Я задумалась. До слёз тронуло беспокойство обо мне моих друзей, до колик в желудке. Поставить в положение почти лишнего члена компании и даже не догадываться об этом! Ну не дураки? Пойти что ли, башкой о стену постучать? Чью нервную систему эти недотыкомки оберегали, мою или Танечки? Мало Лаврова увела моего Серёжу, ей надо и друзей прихватить в качестве довеска. Тогда вопрос возникает: она увела моего Серёжу, потому что он - Логинов, единственный и неповторимый, - или потому что он мой Логинов?
- Ладно, - я протянула Шурику раскрытую ладонь. - Давай билет. Полагаю, и поехать я должна отдельно от вас? Как бы сама по себе?
- Нет, что ты, - струхнул Шурик от моего тона. - Мы такой вариант не рассматривали.
Зря, между прочим. Следовало бы. Вполне логично, естественно вытекает из их действий. Идти в кино одной - вообще никого не расстроишь, фильм посмотришь в абсолютном спокойствии.
- Ты доел? - мне хотелось остаться одной, хотелось выть, крушить мебель, бить посуду, вынуждена была мирно улыбаться. - Тогда двигай.
- Ага, увидимся, - Родионов вышел из кухни, сразу вернулся. - Ничего, что я всю пачку... того?
- Ничего, - на ухмылку сил наскребла.
- Тогда я пошёл, - он взял со стола чашку и допил остатки чая.
- Иди уже, - слова давались с трудом. Закрыла за ним дверь и заплакала. Отревелась на месяц вперёд. Долго умывалась холодной водой, причёсывалась. Докатилась до подмазывания маминой крем-пудрой следов боевых шрамов. Подкрасилась немного. На улице Горького все волки, наверное, сдохли. Пошла к остановке. У булочной остановилась произвести разведку.
Меня добросовестно ждали. Пропустили один автобус, другой, третий. Лаврова что-то быстро говорила, непривычно для себя экспрессивно жестикулируя. Шалимов, судя по всему, её остужал. Логинов рассматривал облака, птичек, крутил головой по сторонам, почти не помогая Боре. Предпочёл общаться с Шурой. Геныч и Лёнька выглядывали меня, по всей видимости. Сердились. Я никак не могла определиться: ехать с ними, без них, вообще не ехать? Наконец подошёл совершенно пустой троллейбус и решил дело. Вся гоп-компания стала загружаться в заднюю дверь. Логинов шёл в арьергарде. Понятно, не захотели дальше ждать, на сеанс опоздать побоялись.
Я влетела в переднюю дверь в последний момент. Надеялась, следов прошедшего недавно тропического ливня на лице не заметно. Генка первым меня увидел. Обрадовался, сразу началругательски ругать на весь салон - строгое предупреждение, жёлтая карточка.
Я шла по проходу между кресел. Все, повернувшись, смотрели на меня. Глаза Логинова вспыхнули, озарились изнутри светом. Шёлковые переливы горького шоколада затягивали в свою глубину. Нет, просто мерещится, мерещится, верить нельзя.
- Всем привет. Виновата, каюсь. Простите поганку. Ключ от входной двери искала, не сразу нашла. У меня что, лицо перекосило? Нет? А чего вы все на меня так смотрите?
Логинов, хмыкнув, отвернулся первым. Остальные предпочли высказаться. Мне пришлось выслушать краткие мнения всех поочереди, виновато шмыгнуть носом, пообещать исправиться вот-вот или раньше. После чего все благополучно забыли о моём существовании, занялись обсуждением новостей, другими приятными разговорами.
Я оказалась в одиночестве. И очень остро его ощутила. Острее, чем недавний бойкот. Села одна, за спинами ребят, уставилась в окно, не видя привычного уличного пейзажа. Оно мне надо было, это представление? Стоил ли поганый эротический фильмец унижений? Существовало подозрение, что и не эротический вовсе, а лёгкая порнушка. Впрочем, меня и эротика пока не влекла. Обычно, если герои целовались или ласкали друг друга, я стеснительно опускала глаза, испытывая неловкость. Не находила в себе готовности наслаждаться откровенными сценами. На "Эммануэль" пошла за компанию, ради парней. Им свербело. Но раз ситуация изменилась, стоит ли вообще ходить?
У видеосалона поняла - не стоит. Сделала вид, будто вхожу в зал вместе со всеми, последней, - мы опаздывали, и ребята торопились занять места - сама же юркнула в толпу. Надеялась, спутники внимания не обратят, как не обращали на меня внимания всю дорогу. Пошла в кассу и сдала билет.
Выбралась на улицу. Постояла, размышляя. Обидно, если вечер пропадёт. В соседнем видеосалоне крутили "Греческую смоковницу", начало сеанса на час позже. Отлично, пусть ребята знакомятся с "Эммануэль", я буду обозревать эту самую "Смоковницу". Как позже выяснилось, ничуть не прогадала. Наоборот. Стеснение не замучило, глаза не опускала и удовольствие получила. Очень красивый фильм.
Воронин обиделся, что я приобщалась к эротике без него. Про "Эммануэль" высказался:
- Редкостно пошлый фильм, хотя полезный. Особенно для тебя. А музыка там действительно супер.
"Греческую смоковницу" он полностью одобрил и предложил посмотреть повторно, только вместе, у него дома. Ага, размечтался! Я себе не враг.
Генка с Шуриком не разговаривали со мной недели две. Фролов тихонько, постоянно оглядываясь, - не застукают ли его Золотарёв с Родионовым на мелком сепаратизме, - поведал следующее. Про меня вспомнили только по окончании сеанса, выйдя на улицу. Логинов задал Генке вопрос: "А где ваша сколопендра, куда делась?" Тут-то и вскрылось, что я ушла, никого не дожидаясь и не предупредив. На всякий случай меня подождали, поискали. По настоянию Серёги, нервничающего из-за опасения, что я могла влипнуть в очередную гадскую историю. Потом устали слушать нытьё Лавровой, плюнули и поехали домой. Я честно призналась Лёньке, мол, обиделась на них и кино совсем не смотрела, сдала билет. Про "Греческую смоковницу" благоразумно умолчала.
- Правильно сделала, что не стала смотреть. Дерьмо фильм, для озабоченных, - высказался Лёня.
Он, наверное, передал ребятам наш разговор, поскольку Родионов вдруг сменил гнев на милость, просто убив при этом вопросом:
- Тебе самой твои фокусы не надоели? Могла бы предупредить.
- Извини, не хотела обидеть. И потом, вы так рвались с порнушкой ознакомиться, вам не до меня было, чего вас отвлекать? Если ты встанешь на моё место, то непременно поймёшь меня.
- Не уверен, - задумчиво откликнулся Родионов.
Его неуверенность навела на очередные размышления. Теперь - о сложности человеческих отношений. Почему люди всегда смотрят только со своей колокольни, не влезая на чужую, хотя бы ради интереса и желания понять? Мысли путались. Как надо вести себя, чтобы мир понимал твои поступки правильно? В клубке противоречивых наблюдений и выводов мог разобраться только дядя Коля Пономарёв. Не к родителям же с шекспировскими вопросами идти. У нас в семье не принято было философию разводить. По принципу "не грузи ближнего своего, да негрузим будешь". Тем более, список вопросов постоянно рос. Вообще, с начала учебного года столько проблем свалилось на голову, столько непонятного. К примеру, что такое дружба? Только совместное препровождение времени, взаимный интерес или ещё что-нибудь необходимо? Если да, тогда что? Может, совпадение взглядов, идеалов? Просто необъяснимая симпатия? Совместное дело? Вообще, какой она должна быть? Чего требовать от себя, а чего ждать от друга? Так трудно найти границу должного и необязательного. Опа! Какое интересное словечко выскочило - должное. Я это от бабы Лены заразилась или как?
- Дядь Коль, почему люди не понимают друг друга? Не хотят?
Дядя Коля ерошил редкие сивые волосы, поблёскивал на меня стёклышками очков. Разгонялся в рассуждениях надолго. По его мнению, выходило, что люди не умеют общаться. Хотят сказать одно, а получается, то есть слышится, другое. Из-за разности восприятия, из-за неумения правильно подобрать слова и интонации, построить фразу, из-за торопливости и самомнения. Я считала: из-за нежелания потратить время на обдумывание. Вообще, люди не очень считаются с другими, не видят необходимости высказываться осторожно. Судила не по одной себе, массу имела примеров. Но я об ином. Об умении войти в положение другого человека.
- Чудачка, - остывал дядя Коля. - Кому надо входить в положение другого человека? Своих забот хватает.
Ну?! Я так и думала, от нежелания. Вот наш класс не желал понять бабу Лену, Логинов и Родионов - меня, я - родителей, одноклассников и Логинова. Отсюда у нас конфликты. Но взрослые как-то уживаются между собой. В семье, на работе, с соседями. Сколько правил им необходимо соблюдать? Офигеешь. Нелегко, наверное, быть взрослым, постоянно отвечать за свои слова и поступки. Особенно, если учесть отсутствие времени на обдумывание.
- Логинов, - спросила я при встрече, случайно застав его без Танечки, Боречки, Шурика, без всех, короче, - ты человек ответственный?
- Не понял, - Серёга уставился на меня, как на нечто новенькое в своей жизни.
- Ну... ты отвечаешь за свои слова и поступки? - я смотрела ему прямо в глаза, стараясь не отвлекаться на шоколадные глубины.
- За тебя я больше не отвечаю, - вспыхнул Серёга. - Мы, вроде, договорились...
- Да я не про то, - перебила его, поморщившись. - Я отвлечённо, без конкретики.
Логинов впал в ступор. Я подождала немного, ответа не дождалась и пошла своей дорогой, углубившись в размышления. Если для Логинова вопрос на засыпочку, о других и говорить нечего.
Надо заметить, интенсивная работа извилин спасала от некоторых бед. Мне, например, недосуг было в своё время обращать внимание на бойкот одноклассников, и он постепенно увял, не расцветя в полную силу. Прежние отношения не восстановились, но игнорировать меня перестали, звали на разные дела и междусобойчики. Разумеется, заправляла теперь в классе Лаврова - главный авторитет по всем вопросам. Тем не менее, она опасалась гнобить соперницу, меня то есть, открыто и в полную силу. Весы в любой момент могли качнуться в мою сторону. На преданность плебса рассчитывать нельзя, его позиция зависит либо от хорошей проплаты, либо от сиюминутного настроения. Лавровой же очень хотелось в непререкаемых и бессменных лидерах ходить. Так в чём дело? Флаг в руки, барабан на шею и бронепоезд навстречу. У меня имелись дела поважнее.
Как-то я пришла к дяде Коле с вопросом:
- Почему люди так много говорят о справедливости, требуют её, сами же в две секунды забывают о ней, если затронуты их шкурные интересы?
- Видишь ли, детка, нельзя требовать от людей... - завёлся по полной программе Пономарёв. Мы проспорили с ним целый вечер.
Дядя Коля, шестидесятник по духу и образу мыслей, короче, по судьбе, верил в лучшие качества человека. Много он их на собственной шкуре пробовал? Отдельными эпизодами? А в общем и целом? Исчерпав всю энергию в попытках меня переубедить, впустую истратив все имевшиеся в запасе аргументы, он пришёл к неожиданному решению:
- Пора тебе заняться чем-нибудь полезным, а то скоро свихнёшься от безделья. Ты куда поступать думаешь?
За кудыкину гору. Куда, куда. Никуда. Планировала на работу идти. Да мало ли кем. Швеёй-мотористкой, маляром-штукатуром, токарем-фрезеровщиком. Дядя Коля вынес вердикт: негоже пропадать способностям, несомненно, имеющим место быть. Взялся немного порулить на моей дороге.
- С уроками помогу, подтянем. И пойдёшь на подготовительные курсы в институт.
- За каким бесом?
- За таким! - закричал он, выведенный из себя моим пофигизмом. - Чтоб судьбу не профукать! Слабо наконец научиться уважать себя?! Слабо включить мозги, силу воли проявить?!
Ой, нашёл кого на "слабо" брать. Три ха-ха и хе-хе в придачу. Пацаны меня к двенадцати годам приучили на "слабо" не вестись. Я просто испугалась силы пономарёвского искреннего взрыва. У дяди Коли не было родных, кроме сестры, отъехавшей с первой волной эмиграции через Израиль в Штаты. Друзья, знакомые - всё не то. Ко мне он привязался необыкновенно, держал не то за племянницу, не то за дочку. И я его полюбила. Вот и перепугалась. Вдруг он прав?
Мы по традиции пили зелёный чай в его маленькой, заваленной книгами и папками, кухоньке. Я сидела на любимом одноногом, явно пианинного назначения, круглом табурете. Вертелась на нём - пол-оборота вправо, пол-оборота влево. Смотрела на вскочившего дядю Колю виновато. Не хотела его сердить, не хотела. Это я со своей натурой дурной справиться не могла.
- Так поздно уже на курсы, дядь Коль. Все курсы с начала октября работают.
- Это ничего, - он прокашлялся, успокаиваясь. - Это я договорюсь. Связи имеются. Ты ведь не определилась, чего хочешь? Ну и славно. Пойдёшь в полиграфический? Книгоиздание и прочие прелести...
Хм, не самый тухлый вариант. Почему бы и нет? Вполне прокатит. Миролюбиво вздохнула:
- Пойду. А возьмут?
- Сказал же, договорюсь.
Он выполнил обещание. Вот что значит ответственный человек. Через неделю я стала посещать подготовительные курсы, благо, ездить недалеко, несколько автобусных остановок. Родители не знали, как Пономарёва благодарить.
Дядя Коля насел крепко. Пришлось почти забыть дворовую компанию, взяться за учёбу. Мне не хотелось ни разочаровывать, ни подводить единственного человека, который уважал и понимал меня, с которым можно было без утайки поговорить обо всём на свете, кроме Логинова. О Серёге я дяде Коле ничего не рассказывала.
Я включила мозги, силу воли. Скрипела зубами, преодолевая собственные анархические настроения. Потела от напряжения. Помог Логинов, сам того не ведая.
Седьмого ноября под вечер большой компанией мы стояли на школьном стадионе. Бурно решали архисложный вопрос: к кому после салюта можно безболезненно завалиться домой для продолжения банкета по случаю очередной годовщины социалистической революции. Сама революция с её неосуществимыми в реале идеями нас не трогала вовсе, повод же для праздника не хуже других.
