня только радует. Энни носит широкие рубашки, чтобы даже этот маленький бугорок никто не заметил. Во всем дистрикте об этом знают единицы: я, Хеймитч и пара врачей (ну и охранники Пита, которые, готов поспорить, даже не обратили на эту информацию внимание). Ей не хочется, чтобы кто-то переживал из-за ее беременности, в то время как поводов для волнения и так предостаточно.

— Да, — шепчу я. — Не одна.

— К твоему возвращению я уже буду похожа на толстого пингвина, — хохочет она.

— Не говори глупостей. Ты будешь только прекрасней через пару месяцев.

Я пытаюсь выдавить улыбку, но ничего не выходит.

«К твоему возвращению»…

Я вспоминаю об этих сложных многочасовых разговорах, на которых каждый из нашего отряда заверял, что готов погибнуть ради Китнисс. Возможно, многие говорили неправду, но я был честен.

К моему возвращению…

Я понимаю, что ничего не хочу сильнее, чем вернуться обратно.

Мы приходим в столовую раньше, чем нужно, но Пит уже сидит на своем месте в окружении двух охранников. Он всегда приходит раньше. Обычно, его взгляд направлен в никуда, а руки до крови разжимают наручники (он говорит, что это помогает сосредоточиться), сегодня же он что-то пишет на маленьком листке бумаги.

Я подхожу ближе и пониманию, что был не прав. Он не пишет. Рисует.

Листок выглядит помятым, а рисунок на нем выполнен обычным карандашом. Ему явно выделили то, что было не жалко, вместо того, чтобы обеспечить всеми нужными принадлежностями и посмотреть, как это на него влияет.

— Как дела, Пит? — весело спрашивает Энни, усаживаясь напротив. — Ух ты! Что ты рисуешь?

Пит отрывается от своего занятия и пару мгновений смотрит на Энни с непонятным выражением на лице, сжимает наручники, и возвращается в реальность.

— Привет. Все хорошо. Сейчас покажу, — потом он смотрит на меня. — Почему ты не пришел?

— Твои «друзья» меня не пустили, — я показываю ему на двух верзил позади, и он понимающе кивает.

— Я, наверное, сам виноват. Накричал утром на Дейли, сам не знаю почему. Она расстроилась, но потом сказала мне, что не обижается. Хотя я все равно извинился, — он смотрит в какую-то точку позади меня, хотя по лицу заметно, что он уже вылетел из реальности.

— Не переживай из-за этого, — громко произносит Энни и Пит переводит взгляд на нее. — Дейли очень хорошая и все понимает. — Пит кивает и снова смотрит на меня.

— Я приготовил для тебя кое-что, Финник, — он оборачивается и смотрит на охранника. Тот кивает и достает из кармана какие-то бумажки. Пит забирает их и бережно раскладывает на столе. — Вчера ночью я вспомнил, что обещал тебе кое-что, — он протягивает мне один из листков.

На нем рисунок, нарисованный так же, обычным карандашом. Я узнаю его: на высоком обрыве стоят парень с девушкой и наблюдают за закатным небом и спокойным морем.

Я рассказывал Питу о последнем дне перед Квартальной Бойней, проведенным с Энни и он пообещал мне нарисовать эту картину, если мы оба выживем, что тогда казалось нам невозможным.

— Пит… — только и могу произнести я.

— Это прекрасно, — заканчивает за меня Энни, разглядывая рисунок. — Я слышала, как вы говорили об этом на арене. Вашему разговору даже отвели отдельную программу…

Пит улыбается.

— Только вот у меня нечем это раскрасить. Да и бумаги хорошей тоже нет.

— Это все ерунда, — говорю я. — Мне очень нравится, правда. Можно я заберу его себе?

— Конечно! Они все для тебя, — он подталкивает ко мне все листочки, и я внимательно разглядываю каждый.

Мой взгляд сразу цепляется за один из них: крупным планом нарисована Энни (ее невозможно не узнать). Я внимательно рассматриваю рисунок и замечаю, что ее волосы постепенно превращаются в волны, а темный фон на самом деле является скалами. Непослушные кудри символизирует штормовое море: волны, разбивающиеся о скалы.

Энни позади меня охает.

— Пит, у тебя просто гениальный талант! — говорит она, и Пит, кажется, смущается.

