ВСЕ НЕ ТАК, КАК КАЖЕТСЯ
К чести Вити, он не появляется больше у меня дома и никак о себе не напоминает, так что я выдыхаю в какой-то степени.
Я не захожу на сайт знакомств пару дней, за это время делаю все от себя зависящее, чтобы найти подержанный телефон. О новом и думать запрещаю.
Смартфон находится быстро, и вот я уже снова с трубкой могу коммуницировать с родителями своих учеников и участвовать в университетской жизни.
Об Инкогнито тоже стараюсь не думать. Но он точно мне пишет, ведь вкладка с сайтом мелькает зеленым цветом. И делает это почти все время, все три дня подряд.
Меня манит, конечно, зайти и прочитать, но потом я себя одергиваю.
Мне кажется, что я кого-то обманываю. Себя, или его. Или мне все кажется.
С какой стати, верно? Но вот так вот…одергиваю. Это все глупости, и мне не стоит продолжать. Ася имела в виду, что сайт знакомств может стать неплохой сублимацией, а я начинаю думать об Инкогнито как о реальном человеке.
И это неправильно!
Хоть я и понимаю, что не смогу с ним увидеться, хотя бы из соображений безопасности, но мысли и к нему возвращаются.
Бред какой-то, ведь если опустить эту ситуацию, есть еще кое-что, что не дает мне покоя. Не дает дышать полной грудью и до конца расслабиться.
А именно мой сосед прямо напротив, с которым мы сталкиваемся слишко часто, чтобы считать это простым совпадением.
Островский то и дело маячит у меня перед глазами. С утра мы сталкиваемся, когда он идет на утреннюю пробежку, после обеда, когда я иду из универа, а он в зал, а под вечер, когда я возвращаюсь с дополнительных занятий, а он, видимо, из зала, ведь по взмокшему телу и перекинутой через плечо лямке спортивной сумки, о чем-то другом подумать не получается.
Я не смотрю на его накаченную фигуру, лишь коротко отмечаю, что она у него есть. Не смотрю, да, не смотрю. Боже, да кого я обманываю?
На этой мысли все здравые идеи выветриваются из головы, потому что я снова начинаю млеть и таять, как когда-то уже было.
Может куда проще было бы пялиться на фигуру Инкогнито, который грозится прислать свои голые фотки? По крайней мере, это было бы честно.
— Привет, Златовласка, — слышится бархатный голос Островского, и по моей коже моментально снуют мурашки. Ужасное чувство, если говорить в одной связке с Давидом.
— Привет, Дав, — не оборачиваюсь, а все так же иду прямо.
Силком заставляю себя не совершать ошибку и снова не утопать в нем. Мне больше не пятнадцать, и я давно уже выросла. У меня своя жизнь и свои интересы. И одно лишь его появление здесь ничего не меняет в моей жизни.
— Спешишь опять. Куда ты так сломя голову несешься все время? — посмеивается и догоняет меня на лестнице. Идет со мной нога в ногу и поворачивает голову, сшибая одним лишь взглядом голубых омутов.
— Да готовиться надо, куча дел завтра, — хмыкаю и ускоряюсь. Взлетаю по лестнице, но и Островский не отстает. А затем как-то неожиданно перехватывает меня за руку и разворачивает к себе с мальчишеской улыбкой на лице, от которой коленки подкашиваются.
Всегда.
И особенно сейчас.
— Да? То есть, если я тебя позову на бой, ты не придешь? — странная интонация прорезает пространство, и я резко торможу у двери, прирастая к полу.
На бой. Да, я в датах потерялась, а фраза про др “сразу на второй день после боя” и вовсе из головы выветрилась.
Минутное торможение реальности…Я поворачиваюсь и неловко улыбаюсь, чувствуя, как сердце в груди шарахает до боли в ребрах. Островский играет желваками, мышцами, на меня всматривается прямым взглядом с прищуром, от которого все внутри переворачивается, а на лице расползается ленивая улыбка, от которой у любой бы коленки подкосились.
Легкая щетина придает образу больше мужественности, но ему и не надо было бы, он ведь и так ходячий тестостерон.
— Так что? Придешь? В Спорткомплекс “Виват” в семь вечера. Я тебе место забронировал, а так у нас все распродано. Деньги идут на оплату счетов домов престарелых и детских заведений в нашем регионе, — протирает ладонью короткостриженный ежик склоняет голову в мою сторону, лишая легкие кислорода.
Господи, а как сознание не потерять от гипервентиляции?
Гонорар пойдет на оплату счетов? Серьезно? Мои брови медленно но верно летят вверх, и вот я уже снова подтаявшее мороженое перед ним, а должна была быть кремнем.