Погода стояла мерзкая. Шёл третий день серьёзного похолодания. Небо укрылось низкими тучами, которые периодически брызгали коротким мелким дождичком и обещали вот-вот пролиться настоящим затяжным осенним дождём. Мы немного подмерзали, поэтому прыгали и пихались, радостно гомонили. Парни передавали по рукам уже вторую бутылку неизвестно где добытого портвешка - по глотку каждому, погреться слеганца.
Мимо шли Логинов с Танечкой. Возвращались, как Танечка сказала, из крутого бара. Увидев нас, остановились поздороваться, поболтать. Я подозревала, тесного контакта с одноклассниками Танечке захотелось. Показательное выступление: она гуляет с Логиновым по-взрослому. Все видели? Рудакова, осознала? Угу, осознала.
Они стояли модно одетые, в кожаных косухах нараспашку - им жарко, у них любовь. Красивые, свободные. Хмельные. Оба показались мне чужими. Нет, хуже, марсианами, незнакомыми и далёкими. Сергей обнимал Танечку, раскрашенную подобно североамериканскому индейцу, вышедшему на тропу войны. Буквально повесил свою, уж я-то знала насколько, тяжёлую руку на её тощее цыплячье плечико. Она обхватила его за талию.
О, как мне хотелось провалиться сквозь землю! Как я желала больше никогда не видеть их! Или пусть хлынет ливень, смоет самодовольную ухмылочку с физиономии Лавровой, заодно и боевую раскраску смоет, чтобы все видели её настоящее лицо. Небо мне показалось с овчинку. Впервые я чувствовала себя ребёнком, действительно мелкой, по любимому выражению Логинова, маленькой и незначительной. Вконец оцепенела, когда они у всех на глазах принялись целоваться. Пьяные, что с них взять?
Боль родилась в груди. Острая, режущая, непереносимая. Мой Логинов теперь не мой. Получите и распишитесь. Я предполагала, что когда-нибудь жизнь нас разведёт, дав мне взамен нечто удовлетворительное. Но не ждала так скоро, без всякой замены, без амортизации и обезболивающего. Всё моё существо скрючилось от боли.
- Ты чего ёжишься? - спросил Воронин, отхлёбывая портвейн и передавая бутылку мне.
- Замёрзла, - я приняла бутылку.
- Выпей, согреешься, - посоветовал Славка.
А что? Логинов сам датый, следовательно, не полезет воспитывать, не имея на то морального права. На виду у Серёги я приложилась к горлышку бутылки и сделала не один, целых три больших глотка, за что ребята меня чуть не придушили. Танечка хихикнула. Логинова от моего гусарства перекосило всего. Вмешиваться, тем не менее, не стал, помнил про свою отставку.
- Ну, как? - Славка хитро косил глазом. - Согрелась?
- Не-а, - у меня возникла настоятельная потребность остаться в полном одиночестве, забиться в тёмный угол и повыть, поскулить бродячей тоскливой собакой. - Пойду в свой подъезд, погреюсь, потом вернусь.
Не планировала я возвращаться. Думала на чердаке засесть. Там отскулиться. Воронин, похоже, просёк моё настроение, не поверил в скорое возвращение. У него, совершенно определённо, имелись конкретные виды, и он не собирался отпускать меня одну.
- Народ! - кинул клич Славка. - Есть предложение: идём к Антоше в подъезд и греемся до салюта.
Идею восприняли на "ура", тем более, что в моём подъезде зависали часто. Наши жильцы переносили молодёжную тусовку спокойнее, чем в других местах. Не гоняли, не вызывали участкового, просили только на гитарах потише бренчать да ора не устраивать.
Весёлой толпой мы отправились греться. Сладкая парочка ни с того ни с сего пошла с нами. Я судорожно искала предлог сбежать домой окончательно и бесповоротно. Невыученные уроки? Не используешь - идут осенние каникулы. Голова разболелась? Сразу, без причины - никто не поверит. Так ничего и не выдумала, промаялась до салюта, стараясь не глазеть в сторону бессовестной парочки. Уже после, когда отгремели последние салютующие выстрелы, сослалась на головную боль.
Никто не удивился. Стреляли у нас обычно в небольшом скверике, - четыре остановки от дома, - на компактной горке. По традиции окрестная молодёжь кантовалась рядом с пушками, вернее, у самого оцепления. Грохот там стоял невообразимый, похожий на военный артобстрел, выдержать который и фронтовикам было трудно. Это считалось особым шиком.
Прямо от пушек, законно откосив от дальнейшего гулянья, я дёрнула домой, невольно таща на хвосте Воронина, продолжавшего надеяться не пойми на что.
- Надо меньше пить, - выдал сакраментальную фразу Логинов, когда я проходила мимо. Я кинула на него угрюмый взгляд. Чья бы корова мычала!
- И бельишко у меня не по сезону, - буркнула в ответ, - и ботиночки на тонкой подошве.
Лаврова пьяно хихикнула. Длинная и тонкая коричневая сигарета с ментолом, казалось, приклеившаяся к уголку её ярко накрашенного рта, выпала, шлёпнулась в лужу, слабо зашипела. Правильно, пусть Танечка не обижает маленьких, меня то есть.
Мы с Ворониным пересекли улицу, нырнули во дворы и уже там пошли медленней, укрытые от холодного ветра тесно стоящими пятиэтажками. Почти до самого дома Славка молчал, обмозговывая что-то, вдруг спросил:
- Что у тебя с Логиновым?
Я чуть не споткнулась. Раскрыла варежку от изумления.
- Ты часом не ослеп? С Лавровой меня не перепутал?
- Значит, показалось, - сам себе бормотнул Славка.
- Когда кажется, креститься надо, - тихо возмутилась я. - Мы что, так с Лавровой похожи?
- Вы? - Славка смешливо хрюкнул. - Никогда. Танька редкостная сука. Далеко пойдёт.
- Если милиция не остановит, - тема меня заинтересовала, и я слегка взбодрилась.
- Такую не остановит, - предсказал Славка. - Ей главное - на финише первой быть. Ради этого она кого хочешь протаранит.
- Слав, как думаешь, почему она на меня взъелась? Что плохого я ей сделала? - задала вопрос и сразу поняла: я действительно чем-то мешаю Танечке, никаких выдумок.
- Твоя наивность, Тош, далеко за гранью фантастики, - Славка оседлал любимого конька. - Непонятно, как человек, растущий на улице, среди шпаны, может быть до такой степени наивным.
Вот чудик. На улице другие нравы, другие законы. Всё попросту. Выполняй дворовый этикет, чти дворовые законы и спи спокойно. Ещё и уважением заслуженным попользуешься.
- Тебе от моей наивности плохо? - у меня адски зачесался нос. Или "пить", или "бить". Эта примета, как и пустое ведро, всегда срабатывала.
- Плохо тебе, дарлинг. Не замечаешь того, что у тебя под носом творится. Спрашиваешь, чем помешала Лаврушке? Собой.
- Это как? - я в растерянности остановилась.
- Ты есть, и этого вполне достаточно. Что, опять не понимаешь? На пальцах объяснять, как полной идиотке? - Славка рассердился. - Ты ахаешь от её шмоток?
Я отрицательно потрясла головой. Меня мои вполне устраивали. Её шмотки носить - совсем по-другому себя ощущать будешь, во двор не пойдёшь, по пустырям не поползаешь.
- От её очередных туфель?
Нет, конечно. В таких, какие она носит, особо не походишь, ноги собьёшь.
- А от её высказываний тащишься?
Я снова помотала головой. От чего тащиться, от непререкаемых интонаций? Смысл её сентенций убог и неинтересен до крайности. Мне, во всяком случае.
- А её статусу завидуешь? - Воронин начинал посмеиваться. - Ну, вот видишь. Ставлю диагноз: избыток независимости. Повиляй перед ней хвостиком, и отношения наладятся.
- Ещё чего! С какой радости?! - я с негодованием посмотрела на Воронина. - А у вас с ней почему конфликта нет? Ты, вроде, тоже вполне себе независимый.
Мы прошли в подъезд, поднялись по лестнице. Остановились возле моей двери. Я подошла совсем близко, приготовилась взяться за ручку.
- Киплинга читала, "Маугли"? - Славка любил позу ментора, поучения ему удавались. - Так вот: мы с ней одной крови. Из одного приблизительно теста. Охотимся рядом, не пересекаясь. На одной территории - не ужиться, перегрызёмся. Поэтому соблюдаем вооружённый нейтралитет. Она не задевает меня, я не трогаю её.
- Плохо вам, бедненьким, - посочувствовала я не совсем искренне. - Как павлинам в курятнике. Тяжело аристократам среди быдла.
- Кому как, - философски заметил Воронин. - Цезарь, например, считал, что лучше быть первым в Галлии, чем вторым в Риме.
Я только собиралась блеснуть полученными у дяди Коли знаниями, подпустить шпильку, мол, первый позёр античности, тем не менее, в Галлии не остался, предпочёл Рим завоевать, но тут дверь моей квартиры с силой распахнулась. И махом как мне даст по голове!
И смех, и слёзы. Шишка на лбу вздулась такая, что пришлось все каникулы дома просидеть. Славка ежедневно навещал, обучал игре в шахматы. Приходили Лёнчик с Шурой. И отдельно заходил Геныч, который меня прямо-таки убил, попросив бросить курсы, прекратить нормально учиться и стать прежней. От меня новой, дескать, многим теперь схудилось. На вопрос, многим - это кому? - он ответил уклончиво.
Я битый час пыталась ему растолковать несуразность, нелепость просьбы. Учёба и курсы не причём. В конце концов мне же надо о своём будущем заботиться. А неласковая стала, дёрганая, потому как жизнь у меня пошла нелёгкая, сплошные проблемы и заботы. Я расту, взрослею, меняюсь и прежней мне уже никак не стать.
- О будущем ей надо заботиться, - пробухтел Генка сварливо. -Какое там будущее у девок? Замуж, и вся недолга.
Его собственная мать была замужем третий раз. Первые два брака оказались неудачными. Мужья пили и её били, но оставили ей по сыну. Жить без мужика тётя Галя не умела и, едва избавившись от второго мужа, нашла третьего. Этот не дрался, только пил, зато сделал ей ещё пару детей. Старший брат Геныча Витька дома почти не жил. Придёт, похлебает пустых щей и в гараж. Там и ночевал. Похожая судьба ожидала и Генку. Ночевал он, правда, дома, всё остальное время проводил где придётся. Из него получалась необычная смесь. Не дурак от природы, обладающий хорошими способностями, он умудрялся эмульгировать личный житейский опыт и обрывочные знания, полученные от людей с более высоким уровнем развития. Любил иногда блеснуть подцепленными словечками и фразами на контрасте с рабоче-крестьянскими рассуждениями. Учился на автослесаря и обещал вырасти в классного мастера. Многие взрослые мужики предпочитали здороваться с ним за руку и поддерживать хорошие отношения с перспективой на будущее. Генка себя уважал, собственное мнение в большинстве случаев считал правильным. На мои разглагольствования ухмылялся и советовал не карьерой заниматься, а учиться варить борщи.
Я махнула рукой, перестала доказывать очевидное. Объяснять, что борщи и пелёнки меня не привлекают, замуж не тороплюсь, вообще о таких вещах не думала за отсутствием какого-либо интереса, тоже не стала. По всему выходило, парни обижались на меня за то, что перестала болтаться во дворе всё свободное от школы время, что не всегда бегу к ним, иногда тусуюсь с одноклассниками.
Ха! Это ещё цветочки! Я несколько поменяла стиль. Дядя Коля советовал, что с чем лучше сочетнуть для стильности, и подарил несколько недорогих побрякушек, которые придали моему внешнему виду определённый колорит. Хотя содержание по сути не изменилось: удобные рубашки и свитера, джинсы, кроссовки. Дополненные то кулончиком, то скрученным в жгутик платочком или шарфиком, то оригинальным поясочком, старые одёжки заиграли по-новому. Аксессуары - вот как дядя Коля называл эти мелочи. Хотела ещё волосы подстричь, но он отсоветовал.
Родители настороженно следили за переменами, не зная, радоваться или беспокоиться. Одноклассники притаились. Тоже не знали, чего от меня теперь ждать.
Я тратила кучу времени и сил на, вроде бы, очень нужные для меня и крайне полезные вещи по одной единственной причине - мне требовалось отвлечь своё внимание от Логинова, занять душу и мысли чем-нибудь посторонним. Для великой цели годилось всё: уроки, курсы, новый имидж. Никакой конкуренции с Лавровой. Упаси, боже! Надо не бояться смотреть правде в глаза. Кто я для Серёжки? Малолетка, которую приятно было периодически, на досуге, воспитывать. Пока не пришла любовь и не захватила его целиком, не оставив мне и хвостика. За последние годы я привыкла к нашим особым отношениям, к тому, что Логинов прежде всего мой. Иная ситуация представлялась мне, эгоистке, в очень отдалённом будущем. Пришла пора избавляться от обыкновенного детского эгоизма, оставить Логинова в покое, не отсвечивать перед ним. Инфантилизмом, как называл это явление дядя Коля, блистать не хотелось. Но кто бы знал, какая боль раздирала грудную клетку, когда я видела Логинова с Танечкой! Видеть, увы, приходилось часто.
Логинов перестал ежедневно торчать в школе. Занялся, слава богу, учёбой. Раз в неделю, да, заходил. К колоссальному огорчению, они с Танечкой любили потусоваться с моими одноклассниками, а те предпочитали мой подъезд. Вечером, возвращаясь с курсов или от дяди Коли, я непременно сталкивалась с компанией, к которой иногда подтягивались Родионов и Фролов. При этом Серёга и его дама сердца всегда сидели на полмарша выше остальных. Как бы надо всеми. Смотрели сверху вниз. Не столько смотрели, сколько ворковали, целовались. Зачем это было им нужно? Как будто нельзя найти другое, более уединённое место. Лично я укромных уголков знала с десяток. Логинов наверняка не меньше.
Мне всегда казалось, что откровенно проявлять нежные чувства прилюдно - верх неприличия. Элементарная распущенность. Впрочем, в последнее время много разговоров ходило о сексуальной революции. Должно быть, в нашей стране она потихоньку лезла из подполья, стремясь расцвести на свободе махровым цветом. И в моём подъезде в том числе. Фу-у-у, глаза бы не смотрели. Они, к прискорбию, смотрели только туда.