— Мне просто хотелось, чтобы частичка твоего дистрикта всегда была с тобой. И Энни… Ее-то ты точно не забудешь, но зато сможешь увидеть в любой момент, — на секунду Пит становится тем самым парнем, которого я знал до восстания, но его лицо мгновенно изменяется, и я сразу понял почему.

В столовую заходит Китнисс, в сопровождении Джоанны, и идет к нашему столу. Я собираю все листочки и аккуратно кладу их в свой карман. Взгляд Пита был обращен куда-то вдаль, и я дотрагиваюсь до его руки, чтобы он вернулся обратно.

— Спасибо, Пит. Это то, что нужно. Правда, спасибо.

Он улыбается, но уже не так радостно, как пару секунд назад и кивает.

— Надеюсь, это тебе поможет.

Энни под столом сжимает мою руку, и я стараюсь улыбнуться ей как можно искренней.

Я раскладываю рисунки на столе в нашем с Энни отсеке и еще раз внимательно разглядываю каждый. Мне не хочется прощаться, но я знаю, что придется, причем очень скоро.

— Как думаешь, Пит когда-нибудь станет прежним? — спрашиваю я.

— Нет, — не задумываясь отвечает Энни, но через мгновение добавляет. — Когда все закончится, он станет сильнее. Как и все мы.

— Да… — я сворачиваю все рисунки в трубочку и засовываю их в карман. — Ты права.

— Так будет даже лучше, — Энни улыбается и тянется ко мне. — Тебе идет форма.

Я улыбаюсь.

— Тебе идет беременность.

Она усмехается, но через мгновение становится серьезной.

— Я буду скучать, — ее голос такой грустный, что хочется плакать.

— И я буду, милая. Очень-очень сильно.

— Но мы все равно будем вместе. Помнишь…?

— Конечно, помню. «Это сильнее смерти и страха», — цитирую я нашу фразу.

— Я не хочу об этом думать, Финник…

— И не думай. Думай о ребенке, о себе, о том, что все будет хорошо. Мне так будет легче.

— Хорошо.

— Будь сильной, малышка.

— Обещаю, — ее голос дрожит, но она не плачет.

— Спасибо за это, — я целую ее в закрытые веки, в лоб, щеки, шею, губы. Мне хочется запомнить ее запах, ее нежную кожу. Она гладит меня ладошкой по голове, и я перехватываю ее руку и целую каждую косточку, каждый пальчик. Потом наклоняюсь и целую ее в живот, прислоняясь щекой к своему будущему ребенку. Он, пока что, не шевелится, но я точно знаю, что он меня слышит. — Позаботься о мамочке, пока меня не будет, ладно? — Энни улыбается, и я снова целую ее. — Тебе не понравится то, что я скажу, но я должен. Если что-то случится, ты не должна замыкаться в себе. Живи дальше, воспитывай нашего ребенка и знай, что я всегда буду рядом, — я переплетаю наши пальцы. — Я никогда не отпущу твою руку.

Она смотрит на меня и улыбается. Я уверен, что в любой другой момент она бы уже плакала и билась в истерике, но пару минут назад она пообещала мне быть сильной.

Я целую ее еще раз. Вкладываю в этот поцелуй всю свою любовь.

— Мне пора, — еле слышно говорю я.

— Иди, — так же тихо отвечает она. — Я буду тебя ждать. Настолько долго, насколько понадобится. И не переживай за меня. Пока ты держишь мою руку, пока не отпускаешь меня, все будет хорошо.

Я просто киваю, потому что боюсь, что не сдержу эмоций, если отвечу.

Она улыбается мне.

Я стараюсь улыбаться в ответ.

— Я люблю тебя, Энни.

— Я люблю тебя, Финник.

Я выпускаю ее не руку, но ощущение теплых пальцев в моей ладони остается. И останется там навсегда. Она говорит, что все будет хорошо, пока я буду держать ее руку. А я никогда ее не отпущу.

С огромной неохотой я выхожу из отсека и бреду по пустым коридорам.

Оборачиваюсь. Энни с улыбкой машет мне рукой. Я тоже улыбаюсь, но быстро отворачиваюсь, потому что по щеке начинает бежать слеза.

Как вдруг получилось так, что эта хрупкая маленькая девочка стала сильнее меня?

Мне вдруг хочется смеяться, но я подавляю это чувство, чтобы никто не подумал, что я схожу с ума.

Я просто улыбаюсь.

И ухожу.