— Ну так что?
— Да, конечно, — язык слетает с катушек быстрее, чем я успеваю его пришпорить, и вот улыбка на лице Островского становится заразительно-манящей, а я чувствую, как мои внутренности вращаются на вертеле. Да чтоб меня!
Засматриваюсь на идеальный ряд белых зубов, на четко очерченные губы и растворяюсь в ощущении, что я снова вся в нем, хоть и не хотела этого.
Соберись, тряпка.
Да, он красивый, и да, ты просто пойдешь на бой. Не больше, не меньше.
— После будет афтепати, ты приглашена. На входе назовешь фамилию, тебя пропустят, — подмигивает и резко разворачивается на пятках, оставляя после себя шлейф пота и слегка проскальзывающий запах мужского дезодоранта.
В любой другой ситуации я бы скривилась, а тут жадно втягиваю носом воздух.
Фух.
Все ясно, я окончательно сошла с ума, и это не лечится.
Он скрывается в глубинах квартиры, а я с трудом могу попасть в замочную скважину, ощущая, как с меян семь потов сходят.
Итак, я иду на бой Островского. В прошлый раз ничем хорошим это не закончилось, но в этот все будет по-другому.
Лида, ты просто соберись. Призраки прошлого не обязательно настигнут тебя.
Ты просто оценила его фигуру и вообще его заматеревший внешний вид, это нормально, ведь ты теперь и сама женщина, пусть и очень молодая.
Меня трясет и когда принимаю душ, и когда пытаюсь уснуть. Перед глазами вид потного накаченного мужского тела, а еще как-то некстати проскальзывают непрошенные аналогии с Инкогнито. Совесть мучит все сильнее, ведь я просто пропала, не проронив и слова.
Но как будто бы ему я ничего не должна, верно? Верно.
Однако моя совесть не дремлет.
А на следующий день я не могу дождаться вечера, вечера, который навсегда изменит мою новую реальность.
На входе в спортивный комплекс людей видимо-невидимо. В этом море главное не захлебнуться, и чтоб тебя в процессе не затоптали. Секьюрити пропускает меня без проблем, и вот я уже в вип-ложе, куда есть допуск исключительно для родственником и команды бойцов. Отдаленной частью мозга я хотела думать, что буду тут с тетей Мариной, и точно никак не с девушкой Островского. О ней я даже думать не хочу. НЕ буду и все.
Все вокруг кричат, верещат и размахивают плакатами, на которых написаны клички бойцов, за которых они болеют, и обидные прозвища для того, против которого будет выступать их боец.
Одна я тут смотрюсь лишней, человеком, который оказался тут совершенно случайно и не совсем в своей тарелке.
— Привет! Ты Лида, верно? — со спины меня обходит парень лет тридцати на вид, в спортивном костюме и максимально серьезным выражением лица.
— Здравствуйте, да.
— Дава предупредил, если что надо будет, обращайся ко мне. Я Кирилл, его помощник. Тут сейчас будут немного шумно, так что приготовься, — улыбается и рассматривает меня с головы до пят.
Киваю и переключаюсь на более важные вещи.
Почему он меня пригласил? В самом ли деле чисто по доброте душевной и исходя из того, что мы случайно встретились с
Я одета в тему, обычные джинсы и футболка. Ничего вызывающего или неподобающего. Я в курсе, какие бывают фанаты, и в курсе, как приходить сюда. Не то что…девушка Давида.
Кстати о ней. Я боюсь гуглить, и как-то не решаюсь спросить напрямую, но где она? Наверное, большая любовь к Парижу не дает ей возможности поддержать своего мужчину в его благотворительном бое.
А может все дело в том, что она безумно жадная, и такое проявление характера кажется ей безумством.
Я не пытаюсь сделать из нее меркантильную мегеру, но именно из-за нее Островский участвовал в подпольных боях, чтобы купить какой-то жутко дорогой браслет от именитого бренда.
Зачем?
Мне было непонятно, зато потом я помню, как тетя Марина убивалась, ведь дава провел в больнице две недели с ЗЧМТ и переломом челюсти. Ничего приятного из этого не вышло, а браслет красовался на руке этой лахудры.
И вот я сажусь на деревянный стул и упираюсь руками в бортик, рассматриваю вышедших в октагон.
Островский в синих шортах, второй боксер в красных. Я вообще вдруг перестаю слушать, осознаю лишь то, что всматриваюсь в Даву не моргая, словно боюсь пропустить мельчайшую активность.
Он очень красивый парень, и любая другая на моем месте влюбилась бы как кошка.
Но мне пора вспомнить, что все уже прошло.