Я иногда застревала ненадолго среди ребят, так, поболтать, послушать свежие анекдоты, поспорить на политические темы, которые всё требовательней вторгались в нашу жизнь. Чаще же устало шла мимо, перекинувшись парой общих фраз со сливками общества. Логинову и Танечке, всегда сидевшим отдельно, бросала:
- Привет, камарадос.
- Привет, привет, - мельком взглядывала на меня Лаврова, на секунду отрываясь от журчания с Серёгой.
- Всё грызёшь гранит науки? - вместо приветствия дежурно шутил Логинов. - Зубы не сточила?
- Покусать при случае способна, - отбрёхивалась я, не оборачиваясь. Для чего оборачиваться? Что я там нового обнаружу, у себя за спиной?
Воронин в лестничных посиделках не участвовал. Тоже ходил на курсы, посещал репетиторов. Готовился поступать в МГИМО. Мы проводили с ним вечер субботы: играли в шахматы, смотрели видак, слушали музыку. Вечер воскресенья у меня уходил на общение со старой дворовой компанией. Только, к сожалению, новые интересные идеи не возникали ни у парней, ни у меня.
Казалось бы, всё успокоилось, вошло в определённую колею. Все счастливы и довольны. Ну, растущая горечь в моей душе - это никого не касалось. Я ни с кем не делилась, молча носила её в себе, тяжко перебаливая. Рано или поздно должна же я была выздороветь, вернуться к нормальной жизни, в которой всё ясно и просто?
* * *
Теперь, спустя много лет, я, наверное, могу объяснить те события по-другому. Мы много потом друг другу рассказывали, делились сведениями: Серёжа, парни, я. Из пригоршен "смальты" восстанавливали мозаичное полотно той нашей жизни. Чем ещё нам было заниматься после нешуточных передряг? Только путём раскаяния и честных признаний расчищать путь к будущему.
Много вскрылось разного, о чём я и не подозревала. Подтвердились и некоторые подозрения. Ах, до чего Воронин был прав в отношении Лавровой. Действительно, редкой мерзости натура. А Шурик был прав в отношении Воронина, которого я не смогла раскусить вовремя и поплатилась за свою близорукость. Да все мы слишком верили глазам и не доверяли сердцу.
* * *
Иногда у меня возникало ощущение, что за моей спиной постоянно происходят события, касающиеся меня непосредственно, и о которых я, по мнению людей причастных, знать не должна. Иными словами, интриги. Понять смысл закулисных действий, не наблюдая самих действий, невозможно. Я самих действий не видела, сталкивалась с их результатами. Объяснить происходящее иначе, как чьими-то интригами, не получалось. Обстановка вокруг меня слишком часто менялась то в "плюс", то в "минус".
Началась зима. Вполне себе симпатичная, пушистая из-за частых снегопадов, с приятным морозцем и глубокой синевы вечерами. Мои одноклассники несколько раз без меня ездили на каток в парк Горького, хотя раньше без меня туда вообще не ездили. Обычно я уговаривала всех составить мне компанию. Зато меня позвали на подпольную вечеринку, откуда пришлось быстро линять - слишком много выпивки, слишком много неприкрытой распущенности. Пир времён Калигулы. Стоило вспомнить реакцию одноклассников на известие о моём участии в памятной дегустации ликёров. Те, кто тогда брезгливо поджимал губы, смотрел с осуждением, сейчас вели себя гораздо хуже. Лицемеры поганые. Сам собой напрашивался вывод: бьют не за воровство, за то, что на нём попался. А и поделом. Умей вертеться, умей создавать видимость приличий. На воротах взрослой жизни следовало бы разместить надпись "Оставь наивность, всяк сюда входящий". Или лучше употребить слово "невинность"? Мне такая взрослая жизнь не нравилась, хоть убей, полезней в стороне держаться. Я сделала очередную зарубочку в памяти для будущих времён.
На классном огоньке у меня случился непредвиденный взрыв популярности. Воронин замучился оттирать в сторону парней, наперебой твердивших о моей сексапильности. Сроду такого ажиотажа вокруг моей скромной персоны не возникало. Мальчики думали, что искренно радуют девушку крутым комплиментом. Замена человеческой привлекательности на исключительно постельную лично мне радости не приносила. Неужели отношения полов главное содержание взрослой жизни? Неужели нет более существенных интересов? С ума все посходили, что ли? И Воронин туда же. Он боялся, я приму восторги парней за чистую монету и зазнаюсь. По его твёрдому убеждению, вешать мне на уши лапшу фразами типа "ты секси, детка", имел право он один.
Что уж вовсе показалось странным и удивительным после коллективного протягивания жадных ручек - никто на третий день зимних каникул не пришёл ко мне на день рождения.
Мы со Славкой вдвоём просидели за столом, накрытым на двадцать персон, выпили почти всё шампанское. Предки благородно свалили к знакомым до поздней ночи. Пусть молодёжь веселится без присмотра. Кому веселиться? Кому? Явно перебрав с горя шампанского, я с трудом удерживалась от пьяных слёз. Лучше бы родители остались дома. Отметили бы мои семнадцать лет вчетвером. Всё приятней, чем вдвоём со Славкой, которого ситуация, по всей видимости, вполне устраивала. Он прямо-таки светился от удовольствия.
После очередного глотка шампанского мне конкретно поплохело: в голове мутилось, к горлу подкатывала дурнота. Воронин предложил прогуляться, проветрить головы.
На улице стало легче. Сумерки, расцвеченные фонарями и разноцветными окнами, чистый холодный воздух, скрипящий под ногами снег. Хорошо! Дурнота прошла. Опьянение, увы, задержалось, хозяйничая в организме всё уверенней. Тело приказов не слушалось, вытворяло, бог знает, что, и я попросилась домой. Диван, на котором можно с комфортом пристроить кружащуюся голову, непослушные руки-ноги, манил необыкновенно. Да и надо же причаститься сметанным тортом, испечённым мамой по новому рецепту. Неплохо бы свечи на счастье задуть. А то у меня с ним, со счастьем, проблематично.
В голове всё плыло, руки и ноги ватные. Чтоб когда ещё столько шампанского... Под дулом пистолета, не иначе!
В подъезде, против обыкновения, никого не было. Это показалось прекрасным. Ни одного свидетеля моего позора, моего унижения - проигнорированная обществом именинница. Поэтому я не стала возражать, когда Воронин не пустил меня домой, задержал этажом ниже. Да я и не могла возражать, слишком была пьяна, ничего не видела, не понимала. Думала, покурим с ним на лестнице, поболтаем. А он прислонил меня к стене, наклонился к моему лицу.
- Отстань, Славка, ты пьян, - бормотала я, слабо уворачиваясь, когда он полез с поцелуями. До того я ни с кем не целовалась и не планировала в ближайшем будущем. Мне, в принципе, все эти сладкие страсти-мордасти опротивели за пару последних месяцев. Воронин считал иначе и повёл себя весьма решительно.
И без того плохо соображающая, от первого глубокого поцелуя, вырванного силой, я вообще лишилась способности что-либо понимать. Напала сонливость, веки отяжелели. Не, ну так ничего, терпеть его губы можно. Воронин, по ходу, соображал ещё меньше меня. Увлёкся лизанием. Расстегнул на мне пальто. Целуя в шею, никак не мог справиться с пуговицами, расстёгивая блузку. У него оказались слишком смелые и наглые руки. Дать бы по ним хорошенько. К прискорбию, сил на благое действие у меня не обнаружилось.
Почему интимом стоит заниматься в подъезде? Воронин не дотерпел? Ну, пусть. Логинову-то меня не надо, у него Танечка есть. А я тогда буду у Славки. В качестве трофея. Приблизительно так работали проспиртованные мозги, оправдывая предающее свою хозяйку тело. Славка честно боролся за меня, и теперь получит свой приз. Иначе, зачем он из-за меня мучается морально и физически? Ведь именно о нестерпимых физических муках любви неверным языком он плёл мне, путаясь в застёжках блузки, которая так в своё время понравилась Логинову, и закрывая рот очередным затяжным поцелуем.
В подъезде хлопнула входная дверь, послышались чьи-то замёрзшие голоса. Только бы пешком люди не поднимались, только бы лифтом воспользовались, - медленно проплыла первая относительно трезвая за весь вечер мысль. Я замычала, отталкивая Славку. Не хватало попасться знакомым в откровенной до полного неприличия ситуации. Сама при этом не могла отклеиться от стенки. И Воронин медведем навалился, не отпускал, и такая истома напала, что просто ни ногой пошевелить, ни рукой.
Голоса тем временем приближались. Я тоскливо засмотрелась на потолок. Соседи? Непременно. В соответствии с законом подлости. Предкам заложат? Обязательно. По тому же мерзопакостному закону. Для полного "счастья", ко всем моим прежним выходкам, маме с папой не хватало только известия о сверхлёгком поведении дочери. Выскажутся родители неслабо, характеристик напридумывают - со стыда сгоришь. А-а-а, пропадай моя телега...
Шаги раздались совсем близко. Я медленно перевела взгляд с потолка на лестницу. В трёх шагах от нас стоял Логинов. Пока без Танечки. И с гитарой. Остальные только поднимались. В голове всплыла строчка песни "А у нас во дворе". Ох, до чего всё-таки Серёга красивый.
Вид у красивого Серёги был... Хм, даже не знаю, как определить. Потрясённый? Нечто вроде того, но с оттенком беспомощности. Я смотрела на него пустыми глазами, позволяя Воронину себя целовать. Славка, увлёкшись, ничего не видел и не слышал. Так мне казалось. Долго это продолжаться не могло. Не в характере Логинова. Или я Серёгу не знаю.
Эгеж, знаю. Логинов выдохнул мне с тихим бешенством:
- Шлюха!
Тут Славка очнулся, оторвался от лобзаний моей ключицы, повернул голову и заплетающимся языком выговорил:
- Не смей так называть мою девушку.
- Шлюха, - с горечью повторил Логинов. На Воронина не смотрел, точно его не было. Смотрел мне в глаза. У него губы слегка дрожали, я видела, и весь он трясся, словно в мелком ознобе. Нет, наверное, это мне с пьяну померещилось.
- Сейчас твоя придёт, - неторопливо откликнулась я, автоматически жаля его за незаслуженное оскорбление, - и здесь будут уже две шлюхи.
Вот он, прославленный мужской эгоизм в действии. Логинову можно несколько месяцев кряду у меня на виду ласкать Танечку, лизаться с ней где ни попадя. Всё путём. Всё нормально. В порядке вещей. Мне нельзя и один раз попробовать, сразу в шлюхи записал. Где логика? Или я не живой человек, права не имею?
Думала, он меня ударит. Но он с очевидным трудом удержался. Горький шоколад его глаз наполнился такой ненавистью, что стало страшно. Я невольно передёрнулась. Славка выпутал руки из блузки и промычал:
- Тоша, пойдём домой, ну их всех. У нас ещё осталось шампанское.
И впрямь, чего стоять, дразнить Логинова. С него станется Славке вломить и мне вклеить по первое число. За нарушение норм морали в общественном месте. Сам при этом все нормы давно нарушил. Песталоцци, блин.
- Пойдём, - согласилась я. Мне вдруг стало легко и свободно, точно с плеч свалился немалый груз. Сказала Логинову нежно:
- Спасибо, что поздравил с днём рождения, Логинов. Твоё доброе слово в сердце сберегу, никогда не забуду.
Он побледнел. Ага, испугался. Пальцы, сжимающие гитарный гриф, побелели, - так он его стиснул. Уже все поднялись к нему, заполнили площадку. Но он по-прежнему видел только меня, а я смотрела только на него. Тишина стояла гробовая.
Славка, в полной мере насладившись драматической сценой, потянул меня домой. Мы двинулись с ним в пальто нараспашку, как в ноябре Логинов с Танечкой - эдакая маленькая убогая на них пародия, - взявшись за руки, слегка помятые. У меня ещё и блузка была частично расстёгнута, край бюстгальтера - для всеобщего обозрения.
Показалось, нас с Ворониным отделила от остальных незримая стена. Никакие эмоции сквозь неё не проникали. Во всяком случае, в нашу сторону.
- Юродивус вульгарис! - охарактеризовала нас Лаврова, щегольнув псевдолатынью в расчёте на неграмотность остальных. Никто не отозвался. С похоронными лицами молча пропускали нас мимо.
На третьей ступеньке я обернулась - в последний раз посмотреть на Логинова. Ведь невольно сожгла сейчас за собой единственный хлипкий мостик, ещё кое-как соединявший нас. Ненависть в глазах Серёжки сменилась отчаянием, и оно хлынуло на меня вселенским потопом, сметая внутренние преграды в моей душе. Его глаза кричали мне о чём-то. О чём? Не расслышать.
Почему люди не могут понять друг друга? Может, они говорят на разных языках?
На следующий день меня на улице подловил Шурик. Нарочно караулил? Чудик. Зима - не лучшее время года для ожидания на свежем воздухе. Даже если погода замечательная.
Погода и впрямь была замечательной, мягкой. С неба тихо падали снежные хлопья. Тишина разливалась в пространстве, успокаивая душу. Деревья, кусты закутались в белые шали. Взрослые неторопливо везли на санках детей. Парочки медленно брели, наслаждаясь подступающим чудесным вечером. Почти сказка. Скоро должны были зажечься фонари. Зимой темнеет до обидного рано.
Я столкнулась с Родионовым, выйдя к булочной на редкий теперь телефонный тренинг. Мой великий хмель уже прошёл, поэтому было стыдно смотреть Шурке в глаза - такие честные и чистые.
- Антош, - он почти сразу перешёл на пониженный тон, - что ты делаешь?
Мы стояли у телефонной будки. Рядом никаких претендующих на таксофон не наблюдалось. Я отчаянно жалела утекающее впустую время. Планировала отзвониться Воронину, попросить, чтоб не беспокоил несколько дней, мне прочухаться надо.
- А что я делаю?
- Зачем тебе понадобился этот пижон?
Э, вот он о чём. Вчера, верно, лично наблюдал мои выкрутасы. Я его не заметила. Впрочем, не удивительно. Одного Серёжку видела, остальные не интересовали.
- Пижон? Славка? - ответила вопросом на вопрос. Подставила щёку ласковым прикосновениям снежинок: мур-р-р. Шурик кивнул. Он стоял без шапки. Снежинки ложились на его рыжеватую проволочную шевелюру причудливым рисунком.
- Он мой самый старый и самый преданый друг
- С друзьями не лижутся, - сурово опроверг Родионов.
- Много ты знаешь, - я покраснела, вспоминать прошедший вечер стыдилась. - Может, я с горя, что вы ко мне на день рождения не пришли? Или... Предположим, я его трофей.
- Это как? - потребовал объяснения Шурик.
- Молча, - огрызнулась я.
- Трофеи, чтоб ты знала, обычно в бою добываются, - Родионов неприязненно усмехнулся. Мимо нас в будку проскочил жаждущий телефонного общения дядька лет сорока. Я с сожалением посмотрела в его широкую спину.
- Правильно, - подтвердила легкомысленно. - Славка добыл меня в честном бою.
Шурик, как бы в изнеможении от моей тупизны, закатил глаза.
- Мама дорогая! Ты себя слышишь?! Такую пургу несёшь, будто до сих пор под градусом.
- Чего это пургу? - обиделась я. Всё утро, после того, как проспалась, искала обоснование для собственного дикого поведения, выбирала варианты покрасивее.
- О каком бое ты лепечешь? Никто за тебя не дрался. Даже не думал, - рассердился Родионов. Я равнодушно пожала плечами.
- Тогда не понимаю претензий, если никто с Ворониным конкурировать не собирался. Кому какое дело с кем я по подъездам обжимаюсь?
- Многим, - неконкретно ответил Шурик.
- Кому конкретно, Шура? - возмутилась я постановкой проблемы.
- Нам дело есть... - Родионов сначала замялся, потом нашёлся, терпеливо перечислил, - Мне, Генычу, Лёне. Мы всё-таки твои друзья, переживаем за тебя. Вчера перед всем двором стыдно было.
Нет, реально, и мне было стыдно за прошедший вечер, за собственную не то распущенность, не то дурость. Однако из этого не следовал автоматический вывод, что я должна публично каяться или обсуждать личные неурядицы с друзьями по их инициативе.
- Мне кажется, я имею право сама выбирать, с кем, когда и чем заниматься, - изложила свою позицию по возможности мягко, опасаясь от глупого Шуркиного наезда завестись с четверть оборота. Смотрела в сторону, на падающий снег, на детей в санках. Вот бы опять в детство. Не хотела ссориться с Шуриком из-за ерунды.
- Но не так, как вчера, - твёрдо и непреклонно заявил Шурик. - Паршивый ты вчера спектакль устроила.
- Я? Спектакль?- протест, вопреки доводам рассудка, родился потихонечку, начал расти и шириться. Они считают, я нарочно выкаблучивалась? Торопилась расшатать их моральные устои? Или на зло кому-нибудь... срежиссировала бесстыдное шоу. Не дождутся. На зло никогда ничего не делала, не делаю, и делать не собираюсь. - Спешу тебя огорчить, Шура. На зрителей мы с Ворониным никак не рассчитывали. Публика нам только кайф обломала.
О! Это во мне злость начала побулькивать, закипать постепенно. Дивно знакомое ощущение. Вдруг Логинов не зря меня считает злобной особой, сколопендрой? Сейчас эту сколопендру понесёт во все тяжкие. Не остановить. Ну, и фиг с ним. Пусть считают девицей лёгкого поведения, шлюхой, по выражению Серёги, так даже лучше. Никому ничего объяснять не надо, оправдываться, глаза прятать.
- Но ведь ты не такая, Тоша, - от растерянности Шурик не знал, как ещё меня усовестить.
- Такая, не такая... - тихонько зарычала я. - Не всё ли вам равно? Не поздно ли спохватились моими делами интересоваться? Я что, не имею права гулять с парнем? Ах, имею. Спасибочки за разрешение. Значит, конкретно Славка вам не угодил. Интересно, чем? Перспективный жених, между прочим, способен блестящее будущее обеспечить. Мне Геныч недавно посоветовал замуж побыстрее выскочить, а не образованием заниматься. Вы уж там между собой определитесь как-нибудь на предмет моего будущего. А я пока погуляю в удовольствие. Кому от этого плохо?
- Тебе, дура, - разгневался и Шурик, слегка окосевший от моей трескотни. - Другим людям тоже.
- Каким другим? - подозрительно спросила я. Это он снова оговорился?
- Потерпела бы ты немного, - в сторону пробубнил Шурик, остывая. Никогда не умел по-настоящему и долго злиться.
- Немного - это сколько? - меня заинтересовал необычный подход пацанов.
- Ну-у-у, годик примерно, - промямлил смущённый до последней степени Родионов.
- И с чем я должна потерпеть? - у меня мозги опухали от его недомолвок.
- По Ворониным разным ходить. Погоди, он себя ещё покажет, проявит натуру свинскую.
Значит, потерпи, подруга, до полного совершеннолетия, пока закон не разрешит развратничать. А после мои друзья ничего против иметь не будут? Гуляй, сколько влезет? И с Ворониным?
- Шура, лично тебе Славка что-то плохое сделал? Нет? А кому? Если он никому ничего плохого не сделал, зачем на него баллоны катить? - я расстроилась по самое "не могу", не узнавая обычно толерантного Родионова, всегда способного найти оправдание кому угодно. Поразила его упёртая непримиримость в данном конкретном случае.
- Скажи, - Шурик оживился, внимательно посмотрел мне в глаза. - У тебя с этим козлом, кроме того, что мы все видели, ничего больше не было?
- А тебе что за дело? Это касается только меня, - я уже рассвирепела в той скрытой степени, когда на клочья рвёт изнутри и сметает всё на пути, ненароком вырвавшись наружу. - Положим, что и было. Дальше что?
- Антонина! - в отчаянии прорычал Шурик. - Удавлю! За враньё твоё наглое.
- Ну, хорошо, тебе скажу, - я приблизила к нему своё лицо, понизила голос, доверяя смехотворный секрет. - Но только тебе, Шура. Ты понял? Да, я не такая. Первый раз оскотинилась. Да, у нас со Славкой ничего больше не было. Доволен? Надеюсь, обсуждать мои амурные подвиги ты ни с кем не будешь.
Подвигов особых не случилось. Мы вернулись с Ворониным в квартиру, и прямо в прихожей он решил продолжить эротические игры. Я не смогла. Между лестницей и квартирой успел пройти Логинов, выплюнув побелевшими губами обжигающее слово "шлюха", успел крикнуть мне глазами что-то отчаянное, смутил душу. Я оставалась под впечатлением от его последнего взгляда, не до Воронина стало. Славка попытался настаивать, апеллируя к грубой физической силе. Получил давно отработанный мной во дворе удар под дых. Обиделся до смерти, имея вескую причину - сперва разрешала, потом отказала. Дулся полчаса, обзывая динамо-машиной и допивая шампанское. Потом мы помирились и взялись за торт.
Родионов надул щёки, с шумом выдохнул и неожиданно отплатил:
- Помнишь, ты меня по осени конформистом назвала? Я потом по словарям лазил. Так вот, ты - настоящая нонконформистка. Пусть гулящей девкой выглядеть, лишь бы в пику всем. Тебе лечиться надо.
- Хочешь сказать, что я назло противоречу всем и вся? Чтобы выделиться? - поразилась я искренно. Кошмар! Если меня так друзья воспринимают, как же остальные трактуют моё поведение? Никто и никогда, если не считать Логинова, не делал мне так больно, как сейчас Шурик. Оправдаться захотелось немедленно.
- Я, Шура, для своих поступков всегда имею определённые, достаточно веские причины. Они почему-то никогда никого не интересовали, не интересуют, и, подозреваю, интересовать не будут. Помнишь, не пошла с вами в видеосалон, сбежала? Ты меня тогда спросил, почему? Не спросил. Куда пошла, что делала - тоже не спросил. Решил, и без моих объяснений хорошо знаешь. Но я тебе сейчас скажу. Вы все отругали меня тогда и спиной повернулись. Никто за всю дорогу взгляда не кинул, слова не сказал, будто в природе меня нет. Я одна оказалась. Такой ненужной себя почувствовала, такой одинокой. Мне не фильм требовался, с друзьями побыть. Я подумала, лучше уж реально одной быть, чем в весёлой компании от одиночества загибаться.
Шурик обалдело молчал, таращил глаза, хлопал рыжими ресничками, похожими на короткую щётку. Не ожидал от меня всплеска убойной откровенности. Не предполагал, что и сам может оказаться круто неправ. То-то же. Конечно, ему и вообразить трудно, что мои поступки следует под другим углом рассматривать. Продолжила обличать немного тише, без истерических нот в голосе:
- Вы решили, что хорошо меня знаете? Что я просто выдрючиваюсь? Фокусничаю? Ни фига вы меня не знаете. И знать не хотите. Меньше знаешь, крепче спишь. Люди вообще предпочитают не задумываться о ближнем своём. Думать только о себе легче и проще. И понимать друг друга не хотят. Зачем?
Видимо, какие-то необратимые изменения к этому моменту во мне успели произойти. Пока я произносила свою прокурорскую речь, выплёскивая на Шурика скопившуюся горечь и обиду, вдруг подумала, что сама от обвиняемых не далеко ушла. Дядя Коля учил, мол, с себя надо спрашивать больше, чем с других. Но я уже столько успела наговорить Родионову - мама дорогая! Срочно вывешивать белый флаг мне натура не позволила.
- Короче, Шурик. Как говорят обожаемые в нашем классе америкашки, я уже большая девочка, свои проблемы сама буду решать. Ну, может, Воронина привлеку.
- Что же ты делаешь, Тоха! Ты хоть понимаешь, что творишь? - отчаялся вразумить непутёвую приятельницу Шурик.
- Мы все не ведаем, что творим. Нечего на одну меня косить.
- Тош, пойми, твой крутёж с Ворониным плохо кончится. Прежде всего для тебя, - Шура погрустнел непривычно.
Господи, он опять про Славика. Неужели не услышал ничего из того, о чём я пламенно распиналась? Не понял? Ему о человеческом, значительном, а он про Воронина. Ему про достоинство, про свободу выбора, а он всё к Славику свёл. Я уже выдохлась к тому моменту, повторяться не видела смысла. Промолвила устало:
- Я не лезу в ваши жизни и вы, пожалуйста, не лезьте в мою. Не трогайте меня. Дайте мне жить по-своему.
Раздумала звонить Воронину, отправилась домой, не попрощавшись с другом. Родионов не стал меня догонять. Обернувшись, я увидела - он стоял на прежнем месте, прищурившись, смотрел мне вслед. На физиономии была написана глубокая задумчивость.
Вероятно, он ни с кем не поделился нашим разговором. Я так поняла. Геныч с Лёнькой дулись на меня из-за порушенного дворового братства. Логинов, высокоморальный тип, отворачивался при встрече. А в классе нас со Славкой неожиданно зауважали. Если мы разговаривали где-нибудь в сторонке или просто находились рядом, к нам никто не приближался, почтительно соблюдали дистанцию. Считали, у нас любовь.
Воронин и Лаврова обменивались дипломатическими улыбками, отчего мне казалось, будто две бойцовые собаки перед серьёзной дракой угрожающе демонстрируют друг другу хищный оскал. Не сцепятся ли они ненароком? - мелькала иногда подленькая мысль. Интересно было бы посмотреть. И поучительно. Но оба дитя номенклатуры явно осторожничали.
* * *
До чего наивной я была в семнадцать лет, верила чужим словам, тому, что видят глаза, что лежит на поверхности. Мне казалось, Лаврова с Ворониным могут кинуться друг на друга. А это они подавали условные сигналы, - мол, всё по плану, - выполняя каждый свои обязательства. У них, как выяснилось впоследствии, существовали некие договорённости по достижению значимых для обоих целей. Я грешила на Танечку, считая её инициатором своих бед, а надо было Славика трясти, главного махинатора и сочинителя интриг. Он предпочитал разрабатывать операции, режиссировать, действуя руками союзницы.
* * *
Ещё недавно мне хотелось надёжной защиты от происков Лавровой. Теперь, с обретением искомого, под крылом у Славки, я натурально загибалась. Воронин превратился в неотступную тень - "ужас, летящий на крыльях ночи". От него не было никакого спасения.
Славка с нетерпением ждал продолжения лестничной истории, всячески загонял меня в угол, я с трудом выворачивалась. И он лечил, лечил, лечил. Изводил пилёжкой: не так стою, не то одела, не туда смотрю, не с теми трепалась о делах и погоде. Я терпела. Почти всегда отмалчивалась, предпочитая исподтишка поступать по собственному разумению. Огрызалась редко и тихо, во избежание новых приступов воронинского занудства. Шура меня предупреждал, я ему не поверила. В общем-то, куча мелочей, которыми меня изводил Славка, постоянно росла. Но назвать его истинно мелочные, по моему мнению, претензии характеристиками плохого человека было нельзя. Вплотную рядом с Ворониным, по меткому выражению Логинова, оказалось душно, только и всего. Впрочем, это был мой выбор, винить некого. Поэтому, числя себя человеком взрослеющим и хоть капельку ответственным, я старалась воспринимать последствия опрометчивого решения как должное. Хотела - получай. И плати по счетам сама.
Перманентно возрастающий поток мелких придирок, конечно, раздражал. Смысл этих придирок доставал значительно сильнее. Оказалось, Воронина нельзя на протяжении длительного времени потреблять в больших дозах. А он ещё и не подпускал ко мне никого - ни парней, ни девчонок, изощрялся в разнообразных уловках. Возле меня имел право находиться только один Воронин. Наверное, боялся, что я сбегу из его мышеловки. Сопровождал везде, даже по магазинам. Отдыхала я у дяди Коли. Туда Славке дороги не было.
Мама начала подозревать в нём потенциального зятя. Уходя утром на работу, оставляла обед на двоих - для меня и для Славки. Не сказать, чтобы Воронин так уж ей нравился. Вовсе нет. Многое в нём настораживало и тревожило маму. Но ей до некоторой степени льстили социальный статус его семьи, финансовые возможности Ворониных, их связи, перспективы. Ей хотелось для дочери лучшего будущего. Отец Славку откровенно недолюбливал. Он предпочитал внимательно присматриваться к происходящему, хмыкал скептически, но не встревал. Вероятно, не определился окончательно с собственной позицией. Или считал, что в случае нужды вмешается в последний момент, употребив домашнюю артиллерию в форме категорического запрета.
Родители Славки, к моему полному недоумению, тоже ничего против не имели. Очень приветливо принимали у себя, слали моим предкам мелкие подарочки. Хоть бы раз в их поведении, словах, на худой конец, в интонациях или мимике промелькнуло, что я не пара их сыну. Никогда.