В октагоне гул толпы постепенно стихает, уступая место густой тишине ожидания. Под мощный бас ринга звучит гонг — короткий, но пробирающий до костей сигнал начала боя.
Первые секунды — разведка: лёгкие движения корпусом, проверка дистанции джебами. Плечи напряжены, дыхание ровное, но в каждом жесте угадывается сдержанная мощь. Публика уже затаила дыхание, понимая, что любое резкое движение может обернуться взрывом — серией ударов, способных завершить бой в один миг.
Руки высоко, подбородок опущен, мышцы работают как натянутые канаты. Один шаг вперёд, другой в сторону, небольшое касание перчатками — и вот первый серьёзный выпад: тяжёлый правый, пробивающий воздух с глухим свистом…
— Хорош… — Кирилл произносит у меня над головой, а затем обходит и встает рядом. Дальше льется отборная брань и четкие указание, что куда и зачем делать. Конечно, Дава его не слышит…
Зато слышу я. Крики и звуки ударов заполняют мою реальность. Дава очень точно отражает удары и нападает первым, разнося соперника в пух и прах. Я дышу урывками, и кажется, даже не моргаю толком, отчего глаза пекут словно в них насыпали песка.
Я так жадно слежу за каждым движением, что до конца боя сжимаю руки в кулаки, отчего ногти впиваются в мягкую кожу. Хоть бы победил, Господи, хоть бы победил. И он побеждает, “размазывая соперника в сопли”, как он сам любил когда-то говорить.
Дыхание срывается, и вот я уже кричу вместе с залом, а улыбка разливается на лице невыносимым наслаждением.
Дава поворачивается и сквозь точечно направленный на него свет всматривается прямо на меня, или я очень хочу думать, что на самом деле он всматривается в меня.
Но с такого расстояния вряд ли увидит. Сердечко екает, и я чувствую заливающий щеки румянец.
— Жди тут, он сейчас поднимется сам, — командует Кирилл, а я и остаюсь, с бешено колотящимся сердцем.
Почему этот бой вызывает такие эмоции?
Ищу взглядом Островского, но когда мне это удается, я застаю неприятную картинку.
Самую унизительную для себя и отвратительную.
Не будь дурой, Лид, и сними с себя розовые очки.
Внутренности ухают в пятки, и вот я уже не на подъеме, а в эмоциональной пропасти, ведь Даву обнимает его девушка, с которой он много лет назад сбежал из этого города, и для которой делал намного больше, чем я могла бы себе представить.
И обнимает она его совсем не так, как это могла бы делать обычная знакомая.
Вот и ответ на мой немой вопрос, заданный в уме.
От обиды начинает жечь глаза, и я все-таки направляюсь к выхожу через толпу, расталкивая себе проход.
Я обещала больше не плакать из-за него, но сейчас делаю ровно это же!
Так быстро я никогда еще не бегала. Возле Спорткомплекса ловлю такси и забываю, что я в принципе была на этом мероприятии.
И только дома я совершаю окончательную глупость, но это уже финиш.
Я отключаю телефон и захожу н асайт знакомств, чтобы ответить Инкогнито.
Что ж, я больше не буду обманываться, и я больше не позволю Островскому делать мне больно.
От Инкогнито целая уйма неотвеченных сообщений, и мне становится стыдно, что я вот так с ним сублимирую, пытаясь отвлечься от другого. Но вдруг понимаю, что с ним мне тоже было хорошо, пока Островский не испортил все.
“Привет, обиделась? Вообще на обиженных воду возят, но тебе я могу и букет выслать. Хотя вообще-то я могу и себя выслать. Куда пропала?”.
“Обиделась? Почему?”
“Ты мне не пишешь, я тебе тоже…а нет вру, пишу тебе, но ты молчишь. Профиль не удалила, так что я верю, что вернешься. Тут безумно скучно без умных людей. Ну же, Златовласка, отвечай”.
“Итак, сегодня третий день без тебя, я всерьез беспокоюсь”.
“Блин, чувствую себя бабой, которой на утро выставили из квартиры. Хреновое чувство, скажу я тебе”.
Я все перечитываю с болезненной улыбкой на лице, не до конца веря в происходящее.
Дикпиков нет, и он скучал.
Кажется, я тоже.
“Привет. У меня были плохие дни. Надеюсь, ты не в обиде”.
Но Инкогнито не отвечает, а спустя пару часов в мою дверь снова стучат.
На этот раз я напрягаюсь сильнее, потому что вариантов у меня теперь аж два. И в случае со вторым, черт его разберет, как мне стоит себя вести.
К двери подхожу на цыпочках, душа в пятки уходит, когда добираюсь до глазка, с меня сходит семь потов.
Двенадцать ночи, и это Давид.
Давид Островский под моей дверью.