Я чувствовала себя пойманной в силки, билась в них, только больше запутываясь. Задыхалась от несвободы и тоски. Болела душой. И напрасно искала выход, который позволил бы мне не мучиться угрызениями совести и одновременно не обидеть Воронина. Моего терпения надолго хватить не могло. Славка приохотился командовать, чего моя свободолюбивая натура с пелёнок не выносила. Момент большого взрыва неотвратимо приближался.
Однажды после уроков, собираясь домой, мы надолго застряли в раздевалке. Я, против обыкновения, медленно одевалась, испытывая терпение Воронина. Сильно тормозила по непонятной причине. Славка, в изрядном раздражении от непредвиденной проволочки, категорическим тоном приказал:
- Собирайся быстрее, копуша. И немедленно надень шарф, на улице холодно.
Я не стала с ним спорить. Бесполезно. Послушно извлекла из сумки шарф. Легче уступить в мелочи и тем избавить себя от долгой и нудной пилёжки по ничтожному поводу.
За спиной послышалось тихое повизгивание, хихиканье и голос Логинова с хорошей долей издёвки громко произнёс:
- Ты смотри, как Воронин свою бабу дрессирует.
Словно кнутом огрел. Жестокая фраза. Да ещё и грубая - по форме, по смыслу. За что? Что я плохого Логинову сделала? Выставил на всеобщее посмешище. Я стерпела, закусив губу. Не хотела устраивать перебранку. Не то настроение. Я вообще на себя стала мало похожа. Воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Схлопотав логиновскую насмешку, съёжилась, стремясь стать незаметней. Получила новую порцию смешков и ещё более злой комментарий. Воронин скомандовал:
- Пошли. Нечего на имбицилов реагировать.
И снова за спиной тихий дружный смех. Я не сдержалась. Передала Воронину сумку, попросила:
- Подожди минуточку, - углубилась в дебри раздевалки. Там за вешалками, на низенькой длинной скамеечке у окна примостилась большая компания. Посмеивалась надо мной, едко комментируя происходящее. Дирижировал, само собой, Логинов.
Я раздвинула руками пальто и пуховики, отыскала глазами Сергея, позвала:
- Иди сюда.
- Чаво? Ась? - спаясничал он, приложив ладонь к уху.
Я снова негромко и беззлобно сказала ему:
- Логинов, ты можешь подойти ко мне? Или у тебя ноги отказали, прострел в пояснице?
И он почему-то прекратил своё шутовство, направился ко мне, обходя вешалки с одеждой. Выбрал для переговоров место так, чтобы мы с ним почти полностью выпали из поля зрения его критически настроенной компании. Зато у Воронина появился прекрасный обзор. Подойти к нам Славка не посмел, но весь напрягся, как для прыжка.
- А твоего-то сейчас удар хватит, - насмешливо оценил Логинов. Меня покоробило словечко "твоего", меня передёрнуло от едкой интонации.
- Серёжа!
Он, услышав от меня непривычное, почти ласковое обращение, сразу обмяк, стих, посерьёзнел.
- Да? - выговорил тихо.
- Зачем ты меня так? Что я тебе плохого сделала?
Он оторопело промолчал, беспомощно обшаривая моё лицо взглядом. Наверное, весь мой вид яснее всяких слов говорил, что я затравлена и больна, что не намерена из-за отсутствия сил и желания в очередной раз пикироваться, весело отбрёхиваясь.
- Уж и пошутить нельзя? - смущённо проворчал он, не зная, как теперь разговаривать с до крайности переменившейся бывшей подопечной.
- Некоторые шутки приносят сильную боль, - созналась я честно, - Очень прошу: не надо меня трогать. И без тебя с твоими шутками тошно.
Не прибавив ни слова, грустно улыбнулась ему, возвратилась к нервничающему Воронину. Обернуться и посмотреть на застывшего Логинова мужества не набралось.
Славка всю дорогу пилил меня за мою выходку. Говорил непотребные гадости о Логинове, которого по непонятной причине терпеть не мог. Может, завидовал Серёге? Очередной наезд на себя я воспринимала равнодушно, бессовестная клевета по адресу Логинова напрягала всё больше. Перед самым моим домом мы наконец поссорились.
- Я устала от твоего диктата! - кричала я ему в порыве гневного вдохновения. - Оставь меня в покое хотя бы дня на три! Дай передохнуть! Дай подышать свежим воздухом!
Оскорблённый в лучших чувствах, Славка ушёл. Не поднявшись к нам, не отобедав по привычке последнего месяца. Я смотрела ему вслед с непередаваемым чувством облегчения. Если совесть и покусывала немного, то обида за Логинова и ощущение заслуженной передышки перекрывали её с лихвой. Будь благословенно, нежданно наступившее одиночество!
В классе сразу заметили нашу размолвку. Почти мгновенно последовало наказание.
Учитель истории, Игорь Валентинович Козырев, пользовавшийся искренним уважением и любовью в школе, глупо прокололся на нашем классе. Вдруг решил круто на нас наехать.
- Сколько можно? Нет, я, конечно, нарисую вам тройки. Но именно нарисую. Четвёрку надо заработать. Пока в классе на неё могут рассчитывать два-три человека. И не мечтайте о хорошей оценке в году и в аттестате, если во втором полугодии выйдет тройка.
В принципе, у него имелись веские основания выйти на тропу войны. Класс распустился окончательно, считая себя чем-то сродни армейским дембелям, которым всё позволено. Никто не ждал от обычно покладистого Козырева серьёзного противодействия ученической вольнице. А он возьми и встань в гордую позу.
- Это несправедливо! По результатам экзамена выставляют! - громко возмутилась Лаврова, главный возбудитель в народных массах лени и пофигизма. Не ей бы о справедливости заикаться.
- Очень даже справедливо, - Игорь Валентинович отодвинул в сторону журнал, куда едва успел выставить очередную серию двоек. - Это во-первых. Ничего не делаешь - получай честно заработанную пару. Во-вторых, любой преподаватель может на экзамене завалить и отличника, причём на законных основаниях, честным путём. И в-третьих, никто никому справедливости не обещал. Запомните, дети мои, жизнь - штука несправедливая.
Класс загудел, обрабатывая полученную информацию. Всем срочно понадобилось поделиться с соседями впечатлением от нетрадиционного выступления историка.
- Как вы смеете?! - завелась Лаврова, требовательно повышая голос. - Вы чему нас должны учить?! А сами?! Вы не имеете права говорить ученикам такие вещи!
Чёрт в ту минуту дёрнул меня за язык. Нет бы промолчать. Как же, мне всегда больше всех надо.
- Да всё правильно Игорь Валентинович говорит. Нет в жизни никакой справедливости. Тебе, Тань, это лучше других известно. Кто смел, тот и съел. Нам полезней об этом сразу знать, не обманываться, чем потом сто лет мордой об асфальт возиться и во весь голос требовать от мира справедливости.
Дальше поднялся невообразимый шум. Класс разделился на два до хрипа спорящих между собой лагеря. Урок, разумеется, сорвали. Спорили и на перемене. Еле-еле на геометрии успокоились. А после шестого урока Лаврова и её клевреты настрочили "телегу" на имя директора с обвинением историка во всех смертных грехах по Библии и в нарушении всех партийных установок по моральному кодексу строителя коммунизма. Формулировки, аргументы подобрали убойные. Под сукно такую "телегу" не положишь, дабы самому дело не "пришили". Когда я попыталась ввозвать к их совести, Танечка, нагло улыбаясь, сообщила:
- Он пока не знает, с кем связался. Тройки он нам собирается ставить, скотина. Размечтался! Пусть помечтает ещё денёк, мечтать не вредно. Только хрен у него что получится. Мои родители на него заяву напишут. Как бы самого по статье не уволили. С волчьим билетом. За моральное разложение учеников.
- Ну, ты и гадина! - искренне восторгнулась я.
- За гадину ответишь, - спокойно пообещала Лаврова.
- Да я-то за свои дела всегда отвечаю, в отличие от тебя. Мне не привыкать.
Славка в разгорающийся конфликт не вмешивался совсем, твёрдо выдерживая принцип "моя хата с краю". За меня не заступался. Думал проучить взбрыкнувшую подружку. Мол, разбирайся сама, без моего прикрытия, авось поймёшь и правильно оценишь самого замечательного на белом свете Воронина. Вот уж фигушки. И не собиралась отказываться от завоёванной свободы. Отобьюсь как-нибудь без его помощи. Кроме того, самый замечательный на белом свете всё-таки Логинов.
Бойкота на сей раз не случилось. Произошёл маленький сбой в механизме лавровских интриг. Для некоторых одноклассников участие в злостной клевете оказалось невозможным, значит, и в наказании непокорных они не участвовали. Опа! Факир был пьян и фокус не удался. Тогда через два дня меня подстерегли вечером недалеко от моего дома. И опять ашки. О! Это мы уже проходили, это нам задавали. Интересно, на чём их Лаврова подлавливает?
Не самый холодный февральский вечер. Морозец приятный. Снегу навалило достаточно. Зыбкий электрический свет фонарей ясно очерчивал сугробики, на которые, в крайнем случае, будет удобней падать. Это не песок. Главное, чтобы под ногами не скользило. Плюсов и минусов поровну. Я внимательно осмотрела линию фронта. Всего-то три человека. После двойного прогула со мной семеро разбирались. Троих я, наверное, выдюжу. Есть шанс вернуться к предкам целой и почти невредимой. А несколько синяков и ссадин уж как-нибудь переживём.
Стянула зубами варежки, сунула их в карманы. Пальцы сразу прихватило холодом. Ничего, сейчас согреются. Зажала в правом кулаке связку ключей, приготовилась, поставив ноги на ширине плеч для хорошего упора.
Подраться всласть не дали Логинов с Шалимовым, тоже зачем-то меня караулившие. Вынырнули из темноты за углом подобно двум сказочным троллям из табакерки.
- Ты глянь, опять махалово намечается, - радостно оценил обстановку Шалимов. - Нет, до чего я эту девку уважаю. И всё время у неё противников больше, чем её самой. Вот характерец, а?!
Его сомнительный комплимент заставил меня густо покраснеть. Щёки изнутри опалило жаром. Хорошо, в поздних сумерках, да при фонарном освещении, трудно разобрать. Вдруг это я румянец нагуляла на лёгком морозе?
- Чего хотят эти доблестные рыцари? - не без сарказма полюбопытствовал Логинов. Я недоумённо пожала плечами, дескать, понятия не имею, ей-ей, ни ухом, ни рылом.
- Да поговорить только, - наёмники из 11-го "А", - я начала подозревать именно наёмничество, - правильно оценили соотношение сил, присутствие Логинова и на рожон не полезли.
- О как! - Логинов критически осмотрел диспозицию. - И мы с Борей - поговорить. И тоже с ней. Чур, мы первые.
Ашки поворчали немного, переминаясь с ноги на ногу, отвалили в сторону. Совсем не ушли. Выбрали наблюдательный пункт поудобнее.
- Кого ты предала на сей раз? - скептически осведомился Логинов.
Гадская постановка вопроса начисто отбила у меня желание знать, о чём со мной хотели поговорить Логинов и Шалимов. Я мгновенно внутренне ощетинилась. Господи, ну почему нормальному человеку в этом мире приходится постоянно обороняться?
- Я никогда никого не предавала, - процедила ему сквозь зубы.
- Странно, - задумчиво проговорил Логинов. - Это ведь уже вторично с тобой счёты сводят. Первый раз, не иди я мимо, мог закончиться гораздо плачевней.
- Ты всегда проходишь мимо на удивление вовремя. Не шпионишь за мной случаем?
Шалимов не вмешивался. Внимательно наблюдал, отслеживая острым взглядом гамму чувств на моём лице. Интересно, зачем Сергей его с собой прихватил?
- И это вместо спасибо!
- Отец родной! - театрально взвыла я, хватая Логинова за руку. - Благодетель! Ручку... Ручку поцеловать... позволишь? Весь век буду за тебя бога молить.
Шалимов фыркнул, с трудом удержавшись от хохота.
- Антонина! - проскрежетал Логинов, выдёргивая руку и нервно засовывая её в карман куртки. - Прекрати паясничать! Ты можешь нормально ответить, во что теперь вляпалась?
- Могу, - я посмотрела на него, как несгибаемый еретик на ревностного инквизитора. - Не сошлись с твоей Танечкой во взглядах на жизнь.
- То есть?
- А то и есть. По-разному относимся к устаревшим понятиям "добро", "совесть", "справедливость", "честь". Надеюсь, твоё праздное любопытство удовлетворено? Я могу идти? - не дожидаясь официального разрешения, сделала кокетливый книксен, стрельнула в Шалимова игривыми глазками, успев заметить насмешливо-восхищённый взгляд Борьки. Пошла к дому. Краем уха поймала:
- Убедился, Боря? Можно с ней нормально поговорить? Ни одного шанса, поганка, не даёт.
Ах, я ещё и поганка?! Запомним. Война придёт, Логинов у меня хлебушка попросит.
- Ладно, остынь. Пошли, теперь с этими козлами потолкуем, - слова Шалимова долетели до меня неясно. Смертельно хотелось обернуться. Не позволил характер, так восхитивший Борю Шалимова. Под ногами скрипел снег, в душе полыхала ярость.
Не знаю, толковали отцы-благодетели с ашками или нет. И если всё-таки толковали, то о чём. Сей вопрос занимал мои мысли немногим меньше проблемы добра и зла, которую мы с дядей Колей обсуждали пару вечеров подряд, придя к неутешительному выводу об относительности некоторых категорий и их непременном балансе. Вероятно, есть высший закон всеобщей взаимосвязанности(?) в мире. И по этому закону не может быть мудрости без глупости, света без тьмы, добра без зла. Без добра мы не можем познать зло и, соответственно, наоборот. Следовательно, глупцы, подлецы, негодяи, видимо, так же необходимы, как мудрецы и святые. Состояние равновесия в этой взаимосвязи, скорее всего, и есть истина. Дядя Коля подсунул мне книгу Дудинцева "Белые одежды". Я не могла оторваться, читала её везде, на уроках в том числе. Как логически красиво автор обосновывал абсолютность добра и зла, исходя из качества намерений. Но намерения человека обычно окружающим не видны или понимаются неправильно.
Славка дулся на меня больше недели. Я торжествовала. Особенно, если принять во внимание то пикантное обстоятельство, что потребности в его покровительстве не возникло. В классе шли крутые разборки между двумя партиями, благодарение богу, только на словах. Зато баталии гремели, точно в давние времена в английском парламенте - боролись виги и тори, то есть сторонники обыкновенной чести и поборники фальшивой справедливости, защитники Козырева и апологеты Лавровой. Противостояние подогрелось немаловажным фактом. Целых два заявления на Козырева, - ученическое и от родителей, обещанное Лавровой, - легли таки на стол директору, сопровождаемые посулом обратиться в РОНО и райком партии, если меры не будут приняты. Директрису попросту загнали в угол. Она была вынуждена принимать меры. Историку приходилось несладко. На уроки к нам он являлся смурной, перестал шутить, сухо и жёстко опрашивал, излагал материал строго по учебнику. Исчезла тёплая атмосфера непринуждённого исследования родной истории. Положено учащимся знать от сих до сих в определённом разрезе? Нате, берите.
Мне предлагали возглавить движение за реабилитацию Игоря Валентиновича. Отказалась. Оно надо, открыто воевать с Лавровой? Письмо в его защиту я подписала первой, на расширенном родительско-педагогическом сборище честно рассказала, - папа мной гордился, - да, прав Козырев, не учился класс, хамил. Вполне достаточно, по-моему, для порядочного человека. Вот организовывать митинги и демонстрации, составлять петиции - увольте, не моё, Сибгатуллина лучше справляется, особенно, если Субботин прикрывает. Ну и что, что вся страна митингует? Вся страна с крыши пойдёт прыгать, мне тоже прикажете?
Баба Лена в эти дни постоянно получала по темечку от помеси гадюки с хамелеоном, чуть не наравне с историком. За воспитательную работу в классе. Я иногда подходила к Игорю Валентиновичу или к ней, поддержать морально, сказав несколько тёплых фраз. Держалась она крепко, чем заслужила неподдельное уважение доброй половины своего раздолбайского класса.
На данной волне Воронин просерфингировал к пункту под условным обозначением "примирение". По крайней мере, закинул удочку. Ну, клюнуть я всегда успею. Дайте свободой понаслаждаться, отдохнуть от пилёжки и занудства, от всяческих обязательств.
Особенно обязательства напрягали. Не только в отношениях с Ворониным. Разные. Всем должна и обязана. Друзьям, одноклассникам, родителям, дяде Коле. Если у тебя складываются с кем-то дружеские отношения, то сами собой, как грибы после дождя, начинают возникать разного рода обязательства, иногда идущие вразрез с твоими собственными интересами. И ведь не отбрыкнёшься.
В конце февраля неожиданно заглянул Генка Золотарёв. На минуточку. В руках теребил увесистый пакет, крест накрест обвязанный шпагатом. Погода радовала лютым морозом, свирепым ветром, классическими февральскими позёмками. Уши и пальцы у Геныча полыхали малиновым цветом, зубы постукивали. Согреться чаем он отказался, отговорившись неведомым сверхсрочным делом.
- Я, собственно, потому к тебе и пришёл. Шурика и Лёньки дома нет, выручить меня некому. Антоша, будь человеком.
Он благополучно запамятовал, что долгое время дулся на меня.
- Чего надо? - уныло спросила я. Собиралась на несколько минут выскочить на улицу, позвонить Наташке, быстренько сделать уроки, подготовиться к курсам и на остаток вечера завинтиться к дяде Коле. Возник и третий день мучил вопрос о смысле жизни. Теперь, после золотарёвской просьбы, вероятнее всего, планы - насмарку.
- Да ничего особенного. Это быстро. Ты гараж Витьки знаешь?
Я кивнула. Бывала там несколько раз. Генка сам и водил.
- Мать велела это ему передать. Срочно. А я никак не успеваю. Отнесёшь?
- А что там? - полюбопытничала я.
- А я знаю? - обиделся Геныч. - Я чё, смотрел? Мне не до Витькиных дел. Так отнесёшь?
- Отнесу, - неохотно уступила я, ругая себя на все корки. Пока туда-сюда сходишь, - хоть и не сильно далеко, околеешь от холода, - пока отогреешься до нормального состояния, уйма времени пройдёт. Придётся жертвовать либо учёбой, либо беседой с Пономарёвым. Скорее, последним. Дядя Коля постоянно проверял меня на предмет выполнения домашних заданий. Значит, обсудить вопрос о смысле жизни удастся не ранее, чем послезавтра. А мне свербело до полного "не могу".
- Всё. Тогда я пошёл. Спасибо, ты настоящий друг. Только не тяни, иди сейчас. Это срочно, - Генка виновато улыбался, подозрительно быстро выметаясь на лестницу. В ментуру его вызвали, что ли? Или в военкомат? Я начала собираться, прикидывая, заскочить к телефону по ходу или перетопчусь?
Всю дорогу до гаражей меня грызло нездоровое любопытство: что в предназначенном Витьке пакете, почему спешка возникла, нет ли какого криминала? При следующей встрече с Генычем с живого не слезу, вытрясу объяснение. В такую погоду хороший хозяин собаку из дома на санитарную прогулку не выведет. А друг жестоко отправил друга с поручением.
Злобный ветер полными пригоршнями кидал в лицо сухую и колючую снежную пыль, натрясал её за воротник. Зубы ломило от холода. Из ноздрей, как у сказочной Сивки-Бурки, валил пар. И без водных процедур в генерала Карбышева превратиться недолго, стать ледяным памятником самому себе. Я раздражалась всё сильнее. К гаражам подлетела настоящей фурией.
В добротном, двойной кирпичной кладки и с цементным полом, гараже Витьки на первый взгляд было пусто. Под потолком тускло горела голая, без абажура, криво висящая на шнуре лампочка. Потрескивал обогреватель. Вот хорошо, чуток отогреюсь. Но где же сам Витька?
Справа, на грубо сколоченном из досок топчане, застеленном толстым паралоном, под несколькими старыми ватниками лежал, укутавшись с головой, человек. Казалось, он спит. Я поёжилась, вспомнив о незавидной Витькиной доле - ночевать в гараже. Летом куда ни шло. Но сейчас? Бр-р-р.
От машины, старой проржавевшей "копейки", доставшейся Витьке в качестве прощального отцовского подарка, не осталось и следа. Продали?
- Ви-и-ить, - неуверенно позвала я, делая несколько осторожных шагов к топчану. Человек под ватниками зашевелился.
- Вить, а Вить, - снова позвала я, подойдя ещё на два шага.
Из-под ватников показалась взлохмаченная черноволосая голова. Чёрт, не Витька! Я невольно попятилась. Кто это? Может, я бокс перепутала? От холода? Ой, мама! Логинов! Что называется, не ждали!
- Чего тебе, - хмурый и недобрый Логинов, явно заспанный, сбросил ватники, сел на топчане, спустив ноги на пол.
- Тут Витьке срочно передать просили, - потрясла увесистым пакетом в качестве оправдания.
- А-а-а, - Серёга кивнул в дальний угол. - Ну, вон, на верстак положи. А кто просил передать?
Я дошла до красиво названного верстаком захламлённого сооружения. Брезгливо пристроила пакет поверх промасленных тряпок и железок, повернулась.
- Брат его просил, Генка.
- Да? - Сергей заинтересованно посмотрел мне в глаза. - Не врёшь?
Он быстро всовывал ноги в ботинки, шнуровал свои шузы, пыхтел. Повеселел без причины.
Воздух в гараже показался мне странным. Логинов показался странным. Что он делал тут, у Витьки? Спал? Не раздеваясь? Дома места не нашлось?
- Больно надо! Когда я тебе врала? Если бы не Генка, фигушки я бы в такую погоду нос из дома высунула.
- Значит, Генке спасибо говорить? - бормоча под нос, Логинов направился к двери. Или её правильней воротами назвать? Э-э-э! Не поняла, что за шутки?! Логинов прихлопнул створки, соединив их массивным железным крюком.
- Ты что делаешь? - взбеленилась я и отправилась в ту же сторону с намерением срочно откинуть крючок и удрать.
- Дверь закрываю, - Серёга повернулся ко мне. Боженьки, да он пьян. Ещё не хватало на мою голову пьяного Логинова.
- Зачем? - я скользнула мимо него к двери. Он задержал, оттолкнул назад.
- Поговорить надо.
- Для этого не обязательно дверь закрывать.
- А это, чтоб не дуло. И чтоб нам никто не помешал.
Ну и ну, влипла так влипла. Я отступила назад. Пусть между нами сохраняется условно приличная дистанция. Бережёного бог бережёт. На какие конкретно подвиги способен пьяный Логинов, мир пока не знает. Я - тем более.
Я постаралась успокоиться, хотя злость в душе начала побулькивать, грозя закипеть белым ключом. С пьяными и больными на всю голову следует вести себя спокойно, сдержанно, не провоцировать.
- Хорошо, - согласилась терпеливо. - Давай поговорим.
Он немедленно пошёл ко мне, светлея лицом.
- Послушай, ненаглядная...
- Вот терпеть не могу, когда ты меня так называешь!
Он остановился.
- И как прикажешь тебя называть?
- Антониной вполне сгодится.
- Слишком официально, - улыбаясь, отказался он.
- Ничего, потерплю, - мысли в голове путались, не желая складываться в стройный, логически обоснованный ответ на вопрос "что ему от меня надо". - Теперь нам никто не помешает. Говори быстрей, что хотел, и я пойду.
- Куда-то торопишься? - неприятно ухмыльнулся Логинов.
- Домой. Здесь мне неуютно и страшно.
- А чего тебе бояться? Ты же у нас смелая. Одним махом семерых побивахом.
- Не чего, а кого. Тебя, благодетель. Потому, что ты пьян, - я действительно начинала опасаться Серёгу, за несколько минут успевшего перейти от плохого настроения к хорошему, от хорошего - к явно недоброму. Лучше, наверное, его не злить. Вдруг, как ответственный опекун, за ремень возьмётся в воспитательных целях? В прошлом году обещал, застукав нас с пацанами за интересным делом. Мы швыряли в костёр с великим трудом добытые боевые патроны, наслаждаясь всеми вытекающими световыми и шумовыми эффектами. Вот тогда и обещал, припомнив сидорову козу. Кроме всего, он таки пьян сейчас. Наш сосед, дядя Вадик, хрестоматийный пьяница, под парами легко сдвигался от одного настроения к другому, - раз по пять за час, - иногда доходя до неуправляемой ярости. Вдруг Логинов такой же?
- Раньше ты меня не боялась.
- Так то раньше. Раньше и ты был другим, - не без вредности заметила я. - И потом, откуда тебе знать? Давай уже, говори, что хотел.
Мой неприятный тон его задел или сами слова? Непонятно. Сложилось впечатление, что он передумал в последнюю секунду, заговорил вовсе не о том, о чём собирался.
- Ты в курсе, что твои дружки мелко гадят Тане?
Ах, вон оно что! Его, оказывается, исключительно Таня интересует? Меня - нисколько. Век бы её не видать. Или видать, но в гробу, в белых тапочках. Судя по началу, этот разговор добром не кончится, я кишками почувствовала. Буквально на днях Шурик Родионов поделился со мной интересной новостью: Лаврова платила тем, кто меня бил в первый раз; обещала заплатить и тем, кто собирался снова заняться сим богоугод... тьфу, лавроугодным делом. По упаковке настоящей американской жвачки, по две "родных" пачки Мальборо и по две привозных же банки кока-колы. Расплачивалась и за бойкот, и за прочие прелести, затейница наша. Поведать об этом Логинову или не стоит?
- Гадят, кстати, изобретательно.
- Да ты что? - удивление моё было настоящим, не наигранным. - Поделись подробностями.
От любопытства начала пританцовывать на месте подобно цирковой лошади.
- Чего это ты кренделя выписываешь? - нахмурился Логинов.
- Переступаю с ноги на ногу. От нетерпения. Жажду красочного описания лавровских мучений.
- Жаждет она, - разозлился Серёга. - Не будет тебе никаких подробностей.
- Но должна же я знать, в чём ты меня обвиняешь? - я не оговорилась, слишком хорошо просекала натуру Логинова, знала его привычки. Не дружков, меня он собирался обвинить. - Впрочем, не хочешь - не говори. У пацанов узнаю.
Я снова начала подвигаться к двери, аккуратно, по сантиметру, из боязни, что заметит и воспрепятствует. Разборки, как правило, времени требуют. Авось успею откочевать на солидное расстояние, вплотную к выходу. Одновременно перерабатывала полученную информацию. Про мелкие гадости Шурик ничего не рассказывал. Не знал? Кто тогда развлекался? Воронин? Ни в жизнь не поверю.
Логинов, как все поддатые люди, вцепившись в одну идею, не хотел с ней расставаться, продолжал её развивать.
- Точно знаю, это твои происки.
- Думай, как тебе больше нравится. Разрешаю, - после авансом выданной мне "шлюхи" стало безразлично, каких собак ещё он собирался на меня повесить.
- Последний твой фортель перешёл границы допустимого...
- Мой? - перебила я. - Просвети, интересно.
Думала, он про историка мне напомнит, и я его тогда на законных основаниях тонким слоем по кирпичной стенке размажу. Морально, само собой.
- Тани два дня нет в школе...
- Я за ней не слежу, без надобности. Прости убогую.
- Не перебивай старших, мелкая. Сколько можно тебя правилам поведения учить? Так вот, она траванулась апельсином, которым её твои стороннички угостили.
- Не факт, что мои стороннички. Могли быть независимые от меня... так сказать, параллельные противники. До ангела твоей Танечке очень далеко, не доплюнуть, - отмазалась я, но уже почти на сто процентов знала инициатора.
Когда-то давно, в третьем классе, мы с Лёнькой Фроловым столь нетрадиционным способом расправились с общим обидчиком, Вовкой Кисленко. Тот был натуральным уголовником в потенциале. Пользуясь выдающейся среди ровесников силой, отбирал у всех деньги, игрушки, ценные вещи и разного рода вкусности. Ему пытались устроить тремя классами "тёмную", не получилось. Кисленко благополучно отбился. Тогда мы с Лёнькой надыбали очень аппетитный апельсин, купили в аптеке пурген и стырили в школьном медпункте шприц. Несколько таблеток пургена растолкли в пыль, развели небольшим количеством воды и при помощи шприца начинили лекарственным раствором апельсин. Впрыснули солидную дозу сразу во всех местах, где предполагались дольки. Остальное - дело техники. Апельсин лежал у Лёньки на парте в открытом доступе. Фролов весьма натурально изображал, что готовится его с насаждением вкушать. Кисленко не снёс вопиющей несправедливости жестокого к нему мира, апельсин отобрал и, во избежание гнусных фроловских кляуз училке, сразу его сожрал, весь. Нет фрукта - нет проблемы. Поди, докажи! Фролов истинное горе изобразить не сумел, давясь смехом, выскочил из класса, я поторопилась следом. Как же мы ржали возле лестницы! До икоты. Еле успокоились. Стоило сначала дождаться развязки. Ждать пришлось недолго, всего один урок. На русском языке Кисленко сидел гордым победителем. На математике схватился рукой за живот и попросился в туалет. Его отпустили. Короче, он на математике четыре раза бегал к унитазу и на чтении раз пять. Его прямо с урока чтения отправили в медпункт, оттуда домой. В классе он не появлялся три дня, в течение которых вся начальная школа блаженствовала. Когда наконец вышел и сделал предъяву Лёньке, за Фролова горой стал весь класс во главе с училкой. Кисленко вынужденно отступил. Хорошо, Логинов тогда не подозревал о моём существовании.
Полагаю, сейчас Лёнька не сам угощал мою врагиню, хитро пустил фруктину по рукам. Посредники наверняка были не в курсе тонкой комбинации. Полагаю так же, что апельсин был выдающимся. Ну, там, по размеру, цвету, аромату и так далее. Иначе бы Лаврова на него не польстилась. Ей всегда всё самое лучшее подавай. И погуще, погуще. Но какой жадностью должен обладать человек? Неужто весь апельсин сразу заглотила? Ведь пурген, насколько мне известно, ощутимо горчит. Я-то думала, у Лавровой банальное ОРЗ, а у неё, получается, тесный контакт с фаянсовым другом человечества. Эх, жаль, нельзя выведать у Серёги детали. Из принципиальной вредности не поделится.
Он заметил мою слабую улыбку, отсвет недолгой отлучки в счастливое детство, вспылил:
- Точно, твоих рук дело. Или ты знаешь, кто сподличал.
Может, всё-таки стоит поделиться с ним секретами лавровских проделок? Нет, мне он не поверит. Посчитает, напраслину возвожу. Из зависти или по какой другой, одному ему ведомой, причине. Ход мыслей Логинова я постигала не всегда. Иногда вовсе не постигала. Я его эмоции чувствовала, реакцию и действия предугадать могла, а с чтением мыслей существовала напряжёнка. Следовательно, единственный выход - обороняться.
- Я ей вообще никогда ничего не делала. Руки об такую пачкать... Ты меня с ней не равняй. И кто с апельсином пошутил, без понятия. Кстати, а как им можно отравить? Растолкуй безмозглой. Я, конечно, не Мария Медичи и не Цезарь Борджиа, но вдруг пригодится? - злость возвратилась в мою душу, как будто спокойно дожидалась неподалёку удобного случая. Подождала, пока я сбегаю в самоволку, вспомню прошлое, и вернулась уже надолго.
- У меня ни капли сомнения, что на столь изощрённое издевательство подбила ребят ты. Ты у них вечный генератор идей. Так вот... - он тоже начал беситься. Ай да, Тоша, молодец! Научилась выводить из себя даже непробиваемого Логинова. Респект и уважуха.
- ...если это ещё раз повторится...
Я не стала дослушивать, высокомерно промолвила:
- То ты меня выпорешь? Родителям настучишь? Ну-ну. Испугал. Непонятно, зачем ты мне это говоришь. Кто подсунул апельсин, с того и спрашивай. Тебе многого хочется. Никто не собирался заниматься твоей Танечкой, не обольщайся. И тебя бояться никто не собирается.
- Сейчас ты соберёшься, - нехорошим голосом пообещал выведенный из себя Логинов.
Блин! Вот зачем я это сказала? Кто за язык тянул? Чтоб последнее слово за мной осталось? Я испугалась его голоса и взгляда, - вдруг у него сегодня брюки на ремне, вдруг реально выпорет? Он, между прочим, способен. Не вообще руку на меня поднять, а по-отечески поучить ремешком, чтоб не фордыбачила. С него станется. Не маскируясь, бросилась к двери, спасаться проверенным способом, то есть паническим бегством. Он успел цапнуть за воротник пальто, с силой дёрнул назад. От пальто сразу отлетело несколько пуговиц. Да и бог бы с ними, главное - выбраться из чёртова гаража. Сначала вытянуть воротник из его рук, потом драпать.
Мы отчаянно боролись сперва за воротник, потом за рукав, потом за подол. В процессе борьбы повалились на пол и катались по нему, как два партерных борца. Я периодически пыталась подняться на ноги, Логинов не давал, издевался пьяно:
- Потише, не вырывайся, не то последние пуговицы потеряешь и хлястик в придачу.
Вырваться и впрямь не представлялось возможным. Для пущей надёжности Логинов попросту поместился сверху, придавил своим весом. Я решила переменить тактику. Всё равно пальто уже грязное, без пуговиц, его теперь сто лет в порядок приводить... Затихла. Закрыла глаза, дожидаясь, когда он расслабится, потеряет бдительность. И услышала хриплое:
- Вот и умница. Не всё же одному Воронину пользоваться.
Вон оно как! Логинов не наказывать меня собирался, ему тела комиссарского возжелалось. Танечки мало? Я-то, дура наивная... Ну, мерзавец, погоди! Пигмалион долбанный!
- Пусти, - ровным голосом сказала ему, не открывая глаз, восстанавливая дыхание, готовилась к решающему рывку. Из-под двери, в широкую щель, кондово сквозило. Бетонный пол был леденющим. Не смотря на зимнее пальто с ватином, моя спина как губка впитывала промозглую стылость бетона. Логинов, похоже, испытывал не меньший дискомфорт. Обдавая горячим дыханием, жарко шепнул мне в ухо:
- Слушай, чего это мы с тобой на полу устроились? Давай на топчан перебираться, там теплее.
История со Славкой медленно проплыла в памяти. Но тогда я была в тоске, пьяна, не соображала, что делаю. Сама позволила Воронину. А Логинов меня и не спрашивал, единолично решил. Без любви, без душевной потребности, попользоваться нашармака... шлюхой можно... Силой потребовал то, что ему могли добровольно отдать, без всяких условий. Ну, так не получит он ничего! Крошечки ему не обломится. Сдохну, не уступлю!
- Знаешь, ты кто? - в гневе процедила ему сквозь зубы. Открыла глаза. Он не дослушал, испугался моих рвущихся наружу ядовитых слов. Закрыл мне рот своим.
Не о таком его поцелуе я мечтала. Нижняя губа у меня болела. В порыве стремления заставить меня молчать Серёжка прокусил её до крови. Во рту остался неприятный привкус перегара. Никакого удовольствия, сплошные болезненные ощущения. Зато у Логинова от поцелуя явно слегка поехала крыша. Он немного расслабился, перестал давить. Носом водил по моей щеке, рукой потёк под пальто, гладить бедро несчастной Галатеи.
Я воспользовалась моментом. Сделала усилие и одним движением спихнула его с себя. Быстро встала. Он тоже сразу за мной, как пружина, вскочил на ноги. Оскорбительно усмехнулся:
- А сладкая баба у Воронина.
- Баб на базаре ищи, - задыхаясь от бешенства, пробормотала я, пятясь к двери. - В ряду, где семечками торгуют.
- Ну, Тоша, - ласково уговаривал он, медленно наступая. - Ты ведь не жадная, поделись и со мной. Со Славкой же делишься?
- Чем, идиот, чем?- почти закричала я, упираясь спиной в вожделенную дверь. Осталось поднять крючок и вывалиться на улицу, к морозу, позёмке, свежему воздуху и к нормальным людям. Но для этого нужно повернуться спиной к готовому в любой момент накинуться Логинову. Меня колотило от одного его уверенного вида.
- Чем мне с тобой делиться?
- Собой, моя девочка, собой, ненаглядная, - в его голосе прорезались бархатные, мурлыкающие нотки, и от них стало ещё страшней. От страха и безысходности тихо вымолвила:
- Маньяк. Только маньяк может насиловать.
Стало очень тихо. Мерно потрескивал обогреватель. Из-за двери доносились отдалённые голоса двух весёлых автолюбителей, не испугавшихся дурной погоды. Тяжело, прерывисто дышал Логинов. Он остановился. Видно, от жестокого оскорбления охотничий азарт у него начал проходить. Я воспользовалась паузой, бросила ему в смятое непонятным чувством лицо:
- Кто тебе сказал, что я делюсь со Славкой? Запомни раз и навсегда, скотина: собой я не делюсь ни с кем! Понял?!
Кажется, от моих слов он начал потихоньку трезветь. Убито наблюдал за моими действиями. Я смело повернулась к нему спиной, дёрганым жестом откинула крючок и, неестественно выпрямив спину, вышла на улицу.
Остервенелый ветер сразу прошил меня насквозь, рванул в стороны пальто, надул его парусом. С трудом ухватила и свела вместе борта, закуталась поплотнее и пошла быстрым шагом, ничего не видя ни впереди, ни по сторонам. Как больно, оказывается, разочаровываться в человеке. Трижды больно, если он тобой любим. У нас, конечно, разные были девчонки. Некоторые свои отношения с мужчинами начинали в двенадцать лет, некоторые на пару лет позже. Большинство, однако, только обсуждало расцветающую сексуальную революцию, проверять её идеи на практике не торопилось. Кто дал право Логинову так грязно обо мне думать? Как он посмел настаивать на близости? Пьян? Лично для него не оправдание. Я не завлекала его, не кокетничала, никоим образом не провоцировала. Танечки ему мало? Подозревать Серёгу в излишней озабоченности никому в голову не придёт. С чего его пропёрло? С чего он уверился, что я шлюха, и со мной можно, как с... С кем? Ой, да не знаю... Как с последней девкой! За что? Я не заметила, когда из глаз полились слёзы. Они текли сами собой, единственно, чем мешая, так это видеть дорогу. Мысли постепенно таяли, остатки их выдувал ветер. В душе образовалась пустота. Уже возле булочной до меня долетело далёкое, заглушаемое ветром и шорохом позёмки на практически пустой улице:
- То-ша-а-а-а! Подож-ди-и-и!
Я вздрогнула, обернулась. Далеко-далеко шёл ко мне Логинов. Без шапки, в куртке нараспашку. Простудится, урод, в такой холод. Ага, пусть простудится, заболеет и умрёт. И не будет меня больше мучить. Так ему и надо.
Он быстро шёл, почти бежал. И я быстро пошла, почти побежала. Только не к нему, от него. Иногда оглядывалась. Он двигался стремительно, мог догнать. Я наддала пару. Успела взбежать по лестнице, влететь в квартиру, захлопнуть дверь и привалиться к ней спиной. Слёзы бороздили мне лицо, руки и ноги дрожали. Сердце готово было выскочить из груди, так оно бешено колотилось. Хорошо, что родители сегодня прямо с работы поедут к каким-то давним друзьям в гости. Успею прийти в себя, привести в относительный порядок пальто. Хорошо, что вообще никто не видел меня такой растерзанной. Кроме Логинова. А ему, по старой памяти и в последний раз, можно.
Пока я избавлялась от слёз, набиралась моральных и физических сил обойтись в дальнейшем без дверной подпорки, за нею послышались бухающие шаги. Длинный звонок. Второй, третий. Стук крепким кулаком в дверь. Сильный стук, уверенный. Очумел, всех соседей переполошит! Мало ему приключения в гараже, его на новые подвиги потянуло. Точно, пьяному всегда море по колено. А если он дверь сломает? Она у нас хлипкая, мне даже шумное дыхание Серёжки отлично слышно. О, снова требовательный стук, его голос:
- Тош, открой! Я же знаю, ты у двери стоишь. Не молчи. Я тебя прошу, не молчи. Скажи что-нибудь. Хочешь, ударь меня. Ну, дурак я, дурак. Прости, Тоша.
- Уходи! - сказала ему громко, почти крикнула, пусть хорошенько расслышит.
- Не простишь? - в его голосе сквозило полупьяное упрямство. - Тогда я сяду у тебя под дверью, вот тут, на коврике, и просижу всю ночь. Утром в школу пойдёшь и поговорим.
Раздался звучный плюх. Некоторое время я терпеливо ждала - ему надоест и он уйдёт. Воображала прикольную картинку: возвращаются родители из гостей, а под дверью на коврике приютился их обожаемый добровольный помощник милиции, не совсем тверёзый при том. Умора. Отец точно прикола не поймёт. Без долгих разбирательств вместо Логинова меня выпорет.
За дверью не происходило никакого движения, раздавалось лишь мерное посапывание. Это он что, спать у меня под дверью устроился? Вконец сдурел? Не вынеся разворачивающейся перспективы, помня о своей недавней шишке и поскупившись на такую же для Серёжки, - хоть гад и мерзавец, но до трясучки любимый, - осторожно приоткрыла дверь, высунула нос.
Он действительно сидел на коврике лицом к двери с немыслимо тоскливым выражением на этом самом лице. Впору от всего сердца пожалеть страдальца. Избушка, избушка, повернись к лестнице передом, ко мне задом... Мне в тот миг не было его жалко, я больше жалела себя. Слёзы вернулись легко и просто, потекли к подбородку.
- Логинов, что тебе нужно? Можешь ты оставить меня в покое или нет?
Он вскочил, едва я выглянула из-за двери. Протянул мне шапку, потерянную в гараже. Ой, я про неё совсем забыла! И пуговицы. Взяла, стараясь не смотреть ему в глаза, где плескался горький шоколад, умеющий подобно страшному болоту затягивать в свои глубины.
- Я поговорить хотел, - вздохнул нерешительно. От недавнего напора не осталось и следа.
- Поговорили уже, - всхлипнула я. Обида, успевшая разрастись, колыхалась воздушным маревом.
- Нет ещё. Надо объясниться, - он замялся, подбирая слова. Сейчас опять про Танечку вспомнит, про то, что со мной невозможно нормально разговаривать, что я сама виновата во всех своих бедах, и не стоит молодой девушке одной по чужим гаражам разгуливать. Нестерпимо!
- Ну, давай объяснимся. Только ты сегодня уже говорил. Теперь моя очередь. Чур, не перебивать. Слушай внимательно и не ври потом, что не слышал. Правду скажу. Не жалко. И не стыдно. Я тебя, Серёжа, люблю. Я тебя очень люблю, до умопомрачения. Но никогда больше по собственной воле не подойду к тебе. Ты успел вытереть об меня ноги всеми доступными способами. Теперь для такой благой цели ищи себе новую тряпку. Я больше не желаю...
Пока я говорила, он придвинулся совсем близко. Поднял руку, и ладонь его наполнилась моей щекой. Большим пальцем погладил мне нижнюю, прокушенную им, губу, оттирая набежавшие туда слёзы. Ощущение ожога от его прикосновения растеклось по всему лицу, спустилось по шее, ударило в ключицу. Другой рукой он нежно убрал мне за ухо прядь волос. Смотрел прямо в глаза. Лаской пытался искупить свои недавние безобразные действия, оскорбление, нанесённое им моему человеческому достоинству, отрицание за мной права выбора. Нет, мы говорили с ним на разных языках. Он не услышал меня, не понял. Я боялась, поплыву от его нежности, уже начала плыть... А что потом, после? Очередное оскорбление? Толкнула его в грудь, подальше от себя, чтоб не искушал, не провоцировал поделиться с ним...
- Уходи, Логинов, - обречённо закрыла дверь, замок повернула на два оборота. Теперь уже точно - всё. Бросилась в комнате родителей на диван и ревела там белугой несколько часов.
Кто-то из девчонок в классе говорил, что у большинства людей первая любовь оканчивается ничем, зато оставляет приятные воспоминания и светлую грусть. Где-то у большой знаменитости вычитано. Я и в любви, получается, хуже других. У меня она заканчивается отвратительно. Ничего, что потом можно будет вспоминать с приятной грустью, одни скандалы и недоразумения.
* * *
Серёжа после говорил, что готов был убить: себя - за безмозглость и несвоевременную решительность, за отсутствие настойчивости в критический момент; меня - за вредность и упрямство. Принцип "люблю, но не хочу видеть" поражал его своей нелогичностью. Тем более, повергало в недоумение моё поведение. Если любила, почему сопротивлялась? Правильнее было уступить. Ясное дело, он сомневался в моей любви. Там ещё и Воронин подлил масла в огонь, добавив неуверенности и сомнений. Логинов, оказывается, комплексовал не хуже меня, когда дело касалось наших с ним отношений. Он измучился, придумывая, как надо со мной разговаривать, на какой кривой козе ко мне следует подъезжать. И уж точно готов был пришибить Генку Золотарёва. За то, что тот полез с помощью, когда не просили, выбрав не самую удачную, не самую трезвую минуту.
Генка благоразумно прятался от обоих. Объявился очень нескоро, после всех постигших нас передряг. Его брату Витьке срочно и остро потребовалась моя помощь, вот Геныч и нарисовался. Но не раньше.
* * *
На следующий день у меня у меня поднялась нехилая температура. Простудилась в гараже. Простуда за сутки перекинулась в воспаление лёгких. Я лежала дома и никого не хотела видеть. Заново мысленно прокручивала эпизод в гараже. В десятый раз, в двадцатый, в сотый. Давно, ещё по осени, в раздевалке перед уроком физкультуры девчонки обсуждали меры противодействия насильникам. Лаврова тогда безапелляционно заявила, мол, не имеет смысла бороться, надо расслабиться и получить удовольствие. После её смелой декларации обсуждение быстро увяло, и более в присутствии Танечки деликатные вопросы не поднимались. А может, она права, и мне стоило расслабиться? Глядишь, пальто бы в целости осталось, мы бы с Серёжей получили удовольствие. Ну, да, а потом? Что бы он думал обо мне потом? Плавали - знаем. Окончательно в шлюхи ... С чего его вообще пропёрло? Если Танечке насильники не страшны, наверное, к Логинову в постель она с полным восторгом залезает. Неужели ему Танечки мало? Гигант большого секса. Или хотел меня проучить: не шастай по чужим гаражам одна, не пей из копытца - козлёночком станешь... Ага, козой драной. Добрый дядюшка Логинов, отец-благодетель. И Гена, предатель... К эпизоду у моей двери я не возвращалась, отгоняла воспоминания. Слишком тяжело, слишком больно мне далось расставание с Логиновым. Думать о нём было невыносимо. Легче решать, для чего Серёге тот фарс в гараже потребовался.
От бесконечного прокручивания в голове одних и тех же мыслей решение не находилось. На душе было погано. Какая всё-таки гадость наша жизнь. Никто ни с кем не считается. Хорошо, Славка над ухом не зудит.
Воронин появился на третий день. Отыскал прекрасный повод для примирения - навестить заболевшую подругу. С порога начал пилить:
- Говорил же тебе, одевай шарф!
- А я и одевала.
- Где же ты тогда простудилась?
- Не знаю, - в открытую соврала я. Верх глупости - рассказывать ему о гаражной эпопее. Вообще со свету сживёт. Логинова он, непонятно почему, на дух не переносил. С каждым днём всё больше. Опять придётся со Славкой ругаться. Слушать его гнусные инсинуации по адресу Серёги я не могла. Логинов только по отношению ко мне оказался гадом, в остальном - он лучший. Не Воронину на него баллоны катить.
- Что за вечная бестолковость, Тоха?! Тебя везде за ручку надо водить, ежесекундно контролировать.
- Больше тебе ничего не надо? Шнурки не погладить? Помечтай двадцать минут, мечтать не вредно.
Разговор в таком ключе длился полчаса и утомил почище работы на овощной базе. Я хотела спать и не собиралась ради воронинского самолюбия притворяться бодренькой. Имею право, раз больна? Славкины поучительные речи скользили мимо моего сознания. Он заметил, собрался на выход. Спасибо, родненький, целую неделю помнить буду. На прощание, стоя в дверях, сообщил как бы между прочим:
- Там тобой, кстати, бывшие дружки интересуются. Их целая толпа в подъезде. Что передать?
Хм, во-первых, почему бывшие? Я ни с кем не ссорилась, отношений не разрывала, просто время на общение не всегда оставалось. Во-вторых, каким образом появилась целая толпа? Человека три-четыре - куда ни шло. В любом случае, Воронин меня на неделю вперёд вымотал, никого не могу принять, не по силам. Спать, спать...
- Скажи, что я впала в летаргический сон и, соответственно, никого не принимаю. Сплю и вижу сладкие сны о Воронине, - ехидно пробурчала я, удобнее размещаясь под одеялом.
- О твоих снах мы ещё поговорим, - многозначительно намекнул на неизвестные мне обстоятельства Славка.
- Потом. Дай малька оклематься, - мне страшно захотелось швырнуть подушку в его наглую рожу. Помешала общая слабость больного организма. Вот гадство!
Всего неделю удалось поболеть по-человечески - спать, есть, читать книги, смотреть телевизор, думать о Логинове. Со второй недели, узнав об окончательном падении высокой температуры до субфебрильной, дядя Коля засадил меня за учёбу, нагонять пропущенное. И посыпались бесконечные визиты: Шурик, Лёнька, Воронин, одноклассники, те, которые за Игоря Валентиновича. Один раз Шурик пришёл с Шалимовым. Я в осадок выпала и кристаллизовалась. Поила их чаем, вела светскую беседу. Боря исподтишка осматривал моё жилище, меня саму, мутную и бледную, осторожно интересовался моими взглядами на жизнь и дальнейшими планами. Слегка кокетничал, спросил разрешения заглянуть снова и уже без Шурика. Отвечала, как могла. На ехидство и дерзости сил не имелось. И потом, Шалимов - не Логинов, не страдал дурной привычкой дразнить меня, насмешничать. Он, кстати, при ближайшем рассмотрении произвёл очень приятное впечатление. Скорее всего, подружимся.
В принципе, меня навещали все, кто мог без зазрения совести себе это позволить. Один Геныч не появлялся. И правильно. Что ему у меня делать? Под раздачу попадать?
На третьей неделе мне уже нравилось болеть. Раньше за семь дней выздоравливала, ничего серьёзней лёгкого гриппа не знала. Обычно грипп мешал воплощению интересных идей и планов. Я торопилась скорее выздороветь, приступить к их осуществлению. А тут разленилась, разнежилась.
Особенно здорово было по утрам. Родители и дядя Коля на работе. Медсестра пришла, укол поставила, и нет её до вечера. Друзья-приятели учатся. Здравствуй, прекрасное одиночество!
Поэтому я оказалась страшно недовольна, услышав в среду около десяти часов утра длинный звонок в дверь. Логинов такие звонки давал в последний раз, перед окончательным расставанием. Сердце захолонуло. И отпустило. Сразу за длинным звонком рассыпалась трель коротких. Кто это? Накинула халат, пошла открывать. Славка. Самодовольный донельзя.
- Привет, - поздоровалась неласково. - Прогуливаешь?
- Точно. Шлангирую. Может, всё-таки впустишь?
- Проходи, - его я не стеснялась с раннего детства, с песочницы. Опыт последних месяцев не успел отменить выработанные за годы условные рефлексы. Постоянно выпадало из памяти, что он уже мужчина со всеми вытекающими. Сняла при нём халат, оставшись в одной тоненькой ночнушке, полезла под одеяло. Поворочалась, угреваясь.
Пока Славка раздевался, я смотрела на него через открытую дверь своей комнаты. Оценивала по-новому, с точки зрения женщины. Сравнивала с Логиновым. Ничего экземплярчик, вполне: рост, ширина плеч, морда лица смазливая, волосы русой волной, ушей знаменитых под шевелюрой не видно. Отличный производитель из него получится. Фу-у-у, какая мерзость в мысли пробралась. Все вокруг свихнулись на этой почве, и я заразу случайно подхватила. Правда, рассматривать таким манером Логинова никогда не додумывалась. Логинов вне конкурса, наверное. Мне по барабану его рост, ширина плеч, прочие стати. Логинов - это Логинов. Единственный и неповторимый. Уникальное явление природы. Несмотря на то, что гадом оказался.
Воронин неторопливо расчёсывался перед зеркалом в прихожей. Закончив, подул на щегольскую расчёску, сунул в верхний карман пиджака. Пижон дешёвый. Ввалился ко мне в комнату и скомандовал:
- Хватит валяться, бока отлежишь. Оденься, причешись и приготовь чаю. Надо поговорить.
О как! И этот туда же. И тоже любитель покомандовать. Парни что, все по одним лекалам скроены? Командиры долбанные. Не переношу. Но встала, оделась, причесалась.
- А чая не будет, - предупредила сразу.
- Почему? - Воронин показал белейшие зубы. - По новому анекдоту?
- Какому? - я пошла на кухню.
- Приходят гости, хозяева их сразу предупреждают: если будете пить чай с сахаром, тогда руки мойте без мыла и наоборот.
Тоже мне, новый анекдот выкопал. Эта фишка давно до Владика добралась и назад успела вернуться. Ещё пару лет назад.
- Просто не будет тебе чаю и всё.
- Да почему? - он недоумевающее воззрился на кухонные полки. Вероятно, подумал, что у нас чай закончился. Ага, бесконечные визитёры во главе с ним все запасы перевели. Не дождётся.
- За утончённое хамство, - отрезала я.
Он явно не просёк смысла моих слов, ибо хамом себя не числил. Широким жестом выложил на стол пачку роскошных сигарет "Ротманс", зажигалку "Ронсон", подвинул хрустальную пепельницу, стоявшую на столе для красоты - отец курил на лестнице в обнимку с консервной банкой, я баловалась на улице, втихаря, и то нерегулярно.
- Дай попробовать, - я протянула руку к сигаретам и тут же по ней получила.
- Курить ей понадобилось, - сварливо прокомментировал Славка. - Завязывать пора. Ничего, возьму на контроль.
- Ты же сам недавно расписывал, как эффектно выглядит курящая женщина, - подколола я.
- На экране, - поправил Славка. - И мало ли что я там говорил раньше. Меняю курс.
- Ого! - я села напротив него и подняла брови. Ждала объяснения. Оно почему-то не последовало. Славка закурил, сделал две затяжки, выпуская дым колечками, и внезапно поставил в известность:
- Вчера вечером я имел беседу с Логиновым.
- С кем? - у меня отвисла челюсть.
- У тебя осложнение на уши? - невинно полюбопытствовал Славка.
- Нет. Я им просто не поверила.
- Специально для тугих на ухо повторяю, с Серёгой Логиновым.
- Зачем ты к нему ходил? - я не очень верила в возможность Славкиного хождения к Логинову, скорее, наоборот. Но почему бы не польстить старому другу.
- Мы встретились на нейтральной территории, - напустил туману Славка. - Возникла необходимость кое-что обсудить. Что у тебя с ним было?
- Ничего ровным счётом, кроме его так называемой "защиты", о которой все давно знают, - нахохлилась я, не собираясь возвращаться к давно пройденному. - А он что говорит?
- Много чего.
Мне не понравилась Славкина многозначительность, его прокурорский тон. Тема, выдвинутая для обсуждения, отвращала не меньше. Все что-то от меня требуют, а я никому ничего не должна.
- Всё-таки, что у тебя с ним было?
- Специально для тугих на ухо повторяю: ни-че-го! И потом, ты почему со мной так разговариваешь? - я подобралась, приготовилась к очередной добротной ссоре. Вот что умею, то умею, не отнять.
- А как с тобой разговаривать? - Славка отважно бросился в атаку. - Если Логинов на тебя наезжает, ты скрипишь зубами, но слушаешься. Вывод? Наезд - самый правильный метод.
- Логинов по делу наезжает, поэтому я его слушаюсь, а не потому, что он наезжает, - отбрила Славку.
- Или дело в Серёге? - Славка предпочёл не услышать мой аргумент. - Если у вас с ним что-то было, то я тебе всё прощаю, но требую...
- Что-что? - ощетинилась я моментально.
- Требую, чтобы ничего подобного больше не повторялось, - слегка таки струхнув от моего тона, закончил Воронин.
И это Славка? Тот самый Воронин, с которым мы в детском саду лепили из песка куличики и закапывали в землю "секреты" - фантики от конфет, цветочные головки, бусинки под кусками бутылочного стекла. В первом классе собирали марки и открытки, в пятом тайком ездили в центр для изучения родного города, в седьмом учились курить за гаражами. Это мой лучший друг? Ну и ну! Может ли быть другом парень, хамски предъявляющий на девушку свои, ничем не обоснованные, права? Хотелось бы знать, кто ему позволил?!
- Повтори, что ты сказал?!
- Что слышала. Ты должна прекратить шашни с Логиновым, иначе я за себя не ручаюсь. И замуж после школы не возьму.
- Да кто тебе сказал, - рассвирепела я, - что я пойду за тебя замуж?
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги